[ Правила форума · Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
ЛИДИЯ ЗИНОВЬЕВА-АННИБАЛ
Валентина_КочероваДата: Пятница, 10 Мар 2017, 12:15 | Сообщение # 1
Группа: Администраторы
Сообщений: 7099
Статус: Offline
ЛИДИЯ ДМИТРИЕВНА ЗИНОВЬЕВА-АННИБАЛ
(01.03. 1866 - 17.10. 1907)


Русская писательница «Серебряного века», жена Вчс. Иванова.
В «Башне» Вчс. Иванова - лит. салоне, действовавшем в 1905-1909 гг. в Санкт-Петербурге на Таврической ул., эту женщину боготворили и называли Диотимой - по имени необыкновенной по красоте и мудрости героини платоновского диалога «Пир». Когда она появлялась на публике, смолкали готовые вспыхнуть споры и взоры участников ивановских сред обращались к ней, дабы не пропустить сказанное «небожительницей». Она и впрямь была похожа на богиню - в красной тунике, ниспадающей с плеч, на фоне богемной обстановки салона, задрапированного оранжевыми коврами. Ее звали Л.Д. Зиновьева-Аннибал.

Художница М.Сабашникова написала ее портрет, в котором странно-розовый отлив белокурых волос подчеркивал яркие белки серых глаз на фоне смуглой кожи» лицом она походила на Сивиллу Микеланджело - львиная посадка головы, стройная сильная шея, решимость взгляда. Для мужа - крупнейшего теоретика и поэта русского символизма Вячеслава - она стала музой, вдохновительницей, менадой, будто бы перенесшейся в ХХ в. из свиты греческого бога Диониса.

На «Башне» Иванова царили культ Диониса и идеи «живой жизни», воспевалось состояние экстаза, позволяющего проникать в тайны Вселенной, восстанавливать разрушенные связи человека с миром, преодолевать остро ощущаемое человеком начала XX в. одиночество, отпадение от природной, космической жизни. И Лидия Дмитриевна была подлинно дионисической, бурной, порывистой, революционной по темпераменту, стихийной натурой, едва ли не более близкой дионисизму, чем ее ученый муж, написавший об этом веселом и грозном боге не одну работу.


В.Иванов, Л.Зиновьева-Аннибал и Вера Шварсалон. 1907.

Она была эксцентрична, горда, независима, самолюбива, вызывающе умна, но и жизнерадостна, доброжелательна, открыта людям. Ее характеризовало необычайное внимание к человеку, понимание того, что он - великая ценность, неповторимая и незаменимая. Она умела с одинаковой доброжелательностью выслушивать утонченные символистские рассуждения петербургского эстета и горячую несвязную просьбу крестьянки из деревни. В ее жилах текла голубая кровь: отец Лидии Дмитрий Зиновьев был родом из сербских князей. Окружению он запомнился беззаботным, великодушным барином, в котором однажды взыграла невесть откуда взявшаяся жилка предпринимателя –- он первым решил индустриально использовать Нарвский водопад. Это мероприятие принесло семье неплохие дивиденды, но широкая натура барина постоянно посягала на это благосостояние. Ее мать, урожденная баронесса Веймарн, была шведкой по отцу, а по материнской линии примыкала к семье Ганнибала – предка Пушкина.


Детство Лидии прошло в петербургском особняке, который был известен в городе как придворный: брат ее отца был воспитателем цесаревича, впоследствии императора Александра III. В силу всего перечисленного девочке с рождения было уготовано блестящее будущее великосветской дамы, но с самого раннего возраста она думала о себе и о своем будущем иначе. Ее богатое воображение постоянно вырывалось из стен роскошного дома, она придумывала собственные игры, которые взрослые называли необузданными и дикими. Наставления и беседы гувернанток и учителей, как правило, ни к чему не приводили, Лидия своенравничала и бунтовала. Уединяться с книгой она не любила, так что единственной отдушиной в детстве считала лето в деревне. Но однажды и деревенский мир перевернулся для нее вверх дном. Братья Лидии убили на охоте медведицу и привезли с собой 3-х медвежат, которых выкормили из соски и вырастили. Целый год Лида от них не отходила. Когда же звери стали большими, их увезли в лес. А те, будучи ручными, доверчиво подошли к мужикам на покосе. Мужики, ничего не ведая, изрубили их косами. Дошедшая до Лидии весть надолго выбила ее из колеи, мысли о том, что же есть добро и зло, и как Бог допускает зло не давали ей покоя. Она сильно изменилась, стала неуправляемой, а вскоре ее исключили из петербургской гимназии.

Тогда родители нашли выход, менее всего подходящий для состояния, в котором она пребывала: отправили Лидию в Германию в школу диаконис, где она изводила пасторов, портила одноклассниц, получив прозвище-фатум Русский черт. В итоге – за ней закрепили «черта», которого она так боялась обнаружить внутри себя. Ей не разрешали ни с кем дружить, когда же наставница пригрозила ее подруге исключением из гимназии, Лидия дошла до отчаяния, потому как не могла понять такой несправедливости: если дурная слава закрепилась за ней, то почему хотят исключить ее подругу? Обозвав наставников свиньями, она, изгнанная и из этого заведения, вернулась домой. Дабы продолжить образование дочери, родители пригласили в дом молодого университетского учителя-историка К.Шварсалона, который сыграл в жизни его 17-летней ученицы довольно существенную роль, потому как сумел быстро заполнить ее душевные пустоты умело поданным новым альтруистическим взглядом на жизнь. Причем альтруизм в устах Шварсалона обозначал ни много ни мало как социализм.

Такая спекулятивная игра со словом объяснялась просто: в аристократической среде слово социализм было весьма опасным и, соответственно, подменялось на альтруизм, а в среде передовой интеллигенции носители идей социализма были свояками. Лидия упивалась красноречием молодого учителя, который прошелся по всем эпохам мироздания, не забыв о мифологии Древней Греции и героях Рима. Разъясняя идеи социализма-альтруизма, учитель говорил о высоких целях, благородных людях – лучших из лучших, о каком-то героическом деле, уже начатом этими людьми. Лидия, всегда жаждущая дела и подвига, решила всецело посвятить себя воплощению этих идей.

После гимназии и школы диаконис взгляды Шварсалона стали для нее прорывом, билетом в новую жизнь. Более того, она объявила родителям о замужестве. Те, несколько обескураженные разницей в возрасте, решили согласиться: все-таки будущий профессор университета. После свадьбы деятельная молодая жена тут же примкнула к социал-революционерам, сняла конспиративную квартиру и тем самым полностью отдалась делу супруга. А тот, в свою очередь, оказавшись при деньгах и свободном времени, забыл о революции, которой никогда всерьез и не интересовался, и занялся организацией собственного досуга с различными женщинами. Лидия, ничего не подозревавшая, успела родить ему дочь и 2-х сыновей. Когда же она узнала об изменах, то, недолго думая, забрала детей и уехала за границу. Рождение же Зиновьевой-Аннибал как писательницы (этот, как говорили, полупсевдоним она взяла себе, начав лит. деятельность) состоялось после встречи с В.Ивановым (до этого был только один опубликованный вполне традиционный и явно неудачный рассказ, написанный под влиянием соц. идей, внушенных Шварсалоном, – «Неизбежное зло» – о страданиях крестьянки, вынужденной стать кормилицей, в то время как ее собственный ребенок умирал от голода).


К.Сомов. Портрет В.Иванова

«Друг через друга нашли мы - каждый себя. И не только во мне впервые раскрылся и осознал себя, вольно и уверенно, поэт, но и в ней», - вспоминал он. Лидия стала его подругой, женой, единомышленницей. В уста одной из героинь своего первого крупного произведения, драмы «Кольца» (1904), она вложила признание: «Не помню себя до него, какая была. Была ли вовсе? Я - он. Вся в нем».


В этой драме сплелись идеи отречения и самоотречения, отказа от уединенности и необходимости жертвы. Аннибал-писательница прослеживала все возможные варианты любовного чувства - любовь-страсть, упоение, ослепление, жертвенность, дружба - и наделяла ими живых и мучающихся героев. Героиня пьесы преодолевала бесплодное чувство ревности и примирялась с соперницей. Напряженность ее взаимоотношений с мужем снималась простым решением: если любящие чудесно обрели друг друга, они уже не принадлежат только друг другу, поэтому надо «отдать любимого всем». И тогда наступит«счастье, которое и есть правильное состояние души.

Так решила писательница Зиновьева-Аннибал. Но так же решила и жена поэта Иванова, будучи искренне убежденной, что ее долг - отдавать Вячеслава людям, что счастье только для себя - немыслимо, недостойно. Постепенно вызрела мысль о создании семьи нового типа, в которую может естественно и свободно входить 3-й человек. Такая семья станет началом новой человеческой общины, началом новой церкви.

  
Роль третьего в супружеском союзе Ивановых попеременно суждено было сыграть поэту С.Городецкому и М.Сабашниковой, жене поэта М.Волошина. Но создать тройственный союз не удалось ни в первом, ни во втором случае. Причины были различны. Городецкий был слишком увлечен своею собственной женой и не откликнулся на призыв Иванова, Маргарита же не на шутку увлеклась Ивановым, внеся этим определенный диссонанс в задуманную гармонию...

Казалось, Зиновьева-Аннибал полностью разделяла и поддерживала соборные идеи своего мужа. Суть их заключалась в том, что человечество должно стремиться к объединению на новых началах: отрицании индивидуализма, неприятии страдания, рождении личного опыта, в котором просвечивает опыт сверхличный. В этом мистическом соприкосновении духовно близких людей особую роль призвано сыграть чувство любви, лишенное эгоизма, любви, дарящей любимого другим. Так оформилась своеобразная проповедь эротико-мистического коллективизма, которая отозвалась и в творчестве, и в личных отношениях Зиновьевой-Аннибал. Если в пьесе «Кольца» она провозгласила: «Мы не можем быть двое, не должны смыкать кольца, мертвым зеркалом отражать мир. Мы - мир. Не надо жалеть тесных милых колечек. Океану любви наши кольца любви!», то не об этом ли свидетельствуют ее слова, обращенные к Маргарите: «Ты вошла в нашу жизнь, ты принадлежишь нам. Если ты уйдешь, останется - мертвое. Мы оба не можем без тебя»

Однако отзвук и этих неудач, и трагических переживаний самой участницы эксперимента явственно различимы в ее повести «Тридцать три урода», которую критика окрестила «первым в России произведением о лесбийской любви», поскольку в центре две героини – актриса Вера и ее юная возлюбленная, которую она обращает в свою веру. Рискованна» тема послужила причиной наложения на книгу ареста, который вскоре был снят, поскольку в итоге не нашли ничего, явно противоречащего нравственности и благопристойности. Но когда повесть все же предстала на суд читателя, раздались критические голоса: перед нами «рисунок из анатомического атласа» (А.Амфитеатров).

Путешествие по Швейцарии и Италии не принесло ей утешения, напротив, вдали от Петербурга она увидела, что дело, которому посвятила всю себя, оказалось очередной бессмыслицей. Лето 1893 г. Лидия с детьми проводила во Флоренции, где ее навестил петербургский знакомый И.Гревс. Найдя ее в печальном, удрученном состоянии, он решил познакомить Лидию с Вяч. Ивановым, который в то время пребывал в Риме. Их первое свидание произошло в июле. Они шли по тротуарам вечного города, и им было очень легко и радостно, оба потом вспоминали, что тогда в жаркий полдень какая-то незримая искра пробежала между ними. Потом Лидия с детьми вернулась в Россию, а Иванов с женой перебрались во Флоренцию.

В Петербурге Лидия раздумывала над словами Иванова о том, что ей нужно перестать заниматься политикой, даже если она направлена на помощь униженным и оскорбленным, –- им можно помогать по велению сердца, не будучи членом какой-либо партии. Займитесь лучше музыкой – советовал ей будущий теоретик русской символистской поэзии. Она приняла его советы: продала дом, где работала с революционерами подпольщиками и где хранилась их нелегальная литература, взяла детей, воспитанниц, служанок и отправилась во Флоренцию учиться пению. Там, конечно, она стала посещать дом Ивановых.

Супруга поэта Дарья Михайловна, как это бывает в таких случаях, вовремя не спохватилась. Страсть между Ивановым и Лидией разгорелась огнем. Иванов, в какой-то момент осознав это, решил, что так нельзя, недопустимо, он попробовал убежать от самого себя в Рим, но через 2 дня вызвал к себе Лидию. Он чувствовал, что ничего поделать с собой не может - она вдохновляла его, ее присутствие наполняло его неиссякаемыми творческими силами. Когда он это осознал, ему стало горько и страшно: как же он сможет оставить свою семью, Дарью и сына Сашеньку? Он во всем покаялся Дарье Михайловне, объясняя ей, что это демоническое наваждение скоро пройдет и что расставаться им вовсе не нужно. Но супруга была непреклонна и потребовала развода. Он сам сопроводил ее в Россию.

Вспоминая этот тяжелый период, Иванов писал: «Властителем моих дум все полнее и могущественнее становился Ницше. Это ницшеанство помогло мне – жестоко и ответственно, но по совести правильно – решить представший мне в 1895 г. выбор между глубокою и нежною привязанностью, в которую обратилось мое влюбленное чувство к жене, и новою, всецело захватившею меня любовью, которой суждено было с тех пор, в течение всей моей жизни, только расти и духовно углубляться…»

1895 г. стал эпохальным для союза Лидии Дмитриевны и Иванова. Он сделал выбор и, невзирая на личные перипетии, смог закончить свой научный труд и представить Берлинскому университету диссертацию о гос. откупах в Риме. Профессура университета уговаривала Иванова остаться в Берлине и строить свою карьеру, но он не собирался выстраивать ее за пределами России. Все эти события сопровождались и некоторыми неприятными формальностями: Шварсалон отказал супруге в разводе. Так что в ожидании венчания Лидия и Вячеслав вынуждены были прятаться сами и прятать детей, которых бывший муж-учитель грозился отобрать.

У счастливых влюбленных началась пора скитаний: Италия, Франция, Англия, Швейцария. Телеграмма об успешном бракоразводном процессе пришла к ним лишь в 1899 г., и застала будущих супругов в Аренцано, приморском городке близ Генуи. Свадьба прошла в маленькой греческой церкви Ливорно, куда молодожены приехали одни и где им по греческому обычаю вместо брачных венцов надели на головы обручи из виноградных лоз, обмотанных шерстью ягненка. Они заранее знали об этом ритуале: он их очень привлекал. А Иванов уже тогда предполагал, что не только иудейская, но и эллинская религия является истоком христианства...После свадьбы по настоянию Иванова все семейство отправилось в Англию, где предполагалось дать образование сыновьям Лидии Дмитриевны. В Лондоне их постигло первое горе: прожив всего 2 дня, умерла их дочка – Еленушка. Позже судьба уготовила им еще одно мучительное испытание. Возвращаясь в 1902 г. из Иерусалима, где супруги проводили Пасху у Гроба Господня, Иванов схватил в Афинах тяжелейшую форму тифа и, казалось, был обречен. Он знал, что умирает, и одновременно радовался, что успел отдать в печать сборник «Кормчие звезды». Но ему не суждено было тогда покинуть этот мир: жена уходом и молитвой отняла его у смерти. Выздоравливать он остался в Афинах, а Лидия уехала к детям в окрестности Женевы, где в местечке Шатлен семья снимала виллу и где за детьми и хозяйством смотрела подруга юности Лидии – М.Замятина.


М.Замятина, Лидия и Вячеслав Иванов Загорье, 1907

Она была женщиной недюжинных способностей и талантов, ее дед - Замятин – проводил судебную реформу при Александре II. Именно благодаря ей супруги могли беспрепятственно передвигаться по городам и странам. Несмотря на их отлучения, на вилле в Шатлене текла настоящая семейная жизнь, которой управляла Мария.

Старший сын Лидии Дмитриевны Сережа учился в Лондоне и приезжал на каникулы, Вера и Костя - в Швейцарской школе, а маленькая Лидочка, дочка Лидии и Иванова, была под присмотром Марии. Недалеко от снятой виллы Ивановых, в своей собственной, жил отец Лидии Дмитриевны, который был бесконечно рад, что дочь поселилась рядом, а внуки скрашивают его старость. Весной 1905 г. Лидия и Иванов покинули Шатлен – после смерти старика отца их пребывание в Швейцарии стало неоправданным – и вернулись в Россию. В Петербурге, в поисках жилья Лидия облюбовала необычную квартиру с круглой башенной комнатой. Поселившись здесь, Иванов обращает к жене несколько стихотворений под общим названием «Сивилла»:

Пришлец на башне притон я обрел
С моею царицей – Сивиллой.
Над городом-мороком, – смутный орел
С орлицею ширококрылой.


В том же 1905 г. Лидия и Иванов организовали в этой квартире лит. салон «Башня», которому суждено было просуществовать до 1909 г.. В архитектуре самого дома на Таврической ул., 25, действительно была (и есть сейчас) башня, вернее угол дома, отстроенный на манер башни с куполом, вид из окон которой открывал необыкновенную панораму Петербурга, а пребывающие внутри чувствовали себя высоко над миром: над улицей, суетой и обыденной жизнью.


Название салона одновременно подчеркивало и некую изолированность культурной элитарной жизни собиравшихся здесь гостей - Ахматовой, Гумилева, Кузмина, Гиппиус, Брюсова, Блока, Городецкого. В этом салоне прозвучала практически вся поэзия Серебряного века и зародилась новая школа поэтической декламации. Широта поэтического таланта и энциклопедическая образованность хозяина салона привлекали сюда и писателей, поэтов и философов самых разных школ и направлений. Не случайно в оценках своих современников супружеская чета слыла как обладающая уникальным даром притяжения. На «Башне» проходили интереснейшие дискуссии и лекции на мистические, философские, оккультные, религиозные и, конечно, поэтические темы. Свои произведения здесь читали Розанов, Луначарский, Бердяев, Булгаков, Шестов. Традиция собираться по средам практически не прерывалась, и лишь зимой 1907 г. на время болезни Лидии Дмитриевны - она лежала в лечебнице с воспалением легких и очень медленно выздоравливала - «среды» были отменены. В это время к Ивановым приходили только самые близкие друзья: Волошины, Кузмин, Городецкий, Струве.

Летом супруги уехали в Загорье Могилевской губернии, после гор. зимы им хотелось тишины и покоя. Они катались на лодке, собирали в лесу грибы и ягоды. Сюда же на каникулы приехали и дети с Марией Михайловной. Все вместе проводили удивительные дни, безмятежные и счастливые. Когда же лето подошло к концу и стало сыро и прохладно, в окрестных деревнях вспыхнула скарлатина, но Лидия все никак не хотела покинуть Загорье. Она ездила по деревням и помогала матерям ухаживать за больными детьми, не подозревая о том, что сама в детстве этой болезнью не переболела. Лидия заразилась и стала угасать с каждым днем. Иванов был все время рядом, он понимал, что она уходит и вскоре ее не стало…

«Боль смертная той смерти все жива», – напишет Иванов другу спустя много лет после смерти жены.
Ошеломляющим был его рассказ о последних минутах жены, который сохранился в пересказе М.Волошина: она умерла в его объятиях. Ее непредвиденный и скоропостижный уход потряс всех. И вдруг вспомнили, что она была не только ярчайшей женщиной и хозяйкой модного лит. салона, но и незаурядной писательницей. И вслед за Блоком многие тогда повторили: «Того, что она могла дать русской литературе, мы и вообразить не можем».
Эти слова были сказаны поэтом по поводу сборника ее рассказов «Трагический зверинец» - наиболее цельной и совершенной книги Зиновьевой-Аннибал.

Вскоре после смерти Лидии Иванов написал 42 сонета (столько лет было Лидии, когда она умерла) и 12 канцон (столько лет они прожили вместе). Они составили раздел «Любовь и смерть» в его книге «Сог агdens» («Пламенеющее сердце»). Сборник открывался стихотворением «Менада», в котором он запечатлел дионисийскую природу жены, а в сонетах варьировалось нерушимое единение двоих («Мы - два грозой зажженные ствола», «Мы два в ночи летящих метеора», «Мы двух теней скорбящая чета», «Мы две руки единого креста»). Но во всех стихотворениях он в символических образах отразил ту могучую весеннюю дионисийскую грозу после которой все в его жизни обновилось, расцвело, зазеленело. И Лидия Дмитриевна осталась для него навсегда живой.

Во всех его скитаниях рядом с ним был ее портрет, написанный после ее смерти М.Сабашниковой. Еще многие годы она являлась ему в снах и видениях, беседовала с ним, давала советы. А в одно из таких посещений завещала ему свою дочь, Веру, сказав: «Дар мой тебе дочь моя, в ней приду». Это определило выбор Иванова: он женился на Вере, и у них родился сын Дмитрий, бывший одновременно сыном Вячеслава и внуком Лидии Дмитриевны.


Существует соблазн заключить «Тридцать три урода» в рамки феминистской литературы, ратующей за свободу, права женщин не только в общественной сфере, но и в области любви. Ведь известно, что Зиновьева-Аннибал отдала дань увлечению феминизмом и придавала большое значение объединению женщин. Она даже параллельно с мужскими собраниями «друзей Гафиза», которые устраивал на «Башне» В.Иванов, создала свой «женский Гафиз», или, как назвала его по аналогии с кружком Сафо, – «Фиас». Участницы собраний должны были соответствующим образом одеваться, приносить написанные ими произведения, рассуждать о прекрасном. Эти собрания призваны были научить женщин быть счастливыми друг с другом. На деле, правда, вышло иначе, хотя кружок составили жена Блока Л.Д. Менделеева, жена и сестра поэта Г.Чулкова, М.Сабашникова. Но, видимо, замысла Диотимы даже эти женщины не смогли понять до конца, и единственный состоявшийся вечер прошел настолько скучно, что никакой духовной общности возникнуть просто не могло.
01.05. 2004. журнал "Вокруг света"
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/360/
Прикрепления: 2527775.jpg (6.2 Kb) · 4101225.jpg (24.0 Kb) · 9685835.jpg (10.1 Kb) · 4179891.jpg (11.6 Kb) · 9159072.jpg (19.3 Kb) · 4175041.jpg (10.6 Kb) · 7349254.jpg (7.2 Kb) · 1666707.jpg (12.6 Kb) · 3718713.jpg (20.3 Kb) · 4737638.jpg (7.7 Kb)
 

  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: