| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 07 Янв 2013, 23:08 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7166
Статус: Offline | Почтовая лошадь просвещения
В Петербурге живет великий переводчик Игнатий Ивановский. Миллионы детей и взрослых читали в его переводах баллады о Робин Гуде. Шведская академия удостоила его премии за перевод на русский язык стихов и песен знаменитого шведского поэта XVIII века Карла Бельмана. Переводческий дар Ивановского высоко ценили Анна Ахматова и Самуил Маршак. Сейчас Ивановский выпустил книгу «Духовные пути» – сборник своих стихов на темы и сюжеты Ветхого и Нового Завета, Корана, индуизма, буддизма, конфуцианства и даосизма. Мы побеседовали с патриархом перевода – почтовой лошадью просвещения, как называл переводчиков Пушкин, – о его жизни и «Духовных путях» в его небольшой квартирке на Серебристом бульваре.
– Чья это фотография?
– Это мой дед, юрист-международник высочайшего класса. Заведовал кафедрой в Петербургском университете. Однажды он получил предложение прочесть на дому курс международного права одному ученику. Им оказался брат царя Николая II Михаил Александрович. В 1917 году Николай отрекся от престола, как бы это сказать, в его пользу. Так что дед преподавал международное право последнему российскому императору. Когда годовой курс был закончен, дед получил чин тайного советника и орден Святого Владимира. По таковой причине я – потомственный дворянин. До этого дед был мещанского сословия. Кроме того, он получил кучу денег. По семейной легенде – 100 тыс. рублей золотом. А тут – революция, банки перестали выдавать деньги. Дед сел на извозчика и поехал в Гатчину. Наитие какое-то у него было. В Гатчине был банк, который почему-то еще понемножку выдавал деньги. Дед что-то забрал. Коллеги-профессора сказали, что он – финансовый гений. При советской власти дед некоторое время работал в университете, потом увидел, что творится на кафедре, кто вылез на первые места, и ушел. В 1934 году погиб в дорожной катастрофе. Мне было тогда два года.
Один из классиков был жив
– Вы были учеником Михаила Лозинского. Как это получилось?
– Однажды в юности я вдруг понял, что Лозинский-то жив… А я его уже тогда воспринимал как классика. Классики все умерли, а один из них жив. И я стал искать пути к нему. Нашел. Раздобыл телефон. Позвонил, но мне ответили: «Михаил Леонидович очень болен. Никого не принимает. Простите, это невозможно». Вот тут я и воспользовался тем, что мой друг Борис Власов, ставший затем председателем секции ленинградских графиков, был внуком академика Владимира Шишмарева. А Шишмарев, самый наш главный филолог-романист, в некоторых отношениях был учителем Михаила Лозинского. Лозинский слушал его лекции в университете.
И однажды за чаем в доме Бори Власова Владимир Федорович мне сказал: «Я слышал, что вы хотели бы познакомиться с Лозинским. Попробую ему позвонить…» И через три дня в моей квартире по телефону раздался бас: «Игнатий Михайлович?» Я стал соображать: кто это – Игнатий Михайлович? (Мне было 20 лет, никто ко мне по имени и отчеству еще не обращался.) Сообразил, что это я: «Да, да». – «С вами говорит Лозинский Михаил Леонидович». И мы договорились о времени встречи. И я к нему пришел. Первый вопрос Лозинского был: «Вы не родственник Игнатия Ивановского, профессора университета?» – «Это мой дед». – «Мир тесен, – сказал Лозинский, – вашему деду я сдавал вступительный экзамен в университет».
Строго говоря, он вроде бы ничему меня не учил. Мы просто беседовали. Я показывал ему свои переводы, он делал замечания. Двух-трех его замечаний мне было достаточно на всю жизнь. Когда он умер, его сын Сергей Михайлович пригласил меня разобрать и описать архив отца. Разбирать там было нечего – все было в идеальнейшем порядке. А вот описать надо было. Это я и делал. Была в моей жизни такая цифра: два. Два года я приходил два раза в неделю на два часа описывать архив Лозинского. Михаил Леонидович сохранял все черновики. Какая это была академия переводческого труда! Можно проследить весь процесс перевода «Божественной комедии».
– Но сама-то «Божественная комедия» огромна, а черновики к ее переводу – это же шкаф!
– Слово «шкаф» вы очень к месту сказали. Потому, что когда я открыл один шкаф, то увидел, что он до потолка заполнен канцелярскими папками с завязками. Это были даже не черновики, это был подготовительный материал к переводу «Божественной комедии». Такого переводчика, как Михаил Лозинский, никогда не было, нет и не будет. Он знал о времени Данте больше, чем сам Данте. Он столько знал о таких мелких персонажах поэмы Данте, столько подробностей! Этот шкаф с подготовительными материалами – докторская диссертация запросто.
Потом я узнал о жизни Лозинского кое-что. Например, что в 1919 году его вызвали в ЧК и сказали: «К городу подходит Юденич. Возможны уличные бои. Скажите честно, на какой вы будете стороне?» На что Михаил Леонидович ответил: «Надеюсь, что на Петроградской…» Был хохот, и его отпустили. Это были времена, когда еще мог быть хохот и могли отпустить. В 1921 году расстреляли Гумилева, а всем и каждому было известно, что Ахматова, Гумилев и Лозинский – нерасторжимая дружба, для которой испытаний не существует. Лозинский превратился в лучшего друга врага народа. С 1921 года его регулярно обыскивали, под наблюдением он оставался все время.
Я к нему приходил в 1954-м – уже Берии не было, но мало что менялось, и сотрудник органов, так называемый топтун, стоял маршем лестницы ниже с газетой и посматривал. Всегда с газетой. Я спрашивал: «Это – то самое?» Мне отвечали: «Да. Это – наша жизнь, вот так она проходит». В 1946 году к Сталину пришел Николай Тихонов, председатель комитета по сталинским премиям в области литературы и искусства, бывший ученик Гумилева – один из «гумилят», как их называли в 1920-е. Пришел со списком возможных кандидатов. Сталин просмотрел список и спросил, какое главное литературное событие года. Тихонов ответил: «Конечно, перевод Лозинским „Божественной комедии“. Событие эпохальное». – «Почему Лозинского нет в списке?» – «По положению о премиях за перевод они не присуждаются». – «Если нам мешает положение о премиях, – сказал великий вождь, – мы меняем положение…» И вписал Лозинского с пометой «1». Сталинская премия первой степени.
Лозинский заснул недорезанным буржуем, до которого еще дотянется мускулистая рука пролетариата, а проснулся не генералом даже, а фельдмаршалом. Его звали теперь во все президиумы, он никуда не ходил. Он был очень болен. И неприсутствие в президиумах в вину ему не ставилось.
Тетя Вера и «Духовные пути»
– Вы некоторое время работали в Архангельской области?
– Да, уехал туда в начале 1960-х. Замечательная художница Александра Якобсон мне сказала однажды: «Если не поживешь в Архангельской области, ничего не будешь знать о России». И я поехал хотя бы на месяц со странной бумагой от Союза писателей: «Писатель Ивановский командируется для сбора литературного материала». В самолете я понял, что такую бумагу лучше не предъявлять, потому что можете себе представить: человек из центра приехал для сбора какого-то материала. Будут с таким человеком нормально разговаривать? Нет. Нужно занять какую-то социальную нишу.
В том же самолете сообразил, что у меня диплом института иностранных языков. Явился в облоно, спросил: «Вам нужен учитель иностранного языка?» Там руками всплеснули: «Господи, да у нас 40 вакансий! Какой район желаете? Пошлем в любой! Какое счастье!» И я отправился преподавать английский в село в 40 км от Архангельска. Два года преподавал, и как-то вечером ко мне пришел наш директор, с которым у меня были прекрасные отношения, и сказал: «Если не сядете на мое место, мне не закончить институт. У меня диплом, не смогу защититься, если буду директором: много хлопот. Хотите быть директором?» Я сказал: «Хочу…» А чего мне? Я был молодой парень, и если бы спросили: «Хотите быть заместителем председателя Совета министров?», ответил бы: «Хочу».
И я стал директором сельской школы. Потом работал в районных газетах Архангельской области. Это было прекрасно, потому что давало повод разговаривать с любым человеком. У меня появилось очень много замечательных знакомых среди крестьян. Я поработал не в одном районе – в четырех. Хотел вообще посмотреть область. В какой-то момент ко мне пришел редактор нашей газеты и сказал (он немного заикался): «Если ты не согласишься поработать вместо меня редактором, меня в обком не возьмут». В обком он очень хотел – не потому, что был карьеристом, а потому, что его удручала верстка районных газет. А он был виртуоз верстки – природный дар у него был верстальщика. И ему страшно хотелось сесть в сектор печати и во всех районах поставить идеальную верстку. Такой идеалист.
Я согласился и стал редактором газеты «Ленинское знамя» села Шангалы. Всего в Архангельской области я проработал восемь лет. Последняя должность – ответственный секретарь областной комсомольской газеты. Я сделал бешеную карьеру. Потом вернулся в Ленинград. Литературные дела. Надо было выбирать – или вовсе отмахнуться от литературы, или уже заниматься профессиональной жизнью. Я подумал и выбрал.
– Что стало первым импульсом и толчком к написанию «Духовных путей»?
– Моя жизнь была очень запрограммирована, если так можно сказать о вышних силах. Была блокада. Отец погиб. И я, девятилетний, увидел и пережил народную трагедию – это дало мне масштаб замысла. Вообще любых замыслов. Во время блокады погибла тетушка, которая меня воспитала – фактически сделала – от колыбели до девяти лет. Она была верующей и меня сделала очень верующим мальчиком. Тетя Вера погибла от голода. Я сам чудом уцелел. У меня ноги были, как ведро, – голодный отек. Это означало, что я накануне смерти, ну, может, недельку поживу. Все-таки я выжил.
А потом пошла жизнь – мирная, послевоенная. Началось с того, что нам задали на дом перевести четыре строчки Вальтера Скотта. Я начал это делать, и мне очень понравилось. Я на 50 лет ушел в художественный перевод, не зная, что это только подготовка к труду моей жизни, который нельзя было начинать 50 лет тому назад, потому что если бы я начал его, да еще бы это имело успех, немедленно оказался бы в лагере за изготовление опиума для народа.
Потом, когда я уже вышел на пенсию, ко мне подошел Олег Погудин. И он не знал, и я не знал, что он в данный момент – ангел, потому что ангел – это ведь посланник. Олег сказал: «Игнатий Михайлович, вы знаете, так все запето. Мне никак не расширить репертуар. Вы не могли бы написать какое-нибудь стихотворение или перевести что-нибудь? Мы бы поискали композитора…» И я ему сказал, в связи с чем – непонятно, просто вот так само сказалось: «Почему бы не пересказать стихами какой-нибудь псалом? А потом мы бы обратились к Валерию Гаврилину, с которым у меня очень хорошие отношения…»
Я стал вчитываться в текст, передо мной раскрылась комната детства, комната тети Веры, где я вырос. Я снова там оказался. Все свежо, чисто, протерто, икона висит, лампадка, цветами какими-то пахнет. Заходи и живи. Я зашел. Только я не знал, что зашел на полтора десятилетия. И мудрость вышняя состояла в том, что обо всем замысле всего труда я узнал очень поздно. Это было без меня. Я не могу приписать себе честь замысла книги «Духовные пути». Я перевел псалом, мы его переправили Гаврилину. Он ответил отказом: «Это не калибр моих способностей». Дальше началась странная жизнь. Я мог сходить за газетой, поужинать, но не мог заняться ничем литературным. Стояла глухая стена до небес. Я мог заниматься только следующим псалмом. Переложил на стихи весь Псалтырь, потом Ветхий Завет, а потом – Новый.
Когда это было сделано, меня, несомненно, вышняя сила свела с Михаилом Родионовым – знаменитым востоковедом, ведущим сотрудником Кунсткамеры. Мы очень быстро составили творческую группу из двух человек. Если бы не он, никаких «Духовных путей» никогда бы не было. Моей книги не было бы. Он меня провел через такие минные поля мировых религий, там столько трудностей и так надо знать, откуда что брать. Он был моим проводником в мире этих шести религий. Веды – две тысячи томов. Вот Родионов мне и объяснял, что нужно брать из Вед в самую первую очередь…
Наша с ним логика была такая: Веды, или Коран, или Библия – это необъятный лес. Можно углубиться в него, а можно пройти по опушке. Всего шесть религий: Ветхий и Новый Заветы, Коран, индуизм, буддизм, конфуцианство и даосизм. Хорошие или плохие стихи – не мне судить, пусть читатель скажет, но единодушное мнение всех: книга легко читается. А это означает, что когда наконец дойдет до начальства, духовного и светского, что наше население, абсолютно безграмотное в смысле знания религий, надо бы превратить в начально грамотное население, с помощью этой книги это можно будет сделать очень быстро.
Ивановский И. «Духовные пути». СПб, 2012 – 530 с.
Никита Елисеев
|
| |
| |
