| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 18 Янв 2011, 23:28 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 6950
Статус: Offline | 2011 год:
СПАСИТЕЛЬНАЯ КУПЕЛЬ КРЕЩЕНИЯ
«Он умывает меня святой водой, совсем ледяной, и шепчет: «Крещенская — богоявленская, смой нечистоту, душу освяти, телеса очисти, во имя Отца и Сына и Святого Духа».
- Как снежок будь чистый, как ледок крепкий, - говорит он, утирая суровым полотенцем, - темное совлекается, во светлое облекается...»
(Иван Шмелев. «Лето Господне»)
Крещенский сочельник, Навечерие Богоявления... Мерцает далекими звездами темная зимняя удивительная Богоявленская ночь. Дымится морозный воздух над вырубленной во льду в виде креста купелью. По краю проруби горят - трепещут зажженные свечи. Начинается молебен и под пение крещенского тропаря священник погружает в ледяную воду крест. Совершается Великое освящение воды. Вода по этому же чину великому освящается и в самый праздник Крещения Господня. И вот уже все пришедшие «на Иордань» совершают троекратное погружение в ледяную купель, таким образом врачуя себя и телесно, и духовно.
В древности праздник Рождества Христова соединялся с праздником Крещения и назывался Богоявлением. А еще праздник Крещения Господня именовали Просвещением или Днем Светов. В кондаке (церковном песнопении) есть дорогие, духовно значимые слова, обращенные к Христу: «Явился еси днесь вселенней, и свет Твой, Господи, знаменася на нас... пришел еси и явился еси, Свет неприступный». Мы хорошо знаем евангельские события, связанные с праздником Богоявления. Вспоминается мощное полотно А. Иванова «Явление Христа народу». К Иордану идет Спаситель, безгрешный Иисус Христос, чтобы принять от Иоанна Предтечи святое Крещение. Св. Иоанн трепещет при виде Бога - «Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?» Но Иисус отвечает: «Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду» (Евангелие от Матфея).
И явила себя миру Святая Троица - Бог в трех Божественных Ипостасях. Голос Бога - Отца возвестил - «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение». Бог - Сын принимал Крещение в водах иорданских. Бог - Дух Святой в виде голубя опускался на Спасителя. Так было установлено Таинство Крещения - «исповедую едино крещение во оставление грехов». В Таинстве Крещения омывается первородный грех. Но в течение нашей жизни много копоти и нечистоты накапливает человеческая душа. И было бы совсем тяжело и невыносимо носить эти греховные цепи. Если бы Господь не даровал нам чувство покаяния, голоса совести. Только истинно покаявшись, в Таинстве исповеди и причастия Святых Христовых Таин, можно освободиться от греховных пут, обрести надежду на спасение. «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное» - призывал людей Иисус Христос и Его Предтеча - Иоанн Креститель.
В народе существует мнение, что богоявленская вода тоже смывает грехи, но это не так. Да, она бодрит, освежает, исцеляет, прогоняет козни злых сил. К слову сказать, в эти святые крещенские дни вся вода является святой целебной, даже из-под крана. Происходит по воле Господа освящение всех вселенских вод. Святое омовение можно совершить и в собственной ванне, произнося следующие слова - «Господи, прости мою душу грешную! Во имя Отца - аминь! (далее следует погрузиться в воду). И Сына - аминь (второе погружение) И Святого Духа - аминь!» - третье погружение. В Крещенский сочельник при чтении тропаря праздника следует окропить освященной водой и свое жилище. Хранить святую воду следует в темном месте, обращаться с этим святым даром благоговейно. Дорогие читатели, от всей души желаем вам причаститься великого и красивого праздника - Богоявления.
Татьяна Аввакумова
Иисус был крещён в Иордане,
Но с тех пор на Крещенье Его
Наблюдали не раз христиане
Освящённой воды волшебство...
От гостей нежеланных избавит,
От болезней спасёт, от беды,
Духом павших воспрянуть заставит
Чудодейство крещенской воды.
Если ж ей умываться к тому же
Утром каждого трудного дня,
То она вам полгода прослужит,
От событий печальных храня.
2012 год:
Горит Крещенская свеча,
Роняет воск мирские слезы...
Как жизнь по-новому начать,
Пока еще не слишком поздно?
Пока еще жива душа,
Я открываю в Вечность дверцу -
Творю молитву чистым сердцем
Степенно. Тихо. Не спеша.
Уходит в никуда печаль,
И думать о плохом не надо.
Горит Крещенская свеча –
Как Милость. Или как Награда.
Ольга Гузова
Б.Кустодиев. Зима. Крещенское водосвятие. 1921.
Ни свет, ни заря, еще со свечкой ходят, а уже топятся в доме печи, жарко трещат дрова, - трескучий мороз, должно быть. В сильный мороз березовые дрова весело трещат, а когда разгорятся - начинают гудеть и петь. Я сижу в кроватке и смотрю из-под одеяла, будто из теплой норки, как весело полыхает печка, скачут и убегают тени. Слышу, как грохаются дрова в передней, все подваливают топить. Дворник радостно говорит - сипит: «во, прихватило-то... не дыхнешь». Отец кричит, голос такой веселый: «жарчей нажаривай, под тридцать градусов подкатило!» Всем весело, что такой мороз. Входит Горкин, мягко ступает в валенках, и тоже весело говорит «Мо-роз нонче... крещенский самый».
Все запушило инеем. Бревна сараев и амбара совсем седые. Вбитые костыли и гвозди, петли творил, и скобы кажутся мне из снега. Бельевые веревки запушились. Невысокое солнце светит на лесенку амбара, по которой взбегают плотники. Вытаскивают «ердань», - балясины и шатер с крестями, - и валят в сани, везти на Москва-реку. Все в толстых полушубках, прыгают в валенках, шлепают рукавицами с мороза, сдирают с усов сосульки. И через стекла слышно, как хлопают гулко доски, скрипит снежком. В доме курят «монашками», для духа. В передней - граненый кувшин, крещенский: пойдут за святой водой. Прошлогоднюю воду в колодец выльют, - чистая, как слеза!
- Горкин, милый... - говорю я, - не окунайся завтра, мороз трескучий...
- Да я с того веселей стану... душе укрепление, голубок!
Он умывает меня святой водой, совсем ледяной, и шепчет «крещенская-богоявленская, смой нечистоту, душу освяти, телеса очисти, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа».
- Как снежок будь чистый, как ледок крепкой, - говорит он, утирая суровым полотенцем, - темное совлекается, в светлое облекается... - дает мне сухой просвирки и велит запивать водицей. Потом кутает потеплей и ведет ставить крестики во дворе, «крестить». На Великую Пятницу ставят кресты "страстной" свечкой, а на Крещенье мелком - снежком. Ставим крестики на сараях, на коровнике, на конюшне, на всех дверях.
Впервые везут меня на ердань, смотреть. С Каменного моста видно на снегу черную толпу, против Тайницкой Башни. Отец спрашивает - хороша ердань наша? На расчищенном синеватом льду стоит на четырех столбиках, обвитых елкой, серебряная беседка под золотым крестом. Под ней - прорубленная во льду ердань. Отец сводит меня на лед и ставит на ледяную глыбу, чтобы получше видеть. Из-под кремлевской стены, розовато-седой с морозу, несут иконы, кресты, хоругви, и выходят серебряные священники, много-много. В солнышке все блестит - и ризы, и иконы, и золотые куличики архиереев - митры. Долго выходят из-под Кремля священники, светлой лентой, и голубые певчие. Валит за ними по сугробам великая черная толпа, поют молитвы, гудят из Кремля колокола. Не видно, что у ердани, только доносит пение да выкрик протодиакона. Говорят - "погружают крест!". Слышу знакомое - "Во Иорда-а-не... крещающуся Тебе, Господи-и..." - и вдруг, грохает из пушки. Отец кричит - "пушки, гляди, палят!"- и указывает на башню. Прыгают из зубцов черные клубы дыма, и из них молнии... и - ба-бах!.. И радостно, и страшно. Крестный ход уходит назад под стены. Стреляют долго.
Отец подводит меня к избушке, из которой идет дымок: это теплушка наша, совсем около ердани. И я вижу такое странное... бегут голые по соломке! Узнаю Горкина, с простынькой, Федю-бараночника, потом Павел Ермолаич, огородник, хромой старичок какой-то, и еще незнакомые... Отец тащит меня к ердани. Горкин, худой и желтый, как мученик ребрышки все видать, прыгает со ступеньки в прорубь, выскакивает и окунается, и опять... а за ним еще, с уханьем Антон Кудрявый подбегает с лоскутным одеялом, другие плотники тащат Горкина из воды, Антон накрывает одеялом и рысью несет в теплушку, как куколку. "Окрестился, - весело говорит отец. - Трите его суконкой, да покрепче! - кричит он в окошечко теплушки. - Идем на портомойню скорей, Косой там наш дурака валяет".
Портомойня недалеко. Это плоты во льду, лед между ними вырублен, и стоит на плотах теплушка. Говорят - Ледовик приехал, разоблачается. Мы входим в дверку. Дымит печурка. Отец здоровается с толстым человеком, у которого во рту сигара. За рогожкой раздевается Василь-Василич. Толстый и есть самый Ледовик Карлыч, немец. Лицо у него нестрашное, борода рыжая, как и у нашего Косого. Пашка несет столик со счетами на плоты. Косой кряхтит что-то за рогожкой, - может быть, исхитряется? Ледовик спрашивает - "котофф?" Косой говорит - "готов-с", вылезает из-под рогожи и прикрывается. И он толстый, как Ледовик, только живот потоньше, и тоже, как Ледовик, блестит. Ледовик тычет его в живот и говорит удивленно-строго: "а-а... ти такой?!" А Василь-Василич ему смеется: "такой же, Ледовик Карлыч, как и вы-с!" И Ледовик смеется и говорит: "лядно, карашо". Тут подходит к отцу высокий, худой мужик в рваном полушубке и говорит: "дозвольте потягаться, как я солдат... на Балканах вымерз, это мне за привычку... без места хожу, может, чего добуду?" Отец говорит - валяй. Солдат вмиг раздевается, и все трое выходят на плоты. Пашка сидит за столиком, один палец вылез из варежки, лежит на счетах. Конторщик немца стоит с часами. Отец кричит - "раз, два, три... вали!" Прыгают трое враз. Я слышу, как Василь-Василич перекрестился - крикнул - "Господи, благослови!". Пашка начал пощелкивать на счетах - раз, два, три... На черной дымящейся воде плавают головы, смотрят на нас и крякают. Неглубоко, по шейку. Косой отдувается, кряхтит: "ф-ух, ха-ра-шо... песочек..." Ледовик тоже говорит - "ф-о-шень карашо... сфешо". А солдат барахтается, хрипит: "больно тепла вода, пустите маненько похолодней!" Все смеются. Отец подбадривает - "держись, Василья, не удавай!". А Косой весело - "в пу... пуху сижу!". Ледовика немцы его подбадривают, лопочут, народ на плоты ломится, будочник прибежал, все ахают, понукают - "ну-ка, кто кого?". Пашка отщелкивает - "сорок одна, сорок две..." А они крякают и надувают щеки. У Косого волосы уж стеклянные, торчками. Слышится - ффу-у- у-ффу-у...
"Что, Вася, - спрашивает отец, - вылезай лучше от греха, губы уж прыгают?" - "Будь-п-кой-ны-с, - хрипит Косой, -жгет даже, чисто на по полке па... ппарюсь..." А глаз выпучен на меня, и страшный. Солдат барахтается, будто полощет там, дрожит синими губами, сипит - "го... готовьте... деньги... ффу... немец-то по синел...". А Пашка выщелкивает - "сто пятнадцать, сто щишнадцать...". Кричат - "немец посинел!". А немец руку высунул и хрипит:"таскайте... тофольно ко-коледно..." Его выхватывают и тащат. Спина у него синяя, в полосках. А Пашка себе почокивает - "сто шишдесят одна...". На ста пятидесяти семи вытащили Ледовика, а солдат с Косым крякают. Отец уж топает и кричит: "сукин ты кот, говорю тебе, вылезай!.." - "Не-эт... до-дорвался... досижу до сорока костяшек..."Выволокли солдата, синего, потащили тереть мочалками. Пашка кричит - "сто девяносто восемь...". Тут уж выхватили и Василь-Василича. А он отпихнулся и крякает - "не махонький, сам могу...". И полез на карачках в дверку.
Крещенский вечер. Наши уехали в театры. Отец ведет меня к Горкину, а сам торопится на горы - поглядеть, как там Василь-Василич. Горкин напился малинки и лежит укутанный, под шубой. Я читаю ему Евангелие, как крестился Господь во Иордане. Прочитал - он и говорит: - Хорошо мне, косатик... будто и я со Христом крестился, все жилки разымаются. Выростешь, тоже в ердани окунайся. Я обещаю окунаться. Спрашиваю, как Василь-Василич исхитрился, что-то про гусиное сало говорили.
- Да вот, у лакея немцева вызнал, что свиным салом тот натирается, и надумал: натрусь гусиным! А гусиным уши натри - нипочем не отморозишь. Верней свиного и оказалось. А солдат телом вытерпел, папашенька его в сторожа взял и пятеркой наградил. А Вася водочкой своей отогрелся, Господь простит... в Зоологическом саду на горах за выручкой стоит. А Ледовика чуть жива повезли. Хитрость-то на него же и оборотилась.
И. Шмелев "Лето Господне"
http://kolokolzik.blogspot.ru/2014/01/blog-post_2136.htm
2013 год:
Сегодня Крещение.
Праздник великий.
Дарует прощение
Господь многоликий.
Пусть будут дела
Вашим мыслям под стать.
И пусть вам дарует
Господь благодать!
2014 год:
Крещенским снежным вечерком,
В тот день, когда Христа крестили.
Звучали шутки, смеха звон,
Заботы люди отложили.
Пусть будет счастлив каждый дом,
Пускай исчезнут все ненастья,
И колокольни чистый звон
Посеет в сердце только счастье!
Желаю всем я в этот вечер
Зажженные надеждой свечи!
С Крещением!
2015 год:
 
2016 год:
Благословенные морозы
Крещенские, настали вы.
На окнах - ледяные розы
И крепче стали - лед Невы.
Свистят полозья… Синий голубь
Взлетает, чтобы снова сесть,
И светится на солнце прорубь,
Как полированная жесть.
Пушинки легкие, не тая,
Мелькают в ясной вышине, -
Какая бодрость золотая
И жизнь и счастие во мне.
Все пережитое в июле
Припоминается опять.
О, в день такой под вражьи пули,
Наверное, блаженство встать!
И слышать их полет смертельный,
И видеть солнце над собой,
Простор вдыхая беспредельный,
Морозный, дивно голубой.
Георгий Иванов
Анастасия:
Пришло Крещение Господне
И в Ваш уютный, светлый дом,
Пусть сила веры чистой, благородной
Поможет в начинании любом.
Пусть в жизни радостной и долгой
Не будет места темноте и злу,
Пусть непрерывно по пути земному
Укажет верную дорогу Божий луч.
2018 год:
Люблю я дни Богоявленья,
Когда на землю белый снег,
Как голубь – миру откровенье,
Ложится таинству в ответ;
Когда студёная водица
Незримой радостью искрится,
И ночь морозна, и не спится,
И жемчугом речным луна
На тёмном бархате томится;
И окунаются созвездья,
Шипя, касаясь кромки льда…
Поднялись воды. В градах, весях
Вновь – иорданская вода.
Т.Травнiк
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 19 Янв 2020, 11:16 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 6950
Статус: Offline | А.П. Чехов
"ХУДОЖЕСТВО"
худ. Б.Кустодиев. Крещенское водосвятие
Хмурое зимнее утро. На гладкой и блестящей поверхности речки Быстрянки, кое-где посыпанной снегом, стоят два мужика: куцый Сережка и церковный сторож Матвей. Сережка, малый лет тридцати, коротконогий, оборванный, весь облезлый, сердито глядит на лед. Из его поношенного полушубка, словно на линяющем псе, отвисают клочья шерсти. В руках он держит циркуль, сделанный из двух длинных спиц. Матвей, благообразный старик, в новом тулупе и валенках, глядит кроткими голубыми глазами наверх, где на высоком отлогом берегу живописно ютится село. В руках у него тяжелый лом.
- Что ж, это мы до вечера так будем стоять, сложа руки? - прерывает молчание Сережка, вскидывая свои сердитые глаза на Матвея.
- Ты стоять сюда пришел, старый шут, или работать?
- Так ты тово... показывай... - бормочет Матвей, кротко мигая глазами...
- Показывай... Всё я: я и показывай, я и делай. У самих ума нет! Мерять чиркулем, вот нужно что! Не вымерямши, нельзя лед ломать. Меряй! Бери чиркуль!
Матвей берет из рук Сережки циркуль и неумело, топчась на одном месте и тыча во все стороны локтями, начинает выводить на льду окружность. Сережка презрительно щурит глаза и, видимо, наслаждается его застенчивостью и невежеством.
- Э-э-э! - сердится он. - И того уж не можешь! Сказано, мужик глупый, деревенщина! Тебе гусей пасти, а не Иордань делать! Дай сюда чиркуль! Дай сюда, тебе говорю!
Сережка рвет из рук вспотевшего Матвея циркуль и в одно мгновение, молодцевато повернувшись на одном каблуке, чертит на льду окружность. Границы для будущей Иордани уже готовы; теперь остается только колоть лед...Но прежде чем приступить к работе, Сережка долго еще ломается, капризничает, попрекает: - Я не обязан на вас работать! Ты при церкви служишь, ты и делай! Он, видимо, наслаждается своим обособленным положением, в какое поставила его теперь судьба, давшая ему редкий талант - удивлять раз в год весь мир своим искусством. Бедному, кроткому Матвею приходится выслушать от него много ядовитых, презрительных слов. Принимается Сережка за дело с досадой, с сердцем. Ему лень. Не успел он начертить окружность, как его уже тянет наверх в село пить чай, шататься, пустословить. - Я сейчас приду... - говорит он, закуривая. - А ты тут пока, чем так стоять и считать ворон, принес бы на чем сесть, да подмети.
Матвей остается один. Воздух сер и неласков, но тих. Из-за разбросанных по берегу изб приветливо выглядывает белая церковь. Около ее золотых крестов, не переставая, кружатся галки. В сторону от села, где берег обрывается и становится крутым, над самой кручей стоит спутанная лошадь неподвижно, как каменная, - должно быть, спит или задумалась. Матвей стоит тоже неподвижно, как статуя, и терпеливо ждет. Задумчиво-сонный вид реки, круженье галок и лошадь нагоняют на него дремоту. Проходит час, другой, а Сережки всё нет. Давно уже река подметена и принесен ящик, чтоб сидеть, а пьянчуга не показывается. Матвей ждет и только позевывает. Чувство скуки ему незнакомо. Прикажут ему стоять на реке день, месяц, год, и он будет стоять. Наконец Сережка показывается из-за изб. Он идет вразвалку, еле ступая. Идти далеко, лень, и он спускается не по дороге, а выбирает короткий путь, сверху вниз по прямой линии, и при этом вязнет в снегу, цепляется за кусты, ползет на спине - и всё это медленно, с остановками.
- Ты что же это? - набрасывается он на Матвея. - Что без дела стоишь? Когда же колоть лед? Матвей крестится, берет в обе руки лом и начинает колоть лед, строго придерживаясь начерченной окружности. Сережка садится на ящик и следит за тяжелыми, неуклюжими движениями своего помощника. - Легче у краев! Легче! - командует он. - Не умеешь, так не берись, а коли взялся, так делай. Ты! Наверху собирается толпа. Сережка, при виде зрителей, еще больше волнуется.
- Возьму и не стану делать... - говорит он, закуривая вонючую папиросу и сплевывая. - Погляжу, как вы без меня тут. В прошлом годе в Костюкове Степка Гульков взялся по-моему Иордань строить. И что ж? Смех один вышел. Костюковские к нам же и пришли - видимо-невидимо! Изо всех деревень народу навалило. Потому окроме нас нигде настоящей Иордани... Работай, некогда разговаривать... Да, дед... Во всей губернии другой такой Иордани не найдешь. Солдаты сказывают, поди-ка поищи, в городах даже хуже. Легче, легче!
Матвей кряхтит и отдувается. Работа не легкая. Лед крепок и глубок; нужно его скалывать и тотчас же уносить куски далеко в сторону, чтобы не загромождать площади. Но как ни тяжела работа, как ни бестолкова команда Сережки, к трем часам дня на Быстрянке уже темнеет большой водяной круг.
- В прошлом годе лучше было... - сердится Сережка. - И этого даже ты не мог сделать! Э, голова! Держат же таких дураков при храме божием! Ступай, доску принеси колышки делать! Неси круг, ворона! Да того... хлеба захвати где-нибудь... огурцов, что ли. Матвей уходит и, немного погодя, приносит на плечах громадный деревянный круг, покрашенный еще в прежние годы, с разноцветными узорами. В центре круга красный крест, по краям дырочки для колышков. Сережка берет этот круг и закрывает им прорубь. - Как раз... годится... Подновим только краску и за первый сорт... Ну, что ж стоишь? Делай аналой! Или того... ступай бревна принеси, крест делать...
Матвей, с самого утра ничего не евший и не пивший, опять плетется на гору. Как ни ленив Сережка, но колышки он делает сам, собственноручно. Он знает, что эти колышки обладают чудодейственной силою: кому достанется колышек после водосвятия, тот весь год будет счастлив. Такая ли работа неблагодарна? Но самая настоящая работа начинается со следующего дня. Тут Сережка являет себя перед невежественный Матвеем во всем величии своего таланта. Его болтовне, попрекам, капризам и прихотям нет конца. Сколачивает Матвей из двух больших бревен высокий крест, он недоволен и велит переделывать. Стоит Матвей, Сережка сердится, отчего он не идет; он идет, Сережка кричит ему, чтобы он не шел, а работал. Не удовлетворяют его ни инструменты, ни погода, ни собственный талант; ничто не нравится. Матвей выпиливает большой кусок льда для аналоя.
- Зачем же ты уголок отшиб? - кричит Сережка и злобно таращит на него глаза. - Зачем же ты, я тебя спрашиваю, уголок отшиб?
- Прости, Христа ради.
- Делай сызнова!
Матвей пилит снова... и нет конца его мукам! Около проруби, покрытой изукрашенным кругом, должен стоять аналой; на аналое нужно выточить крест и раскрытое Евангелие. Но это не всё. За аналоем будет стоять высокий крест, видимый всей толпе и играющий на солнце, как осыпанный алмазами и рубинами. На кресте голубь, выточенный из льда. Путь от церкви к Иордани будет посыпан елками и можжевельником. Такова задача.
Прежде всего Сережка принимается за аналой. Работает он терпугом, долотом и шилом. Крест на аналое, Евангелие и епитрахиль, спускающаяся с аналоя, удаются ему вполне. Затем приступает к голубю. Пока он старается выточить на лице голубя кротость и смиренномудрие, Матвей, поворачиваясь как медведь, обделывает крест, сколоченный из бревен. Он берет крест и окунает его в прорубь. Дождавшись, когда вода замерзнет на кресте, он окунает его в другой раз, и так до тех пор, пока бревна не покроются густым слоем льда... Работа не легкая, требующая и избытка сил и терпения. о вот тонкая работа кончена. Сережка бегает по селу, как угорелый. Он спотыкается, бранится, клянется, что сейчас пойдет на реку и сломает всю работу. Это он ищет подходящих красок. Карманы у него полны охры, синьки, сурика, медянки; не заплатив ни копейки, он опрометью выбегает из одной лавки и бежит в другую. Из лавки рукой подать в кабак. Тут выпьет, махнет рукой и, не заплатив, летит дальше. В одной избе берет он свекловичных бураков, в другой луковичной шелухи, из которой делает он желтую краску. Он бранится, толкается, грозит и... хоть бы одна живая душа огрызнулась! Все улыбаются ему, сочувствуют, величают Сергеем Никитичем, все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают.
Сережка сам по себе ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот, но когда он с суриком или циркулем в руках, то он уже нечто высшее, божий слуга.
Настает крещенское утро. Церковная ограда и оба берега на далеком пространстве кишат народом. Всё, что составляет Иордань, старательно скрыто под новыми рогожами. Сережка смирно ходит около рогож и старается побороть волнение. Он видит тысячи народа: тут много и из чужих приходов; все эти люди в мороз, по снегу прошли не мало верст пешком только затем, чтобы увидеть его знаменитую Иордань. Матвей, который кончил свое чернорабочее, медвежье дело, уже опять в церкви; его не видно, не слышно; про него уже забыли... Погода прекрасная... На небе ни облачка. Солнце светит ослепительно. Наверху раздается благовест... Тысячи голов обнажаются, движутся тысячи рук, - тысячи крестных знамений! И Сережка не знает, куда деваться от нетерпения. Но вот, наконец, звонят к «Достойно»; затем, полчаса спустя, на колокольне и в толпе заметно какое-то волнение. Из церкви одну за другою выносят хоругви, раздается бойкий, спешащий трезвон. Сережка дрожащей рукой сдергивает рогожи... и народ видит нечто необычайное.
Аналой, деревянный круг, колышки и крест на льду переливают тысячами красок. Крест и голубь испускают из себя такие лучи, что смотреть больно... Боже милостивый, как хорошо! В толпе пробегает гул удивления и восторга; трезвон делается еще громче, день еще яснее. Хоругви колышатся и двигаются над толпой, точно по волнам. Крестный ход, сияя ризами икон и духовенства, медленно сходит вниз по дороге и направляется к Иордани. Машут колокольне руками, чтобы там перестали звонить, и водосвятие начинается. Служат долго, медленно, видимо стараясь продлить торжество и радость общей народной молитвы. Тишина. Но вот погружают крест, и воздух оглашается необыкновенным гулом. Пальба из ружей, трезвон, громкие выражения восторга, крики и давка в погоне за колышками. Сережка прислушивается к этому гулу, видит тысячи устремленных на него глаз, и душа лентяя наполняется чувством славы и торжества.
http://chehov-lit.ru/chehov/text/hudozhestvo.htm
2021 год:
Господне светлое Крещение
Пришло в морозный этот день!
Пусть в дом войдет благословение,
Пускай уйдет обиды тень,
Вода святого Иордана
Здоровье пусть убережет!
Звонят колокола из храма,
Благословляя крестный ход!
КРЕЩЕНИЕ
В крещенский сочельник я подрался с Гришкой. Со слов дедушки я стал рассказывать ему, что сегодня в полночь сойдет с неба ангел и освятит на реке воду, и она запоет: "Во Иордане крещающуся Тебе, Господи". Гришка не поверил и обозвал меня "баснописцем". Этого прозвища я не вытерпел и толкнул Гришку в сугроб, а он дал мне по затылку и обсыпал снегом. В слезах пришел домой. Меня спросили:
- О чем кувыкаешь?
- Гри-и-шка не верит, что вода петь бу-у-дет сегодня ночью!
Из моих слов ничего не поняли.
- ты, нагрешник, - сказали с упреком, - даже в Христов Сочельник не обойтись тебе без драки!
- Да я же ведь за дело Божье вступился, - оправдывался я.
Сегодня великое освящение воды. Мы собирались в церковь. Мать сняла с божницы сосудец с остатками святой воды и вылила её в печь, в пепел, ибо грех выливать её на места попираемые. Отец спросил меня: - Знаешь, как прозывается по-древнему богоявленская вода? Святая агиасма! Я повторил это как бы огнем вспыхнувшее слово, и мне почему-то представился недавний ночной пожар за рекой и зарево над снежным городом. Почему слово "агиасма” слилось с этим пожаром, объяснить себе не мог. Не оттого ли, что страшное оно? На голубую от крещенского мороза землю падал большими хлопьями снег. Мать сказала: - Вот ежели и завтра Господь пошлет снег, то будет урожайный год. В церковь пришли все заметеленными и румяными от мороза. От замороженных окон стоял особенный снежный свет, точно такой же, как между льдинами, которые недавно привезли с реки на наш двор. Посредине церкви стоял большой ушат воды и рядом парчовый столик, на котором поставлена водосвятная серебряная чаша с тремя белыми свечами по краям. На клиросе читали "пророчества”. Слова их журчали, как многоводные родники в лесу, а в тех местах, где пророки обращаются к людям, звучала набатная медь: "Измойтесь и очиститесь, оставьте лукавство пред Господом: жаждущие, идите к воде живой...” Читали 13 паремий. И во всех них струилось и гремело слово "вода”. Мне представлялись ветхозаветные пророки в широких одеждах, осененные молниями, одиноко стоящие среди камней и высоких гор, а над ними янтарное библейское небо и ветер, развевающий их седые волосы... При пении "Глас Господень на водах” вышли из алтаря к народу священник и диакон. На водосвятной чаше зажгли три свечи. "Вот и в церкви поют, что на водах голос Божий раздаётся, а Гришка не верит... Плохо ему будет на том свете!” Я искал глазами Гришку, чтобы сказать ему про это, но его не было видно. Священник читал молитву "Велий еси Господи, и чудна дела Твоя... Тебе поет солнце, Тебе славит луна. Тебе присутствуют звезды... Тебе слушает свет...” После молитвы священник трижды погрузил золотой крест в воду, и в это время запели снегом и ветром дышащий богоявленский тропарь "Во Иордани крещающуся Тебе, Господи, Тройческое явися поклонение” и всех окропляли освящённой водою. От ледяных капель, упавших на моё лицо, мне казалось, что теперь наступит большое ненарадованное счастье и все будет по-хорошему, как в день Ангела, когда отец "осеребрит” тебя гривенником, а мать пятачком и пряником в придачу. Литургия закончилась посреди храма перед возжжённым светильником, и священник сказал народу: - Свет этот знаменует Спасителя, явившегося в мир просветить всю поднебесную! Подходили к ушату за святой водой. Вода звенела, и вспоминалась весна. Так же как и на Рождество, в доме держали "дозвёздный пост”. Дождавшись наступления вечера, сели мы за трапезу - навечерницу. Печёную картошку ели с солью, кислую капусту, в которой попадались морозинки (стояла в холодном подполе), пахнущие укропом огурцы и сладкую, мёдом заправленную кашу. Во время ужина начался зазвон к Иорданскому всенощному бдению. Началось оно по-рождественскому - великим повечерием. Пели песню "Всяческая днесь да возрадуется Христу, явльшуся во Иордани” и читали Евангелие о сошествии на землю Духа Божьего. После всенощной делали углём начертание креста на дверях, притолоках, оконных рамах - в знак ограждения дома от козней дьявольских. Мать сказывала, что в этот вечер собирают в деревне снег с полей и бросают в колодец, чтобы сделать его сладимым и многоводным, а девушки "величают звёзды”. Выходят они из избы на двор. Самая старшая из них несёт пирог, якобы в дар звёздам, и скороговоркой, нараспев выговаривает: - Ай, звёзды, звёзды, звёздочки! Все вы звёзды одной матушки, белорумяны и дородливы. Засылайте сватей по миру крещёному, сряжайте свадебку для мира крещёного, для пира гостиного, для красной девицы родимой. Слушал и думал: хорошо бы сейчас побежать по снегу к реке и послушать, как запоёт полнощная вода... Мать "творит” тесто для пирога, влив в него ложечку святой воды, а отец читает Библию. За окном ветер гудит в берёзах и ходит крещенский мороз, похрустывая валенками. Завтра на отрывном численнике покажется красная цифра 6 и под ней будет написано звучащее крещенской морозной водою слово "Богоявление”. Завтра пойдём на Иордань!
Василий Никифоров-Волгин
https://www.litmir.me/br/?b=80819&p=1
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 19 Янв 2023, 12:10 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 6950
Статус: Offline | 
Темный ельник снегами, как мехом,
Опушили седые морозы,
В блестках инея, точно в алмазах,
Задремали, склонившись березы.
Неподвижно застыли их ветки,
А меж ними на снежное лоно,
Точно сквозь серебро кружевное,
Полный месяц глядит с небосклона.
Высоко он поднялся над лесом,
В ярком свете своем цепенея,
И причудливо стелются тени,
На снегу под ветвями чернея.
Замело чаши леса метелью, -
Только вьются следы и дорожки,
Убегая меж сосен и елок,
Меж березок до ветхой сторожки.
Убаюкала вьюга седая
Дикой песнею лес опустелый,
И заснул он, засыпанный вьюгой,
Весь сквозной, неподвижный и белый.
Спят таинственно стройные чащи,
Спят, одетые снегом глубоким,
И поляны, и луг, и овраги,
Где когда-то шумели потоки.
Тишина, – даже ветка не хрустнет!
А, быть может, за этим оврагом
Пробирается волк по сугробам
Осторожным и вкрадчивым шагом.
Тишина, – а, быть может, он близко...
И стою я, исполнен тревоги,
И гляжу напряженно на чащи,
На следы и кусты вдоль дороги.
В дальних чащах, где ветви как тени
В лунном свете узоры сплетают,
Все мне чудится что-то живое,
Все как будто зверьки пробегают.
Огонек из лесной караулки
Осторожно и робко мерцает,
Точно он притаился под лесом
И чего-то в тиши поджидает.
Бриллиантом лучистым и ярким,
То зеленым, то синим играя,
На востоке, у трона Господня,
Тихо блещет звезда, как живая.
А над лесом все выше и выше
Всходит месяц, – и в дивном покое
Замирает морозная полночь
И хрустальное царство лесное!
И.Бунин
|
| |
| |
