| Нина_Корначёва | Дата: Воскресенье, 19 Июл 2015, 23:12 | Сообщение # 1 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 193
Статус: Offline | АНТОНИО ГАДЕС
(14.11. 1936 - 20.07. 2004)
Испанский танцовщик, хореограф, актёр, сценарист. Настоящее имя - Антонио Эстеве Роденас.
Родился в городе Эльда в испанской провинции Аликанте во время гражданской войны. Его отец Эстеве Роденас воевал в рядах республиканцев против Франко и на фронте лишился глаза. После войны семейство ютилось в убогой комнатёнке на окраине Мадрида: мать работала на обувной фабрике, отец из-за инвалидности сидел дома. В 11 лет Антонио бросил школу, чтобы не сидеть на шее родителей: чистил обувь на улице, подносил сумки хозяйкам, был мальчиком на побегушках в гостинице и ассистентом у тореадора. Однажды его, пританцовывающего около уличного музыканта, увидел продюсер Гарри Флеминг, который разыскивал талантливых танцовщиков для своего кабаре. Так Тони попал в одно из знаменитых ночных кабаре Мадрида. Там его приметила знаменитая испанская танцовщица Пилар Лопес, руководившая известной на всю страну танцевальной труппой. Она учила его не только азам испанского танца, но и основам классического балета. В 15 лет Антонио был уже солистом труппы Лопес, и с её помощью поменял имя Роденас на звучное Гадес. В 1961 г. он создал собственную труппу, в которой поставил самые известные произведения испанских авторов, в частности, по мотивам произведений Гарсия Лорки. Гадес много гастролировал во всем мире, выступал на самых престижных сценах Нью-Йорка, Парижа, Лондона, Москвы, в том числе вместе с Алисией Алонсо и Р.Нуриевым, обретя при жизни почти легендарную славу. Он был удостоен практически всех самых престижных балетных премий, которые только существуют в мире.
Антонио часто бывал на Кубе и имел весьма дружественные отношения с Ф.Кастро и его братом Раулем, где поощряли его худ. эксперименты. В 1978 г. Гадес был назначен директором Национального балета Испании, в который привлёк лучших артистов и хореографов. Но не сработался с руководством Минкультуры и 3 года спустя ушёл в отставку. В кинематографе Гадес дебютировал в 1963 г., всего снялся в 12 картинах. Он и его труппа - главные участники фильмов "Кровавая свадьба" (1981), "Кармен" (1983) и "Колдовская любовь" (1986 ), поставленных известным испанским режиссёром Карлосом Саурой. Никто - ни режиссёр, ни продюсеры, ни сам Гадес - не ожидали успеха этих картин. Неожиданно они произвели фурор, фильмы купили не только европейские и американские кинопрокатчики, но и ведущие телеканалы мира. Гадеса провозгласили королём фламенко. Труппу приглашали выступать по всему миру, писали восторженные рецензии, брали интервью.
Основой хореографии Гадеса стало пламенное искусство фламенко - своеобразный исполнительский стиль, включающий танец, муз. сопровождение и особый способ пения. Зародился этот стиль на юге Испании. Спектакли Гадеса наполнены звоном гитары, щёлканьем кастаньет, стуком каблучков и необычным пением.
А.Гадес был 4 раза офиц. женат. Три дочери от брака с певицей и актрисой Пепе Флорес (Марисоль). От танцовщицы Пилар Сан Сегундо двое детей.Антонио Умер в мадридской больнице от рака.
http://www.kino-teatr.ru/kino/acter/euro/76198/bio
Триумфальный союз режиссёра и хореографа распался так же внезапно, как и начался: из-за несходства мировоззрений, точнее из-за женщины. Режиссёр хотел снимать красоток, таких как Лаура дель Соль, сыгравшая Кармен. Хореограф предпочитал немолодую Кристину Ойос, станцевавшую главную роль в "Колдовской любви" (в "Кармен" она довольствовалась ролью соперницы), потому что все свои спектакли А.Гадес ставил про себя - мужчину, вступающего в поединок со смертью. Существо это женского рода, а потому героини у него всегда некрасивы: они не соблазняют, а уничтожают. Этот сценарий разыгрался и в реальности. Антонио много лет отчаянно сражался с болезнью и в 62 года продолжал танцевать. Когда не смог, поставил "Фуэнте Овехуна" по Лопе де Веге - балет о мужественной женщине: романтический герой танцовщика-Гадеса не должен был иметь преемников, а хореограф-Гадес был слишком артистом, чтобы подарить сопернику-мужчине выстраданную роль. За полгода до смерти на собственной яхте в компании 3-х друзей он пересёк Атлантический океан. А умирая, наказал жене и дочерям поблагодарить всех, кому нравилось то, что он делал в жизни.
http://www.kommersant.ru/doc/491761
ПРОЩАНИЕ С ФЛАМЕНКО
В мадридском госпитале на 68-м году жизни от рака умер мастер фламенко А.Гадес. Лет 20 назад в этого сурового аскета с проникновенным взглядом были влюблены все женщины, в том числе и советские. Гениальных танцовщиков фламенко в ХХ в. было пруд пруди. Ещё С.Дягилев, гастролируя по Испании, выкопал одного такого и поставил для него балет. Но попытка сделать из самородка мировую знаменитость провалилась: танцовщик, не знавший ничего, кроме своих дробей, чувствовал себя клоуном и вдали от родины спился дешёвым абсентом. С дягилевской лёгкой руки испанские гастролёры не переводились на мировых площадках, ими неизменно восхищались, но искусство фламенко оставалось специфически национальным продуктом — вроде шалей, коррид и хамона. Полноправной частью мировой культуры танец сделал только А.Гадес, только благодаря режиссёру Карлосу Сауре и только на 10 лет.
"Кровавая свадьба"
В 80-е Гадес стал в СССР настоящим кумиром. Ещё бы - фильмы-балеты Карлоса Сауры можно было беспрепятственно смотреть в наших нещедрых на западное кино кинотеатрах. Саура слыл прогрессивным режиссёром, Гадес, сын испанских коммунистов, боролся с режимом Франко и жил на Кубе, а само фламенко проходило по разряду достояния простых испанцев, ногами голосующих против засилья американской культуры. Но если бы "Кровавая свадьба" (1981), "Кармен" (1983) и "Колдовская любовь" (1985) были обычными (пусть и великолепно снятыми) танцевальными иллюстрациями к Мериме и Гарсиа Лорке или пособиями по изучению фламенко, едва ли они стали бы объектами повального обожания. В этих фильмах, снятых в репетиционных залах и вытаскивающих на всеобщее обозрение человеческую кухню лицедейского мира, наиболее интересным были танцовщики и танцовщицы, играющие себя. А самым интригующим среди них - сам Гадес, сухощавый, замкнутый, в одиночку сражающийся с творческими муками, шумной ордой артистов и собственными страстями.
Он слыл великим, таким его и преподносил Саура, человеческими слабостями его героев лишь подчёркивая масштаб личности. Гадесу уже не приходилось танцевать как в юности - от голода. Так уверял всех Антонио Эстеве, которому повезло родиться в нищей семье ортодоксальных коммунистов и зарабатывать себе на жизнь с 11 лет: сначала рассыльным, потом - приплясывая в мадридском цирке. Пилар Лопес посвятила юнца во все тайны древнего ремесла, дала ему сценическое имя, вывела в первые танцовщики и позволила почувствовать себя хореографом, сделав соавтором своего балета "Колдовская любовь". Спустя 10 лет 24-летний танцовщик решил, что стал достаточно опытным, чтобы самому испытывать судьбу. Он собрал собственную труппу и начал ставить балеты.
Судьба была к нему благосклонна. Труппа Гадеса исколесила весь мир. Первые же его постановки по произведениям Лорки получили всемирное признание, хореографа приглашали на постановку лучшие мировые театры (пример подал миланский "Ла Скала") и осыпали всевозможными призами. Танцовщик был своим в компании мировых звёзд, он водил дружбу с П.Пикассо и Хуаном Миро, работал так же настойчиво и истово, но придерживался более романтического взгляда на искусство и главное - на жизнь. Он мог позволить себе расслабиться, на целые месяцы забросить сцену и погрузиться в рисование. Или уйти в море на собственной яхте, отмечая открытие Колумбом Америки и не отвечая на отчаянные мольбы импресарио.
С.Дали, А.Гадес и Гала
Таким заматеревшим гением и попал Гадес на наши экраны - вживую его тогда ещё никто не видел. В кино танцовщику сильно за 40, возраст слегка подсушил его пластику и фигуру, но суховатые плечи и негибкая спина ещё более сокрушительно воздействовали на женские сердца, подчёркивая выстраданную значительность его движений. Рядом с киношным А.Гадесом все живые асы фламенко, которых немало перебывало в СССР на гастролях, казались бутафорскими мужчинками, теряющими свою власть тотчас же, как переставали дробить сапатеадо или щеголять осиной талией в позах.
А.Гадес во плоти сокрушил девичьи грёзы: когда на рубеже 90-х я, замирая, отправилась к нему брать интервью, кумир оказался деловит и хмур. Его труппа Антонио давала в КДС "Кармен", и фанатичный руководитель гонял артистов до самого начала спектакля, заставив меня прождать за кулисами битых 3 часа. После выступления муштра продолжилась - теперь уже репетировали "Кровавую свадьбу". Вклинившись в паузу, я задала дурацкий вопрос: "Чем для вас является фламенко?" Не пожалев неопытного корреспондента, Гадес ответил грубостью: "Вы что, не смотрели спектакль?" - и больше не проронил ни слова.
Спектакль я смотрела, но говорить о нём не хотелось. На мой вкус, фильму он явно проигрывал. "Кармен", превращённая в балет уже после выхода картины, потеряла все крупные планы, ничего не приобретя взамен. Ушла хмельная атмосфера закулисья, исчез весь роман хореографа с актрисой (заодно с блистательно пластичной постельной сценой). За кадром оказались почти интимные эпизоды публичных репетиций и творческие муки героя. К тому же красотку Дель Соль, страсть к которой ещё может оправдать ревнивая зрительница, заменила далеко не молодая и совсем не соблазнительная Кристина Ойос - та, что в фильме играла ассистентку балетмейстера. Страшная, как судьба, танцовщица была великолепна, но спектакль приобретал совершенно другой смысл.
Единственным его героем оказался Хосе. Одинокий, как герой вестерна или руководитель труппы, он вступал в бой с неуправляемой толпой, как с природной стихией. В его монологах не было и намёка на эротичность, ни грана мужского кокетства - самодостаточный и погружённый в себя, этот Хосе мучительно искал способа выстоять перед судьбой-Кармен. В зеркалах дробилась его сухонькая фигурка, патетически вздымались руки, напряжённые переходы из позы в позу показывали скорее неудачника, чем героя. Миф о "дуэнде" - сверхчеловеке, одержимом духами, рассыпался на глазах. К тому же режиссёром Гадес оказался неважным: сохранив все сильные танцевальные фрагменты фильма, он так и не сумел соединить их столь же мощными мизансценами. Убийство Кармен он разыграл с помощью пантомимы - плоско, как в провинциальном драмтеатре. Неудивительно: стихией Гадеса был танец, а лучшим исполнителем - он сам.
Перфекционист, он мучился сам и мучил свою труппу, делая вид, что ищет преемника, и не признаваясь даже самому себе, что никогда не потерпит рядом молодого конкурента. Хореограф Гадес был слишком артист, чтобы подарить сопернику выстраданную роль. В 62 года, уже больной раком, он из последних сил все танцевал и танцевал своего Хосе. Сценический образ мачо он изо всех сил поддерживал и в жизни, курсируя на паруснике между Кубой и Испанией. Романтичный искуситель судьбы и хобби подобрал себе романтичное. Последние годы со смертью он играл всерьёз: рак печени, почек, прямой кишки, 5 операций. За полгода до кончины он сбежал с больничной койки, чтобы опять уплыть на Кубу, и позволил сопровождать себя лишь личному врачу и двум матросам. Похоже, Антонио понимал, как ему повезло стать героем трилогии Сауры, но не хотел себе в этом признаваться. С режиссёром они разошлись по дурацкому поводу — кто будет играть главную женскую роль в фильме. С тех пор Гадес всё пытался сделать вид, что главным в его взлёте было не кино, а фламенко. Он верил в свою избранность и нёс себя как символ этого искусства. С его смертью стало ясно, что дело было, конечно, в его личной харизме, но гораздо больше - в везении. Гадес угодил именно в то время, когда все вокруг, от Америки до СССР, хотели видеть во фламенко нечто большее, чем экзотический танец. Теперь мода изменилась, и фламенко снова стало лишь развлечением. Только куда более попсовым, чем в те времена, когда Гадес забавлял им публику в цирке.
Татьяна Кузнецова
http://www.kommersant.ru/doc/492450
ГАДЕС БЕЗ ГАДЕСА: ПАРАДОКСЫ ТЕАТРАЛЬНОГО ФЛАМЕНКО
Великие артисты испанского юга - андалузцы и цыгане - знают, что ни песня, ни танец не всколыхнут душу, если не придёт дуэнде. И они уже научились обманывать - изображать схватку с дуэнде, когда его нет и в помине. (Ф.Г. Лорка)
А.Гадес, который как никто много сделал для популярности фламенко в мире и которого принято называть последним романтиком испанского танца, вёл жизнь необузданную, а судьбу имел цыганскую. Но судьбоносная встреча с импресарио - в момент драки за место на тротуаре с другими уличными танцорами. С 14 лет - труппа знаменитой П.Лопес, затем сумасшедшая карьера, безумствующие поклонницы, побеги, отшельничество, суды из-за срыва контрактов, хождения на яхте через океан. Впрочем, подобная романтическая экстраординарность - обычный, если не обязательный, набор для настоящего великого байлаора (так называются испанские танцовщики). Ключевой момент в отношениях с танцем у каждого из великих — свой. Амайя разрушила границы между мужским и женским танцем, бесстрашно бросившись в самые неистовые и воинственные ритмы. Сестры Пилар Лопес и Ла Архентина привнесли во фламенко элементы балетной техники и экзерсиса и начали использовать фламенко в театральных спектаклях. У Гадеса же, хоть он и ставил танцевальные драмы, главная фишка, напротив, поиск утраченной аутентичности фламенко. Он любой ценой добивался от актёров реальных, несыгранных страстей, в имиджево» ряду событий его жизни важнейшее место занимает то, что он уже в зрелом возрасте пошёл в ученики к 100-летнему цыгану, и, конечно, то, что, едва завоевав известность, Гадес покинул труппу учительницы и благодетельницы как слишком театрализованную и искусственную. Он основал свою, где был не просто танцовщиком, но королём и харизматиком. Там-то он и устраивал провокации за кулисами, чтобы вызвать у артистов исступление на сцене.
Если мы посмотрим на Антонио Гадеса не сквозь призму его впечатляющей судьбы и фламенковской мифологии, а сквозь призму истории танца, мы увидим, что он один из тех, кто последовательно превращал танец фламенко в театр, обуздывая его иррациональную стихийность и делая его хореографическим языком, альтернативным классическому танцу балета. Более того: он пошёл куда дальше Лопес с её занятиями балетным экзерсисом, потому что не просто пытался поставить фольклорный танец на регулярную классическую основу, но последовательно делал его выразительным средством, призванным решать театральные задачи. И ещё потому, что к театру он шёл даже не через танцевальные подмостки, но через кино - искусство, в котором спонтанность и инстинктивность в любом случае проходят через технологические и волевые — режиссёрской и операторской воли - фильтры. Характерно, что Гадес проснулся знаменитым не тогда, когда начал танцевать свою коронную фарруку, а тогда, когда известный испанский режиссер Карлос Саура снял с ним и с его труппой 3 фильма, где терялась грань между артистом и персонажем, между стихией фламенко и стихией жизни. Стирание границ между реальностью и её проекциями - например, между прошлым и будущим - вообще было постоянной темой Сауры, и фламенко, а тем более фламенко Гадеса, стремившегося сгорать на сцене и требовавшего того же от своих артистов, оказалось благодатной почвой для развития темы.
Фрагмент фильма "Кармен" (поединок)
Гадес тотчас впитал идеи кинематографиста. Ядром его репертуара стали сценические версии фильмов Сауры. Самую знаменитую из них - «Кармен» - труппа Гадеса привозила в Россию в 1986 г.. Тогда автор этих строк пыталась проанализировать различия между спектаклем и фильмом и, к собственному изумлению, убедилась в большей органичности кинематографической версии. Если не считать, конечно, присутствия живого фламенко в исполнении выдающихся артистов... Прошли годы.
А.Гадес умер. Его труппа стала мемориальной, а его творчество перешло в разряд хореографического наследия. Оно ревностно сохраняется - Фонд Гадеса, по всей вероятности, следит за этим так же, как фонды Баланчина или Марты Грэм. Но как тогда быть с импровизационной, принципиально спонтанной природой фламенко, для которой любая фиксация губительна, а такая, музейная - вдвойне?
Проблема сохранения наследия, непростая даже для классического балета, для фламенко предельно конфликтна. В какой степени из фламенко можно соорудить классический монумент? В тщательно сохраняемых спектаклях покойного мэтра, с фиксированным пластическим текстом, втиснутое в застывшую форму такой вот мемориальной хореографии - фламенко это или уже нет? И как, например, тут быть с тем, что говорил об испанском фольклоре Гарсия Лорка, его знаток? Как быть с дуэнде - с воспетым Лоркой демоном творчества, без которого фламенко не фламенко? С тем, что нужна не форма, а её нерв, с тем, что приближение дуэнде знаменует ломку канона, с тем, наконец, что лишь к одному дуэнде неспособен, и это надо подчеркнуть, - к повторению. Дуэнде не повторяется, как облик штормового моря?
Труппа А.Гадеса под руководством Стеллы Араусо спустя четверть века снова приехала к нам и привезла всё ту же легендарную «Кармен» и всё ту же, не менее легендарную, «Кровавую свадьбу», сочинённую в 1974 г. и положенную в 1981 г. в основу первого совместного фильма Сауры и Гадеса. На тех, давних гастролях нам показали хореографию Гадеса без Сауры, и мы увидели, как без Сауры расплывается у него режиссура. На этот раз нам показали хореографию Гадеса без Гадеса. Что же мы увидели?
Без Гадеса все проблемы его постановок обострились и стали видны отчётливо - не потому, что нет больше его бдительного ока, а потому, что отсутствие больших артистов, для которых ставились эти спектакли, оказалось невосполнимо. Вполне профессиональные молодые люди исполняют партии Гадеса и Кристины Ойос, которых даже можно узнать, особенно Гадеса: да, это его стиль, именно такие танцы он для себя и ставил, мы помним эти тонкие силуэты и эту напряжённую статику - в ней у Гадеса исподволь зрело мощное движение. Однако теперь воспроизводится лишь рисунок, без внутреннего наполнения. Это как прориси вместо утраченных фрагментов какой-нибудь археологической фрески или как нарисованный фасад вместо разрушенного дома, прикрывающий дыру в городской панораме. Гадес был масштабной личностью, и спектакли, рассчитанные на такой центр, без него теряют опору. Из них словно вынут хребет.
Такова первая и главная проблема. Вторая, более частная, - режиссура. Это касается прежде всего «Кармен». Ставя её на сцене, Гадес решил извлечь свою, хореографическую часть из фильма Сауры. И это оказалось не так-то легко. У Сауры «Кармен» была «театром в театре», точнее - театром в фильме. На сцене это спектакль про спектакль в спектакле - как матрёшка. И если в кино захватывало дух от исчезновения грани между двумя реальностями, то на сцене переходы от жизни труппы к жизни персонажей постановки выглядят композиционной мешаниной.
Фрагмент фильма "Кармен"
Стелла явно учла уроки Кристины Ойос. Во всяком случае, именно руки теперь дают начало её танцу. И ещё в них видны восточные, мавританские корни фламенко. Когда же выходят два молодых танцора и начинают вести с ней отчаянный танцевальный диалог, мы видим, как разгорается не только артистический, но и человеческий, и женский огонь. Суровая, плотная, свободная внутри безошибочного рисунка движений, Стелла другая, чем Кристина, но, быть может, и не хуже. И всё же самыми настоящими выглядели кантаоры (певцы) - когда они пустились плясать. Особенно хорош был один: старый, полный, похожий на клоуна, с торчащими волосами, обрамляющими лысину. Пока в центре были другие, он едва мог устоять на месте, рвался в танец, рвался в импровизацию, словно в отрепетированном спектакле ему было тесно. И наконец дорвался. Сначала он немного прошёлся, как прохаживаются на корриде, завораживая себя и других, потом расстегнулся и вдруг ринулся в буйное сапатеадо (каблучные дроби). Если это и не лоркианский суровый дуэнде (который «не появится, пока не почует смерть»), то, во всяком случае, азарт неподдельный.
Лорка, воспитанник безумных 20-х, говорил о дуэнде с предельным пафосом и предельным лингвистическим эксцентризмом. Его лекции, полные ритмов и тропов, больше похожи на стихи: «дуэнде, как звенящие стеклом тропики, сжигает кровь, иссушает, сметает уютную, затверженную геометрию, ломает стиль». Или рассказ о том, как на танцевальном конкурсе «первый приз у юных красавиц с кипучим, как вода, телом вырвала 80-летняя старуха» и как «все эти музы и ангелы, что улыбались и пленяли, не могли не уступить и уступили полуживому дуэнде, едва влачившему ржавые клинки своих крыльев». Или вот это: «Испания - единственная страна, где смерть - национальное зрелище, где по весне смерть тягуче трубит, воздевая горны; и нашим искусством изначально правит терпкий дуэнде, необузданный и одинокий». Конечно, это и есть поэзия - чистейшей воды, хотя и основана на серьёзном изучении фольклора и искусств. Как поэзия, она полна ошеломляющих метафор и, как поэзия, не озабочена объективностью. Рисуя патетические, мрачные образы творческого экстаза, слиянные со смертью, чернотой и бездной, Лорка не касается ни темы праздника, ни темы радостного азарта, которые живут во фламенко рядом с темой смерти. (Впрочем, самого слова «фламенко» в лекции о дуэнде тоже нет. Лорка его не употребляет.)
Так что даже если «сумрачного дуэнде», ходящего по краю бездны, в танцах грузного певца и не было, нам, иностранцам, жаждущим испанских ритмов, эти танцы показались наиболее настоящими. И все же сомнение возникало: мы же видели лишь один спектакль, вдруг это никакая не импровизация, а тщательно отрепетированная её имитация? Что же касается самого Гадеса, то его образ как раз вполне перекликается с темами Лорки. Только образ или все-таки имидж? Должно быть, и то, и другое. И его умопомрачительная биография, и трагический накал танца, и погоня за подлинностью, и оскорбления актёров с целью разжечь в них гнев и ярость и вызвать дуэнде - все это соотносится с тем, что писал Лорка. «Терпкий, необузданный, и одинокий» - эти слова легко можно отнести к самому Гадесу. В любом ансамбле он оставался одиноким протагонистом, возвышался над остальными и с ними не смешивался, так что точней было бы говорить о нём не как о последнем романтике, но как о последнем романтическом герое. Хотя, заметим, несмотря на весь пафос, его актёрская фактура - нервный облик, тонкий силуэт, юношеское лицо (прямо как у О.Даля!) с неизменной страдальческой маской - обеспечивала явный крен в сторону более современного типа, близкого к амплуа неврастеника.
Лорка настаивал на том, что художник должен сам призывать дуэнде, моля «осчастливить его поединком». Если посмотреть на Гадеса, отталкиваясь от этих слов, не покажется ли, что вся его жизнь и есть этот призыв - осознанный, исступлённый и фанатичный? И не постоянный ли страх, что дуэнде может не прийти, создавал тот беспокойный фон, который, вопреки его воле, делал Гадеса героем нашего века, несущим в себе тревогу и уязвлённость?
Инна Скляревская
Декабрь 2011.
http://ptj.spb.ru/archive....lamenko
Сообщение отредактировал Нина_Корначёва - Понедельник, 20 Июл 2015, 00:09 |
| |
| |
| Нина_Корначёва | Дата: Воскресенье, 19 Июл 2015, 23:51 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Проверенные
Сообщений: 193
Статус: Offline | АНТОНИО ГАДЕС: ТАНЦУЮЩИЙ ТОРРЕРО
Красавица-яхта вспыхивала на солнце золотой надписью «Антонио Гадес» и плавно раскачивалась в такт упругим волнам, словно танцевала под шум моря и протяжные крики чаек. Солнце заливало небо и воду, делая неразличимой линию горизонта. Яхта держала курс на Гавану. 67-летний танцовщик фламенко был обречён – в Мадриде врачи приговорили его к смерти без малейшей надежды на смягчение приговора. Метастазы в желудке, в печени жрут его уже давно и, говорят, доедают.Ммай и июнь 2004 г. – Антонио созерцал гладко оштукатуренные стены своей персональной больничной палаты в Мадриде.Он представил себе, какое лицо будет у его четвёртой по счёту жены Эухении, когда она узнает, что муж, как мальчишка, сбежал из больницы! Он оставил записку – это его обычная манера: исчезая, оставлять записки – «Купаюсь в море, наслаждаюсь жизнью. Привет с солнечной Кубы!» Эухения знает, что он чокнутый, но всё равно будет метаться, все телефоны оборвёт: умирающий сбежал! Хорошо, что Карлос Фаретта, его личный врач, не подвёл и согласился на эту авантюру – плыть на Кубу вместе с больным Гадесом. Сейчас на яхте они вчетвером – Антонио, Карлос и два матроса. Зачем он здесь? Ведь его мутит при малейшем волнении моря, глаза нестерпимо болят от солнца, но пока жив, он будет делать то, что хочет. Гавана – его любимое место, так имеет он право туда смотаться? Может, это его излечит? Фидель и Рауль его поймут.
Памятник Антонио Гадесу в Гаване
Из клетки, стоявшей на палубе, подал голос ярко–жёлтый попугайчик по прозвищу Док: «До-пры-гал-ся-ду-ра-чок, до-пры-гал-ся-ду-ра-чок». Это Гадес его научил. Пусть хоть кто-то говорит правду. Антонио погрозил кулаком жёлтому нахалу и попробовал подняться на ноги. В лицо полетели солёные брызги: начиналась качка. Мысли больного были столь же неустойчивы, как яхта, и рассеивались так же быстро, как брызги. 97-летний цыган Ингрем, учитель Гадеса, явно переживёт ученика. В мае этого года, накануне последней операции, когда Антонио отхватили очередную часть желудка, он ездил в Гранаду к старому Ингрему: надеялся, что старик поможет ему. Ингрем доживал свой век в ветхой лачуге на окраине города. Он был уже полуслепой, жалкий, но узнал Антонио. Приготовил снадобье, которым лечили когда-то в его таборе: спелые терновые ягоды отделил от черешков, выложил слоями в банку, пересыпая сахаром, и прошамкал беззубым ртом, что оно будет готово только через 3 недели. Антонио горько рассмеялся в ответ: через 3 недели его уже почикают ножичком.
– А заговоры, заговоры помнишь? Твоя жена столько их знала!
Нет, заговоров старик не помнил. Ни одного. Значит, не судьба. С трудом поднявшись на ноги, Антонио попробовал отбить дробь. Ноги заплетались, не слушались. Он рухнул в шезлонг. Видно, осталось ему последнее па – вперёд ногами...
– Карлос! – перекрикивая шум моря, позвал Гадес.
Грузный бородатый врач показался на палубе.
– Будь другом, Карлос, прошу, – Гадес приложил руку к сердцу.
– Выбрось меня в море, старик! Прямо сейчас.
– Меня посадят, Тони, – меланхолично отозвался толстяк, задумчиво пощипывая бороду.
– Ну так отдохнёшь немного! – в сердцах бросил Гадес.
В гаванском порту Гадеса встречала белая правительственная машина. В темноте салона, куда не без труда влез больной, его обнял Рауль:
– Молодец, что приехал. Мы ждём, не дождёмся.
Братья Фидель и Рауль Кастро вот уже много лет были близкими друзьями Гадеса. Танцовщик и не помнил, когда началась эта дружба. Зелёным юнцом он приезжал на Кубу с первыми спектаклями, кричал со сцены, что посвящает их кубинской революции. Кажется, Рауль пришёл к нему однажды за кулисы с цветами, и так они познакомились.
Антонио родился во время гражданской войны в Испании. Лет в 16 вступил в компартию. Его отец воевал в рядах республиканцев против Франко и на фронте лишился глаза. После войны семейство Роденас ютилось в убогой комнатёнке на окраине Мадрида; мать работала за гроши на обувной фабрике, а отец, который по инвалидности оставался дома, поучал сына, показывая на проезжавшие мимо машины:– Вот эти господа нас с тобой ограбили, Тони, и эти... Они не работают, они просто едят наш хлеб и эксплуатируют наш труд.
Антонио тогда не понимал примитивного коммунизма отца, но хорошо запомнил, как Эстеве нахваливал Кубу: мол, там свобода, социализм, счастье. Это запало юнцу в душу.
– Всё будет как всегда, Тони, как всегда, – похлопывая Гадеса по плечу, повторял Рауль, вводя гостя в залитый солнцем белёный двухэтажный дом. Антонио всегда останавливался здесь, бывая в Гаване. Дом находился в самой фешенебельной части города и принадлежал Кастро. Комнаты были обставлены аскетично: никакой роскоши, лишь самое необходимое. Гадес признавал только 2 цвета – белый и чёрный. Эта чёрно-белая гамма сопровождала его повсюду: и в быту, и в одежде. И здесь, у Кастро, так же: белая мебель и тёмные тяжёлые шторы – чтобы не так слепило солнце. Рауль устроил Гадеса в саду под цветущими магнолиями.
«Гитару, сигары, вина!» – приказал Антонио кухарке Марии, избегая встречаться с ней взглядом. Когда он сюда ехал, ещё были иллюзии попробовать встряхнуться испытанным способом: в западной части Гаваны имелись отличные бани и массаж. Когда бы Гадес ни явился – его там всегда ждали.
– Ты думаешь, Рауль, мы еще повоюем? – вымученно улыбаясь, выдавил Антонио.
– На войне как войне, брат, еще как повоюем! – Рауль подмигнул Гадесу и поспешил отвернуться.
Про себя он подумал: слава богу, Фидель в отъезде и не видит, как сильно сдал их друг. Обычно приезжая в Гавану, Гадес с удовольствием участвовал в демонстрациях, уличных шествиях и военных парадах. Антонио нравилось находиться в толпе весёлых людей, объединённых единым порывом, энтузиазмом, верой – так ему, по крайней мере, виделось со стороны. Он воспринимал всё это прежде всего как грандиозный массовый спектакль и восхищался его постановщиком Фиделем. Кроме того, здесь поощряли худ. эксперимент, а в Испании из властей почти невозможно выколотить деньги на истинное искусство – только на коммерческую дешёвку. Гадес, может, и остался бы здесь, но увы: фламенко по-настоящему могут танцевать только испанцы...
Он попробовал затянуться крепчайшей сигарой и закашлялся. Упрямо сделал новую попытку, снова задохнулся от кашля и, отшвырнув сигару, взялся за гитару. Рауль заметил, что пожелтевшие, исхудавшие пальцы Гадеса дрожат, и он никак не может взять нужный аккорд.
– А, к чёрту! – И гитара полетела в кусты.
Гадесу вспомнилось, как его отец перед смертью вот так же не мог затянуться сигаретой – задыхался. Отец... Скоро, совсем скоро они увидятся. Своего старика Антонио очень любил. В 11 лет он самовольно бросил школу, чтобы не сидеть на шее родителей.
Сначала малолетний разбойник пытался зарабатывать честно, впрочем, не упуская случая утащить что-нибудь съестное, потом устроился ассистентом тореадора. Но когда его хозяина разорвал бык, отец потребовал, чтобы Антонио даже близко не подходил к арене.
– Это значит, ты трус? – разочарованно протянул мальчишка.
Суди, как знаешь. Я вообще запретил бы корриду. Жалко быков. Их эксплуатируют так же, как нашего брата-бедняка. У них нет прав.– отрезал Эстеве.
– Быки за коммунистов, я понял, – хмыкнул сорванец. Но отца ослушаться не посмел.
Пришлось пуститься на поиски иного заработка. Неподалёку от Королевской пл. нищие музыканты играли на своих шарманках, гитарах, дудочках, и Тони часто видел, как дети, по виду такие же оборванцы, как он сам, танцевали под эти неприхотливые звуки, а прохожие щедро бросали им монеты. Тони тоже осмелился выступить и нахально бросил свой потрёпанный беретик перед шляпой слепого музыканта: мол, кто кого. Не прошло и часа, как в его беретике уже весело позвякивали монеты. Но пока он подсчитывал свои денежки, кто-то больно схватил его за ухо: оказалось, тут царили свои законы. Двое громил здорово наподдали Тони: мол, больше не появляйся на дороге, щенок. Спас его какой-то долговязый сеньор, назвавшийся Гарри Флемингом. Он заявил Тони, что продюсер и разыскивает талантливых танцовщиков для своего кабаре. Флеминг работал в одном из знаменитых ночных кабаре Мадрида, где посетителей развлекали нехитрой смесью простых танцевальных номеров, акробатики и стриптиза. Здесь Тони впервые узнал, что, оказывается, чертовски хорош собой, до такой степени, что девчонки из кордебалета готовы пожертвовать солидным клиентом с толстым кошельком, только чтобы позволить смазливому юнцу потискать себя. Неизвестно, что было бы с Тони дальше, если бы на одном из выступлений его не «открыла» знаменитая испанская танцовщица Пилар Лопес, руководившая известной на всю страну танцевальной труппой. И началась мука... По 6-8 час. изнемогал Антонио у балетного станка. 36 батманов, 64 деми-плие, бессчётное количество прыжков. В 15 лет Антонио уже был солистом труппы Лопес,
Как-то Пилар пригласила Антонио в одно старинное кафе, где пела и танцевала ещё её сестра, знаменитая исполнительница фламенко Архентинита. В Мадриде таких кафе уже практически не осталось. По вечерам сюда стекался народ пропустить стаканчик домашнего вина, закусить дешёвыми тапасами, побалагурить, пошуметь, попеть и потанцевать. Ближе к полуночи хозяин вынес несколько гитар и передал желающим. Сначала они лениво пощипали струны, потом пальцы задвигались активнее, и вот уже вступило несколько голосов – полилось гортанное, низкое, протяжное пение. Из-за столиков поднялись несколько немолодых тяжеловатых женщин и начали медленно двигаться под пение мужчин. Антонио, притаившись в углу, наблюдал за происходящим. Через час пели и танцевали все посетители кафе, причем это были не профессиональные танцовщики, а обычные люди. Но как они пели и танцевали! Из сдержанных и одновременно страстных па рвались душа, чувства, обиды – всё. Ничего подобного Антонио никогда не видел. По сравнению с этим зрелищем – самым искренним из всего, что он видел, все академические выкрутасы Лопес показались ему мишурой и ложью. Гадес заявил ей, что уходит из труппы и будет учиться у народа.
В тот вечер он впервые понял сущность фламенко: это жизнь через танец, и, как у всякого действия в жизни, у танца тоже должен быть реальный повод. Нельзя станцевать любовь, если ты не влюблён, ненависть – если не ненавидишь, ревность – если не ревнуешь.
Сколько ни звала Пилар Гадеса обратно в труппу – он не вернулся. Самоуверенный упрямец загорелся идеей создать собственный коллектив, чтобы возродить истинное фламенко. Репетиция у Гадеса начиналась своеобразно.
- С тёщей ругался? – спрашивал Антонио молодого танцовщика Матео.
Парень смущённо кивал.
- Так вот танцуй про это! Что она сказала, что ты ответил... Мы должны СЛЫШАТЬ каждое слово!
- С братом подрались? Давай! – требовал он от другого.
- Соблазняй меня, слышишь! – кричал он своей постоянной партнёрше Кристине Ойос в тот день, когда в труппе впервые появился её жених Мигель. Кристина–то знала, что это всего лишь провокация, попытка включит» эмоции новичка. Но Мигель, услышав такое, побелел, сорвал с пояса ремень и ринулся на Антонио. В основном Мигель лупил ремнём по воздуху: Гадес ловко уворачивался, всякий раз избегая удара. Он позволил Мигелю бесноваться, а потом сделал знак музыкантам, и неистовство Мигеля само собой постепенно перешло в фарруку – мужской танец.
– Ну же, – подзадоривал его Гадес, тоже включившись в танец, – ну же, убей меня, а заодно и её, стерву, своей любовью, своей ревностью, своей фаррукой! Ну, заставь её признаться во всём или доказать, что она невиновна!
Гадес не видел другого способа научить своих танцовщиков фламенко, иначе чем постоянно провоцируя их чувства.
Пепа Флорес по прозвищу Марисоль, певица фламенко и будущая вторая жена Гадеса, когда-то преподнесла его танцовщикам один из лучших уроков.
Марисоль влюбилась в Гадеса с первого взгляда, увидев его у общих друзей. Антонио был там с женщиной и не обратил особого внимания на горячие взгляды, которые она посылала ему через стол. Когда Антонио столкнулся с ней в коридоре, она отдавила ему ногу острым каблуком. Общий друг Пако де Лусия, перехвативший взгляд Марисоль, смеясь, заметил: «Смотри, Тони, эта если глаз положит – держись!» Через пару дней у Гадеса в небольшом театре был спектакль «Кармен». Действие шло довольно вяло, и Гадес свирепел, предвкушая, какую взбучку устроит своим лентяям. Начался его дуэт с Кристиной Ойос. За кулисами Антонио успел осыпать её такой бранью, что Кристина вмиг собралась. На сцене их тела уже разговаривали друг с другом, каблучная дробь спора, ревности переходила в пластику примирения, любовных объятий и, наконец, страсти. Кристина возбудила его и вдруг на сцену ворвалась какая–то женщина в длинной цветастой юбке с распущенными волосами. Властно топнув ногой, она встала между ними. Секунду прислушивалась к гитарному перебору и вдруг запела низким хрипловатым голосом, уперев руки в бока и наступая на Ойос. Это была Марисоль. Опешивший Гадес отступил к краю сцены. Ее глаза горели ревностью и злобой. Она пела, оттесняя танцовщицу всё дальше и дальше. В конце концов Кристина решила, что Гадес всё это подстроил – с него станется! – и стремительными движениями стала наступать на незваную гостью. Это был невероятный поединок. Марисоль стремилась убить соперницу голосом, Ойос – танцем. Под последние муз. такты Марисоль выхватила из–под юбки воображаемый навахо и замахнулась на соперницу. Зал взревел от аплодисментов.
- Рауль, помнишь, как ты отплясывал у нас на свадьбе? - спросил Гадес. В саду стемнело, прислуга принесла пледы и укрыла мужчин.
- Ещё бы! – отозвался Кастро. – Твоя Марисоль и медведя танцевать заставит.
- Видел бы ты её теперь! – проворчал Гадес, делая очередную попытку затянуться сигарой.
Видела бы она его теперь! К тому моменту, когда Антонио и Марисоль решили пожениться, у них уже было 3 дочери. Свадьбу играли в Гаване, в 1982 г., и Фидель был у них шафером. Гуляли неделю, так гуляли, что Фидель отменил 3 важных правительственных совещания и чуть не влип в очередной международный конфликт. Кто-то заснял свадьбу на плёнку, вот это был спектакль! Вспотевший Кастро, танцующий фарруку против Гадеса! Хриплый мощный голос Марисоль, которому подпевали 200 женщин-гостей, кажется, перекрыл все остальные звуки города. Для гаванцев свадьба Гадеса была чуть ли не национальным праздником, о ней офиц. объявили по телевидению. Во всех домах кубинцев чокались за «второе счастье» Антонио.
За свою жизнь Гадес официально женился 4 раза. Первый – на певице Марухите Диас: серьёзная любовь, но если говорить начистоту, он просто хотел успокоить родителей, которые очень волновались, почему сын долго не женится. А вот свою танцовщицу Пилар Сан Сегундо он так и не отвёл под венец, хотя у них двое детей. На Марисоль он женился по совету братьев Кастро. Они были вместе лет 5, но если учесть, что Гадес всё время разъезжал по гастролям, то наберётся не больше 2-х. И дело не только в том, что Марисоль стала крепко пить. У неё имелось для этого достаточно поводов. Газеты называли Гадеса главным сердцеедом Испании. Сколько букетов с записочками кинули к его ногам прекрасные дамы! Как-то отчаянная бабёнка в темноте на улице пустила ему в лицо газ и, пока он приходил в себя, осыпала поцелуями! Другая влезла в его квартиру по пожарной лестнице через балкон! Антонио был дома один и сумел вознаградить её за отчаянный поступок. Правда, когда дамочка уходила, явилась Марисоль с дочками. Жена с первого взгляда догадалась, что гостья едва ли зашла чинно попить чайку. Заперев девочек в комнате – она всегда так поступала в моменты супружеских разборок, Марисоль кинулась к буфету за тарелками и принялась театрально швырять их об пол. Незнакомка тоже оказалась не лыком шита: в лицо разъярённой Марисоль полетело всё необъятное содержимое её сумочки. При этом обе визжали. Гадес схватил пальто и выскользнул из квартиры: ему надо было на репетицию. В танце он обязательно использует эту историю...
Гадес не мог и не хотел танцевать, если не был влюблён, если его собственные чувства не были обострены; при этом он не терпел покладистых женщин: скучно, не заводят. Одной из самых покладистых оказалась Джина Лоллобриджида, с которой он познакомился во время поездки в Италию. Джина сама явилась к Гадесу в отель – в полной, так сказать, готовности. А Антонио не любил крепостей, которые не нужно штурмовать. Он взял эту знаменитую итальянскую крепость без удовольствия и без боя. И больше встречаться не пожелал. Зимой 1986 г. он ушёл с утра на репетицию, оставив спящей жене записку: «Дорогая, не вернусь к обеду ни сегодня, ни через год. Береги себя. Тони». Ему осточертели изо дня в день повторяющиеся скандалы. Тем более по этой части Марисоль была неизобретательна: битьё посуды и истошные вопли – вот, собственно, и весь её репертуар. После их расставания Марисоль легла в клинику анонимных алкоголиков. Вскоре она бросила сцену и поселилась с дочерьми в Малаге, там до сих пор и живёт. Она-то живёт, а вот он умирает.
Фидель любил повторять старую кубинскую поговорку: мол, чем лучше идут дела, тем хуже будут последствия. Гадес много раз убеждался в справедливости этих слов. Собственно, когда начался его конец? Разумеется, когда всем, и ему в том числе, казалось, будто он взлетел на вершину. Раньше он готов был драться с директорами театров, наотрез отказываясь давать более 2-х спектаклей в неделю. Теперь же в ходе беспрерывных мировых турне приходилось за 7 дней играть по 8 спектаклей! Репетиции с 9-ти утра до 5-ти вечера, в 7 – на сцену. И так каждый день. Гадес выходил из себя и орал на танцовщиков просто потому, что устал, мало спит и чуть не каждую ночь проводит в перелётах. «Он дрессировал нас, как зверей в цирке, был совершенно бешеный. Иногда заставлял повторять прыжки по 300 раз», – вспоминал один из артистов. Люди не выдерживали и уходили, а новых исполнителей найти и подготовить было не так-то просто.
Незаметно из жизни Гадеса исчезли женщины – ему стало просто не до них. В Париже, Лондоне и Нью-Йорке к королю фламенко за кулисы рвались восхитительные красотки, в том числе и знаменитости, которых он ни за что раньше не пропустил бы. Теперь Антонио ловил себя на том, что с трудом натягивает на лицо улыбку и мечтает, чтобы его оставили в покое: он устал. Лайза Миннелли однажды впорхнула в его артистическую после спектакля в Лос-Анджелесе и увидела такую картину: Гадес неподвижно сидит перед зеркалом, зажав в руке перепачканный тампон, которым снимают грим. Оказалось, он спит, а вся артистическая благоухает винным перегаром. В один несчастный день Антонио сделал неожиданное открытие – если с утра пропустить стаканчик, это помогает продержаться, а заодно даёт ту энергию, которую прежде он черпал исключительно в отношениях с женщинами. И вот в Лондоне, просидев всю ночь в баре с Миком Джаггером и его друзьями, он впервые в жизни отменил дневную репетицию, а вечером, выйдя на сцену, понял, что не может сделать ни одного движения: внутри пустота, он ничего не чувствует, ничего не хочет, он – импотент. Как импотенту танцевать фламенко? Да никак! Зал неистово приветствовал Антонио аплодисментами, а он потоптался на сцене, несколько раз нелепо поклонился и побрёл за кулисы. Оделся и ушёл из театра.
Так вышло, что в эти же дни Гадеса пригласили на фильм Карлоса Сауры «Кармен». До этого он так и не удосужился посмотреть картину. Спасибо плёнке, он наконец прозрел! Когда включили свет, зал рукоплескал стоя. И вдруг прямо в потухший экран какой–то наглец из зала швырнул целлофановый пакет с яблочными огрызками: пакет лопнул и огрызки разлетелись в разные стороны. Публика дружно ахнула от возмущения, люди стали шипеть, свистеть. На сцену вышел ведущий – кинокритик Хосе Родригес.
– Господа, – поправляя очки, начал критик, – мне стыдно за того профана, за того лишённого чувства прекрасного невежду, который посмел...
И тут из зала раздался резкий, раздражённый баритон:
– А как мне стыдно за того профана и невежду, – все головы повернулись к говорившему, – потому что это – я!
Зал снова гулко заколыхался от изумления: говорил исполнитель главной роли Антонио Гадес...
Это фламенко? И это танцует он, Гадес? Да это просто пародия какая-то, черт побери! Оперетта! Саура подсунул ему на роль Кармен свою корову Лауру дель Соль – скажи пожалуйста, она жена его сына! А то, что она не танцовщица, а актриса (та ещё актриса, впрочем), Сауре было наплевать. Он пел Гадесу в уши, что, мол, Антонио и хрюшку танцевать заставит. И Гадес, как дурак, поддался: ему хотелось поскорее покончить со съёмками – непривычно, нудно, куча дублей, к тому же тогда он готовил новый спектакль, замотался. Впрочем, зря он ругает Лауру, он слишком много о самом себе возомнил, и это его погубило. Никакой он не исполнитель фламенко, а просто бездарный и, что ещё хуже, продажный клоун. Решение было принято: собрав небольшой чемоданчик, Антонио позвонил своему помощнику Хосе: «Я распускаю труппу в бессрочный отпуск! Отмени все гастроли, я оплачу адвокатов! Всего наилучшего». «Ты тоже свободна, как ветер, дорогая! – бросил Гадес своей третьей по счёту супруге Даниеле. – Развлекайся хорошенько и не жалей о таком придурке, как я!»
Он прямиком направился в Севилью, где была пришвартована его яхта, купленная несколько лет назад, когда дела пошли в гору. Кроме Антонио на яхте находились 4 матроса и длинная шеренга быстро пустеющих бутылок мартини и водки. Вскоре они вошли в Неаполитанский залив. Вдали показалась острая вершина острова Р.Нуреева. Заехать или не заезжать? Если хозяин дома, то вряд ли один. А развлекать свиту любовников Руди нет сил. И потом: кто он рядом с Нуреевым? Когда–то Антонио имел наглость сказать Рудольфу, что они с ним два лучших танцовщика мира. Руди был пьян и потому, хихикая поддакнул. Нет, стыдно ехать к Нурееву. И стыдно вспомнить, как он дошёл до того, что вызвался танцевать в Нью–Йорке с Алисией Алонсо «Жизель». Он – и «Жизель»! Ему-то, самоуверенному петуху, тогда было море по колено, казалось: мол, всё могу – и фламенко могу, и классику могу, и спеть, если надо... Хорошо, что он не читал рецензий. Говорят, нью-йоркцы его здорово отделали.
– Вот вы и скурвились, маэстро Гадес! – издевательски повторял сам себе Антонию, потягивая очередной стакан мартини с водкой и глядя в морскую даль. – Что ж, за денежки и свиньёй будешь в храме хрюкать, как говорил отец.
Несколько месяцев Гадес гонял по морям. Допился до зелёных чертей, в портах для разнообразия ощущений покупал марихуану и время от времени развлекался тем, что в прибрежных трактирах резался с матросами в карты. Иногда на него находило: он вскакивал посреди игры и отбивал бешеную чечётку. Никто не узнавал в расхристанном, лохматом, заросшем щетиной человеке Гадеса; его частенько принимали за цыгана. В конце концов он начал говорить, что и вправду цыган, что нашёл клад и купил яхту. Один из попавшихся на пути бродяг как-то рассказал, что в пещерах Гранады всё ещё живут цыгане, хранящие секрет настоящего фламенко. Антонио бросил монету: орёл – найти цыган, решка – навсегда плюнуть на это дело. Сдохнет где-нибудь в море – так и поделом.
Колдовская любовь"
Но, видно, судьбе надо было привести Гадеса к старому цыгану Ингрему. До войны в Испании кочевало множество цыганских таборов, но их давно уже выгнали из городов, и в пещерах осталось жить буквально несколько семей. Домами им по–прежнему служили вардо – бывшие повозки, втиснутые в каменные своды. Гадес овладел искусством виртуозно красить эти повозки в яркие цвета, как было принято у цыган. На рассвете и на закате они с Ингремом танцевали. Два отшельника – старый и относительно молодой. В старике давным-давно отбушевали страсти, однако он был настоящий мастер фламенко. Марисоль кипела от ярости: вместо того чтобы поддерживать детей, Антонио удрал, превратившись в бродягу. Она не узнала бывшего мужа, когда тот явился к ней в дом: чёрный, обросший, страшный. Кроме того, выяснилось, что несколько театров подали на него в суд за срыв контрактов. Прощаясь с цыганом, Гадес пообещал возродить дух подлинного фламенко. Когда он уезжал, Ингрем прятал слёзы: его новый друг был последним, кого интересовал этот старик, давно переживший собственных детей и потерявший связь с внуками.
В новую труппу танцовщики, наслышанные о тяжёлом характере Гадеса, шли неохотно. А он решил так: пусть хоть 2 человека, но от которых будет толк. В конце концов труппа кое-как набралась. От всех контрактов, предлагающих более одного спектакля в неделю, Гадес категорически отказался. Знакомые крутили пальцем у виска: мол, был психом, психом и остался. Кто же с ним будет иметь дело? Тем временем фламенко стало модным экспортным товаром и в Испании. Каждый умевший мало-мальски дрыгать ногами именовал себя танцовщиком. В Мадриде пооткрывали якобы традиционные кафе-кантарес, где туристов угощали экзотическими шоу, не имевшими к фламенко никакого отношения. Да что там говорить, если этот выскочка и самозванец Кортес стал теперь, видите ли, мировой звездой! Гадес всё чаще чувствовал себя никому не нужным. Никогда он не сдержит обещания, данного Ингрему.
Антонио ещё не исполнилось и 60-ти, когда однажды вечером, стоя под душем, он внезапно потерял сознание. А потом началась вся эта дребедень: врачи, больницы, сочувственные многозначительные лица. Мямлили ему какую-то жалкую чепуху: мол, вы переутомились, вам бы отдохнуть. 67 лет покорячился – и баста. Несколько лет назад, когда стало ясно, что теперь ему нужна только сиделка, он женился в 4-й раз на своей преданной поклоннице Эухении. Хорошая женщина, но как же она утомила его своей заботой! Грустно, однако, кончается жизнь!
– Отец, я решил, что всё–таки стану тореадором, – бормочет Антонио, не замечая, что люди в белых халатах перекладывают его на носилки. За впавшим в беспамятство Гадесом прилетела жена, и Рауль Кастро распорядился предоставить частный самолёт, чтобы довезти больного до Мадрида. С Фиделем Антонио так и не увиделся.
журнал "Караван историй", апрель 2008
http://robin-son.livejournal.com/2247.html
Сообщение отредактировал Нина_Корначёва - Воскресенье, 19 Июл 2015, 23:55 |
| |
| |
