| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 07 Дек 2015, 12:52 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | Нина Ильинична Дорда
Заслуженная артистка России (1995); родилась 27 августа 1924 г. в Москве; в 13 лет выдержала конкурс на вокальное отделение Центральной музыкальной школы при Московской консерватории; в 1945 г. поступила в оркестр ЦДКЖ под управлением Дмитрия Покрасса; работала в ВГКО в составе агитпоезда, в оркестре ресторана "Москва"; в 1954-1959 годах выступала с эстрадным оркестром под управлением Э.Рознера; в 1960 г. вместе с супругом музыкантом Михаилом Липским создала оркестр, в котором выступала солисткой, одновременно работала в Московском мюзик-холле, с которым много гастролировала по стране и за рубежом (Канада, Мексика, Латинская Америка и др.); навсегда запомнилось слушателям ее исполнение песен "Ландыши", "Мой Вася", "Может быть", "В нашем городе дождь", "Серые глаза" и др.; в 80-х годах певица закончила свои выступления, но записи ее песен продолжают иметь популярность...
«Ландыши, ландыши, светлого мая привет». Эти простенькие ноты вместе с ней напевала уставшая от войны страна. Дорда — последняя из военной эстрады. Певица стала солисткой «Москонцерта» в январе 1945 года, а о Победе узнала за четыре дня до официальной капитуляции Германии во время выступления на ближней даче Сталина. 2-го августа ей 90 лет, эту цифру Нина Ильинична разрешила озвучить. «В моем возрасте кокетничать просто глупо», — убеждена артистка.
- В тринадцать лет я поступила в музыкальную школу при Московской консерватории, помню, меня повели к фониатору. Он посмотрел и воскликнул: «Я только у Веры Давыдовой видел такую гортань.
Первый мой коллектив — оркестр под управлением Покрасса. Это было неудачно. Все оборвал товарищ Жданов в 1947 году своим «знаменитым» постановлением, запрещающим гитары и аккордеоны, и рекомендующим перейти на балалайки и баяны. Так боролись с влиянием «запада».
Мой лирический жанр попадал в разряд немыслимого легкомыслия. Поэтому пришлось уйти в ресторан «Москва» и там петь перед публикой. Больше меня не брали никуда! В ресторане про любовь хоть как-то, но позволяли петь.
Запомнилось, что туда захаживал Василий Сталин.
Вася Сталин приходил не один, а с невысоким мужичком, который на маленькой «саратовской» гармошечке играл какую-то рассыпуху. Тот человек скрашивал его одиночество. Это было заметно. Со мной они не общались, нам было запрещено общаться с публикой. Он запомнился несколько уставшим, потухшим человеком.
Запомнила излом его бровей, какой то особый, сталинский. Светловолосый, без военной формы. Был тих, скромен и уже держался не как сын «отца народов». Перед самим Сталиным у страны был абсолютный трепет, я не исключение. Верили, боготворили и искренне считали, что Сталин не знает, что в стране творится.
Время было адское, помню, какой ужас творился с моим отцом, когда он забыл, где оставил партбилет. И помню его счастье, когда он его нашел. Тяжкие были годы...
Эдди Рознер? Годы, которые я пела в его оркестре, были одними из лучших в моей жизни. Эдди Игнатьевич был добрейший человек. Феноменальный музыкант и потрясающий артист на сцене. Он покорял зал своим артистизмом, а как он обыгрывал свою «золотую трубу» — это был отдельный номер. А знаменитые его поклоны публике, в них была такая благодарность и признательность. Это трудно передать словами. Когда он вышел из лагеря, от прежнего Рознера уже немного осталось. Он был человек с подрезанными крыльями. Хотя юмор у него был роскошный и к тому, лагерному периоду жизни. Он очень смешно произносил слово лесоповал. С многозначительным мягким знаком на конце.
Он все время путал слова «лисий» и «лысый». В пригороде Ленинграда (по-другому я этот город не называю) было местечко «Лисий нос», Рознер вечно путал и называл его «Лысый нос».
В Ленинграде у него был ошеломляющий успех, его коллектив работал там по два-три месяца в Летнем саду. Послевоенному Ленинграду, пережившему ад блокады, хотелось праздника, положительных эмоций, и Рознер со своим оркестром все это давал сполна.
Тогда, если на тетрадном листке написать слово «концерт», то аншлаг уже будет обеспечен. Посмотрите, ведь, начиная с 1914 года и до послевоенного времени, жизнь была очень тяжелая, а тут открылось такое дыхание счастья. Песни легкие, лирические, про любовь! Публике этого так не хватало!..
Помню, заканчивала программу песней «Мой Вася», и на концертах в Тбилиси я пела «Мой Васико...». Грузины рыдали от чувств. Тот период жизни был праздником. Залы просто ломились. Но прошло время, и мне стало тесно, я пела одно и то же. Все шло, как шло. А петь три песни три года подряд поднадоело.
Леонид Осипович Утесов. Знаете, помимо таланта и неповторимой самобытности, актерского шарма и полной непохожести на кого бы то ни было, он еще и был невероятно умным человеком. Одессит в полном смысле этого слова. Вообще одесситы — это отдельные люди. Для меня до сих пор феномен — как Одесса рожала таких личностей? Бабель, Жванецкий, Утесов — это бриллианты чисто одесской огранки.
С Леонидом Осиповичем ужасно поступило наше министерство культуры, отделив его дочь Эдит от коллектива. Она проработала с отцом всю свою жизнь, она там родилась как артистка. Ее сделали хозяйкой другого оркестра. А публика путалась: на афишах было написано Утесов.
Таким глупейшим образом чиновники искореняли семейственность. Хотя в искусстве это всегда называлось преемственностью, а у шахтеров и хлеборобов — были династии. Это ценилось в нормальные времена. И вот в тяжелый период, когда Утесов остался без солистки, он пригласил меня и предложил стать солисткой его коллектива. Я отказалась, по одной простой причине, понимала, что никогда не заменю ему его дочь Эдит. И все сравнения будут не в мою пользу. Места пострадавших занимать неэтично.
Так, как любили Утесова, пожалуй, любили только Лидию Русланову. Все остальные были уже иного масштаба.
Русланова стояла особняком. Была безумная сквернословка. Ох! Как она это умела! Но это не было похабно, а было очень органично. Она мат выговаривала, как дышала. Мат отвратителен, когда он злой и похабный. У нее он был как пересыпушка между слов. Мне кажется, что ее это забавляло. Вот если про кого говорят самородок- то это Русланова. Чистейшей воды самородок. Все исключительно от Господа Бога.
С Клавдией Ивановной мы как-то были на больших гастролях по Сибири, она всегда с собой брала Шурочку, это была ее преданная помощница. Которая одевала ее, чаёк приносила. Для нее был просто необходим близкий, теплый человек. Кстати, на этих гастролях был и Лёва Лещенко, он тогда был невероятной красоты. Просто царевич.
Клавдия Ивановна держалась матроной, и мы к ней так и относились.
Оскар Фельцман? Милейший человек. Хотя в последние годы его жизнь была довольно сложной, его единственный сын уехал жить в Америку, и они почти не общались. Сыновней любви там не было. Его «Ландыши» — это подарок судьбы. В чем успех песенки? Казалось бы, проще не бывает. Но это была песня для всего народа, не было человека, который бы ее не мурлыкал и не знал хотя бы несколько строк. В той песне было, простите, три ноты. Но эти ноты задевали душевные струны людей. Песня пришлась на время сложной жизни, не хватало ландышей.
Я довольна, что эта песня была у меня. Что-то в ней было, какая-то магия тона и музыки, в ее немудрёной драматургии была своя прелесть. «Ландыши» заслужили свое место в эстрадной палитре.
Никита Богословский. Помню, будучи начинающей артисткой, я, набравшись духу, позвонила ему и поинтересовалась, можно ли у него попросить песню в свой репертуар. Он пригласил к себе домой. Звоню, он открывает дверь... в пижаме и больших голубых клипсах. Я остолбенела. А у него совершено непроницаемое лицо. Он был невероятный хохмач, мастер великолепных розыгрышей.
Майя Кристалинская. Большего мужества человека встретить было трудно. Она много лет знала о своем тяжелом недуге, но жила так, как будто ничего и не было. У нее был дивный муж, потрясающий интеллигент, он был всем для нее. Вдруг он умер. Майя после этого сказала: «Скоро и мой черед, без него я жить не могу...»
У Майи была своеобразная манера исполнения, очень индивидуальный выговор, специфический, как-то на особинку. Над ней даже подшучивали по этому поводу. Но эта особинка, видимо, и цепляла зрителей. Случайной любви народа не бывает, а Майю народ любил и любит.
Фурцева — это была дама! Очень интересный штрих: в 1970 году я полгода работала в Японии, пела в советском павильоне, там проходила выставка, посвященная 100-летию со дня рождения Ленина. Как-то Фурцева привезла в Токио Большой театр. И в один из гастрольных дней она посетила павильон Советского Союза. Был накрыт стол, пригласили меня. Я пела «Что ты жадно глядишь на дорогу». Фурцева сидела и плакала. Мне говорят: «Нина, ты родилась второй раз, проси что хочешь!». На следующий день мы поехали с ней на концерт Большого театра, она завела меня за кулисы, познакомила с труппой.
Мне уши прожужжали: попроси, мол, у Фурцевой звание «Заслуженной артистки»! А я себе позволить не могла взять и воспользоваться ее эмоциями! Это звание мне дал Ельцин, через десятилетия. Думаю, что попадаю и в долю процента, которая не воспользовалась таким шансом. Ну, когда целый министр культуры Советского Союза плачет от твоей песни!
Знаете, у меня была даже некая гордость, может вы ее назовете ложной. Все, с кем я стояла на одной профессиональной ступеньке, были народные, а я вообще без звания. Меня это даже забавляло. Мне не могли простить мой успех, который я имела за границей. Помню, на гастролях в Латинской Америке пресса дружно отмечала мою непохожесть на советских певиц. Разве это можно было простить?! Утешала себя тем, что народ меня не забудет... Но по большому счету мне это было не нужно! Если мне нужны пирожные, я пойду и куплю.
Я любила песни, любила их учить, любила их репетировать. Как ни странно...
У меня муж был замечательный пианист, я с ним оттачивала, отшлифовывала каждую строчку, каждую ноту. Он заставил меня быть артисткой! Благодаря ему пение стало главным в моей жизни. Знаете, я не понимаю, когда у артистки сто пар обуви и десять песен в репертуаре. Надо самоутверждаться на сцене — талантом, а не выставляя на всеобщее обозрение свое барахло. Для меня было самым дорогим, когда на гастролях встречающие администраторы говорили, что у них проблемы из-за того, что нельзя достать билеты на мой концерт.
Почему я закрытая? Я не хочу тратить силы на публичность. Прошлый Новый год меня рвали просто на куски, звонили все каналы, звали на «огоньки». Чего только не предлагали, каких слов не говорили. Мне это не нужно. Никто меня не сможет разубедить в том, что я не должна показываться перед камерой. Мне много лет, и я, слава Богу, в здравом уме. И с критикой тоже все хорошо.
Камеру выключать нужно вовремя... Когда вижу на экране заметно постаревших красавиц, то у меня первый вопрос — зачем? Зачем они это делают? И в очередной раз возникает недоуменный вопрос к природе. Почему она так безжалостна к красавицам? Настолько несправедлива, что их порой трудно узнать. Поэтому, зачем мне сегодняшняя популярность? А радовать чьи-то злые языки я не хочу. И сочувствия мне тоже не надо... Все уходит! Все! Это закон природы, его надо принять и смириться.
Философия жизни? Для чего я пришла в эту жизнь? Не задумывалась. Пришла и говорю. У меня не было никаких сверхъестественных задач по покорению эверестов судьбы. Жалею, что во мне нет даже доли тщеславия. Это плохо для публичных людей. Нет и не было никогда жажды появиться в публичном месте, парадокс для артистки, но это так. Было время, когда я заканчивала концерты в Колонном зале. Многие этого не хотели, так как трансляция была только до 11 часов вечера, все хотели быть транслируемыми. А я была страшно рада, что спою без трансляции. Я такой родилась.
Это у меня от отца. Он был скромнейший человек. Папа мой погиб в октябре 1941 года под Ельней. От него успел прийти единственный треугольник. В котором было написано: «Немцев еще не видели, но враг уже рядом. Пришлите теплые носки. Илюша». Больше не было ни строчки. Он пропал без вести в том аду, и мы не получали за него ни копейки пособия. Раз пропал без вести, то мог сдаться в плен. Так считали в военкомате.
От жизни чего хочется? Хорошей погоды хочу, дом есть, все, что необходимо для жизни — есть. Денег много не хочу, у меня их много никогда и не было. За концерт получала 13 рублей и ни на рубль больше.
Если доведется встретиться с Богом, то я могу его только благодарить за интересную судьбу.
Мое долголетие? Здоровья большого не было, все было — и болезни и операции. Если секрет и есть, то он — в хорошем отношении к жизни. Я никогда не кому не завидовала. Ко всем относилась ровно! За всю жизнь ни с кем не поссорилась! Искренне считала, что у меня нет врагов. До тех пор пока мне не показали пачку анонимок, на меня написанных...
Когда не злишься и не завидуешь, то это же прекрасно. Тебя изнутри ничто не точит и не разрушает. Завистников мне жаль. Они ведь страдальцы.
Старость? Красивой женщине стареть страшно. Это очень страшно. К этому отношусь с брезгливостью, и себя сегодняшнюю не люблю. Поэтому все разговоры о том, что долго жить — это благо, для меня сомнительны. Если меня Бог приберет с сочувствием — на ходу и без страданий, то я буду ему бесконечно благодарна. Сама смерть совсем не страшна, у меня было две клинических смерти. Погружаешься в кромешную черноту и все.
Так что просто чернота, и не больно и не страшно. Совсем. Я верю в религию только как мировую мудрость, которая дает возможность уйти от жестокости нашего бытия. Религия дает возможность верить в то, что нас еще ждет что-то хорошее. Потрясающая фраза — блажен кто верует. А я не верую...
13 августа 2014
http://www.obzor.lt/news/n13444.html
|
| |
| |
