|
ИРИНА АНТОНОВА*
|
|
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 04 Дек 2020, 22:45 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | ИРИНА АЛЕКСАНДРОВНА АНТОНОВА
(20.03. 1922 - 30.11. 2020)
Советский и российский искусствовед, специалист по итальянской живописи эпохи Возрождения; директор и президент Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. Доктор искусствоведения.
...Она ушла на 99-м году жизни. Сказать, что с ней ушла эпоха, пожалуй, ничего не сказать. С ней ушел целый век, вобравший сразу несколько эпох. Самая близкая нам эпоха - это полвека ее работы на посту директора одного из лучших музеев не только России, но и мира. Во многом тем ГМИИ им. А.С.Пушкина, который мы знаем, музей стал благодаря Ирине Александровне, назначенной директором музея в 1962 г. Это она привезла "Джоконду" в Москву. Первая выставка А.Тышлера (1966) в ГМИИ открылась благодаря Ирине Александровне. Первую выставку Пикассо в Москве сделала тоже она. И на выставку "Москва - Париж" (1981) очереди тоже стояли... Собственно, она делала невозможное - пробивала "железный занавес", строила мосты культуры в разгар "холодной войны", когда "ястребы" по обе стороны занавеса делали ставку на гонку вооружений и ракеты с ядерными боеголовками. Е.Якович, снявшая док.фильм о жизни Ирины Александровны, спросила Антонову, как вообще ей могло прийти в голову "попросить привезти" Джоконду. Антонова ответила: "Ну, я ее долго отслеживала. В какой-то момент узнала, что она на выставке в Японии. Пришла к Фурцевой и предложила: "А как хорошо бы "Джоконду" в Москве показать. Она же все равно будет лететь из Японии в Париж над Россией. Вот бы уговорить французов посадить самолет в Москве!".
Конечно, у Антоновой были свои отношения с Фурцевой, основанные на доверии. Но едва ли не важнее то, что отношения, построенные на доверии и любви к искусству, она выстраивала не только со своим министерским начальством, но и с руководителями крупнейших музеев мира. Как говорил художник Б.Мессерер "РГ", "Я всегда восхищался умением Антоновой вести переговоры. Говорит она, как правило, на языке той страны, с музеями которой договаривается. У нее свободный немецкий, французский, итальянский... Она впечатляет не только достоинством, но предельным вниманием к отбору вещей, их представлению. Она всегда точно знает, чего хочет. Она ясно мыслит и ясно излагает. Это такая императрица от искусства... Ее роль в организации выставок огромна. Какие бы ни были правительственные договоренности, работы дают в конкретный музей. А когда речь идет о мировых шедеврах, значима не только сумма страховки, но и человеческое доверие".
"Декабрьские вечера", которые в этом году должны были бы открыться сегодня в 40-й раз (если бы не пандемия), были ее детищем. Ее и, разумеется, Святослава Рихтера. Сама она об этом говорила так:
"Эти вечера стали возможны в музее благодаря такой совершенно исключительной и звездной дружбе, которая была между этим великим музыкантом нашего времени и музеем. Святослав Теофилович пригласил меня во Францию на музыкальный фестиваль в Туре в июне 1981 г. Меня поразил весь этот замысел. И я задала ему вопрос: "Почему он не сделает в России нечто подобное?". Он тогда как-то недоуменно, подняв брови, сказал: "А где же?". А я ему сказала: "Как где? В Музее изобразительных искусств имени Пушкина".
Эта идея ему понравилась, и в этом же году мы наметили первую программу и сделали ее у нас в музее. Но с самого начала мы решили, что это будут не просто концерты в музее, что делают сотни музеев мира, это будет некий сплав пластического искусства и музыки, то есть попытка превратить нашего зрителя в слушателя, тем самым расширить сферу его эстетического восприятия".
Широта ее собственного эстетического восприятия определялась другой эпохой - довоенной и временем 1920-1930-х годов, на которые пришлись ее детство и ранняя юность. Наверное, Антонова была последним "ифлийцем" - в знаменитый Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ) она поступила накануне войны, позже ИФЛИ был присоединен к МГУ, и Ирина заканчивала уже отделение истории искусств. И, наверное, она была последним человеком, для которого Музей нового западного искусства на Пречистенке, где были объединены коллекции С.Щукина и И.Морозова, был живым воспоминанием. Настолько живым, что в 1974 г. она готова была конфликтовать с руководством ради того, чтобы показать в залах музея находившиеся в запасниках части коллекций западной живописи, пришедшие в ГМИИ после расформирования в 1948 г. Музея нового западного искусства. Она готова была написать заявление об уходе, если бы ей отказали в возможности показывать первоклассные вещи Матисса, Ренуара, Гогена. Настолько живым, что идея возрождения Музея нового западного искусства была дорога ей и в 2013 г., и она говорила о ней повсюду. Но если идея возрождения ГМНЗ ушла вместе с Ириной Александровной, то идея ГМИИ как "музейного городка", которую она продвигала на всех уровнях, определила во многом нынешний этап жизни Пушкинского. В этом смысле Ирина Александровна была человеком не прошлого, а настоящего.
Говоря о ней сегодня, не хочется говорить о ней как о "музейном менеджере" - даже высочайшего класса. Разумеется, она была эффективным, как сейчас сказали бы, руководителем. И весьма жестким. Хореограф, режиссер, танцовщик В.Васильев говорил о ней как о "железной леди музея", и "очень жестком человеке, несмотря на все свое женское обаяние и изящную миниатюрность":
"В этой женщине удивительно много от сильного волевого мужчины. У нее есть качество, которое очень показательно для профессионалов. Она не терпит равнодушия, безразличия к делу, халатности. И вот это она очень жестко пресекает. Без малейшей грубости, но предельно жестко. Иногда потом сама мучается, что так поговорила". Но все же, все же… Не хочется говорить о ней как менеджере. Она была птицей другого полета. Той, для которой искусство никогда не было средством, но было высшей ценностью само по себе.
Жанна Васильева
01.12. 2020. РГ
САМА ИДУ НА СВОЙ СВЕТ
Она прослужила искусству больше восьмидесяти лет
Целую эпоху - даже в измерении мирового искусства. И за эти годы И.А. Антонова составила о самых важных жизненных ценностях свое независимое от общепринятых стандартов мнение. О гениальности, которая рождается на земле. О смирении, которому не стоит подражать. О роскоши, которая вовсе не нужна, если не имеет границ. И о том, почему до 90 лет она вообще не думала о смерти.Сегодня ее слова звучат как завещание. Вот несколько фрагментов из беседы с ней.
О законе одаренности
"Политизировано ли искусство? Это очень размытое и конъюнктурное мнение. Искусство Микеланджело, которое работало на Папу Римского, оно было политизировано или нет? Когда он расписывал потолок Сикстинской капеллы, он отражал мнение Папы? Ну нет, конечно! Закон одаренности пока не открыт. Но я не думаю, что это капает с неба. С неба много что капает. Одаренность - это сочетание чего-то непостижимого в человеке".
О вере
"Сколько на свете горя, зла и несправедливости... Кому это надо? Если это разрешает делать Бог, который олицетворяет справедливость и правду, то зачем ему так корежить мир? Для чего? И вообще зачем человек рождается с этим набором дурных способностей? Совершать гадкие поступки и творить отвратительные дела. Зачем и кем придумана такая система? Нас уверяют, что Бог всемогущ, если это так, тогда он же может по-другому мир сложить? Я не понимаю зависимости жизни от кого-то всемогущего. Я не воинственный атеист, я размышляющий, думающий человек. Это разные вещи. Скажем так, за свои 90 с лишним лет я не нашла подтверждения тому, что Бог существует. Как бы было хорошо, чтобы в жизни было к кому обратиться. Но пока не к кому".
О комнатах несчастья
Понимаете, мы умрем, наша плоть истлеет и все. В этом нет у меня никаких сомнений. В бессмертие души я не верю. Но есть одно существенное "но". Надо что-то оставить после себя. Это очень важно. Надо сделать какой-то вклад. Если ты озабочен только сегодняшним днем и тебе надо жилье в 50 комнат, то это один вопрос. Ну зачем человеку дом в 50 комнат? Я так и не смогла это понять. Когда у человека 50 комнат, это говорит о неправильном понимании того, для чего он родился. Он и родился для этого количества комнат, чтобы их обставлять, убирать и украшать. Это же страшно непродуктивная жизнь".
О непродуктивности смирения
"Мне близки принципы порядочности, добра, желания сделать добро другим, не делать зла. Смирение мне не нравится, понимаете, оно не дает возможности развиваться. Нельзя превращаться в полное послушание. Человек должен быть внутренне активен, смирение как модель поведения не достойна подражания. Человек должен развивать свое тело, душу, знания, талант. А смиренному это невозможно".
Об уроке справедливости
"Запомнила урок справедливости, который я получила от своего сына. Когда он учился в первом классе, мне позвонила его учительница и сказала: "Ваш сын ведет себя неправильно". Оказалось, что учительница поставила в угол девочку за какой-то проступок. Боря вышел из-за парты и встал рядом с ней. Она ему сказала: "Борис, я же тебя не ставила в угол", он ответил одним словом "несправедливо" и продолжал стоять. Вот это очень говорящий маркер, как человек понимает справедливость и как он борется с несправедливостью".
О своей природе
"Моя природа, вероятнее всего, это генетика. Моя мама прожила сто лет и пять месяцев и умерла на ходу. Она до последнего дня читала газеты пачками, я вечером приходила домой и мне говорила: "Ты это обязательно прочитай, а на это не трать время". Она работала наборщицей в типографии. Помню, как по площади шли, чеканя шаг, строгие ряды красноармейцев. Я на них смотрела в окно. Еще помню детский сон: ряды этих красноармейцев, за ними идет мама. Потом ряды уходят, и мама исчезает. Было ощущение ужаса и сильной тревоги от того, что мама уходит. Ощущение глубокого одиночества было присуще мне с ранних лет".
О двух самых важных делах
"У меня в жизни есть два дела. Одно из них мое личное и связано с моим сыном. Оно никого не касается. И это самое главное дело. Мой сын болен и не сможет жить после меня... Второе дело - это музей. Когда я сюда пришла, тут был один дом, одно здание, а сейчас целый комплекс стал, целый организм. Главное, чтобы он не превратился в дешевый шоу-центр".
О маяках
"Маяки? Нет у меня внутри никаких маяков, я буду цинична, но я сама себе маяк. Сама иду на свой свет, понимаю, что его осталось немного, и понимаю, что он обречен погаснуть. Я должна доверять себе, своему опыту и постараться по мере сил сделать все, что я считаю важным. Жизнь люблю по-прежнему!"
Александр Арошенко
01.12. 2020. РГ
https://rg.ru/2020....va.html
Попрощаться с И.А. Антоновой можно на сайте Пушкинского музея
 
Раньше мы написали бы: сегодня Москва прощается с Ириной Александровной Антоновой. Сегодня мы не можем даже войти в музей, чтобы принести цветы к ее ногам. Пандемия. Локдаун. Музей, сотрудники, родственники прощались с президентом ГМИИ им. А.С.Пушкина при затворенных дверях. С ней, которая сделала так много для того, чтобы музей был точкой притяжения для сотен тысяч людей. Ирина Александровна умерла под аппаратом ИВЛ в больнице от коронавируса и сопутствующих заболеваний.
Массового прощания с ней не было – отдать последние почести смог только узкий круг людей. Но в нынешней непростой ситуации музей нашел выход. Сделал страницу на своем сайте, где можно выразить соболезнования и почтить память И.А. Антоновой. Тут - соболезнования из музеев России и всего мира, от официальных лиц, от друзей и партнеров музея, от зрителей, публикации в СМИ..
Похоронили же президента ГМИИ им. Пушкина на Новодевичьем кладбище рядом с мужем Евсеем Ротенбергом и матерью Идой Хейфиц.
https://rg.ru/2020....va.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 05 Дек 2020, 11:45 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | ПОБЕДЫ И ТРАГЕДИИ ИРИНЫ АНТОНОВОЙ
…Закончился ХХ век. Как ни странно, не в миллениум, а именно сейчас - в этот чумной год, который чуть ли не каждый день потрясает культурный мир трагическими новостями. Еще одна смерть — конец целой эпохи в отечественной культуре. На 99-м году жизни скончалась Ирина Александровна Антонова. При всей своей внешней хрупкости и элегантности она была железной леди, несгибаемой, и могла бы еще пожить (в ее роду много долгожителей), но нет… Должно быть, это рубеж - момент, когда уходят по-настоящему великие столпы культуры. Но даже среди великих Антонова занимала особое почетное место.
Что в ней всегда поражало, так это характер стоика, блестящий интеллект, живой и любознательный ум. А еще королевский стиль: юбочный костюм в духе Шанель, тонкие лодочки в сочетании с аристократическими манерами и высоко поднятой головой. В этом она напоминала британскую королеву. Но при всей своей внешней сдержанности, об искусстве она не умела говорить равнодушно - только со страстью. У нее всегда было свое независимое мнение, и она умела его отстаивать. Плыть против течения, добиваться своего. Поэтому ей удавалось невозможное. Рассказать о жизни этой удивительной женщины коротко невозможно, вот лишь некоторые штрихи.
Она родилась в Москве, унаследовав от родителей любовь к театру и музыке. Отец вышел из петербургской рабочей среды: был судовым электриком, позже возглавил Институт экспериментального стекла. Мать, Ида Хейфиц, окончила консерваторию, но судьба ее складывалась сложно, она работала наборщицей в типографии (умерла в возрасте 100 лет). Четыре года семья жила в Германии, но после прихода к власти нацистов вернулась в Советский Союз. После школы Ирина поступила в Московский институт философии, истории и литературы и, еще не успев его окончить, пришла работать в Пушкинский музей.
- Еще шла война, в марте 1945-го мы оканчивали университет. Профессор Б.Р. Виппер пригласил меня работать в Музей Пушкина. В то же время меня пригласили в Общество культурных связей с заграницей. Может, второй вариант и был перспективнее, но я пошла сюда в качестве искусствоведа, специалиста по итальянскому Возрождению. Мне тогда не понравилось в музее - здесь не хватало воздуха. Я решила, что долго не пробуду в этой коробке», - рассказывала она накануне своего 90-летия.
Аудиенции у Антоновой тогда пришлось ждать пять часов, настолько ее план дня был забит встречами и переговорами. Этот маленький штрих к портрету показателен: она привыкла много и плотно работать, даже в почтенном возрасте. Может, это врожденная выдержка или закалка человека, пережившего войну, но с самого начала ее работа в Пушкинском была такой - на преодолении. Она пришла в музей молодым искусствоведом, специалистом по Возрождению, а в итоге совершила переворот, подобный революции в искусстве начала ХХ в. В 1961-ом она возглавила музей, который на тот момент все еще не мог оправиться от последствий Великой Отечественной. Уникальные витражи конструктора В.Шухова - стеклянная крыша над Итальянским двориком - были разбиты.
- В 1968 г. я написала письмо А.Косыгину (на тот момент председателю Совмина СССР). Оно заканчивалось трагически: «Не дайте разрушиться музею...». Были постоянные протечки, вся металлическая часть конструкции Шухова разрушена коррозией. Косыгин помог - меня это, честно говоря, потрясло. На следующий день после моего письма пришел ответ: «Не дать разрушиться музею, принять меры». Началась работа, в 1974-ом она закончилась. Витражи стали намного больше, а сам музей - светлее, — рассказывала Ирина Александровна.
В ее профессиональной биографии много серьезных побед. Она - свидетель и творец важнейших событий отечественной культуры. Таких, как выставка Пикассо в 1956 г. «Началась оттепель, и выставка стала возможна. Основные 26 картин были из коллекции самого Пикассо», - вспоминала она. При ней в 1974 г. удалось привезти в Москву «Джоконду» Леонардо да Винчи. Это был последний раз, когда самая известная картина в мире покидала Лувр ради мирового турне. В России ее смогли увидеть более 300 тыс. человек. Еще одной эпохальной выставкой стал проект «Москва–Париж: 1900–1930», показанный в ГМИИ в 1981 году. Благодаря ему вновь заговорили о русском авангарде, который до того был на полвека похоронен официальной идеологией. Казалось, такого искусства просто не существует, но Антонова вывела его из тени. Публика впервые увидела картины Малевича, Кандинского и Шагала, почувствовала связь русского искусства с французской школой - Пикассо и Матиссом. Выставка поставила абсолютный рекорд посещаемости, ее увидели почти 650 тыс. человек, и это событие перевернуло мышление и историю отечественного искусства. Во многом задало новый вектор развития. Антонова, кстати, дружила с Шагалом. Много лет добивалась его выставки, но только в 86-м - спустя год после его смерти - ее удалось организовать. Это была первая выставка Шагала в Москве.
Идейным продолжением парижского проекта стала выставка эмигрантского «русского Берлина» 1920-х годов. Ее удалось организовать лишь после начала перестройки и объединения Германии. Посещаемость снова была колоссальной - более 300 тыс. человек. Еще одной сенсацией середины 1990-х стала выставка так называемого трофейного искусства, которое, как оказалось, таилось в «особом фонде» ГМИИ. Выставки Модильяни, Тернера, Моне - сложно перечислить все знаковые проекты, которые состоялись в Пушкинском за годы руководства музеем И.Антоновой. Но самым сложным и смелым делом ее жизни стала реконструкция музея, к которой она шла фактически с начала своей работы в качестве директора Пушкинского музея. И несмотря на сложности этого пути, ГМИИ все же станет музейным городком - завершить работы надеются к 2026 г.
Достигнув вершины музейного Олимпа, И.А. Антонова могла бы стать неприступной крепостью, но нет. Она всегда была готова ответить на любой вопрос, в своем категоричном тоне компетентного специалиста. Она всегда брала трубку и могла прокомментировать любую культурную тему, о которой ей было что сказать. Только одна тема была закрытой - это личная жизнь. Пресс-служба музея даже выпустила официальный меморандум: никто не должен ничего знать. Такое, казалось бы, возможно только в Британии, где Букингемский дворец тщательно охраняет личность королевы. Но нет, у нас тоже была своя королева - музейного мира. Ни в одном интервью Ирина Александровна не рассказывала, как познакомилась с мужем, детали этой наверняка романтической истории остаются делом лично семейным. Достаточно сказать, что за Евсея Ротенберга, который, как и она, окончил Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ), она вышла замуж в 1947 г., в 25 лет. До последнего дня они были вместе, они прожили в браке 64 года.
Евсей Ротенберг - доктор искусствоведения, автор основополагающих трудов по классическому искусству Западной Европы, был завсектором классического искусства Государственного института искусствознания, считался одним из крупнейших отечественных специалистов по истории и теории западноевропейского изобразительного искусства XVI–XVII вв. «Он мой второй университет»,- говорила Ирина Александровна. Его не стало в 2011 г. У них есть сын Борис. Долгое время супругам не удавалось завести ребенка, и вот, когда надежда была уже почти потеряна, родился мальчик. В книге «Портреты разного размера», опубликованной в 2014 г. искусствовед Инга Каретникова приоткрыла завесу тайны. До шести лет он рос талантливым, разговорчивым ребенком. В три года знал, кто такой Джавахарлал Неру, а к шести годам стало понятно, что у Бори есть серьезные психические проблемы. Именно Каретникова привела психиатра, и он поставил неутешительный диагноз: ребенок неизлечимо болен. Родители перепробовали все: возили его по разным специалистам, но побороть недуг не удалось. Многие годы Борис прикован к инвалидному креслу. Когда Ирине Александровне стало плохо, он позвонил соседке, а та вызвала «скорую». Ее отвезли в 64-ю городскую больницу, а позже перевели в Коммунарку - у Антоновой обнаружился коронавирус. Несмотря на все усилия врачей, спасти ее не удалось. Как вспоминает Каретникова, Ирина Александровна больше всего боялась, что когда она уйдет, Борю будет не с кем оставить. Говорила, впрочем, «без драмы, с каким-то марк-аврелиевским спокойствием». В этом была вся Ирина Антонова...
Мария Москвичева
01.12. 2020. МК
https://www.mk.ru/culture....ya.html
ИРИНА АНТОНОВА: «НАД МОСКВОЙ БУДЕТ ПРОЛЕТАТЬ «ДЖОКОНДА». ВОТ БЫ ЕЕ ОСТАНОВИТЬ»
Выступление И.Антоновой на творческом вечере в киноклубе «Эльдар», где она рассказала зрителям о своей дороге в искусстве.
- Родители дали мне самое общее, но, как оказалось, главное направление в жизни. Отец вышел из петербургской рабочей среды. Очень рано – в 1906 г. – он вступил в партию. Надо сказать, я была очень советским ребенком: 30-е годы прошли для меня в абсолютной уверенности, что я живу в великой стране, которая строит великое будущее, и все мои силы должны быть направлены на это.
Отец был довольно суровым человеком: он ни разу не повысил на меня голос, в нашей семье не могло идти речи о наказании, но он был строг и требователен. Однажды отец покинул нас, и у него возникла другая семья. В ней тоже родилась девочка – Галина. Она стала художницей по стеклу. Около трех лет детства мы провели вместе, живя с отцом в Берлине. Очень скоро отец вернулся в семью, но сам по себе этот факт не мог не сказаться на нашей жизни.
Мама родилась в Литве, но вскоре ее семья переехала в Харьков. В некотором смысле она была противоположностью отцу. Сначала училась в гимназии, затем в консерватории. Мама была музыкально одаренным человеком. У нее был довольно низкий голос, и я помню, как она исполняла партию Вани из оперы «Иван Сусанин». С отцом они познакомились во время Гражданской войны и переехали в Москву, где я и родилась. Здесь мамина профессиональ - ная судьба складывалась нелегко, но поскольку она была безупречно грамотна, то стала работать наборщицей в типографии. Мне нравилась ее специальность, потому что из типографии она приносила странички книг, и мы читали их вместе. В то время как раз печатались «Три толстяка» Ю.Олеши. Мама часто работала по ночам – так работала типография. Это совпало с периодом, когда нас оставил отец. Жили мы в самом центре Москвы, на площади, где теперь находится памятник Ю.Долгорукому. В те годы там стоял памятник, созданный скульптором Андреевым (это был обелиск, окруженный скрижалями, на которых были написаны главы из Конституции. Он никому не мешал, но, к сожалению, его снесли, как и целый ряд других безобидных домов и памятников).
Большая комната на втором этаже с маленькой кухней была нашей. Окна выходили прямо на памятник. Эта площадь врезалась в мое сознание.
Моя мама была замечательная женщина по своим душевным качествам. Мы с ней были большие подруги. Если бы не она, я бы не смогла так погрузиться в работу. Когда она умерла, ей было больше ста лет. И она до конца дней прожила, что называется, на своих ногах. Судя по снимкам, это не очень веселая женщина. Так оно и было. Тем не менее, она играла, пела и была очень дружелюбна и приветлива с людьми, которые приходили к нам в гости.
С моим мужем мы учились в одном университете. Он был одним из лучших студентов знаменитого ИФЛИ – Института философии, литературы и истории в Сокольниках. Лучшие профессора Москвы – целая когорта прекрасных искусствоведов, литературоведов, историков, философов – работали в этом институте. Но он просуществовал только семь лет. После войны весь состав – и преподавателей и студентов – перевели в Московский университет. С мужем мы познакомились в музее и поженились в 47-м году. Он умер в преклонном возрасте, ему было больше 90 лет, но я никогда не заставала его просто так – у него в руках всегда была книга. Это сделало из него понимающего и глубоко разбирающегося в искусстве человека. Мы прожили вместе 64 года. Конечно, ссорились и иногда весьма основательно, но у нас ни разу не возникло желания покинуть друг друга. Это был счастливый шанс моей жизни.
У нас был один ребенок. Это мой сын Борис. Случилось так, что он стал инвалидом детства. Он очень добрый человечек. До сих пор он не выносит, если о ком-нибудь говорят дурно, и болезненно воспринимает, если ему делают замечание. Он не терпит ни злословия, ни упреков. Это по-настоящему добрый человек. Непридуманно добрый – как-то естественно это в его характере.
Мой отец открыл для меня мир театра. Очень рано он стал водить меня в консерваторию. На моей памяти премьера «Пятой симфонии» Шостаковича в Большом зале. В доме было много литературы. Отец покупал мне Пушкина, Лермонтова, Тургенева... В раннем детстве я прочла практически всего Диккенса. В нем нет слезливости, заигрывания, но он несет очень много добра. Он бывает ироничен, саркастичен, даже критичен, но над всем этим царит сочувствие. Поэтому и теперь я советую молодым родителям читать его своим детям.
Когда мне было восемь лет, мы с отцом уехали в Германию. Там часто выступал замечательный певец 30-х годов Эрнст Буш. Вернувшись в Москву, я напевала его песни. И очень обрадовалась, когда после войны сюда приехал театр Брехта, в котором он служил. Помню, как он играл повара в «Матушке Кураж» – чистил морковку и напевал.
Отец водил меня в оперу. Мне запомнился «Летучий голландец» Вагнера. В этом спектакле были красивые декорации – корабль шел по морским волнам. Знаменитая песня матросов тоже осталась в памяти. Однажды мы пошли в музей на так называемом Museumsinsel – «Музейном острове». Там я впервые увидела Пергамский алтарь, который произвел на меня огромное впечатление.
Во время войны я училась в университете, но 16 октября 41-го он закрылся. Это был день великой эвакуации Москвы. Мы с мамой уехали в Куйбышев. Папа к этому времени уже был на фронте. В вагоне, в котором мы приехали в Куйбышев, мы прожили до 20 января – примерно три с половиной месяца. И в нем же вернулись обратно. Я окончила курсы медсестер и стала работать в больнице, куда поступали раненые с фронта. Это была очень оперативная, срочная работа. Фронт был достаточно близок к Москве. В госпиталь привозили ребят немногим старше меня, в основном, сбитых летчиков. Раненые прибывали ночью. Их выгружали не только мы, девчонки, но и сами хирурги. Моя первая трагическая встреча с войной состоялась в 42-м. Меня поставили помогать на операции. В конце хирург сказал: «Ну, что ты стоишь?! Неси!». И протянул мне ампутированную ногу. Ампутаций было очень много, потому что происходили заражения – эти молодые ребята долго лежали в земле. Ампутации, как правило, проводились сразу – ждать было нельзя, промедление могло закончиться смертью. Какое-то время я проработала в госпитале, при этом продолжая учиться. Иногда работать приходилось по ночам. Откровенно говоря, жизнь была не совсем легкая.
Музей имени Пушкина создал И.В. Цветаев, замечательный человек, профессор Московского университета. Иван Владимирович говорил, что со временем на этом месте вырастет целый музейный городок. После его смерти музей возглавил Н.И. Романов. Это мой учитель, крупный ученый, специалист в области эпохи Возрождения. …Я окончила университет в марте 45-го. Учеба в годы войны была ужасной. Плохие репродукции, плохие диапозитивы – и полное отсутствие подлинников. Когда я пришла в музей, он мне не понравился. Каменные стены, холодные залы, чудовищный климат. В некоторых залах, правда, стояли ящики: еще не кончилась война, но в Москву уже возвращались первые партии эвакуированных вещей. Во время войны все три стеклянных плафона были полностью обрушены. Есть снимки, на которых весной в Итальянском дворике стоит вода по щиколотку, а на верхнем этаже сотрудники музея лопатами убирают снег. «Ну, нет, – решила я. – Уйду, как только будет возможность». Я пришла в музей 10 апреля 45-го, а через месяц случилась Победа. В этот день нам разрешили уйти с работы. Мы ходили к посольствам Америки, Англии, Франции – это ведь союзники, мы же победили вместе. Потом на Красную площадь, обнимались, целовались, плакали... А после мы вновь вернулись в холодное, неприветливое здание музея. Но вдруг случилось то, что стало для меня знаком: я останусь здесь навсегда. В июле появилось сообщение, что в музей приходит Дрезденская галерея. Несколько десятков тысяч рисунков великих мастеров и примерно 740 картин. «Сикстинская Мадонна» Рафаэля, прославленная, легендарная вещь, пришла 10 августа. С этого момента вся жизнь преобразилась. Десять лет мы работали с экспонатами. Изучали их, искали названия, работали с плохими, старыми каталогами. Но для меня открылся удивительный мир.
В 1948 г. вышло страшное постановление, подписанное Сталиным, о ликвидации в Москве Музея нового западного искусства, как формалистического, буржуазного, наносящего непоправимый вред воспитанию советского человека. К нам поступила вся коллекция целиком, ее нужно было размещать. При всей любви к Ренуару, Сезанну, Гогену, Ван Гогу, Пикассо и Матиссу, это было настоящее наваждение. Конечно, мы находили всему место, уплотнялись, с восторгом работали над этим совершенно иным материалом, нежели тот, что хранился в Дрезденской галерее. Но вскоре восторг утих: коллекцию решили разделить пополам – часть должна была остаться у нас, часть перейти в Эрмитаж. Музей нового западного искусства был создан в 23-м году на основе коллекций двух великих коллекционеров – С.И. Щукина и И.А. Морозова: они собирали еще не опробованный материал. Щукин был наибольшим «экстремистом»: он покупал вещи, которых боялся. Например, кубистический портрет Пикассо – его он задвинул в дальнюю комнату в своем особняке. Коллекции были национализированы в 1918 г. В декретах о национализации, подписанных Лениным, сказано: обратить в собственность государства коллекции великих – великих! – французских художников конца XIX – начала XX в. Я не хочу осуждать директора Эрмитажа Орбели и нашего директора Меркурова. Это настоящие люди. Но они находились в хороших отношениях со Сталиным. Они могли сказать ему, что этот музей – огромное достояние России и, прежде всего, Москвы. Щукин и Морозов, подобно Третьякову, и об этом есть запись, скажем, у Щукина, собирали свои коллекции для Москвы. Но они ничего не сказали. Таковы были времена...
Я проработала в музее 16 лет и в феврале 61-го была назначена его директором. Для меня это была полная неожиданность. Я сомневалась в своих возможностях и советовалась с Б.Р. Виппером. Он сказал: «Ирина Александровна, я сделал вам это предложение. Но если вы не хотите, так и не надо. Ну, а если хотите, то мы верим, что вы сможете». Я продолжала сомневаться примерно с месяц. Но один хороший знакомый сказал мне: «А чего ты так опасаешься? Если не получится, так старшим-то научным тебя всегда возьмут». И я дала согласие. Надо сказать, что крупный опыт к тому моменту у меня все-таки был. Помимо Дрезденской галереи, которую мы показали публике в 55-м , а потом сразу передали Германии, это была выставка Пикассо. Пикассо пришел в 56-м. Мы еще не понимали, что случилось. А случилась оттепель, и выставка стала возможна. Основные 26 картин были из коллекции самого Пикассо. Он даже должен был приехать, но почему-то этого не случилось. Еще 36 картин дал наш музей и частные собрания. Это было потрясающее дело. Кто же мог в 56-м году показывать Пикассо? Публика волновалась. Выставка долго не открывалась. Народу набилось невероятное множество. Итальянский дворик гудел. Люди стали переговариваться: «Запретили, запретили...». Тогда к публике вышел привезший выставку И.Эренбург: «Товарищи! Вы ждали этой выставки двадцать лет. Ну подождите еще двадцать минут, и мы откроем». Все облегченно вздохнули.
Директором меня назначила Е.Фурцева, причем с очень интересной формулировкой. На коллегии министерства она сказала: «Это Антонова. Я ее не знаю, но, говорят, что она, может быть, сможет». У Екатерины Алексеевны не было познаний в области пластических искусств, но она работала на доверии. Так сложилось, что мне она доверяла. Однажды я озадачила ее довольно сложной миссией: «Екатерина Алексеевна, через два месяца над Москвой будет пролетать «Джоконда». Она будет лететь из Японии. Вот бы ее остановить». Она с сомнением спросила: «Вы считаете, это будет интересно людям?». «Я в этом уверена». И она поверила. Сказала, что постарается. Думаю, она и не догадывалась, как это сложно. Но за ее замечательную фразу ей можно многое извинить. Она сказала: «Что ж, я поговорю с французским послом. Все-таки он в меня влюблен!» И она своего добилась.
Став директором, я столкнулась с чудовищным состоянием музейного хозяйства. После войны крышу наскоро залатали. Меркурову удалось получить у Сталина стекло, но дикие протечки продолжались. Ночью меня будили телефонные звонки: «Ирина Александровна, льется вода!». Я садилась в машину и мчалась в музей, потому что без моего разрешения не имели права обрезать веревки и снять большие картины. Осмотрев крышу, специалисты сказали: «Мы удивляется, что все это до сих пор не на голове у вас и у ваших скульптур», такая там была коррозия. Я написала письмо Косыгину. Оно было весьма драматичным. На следующий день я получила ответ. На копии моего письма значилось: «Фурцевой, Промыслову – “Не дать разрушиться музею”». И дело пошло.
В какой-то момент в наш музей в лице Святослава Рихтера вошла музыка. Свой первый концерт Рихтер дал в 1949 г. вместе с женой, певицей Ниной Дорлиак.
А в 1981 г. он согласился создать у нас свой фестиваль. «Название вы, наверно, уже придумали?», – спросил он меня. «Придумала. “Дары волхвов”» – «Почему?» – «Ну, вы же будете играть бесплатно – у нас денег нет». Рихтер подумал и ответил, что, пожалуй, нас не поймут, и предложил название «Декабрьские вечера». Так и назвали. Когда в 97-м Святослав Теофилович ушел навсегда, то с согласия Н.Дорлиак его место занял Ю.Башмет. Это необыкновенный человек. Меня очень радует его активность, правда, в последнее время она становится немножко пугающей – приезжая в любой город, он оставляет там свой фестиваль…
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 05 Дек 2020, 12:43 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | 
После того, как я стала директором, невероятно расширился и круг моих связей с людьми искусства. Среди них Лидия Николаевна Делекторская, которая стала настоящим другом и моделью великого художника Анри Матисса. Он нашел в ней безупречно чистого и преданного человека, очень умную, трудолюбивую женщину, полную внутренней энергии и любви к искусству мастера.
Ради нее Матисс покинул семью, и они уехали на юг Франции. Нашему музею она передала единственную скульптуру Матисса и часть своего гардероба, купленного им, чтобы писать ее в этих платьях. Кстати, картины он ей не дарил, а продавал, хотя и по дружеской цене.
Лидия Николаевна не была привлекательна, но у нее было очень выразительное лицо. В Париже я познакомила ее с Рихтером. «Лидия Николаевна, вы обратили внимание, как смотрел на вас Святослав Теофилович?» – «Да, конечно. Он, должно быть, подумал: и что Матисс в ней нашел?»
Она была очень гордым человеком. Однажды на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа я увидела дощечку с ее именем. «Лидия, что это такое?..». И вот это ее: «Я не хочу, чтобы у кого-то были заботы, когда я умру». Она тяжело мирилась с тем, что теряет свою красоту и ушла из жизни добровольно.
Я очень радуюсь и горжусь моими отношениями с Марком Шагалом. Это известный во всем мире человек, который удостоился чести расписать плафон Гранд-Опера. Нас познакомил директор Лувра в один из моих приездов в Париж. Есть положение, что директор Лувра обязан жить в Лувре: если что, он всегда на месте. Однажды я пришла к нему и вдруг вижу – Марк Шагал. Долгие годы я безуспешно боролась за возможность сделать его выставку. Это удалось только в 86-м – спустя год после его смерти. Это была первая выставка Шагала в Москве...
Жизнь продолжается. Но надо понимать без всякой паники, что время идет, и осталось немного. Никто не знает сколько. Мне кажется, каждому важно решить: что я должен успеть? К сожалению, эта мысль появилась у меня довольно поздно. Но все-таки появилась. И я поняла, что у меня осталось три дела. Одно касается только меня. Оно связано с моим сыном. Второе – музейный городок, о котором говорил И.В. Цветаев и которым я занималась с того момента, как получила наш главный дом от моих предшественников. За это время было получено 28 домов. Осталось одно спорное место. Оно ничейное – как бы. Но там стоит бензоколонка, и она кремлевская. Я многократно занималась этим вопросом – мне обещали, но ничего не выходило. Короче говоря, я была у Владимира Владимировича. Он внимательно отнесся к моей просьбе. И, вы знаете, чего-то они все сразу завертелись. И мне уже говорят, что нашли место, куда эту бензоколонку можно перенести. И даже ближе к Кремлю. Да-да – удобнее будет… Это место очень важно для Москвы. Мы хотим сделать здесь большой выставочный центр. Это последняя битва, и я занимаюсь ею вплотную. И третий вопрос, который меня волнует – это уничтоженный Музей нового западного искусства. Москве невозможно потерять такой замечательный центр. Ну, сколько хватит сил, столько надо над этим работать. Спасибо. Извините, что долго.
Анна Тимина
01.12. 2020. журнал "Театрал"
https://teatral-online.ru/news/19064/
ИРИНА АНТОНОВА: «НАШ ЧЕЛОВЕЙНИК ПРЕДСТОИТ ВЫЧИСТИТЬ ОТ МУСОРА»
Ирина Антонова о кризисе культуры
В 62-м номере журнала «Русский Пионер» опубликована статья президента ГМИИ им. А.С. Пушкина И.Ак. Антоновой, в которой она размышляет о глубоком кризисе культуры, становящейся всё более суррогатной, и о её всё более деградирующих потребителях...
- Я думаю, в первые десятилетия XX в. закончился огромный исторический период в искусстве, включающий в себя и тот, что начинался Ренессансом. Мы свидетели действительно большого кризиса художественной системы. И этот кризис может длиться не одно столетие, сопровождаясь реминисценциями. На разных этапах это было: от Античности к Средним векам, от Средних веков к Возрождению. И вот сейчас, захватив почти весь двадцатый, этот кризис, вероятно, продлится и весь XXI в. Меня часто спрашивают, что такое «Черный квадрат» Малевича. Я отвечаю: - это декларация «Ребята, все кончилось». Малевич правильно тогда сказал, суммируя глобальную деформацию и слом, отраженные прежде в кубизме. Но ведь трудно с этим смириться. Поэтому и началось: дадаизм, сюрреализм, «давайте вещи мира столкнем в абсурдном сочетании» - и поскакало нечто на кузнечиковых ногах. И дальше, и дальше… уже концептуализм, и проплыла акула в формалине. Но это все не то, это упражнения вокруг пустоты: чего бы такого сделать, чтобы удивились и не обсмеяли. Больше того, начиная с XVIII в. начался глобальный процесс, который я называю «Гибель богов» - недаром есть такая опера у Рихарда Вагнера. Потому что этот фактор - мифологический - перестал быть главным содержанием и оказывать влияние на пластические искусства. Можно писать «Явление Христа народу» и в 30 -м столетии, но его время, время известного нам великого искусства, кончилось. Мы видим, как разрушается принцип эстетики, духа и принцип идеала, то есть искусства как высокого примера, к которому надо стремиться, сознавая все свое человеческое несовершенство.
Возьмите Достоевского. Его Сонечка в совершенно ужасающих обстоятельствах сохраняет ангельскую высоту духа. Но в новом времени, а значит, и в искусстве Дух становится никому не нужен. Поскольку искусство, хотите вы этого или нет, это всегда диалог с миром. А в мире и сейчас, и в обозримом грядущем осталась только реальность как стена, как груда кирпичей, которую нам и показывают, говоря: вот это искусство. Или показывают заспиртованную акулу, но она вызывает только отвращение, она не может вызвать другое чувство, она не несет ничего возвышенного, то есть идеала. Как выстраивать мир вокруг отсутствия идеала?.. Я не пророк, но мне ясно: то, что сейчас показывают на наших биеннале, это уйдет. Потому что консервированные акулы и овцы - это не художественная форма. Это жест, высказывание, но не искусство. Но пока не допускаю мысли о том, что великое искусство ушло навсегда. С этим невозможно смириться, совсем невозможно. Хотя сейчас мне в своих лекциях приходится уже объяснять, чем хорош Матисс - уже Матисс!
Но обязательно возникнет что-то. Зеленые листочки обязательно появятся. Это, быть может, какой-то идиотический характер оптимизма, но я это для себя знаю и говорю об этом в своих лекциях. Если бы я была лет на 30 или 40 моложе, я бы боролась за свою точку зрения и за наиболее полную реализацию того, что мне кажется правильным. Сейчас у меня на это нет времени. Увижу ли я эти зеленые листочки?.. Пока есть - и он будет длиться долго - век репродукций, век непрямого контакта с художественным произведением. Мы даже музыку слушаем в наушниках, а это не то же самое, что слышать ее живьем. Но репродукция ущербна, она не воспроизводит даже размера, что уж говорить о многом другом. Давид и его уменьшенный слепок - это не то же самое, но чувство «не то же самое», оно потеряно. Люди, посмотрев телевизионную передачу о какой-либо выставке, говорят: «Зачем нам туда идти, мы же все видели». И это очень прискорбно. Потому что любая передача через передачу абсолютно не учит видеть. Она в лучшем случае позволяет запечатлеть сюжет и тему.
Постепенно люди отвыкнут от прямого общения с памятниками. К сожалению, несмотря на туризм и возможность что-то посмотреть, новые поколения все больше будут пользоваться только копиями, не понимая, что есть огромная разница между копией и подлинным произведением. Она зависит от всего: от размеров, материала, манеры письма, от цвета, который не передается адекватно, по крайней мере сегодня. Мазок, лессировка, даже потемнение, которое со временем уже входит в образ, мрамор это или бронза, и прочее, прочее - эти ощущения окончательно утеряны в эпоху репродукций. Я не мистик, но есть определенное излучение той силы, которую отдает художник, работая над картиной иногда много лет. Это насыщение передается только при прямом контакте. То же с музыкой. Слушать музыку в концертных залах и ее воспроизведение даже на самом новейшем носителе - это несравнимо по воздействию. Я уже не говорю о той части общества, которая читает дайджесты и выжимку из «Войны и мира» на 100 страниц. Вот с этим укорочением, уплощением и обеззвучиванием человечество будет жить, боюсь, долго. Необходимо будет снова воспитать в человеке понимание, что ему необходим сам подлинник как живой источник, чтобы сохранять полноценный тонус эмоциональной жизни.
Я была совсем маленькой, когда отец давал мне читать Диккенса. Помню, как я прятала под подушку «Лавку древностей» и, включив тихонько свет, когда мама выходила из комнаты, читала ее ночью, шурша страницами. Для чего? Чтобы поплакать. Я жутко сочувствовала Нелл и дедушке, вынужденным уйти из города. А это было сладостное чувство - сочувствие. И я специально - признаюсь - перечитывала, чтобы вызвать это сопереживание. Доступно ли это будет ребенку грядущего, читающему с машины, с экрана, я не знаю. Возможно, он будет вознагражден чем-то другим взамен этой потери? Надеюсь. Власть технологий приведет к тому, что все будет исчерпываться получением информации, но будет ли уметь человек грядущего читать глубину, понимать суть, особенно там, где она не явна? Или он не увидит ничего, например, в суриковской «Боярыне Морозовой», кроме фабулы: на санях увозят женщину, поднимающую свой знак веры, а кругом народ. Но почему сани идут из правого угла в левый верхний? Между тем это не просто так, Суриков долго над этим работал и почему-то сделал так, а не по-другому. Будут люди задумываться над тем, почему тот или иной портрет профильный, а не фасовый? Или почему, например, фон просто черный?
Чтобы содержание искусства было доступно людям будущего, надо смотреть на великие картины, надо читать великие произведения - они бездонны. Великая книга, будучи перечитанной на каждом новом этапе жизни, открывает вам свои новые стороны. Я пока знаю тех, кто перечитывает великие книги. Их еще много. Но все больше будет людей, кто никогда не станет перечитывать ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Гете, ни Томаса Манна. Понимание поэзии тоже уходит. Думаю, в будущем только редчайшие люди будут наслаждаться строками «На холмах Грузии лежит ночная мгла…».
Я не могу предвидеть изменения во всей полноте, как не могла предвидеть интернет. Но знаю, что необходимость в искусстве, вот в этом эстетически идеальном типе деятельности человеческой, снова наберет силу, но мы пока не знаем, в какой форме. И знаете, из чего я делаю такой вывод? Из того, что люди - вы, я, много еще людей - они продолжают рисовать пейзажи, писать стихи, пускай неумелые и незначительные, но эта потребность есть. Маленький ребенок всегда начинает рисовать маму - сначала вот этот кружочек и палочки, потом, когда сможет, он напишет «мама», а потом нарисует рядом домик, потому что он в нем живет. Потом он сам сочинит песенку, потычет пальчиком в клавиши и сыграет мелодию. Первобытный человек лепил Венеру с мощными формами, как Землю, которая рождает. Потом она превратилась в Венеру Милосскую, в Олимпию и Маху. И пока у нас будут две руки, две ноги, пока мы будем прямоходящими и мыслящими, потребность в искусстве будет. Это идет от человеческой природы с начала времен, и все будет так, если ее, конечно, не искорежат совсем. А пока не появились зеленые листочки, пока не видно новых Рублева, Леонардо, Караваджо, Гойи, Мане, Пикассо, так уж огорчаться не надо - человечество создало столько великого, что и нам с вами хватит вполне, и вообще всем. Так получилось, что моя специальность подразумевает историческое видение. И в истории уже бывали такие моменты, когда все подходило, казалось бы, к финальной точке, но потом вдруг появлялись новые люди и что-то происходило. На это и следует надеяться. Потому что уж слишком сейчас явственна индифферентность по отношению к искусству.
Культуре не помогают. Не помогают даже умереть. Просто совсем игнорируют. Но многие при этом делают очень умный вид и непрерывно кричат: духовность, духовность. Но нельзя же свести духовность только к религиозному мироощущению. Как нельзя не понимать, что плохое образование, несмотря на интернет, только добавляет хрупкости цивилизации в целом. Меня спросили как-то, согласна ли я с гипотезой, идущей от Уэллса и Стругацких, о будущем разделении человечества на люденов и человейник. Я бы не стала говорить об этом всерьез, но одно точно: наш человейник очень замусорен, его предстоит вычистить от мусора, грязи и агрессии. Иначе жить будет невозможно. Как невозможна будущая жизнь без способности радоваться, восхищаться, любить, интересоваться и хранить в душе красоту. Работать над собой. Это трудно. Ну что ж. У нас есть время.
http://atree.click/cl/?p=31985
"Когда умру - пусть звучит Фрэнк Синатра "My Way", - говорила она. "Я достойно принимал удары судьбы, ведь это мой путь", - поется в песне. И это действительно про нее...
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 22 Мар 2022, 19:38 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | К 100-летию со дня рождения
"Я, УВЫ, ПОЗДНО ПОНЯЛА, ЧТО ХОЧУ ЗАНИМАТЬСЯ ИСКУССТВОВЕДЕНИЕМ"
Легенда, королева, покровительница искусства, человек-эпоха, душа Пушкинского музея - все это о ней, Ирине Александровне. 10 апреля 1945 г. Антонова пришла в музей, где Итальянский дворик был в снегу - разрушена крыша, и экспонаты находились еще в ящиках, вернувшихся из эвакуации. Она "застряла" здесь на многие десятилетия - при этом всю жизнь любила перемены и ненавидела топтаться на одном месте. 20 марта - 100 лет со дня рождения Ирины Антоновой. Все искренне надеялись, что этот юбилей удастся отметить вместе с ней.
Пушкинский музей изменил ее судьбу. Но и она изменила судьбу ГМИИ им. А.С. Пушкина. Кем была эта талантливая и волевая женщина? О чем мечтала, что любила, как открывала безграничный мир искусства - и почему прислушивались к ней и сильные мира сего, и Шагал, и семья Матисса? И.Антонова начала писать книгу воспоминаний и размышлений. Увы, закончить ее не успела. Написано 100 с лишним страниц - из них составлена книга "Воспоминания. Траектория судьбы", вышедшая в издательстве АСТ. Читать ее - будто вести душевный разговор с этой невероятной женщиной.
- Мама родилась в Литве, но позже с родителями переехала на Украину, в Харьков. Семья по тем временам была не слишком большой: моя мама, ее отец и мать, братья и сестра Мина. Кстати, ее я почему-то запомнила очень хорошо - славная, милая, с прекрасным характером женщина, которая работала детским врачом. Мама училась в гимназии. Потом, так как была очень музыкальна, поступила в Харьковскую консерваторию. Это случилось уже в годы Гражданской войны, поэтому мама не завершила обучение и не получила никакого документа, подтверждающего муз. образование. Главное, что она всю жизнь любила и прекрасно исполняла классику - Бетховена, Шопена, Шуберта. Под мамину игру, под звуки мазурок и вальсов прошло все мое детство. Музыка заполняла все пространство нашей комнаты, все время звучала в нашем доме. И продолжает звучать в моей памяти.
Мои первые впечатления от музея были, если можно так выразиться, очень суровыми. Он был просто закрыт: огромные залы и пустые стены Мой отец - уроженец Смоленской обл. Ко времени знакомства с мамой он уже довольно долго жил вместе с отцом в Петербурге. Во время Гражданской войны отец служил в Красной армии. Вместе с ней он оказался на Украине. И однажды в Харькове познакомился с моей мамой, которая работала секретаршей в одном из многочисленных совучреждений, название которого в моей памяти не сохранилось…
О заветной мечте
Я, увы, поздно поняла, что хочу заниматься искусствоведением. С самого детства моей заветной мечтой было стать балериной. Я даже с мамой об этом поговорила. Но она сразу довольно жестко оценила мои возможности: "Ира, у тебя не те ноги, не то сложение. Какая из тебя балерина?" Я, конечно, обожала балет, но про свои данные все уже поняла. Не получится из меня балерины - ладно. Но тогда, может, получится цирковая наездница? Не та, что просто скачет на лошади по кругу и выполняет всякие акробатические трюки, а та, которая танцует, стоя на спине у скачущей лошади! Мне почему-то казалось, что там - в цирке - не надо так хорошо танцевать, как в Большом.
О тех, кто творит Историю
Я хорошо помню начало войны. Я только окончила 1-й курс института. Счастливейшее время! У меня были пятерки по всем предметам, и я даже стала сталинским стипендиатом. Мы, студенты, собрались большой компанией и пошли смотреть фильм "Наш двор". Помню, что это была комедия с участим знаменитого клоуна Карандаша. И в приподнятых чувствах, в радости от того, что год учебы уже позади, что все сдано успешно, что впереди долгое и прекрасное лето, что фильм такой смешной и веселый, а Карандаш талантливый, я пришла домой и легла спать. А наутро началась война.… Сейчас, через столько лет, трудно выразить словами, что я тогда испытала. Помню, что мама очень испугалась и выбежала на балкон: ей показалось, что уже летят самолеты, чтобы нас бомбить. А я, по-моему, почувствовала внутренний душевный подъем: настало время творить Историю! Не изучать исторические события, а самой стать их участником. И такая реакция была не только у меня: чувство подъема испытывали и многие другие люди. И они - эти люди - сразу кинулись во всякого рода учреждения просить, чтобы их взяли на фронт воевать, защищать Родину.
О первой встрече с Пушкинским музеем
Мои первые впечатления от музея были, если можно так выразиться, очень суровыми. Он был просто закрыт: только огромные залы и пустые стены. Экспонаты прибыли в самом конце 1944 г. Их еще не достали, не рассортировали, не расставили и не развесили. Все покоилось в заполонивших пространство нераспечатанных ящиках. Распаковывать их работники музея не решались, потому что здание было в ужасном состоянии: промерзшее, холодное, с разбитыми стеклянными перекрытиями. Застекление крыши музея началось на моих глазах, когда я в апреле 1945 г. была принята туда на работу. А пока я могла видеть только разбитые окна, стены со следами протечек да кучу ящиков с экспонатами, вернувшимися из эвакуации в родные стены. У меня сохранились фотографии, где видно, что в музее - прямо на полу - лежит снег, а в Итальянском дворике стоит вода, потому что снег, который падал через пробитые плафоны, уже растаял…
О Сикстинской мадонне
Я занималась Дрезденской галереей все время ее пребывания у нас в музее. Работы было много - принять, распаковать. Все картины были упакованы в ящики. Материалов, которые мы сегодня используем, в то время не было. Сейчас ящик с музейными ценностями будет обладать максимальной степенью защиты. Но и тогда все было сделано по максимуму - реставраторы превосходно поработали. Отличные были специалисты. Я их всех знала лично. Они где-то достали тонкие белые шерстяные одеяла, в них все и заворачивали. Когда развернули "Сикстинскую мадонну", она была словно в белых одеяниях. Мы относились к работе со всей ответственностью, и все равно что-то пропало. Я уверена, что люди, которые были в той группе, украсть ничего не могли. Но когда коллекцию перевозили из галереи в запасники…
О Джоконде
"Ну какая еще "Джоконда"! Можно себе представить, во сколько это обойдется. Безумные деньги. Где они у государства?.." - думаю, примерно так я в то время и размышляла. А в 1974 г. промелькнула в прессе информация, что "Джоконда" экспонируется в Японии. И тут я сообразила, что, наверное, летела картина через Москву. И как только эта здравая мысль пришла мне в голову, я, не раздумывая и не тратя времени, отправилась к Фурцевой и говорю ей: "Екатерина Алексеевна, великое произведение - "Мона Лиза" - показывается в Японии. А назад будет возвращаться через Москву. Что, если ее остановить, чтобы она наш музей на какое-то время посетила, а? Сделайте такое чудо. Вы же все можете. Вы даже не представляете, Екатерина Алексеевна, какой это может иметь резонанс", - заключила я. Она выслушала и говорит: "Я попытаюсь". Но если уж быть совсем честной перед историей, то она выразилась так: "Французский посол в меня влюблен. Поговорю с ним, может, во имя любви договорится со своими". Слово Фурцева сдержала. К "влюбленному" французскому послу сходила и поговорила. И он, судя по всему, прекрасной даме не отказал - тоже поговорил с кем требовалось. И все получилось. Через месяц Екатерина Алексеевна позвонила и сказала: "Ирина Александровна, все сложилось. Будет вам ваша "Джоконда"".
О выставке "Москва - Париж"
1981 год. Выставка "Москва - Париж" проходила в Центре Помпиду и уже заканчивалась. Я присутствовала в Париже на заседании, посвященном проекту, была одним из его организаторов. Встал вопрос, где она будет показана в Москве? Директор Третьяковки П.И. Лебедев на этот вопрос ответил сразу и однозначно: "Через мой труп". Отказалась и Академия художеств в лице П.М. Сысоева. Никто не жаждал показать народу "буржуазное" искусство. Мало ли что может стрястись. Тогда я, чтобы смягчить ситуацию, улыбнулась и говорю: "А знаете, у нас уже вполне подпорченная репутация. Давайте сделаем выставку у нас, в Пушкинском". Что тут случилось!.. Все так обрадовались: "О, как хорошо. Да, Пушкинский. Правильно, у них". И все. Вот так это решалось. Даже в 1981 г.
О Шагале
Мы в тот день долго разговаривали. И приняли окончательное решение, что выставке быть. Шагал очень хотел, чтобы его картины увидели в Москве. Но, к сожалению, тогда выставку мы так и не сделали. Не дали. Даже в 80-е годы кто-то все еще чесал голову: "Делать Шагала или нет?". Какова сила запрета на то, что, как считалось, "советскому человеку не нужно". Как это? Я не могла понять, что происходит. Да мы к тому времени уже "Москву - Париж" сделали и еще многое из того, что раньше было немыслимо. А "эти" в своих кабинетах все еще сидели и раздумывали, давать ли разрешение на выставку Шагала. Мы, конечно, Шагала в Россию привезли, выставку сделали, но позже.
И.Антонова и М.Шагал. Москва. 1973 год. Именно ГМИИ им. А.С. Пушкина заново открыл для зрителей Шагала в 1987 г.
Об авангарде в искусстве
В самом начале революция поощряла авангардистов, считала их "своими", это искусство было частью революции, революция совершалась и в искусстве. Потому что и Кандинский, и Малевич - это революция в искусстве. И происходила эта революция у нас в России. "Черный квадрат", ставший символом века, написан в 1915 г., до революции, это ее предвестник. А первая абстрактная работа Кандинского вообще датируется 1907 г. Вот что происходило! В России! Которая после передвижников, после периода сугубо реалистической живописи вдруг вырвалась вперед - на передовые рубежи, и не просто на уровень, которого достиг европейский авангард, но и вперед смотрела посерьезнее и подальше, чем европейцы.
Эти художники-авангардисты, эта передовая колонна революционеров в искусстве существовала до конца 1920-х годов. А потом началось движение в другую сторону. Революция оказалась не нужна, стала лишней. Революция в искусстве - тоже. Искусство в таких крайне революционных формах было сочтено вредным, неполезным, так сказать, для нового строя. И постепенно все многообразие свелось к одному - к соцреализму, призванному в едином порыве и с помощью утвержденных партией худ. приемов прославлять восторжествовавший режим.
О России, которая была и будет
Сейчас идет очень важный разговор о том, какой быть стране. И оценки того, что происходит, куда движется Россия, есть как положительные, так и негативные. В этой ситуации мне просто негоже промолчать. Я не собираюсь пропеть что-то "во славу", чтобы кому-то понравиться или кого-то разочаровать. Я люблю свою страну. Это моя страна, и ни в какой другой я жить не буду. Больше того, я приняла многое, что на моем веку в стране произошло, и при этом далеко не всегда согласна с тем, как дело движется сейчас. Но это всего лишь моя жизнь и моя оценка. Что из того, что я обо всем этом думаю?! Страна была до меня, страна будет и после меня. Я это прекрасно понимаю.
Наталья Лебедева
18.03. 2022. журнал "Родина"
https://rg.ru/2022....oj.html
ПУШКИНСКИЙ МУЗЕЙ ОТКРЫЛ ПАМЯТНУЮ ДОСКУ В ЧЕСТЬ ИРИНЫ АНТОНОВОЙ
20 марта, на внешней колоннаде Главного здания ГМИИ имени А.С. Пушкина рядом с памятными досками, посвященными основателю музея И.Цветаеву, архитектору здания Р.Клейну, главному меценату музея Ю.Нечаеву-Мальцову, появилась и белая мраморная доска с бронзовым профилем И.Антоновой и датами ее директорского "правления" 1961-2013, выполненная скульптором Г.Франгуляном.
Благодаря Ирине Александровне звезда университетского музея, заложенного И.В. Цветаевым, стала одной из самых ярких в созвездии худ. музеев мира. Кроме мемориальной доски, с 21 марта музей открывает для публики "Кабинет директора". Его тяжелые двери выходят прямо в Итальянский дворик. С 1946 г. здесь работали все руководители музея. Сегодня "Кабинет директора" стал новым экспозиционным пространством. Обстановка кабинета в целом сохранена такой, какой она была при Ирине Александровне. Но экспозиция рассказывает о всех выдающихся людях, в разные годы возглавлявших музей и внесших вклад в его становление и развитие. О профессоре И.В. Цветаеве, благодаря которому идея музея стала реальностью, о Н.И. Романове, руководившем после Гражданской войны. О С.Д. Меркурове, возглавлявшем музей в годы войны, он превратил музей в крупный научный центр.
В "Кабинете директора" до сих пор стоит письменный стол Цветаева с 1982 г., за которым работали его последователи, в книжных шкафах - тома из цветаевской библиотеки и книги, с которыми работала И.Антонова. На столе - подлинники архивных документов, по которым можно увидеть различные этапы жизни музея: от замысла И.В. Цветаева - до реконструкции Главного здания, проведенной по распоряжению А.Н. Косыгина. На окно проецируются фотографии выдающихся руководителей музея и снимки, повествующие о его истории. В кабинете транслируются записи бесед и интервью И.Антоновой. В дальнейших планах музея - создание Международного центра передовых гуманитарных исследований имени И.А. Антоновой (Антоновский центр). И - проведение ежегодного научного симпозиума "Випперовские чтения", приуроченного к 40-летию эпохальной выставки "Москва-Париж", организованной И.Антоновой в 1981 г.
Иван Владимиров
20.03. 2022 г. РГ
https://rg.ru/2021....oj.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 21 Окт 2022, 14:00 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | СКВЕРУ У ПУШКИНСКОГО МУЗЕЯ ПРИСВОИЛИ ИМЯ ИРИНЫ АНТОНОВОЙ
Год 100-летнего юбилея И.Антоновой, которая ушла из жизни 2 года назад, отмечен серией событий, посвящённых памяти легендарного директора Пушкинского музея. Одним из них стало создание топонимического мемориала. Теперь безымянный сквер с высокими деревьями перед главным входом в музей получил имя И.Антоновой.
Идея назвать именем Ирины Александровны сквер перед фасадом здания музея – а это по сути «визитная карточка», открыточная точка обзора – появилась среди сотрудников. Посетители ГМИИ поддержали инициативу. А мэр Москвы С.Собянин утвердил идею отдельным распоряжением.
Мария Москвичева
05.10. 2022. МК
https://www.mk.ru/culture....ik.html
|
| |
| |
