| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 21 Июл 2013, 18:37 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Offline | МАРИЯ НИКОЛАЕВНА ВОЛКОНСКАЯ
(25.12. 1805 - 10.08. 1863)
Российская аристократка, жена декабриста добровольно разделившая с ним ссылку.
Родилась в семье Раевских, оставившей заметный след в русской истории. Отец - Н.Н. Раевский – боевой генерал российской армии, в начале Отечественной войны 1812 г. Н.Н. командовал 7-м пехотным корпусом в армии Багратиона. Особенно отличился в боях у деревни Салтановки под Смоленском и в Бородинской битве, где его корпус занимал центр русской позиции. Батареей Раевского был назван центральный редут, который подвергался ожесточенным атакам французов.
В заграничных походах русской армии Николай Николаевич сражался под Бауценом, Дрезденом, Лейпцигом, участвовал во взятии Парижа. "В опасности он истинный герой, он прелестен. Глаза его разгорятся, как угли, и благородная осанка его поистине сделается величественною", – рассказывал известный поэт К.Батюшков, бывший в 1813 г. адъютантом при генерале. Наполеон считал, что Раевский "сделан из материала, из которого делаются маршалы".
Не только беззаветная храбрость, но также его благородные душевные качества снискали ему уважение современников. Пушкин, хорошо знакомый с семьей Раевского, писал брату: "Мой друг, счастливейшие минуты жизни провел я посереди семейства Раевских. Мать Марии Николаевны Софья Алексеевна приходилась внучкой М.В. Ломоносову. Ее отец А.А. Константинов, грек по происхождению, был библиотекарем Екатерины II. Отличительной чертой Софьи Алексеевны было благоговение перед мужем и безграничная преданность ему”.
В семье Раевских было шестеро детей. Мария была любимицей семьи.
"Мало-помалу, из ребенка с неразвитыми формами она стала превращаться в стройную красавицу, смуглый цвет лица которой находил оправдание в черных кудрях густых волос и пронизывающих, полных огня глазах". – писал влюбленный в нее граф Густав Олизар. В 1820 г. 15-летняя Мария познакомилась с Пушкиным, когда тот с их семьей путешествовал по Кавказу. Через много лет Мария Николаевна напишет в своих "Записках": "Во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с сестрой Софьей, русской няней и компаньонкой. Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от нее".
Красивая образованная, музыкально одаренная девушка привлекала к себе внимание в обществе.
К Марии Николаевне сватался граф Густав Олизар, предводитель дворянства Киевской губернии, и получил отказ. Граф тосковал, писал стихи. В своих "Записках" он написал: "Нельзя не сознаться, что если во мне пробудились высшие, благородные, оживленные сердечным чувством стремления, то ими во многом я обязан любви, внушенной мне М.Раевской. Она была для меня той Беатриче, которой было посвящено поэтическое настроение, и, благодаря Марии и моему к ней влечению, приобрел участие к себе первого русского поэта и приязнь нашего знаменитого Адама Мицкевича".
По настоянию родных в январе 1825 г. Мария выходит замуж за знатного и богатого князя Сергея Волконского, который был старше ее на 17 лет, и не знала, что ее муж является активным членом Южного общества, руководителем его Каменской управы. По службе и по делам тайного общества он постоянно бывал в разъездах, и Мария не имела возможности его хорошо узнать. 2-го января 1826 г. она родила сына Николая, 5-го января Сергей Григорьевич был арестован. После родов Мария Николаевна проболела 2 месяца. Придя в себя, она спросила родных о муже. Они долго умалчивали о трагических событиях декабря 1825 г. Только в начале марта узнала она об аресте мужа и уже через 2 дня сообщала ему: "Я узнала о твоем аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться, какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, – не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней".
Брату Александру она пишет: "Сергей – лучший из мужей и будет лучшим из отцов, и я его сейчас люблю более чем когда-либо, ведь он несчастен".
Узнав правду, Мария Николаевна решила ехать в Петербург. Родные отговаривали ее, но она настояла на своем отъезде. Узнав, что муж содержится в Петропавловской крепости, добилась свидания с ним. После свидания с она принимает непоколебимое решение разделить участь мужа, как бы тяжела она ни была. Родственники прилагают все усилия, чтобы удержать Марию Николаевну от этого шага. Ей не дают видеться с другими женами осужденных, перехватывают письма, внушают, что материнское чувство должно одержать верх над супружеским долгом, что сын больше нуждается в ее заботе, чем муж. В душе княгине происходит перемена: до сих пор за каждым ее поступком стояла воля родителей. Посланное ей испытание словно разбудило дремавшие в ней недюжинные духовные силы, освободило от чужого влияния ее незаурядную натуру, требовавшую самостоятельных действий, искавшую своего пути.
Мария Николаевна написала письмо государю с просьбой разрешить ей следовать за мужем. Николай I дал согласие, одновременно предостерегая об ожидающих ее в Сибири лишениях. В письме отцу она сообщила: "Мой добрый папа, вас должна удивить та решимость, с которой я пишу письма коронованным особам и министрам, но что вы хотите – нужда и беда вызвали смелость и, в особенности, терпение. Я из самолюбия отказалась от помощи других. Я летаю на собственных крыльях и чувствую себя прекрасно".
Свои последние дни, проведенные среди родных, она описала так: "Мой отец был все это время мрачен и недоступен. Необходимо было сказать ему, что я его покидаю и назначаю опекуном своего бедного ребенка, которого мне не позволяли взять с собой. Я показала ему письмо его величества; тогда мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал: "Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься". С отцом мы расстались молча; он меня благословил и отвернулся, не будучи в силах выговорить ни слова. Я смотрела на него и говорила себе: "Все кончено, больше я его не увижу, я умерла для семьи". Перед отъездом стала на колени у люльки моего ребенка и долго молилась. Весь этот вечер он провел около меня, играя печатью письма, которым мне разрешалось ехать и покинуть его навсегда. Его забавлял большой красный сургуч этой печати. Я поручила своего бедного малютку попечению свекрови и невесток и, с трудом оторвавшись от него, вышла".
Приехав в Москву, Мария Николаевна остановилась у З.Волконской – поэтессы, писательницы, хозяйки литературно-музыкального салона. В честь княгине был устроен прощальный вечер. Здесь последний раз в жизни она свиделась с Пушкиным.
"Во время добровольного изгнания в Сибирь жен декабристов он был полон искреннего восторга; он хотел мне поручить свое "Послание к узникам" для передачи сосланным, но я уехала в ту же ночь, и он его передал Александре Муравьевой", – напишет Мария Николаевна в "Записках".
Зная любовь гостьи к музыке, Волконская пригласила итальянских певцов, бывших тогда в Москве, много пела и сама. Вслушиваясь в чудные звуки, наслаждаясь пением, Мария Николаевна просила артистов играть еще и еще: "Подумайте, ведь я больше никогда не услышу музыки". Зинаида тайно от нее привязала позади ее саней клавикорды. Обнаружив их, Мария Николаевна была счастлива. Многие годы они будут скрашивать ей долгие сибирские вечера.
А.В. Веневитинов так опишет свое впечатление от встречи с М.Волконской на прощальном вечере в Москве: "Третьего дня ей минуло 21 год; но так рано обреченная жертва кручины, эта интересная и вместе могучая женщина – больше своего несчастия. Она его преодолела, выплакала; источник слез уже иссох в ней. Она уже уверилась в своей судьбе и, решившись всегда носить ужасное бремя горести на сердце, по-видимому, успокоилась. В ней угадываешь, чувствуешь ее несчастие, ибо она даже перестала бороться с ним. Она хранит его в себе, как залог грядущего. Прискорбно смотреть на нее и вместе завидно. Во вдохновении своем она сама избрала свою судьбу и без страха смотрит в будущее".
Мария Николаевна повидала родственников ссыльных, которые передали ей письма и посылки узникам, и двинулась в путь. "Дорогая, обожаемая матушка, я отправляюсь сию минуту; ночь превосходная, дорога – чудесная. Сестры мои, мои нежные, хорошие чудесные и совершенные сестры, я счастлива, потому что я довольна собой", – написала она родным перед отъездом. Она ехала день и ночь, нигде не останавливаясь. Волконская гордилась тем, что добралась до Иркутска за 20 суток. Здесь к ней приехал гражданский губернатор Цейдлер и уговаривал ее вернуться, описывая ужасы каторжной жизни и тяжесть условий, предъявляемых добровольным изгнанницам. "Условия я подпишу, не читая!", – ответила Мария Николаевна.
Далее ее путь лежал в Благодатский рудник, где находились 8 декабристов, в том числе и ее муж. Она подписала бумагу, по которой видеться с ним ей разрешали два раза в неделю. Тюрьма была расположена у подножья горы. Она размещалась в старой казарме. Помещение было тесным и низким. "В первую минуту я ничего не разглядела, так там было темно; открыли маленькую дверь налево, и я поднялась в отделение мужа. Сергей бросился ко мне: бряцание его цепей поразило меня, я не знала, что он был в кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его страданий. Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом – его самого".
Волконская вместе с Е.Трубецкой поселилась в крестьянской избе. "Она была до того тесна, что когда я ложилась на пол, на своем матраце, голова касалась стены, а ноги упирались в дверь. Печь дымила, и ее нельзя было топить, когда на дворе бывало ветрено; окна были без стекол, их заменяла слюда".
Привезенных с собою горничных пришлось вскоре отправить в Россию. Женщины учились вести хозяйство, стряпать, прибирать комнату, готовить обеды для мужей и их товарищей. Их деньги находились в руках администрации, о каждой израсходованной копейке нужно было отчитываться начальнику рудников. "Мы ограничили свою пищу: суп и каша – вот наш обыденный стол; ужин отменили. Каташа (Трубецкая), привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом. За таким ужином застал ее один из сторожей тюрьмы и передал об этом мужу. Как только они узнали о нашем стесненном положении, они отказались от нашего обеда". Несмотря на собственное тяжелое положение, женщины стараются помочь простым каторжанам: покупают материю и шьют им рубашки, чем навлекают на себя неудовольствие тюремного начальства.
Жизнь Марии Николаевны скрашивали музыка и поездки по окрестностям. Сибирские просторы она находит впечатляющими и живописными. Ее удивляет и радует доброе отношение со стороны каторжников простого звания. "Я находилась среди людей, которые принадлежали к подонкам человечества и тем не менее относились к нам с большим уважением, более того, они боготворили меня и Наташу, а наших заключенных называли не иначе, как наши князья. Когда же им приходилось работать вместе, то они предлагали делать вместо них урочную работу; приносили им горячую картошку, испеченную в золе. Эти несчастные, отбыв срок присужденных им каторжных работ, большею частью потом делались порядочными людьми, начинали работать для себя, становились добрыми отцами семейства. Сколько благодарности и преданности в этих людях, которых мне представляли как каких-то чудовищ".
Более полугода провели М.Волконская и Е.Трубецкая в Благодатском руднике. В сентябре 1827 г. они переселяются в Читу, куда переводят их мужей. Здесь уже живут А.Муравьева и Е.Нарышкина. Вскоре приезжают и другие спутницы изгнанников. Волконская и Трубецкая поселяются в доме вместе с А.Ентальцевой. Жены продолжают вести переписку с родными изгнанников, заботиться о быте заключенных.
"Молодая, стройная, более высокая, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, со смуглым лицом, с немного вздернутым носом, с гордой, но плавной походкой. За эту смуглость ее прозвали "девой Ганга"; не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальниками острога", – писал о Марии Николаевне декабрист А.Е. Розен.
В 1828 г. Марию Николаевну постигает тяжелая утрата: в январе умирает оставленный ею на попечение родных сын. Пушкин пишет эпитафию, которую начертали на надгробном камне:
В сиянии и радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное
Благословляет мать и молит за отца.
В 1829 г. на Волконскую вновь обрушилось горе – умер отец. Перед смертью, показывая на портрет дочери, он сказал: "Вот самая замечательная женщина, которую я знал".
В 1830 г. у Марии Николаевны родилась дочь, которая умерла через несколько часов. В августе того же года декабристов переводят в острог в Петровском Заводе. Бездетным женам разрешили жить в камерах мужей.
Ни братья, ни мать так и не простили ее "проступок", считая именно ее виновницей смерти 60-летнего отца. После его смерти Александр, Николай и Софья Алексеевна Раевские не отвечали на письма сестры и дочери. Лишь еще одно послание, полное упреков, получила Мария Николаевна от матери: "Вы говорите в письмах к сестрам, что я как будто умерла для Вас. А чья вина? Вашего обожаемого мужа. Немного добродетели нужно было, чтобы не жениться, когда человек принадлежит к этому проклятому заговору. Не отвечайте мне, я Вам приказываю!"
Не всегда гладко складывались ее отношения с мужем: очень разными они были людьми. Семейного счастья не получилось, но, к чести обоих, – до самых последних дней они отзывались друг о друге с величайшим уважением и в этой традиции воспитали детей.
Отношения между супругами Волконскими не складывались, отчуждение становилось все более глубоким и явным для окружающих. В "Записках", рассказывая о жизни в иркутской ссылке, Мария Николаевна по существу не упоминает о муже. Среди ссыльных декабристов было немало людей одиноких и даже таких, кто пережил трагедию женского предательства (к примеру, жена декабриста А.Поджио после ссылки мужа расторгла с ним брак и вновь вышла замуж). М.Волконская привыкла выступать всеобщей спасительницей и покровительницей и многие искренне восхищались ею, так что от недостатка мужского внимания она не страдала, хотя некоторые отзывались о ней неприязненно и резко. М.Лунин оказался одним из тех, за кого она вела переписку, запрещенную ссыльному. Большинство его писем сестре, Е.Уваровой, написано рукой Марии Николаевны. Он не скрывал, что испытывал к ней сильное чувство.
Сын Волконских, Михаил, родился в 1832 г., и упорно ходили слухи, что отцом его был декабрист А.Поджио. Версия эта никак не может считаться доказанной, но необычайная взаимная привязанность и близость Александра Викторовича и Михаила в течение всей последующей жизни явно имеет элемент осознанной родственности. В 1835 г. у Марии Николаевны родилась дочь Нелли, отцом которой также считали не Сергея Волконского, а Поджио.
Нелли также была любимицей Александра Викторовича, и когда он тяжело заболел на склоне лет, то поехал умирать к ней, в ее имение Вороньки, хотя у него была собственная семья. Жизнь Марии Николаевны после рождения детей переменилась, она наполнена заботами о них. Она и кормилица, и воспитательница, и учительница своих детей. Незаметно, постепенно менялись и ее характер, и взгляды на жизнь, она все больше устремлялась к земному благополучию, и главным образом не для себя, а для детей. Правдами и неправдами определила сына Мишу в Иркутскую гимназию. Потом и вся семья перебралась в город. Свой дом здесь опальная княгиня стремилась превратить в лучший салон Иркутска и на свой лад и наперекор как Волконскому, так и Поджио устроила судьбу красавицы дочери: едва той исполнилось 15, выдала ее замуж за преуспевающего сибирского чиновника Л.В. Молчанова, оказавшегося дурным человеком.
Мария переписывалась с товарищами по изгнанию, помогала им и местному населению, собирала гербарий, минералы; Сергей большое внимание уделял сельскому хозяйству, общению с крестьянами. Однако годы каторги не прошли для нее бесследно.
"Я совершенно потеряла живость характера, вы бы меня в этом отношении не узнали. У меня нет более ртути в венах. Чаще всего я апатична; единственная вещь, которую я могла бы сказать в свою пользу, – это то, что во всяком испытании у меня терпение мула; в остальном – мне все равно, лишь бы только мои дети были здоровы. Ничто не может мне досаждать. Если бы на меня обрушился свет – мне было бы безразлично".– писала Волконская сестре Елене в 1838 г.
Врач Н.А. Белоголовый, видевший Волконскую в Иркутске, напишет о ней: "Помню ее женщиной высокой, стройной, худощавой, с небольшой относительно головой и красивыми, постоянно щурившимися глазами. Держала она себя с большим достоинством, говорила медленно и вообще на нас, детей, производила впечатление гордой, сухой, как бы ледяной особы, так что мы всегда несколько стеснялись в ее присутствии".
Дети были главным в ее жизни и любовь эта отчасти ослепляла ее. Для того, чтобы обеспечить им лучшее будущее, удачную карьеру и житейские блага, которых сама была лишена, она шла на компромиссы. Ради детей поехала с семьей генерал-губернатора Руперта на Тункинские лечебные воды, чем навлекла на себя иронические замечания товарищей по изгнанию. "Наш генерал-губернатор, хотя очень учтив и очень обязателен, но ясно и при всяком случае выказывает, что малейшее сближение с нами ему противно! Как же нам в свою очередь не быть несколько гордыми".
В 1849 г. сын Михаил окончил гимназию и стал чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Н.Н. Муравьеве, что дало возможность ему вырваться из Сибири, побывать в Петербурге. Брак же дочери, на котором настояла Мария Николаевна, принес ей немало страданий. За взяточничество Молчанов был отдан под суд, затем тяжело заболел, был разбит параличом, потерял рассудок.
Елена Сергеевна не отходила от мужа, безропотно ухаживала за ним, говоря: "Он – вся моя жизнь". Судебное дело тянулось очень долго, он был оправдан за год до смерти. Второй ее муж ано скончался от чахотки. Только третий дважды вдовы, оказался удачным.
Марию Николаевну начинает подводить здоровье. Тогда она обращается с просьбой к губернатору разрешить ей поездку в Москву на лечение. Разрешение ей дают с условием, возвратиться в Иркутск после окончания лечения. В 1855 г. Волконская покидает Иркутск, не подозревая, что возвращаться ей не придется. В 1856 г. была объявлена амнистия декабристам... Мария Николаевна много думала о восстании декабристов – событии, перевернувшем ее жизнь, и сумела сделать верные выводы. "Если бы я смогла бы высказать свое мнение о событии 14 декабря, то сказала бы, что все это было несвоевременно: нельзя поднимать знамя свободы, не имея за собой сочувствия ни войска, ни народа".
Она смогла оценить нравственное величие его участников: "Я не дерзну излагать историю событий этого времени, это сделают другие, а суд над этим порывом чистого и бескорыстного патриотизма произнесет потомство. До сих пор история России представляла примеры лишь дворцовых заговоров, участники которых находили в том личную для себя пользу. Если даже смотреть на убеждения декабристов как на безумие и полит. бред, все же справедливость требует сказать, что тот, кто жертвует жизнью за свои убеждения, не может не заслужить уважения соотечественников; кто кладет голову на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество".
После амнистии Волконские сначала остановились в Москве. Серьезно заболев, Мария Николаевна в сопровождении своей любимой дочери поехала на лечение за границу, но это не помогло... На 57-ом году жизни М.Н. Волконская не стало. Похоронили ее она в селении Вороньки Черниговской губернии, принадлежавшем семье ее дочери Нелли, во втором замужестве Кочубей, фамилия которой случайно совпала с именем героя пушкинской «Полтавы», посвященной Марии Николаевне. Последние дни с ней разделил приехавший проститься навсегда Поджио, а Сергей Григорьевич жил в это время в имении сына под Ревелем (ныне – Таллин). Он надеялся съездить проститься с женой, но от него скрыли ее последнюю болезнь, о чем он долго сожалел. А через 2 года не стало и его.
Внутренний мир княгини Волконской был сложен и противоречив. В Сибирь ее привело скорее чувство долга, нежели любовь, что делало ее путь более тяжелым, чем у других декабристок. Щеголев называл ее "неукротимой, боевой натурой", подчеркивал ее "любовь к жизни, которую она брала с бою". В то же время она была тщеславна, любила внешний блеск, развлечения. Известный историк, автор книг о женах декабристов М.Д. Сергеев отмечает появившиеся у нее такие черты характера, как сухость, жестковатость и властность. Перу Марии Николаевны принадлежит один из наиболее известных и талантливых "мемуарных памятников" декабризма – ее "Записки". Она считала своим материнским и человеческим долгом поведать детям историю своей жизни, выпавших на долю декабристов и их жен испытаний, объяснить причины своего нравственного выбора, раскрыть благородство патриотического порыва декабристов. Ее воспоминания написаны в форме письма к ее старшему сыну Михаилу и не были предназначены для публикации. Она написала в предисловии: "Описание нашей жизни в Сибири может иметь значение только для тебя, как сына изгнания; для тебя я и буду писать, для твоей сестры и для Сережи (внук М.Н. Волконской), с условием, чтобы они никому не сообщались, кроме твоих детей, когда они у тебя будут; они прижмутся к тебе, широко раскрывая глаза при рассказах о наших лишениях и страданиях, с которыми, однако же, мы свыклись настолько, что сумели быть веселы и даже счастливы в изгнании".
Через 40 лет после смерти матери Михаил Сергеевич решился напечатать ее воспоминания, написанные по сугубо личному поводу – дать нравственный урок сыну. "Записки княгини Марии Николаевны Волконской" стали значительным явлением в русской литературе и общественной жизни. Хороший лит. слог, живые, яркие портреты, точные, лаконичные характеристики, верные, глубокие наблюдения. Это ставит "Записки" в ряд замечательных мемуаров XIX в. Драм. судьба Марии Николаевны, знакомство с Пушкиным, высокое понимание долга, незаурядный ум сделали ее одной из наиболее загадочных и привлекательных женщин России XIX в. Волконская и Пушкин – особая тема, породившая устойчивую версию о том, что Мария Николаевна была большой «потаенной» любовью великого поэта. На закате своей жизни Волконская, умудренная суровым опытом, вспоминая Пушкина, как-то обронила: «В сущности, он любил лишь свою музу и облекал в поэзию все, что видел». Может быть, княгиня была права?
Ей посвящены поэтические произведения, исторические исследования, ее образ отражен на страницах исторических повестей и романов, воспроизведен в театральных спектаклях и фильмах. Один из первых ее биографов П.Е. Щеголев в статье "Мария Николаевна Волконская (1805-1863)" (Имена из отечественной истории) писал о ней, подытоживая ее жизненный и нравственный путь: "Жизнь в Сибири была полна ежедневной, ежечасной борьбы за мужа и свое существование. Если декабристы и добились мало-мальски приемлемых условий существования, то этим они обязаны всецело своим женам. Тяжелая жизнь не истребила основной черты характера Волконской – жажды жизни".
Предметом дискуссий в пушкиноведении является тема образа княгини Волконской в творчестве А.С. Пушкина.
В 70-х годах Н.А. Некрасов приступает к созданию поэмы "Русские женщины" Собирая материал, он обращается к сыну Марии Николаевны Михаилу Сергеевичу с просьбой разрешить ему ознакомиться с "Записками" его матери. При этом поэт ссылался на то, что данных о Волконской у него гораздо меньше, чем о Е.И. Трубецкой, и ее образ может выйти искаженным. Михаил Сергеевич долго отказывался, но, в конце концов, ответил согласием. Несколько вечеров Волконский читал и тут же дословно переводил их Некрасову (они были написаны по-французски). Поэт слушал, делая заметки и записи. “Николай Алексеевич по нескольку раз в вечер, вскакивал и со словами: "Довольно не могу", – бежал к камину, садился к нему и, схватившись руками за голову, плакал, как ребенок". – писал позже Волконский
Строго придерживаясь фактов, Некрасов создал притягательный и героический образ. В начале поэмы Волконская – юная и очаровательная девушка – "царица бала", увлекающая молодежь "голубым огнем" своих глаз. Обрушившееся на нее несчастье показало стойкость ее характера и благородство духа. Сильнейшей сценой русской поэзии и поныне остается описание встречи Волконской с мужем в руднике:
Тебе – но голос музы томной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, непризнанное вновь?
Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе –
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
http://www.ermanok.net/news/comment.php?1602
|
| |
| |
