| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 20 Окт 2017, 09:22 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 6947
Статус: Offline | ВЕРА ГРАН -ПОЛЬСКАЯ ПИАФ
«Она взяла велосипед, чтобы доехать до разрушенного города. На правый берег Вислы она переправилась по понтонному мосту. В маленькой квартире она оказалась лицом к лицу со Шпильманом.
– Ты не умерла?
Она никогда не забудет этот вопрос.
– Ты не умерла?
Она развела руками.
– Я жива.
– Что ты здесь делаешь?
– Я пришла искать работу.
– Я слышал, что ты сотрудничала с гестапо».
Одно из действующих лиц – Владислав Шпильман, имя которого стало всемирно известным после грандиозного успеха в 2002 году фильма Романа Полански «Пианист».
http://fb.ru/article....-sudboy
В Варшавском гетто он был аккомпаниатором певицы Веры Гран, и это ее появление после ухода немцев так его удивило…
Она выступала в кафе Sztuca. Здесь собирались те, кто в довоенные времена принадлежал к сливкам общества. Многие отказывали себе в еде на день, чтобы посидеть с бокалом горячей воды и послушать Веру Гран. На маленькой сцене, друг против друга, стояли два пианино, она занимала место между ними и начинала петь: о неразделенной любви, о шелесте деревьев в ритме вальса, о золотых бананах на далеком острове, о бравых матросах с корабля «Альбатрос». Зимой аплодисментов не было слышно: помещение не отапливалось, и люди не снимали перчаток…
«Для артиста это было невероятное чувство, – рассказывала Вера. – Ибо для того чтобы они могли забыться и оторвать себя от жестокой реальности гетто, я должна была петь о мимозах и синем небе. “Верю, что где-то далеко в этом мире есть зелень, и трава, и туман над рекой, и лес, и громадное небо”. Посетители требовали, чтобы я пела довоенные песни. Это напоминало им о другой жизни, о мгновениях счастья, о времени, когда они были человеческими существами, а не загнанным зверьем. Они плакали, но эти слезы приносили им облегчение. Они вселяли в них надежду, в жизни, думалось им тогда, есть нечто большее, чем гетто».
Вероника Гринберг стала Верой Гран незадолго до Второй Мировой. Мать перебралась с нею и двумя ее сестрами в Польшу из охваченной гражданской войной России.
«Все, что она привезла с собой, – пишет польская поэтесса Агата Тушиньска в своей книге “Вера Гран: обвиняемая” – это русский акцент, страх погромов и самовар».
В 1931 году – Вере было тогда 15 лет – они жили на Электоральной улице в Варшаве, Ее артистические наклонности были замечены, она стала выступать на публике, и в 1934-м на ее счету были уже две пластинки. В кабаре Paradis она исполняла танго из популярных фильмов. Она пела в платье-декольте и маленькой меховой шляпке, или в платье с обнаженными руками, или в модной шубке с воротником. Ее сравнивали с Марлен Дитрих, с Гретой Гарбо.
«Мое сердце таяло, – вспоминала она, – когда я видела офицеров, при входе в Paradis отдающих мне честь. Уходя, они делали то же самое. Такие хорошенькие мальчики разворачивались в танцевальном па, чтобы пожелать мне доброй ночи». Она соблазняла их своим голосом, словно поднимающимся из бездны печали, говорит Тушиньска. Она лучилась внутренним светом…
Известность, достаток, гастроли. Знаменитый ABC Theatre в Париже подписывает с ней контракт. Она готовится к поездке, улаживает все формальности и берет билет на поезд. На 1 сентября 1939 года. Вместо Парижа – рандеву с войной.
В октябре ей удалось покинуть Варшаву. Ее вывез поклонник, а заодно студент-медик, помогавший лечить ее маму, которого звали Казимеж Езерский. Впоследствии они будут представляться как супруги, хотя брак не заключали. Каким-то образом он договорился насчет работы на советской стороне, за Бугом, поступил врачом в провинциальную больничку. Но она хотела петь. И вот Львов, который она помнила блестящим, стильным городом, с музыкальными ревю, джазом, фокстротом. Теперь на улицах стояли танки, «большевики выглядели, как оборванцы или как если бы их одежда была из театральной кладовой». Но в артистическом клубе ее узнали, с ней подписали договор, цензоры принялись проверять тексты ее песен и сказали, что при пролетарском режиме петь о золотых цепочках нельзя, она отговорилась, что это всего лишь сатира на американскую буржуазию. Ей удалось снять комнату, и она стала писать матери, умоляя ее переехать, но та категорически отказывалась. Неужели возвращаться? «Вера стояла перед дилеммой: серп и молот или свастика».
Мать сообщала: «В гетто открывают кафе и ставят шоу. Продюсеры спрашивают о тебе». В конце марта 1941 года они с Казиком вернулись в Варшаву. Он еще пытался уговорить ее остаться на арийской стороне, Агата Тушиньска пишет: «Вера последовала в гетто за своей семьей. Было ли это единственной причиной? Это было гетто только в самом начале, никто не мог знать, что случится дальше. Все они хотели быть вместе, рядом друг с другом. Она хотела работать. Как каждый из них, как остальные, музыканты, портные, учителя, поэты. Она должна была работать. Ей надо было поддерживать семью. Еще она хотела работать потому, что любила петь. И более того: она не представляла себе жизни без сцены и без публики». Поначалу ей было трудно привыкнуть к желтой звезде на рукаве, она даже забывала слова…
О кафе Sztuca говорили, что его посещают гестаповские прихвостни. Имелись в виду сотрудники служб, отвечавших за порядок в гетто: еврейские чиновники, еврейские полицейские ну и информаторы тоже. Тех из них, кто выжил, после войны судили за коллаборационизм. Что было Вере до того, кто приходил на ее выступления? Но тень подозрения пала и на нее…
Летом следующего года в гетто заговорили о переселении на восток, начались транспорты. Вспоминает Вера Гран: «От истошных воплей холодела кровь – это полицейские волокли за собой все, у чего была голова на плечах. Я увидела, как женщину бьют дубинкой, и мне захотелось кричать самой. Этот ужас был делом рук … пианиста. Я видела его своими глазами. Он пережил войну. Я хочу, чтобы он знал: я его видела». Да, она обвиняла Шпильмана, того самого. Агата Тушиньска замечает только: «Я не обнаружила ничего, что бы подтверждало правдивость этой информации, ни в архивах, в которые у меня был доступ, ни в рассказах очевидцев происходившего». В любом случае было ясно, что дни варшавских евреев сочтены. Казик, живший вне гетто, договорился о побеге Веры – в назначенное время она вышла к нужному месту, подкупленный охранник сделал вид, что смотрит в другую сторону, она сорвала с руки желтую повязку, и все. Она запомнила, как ярко светило солнце в этот день, 2 августа 1942 года.
До освобождения они прожили под Варшавой, он работал в больнице, она выкрасила волосы и стала белоголовой, носила очки, ходила в церковь – короче, делала все, чтобы никто не заподозрил в ней еврейку. За несколько дней до высадки союзников в Нормандии она родила сына, его крестили, через три месяца он умер. Ждать оставалось недолго. В январе 1945-го появились советские войска, а Казик вскоре принес новость: начались передачи Радио Варшавы, и главный там Шпильман. И вот – «она взяла велосипед, чтобы доехать до разрушенного города…»
С декабря 1946 по январь 1949 года гражданский суд Центрального комитета евреев Польши рассматривал дело Веры Гран, обвинявшейся в сотрудничестве с гестапо, около 50 свидетелей, бесконечные допросы, десятки заседаний, в том числе и закрытых. Далее цитируем Агату Тушиньску.
«Кто были ее обвинители и какие доказательства “преступления” Веры были у них? Не оступились ли они сами в процессе “выживания”? Выжить, но какой ценой? У кого есть право судить выживших?
У меня впечатление, что в чьих-то интересах было важно оживлять и поддерживать враждебные чувства по отношению к ней. Это как если бы кто-то хотел скрыть нечто из собственного прошлого и свалить на нее ответственность за собственные прегрешения. Отвлечь внимание от собственных низких поступков в прошлом».
В парижской квартире Веры Тушиньска видела сотни копий судейского вердикта: все обвинения были отвергнуты, она была полностью оправдана. Но к тому времени ее нервы были расшатаны, после гетто она не пела – «я не могла выдавить из себя ни единой ноты, мое горло словно захлопнулось», – Польша казалась ей кладбищем, – мать и сестры тоже погибли, – и она решила уехать из страны. В анкете указала: «В браке не состою». Почему? По собственным словам, ее «душа была задавлена мраком» – как хочешь, так и понимай…
Она приехала в Израиль, молодая, едва за тридцать. Казалось бы, вдохни полной грудью и пой. Но, как выяснилось, грязный слушок не остался за морем, а неотцепляемым шлейфом потянулся за ней. Косые взгляды, недобрые намеки. Она не выдержала, собрала свои документы и пошла в полицию. Так добилась разрешения на работу, потихоньку что-то стало складываться, ее позвали на радио, она наняла агента для организации концертов, дала рекламу в прессу.
30 мая 1951 года состоялся ее первый сольный концерт в тельавивском театре «Охель». Она устроилась петь в кабаре, но уже через несколько дней подвыпившая девица оттуда же вломилась в ее гримерную, обзывая «гестаповской шлюхой»… После этого Вера долго болела и думала. О чем? Только об одном: за то, что ее не убили немцы, ее теперь преследовали евреи.
После Израиля были Франция, Венесуэла – последнюю она покинула после того, как глава местной общины вызвал ее для объяснений относительно ее «гестаповского прошлого». Снова Израиль – на этот раз по приглашению на концерты в Хайфе … и листовки с призывом к их бойкоту по той же причине. Она обрадовалась, когда Яд Вашем обратился к ней с просьбой записать на пленку ее воспоминания о пережитом, но вновь посыпались письма в газеты, угрозы приходить на ее концерты (это уже было в 1971 году) в полосатых одеждах узников концлагерей – и приглашение от Яд Вашема было аннулировано, равно как и намеченные и согласованные на Земле Обетованной гастроли. Она продолжала выступать – во Франции, Польше, Англии, Швеции, США, записывала пластинки. В США ее подавали как «польскую Пиаф». В этом сугубо рекламном сравнении – неосознанная тогда горькая ирония: знаменитая француженка в годы войны была признанной коллаборационисткой.
Агата Тушиньска познакомилась с Верой Гран, когда та уже была в очень почтенном возрасте – в 2003-м ей было 87 лет, до конца оставалось еще четыре года.
Разрушение уже коснулось ее мозга, ею владела мания преследования, и все это отягчало общение и отношения. «Я не писала биографию, – говорит Тушиньска. – Я хотела рассказать ее историю так, чтобы она была пропущена через кого-то, кто – наподобие меня – не жил во время войны, но кто по семейной линии так “никогда и не оставил гетто”. [Тушиньска лишь в 19 лет узнала, что она еврейка, – это был секрет, тщательно скрывавшийся ее матерью, которая пережила немецкую оккупации Польши.] Это не монография об артистических успехах Веры Гран; это мои встречи с ней, это ее собственный расссказ о периоде Холокоста, который я не испытала, но который неизменно присутствует во всех выборах, что я делаю в жизни».
Legendarna Wiera Gran… Послушайте ее песни на, все эти старинные танго, исполняемые глубоким, неповторимым голосом. Мы знаем теперь, что творилось в ее душе, когда она пела.
Лев Рожанский
http://kackad.com/kackad....0%D1%84
|
| |
| |
