ВПЕЧАТЛЕНИЯ О СПЕКТАКЛЯХ

23 ноября 2007 г. Культурный Центр А.П.Чехова
«Солнечный удар»


Иногда всего несколько дней вбирают в себя столько событий, встреч и открытий, что кажется, что время словно приостановило свой бег, давая счастливую возможность за столь короткий срок узнать столько нового и интересного…
Как бы ни был нами любим центр П.И.Чайковского, все же иногда нужна смена зала, новые ощущения от работы на другой сцене: для артиста это всегда интересно – лишь бы только новая сценическая площадка отвечала определенным требованиям, необходимым для его нормальной работы. И вот тут, когда начинаешь заниматься подбором зала, общением с его администрацией, невольно узнаешь столько интересных моментов, что только диву даешься – как же хорошо здесь все устроились. Не делая практически ничего, получать за аренду зала очень неплохие деньги, при этом еще категорически запрещая администраторам артистов продавать здесь билеты на спектакли или концерты даже перед их началом. Я уже не говорю про гримерки – их вид меня поверг просто в шок: это что-то из времен разрухи 20-х годов прошлого столетия. Вот с таким залом, единственными плюсами которого являются хорошая акустика и его расположение – самый центр Москвы, расстаешься без сожаления. И, как мне здесь рассказали, несколько лет назад в этом зале выступал Борис Погудин – дядя Олега… 
При отборе площадки всегда руководствуешься двумя моментами: или ты ищешь зал под определенную программу, как когда-то у меня счастливо случилось с КЦ П.И.Чайковского, или видишь зал и определяешь, какая именно программа будет здесь смотреться особенно хорошо. Вот так получилось и с Чеховским центром.
Иногда, чтобы понять самое необходимое о том человеке, с кем тебе предстоит работать, достаточно нескольких минут. Вера Вадимовна Мурзинова, директор Чеховского центра, мне понравилась сразу. Приветливое лицо с мягкой улыбкой, доброжелательный настрой: и как-то сразу появилось ощущение, что вот здесь я смогу найти понимание. Так и получилось. И вот сейчас, когда уже все состоялось, нам с Юрой хочется выразить этому человеку огромную благодарность за замечательные условия, созданные для нас. 
Естественно, что в Чеховском центре ты не будешь играть «Есенина»… И поэтому при виде зала у меня, как-то сама собой, сразу сложилась программа, наиболее подходящая для этой сцены. И, прикинув, что у Юры большая часть ее уже есть в готовом виде и ему останется подготовить совсем немного, что времени для этого ему вполне достаточно, я окончательно и определилась с программой… И Юра согласился со мной.
  Если бы я только могла предположить, какой ценой будет делаться эта программа, причем в максимально короткий срок, я бы ни за что не решилась взвалить на артиста, который к тому же, мягко говоря, был еще и не совсем здоровым, такой тяжкий груз… Оказывается, все было наоборот: в готовом виде было процентов 20 от всего материала, и Юра практически сделал совершенно новую программу за немыслимо короткое время. Чего ему это стоило, я догадалась только по его приезде в Москву – до этого он об этом молчал, чтобы не расстраивать меня, а я и предположить не могла всех его сложностей… Причем, в этой программе артист впервые взял на себя и функции режиссера: это был практически его дебют в новой роли.
Не буду рассказывать, какие мучительные угрызения совести я испытала, увидев, насколько усталым он приехал в Москву. Как я так могла ошибиться?.. Но в то же время какое-то внутреннее чувство мне подсказывало, что если не сейчас, то этой программы не было бы вообще, поскольку у Юры до нее просто руки бы не дошли, ведь впереди уже столько интересных замыслов… И эта новая программа еще не раз сослужит ему хорошую службу и в Петербурге, и в Москве…  Я уже рассказывала, как телеоператорам из передачи «Ангажемент» понравился Юра, как они пришли к нам на «Есенина» и снимали наш спектакль, как мы потом подружились. Вот и на этот спектакль они тоже очень хотели придти, но в пятницу у них была очередная съемка передачи, и найти себе замену у них, к нашему обоюдному сожалению, не получалось никак. Но как же было приятно, когда, за несколько часов до спектакля, они позвонили мне, сообщив, что вместо себя посылают своего друга, который и будет снимать наш спектакль.
В этот раз, за многими неотложными делами, у меня даже не было времени заранее послушать – что же получилось у Юры? И в этот вечер я, наряду со всеми слушателями, впервые услышу эту программу.  На каждом спектакле у нас звучит музыка разных композиторов, и это – обязательный момент всех наших спектаклей: она придает им какую-то свою, особую атмосферу… В этот раз, наряду с режиссурой, Юра сам занимался и подбором  музыки, что, надо сказать,  получилось у него очень удачно… В программе будет звучать музыка Баха, Шопена и Грига. За полтора часа до спектакля  мы вдруг узнаем, что заболел наш «звуковик», и из этого трудного положения нам помогает выйти приехавший оператор, который, войдя в наше положение, поставил камеру в зале и сел за звук – за что ему наша огромная благодарность. Я уже однажды писала, что не бывает легких спектаклей: не одно – так другое… Я только твердо знаю одно: несмотря на все предварительные трудности организационного порядка, этот артист никогда не позволит себе выйти на сцену с «полуфабрикатом» – в этом я уверена на все сто…
Очень мне запомнился один трогательный момент: перед началом программы, вероятно, видя мое тревожное состояние, ко мне подошла одна моя очень хорошая приятельница:
– Сегодня хороший день, не беспокойся – у Юры будет все хорошо. Передай ему вот это…
И она, перекрестив, передала для него небольшой подарок…   
Как всегда, на наших спектаклях очень много моих дорогих погудинцев, причем всех возрастов, но каждый раз появляются и новые лица.  Ну, вот – зрители на месте, артист готов, и мы начинаем… Под аплодисменты и радостные улыбки от встречи с полюбившимся артистом на сцене появляется Юрий Решетников.
 
- Добрый вечер. Ну, что ж, сейчас у нас будет литературная программа, в которой первое отделение отдано поэтам Серебряного века: Блок, Северянин, Цветаева, и второе отделение – три рассказа. Первый рассказ Ивана Бунина и два рассказа Антона Павловича Чехова. (улыбаясь) Ну, на самом деле, я сам не знаю, что у нас получится…
(голоса из зала) Получится… у Вас все получится! (все смеются)
– Я знаю, у Михалкова есть товарищество «ТриТэ», а вот у нас сегодня будет программа называться  «Три эН». Почему? Потому, что я не знаю, что у нас получится, – это первое Н. Второе: у нас случайно совершенно… Вот человек нас спас – большое ему спасибо, поскольку у нас заболел «звуковик», и мы могли бы быть вообще без музыки – это второе Н. Ну, и теперь осталось одно Н: не знаю, что получится..
 -
(все смеются, и голос из зала) Все будет хорошо!..   
- Ну, что ж. Александр Блок.

Звучит музыка, и программа начинается со стихотворения «Соловьиный сад», которое – вероятно, как и многие сегодня – я слышу впервые. Стихотворение довольно длинное и, как мне показалось первоначально, несколько тяжеловато слушается, хотя Юра прочитал его очень хорошо и выразительно. Как оказалось потом, при повторном прослушивании на диктофоне оно мне неожиданно понравилось. Так бывало и с какими-то романсами Олега Погудина. При прослушивании я вдруг изумлялась тому, как же великолепно это было исполнено: почему же я там, в зале, не услышала вот этого?.. 
 
         Я не люблю пустого словаря
         Любовных слов и жалких выражений:
        «Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».
        Я рабства не люблю. Свободным взором
        Красивой женщине смотрю в глаза
        И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра – 
        Сияющий и новый день. Приди.
        Бери меня, торжественная страсть.
        А завтра я уйду – и запою…

 
Вот это было замечательно: как хорошо артист работал голосом, как удачно расставлял акценты, каким выразительным было его лицо!
 
     По вечерам над ресторанами
     Горячий воздух дик и глух,
     И правит окриками пьяными
     Весенний и тлетворный дух…

 
У каждого свое прочтение того или иного поэта: Юра читает Блока по-своему, непохоже ни на кого, и, на мой взгляд, это получилось у него очень интересно. Во всяком случае, в зале раздались аплодисменты. Надо сказать, что мне очень нравится атмосфера, царившая у нас: чувствуется, с каким вниманием публика слушает артиста – в зале стояла абсолютная тишина. 
 
    За городом вырос пустынный квартал 
    На почве болотной и зыбкой. 
    Там жили поэты – и каждый встречал 
    Другого надменной улыбкой…


Великолепно! Как здорово артист передал настроение стихотворения, как точно сыграл его! На этой программе смотреть на него не менее интересно, чем слушать…
Сегодня у нас премьера: первый показ программы на публике. Потом, конечно, учтутся какие-то недочеты или ошибки, которые постепенно уйдут из программы, и она приобретет законченный вид. Но вот сегодня, при всей моей беспристрастности суждения, я пока не могу найти, к чему бы я могла придраться и что бы мне захотелось исправить. И это не только и не столько потому, что мне очень нравится, как работает этот артист: сколько споров у нас с ним было по «Есенину», со скольким я могла быть там не согласной…

     Грешить бесстыдно, непробудно,
     Счет потерять ночам и дням,
     И, с головой от хмеля трудной,
     Пройти сторонкой в божий храм.
 
    Три раза поклониться долу, 
    Семь – осенить себя крестом,
    Тайком к заплеванному полу
    Горячим прикоснуться лбом.
 
    Кладя в тарелку грошик медный,
    Три, да еще семь раз подряд,
    Поцеловать столетний, бедный
    И зацелованный оклад.
 
    А воротясь домой, обмерить
    На тот же грош кого-нибудь,
    И пса голодного от двери,
    Икнув, ногою отпихнуть.
 
    И под лампадой у иконы
    Пить чай, отщелкивая счет,
    Потом переслюнить купоны,
    Пузатый отворив комод,
 
    И на перины пуховые
    В тяжелом завалиться сне...
    Да, и такой, моя Россия,
   Ты всех краев дороже мне.

 
А вот это мне до того понравилось и как-то очень сильно зацепило, что я привела это стихотворение полностью: может, и еще кто-то откроет его для себя впервые… Вот здесь я просто не могла не сказать Юре «Браво!» – настолько это было замечательно! Здесь для меня шло какое-то созвучие с «Графом Нулиным», после которого я когда-то не смогла попрощаться с этим артистом… 
 
     Девушка пела в церковном хоре
     О всех усталых в чужом краю,
     О всех кораблях, ушедших в море,
     О всех, забывших радость свою.
 
                …И голос был сладок, и луч был тонок,

                 И только высоко, у Царских Врат,
                 Причастный Тайнам, –  плакал ребенок
                 О том, что никто не придет назад.

 
Звучит музыка… артист тихо уходит вглубь сцены, поворачивается лицом к стене, чтобы снять с себя один образ и через несколько секунд влиться душою в мир мечтаний и дум другого поэта…
 
– Игорь Северянин.
Юра начал моим любимым, которое я могу смотреть и слушать бессчетное количество раз – до того мне нравится, как он это делает!.. Это – как у Олега: есть вещи, которые с таким же неослабевающим чувством восхищения ты можешь слушать и смотреть не один уже год. И, что интересно, это чувство восхищения так никуда и не уходит… 
 
     Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
     Удивительно вкусно, искристо и остро!
     Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
     Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!..

 
К стыду своему, скажу, что до сегодняшнего дня я практически не читала Северянина. С давнего времени у меня сложилось о нем мнение, как об эстетствующем поэте, что мне, в общем-то, не очень близко. Но вот то, что я сегодня услышала, удивило и поразило меня: благодаря Юре, его подбору стихотворений для этой программы, я посмотрела на этого поэта совершенно другими глазами. Оказывается – это очень русский поэт.
 
     Все – Пушкины, все – Гете, все – Шекспиры. 
     Направо, влево, сзади, впереди... 
     Но большинство из лириков – без лиры, 
     И песни их звучат не из груди... 
     Все ремесло, безвкусие и фокус, 
     Ни острых рифм, ни дерзостных мазков! 
     И у меня на «фокус» рифма – «флокус», 
     А стиль других – стиль штопаных носков. 
     Изношены, истрепаны, банальны 
     Теперь стихи, как авторы стихов. 
     Лубочно вдохновенны и подвальны 
     Их головы – без нужного голов. 
     Титаны – все, а вместе с тем – все крохи, 
     Швейцар, столяр, извозчик и купец – 
     Все, все поют, смеша, как скоморохи, 
     Гадливость вызывая, как скопец. 
     И хочется мне крикнуть миллионам 
     Бездарностей, взращенных в кабаке: 
    «Приличней быть в фуражке почтальоном, 
     Чем лириком в дурацком колпаке».

 
Как нельзя лучше созвучно сегодняшнему времени… …И по-прежнему я не могу найти ни одной зацепки в том, что я сегодня слышу: настолько артист ответственно подошел к этой работе, настолько выложился в ней по полной на репетиционной стадии становления этой программы. И вот сейчас, смотря на Юру, на эту кажущую изящную легкость исполнения, мне припомнились его слова из нашего последнего интервью: каким «простым» способом достигается вся эта легкость…

     Встречаются, чтоб разлучаться...
     Влюбляются, чтобы разлюбить...
     Мне хочется расхохотаться,
     И разрыдаться – и не жить!
 
     Клянутся, чтоб нарушить клятвы...
     Мечтают, чтоб клянуть мечты...
     О, скорбь тому, кому понятны
     Все наслаждения тщеты!..
 
     В деревне хочется столицы...
     В столице хочется глуши...
     И всюду человечьи лица
     Без человеческой души...
 
     Как часто красота уродна
     И есть в уродстве красота...
     Как часто низость благородна
     И злы невинные уста.
 
    Так как же не расхохотаться,
    Не разрыдаться, как же жить,
    Когда возможно расставаться,
    Когда возможно разлюбить?!

 
…Вспоминаю его совсем недавние первые приезды в Москву, его волнение, его незнание московской публики – какова она? Как примет его? И вот прошел год, и артист уже решается привезти в столицу свою премьерную программу, не сделав в Питере даже предварительного прогона, – на это у него просто уже не было и времени. Еще совсем недавно он вряд ли бы решился на такое… И это говорит о многом – это, прежде всего, говорит об обоюдном доверии артиста и публики. И вот тут между Олегом Погудиным и Юрием Решетниковым есть еще одно сходство: подавляющее количество зрителей идут не на определенную программу – они идут на артиста… И как это дорого самому актеру, можно только догадываться…
 
    Я жить хочу не так, как все,
    Живущие, как белка в колесе,
    Ведущие свой рабий хоровод,
    Боящиеся в бурях хора вод.
 
    Я жить хочу крылато, как орел,
    Я жить хочу надменно, как креол,
    Розя, грозя помехам и скользя
    Меж двух остановившихся нельзя.
 
    Я жить хочу, как умный человек,
    Опередивший на столетье век,
    Но кое в чем вернувшийся назад,
    По крайней мере, лет на пятьдесят. 
 
    Я жить хочу, как подобает жить
    Тому, кто в мире может ворожить
    Сплетеньем новым вечно старых нот, –
    Я жить хочу, как жизнь сама живет!

 
Вот хорошо Юра читает Блока, но мне по каким-то внутренним ощущениям все же кажется, что этот поэт не совсем его, тогда как попадание в поэзию И.Северянина чувствуется моментально: вот это – точно его… это – стопроцентно. Да Юра и сам это чувствует: не зря же в его планах сделать отдельную программу по поэзии И.Северянина. 
 
    …И вязнут спицы расписные
    В расхлябанные колеи...
                 А.Блок     
          

   Моя безбожная Россия,
    Священная моя страна!
    Ее равнины снеговые,
    Ее цыгане кочевые, –
    Ах, им ли радость не дана?
    Ее порывы огневые,
    Ее мечты передовые,
    Ее писатели живые,
    Постигшие ее до дна!
    Ее разбойники святые,
    Ее полеты голубые
    И наше солнце и луна!
    И эти земли неземные,
    И эти бунты удалые,
    И вся их, вся их глубина!
    И соловьи ее ночные,
    И ночи пламно-ледяные,
    И браги древние хмельные,
    И кубки, полные вина!
    И тройки бешено степные,
    И эти спицы расписные,
    И эти сбруи золотые,
    И крыльчатые пристяжные,
    Их шей лебяжья крутизна!
    И наши бабы избяные,
    И сарафаны их цветные,
    И голоса девиц грудные,
    Такие русские, родные,
    И молодые, как весна,
    И разливные, как волна,
    И песни, песни разрывные,
    Какими наша грудь полна,
    И вся она, и вся она -
    Моя ползучая Россия,
    Крылатая моя страна!

 
Вот такой интересный блок получился у Юры по поэзии Игоря Северянина. И спасибо ему за этот подбор: после сегодняшней программы мне очень захотелось почитать этого поэта, и вот теперь уже точно я возьму в руки томик его стихов…
 
       Как хороши, как свежи были розы
       В моем саду! Как взор прельщали мой!
       Как я молил весенние морозы
       Не трогать их холодною рукой!
                 Мятлев, 1843г.         
 
    В те времена, когда роились грезы
    В сердцах людей, прозрачны и ясны,
    Как хороши, как свежи были розы
    Моей любви, и славы, и весны!
 
    Прошли лета, и всюду льются слезы...
    Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
    Как хороши, как свежи ныне розы
    Воспоминаний о минувшем дне!
 
    Но дни идут – уже стихают грозы.
    Вернуться в дом Россия ищет троп...
    Как хороши, как свежи будут розы,
    Моей страной мне брошенные в гроб!

 
Первое отделение заканчивается стихами Мариной Цветаевой: Юрий Решетников довольно часто читает их в своих программах. У каждого артиста свое прочтение, свое понимание ее поэзии, и, может быть, кому-то это и не совсем близко – ну, не может быть одинаковых мнений у всех. Мне очень нравится, как Цветаеву читает Алла Демидова, и очень близко то, как это делает  Юра: в его исполнении  я как-то особенно остро почувствовала весь трагизм ее поэзии…
 
       Тоска по родине! Давно 
       Разоблаченная морока!
       Мне совершенно все равно-
       Где совершенно одинокой 
       Быть…
 
                  * * *
     Моим стихам, написанным так рано,
     Что и не знала я, что я - поэт,
     Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
     Как искры из ракет,
 
     Ворвавшимся, как маленькие черти,
     В святилище, где сон и фимиам,
     Моим стихам о юности и смерти,
   – Нечитанным стихам! –
 
    Разбросанным в пыли по магазинам
   (Где их никто не брал и не берет!),
    Моим стихам, как драгоценным винам,
    Настанет свой черед.

Сегодня в зале немало молодежи, и я видела, с каким интересом, с каким вниманием они слушают Юру, а когда в перерыве ко мне подошли еще и девчата – студентки МГУ – и сказали, насколько им все понравилось, то я уже окончательно поняла, что программа состоялась. Хотя, если честно признаться, для меня это было понятно уже в середине первого отделения… 
 
- Ну, что ж, ну, а теперь от стихов к прозе. Ну, да, как у Мольера: «Все, что не стихи, – проза. Все, что не проза, – стихи». Иван Бунин. «Солнечный удар».
 
Надо сказать, что Юрий Решетников очень силен в прозе. Он читает так, что все действие рассказа предстает перед глазами, как наяву. Вот я вижу эту палубу и маленькую изящную женщину, которая так понравилась молодому поручику. И все его мучительные терзания от внезапно нахлынувшего чувства, все его мучения от понимания того, что он больше никогда ее не увидит, ты чувствуешь настолько остро, словно это происходит сейчас с тобой… Мне даже ничего не хочется говорить о том, что я испытала, слушая его… 
 
…Звучит музыка…
- Антон Павлович Чехов. «Казак».

Стыдно сказать, но, если бы не Юра, то вряд ли я когда-нибудь прочла бы его… Мало того, что сам рассказ необыкновенный, – до того он берет тебя за душу, и ты потом еще долго мыслями возвращаешься к нему, вспоминая тот или иной момент. Так как его еще и потрясающе читает Юра… этого не передать. Знаете, лучше один раз услышать, чем сто раз прочесть об этом… Никогда не забуду, когда на «Русском сатириконе» люди, смеявшиеся всю программу, на «бис» впервые услышали вот этот рассказ… В зале возникла такая оглушительная тишина – настолько людей потряс этот рассказ, что некоторые не смогли сдержать слез… Так было…
 
- Антон Павлович Чехов. «Студент».
 
Я много слышала от Юры об этом рассказе, но раньше так и не случилось его прочесть. Поэтому для меня это тоже сегодня будет открытием… «Студент» – это своего рода рассказ-притча, о котором я не буду рассказывать… просто не смогу…
 
Звучат аплодисменты… артисту вручают цветы. Звучит музыка…
- Вы знаете, на самом деле… я на «бис» читаю что-то, но, честно говоря… Я вот очень долго думал, что бы прочесть… и понял, что я ничего не смогу прочесть… (аплодисменты) Все дело в том, что я не знаю, что можно читать после этих чеховских рассказов. (Зрители с пониманием поддерживают Юру.) Вы знаете, вот последний рассказ «Студент» сам Антон Павлович Чехов считал лучшим за все свое творчество…. 

  

Программа закончена. Идет общение артиста со зрителем, а я тем временем продаю билеты уже на следующий спектакль…

После спектакля
 Почти на каждом спектакле у нас бывает Петр Васильевич Меркурьев – сын актера Василия Меркурьева и внук великого режиссера. Заслуженный деятель искусств России, заместитель главного редактора журнала «Музыкальная жизнь», Народный артист   (вот только не припомню СССР –  или России). В свое время я видела документальный фильм с его участием, где он рассказывал о петербургском периоде своей жизни:когда-то он жил там с родителями. У него вышла книга «Сначала я был маленьким», где он и пишет о своем детстве. Помнится, в нашем первом интервью, Юра рассказывал, что он свою дочку воспитывает по этой книге. Надо бы почитать 
И вот, когда мы шли по Тверской, Петр Васильевич предложил нам зайти в дом, где, по его словам, он является живым экспонатом… Брюсов переулок… Этот дом я узнала сразу… не один раз я приходила сюда, смотрела на эти окна, на этот балкон… Я немало знаю и об этой квартире, и о ее жильцах… 

  

Несколько лет назад в этой квартире еще жили какие-то люди, и только мемориальная доска напоминала о ее прежнем владельце… 

Надо же, я и не знала, что здесь, наконец-то, организован и уже вовсю принимает посетителей музей-квартира Всеволода Эмильевича Мейерхольда.
 
Время позднее, но в кухне горит свет: вот на этот огонек Петр Васильевич и предлагает нам зайти. Мы с Юрой переглядываемся в некоторой растерянности: слишком уж неожиданное предложение. Разве я когда-нибудь могла себе представить, что родной внук самого Всеволода Эмильевича совершенно неофициально пригласит нас в квартиру своего деда, который после ареста сюда уже так и не вернулся…
Поднимаемся на второй этаж этого небольшого дома. Нас встречает сотрудница музея Наталья Федоровна, совершенно случайно задержавшаяся здесь допоздна. Дела…
Нас сразу приглашают на кухню – ведь мы после спектакля голодные… Пока готовился стол, мы немного осмотрелись: фотографии, афиши спектаклей, экспонаты… Честно признаться, я была, как во сне, и даже какой-то холодок пробегал внутри.
За окном непроглядная темень, а мы сидим на кухне В.Мейерхольда, где нас сейчас будут поить чаем. Посмотрев на Юру, я подумала, что и он испытывает нечто похожее… И главное, напротив сидит и разговаривает с нами человек, как две капли воды похожий на самого режиссера. Мистика какая-то… В общем, состояние у нас было еще то…
Немного освоившись, мы решили обойти и посмотреть всю квартиру, раз представился такой необычный случай. И кто лучше Петра Васильевича расскажет нам о ее обитателях?
Немного предыстории. После разрыва с Есениным его жена, Зинаида Райх, имевшая к тому времени уже двоих детей, выходит замуж за В.Мейерхольда, с которым и поселяется в этой квартире. Дети Есенина, Костя и Татьяна, естественно, тоже живут здесь, вместе с матерью. Вот комната Татьяны. 


 
А это комната Константина, в будущем известного футбольного обозревателя, фронтовика. Помню, как хоронили его на Ваганьковском кладбище – в один день с Юрием Гуляевым…


 
На стене комнаты висят документы: вот письмо самого Всеволода Эмильевича, посланного им из Бутырки на имя В.Молотова, где он пишет, что с ним здесь делают… В это время ему уже было 65... Читать это письмо настолько страшно, что меня не хватило на то, чтобы дочитать его до конца… 


 
Вот письмо Зинаиды Николаевны Райх к Сталину, где Главный Режиссер страны критикуется в довольно смелых выражениях – кто бы в то время отважился на это? Райх пишет, что ее мужей травят: сначала затравили Есенина, а теперь – и Мейерходьда… И разве это могло просто так сойти ей с рук? По версии Петра Васильевича, если бы не это письмо, может быть, Мейерхольд получил бы срок – во всяком случае, его бы не расстреляли, и Зинаида Николаевна осталась бы жива… 


 
… Убили ее двое сотрудников НКВД, ночью проникнув в квартиру по балкону и нанеся ей множество ножевых ран. На ее крики никто из соседей не вышел – всем было известно, что она страдала нервным расстройством… Скончалась она от потери крови. Слава Богу, что детей в это время не было дома… Вот это ее комната, где и случилась трагедия…

  
 
Долгие годы никто не знал, где могила В.Э. Мейерхольда. И лишь недавно стало известно, что его тело сожгли в Донском крематории, а пепел высыпали в общую могилу на окраине Донского кладбища.
   Кабинет режиссера, а эта ваза –  подлинный реквизит одного из спектаклей…

  

Юра рассматривает макет декораций спектакля «Дама с камелиями». Да… как будто мы побывали в другой эпохе…



Ну вот, нас уже зовут к чаю, и, после всего увиденного, у нас, конечно, к Петру Васильевичу немало вопросов…



Вот всю жизнь мечтала попасть в театр Образцова, но все как-то не случалось, а тут сложилось...

  

В связи с нашими дальнейшими планами, мне очень хотелось показать Юре один спектакль, который называется «Странная миссис Сэвидж». Когда-то я видела его по телевизору с блистательной Верой Марецкой, а вот здесь наравне с актерами играют и еще и куклы. Не так давно, в Доме Актера я видела отрывок из этого спектакля, и мне захотелось посмотреть его целиком. В главной роли Вера Васильева. Великолепная игра – мне очень понравилось! Куклы были настолько хороши, что часто казалось, что они совсем живые персонажи. Зал хороший, удобный, и спектакль шел довольно долго – почти два часа. В фойе театра у нас произошло очень интересное знакомство. Вот эта забавная девчушка, с таким странным именем, которое я так и не смогла запомнить, ходит сюда почти каждый вечер. Она уже по несколько раз пересмотрела все взрослые спектакли: по ее словам, детские ей смотреть совсем неинтересно. Во как… И, конечно, Юра, сразу нашел с ней общий язык…



А после спектакля, когда мы обсуждали увиденное, я поняла, что не зря в свое время Спивак приглашал Юрия Решетникова на режиссуру…
Валентина К. - директор Юрия Решетникова