| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 29 Май 2018, 15:26 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 6948
Статус: Offline | МАРИЯ АНДРЕЕВНА ПРОТАСОВА
(16.03. 1793 - 17.03. 1823)
рис. В.А Жуковского. 1811
В замужестве Мойер - дочь сводной сестры В.А. Жуковского Е.А. Протасовой, жена профессора Дерптского университета И. Мойера.
Жуковский долгие годы был влюблён в Марию и безуспешно добивался брака с ней. Мария была старшей дочерью в семье тульского губернского предводителя дворянства А.И. Протасова и его супруги Екатерины Афанасьевны, урождённой Буниной.
Андрей Иванович умер в 1805 г., оставив после себя большие карточные долги. Все имения были проданы и его вдова с двумя дочерьми - Марией и Александрой уехала в Белёв, где сняла особняк на Крутиковой ул., рядом с домом, который строил для себя Жуковский.
Екатерина Афанасьевна была стеснена в средствах и не могла нанять учителей. Летом 1805 г. она просила своего брата стать преподавателем её дочерей. Планы обучения было доверено составить ему самому. Считая, что этот опыт принесёт пользу и ему, Жуковский с энтузиазмом взялся за дело. Его программа, в которую входили изучение теология, философия, нравственность, история, география, эстетика и изящная словесность, увлекла учениц: они читали библию и назидательную литературу, то есть,в детское чтение Маши входили contes moraux - «моральные сказки», развивавшие её чувствительность и направлявшие душу к добродетели.
Мать почти всегда присутствовала на уроках и нередко досадовала на дочерей, особенно от ее придирок страдала Маша. В своём дневнике Жуковский специально для Екатерины Афанасьевны сделал следующую запись: «Тяжело и несносно смотреть на то, что Машенька беспрестанно плачет; и от кого же? От вас, своей матери! Вы её любите, в этом я не сомневаюсь. Но я не понимаю любви вашей, которая мучит и терзает. Обыкновенная брань за безделицу. Но какая ж брань? Самая тяжёлая и чувствительная! Вы хотите отучить её от слёз; сперва отучитесь от брани…»
Маша, в отличие от сестры, считалась некрасивой, по характеру была спокойной и замкнутой. Мать с ней была излишне строга, и та чувствовала себя одинокой. Наибольшее влияние из близких людей на Машу оказали мать и её дядя и учитель. Девушка была глубоко религиозна и верила, что в человеческой жизни есть смысл только потому, что существует будущая вечная жизнь. Жизненные испытания она принимала без жалоб, ища и находя в этом счастье. Александра удивлялась способности Марии превращать в поэзию самые обыденные жизненные обязанности и «распространять вокруг себя аромат благоухающего благочестия».
Учебные занятия прерывались на время, когда Протасовы уезжали гостить к родственникам. 9 июля 1805 г., оставшись один в Белёве, Жуковский делает в дневнике запись: «можно ли быть влюблённым в ребёнка?», признаёт, что любит Машу, надеется впоследствии связать свою судьбу с ней: «Я был бы с нею счастлив конечно! Она умна, чувствительна, она узнала бы цену семейственного счастия и не захотела бы светской рассеянности…» и опасается противодействия родных, а более всех - Екатерины Афанасьевны.
С течением времени скрывать чувства, которые он испытывал к Маше, Василию Андреевичу становилось всё сложнее. Летом 1807 г. он объяснился со старшей Протасовой, и его опасения подтвердились: сестра строго придерживалась религиозных правил и считала родство слишком близким для заключения брака. Кроме того, по мнению Екатерины Афанасьевны, дочь её была ещё очень молода. Для Жуковского начались долгие годы борьбы за счастье. Осенью он уехал в Москву, чтобы работать над изданием «Вестника Европы». В февральском номере (1808) журнала опубликовал аллегорическую повесть «Три сестры (Видение Минваны)», написанную ко дню рождения Маши.
Летом 1810 г. Протасова решила переехать в своё имение Муратово. Так как в селе не было господского дома, Жуковский, живший в Мишенском, вызвался построить его. В Муратове сам выбрал место, сделал чертёж усадьбы и наблюдал за ходом работ. Навещал Протасовых в Муратове и помогал обустроиться в новом доме. Весной 1811 г., чтобы быть ближе, купил дом в деревне Холх, в полуверсте от усадьбы Екатерины Афанасьевны. По соседству располагалось имение Чернь, принадлежавшее А.А. Плещееву, двоюродному брату Маши, с которым познакомился и подружился поэт. Протасовы и Жуковский стали постоянными гостями Плещеевых, в доме которых проводились лит. и театральные вечера.
О том, что Жуковский любит её и собирается сделать предложение, Маша узнала в 1811 г. из письма А.И. Плещеевой. Письмо это увидела мать, Маша упала ей в ноги и клялась никогда не соглашаться на брак с Жуковским, уверяя, что испытывает к нему лишь родственную любовь. Как утверждала Екатерина Афанасьевна, дочь намеревалась просить Василия Андреевича оставить их, но Екатерина Афанасьевна удержала её и впоследствии утверждала, что дочь не влюблена в Жуковского, и что она была бы спокойна, если бы он победил свою страсть. Впервые Василий Андреевич просил руки Марии в январе 1812 г., и Екатерина Афанасьевна решительно отказала, заявив, что по родству эта женитьба невозможна, более того, запретила брату даже упоминать о своих чувствах. В начале Отечественной войны Жуковский вступил в ополчение, 2 августа простился с Протасовыми, и 19 августа отправился из Москвы со своим полком в Бородино. Зимой 1813 г. он побывал в Савинском у И.В. Лопухина, рассказал о своих намерениях в отношении Маши и заручился его поддержкой. Тот пообещал написать Протасовой и уговорить её дать согласие на брак.
В октябре 1813 г. в Холх по приглашению Жуковского приехал его друг А.Воейков. Он надеялся на то, что тот поможет сломить сопротивление Екатерины Афанасьевны. Воейков сумел понравиться Протасовым, помогал Екатерине Афанасьевне по хозяйству делом и советом, стал ухаживать за её младшей дочерью. Тайно от Жуковского прочитал его дневник и написал туда стихотворное послание с обещанием помочь ему и Марии. Выступить же просителем за него Воейков смог бы только после женитьбы на Александре. Он советовал Жуковскому увезти Машу. Александр добивался места в Дерптском университете либо в Казани, А. Тургенев в Петербурге хлопотал за него. В то же время Екатерина Афанасьевна хотела, чтобы младшая дочь осталась после свадьбы в Муратове. Сам Жуковский одно время уговаривал Воейкова остаться в имении Протасовой и даже просил Тургенева употребить всё своё влияние, чтобы тому не давали кафедры. Однако Воейков всё-таки получил место профессора, приехал в марте к Протасовым и тогда же был офиц. объявлен женихом Александры.
Вторично Жуковский сватался в апреле 1814 г., и снова Протасова-старшая отказала ему, к тому же она запретила сводному брату появляться в Муратове. С Машей он переписывался, передавая ей тайно тетради, «синенькие книжки», это были послания в виде дневников. Когда Протасовы уехали в Троицкое, он ехал за ними, обмениваясь письмами с Машей. Жуковский сетовал на то, что скоро они будут разлучены: Екатерина Афанасьевна собиралась поселиться с молодожёнами в Дерпте. Маша отвечала, что они несчастливы и будучи вместе, она обвиняла себя в том, что Жуковский не может писать, и требовала чтобы он работал. Уверяя его, что через несколько лет они будут вместе, просила уехать его в Петербург. Она не только восприняла «философию смирения», но и, в отличие от Василия Андреевича, сумела соединить «смиренное ожидание» и стремление к деятельному образу жизни.
худ. О.Кипренский, 1815.
Жуковский отправился в Чернь, а после в Долбино к Авдотье Киреевской. Она, узнав об отказе Екатерины Афанасьевны, написала той письмо, где просила разрешить Маше выйти за Жуковского. Если же этот брак, как считала Протасова-старшая грешен, Киреевская предлагала сама искупить его, оставив детей и уйдя в монастырь. Перед свадьбой Александры Жуковский продал Холх и передал ей на подарок 11 тыс. руб. Так как жить ему было негде, Екатерина Афанасьевна пригласила его в Муратово. Свадьба состоялась 14 июля 1814 г. Надежды, которые Жуковский возлагал на Воейкова, не оправдались. «Я не сомневаюсь в его дружбе, но теперешний тон его со мною не похож на прежний. Мы с ним живём под одной кровлею и как будто не знаем друг друга», - писал поэт Маше.
30 августа во время празднования своих именин Воейков оскорбил Жуковского, и тот покинул Муратово, переехав в Долбино. В имении Киреевской он переживает небывалый творческий подъем, этот плодотворный период получит название «Долбинская осень» по аналогии с Болдинской осенью Пушкина.
Жуковский не появлялся в Муратове, но вёл переписку с Екатериной Афанасьевной и получил от неё позволение отправиться вместе с ними в Дерпт. В конце года он составляет план будущей жизни, где определяет свои отношения с семьёй Протасовых-Воейковых. Он мечтает жить рядом с ними, снова надеется на то, что брак состоится, что все вместе они поселятся в Муратове. Через некоторое время Протасова передумала и запретила Жуковскому сопровождать их в Дерпт, тогда он добился встречи с сестрой. Как писал он впоследствии Маше, «этот разговор можно назвать холодным толкованием в прозе того, что написано с жаром в стихах».
По его словам, Екатерина Афанасьевна просила его дать время на налаживание отношений с дочерью, так как он их совсем разлучил.
Воейковы и Протасовы переехали в Дерпт в январе 1815 г. В это время в городе был расквартирован 8-й егерский полк, генералы которого посещали лекции Воейкова. Один из них, А.И. Красовский, начал ухаживать за Машей, и Воейков склонял её к браку с ним. Историю сватовства Красовского Маша иронически описала в журнале для А.Киреевской, который позднее переслала ей через Жуковского. Брачным планам Красовского не суждено было осуществиться, в марте 1815 г. он ушёл в поход. Жуковский задержался на некоторое время в Москве и прибыл в Дерпт в марте. Он был потрясён известием о сватовстве Красовского. Под влиянием этого обстоятельства, он решил участвовать в жизни Маши только как родственник. Однако неверие Екатерины Афанасьевны в искренность Жуковского всё изменило.
Живя под одной крышей, Василий Андреевич и Маша практически были лишены возможности видеться наедине. Находясь в соседних комнатах они снова вели тайную переписку, обмениваясь тетрадями-дневниками. Их переписка 1815 г. содержит сведения об одном из важнейших периодов жизни поэта. То, что произошло в Дерпте в 1815 г., повлияло и на всю его последующую жизнь, и на его творчество. Для Марии ситуация осложнялась не только строжайшим надзором матери, но и слежкой Воейкова, поведение которого делало жизнь в его семье невыносимой для свояченицы. Позднее, уже будучи замужем, она писала А.Киреевской-Елагиной в связи с очередным оскорблением, нанесённым ей Воейковым: "... если он выведет меня из себя, то я открою такие вещи, которые справедливы, хотя и неправдоподобны. Одна любовь к Саше заставляла меня молчать, но терпению есть границы. У меня есть ещё письмо Жуковского, в котором он заклинает меня Богом выйти замуж за Красовского или же за Мойера, или за кого-нибудь; просить маменьку позволить ему найти мужа, единственно для того, чтобы избавить меня от Воейкова".
Новый претендент на руку Маши - хирург, профессор университета И.Мойер - понравился всем, кроме Воейкова. Семья Мойера была такой же религиозной, как и семья Протасовых. Он успевал соединять преподавательскую деятельность, занятия медициной и благотворительность. Позднее Мария, говоря о его доброте, вспоминала также доброту Жуковского и сравнивала их обоих с филантропами - героями романа Жанлис «Адель и Теодор». Екатерина Афанасьевна находила в Мойере лишь один недостаток - он не был дворянином. В феврале 1816 г. брак был уже делом решённым, и Жуковский, как он внутренне ни готов был к такому исходу, пережил сильнейшее потрясение. Самой Маше, несмотря на все достоинства жениха, решение о замужестве далось тяжело. Более всех её понимала лишь А.Киреевская, которая не одобряла союза с Мойером и до самого последнего момента надеялась, что Маша сделает выбор в пользу Жуковского.
М.А. Мойер. рис. В.А .Жуковского, 1820
Часть исследователей полагает, что брак Марии Андреевны был счастливым, и что только первые годы его были омрачены отсутствием детей, непривычной для молодой женщины, выросшей в русской барской семье обстановкой, тоской по родине, занятостью и малообщительностью мужа. Сакулин называет этот семейный союз браком по рассудку и полагает, что Мария Андреевна и Жуковский так и не смогли, как хотели оба, преобразовать свою любовь во «влюблённую дружбу» .
Филипп Вигель, побывавший в доме Мойеров и слышавший о Марии Андреевне много задолго до их встречи, в своих воспоминаниях описал впечатления от кратковременного знакомства с супругами: "Смотреть на сей неравный союз было мне нестерпимо; эту кантату, эту элегию, никак не умел я приладить к холодной диссертации. Глядя на госпожу Мойер так я рассуждал сам с собой, кто бы не был осчастливлен её рукой? И как ни один из молодых русских дворян не искал её? Изучая письма Марии Андреевны было видно, что она так и не разлюбила Жуковского и до самой смерти мучилась на медленном огне подавленного чувства".
Под руководством мужа она изучала медицину и помогала больным, работая также в женской тюрьме. По воспоминаниям её дочери, однажды Марию Андреевну случайно заперли вечером в остроге, и она, не желая никого беспокоить, провела ночь в тюрьме. Несмотря на то, что по всеобщему признанию Мойер любил жену, между супругами всё-таки возникали недоразумения. В 1820 г. в их доме поселился бедный студент Карл Зейдлиц, оставшийся без крова и средств к существованию. По словам Марии Андреевны, Зейдлиц очень привязался к ней и вскоре стал называть Mutter Marie (так её звали не только члены семьи, но и жители Дерпта): «Он заслужил мою дружбу, оберегая меня так, как будто я была его настоящей матерью, и я гордилась влиянием, которое оказала на него, потому что когда он попал к нам в дом, то был на плохом пути».
Когда Мария болела после тяжёлых родов, все 3 недели он не отходил от её постели и читал ей старые, известные ему книги. Мойер, по словам жены, не понял её невинных и естественных отношений с Зейдлицем, встревожилась и Екатерина Афанасьевна, опасавшаяся повторения Муратовской истории. Мойер настоял на том, чтобы Зейдлиц покинул их дом, разрешив, однако жене общаться с ним.
18 марта 1823 г. Мария Андреевна, родив мёртвого мальчика, скончалась. Жуковский, который незадолго до этого гостил у Мойеров, и за 10 дней до смерти Марии покинул Дерпт, не успел на её похороны. На ее смерть он написал стихотворение («Ты предо мною стояла тихо…»), позднее названное «9 марта 1823» - последний день, когда он видел её. На ее могиле был установлен крест с распятием, выполненный по эскизу Жуковского с двумя изречениями из Евангелия, которые она любила повторять при жизни. По поводу этой утраты Василию Андреевичу сочувствовали все его друзья. Ф.Вигель спустя много летя писал: «Она была не красавица, разбирая черты её, я находил даже, что она более дурна. Но во всём существе её, в голосе, во взгляде было нечто необъяснимо обвораживающее. С большим умом и сведениями она соединяла необыкновенные скромность и смирение. Ну точно она была как будто не от мира сего».
К.Зейдлиц у могилы М.А. Мойер. 1875.
Жуковский чувствовал себя плохо, работалось плохо, настроение было подавленное. Его друг К.Зейдлиц утверждал, что поэт продолжал любить Марию Андреевну и после её смерти. В 1904 г. были изданы письма Жуковского, Марии Андреевны и Екатерины Афанасьевны Протасовых, хранившиеся в семейном архиве М.В. Беэр (урождённой Елагиной). Сборник получил названия «Уткинского» по месту нахождения архива - в селе Уткине Белёвского уезда Тульской губернии. По мнению редактора сборника, А.Грузинского, изучение эпистолярного наследия Марии раскрывает глубоко интересную картину развития русской женщины. Он имел возможность познакомиться не только с письмами Марии, относившимися к дерптскому периоду, но и с её ранними (с 1806 г.) посланиями из уткинского архива и был в восхищении от их стиля, опубликовал выдержки из них и сожалел, что они не вошли в Уткинский сборник.
П.Сакулин давал им более сдержанную оценку, в то же время он отмечал, что чтение писем наводит на мысль о сходстве их автора и пушкинской Татьяны: Мария была «живой pendant» героини «Евгения Онегина» «и вообще женским типам начала XIX в.». Воспитанница Жуковского, М.Протасова, «типичная Пушкинская Татьяна, может быть более глубокая и мыслящая, более основательно образованная», своеобразно восприняла философию своего учителя, увлекшись её «мистически-религиозной» стороной.
https://peoplelife.ru/234255_4
Я готов всем пожертвовать, чтобы спасти первого для России поэта
Летом 1825 г., когда Пушкин находился в михайловской ссылке, между ним и наставником и другом В.А. Жуковским возникла оживленная переписка. В своем письме от 20 апреля 1825 г. из Петербурга в Михайловское Василий Андреевич вновь проявляет трогательную заботу о поэте. В нем он пишет: "Мой милый друг, прошу тебя отвечать как можно скорее на это письмо, но отвечай человечески, а не сумасбродно. Я услышал от твоего брата и от твоей матери, что ты болен: правда ли это? Правда ли, что у тебя в ноге есть что-то похожее на аневризм и что ты уже около десяти лет угощаешь у себя этого постояльца, не говоря никому ни слова. Теперь это уже не тайна, и ты должен позволить друзьям твоим вступиться в домашние дела твоего здоровья. Глупо и низко не уважать жизнь... У вас в Опочке некому хлопотать о твоем аневризме. Сюда перетащить тебя теперь невозможно. Но можно, надеюсь, сделать, чтобы ты переехал на житье и лечение в Ригу. Согласись, милый друг, обратить на здоровье свое то внимание, которое требуют от тебя твои друзья и твоя будущая прекрасная слава, которую ты должен, должен, должен взять,.. ты должен быть поэтом России, должен заслужить благодарность - теперь ты получил только первенство по таланту; присоедини к нему и то, что лучше еще таланта, - достоинство! Боже мой, как бы я желал пожить вместе с тобою, чтобы сказать искренно, что о тебе думаю и чего от тебя требую. Я на это имею более многих право, и мне ты должен верить. Дорога, которая перед тобою открыта, ведет прямо к великому; ты богат силами, знаешь свои силы, и все еще будущее твое..."
Жуковский находит достойного врача, о чем тут же сообщает Пушкину в письме от 9 августа: "Прошу тебя, мой милый друг, отвечать немедленно на это письмо. Решился ли ты дать сделать себе операцию и согласишься ли приехать для этого во Псков? Оператор готов. Это Мойер, дерптский профессор, мой родня и друг. Прошу в нем видеть Жуковского. Он тотчас к тебе отправится, как скоро узнает, что ты его ожидаешь. Итак, уведомь меня с точнейшей точностью, когда будешь во Пскове. Сделай так, чтобы на той квартире, которую займешь для себя, была горница и для моего Мойера. А я обо всем, что к тебе пишу, нынче же извещу его. Прошу не упрямиться, не играть безрассудно жизнью и не сердить дружбы, которой твоя жизнь дорога. До сих пор ты тратил ее с недостойною тебя и с оскорбительною для нас расточительностью, тратил и физически и нравственно. Пора уняться. Она была очень забавною эпиграммою, но должна быть возвышенною поэмою. Не хочу по-нашему ораторствовать: лучший для тебя оратор есть твоя судьба; ты сам ее создал и сам же можешь и должен ее переменить. Она должна быть достойна твоего гения и тех, которые, как я, знают ему цену, его любят и потому тебя не оправдывают. Но это еще впереди. Теперь нам надобна твоя жизнь. Нельзя ли взять на себя труд об ней позаботиться, хотя бы из некоторого внимания к друзьям своим. Отвечай мне немедленно. А я обнимаю тебя сердечно. Твой Жуковский".
Зная, что Василий Андреевич несомненно договорится с профессором Мойером о приезде его в Псков, Пушкин пишет в Дерпт письмо, отказываясь от операции: "Сейчас получено мною известие, что Жуковский писал вам о моем аневризме и просил вас приехать во Псков для совершения операции; нет сомнения, что вы согласитесь; но умоляю вас, ради бога не приезжайте и не беспокойтесь обо мне. Операция, требуемая аневринизмом, слишком маловажна, чтоб отвлечь человека знаменитого от занятий и местопребывания. Благодеяние ваше было бы мучительно для моей совести. Я не должен и не могу согласиться принять его; смело ссылаясь на собственный ваш образ мыслей и на благородство вашего сердца. Позвольте засвидетельствовать вам мое глубочайшее уважение, как человеку знаменитому и другу Жуковского. Александр Пушкин."
О том, что профессор Мойер будет оперировать поэта, сразу стало известно ближайшим его друзьям. Еще не зная об отказе Пушкина от операции, П.А. Плетнев пишет из Петербурга в Михайловское: "Для операции к тебе приедет из Дерпта Моэль, который был женат на М.А. Протасовой. Когда он услышал, что у тебя аневризм, то сказал: "Я готов всем пожертвовать, чтобы спасти первого для России поэта". Встреча Александра Сергеевича с дерптским профессором так и не состоялась.
И.Ф. Моейр отнесен известным пушкиноведом Л.А. Черейским к пушкинскому окружению.
Иоганн Кристиан Мойер, такое имя он получил при своем крещении, родился в Ревеле 10 марте 1786 г. в семье супер-интенданта Филиппа Кристиана Мойера выходца из Голландии. Вначале, в 1803-1805 гг., он изучал богословие в Дерптском университете, после чего изучал медицину в Геттингене и Павии. Стажировался у знаменитого хирурга Скарпы, а в Милане и Вене у доктора Руста и офтальмолога Бэра. В период своего пребывания в Вене познакомился с Бетховеном, брал у него уроки игры на фортепиано. Это знакомство очень положительно сказалось на муз. образовании Иоганна Кристиана. Увлечение музыкой оказалось настолько сильным, что он проводил много времени в венских муз. салонах и благодаря исключительному слуху и трудолюбию Мойер виртуозно исполнял на фортепиано пьесы Бетховена. По возвращении в Россию в 1814 г. он поселился в Дерпте, получил докторскую степень и в 1815 г. был избран профессором хирургии Дерптского университета.
По возвращении в Россию, как тогда было принято, Мойера стали звать на русский манер Иваном Филипповичем. Его воспитанник и друг знаменитый русский хирург Н.И. Пирогов в своих воспоминаниях очень тепло отзывается о профессоре: "Это была личность замечательная и высоко талантливая. Уже одна наружность была выдающаяся. Высокий ростом, дородный, но не обрюзглый от толстоты, широкоплечий, с крупными чертами лица, умными голубыми глазами, смотревшими из-под густых, несколько нависших бровей, с густыми, уже седыми несколько, щетинистыми волосами, с длинными красивыми пальцами на руках, Мойер мог служить типом видного мужчины. В молодости он, вероятно, был очень красивым блондином. Речь его была всегда ясна, отчетлива, выразительна. Лекции отличались простотою, ясностью и пластичною наглядностью изложения... Несколько близорукий, носил постоянно большие серебряные очки, которые иногда снимал при производстве операции. Талант к музыке был у Мойера необыкновенный, его игру на фортепиано, - особливо пьес Бетховена, - можно слушать целые часы с наслаждением. Садясь за фортепиано он углублялся в игру, что уже никакого внимания не обращал на окружающих..."
В 1815 г. в Дерпт приехал А.Ф. Воейков с семейством. Вместе с ним приехала его теща Е.А. Протасова с дочерью Марией в сопровождении своего брата В.А. Жуковского. С первых же дней в семью Протасовых в качестве дом. врача вошел профессор Мойер. Он был очарован своей новой пациенткой, и 2 июля 1815 г. сделал ей предложение. Получив согласие на брак Мойер купил в мае 1816 г. у купца Барникеля деревянный одноэтажный с мансардой дом за 18000 руб. ассигнациями, построенный на рубеже XVIII и XIX вв., не позже первых 3-х лет XIX в. Согласно гор. книги по оценочному сбору за 1807 г. дом состоял из 14 комнат. Подробное описание дома имеется в ведомости 1855 г. по ревизии и переоценке домов города Юрьева, так в то время назывался Дерпт, согласно которой: "...в доме 15 комнат, 19,5 окон и 6 печей: внизу 8 комнат, 4 каморки, кухня, 5 печей, 8 окон на улицу, 5 окон и 2 полуокна во двор; наверху одна комната, 2 каморки, чердак, 1 печь, 4 окна и 3 полуокна во двор".
При доме имелся небольшой садик с фруктовыми деревьями. Дом принадлежал Мойеру до 1855 г. Этот дом за № 85 по Карловской ул. был снесен в 1944 году. Где в Дерпте жил Иван Филиппович до покупки дома неизвестно. Есть только неподтвержденное предположение, что после того как он познакомился с семейством Протасовых, то поселился поближе к ним, возможно даже в том доме, который впоследствии и приобрел.
Став офиц. женихом Марии Андреевны, профессор вместе с Протасовыми и Жуковским путешествует по Лифляндии и Швейцарии, а затем они все вместе едут на Ревельские воды в Катериненталь на морские купания. Во время пребывания в Катеринентале Иван Филиппович, хорошо знавший Ревель, знакомит своих спутников с его достопримечательностями. Протасовы, Жуковский и Мойер посещают церковь св. Духа - одну из древнейших в Ревеле, расположенную на углу ул. Лангштрассе (Пикк) и узкого прохода, выходящего на рыночную площадь перед Ратушой. Гуляют по старинному Вышгороду - оплоту средневекового рыцарства. Посещают соборную немецкую церковь св. Марии ( Домский собор ), внутренние стены которой украшены гербами старинных дворянских и рыцарских родов, представители которых нашли вечное успокоение под ее древними плитами. Иван Филиппович рассказывал множество интересных историй, связанных с этим собором. Он упомянул и о своем отце, ревельском супер-интенданте Ф К. Мойере, который неоднократно выступал с речами в стенах этой церкви при совершении различного рода обрядов.
После возвращения в Дерпт Иван Филиппович в мае 1816 г. поселился в купленном доме. 14 января 1817 г. в Успенском соборе в Дерпте состоялось бракосочетание И.Мойера и М.Протасовой. С приходом в дом молодой обаятельной хозяйки и энергичной тещи жизнь профессора круто изменилась. Наверху в мансарде находилась спальная Марии Андреевны, внизу комната Екатерины Афанасьевны, кабинет Ивана Филипповича, гостиная, столовая и 6 небольших комнат для приезжающих в Дерпт родственников и знакомых. В доме очень радушно встречали гостей и почти всегда несколько комнат были заняты ассистентами профессора или русскими студентами, приехавшими на учебу в Дерптский университет. Известно, что у Мойера некоторое время проживали его ассистенты К.К. Зейдлиц и Н.И. Пирогов; студенты университета В.И. Даль и граф В.А. Соллогуб со своей женой Софьей Михайловной, урожденной графиней Виельгорской.
В этом доме с 1818 по 1836 г. 12 раз во время своего посещения Дерпта останавливался Жуковский. Исследователям этого вопроса не удалось точно определить количество недель, проведенных им в доме Мойера, но они предполагают, что Василий Андреевич прожил в нем в общей сложности около 30-ти недель. В нем неоднократно останавливалась мл. сестра Марии Андреевны А.А. Воейкова с детьми. В одной из комнат, по пути в Ригу, несколько дней проживала, воспетая Пушкиным, А.Керн. Многие русские деятели, проезжавшие через Дерпт, останавливались в доме профессора. Часто вечерами в уютной гостиной собирались местные знаменитости: ректор университета Паррот, профессор Эверс и на правах родственника часто появлялся литератор Воейков. А по субботам у Ивана Филипповича устраивались муз. вечера, на которых хозяин дома услаждал гостей своей виртуозной игрой на фортепиано.
В 1820 г. И.Ф. Мойер стал отцом, у него 19 октября родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Екатериной. Но недолго он наслаждался семейным счастьем. Совершенно неожиданно 19 марта 1823 г. во время родов умерла его жена. Этот удар судьбы настолько сильно подействовал на профессора, что он за год совершенно поседел. Иван Филиппович очень любил свою жену. Оставшись вдовцом, он не женился больше и посвятил себя целиком воспитанию своей единственной дочери. Не оставил Мойер и свою тещу, с сыновьей любовью он заботился о ней.
Мария Андреевна погребена в Дерпте на православном кладбище. Могила ее находится недалеко от южной стены церкви. На могиле был установлен чугунный крест с бронзовым распятием. На металлической дощечке написано имя М.Мойер и выгравированы два текста из Евангелия: "Да не смущается сердце ваше..." и "Придите ко мне вси труждающиеся...".
В своих "Воспоминаниях" Екатерина, дочь Мойера, с большой теплотой вспоминает об отце, о его виртуозной и завораживающей игре на фортепиано. Получая жалованье в 5 тыс. руб. ассигнациями в год и доход с имения Муратово в 2 тыс. руб. также ассигнациями, Мойер зарабатывал дополнительно деньги, выступая с концертами в Дерпте и его окрестностях. Он часто принимал участие в концертах у Липхарта в его имении Ратсхоф, где исполнял партию на фортепиано в квартете под руководством известного музыканта Фердинанда Давида. Самая изысканная дерптская публика собиралась на эти вечера. На заработанные деньги Иван Филиппович основал в Дерпте первый Бедный дом на 12 старух и стариков.
"Уезжая из Дерпта, он оставил капитал в 5000 руб. серебром в банке, проценты с которого должны быть употребляемы на содержание этой богадельни. По смерти отца на ней прибили вывеску Moiersches Armenhaus. Окна этого дома против могилы моей матери. Старухи (их теперь уже 24) говорили мне, что молятся за него и за нее, глядя на крест на ее могиле". - пишет Е.И. Елагина (дочь Мойера),
Выйдя в отставку, Иван Филиппович решил уехать из Дерпта, в котором прожил около 25 лет, и поселиться в имении своей дочери Бунино, где он провел последние годы своей жизни. Став помещиком посвятил себя изучению агрономии и занимался благоустройством усадьбы. И.Ф. Мойер умер в Бунине 1 апреля 1858 г.
Валерия Бобылева, Марат Гайнуллин - члены Пушкинского комитета Эстонии
02.11. 1998. газета "Русский почтальон"
http://www.moles.ee/98/Nov/02/8-1.html
|
| |
| |
