| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 01 Авг 2019, 18:05 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Offline | ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ ЛОТМАН
(28.02. 1922 - 28.10. 1993)
Известный литературовед и культуролог. Благодаря его научной семиотической теории мы можем лучше понимать известных писателей и важных литературных деятелей эпохи XVIII-XIX в.
Юрий Михайлович родился в Петрограде, где прошли его детские и отроческие годы. Родители маленького Юры были образованными интеллигентными людьми, имеющими еврейские корни. Мальчик воспитывался в духе уважения к старшим, любви к чтению и самообразованию, стремлению к труду и дисциплине.
Отец Юрия – Михаил Львович, имел высшее математическое и юридическое образование, работал юристом-консультантом в различных издательствах. Мать – Сара Самуиловна (в девичестве Нудельман), вторую часть жизни проработала стоматологом. Вместе с Юрием в семье подрастали еще 3 дочери, которые впоследствии стали выдающимися квалифицированными специалистами. Одна из сестер Лотмана была композитором, вторая – литературоведом, третья – врачом. Воспитанный в многодетной семье, Юрий стал дружелюбным, открытым и честным человеком, всегда готовым прийти на помощь и оказать должное внимание. В то же время он научился уважительно отстаивать свое мнение и правильно излагать собственные суждения. В возрасте 8 лет маленький Юрий начал свое обучение в Петришуле – одном из старейших учебных заведений России, которое переименовалось советской властью из Школы при лютеранском приходе в Советскую единую трудовую школу. После окончания среднего образования поступил в Ленинградский университет на факультет филологии. Его всегда занимала литература, но он не хотел сочинять сам. Его интересовали творения других. Зачитываясь как художественной, так и научной литературой того времени, Юрий задумывался над такими вопросами: "кем является автор данного произведения", "почему он думает так, а не иначе", "как общественное мнение и окружающий уклад жизни повлиял на мировоззрения писателя".
Восторженный студент с необычайным энтузиазмом посещал все лекции, но закончить весь курс ему не удалось - началась война. Молодого филолога призвали на фронт, где он служил артиллерийским связистом резерва Верховного Главнокомандования. За время боевых действий Лотман был назначен гвардии сержантом, служил командиром отделения связи, за бесстрашие, мужество и технические умения был награжден несколькими медалями и орденами. Исполняя боевые задания, он получил тяжелое ранение и контузию. После лечения снова попросился на фронт, где ревностно служил на благо отечества вплоть до демобилизации в 1946 г
В 21 год вступил в Компартию, тем самым окончательно определившись в своих политических и общественных взглядах.
После окончания военной службы Лотман снова поступает в Ленинградский университет, чтобы продолжить прерванное образование. Именно в этот период одаренный филолог сделал свое первое научное открытие – обнаружил неизвестный до тех пор документ, связанный с декабристским движением. Декабристы давно уже волновали воображение бывшего военного. Радищев, революционеры, Пушкин. Всю свою жизнь Юрий Михайлович посвятит тому, чтобы определить их мировоззрение и разобраться в их гениальности. Обожая русскую культуру и стараясь постичь ее серьезную, глубокую сущность, Лотман в то же время придерживался идеи космополитизма. Он считал, что следует одинаково относиться к людям, независимо от их национальности и государственной принадлежности, а также полагал, что благополучие всего человечества является приоритетнее собственных и национальных интересов. В возрасте 28-ми лет Лотман оканчивает филфак и хочет поступить в аспирантуру. Но… В дальнейшем получении образования ему было отказано из-за его “некоммунистических” идей. Молодой специалист, столкнувшись один на один с системой, решил пойти путем наименьшего сопротивления. Он находит вакантную должность старшего преподавателя в педагогическом Тартуском университете.
Тарту – один из древнейших городов Эстонии. Он находится почти в двухстах км. от столицы и является одним из самых многочисленных населенных пунктов. Он расположен на обоих берегах живописной реки Эмайыги, поэтому считается очень красивым и чистым городом. Эстонию Лотман выбрал для постоянного места жительства как либерально настроенное государство, терпимо относящееся ко всем инакомыслящим. Например, в городе, где поселился молодой ученый, большую часть населения занимали коренные жители, издревле исповедующие лютеранство. Но на почве этнических или религиозных вопросов почти никогда не возникало массовой гражданской разобщенности или противоборства. Через два года после приезда на новую родину Юрий Михайлович стал кандидатом наук, талантливо защитив диссертацию, посвященную борьбе Радищева с воззрениями и эстетикой Карамзина.
Далее он защищает уже докторскую диссертацию с еще более интересной и напряженной темой о развитии русской литературы в период перед декабристским восстанием. Именно в это время им снова начинает интересоваться советское правительство, которое относилось к трудам и деятельности молодого ученого очень настороженно и предвзято. Почему такое происходит?
Парадокс в том, что Юрий Михайлович никогда не шел против устроенной управленческой системы. Он никогда не выбирал как объект своего исследования “неблагонадежных” личностей и зачастую находил в предмете изучения то, что хотели видеть стоящие у власти люди, что считалось общепринятым и общепризнанным. С другой стороны, что бы ни исследовал Лотман, он делал это тщательно и усердно, используя свои неординарные способности и лишь ему характерные технические навыки. Поэтому образы анализируемых личностей немного отличались от официального канона, утвержденного советской властью в гражданском литературоведении. Эти фигуры выходили из-под исследований Лотмана более глубокими и сложными и в то же время избавлялись от ненужной идеализации и каноничности. После получения докторской степени Юрий Михайлович становится профессором, а также занимает ответственную должность зав. кафедрой российской литературы.
В начале 1960-х годов филолог-теоретик начинает разрабатывать в советской научной деятельности структурный метод исследования литературы и культуры. Так он познает семиологию, которая только входила в обиход научных исследований ученых СССР. Было время, когда эту малоизведанную теорию считали “продажной девкой капитализма” потому, что ее основоположниками являлись американский и швейцарский филологические деятели. В основе семиотической науки лежит внимательное, кропотливое исследование знаков и знаковых систем, используемых на протяжении какого-то промежутка времени в процессе общения. Лотман посвящал своей научной деятельности все свои силы и время. Он с увлечением разбирал документы, систематизировал их в согласии со своей теорией, глубоко анализировал материалы, и это несмотря на то, что его научная деятельность не пользовалась всеобщим вниманием и признанием. Всего через пару лет после увлечения семиологией профессор Лотман занял лидирующее место среди семиотических ученых страны Советов. Книги Юрия Лотмана за этот период поражают своей простотой открытий и гениальностью исследований. Он издает труды по структуризации поэтики и художественного текста, по типологии культуры и киноискусства.
Стиль написания и текст Лотмана живой, многообразный, логичный и понятный даже для дилетантов. На базе своего университета он создает международную семиотическую школу, а также проводит регулярные научные конференции по структурным моделирующим системам. Научная деятельность профессора Лотмана остается непризнанной только на родине. Он находится под постоянным наблюдением КГБ, в то же время получая признание от международных научных учреждений. В возрасте 55-ти лет Юрий Михайлович становится членом-корреспондентом Британской национальной академии наук, через несколько лет – Норвежской и Шведской. Свой блестящий, познавательный труд "Беседы о русской культуре" эстонский профессор издает за несколько месяцев до своей смерти. Книга безапелляционно считается вершиной его научной деятельности. В своем труде он доказал, что выдающиеся исторические и литературные деятели, а также яркие персонажи различных произведений являются составляющим культурно-исторического процесса и духовной связи между различными поколениями. Примечательно, что за несколько лет до смерти талантливого ученого на голубых экранах появился цикл телепередач с похожим названием, который создал Ю.Лотман.
“Беседы о культуре” относились преимущественно к жизни российской аристократии эпохи Пушкина. Рассматривались отличительные черты дворянской службы и взаимоотношений, образа жизни и манеры поведения. Примечателен слог и манера изложения, которую использовал в своих текстах Ю.Лотман. “Беседы о культуре” велись в современной популярной форме, интересной и увлекательной для зрителей времен перестройки.
В возрасте 29-ти лет Юрий Михайлович женился на студентке Тартуского университета Заре Минц, впоследствии ставшей доктором филологии. В семье родились 3 сына, один из которых пошел по следам отца и стал выдающимся профессором семиотики и эстонским политическим деятелем. Скончался Юрий Михайлович в возрасте 71 года в Тарту, городе, который стал ему настоящей родиной.
Катя Ткач
25.05. 2017. «SYL.ru»
https://www.syl.ru/article....-faktyi
Полный курс «Бесед о русской культуре» Юрия Лотмана
Плейлист: https://www.youtube.com/playlis....2TUW7iL
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 25 Фев 2022, 13:19 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Offline | К 100-летию со дня рождения
МЫСЛЯЩИЕ МИРЫ ЮРИЯ ЛОТМАНА
«Выдающийся учёный, незаурядная личность, лидер отечественной филологической науки» – на протяжении нескольких десятилетий эти слова часто и совершенно оправданно звучат при имени Ю.М. Лотмана.Но когда думаешь о нём, обветренные историей дефиниции куда-то отступают и на первый план выходит образ доброго и мудрого человека, наделённого громадным личным обаянием и почти невероятным даром понимать чужую мысль в её первозданном значении. Его готовность общаться, лишённая какого-либо снобизма или даже лёгкой неприязни, свойственной очень занятым людям, была поразительна. Семинары и встречи со студентами и посетителями Лотман, подобно профессорам прежних поколений, проводил где угодно – в аудитории, дома за чаем или на садовой скамейке, не считаясь со временем и занятостью, охотно откликался на просьбу о совете или консультации. Мне приходилось наблюдать, как он увлечённо играл со студентами в придуманную не то им, не то его учениками игру: на бумажке писалось имя исследователя, которое нужно было угадать по характерным деталям, описанию его концепции или названию труда. Ошибки, правда их было совсем немного, легко прощались и сопровождались весёлым смехом.
Я познакомился с Юрием Михайловичем в 1980 г. благодаря совместной с его учеником П.Х. Торопом работе над статьёй о рисунках Ф.М. Достоевского для тартуской «Семиотики» № 14. Хорошо помню эту первую встречу, поразившую меня до глубины души и наложившую отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Это был урок честного, доброжелательного, не отягощённого никакими кривыми помыслами «положительно-приемлющего», как сказал бы М.М. Бахтин, отношения к младшему коллеге. Тема, которая с трудом в этот период пробивала себе признание в Пушкинском Доме (и смогла это сделать лишь при прямом вмешательстве Д.С. Лихачёва), не вызвала у него никаких нареканий, только горячее одобрение и живой интерес. Вопросы были о другом: о взаимоотношении иконических и вербальных знаков в творческом процессе писателя, о возможности создания типологии. Собственно, это и стало определяющим вектором исследований на многие и многие годы, а высокая оценка Лотманом нашего с коллегой скромного исследования отразилась в ссылке на него в «Семиосфере».
Если Н.М. Карамзин уверял, что скверный по своим моральным качествам человек никогда не может стать хорошим писателем, то, продолжая эту мысль, можно утверждать, что подлинно гениальный учёный непременно является носителем выдающихся моральных качеств. Образцом такого рода учёного был Ю.М. Лотман, который как преподаватель абсолютно чужд интонациям дидактического наставничества, общался со своими коллегами и студентами в мягкой, предупредительной манере, при этом не поступаясь истиной. Его лекции и доклады на конференциях пользовались огромным успехом. Слушая Ю.М., нельзя было не почувствовать тот мощнейший пласт знаний и исследовательского опыта, на который опиралось каждое сказанное им слово. Событием был цикл его телевизионных лекций «Беседы о русской культуре» в 1990-е и 2000-е гг., и очень жаль, что их больше нет на экране.
Считается, что Лотман является лидером отечественной структуральной поэтики и семиотики и одним из ведущих учёных в этой области. Эпоха Лотмана – 1960–1980-е гг. – органическая часть истории отечественной филологии и, возможно наравне с эпохой формальной школы, самая существенная её часть. Творческое наследие Лотмана велико и по объёму, и по научному значению, его достижениям посвящено огромное количество статей на многих языках мира, на базе его концепций проводятся конференции, семинары, осуществляются исследовательские проекты. Соревноваться с Б.Ф. Егоровым, проработавшим бок о бок с Лотманом многие годы и написавшим блестящую биографию учёного, также вряд ли уместно. Во время конференции в Большом конференц-зале Пушкинского Дома один коллега сказал: «Здесь находится две трети нашей науки». В зале присутствовали Ю.М. Лотман и Д.С. Лихачёв. Оставшаяся «треть» – М.М. Бахтин, находившийся в этот момент в доме престарелых, дополнить до целого смелую концепцию коллеги никак не мог. Вероятно, слишком уж категорично было сказано, на свете много хороших учёных, однако выдающееся значение личности Лотмана, несомненно, чувствовал каждый, кому довелось с ним работать или просто встречаться; каждый может подтвердить эффект нравственного и духовного оздоровления, который сопровождал эти встречи.
Умение видеть объект во всей полноте его насущных и потенциальных свойств – конечно, профессиональное качество учёного, но это же свойство отличает и человека с развитым духовным миром. Ю.М. был не только большим учёным, но и большим человеком, легко и с удовольствием принимавшим в свой ценностный кругозор видение мира другого человека со всей его многообразной неполнотой и застарелыми недоумениями. Он принадлежал к поколению, опалённому войной, ушедшему на фронт со школьного выпускного бала или вскоре после него. Это был человек, прошедший войну (среди его боевых наград – медали «За отвагу» и «За боевые заслуги») и понимавший цену жизни, готовый расширять представления о живом, относя к нему и худ. текст. В промежутках между отважными действиями на фронте будущий профессор семиотики изучал французский язык. Далее было продолжение учёбы на филфаке Ленинградского университета (1946–1950), ожидаемое давление «самого холодного из чудовищ», отказавшего будущему академику в аспирантуре по «пятой графе», по той же причине он не мог трудоустроиться в городе и вынужден был уехать в Эстонию на должность старшего преподавателя в Тартуский пединститут. В 1952 г. им была защищена кандидатская диссертация о А.Н. Радищеве, а в 1954 г. Лотман перешёл в Тартуский университет, который и стал базой для строительства всемирно известной научной школы.
В 1961 году состоялась защита докторской диссертации, в 1963-м он получил звание профессора. К счастью, в Эстонии «пятая графа» не сработала. За какие-то 2-3 года Лотману удалось выстроить поразительную по мощи научную базу на возглавляемой им кафедре. По этому поводу Г.А. Бялый, отвечая на мой вопрос, что он думает о Лотмане, улыбаясь сказал: «Это мой ученик, но я его боюсь».Огромная личная популярность Лотмана в стране и за её пределами довела до белого каления советские спецслужбы, и Лотману в 1970-е годы отключили телефон, якобы на время ремонта, который затем продолжался до бесконечности. Поездки за рубеж ему также были запрещены, и учёный складывал письма-приглашения в зарубежные университеты в папку, не без юмора названную «Письма к русскому путешественнику».
Лотман чурался всякой позы и того, что сейчас называется пиаром, душой принадлежа к той самой классической дворянской русской культуре XIX в., которую с таким увлечением исследовал («Очерк дворянского быта онегинской поры», «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX в.)» и др.). Моделирующая функция культуры, о которой он так много писал, сказалась тут и на нём самом: идя по улице и проходя мимо дамы, Лотман слегка приподнимал шляпу. Горделивых поз, слов и действий, которые так в ходу у публичных людей сегодня, Лотман не принимал, при этом не чурался никакой самой простой работы, сам топил дровами печку в доме, где жил с семьёй, не сетуя на судьбу и не требуя центрального отопления. Подобно своим любимым авторам, Н.М. Карамзину и А.С. Пушкину, героически преодолевавшим сопротивление общественной рутины и давление гос. служб, считал необходимым выстраивать жизнь в противодействии любым попыткам замкнуть её в наезженную колею и запереть в более или менее тёплое насиженное место.
Он с огромным уважением относился к Эстонии, давшей ему приют и возможность продуктивной научной деятельности, много времени тратил на изучение эстонского языка, тем, кто этого не понимал, говорил, что это его долг и обязанность. Нельзя не отметить и местные власти, которые немало сделали для Лотмана с целью улучшить условия его работы, ведь он был для Тарту «градообразующим» человеком. Давно известно, что лучшее в науке создаётся в маргинальных зонах, на периферии парадигм, в противодействии центральному тренду и при непрекращающемся дожде критики. В этом смысле пребывание отечественной структурно-семиотической школы в Тарту, при всемерной её поддержке со стороны наиболее здравых сил советской филологии, – огромный шанс, который был использован кафедрой Лотмана на все 100%. Оборотной стороной этого явилось всеобщее мировое признание научных заслуг Лотмана, что проявилось в избрании его членом Британской, Шведской, Норвежской и, разумеется, Эстонской академий наук, но Академия наук СССР, как и в случае с Бахтиным, смущённо промолчала. Скромного вида выпуски «Трудов по знаковым системам» сыграли гигантскую роль в поддержании должного уровня отечественной филологической науки, спасая её в брежневские времена от позорного методологического коллапса.
Начиная с середины 1960-х гг. Тарту стал самым привлекательным местом для творчески мыслящей части отечественной интеллигенции. Уровень исследований, результаты которых печатались в «Семиотиках» и других изданиях Тартуского университета, был насколько впечатляющ, что этому поразились дожившие до тех времён представители русской формальной школы Р.Якобсон и В.Шкловский. Было признано, что Тартуско-Московская школа, возглавляемая Ю.М. Лотманом, – это научное явление мирового уровня, самым серьёзным образом продвинувшее теоретическую основу науки о литературе и ряда других гуманитарных наук. Пространство мысли и жизненного действия Лотмана включало в себя всё, где возможна какая-либо интересная или продуктивная мысль или идея, – разумеется, сюда входила и сфера политики. Он не был диссидентом в прямом смысле этого слова, так как лишь эпизодически включался по просьбам окружающих в такого рода деятельность (был представителем Народного фронта Эстонии в 1990-х), но легко и с удовольствием общался с любым человеком, независимо от его полит. взглядов и от возможной опасности такого общения. Так, в январе 1970 г. он принимал в гостях Н.Горбаневскую, что привело к многочасовому обыску на квартире Лотманов, который проходил на глазах у учёного и его гостей. Искали ли они «шпионскую радиостанцию» или просто хотели попугать учёного, остаётся под вопросом.
Что касается его мнения о происходящем в стране, он как-то высказался следующим образом: «Когда мы видим политика, который точно знает, что надо делать, который не сомневается, то в лучшем случае это глупый политик, а в худшем – опасный. Конечно, политика – такая область, где сомневаться нелегко, но это и есть реальная основа демократии. Главный принцип демократии ведь не в том, что позволительно говорить одному и 101-му человеку, а в том, что от безусловной истины, бесспорной и несомненной, мы переходим к праву на сомнение, к представлению об ограниченности своего знания и несовершенстве своих самых, казалось бы, правильных идей». Давление на учёного в 1980-е усилилось настолько, что Г.Д. Гачев как-то спросил его, не собирается ли он уехать. Лотман ответил: «Там, среди клумб, может, оно и приятней, но моё место в бараке».
Как и все люди такого склада и характера (как Ф.М. Достоевский, например), он был вечно сомневающимся человеком, не оставляющим ни одну мысль, ни одно утверждение без обдумывания, поисков аргументов за и против. Согласно его мнению, не подверженный сомнениям человек живёт в убеждении, что он всегда и во всём прав, а «чем человек меньше знает, тем у него меньше сомнений, тем он категоричнее». А категоричность Лотман не любил. То, что мы думаем о Лотмане, вовсе не укладывается в список: «филолог, профессор, создатель научной школы». Можно с уверенностью сказать, что речь идёт не просто о выдающемся литературоведе, но об одном из самых замечательных людей ХХ века, в своём характере, стиле жизни, деятельности воплощавшем всё лучшее, что может сделать человек в течение жизни. Достоевский как-то написал: «Знаете ли вы, сколь силён может быть один человек?» Ответ на этот вопрос – жизнь Ю.М. Лотмана, учёного, гуманиста и одного из лучших людей нашей страны.
Константин Баршт, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник ИРЛИ РАН
23.02. Литературная газета
https://lgz.ru/article....lotmana
«ЧИТАЯ О ПУШКИНЕ, ДУМАЮ О ТЕБЕ»
Так считают многие люди, знавшие Ю.Лотмана лично. В том числе его ученица и секретарь Т.Кузовкина. Накануне 100-летия со дня рождения выдающегося литературоведа, культуролога и семиотика мы побеседовали с ней о том, каким он был в работе и жизни.
– Большинству Ю.Лотман известен прежде всего как выдающийся пушкинист – автор биографии поэта, множества статей о нём и ставших каноническими комментариев к «Евгению Онегину». Почему Пушкин? Чем он был близок Лотману? Ведь очевидно, что это был не просто научный интерес к творчеству гения, а нечто большее…
– Действительно, Пушкин для Юрия Михайловича был не просто объектом исследования. Например, в одном из поздних интервью, когда учёного спросили, чьё мнение имеет для него значение, он сразу же ответил: мнение Пушкина. Первую пушкиноведческую работу Юрий Михайлович написал только в 1975 г. Это было монографическое исследование о поэтике и структуре романа в стихах «Евгений Онегин». И уже тогда Лотман понимал, что вступает на путь, где к нему будут относиться с большим пристрастием, потому что пушкинистика всегда была ведущей отраслью литературоведческих исследований.
Ещё нужно упомянуть о том, что биография Пушкина писалась в очень сложный для Ю.Лотмана период, когда он подвергался гонениям после того, как в его квартире был произведён обыск по делу Н.Горбаневской. С этого момента начали сворачиваться знаменитые Летние школы по вторичным моделирующим системам и ужесточилась цензура тартуских изданий. Всё это нашло отражение в биографии Пушкина. Если читать эту книгу, зная биографический контекст, в котором она создавалась, можно увидеть явные автобиографические мотивы. Например, слова о том, что по приказу Бенкендорфа внедрялись в святая святых, в Дом Пушкина и перлюстрировали его личные письма, были написаны в тот момент, когда перлюстрировалась корреспонденция самого Лотмана (мне доводилось изучать его дело в эстонском КГБ, и там есть отчёты о том, сколько писем перлюстрировано, от каких адресатов, с кем он имеет заграничные связи...).
Главная идея этой книги – преодоление Пушкиным тяжёлых обстоятельств: холерные карантины привели к созданию Болдинского цикла произведений, ссылка в Михайловское – к «Борису Годунову». Это было очень важно для Лотмана. В одном из писем к своему коллеге и другу Б.Егорову он писал: «Я всегда считал ссылку на обстоятельства недостойной». Письмо это было написано по поводу концепции биографии Пушкина. Егоров не согласился с лотмановским видением поэта как победителя. Ему казалось, что последние годы Пушкина были очень трагическими и финал его жизни сложно назвать «победой». А Лотман преподносил его биографию как торжество творческого гения над превратностями судьбы, а саму дуэль – как смелый шаг, выход из сурового круга сложившихся обстоятельств.
Важно сказать, что читатели лотмановской биографии Пушкина сразу уловили сходство между автором и его героем. Мне приводилось изучать довольно большой корпус писем, которые приходили Юрию Михайловичу после того, как эта биография большим тиражом разошлась в Советском Союзе. Их основной мотив можно выразить словами чешского исследователя Мирослава Дрозды: «Читая о Пушкине, думаю о тебе, о твоей гуманности, о твоей открытости добру». И многие из тех, кто знал Юрия Михайловича, увидели в этой биографии портрет автора книги. Мне кажется, что пушкинский тип гения – лёгкий, открытый миру, многогранный – очень близок гению Лотмана. Например, Юрий Михайлович так же, как и Пушкин, часто рисовал на полях своих рукописей во время заседаний и скучных собраний. Он был прекрасным рисовальщиком! В армии он рисовал портреты вождей по клеточкам и декорации для полкового театра (об этом он писал в «Не-мемуарах»). Конечно, это была «маргинальная» сторона его творчества. И, может быть, отчасти это тоже было подражание Пушкину.
– Учёный также был одним из создателей семиотики – науки о коммуникативных системах и знаках. Чем его привлекла эта сфера знаний?
– Интерес Юрия Михайловича к семиотике и возникновение Тартуско-московской семиотической школы связаны со временем оттепели, когда разрешили прежде запрещённые науки, в том числе кибернетику. В журнале «Вопросы языкознания» стали появляться работы московских лингвистов-структуралистов. Юрий Михайлович жадно ловил новую информацию. Но надо сказать, что ещё до знакомства с московским кругом структуралистов он и сам начал формулировать идеи о необходимости применения точных наук в гуманитарном знании – он изложил их в спецкурсе, который читал в 1960 г. О содержании этих лекций мы знаем благодаря конспектам жены Юрия Михайловича Зары Григорьевны Минц. Идея изучать гуманитарные науки, применяя к ним точные математические методы, очень вдохновила Лотмана. Он и учёные его круга начали рассматривать как структуру разные культурные объекты: сперва карточную игру, потом язык. Лотман впервые применил эти идеи к худ. тексту и литературе вообще. В 1970-е годы он пошёл дальше и, суммировав эти знания, написал о том, что целые культуры можно рассматривать как семиотические устройства. А в 1980-е годы даже создал теорию семиосферы, согласно которой вся культура помещается в пространстве семиозиса, где ключевую роль играют знаки.
Сейчас структурализм сменяется другими течениями, он кажется прошедшим этапом в развитии гуманитарного знания. Но никто не отрицает, что при помощи взгляда на худ. текст как на систему можно было увидеть очень интересные вещи. Во-первых, Лотман сам продемонстрировал это блестящими конкретными анализами стихотворений Заболоцкого, Пастернака, Пушкина – в книгах «Анализ поэтического текста» и «Структура поэтического текста». Он показал, что если мы будем рассматривать текст как многоуровневую систему, то увидим, что все его уровни важны, потому что на каждом из них раскрываются новые смыслы. Объяснение основных идей семиотики Лотман дал в научно-популярной статье «Люди и знаки», опубликованной в 1969 г. в газете «Советская Эстония». Один машинист электропоезда написал письмо в редакцию, мол, сейчас много говорят о новой науке – семиотике; нельзя ли объяснить нам, простым читателям, что это такое? И в ответ Лотман написал эту статью. Её основной тезис можно сформулировать так: человек живёт в мире знаков, и его функция – перерабатывать огромное количество информации, которое его окружает. Каким образом перерабатывать? При помощи каких приёмов? Что остаётся? Что важно, а что нет? Как работает весь этот механизм? – этими вопросами и занимается наука семиотика. То есть, по сути, семиотика – способ посмотреть на мир, на худ. текст и на культуру в целом иначе, через призму знаков. И этот взгляд открывает новые контексты и смыслы.
– Какие из своих трудов сам Ю.Лотман считал наиболее значимыми?
– Мне кажется, что для него очень значимыми были работы последних лет – монографии «Культура и взрыв» и «Непредсказуемые механизмы культуры». Они создавались в переломный исторический момент – в момент распада Советского Союза, начала новой жизни, рождения новых взглядов на историю, на прошлое, в условиях хаоса. Юрий Михайлович понимал своё дело как Делание с большой буквы. Роль гуманитария – не просто заниматься своим узкоспециальном делом, а анализировать процессы, которые происходят, и сказать своё слово, которое может каким-то образом повлиять на жизнь и изменить её. По сути, работы последних лет – это один текст, в котором Лотман размышлял об очень важных вещах.
Во-первых, в эти годы он создавал теорию взрыва. Согласно этой теории, история движется не одинаково, в ней различаются 2 вида процессов – медленные, постепенные, подчинённые причинно-следственной логике, и взрывы. Эпоха взрыва – это время, когда совершенно непонятно, как дальше будут развиваться события, у всех вариантов развития равная вероятность быть реализованными. И в этот момент, как пишет Юрий Михайлович, очень важна категория выбора, важна личность, этические проблемы. Его последние книги – больше чем научные труды. В это время он очень много занимался научно-популярной деятельностью, писал публицистические статьи, читал телевизионный курс лекций «Беседы о русской культуре» и даже выступал в программе «Воскресная проповедь». Главные идеи, которые он проповедовал в это время, – о необходимости ценить Другого (другую личность, другую культуру), о диалоге как основе человеческого общения – и были таким важным Деланием. И я думаю, что, если бы в тот момент ему можно было задать этот вопрос, он сказал бы, что именно эти поздние тексты наиболее важны.
– Сегодня, когда все науки развиваются так быстро, актуальны ли по-прежнему идеи Лотмана?
– Работы Юрия Михайловича не являются застывшей, чётко сформулированной теорией. В них много противоречий, много несводимого в одну логическую цепочку. Они сами отчасти тоже являются «взрывными»: побуждают думать, анализировать, и, кроме того, они очень диалогичны. Его работы очень живые – когда вы их читаете, ваша мысль пробуждается, и это очень важно. Как писал сам Лотман, самое главное в науке – не выносить готовые решения, а ставить вопросы. Его работы ставят множество вопросов, и это делает их актуальными.
Лотман умер в 1993 г, на пороге нового технологического прорыва. Он сам получил компьютер как стипендиат Фонда им. Александра фон Гумбольдта, но даже не успел его распаковать. То есть он жил в докомпьютерную эпоху. Но, когда сейчас учёные начинают рассматривать некоторые проблемы медиапространства, оказывается, что лотмановский подход очень продуктивен для анализа того, например, как распространяется и живёт текстовое ядро (книга становится экранизацией, экранизация – клипом и т.д.) – про это, оказывается, Лотман уже написал. Если начать читать его работы о функционировании текста, о тексте как сложном смыслопорождающем устройстве, то в них можно найти инструменты для анализа тех процессов, которые учёный уже не видел... Сейчас лотмановская теория семиосферы становится важна и востребована в разных науках: ею интересуются психологи, специалисты, создающие и изучающие цифровую среду. Интересно и то, что сегодня работы Лотмана активно переводятся на английский язык и входят в англоязычное пространство. Он по-прежнему заражает желанием узнавать, учиться, открывать что-то новое.
– Действительно, у Ю.Лотмана много учеников и последователей. А кого он сам считал своим учителем?
– Юрию Михайловичу очень повезло с учителями. Он поступил в Ленинградский университет в 1939 г., в период его расцвета, когда в одном месте были собраны блестящие филологические умы. Это и Г.А. Гуковский, специалист по XVIII и XIX вв., по Пушкину, прекрасный лектор (когда он читал лекции, по воспоминаниям Лотмана, он всегда срывал овации), импровизатор, знаток поэтических текстов. Это Б.В. Томашевский, который тоже был блестящим пушкинистом, человеком необыкновенных качеств – благородным, чрезвычайно умным, он, между прочим, был не только филологом, но и знатоком точных наук. Это М.К. Азадовский и В.Я. Пропп, замечательные фольклористы. Интересен ещё такой человек, как Н.И. Мордовченко: когда Лотман вернулся из армии и восстановился в университете – это был декабрь 1946 г., – то должен был выбрать научного руководителя – и отдал предпочтение Мордовченко: он не был столь блестящ, столь артистичен, как Гуковский, но великолепно знал эпоху, и его книги демонстрировали прекрасное знание контекста.
Юрий Михайлович учил нас, что если ты занимаешься каким-то лит. явлением, то ты должен очень подробно и хорошо изучить контекст: прессу, моду, быт того времени: любое явление существует не само по себе, а в контексте. Мордовченко – блестящий знаток критики XIX в., автор книг о Белинском, Кюхельбекере – научил Лотмана скрупулёзному собиранию фактов и внимательному изучению контекста. Вообще, Юрий Михайлович считал, что всякая теория вторична. Сначала нужно как следует изучить материал. Все его теории выросли на базе изучения конкретного историко-литературного материала, которым он прекрасно владел.
– Вы были секретарём Ю.Лотмана в последние годы. Возможность близкого общения и сотрудничества с учёным такого масштаба – безусловно, уникальный опыт. Чему он вас научил?
– Это были очень насыщенные годы, которые до сих пор полностью не исчерпаны: к ним возвращаешься постоянно, что-то вспоминаешь, о чём-то сожалеешь. Мы, секретари, тогда были очень неопытными, только что окончившими университет, и, может быть, что-то упустили: не вели дневник, не записывали в хронологии этапы работы…Этот опыт научил меня, во-первых, не подчиняться обстоятельствам. Будучи секретарями (а нас было двое – я и Вл.Гехтман), мы каждый день приходили к Юрию Михайловичу, и нас встречал пожилой человек, обременённый болезнями, трагическими раздумьями, недавно потерявший жену. А потом он начинал работать, диктовать. Диктовал он нам обычно по некоей шпаргалке – листочку, на котором, как сумел, зафиксировал основные мысли, пришедшие ему в голову вечером или ночью, и потом на их основании развивал статью. И во время работы он возрождался – и провожал нас уже совсем другой человек – остроумный, блестящий, лёгкий. Работа структурировала его, помогала сохранить интеллектуальную личность. И вот это постоянное преодоление, свидетелями которого мы были, конечно, многому нас научило. Кроме того, Лотман научил нас самокритичности: он относился к своему творчеству очень критически, особенно в поздние годы. У него даже была такая присказка: «Знаете, что со мной будут делать черти в аду? Они будут мне читать мои сочинения».
И, конечно, это был невероятный опыт общения. Юрий Михайлович обладал поразительным качеством: каждого человека, с которым он общался, он возвышал до себя. И мог найти общий язык с кем угодно. Лотману был интересен каждый человек: его опыт, взгляд на мир. Он отличался огромным уважением к другим. И даже мы, зелёные девчонки, которые только что окончили университет и по своим обязанностям должны были ему помогать, никогда не чувствовали себя ниже по уровню, по «статусу». Снобизм и какая-либо бюрократическая иерархия были ему абсолютно не свойственны. С ним было интересно общаться, он шутил, рассказывал истории из своего детства, научил нас высоте человеческого общения. Мы очень благодарны за то, что этот опыт у нас в жизни был – он очень изменил и меня, и Владу.
– Можете ли поделиться своим самым любимым воспоминанием о Ю.Лотмане?
– Юрий Михайлович поражал всех невероятно галантным обращением. У нас прошла целая серия вечеров воспоминаний, на которых бывшие студентки и коллеги вспоминали о том, каким он был галантным мужчиной. Например, если кто-то входил в аудиторию и нечаянно ронял какую-то вещь, Юрий Михайлович первым бросался её поднимать. Моё воспоминание тоже связано с этой его чертой. Однажды я, выйдя из его дома, отправилась на почту, чтобы отправить важное письмо. И внезапно меня стал преследовать незнакомый человек в военной форме, который довольно навязчиво пытался познакомиться со мной. Вернувшись к Юрию Михайловичу, я рассказала ему об этом эпизоде, и, когда мы закончили работу, он отправился меня провожать. При этом лил проливной дождь, и я очень беспокоилась, что он может простудиться и заболеть, но Лотман был непреклонен и всё же проводил меня до дома: хотя никакой опасности уже не было, он считал своим долгом это сделать.
И ещё помню один смешной эпизод. В задачи секретарей входил разбор почты. Мы начинали день с просмотра большого количества корреспонденции. В 1990-е Юрию Михайловичу писали очень разные люди, в том числе было много сумасшедших, которые придумывали разные теории и присылали ему. И вот однажды я открыла письмо, начала читать вслух, и сразу стало очевидно, что это полная чушь. Лотман сказал: «Слушайте, ну это какой-то бред сумасшедшего! Давайте лучше вернёмся к нашей работе». Я отложила письмо и взяла очередную статью Юрия Михайловича, которая была в процессе создания, начала её читать. Он внимательно слушал, а потом воскликнул: «Послушайте, ну это же тоже бред сумасшедшего!..» И это ещё раз говорит о его самокритичности. О том, что он ни в коем случае не считал свои работы безупречными, а умел взглянуть на них иронически.
Беседу вела Валерия Галкина
23.02. 2022. Литературная газета
https://lgz.ru/article....-o-tebe
|
| |
| |
