| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 12 Сен 2018, 11:00 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 6860
Статус: Offline | ТАТЬЯНА АНДРЕЕВНА КУЗМИНСКАЯ
(29.10. (10) 11. 1846, Москва — 24.12. 1925, Ясная Поляна)
Русская писательница, мемуаристка.
Главная героиня романа-эпопеи «Война и мир» предстает перед читателем сначала влюбчивой девочкой-подростком, затем девушкой, склонной к опрометчивым поступкам, а в конце - любящей матерью и добрым другом своего мужа. По признанию Л.Н. Толстого в реальной жизни прототипом Наташи Ростовой была Татьяна Андреевна Берс, свояченица писателя - младшая сестра его жены Софьи.
Семья гоф-медика Андрея Евстафьевича Берса имела дачу рядом с Ясной поляной, дружила с Толстыми, и Лев Николаевич с братьями часто бывал у Берсов в гостях. Из трёх сестёр Берс – Лизы, Сони и Тани – Лев Николаевич особо выделял Соню, свою будущую жену, чем вызывал удивление брата Сергея, отдававшего предпочтение более яркой и интересной Тане.
Сестры Берс: слева направо: Соня, Таня и Лиза. Тане здесь 13 лет
Сам Толстой писал, что «взял Таню, перетолок её с Соней, и вышла Наташа». И если от Сони героине досталось не так много, то Танин вклад в образ Наташи трудно переоценить. Она не была красавицей, как и юная Наташа, но именно ей были присущи естественность манер, ошибки во французском, страстное желание любви и счастья. Татьяна постоянно участвовала в домашних литературно-музыкальных вечерах - у неё был необычный, сильный и красивый голос. На одном из таких вечеров Лев Толстой загадал, что если Татьяна возьмет чисто одну очень высокую ноту, то он решится сделать предложение её сестре. Так всё и вышло.
Татьяна пела и влюблялась; сначала по-соседски, а потом и по-родственному сопровождала Толстого в его конных прогулках и на охоте, позже помогала переписывать главы романа «Война и мир», в то время как её судьба ложилась на страницы. «Я тебя всю записываю!» – говорил Толстой девушке.
Татьяна Берс в 16 лет
Первым кавалером Татьяны Берс стал её двоюродный брат Александр Кузминский. Этот человек много претерпел страданий от своей возлюбленной, а наградой ему за верность были только вполне официальные письма, проходившие строгую цензуру у старшей из сестер Берс - Лизы. Впрочем, однажды влюбленные дети (Тане было четырнадцать лет, Александру - семнадцать) позволили себе поцеловаться, но тут же решили, что больше «ничего такого» делать не станут. А когда Танечке исполнилось шестнадцать, она уговорила отца взять ее с собой в Петербург. Там она потеряла голову от любви к столичному щёголю Анатолю Шостаку. В свою очередь, Лев Толстой взревновал Шостака к свояченице, да так, что впоследствии вывел его в «Войне и мире» под именем Анатоля Курагина – «беспокойного дурака», пустого волокиты и безоглядного кутилы. Поскольку у Татьяны и Льва Николаевича были очень доверительные отношения, она рассказывала писателю о своих чувствах, а тот ругал её за ветреность и просил «не попускать себя». Шостак зачастил на дачу к Берсам и однажды, на конной прогулке, воспользовавшись тем, что у Татьяны ослабла подпруга и она отстала, признался ей в любви.
За этим последовал скандал. Анатолю пришлось уехать, и это «увлечение», как потом призналась Татьяна Андреевна, ослабло. Что касается Льва Толстого, то он, выпытав подробности Татьяниных ощущений в момент любовного объяснения, тщательно их записал, и впоследствии Берс увидела свои откровения на страницах романа. "Я и не подозревала тогда цели его вопросов и была с ним откровенна", - писала она в мемуарах.
Братья Толстые. Слева направо: Николай, Сергей, Дмитрий и Лев
Потом у Татьяны было долгое чувство к брату Льва Толстого Сергею. Весной 1863 года Сергей Николаевич сделал семнадцатилетней Тане предложение. Свадьбу отложили на год из-за молодости невесты, а когда в назначенный срок жених приехал в Ясную Поляну, случился скандал. Выяснилось, что Сергей Толстой уже много лет сожительствовал с цыганкой Марьей Михайловной и прижил с нею целый выводок детей. И вот теперь жених засомневался: как воспримет его брак гордая цыганка? Сомнения Сергея Николаевича не могли не обидеть невесту. Таня вернулась к родителям в Москву, где так сильно переживала неудавшуюся свадьбу, что даже пыталась отравиться. От неосторожной смерти Татьяну спас Александр Кузминский, очень вовремя явившийся с визитом.
Александр Кузминский
С тех пор Кузминский не оставлял Татьяну. В 1867 году они поженились, и в этот момент «пути» Татьяны Берс и Наташи Ростовой разошлись. Татьяна нашла себя в браке, хотя так и не стала «идеальной» женой и матерью, какой выведена в эпилоге романа «Война и мир» Наташа Ростова. Многое говорит о том, что её чувства к Сергею Толстому остыли не скоро. До конца жизни Татьяна оставалась человеком, самостоятельным в суждениях и поступках, готовым отстаивать своё мнение и своё яркое «я».
Татьяна Кузминская (Берс) в 26 лет
Литературным творчеством Татьяна Кузминская стала заниматься в 1880-е годы под влиянием Толстого, правившего рукописи еë рассказов. В 1885 году написала несколько автобиографических повестей, вошедших в сборник «Воспоминания прошлого». В 1886 году впервые были опубликованы ее рассказы, посвященные крестьянской жизни «Бабья доля», «Бешеный волк». С 1908 года печатались воспоминания писательницы о Толстом и его семье. В последние годы работала над книгой мемуаров «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», наиболее полном литературном источнике о творческой и домашней жизни Толстого, охватывающем период с 1846 по 1868 год. Мемуары были написаны задушевно, тепло и выразительно, хорошим литературным языком.
Будучи в преклонном возрасте, Т.А. Кузминская, подводя итоги жизни, писала: «Какая счастливая звезда загорелась надо мной, или какая слепая судьба закинула меня с юных лет и до старости прожить с таким человеком, как Лев Николаевич?.. Ему одному я слепо верила, его одного я слушалась с молодых лет... Я была свидетельницей всех ступеней переживаний этого великого человека, как и он был руководителем и судьей всех моих молодых безумств, а позднее - другом и советчиком».
Флигель Кузминских
Скончалась Татьяна Андреевна 24 декабря 1925 г. и похоронена недалеко от Ясной Поляны, в д. Кочаки (ныне Щёкинского района Тульской области), рядом с могилой своей старшей сестры С.А. Толстой.
http://voinaimir.com/news/330751/
http://btula.ru/bf_602.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 15 Сен 2018, 10:55 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 6860
Статус: Offline | За цыганской звездой
Татьяна Андреевна Берс, младшая сестра Софьи Андреевны, супруги Льва Толстого, не была общепризнанной красавицей. Ее некрасивое, но живое и обаятельное лицо, притягивало к себе взгляды и не оставляло равнодушным никого. Таня Берс была весела, игрива и кокетлива. Она прекрасно пела. Наверное, в нее невозможно было не влюбиться. Но первая любовь Тани не составила счастья ее жизни: роман с Сергеем Николаевичем Толстым, старшим братом Льва Толстого, закончился мучительным разрывом.
Сергей Толстой был старше Льва всего на два года: он родился в 1826 году. Но для Левушки он в течение долгих лет был идеалом человека и мужчины. Сергей Николаевич как будто на самом деле собрал в себе все возможные достоинства. Лев с детства был эдаким задумчивым и рассудительным увальнем. Он много думал о жизни и иногда странно формулировал свои мысли. Особой внешней привлекательностью младший брат не блистал. Сергей же с детства отличался необычайной красотой - очень яркой, цыганской, что ли. Все ему давалось легко. Жизнь казалась бескрайним морем, по волнам которого можно было бесконечно и весело плыть. Больше всего Толстой-старший любил развлечения: веселые компании, посиделки до утра и, конечно, цыган. В то время цыганские музыка и танцы, поездки к цыганам играли для представителей аристократии примерно ту же роль, что сегодня играют визиты в ночные клубы.
Молодые графы, повзрослев, унаследовали огромное состояние. Каждый получил по имению. Лев обосновался в Ясной Поляне, Сергей - в Пирогове, что было в трех десятках километров от дома младшего брата. Братья очень дружили и были всегда чрезвычайно откровенны друг с другом.
Сергей очень обрадовался, когда узнал, что Лев с явно серьезными намерениями ухаживает за Софьей, средней дочерью врача Андрея Берса. Он также стал вхож в гостеприимный дом, где жили молодые и веселые сестры. Обоим братьям было уже за 30. И если у Льва дело явно шло к женитьбе на Соне, то все окружающие недоумевали, почему 36-летний Сергей до сих пор живет бобылем и не пытается свить уютное семейное гнездышко.
В свете очень обрадовались, заметив явный интерес Толстого-старшего к очаровательной Тане Берс. Лев также смотрел на 16-летнюю девушку восторженным взглядом. В его голове уже зрел замысел «Войны и мира». «Я всю тебя записываю», - говорил он Татьяне. И тут дело явно катилось к свадьбе. Таня порхала от счастья и пела, как птица. Она и думать забыла о безнадежно влюбленном в нее кузене Александре Кузминском. Куда этому 18-летнему юнцу до опытного светского кавалера графа Толстого! Как же была рада Софья Андреевна! Ей казалось замечательной идея свадьбы двух сестер и двух братьев!
Но существовала проблема, о которой не знали ни Соня, ни Таня. Зато о ней отлично были осведомлены оба брата Толстые.
Сергей Толстой много счастливых и бурных ночей своей молодости провел в цыганском таборе, наслаждаясь яркими нарядами, пением и танцами этого кочевого народа. В возрасте примерно 20 лет он в одну из таких ночей услышал, как пела цыганка Маша Шишкина. Все, кого она очаровала своим пением, позже вспоминали, что ее голос трогал самые сокровенные струны сердца, заставлял плакать даже душевно стойких и нечувствительных людей.
Как выглядела Маша? Сохранились ее фото, сделанные уже в старости. На них не видно никаких следов красоты. Впрочем, и те, кто знал ее в молодые годы, говорили: Шишкина не была особо прекрасна. Ее прелесть проявлялась именно в те минуты, когда она пела и танцевала. У нее были нежные руки и какая-то особая грация.
Сергей совсем потерял голову. Он хотел быть только с голосистой цыганкой. Таборные соплеменники Маши не особо рвались отдавать девушку в руки сходившего с ума от любви графа. Ведь, как известно, цыгане не любят дарить своих женщин гаджо (так они называютмужчин не цыган). Ополоумевший от страсти Сергей решил выкупить Машу из табора. Он бросал мешки с золотыми монетами к ее ногам, пока они не достигли ее пояса. Цыгане отдали Машу. Но тут следует отметить: отдали не за Сергея, а Сергею. В те время дворянская мораль диктовала представителям высшего сословия свои правила: иметь связь можно было с кем угодно, а вот жениться следовало на женщинах своего сословия.
Маша переехала в Пирогово. К моменту встречи Сергея с Татьяной цыганка родила Сергею десятерых детей, лишь трое из которых не умерли в младенчестве. И ждала одиннадцатого ребенка. В принципе, общество вряд ли бы осудило Сергея, если бы Татьяна Берс стала законной хозяйкой его поместья, а Машу с детьми он бы выставил из дома...
Маша рыдала и молилась. Сергей - в общем, неплохой человек - не знал, как ему поступить: полагаться на совесть или на правила того круга, к которому он принадлежал. Он отложил свадьбу на год, мотивируя свое решение слишком молодым возрастом невесты. Татьяна, ни о чем не подозревая, согласилась: через год - так через год. В конце концов, у нее вся жизнь была впереди. Но поведение Сергея становилось страннее с каждым днем. Он порой исчезал чуть ли не на неделю, как будто специально избегая общения с Таней. Юная неопытная девушка не знала, что и думать. Софья успокаивала Татьяну, утверждая: Сергей - человек страстей, ему трудно привыкнуть к стабильным любовным отношениям. Он, мол, остепенится после женитьбы. Танечка верила, ждала, плакала. И тут Лев Толстой решил взять ситуацию в свои руки. Умный и мудрый человек, он понял, что Сергей мучает девушку. Он вызвал Таню к себе в кабинет. И сообщил ей всю правду о незаконной семье брата.
Софья после этого не разговаривала со Львом две недели. Дело в том, что жена (а к тому времени Берс обвенчалась с Толстым) будущего великого писателя была человеком своего круга и своей эпохи. Она не была ни злой, ни жестокой. Но ей было невдомек, почему свободный мужчина - а согласно понятиям людей ее круга, у Сергея Николаевича не имелось препятствий к вступлению в законный брак, - не может обвенчаться с ее сестрой.
Лев Толстой был гораздо более независим от нравов круга, к которому принадлежал. Именно эта черта его характера продиктовала решение поговорить с Таней начистоту. Впрочем, многие осуждали Сергея тоже, но считали, что Лев не должен был его выдавать. Пусть бы все само собой как-то решилось. Зачем вмешиваться в чужие отношения?
Таня пришла в ужас и тут же разорвала помолвку. Сергей Николаевич, как ни странно, почувствовал облегчение: он устал скрывать от юной невесты свое истинное семейное положение. Вскоре он обвенчался с Машей - она стала графиней Толстой.
Следующий год Татьяна Берс провела в слезах. Родные и близкие серьезно опасались за ее здоровье и рассудок. Эта грустная история не отняла у Тани голоса. Вспоминали, с какой болью она исполняла свои любимые романсы. На одном из домашних концертов присутствовал поэт Афанасий Фет. Спустя годы поэт написал стихотворение, ставшее одним из лучших в русской лирической поэзии, и которое явно навеяно пением Татьяны:
...Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна-любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
Время залечило раны. В 1867 году 21-летняя Татьяна Берс вышла замуж за своего кузена Александра Кузминского. У супругов родилось восемь детей.
Сергей Толстой, хоть и утверждал, что не испытывает к Тане больше никаких чувств, кроме дружеских, так и не смог залечить эту рану. Он скончался в 1904 году, в возрасте 78 лет, ощущая себя старым и потерянным.
Татьяна пережила его на 21 год - она умерла в Ясной Поляне. После нее остались замечательные воспоминания «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне».
Наверное, мир бы забыл об этой грустной истории любви, если бы Татьяна не стала прототипом Наташи Ростовой, а черты Сергея, по одной из версий, не угадывались в роковом соблазнителе Анатоле Курагине. А разорванная помолвка не превратилась бы в «Войне и мире» в эпизод с неудачным похищением Наташи.
Мария Конюкова
http://zagadki-istorii.ru/lubov-89.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 18 Сен 2018, 10:11 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 6860
Статус: Offline | 
Воспоминания В.Ф. Булгакова, секретаря Л.Н. Толстого в 1910 г. написаны в 1946-1961 гг. Этот объёмный труд (26 частей) публикуется впервые. В нём прослежен весь жизненный путь выдающегося деятеля культуры, литератора В. Ф. Булгакова, включая описание его детства в Сибири, учебы в Московском университете, жизни в Ясной Поляне в последний год жизни Толстого, работы хранителем Толстовского музея, общения с семьёй великого писателя и его последователями, высылки из Советской России на "философском пароходе" в 1922 г., жизни в эмиграции, создании им Русского музея в Праге, пребывании в гитлеровских концлагерях, возвращении в 1948 г. в СССР и работы в Музее Л. Н. Толстого в Ясной Поляне.
Валентин Федорович Булгаков
В настоящем издании печатается 5 избранных частей, имеющих отношение к Толстому и охватывающих события 1910 г. и последующих лет перед высылкой В. Ф. Булгакова за границу.
Читать всю книгу по ссылке: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy....dex.htm
Глава 5
Наташа Ростова в старости
В августе 1914 года приехали погостить в Ясной Поляне свояк Л.Н. Толстого первоприсутствующий сенатор Александр Михайлович Кузминский и его жена Татьяна Андреевна, рожденная Берс, родная сестра Софьи Андреевны. Сенатора я видел в первый раз. В 1910 году он не посещал Ясной Поляны. В самом начале этого года между ним и Львом Николаевичем произошла размолвка. Толстой попросил Кузминского вступиться за одного из своих единомышленников (Молочникова), подвергшегося преследованию за распространение его сочинений, а тот ответил Льву Николаевичу холодным и учтивым письмом в том смысле, что, дескать, дело получило законное направление и он не находит возможным в него вмешаться.
Толстой редко сердился, но на этот раз он почему-то - может быть, потому что принимал в судьбе Молочникова, усердного и интересного своего корреспондента, особое участие - крепко рассердился или, скажем, вознегодовал на Кузминского, поступок которого показался ему чуть ли не подлым. Письмо Кузминского отрезало его от Льва Николаевича. С тех пор Толстой не мог слышать равнодушно о Кузминском, холодном, расчетливом петербургском бюрократе, и всем стало ясно, что новая встреча обоих стариков стала невозможной.
В 1914 году Кузминский, бывший на 15 лет моложе Толстого, и сам превратился уже в дряхлого старика. К тому же, у него болела нога, и он мог передвигаться только очень медленно. Идя однажды со мною от большого дома к своему «кузминскому» флигелю, он заметил: Вам, как молодому человеку, наверное, непонятно, как это можно быть таким дряхлым стариком, как я, и так медленно волочить ноги. Представьте себе, что когда я был молод и видел старика, то я именно так же рассуждал! И при этом не верил и представить себе не мог, чтобы и я сам мог дожить до такого беспомощного состояния, мог потерять способность передвигаться быстро и непринужденно.
Я слушал Кузминского, косился на его согбенную, хоть и длинную и представительную фигуру и действительно не верил ни ему, ни себе, что я могу когда-то в будущем оказаться в подобном состоянии. Существенную поправку к моему неверию время уже сделало...
Держал себя Кузминский достойно. Со всеми был прост и любезен. Мне был любопытен его отзыв о Черткове: Это - деспот, настоящий деспот! Если бы он был на престоле, это было бы несчастье для народа!.. Увы, и занимавший тогда престол не «деспот» мало принес счастья народу...
Татьяну Андреевну Кузминскую я знавал и раньше, при жизни Льва Николаевича, но очень мало. Один или два раза она показывалась в Ясной Поляне на самое короткое время. Довольно высокая и стройная, хотя и с немного отвисшим, как у Софьи Андреевны, животом, Татьяна Андреевна была образцовой светской дамой с самоуверенными и властными манерами. Совершенно белые волосы и продолговатое румяное лицо. Характерно растянутые губы. Брови приподняты, глаза - смелые и заносчиво-выжидающие: «угодишь — любезно улыбнусь, не угодишь — поражу презрением». Голос - громкий, манера говорить - авторитетная, вернее — своевольная: раз я так говорю, то значит — так и есть, а что думаете вы и что скажут другие, это мне совершенно все равно. Входит плавно и победоносно, с давно изученной и ставшей поэтому естественной и неотторжимой миной - ни к чему не обязывающего благоволения, с готовностью расточать направо и налево такие же, ни к чему не обязывающие любезные улыбки... Руки - подвижные, изящные, в совершенстве - годами светской учебы - вымуштрованные: уж о такой даме никак не скажешь, что она «не знает, куда девать руки»! Напротив, руки ей служат к украшению и на пользу, как один из совершеннейших инструментов светского обхождения и очарования...
Я видел Льва Николаевича и Татьяну Андреевну вместе и могу отметить, что Толстой с исключительной внимательностью относился к своей свояченице. В ее присутствии он, хоть и глубокий старик, даже как-то по-особому веселел. Видно было, что она, всем своеобразием своим и своей манерой - привлекала, забавляла и занимала его. И даже когда Татьяна Андреевна чертыхалась (а она это очень любила), Лев Николаевич как-то особо мягко и добродушно останавливал ее: дескать, другому бы не простил, а тебе прощаю...
Весь свет, - а не весь свет, так все историки литературы, - уже с несомненностью знают, что Лев Николаевич писал с Татьяны Андреевны Берс (она тогда не была еще Кузминской) Наташу Ростову. То, что он когда-то, в молодости, рассказывал, что будто бы «перетолок» Соню (жену) и Таню, чтобы получить Наташу, была, сдается мне, у правдивого Льва Николаевича неправда, допускавшаяся им в угоду жене. И Соне, и Тане лестно было считать себя прототипом Наташи, но право на это имела только Таня. В самом деле, как это при желании совсем не трудно установить по наличным историко-литературным материалам, все в облике и истории жизни Татьяны Андреевны Берс свидетельствует о том, что именно с нее была списана Наташа, и нет ничего ни в характере, ни в жизни Софьи Андреевны, что бы подтверждало то же самое по отношению к ней. Характеры и индивидуальности сестер, как и течение их молодости, были совершенно различны. И Наташа близка именно к Татьяне Берс.
Софью Андреевну мы уже знаем. Какова же была ее младшая сестра, и именно в мое время?
Очень экспансивна. Своевольна. Раз зародившееся в душе чувство проявляла и выражала бурно и сразу. Ценила поэзию, музыку и и сама была полна если не поэзии, то блеска, и чудесно пела. Старая, 70-летняя старуха пела? Да, да, Татьяна Андреевна пела не только в молодости, вдохновив Толстого на одну из лучших глав «Войны и мира», но и в глубокой старости. Голос ее - сопрано - дребезжал и срывался, но все еще сохранял прелестный, густо окрашенный, ласкающий слух тембр. Мне случилось однажды исполнять с престарелой «Наташей Ростовой» дуэт Глинки «Не искушай меня без нужды». И я, молодой, пел холодно (я не любил тогда петь), а она, старуха, вся трепетала. Да, когда Татьяна Андреевна пела, было видно, что она, как и героиня «Войны и мира», забывает весь мир. Покоряла ли она при этом, как Наташа? Покоряла, во всяком случае, тогда, когда исполняла романс Чайковского, написанный на посвященные ей слова Фета:
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей...
В изумительных стихах этих говорится ни о ком ином, как именно о Татьяне Андреевне. Это именно она пела «в гостиной без огней», пела «до зари, в слезах изнемогая», а дверь в сад была открыта, и лунные лучи ложились у ног певицы и слушателей. Когда все участники божественного, патетического вечера расходились, то жена Фета, некрасивая и ничем не выдающаяся Марья Петровна шепнула певице: Ну, знаете, этот вечер для Афанасия Афанасиевича даром не пройдет! Увидите, что он что-нибудь напишет!..
А на другое утро поэт вручил Татьяне Андреевне свое очаровательное стихотворение, точнее — первую половину его, потому что последние две строфы приписаны были позднее. Таким образом, не только прелестная музыка и такие же стихи, но и незабываемые воспоминания молодости вдохновляли Татьяну Андреевну при исполнении романса Чайковского. Ее настроение не могло не заражать и слушателя. Прощались и дребезжанье, и срывы голоса, и все недостатки исполнения — оставалась вечно юная поэзия...
Известно, что ряд эпизодов молодой жизни Тани Берс прямо внесен Толстым в «Войну и мир». Об этом рассказала сама Татьяна Андреевна в своих чудесно набросанных, живых и увлекательных воспоминаниях, изданных у братьев Сабашниковых в Москве. Еще пунктуальнее, с постоянным привлечением соответствующих цитат из эпопеи Толстого, рассказано об этом в воспоминаниях Варвары Валериановны Нагорновой, опубликованных в ряде номеров еженедельного приложения к суворинскому «Новому времени». Кстати сказать, там же и в том же порядке печатались в предвоенные годы воспоминания Араповой, рожденной Ланской, о своей матери Наталии Николаевне Ланской, рожденной Гончаровой, а по первому мужу Пушкиной, бывшей жене национального русского поэта.
Воспоминания Нагорновой писались при мне. Они, конечно, созданы ею не самостоятельно. Рукою совершенно не литературной, доброй и простоватой, как ребенок, старушки водила рука самой кандидатки на вечное место в истории русской литературы — рука прототипа Наташи Ростовой Т.А. Кузминской. Но статье Нагорновой-Кузминской нельзя отказать в доказательности. Пусть писавшими руководили какие угодно побуждения, факт остается фактом: Наташа Ростова во многом списана с Тани Берс.
Одним из событий молодой жизни Татьяны Андреевны, получивших отражение в «Войне и мире», была ее несчастная любовь к Сергею Николаевичу Толстому, родному брату Льва Николаевича. Любовь эта была взаимная и беспредельная. Дошло к свадьбе, было определено место венчания, и жениху и невесте оставалось только встретиться в церкви, но... в последнюю минуту жених, красавец и обаятельный человек, решился на подвиг, на отказ от невесты и счастливого брака, так как до этого он был уже несколько лет в связи с цыганкой, бывшей певицей в цыганском хоре, и имел от нее двоих детей.
Свадьба не состоялась. Таня Берс была на краю отчаяния и в потере своей никогда не утешилась. Цыганка Марья Михайловна Шишкина вышла замуж за Сергея Николаевича и стала графиней Толстой. Она вошла в общий фамильный круг, имела еще детей и была всеми любима и уважаема, но... муж ее Сергей Николаевич никогда уже не мог забыть о Тане. О своей жене он, по словам Софьи Андреевны, утверждал, что «всю жизнь говорил с ней на разных языках». В старости Сергей Николаевич совершенно замкнулся в себе и приобрел, даже у своих детей, славу чудака-мизантропа.
Татьяна Андреевна однажды при мне рассказывала историю своего увлечения Сергеем Николаевичем. Нет, это было не увлечение, а неодолимая, бессмертная любовь. Она и граф Сергей (Андрей Болконский) созданы были друг для друга. Решение его было ошибкой. И, отдавшись воспоминаниям, Татьяна Андреевна, всегда такая веселая, вдруг расплакалась...
А вот — рассуждения престарелой «Наташи Ростовой» о любви. Говорили об одной барышне (родной внучке Татьяны Андреевны), убивавшейся в горе и слезах вследствие того, что предмет ее любви - офицера — забрали на войну.
-Я так ее понимаю! - заявила Татьяна Андреевна. - Да когда же и любить, как не в ее лета?! Господи, да в восемнадцать-то лет я уже четыре раза была влюблена, ей-Богу!... Любовь - это все! Это такое прекрасное чувство, без которого жить нельзя. Оно очищает всех, и юношу, и девушку... Всех жалко, за всех радуешься... Кажется, что у меня и здесь сердце, и здесь, - она показала выше настоящего сердца, пониже плеча, - и здесь сердце, - в середине груди, - и здесь, - в плечо, - и тут, и тут... и в ушах сердце... Да, та же осталась Таня! Куда ее бросишь?.. Вот только влюбляться перестала. А раньше постоянно была в кого-нибудь влюблена. Главное, и отказать никому не могла. Бывало, ухаживают за тобой, и мне их жалко. В самом деле, он ко мне всей душой, — ну как же я его прогоню?! Меня называли ветреной, а мне его было жалко... Я даже была благодарна, когда за мной ухаживали...
В другой раз заговорили об «Анне Карениной». Тут как раз у Софьи Андреевны были уже непременные права на образ Кити, ибо Кити, действительно, во многом списана была с нее, чем, между прочим, косвенно тоже подтверждается моя мысль, что в Наташе Ростовой нет ничего от Софьи Андреевны: в самом деле, разве не совершенно разнородные индивидуальности — Кити и Наташа?
Татьяна Андреевна, желая сделать сестре приятное, напомнила ей об отражении ее личности и жизни в Кити.
- «А бархатка говорила!..» Помнишь, как Лев Николаевич описывает наряд Кити?
Но, против ожидания, Софья Андреевна, бывшая в грустном настроении, не оживилась.
- Мне неприятно все это вспоминать, - заявила она . - Блеск моей жизни потушен последним годом! (То есть, последним годом супружества со Львом Николаевичем.)
- Унывать не надо. Ты должна выше поднимать голову!
- Да я и держу ее высоко... Теперь, конечно, - разговор происходил весной 1916 года, - я восстановила свои права и положение, но чего мне это стоило!..
В другой раз Татьяна Андреевна вдруг закричала Софье Андреевне, проходившей, сгорбившись, по комнате: - Не смей ходить как старуха! Все в ней было порывисто и неожиданно.
Поэтическая Наташа в «Войне и мире» превращается в хлопотливо-ограниченную, прозаическую женщину-мать, интересующуюся больше всего оттенками желтых пятен на детских пеленках. Но там ничего не говорится о том, какой она была бы в старости. А я думаю, что старуха Наталья Ильинишна Безухова как раз походила бы на Татьяну Андреевну Кузминскую в ту пору, как я знал последнюю.
В самом деле, ни у той, ни у другой не было никакого мировоззрения. Ни ту, ни другую не интересовали серьезно никакие общественные вопросы, не занимали те или иные культурные задачи, не привлекали никакие идеалы высшего порядка. Обе жили исключительно личной, эгоистической, я сказал бы даже, имея, пожалуй, в виду особенно Татьяну Андреевну, - эгоистически-языческой, примитивно-чувственной эпикурейской жизнью.
Веселиться Наташа умела (пляска у дядюшки). В особо ответственную, исключительную минуту могла, словно по наитию свыше, - по наитию, которое, однако, подозрительно соседствовало со своеволием бесконечно избалованной и не знающей отказа своим желаниям аристократической барышни,- проявить великодушие и жертвенный порыв (отношение к раненым). Наташа хорошо танцевала и пела. Но главным и подлинным содержанием ее жизни оставалась все же только любовь, любовь и любовь, и притом, конечно, уж никак не любовь в том смысле, как ее проповедовал и провозглашал Лев Толстой в старости.
О превращении Наташи у Толстого из прелестной, порхающей бабочки в поглощенную всецело семейной жизнью мать-самку много писалось. Казалось, и читатель, и критик были обижены за Наташу. А между тем, в превращении этом нет ничего неожиданного: обаятельная в молодости Наташа была, в известном смысле, пустоцветом. Пустоцветом, по существу, была и Татьяна Андреевна.
Пусть не считают, что я оскорбляю материнство. Я только хочу сказать, что ни Наташа, ни ее прототип из пределов эротики, семьи и своего класса не вышли ни на шаг. Наташа росла в крепостное время и не замечала его, ловила только личные радости и огорчалась только личным горем. Татьяна Андреевна, дочь новой эпохи, слышала и не слыхала о народной нужде и о народных требованиях, о борьбе партий, о парламентаризме и социализме. Все это проходило мимо нее. Существенно было то, что она была женой сенатора, носившего красный, шитый золотом мундир, вращалась в высшем свете и могла жить роскошной, беспечальной жизнью.
В 1914 году Татьяна Андреевна настроена была патриотично, но лишь в том смысле, что желала, чтобы русское войско расщелкало немцев, так как иначе веселая жизнь в царском Петербурге могла бы перемениться. Кроме того, она была - да простит мне ее память - законченной крепостницей, и едва ли этим не гордилась. Что я не фантазирую, доказывают ее собственные высказывания, в свое время занесенные мною в дневник: уж очень они поражали.
Татьяна Андреевна не знала и не признавала ни рабочих, ни крестьян, ни их прав. Для нее существовало только «хорошее общество», то есть дворянство, знать. Интеллигенция, купечество что-то там такое свое делали и, по-видимому, без них нельзя было обойтись, но, в конце концов, и это были не «настоящие» люди. Словом, тьма, дореформенная тьма окутывала еще, хоть и поседевшую, голову «Наташи».
Услыхав однажды описание какого-то пирога со свежей клубникой, доступного в Америке представителям всех классов, в том числе и рабочим, Татьяна Андреевна с возмущением воскликнула: - Рабочий не имеет права есть сладкое!И добавила: - Я недавно читала о крепостном праве: на душе становится весело!..
Кто-то из присутствующих, сколько помню, Лев Львович, заметил, что она, кажется, «опоздала родиться на 100 лет»! И Татьяна Андреевна охотно, и даже с удовольствием, это подтвердила. И она не просто бравировала. В другой раз говорили о дороговизне рабочих рук и о том, что крестьяне, получивши, согласно завещанию Льва Николаевича, землю, не идут на работу к Софье Андреевне. Татьяна Андреевна и тут высказалась со свойственным ей «радикализмом»:- Вот! Устроили самих себя! Все заботились о крестьянах, а что из этого вышло? «Благосостояние крестьян»!.. Да поди они к черту, крестьяне, когда из этого вон что выходит!.. Нас-то, господ, гораздо меньше, чем их. Нас надо охранять!
Тоже — «неожиданно», но сказать, чтоб тут была поэзия, трудно.
Один раз я попробовал усовестить Татьяну Андреевну, но большого успеха не имел. Дело было так. Они сидела и ругала мужиков. Повод был тот, что одна баба, порезавшая себе руку косой, засыпала рану, чтобы остановить кровотечение, углем и потом явилась за помощью.
— Дикари! - кричала Татьяна Андреевна.
— Кто же в этом виноват? - возразил я. - Ведь их никто не учит!
- Никто в этом не виноват!
- Нет, кто-то виноват...
Продолжаем разговор дальше.
— Да черт с ними (то есть с мужиками)! - с досадой восклицает Татьяна Андреевна.- Пускай пропадают! Дикари и дикари... Мне их не жалко!
- Как же не жалко? Ведь мы всё от них имеем!
- Я в это не вхожу!
- Нет, все-таки ваш взгляд на мужиков — неправильный, нехороший... На Страшном суде вам придется дать ответ!
- А я животных любила!
- Так Господь и скажет: как же, животных любила, а народ проглядела?!
На это Татьяна Андреевна возразила, что «практически» она иногда готова помочь мужикам, потому что что-то тут такое, в груди, шевельнется, - черт его побери! - и хочется помочь. Но «теоретически» она ненавидит крестьян. Это, конечно, было «мило» и в духе «Наташи», но полностью меня не удовлетворило, тем более что надо было бы ставить вопрос и о размерах «помощи»...
Впрочем, иной раз споры с Татьяной Андреевной кончались и еще неожиданнее. Один раз начал в чем-то убеждать ее М.В. Булыгин. Исчерпав все доводы и не добившись успеха, он, наконец, воскликнул: - Да ведь это же Христос говорит!
- А мне какое дело? — возразила Татьяна Андреевна. - Христос говорит свое, а я свое
Христолюбивый и почти православный (хоть и «в духе Нила Сорского») Михаил Васильевич был совершенно ошарашен подобной экстравагантностью. И опять: мы Наташу здесь чувствуем, но - какую Наташу!..
Вспоминается мне еще один день, в начале осени 1914 года, когда передо мной снова ярко выразились характеры обеих сестер.
Жизнь в усадьбе тянулась однообразно, и старикам захотелось однажды развлечься, именно - проехаться по окрестным полям и лесам на «долгуше». Приглашен был и я принять участие в этой поездке, вместе с мужем и женой Кузминскими и Софьей Андреевной. Рядом с Кузминским сидел, на случай всякого рода помощи, лакей Ваня. Немного неловко было за эту странную поездку в громоздком и уродливом экипаже перед попадавшимися нам навстречу и разглядывавшими нас мужиками. Проезжаем возле речки Воронки.
- Как это красиво! - говорит Софья Андреевна. - Это сочетание: белые стволы, янтарная листва и на фоне воды, так и просится зарисовать. Взять сейчас краски и нарисовать. Ах, отчего меня не сделали живописицей! А сделали меня самкой и переписчицей.
Я молчу. Софья Андреевна глядит на меня, определенно «провоцируя», и повторяет:
- Ведь я была всю жизнь только самкой и переписчицей!
- Ну, зачем так ограничивать свою роль, Софья Андреевна?
- Ничего не ограничивать... Меня сделали только самкой и переписчицей! - вновь повторяет Софья Андреевна, капризно сморщив губы.
... Когда вернулись домой, Кузминские ушли в свой флигель, а Софья Андреевна, опять близкая и хорошая, добыла горячей воды, сама устроила чай и позвала меня - согреться после поездки.
- Ничего не могу делать! - пожаловалась она, беспомощно улыбаясь и тряся головой. - Начала книги проверять, нет! Ничего не могу, все в голове путается.
- Отчего, Софья Андреевна?
- От войны.
И она пояснила, уже не в первый раз, что война не выходит у нее из головы, подавляет ее и не дает ничем заниматься. Она, несомненно, была вполне искренна.
- Только и могу листья в кучи сгребать, самое приятное занятие в таком положении...
Софья Андреевна сгребала опавшие листья в парке — на подстилку скоту. Вечером за общим чайным столом снова заговорили о войне. Татьяна Андреевна полюбопытствовала, повесили ли серба Принципа. Ей ответили, что над убийцей Франца Фердинанда еще не было суда.
- Зачем суд?!- запальчиво воскликнула старуха. - Вот этого я никогда не пойму! Какой тут может быть еще суд? Раз он убил и его схватили, то убить и его тут же на месте!
- Теперь все убийцы! — возразила сестре Софья Андреевна.
Татьяна Андреевна ругала прислугу. Софья Андреевна заметила, что, видно, сестра ее хочет, чтобы прислуга была совсем как рабы. Та не очень и возражала. Через некоторое время Софья Андреевна между прочим рассуждала: - Говорят, что Бог будет помогать. Никому Он не будет помогать. Или, что Бог может наказывать. Вот с этим я никогда не соглашусь! Бог - это нечто неподвижное. А мы все - мы то подвигаемся к Нему, то отходим от Него. И вот, когда мы отходим, дьявол, который караулит, тут-то нас и хватает. И вот теперь дьявол вселился в Вильгельма и через него губит людей. Все равно как в нашей семье дьявол вселился в Черткова и погубил нашу семью... И я тогда подпала внушению дьявола. Разве можно сказать, что Бог меня наказал? Нет, я забыла Бога, а не Бог меня наказал! Я была то, что называется «порченая»... Это все дело дьявола...
В тот же день Софья Андреевна рассказала, что М.С. Сухотин, в разговоре с третьим лицом, выразился о ней так: - После смерти Льва Николаевича все стали хуже, одна Софья Андреевна стала лучше.
Это было сказано очень метко, хотя и немного двусмысленно именно по отношению к Софье Андреевне. Но не в этом дело. Дело в том, что между нравственным характером Софьи Андреевны и Татьяны Андреевны лежала целая пропасть. И если Софью Андреевну называли иногда «язычницей» (я сам называл), то настроения ее после разразившегося над семьей несчастья показали все-таки, что душа ее и для христианства не закрыта. Татьяна Андреевна, вся в эгоистическом и эстетическом, кажется, не нуждалась ни в какой другой внутренней опоре.
Знаю, что достанется мне от многих и многих за «развенчивание» Наташи, — и не только этой, престарелой, но, главное, той, поэтической, толстовской. И все же не могу ни скрыть, ни подавить своих сомнений и выводов. Впрочем, пусть, кому нужно, зачеркнет их. Тогда ему останутся еще те наблюдения и впечатления, которые здесь записаны. Буду надеяться, что он воспользуется ими лучше, чем это сделал я.
Еще два слова о сестрах Берс.
Известно, что когда Лев Николаевич посватался к Софье Андреевне, то родители Берс были несколько смущены, так как предполагалось, что он неравнодушен к старшей из трех сестер — к Елизавете Андреевне. Да и по обычаям доброго старого времени полагалось выдавать сначала старшую дочь, а потом уже и остальных. Но чувства и пожелания жениха были определенны, и пришлось, конечно, уступить.
Веду к тому, что мне довелось однажды, тоже по смерти Льва Николаевича, видеть в Ясной Поляне и Елизавету Андреевну, по первому мужу Павленкову, а по второму, приходившемуся ей двоюродным братом, Берс. Это была сухая, строгая старуха, интересовавшаяся только финансовыми вопросами и банковским делом, которым и посвящена была вся ее долгая жизнь.
И я, сравнивая всех трех сестер Берс, думал тогда и думаю теперь:
— Нет, все-таки слава Богу, что Лев Николаевич женился именно на Софье Андреевне! Это был слабый человек, но человек. Из всех трех сестер Софья Андреевна душевно была ближе всех Льву Толстому. Конец их супружества был трагичен, но концу предшествовало 48 лет совместной жизни, в которой было согласия и счастья, наверное, в несколько раз больше, чем расхождений и страданий. Нет, в мире ничего не делается даром. И судьба хотела, чтобы именно Кити стала подругой жизни Левина.
|
| |
| |
