| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 12 Апр 2014, 21:02 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Offline | ВЕРОНИКА ВИТОЛЬДОВНА ПОЛОНСКАЯ
(06.06. 1908 - 14.09. 1994)
Советская актриса театра и кино. Последняя любовная привязанность и единственная свидетельница самоубийства В.Маяковского.В 14 апреля 1930 г. в 10 час. утра в одной из комнат коммунальной квартиры дома № 3 в Лубянском проезде какое-то время слышались возбужденные голоса мужчины и женщины. Затем из дверей комнаты вынырнуло юное очаровательное создание. Стройная фигурка в шикарном модном платье, так контрастирующем со скромной обстановкой коммуналки, уже готова была выпорхнуть из квартиры, как вдруг в оставленной ею комнате раздался выстрел. Женщина негромко вскрикнула и заметалась по коридору, страшась войти обратно, но через несколько мгновений ноги сами занесли ее в покинутую тесную комнатку. Прямо у двери на полу распростерлось тело молодого, мускулистого и сильного мужчины, вытянувшегося во весь свой громадный рост. В комнате еще стояло облачко дыма от выстрела.
Мужчина лежал на ковре, широко раскинув руки и ноги. На груди его алело крошечное кровавое пятнышко.
“Что вы сделали? Что вы сделали?” - истерично взвыла юная особа. Глаза мужчины были открыты, он смотрел прямо на нее и все силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые. Лицо и шея покраснели, потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть. Через 5 мин. все было кончено.
Так ушел из жизни поэт Владимир Маяковский. Этой артисткой N являлась 21-летняя актриса МХТа В.Полонская
Вероника родилась в семье актеров Малого театра В.Полонского и О.Гладковой. Их роман был стремителен, но брак не очень продолжителен, он распался в 1917 г. Кто-то говорит, что Витольд не выдержал испытания славой, иные намекают на появление в его судьбе другой женщины, но, скорее всего, «жигало немого кино» в час трудных испытаний сразу после революции просто побоялся взять на себя ответственность за жену и дочь: одному пробиться в это тяжелое время было несравненно легче. А может быть, его настолько захватила идея участвовать в новых съемках, что он бросил самых дорогих ему людей фактически на произвол судьбы, а сам уехал в Одессу в составе съемочной группы, в том числе со своей постоянной партнершей на экране.
А буквально через несколько месяцев, в феврале 1919 г., Полонский скончался, отравившись недоброкачественными продуктами. И остались у его 10-летней дочки воспоминания о том, что ей удалось с папой несколько раз сняться в немом кино. Но его имя, как человека, сыгравшего немало интересных ролей, в том числе и роль князя Болконского в фильме «Наташа Ростова» в 1915 г., в чем-то помогло дочери. Во всяком случае, ее заметили кинематографисты, и в 1928 г. Л.Брик сняла Нору в своем фильме «Стеклянный глаз». Тогда-то, в конце 1928 г., во время съемок Полонская и познакомилась с Бриками, а в следующем году, на скачках, Веронику, к тому времени выскочившую замуж за небезызвестного М.Яншина, познакомил с В.Маяковским его «сводный брат» Осип Брик. Это произошло в мае 1929 г., после возвращения Маяковского из-за границы.
Полонская была необыкновенно хороша собой. Маяковский любил красивых женщин и хоть сердце его в это время было не свободно, им прочно овладела Т.Яковлева, но его тянуло к Веронике, и они стали часто встречаться. Эти встречи продолжались летом, на юге. Маяковский 15 июля выехал в Сочи, где начал свои выступления, затем он выступает в Хосте, Гаграх, Мацесте, снова в Сочи, а в это время там же отдыхает Полонская: "Тогда, пожалуй, у меня был самый сильный период любви и влюбленности в него. Помню, тогда мне было очень больно, что он не думает о дальнейшей форме наших отношений".
Молоденькая актриса МХАТа, обаятельная, красивая, простая и искренняя, без труда влюбила в себя Маяковского. После первого неизбежного недоумения неожиданно привыкла к нему и привязалась сама.
"По тебе регулярно тоскую, а в последние дни даже не регулярно, а чаще", - пишет Маяковский Яковлевой в Париж.
В это же время регулярно у него бывает Полонская. В июле поэт едет на юг, шлет письма Яковлевой, там же в Хосте встречается с Полонской и, когда они расстаются на время, ее засыпает телеграммами. Так что спорные строчки "я не спешу и молниями телеграмм..." могут относиться и к одной, и к другой. Осенью Маяковский хлопочет о поездке в Париж, чтобы встретиться с Яковлевой. Полонскую же в это время нежно любит, называет "невесточкой" и строит с ней планы на будущее. Последнее письмо отправлено Яковлевой в октябре уже после запрета на выезд за границу, связанного со странными обстоятельствами. Возможно, не последнюю роль здесь сыграла инициатива Бриков по чисто личным мотивам. Яковлева воспринимает его отсутствие как добровольный отказ, тем более что до нее доходят слухи о его женитьбе. В январе она сама выходит замуж, Маяковский так переживает, что тут же требует от Полонской узаконить их отношения: "Если бы тогда он предложил бы мне быть с ним совсем - я была бы счастлива. "
Однако Маяковским в это время владело другое чувство. Он с нетерпением ждал осени, поездки в Париж. Когда надежда поездки рухнула, отношения между Маяковским и Полонской стали крайне нервозными. Он мрачнел, старался не впутывать ее в разговоры о своих неприятностях. Встречи их уже не приносили радости ни тому, ни другому. Деликатность и предупредительность стали чередоваться со сценами ревности; перемены настроения стали резки и неожиданны.
"Я не помню Маяковского ровным, спокойным; или он был искрящийся, шумный, веселый, или мрачный, молчаливый."
Маяковский с каждым днем делался все раздражительнее, требовал частых свиданий, и, в конце концов, даже настаивал, чтобы Полонская бросила театр. А она была увлечена театром, да еще к тому же, как раз в это время, впервые получила большую роль в инсценировке романа В.Кина "По ту сторону", что для молодой актрисы явилось целым событием. Их ссоры и разногласия участились, и не только по причине нерешительности Полонской круто переменить жизнь, развестись с Яншиным из-за нетерпения и нервозности Маяковского. Встречаться приходилось на людях, скрывать близость было уже почти невозможно, а Владимир Владимирович был несдержан. "Часто он не мог владеть собой при посторонних, уводил меня объясняться. Мы ссорились, иногда из-за мелочей, ссоры перерастали в бурные объяснения. Таким днем было 12 апреля".
- За два дня до его гибели?
- Да. 12 апреля он звонил мне в театр и в разговоре упомянул о письме правительству, о том, что считает меня своей семьей. Я тогда ничего не поняла, я и представить не могла, что он помышляет о самоубийстве.
Цитата из предсмертного письма поэта: «Товарищ Правительство, моя семья это: Лиля Брик, мама, сестра и Вероника Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь, – спасибо».
- А прежде он никогда не говорил с вами об этом?
- Нет. Я слышала, что он стрелялся из-за Лили Юрьевны, но револьвер дал осечку. 12 апреля я была у него после спектакля: просила его уехать куда-нибудь отдохнуть, хотя бы на два дня. Он обещал мне. Звонил на следующий день, вечером увиделись у Катаева. Опять стали объясняться, сначала говорили, потом переписывались в его записной книжке. Но не так, как Китти и Левин, а обидно друг для друга. Я злилась, но в какой-то момент вдруг все увидела в истинном свете: увидела измученного, издерганного, больного человека. Попыталась как-то успокоить его, но он вынул револьвер и сказал, что убьет меня. Навел дуло. Еще раньше, во время наших объяснений, Владимир Владимирович сказал: «О, Господи!» Я удивилась: «Невероятно, мир перевернулся! Маяковский призывает Господа! Разве вы верующий?» -«Ах, я сам ничего не понимаю теперь, во что я верю». Я тогда записала этот разговор.
Однако 12 апреля Маяковский позвонил в театр, разыскал Полонскую, просил встретиться. Позднее, Вероника Витольдовна вспоминала: "13-го апреля днем мы виделись. Он позвонил в обеденное время и предложил ехать на бега. Я сказала, что еду на бега с Яншиным и мхатовцами, потому что мы уже сговорились ехать, а его прошу, как мы условились, не видеть меня и не приезжать. Он спросил, что я буду делать вечером. Я сказала, что меня звали к Катаеву, но что я не поеду к нему, а что буду делать, не знаю еще. Вечером я все же поехала к Катаеву с Яншиным: Владимир Владимирович оказался там. Он был очень мрачный и пьяный. При виде меня сказал: - Я был уверен, что вы здесь будете! " У Катаева собралось человек 10. Сидели в темноте, пили чай с печеньем, вино.
(По воспоминаниям хозяина вечера, Маяковский был совсем не такой, как всегда: притихший, домашний. В этот вечер он не острил, не загорался, как обычно, хотя все остальные гости были в ударе. Весь вечер Маяковский обменивался записками с Полонской. Вероника Витольдовна в своих воспоминаниях утверждает, что Маяковский был груб, ревновал, даже угрожал раскрыть характер их отношений. В 3 часа ночи гости разъехались. Как вспоминает Катаев, Маяковский казался очень больным и утомленным, но на предложение хозяина остаться - отказался).
14 апреля он заехал за мной в 8 утра, потому что в 10.30 у меня была репетиция в театре с Немировичем-Данченко. Я не могла опоздать, это злило Владимира Владимировича. Он запер двери, спрятал ключ в карман, стал требовать, чтобы я не ходила в театр, и вообще ушла оттуда. Плакал… Я спросила, не проводит ли он меня. «Нет»,- сказал он, но обещал позвонить. И еще спросил, есть ли у меня деньги на такси. Денег у меня не было, он дал 20 руб. Я успела дойти до парадной двери и услышала выстрел. Заметалась, боялась вернуться. Потом вошла и увидела еще не рассеявшийся дым от выстрела. На груди Маяковского было небольшое кровавое пятно. Я бросилась к нему, я повторяла: «Что вы сделали?..». Он пытался приподнять голову. Потом голова упала, и он стал страшно бледнеть. Появились люди, мне кто-то сказал: «Бегите, встречайте карету «Скорой помощи»... Выбежала, встретила. Вернулась, а на лестнице мне кто-то говорит: «Поздно. Умер...»
- Вы были на его похоронах?
- Нет. В этот день я говорила с Лилей Юрьевной по телефону, и она сказала, что мое присутствие на похоронах нежелательно, так как вызовет ко мне внимание обывателей и всякие ненужные толки. И я не пошла. В середине июня 1930 г. меня пригласили в Кремль. Прежде чем пойти туда, я снова говорила с Лилей Юрьевной. Она посоветовала отказаться от моих прав на наследство Маяковского, хотя он писал об этом. Я колебалась, ведь это нарушение последней воли дорогого мне человека, но я знала, что мать и сестры Владимира Владимировича вслух называют меня причиной его гибели... В Кремле меня принял человек по фамилии Шибайло. Сказал: «Вот, Владимир Владимирович включил вас в свое письмо и сделал наследницей. Как вы к этому относитесь?»
Я попросила его помочь мне, так как сама не могу ничего решить. Трудно очень...
- А хотите путевку куда-нибудь? - ответил он
Вот и все. Больше мной никто не интересовался.
- Через 8 лет вы написали воспоминания, которые были опубликованы только через 49 лет. Почему?
- Поначалу я и писала не для печати. Со мной в 1938 г. встретилась директор музея Маяковского и сказала: «Вы не имеете права молчать. Вы обязаны обо всем написать». И я написала Потом многие брали у меня рукопись, говорили, что надо непременно опубликовать, что все интересно, нужно, а дальше оказывалось, что печатать это нельзя: время было такое. Я Владимира Владимировича видела как человека, а не как статую, каким его стали изображать. Он для меня живой, ранимый. Я писала правду и была последним человеком, кто видел Маяковского живым. Я последняя говорила с ним. И мне нести эту ношу...
В воспоминаниях Вероники Витольды есть фраза, посвященная событиям: «Этот год самый несчастный и самый счастливый в моей жизни». Немногим, должно быть, выпадает такая доля, что выпала ей. Доля, в которой счастье все-таки было так велико, что достало его на всю оставшуюся жизнь. Вся беда в том, что Полонская не принадлежала одному Маяковскому. Более того, она была замужем и никак не могла признаться мужу в измене. И снова эта страшная закономерность, вечное проклятие необладания, преследующее всю жизнь Маяковского. Вероника не может (или не хочет) развестись с мужем, не оставляет театр, как того требует Маяковский. Он становится одержимым: то он клянется ей в вечной любви, то угрожает, оскорбляет, мучает и ее, и себя. Он лихорадочно мечется в поисках выхода из этой ловушки, везде чудятся ему насмешки, враждебность, унижение, да еще постоянно болеет гриппом. Обычно шумный и веселый, он превращается в злого и мрачного зануду. Ему кажется, что он выглядит смешным и нелепым. Оказывается, для него это страшно - быть смешным! И он действительно становится посмешищем в глазах всех официанток кафе рядом с МХАТом, где часами ждет Полонскую. Она часто опаздывала, не приходила совсем или появлялась вместе с мужем.
12 апреля Маяковский записывает план последнего, решительного разговора с Полонской, в котором несколько раз повторяет: "Я не смешон, нельзя быть смешным..." Там же он записывает о самоубийстве. "Я не кончу жизни, не доставлю такого удовольствия художественному театру".
Бред, неистовство, в общем-то свойственные ему от природы, становятся сутью его существования. Полонская в ужасе, она просит его обратиться к врачу, но Маяковский в ответ дико смеется, снова и снова устраивает страшные садомазохистские скандалы. Он теперь совершенно больной человек, и не временно больной, а больной всегда, постоянно. Его состояние стремительно ухудшается: резкая смена настроений, навязчивая мысль о самоубийстве, вечные занудливые придирки ко всем окружающим. Последним толчком в принятии окончательного решения мог послужить отказ Полонской бросить театр и мужа. Многие современники ее, кстати, и обвиняли в этом. Но вот мы раскрываем вновь “Дело № 02-29” и продолжаем знакомиться с ним. Поскольку в воспоминаниях Полонская делает упор на то, что не могла остаться в комнате поэта, “ничего не сказав Яншину”, мы изучили показания самого Михаила Михайловича следователю И. Сырцову.
Вспоминая о событиях начала 1930 г., произошедших задолго до трагического 14 апреля, Яншин собственноручно записал: “вдруг Нора говорит мне однажды, что Маяковский предложил ей сначала жить с ним, а впоследствии уже предлагал развестись со мной и переехать к нему”.
Таким образом, показания Яншина сразу разоблачают Полонскую в том месте воспоминаний, где она утверждает, что не могла перейти к Маяковскому, не известив об их отношениях мужа. Оказывается, Яншин уже давно был в курсе дел: знал об отношениях Маяковского и Полонской, о желании поэта жениться на Веронике. Вот выдержки из показаний самой Полонской следователю И.Сырцову: “Он все время был навязчив, и чтобы я сказала ему окончательно о своем решении, что и произошло 13 апреля при встрече, то есть что я его не люблю, жить с ним не буду, также как и мужа бросить не намерена”.
Вторая цитата - об их разговоре 13 апреля: “Он меня спрашивал, как я решаю; я ему говорила, что по этому поводу имела разговор с мужем, который предложил мне, чтобы я прекратила с ним встречи. На это он отвечал: “а как же я?” На это я ему сказала, что я его не люблю и жить с ним не буду, прося его, чтобы он оставил меня в покое. О последнем предсмертном разговоре с поэтом в комнате на Лубянке 14 апреля: “Просил меня, чтобы я с ним осталась жить. Я ему ответила, что это невозможно, так как я его не люблю”. И, наконец: “Причина самоубийства Маяковского мне неизвестна, но надо полагать, что главным образом послужил мой отказ во взаимности”.
Способна ли была Полонская в принципе на ложь, обман, недостойные поступки? Ее близкий знакомый, В.Ардов, с пеной у рта защищал ее, утверждая, что она-де и честная, и чуткая, и принципиальная, и вообще “прекрасный экземпляр человека”.
Однако анализ документов показывает, что Полонская нередко лгала и обманывала, совершала необдуманные и легкомысленные поступки.
Есть свидетельство друга Маяковского Н.Асеева, утверждавшего, что когда Владимир Владимирович в последние дни жизни говорил, что не может без нее жить, Нора с удивительной легкостью отвечала ему: “Ну и не живите!”. Она говорила Маяковскому, что занята в театре на репетиции, а сама в это время ходила в кино с Ливановым или Яншиным. 13 апреля солгала Владимиру Владимировичу, что не пойдет в гости к Катаеву, и Маяковский поймал ее на лжи, зайдя к писателю. Следователю Сырцову Вероника солгала, заявив, что не жила с Маяковским, но соседи поэта по коммунальной квартире выдали ее, показав обратное. В дальнейшем же было установлено, что она, изменяя мужу, не только имела регулярные отношения с Маяковским, но и даже была беременна от него.
После гибели поэта отношения между Яншиным и Полонской совершенно расстроились. Мать и сестра Маяковского обвинили в трагедии именно Веронику, мол, если она, действительно, питала какие-то чувства к Владимиру, она должна была принести в жертву себя, а не его. Яншин ушел от нее к примадонне цыганского театра «Ромэн» Ляле Черной. Впрочем, и она не осталась в долгу – вскоре вышла замуж и родила сына. Муж в 37-м попал в общую сталинскую мясорубку. Ребенка поднимала одна. Снималась мало, из известных картин только «Три товарища». Позднее сын Полонской навсегда уехал в Штаты, оставив мать на произвол судьбы. В старости Вероника Витольдовна очень нуждалась. О прибавке к ее пенсии в 1980 г. хлопотали Кукрыниксы и Шкловский, но Секретариат ЦК КПСС отказал в просьбе…( оснований для повышения пенсии не найдено).
Но главной ее любовью был и едва ли не до конца жизни оставался театр. До 1939 г. она играла во МХАТе, позже ушла в театр Завадского, но, в конце концов, оказалась в театре им. Ермоловой, где и проработала до 1973 г. В кино ее приглашали исключительно редко, чаще всего на эпизодические роли. Но однажды произошло своеобразное дежавю – С.Бондарчук пригласил ее на роль одной из пожилых дворянок в свой эпохальный труд – «Войну и мир», хотя не исключено, что это был пиаровский ход – дочь первого российского Андрея Болконского снимается у Бондарчука.
А последний фильм, в котором Полонская снялась – это историческая лента «Мать Мария», которая вышла на экраны в 1982 г. Это трогательный рассказ о судьбе поэтессы Е.И. Кузьминой-Караваевой, оказавшейся в эмиграции во Франции. Примерно в таком же приюте, по сути, оказалась на старости лет и Вероника Витольдовна. Последнее ее пристанище – Дом ветеранов сцены, где ей были выделены 2 маленькие комнатки. На стенах крохотной гостиной фотографии: жизненная история хозяйки дома и отчасти история нашей литературы, с ее трагическими катаклизмами. Вот красивый мужчина и прелестная девчушка в матроске, с бантом в кудрявых волосах. Отец - один из «королей» русского дореволюционного кинематографа, чья звезда сверкала в начале века рядом с именами В.Холодной, В.Каралли, В.Максимова.
- Сколько вам лет на этом снимке, Вероника Витольдовна?
- 8. Нет, семь. Все уходит из памяти, даже названия картины уже не вспомнить. Осталось только воспоминание о какой-то красивой белой спальне, где я играла с папой, а нас в это время снимали в кино.
- Вы боялись камеры?
- Нисколько. У меня были и другие детские роли. Потом меня уже не приглашали — отец умер, и все кончилось. Я ведь и фильмов с его участием почти не видела, только «Клару Милич» по Тургеневу. Об отце мне рассказывала мама, актриса Малого театра, она тоже играла в кино. По ее словам, манера игры у отца была современной: очень скупое выражение чувств, любовь к подтексту, никогда не рвал страсти в клочья, как ни модно это было в то время.
Через 7 лет она поступила в студию при Художественном театре: вопрос о выборе профессии для нее никогда не стоял — театр и только театр! Училась в студии у Н.Баталова, Ю.Завадского, позже встречалась со Станиславским, играла в спектакле «Наша молодость», поставленном Немировичем-Данченко. И чуть раньше успела сняться в картине «Стеклянный глаз» у режиссеров Л.Брик и В.Жемчужного.
- Каким режиссером была Лиля Юрьевна? Кажется, она и сама снималась?
- Да, но в других картинах. Человек она была очень талантливый, причем в разных областях. Писала, прекрасно лепила, играла в кино. Бог ее многим наградил...
Вторая моя картина — «Конвейер смерти» И.Пырьева. Со мной снимались молодые Т.Макарова и Ада Войцик. Мы играли подруг, у каждой своя судьба. Одна — праведница, борец за соц. права, другая — колеблющаяся, а третья сходит с пути истинного. Эта роль мне и досталась. Еще помнится общение на съемках с М.Астанговым.
- А как работалось с Пырьевым?
- Интересно и трудно. Талантлив он был, несомненно, но в еще большей степени нетерпим — до курьезов. Однажды я приехала на съемку и предупредила, что у меня в этот день ген. репетиция в Художественном театре. Для меня это было огромное событие: партнеры — Качалов, Книппер-Чехова. Но на съемке, как всегда, что-то не складывалось, и меня не успели снять. Я попросила Пырьева отпустить меня, он - ни в какую. Запер в своем кабинете, одного не учел — в кабинете был телефон. Я позвонила зав. труппой Художественного театра Калужскому. Тот устроил Пырьеву скандал, приехала машина и забрала меня в театр. А на съемках «Трех товарищей» у нас была совсем другая обстановка.
- Так и режиссер другой! Семен Тимошенко.
— Конечно! А для меня еще сюрприз: мой партнер Н.П. Баталов, у которого я когда-то училась. Играли и М.Жаров, и А.Горюнов, и Т.Турецкая. Работалось просто чудесно. Мне нравилось, что на съемочной площадке нет суеты, криков, просто течет наша жизнь: люди ссорятся, мирятся, встречаются, расстаются. Может быть, поэтому фильм «Три товарища» жив до сих пор? Хотя смотрится он, разумеется, с соответствующими поправками на время: есть в этой милой картине та задушевность, которая связывает старый фильм со зрительным залом.
В кино мне почему-то всегда доставались такие роли, как Ирина,— оскорбленная вечной занятостью мужа, она уходит к другому. Хотя, поверьте, моей человеческой природе они не соответствовали. Режиссеры покупались на внешние данные. Принадлежность к бывшему высокому сословию угадывалась легко, а это одно в то время не нравилось, во мне видели «обманщицу», «прожигательницу». Этот минус сыграл в моей жизни дурную роль. К стыду своему, я плохо знаю историю своей семьи, с отцовской и с материнской стороны. С детства постоянно слышала, что «дворянская кровь» - это ужасно! А в роду моей матери — М.Бестужев-Рюмин, казненный декабрист. У меня есть его портрет в детском возрасте.
Был и такой случай. Ехали мы с бабушкой на лошадях из Гурзуфа в Ялту. Я была тогда ребенком. Неожиданно бабушка остановила извозчика и сказала мне: «Пойдем поклонимся нашему родственнику П.Нестерову. Здесь его могила». Нестеров — один из первых русских летчиков, он совершил знаменитую «мертвую петлю». Двоюродный брат бабушки — Д.И. Менделеев, так что наша семья в некотором свойстве с Блоком. И надо было все это скрывать... А дворянок я играла — в 60-е годы снялась в «Войне и мире» у Бондарчука. Были другие подобные роли. Но кино так и не вошло по-настоящему в мою жизнь, я все отдала театру. На съемках мне было неуютно — нет непрерывности жизни в роли.
И еще несколько портретов, которые так вписываются в интерьер комнаты Вероники Полонской. Фотографии Маяковского...
- Я познакомилась с Владимиром Владимировичем отчасти благодаря кинематографу. После съемок в «Стеклянном глазе» меня пригласил на бега Осип Брик. Это было в 1929 г. В тот же день мы встретились ещё раз – у В.П. Катаева. А потом стали видеться чаще, почти каждый день. Когда он стал читать мне свои стихи, я была потрясена. Читал он прекрасно, у него был настоящий актерский дар. Помню хорошо, как он читал «Левый марш», раннюю лирику... Человек он был со сложным, с неровным характером, как всякая одаренная личность. Бывали резкие перепады настроений. Было нелегко, к тому же у нас была большая разница в возрасте: мне 21 год, ему 36: это вносило определенную ноту в наши отношения. Он относился ко мне, как к очень молодому существу, боялся огорчить, скрывал свои неприятности. Многие стороны его жизни оставались для меня закрытыми. Все осложнялось еще и тем, что я была замужем, это мучило Владимира Владимировича. Он ревновал меня, в последнее время настаивал на разводе. Записался в писательский кооператив в проезде Художественного театра, куда мы должны были переехать вместе с ним.
1930 год начался для него скверно. Много болел. Неудачно прошла его выставка, никто из коллег не пришел, хотя было много молодежи. Там я впервые увидела его мать. Еще одна неудача — премьера «Бани» в марте. Начались разговоры, что Маяковский исписался, и он это слышал. А у меня как раз в это время тоже не ладилось в театре. Шли очень долгие, трудные репетиции, оставалось мало времени для встреч. Он хотел, чтобы я ушла из театра, чего я не могла сделать. Мы ссорились, иногда из-за мелочей, ссоры перерастали в бурные объяснения. Таким днем было 12 апреля.
- За два дня до его гибели?
- Да. 12 апреля он звонил мне в театр и в разговоре упомянул о письме правительству, о том, что считает меня своей семьей. Я тогда ничего не поняла, я и представить не могла, что он помышляет о самоубийстве.
- А прежде он никогда не говорил с вами об этом?
- Нет.
Я ухожу. Она остается в своей комнате-каюте: изящная, все еще красивая седая женщина с живыми синими глазами. Остается со своими воспоминаниями, которые для нее живее живой жизни. Со своим одиночеством, тоской по ушедшим...Здесь она и закончила свое земное существование.
http://thadmill.ucoz.ru/news....-30-197
http://thadmill.ucoz.ru/news....-30-197
|
| |
| |
