| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 04 Янв 2023, 15:34 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline | ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ АРТЕМЬЕВ
(30.11. 1937 - 29.12. 2022)
29 декабря, в Москве после тяжелой болезни ушел из жизни композитор Эдуард Артемьев. Его музыку, без преувеличения, знает вся страна. Даже те, кто никогда не слышал его фамилию, наверняка запомнили великолепные саундтреки из фильмов «Родня», «Раба любви», «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Солярис». Многие бесспорные шедевры советского и российского кинематографа наполняет музыка Артемьева, которого многие называли «русским Морриконе». Но его дарование отнюдь не исчерпывалось кино. В музыке ему было подвластно всё - от академических произведений до эстрадных шлягеров...
Родился в Новосибирске. Его мама, Нина Алексеевна, 1915 г. рождения, и папа, Николай Васильевич, 1905 г. рождения, были москвичами. Но ребенок родился в Сибири, потому что семья находилась там из-за работы отца. Старший Артемьев был химик-технолог. По долгу службы ему часто приходилось переезжать из одного города в другой. В раннем младенческом возрасте с Эдуардом произошел уникальный случай. Первое ощущение себя он запомнил, когда ему было 2 мес.: тогда он сильно заболел и оказался на грани гибели. Врач, который его осмотрел, сказал, что мальчик – не жилец. Отец тогда принял решение срочно ехать в Москву. Удивительно, но в сознании малыша отпечаталась эта поездка на поезде. Он ясно помнит, как долгую дорогу мама вязала крючком салфетку, которая потом лежала дома на комоде, как упал с верхней полки подвыпивший попутчик. В столице ребенка вылечили. Позднее медики объяснили, что подобное раннее прозрение сознания было связано с болезнью.
До 8-летнего возраста Эдуард жил с родителями в разных городах России, куда направляли его отца. Чаще всего это были закрытые территории, где мальчик рос один. У него не было друзей, но Эдик не переживал по такому поводу. Наоборот, одиночество его хорошо воспитало. До 14-ти лет Артемьевы жили в Рязани. Самыми яркими впечатлениями того периода остались поля и заливные луга, цыганские шатры. Каждую весну приезжали цыгане на лошадях и в разноцветных одеждах. Вокруг все говорили Эдику, чтобы он не ходил туда, иначе украдут. Но мама иногда отпускала сына в «ночное». Неизгладимые впечатления на ребенка производили звездное небо, лошади, костры и печеная картошка. Ему было около 4-х лет, когда он сам начал придумывать музыку, тихонько мурлыча себе под нос.
А в 12-летнем возрасте мальчик впервые услышал, как его дядя играл Скрябина. Он тогда стоял за дверью и боялся пошелохнуться. Это было первым серьезным потрясением в биографии Э.Артемьева, которое дало сильный толчок к тому, чтобы заняться сочинением музыки. В 1953 г. Эдуард переехал в Москву под покровительство дяди Н.И. Демьянова – профессора консерватории. В столице с 1953 по 1955 гг. учился в хоровом училище. Именно здесь он написал свои первые муз. произведения, занимаясь на факультативном курсе композиции, который организовал педагог Мераб Парцхаладзе. Затем Эдуард поступил в Московскую консерваторию, в 1960 г. получил диплом об окончании композиторского факультета.
Когда учеба в консерватории близилась к концу, на доске объявлений он увидел, что создатель первого в мире многоголосного синтезатора Е.Мурзин предлагает желающим познакомиться с новым инструментом. Артемьев раньше читал об этом устройстве в журнале «Техника – молодежи».После нескольких встреч Мурзин предложил Эдуарду работу вместе с ним в НИИ в лаборатории по исследованию звука. Выпускник консерватории должен был каждый день заниматься новым инструментом, изучать его, записывать звуки, играть и сочинять. За это ему полагался неплохой по тем временам оклад – 145 руб.
Постепенно увлечение Артемьева электронной музыкой стало приносить плоды. В 1963 г. в муз. оформлении фильма «Мечте навстречу» (про любовь и путешествия в космос) не могли подыскать композитора для космической линии. Нужна была именно электронная музыка, и кто-то посоветовал режиссерам молодого Э.Артемьева. За работу он получил невероятные деньги – 2500 руб. Но, главное – его имя упомянули в титрах, а это была прямая дорога в кино. В середине 1960-х появление синтезатора произвело фурор в муз. мире. Артемьев основал в Советском Союзе эпоху электронной музыки. А его самого как композитора кино открыл режиссер Самсон Самсонов, когда пригласил писать мелодии к фильму «Арена».
В 1967 г. Эдуард познакомился со студентом режиссерского факультета ВГИК Н.Михалковым. Артемьев написал музыку к его курсовой работе «И эти губы, и глаза зеленые…», а через 3 года и к дипломному фильму Михалкова «Спокойный день в конце войны». С той поры они сотрудничали и дружили более полувека. Н.Михалков говорит: «Артемьев – это часть моей жизни. Я никогда не работал с другими композиторами, кроме одной картины «Очи черные». Все остальные мои фильмы напрямую сцеплены с именем и творчеством Эдуарда. Для него музыка – это не просто ноты, он слышит ее в любом окружающем звуке: в шагах, дуновении ветра, пении птиц и даже в скрипе калитки или захлопывании крышки на кастрюле».
В 1970 г. в Москве появилась пластинка с рок-оперой «Иисус Христос – суперзвезда» английского композитора Э.Уэббера. Артемьева эта музыка сразила наповал, настолько в ней все было неожиданно и прекрасно. Под впечатлением композиции ему тогда казалось, что вот-вот на московских улицах он встретит самого Христа. В течение года в творческой биографии Эдуарда был простой, он ничего не писал, потому что на фоне услышанной рок-оперы все свои произведения считал полной ерундой. Потом долго приходил в себя, после чего в корне поменялась стилистика его музыки. Это был самый сильный поворот в жизни композитора, который его раскрепостил. Артемьев нашел для себя что-то важное и в таком направлении остался до сегодняшнего дня. В 1972 г. в гостях у художника М.Ромадина он познакомился с режиссером А.Тарковским.
Когда зашел разговор об электронной музыке, Андрей заинтересовался и сказал, что ему как раз нужен необычный саундтрек для нового фильма. Правда, выдвинул к музыке массу требований. Но долго мучаясь, Артемьеву все-таки удалось написать саундтрек. Режиссер использовал его в фильме «Солярис», так началось их длительное и плодотворное сотрудничество.
Уже к середине 70-х годов Артемьев стал признанным мастером. Без его музыки нельзя представить шедевры отечественного кино: «Зеркало» и «Сталкер» А.Тарковского; все картины Н.Михалкова; большинство фильмов режиссеров Абдрашитова, Самсонова, Шахназарова и Кончаловского. С Андроном Артемьев впервые работал в 1979 г. над фильмом «Сибириада». Потом режиссер уехал в Америку, а спустя 9 лет вдруг неожиданно позвонил и сказал готовить документы для перелета в США. В 1988 г. из Голливуда ему послали приглашение, чтобы писать музыку к фильму Андрона «Гомер и Эдди». На «фабрике грез» Артемьев прижился, он сочинил музыку еще к 9 картинам.
Эдуард Артемьев и Джек Николсон
В Америке он не просто задержался, это место показалось ему идеальным для постоянного проживания – океан, вечное лето, цветы, лимоны, апельсины. Композитор ненавидел морозы, наверное, он не вернулся бы в Россию, если б в 1995 г. Михалков не позвал его писать музыку к фильму «Утомленные солнцем». На сегодняшний день композиции Артемьева звучат более, чем в двухстах картинах отечественных и зарубежных режиссеров. Особенно легко ему далась потрясающая музыка к картине Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Он написал ее сходу, с первого раза. А главным своим трудом он считает оперу «Преступление и наказание», над которой работал более 20 лет.
С будущей супругой Изольдой Артемьев познакомился в консерватории. Они вместе учились. В классе педагога Шапорина у Изольды была определенная роль, она обыгрывала свежие сочинения студентов. Когда дело дошло до произведений Эдуарда, молодые люди стали тесно общаться, потому что Изольда играла его музыку на кафедре, на концертах, была даже запись на радио. Они проводили много времени вдвоем, и так постепенно дружеские чувства переросли в нечто большее. После окончания учебы они поженились. Она работала преподавателем в училище при консерватории им. Чайковского. В 1966 г. супругов родился сын Артемий. В личной жизни композитору пришлось перенести непростой удар судьбы. Его жена с сыном стояли на троллейбусной остановке, и в них на полной скорости въехал автомобиль. Оба выжили чудом, лежали в разных столичных клиниках. Днем композитор разрывался между сыном и супругой, а ночью еще пытался что-то сочинять. К счастью, все закончилось благополучно.
Артемий пошел по родительским стопам, он музыкант и композитор, работает также в жанре электронной музыки. У Эдуарда и Изольды есть двое внуков – Екатерина и Артемий. В быту Эдуард Николаевич был необычен, как и в своей музыке. Ложился спать в 3 час. ночи, но до 4-х еще читал. Чтобы находиться в нужной форме, ему достаточно было 5 часов сна, то есть к 9 утра он уже был на ногах. Такого режима композитор придерживался уже долгие годы. Смерть супруги Эдуард Николаевич пережил в 2019 г Накануне они отметили юбилейную дату в совместной жизни - 55-летие брака, изумрудную свадьбу. Ежегодно на праздник супружеская пара летала на отдых в Китай, но в этот раз Артемьевы остались с семьей сына. Н.Михалков говорит, что не знал в жизни более доброжелательного, независтливого, трогательного и искреннего человека, чем Артемьев. Ни разу он не слышал от него ни одного завистливого или злобного слова. Режиссер с композитором не просто друзья, а почти родственники. Эдуард Николаевич крестил дочь Михалкова – Анну, Никита Сергеевич – крестный внука Артемьева. Секрет своего успеха композитор озвучивал так: «Карьера моя складывается сама собой, я для этого не ударил и палец о палец. Просто плыву по течению жизни, верю в Господа и в счастливый случай».
В начале декабря Артемьев был госпитализирован в одну из московских больниц. было подозрение на ковид, но его сын опроверг эту информацию и сообщил, что отец лег 5 декабря в Кремлевскую больницу, чтобы пройти восстановление и лечение позвоночника. На следующий день анализы выявили у маэстро двустороннее воспаление легких, врачи подозревали ковид и перенаправили его в больницу, специализирующуюся по коронавирусной инфекции. Однако в итоге этот диагноз не подтвердился, и композитора вернули в Кремлевскую больницу на дальнейшее лечение позвоночника, сердца и реабилитацию после воспаления легких. 12 декабря Артемий сообщал, что воспаление легких у отца локализировано, распространения нет, состояние стабильное, но нельзя сказать, чтобы очень хорошее.. Позднее Артемьев-мл. рассказал, что отца перевели в реанимационное отделение из-за осложнений, возникших на фоне лечения от бактериальной пневмонии. 28 декабря, за день до смерти композитора, он сообщил, что тот пробудет в реанимации не менее 10 дней, что отец чувствует себя с переменным успехом: ему то становится лучше, то снова хуже. По его словам, врачи все же наблюдали признаки улучшения, но о выздоровлении говорить было рано...
31 декабря в Москве простились с выдающимся русским композитором. Церемония проходила в Храме Вознесения Господня на Большой Никитской. Его гроб уставили в церкви еще накануне вечером.
  
По православной традиции ночью над ним читали псалтырь, а утром было отпевание. Родные композитора отказались от гражданской панихиды. Э.Н. Артемьева похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с любимой женой Изольдой.
«Глубоко опечален известием о кончине Народного артиста России Э.Н. Артемьева. Выражаю искренние соболезнования в связи с постигшей вас тяжелой утратой», – сказал Первосвятитель в соболезновании родным, близким и коллегам композитора - Еще при жизни композитор стал заслуженным классиком, умело сочетавшим экспериментаторскую смелость и новаторство со следованием лучшим традициям муз. искусства, наделенный от Бога ярким композиторским талантом и тонким чувством прекрасного. Он стал «первопроходцем в целом ряде направлений, а его музыка звучит в известных во всем мире фильмах, на многих значимых гос. и общественных мероприятиях, вдохновляя и пробуждая в сердцах людей стремление к добру и правде".
Предстоятель Церкви сообщил, что молится об упокоении Э.Н. Артемьева.
https://stories-of-success.ru/iskusstvo/eduarda-artemeva
https://www.kp.ru/daily/27491.5/4701402/
https://foma.ru/muzyka-....ll.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 04 Янв 2023, 16:37 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline |
ЭДУАРД АРТЕМЬЕВ. СОВЕРШЕННО СВОБОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Его музыку в России слышал каждый, даже те, кто ни разу не видели фильмов Тарковского, Михалкова и Кончаловского, — в 2014-м она звучала в финале сочинской Олимпиады. В минувшем ноябре композитор отметил 80-летие. Но возраста для него, похоже, не существует, от возраста он свободен. Равно как от любых ограничений творческой мысли, которая продолжает решать абсолютно «нерешаемые» задачи.
- Эдуард Николаевич, мы как-то привыкли думать, что эксперимент в творчестве - удел молодых, в юбилейном возрасте люди обычно превращаются в классиков. А у Вас вдруг выходит рок-опера «Преступление и наказание». Многие до сих пор недоумевают: Достоевский и рок - разве это совместимо?
- «Преступление и наказание» сейчас существует в 2-х вариантах. Один идет у М.Швыдкого в Театре мюзикла. Но Кончаловский, когда пустился в это дело, сказал: «На твою оперу никто не пойдет. Надо сделать рок-вариант». И появилась рок-версия. Но я делал «полистилистик-оперу» - там симфоническая, религиозная, народная музыка, там пляшут под реальные гармошки. Я долго, 20 с лишним лет ее писал, потому что поначалу не мог пробиться к Достоевскому. Просто никак... Начал писать рок-историю, сначала пошло очень хорошо, а потом понял, что это абсолютно не соответствует масштабу этого человека-пророка. Потом решил, что надо делать классическую оперу. Но стало скучно, видимо, я просто этого не могу. И как-то, листая не сценарий, а саму книгу, перечитал, как Раскольников ходит по улицам, уже обуянный своей идеей, а там пляшет какая-то баба с мужиками, шарманщик крутит шарманку, и мне вдруг стало ясно: вот, все же описано, как надо делать. Отсюда я и пошел, и написал довольно быстро.
- А почему именно рок? Ваши сверстники обычно предпочитают джаз.
- Я просто в молодости прозевал джаз. Учился я как академический музыкант, и мне внушили, что это второсортная развлекательная музыка. Джаз для меня закрыт. Я могу восхищаться мастерством отдельных исполнителей, но музыка их меня совершенно не трогает. А рок - это дар, такого звука никогда не было. Даже джаз играют на известных инструментах, просто технология исполнения другая. А здесь - электронные инструменты: гитары, синтезаторы, электрические органы, сама манера пения, поэзия - все другое. И что интересно: среди музыковедов ведь велись разговоры, что «скоро будет новая музыка, нечто необычайное». А она пришла с совершенно иной стороны - рок стал собирать стадионы. Deep Purple, King Crimson, Yes, Питер Габриэл, Genesis, Pink Floyd - никогда не было такой музыки. Откуда она взялась, непонятно. Это совершенно уникальное явление. Кстати, среди этих музыкантов было много поэтов, которые хотели выразиться через музыку.
- А когда Вам захотелось «выразиться через музыку»?
- Где-то после 14 лет, еще в хоровом училище, у меня возникли подозрения, что я могу сочинять, мне это стало интересно. Тогда Свешников (дирижер, хормейстер, организатор Московского хорового училища) пригласил Мераба Парцхаладзде (композитор и педагог) для занятий с юными дарованиями - нас был целый класс. И он подготовил меня к 1-му курсу консерватории. Мне тогда было 17 лет, это очень рано, но меня каким-то чудом взяли. Там началась несколько иная жизнь. Консерваторию я очень тяжело воспринимал. Не знаю почему, какие-то комплексы во мне взыграли. И когда я ее окончил, то с радостью покинул и навсегда забыл. И до сих пор ее как-то избегаю.
- Время Вашей учебы пришлось на совсем еще суровые советские времена, когда все авангардное было под запретом. Как в таких условиях возник Ваш интерес к электронной музыке?
- Это уже судьба. На 5 курсе я увидел записочку: «Кто хочет познакомиться с новыми технологиями, звоните по такому-то телефону в музей Скрябина». И я позвонил. Это был Е.Мурзин, изобретатель первого в мире электронного синтезатора. Я о нем уже знал: в 1957 г., когда я был на 2-м курсе, в журнале «Техника молодежи» было описание этого инструмента с фотографиями и объяснениями. Эта музыка рисовалась и, что совершенно необычно, уже кодировалась. Американцы делали нечто подобное на вычислительных машинах, на перфоленте, там музыка тоже кодировалась, но здесь было наглядное исполнение - что рисуешь, то и слышишь. И меня стремительно захватил этот новый грандиозный мир, к которому я лично до этого не прикасался.
- Откуда вообще приходит музыка? Создается ощущение, что сегодня это уже сплошная технология, одна алгебра и никакой гармонии.
- Все там есть. Да, изучать гармонию с помощью компьютера проще и быстрее. Вот мы привыкли к оркестру. Но в таком виде его создал Бетховен - и получилась новая музыка. Все его симфонии - это колоссальный рывок после Моцарта и Гайдна. Такой мощи никто никогда не знал. Так что технология решает многое.
- А голос? Вы же пишете для голоса.
- Сейчас пишу. Сейчас меня не интересует электроника как таковая.
- Но это же совсем нетехнологичный инструмент.
- Да уж... Но я потом вмешиваюсь и делаю то, что хочу, при помощи тех же программ. И первое, что я убираю, - дыхание: когда слышен вдох, мне это дико не нравится.
- А как же рок-опера? Ее же представляют на сцене, вживую.
- Сцена - это отдельный разговор. Там свои законы. Театр, особенно оперный, замучила рутина. Весь XX в. изощреннейшие, выдающиеся умы и композиторы пытались все решать за счет музыки. Шёнберг (австрийский и американский композитор, педагог, музыковед, дирижер, публицист) придумал целую новую систему, у Берга (австрийский композитор и музыкальный критик) просто гениальные «Лулу» и «Воццек» - из какого-то совершенно другого мира. Но все драматические проблемы он перевел в муз. язык, сцена ему, видимо, была не важна. Как у Вагнера: все стоят на фоне декораций и поют арии по 15 мин. Но опера - это представление, где важны и актерская игра, и пение, и декорации, и обязательно всякие инженерные чудеса. Если вы взялись за театр, надо решать это именно в комплексе. Это сейчас искусство распалось на ручейки, отрицающие друг друга. А некогда был один океан. Вот и рок-музыканты заинтересовались так называемой серьезной, академической музыкой, и, наоборот, тот же А.Шнитке стал использовать бас-гитару, гитару. Потому что это новые инструменты, они дают какие-то новые качественные рывки. Здесь взаимные интересы. А мы - композиторы, поэты, балетмейстеры - все пытаемся решить в узких коридорах своей профессии то, что должно быть вместе.
- Кино в Вашей жизни тоже - судьба? Вы и туда попали случайно?
- Да, совершенно случайно. Я точно плыву по течению, сам не предпринимаю никаких усилий. В юности пробовал - получал все время по голове, потом успокоился. С тех пор плыву по реке судьбы. Так и в кино попал. В Одессе снимался фильм «Мечте навстречу». Музыку предложили написать композитору В.Мурадели, и он пригласил меня делать всякие электронные чудеса - я тогда одним из первых занялся электронной музыкой. И поставил меня в титры, хотя обычно этого не делают: деньги получил - и до свидания. Второй раз я попал на Мосфильм спустя 4 года. В 1966 г. на фильме «Арена», из жизни цирка, был объявлен, как сейчас говорят, кастинг на роль тапера. Я ничего подобного раньше не делал и в цирк не ходил, но когда дают работу… Там уже был композитор, Тер-Татевосян, в то время очень модный и востребованный. Но потом его переманил Ромм - на «Девять дней одного года», и он, конечно, ушел. В советское время договоры вообще не соблюдались: не хочу - все бросил и ушел. Место освободилось, и С.Самсонов, режиссер, решил пригласить меня - я уже почти полгода репетировал с актерами. Он меня послушал, я еще прошел конкурс и остался там навсегда.
- А не стесняло это творческую свободу? Все-таки работа на заказ.
- Дело в том, что я всю жизнь работал по заказу, как П.И. Чайковский, как Бах, как Стравинский - какие могучие сравнения! Это меня приучило к порядку, иначе я бы ничего не написал. Сроки заставляют концентрироваться. Но это не значит, что я ничего не делал в стол. Это меньшая часть моих работ - те, к которым я сейчас возвращаюсь, которые хотел бы закончить: время уже поджимает.
И в кино я работал не только под кадр, но и ставя себе и решая свои, чисто творческие задачи. Иначе просто скучно.
- Насколько я понимаю, Вы имели опыт создания даже канонического церковного песнопения - и тоже на заказ.
- Ну, всего одно сочинение. Один регент попросил меня написать молитву «Свете тихий».
- Но ведь для этого надо освоить канон.
- А я, знаете, кинулся туда как в омут головой.
- Интуитивно?
- Абсолютно. Каноны - очень трудная вещь. В консерватории проходят строгий полифонический стиль, где каноны самые жесткие. Казалось бы, уже ничего нельзя, и все-таки в этих жестких рамках создавали церковную музыку, которая хватает за душу… Вообще музыка - это же волны. Разной частоты, длины. И человек состоит из волн, как и весь космос. И этими волнами мы связаны с вышним...
- А то, что случилось с Вами на Валааме, - тоже волны?
- На Валааме было удивительно, конечно... Наш дом творчества находится под Сортавалой, откуда до Валаама на катере 2 час. В
советские времена мы с семьей приезжали туда каждое лето и обязательно посещали Валаам. Я знал там все маршруты, все было рассчитано - мы шли через весь остров. Там тогда были разруха и запустение. И вот вроде все знаешь, но это ощущение какого-то иного мира, не только таинственного, а такого, который тебя сильно сосредотачивает, было всегда. У Белого скита - сейчас он уже восстановлен - была наша последняя остановка. Расположились передохнуть. С нами был один художник из Армении с семьей. Мы сидели, разговаривали. Потом сопровождающий сказал: «Пора, давайте собираться». И я решил в последний раз обойти храм. Обошел, и мне показалось, что ветер с каким-то звуком. Он стал разрастаться в миллионноголосый хор - по-другому просто не могу сказать. Откуда он шел, неизвестно. Я помню, что меня стало прижимать к земле, а потом я уже как-то совсем потерялся и только боялся, что кончится это странное ощущение. А потом до меня вдруг донеслось: «Что с тобой?» И я просто пригнулся к земле - меня это совершенно подавило. Никогда ничего подобного я не слышал и, наверное, никогда не услышу. Это что-то нечеловеческое, но вместе с тем как будто именно для тебя. И когда мы отплывали с пристани, я еще видел на удаляющихся куполах какие-то отблески. Возможно, это мне уже казалось - были уже совсем сумерки. А ночью этот художник, который сидел рядом со мной, умер. Видимо, это был замечательный человек, потому что его так отпевали Вечные Монахи. А мне досталось это услышать… Такой колоссальный опыт.
- Вы религиозный человек?
- Да, конечно. Правда, я плохой христианин, церковь посещаю редко. Разве когда мы приезжаем на дачу, у нас там церковь совсем рядом. И то надо бы больше...
- А как Вы это осознали? Был какой-то поиск?
- У меня вся семья была религиозная. После войны моим тете и дяде, у которых я жил, было по 40-50 лет. Н.Демьянов, муж тети Маши был профессором консерватории, они просто боялись об этом говорить, чтобы я ничего нигде не брякнул. А бабушка моя спокойно говорила: «Коммунисты такие-сякие, Бога не знают». До 7-го класса я жил на Грузинской ул. Мы с бабушкой спали в одной комнате. Бабушка Дарья была неграмотная. Она могла что-то посчитать, писала какие-то каракули, но грамотностью это считать нельзя. А так всю жизнь трудилась. Я ложился спать, когда бабушка стояла на коленях и молилась, и просыпался - она стояла молилась. И когда я решил выучить молитвы, то вдруг все их вспомнил без труда - это было чудо.
- Для многих творческих людей Московский фестиваль молодежи 1957-го стал знаковым событием. Ваши ровесники рассказывали, что для них это был прорыв и к мировой, и к русской культуре, которая до этого была под запретом. Вам было тогда 20 лет. На Вас он как-то повлиял?
- Я одиночка и очень не люблю общественные мероприятия. Я помню этот фестиваль и весь ажиотаж, но в это время отец у меня работал в Сергиевом Посаде - тогда это был Загорск, - и я сразу туда уехал. Нет, я этого не люблю. Влияния толпы даже просто боюсь.
- Да-да, Вы еще как-то рассказывали, что мечтали быть бухгалтером: сидеть, смотреть в окно и получать зарплату.
- Эта мысль у меня еще осталась. Да, было такое серьезное, но безответственное желание - исполнять что положено, потом собирать манатки и домой. Я помню это ощущение - предавался мечтам, как Манилов: «Хорошо бы...» Идеалист.
- Хорошо, что не вышло.
- Да, могло бы затянуть, действительно, а потом мог бы жалеть. Главная задача - быть независимым. Кстати, и в кино я остался, потому что в советское время все, кто в нем работали, и мы, музыканты, были максимально, насколько это было тогда возможно, независимы - и от Минкультуры, и от Радиокомитета, и от СК. Только от режиссера. Мы решали все проблемы, и, если получалось, шли дальше, дальше. Я был совершенно свободным человеком.
- И при такой внутренней свободе Вы еще все время пытаетесь расширять ее границы? Зачем Вам, музыканту, к примеру, голография?
- Голография достигла совершенно блистательных успехов, ее уже нельзя отличить от реальности. В 2019 г. мы с Михалковым, если я доживу, поставим «Рабу любви» как раз с использованием голографии. Она нужна не ради эффекта, а ради ощущения нереальности реальности - путаницы реального и нереального, когда их трудно различить.
- И Вы собираетесь включиться в эту опасную игру?
- Да, я говорил об этом с Михалковым. Здесь шел спектакль «Пола Негри» в 3D, я был на нем в Театре Российской армии. Это производит серьезное впечатление. Единственное, мне мешают очки, хочется их снять, а снимешь - на сцене ничего нет. Такой вот обман. Но это уже невероятное действо. Михалков тут же навел справки, нашел в Москве институт, который этим занимается, нас пригласил, показал некоторые вещи. Например, «Умирающего лебедя», где танцовщица становится лебедем и улетает. Мы думали, она реальная, оказалось, нет. Пока это только демонстрация тех. возможностей, но на самом деле там уже все открыто: есть чем разбудить фантазию и решить самые нерешаемые проблемы. Когда человек во времена Верди приходил в театр, там волны на море делали машинами, и все в это верили, погружаясь в мир фантазии, понимая, что это нужно. Потом эта детскость утратилась, Верди своей музыкой переключил внимание на то, как человек владеет голосом, какая идет тема, какая мелодия, а все остальное стало лишь подпорками. Я считаю, надо вернуть некую первоначальную основу. Это возможно.
- Но как это сделать?
- Найти в себе ребенка - это, мне кажется, обязательно.
- А к юношескому восприятию возвращаться не надо? Когда, слушая музыку, хочется закрыть глаза - убрать картинку?
- Я понимаю, мне знакомо это ощущение. Я редко хожу в концертные залы, и там я закрываю глаза - все думают, что я сплю... Просто открытия, которые делает ребенок, ничем не отличаются от открытий, которые делают ученые. Для него все - впервые. Это мы уже все открыли, а там идет познание - мир распахивается. Вот что я пытаюсь донести.
- То есть Вы считаете, что человек должен быть вечным первооткрывателем? А как же классика? Тот же Чайковский?
- Прямо сказать, я не поклонник Чайковского: все эти открытые чувства, эмоции - мне это не близко, хотя, конечно, я всегда признавал, что это гениальный человек. И когда Кончаловский пригласил меня на фильм «Щелкунчик и Крысиный король», я сказал: «Не хочу тратиться, у меня уже осталось мало времени. Чайковский все же уже написал». Но он как-то уговорил: «Помоги мне, посмотри, что бы ты хотел взять из его музыки». Тогда я полез в партитуры, погрузился в них и еще раз поразился —-это редчайший мастер владения технологией музыки. Мне стало интересно, но когда я начал делать какие-то попытки, то понял, что там ничего нельзя исправить - только разломать и заново собрать. Сейчас некоторые люди заинтересовались и пытаются снова сделать из мюзикла балет. Получится? Не получится? У меня там СО, рок-группа - я без этого не могу, - певцы. Помню, один поразился: «Эдвард, too much!» Я говорю: «Чайковский - too much».
- А нерешаемые задачи у Вас были?
- Да, конечно. Они и до сих пор не решены. Это связано с традиционной концертной музыкой. В молодые годы я начинал концерт для фортепиано, одну часть написал, думал сделать вторую и так и не сделал. Теперь хочу вернуться. Был концерт для скрипки, мне кажется, сделаны очень хорошие эскизы, но тогда я был технически не готов к этому. Что-то я себе напридумывал, но, когда пытался реализовать, меня это пугало и становилось неинтересно. Конечно, такое случается. Я называю это «охранительными вещами». Я ведь мог бы писать этот концерт для скрипки до конца своей жизни и ничего другого больше не написать: потому что там препятствие за препятствием, преодоление за преодолением. И, возможно, куда-то ушло бы ощущение первоначального, рождение материала. Мне ведь тогда это тоже неожиданно пришло в голову, это был некий ход, который показался колоссальным, - написать концерт для скрипки. Я написал много эскизов. Сейчас я их опять вытащил, но опять чувствую, что как-то еще не очень готов. А может, и вернусь к нему…К моим годам я взялся еще за «Реквием»: написал 3 части - всего их 6, как в классическом реквиеме. И оркестр есть. Но певцы не классические - рок-певцы. Потому что мне нужна не красивая постановка голоса, а энергетика этих людей, которые не боятся того, возможно это или невозможно. Кстати, я еще сочинил для него «Аве Мария», которая не входит в канон реквиема. И ее-то, я думаю, должно петь классическое колоратурное сопрано с большим диапазоном, чтобы улетать в какие-то выси. Не могу судить, как все это получилось, но я очень увлекся этой идеей.
- А воспринять эту улетающую ввысь музыку способен каждый?
- Если Вы проследите за собой, то в голове всегда, кроме мыслей, бесконечно крутятся еще какие-то песенки, неясные мелодии. Но, как сказал один известный человек, мысли как птицы, но не дайте им свить гнездо в своей голове. Он, правда, говорил о дурных мыслях. Я скажу по-другому: если человек обладает даром глубинного внимания к тому, что происходит, он из хаоса может выхватить какие-то 3 ноты, которые потом окажутся огромным сочинением. У человека менее внимательного это все пролетает мимо. То есть сочинительство - это не формирование хаоса, а возможность вытащить из него что-то, что никогда раньше не встречалось. Знаменитый профессор Чоунинг, создатель FM-синтеза, из хаоса колебаний огромного количества частот научился формировать звук, а потом появился синтезатор DX7. Когда я с ним познакомился, то понял, что это очень близко тому, что происходит у нас в голове, где полно всего. Иногда вовлекаешься в это и с интересом смотришь: что там такое лепится? И потом обычно засыпаешь. Уверен, что это происходит у всех, наверняка всем снится музыка. Сколько раз я себе говорил, когда просыпался: что-то такое потрясающее было... Однажды положил рядом карандаш, нотную бумагу, но так ничего и не записал. Просто неуправляемые видения - это один мир, а мир, в котором мы живем, - другой. Они не сходятся в плоскостях
.- Но так ведь и мы можем не сойтись с Вами в плоскостях.
- Можем. Даже среди гениев есть дифференциация. Например, А.Шнитке считал, что Бах - лучший композитор всех времен и народов. А я так совершенно не считаю, в то время еще жил Гендель, которого я люблю больше. Это даже не дело вкуса, а ощущение звукового пространства. Лет 20 назад композитору дали в руки неслыханный инструмент - управление пространством. Теперь он даже может это пространство сочинять. Великий Г.Маллер в своей дирижерской практике позволял себе вносить редакторские поправки в партитуры самого Бетховена, так как обнаружили, что не во всех концертных залах звучание оркестра соответствовало написанному в партитурах. Представляете? Он это чувствовал. А сейчас искусственные ревербераторы и всякие регуляторы звука и пространства позволяют делать просто чудеса. Оказалось, пространство влияет на муз. материал. Оно может расщепить его на тысячи осколков или собрать дискретное муз. произведение в единый гул. То есть все что угодно можно придумать - это такие редчайшие муз. потенции, которые я только-только очень осторожно начинаю пробовать. Куда идет технология, это совершенно невероятно. Поэтому я жду мистерии. Уже много лет я мечтаю это сделать, но раньше не было нужной технологии. А сейчас все возможно! Пока, правда, очень дорого. Но я думаю, кто-то все-таки это сделает. И это уже будет коллективное искусство: там будут композиторы, сценаристы, постановщики, инженеры, которые делают чудеса, эффекты, пространство.
- Почему именно мистерия?
- В Средние века христианские мистерии были очень распространены в европейском театре (сюжет обычно брался библейский). Теперь их уже нет. А вот, например, в Индии «Махабхарату» показывают и сейчас. Я наблюдал, как там она захватывает зрителей. Они ее смотрят - как дети. Это совершенно утрачено у нашего зрителя. Как с информацией: когда ее не хватало, все к ней стремились, а теперь, когда ею все перегружено, все закрылись. И когда приходят в концертный зал, то сидят такие снобы: «Ну, посмотрим, что вы можете». И все рассыпается. А вот если будет поставлена мистерия, а это обязательно будет, - тогда все это вернется, потому что все чувства человека будут подключены. Я думаю, что первые мистерии должны быть или по Библии, или, в России, это могут быть былины - то, что все бы знали, что не надо объяснять, что хоть однажды, но каждый слышал. Представляете, если там будет сцена изгнания Христом торгующих из храма? Но Он же может - фантазирую - оттуда прийти прямо к тебе, говорить лично с тобой. Это же просто невероятная сила! Или, допустим, танцы - вот они были на сцене, закрутились, и ты с ними улетел. Это будет чудо, я это знаю точно. И музыка будет одной из его частей. Только одно требование - чтобы это было сделано на полном вдохновении.
- Но мистерия подразумевает совместное действие. А мы, похоже, идем к тому, что никакого действия будет вообще не нужно - сел, надел на себя некий технологический колпак, перенесся в какой-то иллюзорный мир и сиди там, никто тебе не нужен.
- Я говорю только о худ. приеме, когда творец может действительно создать для публики новый мир - такой, каким он его видит - и пригласить в него. А можно написать всего-навсего один звук и полчаса слушать, что он говорит: жить, умирать, перелетать. Это я себе четко представляю. Есть такой Клаус Шульце (немецкий композитор и музыкант, работающий в жанре электронной музыки). Его музыка чрезвычайно проста, такой минимализм на электронных инструментах, где тембры невероятно отобраны, рафинированны, четко проработаны. Я минимализм не воспринимаю, это закрытая для меня книга. Шульце - один из немногих музыкантов, работающих в жанре электронной музыки, который пробился к душам человеческим. Его музыка очень красива и совершенно отдельное, завораживающее явление. Он потом стал лечить своей музыкой параноиков и достиг больших успехов - давая бесплатные концерты в лечебных заведениях и даже в тюрьмах, пытаясь что-то разбудить в душах заключенных...
- И получалось?
- Не знаю. Раз его приглашали, вероятно, им хотелось это слышать. Безусловно, музыка никого не исправит, на путь истинный не направит, но приоткроет некую тайну, которая всегда была в душе человека, а он о ней даже не знал. Это закон резонанса. Как обыватель я рассуждаю так: музыка —-это, наверное, единственное искусство, которое за счет своей волновой природы может пробить канал ко Всевышнему. Это способ прикоснуться к Божественной истине: музыка - тот инструмент, который может показать ее непосредственно тебе. Когда у нас при звуках музыки ни с того ни с сего появляются слезы или мурашки - это и есть прорыв туда.
Беседовала Марина Борисова
27.12. 2017. журнал "Фома"
https://foma.ru/eduard-artemev-sovershenno-svobodnyiy-chelovek.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 01 Дек 2023, 17:14 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline | К 86-летию со дня рождения
Эдуард Артемьев: последние разговоры
БЕЗ СОЛО-ГИТАРЫ РЕКВИЕМА НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ
В 2022 г. аккурат к своему дню рождения я получил подарок. В Новосибирск прилетел Э.Артемьев, и мы договорились с его сыном Артемием на предмет возможного интервью с выдающимся композитором. Встретились 22 октября небольшой компанией в лобби отеля. Звучала музыка, Эдуард Николаевич говорил тихо, работа над интервью заняла какое-то время, потребовались уточнения. Потом у Артемьева наступили юбилейные дни, и отвлекать его доп. вопросами от торжеств я не решился. А далее всё случилось, как случилось: вскоре после 85-го дня рождения его стало. И вот Первый международный фестиваль композитора на родине мастера в Новосибирске.
Акт первый
– Каковы ваши ощущения от родного города?
– Ну я здесь какую-то силу чувствую. Реально чувствую связь с этим городом.
– Моё поколение воспитывалось на рок-музыке, и вы, наверное, лучше меня знаете, что в 70-е-80-е у нас купить записи музыки этого жанра было возможно только на барахолках. Если что-то всплывало, мы все друг у друга переписывали. Помню, как у нас открылась студия при фотоателье, где на «рёбрах» (рентгеновские снимки) писали звуковые письма, и нам сказали, что там можно «битлаков» записать. Мы скопили 32 коп., пришли в эту студию и сотруднику говорим: «Мы хотим «битлаков». Он говорит: «Каких?» А мы ему говорим: «А что, разные бывают?» «Разные. Ну, послушайте». И включает «Хиппи-хиппи шейк» Swinging Blue Jeans. Вот тогда я понял, что бывает другая музыка…
– Меня рок-музыка сделала таким, каким я сейчас являюсь. Я воспитывался как нормальный академический музыкант, электроника ещё только начиналась. Джаз я вообще пропустил, потому что считал, что не стоит на него тратить своё время. Однажды меня какие-то знакомые затащили на прослушивание – по-моему, это всё-таки был Pink Floyd – меня это заинтересовало впервые. Потом уже пошло Yes, King Crimson, Genesis. Самым большим потрясением стало прослушивание рок-оперы «Иисус Христос – суперстар» Эндрю Уэббера. Я считаю эту оперу самым великим произведением XX в. В музыке такого никогда не было. Она покорила буквально весь мир – христианское, мусульманское, буддийское сообщества. Это невероятное, конечно, событие. И воздействие его было полным. Больше, чем Уэббер сделал для популяризации религии, не сделал никто. Я помню, как уличные ребятки вдруг заинтересовались Библией. Это было нечто поразительное.
– Я, как и всё наше студенческое поколение, очень любил фильмы Тарковского. Когда в первый раз смотрел «Солярис», меня просто потрясла сцена в библиотеке. Плывущие книжные фолианты, столик с подсвечником. И всё это под музыку прелюдии фа минор Баха в потрясающей связке с электроникой. Я тогда начал смотреть, кто же всё это делал, и услышал впервые фамилию Артемьев. Вот тогда я понял: это моя музыка. Всё это только начиналось, Исао Томита появился.
– Томита – просто грандиозный мастер. В то время он аналоговой техникой увлекался. «Жар-птица» Стравинского в его переложении сделана просто феноменально. Даже я не понимаю, как это можно сделать. Его переложение Равеля «Дафнис и Хлоя» тоже виртуозное. Но дело в том, что переложения для электроники классических произведений не были для него главным. Он начинал как композитор-авангардист в эл. музыке. В рассрочку купил себе студию, и надо было расплачиваться. Тогда, просчитав, что на авангарде денег не заработаешь, Томита стал делать эл. обработки популярной классики, окончательно уйдя от авангарда, стал таким мастером-популяризатором.
– Позже появилась берлинская школа с Клаусом Шульце, Брайаном Ино; Вангелис – потрясающий мелодист. В СССР в консерваториях тогда тоже пробовали это делать?
– В моё время ничего не пробовали.
– Вы один начинали?
– Нет, те, кто вырос из популярной музыки, из джаза, всё-таки подхватили это знамя. Хотя русский рок лично для меня как бы не существует. Не знаю почему. Вообще.
– Вы очень много писали музыки для кино в студии. Есть вещи, которые вы делали чисто оркестровые, академические. Что вам ближе?
– Сейчас оркестр. Уже много лет. Но без электроники я себе оркестр уже не представляю. Вообще, сегодня музыка вышла за пределы понимания XIX в., которое ещё долго оставалось в XX. Сейчас музыка, оркестр – это единое муз. тело. Это проявляется повсеместно. Стили перемешались. Главное – то, что исполняется, должно цеплять слушателя. Открытием последнего времени для меня стал Ханс Циммер. То, что делает его оркестр, никто никогда не делал. Фантастический оркестр, глобальный. Нарушение всех традиций. Его оркестр как единое тело, почти без соло.
– А вы можете, слушая запись, сказать, что вот здесь чисто акустический инструмент, а здесь есть доля электроники?
– Сегодня, когда семплерные инструменты достигли колоссального совершенства, это крайне трудно определить.
– То есть этого бояться не надо, это естественный процесс муз. развития?
– Да, это будущее, я так полагаю. Смешение с электроникой ведь ничего ранее придуманного не отменяет. К примеру, гитара: она была особенно популярна в XVII в. в Испании, а теперь это выдающийся биоэлектронный голос. Это мой любимый инструмент. Можно сказать, инструмент моего сердца. Сейчас так мало музыкантов, которые играют на гитаре так, как играть надо! Когда музыкант един с гитарой, когда гитара – это продолжение его тела. Это невероятное совершенство. У меня физиологическое восприятие звука. Без соло-гитары я не представляю ничего, даже Реквием. Я решился на это и очень доволен.
Антракт. Говорит постоянный дирижёр всех проектов Э. Артемьева Сесар Альварес (Испания).
– Вам, европейцу, дирижёру СО, как работалось с Эдуардом Николаевичем? Он ведь широкой аудитории больше известен своей музыкой к фильмам, театральным постановкам. Эта музыка с академизмом мало ассоциируется.
– Я прекрасно помню, когда мы в первый раз встретились. Был концерт его музыки в Томске 14 лет назад. Меня информировали, что есть такой проект. Кстати, этого концерта тогда не было у меня в планах, я должен был куда-то улетать. Я, конечно, тогда уже знал масштаб фигуры Эдуарда Николаевича. С первого момента знакомства с его партитурой мне был виден академизм. Его язык понятен академическому музыканту: структура понятна, форма понятна. Потом, когда я начал репетировать, я сразу понял, что это моя музыка. Мне легко понимать и темп, и смыслы. Мне это оказалось очень близко. Так и получилось, что столько лет мы вместе проработали. Я помню, у меня были какие-то маленькие вопросы, как это всегда бывает… Смена темпа… Появился Эдуард Николаевич на репетиции, я подошёл и спросил: «Маэстро, вот здесь я так вижу, я считаю, что надо подправить, чтобы темп был органичен». И я помню его реакцию: у него была своя партитура, и он в ней исправил то, что я сказал. Мы давно знакомы. И мы не просто работали вместе: мы одна семья. Я крёстный отец его внука Филиппа. Для этого я принял православие. Эдуард Николаевич – поразительная личность! Когда он за короткий срок выучил оперу, где 900 стр., был настолько готов, что я был поражён. Как это возможно вообще?В его музыке есть искренность. Это редко. Очень редко. Есть значительное число великих композиторов, которые всем известны. И всё равно у них этой искренности нет. В этом и есть гениальность. И когда я в первый раз начал первые его мелодии репетировать в Томске, я понял, что это идёт откуда-то изнутри.Искренность – это не просто так.
Акт второй
– Вы работали с тремя выдающимися кинорежиссёрами. Как-то вы сказали, что с молодыми работать не будете.
– Так оно и есть. Хотя вот сейчас с Н.Лебедевым одну картину сделал – «Легенда № 17». Скоро премьера ещё одного нового фильма будет – «Нюрнберг». Это последний фильм, к которому я записал музыку. Вообще, когда я 5 лет назад заявил, что в кино больше не работаю, Николай меня подловил: «Ты мне обещал, что сделаешь со мной ещё одну картину». И всё – пришлось исполнять.
– Н.Михалков, А.Кончаловский и А.Тарковский – это же абсолютно разные режиссёры.
– Абсолютно. Но не было бы этих людей, я и сам, конечно, был бы совершенно другим человеком. Совершенно.
– Так и не было бы их фильмов без вас. И вот недавно у вас в результате этого сотрудничества родилась опера или мюзикл.
– «Раба любви». Это получилось благодаря какой-то настойчивости и фанатичной вере, что я могу это написать. Этот мюзикл. Его должен поставить Михалков году в своём театре. И открыть его хочет этой работой. А мюзикл написан 30 лет назад! Кстати, ко мне обращались муз. театры Свердловска и Новосибирска.
– Возникало ли у вас желание сочинить балет? Были разговоры о балете «Солярис».
– Когда всё происходит на земле, мне этого недостаточно. Надо летать: использовать виртуальные современные возможности, голограммы. Переносить действие в виртуальное пространство, захватить всё пространство сцены. Когда мне предложили написать музыку к балету «Солярис», я прикинул, как это будет решено. Понял, что там нет главного решения проблемы: ощущения пространства. Так и не решился. Мне уже столько лет, что я очень осторожен в выборе тем.
– У вас по разным оценкам до 270-ти саундтреков.
– Я считаю, 200. Просто я много писал для заработка. Многое было сделано для док. кино.
– Сколько времени вы потратили на написание «Полёта на дельтаплане»?
– Полдня, наверное. С оркестровкой вместе.
– Я, честно говоря, сначала даже не думал, что это ваше. Только потом услышал ваш мелодизм.
– Да, когда мы работали с Н.Михалковым над «Роднёй», в фильме должен был быть эпизод в парке. Никита Сергеевич предложил написать музыку для танцплощадки. Я внутренне был очень недоволен, но написал.
– То есть у вас есть часть работы, которую вы делаете профессионально, а есть часть, которую вы делаете с душой?
– Я так не разделяю. Может быть, я трачу много времени на работу по заказу и истрачиваю себя, но просто так я ничего не делаю. Просто не могу делать халтуру. Затягивает работа.
– У вас есть работы, которые вы считаете главными? На которые вы потратили не одно 10-летие?
– Да, таких две: «Преступление и наказание» и Реквием.
– «Преступление и наказание» в 2021 г. поставили в Санкт-Петербурге на «Тинькофф Арене». Вы тогда сказали, что не рассчитывали услышать её в таком виде? А что до этого было?
– Дело в том, что Кончаловский вместе с продюсером А.Вайнштейном пытались поставить её на московской сцене. Но ничего не получалось. Нужны рок-певцы, набор электроники, большой оркестр, хор. Кончаловский позвонил: «Слушай, я не могу ничего пробить. Везде как бы и отказа нет, все рады, но в итоге – уход от проблем». Предложили оставить лишь академическую музыку. Но дело в том, что там нет стиля, там всё разбито на эпизоды. Пока я однажды не пришёл к выводу, что нужно идти от Достоевского. Через Сенную пл. Раскольников шёл к себе, там звучала шарманка, кто-то пел, играл на гармошке, бабы кричали, кто-то плясал. Тут мне всё стало ясно. Вот так прямо – гармошками, натуральными инструментами – надо будет выплёскивать эту жизнь. Тогда всё стало получаться. Кончаловский попрощался с идеей ставить в Москве. Говорит: «Надо всю классику бросить, оставить только рок».
Я сказал: «Ничего не буду делать, делайте сами». Они начали делать. Потом говорит: «Приди посмотри, что мы делаем. А то потом будешь говорить, что тебе не нравится». Я пришёл, послушал. Меня действительно всё это крайне разочаровало: маленький оркестр, там 10 синтезаторов, остальные по одному инструменту. Вот такая история. А в Питере всё было сделано как я хочу, без всяких ограничений. Здесь Вайнштейн пошёл на страшные расходы. Вообще-то,$ 270 тыс. стоила запись.
– Там 200 человек было задействовано?
– Больше трехсот: оркестр, хор на одном пространстве. Оркестр чуть пониже, так что всё это было как одна сцена. Это было здорово.
– Реквием вы считаете на сегодняшний день самым лучшим своим произведением?
– Как-то да. Где-то я рассказывал эту историю. Я ещё учился на 5-м курсе, и в деканате повесили объявление, что студенты только теоретико-композиторского факультета имеют возможность в СК послушать Симфонию псалмов Стравинского. Выдали пропуска. Там и Шостакович был. Меня это сочинение поразило своей мрачной красотой. Какой-то глубинной бездной. Я помню, что вышел оттуда пошатываясь. И ещё латинский текст. Он мне, конечно, не открылся, но фонетика его для меня стала близка. Потому что ни Моцарт, ни Верди до меня не доносили текст. Даже я не пытался понять, о чём речь идёт. Тогда я подумал: надо что-нибудь в этом духе попробовать. И начал работать постепенно, абсолютно без всяких обязательств, для себя, и без всякой надежды потом его исполнить. И так всё сложилось. Была удивительная история с юбилеем В.М. Минина, когда мне позвонила директор его коллектива и сказала, что у Минина серьёзный юбилей и они обращаются к ряду композиторов, чтобы те написали сочинение исключительно для хора а капелла. Я ей рассказал о своей работе, в которой есть рок-музыка. Она мне говорит: «Вы понимаете, о чём вы говорите? Ему 90 лет». Она посчитала это неуместным, на том и расстались. А через 3 дня опять звонит: «Владимир Михайлович согласен». Тогда и поехало. За 10 мес. Реквием просто был готов, поскольку ранее было обдумано и накоплено много материала. Но на этом сложности не закончились. Я там нарушил стандарт. По канону месса обычно заканчивается Agnus Dei. Я решил написать Sanctus Benedictus – «Во славу Господа нашего Иисуса Христа». Всё идёт в прославление Бога, потому что жизнь вечна. Минин сначала сильно сомневался, но потом согласился. Так и пошло, и уже больше вопросов не возникало.
– Как часто Реквием исполняется? Всё-таки заняты оркестр, детский хор, солисты?
– В Новосибирске будет 5-е исполнение. Была премьера в зале Чайковского, потом он исполнялся в «Зарядье», в Ярославле и Белгороде, потом ещё раз в «Зарядье».
– А в Новосибирске он будет исполняться, потому что это ваша родина?
– С Новосибирском у меня были странные отношения. У меня было впечатление, кстати говоря, что меня здесь как-то недолюбливают. Не надеялся, что Новосибирск сам заинтересуется каким-либо сотрудничеством со мной. 15 лет назад мне исполнилось 70 лет. Звонок из Новосибирска, журналистка из какого-то глянца: «Я хотела бы избежать стандартных вопросов». Я ей говорю: «Обо мне ни слова у вас не написано. Вообще. Никогда».
– Не знаю, по-моему, в Новосибирске вас любят все. Те, кто музыку любит, любят.
– У меня было турне по Сибири 14 лет назад – Газпром организовал. И всё, больше не было. Так вот, накануне моего юбилея я предложил связаться с Новосибирском, организовать здесь мои концерты. Сложилось.
– Какая будет ваша следующая монументальная работа?
– Дело в том, что я сейчас оцениваю своё состояние. В планах у меня остался незаконченный концерт для скрипки. И концерт для фортепиано – давнишняя история. Одну часть написал, а вторую никак не соберусь. Есть у меня замысел, но я уже боюсь это начинать – «Степной волк» Гессе. Задумывали вместе с П.Грушко. Он давно в Штатах, но мы начинали с ним в Москве. Он вернулся и привёз сценарий. Я начал работать – всё со стихами, всё замечательно. Меня это захватило. В своё время я уже обращался к Ю. Ряшенцеву с предложением написать либретто к опере по этому роману. Он говорит: «Да нет, эта вещь не театральная. Ты посмотри, сколько занимают рассуждения с Гёте, с Моцартом, отступления вообще о смысле жизни. Как это сделать? Если это кто-то начнёт подстригать, то получится мюзикл».
– У вас же есть опыт с «Преступлением и наказанием».
– Меня самого поразило невероятное мастерство Юрия Евгеньевича. Позвонил А.Кончаловский: «Мы сейчас к тебе приедем с Ряшенцевым и Марком Розовским». Привезли либретто. Я почитал, и первой мыслью было отказаться. Так им и сказал. Не по Сеньке шапка. Все настолько мощно. Они мне предложили рассмотреть это как детективную историю. Я всё равно отказался. Но меня очень заинтересовали стихи Ряшенцева. Я слышу интонацию, всё знакомо. Он, почти не меняя текста Достоевского, находил какие-то внутренние ритмы, рифмы. Просто поразительно! Когда начал заниматься с таким мастером, меня это и сгубило. Я человек советский, а тут Ряшенцев со своим мастерством невероятным. Когда я говорил, что даже не буду это начинать, Ряшенцев сказал: «Просто помоги мне как другу. Помоги мне просто немножко разобраться в этом деле. С чего бы ты начал?»
Народные сцены начали, шарманщину… «Вот, напиши её». Я с ходу её написал и понял, что всё – попал! Дело дошло до Раскольникова: нужна тема Раскольникова. Я сделал синтезатор, Е.Трофимов спел. Он кто? замахал рукой: «Нет, мне нужен шлягер!» Я говорю: «Какой шлягер у Раскольникова?» Внутренний мир героя, всё должно сложиться само собой. Так и шло. Когда мне исполнилось 60 лет, он мне позвонил: «Слушай, с днём рождения, поздравляю. Но это крайний предел: если ты сейчас не бросишь все свои работы, халтуры, особенно в кино, то ты это никогда не напишешь. Начнутся болезни, внуки».
Я это и сам без него понимал. Но тут меня проняло! Дошло глубоко. Я перепугался и стал более разборчивым, от чего-то отказался. Были небольшие скандалы. На два года я полностью закрылся, два года ни с кем не общался. Это меня захватило настолько, что я за два года всё закончил. Но предварительная работа была большая. Материала было много. Всё покатилось невероятно, я написал всю музыку.
– А Никита Сергеевич?
– Михалков обладает другими свойствами: сенсорными. Он умеет рассказать и вложить свою идею тебе в голову. Он это делает очень хорошо, глубоко закладывает. С ним мне легко – хотя он жёсткий, требовательный режиссёр, но мне с ним легко, потому что он так всё это объясняет, что понимаешь: по-другому нельзя.
– К.Шахназаров рассказывал, что у Тарковского вся картина была только у него в голове. Он просто говорил актёрам, куда надо встать, что сказать, что сделать. В итоге получалось нечто невероятное. Он с вами также работал?
– Тарковский вообще о музыке ни слова не говорил, он давал концепции, связи с ассоциациями какими-то. Он в музыке вообще никого не признавал, кроме Баха.
– Очень хочется, чтобы ваша музыка прозвучала на сцене НОВАТа.
– Я бы тоже хотел. Можно сказать, что у меня это мечта жизни.
Беседовал Александр Савин
29.11. 2023. Литературная газета
P.S. В том разговоре Эдуард Николаевич признался, что виделся с В.Кехманом в Петербурге, и они о многом говорили. Я рассказал Владимиру Абрамовичу о встрече с Артемьевым, тот уточнил: «Эдуард Николаевич сам приезжал в Новосибирск?»
А спустя 9 мес. стало известно о том, что в Новосибирске пройдет Первый фестиваль Э.Артемьева. И самым важным событием станет концерт-открытие в Большом зале НОВАТа, на котором прозвучит Реквием «Девять шагов к Преображению» композитора. Эта идея была поддержана В.Кехманом. Теперь мечта композитора на радость всем исполнена. А артемьевская « Сибириада» и приезд в Новосибирск Н.Михалкова стали одной из главных культурных новостей страны.
https://lgz.ru/article/bez-solo-gitary-rekviema-ne-predstavlyayu/
|
| |
| |
