Расступись, земля сырая,
Дай мне, молодцу, покой… Все мы не раз слышали, как Олег поет эту русскую народную песню, и всякий раз от той боли, которой буквально пропитан весь его голос, от непосильной ее тяжести, которая сковала всю его душу, – всякий раз заходится сердце, и ничего тут не сделаешь…
День и ночь взволнованною сказкой
Мне звучат твои слова…
Как мне сказали петербуржцы, БКЗ никогда не отличался хорошей акустикой, и здесь тоже есть «глухие» места, но, как бы то ни было, голос Олега звучал прекрасно, и он легко охватывал весь зал, так что даже в дальних рядах партера слышимость была хорошая. А этот романс прозвучал, как само очарование, и после него Олег уже стал складывать цветы на колонки – а больше было просто некуда…
Глядя на луч пурпурного заката,
Стояли мы на берегу Невы…
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас…
Не уходи, побудь со мною,
Здесь так отрадно, так светло,
Я поцелуями покрою
Уста, и очи, и чело…
Хотя все романсы, исполняемые Олегом, любимы, но и в его репертуаре есть коронные, которые, где бы он их ни пел, всегда встречаются аплодисментами. И вот этот - один из них…
Нет, ну, тут без комментариев. Талант, данный Олегу, - это, действительно, дар свыше… Исполнить этот романс так, чтобы зритель, слышавший его уже сотни раз, опять почувствовал в нем какие-то особые интонации, какую-то новизну исполнения, которые артист в силу своего душевного настроения внес в сегодняшнее звучание своего голоса, – на это надо особый талант.
Романс – это мой язык. Я могу тысячи раз исполнять одну и ту же вещь и каждый раз открывать в ней что-то новое и желанное. Нет тут никаких рамок и преград.
Этим романсом, после которого зал наполнился восторженными криками и аплодисментами, и закончилось первое отделение концерта, и перед тем, как уйти на перерыв, Олег обращается к залу: (монолог взят из рассказа Ольги Васильевны)
Первое отделение концерта было отдано русскому романсу. Даже те народные песни, которые прозвучали, в общем-то, это суть городские песни. Они имеют своих авторов Они абсолютно единокровны с жанром, который - для меня, во всяком случае - стал, наверное, самым жанром вообще во всем песенном мире, жанром, по которому можно сверять все остальные жанры и не только, собственно говоря, в музыке, но и, в общем-то, в любом другом виде искусства, понимая, как вот каким-то особым ключиком открывая в этом искусстве что-то очень родное, очень своё. Можно сказать – очень русское. Можно сказать – очень родное. Можно сказать – очень отечественное. Можно сказать даже – очень петербургское. Так или иначе, называя программу сегодняшнего вечера «Время романса», это по большому счёту я и имел в виду. Романс - это особый ключ: городской романс, подчеркиваю - это особый ключ, которым, в принципе, даже и по сию пору – по начало 21 века - можно открыть почти все двери внимания слушательского, зрительского, имею в виду себя в первую очередь. Когда я, вот, сижу в зале и смотрю, и слушаю что-то на сцене, я тоже подхожу, может быть, к любому событию сценическому с этим ключиком. Этот ключик всегда работает безотказно. Время романса - это наше время, время, которое заполнено нашей жизнью. Я имею в виду не только себя, а и ребят, которые со мной на сцене уже 10 лет, а некоторые больше, но 10 лет этот состав. Я имею в виду и всех нас, которые прошли через определенные, но очень сложные испытания, и проходим их до сих пор. И вот этот ключик поразительно нас до сих пор объединяет и до сих пор позволяет открывать двери и от сердца к сердцу, и не только от сердца к сердцу, но даже иногда вполне настоящие физические двери, через которые просто так было пройти трудно. В этом смысле это тоже время романса. Романтическое время, которое невозможно никогда без слёз, но, как в одной из песен Окуджавы сказано, где он просит:
«…о минуте возвышенной пробы,
где уместны, конечно, утраты и отчаянье даже, но чтобы
милосердие в каждом движенье и красавица в каждом окне».
Эту песню в исполнении Олега я слышала лишь однажды, и называется она «Парижские фантазии».
У парижского спаниеля лик французского короля,
не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени:
на бочок паричок рыжеватый, милосердие в каждом движенье,
а в глазах, голубых и счастливых, отражаются жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля.
И в его ресторанчике тесном заправляют полдневные тени,
петербургскою ветхой салфеткой прикрывая от пятен колени,
розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.
Эту землю с отливом зеленым между нами по горстке деля,
как стараются неутомимо Бог, Природа, Судьба, Провиденье,
короли, спаниели и розы, и питейные все заведенья,
сколько мудрости в этом законе! Но и грусти порой... Voila.
Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.
Я прошу не о вечном блаженстве - о минуте возвышенной пробы,
где уместны, конечно, утраты и отчаянье даже, но чтобы
милосердие в каждом движенье и красавица в каждом окне.
Артист выходит на сцену уже в костюме, и второе отделение начинается вот с этого необыкновенно красивого романса…
Годы промчались, седыми нас делая...
Где чистота этих веток живых?..
Я давно уже даже и не пытаюсь найти какие-то новые слова, которыми можно было бы высказать свое отношение к тому или иному романсу, которые производят на меня такое сильное впечатление. А все равно так хочется сказать, насколько же Олег изумительно исполнил его…
Несколько дней назад я впервые услышала Василия Герелло, одного из самых востребованных баритонов мировой оперной сцены. Красота и невероятная сила его голоса, его обаяние, действительно, очень сильно поразили меня, и, как человек, он производил весьма хорошее впечатление. Но вот голос Олега все равно мне во сто крат милее.
Это давно уже подмечено, что если "заболеваешь" Олегом – то это, как правило, не лечится. Это хронически: никакой другой, даже самый замечательный голос не заменит тебе всех тех чувств, переживаний и ощущений, которые испытываешь, когда слышишь этот, самый любимый... И никакой другой тебе дать это уже просто не сможет...
И нежно вспоминая
Иное небо мая,
Слова мои, и ласки, и меня…
В опаловом и лунном Сингапуре, в бурю,
Когда под ветром ломится банан,
Вы грезите всю ночь на желтой шкуре
Под вопли обезьян…
