| Ольга_М | Дата: Вторник, 28 Мар 2017, 19:01 | Сообщение # 1 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 58
Статус: Offline | ВЕРОНИКА МИХАЙЛОВНА ТУШНОВА
(14.03. 1911 - 07.07. 1965)
Судьба почти всех без исключения русских поэтесс – загадочное непризнание или трагедия. До конца XIX в. в России признанной женской поэзии не было вообще, хотя каждая образованная барышня могла написать стихотворение в альбом подруге. И вдруг – в Серебряном веке русской поэзии – появляется достаточно много женских имен, из которых сохранилось очень и очень немного. Хотя… В 2000 г. вышла антология «Сто одна поэтесса серебряного века». Сто одна! А вспомнить могут от силы троих – Цветаеву, Ахматову и Гиппиус. Почему? Внятного ответа на этот вопрос до сих пор нет. Женщинам, писавшим стихи, приходилось пробиваться к признанию куда более мучительно, чем мужчинам (впрочем, в прозе было все то же самое). Но и позже, когда выросло новое поколение талантливых поэтов и поэтесс, женщин опять же можно пересчитать по пальцам. И лавры далеко не всегда доставались тем, кто был этого действительно достоин.
Я хочу рассказать о женщине с обычной судьбой, но наделенной даром Высокой Поэзии. О женщине, которую можно смело ставить в один ряд с Цветаевой и Ахматовой, потому что ее стихи, как и их, будут всегда. И еще потому, что почти каждое стихотворение этой женщины мгновенно западает в сердце и остается там. Я говорю о В.М. Тушновой…
Она родилась в Казани в семье профессора медицины его жены, Александры, выпускницы Высших женских Бестужевских курсов в Москве. В семье царил жесткий патриархальный уклад: слово отца было законом для всех и вопреки его воле ничего не могло произойти. Но…Отец не одобрял лит. фокусов, никогда бы не потерпел ничего подобного в своей семье. И все-таки Вероника с детства писала стихи, никому в этом не признаваясь. Наверное, это были обычные правильные строки, но без них она не жила. А чуть позже так вспоминала свое детство:
« ... перед глазами
Старинный пыльный пригород Казани,
Дом в три окошка, где отец мой рос,
А в окнах - шапки огненной герани
(В слободке не выращивали роз)».
Это об Адмиралтейской слободе - одном из старинных уголков города.
«Не знаю, была ли она счастлива в жизни хотя бы час.О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему. Она из всего делала счастье…» - сказала, вспоминая о ней, её близкая подруга Н.И. Катаева-Лыткина.
Как это понимать – ни минуты счастья в жизни, каждую минуту которой она превращала в счастье? Но в этом удивительном даре – исступленно любить жизнь во всех ее проявлениях и радоваться даже пустяку – вся Вероника Тушнова. Возможно, она предчувствовала, что недолго пробудет на этой земле.
До революции семья жила вполне благополучно, а затем мир рухнул. Первые детские воспоминания Вероники: «мама укрывается со мной в подвале от обстрела, а вокруг всё грохочет и горит. Гражданская война, тиф, кругом разруха и смерть, холод, на улице куда теплей, чем дома, голод, о корке хлеба – первая мечта. А далее весьма скромная жизнь на одну папину зарплату, что нашего счастья отнюдь не губило.
Я помню все мамины новые платья
и я понимаю, как мало их было.
Я помню в рассохшемся старом буфете
набор разношерстных тарелок и чашек,
мне дороги вещи почтенные эти
и жизнь, не терпящая барских замашек».
Редкие люди способны безропотно переносить подобные тяготы. Не счесть воспоминаний о невыносимых днях, беспросветно-тяжелой работе, адовых условиях жизни в перенаселенной коммуналке. Вероника воспринимала жизнь по-другому: «Она любила бегать босой по росе, лежать в траве на косогоре, усыпанном ромашками, следить за спешащими куда-то облаками и ловить в ладони лучики солнца. Деревья её бессловесные братья, она слышит, как бьётся их сердце простое, как соки пульсируют в почках тугих. А цветы смотрят на неё дружелюбно и кротко и говорят с ней голубыми, чуть слышными голосками, они так красивы и нежны, потому что цветы – это стихи земли. И она здесь совсем не чужая, она с ними одной крови и потому всё слышит как зяблик ссорится с женой и видит труд муравьёв, и птичьи новоселья, и любопытных белок беготню. Это её стихия и ее стихи.
«Люблю я всё, что плещется, струится,
рождается, меняется, растёт,
и старится, и смерти не боится…
Не выношу безжизненных красот!»
Одаренная во всех отношениях, Вероника посещает курсы живописи, учится в школе с углубленным изучением иностранных языков и, конечно же, пишет стихи. То, что девочка невероятно талантлива, отмечали абсолютно все. Но по «совету» (читай – приказанию) отца она поступила на мед. факультет Казанского университета. Профессию врача отец считал единственным достойным занятием для человека. Почему-то считается, что институт Вероника не закончила – ушла после IV курса. Но в автобиографии черным по белому написано: «В 1936 г. переехала в Ленинград, получила диплом врача, по специальности не работала…»
Не работала не потому, что всецело отдалась лит. творчеству, а потому, что примерно в это самое время вышла замуж и родила дочь Наташу. Избранником Вероники стал известный врач Ю.Розинский. Но семейной жизни, как и лит. творчеству – в 1941 г. Вероника все-таки поступила в Литинститут – помешала война.Она эвакуировалась с маленькой дочерью и больной матерью (отец к тому времени уже скончался) в Казань, ее муж ушел на фронт. Неустроенный военный быт, ночные дежурства, «ни весточки о милом человеке». Но Вероника Михайловна была не просто врачом, она душу вкладывала в каждого своего пациента, не думала о себе, обостренно ощущала чужую боль и писала:
«Он жить не будет.
Так сказал хирург.
Но нам нельзя не верить в чудеса,
и я отогреваю пальцы рук…
Минута… десять… двадцать…полчаса…»
Через какое-то время вместе с матерью и дочерью перебираются в Москву, но это мало что меняет в ее жизни: работа в госпитале, дежурства, полуголодный и холодный военный быт, полная неизвестность о судьбе мужа… Именно в Москве она познакомилась и на всю жизнь подружилась с Н.И. Катаевой-Лыткиной, которая была начинающим хирургом. Вероника была палатным ординатором, занималась гистологией и даже писала диссертацию на эту тему. Надежда Ивановна вспоминала:«Вероника была потрясающе красива! Все мгновенно влюблялись в неё. В госпитале слыла главной утешительницей. Могла вдохнуть жизнь даже в безнадёжных больных. Бескорыстно помогала всем, чем могла. Мы даже по возможности старались освободить её от работы, потому что в ней очень нуждались раненые. Вероника просто жила человеческой судьбой. Из всего пережитого рождались стихи…
«Я за годы войны
побывала во всех городах,
потому что вот тот
из Тбилиси, а тот из Орла,
потому что у этого мать
в Бухаре умерла.
Кто-то пишет в Москву.
У кого-то в Армении дочь.
И чужую тоску
я баюкаю каждую ночь…»
«Каждую минуту она что-то сочиняла. Часто её находили пишущей в какой-нибудь маленькой комнатушке. Привозили раненых, нужно было идти. Но, едва выпадало свободное время, она снова погружалась в свой поэтический мир. Тем не менее, позже, спустя годы, она долго не решалась выбрать дорогу в литературу как единственную».
Но жажда творчества была сильнее ее. Вопреки всем доводам рассудка, дальнейшая жизнь В.Тушновой оказалась неразрывно связанной с поэзией. И стихи ее – предельно искренни, лишены надуманности, красивости, лишнего пафоса – всего того, чем грешила почти вся послевоенная советская литература. Порой ее стихи больше похожи на дневниковые записи. Только из них становится известно, что муж не вернулся к ней с фронта – оставил семью. Но подрастала похожая на него дочь, и из-под пера поэтессы лились грустные строки, перемешанные с надеждой: «Ты придёшь, конечно, ты придёшь, в этот дом, где наш ребёнок вырос».
И самое, пожалуй, известное стихотворение Вероники тоже было написано в те годы:
Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придёшь совсем внезапно.
А ты придёшь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трёх человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
Трамвай, метро – не знаю, что там.
И вьюга заметет пути
На дальних подступах к воротам.
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счётчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно всё отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери».
Он вернулся, но совсем не так, как ей мечталось все эти годы. Просто пришел больным, почти умирающим человеком. Ни о какой любви и речи не было, но она не отреклась, приняла, выхаживала…
«Здесь меня все осуждают, но я не могу иначе. Всё же он - отец моей дочери», - сказала она как-то Е. Ольшанской, одной из своих приятельниц. Отец ее дочери поступка жены не оценил и снова ушел. На сей раз – окончательно. Конечно же, она переживала и… укоряла во всем себя:
«Я не люблю себя такой.
Не нравлюсь я себе, не нравлюсь.
Я потеряла свой покой,
С обидою никак не справлюсь…»
Несколько лет спустя Вероника Михайловна вторично вышла замуж – за физика Ю.Тимофеева. Но тут уже – глухая стена: ни стихов, ни воспоминаний, родственники не желают открывать семейные тайны – и это их святое право. Тем более, что и этот брак завершился разводом: союз с талантливой женщиной – тяжкое испытание для любого мужчины, исключений из этого правила почти не бывает.
Друзья были менее сдержаны.
«У Вероники - красота жгуче-южная, азиатская (скорее персидского, чем татарского типа)» (Л.Аннинский)
«Ошеломляюще красива» (М.Соболь)
«Красивая, черноволосая женщина с печальными глазами (за характерную и непривычную среднерусскому глазу красоту ее называли смеясь «восточной красавицей»)»
«Вероника была потрясающе красива! Все мгновенно влюблялись в неё… О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему.» (Н.И. Катаева-Лыткина)
«У моего стола присаживалась В.Тушнова. От нее заманчиво пахло хорошими духами, и как ожившая Галатея, она опускала скульптурные веки…» (О.В.Ивинская «Годы с Б.Пастернаком: В плену времени»)
Но это – только фасад, а что за ним скрывалось, так и оставалось до последнего времени тайной за семью печатями. О Тушновой не сохранилось столько воспоминаний, сколько об Ахматовой и Цветаевой, она не стала классиком при жизни, памятником себе самой. У нее не было мужа – гениального поэта, расстрелянного большевиками, не было сына долгие годы проведшего в страшных сталинских лагерях только за свою фамилию. Она не эмигрировала из России и не возвращалась в нее, она не покончила с собой. Она была просто очень красивой и очень талантливой женщиной с самой обычной судьбой. А в России не любят признавать просто поэтов, предпочитают тех, над головами которых явственно виден мученический венец.
Ее не травили, как Пастернака или ту же Ахматову. Ее просто не замечали – или замечали со снисходительным сожалением. В 1945 г. издательство «Молодая гвардия» выпустило поэтический ее сборник «Первая книга». Критика встретила ее гробовым молчанием. Немудрено, что второй сборник – «Пути-дороги» - появился лишь через 10 лет, в 1954 г., и только под сильным нажимом друзей.
В.Тушнова вообще все это 10-летие молчания много и упорно работала: рецензентом в издательстве «Художественная Литература», очеркистом в газете, переводила с подстрочников Р.Тагора, причем великолепно делала это, поскольку была лириком, «по самой своей строчечной сути», как говорила она сама. Но приговор сборнику «Пути-дороги» был настолько же суров, насколько несправедлив: «Автор не приобрел своего творческого лица, не нашел своего голоса».
В переводе с эзоповского языка тогдашних лит. критиков это означало, что Тушнова вместо того, чтобы «петь про паровоз», тяготела к интимной, лирической поэзии. А такие упадническо-салонные настроения в советской литературе, мягко говоря, не поощрялись.
Тушнова окончательно отказалась от медицины, работала в литературе, но она была, как бы сейчас сказали, «нетусовочной» поэтессой, да и до оттепели 60-х годов оставалось еще несколько лет. Да и кого в нелегкие 50-е интересовали любовные переживания? Тем более, что их тогда у Вероники и не было: она по-прежнему заботилась о больной матери, одна растила дочь…
«Вокруг меня как будто бы ограда
чужих надежд, любви, чужого счастья…
Как странно - всё без моего участья.
Как странно - никому меня не надо
Как странно - я со всем живым в разлуке…»
Любовь пришла к ней тогда, когда она уже ее и не ждала. Писатель и поэт А.Яшин, женатый, не слишком удачливый в личной жизни, переживавший яростные нападки – чтобы не сказать травлю – после публикации вполне невинного рассказа «Рычаги», о котором сейчас вообще мало кто знает. И Вероника привычно рванулась помогать: отогревать, поддерживать, согревать его «пасмурную душу», возвращать к жизни. О любви вначале и речи не было.
«Помнишь первую осень,
Когда ты ко мне постучал?
Обнимал мои плечи,
Гладил волосы мне
И… молчал.
Я боялась тебя,
Я к тебе привыкала с трудом…»
Немудрено: Яшин панически боялся огласки, боялся, что обо всем узнает жена, боялся осуждения окружающих. Не говоря о том, что характер у него был очень тяжелый. Когда ему и Веронике удавалось выкроить немного времени, они ездили в лес, бродили там целыми днями, ночевали в охотничьих сторожках. Но когда возвращались в Москву, Яшин просил свою возлюбленную выйти за 2-3 остановки. Не сам выходил – ее просил. И она – подчинялась. Как всегда и во всем…
«Ты лгать просил…
Как помнишь, и во лжи
Ни разу я тебе не отказала…»
Горше всего было то, что Яшин – поэт! – был патологически скуп на нежные слова. А без них Вероника задыхалась в полном смысле этого слова: «Как тревожно, милый, как страшно, как боюсь твоей немоты…»
Оставались ее собственные стихи, в которых она говорила со своим любимым, ничего не тая. Выпущенная в 1958 г. книга «Память сердца» была уже чисто лирической. И замечания критиков уже мало волновали Веронику Михайловну – ей достаточно было возможности выплеснуть свое взаимное, но все-таки не до конца разделенное чувство. В 1961 г. вышел сборник «Второе дыхание» - тоже любовная лирика. Запретить это было невозможно, не заметить – нельзя. Можно было только сделать вид, что это – не поэзия, а способ самовыражения, утоление тщеславия. Что ж, каждый, как правило, судит по себе…
«Любовь на свете есть!
Единственная - в счастье и в печали,
В болезни и здоровии - одна,
Такая же в конце, как и в начале,
Которой даже старость не страшна.
Не на песке построенное зданье,
Не выдумка досужая, она
Пожизненное первое свиданье,
Безветрие и гроз чередование!
Сто тысяч раз встающая волна!»
Но нет ничего тайного, что не стало бы явным, да и лит. круг, к которому они оба принадлежали, был слишком узок. Сохранить отношения в тайне не получилось. Друзья осуждали обоих, Тушновой в спину шипели «разлучница», в семье Яшина происходила самая настоящая трагедия. Разрыв был предопределен и неизбежен. Не забудем, дело происходило не в наше время, когда романы вспыхивают и гаснут, вызывая лишь вялый интерес у бульварных изданий. Вот тогда-то и появились строки, которые до сих пор вызывают слезы:
«Знаешь ли ты, что такое горе?
Когда тугою петлею на горле…
Когда на сердце – глыбою в тонну,
Когда нельзя – ни слезы, ни стона…»
Но уже в последней книге «Сто часов счастья» поэтесса позволяет себе выплеснуть всю боль, все отчаяние, потому что знает:
«Только жизнь у меня – короткая,
Только твердо и горько верю:
Не любил ты свою находку,
Полюбишь – потерю».
Напророчила. Именно так все и произошло, только еще страшнее и трагичнее. Свою последнюю книгу Вероника писала, будучи уже тяжело и безнадежно больной. Писала дома, чаще – в сменяющих друг друга больницах. И в редких перерывах, когда отпускала боль и не отупляли лекарства, описала все горести и радости настоящей Любви, поднимаясь в этих описаниях до почти недосягаемых высот:
«Сто часов счастья…
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блёстке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и берёзки…
…Ворожила над ним, колдовала…
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье своё добывала…»
Однажды Яшин навестил ее в больнице. Случилось так, что этот визит совпал с приходом поэта М.Соболя, давно дружившего с Вероникой. Он до конца своих дней не смог забыть картину этого свидания, так она его потрясла: Больше она никогда не увидела своего любимого. Запретила пускать его к ней, хотела, чтобы запомнил ее живой красавицей, какой она была во время их такой короткой и такой горькой любви. И уже на пороге Вечности попросила - впервые:
«Я стою у открытой двери,
я прощаюсь, я ухожу.
Ни во что уже не поверю,—
всё равно напиши, прошу!
Чтоб не мучиться поздней жалостью,
от которой спасенья нет,
напиши мне письмо, пожалуйста,
вперед на тысячу лет.
Не на будущее,
так за прошлое,
за упокой души,
напиши обо мне хорошее.
Я уже умерла. Напиши!»
Умерла В.М. Тушнова, когда едва исполнилось 50 лет.
«Неразрешимого не разрешить, неисцелимого не исцелить...».
А исцелиться от своей любви, судя по ее стихам, Вероника Михайловна не могла. Могла только умереть. Ее смерть по-настоящему потрясла А.Яшина, который, как и большинство мужчин, старался не думать о плохом, уговаривал себя, что все обойдется. Не обошлось.
«Думалось, всё навечно,
Как воздух, вода, свет:
Веры её беспечной,
Силы её сердечной
Хватит на сотню лет.
С горем не в силах справится,
В голос реву,
Зову…»
Мало кто знает, что стихотворение Б.Окуджавы «Эта женщина в окне…» было посвящено В.Тушновой и ее горькой и прекрасной любви. Именно А.Яшин дал рекомендацию в СП Б.Окуджаве. О судьбы, судьбы человеческие, кто вас выдумывает?
У людей творческих, как правило, если не трагическая, то несчастная судьба. И любовь - либо не разделенная, либо преодолевающая неимоверные трудности. Было бы иначе – не было бы, наверное, творчества.
А.Яшин пережил Веронику на 3 года в холодной тоске и физических мучениях. Диагноз, поставленный ему врачами за год до смерти звучал точно так же... Все совсем не как в сказке: они жили недолго, несчастливо и умерли от одной и той же болезни после того, как расстались. Вероника не желала своему любимому такой судьбы. Она просила другого:
«Я прощаюсь с тобой у последней черты.
С настоящей любовью, может, встретишься ты.
Пусть иная, родная, та, с которою - рай,
все равно заклинаю: вспоминай! вспоминай!
Вспоминай меня, если хрустнет утренний лед,
если вдруг в поднебесье прогремит самолет,
если вихрь закурчавит душных туч пелену,
если пес заскучает, заскулит на луну,
если рыжие стаи закружит листопад,
если за полночь ставни застучат невпопад,
если утром белесым закричат петухи,
вспоминай мои слезы, губы, руки, стихи...
Позабыть не старайся, прочь из сердца гоня,
не старайся, не майся –
слишком много меня!»
В.М. Тушнова похоронена в Москве на Ваганьковском кладбище. И об этом – мало кому известно. Россия слишком богата талантами и может позволить себе роскошь большинство из них – забывать. Грустный парадокс заключается в том, что очень многие ее стихи стали песнями – любимыми, сверхпопулярными. Но знают не автора слов, а тех, кто их исполняет, причем подгоняет под себя, безжалостно корежа первоисточник. Мертвые ведь возражать не будут…
Светлана Бестужева-Лада
***
"Тушнову по-настоящему стали знать именно после этой книги ("Лирика"), хотя ее любили и после первого сборника, вышедшего в 1945 г., так назывался - «Первая книга». 9 лет спустя, в 1954-м (уже ей было 43), вышла вторая, упрочила ее репутацию, но именно с лирического сборника 1963 г. она какое-то особое место себе отвоевала. Удивительно ее место в русской лирике. И вот ради этого удивительного места стоит поговорить о ней, о женской поэзии в целом. Мы ведь еще о женской поэзии пока почти не говорили. Ну, об Ахматовой говорили, конечно. Вот как раз Ю.Кузнецов - такой главный мачо и, рискну сказать, главный сексист в русской литературе, сказал, что поэзия женская бывает 3-х видов: рукоделие - Ахматова, истерия - Цветаева и безликость - все остальные. Это сказано грубо и, в общем, неверно. Есть еще несколько вариантов. Есть, например, Б.Ахмадулина, которая в 1962 г., 25-ти лет отроду, выпустила свою первую книгу и тут же стала довольно известной. Но Ахматова эти стихи не полюбила, да грех сказать, в общем, и я не фанат их, простите, что ставлю себя с Ахматовой в один ряд. Меня в них несколько напрягает кокетство, манерность, хотя ранняя Ахмадулина была очень проста и наивна, и в чем-то трогательна.
А есть тип О.Берггольц - это такая суровая нить, поэзия чрезвычайно непосредственная, корявая иногда нарочито, с довольно небрежными рифмами, с очень страшными реалиями, и любовь там всегда страшная, кровавая. Поэзия - не зря же, собственно, Слуцкий посвятил Берггольц стихи, где говорит о бабах - поэзия не женская, поэзия русской бабы, прожившей страшную жизнь. При этом, конечно, и утонченная, и культурная, но, ничего не сделаешь, суровая. А вот Тушнова - это, мне кажется, единственный случай в русской литературе и, во всяком случае, в советской, когда женская поэзия лишена эмоционального перехлеста. Близка Тушнова, пожалуй, только к М.Петровых, но она, если угодно, слишком сдержанна и жизнь она прожила такую потаенную. Она, конечно, не позволяет себе той силы чувства, которая у Тушновой есть. Это сила чувства, но это не истерика, это поэзия человека, который как-то раз и навсегда осознал свою избыточность, свою ненужность в мире, свою принципиальную в него невписанность.
Лирическая тема Тушновой - это невостребованное счастье, невостребованный дар. Вот есть женщина. Она, вероятно, была, уже что там говорить, самой красивой женщиной русской литературы, если не считать Алю Эфрон - мой личный идеал красоты, но Аля стихов почти не писала, только иногда переводила. Тушнова действительно красавица, и фотографии ее производят не меньшее впечатление, чем стихи. Она прожила, в общем, довольно ровную для XX в. жизнь, выросла в очень интеллигентной казанской семье, была дочерью знаменитого врача, который потом переехал в Ленинград, а оттуда - в Москву. Под влиянием отца, по его настоянию она получила сначала мед. образование, благодаря этому всю войну проработала в госпиталях, а потом поступила по совету В.Инбер в Литинститут, который не успела окончить из-за войны.
Печататься начала уже пусть после 25-ти, но сразу успешно, хвалили ее, никогда не прорабатывали и никогда она не знала репрессий. В общем, благополучная, на первый взгляд, судьба. Но при этом 2 неудачных брака, оба довольно тяжело распадались, и при этом главная любовь ее жизни - А.Яшин, который имел 4-х детей, не уходил из семьи, красавец и храбрец Яшин, автор «Рычагов», о которых мы говорили, сам замечательный поэт и прозаик, которого за «Рычаги» и «Вологодскую свадьбу» нещадно избили в прессе, человек невероятной притягательности и храбрости. 10 лет продолжалась их тайная любовь, закончилась она в 1965-м, когда Тушнова умерла от рака, а 3 года спустя от рака умер и Яшин, тоже совсем еще не старым человеком. И вот это счастье, которое, как она сама пишет, намывалось по крупицам, эта любовь, которая существовала под запретом, это и есть главная тема ее настоящей лирики.
Вот всегда есть ощущение: столько всего человеку дано, и так никто не хочет и не умеет этим воспользоваться. Я боюсь, что она действительно со своей универсальной одаренностью, со своей замечательной способностью быть счастливой в любых обстоятельствах, она действительно была как-то не по эпохе.
Женщина она была слишком яркая и светская, чтобы в советское время, так сказать, по-человечески вписаться, потому что нет в ней ни ахматовской, ни цветаевской внутренней стали. Она слишком человек, и стихи ее - человеческие. Именно поэтому она находится вне советского мейнстрима. У нее всегда есть самоощущение человека, который вот принес себя в дар, а этот дар не приняли. И это есть в большинстве ее стихотворений, и, как ни горько, ей все время приходится умолять, чтобы ей разрешили быть. Я не беру сейчас ее военные стихи и госпитальные - довольно обыкновенные, ничего там нет, по-моему, особенного. Ну, что там говорить, стихи как стихи. А настоящая Тушнова в своей любовной лирике, главная тема которой - именно невостребованность, такого в русской поэзии еще не было. Вот посмотрим, я люблю ее вообще цитировать, и всегда какая-то... читателя всегда прошибает слеза:
Много счастья и много печалей на свете,
а рассветы прекрасны, а ночи глухи...
Незаконной любви незаконные дети,
во грехе родились они - эти стихи.
Так уж вышло, а я ни о чем не жалею,
трачу, трачу без удержу душу свою...
Мне они всех рожденных когда–то милее,
оттого что я в каждом тебя узнаю.
Я предвижу заране их трудную участь,
дождь и холод у запертых глухо дверей,
я заране их долгой бездомностью мучусь,
я люблю их - кровиночки жизни моей.
Все равно не жалею.
Мне некогда каяться.
Догорай, мое сердце, боли, холодей,-
пусть их больше от нашего счастья останется,
перебьются! Земля не без добрых людей!
Вот этот финал - очень хороший, потому что здесь стихи сравниваются с сиротами, которых выпускают в бездомное странствование, и какой горечью, какой насмешкой звучат эти слова: «земля не без добрых людей» - ну подадут, да? Всегда ощущение, что счастье - это крупица, которую дают в порядке подаяния, в порядке особого снисхождения. И это тоже очень для Тушновой характерно.
Но самый знаменитый текст, конечно - «Сто часов счастья», который Пугачева называла долго своей визитной карточкой. Кстати говоря, ведь именно Пугачева сделала Тушнову всенародно знаменитой, потому что, вот сейчас я подумал, ведь лирический образ Пугачевой, он, наверное, каким-то образом взят, списан с тушновской лирической героини. Могу сказать, почему. Я когда-то Пугачеву спросил, почему она из всех блестящих ровесниц единственная получила такую славу. Она говорит: «Наверное, по мне было видно, что я в случае чего обойдусь. По мне было видно, что мне это не очень надо, что если вот будет не по-моему, то я вообще это все отшвырну и дальше пойду».
Да, это было видно. А это тушновская позиция, потому что «обойдусь» - это и есть до некоторой степени главный слоган ее лирической героини. Она не требует, не настаивает - она принимает участь. Но она, конечно, дает понять, что бывает с человеком, который от нее отказался. Ну все помнят, да?
И это «спасибо», конечно, звучит тоже довольно издевательски, потому что гордое очень стихотворение, это 1962 г. Для сравнения, можно вспомнить Друнину - тоже человека с военным опытом, но, правда, не медицинским, а гораздо более горьким, и не госпитальным, а боевым. Вот у Друниной все-таки женщина заявляет свои права гораздо жестче: она воюет и в любовных стихах, а Тушнова не воюет никогда, вот это очень интересно. У нее есть такая история знаменитая:
Ну что же, можешь покинуть,
можешь со мной расстаться,-
из моего богатства
ничего другой не отдастся.
Не в твоей это власти,
как было, так все и будет.
От моего злосчастья
счастья ей не прибудет.
Ни любви ей, ни ласки
не добавится ни крупицы!
Не удастся тебе, не удастся
душой моей откупиться.
Напрасно стараться будешь:
нет любви не добудешь,
есть любовь - не забудешь,
только счастье загубишь.
Рыжей глиной засыплешь,
за упокой выпьешь...
Домой воротишься - пусто,
из дому выйдешь - пусто,
в сердце заглянешь - пусто,
на веки веков - пусто!
Вот это очень простые, гордые, я бы сказал, мужественные стихи, если бы они не были такими женственными. Конечно, вот что обаятельно в тушновской лирической героине - она никогда не женщина-вамп. Женщина-вамп, или fatale, роковая женщина - та, которая не знает, чего она хочет, та, которая мужчину принципиально мучает все время. И, может быть, если бы вот такая встретилась Яшину, может быть, он к ней и ушел для того, чтобы погибнуть точно совершенно. А Тушнова, она очень деликатная героиня, она и счастья просит как в самой знаменитой авторской песне на ее стихи у Дулова:
Ну, пожалуйста, пожалуйста,
в самолет меня возьми,
на усталость мне пожалуйся,
на плече моем усни.
Руку дай, сводя по лесенке,
на другом краю земли,
где встают, как счастья вестники,
горы дымные вдали...
[Ну, пожалуйста, в угоду мне,
не тревожься ни о чем,
тихой ночью сердце города
отопри своим ключом.
Хорошо, наверно, ночью там,-
темнота и тишина.
Мы с тобой в подвале сводчатом
выпьем местного вина.]
Выпьем мы за счастье трудное,
за дорогу без конца,
за слепые, безрассудные,
неподсудные сердца...
[Побредем по сонным дворикам,
по безлюдным площадям,
улыбаться будем дворникам,
будто найденным друзьям.
Под платанами поблекшими
будем листьями шуршать,
будем добрыми, хорошими,
будем слушать осень позднюю,
радоваться и дышать!]
Вот эта интонация, поразительно простая и трогательная, ее больше тоже в советской поэзии почти нет, потому что это интонация, надо сказать, здорового человека, здорового, самодостаточного, который ни на чем не настаивает, ничего не требует, если просит, то без надрыва. И вообще, отсутствие надрыва в тушновской лирике, наверное, самая привлекательная черта. И она показала, каким образом можно быть в Советском Союзе хорошим поэтом. Единственное, что надо соблюдать, - это достоинство. И вот этого достоинства в ней необыкновенно много. Я даже могу сказать, чей поэт Тушнова. То есть, у каждого есть свой женский тип. Один - который обожает Ахматову - замечательно у Сорокина этот тип описан. Есть свой женский тип, который все делает и пишет через тире - цветаевский тип, очень невыносимый, очень тяжелый. А есть и тушновский - пожалуй, вот это женщины, которые, прежде всего, состоялись профессионально, поэтому в личной жизни их отличает и большая уверенность, и какое-то большее спокойствие.
Что привлекательно в профессиональной состоятельности? Стихи ведь, кстати, действительно, очень профессиональные: расчетливо построенные - тут не надо бить, не надо давить коленом на слезные железы, тут человек аккуратно работает, но это, тем не менее, действует совершенно неотразимо. И вот она стала любимой героиней таких советских сильных женщин, каких довольно много расплодилось в искусстве 70-х годов. Это героини «Москвы слезам не верит», ну, скажем, «Старых стен» или «Странные женщины», это героини, которые самодостаточны. Вообще, надо сказать, что самодостаточность в женской поэзии - это величайшая редкость, да надо сказать, что и в мужской. Поэтому произведения Тушновой до сих пор воспринимаются как символ удачно прожитой советской жизни, притом, что она прожила чуть больше 50-ти лет и страшно страдала в последние лет 8, действительно, от любви трагической. Но ведь это счастливая любовь, при всем притом, потому что, кого в Советском Союзе не смогли унизить, того и не победили - в этом ее великий урок.
Но, конечно, нельзя не назвать и два главных муз. хита, которые не только Тушновой, но и Пугачевой принесли славу - это «А знаешь, все еще будет!..» и, уж конечно, «Не отрекаются любя...». Не все знают, что это стихотворение «Не отрекаются любя...», оно сравнительно раннее, оно не из позднего цикла. А музыку М.Минков вообще написал в середине 70-х, но тогда эту песню никто не заметил. Заметили, когда ее спела Пугачева. Мы слышим ее с пугачевскими интонациями, а почему это так получилось? Потому что мы слышим в этой песне, что вот когда она говорит: «Не отрекаются любя. // Ведь жизнь кончается не завтра. // Я перестану ждать тебя, // А ты придешь совсем внезапно», - мы вот по самой интонации, мы вот по самой интонации этой песни чувствуем, конечно, героиня очень любит героя, но если он не придет, она рук на себя не наложит, вообще ничего особенного не случится. Перебьемся. И вот это, мне кажется, и есть главный рецепт русского счастья.
Дмитрий Быков
https://vk.com/dlbykov?w=wall-2048479_78309%2Fall
Кроме всего прочего, в первом повествовании мое внимание привлекла фраза: “Мало кто знает, что стихотворение Б.Окуджавы «Эта женщина в окне…» было посвящено В.Тушновой и ее горькой и прекрасной любви”.
К сожалению, я не нашла пока еще доп. свидетельств этому факту. А ведь в этом случае песня зазвучала бы для меня несколько иначе. Она была написана в 1985 г. к фильму «Законный брак» (1985), а затем использовалась в фильме «Эта женщина в окне» (1993), и в ней явная перекличка с «Любовь и разлука», написанной примерно в то же время. Но это не мешает ей быть посвященной В.Тушновой, хотя, вероятнее, конечно, – Н.Горленко. Учитывая сходство ситуаций, в общем, это, наверное, не очень и важно, им обеим. Выбор между двумя дорогами, которые «не сольются никогда» – «прекрасной, на напрасной» дорогой мечты и «натруживающей ноги» дорогой долга, дорогой реальности. Есть люди, для которых однозначный выбор практически невозможен, и эти две дороги, остаются «неизменно впереди».
Еще спорное место есть в моем сообщении – дата рождения. Есть разночтения в годе рождения. Но, вроде, если верить Википедии, доказано, что истинный год – 1911. Дату написала 27 марта, но уже позже поняла, что это по ст. стилю. Менять, пожалуй, не буду, хотя по новому получается – 14 марта.
---------------------------------------------
Прошлой ночью пересмотрела фильм «Законный брак», для которого и была написана песня «Эта женщина в окне…», что удивительным образом совпало с помещением Валентиной впечатлений, очень хороших, очень теплых, об одном из прошлых концертов Песен военных лет. Фильм чудесный, в том 1985 г., наверное, я его только и видела, запомнив, главным образом, конец, когда, так сложилось, герои и проститься толком не успели перед уходом на фронт, и чудесную улыбку Н.Белохвостиковой. Там звучит еще «После дождичка небеса просторны», которую исполняют сами Б.Окуджава и Н.Горенко, в поезде. Песня «Эта женщина в окне…» имеет еще одно название – «Танго военных лет», и смысл ее гораздо глубже, чем представлялось, он более многоплановый, и вопрос выбора между долгом и мечтой решается здесь более однозначно, да он даже и не стоит, потому что война. Это та жестокая дорога, которая всерьез. Но та, что прекрасна, что бередит душу, неизменно присутствует рядом, от нее никуда не денешься, и хочется верить, что она не напрасна.
Я не снимаю вопроса о посвящении песни В.Тушновой. Человек, так считающий, вероятно, имеет для этого основания. Тем более, что война прошлась и по судьбе Тушновой. «Две дороги» впервые Окуджава и Горенко исполнили вместе, да еще и под аккомпанемент И.Шварца, и, возможно, это результат их совместного творчества, отсюда и вероятность посвящения кому-то третьему.
Удивительны все-таки песни Окуджавы, сколько всего в них можно найти, сколько смыслов и перекличек. Как-то так в их пространстве и живем.
Сообщение отредактировал Ольга_М - Четверг, 30 Мар 2017, 00:44 |
| |
| |
