| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 23 Июл 2020, 22:15 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7146
Статус: Offline | РОМАН О РОМАНСЕ. ПОСЛЕСЛОВИЕ
Интервью после концерта
- Олег Евгеньевич, каждый концерт чем-то отличается. Каким получился этот? - Этот получился литературным. Среди досадных неприятностей нашего времени вдруг выпадают и какие-то счастливые моменты. Вот не было раньше возможности провести концерт в памятнике русского модерна под витражом Леонтия Бенуа в двухстах метрах от «Бродячей собаки», а онлайн формат её предоставил. Когда оказываешься в этом зале и понимаешь, что здесь бывали Ахматова, Гумилев, Блок, Бальмонт, Вертинский, Сабинин – да вообще почти все герои Серебряного века – и что слушали они практически то же, что мы исполняем сейчас, это производит особое впечатление и задает тон концерту. Тут поневоле задумаешься: ведь сколько было популярных жанров в то время, например, «рваный жанр» или мелодекламация, но они его не пережили, а городской романс, неустанно объявляемый то контрреволюционным, то несозвучным эпохе, то низким, то мещанским, прорывает громаду лет и до сих пор остается любимым.
За что любят? Вообще-то ответа на этот вопрос нет. Любят не за какие-то особенные качества. Любят любимых и просто так. Но если переформулировать этот вопрос и спросить: а почему любят так долго и так преданно, ответ, может быть, найдется.
- Об этом еще Глюк написал: "Простота, правда и естественность - вот три великих принципа прекрасного во всех произведениях искусства». И романс построен именно на них..
- Это так. Но давайте подумаем еще вот о чем: романс не только красив и в музыке, и в текстах, не только возвышен, но и глубочайшим образом укоренен в культуре Серебряного века – это ее часть, порождение и продолжение. Обратившись к творчеству больших поэтов Серебряного века можно увидеть, как причудливо переплетаются их стихи и слова самых «простых» романсов и городских песен. Вот к примеру – «разлука, ты, разлука» - казалось бы – совсем незатейливая песня. Но вот и Бальмонт ставит строчки оттуда эпиграфом к своим стихам и продолжает:
Разлука! След чужого корабля!
Порыв волны - к другой волне, несхожей.
Да, я бродяга, топчущий поля...
И Гумилев пишет:
А песню вырвет мука,
Так старая она:
- «Разлука ты, разлука,
Чужая сторона!»
А эти поэты очень несхожи.
- Что уж говорить о Блоке – весь жестокий романс в строке: «опустись занавеска линялая на больные герани мои» …
- Ну это слишком грустно. Тогда уж «мой поезд летит, как цыганская песня». А про герани есть у Агнивцева: про домик, где под окнами – скамеечка
,А на окнах – канареечка
И – герань!
Мы можем долго приводить примеры, но лучше дать слово поэту. Георгий Иванов превосходно резюмировал:
Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это чёрная музыка Блока
На сияющий падает снег.
- Давайте тогда и Случевского вспомним:
«Пара гнедых» или «Ночи безумные»
- Яркие песни полночных часов,
- Песни такие ж, как мы, неразумные,
С трепетом, с дрожью больных голосов!Ч
то-то в вас есть бесконечно хорошее...
В вас отлетевшее счастье поет...
Словно весна подойдет под порошею,
В сердце - истома, в душе - ледоход!-
- Романс «Ночи безумные» Льву Николаевичу очень нравился… И эти пересечения романса с «высокой» академической культурой постоянные и, в общем- то, для культуры, как для живого организма, нормальные. Даже Федор Михайлович, который, как известно, романсов не любил и то (поиронизировав в своих книгах и над Глинкой, и над Кукольником) написал потом тонко и умно о том, что же нужно при их исполнении. «Нужна…непременно – правда, непременно настоящее, полное вдохновение, настоящая страсть или полное поэтическое ее усвоение». И дальше Федор Михайлович вторит Глюку, говоря, что при исполнении романса «правда и простодушие спасали все».
Если мы думаем, что словами романса изъяснялись только гимназисты и телеграфисты, то вот фрагмент письма Лики Мизиновой Чехову. Вот такими словами она говорит о своих чувствах:
«Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загубя,
– Знаю одно: что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы
– Всё для тебя!»
А ведь это слова романса Чайковского на стихи Апухтина. И мы видим, что Апухтин стал создателем не только академических, но и городских романсов и даже такой совсем уж дворовой песни, как «Васильки». Потому что культура едина и ее нельзя разделить на отделы и подотделы.
- Кажется, что в то время романсы писали все: от репортера и друга Алексея Саврасова Ивана Кондратьева, до великого князя Константина Романова, от караима Якова Пригожего до барона Врангеля (не «черного»), романсы сочиняли блестящие поэты, студенты, чиновники и даже цензоры.
- Но романс - часть не только культуры, но и литературы Серебряного века, и это видно по его авторам. Вот на этом концерте у нас была премьера романса «Ветка сирени» в новой симфонической аранжировке. Автор этих стихов – Михаил Гальперин – либреттист и переводчик, сотрудничал с Немировичем-Данченко, переводил Лопе де Вегу и Мольера. Александр Кусиков, создатель «Бубенцов» – известный поэт-имажинист, автор нескольких поэтических сборников. Афанасий Фет («Сияла ночь») или Иван Тургенев («Утро туманное») в представлении не нуждаются. Но в этом концерте мне хотелось отдать дань памяти Владимиру Сабинину - певцу, сделавшему любимым и даже прославленным романс «Гори, гори, моя звезда» .Я рассказывал о нем на своей странице в Facebook, но поскольку не все слушатели туда заходят, позволю себе немного повториться.
Русский романс начинается с того, что «звезда с звездою говорит…».
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Потом будет еще звезда - у Аполлона Григорьева:
Вон там звезда одна горит
Так ярко и мучительно,
Лучами сердце шевелит,
Дразня его язвительно, - перлом русской лирики назвал это стихотворение Александр Блок .И символист Анненский тоже написал про звезду:«…одной Звезды я повторяю имя…».
Можно сказать, что «звезда» - один из ключевых для романса образов и символов. И романс Петра Булахова и Василия Чуевского был до Сабинина просто одним из многих хороших романсов, написанных в великой традиции. Хорошим, но не очень популярным. Что же изменил Сабинин? Он несколько изменил мелодию и чуть поменял слова.
Было:
Звезда надежды благодатная
Звезда любви волшебных дней,
Ты будешь вечно незакатная
В душе тоскующей моей!
Стало:
Звезда любви, звезда волшебная,
Звезда прошедших лучших дней,
Ты будешь вечно незабвенная
В душе измученной моей.
(Чуть позже появился вариант «ты будешь вечно неизменная».)
На первый взгляд изменилось немного, но слова Чуевского были практически молитвенными. В середине девятнадцатого века каждый понимал, что такое незакатная звезда.Сабинин снизил этот молитвенный пафос, упростил текст, но при этом и приблизил его к слушателям, людям, которые моложе Чуевского почти на три поколения, перевёл романс на их язык. На язык Серебряного века. Звезда Чуевского стала звездой Александра Блока и Николая Гумилева. И романс сразу стал не просто популярным: он стал любимым. Его издавали на пластинках, переписывали в тетрадки, присылали в письмах с фронта (как присылали в письмах с Великой Отечественной «Жди меня»). Видимо, Сабинин гениально понял, что тогда было нужно людям.
Конец 1914 – весна 1915 года были для русской армии и для русского общества катастрофическими. А фирмы грамзаписи и журналисты бодро тиражировали бодрые песни о победах. Масштаб разворачивавшейся трагедии почувствовали немногие: Блок, Гумилев, Ахматова…
А вблизи - всё пусто и немо,
В смертном сне - враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя, - напишет Блок. Ахматова подхватит:
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
И сабининская «Звезда» стала и заклинанием, и утешением и безыскусной и нецерковной, но все же молитвой простого человека о близких и о Родине и осталась таковой, даже когда молиться запретили, а имя автора оказалось в списке нежелательных к упоминанию. И вот это слово «НЕИЗМЕННАЯ», та, которой не изменишь, даже если душа измучена, стало ключевым в романсе.
Но есть еще одна вещь: романс - это личность исполнителя. Даже сейчас, больше чем через 100 лет личность Владимира Сабинина отчетливо проявляется в старой граммофонной записи. Это голос человека, который месил грязь на галицийских кровавых полях. Это голос мужчины и воина, для которого его звезда останется незабвенной и неизменной несмотря ни на что. Народ пел романс на стихи поручика Лермонтова, даже не зная имени автора музыки. Народ полюбил поручика Сабинина и пел его романс, забыв его имя и считая авторами Гумилева или Колчака. Просто так мифы не создаются. Они в чем-то правдивее фактов. Коллеги на воспоминания о Владимире Александровиче не расщедрились, хотя Лемешев и Козловский упоминают, что видели знаменитого Сабинина, а оперный дирижер Н.Н. Боголюбов, который работал с певцом в Свердловском, а потом в Бакинском оперном театре, вспоминает о нем, как об очень своеобразном, талантливом человеке. И это практически всё. При этом он спел множество оперных партий, был Ленским, Германом, Хозе, Калафом. В старых домейерхольдовских постановках «Пиковой дамы» Герман был черным гусаром…
-…И в тридцатом году в МАЛЕГОТЕ партию Германа – черного гусара – пел черный гусар.
Как было бы заманчиво порассуждать о психологии творчества, о том, насколько важен и как преломляется в творчестве личный опыт, каким виделся Герман знаменитым исполнителям этой партии: бывшему морскому офицеру Фигнеру, бывшему кантору Медведеву и участнику великого отступления в Галиции, поручику полка черных гусар Сабинину. Как творчески репрезентует игру в фараон человек, который реально играл со смертью. Что приносит в оперную партию артист, который сам пишет музыку, пусть и более скромного уровня и является создателем всенародно любимого романса. Ведь объективности ради надо сказать, что "Гори, гори, моя звезда" слышали в разы больше людей, чем ариозо Германа.
Но у нас нет этого материала. Есть только отрывочные воспоминания о его последнем выходе на сцену в этой партии 12 мая 1930 года. По одним сведениям Владимир Сабинин застрелился в финале «Пиковой дамы», по другим - принял яд. Сведений об этом мало, есть несколько публикаций, упоминания в воспоминаниях Н.Н. Боголюбова и Н.Л. Вельтер, короткий некролог без объяснения причин смерти. Скорее всего, все документы были у его сестры, тоже певицы, следы которой теряются после 1936 года. Видимо, что-то может проясниться, если затребовать дело, если оно, конечно, сохранилось…Но вот такая судьба: не читка, а полная гибель всерьез…
- Да. И очень хотелось вспомнить этого замечательного русского артиста. Но этот концерт - еще и повод поговорить о том, что искусство не делится на правильное (высокое) и неправильное (низкое). Либо искусство, либо нет. Как осетрина – второй свежести не бывает.
- И в нашу беседу вторгается Михаил Афанасьевич…
- Как он по-хозяйски вошел в наш концерт с романсом «Белой акации гроздья душистые» из фильма «Дни Турбиных», и концерт сам получился похожим на «Белую гвардию».
- Ну великие могут. Вот Антон Павлович, например, превратил программу «Вертинский» в Капелле в рассказ о том, что «музыка играет так весело, так радостно, что кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!».
- А тут появился Булгаков - драматург, свидетель и летописец. «Белая гвардия», «Бег», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита», «Кабала святош» (которую сейчас неплохо бы перечитывать). Взгляд Булгакова иной, он не был участником дореволюционной культурной жизни – учился, потом служил врачом в провинции, а вот послереволюционную описал. Его взгляд на нее внимательный, иногда ироничный, иногда сочувствующий, но всегда талантливый.
- Но он видел посетителей «Бродячей собаки», тех, кто бывал в гранд-отеле «Европа» в 1913, потом, после 1917 года. Он был знаком с Мандельштамом, дружил с Ахматовой, о его отношениях с Маяковским написаны тома.
- И он смотрел на них иначе… А еще он знал и других персонажей того времени. К примеру, прототипом Жоржа Бенгальского нередко называют Георгия Раздольского – модного конферансье, но во многом это и Дмитрий Богемский – знакомый Булгакова и человек, «вычистивший» Сабинина из Всероскомдрама. До Всероскомдарма товарищ Богемский служил в Драмсоюзе, который описал все имущество поэта Константина Подревского, автора первого варианта слов романса «Дорогой длинною», за не вовремя поданную декларацию о доходах. И тот сошел с ума. Литературоведы часто пишут, что прототип Ивана Бездомного, попавшего в скорбный дом, – Демьян Бедный, а вот мне кажется, что Булгаков к своему персонажу добрее и описывая его вспомнил еще и бедного Подревского. Во всяком случае он знал Богемского и эту историю и голову Бенгальскому оторвал.
С Раздольским, который ничего такого не делал, Михаил Афанасьевич вряд ли поступил бы подобным образом. А Ликоспастов из «Театрального романа»? Во времена «Бродячей собаки» его прототип - Юрий Слезкин - был автором скандального романа, который современники читали «давясь и краснея». А в Москве времен «Театрального романа» это – почтенный пожилой литератор, который причитает, узнав о постановке пьесы Максудова: «Бьешься... бьешься как рыба об лед... Обидно!» …
- Насколько же Булгаков человек театра. Одна фраза: «Опять побледнел Ликоспастов и тоскливо глянул в сияющее небо» - и актеру уже все ясно...
- А взгляд Булгакова - взгляд человека театра - Театра, который мы пытаемся создать на наших концертах. И в «Городском романсе» романс из «Дней Турбиных» - родной. Вообще Булгаков очень избирательно относился к музыке. Романсы, да и песенки типа «Здравствуйте, дачники» у него поет Николка – самый чистый душой персонаж.
- Юнкера в «Днях Турбиных» еще поют «И когда по белой лестнице поведут нас в синий край…» Причем в один из самых страшных моментов.
- Получается, что один из самых трагических эпизодов пьесы озвучен Пушкиным («Буря мглою небо кроет») и чуть измененными словами Вертинского. Опера же для Булгакова – символ устойчивости мира. В отличие от других жанров. Например, литераторы с членскими билетами пляшут в ресторане Массолита фокстрот «Аллилуйя» и это превращается в апокалиптическое зрелище.
- И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно...
- А еще Михаил Афанасьевич из хорового пения любил только церковное, а вот любителей попеть хором другие песни отправил в клинику доктора Стравинского. Одинокий голос человека – как в романсе – был ему дороже. И с Вертинским он был знаком. И ту «Разлуку», с которой мы начали интервью, в «Беге» вспоминал...
- И написал чудесный рассказ «Псалом», в котором цитирует печальную песенку Вертинского:
Вот в субботу куплю собаку,
Буду петь по ночам псалом,
Закажу себе туфли к фраку…
Ничего. Как-нибудь проживем.
- Ничего, как-нибудь проживем!!!!! Похоже, Михаил Афанасьевич нам благоволит.Так что наш концерт получился еще и том, что рукописи не горят, имена возвращаются, а русский романс – это недопетая песня Серебряного века. Если же вновь вернуться к стихам, концерт о том, что:
Это музыка миру прощает
То, что жизнь никогда не простит,
Это музыка путь освещает,Г
де погибшее счастье летит.
А 29 июля нас ждет арбатского романса знакомое шитье – концерт из песен Булата Окуджавы.
Фото: Виталий Татаринович
Интервью подготовлено пресс-службой артиста.
https://pogudin.ru/news....aco9cD0
|
| |
| |
