| Нина_Корначёва | Дата: Понедельник, 24 Окт 2011, 00:13 | Сообщение # 1 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 207
Статус: Offline | Им восхищались меломаны и лучшие гитаристы всего мира. Многие считали, что подобного Сергею Орехову не было со времен легендарного русского гитариста Михаила Тимофеевича Высотского, который жил во времена Пушкина и умер в один год с великим поэтом. Однако на Родине Орехова упорно не замечали ни чиновники из Министерства культуры, ни представители филармоний. Он ушел из жизни, так и не получив ни званий, ни регалий, успев записать одну- единственную грампластинку с сольным концертом. «Окаянная слава тебя миновала, поняла, что сегодня вы с нею не пара. Только песня дорогу твою овевала, да несла соловьиную службу гитара». Такие строки посвятил Сергею Орехову петербургский поэт Глеб Горбовский еще при жизни великого музыканта.
Великий гитарист, в совершенстве владеющий игрой на семиструнной гитаре и сочинивший немало оригинальных аранжировок и импровизаций на темы русских песен и романсов, Сергей Дмитриевич Орехов родился 23 октября 1935 года в Москве, в рабочей семье. Отец был слесарем, мать трудилась в столовой, дед работал мастером на Бадаевском пивном заводе. Семья Ореховых была многодетной, в ней росли три сына и дочь. Сергей был старшим. С раннего детства он увлекся живописью и музыкой. На гитаре выучился играть самостоятельно еще подростком. Его приятель осваивал баян, и по самоучителю игры на этом инструменте Сергей выучил ноты. Первым произведением, которое Орехов исполнил, была русская народная полька. Примечательно, что она всю жизнь входила в репертуар талантливого музыканта и пользовалась огромным успехом у слушателей.
В 14 лет Орехов увлекся цирком. Два года проучился в цирковом училище, однако на одном из выступлений упал с трапеции и получил серьезную травму руки. С цирком пришлось проститься, а с гитарой нет. По-прежнему он играл на ней с большим удовольствием.
После призыва в армию служил радистом под Ленинградом, тогда же занял первое место в конкурсе гитаристов. Уже в то время Сергей сочинил фантазию "Ямщик" на темы русских народных песен.
Из армии комиссовали по болезни, и Орехов решил продолжить музыкальное образование. Успешно сдал экзамены в училище им. Гнесиных, однако, проучившись и здесь два года, оставил учебу и начал выступать на сцене.
В это время в Москонцерте образовался квартет, и Орехов стал его участником. Но выступлений было мало. И Сергей, уже тогда популярный в столице гитарист, начал аккомпанировать знаменитой цыганской певице Раисе Жемчужной, с которой проработал после около десяти лет. Так он связал свою судьбу с цыганским искусством и русским романсом.
В 28 лет он женился на исполнительнице русских и цыганских романсов Надежде Тишининовой, с которой гастролировал по России более двух десятков лет. Жена была красавицей, с роскошными длинными волосами и уникальным голосом, правда, старше Орехова на восемь лет.
Гастрольная жизнь сводила Сергея Орехова со многими выдающимися музыкантами, а также певцами, такими как Александр Вертинский, Вадим Козин. С последним его связывала особая творческая дружба. Гастролировал он с сольными концертами и за рубежом: в Германии, Польше, Франции, Югославии, Болгарии.
В 80-х годах прошлого века фирма "Мелодия" выпустила грампластинку "Гитара семиструнная" с сольным репертуаром Сергея Орехова. Еще через четыре года вышла пластинка с записями романсов в исполнении Надежды Тишининовой, которой акомпанировал ее знаменитый супруг. А в 1997 году году поклонник музыканта американец Матания Офи издал нотную тетрадку с вариациями Сергея Орехова под названием "Тройка". Пожалуй, это все, что осталось потомкам.
Умер великий русский гитарист 19 августа 1998 года скоропостижно от сердечного приступа. Ему шел 63-й год. Провожали его в последний путь немногочисленные друзья, да цыганские артисты. Похоронили Сергея Орехова на Ваганьковском кладбище в Москве.
Его смерть не стала для Москвы событием. Но в день похорон на Ваганьковском кладбище прозвучали проникновенные строки, написанные певцом и композитором Александром Спиридоновым и отразившие боль соотечественников от огромной потери: "Ушел застенчивый, совсем не старый еще один трагический талант: Сергей Орехов, русская гитара — блестящий семиструнный музыкант. Не нужно слов, умолкните фанфары! Вы только вслушайтесь: царит в тиши Сергей Орехов, русская гитара — божественная музыка души!"
http://www.rusromans.ru/muzeum_52.html
Надежда Тишининова родилась в Белгородской области в крестьянской семье. В 1933 году всю семью, несмотря на то, что Тишининовы вступили в колхоз, сослали на Север. Лишь через двадцать лет родители Нади смогли вернуться обратно. В Архангельске Надежда окончила два курса музыкального училища, куда ее, как особо одаренную от природы, приняли без экзаменов. После переезда в Белгород выступала в самодеятельности в Доме железнодорожников. Пела романсы Гурилева, Варламова, Даргомыжского, оперные арии, среди которых ария Полины из "Пиковой дамы" Чайковского. Затем начала работать в Харьковской филармонии, где пела в хоре. Там же произошла встреча Н. Тишининовой со знаменитым Василием Коржовым - руководителем ленинградского коллектива "Цыгане на эстраде". После прослушивания Надежду сразу приняли в цыганский ансамбль. Более двадцати лет она проработала в Москонцерте, всегда поражала всех своим голосом и работоспособностью. Нередко давала по 37 концертов в месяц. Часто выезжала на гастроли, объездила весь Советский Союз. Выпустила две виниловые грампластинки с записями русских и цыганских романсов: "миньон" и "гигант" - "К тебе, мой друг" (1984 г.)
До последних дней жизни Надежда Тишининова сохранила прекрасную артистическую, певческую форму. Певица ушла из жизни зимой 2003 года.
http://www.romansy.ru/?cat=_history&ii=0&jj=48
В 2005 году вышел компакт-диск "Взгляд твоих чёрных очей". В него вошли неизвестные, никогда не издававшиеся записи Н.Тишининовой.
"Это было в конце 1990-х. В одной из радиопередач я как-то задал Надежде Андреевне традиционный вопрос о её творческих планах. И тут же пожалел об этом. Она не нашлась, что ответить! Творческих планов не было - не было концертов, не было работы. Очень неуверенно, глядя как-то мимо меня, она медленно проговорила: "Может быть, записать компакт-диск?" Она тогда отлично знала, что в тех условиях для неё это невозможно. Но нужно же было что-то ответить в прямом эфире!..
Я сделал это почти через три года после её ухода. И дарю этот диск ей, её памяти и всем тем, кто знал её, любил и кто её помнит.
Послушайте, как она рассказывает - сколько страсти, энергии, чувства, эмоций!!! Да, она была именно такой!
Обратите внимание, пожалуйста, на телефонные звонки. Это я никак не буду комментировать - к сказанному мне добавить нечего, да, я думаю, что и вам, уважаемые друзья, тоже!
"Оказалось, что в России даже уникальный голос - отнюдь не залог общественного признания". - Фраза музыкального обозревателя лондонской корпорации Би-Би-Си Джеральда Вуда адресована творчеству известной петербургской певицы Галины Барановой. Думается, с полным правом эти горькие слова можно адресовать и Надежде Тишининовой.
"Как Вас объявить в афише - спросил я Сергея Дмитриевича Орехова незадолго до концерта, который устраивал в Москве - звания, регалии, лауреатства?.." "Напиши "гитарист Сергей Орехов". Этого достаточно. У нас с Надей ничего нет, нам никто никогда ничего не давал. А мы не просили. Наверно, не заслужили", - усмехнулся он.
В энциклопедии "Эстрада России. ХХ век" 862 страницы, заполненные мелким шрифтом (Москва, 2004 год, издательство ОЛМА-ПРЕСС). И ни на одной странице нет статьи, посвящённой Надежде Тишининовой, и нет статьи, посвящённой Сергею Орехову. Фамилия С.Д.Орехова упоминается вскользь дважды в связи с другими исполнителями. А фамилии Н.А.Тишининовой там нет вообще.
Господа! Берегите артистов при жизни, ходите на концерты, дарите цветы, восхищайтесь их творениями, уделяйте им внимание, звоните, надоедайте, преследуйте! В этом их счастье, их жизнь, их профессия, они живут для вас, господа!"
Надир Ширинский
(из буклета к диску Надежды Тишининовой "Взгляд твоих чёрных очей")
"Гитарист Сергей Орехов"
Уже пять лет нет с нами выдающегося музыканта, виртуоза, поэта русской семиструнной гитары Сергея Дмитриевича Орехова. Он стал легендой еще при жизни. Молодые музыканты стремились попасть на его концерт, даже если Орехов играл соло всего лишь одно-два произведения. Рассказывают, что когда к нам на гастроли приехал всемирно известный испанский гитарист Пако де Люсия и его спросили, с кем из советских гитаристов он хотел бы встретиться, испанец ответил: "Меня интересует только Орехов!" К сожалению, их встреча так и не состоялась.
Сергею Дмитриевичу доводилось аккомпанировать Александру Вертинскому, Вадиму Козину, Галине Каревой, современным исполнителям цыганских романсов – Соне Тимофеевой, Татьяне Филимоновой; работал он и с легендарной певицей Раисой Жемчужной. Очень интересен был творческий дуэт Сергея Орехова и известного композитора и певца Анатолия Шамардина. Но с особой силой раскрывался его талант в совместных выступлениях с женой, известной исполнительницей старинных русских и цыганских романсов Надей Тишининовой. Вот ее рассказ о жизни с Сергеем Дмитриевичем:
"С Сережей я познакомилась в 60-е годы, когда меня пригласили в одну из московских квартир, где собирались артисты, музыканты. Ему тогда было 28 лет, но его уже хорошо знали в музыкальных кругах столицы, о нем говорили, что подобных ему музыкантов-виртуозов нет. И вот Сергей взял в руки гитару и заиграл. Я была совершенно потрясена и очарована его игрой, я вообще все забыла и ничего вокруг не замечала. Играл он какие-то классические вещи, их обработки, вариации… И мне казалось, что играет целый оркестр, а ведь это была только одна гитара Сергея Орехова.
Мы прожили вместе 33 года. Гастролировали по всей стране. Я пела сольное отделение – цыганские песни и романсы, которые и Сереже нравились, особенно "Только раз бывают в жизни встречи", "Измены нет", "Он уехал". С нами ездил и второй гитарист, потому что Сергей не любил только аккомпанировать. Он ведь предпочитал сольные выступления. В его репертуаре были не только обработки старинных романсов и песен, он играл и сочинения гитаристов-классиков, перекладывая их на семиструнную гитару. Репетировали мы, как правило, дома. К сожалению, записей не делали – не было у нас тогда магнитофона.
В театр "Ромэн" нас приглашали не раз, Сергей еще до моего появления в Москве работал с цыганами. Он настолько вник в их искусство, что его даже стали считать цыганским гитаристом. Цыгане все его обожали, потому что так, как Орехов, цыганские вещи никто не играл. Я помню, как Сережа приводил меня к знаменитому Валериану Полякову, чтобы я его послушала, – он был очень утонченный, и Сергею это нравилось. Что-то от него Сережа, может быть, и взял. Он быстро все схватывал. Как метеор. Но в театре работать – значит, петь в массе, или, в лучшем случае, спеть соло один романс. А на эстраде мы делали целую программу.
Правда, Сергей все же "связался" с Малым театром, куда его приглашали время от времени выступать в спектаклях, требовавших музыкального сопровождения. И Орехов играл с удовольствием, потому что в душе был, конечно, Артист.
Обычно, если мы отправлялись на гастроли, то давали как минимум, 60 концертов. В день получалось по 2-3 выступления. Везде нас принимали хорошо, но случались и необычные ситуации. Так, однажды, в 70-х годах, приехали мы в какой-то районный центр. Как всегда, выступили с успехом, но после концерта вдруг заходит за кулисы молодой человек и говорит: "Вы больше к нам не приезжайте, мы любим комсомольские песни, а не романсы". Выяснилось, что это секретарь обкома комсомола. А в то время работал с нами артист Малого театра Аркадий Вертоградов, он вел нашу программу, читал какие-то репризы. Так вот, он не растерялся и говорит в ответ: а я – секретарь парткома Москонцерта! После этого молодой человек сразу переменил свое отношение к нам на положительное.
Когда мы приезжали на гастроли в Магадан, то обычно шли в гости к певцу Вадиму Козину, репрессированному в годы сталинского режима. Мы у него до утра играли и пели. Есть записи, где Козин поет, аккомпанируя себе на рояле, а Сергей Орехов играет на гитаре. Мы потом долго переписывались с этим замечательным человеком.
Несколько раз мой муж, имевший весьма ограниченный доступ на телевидение, выступал в различных телепрограммах. Зато с сольными гитарными концертами он побывал во многих странах: в Германии, Польше, Югославии, Франции. Но без меня, я была "невыездная", поскольку моих родственников в 20-х годах сослали на север. В Польше он с блеском выступил на фестивале гитаристов, после чего получал приглашения в Грецию, в США. В Париже он делал записи, но какие – я точно не знаю. В Америке были изданы американцем русского происхождения Матанией Офи ноты с романсом "Ямщик" в обработке Орехова. С ним Сережа познакомился на польском фестивале. Он с женой не раз приезжал к нам в гости в Москву, и мы подружились.
Сергей был очень трудолюбив, играл по десять часов кряду с утра до вечера. Служа в армии, играл на шестиструнной гитаре и в Ленинграде занял первое место на конкурсе. Все участники пришли в черных костюмах, в смокингах с бабочками, а Сергей явился в солдатской робе, так что его никто и конкурентом не посчитал. Но, когда он заиграл, все были просто в шоке… В армии он сильно простудился, и с диагнозом "полиартрит" попал в военный госпиталь, где долго лечился. А затем его и вовсе комиссовали. От болезни пострадали руки, и Сережа долго разрабатывал их, превозмогая сильную боль, потому что без музыки, без гитары жить он не мог.
Однажды, в начале осени, мы поехали в Белгород отдохнуть к моим родителям. Там было очень хорошо. Сергей написал четыре собственные музыкальные пьесы: этюды, мазурку и вальс, и мы записали их на магнитофон. Тогда были такие огромные магнитофоны с круглыми бобинами. А потом, уже в Москве, мы переписали эти пьесы на обычные аудиокассеты. Но в основном Сергей работал над вариациями романсов и песен, таких, как "Хризантемы", "Я встретил Вас", "Ямщик", "Только раз бывают в жизни встречи", "Синий платочек", "Подмосковные вечера" и многих других.
Работать с ним, правду говоря, было довольно сложно. Выступал он одно время с Галиной Каревой, ездил с ней даже в заграничные турне – Югославию, Болгарию, Германию. А по возвращении она мне жаловалась: "Надя, как же ты с ним работаешь? Он так много музыкальных импровизаций делает, что я даже слова забываю". И это было чистой правдой. Когда Сергей выходил на сцену, он настолько входил в образ, увлекался своей игрой, что нередко о певце, партнере просто забывал. Но мне с ним работалось в общем-то легко, хотя случались и у нас творческие споры. Сережа меня всегда ругал: "Вот ты поешь, вокал у тебя – а ты разговаривай, учись слово нести". А я ему: "Вот когда у меня не будет голоса, тогда и буду разговаривать!"
Поклонников у Сережи было много. Особенно любили его студенты, даже стихи ему посвящали. Какие аншлаги были… То и дело билетов не хватало на концерты. А он к запискам и стихам поклонников относился безразлично и даже не всегда распечатывал конверты. Я ему говорила: "Почитай!" А он: "Некогда мне, не мешай!" Он жил музыкой!
Как-то вечером слышу музыку, захожу в комнату и вижу Сергея с гитарой. На столе лежат ноты вверх ногами, да еще фортепианные, а он стоит и играет прямо с листа на гитаре! Хотела ноты нормально положить, так он как закричит – "не трогай!" – и дальше продолжает играть! Бывало еще, идем вечером прогуляться, и Сергей всю дорогу молчит. Я прошу: "Поговори со мной! Ну, скажи хоть слово!" А он в ответ: "Вот сейчас у меня появилась мысль – хорошая вариация, скорей домой нужно идти, записать, чтобы не забыть!" У него в голове всегда звучала музыка. Он записывал ноты, даже не беря гитару в руки. Это был необыкновенный музыкант.
Последние годы Сергей болел, лежал в больницах. Врачи говорили, что ему нельзя работать. У него появилась сильная одышка. Но без работы он не мог. За день до смерти ему позвонила Татьяна Филимонова, с которой он в последнее время выступал, просила его прийти на репетицию. От нее он вернулся огорченный и предложил мне начать готовить новую совместную программу. Я просила: "Сережа, побудь дома, отдохни, не езди никуда!" Но он не послушался, поехал к балалаечнику Валерию Минееву на репетицию. Там и умер.
Буквально за два месяца до смерти Сергею какой-то мастер из Кисловодска подарил гитару, но Сережа на ней так и не успел сыграть. Она в чехле до сих пор стоит".
Надежда Андреевна Тишининова пережила мужа на четыре с небольшим года – она ушла из жизни в январе 2003-го. С кем бы она ни говорила, каждый разговор у нее начинался и заканчивался именем "Сережа". С этим именем на устах она и умерла.
В первый раз я услышал и увидел Сергея Орехова, когда пригласил его и Надежду Тишининову в прямой эфир "Радио-1" на передачу "Вечера на улице Качалова". Знаменитый музыкант показался мне усталым и безразличным ко всему человеком. Но, взяв в руки гитару, Сергей Дмитриевич мгновенно преобразился. Он играл с закрытыми глазами, и лицо его искажалось какой-то сладкой мукой, брови ходили ходуном, пальцы как будто сверкали, лоб бороздили морщины, губы, казалось, проговаривали все слова исполняемого произведения, – он был не здесь, не с нами, он "улетал" и высоко парил на крыльях истинного вдохновения. А после передачи, зачехлив гитару, ушел таким же уставшим и потерянным.
Я не раз пытался устроить концертные программы с участием Нади Тишининовой и Сергея Орехова. Один из концертов должен был состояться 5 июня 1997 года на сцене Центрального Дома художника на Крымском валу в Москве. В то время Сергей Дмитриевич уже болел, и хотя все до последней минуты надеялись на его участие в программе, она прошла без него. Надежда Тишининова пела под аккомпанемент рояля. В антракте человек пятнадцать заглянули в гримерную с одним и тем же вопросом – будет ли играть Орехов? И всем им приходилось объяснять, что он в больнице и сегодня на сцену не выйдет.
Молодых музыкантов при известии, что им предстоит участвовать в одном концерте с Сергеем Дмитриевичем, охватывал трепет. Когда я рассказывал об этом маэстро, его лицо озаряла довольная улыбка. Он обводил взглядом присутствующих и говорил супруге: "Видишь, Надя, как меня ценят!"
Наконец концерт великолепного дуэта состоялся в Москве, в Центральном Доме ученых. В первом отделении певице аккомпанировал пианист, Сергею Дмитриевичу предстояло открывать второе. И снова в антракте испуганные лица, заглядывающие в гримерку, снова тревожный вопрос: будет ли играть Орехов? Тот после болезни очень ослаб, но исполнить хотя бы одно сольное произведение считал своим долгом. "Я играю только одну вещь", – в десятый раз повторил он мне за несколько минут до своего выхода. Я в десятый раз согласился. На сцене, взяв в руки гитару и коснувшись струн, Орехов закрыл глаза и… За спиной музыканта словно развернулись крылья, и он вновь "улетел". Когда зал взорвался аплодисментами, – как засверкали его глаза! Я подошел к нему, спрашивая, сыграет ли он еще. "Я буду играть! – ответил он, – объявляй!" Но я ошибся, решив, что это – начало сольного выступления. После повторной овации Сергей Дмитриевич тяжело поднялся, раскланялся и сказал мне: "Объявляй Надю, я больше не могу"… В тот вечер я слышал Сергея Орехова последний раз.
"Как написать о Вас в афише? – спросил я его незадолго до концерта. – "Звания, регалии, лауреатства?" – "Напиши: гитарист Сергей Орехов. У нас с Надей ничего нет".
Н. Ширинский
(Московский журнал 01.04.2004 г.)
http://rusk.ru/st.php?idar=800759
Сообщение отредактировал Нина_Корначёва - Понедельник, 24 Окт 2011, 00:45 |
| |
| |
| Нина_Корначёва | Дата: Понедельник, 24 Окт 2011, 00:37 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Проверенные
Сообщений: 207
Статус: Offline | Из книги А.Ширялина "Сага о великом гитаристе"
Я начну повествование об этом русском чуде со своего посвящения
памяти Великого гитариста.
Тронешь струны —
рой видений,
Отблеск прежних дней...
Семь расцвеченных преданьем
Солнечных лучей.
Семь озвученных страданьем
Стройных струн души,
Что смеялись, ликовали,
Плакали в тиши.
В них и голос песни русской,
Колокольный звон,
Вздохи девичьей кручины
Да кабацкий стон.
И зовет струна-певунья
В радужный простор...
Пальцы грусть-тоску сплетают
В нежный перебор...
В начале уже столь отдаленных шестидесятых теперь уже прошлого века
впервые довелось мне услышать игру феноменального гитариста. Все мы
в ту пору были молоды, все, или почти все, одинаково лаптем щи
хлебали, экономили пятак на дорогу, жили в полуподвалах, бараках,
набитых людьми коммуналках — в тесноте, но не в обидах: обижаться-то
не на кого. Но было и нечто удивительное в нашем существовании:
быстро сходились, знакомились, искренне радуясь возможности общения.
Друзья друга становились друзьями, и друзья тех друзей тоже.
Выстраивалась бесконечная цепь знакомств, благодатная цепь,
связующая в единый саморазвивающийся организм. Общались по принципу:
все вкупе и каждый сам по себе. Грешили портвейном и дешевым сухим
вином. Но то было мистически-ритуальное действо для уплотнения
единства душ.
Все мы были сами с усами: тискали гриф гитары с беспощадностью
молодости. Все мы в собственных глазах были непревзойденными
виртуозами, мастерами и талантами. А если кто-то и превосходил нас,
то считалось, что по чистейшему недоразумению. Случались и
действительно талантливые. Но кто-то сделал стежок не в ту сторону и
зашился в тех делах; кто-то раскачал ладью в море разливанном;
кто-то присмотрел любовь на стороне. Только немногие, наморщив лоб и
сдвинув прическу набекрень, пальцами вымаливали свою святую
оргаистику...
...И вот он сидит такой простецкий, с лукавым прищуром, осыпая
звуками, словно Божьей благодатью или радостью земного изобилья.
Пальцы крутят карусель, где все полетно, где все несказанно, где все
вокруг жаждущих душ. А души открытые, будто раззявленные клювы
желторотых птенчиков, жадно, ненасытно заглатывающие плоть музыки.
Он же дальше и дальше по ухабам да с крутизной кружит вихрем, холодя
набегающий азарт. Вы хотите еще?.. Вот вам еще, возведенное в
степень свободного полета над всякими там невозможностями. И
выманивает на просторы восторг и восхищение, освобождая от рабства
земного притяжения...
Да кто же он такой — гитарный гений или изувер?.. А некто Сережа
Орехов, дитя московских трущоб, дворов и двориков, где все жестоко и
все справедливо, — каждому свое...
В мир пришел явленный мальчик Сережа 23 октября 1935 года в
коммунальной квартире на Малой Дорогомиловской улице. Пятью годами
позже родилась сестренка Люба, а затем и братья Николай — в 1944-м и
Павел — в 1947-м. И это славное семейство из шести человек ютилось в
комнатке 6х1,6 квадратных метров. И не очень тяготились
скученностью, бытовыми неудобствами. А все потому, что в подобных
«вороньих слободках» незримо проживали любовь, согласие и надежда на
грядущее.
Здесь, в привокзальных двориках, с их своеобразной романтикой, и при
достаточно чистой в ту пору Москве-реке с песчаными еще берегами,
прошли детство, юность и частично молодость гитарного чародея.
Но вот корни-то его из русской глубинки, откуда пришел гениальный
Сергей Есенин, — с Рязанщины. Отец, Орехов Дмитрий Михайлович, родом
из села Большие Каменки Рязанской губернии, а мать из Пронского
уезда.
Сергей вроде бы и не помышлял о гитаре. Неполная средняя школа.
Занятия акробатикой в детской спортивной школе. Участие в
соревнованиях на уровне Москвы, где он занимал третьи и вторые
места. Далее цирковое училище, в которое он поступил в четырнадцать
лет и даже два года в нем проучился. А затем... как говорят, роковая
случайность, изменившая всю дальнейшую жизнь: выполняя какое-то
упражнение, упал, повредил связки — училище пришлось покинуть.
Кстати, кроме занятий акробатикой, Сергей имел еще и спортивный
разряд по плаванью.
И вот простой житейский разворот, который определил судьбу: дядя на
шестнадцатилетие подарил ему гитару. А Сережа будто только и ждал
подарка: взял, услышал, заиграл.
У Орехова предки не увлекались музыкой. Правда, по семейному
преданию, отец Сергея, Дмитрий Михайлович, играл на мандолине и
гитаре и слыл первым парнем на Малой Дорогомиловской. Сергей учил
себя сам по каким-то самоучителям, в которых вразумительного было
весьма немного — мешанина из нотной азбуки и причудливой табулатуры.
Но ведь прочел и выучил все для себя нужное — заиграл «Московскую
польку», пронеся ее затем через всю жизнь.
Потом была армия. Из воспоминаний Надежды Тишининовой: «Когда Сергей
служил в армии, он играл на шестиструнной гитаре. И в Ленинграде он
первое место занял на конкурсе. Участники пришли разодетые в черные
костюмы с бабочками, а Сергей явился на конкурс в солдатской робе.
Они его сразу как конкурента и во внимание не приняли. Но когда он
заиграл, все были просто в шоке... В армии он сильно простудился, и
с диагнозом «полиартрит» его доставили в военный госпиталь, где он
долго лечился. А затем его и вовсе комиссовали из армии. Пострадали
руки, и Сережа разрабатывал их, превозмогая сильную боль. Потому что
без музыки, без гитары жить он не мог».
В 1962 году поступил в музыкальное училище имени Гнесиных. Набор на
гитару в только что открывшийся класс проходил с опаской и оглядом
на «непричесанность» гитарной публики, с ее культовой пьесой,
бессмертной «Цыганочкой». В жюри со стороны гитаристов пригласили
уже престарелого Василия Михайловича Юрьева. Но, конечно же, правили
бал гнесинские корифеи. Приняли с трудами тяжкими Сергея Орехова и
Дмитрия Березовского — они стали первыми студентами-гитаристами
Гнесинки. Общие хлопоты сблизили студентов-мучеников: около года они
работали вместе с цыганской певицей Раисой Жемчужной.
Поступить-то Сергей в училище поступил, а вот учиться некогда.
Постоянные гастроли, разъезды — не до училища, не до учебы.
Приходилось играть и в зной, когда по спине беспощадно бегут струйки
пота и мокнут руки, в трескучие морозы, когда руки сводит от холода
в нетопленых залах. Доводилось терпеть и лютого сибирского комара,
сгоняя настырного кровососа с лица и рук в коротких фразировочных
паузах...
Учился как мог... Однажды, весьма озабоченный, взывает о помощи:
— Слушай, мне завтра историю сдавать. У тебя нет учебников?
Я пытаюсь уточнить каких: средних веков, новой или новейшей истории,
или истории СССР? На что он сокрушенно отвечает:
— Не знаю...
Все мы учились понемногу...
По рассказам, он и сольфеджио сдавал по-своему. Приходил, ставил
гитару в футляре под стол и шел на хитрость, то есть просил
разрешить ему пропеть упражнения не с роялем, а с гитарой, так, мол,
сподручнее. А пел он, нужно заметить, как рыба: рот открывался, а
звук шел в обратную сторону... При его музыкальной одаренности это
казалось нонсенсом, хотя подобные случаи, в сущности, нередки, когда
голосовой аппарат «не включается». Так его «распевки» с гитарой
кончались тем, что пела гитара, а зачарованные его игрой
преподаватели, расчувствовавшись, ставили ему вожделенную тройку.
Кроме природной музыкальной одаренности, он обладал и великолепной
памятью. Как свидетельствуют некоторые гитаристы, он мог по памяти
записать довольно крупные произведения, такие, как обработка романса
«Не пробуждай воспоминаний». Да и чтение нот для него не было
проблемой.
«Я беру ноты прямо с листа, — говорил он, — и играю, трудностей для
меня там нет никаких. Я взял «Чакону» Баха, там есть один пассаж, я
его тут же, за пять минут, взял и выучил, и больше нечего там
играть. Там только музыку расшифровывать хорошо — это да. А дальше
играть технически у Баха нечего, переборы только. Я люблю просто
так, для себя его поиграть с листа».
В молодости, когда гитара еще дразнила его своим целомудрием, когда
собственные импровизации только торили свой путь, он переиграл много
сочинений для гитары, немало и негитарных. Помню блистательно
наигранный им 24-й «Каприз» Паганини. В его руках эта грациозная
скрипичная пьеса звучала, будто специально написанная для гитары. Но
особо он выделял Высотского, которому в немалой степени обязан своим
музыкальным развитием. Достаточно чтил и Владимира Сазонова. Даже в
последний год жизни просил меня собрать ему как можно больше
обработок этого талантливого гитариста. Обладая от природы
великолепной памятью, нотный текст запоминал быстро и мог свободно
выплескивать, трактуя его по-своему. Кстати, однажды Сазонов,
услышав, как Сергей играет в его обработке «Тонкую рябину», немало
удивился.
— И чья же это обработка? — спрашивает он.
— Ваша, Владимир Станиславович, — отвечает Сергей, польщенный
вниманием и забавляясь курьезной ситуацией.
И немудрено: играл он нередко, едва обозначив тему, взрывался в
вариациях, сокрушая удалью пределы возможного.
По воспоминаниям Валентина Стабурова, Сергей, будучи у него дома,
увлеченный «Полькой» Соколова в обработке Сазонова, переписал ноты,
рукопись Сазонова взял с собой, а хозяину оставил свою копию. Было
это в три часа ночи далекого 1953 года...
А вот издавали его с трудом, кривясь при его имени, и скорее от
наветов и слухов. Правда, сам он воспринимал нежелание редакций его
публиковать достаточно спокойно, а ведь некоторые иные на ушах
стояли, все пороги редакций штиблетами отбивали, чтобы напечатали их
опусы, а он даже и не ходил туда. Его играли и так, охотились за
каждым наброском. Да и когда пошли предложения издаваться, он не
спешил с согласием: «...Надо сидеть, записывать на ноты. А я ведь не
пишу — они у меня в голове, в руках. То, что я играю, это почти
импровизации».
Перед каждым выходом на сцену всегда волновался ужасно, как в свой
первый выход. И эта «девственная» волнительность тоже требовала
«допинга». Ну а когда под шквал аплодисментов он уходил за кулисы,
требовалось как-то умерить приподнятость послестрессового состояния.
А в таком деле добавить можно, а отбавить не получается...
Как-то в музее имени Глинки я открывал концерт, намереваясь сыграть
одну-две пьесы, чтобы публика несколько притерпелась к звукам
гитары, а Сергей за это время разыгрался. Но он, явно испытывая
суеверный страх перед сценой, просто взмолился, требуя, чтобы я
продолжал играть, что он, мол, еще не совсем готов.
Когда же мне удалось сорвать «бисовые» аплодисменты, он даже
несколько взревновал.
— Вот видишь, теперь меня и слушать не будут, — вполне серьезно
укорил он меня.
— А ты попробуй, — внушаю ему, забавляясь.
И он «попробовал». Каждая сыгранная им пьеса вызывала шквал
восторга. Довольный и счастливый, в окружении поклонников, долго еще
что-то показывал, рассказывал, застенчиво улыбаясь и прищурив глаза,
будто пряча от сглаза мгновенья откровенного счастья...
Обладая внутренней самодисциплиной, он мог мгновенно собраться,
когда этого требовала ситуация. Один из его горячих и стойких
поклонников поведал мне с недоумением и даже с некоторой обидой:
«Представляешь, идем мы вместе с ним, он совершенно пьяный, а я
почти совсем трезвый, его в метро впускают, а меня нет...»
Мне знаком случай и покруче. Как-то во время гастролей с Раисой
Жемчужной Сергей крепко «взял на грудь» перед самым выходом.
Рассерженная певица решила совсем не выпускать его, обойтись одной
гитарой Михаила Жемчужного. В середине песни, к их ужасу,
покачиваясь и улыбаясь, тихонько выплывает на сцену Сергей. Во время
аплодисментов они вновь попытались затолкать его за кулисы, но по
каким-то мистическим законам у Жемчужного вдруг рвется струна, и он
сам уходит. Перепуганная Раиса продолжает петь, искоса поглядывая на
Орехова. А он аккомпанирует ей легко и свободно, будто ничего и не
было...
А по сути, он великий труженик. Изобретал упражнения для каждого
пальца, добивался точности, осмысленности каждого движения. Руки его
двигались по грифу элегантно, легко и непринужденно, с прирожденным
аристократизмом. И частенько обыденная техническая работа незаметно
перетекала во вдохновенную импровизацию, где фраза за фразой
торопились излиться, догоняя друг друга...
И даже в состоянии, когда невозможно лежать и слушать, как «топает»
кошка по ковру, и нет сил крикнуть ей «брысь», он вставал, брал
гитару и занимался часами, отгоняя сонную и похмельную одурь, а
заодно и сжигая килокалории здоровья. Как-то он признался: «А
вообще-то я играю только упражнения, я не занимаюсь вещами, мне надо
все время разминаться, а потом — наиграешься, устаешь. Борис
Хлоповский говорит: «Надо полегче брать репертуар, полегче», — а я
не хочу сдаваться. Я все сложнее и сложнее беру».
Его игра завораживала не только гитаристов и музыкантов вообще. Мне
ведом уникальный случай, когда его долго не выписывали из больницы
по причине далекой от медицины: персонал влюбился в гитару
необычного пациента.
Помнится еще один показательный момент времен нашей молодости.
Как-то оказались мы, несколько поклонников гитарного чародейства
Сергея, в метро на станции «Маяковская». Метро тогда работало почти
всю ночь, только реже ночью ходили поезда. Воодушевленные своей
молодостью, а может, и еще чем-то, упросили Сергея достать гитару.
Акустика на станции оказалась что надо, даже мало мешали нечастые
поезда. Гитара в руках Орехова звучала, как оркестр. Редкие
пассажиры выходили из вагонов и тут же застревали рядом с нами. Так
продолжалось довольно долго, пока на наше сборище не обратил
внимание дежуривший милиционер. Он решительно подошел, откозырял и,
как подобает блюстителю порядка, голосом чревовещателя спрашивает:
— Зачем собрались?
Зачарованная публика никак не отреагировала, вслушиваясь в каскадные
гитарные переборы. Прислушался и милиционер, да так и остался с
нами.
Играть Сергей мог на любой гитаре, даже вовсе неигровой «деревяшке».
Это при его-то хрупких на вид руках и с приобретенным в армии
артритом! Этим уменьем его частенько пользовались ловкие люди, чтобы
продать сомнительного качества инструмент. На Неглинной, в
музыкальном магазине, часами «дежурил» некто по прозвищу «Скула». Он
закупал, а затем перепродавал дефицитные ленинградские гитары,
лучшие из всех тогда производившихся. Сергей своей ошеломляющей
игрой помогал «Скуле» быстренько реализовать товар. Помогал,
конечно, бескорыстно, разве что получал стакан портвейна.
Сергей редко кому в чем отказывал, особенно когда дело касалось
гитары. Мог поехать на край света без какой-либо не только выгоды,
но и видимой пользы для себя. В нем жила неуемная жажда общения.
Через него проходили вереницы людей. И в этом, наверное, был
потаенный смысл — постижение своей души через поток живого
общения.
Казалось, его знала вся гитарная Москва. Заглянули мы как-то в
очередной подвал, где обитал один из бесчисленных кружков
гитаристов. Нас встретил сам руководитель.
— А, Сережа! — обрадовался он. — Заходи, располагайся. Я сейчас, —
захлопотал он, посылая кого-то за бутылкой портвейна. — Ты пока
поиграй, поиграй...
И Сергей заиграл. Кружковцы так и вперились глазами в гитару,
которая была доселе косноязычной в их руках, а тут вдруг
разговорилась в руках Орехова. Они стояли оцепенело, пока его игру
не прервал стакан с портвейном. А хозяин подвала резюмировал так:
— Видите, ребята, как нужно играть?.. Так вот, он добросовестно и
старательно учился у меня. Перед вами результат...
Сергей, слушая наглого хозяина, только застенчиво улыбался.
Иногда он воображал себя эдаким предприимчивым и оборотистым,
«докой». Но его элементарно проводили: мог ценную вещь, например,
гитару Шерцера, поменять на ненужную ему, в сущности, оргтехнику.
Однажды он увидел у меня икону XVIII века, образ Богоматери. От
иконы исходило какое-то очарование. Я, признаюсь, не очень
располагался к ней. И по личным мотивам, и потому, что не особо чтил
«парсунную» иконописную школу. Мне казалось, что русская иконописная
школа многое утеряла от соприкосновения с западноевропейской
живописной манерой. Если XVII век — это подлинно русская иконопись,
даже без ликующих шедевров Симона Ушакова, то XVIII век —
«греховное» заигрывание со светской живописью. Так вот, чтобы
удовлетворить пристрастный интерес Орехова, я снял оклад, эту
паранджу на светлом лике, и показал икону во всей ее красе. Сергей
был очарован. Видя его неподдельный интерес, я подарил ему икону.
Оклад же, чистейшее «рококо», он не взял...
http://sergei-orekhov.blogspot.com/2009/12/blog-post.html
|
| |
| |
