| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 22 Апр 2024, 11:19 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline | ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ ЧИЖОВ
(27.02. 1811 - 14.11. 1877)
М.Цветаева говорила о русских благотворителях, что их стремление поделиться тем, что они имеют и при этом не выставлять счета за свою доброту, было так естественно и неистребимо, что иностранцы, отмечая эту особенность, «возвели ее чуть ли не на мистический уровень, сделав одной из составляющих «загадочной русской души». Эти слова как нельзя лучше отражают жизнь Ф.В. Чижова – учёного, промышленника, предпринимателя и благотворителя дореволюционной России.
Федор Васильевич родился в Костроме. Его крестным отцом стал легендарный Ф.Толстой по кличке Американец, дальний родственник матери. Он получил это прозвище за участие в кругосветной экспедиции Крузенштерна. Характер у него был прескверный. Он постоянно либо сам с кем-нибудь ссорился и дрался, либо кого-то с кем-то стравливал. В результате Крузенштерн высадил этого несносного буяна на Камчатке, прекрасно понимая, что тем самым обрекает Толстого на верную смерть, но его дальнейшее присутствие на судне могло погубить всю экспедицию. Толстой, однако же, добрался до Санкт-Петербурга сушей, получив при этом множество разнообразных впечатлений. И вот в честь этого смутьяна, дуэлянта и бретера родители и и назвали своего сына. Буйство характера непостижимым образом передалось Федору вместе с именем. Он прекрасно это понимал, и на протяжении всей жизни старался направлять свою чрезмерную энергию на добрые дела. И это у него прекрасно получалось.Очень уж не хотелось походить на крестного, которого боялся и санкт-петербургский, и московский высший свет.
Чижов вспоминал о своем детстве: «В самых младенческих летах меня баловали до крайности. До 3-х лет я жил у бабушки, которая меня любила до безумия, любила более всех внуков, и сиею-то самою любовью довольно испортила мой характер, от природы пылкий и властолюбивый. Привыкший видеть в деревне ее, находящейся близ Галича, все мне повинующимся, все исполняющим мои малейшие желания, мне весьма было неприятно, когда я на четвертом году приехал к маминьке и папиньке в Кострому и обнаружил, что здесь не исполняют всех моих прихотей».
Подростком, он приехал в Петербург, с блеском окончил гимназию и математический факультет университета. Получив диплом, преподавал в альма-матер. На свою первую лекцию явился в студенческой тужурке – денег на покупку мундира у Фёдора не было. Выручили коллеги: устроили складчину и приобрели форменную одежду. Чижов помнил об этом всю свою жизнь. Подрабатывает репетиторством, и это получается блестяще. Один из частных учеников записывает: «Сегодня поутру Чижов дал мне урок физики. Как хорошо он толкует! Он прошел в один урок то, что я с Сюби прошел в пять».
Одновременно работает над диссертацией «Об общей теории равновесия с приложением к равновесию жидких тел и определению фигуры земли», защитив ее в 1836 г. Чижову уже хорошо под 30, а он до сих пор ни капли не похож на богатейшего магната и благотворителя, которым ему суждено войти в историю В дальнейшем он будет вести жизнь скромного университетского преподавателя. Один из его приятелей даже заметит: «Не мешало бы всероссийскому управляющему разных выгодных предприятий хотя бы обить мебель новой клеенкой».
В 1841 г. магистр математических наук едет в Италию. В Риме судьба подбросила ему довольно неожиданный подарок. Чижов снял квартиру на 3-ем этаже небольшого 3-этажного дома: «Квартира хороша, комната на солнце и стоит с чисткою платья и сапог с небольшим 35 рублей. Это еще сносно». Но главное ее достоинство было в другом. Этажом ниже Н.В. Гоголь, а на 10-ом – поэт Н.М. Языков. И.Аксаков говорил: «Немало был бы он сам удивлен, если бы в то время, когда он изучал историю искусств в Италии… кто-либо возвестил ему его позднейшую деятельность в звании железнодорожного строителя или учредителя банков».
Чижов подружился с Гоголем и с художником Ивановым, который в то время писал картину «Явление Христа народу». Иванову было не на что жить, судьба полотна висела на волоске. Федор Васильевич нашёл средства, и картина была окончена. А оказавшись в Австрии, он спас одну из православных церквей, в которой почти не было утвари. Чижов организовал нелегальную доставку из России икон, облачений и книг на 3 тыс. руб. Лично перевёз всё это по Адриатическому морю и лишь чудом избежал ареста.
В 1843 г. он побывал на Балканах и на острове Истрия. Эта поездка окончательно определила его общественную позицию.Чижов писал: «Я видел пламенное сочувствие ко мне как к русскому. Народ любит русских за веру и за то, что у нас есть много общего в простоте нравов. Черногорье было последним местом, которое совершенно привязало меня к славянам и заставило невольно всем моим понятиям сосредоточиться на этом вопросе, о котором мне до этого не приходило в голову».
Затем был Париж, беседы с А.Мицкевичем. Убежденность в том, что лишь славянские народы способны исцелить Западную Европу, погрязшую в суетном и утратившую натуральную гармонию.
В 1846 г. Чижов возвращается в Санкт-Петербург. Это уже не заурядный математик и никому не интересный специалист по равновесию жидких тел. В Россию вернулся предводитель патриотически настроенных художников-эмигрантов. Вернулся и недовольно заметил, что в русской столице кроме Царя, его семьи и народа, все какого-то космополитического направления..Федор Васильевич направляется в Москву с идеями, что у Запада следует позаимствовать тех. прогресс, доступность прикладных знаний. Повсеместно открывать реальные училища, притом общедоступные. Преподавать тех. дисциплины в университетах, в русских школах должны служить исключительно русские преподаватели. Крепостное право упразднить, а власть царя неплохо было бы и ограничить: «Немецкая семья два века безобразничает над народом, а народ все терпит».
Как водится, заботы о судьбах страны привели его в ссылку. В момент ареста Чижов было разбуянился, но очень быстро смирился со своим положением. К счастью, его определили не в Сибирь, а на Украину. Там он занимается шелководством, арендовав 60 десятин шелковичных плантаций и литературой. В шелководстве сильно помогала борода: «Борода моя дала мне много способов прямее и лучше смотреть на ход вещей, потому что все были со мной запросто, мужики рассказывали все подробности их быта и их промышленности, что меня очень занимало». Федор Васильевич трудится на плантациях рядовым работником и лично продает в Москве первый пуд собственного шёлка. Украинские крестьяне - соседи Чижова - тоже захотели иметь у себя шелководческие хозяйства, и Фёдор дарит им тутовые деревья и гусениц-шелкопрядов, да ещё открывает у себя практическую школу для мальчиков, передавая им свой опыт.
В 1857 г. – снова Москва. Чижов редактирует «Вестник промышленности», у него теперь есть собственный предпринимательский опыт:
«Затеял я в Москве дело – издание «Вестника промышленности». Опять сбился с пути: прочь история искусства, принимайся за полит. экономию, за торговлю и промышленность. Это вопрос дня; это настоящий путь к поднятию низших слоев народа. Здесь, по моему предположению, купцы должны выйти на свет общественными деятелями».
Появляется и приложение – газета под названием «Акционер» с разделами «Баланс и состояние счетов Госбанка», «Вексельный и денежный курсы», «Последние цены акций на Санкт-Петербургской бирже». С публикацией частных деловых объявлений. Ничего подобного в России раньше не было.
Для Чижова издательский бизнес, скорее, не бизнес, а миссия. И Федор Васильевич совместно с инженер-генералом бароном А. Дельвигом, миллионером Н.Рюминым, И.Мамонтовым (отцом Саввы Мамонтова) и братьями Шиповыми – земляками, костромскими дворянами – учреждают Общество Московско-Троицкой ж/д. Одно из основных условий – все должно быть русское. И инженеры, и рабочие, и капитал. Дорога связывает Сергиев Посад с Москвой – вполне русский, православный проект. Движение начинается в 1862 г. , через 8 лет дорога продлевается до Ярославля, а спустя еще 2 года – до Вологды. Правда, последний участок – уже узкоколейка. И тогда же директором правления общества, по рекомендации все того же Чижова, становится С.И. Мамонтов. Именно с ним теперь связывают это ж/д направление, именно ему поставлен памятник на привокзальной площади Сергиева Посада.
Несправедливость? Пожалуй. Вот только самого Чижова совершенно не волновали ни почести, ни доходы, он довольствовался малым. Его секретарь А.Чероков вспоминал: «Он просто ненавидел и презирал деньги как основную цель жизни, и в минуты воспоминаний с болезненным надрывом души сравнивал свое изучение искусств в Италии с блестящим, на взгляд толпы, званием директора прибыльного предприятия. Несмотря на свое очень большое содержание по должностям, он держался по-спартански относительно своих внешних житейских удобств. просто из пренебрежения к комфорту, неге, распущенности. Однако в употреблении денег не для себя он был даже щедр, сам искал, стремился оказать помощь людям даже малоизвестным ему лично».
Федору Васильевичу было скучно заниматься одним и тем же делом много лет подряд. Он затевал новые издания, учреждал банки, между делом купил Курскую ж/д. В середине 70-х увлекся новым проектом: Архангельско-Мурманском срочном пароходством. Основная задача – развитие Русского Севера, традиционных промыслов поморов. Открытие банков, - словом, экономический и промышленный рост огромного и на тот момент депрессивного региона. Просто с транспорта нужно начать, без него это все невозможно. Чижов говорил: «Мне уже рисуется, как мы оживим наш Север, заведем там города на берегах Ледовитого океана, прочистим Северную Двину».
Я не могу привыкнуть быть старым. В голове беспрерывно копошатся предприятия. Девиз мой: дело, после него - дело и после всего – дело». - писал Фёдор Васильевич. Он и скончался за рабочим столом, в тот момент, когда рассказывал друзьям о своих новых планах.
И.Е. Репин Смерть Ф.В. Чижова. Третьяковская галерея
Он даже похоронить себя завещал очень скромно, ограничив сумму на все погребальные расходы 150 руб.. Однако принимаются работать его деньги. В соответствии с завещанием, в Костроме строится низшее химико-техническое и среднее механико-техническое ремесленные училища. По одному низшему училищу – в Чухломе, Макарьеве и Кологриве. В середине 90-х училища были открыты. В соответствии с чижовским замыслом, в аудиториях использовалось самое дорогое и современное оборудование, из Петербурга выписывались прекрасные преподаватели, особо отличившиеся ученики отправлялись на стажировку за границу. При этом плата в низших заведениях составляла всего 3 руб. в год, а в среднем – 30. Бедняки вообще не платили, а, наоборот, получали стипендии. Чижов был одним из учредителей и спонсоров московского ж/д училища им. Дельвига. Одно из лучших в России учебных заведений - Коллегия Павла Галагана - было открыто в Киеве по проекту Фёдора Васильевича. 6 млн. руб. он пожертвовал 5-ти ПТУ и родильному дому в Костромской губернии. После смерти Гоголя, Чижов на свои деньги издал полное собрание сочинений друга. Все средства от продаж книг высылал сёстрам писателя. Упокоился прах Ф.В. Чижова на кладбище Данилова монастыря рядом с могилой Н.В. Гоголя – снова в одном «доме», как было в их земной жизни, когда на Via Felice (ул. Счастья) в Риме жили они под одной крышей.
Скромное, из белого мрамора, надгробие на могиле Чижова в форме древнего, допетровских времен, креста и плиты с высеченными датами рождения и смерти не сохранилось. В 1929 г. Свято-Данилова обитель была закрыта, а на ее территории, окруженной высокими монастырскими стенами, организован приемник-распределитель для детей репрессированных родителей и несовершеннолетних правонарушителей. Кладбище при монастыре, некогда представлявшее собой настоящий заповедный уголок, было уничтожено, а уникальные надгробные памятники разошлись в усекновенном виде, без крестов и иной православной символики, по соседним кладбищам. Удалось спасти только останки Языкова, Гоголя и Хомякова - в 1931 г. их перенесли на кладбище Новодевичьего монастыря. А место погребения Чижова сровняли с землей. Еще раньше его имя Чижова было сбито с фронтонов 5-ти промышленных училищ, подаренных им России. Находившиеся там картины Коровина, на одной из которых был изображен Чижов, работающий у наковальни, а также его прижизненный бюст, выполненный С.И. Мамонтовым, бесследно исчезли.
«Природа рождает людей, жизнь их хоронит, а история воскрешает, блуждая на их могилах», - написал когда-то В.О. Ключевский. Хочется верить, что скрижали истории, на которых золотыми буквами выбито имя недюжинного предпринимательского таланта, славного русского патриота Ф.В. Чижова, никогда впредь не покроются безжалостной патиной забывчивой неблагодарности потомков. Сегодня мы крайне нуждаемся в таких бескорыстных деятелях, людях долга и чести, каким был Чижов, радевший не о собственной выгоде и спекулятивной наживе, а об укреплении мощи, процветании, пользе и славе Отечества. И чем раньше появится у нас такой тип просвещенных, патриотически настроенных предпринимателей, тем скорее возродится Россия.
В 2011 г. в Костроме заложен камень в основание памятнику Ф.В. Чижову.
https://www.miloserdie.ru/article....l-dengi
https://radiovera.ru/fyodor-chizhov.html
https://kazanocheka.livejournal.com/935852.html?noscroll
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 24 Апр 2024, 09:55 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline | «С ДУШОЙ ВАШЕЙ РОДНИТСЯ ДУША БЕСПРЕСТАННО…».
ЧИЖОВ И ГОГОЛЬ
Долгое время о Чижове вспоминали в основном лишь в связи с именами Гоголя, А.Иванова, Языкова, Поленова, Саввы Мамонтова, в судьбах которых он сыграл благотворную, а подчас и спасительную роль. Будучи по убеждениям своим славянофилом, он принимал непосредственное участие в выработке славянофильского идеала будущего устройства Российского государства и отстаивал его в спорах с западниками в московских гостиных и литературно-философских салонах, на страницах книг и периодических печатных органов, пытался повлиять на принятие гос. решений в записках на имя царя. Холодный расчет математика и азарт игрока соединялся в нем с замечательными способностями практического организатора. Денежные затруднения купечества при составлении складочного капитала для строительства ж/д требовали развития внутренней кредитной системы. И Чижов открыл Московский купеческий банк – самый крупный акционерный банк в Москве и второй по величине в России, остававшийся таковым вплоть до начала XX в. Под его руководством было учреждено и Московское купеческое общество взаимного кредита. Памятуя завет М.В. Ломоносова о том, что «богатство России Сибирью прирастать будет и Северным Ледовитым океаном», он с помощью образованного им Товарищества Архангельско-Мурманского срочного пароходства начал хоз. освоение северных окраин европейской России. Впоследствии именем Чижова будет назван новый пароход товарищества.
Неординарность личности Федора Васильевича привлекала внимание его современников, но они с сожалением вынуждены были констатировать, что «подробная и тщательная» биография Чижова, которая должна стать назидательным чтением для молодого поколения, невозможна в настоящее время. Дело в том, что богатейший его архив (дневники, которые Чижов вел с 14 лет до последнего дня своей жизни, обширный комплекс частной, деловой и офиц. переписки, материалы служебной и общественной деятельности – всего 2680 ед. хранения) был передан в 1877 г., согласно завещанию, в Рукописное отделение Московского Публичного и Румянцевского музеев с условием, чтобы он оставался закрытым для обработки и научного исследования в течение 40 лет после смерти его владельца. По странному совпадению срок этот истек в ноябре 1917 г., когда стране было уже не до «Чижовых».
Обозревая его жизненный путь, обильно наполненный захватывающими событиями, творческими и деловыми свершениями, дружбой с выдающимися современниками, очевидно, что значительной вехой в его судьбе стало знакомство с Н.В. Гоголем. Почти ровесники, они встретились осенью 1834 г. в Санкт-Петербургском университете, куда как раз накануне по протекции Пушкина и Жуковского 25-летний Гоголь был назначен адъюнкт-профессором кафедры всеобщей истории. На два года младше него, Чижов, талантливый выпускник физико-математического факультета того же столичного университета, в качестве адъюнкт-профессора уже читал в своей alma-mater курс начертательной геометрии и готовил под руководством ученого с мировым именем, основателя петербургской математической школы академика М.В. Остроградского диссертацию на степень магистра.
Сын небогатых родителей, Чижов был крайне стеснен в средствах и вынужден был зарабатывать себе на жизнь частными уроками и репетиторством. Немало страниц его дневника тех лет испещрено денежными расчетами: чтобы свести концы с концами, он все свои расходы сводил к минимуму. Профессор университета Д.С. Чижов, его однофамилец, выхлопотал ему от попечителя учебного округа Уварова ежегодное пособие в размере 150 руб., чтобы молодой ученый в течение последующих 3-х лет имел возможность заниматься наукой, не отвлекаясь заботами о заработке. К сожалению, опыт преподавательской деятельности в главном высшем учебном заведении страны оказался для Гоголя неудачным. Не имея ни серьезных научных трудов, ни репутации в ученом мире, ни необходимых знаний, добытых систематической, «кротовьей» работой в архивах и библиотеках, он не смог удержаться на кафедре более года. Лекции его из древней и средневековой истории были, по свидетельству историка литературы и цензора А.В Никитенко, сухи и скучны, слог «запутан, пустоцветен и пустозвонен». «Гоголь так дурно читает лекции в университете, что сделался посмешищем для студентов. Он был у меня и признался, что для университетских чтений надо больше опытности».
Чижов вспоминал, что «Гоголь сошелся с нами хорошо, как с новыми товарищами; но мы встретили его холодно. Не знаю, как кто, но я только по одному: я смотрел на науку чересчур лирически, видел в ней высокое, чуть-чуть не священное дело и потому от человека, бравшегося быть преподавателем, требовал полного и безусловного посвящения себя ей. К тому же Гоголь тогда как писатель-художник едва показался: мы, большинство, толпа, не обращали еще дельного внимания на его “Вечера на хуторе”; наконец и самое вступление его в университет путем окольным отдаляло нас от него как от человека».
В зиму 1842–1843 гг. судьба вновь свела Чижова и Гоголя – на этот раз под одной крышей в центре Рима, неподалеку от пл. Испании, на Via Felice, в доме под № 126. «Вечный город» пленил Федора Васильевича. Без устали он бродил по узким улочкам Рима, посещал музеи, бесчисленные картинные галереи, заходил в церкви, где часами простаивал перед полотнами и скульптурами прославленных мастеров эпохи Возрождения, поднимался на руины древнего города, зарисовывал Колизей и чарующие виды окрестной холмистой равнины, открывающейся с горы Альбано. Обедал, как правило, в траттории «Фальконе», напротив Пантеона – монументальной древнеримской постройки, где нашел свое последнее пристанище великий Рафаэль. Его «чичероне» в прогулках по городу был художник А.А. Иванов.
Гоголь же чаще оставался дома, уйдя с головой в работу над продолжением «Мертвых душ». Поэма рисовалась ему, подобно Дантовой «Божественной комедии», в 3-х частях: уже написанный «Ад», «Чистилище», к которому он приступил, и сияющий ангельским светом, далекий и недоступный «Рай». При всей своей любви к уединению писатель не выносил одиночества. Ежевечерне собирались у Н.М. Языкова. От прежнего беспечного дерптского студента, приятеля Пушкина, «поэта радости и хмеля», не осталось и следа. Языков был тяжело болен: он страдал «сухоткой» спинного мозга и передвигался с трудом. Вот как описывал вечера у Языкова сам Чижов: «Наши встречи были очень молчаливы. Обыкновенно кто-нибудь из троих – чаще всего Иванов – приносил в кармане горячих каштанов; у Языкова стояла бутылка алеатико, и мы начинали вечер каштанами с прихлебками вина. Большей частью содержанием разговоров Гоголя были анекдоты, почти всегда довольно сальные. Молчаливость Гоголя и странный выбор его анекдотов не согласовывались с тем уважением, которое он питал к Иванову и Языкову, и с тем вниманием, которого он удостаивал меня, зазывая на свои вечерние сходки, если я не являлся без зову. Но это можно объяснить тем, что тогда в душе Гоголя была сильная внутренняя работа, поглотившая его совершенно и овладевшая им самим. В обществе, которое он, кроме нашего, посещал изредка, он был молчалив до последней степени».
В январе 1843 г. Чижов познакомил с Языковым и Гоголем своего воспитанника, богатейшего украинского помещика Г.П. Галагана, бывшего студента юрид. факультета Петербургского университета, с которым он одно время в качестве компаньона-наставника путешествовал по Европе. Под впечатлением состоявшейся встречи Галаган писал матери: «Языков – предобрейший и открытый человек, Гоголь также прекрасный человек, но надобно привыкнуть к его обращению; он чистый малороссиянин, все сидит и молчит и как будто дуется, а между тем искоса выглядывает на всех и замечает все, что делается; когда скажет что-нибудь, то умеет придать такой комизм своим словам, что нельзя не смеяться».
Воспоминания Галагана о Гоголе, записанные им вскоре после смерти Николая Васильевича и долгое время остававшиеся неизвестными исследователям, существенным образом дополняют наши представления о писателе периода его тесного общения с Чижовым в Риме. Так, Григорий Павлович отмечал, что Гоголь о своих сочинениях «не только никогда не говорил, но даже не любил, чтобы кто-нибудь из собеседников о них напоминал». Избегал он и разговоров о родной Малороссии, лишь один раз, когда речь зашла о жизни украинского народа и общества, он поддержал разговор, заметив: «Я бы, кажется, не мог там жить, мне было бы жалко тамошних жителей, и я бы слишком страдал». Вместе с тем он с особой любовью относился к украинским песням, в которых и сам Галаган знал толк: спустя десятилетие он издаст на Украине сборник «Южноруськi пiснi з голосами».
В своих суждениях об общих знакомых из русского светского общества в Риме Гоголь выражался всегда довольно резко и часто с насмешливыми эпитетами. Можно бы было по его тону прийти к тому заключению, что все эти знакомые ему сильно надоели. И «русские римляне», особенно дамы, будучи не в состоянии снести такое невнимание к себе, запустили слух, что "он ужасный чудак и что к нему нельзя приноровиться и что даже в одеянии, и особенно в прическе, он любит фантазировать: то обстрижется совсем коротко, то опять запустит волосы, зачесывая их на лоб, на глаза, то зачесывая их назад. Но при мне Гоголь носил волосы довольно длинные и усы несколько коротко подстриженные», как на портрете, написанном в 1841 г. художником Ф.Моллером. Говоря о религиозном настрое души Гоголя,
Галаган вспоминал: «Один раз собирались в русскую церковь все русские на всенощную. Я видел, что Гоголь вошел, но потом потерял его из виду и думал, что он удалился. Немного прежде конца службы я вышел в переднюю, потому что в церкви было слишком душно, и там в полумраке заметил Гоголя, стоящего в углу за стулом на коленях и с поникнутой головой. При известных молитвах он бил поклоны…».
Ко времени жизни бок о бок с Гоголем в Риме Чижов уже успел оценить самобытный талант писателя-художника. Еще в 1836 г. в одном из петербургских лит. салонов Федор Васильевич читал вслух «Старосветских помещиков», и собравшиеся не скрывали своих чувств: «Все плакали, у меня слезы лились ручьем», – свидетельствовал Чижов, потрясенный. А в дневниковой записи, сделанной в Дюссельдорфе в августе 1842 г., встречаем следующий отзыв: «Вчера взял у Жуковского “Мертвые души” Гоголя и сегодня кончил – хороши, очень хороши, хотя есть места вялые. Вообще он не так знает Россию, как Малороссию, это раз. Другое – ему не нужно говорить о гостиных и женщинах – и те и другие дурны, сильно дурны. Но сколько души в самых простых сценах. Кучер его – это Поль Поттерова коровка; просто, ничто само по себе, а трогает сердце». (Поттер Паулюс-голландский живописец, прославившийся превосходным реалистическим изображением сцен охоты и пастбищ).
Чижов пытался разгадать загадку гениальности Гоголя. Интуитивно он понимал, что сочинения Николая Васильевича, как и все великие произведения мировой литературы, – это главным образом феномен языка, а не идей. Отсюда поставленная им перед самим собой задача: «Очень не худо было бы сблизиться с его языком. Сколько я помню, у него много оригинальности в самом слоге и особенно, кажется, это заметнее всего в “Мертвых душах”».
Литературный и нравственный авторитет Гоголя становится для Чижова непререкаемым. Он благодарит Провидение за предоставленное ему счастье близко знать великого малоросса. «С душой вашей роднится душа беспрестанно», – признается он в одном из писем к писателю. Федору Васильевичу иногда казалось, что Гоголь предугадывал малейшие движения его души: «Гоголь, судя по его сочинениям, чувствует – и глубоко чувствует – все то, что, мне кажется, я чувствую один. Гоголь работает, и, как видно, работает сильно. Не может быть, чтобы такая перемена в языке, какая видна в его сочинениях, начиная от его “Вечеров на хуторе близ Диканьки” и до “Мертвых душ”, совершилась без большой работы».
Николай Васильевич, в свою очередь, высоко ценил ум Чижова, его знания, энциклопедическую начитанность в области изобразительного искусства и архитектуры, а также его самозабвенную преданность и отзывчивость в отношении близких им обоим людей: Языкова и Иванова. Свидетельством этому являются дошедшие до нас письма. Расставаясь, Гоголь обычно просил Федора Васильевича писать ему как можно более обстоятельно, излагать свои мнения и оценки как можно более подробно, чтобы в них слышна была сама жизнь. Общение с Чижовым в период работы над II томом «Мертвых душ» в какой-то степени повлияли на творческие замыслы Гоголя. Как раз в это время он пересмотрел свое отношение к предыдущему тому, в котором Россия, по его убеждению, была представлена им однобоко, в насмешливо-критическом тоне. Теперь он решил перенести действие поэмы в самое средоточие страны, к расположенным у волжских берегов городам, и прежде всего в Кострому, где развилась русская народность, ее дух и язык, откуда берет истоки государственность российская. И, соответственно, Чичиков на этой святой земле должен был предстать уже не пошлым и странным аферистом, занятым приобретением фиктивного имения, но натурой глубокой, с большим и разносторонним внутренним содержанием, честным трудом наживающим миллионы, которые, так или иначе, работают во благо отечества, умножая народное богатство.
Гоголь никогда не бывал на Волге. Маршрут его путешествий по России удивительно однообразен: Полтава – Москва – Петербург и обратно, поэтому из соседства на Via Felice костромича Чижова была извлечена максимальная практическая польза. Чижов знал жизнь волжан, их обычаи и нравы не понаслышке, его устная и письменная речь обильно перемежалась нар. пословицами и поговорками; цветы и травы, птицы и животный мир этого края – то есть все, что интересовало писателя, что было необходимым инструментарием для его работы. В записных книжках Гоголя появляются «Слова волжеходца», а в рубрике «Замечания для поручений» описывается со многими подробностями костромской Ипатьевский монастырь... Вскоре жизненные пути Чижова и Гоголя ненадолго расходятся. Собирая материал для задуманной работы по истории Венецианской республики, Чижов в середине 1840-х годов совершил пешеходное путешествие из Венеции в бывшие ее владения – Истрию, Далмацию и Черногорию, вошедшие незадолго перед тем в состав Австрийской империи.
Пораженный крайней бедностью одной из православных церквей в селении Порой близ города Пола в Истрии, где почти полностью отсутствовали необходимые для церковных служб утварь и книги, Чижов организовал с помощью костромича П.В. Голубкова, миллионера и золотопромышленника, доставку из России к границам Австрии почти на 3 тыс. руб. икон, облачений и богослужебных книг. Он лично перевез все присланное по Адриатическому морю и чуть было не попался в руки австрийских солдат. Предупрежденные о приезде Чижова и вышедшие навстречу вооруженные далматинцы защитили его. История с нелегальной доставкой церковной утвари в Порой послужила поводом для одного из первых в целой серии доносов на Чижова агентов австрийского правительства, которое опасалось пересмотра сложившегося status quo в Европе. В мае 1847 г. Федор Васильевич был арестован и после двухнедельных допросов в петербургском III Отделении выслан на Украину под секретное наблюдение, без права проживания в обеих столицах. Вместе с тем ему было высочайше разрешено, «отстранив все идеи и мечты славянофилов, продолжать литературные занятия, но с тем, чтобы он свои произведения вместо обыкновенной цензуры предоставлял на предварительное рассмотрение шефа жандармов».
Находясь в ссылке, Чижов узнал о выходе в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя и о реакции на них в обществе: «О Гоголе в Петербурге ходят престранные слухи, будто он помешался, – подлый, очень подлый Петербург», – писал он в сердцах А.Иванову. Он был не на шутку встревожен очерняющими писателя сплетнями. После Италии они встретились на Украине в мае 1848 г. Гоголь только что вернулся из паломничества в Иерусалим, ко Гробу Господню, и гостил у матери и сестер.
На неделю заехал в Киев повидать друзей, остановился у А.С. Данилевского, приятеля детских лет, с которым отправился когда-то из родной Васильевки завоевывать Петербург. Гоголь был наслышан о репрессиях, обрушившихся на Чижова, и попросил разыскать опального Федора Васильевича. «Мы встретились истинными друзьями», – припоминал подробности тех памятных дней Чижов. Их многое объединяло, и прежде всего любовь и грусть по оставленной Италии. Вечера у Данилевского, у попечителя Киевского учебного округа М.В. Юзефовича, совместные прогулки по городу, утренние встречи в общественном саду, в Киево-Печерской лавре. Говорили мало, но и в молчании понимали друг друга. Разбитой и больной в то время душе Чижова была понятна болезнь души Гоголя. Высказываемые вслух автором «Выбранных мест» мысли о путях спасения России на началах разумного устройства труда падали благодатным семенем в душу начинающего предпринимателя и побуждали к деятельности. Своего рода «оригинальность» в поведении Николая Васильевича, его замкнутость, в которой некоторые усматривали гордыню и надменность, Чижов объяснял тем, что истинный гений, творец обречен судьбой на одиночество. После их очередной встречи в Киеве он писал А.Иванову в Рим: «Назначение нашего писателя высоко, потому и жизнь его должна быть своего рода иночество».
Как-то в одной из бесед Гоголь поинтересовался, где Чижов намеревается обосноваться после ссылки: «Не знаю, вероятно в Москве».
- «Да, кто сильно вжился в жизнь римскую, тому после Рима только Москва и может нравиться…» – согласился Николай Васильевич. В конце 1848 г. он и сам окончательно поселяется в Москве, в доме Талызина на Никитском бульваре, у графа А.П. Толстого. Бывая с кратковременными визитами в белокаменной, Чижов часто виделся с Гоголем у Хомяковых и Смирновых, сопровождал его в неспешных прогулках по московским бульварам. К этому времени здоровье 40-летнего писателя оказалось расшатано, силы были на исходе. Однажды они сошлись на Тверском бульваре.«Если вы не торопитесь, проводите меня», – предложил Гоголь. Шли большей частью молча. Чижов поинтересовался его самочувствием.
«У меня все расстроено внутри. Я, например, вижу, что кто-нибудь споткнулся, тотчас же воображение за это ухватится, начнет развивать – и все в самых страшных призраках. Они до того меня мучат, что не дают спать и совершенно истощают мои силы…». – быстро заговорил Гоголь, словно желая поскорее высказаться и быть понятым.
Известие о смерти писателя потрясло Чижова. Отныне, руководствуясь «единственно высоким побуждением служить памяти покойного писателя», он становится душеприказчиком наследства, оставленного Гоголем небогатому своему семейству, – а именно издателем от имени наследников полного собрания его сочинений. Чижов сверяет тексты с рукописями, предоставленными матерью Гоголя и его сестрами, впервые восстанавливает все цензурные купюры 1847 г. в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Даже корректуру, столь кропотливое и требующее особого внимания дело, и то берет на себя.
Памятуя о просьбе Гоголя к публике покупать только тот его портрет, на котором написано: «Гравировал Иордан», Чижов обратился к знаменитому художнику Ф.Ф. Иордану, когда-то, в 1840-е годы, бывшему членом организованного Федором Васильевичем кружка русских художников в Риме, а теперь, в 1860-е, – профессору и ректору Петербургской Академии художеств, с просьбой выгравировать фронтиспис их общего друга.
Полное собрание сочинений Гоголя под редакцией Чижова вышло тремя изданиями: первое – в типографии П. Бахметева в 1862 г. в количестве 6 тыс. экз., второе – в 1867 и третье – в 1873–1874 гг. в типографии А.Мамонтова тиражом соответственно 10 тыс. и 12 тыс. Выручаемые от продажи книг деньги – до 7 тыс. руб. в год – Федор васильевич исправно, по мере их накопления, посылал семье Гоголя. О его чрезвычайной щепетильности свидетельствует признание его секретаря А.Черокова. Нуждаясь время от времени даже в мизерных суммах – рубля–полтора на обед или на извозчика, Чижов предпочитал занять эти деньги, нежели взять их из ящика своего письменного стола, где лежала не одна тысяча рублей, полученных накануне от книгопродавцев сочинений Николая Васильевича.
Как опекун наследников писателя, Чижов в 1860-е годы выступал в роли «докучливого просителя» перед близким ко двору князем П.А. Вяземским и не единожды «утруждал» его просьбами замолвить слово перед государем о единовременном, из кабинета Его императорского величества, денежном вспомоществовании племянникам Гоголя – детям умершей сестры писателя Е.В. Гоголь-Быковой.
Елизавета Васильевна Гоголь-Быкова
Со временем, после длительных и упорных ходатайств Чижова, в Полтавский кадетский корпус был определен на казенный счет старший племянник Гоголя 12-летний Николай, а его племянницы, близнецы Варвара и Анна, были приняты в Полтавский институт благородных девиц. Федор Васильевич ревностно следил за публикациями, касающимися Гоголя: будь то воспоминания людей, знавших писателя, или работы лит. критиков о его жизни и творчестве, - и откликался на них всегда живо и темпераментно. Спустя почти 20 лет после смерти Гоголя, незадолго до собственной кончины, уже смертельно больной он негодовал, прочитав в сентябрьской книжке «Русской старины» за 1875 г. «престранную» статью о некогда близком ему человеке: «Все из его переписки подобрано так, чтоб изобразить Гоголя почти что пройдохою, обирающим всех, даже мать свою, не говоря уже о друзьях. Ну, признаюсь, после этой… статьи проф. Миллер является весьма ничтожным человеком. В Гоголе было много странностей, страшно много нравственной гордости, весьма мало образования – что вместе с сильною талантливостью и с тем, как у нас балуют и портят талантливых людей, делало Гоголя часто несносным; но Гоголь был всегда чист, неподкупен и благороден!».
Инна Симонова
26.11. 2012. Православие.ру
https://pravoslavie.ru/57717.html
|
| |
| |
