|
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
|
|
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 11 Окт 2012, 09:15 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА
(08.10 1892 - 31.08. 1941)
Что скрывает знак между двумя датами:1892–1941.
В 2013 г. исполняется 120 лет со дня рождения великой М.Цветаевой. Она ушла молодой, не дожив и до 50-ти, успев испытать в тот бурный век и в то суровое время столько, сколько Создатель отмеряет обычно на несколько жизней. Огненное чудо Цветаевой – поэта, воплотившего собственную личность как мир, как дух человеческий, навеки осталось пылающим, обжигающим и зажигающим другие души. Сколько бы читателей у нее ни было в разные периоды ее жизни и посмертной судьбы, а их бывало от горстки до многих сотен тысяч, – слава ее, то потаенная, то широко разлетающаяся по сердцам, никогда не гасла. Стоило стихам ее, порой отдельным строкам хотя бы задеть слух, они проникали в сердце, притягивали к ее необыкновенной личности, к завладевающему душами поэтическому мастерству, образности неповторимой природы, к ее поражающему, жизнеутверждающему дару. В творчестве Цветаевой высоко представлены все главные личные, духовные события ее жизни. Словно не доверяя будущим биографам, она четко запечатлела мгновения своей судьбы. Начиная с поры рождения:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
Москвичка, рано потерявшая мать, дочь собирателя и основателя Музея изобразительных искусств И.В. Цветаева, внучка автора известного учебника российской истории Иловайского, Марина Ивановна ревностно отстаивала первенство великого в веках города, сама став его неотъемлемой частью:
Царю Петру и вам,
о царь, хвала,
Но выше вас, цари, колокола,
Пока они гремят из синевы,
Неоспоримо первенство Москвы.
И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей.
Художественно сливаются в духовное единство – «я» и «Москва»… Врастание цветаевского «я» в окружающий мир идет от врожденного чувства своего предназначения – Поэта. Мистического, явленного свыше: «В черном небе слова начертаны…» Неведомого ей самой веления: «А на венки и на апофеозы один ответ: Откуда мне сие?». Гордость – свойство, как ни у кого, поэтически высвечено у Цветаевой. Но источник ее – глубинная любовь. И глубинное понимание ее роли в земной человеческой, женской судьбе. Сколько любви и волшебного смирения в неповторимом видении Москвы:
Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси – бездомный,
Мы все к тебе придем.
Также с рождения влились в ее жилы буйные волны бузины: «Бузина цельный сад залила! Бузина, бузина, бузина… Бузина – моих глаз зеленей». Это с детства родной мир – подмосковной природы, любимой Тарусы, воспетой Цветаевой в стихах и в прозе. Не случайно в честь и память великой поэтессы в 60-е был выпущен альманах «Тарусские страницы», правда, недолго просуществовавший. Имя Цветаевой в пору выхода альманаха не входило в официально признанный советскими властями пантеон классиков ХХ в. Но самой ей было словно неважно, в каких обстоятельствах высказывать свое – вселенское, всепланетное – чувство родства ко всем, к кому близкородственно была обращена ее речь.
С первых шагов лит. деятельности женщине-поэтессе трудно было пробиваться к признанию равенства своей творческой миссии творцам Серебряного века. И это несмотря на раннее признание ее поэтического таланта. Показательный пример: на одном из поэтических конкурсов, который вел В.Брюсов, юная Марина, выйдя на эстраду вместе с сестрой Анастасией (они вместе читали «Волшебный фонарь», первую книгу Цветаевой), завоевала 1-е место. Но ей присудили только 2-е – первое, мол, не занял никто. Нетрудно даже из этого обидного эпизода понять бесстрашную дерзость свойственных в ее дальнейшем творчестве громких самоутверждений Цветаевой-поэта, которые, неостывшими, вплавлялись навсегда в русскую поэзию. Героическое в жизни, в любви, в истории родины, народная вера, широкий – вселенский – кругозор, всепланетное чувство истории – всем явственным пламенем живо охватывает читателя цветаевских строк. Героический круг ее стихов «о юности и смерти» вместил живших в XX в/ – воинов Первой мировой, «лебединый стан» белой гвардии. Не боясь эмигрантского осуждения, она воспевала красных матросов, бравших Перекоп. Она одна публично подняла голос приветствия Маяковскому, выступавшему перед враждебной эмигрантской аудиторией. Приветствовала – из эмиграции – челюскинцев, свою страну:
Родили дите
И псов не оставили!..
Сегодня – да здравствует
Советский Союз!
За вас – каждым мускулом
Держусь – горжусь:
Челюскины – русские!
Активно не приняв гитлеризм, она оплакала оккупацию Чехии, где нищенствовала в эмиграции. Все ее мысли тогда были о непобедимой России, о Москве. Но во всех судьбоносных испытаниях она жила в своем царстве – русской поэзии, в магнитной, равной близости с родными поэтами. Ею создан великий труд «Мой Пушкин», вызвавший множество подражаний и перепевов. Она в стихах говорила современникам: «Пушкинскую руку жму, а не лижу…»/ Говорила молодому Державину: «Целую вас через сотни разъединяющих верст», Блоку: «Имя твое – льдинка на языке», А.Ахматовой посвящено стихотворение – ревниво признательное: «Не отстать тебе – я острожник, ты – конвойный. Судьба одна. И одна в пустоте порожней подорожная нам дана…»
Всюду сказывалась раздольная природа дара Цветаевой. Но развернуться ему в полную мощь помогли роковые препятствия. С особым бесстрашием сказалось это в роковые для нее годы нищенского существования, голода, когда умерла ее младшая дочь, – и революции, и эмиграции, и в горькие предсмертные годы. Но Цветаева творила неустанно. «Вас положат на обеденный, а меня – на письменный…». Ею созданы поэма-сказка «Царь-девица», «Поэма горы», «Поэма конца», «Поэма воздуха», сборники литературоведческих эссе «Эпос и лирика при свете совести», «Живое о живом», «Поэты с историей и поэты без истории», «Пленный дух», «Пушкин и Пугачев», воспоминания. И всюду они взрывали почву под устоявшимися воззрениями. Цветаева преданно и дерзко видела в этом свое служение родине и литературе. Краткий срок жизни поэта по возвращении из эмиграции в 1941-м, таинственная смерть мужа на Лубянке, гибель сына – то ли погибшего на фронте, то ли убитого, разлучение с дочерью Ариадной, ссылка в Елабугу не отмечены стихами. Может быть, они были, но не найдены. Имя Цветаевой на десятилетия было вычеркнуто из советской литературы. Ее добровольный уход из жизни вызывает, как и гибель Есенина, вопросы и сомнения. Потомкам достались торжественно умиротворяющие строчки: «Спи, успокоена, спи, удостоена, спи, увенчана, Женщина». (Сегодня они растащены попсой по рифме, по словечку.) По возвращении в Союз она встречалась с немногими писателями. Известна ее встреча с И.Эренбургом, отказавшимся принять в ее судьбе участие, и многочасовая встреча наедине с А.Ахматовой. О чем говорили две великие поэтессы, осталось неизвестным. Но «запрещенным» стихам Цветаевой, «как драгоценным винам», сегодня открылась новая жизнь. Неумирающе свежо, царственно звучат ее стихи.
Август – ветры,
Август – звезды,
Август – грозди
Винограда, и рябины
Ржавой – август!
Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! – Сердце!
Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Август! – Месяц
Ливней звездных!
В ветрах планеты Земля к родине и к бурной, исполненной трагизма истории, к вселенской красоте жизни взывает творящий человек.
Ирина Шевелева
13.09. 2012
http://news.21.by/other-news/2012/09/13/616013.html
«ТРИ МОСКВЫ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ»
То место на земле, где человек родился, где долго, а может и недолго, жил, как бы приобретает одушевленность. Так и Москва для Цветаевой была поистине живым существом, с которым поэт соединял себя, свое сознание, свет и сумрак своей жизни. Город, подобно человеку, был изменчив, являя себя по-разному в различных обстоятельствах. Можно бродить по местам, связанным с цветаевской Москвой. Вообразить давно не существующую Собачью площадку в районе Арбата, Поварской, Большой и Малой Молчановок; представить себе церковь Бориса и Глеба - в тех же краях; Патриаршие пруды у Малой Бронной - они, к счастью, целы, так же как и Тверской бульвар. Надо только мысленно передвинуть в его начало памятник Пушкину, а на месте памятника вообразить здание Страстного монастыря и мы увидим Москву детства Марины.
Эта старая Москва начнется близ Патриарших прудов - в дугообразном Трехпрудном пер., от д. № 8; он не уцелел, но его место установлено точно, и поэтому домыслить коричневатый одноэтажный деревянный дом несложно. Если Кремль с башнями, стеной и большинством сохранившихся соборов прежний, то панорама Москвы-реки неузнаваема; впрочем, золотые купола по обоим берегам тоже можно дорисовать в воображении... Уцелела Волхонка с Музеем изобразительных искусств, стоит пока дом в Борисоглебском пер., в котором Цветаева прожила 8 лет: с 1914 по 1922 год; уже тысячи людей благодаря телевидению и печати знают этот неказистый с виду и такой причудливый, необычный внутри дом. Он ждет реставрации, а кв. № 3 на 2-ом этаже - посмертного возвращения своей хозяйки: в виде музея или хотя бы мемориальной комнаты Марины...
Есть еще несколько мест, где бывала Марина Ивановна, в частности временно приютившие ее после возвращения па родину чужие комнаты: в Мерзляковском пер., в «университетском» доме на ул. Герцена, на Покровском бульваре. Впрочем, перечислять все места в Москве, которые имели значение в жизни поэта, нет необходимости. Скажем лишь, что география цветаевской Москвы вполне доступна воображению. Но эта Москва не будет Москвой М.Цветаевой. Потому что свою Москву, живую, дышащую, чувствующую, - она сотворила сама. Свои отношения с нею. Свой роман с нею (а все отношения Цветаевой - с человеком ли, с книгой ли, с городом ли - это всегда роман). Ибо зримый мир в ее жизни существовал постольку, поскольку был наполнен ее личностью. И Цветаева оставила нам не просто свою Москву, а саму себя в Москве, неотторжимую от нее, олицетворив себя в городе, а город в себе. Вот ее запись, сделанная в двадцатые годы: «Я не люблю, когда в стихах описываются здания. На это есть архитектура, дающая. Бессмысленно повторять (давать вторично) - вещь, уже сущую. Описывать мост, на котором стоишь. Сам стань мостом, или пусть мост станет тобою - отождествись или отождестви... Сказать (дать вещь) - меньше всего ее описывать. Осина уже дана зрительно; дай ее внутренне, изнутри ствола: сердцевиною».
Изнутри, сердцевиною дала нам Цветаева Москву. Дала не одну, а три. Три разных Москвы. Сначала была Москва, родившаяся под пером юного, затем молодого поэта: подруга, спутница ребенка, с его маленькими и такими важными радостями и реже - печалями. Во главе всего и вся царил, конечно, отчий «волшебный» дом в Трехпрудном переулке:
Высыхали в небе изумрудном
Капли звезд и пели петухи.
Это было в доме старом, доме чудном...
Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном,
Превратившийся теперь в стихи.
Таким он предстает в этом уцелевшем отрывке отроческого стихотворения. Дом был одушевлен: его зала становилась участницей всех событий, встречала гостей; столовая, напротив, являла собою некое пространство для вынужденных четырехкратных равнодушных встреч с «домашними», - столовая осиротевшего дома, в котором уже не было матери, а постоянная занятость отца лишала обеденные и прочие ритуалы душевного общения. Мы не узнаем из стихов Цветаевой, как выглядела зала ила столовая, вообще сам дом, - «на это есть архитектура, дающая». Но мы знаем, что рядом с домом стоял тополь, который так и .остался перед глазами поэта всю жизнь:
Этот тополь! Под ним ютятся
Наши детские вечера.
Этот тополь среди акаций,
Цвета пепла и серебра...
Небольшой дом в Трехпрудном был олицетворением цветаевской Москвы: на такие «домики старой Москвы», маленькие и беззащитные, надвигались новые доходные дома - «вас заменили уроды, грузные, в шесть этажей», - и юная Цветаева, как и впоследствии всю жизнь, была на стороне «обиженных». «Трехпрудный» дом был в революцию снесен, и в этот переулок Цветаева с тех пор больше никогда не пришла...Была Тверская - «колыбель юности», и Тверской бульвар - магическая верста (слово «верста», как и само понятие, станет для поэта символичным). Верста эта вела к памятнику Пушкину - «чугунному правнуку Ибрагимову». Весной через открытое окно комнаты можно было услышать звуки шарманки, погрустить об ушедшей зиме и растаявшем катке, с которым таяла, растворялась в небытии девичья романтическая мечта. Пасхальный московский день порождал в душе смутную грусть; это чувство юному поэту как бы передавал сам город, растревоженный весною. Они ведь были неразлучны: Москва и юная Цветаева. Правда, не все было лучезарно. Изредка приходилось навещать безрадостный дом в Старопименовском пер. с его суровым хозяином - историком Д.Иловайским (отцом первой жены И.В. Цветаева). Эта мрачная «тюрьма» своим неразумным домостроевским режимом погубила две молодые жизни брата и сестры - детей Иловайского. Много лет спустя в очерке «Дом у Старого Пимена» Цветаева оживит эти трагические тени. Была еще тоска отрочества в «казенных» домах: интернате, куда Марина поступила, будучи не в силах жить в осиротевшем доме после смерти матери; неизбывная скука ежегодно менявшихся частных гимназий, в которых девушке было томительно и бессмысленно. Но такой лик Москвы она не оставила нам ни в стихах, ни в прозе...
Девочка вырастала в девушку, затем в молодую женщину, и по мере взросления «роман» поэта с городом приобретал все более лирические тона. Сияющий день 31 мая 1912 г., когда был открыт знаменитый Музей изящных искусств на Волхонке и заветная мечта И.В. Цветаева воплотилась наконец в его любимое детище, - этот день Москва подарила своему поэту, а поэт нам, спустя 20 лет («Открытие музея»). Колокольная столица, где так уютно дворянским желтым особнячкам, семихолмный город «сорока сороков» (то есть неисчислимого множества) золотых куполов все более завораживал своей прелестью- внешней и душевной, словно любимый человек. Такому чувству, такому отношению нужен был непосредственный толчок, и он последовал. Зимой 1915/16 г. Цветаева ненадолго приехала в Петроград (для нее Петербург - город Ахматовой и Блока). И хотя она не встретилась с ними, город на Неве был для нее освещен их именами, к которым, после единственной и недолгой встречи, присоединилось имя М.Кузмина. И если сам город, с его европейскими прямыми улицами и домами-дворцами, вероятно, не слишком впечатлил Цветаеву, еще в 17-летнем возрасте повидавшую Париж, то она была очарована самим духом его, бессонными бдениями, наполненными чтением стихов, - так, во всяком случае, Цветаева, по своему мифотворческому сознанию, воспринимала северную столицу. Здесь царили блоковские метели, мгновенно кончающиеся зимние дни и длинные ночи, проходившие в бесконечном чтении стихов при свете люстр и блеске зеркал, под высоченными потолками. Эта поездка вызвала в ее душе реакцию некой ревнивой потребности самоутверждения и даже противопоставления себя - поэта Москвы, себя - москвички и, наконец, самой Москвы - Петербургу и его поэтам. Ибо она и Москва были единым целым.
Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола,
Пока они гремят из синевы,
Неоспоримо первенство Москвы...
В бессонной Москве (не только в Петербурге не спят по ночам!) романтичнее мечтается о петербургском «божестве» - А.Блоке. Кто знает, были бы написаны в 1916 г. стихи к Блоку, если б Цветаева не съездила в его город. Петербургской строгости, сдержанности противопоставлена московская, па всё распространяющаяся, понимаемая в широком смысле простота, даже простонародность; европейской воспитанности - российская удаль. К тому же 1916 г. относятся стихи, в которых Цветаева делает героиней женщину лихую, грешную, бесшабашную, «Царь-Девицу - беззаконницу». И в этом - тоже ее своеобразный вызов, вызов Москвы - Петербургу, или, мягче, - соревнование, но соревнование любовное и немного авантюрное. Впрочем, с Москвой не дано сравниться ни одному городу, ибо она - уникальная точка мира, «огромный странноприимный дом», куда все придут в конечном счете.
Если б Цветаева могла хотя бы отдаленно предположить, сколь пророческими окажутся ее слова! Ведь Москва, в ее романтическом осмыслении, была как бы некой «квинтэссенцией» городов, мировым городом, подобно поэту - гражданину вселенной, а говоря ее словами - «утысячеренному человеку». Рассуждая же с точки зрения ее судьбы: после долгой разлуки, ей суждено было под конец жизни в Москву вернуться. Но об этом в своем месте... Моментами поэту передавалась от города тревога: ведь уже 2 года шла война:
Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рев молодых солдат!.
Однако в целом настроение было лучезарно-молодое, исполненное жизнелюбия и приятия мира:
Бессонница меня толкнула в путь
- О, как же ты прекрасен, тусклый Кремль мой! -
Сегодня ночью я целую в грудь -
Всю круглую воюющую землю...
Цветаевская Москва той поры была уютной и благостной, «дивным градом», приютом странников, что бредут по «всюду бегущим» российским дорогам. Все изменилось в феврале -марте 17-о; в сердце поэта его столица начала терять, и довольно стремительно, прежние свойства. Вместо мирных странников появилось в ней какое-то подозрительное, темное «подполье»: «старухи, воры» - ночные тати, символизирующие состояние города, где, говоря словами Л.Толстого, «все переворотилось». Светозарный и умиротворяющий, купавшийся в колокольном звоне, престольный город мрачнеет и немеет, впуская в себя грозные и неотвратимые события...
Где спесь твоя, княгинюшка? - Румянец,
Красавица? - Разумница, - где речь? - обращается поэт к Москве, как к живому существу, как к женщине, «занемогшей» мучающейся, вызывающей сострадание, и вместе с Москвой содрогается от «рокота гражданских бурь», от «смерча и содома».
Что ты делаешь, голубка? - Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? - Далече...
И «голос» Москвы изменился; «жидкий звон, постный звон» вместо прежних колокольных разливов. И облик изменился: вместо «волшебного» дома- разоренное гнездо, «чердачный дворец», «дворцовый чердак» - только часть причудливой квартиры в Борисоглебском пер., в доме, «в который не стучатся». А в утешение - 2 тополя напротив крыльца, воспетые и увековеченные: «Два дерева хотят друг к другу...» Москва - окаменевшая и безучастная, ей не до чувств лирической героини с ее страстями, бушующими, словно волны, и неизменно разбивающимися о берег. Этот излюбленный цветаевский образ дан всего в 2-х строчках:
О, вспененный высокий вал морской
Вдоль каменной советской Поварской!
Но очень много стихов написано было в этой Москве первых лет революции: поэт продолжал жить, любить, негодовать, радоваться, страдать, надеяться. Здесь как бы разошлись пути лирической героини и столицы, потому что Москва в большинстве стихов Цветаевой была явлена в одномерном качестве: страдалицы, беспомощной, бесстрастной, покалеченной. Впрочем, разная она была, Москва, - многоликая, изменчивая. Суровая и голодная, она не могла дать уют поэту и двум маленьким девочкам. О такой Москве Цветаева писала в дневниках и письмах тех лет. Но ее душу и взор, невзирая ни на что, неизменно радовали некоторые любимые уголки, и в первую очередь знаменитый «дом Ростовых» на Поварской - желтый особняк нынешнего СП СССР на ул. Воровского. Этот бывший дом графа Соллогуба, где Цветаевой суждено было несколько месяцев «служить», с розовыми колоннами, розовой залой и фигурами рыцарей при входе, возвращал ее в любимую старую Москву. На улице же была явь Москвы реальной, которую сопровождали различные бытовые обстоятельства, незначительные, но тягостные, как, например, 2 пуда осклизлой мороженой картошки, которую предстояло на санках везти домой. А потом, после того как уже бросила «службу», в той же романтической розовой зале Цветаева читала свою пьесу «Фортуна». Так столица как бы представала перед поэтом в контрасте «быта» и «бытия». В соллогубовском особняке помещался тогда Дворец Искусств, трибуна и пристанище многих писателей и художников.
Небольшая юмореска «Чудо с лошадьми» - дань благодарной памяти поэта Москве 20-х годов, которая великолепно умела веселиться и смеяться. Именно эта Москва, во всем многоголосии выплеснувшегося на ее улицы люда, вызвала к жизни в творчестве Цветаевой энергичные народные ноты. «Очередь - вот мой Кастальский ток, - писала она. - Мастеровые, бабки, солдаты...» Эта народная «молвь» рассыпана в цветаевских стихах, звучит в большой поэме-сказке «Царь-Девица», заполняет записные книжки. В Москве ей всегда хорошо работалось; столица продолжала оставаться городом поэтов. В очерке «Герой труда» дана именно Москва поэтов - дореволюционная, камерная, с любительским, «домашним» конкурсом па лучшее стихотворение, и Москва революционная, с «Вечером поэтесс» в Большом зале Политехнического, заполненном многолюдной и разномастной толпой. Политех, «Кафе поэтов», «Книжная лавка», а еще Вахтанговская студия в Мансуровском пер. были местами, которые Цветаева постоянно посещала; «география» ее Москвы несколько изменилась; и опять же невозможно перечислить все точки на этой поэтической карте, где первейшую роль играл Арбат с окрестностями, а среди них - дом композитора Скрябина. Замысел последнего стихотворения цикла «Бессонница», обращенного к его вдове, рожден именно в скрябинском доме, когда Марина Ивановна, по воспоминаниям ее дочери, просиживала ночи напролет с разучившейся спать Татьяной Федоровной...
Летом 1921 г., узнав от Эренбурга, что ее муж, после разгрома белой армии, остался жив и собирается ехать из Константинополя в Прагу, Цветаева бесповоротно решила ехать к нему. И теперь, когда в ее предотъездных стихах возникала Москва, она представала все более хмурой, окаменевшей, застывшей. Это уже не «подруга» поэта, а страдающий, покрытый снегом, исполосованный кровью погибших город. Лирическая героиня отшатывается от Красной пл., которая погребла жертвы революции, ведь Цветаева всегда на стороне поверженных, кто бы они ни были: «Прав, раз упал...»
Вот они тесной стальной когортой,
К самой кремлевской стене приперты,
В ряд спят...
Но и такой город по-прежнему и неизменно любим, хотя и ненавидим в то же время; и тем больше любим, что предстоит разлука, и ненавидим за то, что в нем - «па кровушке па свежей - пляс да яства»:
Первородство - на сиротство!
Не спокаюсь.
Велико твое дородство:
Отрекаюсь.
Тем как вдаль гляжу на ближних -
Отрекаюсь.
Тем как твой топчу булыжник -
Отрекаюсь...
Но это лишь заклинание; не может поэт отречься от Родины, средоточие которой в городе, любимом с детства. Большинство стихов последних месяцев перед отъездом - прощание с отчизной, которая вот-вот превратится в заоблачную мечту. Стихотворный цикл «Сугробы» - апофеоз этого расставанья. В мае 1922 г. Цветаева уехала; Москва осталась «за шпалами», далекая, невозможная, сновиденная. Уже 5 мес. она на чужбине; после 7 недель в Берлине, с августа 1922 г., с семьей живет в Чехии; уже много написано - творческая энергия не иссякает в ной. И внезапным приступом ностальгии вырывается стихотворение «В сиром воздухе загробном...», которое Цветаева не включила в свою книгу стихов, и оно осталось в ее тетради:
... Точно жизнь мою угнали
По стальной версте -
В сиром мороке - две дали...
(Поклонись Москве!)
Эти «поклоны» Москве были постоянны, теперь уже главным образом в прозе: «Герои труда», «Мать и музыка», очерки об отце и его музее, «Дом у Старого Пимена», «Повесть о Сонечке», «Мой Пушкин» - всего не счесть. В июне 1939 г. она вернулась ив Франции, где жила с ноября 1925 г., в Москву. И здесь началась самая драматическая, хотя и короткая, часть «романа» поэта с городом. Дело по только в том, что Марине Ивановне оставалось жить всего 2 г. и 2 мес. Арест дочери в августе и мужа в октябре 39-го, война, трагическая безысходность, которая привела ее к решению оборвать свою жизнь, - все это предстояло. Драматизм с самого начала заключался в том, что в Москве для Цветаевой но оказалось моста. Столица не отвергала, не впускала. «И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?» - с грустным юмором обмолвилась Марина Ивановна в одном письмо. Вот маршрут цветаевских кочевий за это время: подмосковные Болшево и Голицыне, затем чужие квартиры, где временно приходилось снимать комнату. О постоянном жительстве в столице не могло быть и речи: тогдашний секретарь СП А.Фадеев твердо написал Цветаевой в ответ на ее просьбу о жилище, что в Москве нет «ни метра» (это в то время, когда для вернувшегося из той же Франции Куприна нашлось постоянное жилье). Так Цветаева встретилась со своей третьей Москвой - с негостеприимной хозяйкой, выгонявшей из дома на улицу, из тепла и света - в темень и холод.
Жизнь за городом, с бесконечными черными холодными ночами, повергала Цветаеву в ужас и депрессию; она, естественно, предпочитала стоившие немалых денег чужие московские углы, с неуютом и хаосом посторонних и собственных вещей. Москва, сегодня не принимавшая поэта, словно бы мстила за то, что Цветаева некогда покинула ее. Впрочем, по сути оно и было так... Но, поскольку Марина Ивановна, при своем внутреннем одиночестве, стремилась к общению, то знакомые, преимущественно литературные (ведь приходилось зарабатывать на жизнь переводами), у нее были. С теми из них, кто не шарахался от нее как от жены и матери репрессированных, можно было побродить по Замоскворечью, Воробьевым горам, даже съездить за город. И конечно, она читала свои стихи, переписывала их и дарила. (Был и такой лик Москвы!) По-видимому, Марина Ивановна в разговорах затрагивала свою больную тему: бездомность в родном городе, свое право на Москву. И быть может, задетая письмом либо бестактно оброненными словами одной знакомой, она записала в тетрадь ответ ей. Этот документ и ныне - обвинение человеческому равнодушию, так часто скатывающемуся к непорядочности. Вот отрывок: «... Я ничем не посрамила линию своего отца. Он 30 лет управлял Музеем, в библиотеке которого - все мои книги. Преемственность - налицо. - «Отец, мать, дед»... «Мы Москву задарили»... «Да Вы-то сами - что` дали Москве?» Начнем с общего. Человек, раз он родился, имеет право па каждую точку земного шара, ибо он родился не только в стране, городе, селе, но в мире. Или: ибо родившись в данной стране, городе, селе, он родился - по распространению - в мире. Если же человек, родясь, не имеет права на каждую точку земного шара, то на какую же единственную точку земного шара он имеет право? На ту, на которой он родился. На свою родину. Итак я, в порядке каждого уроженца Москвы, имею на нее право, потому что я в ней родилась.
Что можно дать городу, кроме здания и поэмы? (Канализацию, конечно, но никто меня не убедит, что канализация городу нужнее поэм. Обе нужны. По-иному - нужны.) Перейдем к частному. Что «я-то сама» дала Москве? «Стихи о Москве» - «Москва, какой огромный странноприимный дом»... «У меня в Москве - купола горят»... «Купола - вокруг, облака - вокруг»... «Семь холмов, как семь колоколов»... - много еще! - не помню, и помнить не мне. Но даже - не напиши я "Стихи о Москве" - я имею на нее право в порядке русского поэта, в ней жившего и работавшего, книги которого в ее лучшей библиотеке. (Книжки нужны? а поэт - нет?! Эх вы, лизатели сливок!)
Я ведь не на одноименную мне ст. метро и не на памятную доску (на доме, который снесен) претендую, - на письменный стол белого дерева, под которым пол, над которым потолок и вокруг которого 4 стены. Итак, у меня два права на Москву: право рождения и право избрания. И в глубоком двойном смысле я дала Москве то, что я в ней родилась. Родись я в селе Талицы Шуйского уезда Владимирской губернии, никто бы моего права на Талицы Шуйского уезда Владимирской губернии не оспаривал. Значит, все дело в Москве - мировом городе. А какая разница - Талицы и Москва? Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию, зулуса на Зулусию. Вы лучше спросите, что здесь делают 3 1/2 млн. немосквичей и что они Москве дали. - Право уроженца - право русского поэта - право вообще - поэта.
Я - вселенной гость,
Мне - повсюду пир,
И мне дан в удел -
Весь подлунный мир!
И не только подлунный!»
Так Цветаева, всегда утверждавшая, что «рожденное состояние поэта -защита», защитила не только себя, но Поэта и Поэзию от прижизненного и посмертного небрежения, свойственного мещанству всех мастей, рангов и времен. А дальше началась война, бомбежки, паника, эвакуация па Москвы, ставшая для Цветаевой роковой. Но Поэзия не умирает. Цветаева и ее Москва - достояние нашей великой литературы.
Анна Саакянц
http://tsvetaeva.synnegoria.com/WIN/saakyan/saak3msk.html
|
| |
| |
| Нина_Корначёва | Дата: Понедельник, 22 Окт 2012, 23:03 | Сообщение # 2 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 193
Статус: Offline |
Слушая эти песни, понимаешь странную вещь - Серебряный век в России не был естественным образом закончен и завершён. Насильственно прерванный страшными социальными катаклизмами прошлого века, вот уже почти сто лет, наперекор житейской логике и здравому смыслу, он стремится продолжиться - вспышками судеб, диалогами родственных голосов, окликающих друг друга поверх временных барьеров.
Песни Е.Фроловой - это одна из самых пронзительных попыток Серебряного века заговорить с нами, отвлечь нас от суеты, заставить вспомнить о том, что и в сегодняшнем мире наперекор всему - существуют музыка, поэзия, душа...
Роман Кабаков, филолог (Берлин)
http://frolova.golos.de/ru/
Сообщение отредактировал Нина_Корначёва - Понедельник, 22 Окт 2012, 23:06 |
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 29 Мар 2013, 20:34 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | ЕЛАБУГА, ЦВЕТАЕВА И ВЕЧНОСТЬ…
Суда поспешно не чини:
Непрочен суд земной!
И голубиной - не черни
Галчонка - белизной.
А впрочем - что ж, коли не лень!
Но всех перелюбя,
Быть может, я в тот черный день
Очнусь - белей тебя!
Покровский собор. Возле него находился дом, в котором провела последние дни жизни М.Цветаева
Елабуга - небольшой старинный город на реке Каме в Татарии. Известность на всю страну в последние десятилетия он приобрел в связи с тем, что здесь в 1941 г., находясь в эвакуации, провела последние 12 дней своей жизни М.И. Цветаева. Поэт Серебряного века русской литературы. Однако вопреки временным и литературоведческим характеристикам настойчиво просится определение «великий поэт современности». А все потому, видимо, что в созвучии со строками самой Марины Ивановны, ее «стихам, как драгоценным винам», настал уж «свой черед...». Ее имя мало кого оставляет равнодушным, разве что людей, вовсе уж далеких от поэзии, искусства, истории. Оно, словно поднимающееся из-за горизонта солнце, громадное, ослепительное, щедро озаряет небосвод русской словесности своим мощным цветовым звучанием, разгораясь все сильнее, все ярче.
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, -
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром…
Городу с многовековой православной культурой выпала нелегкая доля хранить память о великом поэте. По существующей официально принятой версии, Цветаева покончила с собой, повесившись в сенях избы, где снимала с сыном крохотную комнатку за занавеской в доме по ул. Малой Покровской (в 1941 г. - ул. Ворошилова). А ведь самоубийство является самым страшным, несмываемым с души человека грехом, и она не могла этого не знать. Ее, измученную обстоятельствами, разлукой с близкими (с ней рядом был только сын Георгий - Мур, как ласково называли его в семье, муж и дочь находились в тюрьме, сестра - в лагерях), хроническим отсутствием средств к существованию, от рокового шага не остановило и соседство с храмом с высокой колокольней, величественную красоту которого она могла наблюдать из окна своей комнатки.
Еще находясь за границей, Цветаева поведала своим друзьям, что выбрала бы дом на краю оврага с видом на церковь. Это описание в точности совпадает с тем домом Бродельщиковых в Елабуге, где волею обстоятельств она оказалась в самом начале войны. А собор Покрова Божией Матери, давший название 2-м улицам: Большой и Малой Покровским, был закрыт в 1939 г., незадолго до означенных событий. Некоторые специалисты-цветаеведы в последние годы высказывают, хотя и весьма осторожно, сомнения относительно самоубийства поэта, считают эту версию небезупречной и далеко не бесспорной. Наверное, подобные предположения имеют право на существование. Однако музейные работники Елабуги твердо придерживаются того, что было самоубийство, когда противостояние поэта и авторитарной власти достигло своего апогея. Научные изыскания начались спустя 20 лет после ее гибели. Кроме того, с 2002-го каждые 2 года здесь проводятся международные Цветаевские чтения; сюда съезжаются почитатели и исследователи жизни и творчества поэта из многих стран мира, уголков России и бывшего СССР. Р.А. Мустафин, писатель, редактор отдела журнала «Татарстан» развернул в начале 60-х активную издательскую деятельность вокруг имени Цветаевой, во многом благодаря ему закрутилось в Елабуге большое колесо цветаеведения.
Видный исследователь жизни и творчества поэта В.М. Головко в конце 60-х годов, будучи аспирантом Елабужского госинститута, организовал Литературный кружок им. М.Цветаевой, положив тем самым начало елабужскому локальному цветаеведению. Доктор филологических наук, профессор (г. Ставрополь), он являлся гл. научным консультантом при создании мемориальной экспозиции в период создания Дома Памяти Цветаевой в Елабуге. Он стал и автором первых публикаций о «елабужском периоде» жизни поэта. На проходивших в 2004 г. Вторых международных Цветаевских чтениях он сказал: «Мы до сих пор не знаем всей правды о судьбе Цветаевой» Собранные им материалы личного архива заставляют усомниться не только в причинах смерти поэта, но и в самом факте самоубийства. Однако время для такого разговора пока не настало, оно - еще впереди, подчеркивает исследователь.
- Через месяц выйдет в свет книга «Через Летейски воды… М.И. Цветаева в воспоминаниях, письмах и документах». 300 стр. текста посвящено анализу той части биографии поэта, которую она провела в Елабуге. Это самый непроясненный период ее жизни. В основе лежат архивные материалы, результаты 4-летних встреч и бесед с хозяевами дома Бродельщиковыми, где проживала Цветаева с сыном, бесед с дочерью - Ариадной Эфрон, с сестрой Анастасией Ивановной. - сообщил из Ставрополя В.М. Головко.
Цветаева с дочерью Алей, 1915 г.
Нам совершенно неизвестны архивы НКВД 1941-42 годов. В книге я откровенно пишу о том, что публикую далеко не все материалы личного архива. Просто потому, что пока не могу этого сделать ни по этическим, ни по юридическим соображениям. На сегодняшний день мы не располагаем всей совокупностью фактов, сведений об обстоятельствах последних трагических дней жизни поэта, подтолкнувших ее к роковому шагу. То, о чем пишут И.Кудрова, М.Белкина - это всего лишь версии. Марина Ивановна, как и все Цветаевы, была наделена невероятной волей к жизни. И когда она говорит: «Глазами ищу крюк», - все это вздор! Тут же думы ее разворачивались на девяносто градусов и начинали работать в обратном направлении. Моя задача в книге - мысль пытливую сориентировать на путь поиска. И разгадка тайны смерти Цветаевой - дело будущего.
Весомый вклад в воспроизведение картины жизни и гибели поэта внес Л.А. Мнухин, крупный специалист в области цветаеведения; он читает лекции в Париже, Лионе, Барселоне, Праге. Он передал Литературному музею Цветаевой в Елабуге бесценный дар - прядь волос Марины Ивановны. И.И. Емельянова, исследователь творчества поэта из Франции, поведала собравшимся о своей 20-летней дружбе с дочерью Цветаевой - А.С. Эфрон, о переписке с ней во время своего пребывания в лагерях, о богатом эпистолярном наследии самой Марины Ивановны. На аналогичную тему в ходе пленарного заседании Третьих международных Цветаевских чтений говорил и вышеупомянутый Л.А. Мнухин. До настоящего времени письмам не уделялось должного внимания, а ведь это большое культурное и литературное достояние. В 1995 г. были опубликованы 1064 письма Цветаевой; еще 200 ждут своего часа, поскольку находятся в руках частного владельца, - отметил он.
Г.Б. Ванечкова, профессор Пражского университета, председатель литобщества «М.И. Цветаева в Чехии», принимала участие во Вторых и Третьих Чтениях. В 2005 г. передала Елабужскому музею-заповеднику часть личного архива, связанного с пребыванием Цветаевой и членов ее семьи в Праге и ее предместьях. Многое для памяти о Марине Ивановне сделали профессор Л.Б. Либединская, истинная почитательница и большой знаток ее творчества. Э.С. Красовская, директор Дома-музея Цветаевой в Москве, Н.а. Громова, исследователь жизни и творчества поэта, автор недавно опубликованного труда «Дальний Чистополь на Каме» и мн. др.
«Какие способности дала природа этой 13-летней девочке! Как она будет жить с ними! Ей будет очень трудно жить!..» - написанные И.В. Цветаевым строки о старшей дочери окажутся впоследствии поистине пророческими. Как пророческими станут и слова сестры Цветаевой - Анастасии Ивановны: «Маринина смерть будет самым глубоким, жгучим - слов нет - горем моей жизни» (из книги А.И. Цветаевой «Дым, дым и дым», 1916 г.). В то время сестрам было по 24 и 22 года соответственно. Откуда младшей явилось это душевное предвестие о том, что Марина умрет раньше? Ведь старшая сестра здоровьем всегда была много крепче нее. А еще был сон Анастасии Ивановны в конце августа 1941 г., когда она находилась в 10-летнем лагерном заключении на Дальнем Востоке, сон о смерти самой близкой ей женщины. При этом заметим, что весть о трагедии, случившейся с Мариной, до младшей сестры дошла лишь спустя 2 года; от этого страшного удара ее старательно оберегали близкие и друзья, но все же не уберегли.
В судьбе Цветаевой много мистического, как, впрочем, и глубоко трагического. Не всем известно, что в феврале 20-го г. Марина Ивановна похоронила свою младшую дочь Ирину, которой не было и 3 лет. Она умерла от голода в Кунцевском детском приюте в то время, когда мать спасала от смерти старшую Алю. По чьему-то совету в ноябре 1919 г., когда детей просто нечем было кормить, Цветаева отдала девочек в приют. Тяжело заболевшую в начале 20-го года Алю она забрала к себе на излечение. А вот Ирину не уберегла.
Третьи международные Цветаевские чтения, проходившие в августе 2006 г., вновь собрали в старинном купеческом городе людей, чьи жизненные, профессиональные, творческие пути так или иначе пересеклись с именем Марины Ивановны. Список гостей Чтений оказался весьма обширным и вполне подтверждал статус международных. Здесь были посланники Чехии, Франции, Испании, Германии, Бельгии, Казахстана, Башкирии, Мордовии, Москвы, Волгограда, Воронежа, Самары, Ульяновска. Местом их встречи стала едва заметная точка на географической карте России, но вместе с тем рельефно пульсирующая жизнеутверждающим символом - огненной рябиновой кистью (которую так любила Марина!) - на всю планету.
«Красною кистью рябина зажглась,
Падали листья, я родилась»,
- напишет она о себе в 1916 г. А всего спустя четверть века по вине трагических обстоятельств ее страждущая душа прервет земное бытие, а тело навсегда упокоится в елабужской земле. Потому и дорог сегодня этот скромный уголок России всем, чьи сердца бьются в едином ритме с цветаевским. Жаль только, что лит. наследие великого поэта, сама жизнь и уход из нее рассматриваются с профессиональной, житейской, светской, какой угодно точек зрения и ничтожно мало - с религиозной. Нам, нынешним, уже не дано знать, была ли Марина Ивановна глубоко верующим человеком. Если ориентироваться по времени, эпохе, в которой она жила, - маловероятно. Хотя немало ее поэтических строк говорит именно о ее глубокой вере. Да и та Россия, в которой родилась и сформировалась как личность будущая поэтесса - была еще православной, исконной, святой. В Марине Ивановне, как у всякого большого поэта, несомненно был свой огромный непостижимый внутренний космос, от которого к Богу проложен особый путь.
И думаю: когда-нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской, -
Надену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь - и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по Калужской.
Участники чтений - а это более 100 чел. - на теплоходе «Герой Александр Головачев» повторили путь, проделанный Мариной Ивановной с сыном Георгием в эвакуацию в августе 1941 г. из Москвы в мало кому известную тогда Елабугу. По маршруту следования теплоход совершал остановки в тех городах, где причаливали теплоходы «Александр Пирогов» и «Чувашская республика», на которых 65 лет назад плыли Цветаева с сыном, а вместе с ними - группа писателей и поэтов с семьями, знакомых Марине Ивановне по Литфонду. От этого 10-дневного вынужденного путешествия она, оказавшаяся в практически тупиковой жизненной ситуации, многого и не ожидала. Ей и Георгию, как, впрочем, и многим тогда, надо было как-то пережить тяжелое в моральном и экономическом отношении военное время. В те дни она еще не знала, что 6 июля ее мужу, С.Я. Эфрону, сталинской властью уже вынесен смертный приговор, а в роковом для семьи месяце августе его расстреляют.
Достоверно известно, что по пути в эвакуацию Цветаева всячески стремилась задержаться в небольшом городке Чистополе в Татарии, где обосновалось немало ее собратьев по перу. Однако к моменту прибытия Марины Ивановны здесь уже было полно эвакуированных. Если какую-то работу еще имелась возможность отыскать, то с жильем было совсем туго, поэтому с теплохода здесь ссаживали только тех эвакуированных, кого встречали родственники. А Цветаева с сыном и еще 6 семей литераторов двинулись дальше, вверх по Каме, в неведомую им Елабугу. Сразу по прибытии - а было это 17 августа - Марина Ивановна занялась поиском работы. Но безрезультатно. Спустя неделю, 24 августа она предпринимает еще одну попытку хоть как-то зацепиться в Чистополе, едет туда теплоходом по Каме, однако снова безуспешно. Не помогли и влиятельные связи в лит. среде. В частности, за нее похлопотал широко известный в те годы поэт Н.Асеев, но изменить ситуацию к лучшему не удалось: не было ни прописки, ни работы. 28 августа она вернулась в Елабугу. 29 августа сын Георгий запишет в своем дневнике, что работы для матери нет, кроме места переводчицы с немецкого в НКВД. Эта неосторожная фраза впоследствии породит толки о том, что Цветаеву пытались завербовать «органы». А 31 августа, в воскресенье, в последний день лета, оставшись в доме одна, Цветаева уйдет из жизни, повесившись в сенях. Оставит 3 записки: сыну, Асеевым и тем, кто будет ее хоронить. Вот они:
1. «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».
2. «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто может, отвезти его в Чистополь к Н.Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему и с багажом - сложить и довезти в Чистополь. Надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мною он пропадет. И адрес Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте».
3.«Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 150 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их вам, берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня простите - не вынесла. Не оставляйте его никогда. Была бы без ума счастлива, если бы он жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте» (М.Ц.)
2 сентября Марину Ивановну похоронили у юго-восточного угла Петропавловского кладбища Елабуги. Точное место могилы не установлено.
М.Цветаева, фото за год до смерти
Исследователи жизни и поэтического наследия Цветаевой среди причин (в соответствии с версиями, которыми мы располагаем на сегодняшний день и на которые будем опираться в своих рассуждениях), подтолкнувших ее к отчаянному шагу, называют 3 главных, поговорим о них чуть позже. А вот отчаяние как состояние души, которое в сложившихся на тот момент обстоятельствах выходит на передний план и которым руководствовалась Марина Ивановна при принятии столь пагубного решения, - страшный грех, смерть души и плохой советчик в любых делах. Сегодня нет возможности даже мысленно измерить ту грань, перешагнув через которую, Цветаева поддалась влиянию темных сил, нашептавших ей о безысходности ее положения. И невероятно сложно судить о той последней капле, которая переполнила ее жизненную чашу. Но безусловно важным и единственно истинным здесь становится осмысление того, кто ведет человека по жизни, с кем он по сути своей: с Богом или с дьяволом. А третьего не дано.
Итак, первая версия гибели поэта, на которую ссылаются исследователи, связана с сыном Цветаевой - Георгием. Сестрой Анастасией Ивановной эта версия принята как основная. В соответствии с ней Марина ушла из жизни, «спасая или, по крайней мере, облегчая жизнь своего сына. Убедившись, что сама уже не может ему помочь, более того, - мешает прилипшей репутацией «белогвардейки», она принимает роковое решение, лелея надежду, что Муру без нее скорее помогут. Особенно если она уйдет так» (И. Кудрова, «Гибель Марины Цветаевой»).
Другая версия представлена М.Белкиной. Она считает, что «к уходу из жизни Цветаева была внутренне давно готова, о чем свидетельствуют множество ее стихотворений и дневниковые записи». Но здесь появляется еще один мотив, свидетельствующий о душевном нездоровье Цветаевой, обострившемся с начала войны. И. Кудрова пишет: «Белкина опирается на личные свои впечатления, личные встречи - и в этом как плюсы, так и минусы ее свидетельства. «Она там уже, в Москве, потеряла волю, - читаем мы в книге «Скрещение судеб», - не могла ни на что решиться, поддавалась влиянию любого, она не была уже самоуправляема. И внешне она уже изменилась там, в Москве, когда я ее увидела в дни бомбежек: она осунулась, постарела, была, как я уже говорила, крайне растерянной, и глаза блуждали, и папироса в руке подрагивала...». В этом свете последний шаг Цветаевой предстает как закономерный, неотвратимый. Это шаг больного человека...».
А в 80-е г. появилась третья версия гибели поэта, в которой первостепенная роль отводится елабужским органам НКВД. Но какая бы из причин ни была признана единственно верной, совершенно ясно одно: с трагическим уходом Цветаевой Россия потеряла настоящего поэта, человека незаурядного таланта и неповторимых личных качеств. Однако ведь талант, как и сама жизнь человека, - это дар Божий, распоряжаться которыми он призван в соответствии с волей Господа нашего Иисуса Христа. Ведь даже и подумать невозможно, чтобы была воля Божия на сведение кем-то из нас счетов с великим даром жизни. Но если такое происходит, то, значит, здесь правит воля человеческая или воля дьявольская, не подкрепленная верой в Промысел Божий о своем творении. Господь никому не попускает страданий свыше его сил, каждый несет по жизни свой посильный крест. Как знать, если бы открыты были двери храма, находившегося в двухстах метрах от дома Бродельщиковых, очертания которого каждый день видела Марина, возможно, и не случилось бы того, что случилось. Как знать… Сегодня я вновь побывала на могилке - условном месте захоронения - Марины Ивановны. Она - у самого входа на кладбище, аккуратная, ухоженная, в цветах. Слева от нее - множество безвестных холмиков, с первой порослью свежей изумрудной травки. Место вокруг могилы выложено тротуарными плитами, под которыми, вероятно, тоже кто-то захоронен. Справа - череда величественных гранитных надгробий именитым горожанам. А на могиле Цветаевой - небольшая, в виде арки, плита из розового мрамора с высеченными на ней именем, датами рождения и смерти. И все. В верхней части плиты еще не так давно был, правда, закреплен православный крест, но местные вандалы - любители цветмета - добрались и до него. Кто-то из верующих с обратной стороны памятника все же начертал несмываемой черной краской главный христианский символ; на том и успокоились.
Каждый год 31 августа, в день гибели поэта, здесь собираются почитатели таланта М.Цветаевой. А в 1990 г. Архиепископ Казанский и Татарстанский Анастасий по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в сослужении священников епархии на месте захоронения Цветаевой отслужил панихиду. Согласно произнесенным тогда Владыкой словам, самоубийство Цветаевой приравнивается к убийству тоталитарным режимом. С тех пор в канун скорбной даты сотрудники музея-заповедника обращаются к Благочинному - митрофорному протоиерею Сергию Лепихину, настоятелю Покровского собора Елабуги, с письмом, в котором излагают просьбу о совершении панихиды по убиенному жестоким временем поэту. Панихиды служатся, но на самом деле все далеко не так просто. Отец Сергий считает, что подобная практика совершения церковных треб по человеку, по собственной воле расставшемуся с жизнью, рождает много соблазна среди православных. В последнее время все чаще стали обращаться люди с просьбами об отпевании членов семей, наложивших на себя руки. При этом они ссылаются на случай с Цветаевой и задают вопрос: разве перед Богом не все равны? Полностью согласна с батюшкой в том, что на такие вопросы отвечать очень трудно. А еще, добавляет отец Сергий, хотя и служатся панихиды по М.Цветаевой, все же в большей мере люди это делают для себя, потому как у Бога действительно «нет ни эллина, ни иудея», как нет и исключений для тех, кто переступает Его законы.
Среди экспонатов Литературного музея им. М.И. Цветаевой имеется оригинал письма Анастасии Ивановны, одной из своих подруг, подаренный музею И.С. Исаевой. В соответствии с его содержанием, в первый раз Марина Ивановна была отпета по просьбе сестры в 1949 г. в д. Пихтовке Новосибирской обл. опальным священником, который был осужден и сидел в лагере. Грех ли, что отпевание совершил православный священник, отсеченный лагерной решеткой от полноты церкви, судить не нам; время было такое. Вот еще одна загадка, еще одна мистическая цветаевская тайна. Большое желание сестры церковно поминать Марину вполне понятно, ведь ею руководили любовь и сострадание к родному человеку. Батюшке же, совершившему этот церковный чин, надо было иметь великую дерзость, чтобы молитвенно ходатайствовать перед Богом об облегчении загробной участи души самоубийцы. Но и это еще не значит, что Господь принял эту молитву. Пытаясь отыскать истину в столь сложном вопросе: почему же все-таки церковь поминает Цветаеву, несмотря на то что она добровольно ушла из жизни, я обращалась к разным людям: в Елабужское благочиние к протоиерею С.Лепихину, к руководителю информационно-издательского отдела Казанской епархии протоиерею С.Титову, к сотрудникам Мемориального комплекса М.И. Цветаевой. Поделюсь тем, что более-менее прояснила для себя.
По словам зав. Литературным музеем и Домом памяти М.И. Цветаевой Е.Поздиной, Цветаева была отпета не единожды. Достоверно известно, что в 1991 г., в год 50-летия со дня гибели Цветаевой, по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в московском храме Большого Вознесения Господня у Никитских ворот, там, где отпевали в свое время юнкеров, 31 августа было совершено отпевание Цветаевой. Это стало возможным благодаря прошению Анастасии Ивановны, человека глубоко религиозного и церковного, а с нею - группы людей, которые всячески старались сохранить и увековечить память Цветаевой, к Святейшему Патриарху. С тех пор, по словам священника этого храма отца В.Антонова, каждый год 31 августа здесь совершается панихида по великому поэту. А в 2001 г., когда отмечалось 60-летие со дня гибели Цветаевой, по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II панихиды служились во многих храмах и соборах РПЦ, в том числе и за рубежом. Церковь выступила предстательницей и ходатаицей перед Господом за рабу Божию Марину. При этом для Цветаевой не было сделано какого-то особого исключения. Есть такое понятие, как церковная икономия, в соответствии с которым появляется возможность положительно решать вопрос об отпевании и поминании человека, покончившего жизнь самоубийством, с проявлением к нему снисхождения. В частности, такой подход применяется при обращении в церковь родственников людей, которые ушли из жизни в состоянии крайнего аффекта, умопомрачения или же человек был крайне болен душевно. Однако подобные проблемы решаются только на уровне Правящего Архиерея или даже Патриарха. По мнению протоиерея С.Титова, в том, что Церковь молится сегодня за Цветаеву, есть глубокий мистический смысл. Оценив неповторимость таланта и масштаб личности поэта, учитывая внешние обстоятельства, подтолкнувшие ее к роковой петле, русская Церковь предстательствует за Цветаеву перед Богом. А Елабуга, в свою очередь, бережно хранит все, что связано с именем великого поэта.
бюст М.Цветаевой в Елабуге
Несколько лет назад здесь открылся Мемориальный комплекс Цветаевой. Тысячи поклонников ее творчества приезжают сюда, выражая свое уважение и восхищение. В состав комплекса входят Дом памяти по ул. Малой Покровской, 20 (тот самый!), Литературный музей (открытый в 1992 г. при Благотворительном фонде им. Цветаевой) и Библиотека Серебряного века, расположенные в максимальной близости друг от друга. А в центре между ними, словно собирая все в единый духовный и архитектурный ансамбль, на пересечении улиц Малой Покровской и Казанской, на высоком постаменте, под величавой белоснежной аркой установлен бронзовый памятник-бюст Марины Ивановны, выполненный московскими скульпторами В.Демченко и А.Головачевым. В состав комплекса входят также платьемойня и место захоронения поэта на Петропавловском кладбище. В 100 м. правее от Мемориала находится возрождающийся к 1000-летию города (тот самый!) Покровский собор. А ведь начиналось все с небольшой мемориальной доски, установленной на доме Бродельщиковых в декабре 1980 г. Наверное, самым трогательным и волнующим моментом для участников III международных Цветаевских чтений было посещение кладбища, где покоится прах незабвенной Марины Ивановны. И в особенности для тех из них, кто оказался в Елабуге впервые. Здесь, в самой болевой, самой трагической точке цветаевской жизни, на скромный холмик недалеко от кладбищенской ограды в 2006 г. была возложена земля с предполагаемых мест захоронения мужа, сына и маленькой дочери поэта - Ирины. Это место, где сходятся две линии: жизни и небытия, поэтому все, что здесь происходит, приобретает особый, космический оттенок.
«Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись!», - мистически взывает к нам голос поэта из глубины минувшего столетия. А душа противится этому «была»: ты есть, Марина, ты будешь! В нашей памяти.
Ирина Гордеева
Елабуга, 25.05.2007
http://www.cofe.ru/blagovest/article.asp?heading=32&article=11639
ПОЛЬСКАЯ БАБУШКА МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
«Гений нашего рода: женского: моей матери рода - был гений ранней смерти и несчастной любви», - эти слова из письма М.Цветаевой. У этого гения «женского рода» - польские корни. Прабабушка Марины, Марианна Ледоховская, была дочерью участника восстания Костюшко, происходила из семьи потомков Великого Сейма – авторов польской Конституции 3 мая; что принадлежала к тому же роду Лед(у)ховских, что и святая католической церкви Уршула, монахиня, которая с 1907 до 1914 г., по благословению Папы Римского Пия X, руководила интернатом при польской гимназии в Петербурге и служила в базилике св. Екатерины на Невском. Цветаева этого, скорее всего, не знала. Ее знание о «Мариях» из своего рода было интуитивным и мистическим.
В сентябре 1914 г. совсем еще юная Марина с мужем и 2-летней дочерью Ариадной въехала в московский дом в Борисоглебском пер. Он находился в Арбатской части недалеко от фонтанчика Собачьей площадки. Это была двухэтажная квартира в особняке, поделенном между четырьмя семьями. «Волшебный дом» – так назвала его Цветаева. Первым стихотворением, написанным ею здесь, стало знаменитое «Бабушке». В Польше это стихотворение хорошо известно благодаря Эве Демарчик, “Черной мадонне” польской эстрады, звезде краковской “Пивницы под баранами” 60-х, которая пела его по-русски, без перевода.
Свою бабушку – Марию Лукиничну Бернацкую, юную польку, умершую после родов, Марина никогда не знала, и видела только на портрете, оставшемся от матери. Но не помнила ее и мать Марины М.А. Мейн, потому что Бернацкая умерла при ее рождении. Для Цветаевой в этой драме сошлись несколько семейных сюжетов, которые она, как с ней это часто бывало, обратила в историю о «гении рода». Своей близкой чешской подруге А.Тесковой она писала: «Гений нашего рода: женского: моей матери рода - был гений ранней смерти и несчастной любви (разве такая есть?) - нет, не то: брака с не-тем. Моя мать с 13 лет любит одного х верховые поездки аллеями ночного парка, дедово имение «Ясенки», где я никогда не была и мимо которого проезжала, уезжая из России - совместная музыка, страсть к стихам. Мой отец (44 года - 22 года) женится, чтобы дать детям мать. Любит - ту. Моя мать умирает 35 лет от туберкулеза. Ее мать, Мария Лукинична Бернацкая, моя бабушка, выходит замуж за ее отца (моего деда, того, кто не разрешил) любя другого и умирает 24 лет, оставляя полугодовалую дочь - мою мать. (Фамилия моего деда - Meyn, Александр Данилович, - была и сербская кровь. Из остзейских обрусевших немцев.) Мать моей польской бабушки - графиня Мария Ледоховская умирает 24 лет, оставив семь детей (вышла замуж 16-ти). Не сомневаюсь, что любила другого. Я - четвертая в роду и в ряду, и несмотря на то, что вышла замуж по любви и уже пережила их всех - тот гений рода - на мне. Я в этом женском роду - последняя. Все те Марии, из которых я единственная - Марина».
Действительно, женщины в их роду жили недолго, словно стараясь отдать энергию своей недовоплотившейся жизни – Цветаевой. О своих бабушках-польках она почти ничего не знала, хотя видела в себе постоянное проявление польских черт, выражавшееся, как ей казалось, в бунтарском, непокорном нраве. «Но вал моей гордыни польской…» – писала она о себе. И даже имя – Марина – она носила, памятуя о Марине Мнишек, трагической польско-русской царевне.
М.Цветаева с мужем С.Эфроном и сестрой Анастасией. На стене – портрет бабушки, М.Бернацкой.
М.Ледоховская (Бернацкая) умерла в возрасте 33 лет (спустя 2 недели после родов 7-го ребенка); Цветаева сочинила ее смерть в 24 года и обстоятельства ее жизни с Л.А. Бернацким, о котором ей ничего не было известно. М.Бернацкая похоронена в Варшаве, на кладбище “Повонзки”. В газете “Курьер Варшавский” 1846 г. был напечатан ее некролог. И вот в 1914 г. Марина сама выбирает дом в Борисоглебском пер., долго ищет его, и наконец, вселяется семьей. А почти 100 лет спустя выясняется, что на противоположной стороне Борисоглебского в конце XIX в. в собственном доме жил ее польский прадед – Л.А. Бернацкий. По открывшимся в архивах сведениям стало известно, что годы его службы пришлись на правление трех российских императоров: 17 лет он прослужил при Александре I, 30 лет при Николае I и несколько лет при Александре II. Но он вовсе не бунтовал, что, наверное, было бы обидно его правнучке, а усердно служил на императорской службе.
«По взятии Варшавы Российскими войсками назначен был по повелению Главнокомандующего Действующей Армией от 15 октября 1831 г. Правителем дел учрежденной в Варшаве временной Комиссии для разбора и приведения в порядок расстроенных мятежниками дел по бывшему Главному Штабу и Канцелярии Его Императорского Высочества Цесаревича и в сем звании находился по день закрытия Комиссии, то есть по 25 сентября 1832 г. За отлично усердную службу при Его Императорском Высочестве Государе Цесаревиче и непоколебимую верность во время плена у польских мятежников, Всемилостивейше пожаловано ему единовременно 5700 руб. 25 марта 1832 г.».
В отставку он вышел действительным статским советником. Все его дети родились в Варшаве. А Мария – «юная бабушка» – венчалась с дедушкой Цветаевой А.Д. Мейном или прямо напротив своего дома в церкви св. Николая на Курьих ножках, мимо которой Цветаева проходила каждый день, или в церкви Бориса и Глеба, которая стояла в конце их переулка. Все это было, скорее всего, в 1867 г. Почему же Цветаева ничего не знала об этом, когда поселилась в Борисоглебском пер.?
Так получилось, что все старшие в их семье ушли очень рано. Ее дед – Мейн умер 1899 г., когда ей было 7 лет, мать в 1906, когда ей было 13, а отец – Иван Владимирович, мало что знавший о ее польских родственниках, скончался в 1913 г. Вместе с сестрой Асей они очень рано остались вне взрослого окружения, без людей, которые могли им рассказать о прошлом. Узнать что-то у соседей тоже было трудно. На месте дома, который всего несколько десятилетий назад принадлежал Бернацким, где жила и умерла бабушка, поднялось трехэтажное здание Александровского приюта для неизлечимо больных и калек всех сословий (сейчас на этом месте здание Института физиотерапии и курортологии). Видимо, после смерти Бернацкого наследники продали этот участок с домом государству. Спустя годы в середине 30-х во Франции в приюте для престарелых «Русский дом» Цветаева встретила старушек Бернацких, которые оказались ее тетками. Они показали ей портрет М.Ледоховской, в котором она узнала себя. Они многое рассказали ей о польских корнях, но Цветаева так и не успела записать все, что узнала тогда, хотя очень хотела это сделать. Но почему-то в 1914 г., поселившись в новом доме в Борисоглебском пер. она пишет стихотворение о своей исчезнувшей польской бабушке. Возможно, она различает в доме напротив едва уловимую тень давно умершей девушки с холодным, горделивым лицом, которая внимательно смотрит в глаза своей будущей внучки.
http://culture.pl/ru....o....o]https
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы…
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли…
По сторонам ледяного лица
Локоны, в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, кто вы?
Сколько возможностей вы унесли,
И невозможностей - сколько? -
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
- Бабушка! - Этот жестокий мятеж
В сердце моем - не от вас ли?..
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 14 Окт 2018, 18:21 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | НЕСТОЛИЧНАЯ ЦВЕТАЕВА
М.Цветаева родилась 26 сентября (8 октября по н.ст.) 1891 г., но всю жизнь сдвигала эту дату на 27 сентября – день поминовения Иоанна Богослова, автора Апокалипсиса и самого поэтического из апостолов. Жизнь самой Цветаевой будет отмечена и вдохновением, и апокалиптической жутью...
Татарстан. Елабуга. Литературный музей М.Цветаевой
Биография Марины Ивановны сложилась так, что с самого детства она поневоле много путешествовала, но Россию за пределами столицы видела немного. Итальянские курорты и швейцарский пансион в детстве, во второй половине жизни - эмигрантские скитания от Чехии до Парижа, а самым длинным русским маршрутом осталась дорога от Москвы до вольного полудикого Коктебеля. Тем не менее есть три провинциальных города, которые стали важнейшими пунктами русского цветаевского мифа: Александров, Таруса, Елабуга. Считается, что именно семейство Цветаевых открыло Тарусу для столичных интеллигентных дачников, определивших классический образ этого городка на Оке. Впервые Иван Владимирович и Мария Александровна Цветаевы приехали на лето под Тарусу в 1891 г. сразу после венчания, в тот же день.
Это был второй брак рано овдовевшего профессора кафедры теории и истории искусства Московского университета, основателя и первого директора Музея изящных искусств. С помощью родственников - семьи земского врача Добротворского - Цветаевы сначала устроились в пригородной усадьбе Игнатьевское, а на следующий год сняли собственную дачу «Песочное» на берегу Оки. В том же году (1891) родилась Марина, в 1894-м - Анастасия. Обеих сестер впервые привезли в Песочное еще в младенческом возрасте, и самые ранние счастливые впечатления навсегда остались для них важнейшими. Всю дальнейшую жизнь Марина Ивановна вспоминала Тарусу - закат над Окой, заокские дали, сады, дачный быт, родных и знакомых, городских персонажей как потерянный рай. Это время можно было бы назвать самым безоблачным в ее судьбе, если бы не трагический факт: в июле 190 г. на даче в Песочном умерла от туберкулеза мать, М.А. Цветаева.
В мемуарах Анастасии Ивановны дача описана так: «Простой серый дощатый дом под ржавой железной крышей. Лесенка с нижнего балкона сходит прямо в сирень. Столбы качелей; старая скамья под огромной ивой еле видна - так густо кругом. В высоком плетне калитка на дорогу. Если встать лицом к Оке, влево грядки, за ними малина, смородина и крыжовник, за домом крокетная площадка».
Калужская обл. Таруса. Музей семьи Цветаевых. Макет дачи в Песочном
Этот дом в Песочном уже не существует. До 1960-х годов он стоял на территории тарусского санатория им. Куйбышева, пока не был разобран. Сегодня на месте дачи - залитая бетоном бывшая танцплощадка. А Музей семьи Цветаевых размещается в так называемом «доме Тьё» на улице Розы Люксембург, бывшей Кладбищенской. Рядом находится старое гор. кладбище.
Тьё - домашнее прозвище второй жены А.Д. Мейна, деда сестер Цветаевых по материнской линии, которому принадлежал дом в Песочном. С.Д. Мейн была швейцарской гражданкой и по-русски говорила с акцентом: слово «тетя» выговаривала как «тьё».
Сусанна Давыдовна (Тьо) и Александр Данилович Мейн
Музей в восстановленном «Доме Тьё» открылся в 1992 г. Прежде всего это музей для почитателей Цветаевой, как во всех цветаевских местах, легенд здесь больше, чем материальных вещей. В экспозиции 5 разделов и 5 залов: «Таруса в конце XIX - начале XX веков», «Друзья и родственники Цветаевых в Тарусе», «Гостиная», «Кабинет» и «Творческое наследие Марины Цветаевой». Многочисленные фотографии представляют не только жизнь семейства Цветаевых, но и быт русских интеллигентных дачников начала века, виды старой Тарусы.
 
Считая от Мейнов, с Тарусой связаны 4 поколения семьи Цветаевой. Дочь поэта Ариадна Сергеевна после возвращения из лагерей и ссылки прожила в городе свои последние 20 лет и была похоронена на том же самом кладбище. Там лежит и старшая сестра Цветаевых Валерия. Марины Ивановны на тарусском кладбище нет, но все цветаевские маршруты приходят к одной особенной точке. Это кенотаф, пустая могила поэта на косогоре над Окой. Камень обозначает место, «где хотела бы лежать Марина Цветаева»
«Александровское лето» Цветаевой - это 1916 г., когда в Александрове жила ее младшая сестра Анастасия с мужем Маврикием Минцем, служившим на строительстве здешнего военного завода. Семья сначала снимала квартиру в городе, а потом маленький домик на окраине, у александровского учителя Лебедева. Музей открылся именно в этом «цветаевском домике», очень старом, построенном в 1-й половине XIX в. Как писала в своих парижских воспоминаниях Марина Ивановна: «Домок на закраине (а что в таком городке не закраина?), лицом, крыльцом в овраг. Домок деревянный, бабы-ягинский. Зимой сплошная печь (с ухватами, с шестками!), летом сплошная дичь: зелени, прущей в окна»
Владимирская обл. Александров. Литературно-художественный музей Марины и Анастасии Цветаевых. Здание «Домика Цветаевых»
Экспозиция александровского Музея Марины и Анастасии Цветаевых располагается не в самом этом «домке», который обветшал до аварийного состояния, а в соседнем флигеле - «доме Лебедевых». Он был выкуплен и отстроен заново при помощи спонсоров специально для создания музея, причем не традиционного мемориального, но «музея-метафоры». Возможно, такой оборот понравился бы экстравагантным сестрам Цветаевым. Главные экспонаты здесь нематериальные: стихи, воспоминания и фото. Личных вещей Цветаевой в экспозиции нет, и ради создания атмосферы «александровского лета» активно используются, так сказать, дизайнерские приемы. Реку времени символизирует ручей из зеркального стекла с перекинутым через него деревянным мостиком, а дух того же времени воссоздают старинные изображения александровских домов с выглядывающими из окон горожанами. Река делит экспозицию на 2 части. Одна - про г. Александров в начале века, вторая - про сестер Цветаевых в Александрове, их друзей, мужей, знакомых. В числе героев музея и хозяин усадьбы А.а. Лебедев, почетный гражданин Александрова, и семейство Герцык, родом из Владимирской губернии. Сестры Цветаевы были с ними дружны.
 
Важная особенность александровского музея - он не ограничивается поклонением «Марине», но рассказывают про обеих сестер. Почти столетняя жизнь Анастасии Ивановны того заслуживает.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 14 Окт 2018, 18:45 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | Елабуга в биографии Цветаевой стала финальной черной точкой. Трагизм этого факта усиливается современным обликом этого милейшего городка, уютного и обихоженного, города И.Шишкина и Н.Дуровой. Кавалерист-девица Дурова - одна из героинь Цветаевой, но в черные дни 1941-го, когда Марина Ивановна с сыном сюда попала, ей было уже не до своих привычных героев.
Елабуга. Памятник Марины Цветаевой
С 2005 г. в Елабуге существует большой музейный комплекс, посвященный Цветаевой. Там есть Литературный музей, но главная часть - Дом памяти на ул. Малая Покровская (в советские годы она носила имя Ворошилова). По всему это полная противоположность тарусскому мемориалу: подлинный дом с воссозданной комнатой, где Марина Ивановна прожила последние, самые жуткие 12 дней своей жизни.
Елабуга. Дом памяти Марины Цветаевой
Эту комнату, не имевшую даже двери (вместо нее была плотная занавеска), Цветаева и ее 17-летний сын Георгий получили по распоряжению горсовета Елабуги в августе 1941 г., когда их эвакуировали из Москвы. В музейной экспозиции есть вещи хозяев дома - семьи Бродельщиковых: сундук, швейная машинка, настенное зеркало, посуда. Но бытовой и мирной атмосферу музея назвать нельзя, скорее, здесь каждый может почувствовать «вечные сумерки и вечные колокола».
 
Календарь с датой смерти Марины Цветаевой и ее записная книжка
В музее ощутимо незримое присутствие Марины Ивановны, как будто она только что вышла, но не просто за дверь, а за грань жизни - навсегда. На нераспакованных чемоданах лежит цветаевский берет, на диване вязаный плед. На столе стоит старый металлический перекидной календарь с роковой датой 31 августа. Самый ценный экспонат - записная книжечка, которую вынули из кармана фартука мертвого поэта после трагедии. На последней странице - надпись из одного слова «Мордовия», возможно связанная с какими-то вестями из лагерей. Самая жуткая реальная деталь - та самая балка, откуда вынули гвоздь, на котором Цветаева повесилась. Гвоздь тоже представлен в экспозиции, но это дубликат. Настоящий гвоздь хранился у преподавателя Елабужского пединститута Вячеслава Головко, который потом передал его дочери Цветаевой. После смерти Ариадны Эфрон гвоздь затерялся. И это, наверное, к лучшему.
 
«Официальная» могила Марины Цветаевой и памятный знак на кладбище, где она похоронена
Марину Ивановну похоронили на старом Елабужском кладбище, но место могилы до сих пор остается предположительным. «Официальная» могила с гранитным надгробием появилась у южной стены кладбища на месте памятного креста, поставленного А.Цветаевой в 1960 г. около безымянных захоронений начала 1940-х. Крест обозначал, что Марина Ивановна лежит «в этой стороне кладбища». Помимо официальной, существует 2 основные версии местоположения могилы: «матвеевская», по имени свидетельницы событий М.Матвеевой, и «чурбановская», по имени другой свидетельницы М.Чурбановой. Детали исследований можно узнать в Доме памяти.
Елабуга. Экспозиция Литературного музея М.Цветаевой
Нина Волкова
09.10. 2017. "Страна.Ru"
http://strana.ru/journal/24947226
НЕЖНЫЙ ГИМН НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ ЛЮБВИ
В октябре этого года к 125-летию М.Цветаевой показали несколько фильмов, но ни в одном из них не заходило речи об истории одного из самых известных ее стихотворений. Для широкой публики поэтесса (многие уже и не помнят, но в советские времена стихов ее было не достать) раскрылась через кинематограф: романс «Мне нравится, что вы больны не мной...» в исполнении А.Пугачевой прозвучал 1 января 1976 г. в фильме «Ирония судьбы, или С легким паром!» Э.Рязанова. Загадочные стихи, полные полунамеков и полутонов, каких-то недоговоренностей, но и прозрачной определенности, окутанные флером невыразимой грусти и сердечного тепла, стали гимном несостоявшейся любви, неразгоревшейся страсти, недовысказанных чувств. Отчего же не случилась любовь? Пришла ли с запозданием? Не была понята? В нашем случае все было не так, хотя и без руки судьбы тут не обошлось. Загадку этого прекрасного стихотворения биографы долго не могли разгадать.
Никак не складывалась картинка: все же в этот период Цветаева была достаточно счастлива в личной жизни, откуда же вдруг - «мне нравится...»? Были даже предположения, что стихотворение вообще не имеет адресата. Марина Ивановна легко могла все это придумать, проблема ли это - для столь тонкой натуры! Но все же «адресат» был. И его имя раскрыла в 1980 г. Анастасия Ивановна. Ей было всего ничего, когда в 1912 г. она вышла замуж за Б.Трухачева. Но через 2 года брак распался, Анастасия осталась одна с двухлетним сыном Андреем на руках. Марина переживала за нее. Сама она действительно была успешна и счастлива в этот период.
...Открыв дверь и увидев на пороге напряженного, неказистого внешне мужчину, Анастасия подумала, что он ошибся адресом. Но он протянул ей письмо, при этом ни на секунду не отводя глаз от девушки - Анастасия была красива. Она быстро пробежала строки: знакомые писали, что податель сего письма инженер-химик М.А. Минц человек приличный, и просили любезно принять его. Отчего нет? Письмо-протекция было отброшено, Анастасия пригласила Минца пройти. Он оказался начитанным, имел свои суждения о литературе и театре. Они проболтали до вечера, начали встречаться. Предложение руки и сердца он сделал очень быстро. Она сказала «да». Минц не был красив, скорее наоборот. Сама Анастасия Ивановна описывала его как невысокого рыжего еврея, и не более. Но в Минце была магия ума, куда более притягательная, чем красивая внешность. Став гражданским мужем Анастасии, Маврикий был принят и членами ее семьи, представлен Марине. И между ними проскочила искра. Нет-нет, страсти не случилось. Но Минц, восхищавшийся Мариной как поэтессой, был ослеплен и ее внешностью: он увидел роскошную молодую женщину с глазами-озерами, белоснежной кожей, копной блестящих волос и странными, какими-то неземными манерами.
Анастасия Ивановна вспоминала: «Когда муж познакомился с Мариной, он был поражен. Ей всего 22 года, а у нее уже вышло два сборника поэзии. А еще у нее прекрасная дочь и замечательный муж. В те годы Марина была счастлива и хороша собой. Маврикий любовался ей, а сестра чувствовала это и краснела...» Но она краснела не от того, что в семье наметился пикантный «треугольник». Тут другое. Она понимала, что нравится ему, и он нравится ей, но будоражили кровь и возбуждали именно игра, легкое кокетство. Ей же всего 22! Отчего же не придумать забаву? Не насладиться ей, любя Эфрона? Впрочем, злые языки отмолчаться не смогли - «игру» заметили. И Марина ответила достойно - стихотворением. «Она была очень благодарна Маврикию Александровичу, что он рядом со мной, любит меня и я не одинока. Именно об этом и Маринино стихотворение. Никакого двойственного смысла в нем нет», - говорила Анастасия Ивановна спустя более чем полвека после тех событий. ...Увы, ее счастье не было долгим. Минц умер от перитонита 24 мая 1917 г., а спустя 1,5 мес. после его смерти Анастасии придется хоронить и их общего сына. Не знал Минц и того, что выпадет испытать его любимой женщине. Анастасия 22 года провела в сталинских лагерях, но дожила почти до 100 лет. До последнего момента жизни она сохраняла уникальную работоспособность и великолепную память. Владея в совершенстве английским и немецким языками, в 98 лет она бодро читала лекции о русской поэзии - в том числе и за границей.
1916 год. Стоят: С.Эфрон (слева) и М.Минц, сидят: сестры Цветаевы — Анастасия с сыном Андреем (слева) и Марина с дочкой Алей (Ариадной). Фото из архива
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня - не зная сами!
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,
За то, что вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не вами...
Ольга Кузмина
25.10. 2017. газета "Вечерняя Москва"
http://www.vm.ru/news/427815.html
В МОСКВЕ УСТАНОВЯТ ВТОРОЙ ПАМЯТНИК МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
На северо-западе Москвы до конца 2018 г. установят памятник М.Цветаевой. Монумент установят на территории школы № 1619 им. Цветаевой по адресу: ул. Таллинская, д. 20, кор. 4. Средства на установку выделит "Российская академия художеств".Этот монумент станет в Москве вторым в честь Цветаевой. Первый памятник установлен в Борисоглебском пер. в 2007 г. к 115-летию со дня рождения поэтессы.
14.03. 2018. РГ
https://rg.ru/2018....oj.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 01 Сен 2021, 23:11 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | К 80 -летию со дня смерти Марины Цветаевой
«ОНА АБСОЛЮТНО ОПЕРЕЖАЛА СВОЕ ВРЕМЯ»
31 августа 1941 г. покинула этот мир М.И. Цветаева. За 80 лет своей посмертной жизни в стихах для многих она стала по-настоящему близким человеком, с которым можно и поделиться наболевшим, и поговорить, и поплакать… А когда хочется вспомнить о близком человеке, обычно достают с полок фотоальбом...
Первое фото в альбоме — отец семейства, И.В. Цветаев, в парадном мундире. Родился он в семье священника. Под руководством отца (мать рано умерла) он и трое его братьев должны были пойти по проторенной дороге «поповичей»: духовное училище, духовная семинария. Но по окончании последней Иван решил изменить траекторию жизни и поступил в Медико-хирургическую академию. Из-за состояния здоровья перешел в Императорский университет в Петербурге на историко-филологический факультет. Дальнейшее его профессиональное развитие шло исключительно по линии классических языков - в 1874 г. он даже отправился в Италию для изучения древних местных языков и письменности. Так сын сельского священника стал ученым - в 1877 г. его пригласили преподавать латынь в Московский университет. Первая жена, Варвара Иловайская, расширила охват его научных интересов: Иван Владимирович стал изучать не только языки древности, но и собственно материальную культуру первых цивилизаций и вошел в историю как основатель Музея изящных искусств (впоследствии - Музей изобразительных искусств А.С. Пушкина).
Мама - Мария Александровна (урожденная Мейн), получила блестящее домашнее образование, была необыкновенно творчески одарена. Игре на фортепиано училась у Н.Муромцевой, любимой ученицы Рубинштейна, живописи - у Клодта. Была страстной, эмоциональной натурой, и Марина в этом смысле, несомненно, вся в мать. В дневникахона часто вспоминала, что мать создала в доме уникальную творческую атмосферу, благодаря которой ей удалось воспитать дочерей эмоционально восприимчивыми, чуткими. Мария Александровна души не чаяла в детях и активно участвовала в жизни мужа: Марина отмечала, что мама была посвящена во все дела музея, вела переписку, верила и активно поддерживала Ивана Владимировича во всех его начинаниях.
А это - юная Марина. Все в ее жизни происходило стремительно: читать начала в 4 года, первые стихи написала в 7. Явными были и музыкальные дарования, но девочке было это дело не по душе, поэтому судить о ее возможном исполнительском будущем сложно. Ее детство прошло в Трехпрудном пер. Москвы и провинциальной Тарусе.
Ты, чьи сны еще непробудны,
Чьи движенья еще тихи,
в переулок сходи Трехпрудный,
Если любишь мои стихи…
Марина и Анастасия Цветаевы, 1905 г.
Детство Марины символически и практически закончилось в 1902 г., когда одаренная девочка отправилась учиться в Европу. В пансионах Италии, Швейцарии и Германии она училась до 1905 г. Европейская школа сильно повлияла на мировоззрение поэтессы: за время учебы в ней выкристаллизовалось самоощущение одиночки, которое впоследствии разовьется в почти упрямую независимость, бескомпромиссность и полную неспособность примыкать к каким-либо партиям и движениям.
19-летняя Марина в кабинете М.Волошина в Коктебеле. Фотографию сделал сам Волошин. Марина здесь совсем юная влюбленная девушка, переполненная творческим вдохновением и ожиданием невероятного будущего. Уже издан ее первый сборник «Вечерний альбом» со 111 стихотворениями. Издание вышло за счет личных средств, отзывы отечественных критиков в большинстве своем были благосклонными, хотя, конечно, эти стихи ценители зрелого творчества Цветаевой уверенно назовут сырыми и наивными. Волошин во вступлении к сборнику написал: «Это очень юная и неопытная книга, ее нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Автор ее владеет не только стихами, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения. Не взрослый стих Марины, иногда неуверенный в себе и ломающийся, как детский голос, умеет передать оттенки, недоступные стиху взрослому».
Любопытно, что положительно отозвался о сборнике и Гумилев. Сама же поэтесса впоследствии отмечала, что «первый сборник помог очертить ориентиры творчества, найти взаимосвязь конфликтов земли и неба, быта и бытия».Со вторым - «Волшебный фонарь» - все было уже сложнее. Тот же Гумилев был беспощадно прям в своей оценке - он назвал это детище ни много ни мало подделкой на стихи: все там написанное, мол, просто копирует темы и идеи первого сборника. Цветаева, по сути, и не отрицала преемственность, но просила относиться к двум сборникам как к дилогии, по сути единому целому, в котором последовательно развиваются одни волнующие ее на тот момент темы и мотивы. В следующие 2 года «фирменный» цветаевский стиль небывало крепнет, находит свой голос, звучание - появляются ее знаковые произведения «Реквием» и «Мне нравится, что вы больны не мной».
Эту фотографию, сделанную в 1911 г., Цветаева отправила Волошину с письмом на ее обороте: «Дорогой Макс, вот Сережа и Марина, люби их вместе или по отдельности, только непременно люби и непременно обоих <…>». Цветаева выйдет замуж за С.Эфрона - офицера, интеллигента, джентльмена - в 1912 г. Он станет ее единственным мужем и лучшим другом. С ним будут связаны у нее самые лучшие и светлые моменты жизни, но во многом именно он станет причиной самых кошмарных ее дней и ночей. В их союзе появится на свет трое детей: Ариадна, Ирина и Георгий. После революции Сергей присоединился к армии и идеологии Деникина, и после победы большевиков Эфрону ничего не оставалось, как спешно покинуть «красную» Россию, сбежав в Европу. Сама Марина произошедший переворот со всей прозаической ясностью называла «бунтом сатанинских сил». Понятно, что в стране советов у такой «несговорчивой» жены белогвардейца будущего не было. К тому же вступать во взаимовыгодные контакты она не умела, держала себя на некотором отдалении от тех, кто был в фаворе, предпочитая согласие со своей совестью, а не угодливое поддакивание.
Аля и Ирина Эфрон
В 1917 г. Марина родила вторую дочь - Ирину, а в 1920-м в голодной Москве детей стало буквально нечем кормить. Ей приходилось делить крохи скудной еды между собой и девочками. Над ней навис ужасающий выбор - кого-то из дочерей нужно было отдавать в приют, что в то время почти неминуемо означало смерть. Ирина умерла, когда ей было всего 3 года.
Но обеими - зажатыми -
Яростными - как могла! -
Старшую у тьмы выхватывая -
Младшей не уберегла.
Цветаева была на грани отчаянья и мечтала лишь об одном - поскорее воссоединиться с мужем: она писала, просила, напоминала, и в 1922 г. ей наконец разрешили уехать. Вначале был Берлин. Там Марина с десятилетней Ариадной пробыли недолго: переехали в Прагу, в местном университете которой учился муж. В Чехии они жили до 1925 г. После рождения третьего ребенка, Георгия, семья отправилась в Париж.
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска…
С дочерью Ариадной. Париж, 1925 г.
«Европейская ссылка» длилась до 1939 г. Как потом окажется, тот год станет страшным, поворотным. Они вернутся в уже другую страну - окрепшую, признанную мировым сообществом, и, конечно, уже далекую от первых утопических большевистских мечтаний. Страна советов локомотивом неслась в светлое будущее, легко подбрасывая в топку пламенного мотора человеческие жизни. Цветаева приехала с потяжелевшим поэтическим багажом - в нем и «Поэма Конца», и «Поэма Горы», и «С моря», и «Крысолов». Большая часть этого не была опубликована в Европе - темперамент Цветаевой не позволил ей найти настоящих друзей и спонсоров в эмигрантской среде. Та среда была хоть разношерстной, но главным критерием «свой-чужой» была четко обозначенная позиция против советской власти, готовность к соответствующему политическому объединению и дальнейшей борьбе. Как было сказано, поэтесса совсем не любила новую власть, но и заниматься непосредственно политикой, жить в атмосфере тайного заговора и интриг ей было не по душе.
В Париже с сыном Георгием
Эфроны жили небогато, могли позволить себе дешевую комнату где-нибудь в пригороде Парижа. Да и Марина была человеком не общежительного характера, с соседями и хозяевами сходилась плохо, предпринимать усилия в этом направлении было противно ее натуре. Поэтому они кочевали по квартирам. Поддерживали их материально некоторые почитатели таланта Цветаевой - в ином случае возвращение на Родину состоялось бы по вынужденным причинам гораздо раньше. За границей Марина работала не только над стихами - в 1926 г. вышла ее статья «Поэт о критике». Цветаеву начали активно приглашать на публичные выступления, творческие вечера, что стремительно увеличило 2 «лагеря» - поклонников таланта и недоброжелателей-завистников. В знаменитой «программной» статье Цветаева резко прошлась по «давним знакомым» - критикам. Под раздачу попали Бунин (это ему за Есенина), З.Гиппиус (ей припомнили Пастернака). Бунин, правда, отмалчиваться не собирался - «симметричным» ответом стала его громкая оценка эфроновского журнала «Весть»: его назвали «скучным и дурным». Постепенно «шумиха» вокруг ее имени шла на убыль - к ней почему-то приклеился ярлык «большевичка», хотя прямых оснований на то не было. Косвенной причиной могла стать позиция мужа - он все чаще стал высказываться в пользу советской власти. Позже станет известно, что Эфрон начал сотрудничать с НКВД еще в 1931 г.
Возвращение семьи Цветаевой на Родину начинается в 1937 г. Весной в СССР уезжает Ариадна, осенью Сергей, вслед за ними в 1939 г. едет и Марина с сыном. По возвращении ее поселили на даче НКВД в Болшеве. В конце августа 1939-го арестовали Ариадну, в октябре - Сергея. Ариадна была осуждена по статье 58-6 (шпионаж) на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. При допросах вынуждена была дать показания против отца. В 1949 г. была арестована повторно и приговорена к пожизненной ссылке в Туруханский район Красноярского края. В 1955 г. ее реабилитировали за отсутствием состава преступления. Вернулась в Москву, где и скончалась в июле 1975 г. С.Эфрона расстреляют в октябре 1941-го - об этом Цветаева уже не узнает…
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 02 Сен 2021, 00:10 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | 
М.Цветаева, 1940 г.
Одиночество снова сдавило Марину Ивановну змеиным кольцом - и его удушье было гораздо больнее, чем в «чужой» Европе, ведь в стране советов не было семьи и нельзя было публиковаться. Она взялась было за привычный труд поэтов - переводы, но заработанного едва хватало. Надеяться на выход сборника не было смысла - критик Зеленский одной лишь строчкой в своей рецензии перечеркнул литературное будущее: она указывает на «искажение души продуктами капитализма».
«Это поистине был вихрь, водоворот мыслей, чувств, фантазий, ассоциаций. Она могла быть одновременно и во вчера, и в завтра, где-то на погосте в тарусской деревеньке и возле Нотр-Дам, и на наших тихих, булыжных Конюшках, и в Карфагене! Следить за ходом, вернее, за полетом ее мысли было увлекательно и в то же время неимоверно трудно», - писала о Цветаевой автор книги воспоминаний «Скрещение судеб» М.Белкина, которая виделась с поэтессой после ее возвращения из эмиграции.
«В той России, советской России, где мы жили, она была абсолютно не своевременна, ее могли воспринимать только отдельные личности. Это теперь она очень современна, стала всем известна, и ее популярность грандиозна. Так бывает в жизни: творчество воспринимается потом, позже. Цветаева абсолютно опережала свое время - и формой, и содержанием».
В начале войны Цветаева решилась на эвакуацию - сначала они с сыном оказывается в Елабуге, затем в Чистополе. Она просит местные власти оставить ее здесь и разрешить работать посудомойкой. 26 августа 1941 г. Марина пишет заявление в Совет Литфонда: «Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда». Собрание писателей ответило согласием, но до грязной посуды дело не дошло. Цветаева возвращается в Елабугу, к сыну. Там подрабатывает стиркой белья в доме милиционера.
Последняя фотография М.Цветаевой. 18 июня 1941 г, Кусково. На фото: Марина, Л.Либединская, Мур (Георгий Эфрон), А.Кручёных.
Все обрушившиеся ненастья лишили ее жизненных сил, она оказалась загнанной в угол, она устала. В.Швейцер, биограф Цветаевой, после разговора с Бродельщиковыми - поэтесса была их квартиранткой - вспоминала: «Она показалась им старой и некрасивой… Одета была неважно. Дома все время носила большой фартук с карманом - “так в нем и померла”, - говорит Анастасия Ивановна (Бродельщикова).
Символическая могила М.Цветаевой. Елабуга
Цветаева покончила жизнь самоубийством 31 августа 1941 г. Похоронили ее 2 сентября на Елабужском кладбище - по словам Бродельщиковых, на похоронах никого не было. Точное место захоронения - неизвестно.
Храм Вознесения Господня у Никитских ворот в Москве
Именно здесь в 1991 г. в день 50-ой годовщины кончины поэтессы была совершена по ней панихида. По канонам Православной Церкви этот обряд не совершается над самоубийцами. Ходатайствовал об исключении из правил протодиакон А.Кураев. Основаниями стали собранные им документы, которые прямо и косвенно указывали на то, что в отношении Цветаевой были специально созданы условия, провоцирующие ее на совершение самоубийства. Патриарх Алексий II благословил совершить церковное молитвенное поминовение М.Цветаевой. При жизни Марину Ивановну ничего не связывало с этим храмом, но после совершенной панихиды храм у Никитских ворот стал особенно любим всеми почитателями таланта великой русской поэтессы.
Людмила Кириллова
31.08. 2021. Правмир
https://www.pravmir.ru/doma-no....etaevoj
«ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ БЫТОВОЙ ЖИЗНИ:ЭТО СПЛОШНОЙ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ»
Из ее писем и записных книжек Марины Цветаевой
• Утром пахнет Россией, летом, деревней. Ах, я бы для Али хотела имения,- нет, лучше нашей дачи в Тарусе не найдешь. Вообще, я для Али хотела бы настоящего барского строя жизни,- сенных девушек, нянюшек, лакеев, девчонок,- чтобы все и все были к ее услугам. (1914)
• Душу я определенно чувствую посредине груди. Она овальная, как яйцо, и когда я вздыхаю, это она дышит. (1916)
• Вы не знаете бытовой жизни: это сплошной несчастный случай. (1917)
• Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, который весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, просто народных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока, и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови. (1918)
• Ненавижу - поняла - вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошелку в ней, шелковую («клеш») юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) - уничтожение всей меня - все человеческое мясо - мещанство! (1918)
• Почему я так глубоко беспомощна во всем, что другим так легко? - найти чей-нибудь дом, взять билет на вокзале, выкроить по готовой выкройке - детскую рубашечку. Определенная атрофия какой-то части мозга. О, как я издалека чую то, чего не могу, и какой у меня тогда кроткий - от неизбежности - голос! (1919)
• Душа у меня - царь, тело - раб. (1919)
• В жизни я безмерно дика, из рук скольжу. (1923)
• Мой сын - Sonntagskind (воскресный ребенок), будет понимать речь зверей и птиц и открывать клады. Я себе его заказала. (1925)
• Две комнаты - крохотные, исчерченные трубами, железная печка, как в России. Все вещи наруже, не ходишь - спотыкаешься, не двигаешься - ударяешься. Посуда, табуретки, тазы, ящики, сплошные острия и углы, вся нечисть быта, яростная. Тетрадям одним нет места. (1925)
• В быту это есть - измена, сам быт - измена: души. Изменять с душой быту - ничего, кажется, другого в жизни не делала. Понимаете, иное деление, чем любовник и муж. (1925)
• А вот мой черновик - вкратце: 8 лет киплю в быту, я тот козел, которого беспрестанно заре- и недорезывают, я сама то варево, которое непрестанно кипит у меня на примусе. Моя жизнь - черновик, перед которым - посмотрел бы! - мои черновики - белейшая скатерть. Презираю себя за то, что по первому зову (1001 в день!) быта (NB! быт - твоя задолженность другим) - срываюсь с тетрадки, и НИКОГДА обратно. (1925)
• Быт, это непреображенная вещественность. Но как же поэт, преображающий все? Нет, не все,- только то, что любит. А любит - не все. Так, дневная суета, например, которую ненавижу, для меня - быт. Для другого - поэзия. И ходьба куда-нибудь на край света (который обожаю!), под дождем (который обожаю!) для меня поэзия. Для другого - быт. Быта самого по себе нет. Он возникает только с нашей ненавистью. Итак, вещественность, которую ненавидишь, - быт. Быт: ненавидимая видимость.(1926)
• Я ненавижу предметы и загромождения ими. Вдруг, среди беседы с другом, которого не видела 10 лет, срывается: «Забыла, вывешено ли полотенце. Солнце. Надо воспользоваться». И совершенно стеклянные глаза. (1926)
• Всё поэту во благо, даже однообразие (монастырь), все кроме перегруженности бытом, забивающим голову и душу. Быт мне мозги отшиб! (193)1
• Смириться? Но во имя чего? Меня все, все считают «поэтичной», «непрактичной», в быту - дурой, душевно же - тираном, а окружающих - жертвами, не видя, что я из чужой грязи не вылезаю, что на коленях (физически, в неизбывной луже стирки и посуды) служу - неизвестно чему! (1934)
• Потому что вовсе не: жить и писать, а жить-писать и: писать - жить. Т. е. все осуществляется и даже живется только в тетради. А в жизни - что? В жизни - хозяйство: уборка, стирка, топка, забота. В жизни - функция и отсутствие. Которое другие наивно принимают за максимальное присутствие, до которого моему так же далёко, как моей разговорной (говорят - блестящей) речи - до моей писаной. Если бы я в жизни присутствовала…- Нет такой жизни, которая бы вынесла мое присутствие. 1936)
• Теперь, подводя итоги, могу сказать: я всю жизнь прожила - в неволе. И, как ни странно - в вольной неволе, ибо никто меня, в конце концов, не заставлял так все принимать всерьез,- это было в моей крови, в немецкой ее части. (1937)
• Милый Л., бытие (в смысле быта, как оно и сказано) не определяет сознания, а сознание - бытие. Л.Толстому, senior’y - нужен только голый стол - для локтей, Л.Толстому junior’y - накрытый стол (бронзой или хрусталем - и полотном - и плюшем) - а бытие (быт) было одно: в чем же дело? в сознании: осознании этого быта. И - скромный пример - мой быт всегда диктовался моим сознанием (на моем языке - душою), поэтому он всюду был и будет - один: т. е. всё на полу, под ногами - кроме книг и тетрадей, которые - в высокой чести. (1938)
• Деньги? - Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их - нет. Есть - естественно, ибо есть естественно (ибо естественно - есть). Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну - и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется? Если взять эту мою последнюю спокойную… радость. Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть деньги. (1941)
Составила: Анастасия Ларина
27.08. 2021. газета "Комерсант"
https://www.kommersant.ru/doc/4948027
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 08 Окт 2022, 20:47 | Сообщение # 8 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Online | К 130-летию со дня рождения
«УЖ СКОЛЬКО ИХ УПАЛО В ЭТУ БЕЗДНУ»
8 октября - значимая дата в истории русской культуры. Именно в этот день на свет появился человек, ставший женским лицом поэзии Серебряного века. Ее слава пленительно неоднозначна. Цветаеву вспоминают не только как автора гениальных поэтических текстов, но и как самобытную фигуру в лит. жизни России начала XX в., обладавшую своевольной, неукротимой, дикой и необузданной натурой.
Прага, 1924.
«Кто создан из камня, кто создан из глины, -
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская».
В 1898 г. в муз. школе Зораф-Плаксиной на публичном рождественском вечере 6-летняя Марина пережила один из важнейших моментов своего детства. Она увидела первую в жизни театральную любовную сцену. Это был эпизод «Евгения Онегина», предопределивший ее собственное понимание любви: «несчастная, невзаимная, невозможная». Чем это было для юной и впечатлительной любительницы Пушкина? «Урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества» - пишет Цветаева о своих впечатлениях в 1937 г. в знаменитом очерке «Мой Пушкин».
И вот 6-летняя Муся, как называли ее домашние, стояла в Мерзляковском пер. и доказывала старшим, что ей, ребенку, не без причины «Татьяна и Онегин» понравились больше понятных, подходящих по возрасту сказок с князьями и лешими, застывая от чужого непонимания и неприкрытого материнского возмущения, но не отступаясь от своего. Наперекор всему и всем. Точно так же упрямо Цветаева спустя годы отстояла идею публикации «Вечернего альбома» - своей первой книги стихов (она вышла в 1910 г. в составе 111 стих.). «Я не знаю женщины талантливее себя. Нужно было бы сказать - человека. Смело могу сказать, что могла писать и писала бы, как Пушкин… В детстве – я была вся честолюбие» - написала Марина в записной книжке 4 мая 1914 г. Так же не отступилась она и от намерения выйти замуж за С.Эфрона (1912 г.) без благословения отца, и даже наоборот, вопреки его сопротивлению. Так же наперекор всем назвала первую дочь Ариадной. С таким же необоримым упрямством доказывала сначала себе, а потом – всему свету, что ее стихи нужны миру, а тот, кто угадал ее любимый камень (генуэзский сердолик) - нужен ей самой, в мужья. И что ответственность, которая ляжет на плечи ее дочери вместе со странным именем, пришедшим откуда-то из древних забытых времен в XX в. арбатских переулков – во благо.
С родителями отношения у Цветаевой складывались непростые: в своей автобиографии она сетует на недостаточность материнской любви. Вместо нее ждали сына Александра, «желанного, предрешенного, почти приказанного», а родилась она, непрошенная. К тому же отец был поглощен работой и многие годы подряд все силы и время тратил на создание «Музея изящных искусств им. Александра III» (нынешнего Пушкинского музея). Пережив свое детище на год с небольшим (музей был открыт 31 мая 1912 г.), Цветаев покинул этот мир, так и не отдав детям предпочтение перед воплотившейся мечтой.
«Главенствующее влияние – матери. Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность). Слитое влияние отца и матери – спартанство», – лаконично подытожила Цветаева семейную иерархию в анкетке 1926 г. Сама Марина, упиваясь неукротимым внутренним своеволием, то и дело вступала в конфликты и с матерью, и с отцом, в семье едва не доходило до драк.
В ранние годы у нее была одна единственная приятельница – Лидия Тамбурер, поверенная сокровенных дум. Она была на 20 лет старше, но и ее Марина не слушала, никогда не принимая на веру чужое мнение. Непокорная и амбициозная, она притягивала тех, кто был готов «участвовать в ее делах». Одним из них оказался М.Волошин, впечатленный «Вечерним альбомом». Он написал о Марине первую большую статью. С Цветаевой его связала нежнейшая и крепчайшая дружба мэтра-наставника и капризной ученицы, продлившаяся до последних дней жизни Волошина. Именно он, поэтический дух жаркого солнечного Коктебеля, в 1911 г. познакомил 18-летнюю Цветаеву с С.Эфроном – ее будущим мужем. С ним, юным романтиком с истинно рыцарским кодексом чести и беспримерной нравственностью, она – литературная душа – «больше не расставалась».
фото С.Эфрона. Середина 1930-х
«В его лице я рыцарству верна,
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -
Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху».
Союз Цветаевой и Эфрона был странным, необдуманным, почти спонтанным, и безоблачное счастье продлилось недолго: лишь «между встречей и началом Первой мировой войны». И все-таки до самого конца они держались друг за друга, не смея пренебречь рыцарской верностью. Что это был за союз? «Наш брак до того не похож на обычный брак, что я совсем не чувствую себя замужем и совсем не переменилась. Только при нем я могу жить так, как живу – совершенно свободная», - писала Цветаева мистику, философу и литератору В.Розанову в 1914 г. А еще в 1923-м в черновых тетрадях: «ранняя встреча с человеком из прекрасных – прекраснейшим, долженствовавшая быть дружбой, а осуществившаяся в браке…»
В 1934 г., в письме А.Тесковой - чешской писательнице, подруге по переписке - Марина была уже более категоричной: «…ранний брак (как у меня) вообще катастрофа, удар на всю жизнь». И, тем не менее, даже разделенные страшным непреодолимым пространством войн, эмиграций и репрессий, они были друг другу «дороже сердца»: верны и вместе. Не бессмысленно утверждение, что именно Эфрон – один среди всех Марининых привязанностей, среди многочисленных горьких и отчаянных «любовий» - был для Цветаевой «точкой опоры», хотя сам он и написал как-то Волошину: «Я одновременно и спасательный круг, и жернов на шее». В 1914 г. Сергей, Марина и их первая дочка Аля переехали в «чердачный дворец» - московский дом в Борисоглебском пер., ставший потом героем многих текстов Цветаевой. Началась Первая мировая война, но Марина вопреки всему отказалась разлюбить Германию, воспевая ее поэтически через все «нельзя» - страстно и пылко:
Ты миру отдана на травлю,
И счёта нет твоим врагам,
Ну, как же я тебя оставлю?
Ну, как же я тебя предам?
И где возьму благоразумье:
«За око - око,кровь - за кровь», -
Германия - моё безумье!
Германия - моя любовь!
рис. С.Эфрона. Середина 1930-х.
И.Эренбург – писатель, публицист, современник и хороший друг Цветаевой – много лет спустя (1956 г.) заметил: «Подобно Блоку, она любила Германию – за Гёте, за музыку, за старые липы». Эфрон начал активно искать свое призвание в литературе, журналистике, актерстве, стремился уехать на фронт, но не мог добиться назначения из-за слабого здоровья. В конце концов, он ушел санитаром. С этих пор жизнь Эфрона – сплошное кочевничество и вынужденное бегство, жизнь Марины – ожидание и неопределенность новых встреч. 1914 г. – предвестие беды. «Невыносимо, неловко мне от моего мизерного братства – но на моем пути столько неразрешимых трудностей. Я знаю прекрасно, что буду бесстрашным офицером, что не буду бояться смерти» - пишет Эфрон сестре в 1915 г
Когда Цветаевой было 25 лет, ее впервые увидел И.Эренбург. Писатель запомнил Марину сумасбродной, парадоксальной и свободолюбивой, гармонично соединяющей в себе несовместимые противоречия образа, живущей вопреки: «Горделивая поступь, высокий лоб, короткие, стриженные в скобку волосы, может, разудалый паренек, может, только барышня-недотрога».
Маринин дом, ее семья – в частности, маленькая 5-летняя Аля, доверчиво читающая одни из самых пронзительных блоковских стихов, шепотом, без предисловий - произвели на него неоднозначное впечатление: с одной стороны Цветаева восхитила Эренбурга, с другой - она и ее мир казались потусторонними, миражными, пугающими и совсем нездешними, недоступными пониманию, чужими: «Войдя в небольшую квартиру, я растерялся: трудно было представить себе большее запустение. Все жили тогда в тревоге, но внешний быт еще сохранялся; а Марина как будто нарочно разорила свою нору. Все было накидано, покрыто пылью, табачным пеплом. Все было неестественным, вымышленным: и квартира, и Аля, и разговоры самой Марины».
От череды серых страшных будней голодной постреволюционной Москвы Цветаеву спрятала в тихом коконе вдохновения новая, нежданная, и оттого столь ценная любовь – любовь к театру. Виновник этого увлечения – юный поэт, драматург и актер, П.Антокольский, ученик вахтанговской Третьей Студии. Именно он ввел ее в круги театральной Москвы, что привнесло в жизнь Марины новые лица, опыт написания сценических ролей, любовь и, главное, небывалый творческий подъем (1918-1919 гг.). О «быте и бытие» тех лет она вспоминала потом летом 1937 г., работая над пронзительно искренней автобиографической «Повестью о Сонечке».
Бережно хранимый, почти иллюзорный мир дореволюционной Москвы, уютных вечеров в каюте «диккенсовского дома из «Лавки древностей» в Борисоглебском, задушевных разговоров с актерами и театральных закулисных вечеров разбился о быт, когда в 1919 г. Аля и Ирина (2-я дочь Цветаевой и Эфрона, родившаяся в 1917 г.) заболели от голода. «Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофеля, остаток от пуда, одолженного соседями – весть запас!» - писала Цветаева. В ноябре она отдала дочерей в Кунцевский детский приют, уповая на получаемую им гуманитарную помощь из Америки. Однако детям не стало лучше. Марина забрала старшую дочь домой в тяжелом состоянии, выходила. Ирина умерла в приюте 3 февраля 1920 г.
«Временами я совсем забываю, радуюсь, что у Али меньше жар, или погоде - и вдруг - Господи, Боже мой! - Я просто еще не верю! - Живу с сжатым горлом, на краю пропасти. - Многое сейчас понимаю: во всем виноват мой авантюризм, легкое отношение к трудностям, наконец, - здоровье, чудовищная моя выносливость. Когда самому легко, не видишь что другому трудно. И - наконец - я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат - у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь - и вот Бог наказал. Другие женщины забывают своих детей из-за балов - любви - нарядов - праздника жизни. Мой праздник жизни - стихи, но я не из-за стихов забыла Ирину - я 2 месяца ничего не писала! И - самый мой ужас! - что я ее не забыла, не забывала, все время терзалась и спрашивала у Али: - «Аля, как ты думаешь?» - И все время собиралась за ней, и все думала: - «Ну, Аля выздоровеет, займусь Ириной!» - А теперь поздно» (из письма Звягинцевой и Ерофееву, февраль 1920 г.).
После долгого неведения Марина наконец получила весть от мужа – рыцарь ее юности жив! В 1922 г. они с Алей уехали к Эфрону в Берлин. Порвалась ниточка, на которой Цветаева так долго балансировала, всем своим существом цепляясь за жизнь в России, ниточка, связывающая ее с искореженной, неузнаваемой, но все равно парадоксально любимой Родиной. Теперь эта связь – на долгие годы – эфемерный призрак в стихах. «… уезжаю за границу, где остаюсь 17 лет, из которых 3,5 г. в Чехии и 14 лет во Франции» (автобиография, 1940 г.)
«По всем своим городам и пригородам (не об оставленной России говорю) Марина прошла инкогнито, твеновским нищим принцем, не узнанная и не признанная ни Берлином, ни Парижем. Если бы она была (а не слыла!) эмигранткой, то как-нибудь авось да небось, притулилась бы на чужбине, среди «своих». Если бы она не была собой! Но собой она была всегда» (Ариадна Эфрон, «Страницы былого»).
«Всяк дом мне чужд,всяк храм мне пуст,
И всё - равно, и всё - едино.
Но если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина…»
Первое время – еще в Чехии, и даже чуточку в Париже – Цветаева печаталась, давала лит. вечера. Потом русская эмиграция потеряла к ней интерес, ее поэтический голос перестали слышать, и она замолчала. На обрыве перед пропастью-отчаянием ее удержал сын, родившийся в 1925 г. Георгий Сергеевич Эфрон, для домашних просто Мур. Он рос таким же своевольным, как когда-то Марина. К старшим – без почета, к матери – без уважения, полон собственного достоинства и уверенности в непревзойденных талантах, пил материнскую любовь до капли, пока Цветаева растила, баловала и оберегала своего, наконец подаренного, маленького рыцаря-Эфрона. В 1937 г. в Россию вернулась повзрослевшая и отдалившаяся от матери, поглощенной Муром, Ариадна, поверившая в светлые идеалы коммунизма. За ней уехал С.Эфрон – уже сотрудник НКВД. Замешанный в политическом убийстве, он вынужден был бежать под чужим именем из Франции в Москву. Цветаева медлила, Сергей жаловался сестре: главная причина задержки в Париже – Марина, с которой «прямо зарез». Пророческий поэтический дар бунтовал, подсказывал: на Родину – по которой волчья тоска сгрызала заживо – нельзя! Тем не менее в 1939 г. вместе с Муром она поехала за Эфроном.
Советский Союз – не цветаевская Россия, а мачеха со скорбным, страшным лицом. Она встретила беглых детей неприветливо. В августе 1939 г. была арестована Ариадна. В октябре 1939 г. — Эфрон. Марина с Муром, узнав об объявлении войны, убежала из дома творчества в Голицыне, куда была устроена по ходатайству Пастернака. В августе 1941 она оказалась в Елабуге, но там ей отказывали даже в месте посудомойки. Цветаева корила себя за ненужность – бытовую, материнскую, поэтическую. Отношения с сыном не ладились, отношения с творчеством были на грани, с собой – давно добрались до печального конца... Елабуга тихо похоронила М.Цветаеву. Ее мятежная, вольнолюбивая, смертельно уставшая душа обрела, наконец, покой. Десятилетия спустя неприметное местечко – маленький елабужский домик, в котором она провела свои последние дни — стало местом паломничества всех неравнодушных к литературе. Е.Евтушенко в 1968 г. вербализовал в поэтических строках скорбь поколения по бессмертной душе буйного творца начала XX в.:
Помнишь, гераневая Елабуга,
ту городскую, что вечность назад
долго курила, курила, как плакала,
твой разъедающий самосад?
Бога просила молитвенно, ранено,
чтобы ей дали белье постирать.
Вы мне позвольте, Марина Ивановна,
там, где вы жили, чуть-чуть постоять.
Бабка открыла калитку зыбучую:
«Пытка под старость — незнамо за что.
Ходют и ходют - ну прямо замучили.
Дом бы продать, да не купит никто.
Бабушка, я вас прошу как о милости, —
только не спрашивайте опять:
«А отчего она самоубилась-то?
Вы ведь ученый. Вам легче понять».
Бабушка, страшно мне в сенцах и комнате.
Мне бы поплакать на вашем плече.
Есть лишь убийства на свете, запомните.
Самоубийств не бывает вообще.
Судьба Цветаевой, как и многих гениальных людей, - трагична. Она ушла из жизни, чувствуя себя недолюбленной и ненужной, возможно, даже бесталанной. Самобытная и своевольная, ни на кого не похожая Марина все же примерила на себя один расхожий сценарий: истинное признание и настоящая любовь читателей - то, чего ей так не хватало при жизни - нагнали ее задолго после смерти. Вот и в этот день бессчетное количество поклонников, как и мы, вспоминают М.Цветаеву и, конечно, ее стихи.
Ксения Подобедова
08.10. 2022. Московская правда
https://mospravda.ru/2022/10/08/589959/
«Я ОБРАЩАЮСЬ С ТРЕБОВАНИЕМ ВЕРЫ И ПРОСЬБОЙ О ЛЮБВИ…»
Серебряный век русской поэзии славен россыпью звучных имён, но даже среди них имя М.Цветаевой стоит особняком. Во многом непонятая и неоценённая при жизни, она стала современницей тем, кто пришёл гораздо позже неё. Но, опередив своё время как поэт, Цветаева в личной – глубоко драматичной и трагичной судьбе – пережила всё, что её время отмерило полной чашей России.
Ее были по-настоящему людьми искусства и культуры. Отец – Иван Владимирович – должен был пойти по церковной линии, но увлёкся древними языками, изучал их и преподавал латынь в Московском университете. Жители Москвы, да и всей России, благодарны ему за создание Музея изящных искусств. Мать – Мария Александровна – была очень творческой личностью, прекрасно играла на фортепиано, великолепно рисовала. Но, увы, её таланты не распространялись на семейную жизнь. Своему мужу она так и не смогла заменить его первую, горячо любимую супругу, умершую при родах. «Их жизни шли рядом, не сливаясь», – напишет Марина о своих родителях.
К двум своим дочерям Мария Александровна тоже была не слишком ласкова. Девочек одевали очень скромно, любые развлечения были под запретом. «Права на просьбу в нашем доме не было», – так позже опишет Марина Ивановна домашнюю атмосферу. Неожиданный и яркий талант старшей дочери, начавшей писать стихи в 6-летнем возрасте, причём сразу на русском, немецком и французском, поначалу удивлял, а потом и пугал родительницу – слишком не по-детски страстным и глубоким было их содержание. Мать даже пыталась бороться с даром дочери: прятала от неё бумагу, читала стихи вслух домашним, анализируя каждое слово и пытаясь убедить их и саму Марину в бездарности. Наконец, отдала её в муз. школу, чему Марина отчаянно сопротивлялась. Но разве можно остановить лавину? Победила судьба.
В 38 лет Мария Александровна умерла от чахотки, жалея перед смертью лишь об одном – что больше не услышит музыку. Ну а Марина в 18 лет на свои собственные деньги издаст первый сборник – «Вечерний альбом». И он сразу привлечёт внимание таких мэтров, как Волошин, Брюсов и Гумилёв. Что-то тогда они увидели и почувствовали в наивных и сырых ещё стихах юного поэта. М. Волошин написал: «Не взрослый стих Марины, иногда неуверенный в себе и ломающийся как детский голос, умеет передать оттенки, недоступные стиху взрослого».
Коктебель, 1911. Фото М.Волошина
Правда, со вторым сборником повторить успех не удалось – Н.Гумилёв, к примеру, беспощадно раскритиковал его как «подделку на стихи». Знакомство с Волошиным и его пристанищем поэтов в Коктебеле, куда стекались представители московской и питерской богемы, привело к любви и браку с С.Эфроном. Про него Марина напишет в стихах: «Такие – в роковые времена – слагают стансы и идут на плаху». Всё оказалось пророчески в точку – и про роковые времена, и про плаху.
Коктебель, 1913.
Её личная жизнь никогда не умещалась в семейные рамки. «Не люблю (не моя стихия) детей, простонародья, пластических искусств, деревенской жизни, семьи», – признавалась Цветаева. По воспоминаниям дочери Ариадны, со своих близких, в том числе детей, она требовала непомерно. К маленькой дочке обращалась в стихах как к мудрой единомышленнице. А когда видела её играющей с детьми, чувствовала «отвращение, чуждость», считала глупой и бездарной – видимо, самое страшное, с точки зрения Цветаевой. Ариадна с раннего детства обращалась к матери на «вы» и «Марина». Но именно во многом благодаря дочери, посвятившей свою жизнь сохранению творческого наследия матери, многие стихи Цветаевой дошли до своих почитателей.
Революцию и Гражданскую войну Марина Цветаева пережила в России, пытаясь как-то выжить в разлуке с мужем, воевавшим в рядах Добровольческой армии. В 1922 г. она вместе с дочерью уезжает к мужу в Прагу. Период эмиграции для неё стал тяжёлым и болезненным. Большинство из созданного ею в те годы осталось неопубликованным – главным образом стихи, которые за границей оказались никому особо не интересными. Позднее литературоведы напишут об усугубившейся в тот период усложнённости её поэтического языка, который оказался практически недоступным для понимания читателя 1920-х годов. На счастье и удачу Марины среди её знакомых оказался человек, не просто понимавший, а говоривший с ней на её зашифрованном поэтическими образами языке. Это был Б.Пастернак, искренне восхищавшийся, любивший и понимавший Марину. Их роман в письмах длился целых 14 лет. И это была самая важная и столь необходимая Марине поддержка, защищающая её от собственной неуместности и несоответствия эмигрантскому аршину.
«Моя неудача в эмиграции в том, что я – не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда. Что скушным и некрасивым нам кажется ваш Париж. Россия моя, Россия! Зачем так ярко горишь?». – писала она.
С.Эфрон, М.Цветаева с сыном Георгием и дочерью Ариадной
Но несмотря на острую тоску по России, Марина долго не соглашалась с мужем, мечтающим вернуться обратно. В эмиграции он выбрал путь сотрудничества с новым советским правительством, участвуя в том числе в ликвидации и похищении некоторых крупных деятелей эмигрантского антисоветского движения. Эта деятельность не помогла Эфрону сохранить свою жизнь в Советской России: в 1939 г. его арестовали вслед за дочерью Ариадной, давшей под пытками показания на отца. Он был расстрелян, дочь выжила после 15 лет лагерей.
Всё это произошло в год возвращения Марины с сыном на родину. Дочь с отцом уехали на пару лет раньше. Марина ехать не хотела, но не могла противостоять горячо любимому сыну, воспитанному отцом советским патриотом. Душевной близости с матерью у него не было, он не понимал её состояния, а её любовь вызывала только раздражение. И Марина тоже это видела, поэтому и написала в предсмертной записке: «Я для него больше ничего не могу и только его гублю». А сыну: «Я тяжело больна, это уже не я. Дальше было бы хуже».
Её муж ещё в эмиграции ощущал и переживал эту её тягу к саморазрушению и так писал об этом в письме к М.Волошину: «Марина рвётся к смерти. Земля давно ушла из-под её ног. Она об этом говорит непрерывно». Да, именно так: земля ушла из-под её ног. И самое поразительное среди этих мистических предчувствий – это верёвка, принесённая Пастернаком Марине, когда она собирала вещи перед эвакуацией из Москвы. «Верёвка такая крепкая, хоть вешайся», - сказал Пастернак. А сама Марина свою судьбу пророчески описала в стихотворении «Реквием» в 1913 г. когда ей был всего 21 год. Впрочем, разве у поэта есть возраст?
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё - как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
-Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем - что мне,
ни в чём не знавшей меры,
Чужие и свои?! -
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
- Послушайте! - Ещё меня любите
За то, что я умру.
Светлана Сметанина
08.10. 2022. журнал "Русский мир"
https://russkiymir.ru/publications/306023/
|
| |
| |
