|
МАРИЯ БУДБЕРГ *
|
|
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 23 Янв 2012, 15:54 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline | МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА БУДБЕРГ
(06.03. 1892 - 31.10. 1974)
Международная авантюристка, писательница. Одна из самых ярких и загадочных женщин XX в. Младшая дочь черниговского помещика, графа И.П. Закревского. Ее называли на Западе русской миледи, красной Матой Хари.
Жизнь ее, полная приключений, могла бы послужить сюжетом не одного романа. Она прожила с Горьким 12 лет, но в советском литературоведении данных о ней нет. Она никогда не упоминается ни в связи со своим первым любовником Робертом Брюсом Локкартом, позже сэром Брюсом, ни в связи с Г.Уэллсом, чьей "невенчанной женой" она была 13 лет (1933-1946), после отъезда Горького в Россию и до смерти Уэллса. Горький был не единственным мужчиной, очарованным Марией Игнатьевной. Все, кто ее видел, единодушно признавались, что Мура дьявольски обаятельна. Жертвами ее чар становились и Фрейд, и Ницше, и Рильке, Чуковский, руководители ЧК Петерс и Ягода. И даже Сталин.
Ее называли графиней Закревской, графиней Бенкендорф, баронессой Будберг; считали агентом 3-х разведок: английской, немецкой и советской; она является переводчицей более 60-ти томов произведений русской литературы на анг. язык. А еще подозревают, что она отравила Горького… Муру (так называли ее близкие) при жизни сопровождало такое количество всевозможных слухов и домыслов, что во все это трудно поверить. Причем она не только не старалась опровергнуть их, но и всячески поддерживала. Львиная доля связанных с ее именем легенд возникновением своим была обязана самой Марии Игнатьевне, артистически перекраивавшей свое прошлое, свободно обращавшейся с фактами и окутывавшей туманом настоящее. То ли было что скрывать, то ли жизнь научила: чем меньше правды, тем больше уверенности в собственной безопасности. После ее смерти разгадок тоже не нашлось. Рукописи и личный архив Муры сгорели в 1974 г., а тех, кто мог бы пролить свет на ее тайны, в живых практически не осталось, да, пожалуй, и не было человека, знавшего о ней всю правду.
Современники считали ее правнучкой (или праправнучкой) Аграфены Федоровны Закревской, жены московского губернатора, которой Пушкин и Вяземский писали стихи. В действительности же она была мл. дочерью черниговского помещика и судебного деятеля Игнатия Платоновича Закревского, который вел свой род от малороссиянина Осипа Лукьяновича и не имел никакого отношения к губернатору графу Арсению Андреевичу, женатому на Аграфене. Впоследствии Игнатий Платонович перевез семью в Петербург и поступил служить в Сенат. Мария и ее старшие сестры - близнецы Анна и Александра (Алла) - начальное образование получили в Институте благородных девиц. Доучиваться Муру отправили в Англию, где в то время служащим русского посольства в Лондоне был ее сводный брат, Платон Игнатьевич (от первого брака И.П. Закревского). Эта поездка во многом определила дальнейшую судьбу девушки, так как здесь она встретилась с огромным количеством людей из лондонского высшего света: политиками, писателями, финансовыми магнатами.
Здесь же состоялось ее знакомство с будущим мужем, начинающим дипломатом И.А. Бенкендорфом - прибалтийским дворянином, потомком графского рода, титула, однако, не имевшим. Они обвенчались в 1911 г., а через год Иван Александрович был назначен секретарем русского посольства в Германии, и молодые переехали в Берлин. В 1913 г. в семье родился первенец, названный Павлом. Мария Игнатьевна ждала второго ребенка, когда началась война. В августе 1914 г. Бенкендорфы были вынуждены вернуться в Россию. Они сняли квартиру в Петербурге, где жили Закревские, и в 1915 г., родив девочку Таню, Мура, подобно другим дамам высшего круга и женам крупных чиновников, прошла ускоренные курсы сестер милосердия и начала работать в военном госпитале. Иван Александрович служил в военной цензуре в чине поручика, мечтая вернуться к дип. карьере. Но после Февральской революции 1917 г. стало ясно, что в ближайшее время мечты его вряд ли осуществятся, и Бенкендорф на все лето вывез жену и детей с гувернанткой в Эстонию, где под Ревелем (современный Таллинн) у него было родовое поместье.
Наступила осень, а возвращение все откладывалось. Причиной была тревога, буквально витавшая в воздухе. Многие из балтийской знати потянулись на юг России, некоторые уезжали в Швецию. В октябре Мура решилась на шаг, не сделай она которого, возможно, и говорить сейчас было бы не о чем. Несмотря на уговоры мужа и родственников, она вернулась в Петроград, намереваясь по возможности спасти квартиру, которой грозило уплотнение, и выяснить на месте, насколько плохи дела в столице. Она все еще раздумывала, остаться в городе или вернуться к семье, когда из Эстонии пришло страшное известие: перед самым Рождеством мужики из соседней деревни зверски убили Ивана Александровича и сожгли дом. Гувернантке Мисси с маленькими Павлом и Таней удалось сбежать и укрыться у соседей. Прошлая жизнь рухнула, отныне перед Мурой стояла одна задача: выжить! Очень скоро ее выселили из квартиры, возвращение в Ревель стало невозможным: поезда не ходили, где-то там, между нею и детьми пролегла линия фронта, причем никто не знал, где именно; кто друг, кто враг - все смешалось, и помощи просить было не у кого. Брат - за границей, сестры - на юге России, подруг и знакомых она не находила - кто уехал, кто умер. Одна, без денег и теплых вещей, без драгоценностей, которые можно было бы продать или обменять, в городе, где продукты стали неимоверно дорогими, а жизнь совершенно обесценилась, Мура не нашла для себя ничего лучше, как обратиться в английское посольство. Ей казалось, что это единственное место, где ее помнят, любят, где ее утешат и обласкают. Она нашла там нескольких друзей, которых встречала в Лондоне, и ей действительно были рады.
В ту пору в Петроград вернулся Роберт Брюс Локкарт, в прошлом ген. консул Великобритании в Москве, ныне прибывший как спец. агент, как осведомитель, как глава особой миссии для установления неофициальных отношений с большевиками, а попросту — разведчик, шпион. Он получил известные дип. привилегии, мог пользоваться шифрами и дипкурьерами. Локкарту шел 32 год.
«Он был веселый, общительный и умный человек, без чопорности, с теплыми чувствами товарищества, с легким налетом иронии и открытого, никому не обидного честолюбия», — пишет Нина Берберова, автор книги о жизни М.Бенкендорф «Железная женщина».
В Лондоне Локкарт оставил жену и маленького сына, но его семейная жизнь не удалась. Встреча с Мурой в британском посольстве значила для него гораздо больше, чем простое увлечение. Впоследствии в «Мемуарах британского агента» (1932) Локкарт отмечал: «Что-то вошло в мою жизнь, что было сильней, чем сама жизнь. С той минуты она уже не покидала меня, пока не разлучила нас военная сила большевиков».
Пытаясь разобраться в своих чувствах, он записал в дневнике: «Руссейшая из русских, к мелочам жизни она относится с пренебрежением и со стойкостью, которая есть доказательством полного отсутствия всякого страха. Ее жизнеспособность, быть может, связанная с ее железным здоровьем, была невероятна и заражала всех, с кем она общалась. Ее жизнь, ее мир были там, где были люди, ей дорогие, и ее жизненная философия сделала ее хозяйкой своей собственной судьбы. Она была аристократкой. Она могла бы быть и коммунисткой. Она никогда бы не могла быть мещанкой. Я видел в ней женщину большого очарования, чей разговор мог озарить мой день».
Для Муры Локкарт стал первой и единственной любовью, так суждено было случиться, что в годы всеобщего крушения она испытала самое сильное и глубокое чувство в своей жизни.
15 марта 1918 г. вслед за советским правительством Локкарт переехал в Москв. В апреле к нему присоединилась Мура — отныне они жили вместе на квартире в Хлебном пер., около Арбата. Недолгое счастье закончилось в ночь с 31 августа на 1 сентября, когда отряд чекистов под руководством коменданта Кремля Малькова провел в квартире обыск и арест всех, кто там находился, в том числе и Марии Игнатьевны. Дело в том, что, испугавшись распространения большевистской угрозы, американские, французские и английские дипломаты объединились с российскими контрреволюционерами и организовали заговор, известный теперь как «заговор трех послов», номинальным руководителем которого считался Локкарт.
Оперативное руководство осуществлял известный ас шпионажа Сидней Рейли, но в историю заговор вошел все-таки под названием «Заговор Локкарта». Локкарта арестовали в ту же ночь и после установления личности отпустили. В квартире в момент ареста г. Бенкендорф его не было. Через 3 дня разведчик обратился в Комиссариат по иностранным делам с просьбой об освобождении Муры и получил отказ, после чего пошел прямо на Лубянку к грозному заму председателя ВЧК Якову Петерсу, чтобы заявить о непричастности Марии к заговору, где и был арестован. Трудно представить, что опытный разведчик не предполагал подобного развития событий, а значит, жизнью он рисковал ради свободы любимой женщины. Вскоре Закревская была освобождена, а 22 сентября она и Петере, к удивлению Локкарта, появились у него в камере, причем держались вполне дружески. Камерой место заключения дипломата можно назвать с большой натяжкой: его содержали в небольшой уютной квартире бывшей фрейлины императрицы в Кремле. Он свободно читал газеты, из которых узнал, что в Лондоне в ответ на его арест посажен в тюрьму первый советский посланник в Англии М.Литвинов. Заключение Локкарта длилось ровно месяц. Мура приходила ежедневно, приносила еду, книги, по распоряжению начальства их оставляли вдвоем. Похоже, с Петерсом у нее уже существовала некая тайная договоренность, и Закревской многое дозволялось. В конце сентября Локкарт был освобожден и выслан из страны в обмен на освобождение российских офиц. лиц, задержанных в Лондоне, и только затем заочно осужден и приговорен к расстрелу. 2 октября 1918 г. Локкарт вместе с другими освобожденными из-под ареста англичанами и французами выехал из столицы.
Вновь перед Мурой встал вопрос: как жить дальше? Основным чувством, охватившим ее после разлуки с Локкартом, было отчаяние. Не находя причин оставаться дольше в Москве, на последние деньги она купила билет до Петрограда. 1919 год — страшный год. Для тех, кто остался в городе, с 3-х сторон окруженном фронтом Гражданской войны, — это был год голодной смерти, сыпного тифа, лютого холода в разрушенных домах, безраздельного царствования ВЧК. Мура нашла приют в квартире бывшего генерал-лейтенанта А.Мосолова, с которым была знакома по работе в госпитале в 1914—1916 гг. Но маленькая комната за кухней, где когда-то жила прислуга, не решала всех проблем. Не имея прописки, а следовательно, и прод. карточек, Мура впервые подумала о необходимости заработка. Кто-то сказал ей, что Чуковский, с которым она встречалась в прошлой жизни, ищет переводчиков с английского на русский для нового издательства, основанным Горьким. Мария Игнатьевна с русским языком не дружила: говорила с сильным акцентом, а фразу строила так, будто дословно переводила с английского - ее зачастую принимали за иностранку. Такая особенность была скорее искусственно выработанной, чем естественно приобретенной, и, видимо, Чуковский обратил на нее внимание, так как переводов не дал, но нашел кое-какую конторскую работу, выхлопотал новые документы (в них она фигурировала под девичьей фамилией), а летом повел к Горькому.
[Алексей Максимович жил в большой многокомнатной квартире, плотно заселенной разнообразным народом. Наверное, каждый мог обитать здесь сколь угодно долго, если приходился ко двору. Мура пришлась. Но даже после офиц. предложения переехать в квартиру не спешила, понимая, что ждет ее не простая перемена места жительства, но переход к новой жизни: ночевала то здесь, то у Мосолова.
Немаловажным обстоятельством было и то, что место подле великого пролетарского писателя в то время занимала М.Андреева, его друг, помощник, секретарь и неоф. жена. Только после разрыва Горького с ней Мура решилась на переезд. Зато уже через неделю после окончательного переселения она стала в доме совершенно необходимой: взяла на себя работу секретаря писателя, переводчика его писем, машинистки. Постепенно в ее руках оказались и все домашние дела. У плиты она, конечно, не стояла — Алексей Максимович держал прислугу, но вполне могла считаться хозяйкой. Вхождение Марии Игнатьевны в мир Горького было связано для нее со многими приобретениями, но прежде всего, конечно, с открывшейся возможностью ощутить, благодаря поддержке писателя, не только почву под ногами, но и войти в среду группировавшейся вокруг него творческой интеллигенции: Шаляпин, Блок, Ходасевич, Белый, Замятин, Толстой, приобщиться к ее ценностям, творческому труду, расширить круг знакомств и впечатлений. Она умела внимательно слушать Горького, слушать молча, смотреть на него умными, задумчивыми глазами, отвечать, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом. Ходасевич, частый гость в доме, так описывал Марию Игнатьевну: «Личной особенностью Муры надо признать исключительный дар достигать поставленных целей. При этом она всегда умела казаться почти беззаботной, что надо приписать незаурядному умению притворяться и замечательной выдержке. Образование она получила «домашнее», но благодаря большому такту ей удавалось казаться осведомленной в любом предмете, о котором шла речь».
Надо ли удивляться, что отношения между ними вскоре стали максимально близкими, впрочем, их интимный союз никогда не афишировался. Не так давно опубликованная переписка писателя с Марией Игнатьевной дает возможность понять труднопостижимую линию ее поведения в длительной истории общения с Горьким, имеющей начало, кульминацию и спад, осознать как незаурядную индивидуальность с сильным характером, со своим складом ума, правилами жизни, привычками, увидеть за маской железной женщины человека, который в полной мере сумел оценить дружбу с Алексеем Максимовичем и ответить на его глубокую привязанность многолетней, выдержавшей проверку временем, преданностью. Уже на склоне лет, подводя итоги прожитому, на вопрос англ. телевидения «Была ли встреча с Горьким большим событием в вашей жизни?» она ответила: «Да, это было поворотным пунктом. Он был подобен крепости в те дни. Люди обращались к нему за помощью и утешением».
В коротком очерке невозможно далеко углубиться в исследование взаимоотношений Марии Игнатьевны со столь крупными личностями, какими Горький или Г.Уэллс, посетивший Россию вместе со старшим сыном в конце сентября 1920 г.
Он остановился у своего давнего друга Горького, все в той же большой и густонаселенной квартире, потому что приличных гостиниц в то время было не найти. Каково же было его удивление, когда он застал там М. Бенкендорф, которую встречал еще перед войной, в Лондоне. Сейчас Уэллс увидел ее не в открытом вечернем туалете с бриллиантами, а в скромном платье, и тем не менее должен был признать, что Мура не утратила ни своего очарования, ни жизнерадостности — в сочетании с ее природным умом они делали ее поистине неотразимой. Собратья по перу проводили долгие вечера в откровенных беседах. Переводчицей, разумеется, была Мура. Днем она водила англ. писателя по Петрограду, показывая достопримечательности северной столицы. Некоторые западные биографы Уэллса полагают, что впервые они тесно сблизились именно в это время.
В декабре 1920 г. Мура предприняла попытку нелегально пробраться в Эстонию, чтобы узнать о детях, но была задержана, и Горький сразу же поехал в петроградскую ЧК. Благодаря его хлопотам Муру выпустили и даже дали разрешение уехать, чем она и воспользовалась месяц спустя. Собирался за границу и Алексей Максимович с домочадцами — ему уже неоднократно и очень настойчиво советовали отправиться на лечение.
В конце января 1921 г. Мария вышла из поезда в Таллинне и тотчас была арестована. На первом же допросе она узнала о себе многое: она работала на ВЧК, жила с Петерсом, с Горьким, ее прислали в Эстонию как советскую шпионку. Тут же выяснилось, что едва до Таллинна дошло известие, что она собирается приехать, родственники ее покойного мужа обратились в Эстонский Верховный суд с прошением о немедленной ее высылке обратно в Россию и о запрещении свидания с детьми. Лишь невероятная удача в выборе адвоката, а Мария просто ткнула пальцем в предоставленный список — спасла ее от нежданных проблем. В считанные дни адвокат добился ее освобождения, отмены запрета видеться с детьми, изгнание ей тоже больше не грозило. Попутно он дал Муре дельный совет, который она поначалу совершенно не приняла во внимание: выйти замуж за эстонского подданного, разом решив вопросы гражданства, а вместе с тем и беспрепятственного перемещения по Европе. Много позже этот адвокат, имя которого остается неизвестным, признался Муре: «Я все это делаю для моего любимого писателя. Для мирового автора «На дне» и «Челкаша»». Но в тот день, когда Мария покинула место заключения, она была бесконечно далека от мысли о новом замужестве - спешила к детям. Старая верная гувернантка Мисси, воспитывавшая еще дочерей Закревского, жила в том самом бенкендорфском особняке, который наполовину выгорел в ночь гибели Ивана Александровича. Дети были здоровые, как пишет Н.Берберова, «выросшие на свежем масле, куриных котлетах и белой булке», и Мура с удовольствием общалась с ними.
Через полгода Мария Игнатьевна созрела для нового брака: ее виза, даже дважды продленная стараниями того же адвоката, грозила все же закончиться; Горький вот-вот должен был выехать из России, и чтобы встретиться с ним, Муре требовалась известная свобода передвижения. Сыскался и жених: непутевый отпрыск известной семьи Будбергов Николай - бездельник, шалопай, лишенный наследства и всяческих связей с семьей, но сохранивший титул барона и готовый поделиться им с Мурой, если она, в свою очередь, согласится помочь материально. Деньгами поддержал ее Горький, и в начале 1922 г. Мария Закревская-Бенкендорф стала баронессой Будберг. Новоиспеченный муж в тот же день уехал в Берлин, и Мура больше его не видела. Позже Николая снабдили некоторыми деньгами и отправили в Аргентину, там его след и теряется.
Тем временем Горький был уже в Германии и энергично хлопотал за Муру, которую предложил властям назначить за границей его агентом по сбору помощи голодающим России. Позже она стала лит. агентом Алексея Максимовича. Писатель дал ей доверенность на заграничное издание своих книг и уполномочил договариваться об условиях их перевода. Вместе с ним Будберг была занята выпуском лит. журнала «Беседа» и разделяла с ним все волнения и огорчения, связанные с выходом в свет, всего нескольких его номеров. В июне 1922 г. Мура вновь взяла хозяйство в доме Горького в свои руки. Вернее, не в доме, а в пансионе или гостинице, поскольку писатель переезжал с одного курорта на другой в надежде справиться с болезнью - застарелым туберкулезом. Но здоровье упорно не желало возвращаться, и к марту 1924 г. были выхлопотаны визы в Италию - к теплому морю, в мягкий средиземноморский климат, в страну, которую Алексей Максимович очень любил. Все биографы Горького единодушно утверждают, что 1921-1927 гг. были одними из счастливейших в жизни писателя. Лучшие вещи его были написаны именно в это время, и, несмотря на болезни и денежные заботы, была Италия, и была рядом Мура - подруга, вдохновительница и просто любимая женщина. Это ей Горький посвятил свое последнее и самое значительное произведение — 4-томный роман-завещание «Жизнь Клима Самгина», и ее портрет стоял у него на столе до последних дней.
В конце 20-х годов Горький принял решение вернуться в СССР. Мария Игнатьевна не только не отговаривала его, но и всячески поддерживала эту мысль. Она рассуждала здраво: тираж его книг на иностранных языках катастрофически падал, а в России его стали забывать, и, если он не вернется в ближайшее время, его перестанут читать и издавать и на Родине. Перед отъездом Алексей Максимович передал Муре часть своего итальянского архива, ту, что составляла переписка с литераторами, приезжавшими из Союза в Европу с жалобами на советские порядки, — ее нельзя было везти в СССР. Мура не последовала за Горьким в Москву из опасения, что ее присутствие может поставить его в неловкое положение. Это офиц. версия. Возможно, у нее были и другие, более веские основания не возвращаться. Итак, в апреле 1933 г. их пути разошлись: Мура с чемоданом бумаг убыла из Сорренто в Лондон, а Горький отправился в Россию. Однако разъезд не означал разрыва отношений. Продолжалась переписка, и последовали новые встречи, последняя из которых состоялась в 1936 г., когда по просьбе умирающего писателя ее вызвали в Москву — попрощаться. Долгое время бытовавшее мнение о причастности Будберг к якобы насильственной смерти Горького сегодня кажется безосновательным, так же как и утверждение, что, будучи сотрудницей НКВД, Мура тогда же привезла из Лондона ту часть секретного горьковского архива, которую он ей оставлял на хранение. Некоторые исследователи уверены, что упомянутый архив так и не попал в руки Сталина. Сама Будберг настаивала на том, что чемодан с рукописями и письмами Горького пропал в Эстонии, где она его оставила перед войной. Кстати, последние архивные открытия доказали, что Мура никогда не была агентом НКВД.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 23 Янв 2012, 16:36 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline | Важнейшим правилом жизни Марии Игнатьевны было не выпускать из рук отвоеванные у жизни радости комфорта и общения с людьми своего уровня. Она никогда не теряла приобретенных друзей, не прекращала общения с возлюбленными. В свое время приложила немало усилий к тому, чтобы разыскать Локкарта, и наконец ей это удалось. Они встретились в Вене и хотя прежней близости не возникло, их приятельские и деловые отношения с тех пор не прерывались.
Еще живя в Италии, втайне от Горького она бывала в Лондоне и встречалась с Уэллсом. С 1933 г. окончательно перебралась в Лондон (еще раньше, в 1929 г. она перевезла туда из Эстонии детей и Мисси). К тому времени Уэллс не только овдовел, но и рассорился с последней возлюбленной. Он оставил дом на юге Франции, снял квартиру в Лондоне и переехал туда на постоянное жительство. Его роман с Мурой, начавшийся еще в 1920 г. в России, стремительно набирал обороты. Знаменитый фантаст и женолюбцем был фантастическим. Его многочисленные романы и любовные связи были в Лондоне притчей во языцех. Уэллс вообще был очень чувственным человеком. Он постоянно нуждался в новых источниках творческой энергии, стимулах и впечатлениях. Одним из таких источников становились для него новые любовные увлечения. Недостатка в женщинах, желающих разделить с ним досуг, он не испытывал никогда. Мура при желании легко могла бы стать очередной миссис Уэллс, если бы к этому времени не научилась превыше всего ценить независимость.
«Она проводит со мной время, ест со мной, спит со мной, но не хочет выходить за меня замуж», - жаловался писатель. Тем не менее Мария Игнатьевна была очень привязана к Уэллсу, хотя, возможно, и не так сильно, как он к ней. Во всяком случае, она всеми силами старалась отвлечь друга от мрачных мыслей, посещавших его все чаще. Припадки бешенства разрушали его прежнюю репутацию великолепного, остроумного рассказчика. Он еще полыхал и кипятился, но физически и духовно превратился в раздражительного больного старика. Сказывалась копившаяся годами усталость от чересчур бурной жизни, к тому же вторая половина лит. биографии Уэллса сложилась неудачно — его дарование начало угасать, слабые книги выходили одна за другой. Автор все более погружался в раздумья о необходимости отказаться от беллетристики и сочинять только социологическую прозу и трактаты о будущем едином мироустройстве. Но сильным философом и социологом он никогда не был, и теперь над ним смеялись, а он выходил из себя… Когда в 1934 г. близкий друг Уэллса, английский писатель Сомерсет Моэм спросил Муру, как она может любить этого толстого и очень вспыльчивого человека, она со свойственным ей остроумием ответила: «Его невозможно не любить — он пахнет медом».
Мура и Уэллс жили раздельно, но очень много времени проводили вместе, посещая друзей, выставки, театры. Престарелый ловелас, а ему было уже под 70, утешал себя тем, что Мура не выходит за него из-за сложностей с разводом, поскольку ее муж, барон Будберг, был еще жив. Впрочем, символическую свадьбу они все-таки сыграли. На торжестве в одном из ресторанов лондонского Сохо присутствовали сыновья Уэллса с женами и близкие друзья — всего было разослано около 30 приглашений. Когда гости собрались и выпили за здоровье и благополучие новой семьи, Мура встала и сказала, что это всего лишь розыгрыш.
Уэллс умер 13 августа 1946 г. (в сентябре ему должно было исполниться 80). После кремации оба сына — Энтони Уэст и Джип — отбыли на южное побережье Англии, на остров Уайт. Там они наняли двухвесельную шлюпку, вышли в море и развеяли прах отца над водами Ла-Манша. Все было сделано так, как он хотел. По завещанию, составленному незадолго перед смертью, деньги, лит. права, дом были поделены между ближайшими родственниками — детьми и внуками; прислуга и близкие не были забыты. Муре Будберг он оставил 100 тым долларов.
После войны она жила в Лондоне совершенно свободно, без денежных затруднений. Сын держал ферму, дочь вышла замуж. Мария Игнатьевна несколько раз ездила в СССР как британская подданная. Шли годы, десятилетия. Теперь Мура выглядела стареющей аристократкой: увешанная тяжелыми бусами, в длинных широких юбках, она говорила басом, курила сигареты и пересыпала речь непечатными англ. словами. Любила соленые анекдоты и по-прежнему имела многочисленный круг знакомых. В конце жизни очень растолстела, общалась больше по телефону, много пила и не скрывала, что для того, чтобы нормально функционировать, ей нужен алкоголь. За 2 мес. до смерти сын, бывший уже на пенсии, взял Марию Игнатьевну к себе в Италию. 2 ноября 1974 г. в лондонской «Тайме» было напечатано известие о ее кончине и длинный некролог, в котором воздавалось должное женщине, в течение 40 лет находившейся в центре англ. аристократической и интеллектуальной жизни: Мура была писательницей, переводчицей, консультантом кинорежиссеров, чтецом рукописей для издательств на 5 языках.
«Она могла перепить любого матроса. Среди ее гостей были и кинозвезды, и лит. знаменитости, но бывали и скучнейшие ничтожества. Она была одинаково добра ко всем. Ее близким друзьям никто и никогда не сможет заменить ее». — говорилось в некрологе.
Тело было перевезено в Лондон. В православной церкви на отпевании в первом ряду стояли французский посол в Лондоне г. Бомарше и его жена, за ними многочисленная англ. знать, кое-кто из знати русской, а также дети и внуки Муры. Так закончилась жизнь «русской миледи», «красной Мата Хари», как ее называли на Западе, вдохновительницы таких непохожих друг на друга писателей, «железной женщины» М.Закревской-Бенкендорф-Будберг. По словам нашего современника, писателя-фантаста Кира Булычева, она принадлежала к типу женщин, «судьба которых укладывалась в рамки понятия «он избрал меня, и нет в том моей вины», и потому они были совершенно беззащитны перед будущим и перед судом потомков.
http://fiftylovers.info/108.html
Как-то я спросила ее:
- Знаете ли вы, Нина Берберова собирается писать о вас книгу?
- Ха-ха. Пусть пишет. Я сообщила ей массу дезинформации.
- Вы бы сами написали о себе книгу.
- Нет, если писать, то о Горьком. Ох, какую книгу я могла бы написать о нем! И о себе заодно. Он, кажется, любил меня больше, чем других женщин.
- Не он один, — говорю я, готовая перечислить всех известных мне знаменитых возлюбленных и мужей Марии Игнатьевны, чтобы, по возможности, узнать о неизвестных.
- Нет, - улавливает она мои мысли, - подлинная любовь ко мне была только у Алексея Максимовича.
- А вы его любили?
- Слушай, - говорит баронесса, - налей мне еще водки.
И, выпив, вздыхает:
- История горьковской семьи, история его сына, Тимоши и внучки Марфы — потрясающий роман. Кто бы взялся писать? Я стара, а Берберова наврет, недорого возьмет. Напишет, что Горький спал со своей невесткой Тимошей, что Тимоша спала с Ягодой, что Ягода отправил на тот свет Максима, сына Алексея Максимовича, что Сталин отравил Горького, а внучка Марфа вышла замуж за сына Берия или сын Берия женился на ней по расчету.
- Это все сплетни?
- Это все зубья капкана, в который попала семья, — отвечает она.
Книга Н.Берберовой посвященная жизни и личности Марии Игнатьевны вышла в свет на Западе в 1982 г. - Муры давно уже не было на свете.
- При моей жизни Нина ничего не опубликует — говорила баронесса, когда ей со всех сторон доносили о замысле Берберовой, — побоится. Я ее по судам затаскаю. Она ничего про меня не понимает. Не понима-а-а-ет. Знать - знает. Много. Насобирала мусору по углам. Но этого недостаточно. Все выбившиеся из темноты и неграмотности люди стремятся знать. Горький был помешан на знании. Уэллс хоть и не из темноты, но тоже был темный — путался в политике, как муха в паутине. И тоже твердил: знание спасет мир. Чепуха. Кого спасло знание?
Я слушала ее и думала: почему к мудрости Муры не прислушивались умнейшие мужчины ее времени? И торопилась записать ее речи. Иногда, если она бывала у нас, выходила из комнаты, оставив ее с Олегом, записывала, а возвращаясь, по его взгляду видела, что пропустила нечто важное. Мария Игнатьевна была сурова Берберовой. Знала бы она, что ее книга завоевала читательский мир, сделала «легенду о Муре» большой книгой, где хорошо видны все времена, в которых жила женщина, способная сказать о себе словами украинского философа, ее соотечественника, Г.Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал».
Ни мир, ни Берберова не поймали Марию Игнатьевну. Рассказанная на 350-ти страницах «Железной женщины», она остается загадкой. На последней странице книги Берберова насмешливо пишет: «Мура не ушла без того, чтобы дать своей легенде подобающую коду, которая, как и муз. кода, повторяла основную тему ее жизни: в конце некролога в «Таймсе» мы находим ее рассказ, до того неизвестный, о том, что она происходила по прямой линии от императрицы Елизаветы Петровны, от ее морганатического брака с А.Разумовским. В 1742 г.у дочери Петра I родился сын, который положил начало роду графов Закревских. Эту ее последнюю шутку оценил бы Уленшпигель, который с веревкой на шее так и не успел закончить своей. Она 50 лет ждала, чтобы высказать ее, и уверила своего собеседника, что, если приглядеться, в ее лице есть несомненное сходство с Петром Великим».
Так язвительно кончается книга/ Но жизнь продолжается, уже без Закревской, без Берберовой и преподносит сюрпризы.
- Эту удивительную книгу я прочитал в Париже в 60-е годы, когда она была запрещена к ввозу в нашу страну. Проглотил я ее за ночь. Среди гор залпом прочитанной мной тогда «подрывной» литературы – и горячей «антисоветской», и ностальгически прекрасной и оттого, вероятно, еще более подрывной – эта книга остановила мое внимание кристальным светом слога. Жанр ее необычен. Я назвал бы ее инфроманом, романом-информацией, шедевром нового стиля нашего информативного времени, ставшего искусством. Это увлекательное документально-страшное жизнеописание баронессы Будберг – пленительной авантюристки, сквозь сердце которой прошли лит. и полит. чемпионы столетия – Горький, Уэллс, Локкарт, Петерс и др. Подобно своей утесовско-лещенковской тезке, она была отважной Мурой лит. и полит. салонов, держала мировую игру, где риск и ставки были отнюдь не меньше. Она ходила по канату между Кремлем и Вестминстером. Что сравнится с женской силой?
Как она безумно смела! Сохранилась фотография, на которой можно разглядеть смущенную усатую улыбку Горького, дарящего дружбу Муры автору «Борьбы миров».
Не женщина была железной, железным был век железных наркомов и решеток. И живая женщина противостоит ему.
Чем автора привлекла героиня? Может быть, бормотанием «баронесса Будберг», чем-то схожим с именем «Берберова». «Бр-бр» – мурашки идут от страшного времени. Роман этот – лучшая вещь Берберовой. Перо ее кристально, порой субъективно, вне сантимента, оно строго по вкусу и выдает характер художника волевого, снайперски точного стилиста, женщины, отнюдь не слабого пола. Информация в ее руках становится образом, инфроманом, не становясь журналистикой, сохраняя магический инфракрасный свет искусства. Свет этот необъясним. Точный кристалл – да, но магический. Многие сегодняшние документалисты не имеют этого невидимого инфраизлучения. Берберова с презрением отвергает клише о женской литературе как о сентиментальности Чарской.
Огромный успех ее книги имели прошлой весной в Париже, редкий для русского писателя. «Монд» и др. крупнейшие газеты глубоко анализировали ее творчество. Ей была посвящена престижная телепередача «Апостроф» знаменитого Бернарда Пиво, в которой до этого из русских авторов был лишь Солженицын. Познакомился я с Ниной Николаевной лет 20 назад, опять же когда ее еще не решались посещать пилигримы из нашей страны.
На вечере моем в Принстоне сидела слушательница пантерной красоты. В прямой спине ее, в манерах и в речах была петербуржская простота аристократизма. Читатель наш знает стиль и жизнь Н. Берберовой по публикациям. Встречаются в них порой и неточности. Проза ее вырастает из постакмеистических стихов. Отличает их ирония. Опытные повара откидывают отваренный рис, обдают его ледяной водой. Тогда каждое зернышко становится отдельным, а не размазней каши. Так и фразы Берберовой, обданные иронией, жемчужно играют каждым словом, буквой – становятся отборными зернами. Она одна из первых оценила масштаб Набокова, сказав, что появление его оправдывает существование всей эмиграции.
Последний раз я выступал в Принстоне в прошлом году. Нина Николаевна сломала руку и не могла быть на вечере – пригласила меня приехать на несколько часов пораньше и побыть у нее. В чистом, как капитанская каюта, домике темнело красное вино. Хозяйка подарила авторский экземпляр своей только что вышедшей книги «Люди и ложи» о русском зарубежном масонстве. Тогда я и написал стихи. Приведу их почти целиком:
Вы мне надписали левою,
за правую извиняясь,
которая была в гипсе –
бел-белое изваянье.
Вы выбрали пристань в Принстоне,
но что замерло, как снег, в
откинутом жесте гипсовом,
мисс Серебряный век?..
Кленовые листы падали,
отстегиваясь как клипсы.
Простите мне мою правую
за то, что она без гипса.
Как ароматна, Господи,
избегнувшая ЧК,
как персиковая косточка
смуглая Ваша щека!
Как женское тело гибко
сейчас, у меня на глазах,
становится статуей, гипсом,
в неведомых нам садах…
Там нимфы – куда бельведерам.
Сад летний. Снегов овал.
Откинутый локоть Берберовой,
Был Гумилев офицером.
Он справа за локоть брал.
Нина Николаевна была бурно рада. Лишь на одну строку сказала: «Ну какая же я мисс Серебряный век, Андрюша?!» Однако я не совсем с ней согласен. Конечно, Берберова отнюдь не принадлежит к поколению Серебряного века, ее генерация – иного стиля мышления, энергии, вкуса – это дух середины века, но почему-то именно ее, юную Нину, избрали своей Мисс такие паладины Серебряного века, как Гумилев и Ходасевич. Ее не избежала судьба женщин – спутниц великих художников. В глазах современников она порой заслонена священными тенями. Джентльмены журналистики, и зарубежные и наши, порой обливали ее в статьях помоями.
Думаю, публикация «Железной женщины» ставит все на свои места. Сегодняшний вариант романа Берберова дополнила новыми кусками об использовании М.Будберг Сталиным.
Прошлой осенью Нина Николаевна впервые посетила нашу, когда-то ею покинутую, страну. От раннего утра до полуночи ее без отдыха изнуряли встречи с вампирствующими поклонниками, прессой, студентами, профессурой. Она оставалась неизменно свежей телом и разумом. Опрятной в своей белоснежной блузке. Стиль ее ответов был под стать «Железной женщине» – информативен, грациозен и краток, не отвлекаясь в околесицу. Многим нашим депутатам хорошо бы поучиться у нее сжатости формулировок. Мне довелось ассистировать ей на сцене большого зала МАИ. Зал был переполнен московской элитой, студентами. Эта аудитория привыкла внимать А.Сахарову, ведущим политикам и мыслителям. Три часа без передыху Нина Николаевна читала свою прозу, стихи, свои и Ходасевича, завораживая зал чудотворной русской речью, кристальной, редко сохранившейся в нашем обиходе и одновременно современно ясной, отмытой от архаики и вульгаризмов.
Не обошлось и без ложки дегтя. Группка дегтярных людей, видно, наслышанных о «Людях и ложах», стала выпытывать у Нины Николаевны признание в том, что Троцкий был масон. Они знали это точно. «Он же перстень масонский носил», – кричали ей. Ноздри Нина Николаевны брезгливо дрогнули. Возмущенно выпучив очи, она ответила: «Какой же он масон? Он же был…» И понизив голос, как сообщают о самом чудовищном, выпалила: «…большевик!» Этим вопиющим неопровержимым фактом припечатав и Троцкого и дегтярных неофитов.
Когда-то запретная «Железная женщина» сейчас ложится на стол миллионов наших читателей. Некоторые подрывные некогда книги, изданные ныне, потускнели, другие – наоборот. «Железная женщина», как протертое стекло, излучает кристально свет. Она, как экран док. кино, информативно движется фактическими фигурами и наполнена струящимся светом! Поэтому я называю ее инфроманом. Странно, что «Железную женщину» до сих пор не экранизировали.
Андрей Вознесенский
http://bookz.ru/authors....36.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 28 Окт 2023, 10:51 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline | К 49-летию памяти красной Мата Хари..
ЖЕЛЕЗНАЯ ЖЕНЩИНА
Она не была красавицей, однако мужчины буквально сходили от неё с ума. В ней всегда присутствовала некая основательность, но при этом она была целеустремлённой особой, знающей себе цену. Закревская умело скрывала некоторые факты своего прошлого и окутывала туманом таинственности настоящее. Ловко выходила из любых передряг, смогла выжить в революционной мясорубке. Документы о ее деятельности до сих пор хранятся в архивах русской и британской разведок под грифом «Секретно».
Оду самой таинственной женщине XX в. лучшего всего писать, используя цитаты из... донесений разведки. Эта женщина-загадка всегда была под ее пристальным наблюдением. Немецкая полиция считала, что баронесса сотрудничает с советской и английской разведками, англичане искали ее связи с германской и ЧК, а чекисты были уверены, что она, соответственно, немецкая и английская шпионка. Но разведку интересовала не только и не столько сама Мария, сколько те мужчины, что были рядом с ней. Локкарт, Горький, Фрейд, Рильке, Уэллс, Чуковский, Ницше, Петерс, Ягода - это ее очень близкое окружение. Все эти великие люди были очарованы Марией, доверяли ей безраздельно и готовы были ради нее рискнуть всем, в том числе карьерой и головой. И вот наконец нашлись уникальные, нигде до сих пор не публиковавшиеся документы. Бумаги, которым почти век! Они подтверждают многое и одновременно опровергают не меньше из того, о чем фантазировали авторы романов о М.Будберг.
Желтые листки со скудными машинописными донесениями. Как они дожили до сегодняшнего дня? Впрочем, нет ничего странного, все те редкие док. свидетельства, что не были уничтожены самой Будберг (а она незадолго до смерти сожгла огромный архив, за который многое бы отдали разведки всего мира!), хранились пуще любого сокровища. И сейчас вот они... спустя столько лет, после стольких написанных про Марию романов и стольких придуманных про нее историй! Вот перевод одной из бумаг...
Берлин. 1922 год. В Политпрезидиум, отдел 1-А, контрразведка.
О русской подданной баронессе Будберг и бароне Будберг, подозреваемых в шпионаже. Просьба распорядиться об установлении упомянутых лиц в Берлине и выяснении рода их занятий.
Итак, немцы действительно подозревали Будберг в шпионаже. Но в чью пользу? И значит ли это, что Мария точно не была немецкой шпионкой?В это время Муре было 30 лет и она уже была близко знакома как минимум с четырьмя незаурядными мужчинами. Выглядела она на 18 - без единой морщинки, с тонкой талией и озорными смешинками в глазах.
Донесение из эстонских спецслужб:
«Во время германской оккупации обратила на себя внимание своим подозрительным поведением некая женщина. Она оказалась женой убитого впоследствии Бенкендорфа, владельца поместья в Эстонии. Пользовалась репутацией очень умной, но не разбирающейся в средствах особы. Упомянутая долго жила в России и утверждает, что пострадала от большевиков. Правые русские круги единогласно заявляют, что она работала в ЧК и теперь еще находится на службе у Советского правительства. Они предупредили даже эстонский дворянский клуб, что она большевистский агент. Им хорошо известно о ее деятельности во время германской оккупации в Ревеле. Теперь она замужем за бароном Будбергом. Согласилась на этот брак только потому, что намерена продолжить свою шпионскую работу под другой фамилией. Можно также предположить, что она имеет связи с англичанами. Имеет страсть ко всему английскому, жила с каким-то англичанином (Локкарте.».
Получается, Мура точно не работала ни на немцев, ни на эстонцев, но могла быть агентом английским и большевистским. Интересный факт: когда Мария приехала в Германия, немцы устроили в ее жилище обыск. Перевернули все и никаких доказательств ее шпионской деятельности не нашли. По сути не было ни единой бумажки, подтверждающей, что Мура - агент. Но все равно острожные немцы написали в рапорте: «Не исключено, что оказывает помощь русскому посланнику в Берлине. Хотя нити их связи не раскрыты». Были еще допросы-опросы. Будберг немецкой контрразведке твердила одно: пострадала от большевиков, ненавидит их, а с англичанами знакома со школьных лет, училась в Лондоне. От нее на какое-то время отстали, хотя присматривать за «подозрительной русской» не переставали.
Донесение от 1924 г.:
Гос. комиссар по охране общественного порядка в Отдел А. Берлин.
«Как я узнал, баронесса Будберг до последнего времени поддерживала самый тесный контакт с советским послом. Она якобы является его правой рукой и оказывает услуги русским дип. кругам как агент и шпион. Распоряжение о высылке из Берлина Н. Будберга не могу исполнить, так как он сам выбыл неизвестно куда».
Муж Муры, барон Будберг, действительно исчез где-то в Латинской Америке, а она стала жить исключительно за счет Горького. Во всех его заграничных поездках Мура была рядом, вела дела писателя, занималась редактированием и переводами статей журнала, который он издавал, на англ. язык.
Вот что рассказывал ныне покойный разведчик Л.Колосов"
"Самой банальной версией было бы считать, что баронесса шпионила за пролетарским писателем, пока он был за границей, но совсем не прост был Алексей Максимович, так что недолго протянул бы соглядатай рядом с ним. Возможно, и делилась иногда Мура с ЧК какими-то сведениями о настроениях писателя, его планах. Но, может, тогда сам Горький ей и редактировал эти отчеты. Могла она посылать донесения о международной обстановке, но вряд ли она владела какой-то серьезной информацией. Чекисты наверняка обращались за помощью к Будберг, чтобы вернуть Горького в СССР. Сталин очень боялся, что писатель станет его критиковать из-за бугра. В общем, Горький согласился вернуться по совету Муры. Это факт. И весь свой архив он оставил ей (уже после смерти часть документов она передала-таки Сталину). Мария несколько раз приезжала к Горькому в Москву. В последний раз - буквально накануне смерти. Именно она оставалась в комнате писателя в последние 40 мин. его жизни. Оставалась одна, не пустив в комнату умирающего даже приехавшего Сталина. Как только она ушла, Горький умер, а Мура куда-то уехала с руководителями ЧК... Это породило версию о ее причастности к убийству писателя. Говорили о некоем стакане, стоявшем на тумбочке и таинственно исчезнувшем. Горький тогда тяжело и мучительно болел, и, возможно, этот стакан избавил его от страданий. Но если версия о том, что Будберг была большевистским агентом, еще находит подтверждение, то как быть с английским следом? В документах об этом ничего не найдено".
Вот подлинный протокол одного из обысков:
«Проверка личных вещей проводилась в присутствии г. Будберг и при помощи криминал-ассистента Буга. Кроме нескольких не составляющих интерес частных писем найдены переводы с русского на английский, которые должны быть выпущены в форме книги. Во время обыска Мария сообщила, что знает англичанина Хикса с 15 года. Познакомились в Петербурге, где он был прикомандирован к англ. военной миссии как полковник. Сообщила и о том, что в 1917–1918 гг. работал в англ. коммерческом обществе».
Доказывает ли это связи Будберг с английской разведкой? Никоим образом. Может быть, это доказывают ее отношения с писателем Г.Уэллсом? Роман с ним был фантастическим (простите за тавтологию). Известный писатель гостил в Петрограде у Горького и однажды «ошибся дверью» - попал в спальню его секретарши и любовницы и забыть этой своей «ошибки» он не смог по возвращении в Лондон. Он пригласил ее к себе. Она приехала, потом навещала его еще несколько раз в конце 20-х годов. А после (когда Горький из своих заграничных каникул вернулся в СССР) стала жить с ним в Лондоне почти официально.
«Я люблю ее голос, люблю ее присутствие, ее силу и ее слабость» - это строчки из автобиографии Герберта Уэллса, и они - о Муре. Он так же, как в свое время Локкарт и Горький, уговаривал ее выйти за него замуж, но она отказала и ему! Был даже случай, когда Мария пригрозила Уэллсу, что выбросится из такси, в котором они ехали, если он не прекратит настаивать. При этом она неизменно повторяла, что любит его, и он эту ее любовь чувствовал всей душой. Уже живя с ним, она ездила в гости в Москву, к Горькому. Конечно, скрывала это (говорила, что едет проведать детей в Эстонии). Но в 1934 г. правда вскрылась: Уэллс приехал в Москву, беседовал со Сталиным и Горьким и выяснил, что только что здесь была Мура. Горький так и сказал ему: «Она и в прошлом году приезжала ко мне три раза».
«Я был ранен так, как меня не ранило ни одно живое существо», - написал Уэллс, но вскоре Муру простил. И не пожалел об этом: когда он тяжело заболел, только она за ним ухаживала и оставалась рядом вплоть до самой смерти.
Все эти мужчины были отнюдь не единственными ее в жизни. В разные годы она встречалась (и только ли встречалась?!) с великим З.Фрейдом, философом Ницше, поэтом Рильке... Они все видели в этой женщине что-то особенное. Но была ли она шпионкой? И если да, то скольких стран?
Вот мнение еще одного разведчика Колосова:
- Я не считаю, что она была просто осведомителем. Она переписывалась с Ягодой, что-то ему постоянно сообщала, а взамен получала через него визы на въезд в СССР и выезд за границу. И я все-таки уверен, что это именно она отравила Горького, которого очень боялся Сталин. Ягода как-то признался, что Горького убил один из самых тайных его агентов, коим была бывшая любовница… Однажды я оказался в командировке в Италии. Посетил виллу, на которой проживал и трудился Алексей Максимович. Так вот одна из местных старух со следами былой красоты поведала мне: «Я обслуживала Массимо, когда он приезжал сюда лечиться от чахотки. О, это был настоящий мужчина! Не в пример нашим синьорам, которые умеют работать только своими болтливыми языками. А Массимо был немногословен, но неутомим. Я слыхала от разных гостей, приезжавших сюда, что вашего великого писателя загубила какая-то блудница со странным именем». Так что я тоже считаю, что Мария была блестящей путаной, сверхпрофессионалкой.
Мура была прозорливой и мудрой женщиной. Все ее великие мужчины закончили жизнь плачевно, а она жила и жила. Вероятно она вела некую игру со многими разведками мира. Делилась тем немногим, что знала и благодаря этому выживала сама А уж кому они служили, кто из них приписывал ее к своим агентам - вряд ли она даже интересовалась этим...
Италия.1974 год. М.Будберг едва передвигалась по дому. Загадочная красавица превратилась в старую больную женщину, которая носила с собой флакончик с настойкой. Но сколько секретов хранила в своем сердце! Предчувствуя смерть, Мария Игнатьевна сожгла рукописи и личный архив, которые она держала почему-то в автомобильном трейлере, стоявшем около дома. Все тайны ушли вместе с ней...
Ева Меркачева
13.08. 2015. МК
https://www.mk.ru/social....rg.html
|
| |
| |
