| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 16 Дек 2013, 16:26 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 6950
Статус: Offline | (Материал, выложенный Н.Корначевой, перенесен в православную рубрику)
«БОГ ИДЁТ СКВОЗЬ НАС, КАК ТОК ЧЕРЕЗ ПРОВОД»
Философ Михаил Эпштейн - о религии после атеизма
Когда в обществе воцаряется убеждение, что вокруг всё лишено смысла - экономического, эстетического, этического, то духовное и душевное исподволь набирает силу. И религия как высшее проявление духа становится последним оплотом для далёких от церкви людей. Социологические опросы показывают резкий рост религиозности в России. Но может ли религия, прошедшая долгую полосу гонений и отрицания, возродиться в традиционных формах? Чем опасен поспешный переход от воинствующего атеизма к господствующей роли церкви? Как современная наука доказывает существование Бога? Почему рeлигия взята на вооружение политиками и националистами? Об этом говорим с известным культурологом М.Эпштейном, чья книга «Религия после атеизма. Новые возможности теологии», только что вышедшая в «АСТ-пресс», уже стала предметом горячей полемики.
- По новым данным социологов, в России лишь 13% атеистов. Вам верится?
- Во всяком случае, опрос, проведенный Фондом «Общественное мнение» (ФОМ) летом 2012 г., взял необычайно большую выборку - 57 тыс. респондентов против обычных полутора тысяч. Кстати, это резко понизило численность православных. Раньше считалось, что их 70-80%, а оказалось - 41%, 58,5 млн. 2-я по численности группа, 25%, 36 млн., - верующие без вероисповедания. 6,5% мусульман; 4% экуменистов, т.е. внеконфессиональных христиан, дальше идут доли 1% и меньше: католики, протестанты, буддисты, старообрядцы, язычники. Самая неожиданная и интересная - 2-я группа: в Бога они верят, но к конкретной религии себя не относят. В моей книге это называется «бедная вера».
- Что это значит?
- В конце 1970-х - начале 1980-х гг. всё больше людей уходило от атеизма, но не все присоединялись к определённым религиям. Понятие «бедная вера» сформировалось в 1982 г. по аналогии с «бедным театром» Ежи Гротовского. В этом театре не было ни сцены, ни костюмов, ни масок, ни бутафории - актёры просто жили на пределе своей человечности и вовлекали в процесс зрителей. Они не перевоплощались, а как бы развоплощались. У бедной веры тоже нет ничего, кроме прямого предстояния Богу. Ни храмов, ни обрядов, ни догм, только обращённость к Богу здесь и сейчас, один на один. «Бедный» звучит не пренебрежительно; вообще это слово в религиозном контексте имеет положительную коннотацию. «Блаженны нищие во имя духа». И слово «бедный» этимологически родственно латинскому fides, «верa». Связь такая: «Быть бедным, неимущим - приносить жертву - верить в Бога».
- Вы называете наше общество постатеистическим. Вы верите, что в нём происходит религиозное возрождение?
- Возрождение религиозного сознания началось в 1970-е годы. Не только возрождение, но и массовое зарождение нового, надконфессионального сознания - впервые в российской, а может быть, и всемирной истории. Опыт советского атеизма, беспощадный для всех, выдвинул категорию «верующий», которая поначалу воспринималась как идеологически порочная, а потом стала наполняться собственным положительным смыслом. Не «православный», не «католик», не «мусульманин», а просто верующий.
- Не так ли было ещё у Льва Толстого?
- У Толстого поиск надконфессиональной веры сочетался с резкой критикой конфессий, прежде всего православия, как суеверия, как язычества, как идолопоклонства. Это один тип надконфессиональности. Другой - универсализм Д.Андреева, чья книга «Роза мира» была чрезвычайно популярна в позднесоветские и постсоветские годы. Перспектива объединения всех существующих конфессий в «Розу мира», где все церкви выступают как лепестки «интер-религии». Есть путь к надконфессиональному изнутри конкретной конфессии - путь, скажем, А.Меня. Он в православии пытался подчеркнуть его универсалистские, экуменические аспекты, что вызвало ярость многих его со-верников и, возможно, привело к гибели этого великого исповедника и проповедника Есть, условно говоря, путь мыслителя Г.Померанца: экзистенциальное соприкосновение с разными религиозными традициями и попытка построить надконфессиональное через сопереживание их духовному опыту. «Бедная вера», пожалуй, ближе всего к этому варианту.
- Может быть, бедная религия просто проявляет потребность веры? Для кого-то свята была вера в Пушкина, а для кого-то - в Сталина.
- Естественно, у человека есть потребность веры. Но она часто переходит в своего рода фетишизм. Культовые умонастроения 1970-х - начала 1980-х я постарался представить в книге «Новое сектантство». Там описаны и пушкинианцы, и кровосвятцы, и доброверы, и домовитяне, и пищесвятцы, и прочие представители этой обмирщённой религиозности, переходящей в обрядоверие. «Опредмеченная вера», перенесённая на вещи, идеи или людей, - это суеверие. Борьба веры с суеверием во многом и определяет духовную историю человечества.
- Но и сейчас религия для многих сводится к обрядам по праздникам.
- Это и есть форма идолопоклонства, когда вера в живого Бога подменяется верой в обряд. Критика такого фарисейства, убиения духа буквой, - в Евангелии, а также в Талмуде: «Суббота должна служить вам, а не вы субботе». Главными противниками Иисуса были не атеисты, а фарисеи, считавшие себя праведниками, исполнявшие каждую букву закона. Именно их он и обличал прежде всего. Но фарисейство, увы, возрождается на почве любой религии, в том числе и христианства.
- Истинная вера - именно бедная, внеконфессиональная, а любая конфессия скорее уводит от Бога?
- Нет, это толстовская точка зрения, которая мне совершенно чужда. Внутри каждой конфессии есть глубинное ядро веры, которое никакое фарисейство и обрядоверие не в силах извратить. Можно принадлежать какой-то церкви и в то же время выходить за её пределы, вступать иногда в трагические отношения со своей конфессиональной принадлежностью. Верующий может проходить в своей жизни через разные этапы внутреннего воцерковления и расцерковления. Скажем, православный интеллигент чувствует, что не может перепрыгнуть через своё историческое и культурное наследие; и в то же время ему трудно оставаться в этих конфессиональных стенах, тем более учитывая фундаменталистские устремления церковной иерархии, растущий клерикализм. Возникает противоречие между конфессией и надконфессиональным сознанием, или, в терминах Карла Барта, между религией и верой. Крупнейший теолог XX в. К.Барт писал, что религия, как система доктрин и ритуалов, имеет право на существование только тогда, когда она постоянно отвергает саму себя. Вместо этого она укрепляет свои стены, золотит свои храмы - да и хоромы своих иерархов. Сейчас борьба между верой и религией составляет душевное напряжение очень многих людей.
- Тем более что православие взято на вооружение как средство борьбы со всяким инакомыслием. Что в православии позволяет его таким образом использовать?
- Православие исторически связано с национальным государством. У православных нет такого всемирного, наднационального, надгосударственного центра, как Ватикан. Соотнесённость церковной иерархии с национальной государственностью очень акцентирована. В 1970-е годы были надежды на то, что в постатеистической России из трагической истории гонимой церкви будет извлечён урок. В СССР церковь подчинилась государству лишь под пытками и выстрадала свою веру тысячами новомучеников. Думалось, что в свободной стране уния с государством будет церковью отринута. Не произошло.
- Церковь всё больше стремится к слиянию с государством и даже подчинению его, к проникновению в систему образования, диктату оценок в искусстве.
- Это печально для многих мыслящих верующих. Современная РПЦ в лице своих «религархов» отождествляет себя с правящим режимом. И если он рухнет, это не сможет не отозваться болезненно на судьбе церкви, как произошло и в 1917 г. Рухнула монархия - а вместе с ней и церковь, которая пела ей осанну и служила ей духовной опорой. Но у монархии всё-таки были глубокие, многовековые корни в России, а что побуждает церковь идти на столь тесное сближение с постсоветской автократией и клептократией? Значит, уроки из истории не были извлечены.
- Российская государственность выстроена на христианских ценностях?
- «Государство, выстроенное на христианских ценностях» - это оксюморон. В Евангелии сказано: «Кесарю кесарево, а Богу Богово». Если государство превращается в церковь или церковь в государство - это уже Великий Инквизитор. Понятно, что восточное христианство несёт на себе тяжесть определённых исторических традиций и что в России государство играло другую роль, чем на Западе. Оно имело монополию на всё, в том числе и на церковь. Настоящая секуляризация, т.е. отделение церкви от государства, Богова от кесарева, - так и не состоялась в России.
- Тогда, может, и не предъявлять требования к церкви: быть независимой?
- Еще Белинский в письме Гоголю напоминал, что в Европе многие борцы за свободу - пламенные верующие. Вера и вдохновляет их на противостояние неправедной власти. А в России чем больше религиозного пыла, тем охотнее кадят фимиам государству. То, что религархия, т.е. церковная «вертикаль», не сумела, не захотела занять дистанцию по отношению к государству, - может вызвать исход из РПЦ людей, осознающих неизбежность конца данного политического режима. Трудно не согласиться с А.Кураевым: «Каждый раз наш епископат становится плечом к плечу с чиновниками с большими погонами и толстыми кошельками, не замечая реальной боли маленьких людей! И это становится системой». Церковь отчуждает от себя людей, желающих видеть в ней духовную силу и милосердие, а не угождение властям предержащим.
- Вы верите, что Путин - верующий?
- Вполне допускаю. Возможно, и в Думе есть верующие, и среди начальников-религархов их немало. Но с чем вера может соединяться? По-своему верующим и даже страдающим во благо людей был Великий Инквизитор у Достоевского. Судя по нынешней политике, которая всё больше разжигает в обществе агрессию, натравливает сильных на слабых, поощряет злобу и нетерпимость, - такая вера близка «святобесию». Человек, считая, что борется с бесами, сам впадает в бесовское одержание. Как говорил Г. Померанц, демон - это ангел с пеной, закипающей на губах. Святобесие, святозлобие - хорошо знакомое нам по русской истории явление. Показателен случай с Pussy Riot. Истово верующие, с пеной на губах, ради защиты того, что им представляется священным, - готовы сажать и казнить. Агрессия ищет излияния и находит благовидный предлог именно в святыне. «Почему вы так пламенно выступаете против американцев, европейцев, евреев, кавказцев, католиков, либералов, волонтёров, академиков, оппозиционеров, иностранных спонсоров, сексуальных меньшинств?» - «А мы за Бога!» Так истерически взвинченная вера становится орудием ненависти.
- Как может культ успеха и силы, возникший в стране, уживаться с религией, в которой блаженны нищие и кроткие? Уход в абстрактную веру связан с желанием обойти противоречие?
- Обойти его нетрудно, и оставаясь в церкви, и даже на самом верху иерархии. Официальный представитель патриархата по связям с обществом не раз объяснял, зачем РПЦ нужна роскошь и почему священнослужители имеют право носить дорогие вещи: чтобы «отражать общественный престиж Церкви». Для многих верующих такая установка на обогащение расходится с сущностью христианства. Разочарование в симбиозе церкви и коррумпированной власти может ещё дальше подтолкнуть общество к «бедной вере».
- Вы считаете, что это увеличит число её приверженцев, а не число атеистов?
- Возможно, и число атеистов. Но вы сами сказали, что у души есть потребность веры, и если мы испытываем разочарование в политически конформистских и коммерчески успешных формах поп-религии, то естественно перенести веру на самого Творца, а не отрекаться от неё. Хотя возможна и такая реакция: «Ах, раз вы учители веры, предаёте её и поклоняетесь маммоне, т.е. богатству, тогда и я верить в Бога не буду». Такой ход к безверию возможен, но он мало мотивирован. Для большинства современников вопрос стоит не так: верить или не верить. Вопрос стоит: верить церковно или внецерковно, обрядово или внеобрядово. Эта трещина порой проходит через человеческое сердце как личная драма воцерковления - расцерковления. Есть время собирать и время разбрасывать камни, в том числе камни храмов в своей душе. И история человечества, как и история каждой души, - это не только борьба веры с неверием, но и борьба веры с организованной, порой огосударствленной религией.
- Но в мире ведётся столько войн за утверждение «своей» веры.
- В том-то и дело, что по мере разжигания религиозного фанатизма, ведущего к локальным и глобальным войнам, всё очевиднее становится необходимость движения к надконфессиональному сознанию. Узкий конфессионализм в своих агрессивных проявлениях сам себя разоблачает. Потому и значимость «бедной веры» растёт как путь к межконфессиональному пониманию и единству. В России есть опыт атеизма, то есть равного отрицания всех вер, а значит, и возможность равного их приятия.
- На фоне происходящего в Турции, Египте говорить о том, что люди идут к единой вере, - довольно сложно.
- Политики, националисты всё больше прибегают к религиозным аргументам. Это, по сути, не религия, а религиозная идеология, которая использует религию для решения своих политических задач. Специфика постсекулярного века - поляризация 2-х этих векторов: к столкновению разных религий - и к надконфессиональной вере. Религия приобретает новую значимость и как орудие политической борьбы, и как путь нового духовного объединения мира.
- Почему религия - удобное орудие политической борьбы?
- Мир вошел в эпоху относительного материального благополучия, и разжигать людей классовой враждой - уже не удаётся. Приходится апеллировать к высшим ценностям, поскольку главная движущая сила людей - это дух. Поэтому на вере удобно строить политические схемы, цель которых - завоёвывать мир.
- Религиозные битвы идут даже в школах: кто-то отказывается признавать Дарвина, а кто-то 6-й день творения.
- Современная наука в гораздо большей степени, чем наука XIX в., располагает к вере в сотворение мира и бессмертие души. Согласно антропному принципу в космологии, все физические постоянные во Вселенной, вплоть до миллиардных долей, ровно таковы, чтобы в ней мог возникнуть человек, наблюдатель. В науке возрождается телеологический аргумент: природа обнаруживает такой высокий уровень упорядоченности и целесообразности, который заставляет предположить разумную деятельность Создателя. Еще Эйнштейн восхищался «безграничной разумностью», проявляющейся в деталях картины мира, и называл это восхищение основой религии. Это отличает современную науку от позитивистской науки середины XIX в.
- Слово «разум» - синоним Бога?
- В данном случае - это синоним того разумного порядка, который наука обнаруживает в основании физического мироустройства. Тогда возникает вопрос: «Чей это разум?» Личность - самое сложное, глубокое и творческое из всего, что мы знаем, потому и разумно предположить, что в основании всего лежит не просто закон или формула, а Личность, то разумное и творческое начало, благодаря которому мы не только объекты физического мира, но и субъекты мира психического и нравственного. Где-то в недрах мироздания должен быть источник тех ментальных и духовных состояний, которые мы обнаруживаем в себе. Физические и химические сведения о мозге человека не дают представления о качестве его внутренних переживаний, о том, что значит «любить» или «страдать», а значит, сознание не может быть редуцировано к мозгу, субъективное - к объективному. Об этом - новая книга крупного американского философа Томаса Нагеля «Ум и космос: почему материалистическая неодарвинистская концепция природы почти наверняка является ложной» (2012). Царство Божие нельзя найти вовне, оно внутри нас, и само наличие в нас внутреннего, ментального есть свидетельство о нём. Типический аргумент позитивиста: «Я вижу прохождение электрического тока и могу зафиксировать его приборами. А как зафиксировать Бога или его эманации?» Вслушайтесь, всмотритесь в себя. Любовь, тревога, надежда, сострадание, совесть. Это и есть Его прохождение через нас, не менее достоверное, чем тока через провод.
- А вот знаменитый биолог Ричард Докинз в своей книге «Бог как иллюзия» доказывает отсутствие Творца и определяет религиозные убеждения как иллюзию…
- Это так называемый «новый атеизм», который с 2006 г. поднял бурю полемики в научной и околонаучной среде. Философски он очень наивен и архаичен, утверждая, что наука развеивает религиозный дурман. Такой вульгарный взгляд тоже, конечно, имеет хождение, в том числе среди учёных. Но этому противостоит объективный смысл современной науки. Например, жизнь с точки зрения генетики - это не «способ существования белковых тел», как считал материалист Энгельс, а способ передачи информации, особым образом организованный язык. Причём информация - первопринцип не только живой материи, но и Вселенной в целом. «В начале был бит», - заявляет физик фон Байер в книге «Информация: новый язык науки», явно отсылая к евангельскому «В начале было Слово». О Вселенной как о гигантском компьютере, где каждая частица и атом выполняют работу вычисления, - и недавно вышедшая на русском книга американского ученого-электронщика Сета Ллойда «Программируя Вселенную».
Всё это противостоит пещерному материализму и позволяет говорить об органической связи научного и религиозного мировоззрения. Так было от Пифагора, для которого математика и религия были двумя аспектами миропознания, до физика-богослова Ньютона и Эйнштейна, говорившего, что наука без религии хрома, а религия без науки слепа. Большая наука вдохновляется большой метафизикой, представлением о том, что мы можем не просто описать окружающий мир, но и что-то в нём объяснить. Это объяснение приводит к выводам о разумности того, что познаём. И о родственности высшему разуму нашего разума. Сейчас мы с физиками А.Цвеликом и А.Буровым, работающими в крупных американских лабораториях, создаем проблемную группу «Наука и религия».
- Хотите упрочить взаимопонимание между верой и наукой?
- Именно. И для выработки внутренней позиции у верующих ученых и для артикуляции этой позиции в обществе. Это актуальная, в том числе и для Запада, задача. Там тоже вражда между эволюционистами-дарвинистами и библейскими креационистами достигает такого накала, что, с одной стороны, запрещается изучение Дарвина в некоторых школах, а с другой стороны - учёных, делающих малейшую уступку креационизму, просто изгоняют из университетов. В этой войне надо наконец найти компромисс, вернее, общий горизонт. Речь идет о выработке интегрального миросозерцания, где религиозный и научный подходы будут взаимодействовать. Тейяр де Шарден, великий палеонтолог, антрополог и католик, член иезуитского ордена, разработавший христианскую концепцию ноосферы, - пример такого научно-религиозного дискурса. Или Франк Типлер, крупнейший американский физик, который пишет книги с большим математическим аппаратом, где обосновывает религиозное, эсхатологическое видение мира («Физика бессмертия», «Физика христианства»).
- Какой бы аргумент бытия Бога вы привели?
- У меня в книге есть глава «Научно-технический аргумент бытия Бога». Мы постепенно учимся создавать виртуальные миры, почти неотличимые от «реального» и воздействующие на все органы чувств, - тем больше оснований полагать, что и окружающий нас мир тоже создан. Чем выше наше техническое могущество, наша способность создавать искусственный разум - тем больше мы можем постигать созданность нашего мироздания и нас самих. Развитие науки и техники работает не против, а за ту гипотезу, что мир сотворён. Творец - не предмет естественных наук, а условие нашей внутренней жизни, нашей субъектности - и сам Сверхсубъект. Но и с точки зрения современной науки существование Бога вероятнее, чем с точки зрения как донаучного, так и позитивистского мировоззрения. Как дикарю объяснить, что все волосы на голове человека сочтены? А человек, работающий с компьютером и флешкой, понимает, что в минимуме вещества может заключаться энциклопедия всех знаний; что можно переписать информацию с одного диска на другой, потом выбросить диск, а информацию сохранить. Такому человеку легче поверить в бессмертие души. Век электронных коммуникаций постоянно напоминает нам: материальная форма существования не является единственной. И это не может не сказываться на дальнейшем росте и усложнении религиозного сознания.
Ольга Тимофеева
09.10. 2013. Новая газета
http://www.novayagazeta.ru/arts/60376.html
СВЕТ И КЛИР
Для чего российскому обществу нужна секуляризация?
Как показывают дискуссии, в том числе и вокруг моей книги «Религия после атеизма», у нас часто путают атеизм и секуляризм, хотя между этими понятиями нет не только тождества, но и жёсткой связи. Атеизм - это неверие в Бога, отрицание его существования. Атеизм противоположен теизму, а в широком смысле - религии как таковой. Секуляризм предполагает отделение церкви от государства, утверждение свободы совести и самостоятельной ценности образования, культуры, морали, политики. Секуляризм противоположен фундаментализму и клерикализму. Можно веровать в Бога - и при этом быть секуляристом, т.е. признавать необходимость светского государства, самоценность культуры и науки, не связанных религиозными догмами. Такими христианами-секуляристами были Н.Бердяев, Г.Федотов, С.Аверинцев, Д.Лихачёв, священник А.Мень.
Точно так же можно быть атеистом, неверующим - и при этом секуляристом, т.е. с уважением относиться к религии и церкви и признавать их право на независимость от государства, его политики и идеологии. Такими в России были А.Сахаров, Ю.Лотман, Б. Окуджава. Среди западных атеистов-секуляристов - Бертран Рассел, Курт Воннегут, Френсис Крик, Филип Андерсон, Эдвард Уилсон и др. известные учёные, писатели, мыслители. Такая позиция в западном обществе часто именуется «светским гуманизмом» и предполагает уважение к личности, сочетание социальной и духовной свободы с моральной ответственностью - без апелляции к сверхъестественным источникам жизни и духа. Антисекуляризм, или в широком смысле фундаментализм, также возможен в 2-х вариантах. Религиозный фундаментализм - это исламизм во многих странах Ближнего Востока, это нетерпимость к другим религиям и к светскому образованию, к гражданской и гендерной эмансипации. В России это позиция тех клерикальных кругов, которые выступают за вмешательство церкви в политику, законодательство, культуру, образование.
Пример атеистического фундаментализма, или антисекуляризма, - это политика советского государства, направленная на уничтожение церкви либо полную её зависимость от правящей «материалистической» идеологии. Это борьба за полное искоренение религии, включая разрушение храмов и физическое истребление духовенства. Ленин и Сталин были, конечно, атеистами, но вовсе не секуляристами, поскольку идея разделения светских и духовных властей была им совершенно чужда, они хотели истребить Богово или полностью подчинить его кесареву. Таким образом, можно выделить 4 позиции:
1. Религиозный секуляризм, сочетающий веру в Бога с признанием светских ценностей, независимости государства от церкви: Богу - только Богово, но не кесарево.
2. Атеистический секуляризм, сочетающий неверие в Бога с признанием религиозных ценностей, независимости церкви от государства: кесарю - только кесарево, но не Богово.
3. Религиозный фундаментализм, сочетающий веру в Бога с требованием подчинить государство церкви: Богу - и Богово, и кесарево.
4. Атеистический фундаментализм, сочетающий неверие в Бога с требованием подчинить церковь государству: кесарю - и кесарево, и Богово.
В истории России наибольшее воплощение получили оба варианта фундаментализма, тогда как попытки секуляризации неизменно терпели крах, хотя её старались запустить и Пётр I, и Февральская революция 1917 г., и горбачёвская перестройка. Однако государство от церкви так и не отделилось: секулярная зона взаимного уважения и независимости светской и духовной власти так и не образовалась. Поэтому первые 2 позиции заслуживают особого признания и укрепления в российском гражданском обществе. Верующие и неверующие могут найти единство в поддержании светского характера государства, которое ничего не навязывает церкви, но и само не становится её политическим инструментом. Если в Европе Нового времени общество постепенно становилось всё более светским, причём не под давлением чужой цивилизации, значит, внутри самой христианской религии есть место для секулярного. Это явствует из самого Евангелия - например, из представления о том, что не человек для субботы, а суббота для человека. Само христианство в ходе Ренессанса и Реформации допускает некоторую свободу от господствующей религии, свободу веры или неверия.
К сожалению, те, кто выступает за отделение церкви от государства, редко отдают себе отчёт в религиозных истоках собственного секуляризма. Секулярность родилась на почве религии, причём именно христианской, поскольку в ней Бог становится человеком. А значит, всё естественное и человеческое достойно признания как самостоятельная ценность. Познание и творчество, наука и искусство должны развиваться на собственной основе, подчиняясь законам истины и красоты, а не церковным догматам. Секуляризация возникла в христианской Европе именно как форма углубления религиозных прав и свобод человека, поэтому она не стремится полностью вытеснить религию из жизни общества. Секулярность должна быть нейтральной по отношению к религиозному, иначе она приобретёт антирелигиозный, а значит, и антисекулярный, саморазрушительный характер. Но и церковь, которая стремится подчинить себе общественную и культурную жизнь, солидаризируется с авторитарными режимами, поддерживает силовые институции в государстве, — подрывает свои основания и прокладывает дорогу антицерковному фундаментализму.
Как известно, Россия не испытала Ренессанса и Реформации и примкнула к движению европейской секуляризации на позднем её этапе, только в эпоху Просвещения, в XVIII в. Причём во многом это происходило подражательно, как усвоение внешних форм западной культуры, но не её глубинного христианского ядра, которое проявлялось даже в рационализме и вольнодумстве. Стоит прислушаться к мысли В. Белинского из его письма Гоголю (1847): «Смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, больше сын Христа, плоть от плоти его и кость от костей его, нежели все Ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные». Не будем превозносить Вольтера над всеми патриархами и архиереями, но очевидно, что падение феодально-монархических режимов, борьба против классового и гендерного неравенства, утверждение прав личности и свободы совести — это вклад секуляризации в историю христианской веры. Эта органическая связь христианства и гуманизма, христианства и индивидуализма, Божеского и человеческого, запечатлённая в европейской культуре Нового времени, - осталась во многом чуждой российской цивилизации.
Итак, секуляризация зарождается не сама по себе, как некое «надлежащее» состояние человечества, а лишь в ходе долгого религиозного развития и только на почве определённых вероисповеданий. Отсюда такие сложности становления светского общества в мусульманских странах и на христианском Востоке, где человеческое в Богочеловеке воспринимается с трудом, подчиняется «надчеловеческому», которое, в свою очередь, отождествляется с бесчеловечным. Отсюда и новейшая тенденция к сближению православия с исламом на основе фундаменталистских установок, ограничивающих политические и религиозные свободы, сдерживающих развитие гражданского общества, тяготеющих к обрядоверию и ксенофобии… Возникло даже понятие «правосламие», подчеркивающее общность этих 2-х религиозных формаций в их противостоянии «секулярному Западу». По этой логике, у православия больше общего с исламом, чем с католичеством или протестантизмом. Что же общего? Антилиберализм, противостояние светской цивилизации с её «индивидуализмом» и «рационализмом», стремление церковных иерархов взять под контроль образование и духовную жизнь общества, активно вмешиваться в дела государства, срастаясь с политической, законодательной, военной иерархией и строя свою религархию, в перспективе перерастающую в теократию. Очевидно, что такая правосламная идеология пользуется спросом и имеет свои геополитические, «евразийские» цели.
Вспоминается «Перелётный кабак» Г.К. Честертона:
«Пэмп: …он говорил, что пришло время слить христианство и ислам воедино.
- И назвать хрислам, - угрюмо сказал Дэлрой».
Однако «хрислам» вряд ли подходит для обозначения евразийской утопии, поскольку её идеологи агрессивно противопоставляют восточное православие западному христианству. Получается именно «правосламие» как оплот ортодоксально-мусульманского фундаментализма против христианского гуманизма и либерализма. При этом теряется главное, что отличает христианство от ислама: человеческая личность Христа, нераздельно слитая в нём с божественной природой. Но если даже такая религия, как ислам, при всех своих фундаменталистских тенденциях, способна к секуляризации (как свидетельствует, в частности, опыт Турции), то можно ли надеяться и на совместимость православия и секулярности? На возникновение православного гуманизма? Словосочетание редкое, но явление это прослеживается в церковной жизни православия ХХ в. Оно освящено именами митрополита Антония Сурожского, архимандрита Софрония (Сахарова), протопресвитера Александра Шмемана, священника А.Меня, филолога и теолога С. Аверинцева… Хочется надеяться, что секуляризация в России осуществится встречными усилиями верующих и неверующих, синергетикой обновлённой церкви и созревающего гражданского общества.
Михаил Эпштейн
10.02. 2014. Новая газета
http://www.novayagazeta.ru/arts/62186.html
|
| |
| |
