|
С ДНЕМ ПОБЕДЫ!
|
|
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 07 Май 2011, 13:25 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Offline |  
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне...
Ю.Друнина
Из воспоминаний фронтовиков…
Г. Пэнэжко, Герой Советского Союза:
«Каждый из нас сделал на Прохоровском поле все, что было в его человеческих силах»
На огромном поле перемешались наши и вражеские машины. Видишь крест на броне танка - и стреляешь по нему. Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа. Танки шли на танки... В памяти остались тяжелые картины. От выстрела в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненный, он не смог выбраться из люка. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление - пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались в рукопашной. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого «тигра» и бил автоматом по люку, чтобы выкурить оттуда гитлеровцев.
Помню, как отважно действовал командир танковой роты Чарторижский. Он подбил вражеский «тигр». Но и сам был подбит. Выскочив из машины, танкисты потушили огонь. И снова пошли в бой. Не забыть наших отважных девушек-санинструкторов, которые бросались на помощь раненым и контуженым бойцам, вытаскивали их из горящих машин. Над нами шли воздушные бои. Самолеты пикировали так низко, что наши радиостанции принимали с неба отголоски жестокого боя. В наушниках слышалось: «Я - Сокол! Иду на таран! Прощайте, товарищи!» Весь день 12 июля шел танковый бой. За всю войну, наверное, мы не испытали большей радости, чем в тот момент, когда увидели: вражеские танки отступили! Повернули, попятились. Они отошли всего на 1,5-2 км. в этот день. Но мы поняли, что выиграли сражение. Не напрасны были наши безмерные труды и потери. Потом подсчитали: только под Прохоровкой враг потерял около 400 машин. Здесь был сломан его бронированный хребет. Больше на нашей земле фашисты не наступали. Каждый из нас сделал на Прохоровском поле все, что было в его человеческих силах.
Благополучная жизнь в годы войны казалась мне преступлением
(Из воспоминаний участницы войны Берты Моисеевны Зельбет)
 
Заканчивался учебный год, строились планы на каникулы. Студентка 1-го курса группы Т-40-1 Московского института стали, я надеялась после ознакомительной практики поехать к себе домой на Украину. А пока моим московским домом было студенческое общежитие, расположенное по 2-му Донскому проезду: "Дом-коммуна". Вдоль длинных коридоров, делившихся на север и юг, располагались не комнаты в обычном понимании, а небольшие, площадью 6 кв. м, "кабины" для 2-х человек. От коридора их отделяла стенка из матового стекла, опиравшаяся внизу на деревянную панель. (Забегая вперед, скажу, что все эти архитектурные особенности потом по-разному сказались во время бомбежек).
Итак, мне оставалось сдать еще 2 экзамена - общую химию, к которой я начала готовиться в воскресенье 22 июня 41 г., и математику. Радио в кабинах было включено, и неожиданное выступление наркома иностранных дел В.Молотова о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу страну услышали все, кто был в это время в общежитии. Жившие на этаже старшекурс-ники, комсомольский актив, не раздумывая, уехали в институт. Я сидела в кабине, пытаясь представить, что же нас ожидает в дальнейшем. В Белоруссии жили все родственники мамы, а на Украине - папа и младшая сестра (мама умерла в 40-м году от тяжелой болезни). Что будет с ними? Но в то же время у меня была уверенность: война будет скоро остановлена. Активная пионерка и активная комсомолка, я не сомневалась в лозунге: "Ни пяди своей земли не отдадим!" - и свято верила в могущество нашей армии.
На следующий день в институте прошло общее собрание студентов и преподавателей, на котором мы принимали резолюцию о нашей преданности ВКП(б), тов. Сталину и готовности помогать фронту. Тогда же нам сообщили, что экзамены будут продолжены. Оба экзамена я сдала 30 июня. Начались каникулы, и нужно было что-то полезное делать. Недалеко от Дома-коммуны находился протезный завод, куда многие из студентов, в том числе и я, пошли работать. Нас, девушек, определили в цех, в котором одной из заключительных операций по изготовлению протезов рук, ног, кистей являлась обработка их формалином. Выдерживать запах формалина было трудно, но в те дни мы мирились со всеми трудностями. Не раз работа прерывалась из-за воздушных тревог, начавшихся 22-го июля... В сентябре занятия в институте возобновились, но прерывались частыми отъездами на рытье окопов и траншей. Было введено круглосуточное дежурство на институтской радиостанции, в котором участвовала и я. Все чаще слышались воющие сирены воздушной тревоги, и, находясь в общежитии, мы всё чаще спускались в бомбоубежище под Домом-коммуной. Целью бомбежек в нашем районе был, по-видимому, большой станкостроительный завод им. Орджоникидзе, расположенный недалеко от общежития, но разрывались бомбы и около нас. В один из налетов одна из бомб пробила крышу и разорвалась на 5-м этаже. Вот тут-то и сказались архитектурные особенности дома: взрывная волна от бомбы, разорвавшейся во дворе, прошла под столбами, и дом выстоял. А взрывная волна от бомбы, пробившей крышу, разрушила в коридорах все наши матовые стекла, и мы, выйдя из бомбоубежища, ходили по толстому ковру из острых осколков, а кабины остались без перегородок. К счастью, никто не пострадал, все спаслись в бомбоубежище.
В октябре 1941 г. нас предупредили, что мы должны собрать и привезти в институт свои вещи (потом их должны будут переслать к месту нашей эвакуации) и, взяв только самое необходимое, выйти пешком из Москвы. 16-го октября нестройной колонной мы вышли с несколькими преподавателями, которым поручено было довезти нас до Новокузнецка и организовать там продолжение учебы в родственном металлургическом институте. Руководил эвакуацией профессор Д.А. Прокошкин, человек ответственный и рассудитель - ный. Несколько дней мы шли по проселочным дорогам мимо подмосковных поселков (запомнилось смешное название поселка - "Петушки") в направлении Владимира, ночевали на полу в опустевших школах, питались тем, что еще можно было купить в деревнях. Но потом нам разрешили ловить попутные машины, чтобы добраться до Нижнего Новгорода и собраться там в технологическом институте. Мне и еще одной девушке удалось попасть в крытую машину, перевозившую радиостанцию. Кто бы мог подумать, что через год на фронте я тоже буду работать на радиостанции, смонтированной в крытой машине! Из Нижнего Новгорода до Новокузнецка мы ехали в товарном вагоне, спали вповалку на досках; на редких, но долгих остановках занимались поисками питания.
Новокузнецк встретил нас лютым 30-градусным морозом, к которому мы не были готовы, не было соответствующей одежды и обуви. Когда наладилась переписка, я узнала, что папа, эвакуированный с моей младшей сестрой из Бердянска, находится в Дербенте. Он сумел прислать мне посылку с валенками, и это уже было счастьем. Мы жили в общежитии металлургического института, в котором и учились. Вели спартанский образ жизни: холодная вода из-под крана, удобства во дворе. По ночам, опустив босые ноги в валенки, набросив пальто, дрожа от холода, спускались со 2-го этажа на улицу. Комсомольский актив при участии Д.Прокошкина вел большую общественную работу: выпускались стенные газеты, ходили по домам рабочих металлургического завода в качестве агитаторов, рассказывали о положении на фронтах. Миссия эта была нелегкая, так как у многих близкие были на фронте, а письма приходили далеко не от всех. Ходили на субботники. Помню, перетаскивая на стройке кирпичи, я отморозила обе щеки и долго ходила на занятия с незаживающими ранами. По ночам стояли в очередях, чтобы отоварить прод. карточки, днем питались скудным обедом в столовой и усердно занимались. Но мы хорошо понимали, что живем в благополучном тылу. А там, далеко, шла война, за которой мы следили, получая сообщения по радио. Наша мирная жизнь в Новокузнецке казалась мне преступлением, невыполнением своего патриотичес - кого долга перед страной, в которой мне и, как мне тогда казалось, большинству народа, жилось хорошо. В марте 42-го я и еще несколько девушек-комсомолок подали заявления в военкомат с просьбой отправить нас на фронт и в мае получили повестки.
Нас предупредили, что служить мы будем на фронте в авиации и потому, кроме обычной медкомиссии, нужно пройти испытание на центрифуге! Было страшновато, но, пройдя это испытание, я получила направление в 66-ю школу мл. авиаспециалистов, расположенную вблизи аэродрома под Новосибирском. Из нашего целиком девичьего набора было решено готовить наземных радиотелеграфистов, обеспечивающих радиосвязь с самолетами в воздухе, со штабами и другими подразделениями авиации. Жили мы в казармах по строгому военному распорядку. Главной задачей школы было научить нас работать ключом, используя для этого азбуку Морзе. Тренировались мы подолгу и усердно, еще нам устраивали и ночные учебные тревоги, когда нужно было очень быстро собраться и, не забыв про портянки, с полной выкладкой (противогаз, скатка шинели через плечо, вещевой мешок), быстро пройти в заданном направлении несколько километров, иногда и под проливным дождем. К концу октября 42-го года занятия окончились и нас небольшими группами распределили по разным военным частям. Наша группа из пяти девушек в сопровождении ст. лейтенанта выехала поездом в Москву, чтобы оттуда направиться в Малоярославец, только что освобожденный от немцев, и поступить в распоряжение 1-й Воздушной армии. Ст. лейтенант довез нас до Киевского вокзала, обеспечил плацкартными билетами, дал задание найти полевой аэродром в Малоярославце и распрощался. Меня, как имеющую неполное высшее образование (всего-то 2 курса института!), назначил старшей и вручил необходимые документы.
В непроглядной ночной тьме мы вышли на перрон в Малоярославце. Слева полуразрушенные дома, лязгающие под напором ветра остатки крыш, справа - темное поле. Шли долго, надеясь на чудо. Чудо явилось в виде тусклого света фонаря и громкого окрика: "Стойте! Вы куда?". Приняв наши объяснения, дежурный указал путь к землянке, где находилось руководство батальона аэродромного обслуживания - БАО. Радиостанция располагалась в кузове крытой грузовой машины, называлась РСБ-15. Штат состоял из начальника, механика и 3-х радистов, обеспечивавших ее круглосуточную работу. В невероятном хаосе звуков, царившем в эфире, нужно было услышать позывные нашей радиостанции. Передавали сообщения штабам, пользуясь азбукой Морзе, с находившимися в воздухе самолетами работали только голосом. Летчики и стрелки-радисты передавали сообщения разведывательного характера или о ходе боя через встроенные в их шлемах ларингофоны, иногда сильно искажавшие звук. Бомбардировщики работали ключом, пользуясь азбукой Морзе, но с очень большой скоростью, и принимать их было трудно.
Жили мы, девушки, в землянках или в оставленных домах, спали на нарах. Зимой дежурная должна была нарубить дрова и растопить времянку, что для городских девчонок было непросто, особенно если дрова осиновые. В снежные зимы вход в землянку так заносило, что утром нас приходилось откапывать. Батальон все время продвигался на Запад и появились трудности, вызванные незнанием незнакомых названий городов. Летчик передает донесение воздушной разведки: "Вижу колонну танков, движущуюся в направлении Юрбаркаса", а я дважды отвечаю: "Не понял, повторите". И он справедливо теряет терпение. Вот тогда и принесли мне на радиостанцию подробную карту с предложением ознакомиться с названием городов Литвы и Восточной Пруссии. Тяжело было переносить случаи, когда во время операции в воздухе связь с самолетом прекращалась, и оправдывались самые худшие опасения за судьбу экипажа. Весной 43-го наша часть стояла недалеко от бывших передовых. Здесь после изгнания немцев еще было опасно ходить, боялись мин. Под растаявшим снегом длинными цепями, как шли в бой, лежали трупы, развороченные, взорванные танки, немецкие и наши, чернели на зелено-рыжем поле. Сколько же здесь погибло наших людей, узнают ли их имена?!
В октябре 44-го я писала родным: "Наш фронт пошел в наступление, и я горжусь тем, что являюсь участником этого наступления. Ведь нам первым суждено будет вступить на прусские земли".
Нам - это 3-му Белорусскому фронту. Мы уже оставили позади Белоруссию, Литву, пересекли Вислу, и вот теперь движемся в Восточную Пруссию. Весной 45-го я попала в полевой госпиталь с сильными болями (заподозрили аппендицит). Подлечили меня быстро, но и часть моя уже ушла далеко вперед. Был приказ отправлять из госпиталей в запасные части или в тыл, с чем я не могла согласиться. И я обратилась к командиру танковой бригады, находившейся сравнительно недалеко от госпиталя, с просьбой зачислить меня во взвод радистов. Прошла проверку в особом отделе и начала работать. Радиостанция здесь была переносная, она легко собиралась и разбиралась. Часть эта носила длинное имя, отражавшее ее боевой путь: 23-я Отдельная Гвардейская танковая Ельнинская Краснознаменная ордена Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого бригада. Мы быстро продвигались по направлению к Кёнигсбергу, вошли в него в самый разгар ожесточенных боев, когда часть города еще была у немцев. Я работала в полуподвале дома, который содрогался от разрывов снарядов, а почерневшие от дыма танкисты вели бой, освобождая улицу за улицей.
После Кёнигсберга в составе бригады воевала за порт Пиллау, затем и за косу Фриш-Нерунг. Местами нас неожиданно обстреливали еще сохранившиеся в лесах группы немцев. В один из таких дней я оказалась в зоне мощных залпов "катюши" с нашей стороны и разрывов снарядов с другой стороны - ощущение такое, что находишься в центре грозы. Я потеряла способность понимать, куда и откуда стреляют, и потому даже не пыталась укрыться. И почему-то не испытывала страха. После взятия косы Фриш-Нерунг наша часть вернулась в предместье Кёнигсберга. Ранним утром 9 мая мы услышали выстрелы возле наших палаток - так танкисты ознаменовали известие о Победе, дошедшее до них раньше офиц. сообщения. Войну я закончила в звании сержанта-радиотелеграфиста, награждена орденом Отечественной войны, многими медалями, в том числе "За отвагу", "За взятие Кёнигсберга".
Демобилизовалась в июле 45-го, а уже в сентябре возвратилась на 3-й курс моего родного Института стали. В сохранившейся зачетной книжке подписи преподавателей продолжались вплоть до декабря 1947 г., в 48-м году я защитила диплом. По распределению пошла работать на 2-й подшипниковый завод, без отрыва от производства защитила кандидатскую диссертацию и перешла во Всесоюзный научно-исследовательский подшипниковый институт, в котором проработала на должности зав. лабораторией до 1987 г., то есть, до ухода на пенсию. Получилось, что, занимаясь проблемами повышения качества отечественных подшипников, необходимых и авиации, и танкам, и всему машиностроению, я продолжала служить обороноспособности нашей армии. Несравненно больший вклад в Победу внес мой покойный муж, С.С. Горелик, занимавшийся всю войну организацией оборонной промышленности в Московском комитете ВКП(б), а потом воспитавший огромную армию студентов и аспирантов в Московском институте стали и сплавов.
http://www.zamos.ru/great_patriotic_war/
Помните! Через века, через года,- помните!
О тех, кто уже не придет никогда,- помните!
Не плачьте! В горле сдержите стоны, горькие стоны.
Памяти павших будьте достойны! Вечно достойны!
Хлебом и песней, мечтой и стихами, жизнью просторной,
Каждой секундой, каждым дыханьем будьте достойны!
Люди! Покуда сердца стучатся, - помните!
Какою ценой завоевано счастье, - пожалуйста, помните!
Песню свою отправляя в полет, - помните!
О тех, кто уже никогда не споет, - помните!
Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили!
Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!
Во все времена бессмертной Земли помните!
К мерцающим звездам ведя корабли, - о погибших помните!
Встречайте трепетную весну, люди Земли.
Убейте войну, прокляните войну, люди Земли!
Мечту пронесите через года и жизнью наполните!..
Но о тех, кто уже не придет никогда, - заклинаю,- помните!
Роберт Рождественский
2012 год:
День Победы - праздник всей страны.
Духовой оркестр играет марши.
День Победы - праздник седины
Наших прадедов, дедов и кто помладше.
Даже тех, кто не видал войны -
Но ее крылом задет был каждый, -
Поздравляем с Днем Победы мы!
Этот день - для всей России важный/
Мы родились, когда все было в прошлом,
Победе нашей не один десяток лет,
Но как нам близко то, что уже в прошлом.
Дай Бог вам, ветераны, долгих лет!
И каждый год душа болит, рыдает,
Когда нам память выдает слова.
Дух праздника в воздухе витает,
А на глазах печали пелена.
Спасибо вам, что мы войны не знали,
Что мы не слышим шума страшных лет,
Что вы нам жизнь своею жизнью дали!
Дай Бог вам, ветераны, долгих лет!
Чествуем погибших и живых,
Тех, кто пал, Отчизну защищая,
Имена навек запомним их,
Жизнь они свою за нас отдали.
С каждым годом все короче ряд
Очевидцев тех боев кровавых,
Пусть же взрывы больше не гремят,
Не тревожат застарелой раны.
Ваш геройский подвиг не забыть,
Пусть года бегут неумолимо,
Но сирени бархатная кисть
В вашу честь цветет неопалима!
2013 год:
Анастасия:
Весна. Победа. Сколько ж в двух словах
И счастья безграничного, и боли!
Так пусть же в наших жизнях и сердцах
Не будет места ни вражде, ни злобе.
Давайте сохраним мы этот мир,
Убережём от гибели и взрывов
И будущее наше защитим,
Пока Земля от горя не остыла.
В проломе встанем за своих детей,
Чтоб окружали их добро и счастье,
Чтоб нам растить спокойно сыновей,
И внуков не коснулись чтоб напасти.
Желаем всем улыбок и любви,
Пусть в семьях ваших май продлится вечно!
Пусть излучают свет все ваши дни
И дарят радость жизни бесконечно!
Т. Дементьева
|
| |
| |
| Анастасия | Дата: Понедельник, 09 Май 2011, 15:39 | Сообщение # 2 |
 Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 236
Статус: Offline |  
Сегодня и года уж седы
С тех пор, как минула война,
Но поздравляет с Днем Победы
Дедов и правнуков страна.
Спасибо, милые, родные,
Нас защищавшие тогда
И отстоявшие Россию
Ценою ратного труда.
Мы поздравляем вас с любовью,
И правнуки запомнят день,
Омытый вашей чистой кровью,
Когда вовсю цвела сирень.
2014 год:
NK:
Я тоже всех поздравляю с Днём Победы!
Москва. Театральная площадь. 9 мая 2014 г.
Очень тёплая искренняя была атмосфера. Мне понравилось. А песни они многие исполняли такие редкие, что зрители подхватывали только последние строчки куплетов при повторе.
P.S. Ну. наконец-то, сегодня запели в нашем тропарёвском парке соловьи (обычно они всегда прилетают либо на первомай, либо между первомаем и Днём Победы). Один - шальной- немножко попел 2 мая. Но, наверное, понял, что прилетел раньше остальных, замолк и стал ждать своих собратьев.
Нина_Корначёва:
2015 год:
 
Минутой памяти почтим всех стоя,
Их имена останутся в веках –
Всех тех, кто не вернулся с поля боя,
Чтоб нам сияло солнце в небесах.
Помянем тех, которых мы не знали.
Им пораженье было не к лицу.
Кто, умирая, жить нам завещали,
Не кланяясь горячему свинцу.
Победу эту все народы ждали.
Она пришла, когда цвели сады.
За День Победы миллионы пали,
Чтоб больше в мире не было беды.
Прошу всех, на минуту замолчите –
Помянем победителей без слов.
И в благодарность голову склоните
Во славу наших дедов и отцов!
А.Шевченко
NK:
Анастасия:
С праздником! С Днем Великой ПОБЕДЫ!!! Мирного неба и спокойной жизни без страха и боли!
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 09 Май 2019, 13:06 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Offline | 2016 год:
Сегодня и года уже седы
С тех пор как минула война,
Но поздравляет с Днем Победы
Дедов и прадедов страна!
Спасибо, милые, родные,
Нас защищавшие тогда
И отстоявшие Россию
Ценою ратного труда!
Мы поздравляем вас с любовью,
И правнуки запомнят день,
Омытый вашей чистой кровью,
Когда вовсю цвела сирень.
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Анастасия:
Хватило сил на то, чтоб победить!
Хватило воли выстоять в сраженьях.
Чтоб мы могли на этом свете жить.
Так дай же Бог Вам силы и терпенья,
С достоинством дожить короткий век.
Забыть о страхе, ужасе и горе.
И пусть извечно помнит человек
О той войне и о ее героях!
Лидия_К:
НЕСЛУЧАЙНЫЕ ДАТЫ
– 22 июня 1941 г. РПЦ отмечала день всех святых, в земле Российской просиявших;
- 6 декабря 1941 г. в день памяти А.Невского наши войска начали успешное контрнаступление и отбросили немцев от Москвы;
- 12 июля 1943 г. в день апостолов Петра и Павла начались бои под Прохоровкой на Курской дуге;
– на празднование Казанской иконы Божией Матери 4 ноября 1943 г. советскими войсками был взят Киев;
– Пасха 1945 г. совпала с днем памяти великомученика Георгия Победоносца, отмечаемым Церковью 6 мая. 9 мая – на Светлой седмице – к возгласам «Христос воскресе!» добавился долгожданный «С днем Победы!»;
– Парад Победы на Красной пл. был назначен на 24 июня – День Святой Троицы.
Мария_L:
С ДНЕМ ПОБЕДЫ!
Стоят в России обелиски,
На них фамилии солдат…
Мои ровесники мальчишки
Под обелисками лежат.
И к ним, притихшие в печали,
Цветы приносят полевые
Девчонки те, что их так ждали,
Теперь уже совсем седые.
А.Терновский
Валентина_Кочерова:
Нет, слово «мир» останется едва ли,
Когда войны не будут люди знать.
Ведь то, что раньше миром называли,
Все станут просто жизнью называть.
И только дети, знатоки былого,
Играющие весело в войну,
Набегавшись, припомнят это слово,
С которым умирали в старину.
В. Берестов
NK:
РЕКВИЕМ
Ой, зачем ты, солнце красное,
все уходишь - не прощаешься?
Ой, зачем с войны безрадостной,
сын, не возвращаешься?
Из беды тебя я выручу,
прилечу орлицей быстрою…
Отзовись, моя кровиночка!
Маленький. Единственный…
Белый свет не мил.
Изболелась я.
Возвратись, моя надежда!
Зернышко мое, зорюшка моя.
Горюшко мое, - где ж ты?
Не могу найти дороженьки,
чтоб заплакать над могилою…
Не хочу я ничегошеньки -
только сына милого.
За лесами моя ластынька!
За горами, за громадами…
Если выплаканы глазыньки -
сердцем плачут матери.
Белый свет не мил.
Изболелась я.
Возвратись, моя надежда!
Зернышко мое, зорюшка моя.
Горюшко мое, - где ж ты?
Р.Рождественский
Памятник М.М. Фроловой в Задонске. Русской женщине-матери, воспитавшей 12 детей, 8 из которых у нее отняла война
С Днём Победы!
Евгения_П:
С 71-ой годовщиной Победы!
2017 год:
Валентина_Кочерова:
Мы знаем, мы помним! Гордимся безмерно.
Ваш подвиг забыть невозможно в веках.
Спасибо большое за силу и веру,
За нашу свободу на ваших плечах.
За чистое небо, родные просторы,
За радость и гордость в сердцах и душе.
Живите вы долго, пусть Бог даст здоровья.
Пусть память живет о победной весне.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 09 Май 2019, 14:41 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Offline | NK:
Поздравляю всех с Днем Победы!
2018 год:
Когда это будет, не знаю:
В краю белоногих берез
Победу девятого мая
Отпразднуют люди без слез.
Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны,
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.
И мне не додуматься даже,
Какой там ударит салют,
Какие там сказки расскажут
И песни какие споют.
Но мы-то доподлинно знаем,
Нам знать довелось на роду,-
Что было девятого мая
Весной в сорок пятом году.
С.Орлов
2019 год:
День Победы! Он в памяти всех поколений.
В этот день мы скорбеть и гордиться должны
Пусть же будет побольше великих свершений,
Никогда и нигде пусть не будет войны!
2020 год:
Весна и май… Парад Победы…
Неотданных гвоздик букет…
Мальчишки – прадеды и деды,
Им было только 20 лет!
Мелькают имена и даты,
И снова слезы на глазах…
20-летние солдаты
Не возвращаются назад!
Мне хочется сказать: «Простите,
С эпохой вам не повезло.
Там, где легли, спокойно спите.
Вы победить сумели зло!»
20-летние солдаты,
В сырой ушедшие рассвет…
Я вам пишу письмо, ребята,
Хоть знаю – не придет ответ.
Я расскажу о нашей жизни,
Ведь это интересно вам.
Жаль только, что не стать нам ближе.
Мы - здесь, а вы – остались там…
Вы стали звездами когда-то,
Нам освещая путь в ночи.
20-летние солдаты -
Мои ровесники почти…
Вы так на фронт попасть спешили!
С веселой песней шли толпой.
Не выбирали – или-или --
И не вернулись все домой.
Мы вроде и не виноваты –
И не могли помочь ничем…
20-летние солдаты,
Так не пожившие совсем!
Пока не грянуло сраженье
И час кровавый не настал,
За все прошу у вас прощенья,
Тот бой – начало всех начал!.
Не восполняются утраты
И даже через много лет.
20-летние солдаты,
Уйдя, оставили свой след…
А мой 20-летний папа
Был ранен – просто повезло!
И мастер в госпитале плакал,
Протезы делая его.
Я свой конверт не закрываю,
Ищу слова для главных строк.
И белым голубем по маю
На небеса летит листок...
Мелькают имена и даты,
И снова слезы на глазах…
20-летние солдаты
Не возвращаются назад...
П.Давыдов
Ракеты летят, как цветные мячи,
Взметенные смелым ударом,
И вновь исчезают в московской ночи
Уже догоревшим пожаром…
На миг уступает недавняя тьма
Победно летящей ракете.
Выходят деревья, столбы и дома,
От света проснувшись, как дети.
Навеки запомнится ночь торжества,
Когда, возвещая победу,
Огнями и залпами фронт и Москва
Вели меж собою беседу.
С.Маршак
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет...
И ставит, ставит обелиски.
К.Симонов
2021 год:
Война, она и есть - война…
И тем, кто опален дыханьем лютым,
Та чаша горькая, что выпита до дна,
Не слаще даже… с праздничным салютом.
Война, она и есть - война…
И по сей день былые ноют раны.
И все-таки - наденьте ордена!
И с праздником Победы, ветераны!
С ветхой крыши заброшенного сарая
Прямо к звёздам мальчишка взлетает в «ракете»…
Хорошо, что теперь в космонавтов играют,
А в войну не играют соседские дети.
Хорошо, что землянки зовут погребами,
Что не зарево в небе — заря,
И что девушки ходят теперь за грибами
В партизанские лагеря.
Хорошо… Но немые кричат обелиски.
Не сочтёшь, не упомнишь солдатских могил.
Поклонись же по-русски им - низко-низко,
Тем, кто сердцем тебя заслонил.
Юлия Друнина
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 09 Май 2021, 08:58 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Offline | 
Уже давно отгремела война, но Савелий так и не мог смотреть фильмы о ней и слушать песни. Как только по телевизору начинался показ фильма о войне или в концерте звучала песня о ней, Сава выходил из комнаты и плотно закрывал дверь за собой. Он знал, что никакой фильм не сможет передать весь ужас тех пережитых военных лет, но смотреть не мог. Особенно тяжело было в День Победы, когда со всех сторон звучали песни о войне, люди поздравляли друг друга и по телевизору весь день транслировали военный парад с Красной пл. В один из таких дней во время Голубого огонька из соседней комнаты он услышал слова звучащей песни:
…Тот не забудет, не забудет, атаки яростные те,
У незнакомого посёлка на безымянной высоте …
И память перенесла его в тот самый страшный для него день войны.
Шёл сентябрь 1944 г.. Его артиллерийский полк разместили у посёлка Н. на небольшой высотке. Командир полка подполковник Поляков, собрав 30 сентября командиров орудийных расчётов на вечернее совещание, дал оценку утреннему бою. Артиллерии предстояло обеспечить наступление пехоты. Задача была рядовая - необходимо во что бы то ни стало освободить село, закрепив - шись на высотке, артиллерийским огнём поддерживать пехоту и не допустить прорыва вражеских танков. Савелий на фронте в артиллерийской разведке с июля 41-ого. Но каждый раз перед боем нервничал. Всё было как всегда. Высотка давала большое преимущество, вся линия предстоящего сражения была как на ладони.... В 6 час. комполка даёт команду открыть залповый огонь по позициям противника, пехота пошла в атаку. Однако её продвижение натолкнулось на немецких автоматчиков, которые косили наших солдат на обоих флангах. Наступление захлебнулось. Немцы воспользовались удачным для них мгновением и стали контратаковать и при поддержке танков быстро продвигались к высотке, где размещалась первая батарея полка. Немецкие "тигры", словно неуязвимые крепости, ползли и ползли! Автоматчики под их прикрытием приближались к артиллерийским батареям. Разведрота получает приказ поддержать артиллерийский взвод.
Под непрекращающимся огнём противника Савелий добежал до первого орудия батареи. Из всего орудийного расчёта осталось трое, наводчик ранен, а немцы уже в нескольких метрах от орудия. Савелий быстро принимает решение заменить наводчика и продолжить беглый огонь по контратакующему противнику. Лгут те, кто говорит, что страха нет! Страшно! Очень страшно! И жить хочется! 40 минут боя! Гибнут наши бойцы, товарищи боевые! Всего 40 минут! В результате огня орудия было уничтожено: 3 пулемёта, подбит один танк, разбито самоходное орудие, подавлен огонь миномёта, убито до 35 солдат и офицеров противника. Вот она - победа! Однако вражес - кие автоматчики мелкими группами просачивались в район огневой позиции батареи. Вот фашисты уже в нескольких шагах! Савелий командует взводу: - личным оружием организовать оборону вокруг орудия, открыть огонь по противнику!
Первые автоматчики падают, ещё и ещё ….
- Нате вам, гады! Не возьмёшь! Побежали, сволочи! Побежали! Так вам и надо!
Строчил, строчил его автомат...! В коротком бою Сава убил 6 фрицев, а двоих взял в плен. Почему не убил этих двоих? В глаза они ему посмотрели! Успел заметить, что юнцы совсем! Оружие побросали, что-то лопочут по-своему! Сам не знал, почему так поступил!
Его батарея обеспечила успех сражению, посёлок был освобождён от фашистских оккупантов. Но прорыв немцев унёс жизни многих солдат. Погибло много однополчан, с которыми и в разведку, и в атаку ходил! Савелий за образцы мужества и отваги был представлен к правительственной награде.
- Что это за песня только что звучала? – открыв дверь в комнату, спросил Сава у сидевшей возле экрана телевизора дочери.
- На Безымянной высоте ,- ответила она.
Галина Пономарева
Нина_Корначёва:
2022 год:
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки —
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, —
Внуки, братики, сыновья!
А.Ахматова
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 09 Май 2023, 10:07 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Offline | 
Отгремят салюты и парады.
Тем, кто жив, достанутся награды.
Скажут речи громко, с чувством долга,
А потом забудут всех надолго.
Сколько их осталось ветеранов?
Сколько их не стало слишком рано?
И сейчас никто не скажет точно
Сколько судеб разорвало в клочья!
В памяти еще грохочут войны.
Временами это очень больно…
В мае шумно праздник отмечаем,
А теперь душа моя в печали…
...Я к тебе на кладбище приеду,
Выпить, папа,
За твою Победу.
Петр Давыдов
Комиссар был твердо убежден, что смелых убивают реже, чем трусов. Он любил это повторять и сердился, когда с ним спорили. В дивизии его любили и боялись. У него была своя особая манера приучать людей к войне. Он узнавал человека на ходу. Брал его в штабе дивизии, в полку и, не отпуская ни на шаг, ходил с ним целый день всюду, где ему в этот день надо было побывать. Если приходилось идти в атаку, он брал этого человека с собой в атаку и шел рядом с ним. Если тот выдерживал испытание,- вечером комиссар знакомился с ним еще раз.
- Как фамилия? - вдруг спрашивал он своим отрывистым голосом.Удивленный командир называл свою фамилию.
- А моя - Корнев.
- Вместе ходили, вместе на животе лежали, теперь будем знакомы.
В первую же неделю после прибытия в дивизию у него убили 2-х адъютантов. Первый струсил и вышел из окопа, чтобы поползти назад. Его срезал пулемет. Вечером, возвращаясь в штаб, комиссар равнодушно прошел мимо мертвого адъютанта, даже не повернув в его сторону головы. Второй адъютант был ранен навылет в грудь во время атаки. Он лежал в отбитом окопе на спине и, широко глотая воздух, просил пить. Воды не было. Впереди за бруствером лежали трупы немцев. Около одного из них валялась фляга.
Комиссар вынул бинокль и долго смотрел, словно стараясь разглядеть, пустая она или полная. Потом, тяжело перенеся через бруст - вер свое грузное немолодое тело, он пошел по полю всегдашней неторопливой походкой.
Неизвестно почему, немцы не стреляли. Они начали стрелять, когда он дошел до фляги, поднял ее, взболтнул и, зажав под мышкой, повернулся. Ему стреляли в спину. Две пули попали во флягу. Он зажал дырки пальцами и пошел дальше, неся флягу в вытянутых руках. Спрыгнув в окоп, он осторожно, чтобы не пролить, передал флягу кому-то из бойцов:
- Напоите!
- А вдруг дошли бы, а она пустая? - заинтересованно спросил кто-то.
- А вот вернулся бы и послал вас искать другую, полную! - сердито смерив взглядом спросившего, сказал комиссар.
Он часто делал вещи, которые, в сущности, ему, комиссару дивизии, делать было не нужно. Но вспоминал о том, что это не нужно, только потом, уже сделав. Тогда он сердился на себя и на тех, кто напоминал ему о его поступке. Так было и сейчас. Принеся флягу, он уже больше не подходил к адъютанту и, казалось, совсем забыл о нем, занявшись наблюдением за полем боя. Через 15 мин. он нео - жиданно окликнул командира батальона:
- Ну, отправили в санбат?
- Нельзя, товарищ комиссар, придется ждать дотемна.
- Дотемна он умрет. - И комиссар отвернулся, считая разговор оконченным.
Через 5 мин. двое красноармейцев, пригибаясь под пулями, несли неподвижное тело адъютанта назад по кочковатому полю. А комис - сар хладнокровно смотрел, как они шли. Он одинаково мерил опасность и для себя и для других. Люди умирают - на то и война. Но храбрые умирают реже. Красноармейцы шли смело, не падали, не бросались на землю. Они не забывали, что несут раненого. И именно поэтому Корнев верил, что они дойдут. Ночью, по дороге в штаб, комиссар заехал в санбат.
- Ну как, поправляется, вылечили? - спросил он хирурга.
Корневу казалось, что на войне все можно и должно делать одинаково быстро - доставлять донесения, ходить в атаки, лечить ране - ных.И когда хирург сказал Корневу, что адъютант умер от потери крови, он удивленно поднял глаза.
- Вы понимаете, что вы говорите? - тихо сказал он, взяв хирурга за портупею и привлекая к себе.
- Люди под огнем несли его две версты, чтобы он выжил, а вы говорите - умер. Зачем же они его несли?
Про то, как он ходил под огнем за водой, Корнев промолчал. Хирург пожал плечами.
- И потом, - заметив это движение, добавил комиссар,- он был такой парень, что должен был выжить.
Да, да, должен! - сердито повторил он. - Плохо работаете.
И, не простившись, пошел к машине.
Хирург смотрел ему вслед. Конечно, комиссар был неправ. Логически рассуждая, он сказал сейчас глупость. И все-таки были в его словах такая сила и убежденность, что хирургу на минуту показалось, что, действительно, смелые не должны умирать, а если они все-таки умирают, то это значит, он плохо работает.
- Ерунда! - сказал он вслух, пробуя отделаться от этой странной мысли. Но мысль не уходила. Ему показалось, что он видит, как двое красноармейцев несут раненого по бесконечному кочковатому полю.
- Михаил Львович, - вдруг сказал он, как о чем-то уже давно решенном, своему помощнику, вышедшему на крыльцо покурить.
- Надо будет утром вынести дальше вперед еще два перевязочных пункта с врачами…
Комиссар добрался до штаба только к рассвету. Он был не в духе и, вызывая к себе людей, сегодня особенно быстро отправлял их с короткими, большей частью ворчливыми напутствиями. В этом был свой расчет и хитрость. Комиссар любил, когда люди уходили от него сердитыми. Он считал, что человек все может. И никогда не ругал человека за то, что тот не смог, а всегда только за то, что тот мог и не сделал. А если человек делал много, то комиссар ставил ему в упрек, что он не сделал еще больше. Когда люди немножко сердятся - они лучше думают. Он любил обрывать разговор на полуслове, так, чтобы человеку было понятно только главное. Именно таким образом он добивался того, что в дивизии всегда чувствовалось его присутствие. Побыв с человеком минуту, он старался сделать так, чтобы тому было над чем думать до следующего свидания.
Утром ему подали сводку вчерашних потерь. Читая ее, он вспомнил хирурга. Конечно, сказать этому старому опытному врачу, что он плохо работает, было с его стороны бестактностью, но ничего, ничего, пусть думает, может, рассердится и придумает что-нибудь хорошее. Он не сожалел о сказанном. Самое печальное было то, что погиб адъютант. Впрочем, долго вспоминать об этом он себе не позволил. Иначе за эти месяцы войны слишком о многих пришлось бы горевать. Он будет вспоминать об этом потом, после войны, когда неожиданная смерть станет несчастьем или случайностью. А пока - смерть всегда неожиданна. Другой сейчас и не бывает, пора к этому привыкнуть. И все-таки ему было грустно, и он как-то особенно сухо сказал начальнику штаба, что у него убили адъютанта и надо найти нового.
Третий адъютант был маленький, светловолосый и голубоглазый паренек, только что выпущенный из школы и впервые попавший на фронт. Когда в первый же день знакомства ему пришлось идти рядом с комиссаром вперед, в батальон, по подмерзшему осеннему полю, на котором часто рвались мины, он ни на шаг не оставлял комиссара. Он шел рядом: таков был долг адъютанта. Кроме того, этот большой грузный человек с его неторопливой походкой казался ему неуязвимым: если идти рядом с ним, то ничего не может случиться. Когда мины начали рваться особенно часто и стало ясно, что немцы охотятся именно за ними, комиссар и адъютант стали изредка ложиться. Но не успевали они лечь, не успевал рассеяться дым от близкого разрыва, как комиссар уже вставал и шел дальше.
- Вперед, вперед,- говорил он ворчливо. - Нечего нам тут дожидаться.
Почти у самых окопов их накрыла вилка. Одна мина разорвалась впереди, другая - сзади.Комиссар встал, отряхиваясь.
- Вот видите, - сказал он, на ходу показывая на маленькую воронку сзади. - Если бы мы с вами трусили да ждали, как раз она бы по нас и пришлась. Всегда надо быстрей вперед идти.
- Ну а если бы мы еще быстрей шли, - так…- и адъютант, не договорив, кивнул на воронку, бывшую впереди них.
- Ничего подобного,- сказал комиссар. - Они же по нас сюда били - это недолет. А если бы мы уже были там - они бы туда целили и опять был бы недолет.
Адъютант невольно улыбнулся: комиссар, конечно, шутил. Но лицо комиссара было совершенно серьезно. Он говорил с полной убеж - денностью. И вера в этого человека, вера, возникающая на войне мгновенно и остающаяся раз и навсегда, охватила адъютанта. Последние 100 шагов он шел рядом с комиссаром, совсем тесно, локоть к локтю. Так состоялось их первое знакомство.
Прошел месяц. Южные дороги то подмерзали, то становились вязкими и непроходимыми. Где-то в тылу, по слухам, готовились армии для контрнаступления, а пока поредевшая дивизия все еще вела кровавые оборонительные бои. Была темная осенняя южная ночь. Комиссар, сидя в землянке, пристраивал на железной печке поближе к огню свои забрызганные грязью сапоги. Сегодня утром был тя - жело ранен командир дивизии. Начальник штаба, положив на стол подвязанную черным платком раненую руку, тихонько барабанил по столу пальцами. То, что он мог это делать, доставляло ему удовольствие: пальцы снова начинали его слушаться.
- Ну хорошо, упрямый вы человек,- продолжал он прерванный разговор, - ну пусть Холодилина убили потому, что он боялся, но генерал-то ведь был храбрым человеком - как по-вашему?
- Не был, а есть. И он выживет, - сказал комиссар и отвернулся, считая, что тут не о чем больше говорить.
Но начальник штаба потянул его за рукав и сказал совсем тихо, так, чтобы никто лишний не слышал его грустных слов:
- Ну выживет, хорошо - едва ли, но хорошо. Но ведь Миронов не выживет, и Заводчиков не выживет, и Гавриленко не выживет. Они умерли, а ведь они были храбрые люди. Как же с вашей теорией?
- У меня нет теории, - резко сказал комиссар. - Я просто знаю, что в одинаковых обстоятельствах храбрые реже гибнут, чем трусы. А если у вас не сходят с языка имена тех, кто был храбр и все-таки умер, то это потому, что когда умирает трус, то о нем забывают прежде, чем его зароют, а когда умирает храбрый, то о нем помнят, говорят и пишут. Мы помним только имена храбрых. Вот и все. А если вы все-таки называете это моей теорией, воля ваша. Теория, которая помогает людям не бояться, - хорошая теория.
В землянку вошел адъютант. Его лицо за этот месяц потемнело, а глаза стали усталыми. Но в остальном он остался все тем же мальчишкой, каким в первый день увидел его комиссар. Щелкнув каблуками, он доложил, что на полуострове, откуда только что вернулся, все в порядке, только ранен командир батальона капитан Поляков.
- Кто вместо него? - спросил комиссар.
- Лейтенант Васильев из пятой роты.
- А кто же в пятой роте?
- Какой-то сержант.
Комиссар на минуту задумался.
- Сильно замерзли? - спросил он адъютанта,
- По правде говоря - сильно.
- Выпейте водки.
Комиссар налил из чайника полстакана водки, и лейтенант, не снимая шинели, только наспех распахнув ее, залпом выпил.
- А теперь поезжайте обратно, - сказал комиссар. - Я тревожусь, понимаете? Вы должны быть там, на полуострове, моими глазами. Поезжайте.
Адъютант встал. Он застегнул крючок шинели медленным движением человека, которому хочется еще минуту побыть в тепле. Но, застегнув, больше не медлил. Низко согнувшись, чтобы не задеть притолоку, он исчез в темноте. Дверь хлопнула.
- Хороший парень, - сказал комиссар, проводив его глазами. - Вот в таких я верю, что с ними ничего не случится. Я верю в то, что они будут целы, а они верят, что меня пуля не возьмет. А это самое главное. Верно, полковник?
Начальник штаба медленно барабанил пальца: га по столу. Храбрый от природы человек, он не любил подводить никаких теорий ни под свою, ни под чужую храбрость. Но сейчас ему казалось, что комиссар прав.
- Да,- сказал он.
В печке трещали поленья. Комиссар спал, упав лицом на десятиверстку и раскинув на ней руки так широко, как будто он хотел забрать обратно всю начерченную на ней землю. Утром он выехал на полуостров. Потом не любил вспоминать об этом дне. Ночью немцы, внезапно высадившись на полуострове, в жестоком бою перебили передовую пятую роту - всю, до последнего человека. Комиссару в течение дня пришлось делать то, что ему, комиссару дивизии, в сущности, делать совсем не полагалось. Он утром собрал всех, кто был под рукой, и трижды водил их в атаку. Тронутый первыми заморозками гремучий песок был взрыт воронками и залит кровью. Немцы были убиты или взяты в плен. Пытавшиеся добраться до своего берега вплавь потонули в ледяной зимней воде. Отдав уже ненужную винтовку с окровавленным черным штыком, комиссар обходил полуостров. О том, что происходило здесь ночью, ему могли рассказать только мертвые. Но мертвые тоже умеют говорить...
Между трупами немцев лежали убитые красноармейцы пятой роты. Одни из них лежали в окопах, исколотые штыками, зажав в мертвых руках разбитые винтовки. Другие, те, кто не выдержал, валялись на открытом поле в мерзлой зимней степи: они бежали и здесь их настигли пули. Комиссар медленно обходил молчаливое поле боя и вглядывался в позы убитых, в их застывшие лица: он угадывал, как боец вел себя в последние минуты жизни. И даже смерть не мирила его с трусостью. Если бы это было возможно, он похоронил бы отдельно храбрых и отдельно трусов. Пусть после смерти, как и при жизни, между ними будет черта. Он напряженно вглядывался в лица, ища своего адъютанта. Его адъютант не мог бежать и не мог попасть в плен, он должен быть где-то здесь, среди погибших. Наконец сзади, далеко от окопов, где дрались и умирали люди, комиссар нашел его. Адъютант лежал навзничь, неловко подогнув под спину одну руку и вытянув другую с насмерть зажатым в ней наганом. На груди на гимнастерке запеклась кровь.
Комиссар долго стоял над ним, потом, подозвав одного из командиров, приказал ему приподнять гимнастерку и посмотреть, какая рана. Он посмотрел бы и сам, но правая рука его, раненная в атаке несколькими осколками гранаты, бессильно повисла вдоль тела. Он с раздражением смотрел на свою обрезанную до плеча гимнастерку, на кровавые, наспех намотанные бинты. Его сердили не столько рана и боль, сколько самый факт, что он был ранен. Он, которого считали в дивизии неуязвимым! Рана была некстати, ее скорее надо было залечить и забыть.
Командир, наклонившись над адъютантом, приподнял гимнастерку и расстегнул белье.
- Штыковая, - сказал он, подняв голову, и снова склонился над адъютантом и надолго, на целую минуту, припал к неподвижному телу.
Когда он поднялся, на лице его было удивление.
- Еще дышит, - сказал он.
- Дышит?
Комиссар ничем не выдал своего волнения.
- Двое, сюда! - резко приказал он. - На руки, и быстрей до перевязочного пункта. Может быть, выживет.
И он, повернувшись, пошел дальше по полю.
- Выживет или нет? - этот вопрос у него путался с другими: как себя вел в бою? почему оказался сзади всех, в поле? И невольно все эти вопросы связывались в одно: если все хорошо, если вел себя храбро, - значит, выживет, непременно выживет.
И когда через месяц на командный пункт дивизии из госпиталя пришел адъютант, побледневший и худой, но все такой же светловоло - сый и голубоглазый, похожий на мальчишку, комиссар ничего не спросил у него, а только молча протянул для пожатия левую, здоровую руку.
- А я ведь так тогда и не дошел до пятой роты, - сказал адъютант, - застрял на переправе, еще сто шагов оставалось, когда…
- Знаю, - прервал его комиссар,- все знаю, не объясняйте. знаю, что молодец, рад, что выжили.
Он с завистью посмотрел на мальчишку, который через месяц после смертельной раны был снова живым и здоровым, и, кивнув на свою перевязанную руку, грустно сказал:
- А у нас с полковником уже годы не те. Второй месяц не заживает. А у него - третий. Так и правим дивизией - двумя руками. Он правой, а я левой…
Константин Симонов
https://skazki.rustih.ru/konstantin-simonov-tretij-adyutant/
В этой роще березовой
Спят мальчишки
Живи, бессмертный город
Когда мы вернемся домой
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 09 Май 2024, 10:15 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Offline | 
Так вот он - победы торжественный час,
Конец положивший огненным бурям,
Ради которого каждый из нас
Грудь открывал осколкам и пулям.
Каждый сегодня, как с братом брат,
Светлей и сердечней час от часа,
И плачет от счастья старый солдат,
Который в жизни не плакал ни разу.
На улице города - праздничный стан.
Узнав о счастливой вести мгновенно,
Целуются люди всех наций и стран,
Освобождённые нами из плена.
Такого ещё не бывало встарь -
Пусть радость повсюду гремит не смолкая:
Праздником мира войдёт в календарь
Праздник Победы - Девятое мая!
Сергей Наровчатов
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;
И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;
И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого и с теми,
Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.
Со всеми - пусть не равен их удел,-
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел -
Такой был срок ему отпущен малый.
Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, -
Со всеми, до единого со всеми.
Простились мы.И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.
Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.
И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.
И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, -
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.
Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы - мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.
В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.
Я ваш, друзья, - и я у вас в долгу,
Как у живых, - я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,
Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Еще не зная отклика живых, -
Я ваш укор услышу бессловесный.
Суда живых - не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.
Александр Твардовский
|
| |
| |
