| Нина_Корначёва | Дата: Воскресенье, 15 Дек 2013, 01:18 | Сообщение # 1 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 193
Статус: Offline | К 95-летию со дня рождения
АЛЕКСАНДР ИСАЕВИЧ СОЛЖЕНИЦЫН
(11.12. 1918 - 03.08. 2008)
Солженицын так и остаётся неоднозначной фигурой в русской культуре. Всё так же, как и при его жизни, звучат в его адрес обвинения и даже клевета. Первый биограф писателя, известный литературовед, критик Л.Сараскина рассказывает о своём общении с ним.
Судьба послала мне незабываемое личное знакомство с писателем. В январе 1995 г. Александр Исаевич, уже вернувшись из изгнания, позвонил мне и сказал, что читал в Вермонте мои книги о Достоевском, что хорошо к ним относится и хотел бы встретиться, пообщаться, а также спросил, не могла бы я как человек, связанный с лит. миром, помочь ему сориентироваться: ведь он был оторван от страны на целых 20 лет. Мне была оказана высокая честь; наше знакомство продлилось с января 1995 г. по август 2008-го, когда Александра Исаевича не стало.
Вскоре после первой встречи (в той самой квартире, где А.И. был арестован в феврале 1974-го), он пригласил меня войти в состав жюри его лит. премии; мы с ним вместе писали устав этой премии. Лит. премия А. Солженицына стартовала в 1998 г. Наше общение переросло в тесное и дружеское сотрудничество, но только спустя 5 лет после знакомства пришло осознание: я же филолог, литератор, и вот мне Бог послал такое знакомство, такого человека! Я задумала составить Летопись его жизни; стала собирать документы. За 2 года собрала большой биографический материал по опубликованным источникам, в котором — увы — оказалось множество фактических ошибок, неувязок, пробелов. И тогда только я призналась Александру Исаевичу, что Летопись моя почти готова. То, что из этой работы может выйти жизнеописание, я и не думала, тем более Солженицын постоянно повторял: «При жизни я не хочу никакой биографической книги». Но, поскольку вокруг его имени образовалось столько лжи и клеветы, мне хотелось расставить все точки над i: где он воевал (а то ведь писали, что не воевал и на фронте не был), как перенёс болезнь (иные «исследователи» сообщали, что никакой онкологии у него никогда не было), я продолжала собирать аргументы и факты, теперь уже с помощью самого писателя.
«На меня врут, как на мёртвого», - грустно говорил Александр Исаевич. На протяжении нескольких лет я к нему приезжала с диктофоном, задавала вопросы, он отвечал. Записи бесед сразу же расшифровывала, так что в итоге набрался большой текстовой материал. Я тогда полагала, что это материал для неизвестного будущего. А в конце 2005 г. Александру Исаевичу позвонили из издательства «Молодая гвардия» и сообщили, что открывают новый проект - «Биография продолжается». И он у них стоит в списке как один из ближайших героев. Услышав, что Солженицын против, издатели сказали: «Книга всё равно должна быть написана. Но если вы не будете принимать в этом участия, мы попросим кого-нибудь со стороны. Но тогда остаётся риск появления недостоверных фактов. Может быть, у вас всё-таки есть автор, которому вы доверяете?» «Есть», - ответил Александр Исаевич, назвав меня. Таким невероятным образом, неожиданно для себя, я стала первым русским биографом Солженицына.
Самым ярким из всех моих визитов к нему, из всех наших разговоров, был, пожалуй, день, когда мы сидели с ним за картами боевых действий военных лет. Вместе проследили и отметили флажками весь его военный путь. При этом у меня уже были документы из Минобороны, я уже знала, за что конкретно ему дали те или иные награды, на каких фронтах он воевал. Однако так подробно, шаг за шагом проследить весь фронтовой путь вместе с героем книги для меня как для биографа было бесценно.
А.Солженицын в лагере. 1946.
Еще один знаменательный момент наступил, когда я ознакомилась с мед. документами 1954 г. из Ташкентского онкологического центра - справки о рентгенотерапии, о ходе лечения, о скудном доп. питании. Эти документы ярче всяких рассказов свидетельствовали о том, чтó пришлось пережить одинокому 35-летнему зэку, родители которого давно умерли, а жена, Н.А. Решетовская, оставила. И как его, умирающего от раковой опухоли, вытягивала больница в то голодное время. Среди его произведений для меня как для биографа бесценен роман «Архипелаг ГУЛАГ». Я оттуда, как магнитом, вытягивала биографические детали, которых там великое множество. И постоянно спрашивала: «Александр Исаевич, это было с вами или с кем-то другим?»
И, как правило, слышала в ответ: «Это было со мной. Это - при мне. Этому я был свидетель». Иногда говорил: «Нет. Это - типологическое». Мне он потом признался, что во всех его произведениях 90% - это история, реально бывшее, случившееся с ним или то, чему он был свидетелем, и лишь 10% вымысла. Из судьбы Солженицына самое яркое для меня и поучительное - это исключительная, не знающая аналогов, кроме разве Достоевского - преданность своей писательской профессии. Это меня захватывает, поражает, очаровывает. Тем более стремление быть писателем было связано у него с внутренней необходимостью соответствовать своему ощущению правды. В советское время он мог бы стать вполне успешным советским литератором, вписанным в контекст своего окружения, вступить в СП, стать секретарём писательской организации, руководить лит. процессом, но он не соблазнился. А у него была такая возможность, когда «Один день Ивана Денисовича» был захвален Н.С. Хрущёвым, продвинут в печать. Писатель стал героем времени, однако очень скоро лит. начальство его раскусило, поняло: не наш, чужак, не советский. Но если бы он был человеком карьерным, он бы смог ловко воспользоваться ситуацией, а ведь Солженицын в Москве так никогда и не имел своего жилья.
В квартире, в которой сейчас находится лит. представительство Солженицына, были прописаны его жена с четырьмя детьми, матерью и отчимом. Прописать Солженицына к семье государство так никогда и не разрешило. Он приходил в гости к жене и к детям, а через 72 час. в дверь звонил милиционер и говорил: «Всё, гражданин, ваше время истекло, вы не имеете права больше здесь находиться». И он вынужден был уходить». А ведь если бы он стал играть по существующим правилам, он бы добился куда большего, чем просто квартира. Не захотел. Эту исключительную преданность профессии Солженицын демонстрировал на протяжении всей своей жизни. В начале 1990-х, перед возвращением на Родину, он получал письма, убеждавшие его согласиться на выдвижение в президенты; его уверяли, что поддержка народа будет очень высока, но он неизменно отвергал любые предложения подобного рода.
Для меня биографии и Достоевского, и Солженицына - это самые главные их тексты, из которых вытекает всё творчество этих писателей. Я не понимаю тех историков литературы, тех исследователей, которые говорят: «Биография нам не интересна, мы изучаем только тексты». Эти люди лишают себя воздуха, кислорода, дневного света. Я не хотела болеть литературоведческой асфиксией и куриной слепотой, поэтому стала биографом. И через биографии Достоевского и Солженицына я гораздо лучше стала понимать их произведения. Для читателей, не занимающихся литературой профессионально, биографический сюжет, - это вообще зачастую самое интересное. Живая жизнь писателя, его человеческое измерение - надёжный ключ к творчеству.
Подготовила Оксана Головко
11.12. 2013. Православие и мир
http://www.pravmir.ru/solzhenicyn-istoriya-odnoj-biografii-video/
О СОЛЖЕНИЦЫНЕ ИЛИ КОМУ НУЖНА РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
О жизни А.И. Солженицына, о том, как клевета продолжает преследовать его и сегодня - литературовед Л. Сараскина, автор первой прижизненной монографии о писателе.
Я Солженицыным занимаюсь много и долго, мой стаж исследований его жизни и творчества - примерно с 1990 г. Первую свою статью я опубликовала тогда же в «Литературной газете». Её, кстати, заметил Солженицын ещё в Вермонте, то есть 22 года работы и 13 лет личного знакомства и близкого сотрудничества с писателем. Мне это даёт право говорить о нём как не постороннему человеку, а как его сотруднику. Он меня называл другом, что очень приятно и радостно. Когда я более или менее изучила произведения писателя и вообще всё, что с ним связано, то поняла, что самое интересное, даже гениальное его произведение - это его жизнь. Поэтому я написала книгу прежде всего о жизни Александра Исаевича. Она мне представляется совершенным худ. произведением.
Почему многие люди воспринимают Солженицына искуснейшим режиссёром, который выстраивал свою жизнь по некоему заранее заданному плану? Эпизод за эпизодом? Что, конечно, не так. Но случилось, что постфактум его жизнь действительно оказалась гениальным сценарием, который предоставил ему именно такое детство, такую юность, такие военные годы, такой арест, такую шарашку, такое каторжное пребывание в Экибастузе. Всё, что с ним происходило, казалось, и не могло быть иным. Хотя сам Солженицын все время писал о том, как много он сделал ошибок. Когда про писателя говорят, что он ни в чём никогда не каялся, никаких своих ошибок не признавал, - это неправда, это свидетельство, что обвинители ничего у него не читали. Достаточно открыть «Архипелаг ГУЛАГ» и прочитать, как много раз он себя виноватил, чтобы понять - это один из самых кающихся людей нашей литературы. Один из самых откровенных писателей, кто признавал свои ошибки и подробно их называл. Многие недоброжелатели Солженицына, выискивая в его текстах упоминания об этих самых ошибках, в которых он же и признался, выдавали их за свои находки, за какие-то новонайденные улики и доказательства. Но ведь он об этом сам сказал, сам признался! И покаялся не на тайной исповеди, за закрытой дверью, а на весь мир, публично, громко. Судьба Солженицына для меня - сильнейший жизненный урок.
Смотрите, Солженицын и Достоевский… Я начала заниматься Солженицыным, задавшись вопросом: «А какое отношение Солженицын имеет к Достоевскому?»
Если бы не имел никакого отношения, был бы абсолютно чуждым ему, далёким и враждебным, как это бывает сплошь и рядом в литературе, я бы вряд ли смогла подойти к изучению Солженицына. Но вот потому, что Достоевский оказался Солженицыну не враждебен, а наоборот, писать о его судьбе (о судьбах обоих) стало для меня и возможно, и должно. Интересно понять, когда же именно Солженицын смог принять и прочувствовать Достоевского. Это не так просто, это не возьми и скажи: «Александр Исаевич, давайте, читайте уже Достоевского, хватит уже!»
В юности он Достоевского почти не читал. А то, что, может быть, и прочёл, не полюбил. В юности Достоевский был для него закрыт. Юность у Солженицына была комсомольская, он себя считал верным ленинцем, ленинцем-идеалистом и верил, что ленинизм — это некая наконец-то найденная человечеством философская истина, в которую если поверить, если её изучить и ею проникнуться, то никаких других истин, других философий не надо, ты уже всё нашёл. Как-то я обратилась к одному серьёзному священнику: «Помогите русской литературе, которую выдавливают из школьных программ, из экзаменов, из учебников. Пусть Церковь скажет своё веское слово в её защиту». И мне был дан очень горький ответ: «А зачем нам нужна ваша русская литература? Она задаёт вопросы, на которые мы давно ответили. Она задаёт вопросы: „Есть ли Бог?“ „Есть ли бессмертие?“ Так что эта ваша русская литература только воду мутит». Солженицын в молодости думал примерно так же: зачем задавать лишние вопросы и искать истины в разных местах, когда вот она - найдена.
Конечно, при таком раскладе Достоевский был не нужен, к нему не пробьёшься. Он задаёт те самые вопросы, которые «не нужны», которые «воду мутят». Официальная Церковь на них отвечает по-своему, ленинизм на них отвечал - тоже по-своему. Что происходит с Солженицыным, когда он попадает в лагерь? Всю войну он прошёл, оставаясь ленинцем, боролся с «паханом» Сталиным в письме к другу, болел вопросами, кто же всё-таки виноват в тех недостатках, которые есть в СССР? Солженицын с другом шифровались: виноват «Вовка» (Ленин) или виноват «пахан» (Сталин)? Эти письма засекает военная цензура, они более чем весомая улика. Арест. Солженицын попадает на Лубянку. И первое время в тюрьмах, особенно в Бутырке, в лагерях он сталкивается с контингентом, для себя доселе совершенно не известным. Он сталкивается с людьми, которые про ленинизм всё давно уже поняли. Но продолжает все ещё спорить с ними. Продолжает доказывать, что ленинизм - это готовая, верная истина. Люди, с которыми Солженицын спорил, были, по-видимому, намного сильнее его, намного образованнее и опытнее. Ему было 27 лет, а им - уже и за 50, и за 60. Он о многих напишет потом - это и поэты, и философы, и геометры, и биологи, и инженеры. Солженицын сделает позже потрясающее признание: «Я покончил с ленинизмом, потому что у меня кончились все аргументы его защиты». И когда он понял, что собеседники в тюрьме и в лагере положили его на обе лопатки, он открыл для себя другой мир. И только тогда, когда его сердце, его ум, его сознание, его душа были освобождены от этого морока, как он называет ленинизм, наступило время Достоевского. Тогда - Достоевский вошёл в его душу, был им воспринят, был им благодарно понят. Александр Исаевич не стеснялся называть его своим учителем…
В следующем году я буду куратором выставки «Достоевский и Солженицын» в музее-квартире Ф. М. Достоевского в Петербурге. В этом году в Индии на конференции в Делийском университете у меня был доклад «Ссыльные русские писатели в Средней Азии»: Достоевский и ровно через 100 лет - Солженицын. В тех же самых местах, с теми же самыми сроками, с теми же полит. обвинениями и преследованиями. Это поразительная судьба русской литературы, русских ссыльных писателей. Казалось бы, через 100 лет надо бы уж как-то смягчиться нашему строю, нашему обществу, нашему государству! Нет, этого не происходит. Сравнить пребывание в тюрьме и лагере Достоевского и Солженицына невозможно. На фоне каторги Солженицына может показаться, что у Достоевского, в Омском каторжном остроге, - просто курорт. В сравнении с тем, что претерпели Шаламов, Солженицын и другие, побывавшие в ГУЛАГе.
Мне очень интересно заниматься Солженицыным, чувствовать эту пылающую материю, брать на разрыв: где тонкие места, где спорные места? Не проходит ни одного моего лит. выступления и в Москве, и в маленьких городах русской провинции, ни одного книжного фестиваля, где бы не задавали очень болезненные вопросы - и о Достоевском, и о Солженицыне. На многие из них приходится отвечать, доказывать, где правда, а где грубая ложь. Клевета и ложь - вещи прилипчивые. «Клевещи, клевещи, что-нибудь да останется». Могу свидетельствовать, насколько верно это высказывание, насколько клевета неистребима. Причём клевета доказанная, ложь разоблачённая, документально, с различных трибун. Но проходит время и ложь, клевета - вновь возвращаются. Обязательно найдётся человек, который попытается сорвать тебе выступление только потому, что ты написала книгу о Солженицыне, только за то, что ты не клеймишь писателя теми словами, которыми клеймит его этот человек. И надо с этим работать, надо доказывать. Нельзя просто выставить этого человека вон из зала. Он имеет право, он пришёл меня послушать, что-то узнать. И моя задача опровергнуть его ложь доказательно, с аргументами в руках. И это порой тяжёлая задача: люди приходят не узнать, как было на самом деле, а утвердить свое представление. И они хотят, чтобы ты с ними согласилась, а ты - не соглашаешься. Это их очень злит, раздражает, ты становишься врагом.
Меня, кстати, Александр Исаевич предупреждал об этом. Когда в 2008 г. уже выходила моя книга, он мне говорил: «Людмила Ивановна, вы хлебнёте со мной!» Я к этому относилась с лёгкостью. Когда книга выходит, ты себя воспринимаешь почти как на троне. Всё: ты - победитель. Так оно и было. Первое время я не чувствовала этой стихии недоброжелательства, этого желания всё переиграть, всё опять перевернуть. Сейчас прошло 4 года, как Александра Исаевича нет, и я знаю, что 75% нашего населения хотят вернуть ГКЧП. Я ощущаю, что возвращаются те силы, которые когда-то травили Солженицына, изгнали его из страны, называли его самыми бранными словами. И с этим тоже надо работать и работать. Я вспоминаю опять, сколь прозорлив был Александр Исаевич, который предупреждал меня, но я тогда подумала: «Нам море по колено!» Главное - написать и издать книгу, а там - трава не расти. Написала, издала, затем было 2-е издание. Книга переведена на ит. и фр. языки, закончен перевод на китайский, сейчас идет перевод на англ., но врагов меньше не становится. Зато становится больше людей, которые мне говорят: «До вашей книги у меня к Солженицыну было другое отношение. Сейчас оно намного лучше». Я бесконечно радуюсь таким словам. Но я была бы слишком легкомысленным и хвастливым автором, если бы сказала, что всех врагов мы победили. Нет, это не так. Зло - не уменьшается.
Задача писателя - постараться хоть немного это зло подвинуть. И на это место впустить чувство доброе, впустить правдивую информацию вместо злой и клеветнической. Вот всё, что можно сделать. Всё зло победить невозможно. Это было бы с моей стороны иллюзией. Я чувствую, как нарастает агрессия. Скажем, 5 лет назад на публичных встречах мои оппоненты не говорили с такой злобой, как говорят сейчас, а сейчас формы выражения агрессии более сильные, более яростные. Люди могут и ударить. Недавно на Книжной ярмарке в Москве у меня было выступление на стенде издательства «Молодая гвардия». Несколько человек стояли вплотную, и в их глазах я читала, что - убили бы. Это довольно таки страшно, но они стояли в густой толпе других людей, и добрая энергия, которая шла от этих слушателей, победила; недоброжелатели ретировались. Ощущать эту агрессию - тяжело, но всё равно - и с этими людьми надо работать. И это для меня сейчас самая большая задача. Я то думала, что победное шествие книги о судьбе Солженицына будет столь прекрасным… Нет, это трудное шествие. Не книги, а - судьбы Солженицына. Кто-то сегодня хочет взять реванш. Ведь Солженицын ушёл из жизни победителем. Все его книги изданы, собрание сочинений печатается. Его произведения введены в школьную программу, проводятся международные научные конференции. Представить себе это в конце 70-х и 80-х было невозможно. Сейчас - возможно, но есть силы, которые хотят реванша. Значит, лёгкой жизни для автора книги о Солженицыне не будет.
http://www.pravmir.ru/zhizn-s....e-video
О А.И. Солженицыне вспоминает протоиерей Н.Чернышев, клирик храма свт. Николая в Кленниках. Последние годы он был духовником писателя.
Протоиерей Н.Чернышев родился в 1959 г. в Москве. В 1983 г. окончил художественно-графический факультет МГПИ. В 1978 г. принял крещение. В 1991 г. окончил Московскую духовную семинарию. Учился иконописи у И.В. Ватагиной и архимандрита Зинона (Теодора). Рукоположен в диаконы в ноябре 1989 г., в священники - в январе 1992.
- Отец Николай, как вы познакомились с Александром Исаевичем и стали его духовником?
- Вскоре после своего возвращения в Россию Александр Исаевич с Натальей Дмитриевной пришли к нам в храм на Маросейку, потому что давно знали настоятеля храма о. А.Куликова. До изгнания они были прихожанами Николо-Кузнецкого храма, где в то время служил о. Александр, исповедовались там и у отца Всеволода Шпиллера, и у него. Узнав, что о. Александр теперь служит на Маросейке, они пришли к нему, а батюшка поручил мне вести эту семью. Так я познакомился с этими удивительными людьми. К тому времени я уже читал некоторые книги Александра Исаевича (правда, немногие) и не только узнавал в них новое о нашей недавней истории, но и чувствовал духовное родство писателя с М.Н. Гребенковым - художником, с которым я тесно общался, когда учился в старших классах и готовился поступать в институт. Прекрасный художник и педагог, Михаил Николаевич учил меня и других учеников не только рисунку, но и жизни. Дело было в 70-е годы, тогда даже в неформальной обстановке мало кто решался говорить правду о советской истории и действительности, тем более школьникам, а Михаил Николаевич говорил, открывал нам, молодёжи, глаза. От него мы впервые узнали, какую трагедию пережила и продолжает переживать Россия в XX в. Позднее в книгах Александра Исаевича я прочитал то же самое, часто даже сформулированное так же. Люди одного поколения, оба фронтовики, они одинаково понимали, что происходило в стране, одинаково это переживали. Во многом благодаря Михаилу Николаевичу я ещё тогда задумался о Боге и в 1978 г. крестился, познакомился с о. А.Куликовым.
- Тогда у вас были органичные отношения «ученик-учитель», а тут вам пришлось окормлять великого человека, которому вы годились во внуки, наставлять его. Не страшно было?
- Да, робел. Но наставлять, конечно, не пришлось. Приходилось выслушивать искреннюю глубокую исповедь, касавшуюся разных сторон жизни. Только однажды я дерзнул сделать наставление Александру Исаевичу, предварительно попросив у него прощения за это. Шли последние годы его земной жизни, и однажды он признался мне, что не знает, зачем он сейчас на земле. Мне кажется, сказал Александр Исаевич, что я совершил всё, что мог, и благодарен за это Богу; я не был уверен, что буду доживать свой век в России, что увижу здесь опубликованными все мои книги, и их прочтёт много людей; вижу, что это приносит плоды.
«Простите, Александр Исаевич, - сказал я, - до последнего дня, последнего часа, пока Господь держит человека на земле, в его жизни есть смысл. Пожалуйста, не забывайте об этом и, как бы ни таяли физические силы, ищите, что ещё не досказано, не доделано». С моей стороны это было дерзостью, но Александр Исаевич поклонился и поблагодарил. Позже в телеинтервью он сказал, что ещё недавно не представлял, для чего до сих пор живёт на земле. Но теперь, продолжил он, я понимаю, что если бы строил свою жизнь так, как мне хотелось, по своей воле, наломал бы дров; теперь понимаю, что Господь вёл меня наилучшим для меня образом. Я не цитирую дословно, но смысл его слов передаю верно. Такое открытие сделал он для себя в последние годы, и это стало ещё одним его шагом для соединения с Богом здесь, на земле. До последнего дня он, несмотря на болезнь, работал. Сейчас Наталья Дмитриевна трудится над оставшимися рукописями, которые, надеюсь, будут опубликованы.
- Даже многие из тех, кто благодарен Александру Исаевичу за «Архипелаг ГУЛАГ», ещё при жизни критиковали его за желание быть учителем, находили в этом учительстве сходство с поздним Толстым. Но про Толстого преп. Амвросий Оптинский с сожалением говорил, что слишком горд и потому никогда не обратится ко Христу. Вы знали именно Солженицына-христианина, который, наверное, сильно отличался от мифа об учителе жизни?
- Могу засвидетельствовать, что гордецом Александр Исаевич не был. Исповедовался он искренне, глубоко, разносторонне. У меня в свою очередь накопились вопросы о его жизни, творчестве, интересах, и я попросил его о личной встрече. Мы встретились, и я увидел не учителя, а глубокого и честного исследователя, человека, который больше спрашивает, чем отвечает, старается понять собеседника. Я советовался с ним по каким-то жизненным вопросам, и он ничего не посоветовал мне категорично. Наверное, это правильно, а это нет, но мне трудно судить - вот примерно так он говорил. Совсем не менторским тоном. Ни одного талантливого человека невозможно подчинить каким-то стандартам, даже самым благочестивым. Чем талантливее человек, тем меньше он вписывается в стандарты. Это видно и в житиях святых. Они никогда не повторяли друг друга и почти всегда удивляли окружающих. И Александр Исаевич был нестандартен, поэтому не мог нравиться всем, а любителей стандартов даже раздражал.
- В своей публицистике он один из первых вернулся к веховской традиции, и для многих путь к вере начался с его статей, с прочитанного в самиздате сборника «Из-под глыб». Однако теперь некоторые, в том числе и священники, говорят, что, конечно, Александр Исаевич ходил в храм и причащался, но многого не понимал, и его публицистика по духу не вполне церковная.
- Александр Исаевич не был богословом. Он был писателем и публицистом. Но только Господь может рассудить, кто из нас насколько православен и воцерковлён. Праведный Алексий Мечев однажды сказал своим чадам: мы на самом деле и не знаем, кто ближе предстоит Престолу Господню. Вот и не будем судить, подменять своими человеческими суждениями Суд Божий. Я видел Александра Исаевича в домашней обстановке, запомнил его как необычайно доброго человека, семьянина, ответственно относящегося к жене и детям. Своей жизнью он нёс добро и свет, радость и мир. В этом было его христианство, а не в декларациях и соответствии деклараций тому или иному курсу.
- Вскоре после возвращения на Рождественских чтениях он сказал, что нужно извиниться перед старообрядцами. Больше его на Рождественские чтения не приглашали. Хотя клятвы XVII в. сняты ещё в 70-е годы и есть единоверцы, разговоры о расколе были в церковной среде не очень популярны, чуть ли не по умолчанию считалось, что он был неизбежен, и Патриарх Никон во всём прав. Некоторые священники даже убеждены в святости Никона. Теперь это обсуждается, например, о сериале «Раскол» церковные люди высказывали разные мнения. От одного опытного духовника я слышал, что канонических разногласий у нас со старообрядцами нет. Получается, что и в некоторых вопросах церковной жизни Александр Исаевич опередил своё время?
- Безусловно. Вы сами ответили на свой вопрос. Это свойство пророка. Смелое предвидение, часто идущее вразрез с тем, что говорят современники - именно пророческое качество. Поэтому не наше дело судить, кто насколько церковен. В Александре Исаевиче я вижу предельную честность и глубочайшую любовь к Богу, к Церкви, к России, которой он посвятил свою жизнь именно как христианин.
- Вас как человека и как священника общение с ним обогатило?
- И до сих пор обогащает. Каждый год в августе, в день кончины Александра Исаевича или через несколько дней, в Доме русского зарубежья проходят вечера его памяти. Собираются люди, которые помнят его, продолжают его дело. И ещё несколько раз в год Дом проводит чрезвычайно интересные конференции, посвящённые жизни и творчеству Солженицына. Все мероприятия записываются на видео, многие выступления, я надеюсь, будут опубликованы. Нам ещё предстоит осмыслить масштаб его личности, его вклад в русскую литературу, в русскую историю, в русскую жизнь. Такие вечера приближают к осмыслению. Последние годы я летний отпуск провожу на Соловках и вижу, что из года в год всё более заглушается память о том, что там происходило в XX в. Прошлым летом в музее истории XX в. я слышал страшные по своему цинизму слова: «Пожалуйста, не преувеличивайте, не верьте страшилкам о Секирной горе. Лагерным начальникам тоже надо отдохнуть и расслабиться, вот они в свои выходные и ездили туда пострелять». Звучит так, как будто они стреляли белок или уток. Туристам цинично навязывают, что государство себя защищало от бандитов, и ничего страшного на Соловках не было. Как важно сейчас вспомнить предупреждения Александра Исаевича о том, что забывая о своём прошлом, мы открываем дорогу новым палачам, которые только и ждут, когда же люди забудут, и можно будет начинать всё сначала. И он же говорил, что если мы забудем о подвиге новомучеников, предадим Церковь. Его предупреждения по-прежнему актуальны. Когда-то С.С. Аверинцев сказал про митрополита Антония Сурожского, что к нему полностью применимы слова Христа: «Огонь пришел низвести я на землю, и как желал бы, чтобы он возгорелся!» (Лк. 12, 49). Считаю, что эти слова Христа применимы и к Александру Исаевичу. Всё, что он делал, делал с огненной верой. Именно евангельская истина вела его по жизни.
Евангельский образ огня объёмен и многозначен. Конечно, это животворящий огонь, который всех освещает и просвещает, но кого-то может и обжечь. Равнодушным этот огонь не оставляет никого, но некоторые стремятся быть от него подальше. Стремятся по той же причине, по которой не все любят Достоевского. Дело не в тяжеловесности языка (иногда именно этим объясняют свою нелюбовь к Фёдору Михайловичу), а в том, что он пишет о самых болезненных проблемах русского общества, русского человека. И Александр Исаевич брал на себя такой же крест - рассматривал самые болезненные проблемы общества и человека. Конечно, не всем хочется прикасаться к этой боли, разделять её. Мы с вами говорили об Александре Исаевиче как христианине и гражданине, но нельзя забывать, что он был и замечательным писателем. Историю XX в. будут изучать не только по его лагерной прозе, но и по «Раковому корпусу», «Матрёниному двору», «Крохоткам». Это настоящая русская классика.
Беседовал Леонид Виноградов
http://www.pravmir.ru/solzhen....
«Самое главное в жизни, все загадки её - хотите, я высыплю вам сейчас?
Не гонитесь за призрачным - за имуществом, за званиями: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью - не пугайтесь беды и не томитесь по счастью. Все равно ведь и горького не до веку и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха - кому вам еще завидовать? Зависть к другим, больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердце и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните. Ни с кем из них не расставайтесь в ссоре, ведь вы же не знаете, может быть, это ваш последний поступок и таким вы останетесь в их памяти.»
Александр Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»
http://www.zavet.ru/a/post_1438081096.html
Сообщение отредактировал Нина_Корначёва - Воскресенье, 15 Дек 2013, 01:22 |
| |
| |
