| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 28 Дек 2012, 22:34 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 6947
Статус: Offline | МИХАИЛ РАДЮКЕВИЧ: «Я люблю Петербург - он меня настраивает на лирический лад»
фото - Анастасии
- Миша, мы давно знаем вас, как замечательных, талантливых музыкантов, и, конечно, для вас не секрет, насколько вы любимы публикой. Мы следим за вашими концертами и очень радуемся вашим успехам и достижениям. Но вот что странно: о вас мы практически не знаем ничего, кроме пары страниц ваших биографий. А ведь артист, по большей части, раскрывается, становится более близок своему слушателю как раз тогда, когда он делится своим мироощущением, своими взглядами на те или иные проблемы, которые также волнуют и людей, которые пришли на его концерт. И вот поэтому сегодня я хочу задать тебе несколько вопросов, как раз из этой вот области. Вот скажи – а почему именно гитара?
- Собственно, это получилось случайно. Моя мама в детстве занималась на скрипке, но война помешала ей окончить школу, хотя она и проучилась несколько лет, хорошо играла, и у нее явно был талант и способности. Но пришлось бросить учебу и уехать в эвакуацию. Так сложилось, что она получила другую профессию, потому что на скрипке надо играть постоянно и с детства. Но любовь к музыке осталась, и она хотела, чтобы все ее дети играли. Нас трое, и мы все – брат и сестра – занимались музыкой. Я – средний. Брат занимался на фортепьяно, а я – то ли у меня такие друзья были, более хулиганистые, мне казалось, что если я буду ходить с папочкой в музыкальную школу, то меня будут обзывать девчонкой. И я даже не соглашался: в то время мне было лет 10-11. И, в конце концов:
– Ну, на фортепьяно ты не хочешь, а может быть, на гитаре?
А тогда, в моем детстве, во дворах всегда что-то играли, пели песни, и я уже на гитаре играл даже какие-то аккорды и поэтому я согласился. Таким образом, я пошел в музыкальную школу. Проучившись там полтора года, поступил в музыкальное училище, хотя там конкурс был достаточно большой. Вот так мне повезло, потому что потом встретились хорошие педагоги, хорошие друзья, которые меня поддерживали и помогали.
- У тебя ведь очень серьезное образование.
- Да, но это было все постепенно: самое главное – это начало. У меня мой первый, главный педагог, который преподавал у нас в училище, – Ковалевская Ядвига Ричардовна, ей сейчас 84 года. Она одна из основателей гитарной школы в Ленинграде. Училась еще у Петра Ивановича Исакова, который учил дочерей царя: за ним приезжали в карете. Играл и на семиструнной и на шестиструнной гитаре. Она училась у него еще до войны.
С профессиональным гитарным образованием у нас всегда были проблемы, особенно и до, и после войны. Во времена советской власти – вот до какого-то момента – в музыкальных учебных заведениях не было хороших педагогов по классу гитары, не было репертуара. Гитара была обвинена как мещанский, космополитический инструмент.
- Легкий жанр…
- Да, вот именно так. Недостойный пролетариата инструмент. И все это, конечно, очень помешало естественному развитию этого инструмента. Гитару присоединили к народным инструментам – это, конечно, может быть, и хорошо, но, с другой стороны – она самодостаточный и самобытный инструмент, который был вынужден испытать на себе все нюансы народных образовательных процессов. Такое же положение существует и до сих пор, хотя за границей, в консерваториях, давно существуют отдельные кафедры гитар. Ну, мы уже так углубились в историю…
Учился я долго: мне нравился инструмент и очень хотелось играть на нем. Я чувствовал, что это мой инструмент: я много занимался с хорошими педагогами.
- А как произошла ваша первая встреча с Олегом?
- Тоже случайно.
- Как я сейчас понимаю, ничего не бывает случайно…
- Ну, почему? Вся наша жизнь – это, как цепь случайностей. А если честно – меня всегда интересовала не только сольная гитара, а гитара как аккомпанирующий инструмент голосу или другим инструментам: флейте, скрипке – ну, много ансамблевой и дуэтной музыки. Это всегда интересно играть. И однажды Тамара Сморякова, певица, которая преподавала в театральном институте, тогда еще в Ленинграде, – предложила нам вместе исполнить одну программу: песни Джона Дауленда и плюс современная музыка американских композиторов, именно для голоса и гитары.
- Какой это был год?
- Наверное, девяностый. Я только что закончил Гнесинский институт и как раз стал работать солистом.
- А Олег закончил театральный?
- Да. И вот мы с ней сделали эту программу: она преподавала в театральном институте, и у них с Олегом был общий концертмейстер. Олег искал тогда гитариста, кто бы мог ему саккомпанировать романсы, потому что ему предложили запись пластинки, которая вышла под названием «Звезда любви». Это был девяностый год, и мы, даже не выступая с ним, играли романсы. Мы встретились, начали репетировать, обсуждать репертуар, аранжировать романсы – в общем, прислушиваться друг к другу. И за два месяца, или даже меньше, осенью 91 года, на фирме «Мелодия» записали пластинку: тогда еще выходили последние виниловые пластинки. Это еще была аналоговая запись, не цифровая.
Вот так мы познакомились, и вот эта пластинка была нашим первым опытом: до этого я никогда не был связан с романсами. А потом Олег уехал в Швецию: у него была какая-то своя жизнь и поэтому долгое время мы с ним вместе больше не выступали. Потом опять встретились, и он предложил мне дальнейшее сотрудничество. Вот с тех пор мы и работаем вместе.
- В своем последнем интервью, которое скоро будет опубликовано в журнале «Деловая столица», Олег очень тепло отозвался о своих музыкантах. Как сказал недавно Юрий Решетников (ты с ним уже знаком): «Вообще, в том плане, что касается Олега Погудина, я могу просто двадцать пять раз сказать «браво!» Это, как раз та ситуация, когда интересный человек притягивает к себе интересных людей. Я не знаю, как они нашли друг друга, но они стоят друг друга».
- Ну, мы все встретились как бы случайно, но в результате получается, что это совсем не случайность. Вот все, что сейчас осталось, – это не случайно.
- Вот этот сумасшедший гастрольный график – как вы его выдерживаете?
- (улыбается) Ну, стараемся…
- Вы практически живете в поездах…
- Ну, во-первых, у нас хорошая компания: мы все друзья, и мы рады друг друга видеть – в том числе(смеется),и в поезде.
- Но ведь жизнь на колесах очень нелегкая?
- Ну, не знаю: бывает, что тяжело, а так, в принципе, это уже становится таким образом жизни: когда долго никуда не едешь, то этого тоже уже не хватает. Мы, как моряки…
- Миша, а вот несколько слов о ваших дальнейших планах. Мы давно уже ждем диск с записями песен Петра Лещенко…
- Эти вопросы надо, конечно, адресовать Олегу: у него в планах очень многое. Ну, конечно, надо все бросить и засесть в студию. Конечно, хочется и Шварца, и Лещенко: мы очень надеемся, что все это выйдет. Мы и сами чувствуем, что настал момент, когда уже надо писать. Я хочу записать свой диск, и с Лешей мы вместе запишемся. Просто на все не хватает ни сил, ни времени. Чтоб сыграть концерт – это надо собраться… выплеск, да? А вот чтобы записаться – это надо вот какое-то такое, очень спокойное состояние, когда никуда не надо спешить. А приезжаешь домой – и на тебя наваливается куча забот. А летом хочется отдохнуть. Но вот, может быть, будут какие-то моменты… И Олегу надо собраться со свежими силами. И все надо отрепетировать. На самом деле, планов у нас очень много, и мы надеемся, что все они постепенно осуществятся.
- Пару лет назад, на одном из твоих концертов на Якиманке, ты очень интересно говорил о своем отношении к современному развитию школьного образования, о воспитании подрастающего поколения, о своем отношении к государственной политике в области развития национальной культуры. Безусловно, тебя – как музыканта и как отца троих детей – не могут не волновать эти проблемы. Как я жалела тогда, что мне не хватило пленки, чтобы записать твои слова. Вот и давай сегодня более обстоятельно и поговорим об этом. Скажи, вот как ты оцениваешь состояние отечественной культуры на данный момент?
- Культура или искусство – что именно интересует? Если культура – то это очень широкий аспект: культура речи, культура поведения, культура отношения к традиционным ценностям.
- Я сейчас хочу поговорить о нашей отечественной эстраде – если ее еще так можно назвать.
- Но мы же не относимся к эстраде и мало с ней пересекаемся. На мой взгляд, коммерция давно «съела» талантливую эстраду. Конечно, одаренные люди есть, но они попадают под эти жернова, потому что сейчас многие хотят только заработать. В этом нет ничего плохого, пока это не становится самоцелью. Не будем называть фамилии, но мне кажется, что происходит определенная деградация. Меняется мировоззрение, меняется жизнь – меняется все. Настоящее ценилось всегда, ценится и будет цениться. А то, что сейчас называется современной эстрадой, то порой это, действительно, отдает суррогатом, когда одно похоже на другое: даже не то, что они безголосые, – они, как правило, не являются выражением индивидуальной личности. Нет эстрадного жанра: есть талантливые люди, которые тоже попадают в те тиски, которые создает формат этого жанра.
- Сейчас я уже говорю даже не про фонограмму, я говорю о немыслимой пошлости, которая беспрерывным потоком льется отовсюду, что ни возьми: концертные площадки, телевидение, средства массовой информации.
- Пошлость была всегда, только она имела разные формы.
- Но не в таких же же масштабах?
- Раньше, по крайней мере, все знали: вот это – пошлость, а вот это – высокое искусство, классика, а сейчас грани стираются. Пошлость становится нормой.
Вот что я не могу осмыслить: Пугачева со своими «фабриками» – это еще несмышленые ребятишки, которые мало пока чего понимают, но когда артисты старшего поколения, которые видели и помнят, как работал гениальный Аркадий Райкин, выходят сейчас на сцену и гонят такую дешевку – вот этого я не могу понять. Почему они не могут поднять на должную высоту этот жанр, почему они довольствуются этой пошлостью? Их самих не тошнит от своего, так называемого, творчества? Или им не хватает на жизнь? По существу, они уже слились с этой средой.
- Сейчас утрачены традиции: все, что было раньше… Даже наша советская система, какая бы она ни была негативная, но она была устойчива. Были определенные структуры, которые не менялись, были другие критерии, понимание традиций, было желание их сохранить.
- У тебя растут три дочери: Ксюша – студентка университета, Маша – школьница и Анечка – еще дошкольница…
- (улыбаясь) Школьница, второй класс.
- Ой, как же время-то летит: я еще помню Машку совсем маленькой в Пушкинских Горах. Скажи, тебя устраивает уровень преподавания в современной школе? Что бы ты хотел изменить или дополнить в школьной программе?
- Валентина, это такой больной вопрос…
- Я понимаю, что рамки нашего разговора слишком малы для такой не простой темы, но, может быть, мы все-таки коснемся ее – ведь я знаю, как ты серьезно вникаешь в школьные дела своих девчонок.
- У нас в принципе меняется отношение к человеку, и это сказывается на детях. Я думаю, что все эти новые реформы во многом принесли большой вред, так как не принимают во внимание ни возраст, ни возрастные особенности. Они не основаны на глубоком, разумном подходе: просто спущены сверху и не являются эффективными. Все это тестовое: три вопроса, три ответа – ненужное зачеркнуть. Умение сорентироваться, а не думать. Мне кажется, что из наших детей делают зомби. На мой взгляд – дети намного живее, намного умнее, как правило, чем то, что им предлагают. Также не нравится программное отношение в учебном процессе: главное – все дать формально, а не научить фактически. Мне кажется, когда мы учились – конечно, и время было другое, все другое, но не было таких сложностей. Сейчас почти всем нужны дополнительные уроки – многие дети просто не справляются со школьной программой. У нас же все это было гораздо проще. У них нет ощущения детства, и мне кажется, что тут теряется больше, чем приобретается. До десяти лет ребенку пытаются дать сложный морфологический разбор слов, звонкие и глухие согласные и т.д. – что у нас было чуть ли не в пятом-шестом классе. А у них все эти вещи начинаются с первого-второго класса. Это, может быть, хорошо, но на самом деле…
- Да у детей просто нет детства.
- … и творчества тоже. Я знаю много детей, которые очень часто не хотят учиться. Отбивается охота учиться. Может быть, виновата не только сама школьная программа, учителя, замученные той же программой. Это самое грустное.
- Вот сейчас отношения между школьниками, мягко говоря, неоднозначные: наркотики, ранние связи, распущенность в известном смысле. Класс, по существу, это – стадный коллектив, где отклонения от его общих правил грозит ребенку моральными, а то и физическими притеснениями. Тебе не страшно отправлять своих дочерей в школу?
- Страшно. Сейчас почему-то очень много агрессии в детях.
- Как – почему-то? А что они смотрят по телевизору или в кинотеатрах, с кого они берут пример?
- Да, вероятно, потому что и в семьях зачастую очень много агрессии.
- Уже не первый год ты преподаешь в училище имени Мусоргского. Как у тебя проходит процесс обучения? Гитара – она ведь требует индивидуальных занятий с каждым студентом?
- Да, так и есть.
- Однажды я наблюдала, с каким уважением провожали тебя студенты.
- (смеется) Да? Хорошо бы так было всегда…
- А ты получаешь удовлетворение от своей преподавательской деятельности?
- Да.
- А что тебя сподвигло заняться ею, ведь, как я понимаю, деньги там совсем небольшие?
- Небольшие.
- А это же требует немалого количества времени: если учесть ваш почти непрерывный гастрольный график, да и дома еще и свои дети, которые тоже требуют внимания, – зачем тебе нужно все это?
- Время и силы – это да. С другой стороны… Понимаешь, когда человек, действительно, хочет кого-то научить, то он учится и сам.
- То есть – это необходимо и тебе самому?
- Просто ты начинаешь больше задумываться обо всем. Дети все разные, и к каждому нужен особый подход. Ты пытаешься понять их и изнутри видишь процесс обучения на примере каждого конкретного ученика. Пытаешься найти к нему какой-то специфический подход – именно нужный для него, чтобы чему-нибудь научить. Научить даже не только игре на гитаре, но, в тоже время, и отношению к той же гитаре, к жизни, к искусству, к своим поступкам. Вот этот возраст – от 17 до 25 лет – самый-самый такой… Они вроде уже и взрослые, но нуждающиеся в каких-то определенных критериях, оценках и общении с людьми, которые не будут им читать нравоучения, а будут общаться с ними, как с младшими друзьями. Вот в таком направлении я и стараюсь строить свои отношения со студентами.
- Сколько лет ты уже преподаешь?
- Около пятнадцати.
- Когда я вижу Олега с его студентами, то всегда радуюсь за него: он словно перерождается, молодеет…
- Да.
- У тебя такое же чувство?
- Ты чувствуешь, что ты еще нужен кому-то – не только семье. И, если ты можешь кому-то помочь, научить, – то ведь это тоже очень приятное чувство. И когда ты видишь результат твоих усилий – то это тоже очень радостно сознавать, что все это было не зря…
- А что для тебя Петербург?
- (задумывается) Родной город.
- Я догадываюсь об этом. Но вопрос совсем не праздный.
- Да, не праздный. Москва для меня тоже родной город: меня много что связывает с Москвой, но всегда эти города спорят между собой. Как-то я размышлял: чем же отличается Москва? Москва – она женского рода: девушка, женщина, и отношение к ней другое – ей можно все простить. Здесь все возможно, но то, что сегодня происходит с Москвой, – это ужасно, но, тем не менее, мы все равно ее любим. Многое рушится – я же здесь учился почти двадцать лет назад, и я видел Москву ту, которая была. У многих сейчас ностальгия по каким-то моментам, и у меня тоже моя личная ностальгия, я думаю, что ее разделяют многие. Москва очень меняется, но мы все ей это прощаем. Меняются люди, меняется атмосфера. Петербург тоже меняется, но он все-таки такая константа: Петербург – это устой культурных и нравственных ценностей.
- Непоколебимый город.
- Да. Блокада, пережитая Ленинградом, какие-то исторические вещи, непосредственно связанные с Петербургом, – они ко многому обязывают. Вот, когда возвращаешься сюда, всегда хочется что-то делать, и дается сила на это…
- Ты скучаешь по Петербургу?
- Конечно, скучаю. И когда возвращаешься – вроде и климат не самый лучший, и погода часто не балует – даже по сравнению с Москвой, и все равно его любишь. Я люблю Петербург: он меня настраивает на лирический лад.
Москва создает ощущение динамичного развития и излишней суетности, а Петербург – особенно, если находишься в местах, где мало людей, то попадаешь в мир глубоких размышлений, поэзии и музыки. То, что происходило с Петербургом – в поэтическом отражении, начиная с Державина, Пушкина и кончая Ахматовой и Бродским, все это можно прочесть, проникнуться этой атмосферой, прочувствовать, проходя мимо самых любимых мест.
- А какие твои самые любимые места?
- Моховая, Большая Конюшенная, дворы Капеллы – это такое большое кольцо, которое включает в себя…
- … Михайловский парк, Летний сад…
- Спас-на-Крови, Мойка, собственно говоря, до Зимнего, Эрмитажа – со всеми впечатляющими видами на Неве. Там все дышит величием замысла, монументальностью и красотой северной столицы - это не может не восхищать. Мне кажется, что Петербург, как никакой другой город, выстраивает отношение человека к жизни. Ты попадаешь в него и должен вести себя определенным образом, думать по-другому.
- А он все время тебя воспитывает…
- Да, потому что было затрачено много усилий, чтобы построить его. И создалось что-то неповторимое – не только в России, но, я думаю, что и в мире. Конечно, он был построен на деспотизме, на угнетении, но все равно – он впитал какое-то созидательное величие, которое в нем и осталось, и существует доныне, и не дай Бог, чтобы его кто-то разрушил. И поэтому я надеюсь, что Петербург останется в том виде, в каком он есть. Хочется в это верить…
- Твои впечатления о сегодняшнем концерте.
- Мне очень понравилась публика. Очень комфортная площадка. Я не так часто играю подобные программы: то, что мы для первого отделения выбрали русскую музыку и западную для второго, – это довольно-таки разные моменты, и мне было немножко трудно настроиться: такую программу я никогда еще не играл.
- Но программа получилась просто изумительная.
- Многие вещи я сегодня играл в первый раз, специально выучив для этого концерта. Я не так часто играю сольные концерты, но вот такого плана программу я исполнил сегодня впервые, поэтому, естественно, были некоторые сложности. Надо было сосредоточиться, настроиться – эта программа энергетически емкая, и ты оказываешься в разных состояниях. Русская музыка – более созерцательная, требует большей интимности, и, может быть, я не сразу вошел в это состояние. Я должен был играть как бы для себя, не видя публику… А музыка второго отделения – более театральная, ближе к ораторской, потому что европейская музыка более поверхностная.
Русская музыка, на мой взгляд – даже пусть переложение русских народных песен или романсов для гитары – выражает очень важную сущность русской культуры. Есть такое понятие, как разговор души: там нет никаких эффектов, и это самое трудное. Это, как спеть романс: ты должен обнажить свою душу и раскрыться…
- Я давно почувствовала, что обработки русских народных песен ты играешь очень проникновенно, ты чувствуешь душу песни…
- Я это люблю, но редко играю.
- Ну, ты уж, пожалуйста, закрепи за собой эту программу…
- Так русской музыки у меня еще больше: можно сделать целый концерт. Гитара – она все-таки инструмент настолько интимный… Она выражает созерцательное состояние, а пост призывает человека заглянуть внутрь себя, в свою душу и увидеть, может быть, те вещи, которые раньше не видел и не чувствовал. Максимально ограничить себя во внешнем… Пост, собственно говоря, – это отказаться от того, что тебе мешает сосредоточиться на духовной жизни. А вот русская музыка – она подходит для такого состояния созерцательности, может быть, лирической созерцательности. Человек, будучи один, брал в руки гитару и пытался гармонизировать свое состояние, что-то излить… Молитва же тоже на определенной гармонизации: в данном случае ты получаешь исцеление души. А музыка – если она, действительно, лечит твою душу, то человек, играя ее, может почувствовать облегчение. Поэтому, мне кажется, что русская музыка – в каком-то случае – еще и целительная. И если ее исполнять именно в этом аспекте, без всяких эффектов, а в своих каких-то размышлениях, в своем внутреннем мире, то можно воплотить свою душу в музыке.
- А как зарождалась программа «Молитва»?
- Вначале у нас была такая смешанная программа: Олег одно отделение пел песнопения иеромонаха Романа, а во втором были романсы на стихи Лермонтова и Пушкина. Звучала музыка Чайковского, Даргомыжского, которая соответствовала этой теме. Потом Олег стал исполнять только песнопения, а я дополнял музыкой: может быть, это не дополнения, а вкрапления. Музыку я постепенно подобрал сам – я имею в виду произведения для сольного исполнения. Где-то она оттеняет, где-то, наоборот, дополняет: мне кажется, что в такой программе она вполне уместна, и слава Богу, что все это есть.
- Ну, пожалуй, на этом мы сегодня и закончим.
Миша, мне очень интересно было беседовать с тобой и так же приятно было работать…
- (улыбается) Надеюсь, что не в последний раз…
Беседовала В.Кочерова
|
| |
| |
