| Нина_Корначёва | Дата: Четверг, 27 Сен 2012, 01:02 | Сообщение # 1 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 193
Статус: Offline | ОЛЕГ ДОРМАН: «СУЩЕСТВУЕТ ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК»
Режиссёр хочет сделать телеканал о человеческих судьбах, а ему отвечают: время не пришло
В одном из наших разговоров с О.Дорманом он обмолвился о родившейся у него идее создания телеканала о… человеке. Ведь, поразмыслил он, существуют телеканалы о политике, спорте, животных, домашнем хозяйстве… И только почему-то нет канала, посвященного человеческим судьбам. «Вот такой мы и сделаем», - сказал Дорман. Режиссер
- Это идея совершенно естественная и очень конкретная. Я подумал, что всех без исключения интересуют другие люди. Мы же всё время заняты тем, что говорим о других, думаем о других, прикидываем, как бы себя повели в той или иной ситуации. Чужой опыт становится нашим. Я даже удивлён, что такого канала до сих пор нет. Это, видимо, связано с каким-то общим невниманием к человеку, которое в нас всех живёт. А оно, вероятно, со страхом, недоверием. Другой - опасен. Мы строим свою жизнь на том, чтобы поменьше видеть друг друга, чтобы нам никто не навязывался. Я даже предполагаю, что люди не здороваются, входя в лифт, из какой-то варварской осторожности. Это оборотная сторона хамства, но всё же. «Я тебя не трогаю – и ты меня не трогай».
- Не смотреть на человека стало проще, чем смотреть на него.
- Да. Но все-таки жизнь человека без другого человека лишена смысла. Нравится нам это или нет. Помните слова Лема из «Соляриса»: «Единственное, что будет всегда волновать человека, это человек». Вся история цивилизации – путь к обособлению человека. Но вся история культуры – путь к сближению. Каждый из нас – отдельное существо, и это главное, что роднит всех нас. Каждый отвечает на вызовы собственной жизни. Опыт каждого - бесценное сокровище, которым он, если захочет, может поделиться. Вот я и имею в виду канал, где люди делятся собственным опытом существования.
- Идея с каналом пошла от «Подстрочника»?
- Я и до «Подстрочника» снимал про людей. Например, с оператором В.Юсовым мы делали «Свой голос» - фильм о молодых людях, которые ищут себя в 90-е годы XX в. Пекарь, аптекарша, предприниматель, учительница, солдат, музыкант… А параллельно в фильме люди старшего возраста рассказывали о том, как искали себя в иные времена. Одни - знаменитые: в частности, Ростропович, Баталов, Михалков, Боярский, Агутин, другие - их ровесники, совершенно не знаменитые, но не меньше сделавшие на пути, которым именно они шли. Например, главврач роддома А.Сахарова: в ленинградскую блокаду солдаты спасли её с ребенком, приютили в госпитале, и она стала врачом. И в 70 с лишним лет ещё возглавляла московский роддом. Молодые были ничуть не менее интересны, чем старшие. Настолько, что я несколько раз слышал от зрителей: «Это неправда. Это Вы им тексты написали. Таких людей нет». Есть. Нет – интереса к ним.
- А какие герои будут рассказывать о себе на канале?
- Разные, в этом смысл. Разного возраста, занятий, из разных стран. Но именно сами о себе, это главное. Героем некоторых передач или фильмов будет один человек, в других - будут рассказывать о своей жизни, например, однофамильцы, люди одинаковых профессий, живущие в разных уголках земли, жители одной улицы, одноклассники, однокурсники, члены одной семьи. В течение дня перед зрителем должна проходить панорама непохожих судеб, мироощущений, философий. Автобиография, скажем, фельдшера в маленьком городке - и директора сталелитейного комбината, жизнь знаменитой актрисы – и смотрительницы зоопарка, жизнь эскимоса и жизнь журналиста. Вот люди приходят с работы домой, готовят ужин и включают канал, а там антарктический рыбак рассказывает нам, как он готовит ужин и что он думает о жизни. Или вот человек залез на высочайшую гору, или совершил открытие или кого-нибудь спас, и рассказывает про это. А другой человек всю жизнь провёл на заводе, и о себе может сказать лишь то, что у него есть жена и дети. Но надо хорошенько расспросить его - он тоже окажется интересен, и может быть, даже больше, чем остальные. Потому что такие люди составляют нашу жизнь. Мы ведь не покоряем в большинстве своем горных вершин, не спасаем людей. Тот, кто помогает нам ощущать ценность заурядной жизни, порой гораздо более нам важен.
- Вам не кажется, что многие не готовы этих личностей воспринимать на телевидении? Отучили или сами отучились..
- Мы, вероятно, живем в наркотические времена. Любые удовольствия – здесь и немедленно. Ярче, необычнее, громче. Приходится все время увеличивать дозу. Если кричать, вы наверняка будете услышаны. В следующий раз вам придётся кричать громче. Перекрикивать других. В нарастающем крике человек теряет слух. Но громкость и яркость – путь в глухую тьму, они лишены оттенков. Настоящие удовольствия, настоящие наслаждения и открытия – в оттенках, в тихом разговоре, в шёпоте. Читайте камасутру: её придумали люди, понявшие, что жизнь надо не упрощать, а усложнять. Я, как и все, склонен одновременно испытывать любопытство к другому человеку и желание сохранить свою автономность. Но я видел людей, в том числе и даже в первую очередь Лунгиных-старших, которым были искренне интересны другие люди. Они помогли мне почувствовать, что на самом деле и мне интересно узнавать других…
- То есть этим каналом вы хотите, чтобы по крайней мере хоть чуточку, но люди стали обращать внимание на себе подобных?
- Я ничего не хочу от людей. Хорошо бы, конечно, чтобы они не мусорили, не писали в лифтах и при встрече друг другу улыбались. Но улыбка незнакомому человеку - это поистине национальная идея, я не знаю, как её осуществить. Видимо, для этого должен перевернуться весь уклад жизни и несколько поколений прожить, постепенно осознавая, что лучше, чтобы человек человеку улыбнулся.
- Это очень чувствуется, когда приезжаешь из Европы, Америки, где все на улице друг другу улыбаются, - в Россию. И понимаешь, как нам этого не хватает…
- Верно, а наши тонкие и трепетные люди на это вам часто говорят: «Да, они там в Европе улыбаются, но не искренне». А мы вот зато пишем гвоздём в лифте от всей души. Я не прочь, чтобы мне неискренне улыбались незнакомые встречные. Пожалуйста. Давайте неискренне друг другу улыбаться – глядишь, искренность придёт. Есть такой психо-технический прием, я читал в популярном журнале: если Вам плохо, растяните губы в улыбку. Душа вспомнит, как она улыбалась и, может быть, улыбнётся. В сущности, это метод физических действий по Станиславскому. Так что, возвращаясь к целям и идеям канала: кто мы такие, чтобы воспитывать друг друга? Я канал себе представляю, как огонь в камине. Его не надо смотреть всё время. Никакой насильственной программной политики. Человек задержится у экрана на 2 мин. – на 10, если захочет, даже на час, если того стоит. Так завязывается разговор с попутчиком: по взаимной симпатии. Но эта возможность, услышать человека, которого не поторапливают, который на наших глазах открывает свой мир, кажется мне жизненно важной.
- Это будет кабельное телевидение, интернет?
- Любая площадка подойдёт. Важнее всего, чтобы канал был международным, но, боюсь, российские телепредприниматели не готовы это принять. Герои канала должны быть из разных миров – в этом весь смысл. Человек, а не страна, вот главное. Кроме того, тут есть хорошие возможности для международного сотрудничества - человеческого, не официального. Скажем, для благотворительности. Я видел, как на BBCв рамках передачи собирают деньги на разные проекты. Рассказывают о человеке из Африки, который изобрёл устройство, облегчающее сбор картошки. А потом об исландце, который изобрёл устройство, помогающее инвалидам. И каждый из этих проектов вызывает сочувствие. Люди переводят деньги. У нас нет такого на телевидении. Нет, потому что это для чиновников опасно – тут же люди инициативу будут проявлять, деньги пойдут мимо.
- Путь «Подстрочника» к зрителю проходил через 11 лет мытарств: вы обращались к теленачальникам, писали письма журналистам, и в ответ было или молчание, или стандартные ответы: «Моей семье понравилось, жена плакала, но зрителям это не нужно»… Не боитесь, что вашу новую идею ждёт та же участь? Вообще как продвигается её воплощение?
- Никак. Я предложил эту затею нескольким довольно влиятельным телевизионным людям, дал почитать заявку. Мне сказали: «Подождите, придут времена и это осуществится». Иными словами, не сейчас. Кто-то в ответ предлагал «пока поснимать» фильмы-портреты для уже существующих телеканалов и надеяться, что потом когда-нибудь, в XXII в., будет и такой телеканал.
Вообще, вы заметили, как трудно у нас реализуются идеи? Я однажды участвовал в программе европейской киноакадемии для молодых кинематографистов – несколько месяцев работал в Берлине и собирал материал для фильма к 100-летию Набокова, который мне казалось важно сделать. Много собрал, договорился с сыном Набокова, телеархивы и телекомпании мира были готовы помогать, полагая, что российский фильм о Набокове – важное дело. Была только одна загвоздка – в России этот фильм никому не был нужен. Я ходил по нашим телеканалам и получал всюду одинаковый ответ. Иностранцы пожали плечами и подарили мне на кассетах коллекцию фильмов про Набокова, сделанных на Западе и на Востоке за долгие годы. В смысле – у нас таких фильмов десятки, а вам, значит, Набоков неинтересен… Количество профессиональных дел, которые оказалось можно сделать в Берлине за день, по сравнению с Москвой, фантастическое. Я посетил общество, которое если не находится в поиске идей, то, во всяком случае, не отвергает идеи. А у нас не знаешь, куда с идеей пойти. Вернее, знаешь, но понимаешь заранее, что тебя завернут. Ты должен быть готов к тому, что на осуществление любой идеи можешь потратить всю жизнь. И это сопротивление среды ведет к тому, что талантливые, или во всяком случае энергичные и гордые люди выбирают дорогу на запад или на восток, потому что не хотят потратить жизнь на пустяки. И это не забота о благополучии, чепуха, это желание максимально плодотворно делать то, что я могу. Желание работать, а не служить.
- А откуда такая уверенность у теленачальников, что «сегодня зритель это смотреть не будет, может быть, в другие времена…»?
- По большому счёту за этим стоит то же, что за всеми нашими экономическими и политическими проблемами: отсутствие конкуренции. Мы живем в полностью монополизированной жизни. После нескольких лет самостоятельности и личного энтузиазма в начале 90-х потом опять выстроилась эта монополия, фараоновская пирамида или просто военный строй. Вышли из гоголевской шинели и опять вернулись в неё. Российское сообщество, видимо, не способно жить вне вертикальной иерархии, какая существует в улье или стае. Психика, что ли, устроена так, чтобы был начальник надо мной и лакей подо мной. Это создаёт колоссальную безответственность и безынициативность. Хочется думать, что это состояние «куколки». Но страна как-то надолго задержалась в нем. Помню, в детстве поймал гусеницу, положил в баночку, она там окуклилась, и я все ждал-ждал, когда появится бабочка. А оказалось, куколка сдохла. Теперь я тревожусь за отечество. Вот это состояние окукленности - неконкурентности – в моей профессии приводит к тому, что некуда пойти с идеей о фильме или канале. На Западе или развитом Востоке меня бы не поняли: «Как некуда? Не надо ныть, надо биться, надо пробиваться». Безусловно. Только бьёшься всё в одну и ту же стену. Ну, не понравился «Подстрочник» начальству Первого или, там, Третьего канала - я должен иметь возможность пойти на 66-й или ещё куда-то. А 66-го нет. Есть один большой под разными названиями. Ничто не вынуждает продюсера рисковать. Теперь, к счастью, можно разместить фильмы в интернете. Что я и попробовал сделать. Было бы, конечно, неплохо зарабатывать на этом деньги, но этого никто никому не обещал. Этого таким людям не обещали - что уж не мне жаловаться…
- Лилиана Лунгина в 1997 г. сказала, что страна катится, как ей кажется, в какую-то бездну, всё убыстряя темп. Как, на ваш взгляд, она вела бы себя в сегодняшних реалиях, наблюдая за тем, что происходит, — эти 12 лет правления одного и того же человека, эти рокировки тандема, эти гонения неугодных…
- Ваш вопрос, по-моему, заключает в себе ответ, и я счастлив, что вам небезразлично, как вела бы себя Лилиана Зиновьевна. Но дело в том, что вести себя теперь надо не ей, а нам. Вообще, должен признаться: её слова о том, что страна катится в бездну, показались мне тогда случайными. Потому что нам в 1997-м, когда мы снимали, представлялось, что в стране всё идет трудно, иногда страшно, но правильно. Мысли о бездне были Лилиане Зиновьевне несвойственны, и я подумал, что она при монтаже убрала бы эти слова. Так и сделал. Впрочем, зная, что потом будет книга, где я их восстановлю. Но я, конечно, не думал, что они приобретут такую убедительность.
- Еще по поводу бездны. Ощущение, что вслед за высшими лицами страны и телевидение сегодня пытается сделать интеллект, ум и высокодуховные качества уделом избранных.
- Телевидение ни к уму, ни к духовности отношения не имеет.
- Но мы почти все его смотрим.
- Я не смотрю. Иногда «Культуру», адресно. И не понимаю, зачем люди смотрят его. Мне кажется это каким-то пережитком крепостнического строя. Или даже язычества. Как поклонение идолу. Вот идет человек по дороге, видит идола и бац лбом перед ним. А ты наблюдаешь и думаешь: «Вы что делаете, ребята? Травматизм же колоссальный…».
- Вы говорите, что все изначально добрые, как это увязывается с тем, что вы хотите снимать и негодяев?
- Совершенно не хочу снимать негодяев. Но я действительно думаю, что мерзавцами не рождаются. Люди часто любят объяснять всё детством. Но подумайте: обижали многих. Один из своих обид делает вывод: ладно, гады, и я вас буду обижать. Закон джунглей, Дарвин, то-сё. Ты, мама, когда-то дала мне пощёчину - теперь я упеку тебя в дом престарелых. Нередкая история, да? А другой понимает: постараюсь никогда, никогда никого не обижать, потом что я знаю, что такое боль. Страшная загадка в том, в какой именно момент тот, первый, решит, что человечность глупа.
- Когда получит власть.
- Всегда есть какая-то власть. Всегда есть возможность обидеть того, кто слабее тебя. У меня нет ответа. Но первоначально негодяй не был негодяем, вот что я думаю. Мне не нравится библейская презумпция греха. Я ей не верю. Было бы правильнее, чтобы в наших отношениях действовала презумпция доброты другого человека. Даже если это почти невозможно – я настаиваю, что это было бы правильнее. Я сам и люблю людей, и боюсь их. Но понимаю, что этот мой страх – нехороший, неправильный, он усугубляет зло. Вот, например, когда предстоит поездка на поезде, автоматически думаю: надо бы деньги припрятать, а то сопрут. Эта мысль оскорбительна для меня самого. Это не врождённый, это приспособленческий механизм. И он не доставляет мне никакого удовольствия. Может, лучше, пусть мошенники сопрут деньги?
Мы все изначально всё-таки неплохие ребята, даже члены «Единой России». Если ты даёшь человеку возможность быть хорошим, то он видишь, что он склонен к этому. Для нас не менее важно быть гордыми, добрыми, честными, чем благополучными. Смотрите, как люди участвовали в помощи Крымску. Это было чистое сочувствие, никакого расчёта. Ну, может, понимание того, что и с тобой может случится такое же. Общество – это сочувствие. Сколько сочувствия – столько и общества. Но общества у нас мало, и поэтому сложилось государство, которое сеет бесчеловечность. Я понимаю, почему: мы слишком много ему позволили. Мы дали много власти негодяям с их страшным миропониманием. Я вообще-то не принимаю слова “мы”, никто никогда не должен его употреблять. Сколько таких нас - неважно. Может, всего 4 столыпинских вагона. Неважно. Один человек - это уже очень много, это уже все. Я помню Ельцина, который просил прощения, когда мальчики погибли под танками. Он сказал огромной толпе перед Белым домом: «Простите меня». И она перестала быть толпой в этот миг. А он, как бы перестав быть политиком – ведь политики не извиняются, именно в этот миг им стал. С тех пор никто никогда сверху не просил прощения. Лодки тонут, дома взрываются, люди гибнут – нет, это не их вина. Они мыслят масштабно – интересами государства, страны, геополитики. Не понимают, что существует только человек.
Иван Жилин, Вера Челищева
http://www.novayagazeta.ru/arts/54551.html
Сообщение отредактировал Нина_Корначёва - Четверг, 27 Сен 2012, 01:07 |
| |
| |
