| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 17 Мар 2021, 18:02 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | К 120-летию со дня рождения
ВЕРА АВГУСТОВНА ЛОТАР-ШЕВЧЕНКО
(10.03. 1901 - 10.12. 1982)
Эта незаурядная женщина не может не удивлять и не восхищать. Она всю жизнь словно плыла против течения: во времена массовой эмиграции из СССР во Францию, вышла замуж за советского инженера и решила уехать к нему на родину. Там ее мужа арестовали, и ей пришлось провести 13 лет в сталинских лагерях. Но после этого она нашла в себе силы не только выжить, но начать жизнь заново и в 65 лет достичь того, о чем мечтала в молодости.
У нее были все возможности для того, чтобы сделать во Франции блестящую карьеру и жить безбедно. Вера Августовна родилась в Турине в семье университетских преподавателей. Отец был математиком, мать – филологом, оба читали лекции в Сорбонне. Музыкой и литературой Вера была увлечена с самого детства. В 12 лет выступала с оркестром Артуро Тосканини, училась в Париже у знаменитого пианиста Альфреда Корто, а после стажировалась в Венской муз. академии. В 14 лет начала концертировать и объездила всю Европу и Америку. Была молода, красива, богата и успешна. Она могла бы удачно выйти замуж, но ее выбор пал на человека со скромным достатком, инженера-акустика, создателя смычковых инструментов В.Шевченко.
Его отец эмигрировал из России после революции 1905 г., а в 1917 г. решил вернуться, оставив сына продолжать образование в Париже. Все это время Владимир мечтал уехать вслед за отцом. После женитьбы добился разрешения на въезд и вместе с женой отправился в СССР. Шел 1938-й год. Поначалу им пришлось привыкать к тяжелым бытовым условиям – их поселили в общежитии, работы не было, Вера распродавала свои парижские платья. Благодаря протекции пианистки М.Юдиной ей удалось устроиться в Ленинградскую филармонию. Сначала арестовали мужа. Вера явилась в НКВД и очень эмоционально бросилась его защищать. Следующей арестовали ее саму. О смерти мужа она узнала только много лет спустя. Долгих 13 лет франц. пианистка провела в сталинских лагерях, трудилась на каторжных работах в Сахалинлаге и Севураллаге. Первые два года ей казалось, что она умрет, но потом решила: раз выжила, значит, надо жить дальше, следуя завету Бетховена, которому поклонялась: «Умри или будь!». На деревянных нарах вырезала фортепианную клавиатуру и в свободные минуты «играла» на этом инструменте, разминая пальцы, чтобы они совсем не задеревенели.
Когда в начале 1950-х гг. объявили амнистию, Вера попала в Нижний Тагил. В лагерной телогрейке отправилась в муз. школу и попросила пустить ее за рояль. Ей разрешили. Долгое время сидела, не смея прикоснуться к клавишам – боялась, что после такого долгого перерыва уже не сможет играть. Но руки сами начали исполнять Шопена, Баха, Бетховена… Как оказалось, она не утратила мастерства, хотя былую технику ей пришлось восстанавливать еще очень долго. Услышав ее игру, директор муз. школы приняла Веру на работу.
Когда она давала свой первый после освобождения концерт в Свердловской филармонии, в репетиционный зал заглянула ведущая – хотела удостовериться в том, что пианистка прилично выглядит. На тот момент Вера уже успела пошить себе черное платье в пол. После того, как ведущая ушла, пианистка сказала: «Она думает, я из Тагила, она забыла, что я из Парижа». О страшной судьбе пианистки в СССР узнали после того, как в 1965 г. о ней написал в «Комсомольской правде» журналист Симон Соловейчик. В середине 1970-х гг. В.Лотар-Шевченко по приглашению академика Лаврентьева переехала в Академгородок под Новосибирском и стала солисткой Новосибирской филармонии. 16 лет, проведенные в Академгородке, стали по-настоящему счастливыми: она вновь выступала на сцене, давала концерты в Москве, Ленинграде, Одессе, Свердловске. К ней вернулось признание, публика принимала ее восхищенно. В Париже у пианистки оставались родственники, они уговаривали ее вернуться, но она наотрез отказалась: «Это было бы предательством по отношению к тем русским женщинам, которые поддерживали меня в самые трудные годы в сталинских лагерях».
Она ушла из жизни в 81 год и была похоронена на Южном кладбище Академгородка. На ее могильной плите высечены слова легендарной пианистки: «Жизнь, в которой есть Бах, благословенна». В 2006 г. в Новосибирске впервые был проведен Международный конкурс пианистов памяти В.Лотар-Шевченко. С тех пор это стало традицией, конкурсы проводятся раз в два года. Судьба пианистки легла в основу сюжета фильма «Руфь» (1989), где роль Лотар-Шевченко исполнила Анни Жирардо.
https://kulturologia.ru/blogs/160717/35299/
Вера Лотар-Шевченко... В ее распоряжении лучшие концертные залы Европы. После гастролей в Америке фирма «Стейнвей» предложила ей играть на своих роялях и доставляет инструмент на любой концерт, даже в малодоступные горные районы Швейцарии. А в знак благодарности за согласие и рекламу периодически дарит Вере свои рояли. Так вот, европейское и американское турне… успех, успех, успех… молода, красива, богата, счастлива… дача в Ницце… влюблённые молодые люди… Все переплелось: высокое и житейское… Молодым влюблённым в неё людям, увы, не повезло. Она выбрала совсем немолодого. Выбрала нерасчетливо, безрассудно, просто потому что полюбила. Как скажет потом её друг, режиссёр В.Мотыль: пошла за чувствами. Отец ее имел тягу ко всему русскому, поэтому детям дал русские имена - дочь назвал Верой, сына - Дмитрием. И ввел дочь в круг своих друзей. Там она и встретила будущего мужа - инженера-акустика, создателя смычковых инструментов. Его называли «русским Страдивари». Семья Шевченко выехала из России в годы Первой мировой войны, когда он был еще подростком, и возвращение на родину стало его мечтой.
Приехали в Ленинград в 1937 г. Он, она, общий ребенок и двое его сыновей от первого брака. А потом В.Шевченко арестовали. Со всей франц. отвагой и испанским темпераментом она кидается в НКВД и кричит, кричит непонятно на каком языке (и после 40 лет жизни в России, русский, в отличие от всех европейских языков, не очень хорошо знала), что ее муж - замечательный честный человек, очень сильный патриот, а если они это не понимают, то - дураки, идиоты, фашисты и берите тогда и меня… Они и взяли. По статье «сто шешнадцать пополам». На лесоповале (Тавда, Свердловская обл.) проведёт 10 лет. Узнает там о смерти мужа в лагере и детей в блокадном Ленинграде. Первые два года зэковской жизни умирала. Нет, не в лазарете. Валила лес и прощалась с жизнью. А потом сказала себе: раз не умерла, значит, надо жить.
10 лет она не видела рояля. Сначала по ночам играла на столе, на воображаемой клавиатуре. Потом ей помогли эту самую клавиатуру нарисовать и вырезать на нарах, и каждую свободную минуту беззвучно играла Баха, Бетховена, Шопена. Женщины в бараке уверяли, что слышат эту музыку, хотя просто следили за ее пальцами и лицом... Освободилась в Нижнем Тагиле. И прямо с вокзала в лагерном рваном ватнике бежала поздним вечером через весь город в муз. школу, со страшной силой стучала в двери, а потом, путая русские слова с французскими, умоляла о «разрешении подойти к роялю»… чтобы… «играть концерт»… Ей разрешили. И здесь первый и последний раз в жизни испытала страх. Долго не могла дотронуться до клавишей. Пальцы пианиста деревенеют, если он не играет даже один день. А после 10 лет на лесоповале… Ее пальцы были дико искорёжены и изуродованы. Все же стала играть. Одна, в пустом классе. Играла бурно. Резко обрывая себя и так же резко продолжая. Ей казалось: вот Шопена она сможет играть, а Баха не сможет, Баха играет, а Бетховена не сможет… Смогла всё. Играла много часов подряд. А у дверей, столпившись, стояли педагоги, дети, родители этих детей и рыдали навзрыд.
Стала преподавать в той нижнетагильской муз. школе. На всю свою первую зарплату взяла напрокат кабинетный рояль. А на всю вторую - сшила чёрное концертное платье, явно для филармонических стен, хотя до них было далеко. А потом, скопив деньги, сумела даже купить шубу. После лагерной или с чужого плеча одежды это было счастье - идти по снежному Тагилу в новой тёплой элегантной шубке!.. И вот однажды поздним вечером - бац! - ее догоняют два бандита и говорят: «Раздевайся!» А она вместо того чтобы испугаться, разгневалась: «Как раздевайся? Это моя первая одежда после лагеря!»
Бандиты растерялись: «Где сидела? Кто был начальником?» Разговорились, нашли общих знакомых. Неожиданные знакомцы галантно проводили домой, расстались почти друзьями: «Ты извини, не знали. Ходи спокойно. Больше тебя никто не тронет!»
А потом был её первый концерт в Свердловской филармонии. И она надела то самое чёрное платье, что сшила загодя. Француженкой оставалась она всегда. Любила сухое красное вино и сыр камамбер. Друзья привозили что-то наподобие этого сыра из Москвы. (Сыр был мягкий и назывался «Русский камамбер». Она не понимала такого сочетания в названии, но радовалась гостинцу и угощала всех подряд.) Потом придумала, как делать этот сыр в домашних условиях: «Заворачиваете простой сыр в полиэтилен, кладете на тёплую батарею и забываете на неделю… Через неделю сыр покрывается плесенью…»
В 1957 г. нашелся старший сын её мужа, - он выжил в блокадном Ленинграде, потом ушел на войну. После войны решил продолжить дело отца - стал мастером-акустиком, создателем смычковых инструментов. Позже о Вере Августовне много писал Ю.Данилин, который в те годы был собкором КП по Западной Сибири. Данилин на полном серьёзе утверждает, что знаменитый Академгородок создавали не только академики Лаврентьев, Соболев, но и К.Дебюсси, прописанный здесь, на ул.Терешковой, 4, по адресу пианистки Лотар-Шевченко. Из 24 час. в сутках 20 - за роялем. Каждый день. Без единого исключения. Данилин завидовал её соседям и мечтал обменять квартиру, но соседи ни в какую не соглашались. Эти соседи, и студенты, и физматшкольники сидели (каждый божий день!) на лестнице перед её квартирой и слушали, как она играет. Дверь квартиры Лотар-Шевченко была всегда полуоткрыта, она знала об этом уникальном концертном зале на лестнице… Много гастролировала по стране. Великая М.Юдина говорила о ней: пианистка ищущая, мятежная, волевая.
Пальцы так и остались изуродованными. Но она смеялась: «Разве музыка здесь?» - показывала на руки. «Музыка здесь!» - прикасалась к голове. Кроме одной маленькой пластинки в «Кругозоре» и случайных записей на местном т/в, ничего из её муз. наследия нам не оставлено. Чиновники долго решали, разрешить ей записаться на студии «Мелодия» или не разрешить… 10 декабря 1982 г. Вера Августовна умерла, а накануне ей купили-таки «Стейнвей». Но красные, совсем не муз. пальцы так и не успели к нему прикоснуться. Ю.Данилин считает, что любое воспоминание о ней требует слова «невероятно». Невероятно, что в истории музыки есть такая фигура. Невероятно, что до сих пор она существует как бы на нелегальном положении…
В сентябре 2007 г. лауреаты Международного конкурса пианистов памяти Лотар-Шевченко играли в Париже, в стенах её родной школы - зале Корто. 25 июня 2012 г. в Екатеринбурге состоялся очередной Международный конкурс пианистов памяти этой самой удивительной пианистки XX в. И только что вышла книга воспоминаний о ней - «Умри или Будь!». На могиле её стоял обелиск с красной звездой. Будто она родственница Маркса, Энгельса и Ленина. Ну просто не было иных надгробий тогда на местном кладбище. А недавно Артём Соловейчик, сын Симона Соловейчика и гл. редактор газеты «Первое сентября», установил новое надгробие на её могиле. На белом мраморе выбиты слова Веры Августовны: «Жизнь, в которой есть Бах, благословенна».
Зоя Ерошок
22.06. 2012. Новая газета
http://www.novayagazeta.ru/arts/53185.html
ЖАЛЕТЬ СЕБЯ - КАКАЯ ЕРУНДА! ВЕРА ЛОТАР
Впервые опубликовано 9 апреля 1999 г. в газете "Новое русское слово", Нью-Йорк (к 100-летию со дня рождения В.А. Лотар-Шевченко).
Она родилась во Франции, а умерла в Сибири. Талантливую пианистку хорошо знали на родине до её отъезда. Уехав с мужем, решившим вернуться на родину, она разделила судьбу всех других жен “врагов народа” после того, как мужа её расстреляли как “французского шпиона”. До того, как её посадили на 10 лет, как и всех других таких жен, она недолгое время была солисткой Ленинградской Филармонии. Её яркая и своеобразная манера исполнения запомнилась и полюбилась.
Мне довелось довольно долго и очень близко общаться с Верой Августовной. После её смерти и до моего отъезда в 1992 г. в Америку в муз. салоне Дома Ученых Новосибирского Академгородка мы ежегодно устраивали вечера её памяти. Я с радостью узнала, что после долгой паузы концерты, посвященные её памяти, возобновились. А с 2005 г. в Новосибирске проходит Международный конкурс пианистов ее имени. Ей посвящали стихи и киносценарии. О ней снимали фильмы. В.Мотыль, постановщик фильма о декабристах «Звезда пленительного счастья», писал ей: «Милая Вера Августовна! Характер Полины Гебль я делал с Вас…»
Хоть жизнь тебя не круто замесила,
Но есть, но есть в тебе такая сила –
Пройти сквозь ад и душу уберечь.
Она резко отличалась от всех окружающих. Мимо нее невозможно было пройти, не заметив. Она шла, казалось бы, не глядя, не видя ничего и никого, неуверенной и неверной походкой, как ходят слепые. Было в ее облике что-то такое, что вызывало некоторую оторопь, сменявшуюся жгучим любопытством и желанием непременно узнать о ней побольше. Сразу было видно, что эта пожилая дама, с сосредоточенным на чем-то внутреннем рассеянным и подслеповатым взглядом слегка исподлобья (из-за старчески согбенной спины), несет в себе какую-то тайну, и что это человек из какого-то другого мира. И не просто иностранка, что определялось мгновенно и безошибочно.
У нее был отрешенный и несколько растерянный вид, как будто ее занесло сюда случайно с какой-то другой планеты, и она никак не может освоиться в новой для нее обстановке. Впрочем, так оно и было. И хотя она прожила в России более 40 лет, но так и не усвоила ни языка, ни местных правил. Видно было, что живет она в своем собственном особом внутреннем мире. Настолько богатом и интересном, что не нуждается во внешнем и выходит в него, как инопланетянка из материнского корабля, только в случае жизненной необходимости. Это не значит, что она жила замкнуто. Вокруг нее всегда было много людей. Но не она, а с нею искали контакты. И те счастливцы и счастливицы, которых она принимала, становились свидетелями и участниками необыкновенной, незабываемо интересной жизни.
Впервые, как и многие другие, я узнала о ней из статьи в «Комсомольской правде». Оказавшись однажды в столице Алтайского края Барнауле по каким-то своим журналистским делам, Соловейчик обратил внимание на афишу концерта в местном ДК. Она поразила его своей сложностью и изысканностью. Программу составляли произведения франц. композиторов, которые мало кто отважился бы играть даже на столичных сценах и роялях. Заинтригованный смелостью какой-то неведомой ему Лотар-Шевченко, он зашел и испытал настоящее потрясение. Я была на концертах Веры Августовны, постоянно слушала ее в дом. обстановке, и понемногу привыкла. Но тоже никогда не забуду первого поистине ошеломляющего впечатления от увиденного и услышанного.
Представьте, что это вы, привлеченные неординарностью афиши, сидите в полупустом, плохо отапливаемом зале с сомнительным инструментом. Гаснет свет, и на сцену выходит скромно, даже буднично одетая сутулая пожилая женщина. Она приближается, и вас охватывает ощущение, что по сцене движется пылающий факел. Выкрашенные хной ярко-рыжие волосы, подрумяненные щеки, но, главное, глаза, горящие таким неистовым светом, что от них трудно оторваться. Она устраивается поудобнее, кладет руки на клавиши, вы переводите взгляд на них и …. вас охватывает оторопь. Узловатые, изуродованные артритом пальцы. Что можно сыграть такими руками? И тем более изумляет и потрясает то, что слышишь после первых же звуков. Это можно назвать только одним словом: волшебство - победа духа над немощным телом.
В 1966 г. Вера Августовна Лотар-Шевченко переехала в Академгородок, где ей предоставили 2-комнатную квартиру, и жила там до самой смерти. Наконец-то она обрела не только постоянное место жительства, но и свой дом, и любимую работу, и поклонников своего таланта, и многочисленных друзей. Как солистка Новосибирской филармонии она ездила с концертами по всей стране. Ее с восторгом принимали и в московском концертном зале им. Чайковского, и в Ленинградской филармонии.
Вырос я, цветок оранжерейный,
В нежности, достатке и тепле…
Вера Августовна родилась в хорошо обеспеченной «буржуазной», как осуждающе говорила она, но не вполне благополучной семье. Отец был известным математиком, профессором Туринского университета. Летнее время он проводил в экспедициях. Когда Вере было 12 лет, он взял ее с собой в Конго. Однажды, оставшись надолго в бунгало, она решила прогуляться. Задумавшись, не заметила, как отошла довольно далеко. Ее мысли прервал рык. Подняв глаза, она с ужасом обнаружила тигра, летящего прямо на нее. Случайно оказавшийся рядом слуга-конголезец спас ее, подцепив тигра пикой.
Отец был человеком незаурядным, увлекающимся и азартным. Его страстью была карточная игра. Время от времени он проигрывал огромные деньги. Случалось, что семье приходилось, продав дорогую виллу, переезжать в дешевый отель. Старший брат Веры, студент мадридского университета, воевал в Испании на стороне республиканцев. Их мать–испанка - была настоящей светской львицей и, хотя постаралась дать детям хорошее образование, сама ими занималась мало. Воспитание Веры было поручено трем гувернанткам: француженке, немке и англичанке, которая была самой жестокой из всех. Она воспитывала Веру по-мужски, заставляя ежедневно по 40 мин. заниматься тяжелыми физическими упражнениями. И хотя Вера по-детски ненавидела не только ее, но и весь свой детский период жизни, но вынуждена была признать впоследствии, что эта закалка помогла ей впоследствии перенести все трудности и выжить.
Вера рано обнаружила муз. способности. Ее начали обучать музыке с 4-х лет, а в семь отдали в муз. школу в Ницце. В девять она уже играла со сцены один из фортепьянных концертов Моцарта, а в двенадцать окончила муз. школу. Тогда же произошла ее встреча с Тосканини. На концерте в Монте Карло она пробилась к знаменитому дирижеру и заявила о своем желании сыграть с ним концерт Листа. «Готовьтесь и приходите»,- сказал маэстро. Блестяще выступив с ним, она много гастролировала по всей Европе, пока не почувствовала, что ей нужно учиться дальше. В 16 лет Вера блестяще закончила Парижскую консерваторию по классу профессора Альфреда Корто. У нее было изумительное туше, особенно при исполнении произведений Шопена. Бархатный звук. Мало кто может извлекать такой. Она говорила, что нужно знать, какой частью подушечек пальцев касаться клавиш, чтобы получить такой звук.
Приверженцам франц. исполнительской школы присущи внешние эффекты, виртуозность и блестящая техника. В совершенстве овладела этой стороной исполнительского мастерства и Лотар-Шевченко. Очень большую роль в ее профессиональном образовании сыграл замечательный пианист и очень эрудированный музыкант Зауэр, о котором она часто рассказывала. После окончания парижской консерватории она много гастролировала: в США, Германии, Австрии и по всей Европе. Однако вскоре пришла к пониманию, что франц. школы ей недостаточно и продолжила свое муз. образование в Венской консерватории. Посвятив два года более глубокому изучению музыки, она сосредоточила свои усилия на произведениях Бетховена и Моцарта. Ее отличали блестящая муз. память и оригинальная манера исполнения. Она играла в лучших концертных залах Европы. В самый разгар успешной муз. карьеры и блестящей концертной деятельности, за которую она была удостоена престижной премии Маргариты Лонг и Жака Тибо, ее жизнь круто изменилась.
Как птица, взлетело сердце
На самую верхнюю жердь.
А прутья прикрытой дверцы
Трогает лапкой смерть.
В 25 лет Вера вышла замуж. Брак оказался неудачным. Ее муж – врач, хоть и имел муз. образование, не сумел подняться выше традиционных представлений. Его раздражала оригинальная манера исполнения хорошо знакомых произведений. Он постоянно третировал свою жену, упрекая ее в том, что она занимается отсебятиной. Скандалил, мешал ей заниматься. Прожив с ним 5 лет, она сбежала из Парижа в Рим. Вера безумно любила Италию и задержалась там надолго. На дворцовых концертах она аккомпанировала королю Умберто, игравшему на виолончели. В Италии она познакомилась с русской княгиней-меценаткой. Они подружились, и Вера стала бывать у нее в доме, где встречались русские аристократы. На одном из приемов она и познакомилась с инженером Шевченко, который пришел в салон княгини со скрипкой. Это был “coup de foudre” (взаимная любовь с первого взгляда).
Шевченко развелся со своей женой, и они обвенчались, а Вера так и осталась не разведенной со своим первым мужем (двоемужница). У Шевченко были два сына от первого брака (16-ти и 18-лет), которые жили в его новой семье. Шевченко, которого еще до революции вывезли во Францию, был воспитан в любви к свой бывшей Родине. Но главное, он, как и многие в это время, очень симпатизировал изменениям, происшедшим после революции, приветствовал новую молодую «свободолюбивую и демократичную» формацию и страстно мечтал быть ей чем-нибудь полезным. Вера разделяла его чувства и отношение к неведомой и загадочной, а оттого еще более привлекательной стране. В 1939 г. он добился разрешения вернуться и, счастливые, они отправились строить новую жизнь. Семью из 5-ти чел. (к этому времени у них был уже общий ребенок) поместили в крохотную комнатку в общежитии коридорного типа (одна кухня и один туалет на весь этах). Работы не было. Жить было не на что.
Написали письмо Калинину, и Веру Августовну взяли в Ленинградскую филармонию. Она даже начала выступать. Ее вспомнили, когда спустя 30 лет (!) она снова выступала в Ленинграде. Появились надежды, поднялось настроение. Но в начале 41 года мужа арестовали. Жизнь кончилась. Вера Августовна ходила от инстанции к инстанции, тщетно пытаясь узнать что-нибудь о нем. Ей удалось узнать, что его осудили как иностранного шпиона и отправили в тюрьму в Златоуст. Перед самой войной она приехала туда, пытаясь вызволить его. Кончилось тем, что посадили и ее. Перед этим ей сказали, что ее муж сошел с ума и покончил жизнь самоубийством (что было чистой ложью). Он будто-бы выбросился из окна лестничной клетки, когда его вели на допрос. Веру Августовну осудили в Златоусте и отправили в Нижнетагильские лагеря. Из оставшихся без родителей детей выжить удалось только младшему сыну Шевченко - Денису. Под фамилией Яровой он стал известным скрипичным мастером. Для своего ансамбля «Виртуозы Москвы» скрипки у него покупал и чинил В.Спиваков.
Надо сказать, что Денис еще 16-летним подростком был влюблен в свою belle-mere (мачеху). До конца ее жизни он поддерживал хорошие отношения со своей приемной матерью. Бывая на гастролях в Москве, она останавливалась у него. Сейчас его тоже уже нет в живых.
Еще смогу сорвать оковы,
Воскресшей грудью воздух пить,
И все, и все изведать снова:
Пере-узнать, пере-любить!
Вера Августовна никогда не любила говорить о грустном и о лагере вспоминала редко, и только о том хорошем, что бывало и там. Например, что работать ее отправляли на кухню. Больше всего ей запомнились тысячи котлет, которые она переворачивала, стоя у раскаленной плиты. Или что она отвечала за муз. оформление еженедельных лагерных концертов, музыку к которым часто сочиняла сама. Такие концерты проводились с воспитательной целью, и были очень популярны. Недостатка ни в режиссерах, ни в исполнителях не было, причем, самого высокого класса – творческая элита. Кто-то мрачно пошутил, что в это время концерты там были лучше, чем на воле.
После 10 лет лагерей Веру Августовну отправили на поселение в Нижний Тагил. Сойдя с поезда, она брела по улицам незнакомого города и, вдруг, увидела надпись: «Музыкальная школа». Она почувствовала, одновременно, и непреодолимое желание немедленно проверить, помнит ли она свой некогда очень обширный репертуар, и страх, не откажут ли память и руки (в лагере, чтобы не забыть, она «играла» в свободные минуты на деревянном столе). Директор школы оказалась отважной и чуткой. Глядя на немолодую, изможденную, плохо одетую – прямо из лагеря – женщину, которая попросила разрешения поиграть на рояле, она сразу все поняла. Не расспрашивая, отвела ее в пустой класс и просто сказала: «Играйте».
И Вера Августовна играла. 8 час. подряд. По памяти. Смеясь и плача от счастья, что ничего не забыла, что руки слушаются. Играла, забыв обо всем на свете, а когда, опомнившись, вышла из класса, то была изумлена, обнаружив у двери толпу из преподавателей и учащихся, привлеченных неслыханной доселе в этих стенах музыкой – первых на свободе благодарных слушателей, которые встретили ее аплодисментами. Любимая музыка – смысл и цель всей ее жизни – и на этот раз сослужила ей добрую службу. Замечательный человек – директор школы – приютила Веру Августовну и помогала, пока, далеко не сразу, ей удалось устроиться на работу.
Дышу, дышу, - все глубже, реже,
Гляжу во все глаза,
А небеса все те же – те же,
Как много лет назад.
Когда Веру Августовну спрашивали, хотела ли бы она вернуться во Францию, она отвечала: «Зачем? У меня здесь много друзей». У нее действительно было много друзей. Ее дом был широко открыт для всех любителей музыки, и на ее дом. концертах присутствовали и ученые, и студенты, и школьники, и просто соседи по дому. Долгая дружба связывала ее с членом-корреспондентом А.А. Ляпуновым, профессором К.А. Тимофеевым и их семьями. Часто она бывала и у нас. Живя в 5 мин. ходьбы от нашего дома, она никогда не отваживалась прийти сама. А меня, когда я вела ее, каждый раз спрашивала: «А вы уверены, что мы правильно идем?» Зимой добавлялся еще один вопрос: «Почему Вы меня ведете через баррикады (сугробы)?»
Однажды 1 мая за праздничным столом у нас собралась по настоящему интернациональная компания. Я пошутила, что получился настоящий день международной солидарности, потому что среди нас русские, украинцы, армяне, евреи, француженка и гречанка. На что Вера Августовна сказала: «Евреи? Я не знаю такой национальности в России. Все, кто живут во Франции – французы». Я ее успокоила: здесь евреев тоже иногда называют «французами».
И музыка накатывала волнами,
И звуки опьяняли, как вино.
Вера Августовна особенно охотно выступала перед молодежными аудиториями: в муз. училищах, школах, перед студентами консерватории, в военном училище. Особенно прочная и постоянная связь была у нее с Новосибирской физико-математической школой (ФМШ). Она там много лет подряд выступала с концертами. Ее имя, наряду с именем академика М.А.Лаврентьева, инициатора создания Сибирского научного центра, и других выдающихся ученых Академгородка, сыгравших большую роль в воспитании научной смены, записано в книгу почетных «фымышат». Одно время мы с ней проводили там целый цикл концертов. А чтобы их могли посещать учащиеся соседнего техникума и других школ, выпустили спец. абонементы. Она играла, а я рассказывала. Один из концертов был посвящен прелюдиям Шопена. Тогда я и узнала от нее, что писал он эти прелюдии на Майорке. Жорж Санд вывезла его туда, считая, что это будет полезно для его больных легких. Но погода там в это время была ужасная. Непрерывно шли дожди. Здоровой и очень энергичной Ж.Санд это не мешало целыми днями носиться по острову на лошади. А больной и сильно кашляющий Шопен скучал в одиночестве и часами изливал свою тоску на рояле. Так появились знаменитые прелюдии.
Вера Августовна явно осуждала Санд и сочувствовала Шопену. Она его очень любила и очень высоко ценила как композитора. Говорила, что у него – единственного – нет заимствованных мелодий. И очень гордилась тем, что восстановила названия всех прелюдий, которые узнала от самого Зауэра.
Не сломлен я! Унылым сожаленьям
Не свить под сердцем черного гнезда.
Роптать на жизнь – какое преступленье!
Жалеть себя – какая ерунда!
Эпизод 1. «Буржуазные предрассудки».
У Веры Августовны были сложные отношения с бытом. На это было много причин. Но главная, конечно, что она жила в мире музыки, музыкой, которая была ее стихией. Все же остальное, всю практическую сторону жизни она воспринимала, как нечто вспомогательное. Периодически у нас с ней происходил примерно такой разговор:
- Люба, у меня нет кастрюли (сковородки, веника и т.п.).
- Ну, так в чем дело? Надо их купить.
- А где?
- В хозяйственном магазине.
- А как я их оттуда понесу?
- Очень просто.
- Да, но не могу же я их нести по городку!
- Почему?
- Но это же неприлично нести веник, кастрюлю, сковородку по улице.
- Вера Августовна, это буржуазные предрассудки. Ну, хорошо, давайте пойдем вместе, и я их понесу.
Питалась она как попало. Иногда ходила в столовую Дома Ученых. Я иногда приглашала ее к нам, чаще по праздникам, но, обычно, благо рядом, приносила ей что-нибудь из того, что мы ели сами. В еде она была неприхотливой. На мой вопрос, ела ли она, я часто слышала: «О, я сегодня прекрасно пообедала: съела целую банку рыбных консервов». Как истая француженка, она совершенно не могла обходиться без сухого красного вина. Сухие вина тогда не пользовались спросом населения, предпочитавшего водку или "Агдам". К счастью, и «борьбы за трезвость» тогда еще тоже не было. Сухих вин в магазинах было много, особенно болгарских. Стоило вино очень дешево и купить его можно было в любое время. По дороге к ней я просто забегала в соседний магазин за бутылкой ее любимого «Бычьего сердца». Готовила она редко. Чаще всего, варила курицу. Но иногда, поставив курицу на огонь, садилась к инструменту и… забывала обо всем на свете. Через какое-то время соседи звонили в дверь: «Вера Августовна, вы горите!».
Только тут она обнаруживала, что из кухни валит ядовитый черный дым. И сгоревшая курица выбрасывалась вместе с кастрюлей. О чем потом она со смехом рассказывала.
Эпизод 2. Камамбер
Это был наш любимый сыр. Но, в отличие от Веры Августовны, я никогда не ела настоящего франц. камамбера и довольствовалась тем, что имелось. Муж, часто бывавший по делам в Москве, всегда привозил мне оттуда в качестве самого желанного гостинца мягкий сыр «Русский камамбер». И хотя я никогда не могла понять смысла такого словосочетания, но очень любила его и с удовольствием угощала им своих друзей, как самым большим деликатесом. Но при этом радовалась, что среди них почти не было любителей этого специфического сыра. Большинство не разделяло моего восторга, поэтому особенно охотно я угощала им Веру Августовну, считая ее истинной ценительницей.
Эпизод 3. Холодильник.
Он был старенький, крошечный и со сломанным замком. Дверцу, чтобы не распахивалась, придерживала широкая бельевая резинка, надетая по периметру (изобретение Веры Августовны, которым она очень гордилась). Чтобы открыть хлодильник, резинку надо было сначала оттянуть на себя, а потом приподнять (чтобы вытащить из под нее дверцу), а закрывая, наоборот, натянуть и опустить. Конечно, ни о какой герметичности не могло быть и речи. В нем постоянно нарастал лед, который надо было удалять. И тогда Вера Августовна начинала с ним бороться. Это была веселая, со смехом, но настоящая борьба, свидетелем которой я однажды оказалась. С большим длинным ножом, словно со шпагой наперевес Вера Августовна яростно, как на врага, бросалась на лед и откалывала его по кусочку, пока он значительно не уменьшался в объеме. Причем, этот процесс нисколько не раздражал ее, а, похоже, даже забавлял. И она отвергала все предложения о замене холодильника: «Зачем? Он хороший». По-моему, это для нее было даже некоторым развлечением и физической разминкой.
Эпизод 4. "Тренировка."
В Сибири очень много солнечных дней и солнце такое яркое, что можно загореть лучше, чем на юге. Даже зимой. И еще оно очень коварное. Особенно в межсезонье. В это время, передавая прогноз погоды, обязательно предупреждают: «Будьте осторожны. На дорогах гололед и гололедица». До сих пор не знаю, какая между ними разница, но хорошо усвоила, что это очень опасно. В это время резко возрастает количество травм, ушибов и переломов, особенно у пожилых. Впрочем, и молодым зачастую очень нелегко устоять на ногах. Но самое большое коварство зимы, не желающей уступать своих прав весне, проявлялось, когда уже не было ни гололеда, ни гололедицы, и даже почти не было снега. Его жалкие остатки подтаивали на ярком дневном солнце, а к утру лужицы замерзали, образуя тоненькие, почти невидимые ледяные корочки, образуя своеобразные мини-катки. Один из них однажды сыграл злую шутку с Верой Августовной.
Она и всегда не очень-то уверенно ходила, а тут, вступив обеими ногами на скользкую поверхность, она почувствовала полную беспомощность. Невозможно было сделать следующий шаг: ни назад, ни вперед. Стоя посреди улицы она балансировала, не зная, что предпринять. Какой-то молодой человек, проходивший мимо, спросил: «Вам помочь?» Ей бы с радостью и благодарностью согласиться на любезное предложение. Но не могла же она, истинная, хоть и очень пожилая француженка, тщательно скрывавшая свой возраст, признаться перед мужчиной в своей беспомощности. «Почему? Я тренируюсь!»- сказала она ему.
Все простил я, что мной пережито…
Не знаю, пела ли Вера Августовна в молодости, или вообще, но к моменту нашего знакомства у нее был старчески хрипловатый голос даже в разговоре. И пели мы с ней только Марсельезу. Она действовала на нее тонизирующе. И если Вера Августовна предлагала: «Давайте споем Марсельезу», значит настроение у нее неважное, и ей надо себя приободрить. Это, впрочем, бывало крайне редко. Она была очень жизнерадостным, даже, я бы сказала, смешливым человеком.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 17 Мар 2021, 18:23 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | Может быть, поэтому один случай мне запомнился особо. Незадолго до смерти Вера Августовна, которой было уже за 80, лежала в больнице после удаления катаракты. Нужно представить себе этот длинный коридор с чередующимися мужскими и женскими палатами, в самом конце которого был единственный на все отделение туалет. И вот, возвращаясь ночью из туалета, она по ошибке попала в чужую, да еще, при этом, мужскую палату. Нащупав в темноте «свою» кровать и с удивлением обнаружив, что там уже кто-то лежит, она с возмущением стала требовать, чтобы ей ее немедленно освободили. Поднялся шум, сбежался медперсонал. Решив, что «бабуся» не в своем уме, вызвали «транспорт» и, не долго думая, отправили ее в другую больницу – психиатрическую.
Было это в ночь на субботу. А рано утром мне позвонил встревоженный К.А. Тимофеев, профессор НГУ, большой друг и почитатель таланта В.А.: " Любовь Николаевна, Веру Августовну вчера отвезли в геронтологическое отделение городской психиатрической больницы. Что делать?" В выходные дни было бесполезно что-нибудь предпринимать. Я, как могла, успокоила его, заверив, что сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно быстрее забрать ее оттуда. В понедельник, как только начался рабочий день, я позвонила в приемную академика Г.И. Марчука (он в то время был председателем СО АН) и объяснила ситуацию. Надо отдать должное, мне немедленно выделили «Рафик», и мы с Л.Гореловой, тоже говорившей по-французски, поехали в город вызволять В.А.
Советские психушки мало чем отличались от советских же тюрем и лагерей, а если учесть, что там находились душевнобольные, которые ни при каких обстоятельствах не могли постоять за себя, то это еще больше усугубляло ситуацию. У меня уже был печальный опыт знакомства с подобными не богоугодными заведениями. Навестив в одном, не самом худшим из них, очень близкого человека, я долго не могла успокоиться после всего увиденного. Со мной было что-то вроде истерики. Выйдя оттуда, я плакала и кричала, что ненавижу всю эту СИСТЕМУ, которая позволяет и допускает ТАКОЕ обращение с людьми. Я так спешила выручить Веру Августовну, что, второпях, проскочила центральный вход и постучалась с тыльной стороны здания. Мне, как это ни странно, сразу открыли, видимо не ожидая с этой стороны чужих. Обнаружив ошибку, дверь мгновенно захлопнули перед моим носом. Но мне уже, что называется, хватило. Был так называемый банный день. И дверь, в которую я постучала, открывалась, почему-то прямо в банное отделение. Геронтологическое. То, что я увидела, врезалось в память, как врезаются и остаются в ней навсегда картины величайших художников.
Нет более гениального художника, чем Жизнь, и великие только изображают ее в меру отпущенных им способностей и умения видеть. Даже сейчас, спустя столько лет, мне тяжело вспоминать о той картине реальной жизни, которая на один только краткий миг предстала перед моими глазами. В клубах пара, как в замедленной съемке, хаотично двигались какие-то нереальные существа. Не то привидения, не то скелеты: бледные, лохматые, с неверными движениями, с деформированными старостью голыми телами и конечностями, с обвисшей кожей, с безумными или полубезумными лицами. Как «Капричос» Гойи или химеры Босха. У меня это, почему-то, вызвало ассоциацию с концлагерями и газовыми (наверное из-за пара) камерами... Когда мы возвращались домой, Вера Августовна была молчалива и подавлена. Потом, вдруг, сказала, что это напомнило ей лагерь. Мы с Любой переглянулись и … запели Марсельезу. Вера Августовна подхватила. Второй куплет мы уже весело горланили, а в глазах Веры Августовны появился знакомый и любимый нами юношеский задор. Молодой шофер время от времени посматривал на нас, и на его лице без труда читалось: «Вот ненормальные! Ехал за одной сумасшедшей, а обратно везу трех». Дорога была длинная. Видимо, он что-то понял, потому что прощался с нами очень уж почтительно.
Спустя несколько месяцев Вера Августовна умерла. Видимо та неуверенность, с которой она вообще ходила по земле, после операции на глаза усилилась. Неудачно упав в больничном коридоре, она сломала шейку бедра. Эта типичная травма пожилых людей была равносильна смертному приговору: беспомощность и полная зависимость от окружающих, неподвижность, пролежни, пневмония… Л.Брик, окруженная любовью и обожанием близких, после такого перелома приняла чрезмерную дозу нембутала, предпочтя уснуть и не проснуться до наступления такого конца.
Похоронили Веру Августовну Лотар-Шевченко на местном кладбище. В последний путь ее провожали друзья, поклонники ее искусства, соседи по дому. Гроб ее был усыпан цветами, как некогда, во времена былой славы, весь ее необыкновенный творческий путь. А я наскоро сшила и прикрепила к ее гробу трехцветный франц. флаг. Мне хотелось, чтобы эта мужественная женщина, достойная дочь своего свободолюбивого и гордого народа унесла с собой в могилу хотя бы этот маленький символ далекой и горячо любимой Франции. До последних дней жизни она сохранила молодость духа и оптимизм. Очень доброжелательная к людям, она оставила по себе светлую память в сердцах тех, кто ее знал. А закончить мне хочется словами поэта, чьи стихи - эпиграфы в тексте.
Гюнтер Тюрк*, обрусевший немец, толстовец, писал их в тюрьмах, лагерях, ссылке и умер в 39 лет. Они чудом Любви были сохранены и впервые напечатаны почти полвека спустя после его смерти.
Все пережить и все оставить
Без сожаленья за собой,
И, оглянувшись, жизнь прославить
За не достигнутый покой;
Принять, чела не отстраняя,
Все муки крестного пути,
Пригубить уксус, не пеняя,
И не озлобившись уйти…
Любовь Качан, 2012
https://proza.ru/2012/02/24/310
|
| |
| |
