|
02.09. 2010. Балашиха, КЗ Преображенского храма
|
|
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 11 Апр 2016, 15:00 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | Вновь вернувшись к этой теме, перечитав все сказанное Олегом: сказанное честно и очень искренно, не замалчивая даже какие-то неприятные моменты, о которых может, не хотелось и вспоминать - я, как и тогда очень сильно прониклась этим разговором, и уже с позиции сегодняшнего дня, еще больше оценила эту незабываемую встречу, за которую Олегу огромное спасибо...
Этот рассказ я пишу скорее даже для себя, чтобы когда-нибудь потом, по происшествию времени, за чередой множества событий и лет, можно будет открыть его страницы и вспомнить тот необыкновенный вечер, который подарил нам Олег…
Лето на исходе: и если днем еще достаточно тепло, то в утренние и вечерние часы уже по-осеннему прохладно.
И вот в один из первых сентябрьских дней, в Концертном зале Преображенского храма состоялось по-настоящему знаменательное событие, на которое я даже не рассчитывала когда-нибудь попасть, поскольку о проведении такого рода выступления даже и речи не было.
В который раз убеждаюсь, что на свете ничего не бывает случайно. Вот если бы не было у о.Николая такого замечательного зала, то вряд ли мы имели поистине счастливую возможность побывать на творческом вечере Заслуженного артиста России Олега Погудина…
Опасаясь попасть в пробку, мы выехали пораньше: лучше немного погуляем по усадьбе, благо погода это позволяла.
На территории храма вновь идут строительные работы: на месте старой трапезной, возводится новая, теперь уже из красного кирпича. И сразу вспомнилось, как мы с Юрой привозили сюда есенинскую и пушкинскую программы, как нас приветливо здесь встречали…
Новый зал рассчитан всего на 98 посадочных мест и потому вместить всех желающих, когда здесь выступает Олег Погудин, он, конечно же, никак не может. И вот почему, перед о. Николаем стояла довольно непростая задача – как сделать так, чтобы как можно больше пригласить людей, которые давно любят и ценят его. Ведь это не просто концерт, это творческий вечер – разговор артиста со зрителем, когда между ними предполагается наиболее близкое общение, чего невозможно сделать на больших площадках. И потом, очень важно, чтобы не только нам, но и ему самому был интересен этот разговор. Вряд ли бы Олегу захотелось в тысячный раз отвечать на вопрос, типа - расскажите о себе - какого-нибудь зрителя, мало знакомого с его творчеством. Поэтому, на мой взгляд, о.Николай поступил очень правильно, отдав весь зал сегодня погудинцам…
При входе нас встретила вот такая симпатичная афиша, сделанная Татьяной Соловьевой: еще пару штук и наша Танюшка станет самым настоящим профессионалом в этом деле! Да и сами пригласительные билеты выглядели ничуть не хуже.
От множества букетов это небольшое помещение постепенно начинает заполняться тонкими цветочными ароматами. Еще минута и Олег, пройдя вдоль всего зрительного зала, под аплодисменты поднимается на сцену.
- Спасибо огромное за аплодисменты такие горячие, хотя, собственно говоря, еще, в общем-то, мы только появились на сцене. Я отмечаю это потому, что на один из вопросов, который был заранее приготовлен, заранее задан о моем отношении к публике и что для меня моя публика… я потом прочту этот вопрос и отвечу поподробнее. Но вот, одно из самых счастливых… можно даже назвать это подарком, даром – это то, что когда выходишь в зал – уже вот двадцать лет без исключений – ты всегда знаешь, что много людей, которые в зале тебя ждут, которые тебе рады и которые, соответственно, наполняют радостью и твою жизнь, твое существование, твое мироощущение. Так что, за это спасибо сразу огромное.
Много я думала об этом вечере, но даже не могла предположить, что начнется он так счастливо для меня. Олег начал с Есенина…
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь…
Как только он начал, меня словно жаром обдало. Я так долго ждала, когда же это случится, когда Олег начнет петь есенинские песни и вот после его выступления в Константинове, наконец-то это произошло. Никогда не забуду программу, посвященную песням Вертинского, которая началась именно с Есенина…
- Сегодня у нас не концерт, сегодня у нас встреча, встреча, насколько возможно, настолько это получится… Мне хочется верить, что это получится встреча доверительная и, в каком-то смысле, домашняя. Вот я какие-то детали сценической жизни сегодня буду называть: не то, чтобы открывать – в них нет ничего особенно нового.
Одна из таких деталей – это то, что цветы нельзя класть на пол и это не какой-то предрассудок, это не овеянный уже какими-то театральными легендами, (Олег пытается подобрать нужное определение…) в общем, это не театральная легенда, это просто показатель определенной культуры артиста, так же, как есть культура в любой другой профессии: плотника там… я не знаю, сварщика – кого угодно.
- Есть вещи, которые люди воспитанные, они не могут себе позволить и поэтому, когда случаются такие ситуации, они случаются, к сожалению, не так редко, как хотелось бы, когда вдруг, по какой-то причине.., никогда не по злому умыслу – чаще всего, просто по спешке или по какой-то.., ну, не обязательности кого-то, - возникает такая ситуация, что цветы положить некуда, а только на пол. Это трагедия. Первые несколько секунд ты себя просто переламываешь, ну бывают такие ситуации...
Дело в том, что на сцене забыли поставить столик и Олегу некуда было положить цветы и потому на время пришлось задействовать стул.
- Почему я об этом говорю? Иногда такие поступки, такое поведение на сцене трактуется, как нечто из ряда вон выходящее. Вдруг приходят записки из зала: «Что с Вами случилось, Олег? Почему у Вас испортилось настроение? Почему Вы себя плохо чувствуете?» Это меня вообще всегда очень-очень восхищает. «Я вижу, Вам сейчас плохо». (вместе со зрителями смеется и сам артист) После какой-нибудь серьезной песни, нагрузочной, когда ты выложился и берешь записку и читаешь: «Я вижу, что Вам плохо».
- Так вот. Сцена – нас так учили в институте – это одно из… одно из тех выражений, которое говорят всем студентам театральных заведений. Я надеюсь и заведений, где обучают вокалу всерьез, то есть, в консерватории и училище, где, в том числе, уделяют внимание актерскому воспитанию будущих певцов. Это фраза обычная: сцена – увеличительное стекло. То есть, чтобы не происходило на сцене, оно усиливается, оно увеличивается и какие-то наши незначительные движения… какие-то, может быть, проявления обычной человеческой мимики читаются из зала совершенно по-другому. Знаете, вот в этом, может быть одна из таких сложностей актерской профессии – физических сложностей – ты обязан за собой следить так, как ты, то есть, как ты никогда в жизни не будешь за собой следить.
- И, в тоже время, ты обязан быть естественным. Это элементы профессии, этому надо учиться. И когда в передаче, типа «Фабрики звезд» показывают народу, что за три месяца делают артистов – это колоссальная неправда, и все понимают, что это неправда, конечно. Но эта неправда опасна тем, что она потихоньку, вот как бы так… капает, капает, капает в мозг, в сердце людей, которые приходят в профессию. Они потом… они приходят с тем, особенно молодые ребята, что стать артистом можно за очень короткое время. Ну, по телевизору показали там: за две-три недели – смотрите, уже готовый артист. Неправда.
Талантливых людей, которые попадают в такую ситуацию, мне очень жаль, потому что талант – это конечно первое, это главное. И без таланта, который очень…
Тем временем а сцену выносят долгожданный столик. Олег показывает, куда его надо поставить, но, в процессе установки берет дело в свои руки и сам его ставит в удобном для себя месте.
- Вполне, вполне домашняя у нас сегодня обстановка.
Укладывает цветы на столик, которые не сразу и помещаются на нем. Но у Олега по этой части уже колоссальный опыт…
- Я вернусь еще может быть к этому, потому что… спасибо за вопросы, которые были приготовлены заранее.
Кроме столика для цветов, рядом с Олегом поставлен еще один, где лежат заранее приготовленные записки с вопросами.
- Я… могу уже вести диалог, а не пытаться найти какие-то точки соприкосновения. Об этом тоже есть вопрос: «Как вот начинается общение с залом?» Начинается оно… (Олег раздумывает над ответом), ну, отдельная тема, потому, что это тоже очень интересно. И вернусь к разговору о сценической деятельности, о культуре жизни на сцене.
Вот, талант – это, безусловно, основное и самое главное. Это то, что называется… это дар! Дар и талант синонимы. Вот то, что человеку Господь по милости Своей, дает. А человек это сам никогда из пространства откуда-то не возьмет. Это либо есть, либо нет.
И вот если этого нет, ну, я имею в виду в отношении к сцене, бездарных людей вообще не бывает, просто дары различны. Но вот если нет… таланта, то лучше на сцену не подаваться. Если нет явно выраженного таланта, лучше не идти на драматическую сцену потому, что если все-таки в музыке как-то можно себя проявить, то… ну даже, если ты не очень богат талантом, то на драматической сцене – это трагедия, потому, что убеждать людей.., заставлять людей верить тебе, если для этого нет достаточных внутренних сил – безумно тяжело.
А второе, вот то, что после таланта и дара – это… говорю вещи банальные, но вещи, которые сейчас, я думаю, которые необходимо говорить потому, что… ну, просто потому, что с ними борются. Борется колоссальная громадная машина, для которой культура враждебна не потому, что кто-то там решил уничтожить культуру, как это бывало там в тридцатые годы или в Китае в пятидесятые, потому что настоящая культура, она мешает… прибыльности проекта. Потому, что культура, вообще, искусство в частности, особенно искусство – это самоограничение. И это ограничение пространства, в котором ты существуешь, это ограничение идей, которые ты доносишь, исповедуешь. Это ограничение в особенности, принципов приемов, которыми ты работаешь. Значит, соответственно, это и ограничение и доходов в каком-то смысле. Но, (Олег смеется) чтобы не было все так грустно и, чтобы не было все так скомкано, я сейчас перейду к вопросам: буду их читать, на них отвечать и, главное, чтобы не было так грустно – есть поразительная вещь.
Очень часто кажется, что правда пропадает, очень часто кажется, что правда проигрывает, очень часто кажется, что… ей не выбраться, не выбиться из под всех тех завалов, которые время, обстоятельства, система на нее набрасывают. Это, на самом деле, не так. Каким-то поразительным образом и всегда не банально, всегда неординарно, всегда как-то не так, как мы себе представляем – правда все равно пробивается, как, извините за банальное сравнение, ростки травы на деревьях сквозь асфальт. Как только есть вот этот путь, правда его сразу находит. И это точно также, как дар, как талант. Это не от нас зависит, конечно, но мы не можем эту правду тоже взять ниоткуда. Она живет, и пока она живет, мы живем вместе с ней.
Об этом, может быть, мы будем еще сегодня говорить, может быть, не об этом. Если вопросы будут серьезные, постараюсь на них отвечать серьезно. Если вопросы будут легкие или о чем-то мы сможем вместе пошутить – может быть и так.
Сегодняшнюю встречу я не планировал жестко, потому, что мне хочется, чтобы сегодня был раз-го-вор. В простом доверительном разговоре наверное истина, все-таки, рождается, не в споре. На мой взгляд, тогда, когда все-таки сердце сердцу верит.
Песен сегодня будет немного, я об этом предупреждал при нашей прошлой встрече и, поэтому, прошу извинить. Но какие-то будут песни, которые давно не звучали и которые просили включить в сегодняшний концерт, поэтому я думаю, что все-таки продолжим песней, а потом вернемся к вопросам.
Голос из зала: «Каждое Ваше слово – это тоже песня». Олег улыбается.
- Но, строго говоря, не каждое.
Зрители смеются, раздаются еще чьи-то слова: «А у нас ощущение, что каждое...»
- Артист может спрятаться за одну вещь: он не обязан быть умным. Не обязан, вот правда. Он не имеет… в тоже время, он не имеет тогда права учить и руководить. К сожалению, в наше время, это все опять-таки, скомкано, смешано и, как там… «Сапоги тачать пирожник и пироги печь сапожник». Но если когда-то это было стыдно – пирожнику тачать сапоги, то сейчас не стыдно, можно. Ну, ладно, это тоже отдельная тема…
Олег берет в руки гитару и просматривает список песен.
-Это все грустные песни просят исполнить, но мы действительно их давно не пели.
Не твои ли это слезы
На миру текли?..
Не твоя ли та могилка
Смотрит сиротой?..
У любого певца, даже обладающего красивым голосом, речь совершенно обычная. У Олега же она звучит так же завораживающе, как и его голос. Мне бесконечно нравится слушать его монологи, его обращения к зрителю, в которых он делится своими размышлениями, тревогами и радостью. Они никогда не бывают бессодержательными, ради красного словца – в них всегда есть о чем подумать, поразмышлять над его словами...
- Гитара поползла, видимо, из-за разницы температуры все-таки... (Миша добавляет: «Влажно»)
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 12 Апр 2016, 09:57 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | 
- Вот, например, обстоятельства для нас всегда сложные. Концерт, особенно, когда он идет в эстрадном зале, в большом зале, когда возникает уже определенный ритм, в котором концерт живет, существует – это происходит, слава Богу, всегда. И вот вечно наша печаль, когда инструменты в связи с возрастающей влажностью, с изменением температуры – гитара, скрипка – когда они начинают ползти.
Концерт остановить нельзя. И нельзя, с другой стороны, вроде бы играть на инструментах, когда они не строят. Вот если говорить о том, что по-настоящему, всерьез составляет проблему такую… физическую на сцене – это вот как раз из этой области. Никакие-то там выдуманные потоки энергии, ни какие-то мифические недобрые взгляды из зала, а вот эти вещи, они действительно требуют очень серьезной сосредоточенности и преодоления. Ну вот так, потихоньку, буду может быть какие-то вещи раскрывать.
- Да, кстати,(смеется) есть одна просьба в сегодняшней нашей беседе и об этом есть вопрос: «Читаете ли Вы то, что о Вас пишут в Интернете?» Об этом поговорим чуть позже, но я предполагаю, что запись нашей сегодняшней беседы будет выложена в Интернете и если это будет так, у меня колоссальная просьба: точно цитировать то, что я говорю. То, что я иногда читаю, ошибки есть, но иногда совсем не страшные, а иногда очень-очень серьезные. Я этого не говорил, а люди, которые прочтут, могут считать, что я так думаю: я стараюсь сегодня говорить четко и разборчиво.
- Еще одна сложность – когда поешь, певческий, все-таки… (подбирает нужное слово) произнесение, дикция, она несколько отличается от обычной нашей разговорной и трудно, а я не могу себе отказать в счастье разговаривать во время концерта с публикой, трудно иногда переключиться на обычную нашу разговорную манеру – губы не всегда успевают слушаться, и я понимаю, что, что-то просто не дослышано.
Да, есть такой момент. Порою, трудно бывает разобрать слова Олега, когда он начинает говорить без микрофона, а если еще к этому прибавить шум в зале…
Олег зачитывает вопрос: «В студенческие годы Вы подготовили программу по песням Александра Вертинского. Изменилось ли у Вас душевное восприятие его песен? Одна из моих любимых песен – «Над розовым морем», а как по Вашему – о чем эта песня, о ком?»
- Отношение изменилось – думаю, что в лучшую сторону. В лучшую потому, что я полюбил его не как артиста, я полюбил его, как личность, как человека. Это мне кажется… дороже, серьезнее.
Я не знаю, какова бы могла быть наша встреча с Александром Николаевичем, если бы мы встретились в реальной физической жизни. Но ее не могло бы быть, естественно: сослагательного наклонения в истории не существует, и Господь приводит людей на землю в то время, когда они должны придти и позволяет встречаться тем, кому необходимо встретиться. Но я не уверен, что наша встреча была бы очень такой дружелюбной и радостной, и счастливой… с первых мгновений. Во всяком случае, когда я получил задание сделать эту программу, то первое прослушивание пластинки Вертинского вызвало у меня очень серьезное огорчение. Я об этом говорил, говорил в интервью, поэтому, может быть, об этом вы уже читали и если это известно, и интересно, то я могу остановиться, если нет, то быстро проговорю снова…
Я услышал только, только… как мне тогда показалось, манерность. Спустя многие-многие годы я понял, что это не манерность, а манера и даже природа. И понял, что Вертинский был один такой и будет один такой. Колоссальная глупость и очень большая ошибка повторять его манеру, потому что лучше его это не сделать, да это и не надо. Не ради красивости, не ради этой манеры он выходил на сцену, не ради этой манеры он создавал свои песни: его волновали как раз очень серьезные вопросы. И вот за что я полюбил его так сильно, и почему я постоянно к нему возвращаюсь - к его песням и, главное, к его образам? Потому, что не дай Бог жить в том времени, в таком времени, в котором жил Вертинский, когда вокруг происходит настоящий кошмар. Не выдуманный, не те, которые показывают по телевизору, не те, которые нам мнятся. Когда страдания настоящие, когда кровь настоящая, когда беззаконие настоящее и когда некуда от этого всего скрыться. И самое иногда страшное, что понимаешь, что ты сам в этом виноват потому, что в общем, все начало двадцатого века, все его эстетство, в общем-то, весь Серебряный век, который я люблю за его образность, но, все-таки, это все подготовка к кошмару и Первой мировой войны, и революционному кошмару в нашей стране.
И вот когда ты со всем этим живешь, остаться в той образной системе, в которой он остался – это явление очень масштабное и не только в искусстве, но вообще, в жизни страны. Поэтому я уверен, что Вертинский вошел в жизнь русского народа, как один из тех людей, которые его фор-ми-ро-ва-ли и сформировали, и будут формировать дальше. Это конечно не то место, которое занимает Пушкин или Лермонтов, это не место, которое занимает Глинка или Чайковский, но это то место, которое не займет никто. И такие формирующие личности – они абсолютно необходимы: без них наш путь был бы другим и не знаю, был бы вообще этот путь? Особенно это видно, кстати, на примере Вертинского, поскольку он единственный из всей плеяды артистов того времени, который смог вернуться в страну, которого не убили и которому дали допеть до пятьдесят седьмого года, года его кончины.
То есть, соответственно, люди, приходившие на его концерты, там, в пятьдесят пятом году, допустим, которые никак не могли себе представить всерьез, что было в отечестве до семнадцатого года – они приходили и видели, что было в отечестве. Пусть это отображение через Вертинского, но почему-то Господь только ему дал эту возможность. Ну, конечно, безусловно, был и МХАТ, были и оперные артисты, но я говорю о том искусстве, которое очень подвержено времени.
- Песня – она очень, очень обусловлена временем. Если Чехова играли, играют и будут играть – так или иначе, всегда это будет… У Чехова всегда будет право звучать! У любого оперного, серьезного, достойного мастера, всегда будет право звучать, - другое дело, как его исполнят? У автора-исполнителя, такого, как Вертинский, далеко не всегда может быть право звучать: оно… оно очень обусловлено отношением людей к этому автору. А вот с Вертинским это состоялось: я по себе это очень, очень чувствую, что отношение к этому человеку заставляет меня постоянно возвращаться к его песням. А хотя, вот опять-таки, с какой точки зрения на это посмотреть? Можно исполнить песню Вертинского так, что человек услышит глупость или пошлость: вот в этом, кстати, и предназначение и ответственность артиста.
Простите, опять-таки, что говорю банальности, но, не будучи автором чего-то, ты являешься проводником чего-то и то, как сейчас, в две тысячи десятом году ты исполнишь эту песню, так запомнят ее те люди, которые пришли и сегодня ее услышали. А если они услышали в первый раз и им понравилось – это будет основное впечатление о песне, об авторе, в конце концов, об эпохе.
Песня «Над розовым морем». Ну, во-первых, она принадлежит все-таки не Вертинскому только: он написал музыку к этой песни, а слова написаны другим автором – Ивановым. И вот вопрос: о ком и о чем эта песня?
Вы знаете, артист – вот все-таки, но только до какой-то степени, может размышлять, рассуждать о том, что он делает, от ума. Дело артиста, все-таки, представлять. Если я буду рассказывать о своих видениях, а это тоже термин, это уже термин актерской профессии, то они.., иногда, когда это необходимо – они конкретные. Я могу и даже обязан, если вдруг какая-то пустота внутри, если я не наполнен – представлять, вспоминать конкретных людей, конкретные события, обстоятельства, вплоть до физических ощущений, там, не знаю… запаха тепла, холода, боли, наоборот – нежности, ласки… Но чаще всего, на самом деле происходит другое: явление необъяснимое, и я думаю, что это - счастье. Когда… когда помимо тебя это происходит, происходит как-то само собой, когда ты просто чувствуешь, что ты вот струна, которая колеблется в этом общем восторге счастья какого-то совершенного, прекрасного образа. И даже этот образ не имеет иногда очень четких очертаний. Ты, правда, очень точно ощущаешь его дух – это я, по крайней мере, по себе уверен, думаю и многие артисты – солисты, которые выходят на сцену работать – они, да и не только солисты, они скажут то же самое. То есть, ты можешь понять, что сейчас – это радость, сейчас – это злость, теперь – это печаль, теперь – это восторг, теперь – это агрессия, но это все эмоции и чувства. А, собственно говоря, в эмоциях и в чувствах мы работаем. Возвращаюсь поэтому к песне «Над розовым морем».
- Механику вообще рассказывать не очень правильно, потому что пропадает тайна очарования, но, все-таки, тем, не менее… Как слово – продолжение мысли, так и, собственно говоря, движение нашего тела – это может быть, либо началом мысли, либо его завершение. Но если «Над розовым морем вставала луна», (показывает наглядно)это будет неправильно и даже смешно. Но, если «Во льду зеленела бутылка вина» и если я делаю этот…, у меня рука сама один раз так жила – я теперь знаю, что мне всегда, неважно – это справа или слева, но, тем не менее… Вот – этот лед и вот здесь вот эта конкретная бутылка.
Воспоминания, на самом деле, моей юности, где-то лет шестнадцати, когда, естественно, шампанское во льду не подавали особенно: это год восемьдесят пятый, восемьдесят шестой, но когда охлаждали, все бутылки шампанского, они лежали в море. Прибрежные волны накатывали, и лежала бутылка и ее охлаждала вода. Я это тогда запомнил – это связано с разными счастливыми обстоятельствами Крыма и лета, молодости, юности, влюбленности, но это мне до сих пор помогает сделать настоящую отправную точку для того, чтобы человек, который видит меня из зала, поверил, что это – мое… Больше не буду об этом особо…
И надо же такому случиться: у ног Олега тотчас появилась бутылка шампанского и это было так здорово! Все восхищенно зааплодировали, засмеялись и Олег вместе с нами! Удивительно счастливый момент в сегодняшнем вечере!
- Я согласен с тем, я сказал, что если будут шутки сегодня, то будут шутки – замечательно. Но понимаете, а кстати, на самом деле – здесь можно представить прибой, можно представить даже сейчас, что ноги, туфли и подолы промокли. А тогда трудно будет, правда, представлять, что вино охлаждается, потому что будет жалко сидящих в первом ряду дам, что им тоже холодно... А вот серьезней гораздо в этой песне и это образы поэзии Серебряного века, мышление Серебряного века – «Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой, мы жили тогда на планете другой…»
Что это такое? Я размышлял над этим, но, опять-таки, размышлял не головой, а умом. Первый раз это так - «мы жили тогда на планете другой», но это не значит, что мы будем сейчас говорить о зеленых человечках, об НЛО и звездных войнах. Что мы как бы вот в этом пейзаже прекрасном – с морем, с звездами, вином – что мы где-то находимся во вселенной и мы одни, нам было – опять-таки, это же было: «мы жили тогда на планете другой…» - нам было так хорошо и так красиво!
Это очень здорово вот в «Прощальном ужине», когда и там «полная луна, как пленная царевна…», и «отлив лениво ткет по дну узоры пенных кружев», но там специально это, нарочито, там необходимо добывать эту красивость. А потом, через какое-то время я подумал, что нет, конечно, это о другом.
Планета, на которой мы жили – изменилась. Она изменилась так, что ее больше никогда не будет и туда вернуться невозможно. И вот тогда впервые родилось – то, что сломался, если хотите, сломался хребет. И дальше понятно – «мы слишком устали и слишком мы стары…». Мы ничего не изменим, но дело даже не в том, что мы ничего не изменим – и это трагедия, но с это трагедией мы ничего не сделаем, и мы будем кружиться в этом космосе все равно. Мы будем в нем кружиться. А те, кто ушли давным-давно – они будут кружится вместе с нами в наших воспоминаниях. Когда мы уйдем, мы будем кружиться в чьих-то воспоминаниях, но даже когда уйдут все те, кто нас помнят, все равно – эта планета, на которой мы жили – она будет…
- Но мы эту планету пропустили, мы ее не сберегли. Мы утопили ее в крови, мы утопили ее в крови наших, сначала наших фантазий, нашей безответственности, а потом и настоящей. Если хотите, эта песня про это, но если бы я пел про это, (смеется) меня надо было бы прогнать со сцены, если бы я, верней, представлял это, потому что здесь уже вопрос стиля. Здесь не случайно написано таким красивым и легким языком: трагедия бывает разной, как и грусть бывает разной – по внешним выражениям.
Я постараюсь не останавливаться, может быть, больше на механике так серьезно по другим песням, но этот вопрос меня заинтересовал именно тем, что вот можно было поговорить именно о том, что иногда происходит с артистом на сцене. Еще одна деталь: я, поэтому все время скачу - то присаживаюсь, то встаю. Не подобает артисту сидеть на сцене: это не очень хорошо, если это не спектакль. Поэтому, с одной стороны, мне неудобно, с другой стороны – простоять концерт на ногах - это (смеется) достаточно тяжелая работа и чтоб не потерять силы, которые хочется оставить для общения, то я уж, позвольте, иногда буду и общаться сидя. Я буду возвращаться к некоторым вопросам… (читает вопрос)
- Ну вот, кстати, о Есенине: вопрос, на самом деле, очень простой - «Планируете ли Вы следующим летом свое выступление в Ясной Поляне, подобное Спаcскому-Лутовинову? И еще – в День рождения Сергея Есенина будете ли Вы в Константинове?»
- Мы начали сегодня с песни на стихи Есенина: в Рязани наши концерты проходят настолько часто, что едва ли не чаще всех других городов, кроме Москвы. Но в Константинове мы выступали всего один раз. Если говорить… вы знаете, есть места.., но опять-таки – это не наш выбор, это все-таки, вот какая воля Божия на то.
Совершенно случайно произошло первое выступление в Пушкинских Горах: было это очень давно… И я не был тогда абсолютным поклонником Александра Сергеевича Пушкина. То есть, любя его и воспринимая его, как… самого значительного русского литератора, как гениального русского поэта, и, тем не менее, не отдавался ему сердцем, умом, так, как это произошло много-много-много лет позже.
Абсолютным был тогда для меня Лермонтов и вот такого стремления – слиться с пушкинским миром, - не петербургским, потому что в Петербурге пушкинский мир – безусловно, но с не петербургским пушкинским миром у меня не было особого желания слиться. Но случайный приезд в Пушкинские Горы перевернул во многом, может быть даже, мою жизнь… И наши посещения потом – я уже даже не знаю, сколько раз мы там были? Это, наверное, не счесть… Но, опять-таки, все не просто так. Мы не могли бы там бывать столько, сколько мы там были, если бы директором заповедника не был Георгий Николаевич Василевич.
Вот связь дружеская, глубокая – мы редко видимся, но, тем не менее, она какая-то очень плотная, сердечная, настоящая. Такая же связь возникла с Володей, с Владимиром Ильичем, и я ценю эту дружбу, я считаю это одним из cамых счастливых обстоятельств моей жизни. А мы еще, в общем, в каком-то смысле ровесники, то есть, эта дружба такая, она радостная и очень естественная.
Возникли очень близкие и дорогие отношения со Спасским-Лутовиновым – спасибо Николаю Ильичу. Но всякий раз, когда мы приезжаем с концертами – это воля хозяев Заповедника. Поверьте, вот просто так взять, сесть в машину и приехать… мы делали это, но это безумно трудно. Поэтому, туда, куда нас приглашают, туда, куда нас зовут – мы приезжаем сразу, с радостью и это происходит, по счастью. Ну, а где-то мы бывали один, два раза и пока больше приглашений нет.
Мы, в общем, избалованы этим отношением, таким, как в Пушкинских Горах, таким, как в Ясной Поляне и когда попадаешь в иные условия.., очень трудно, очень трудно… испытать самое главное, ради чего приезжаешь туда. Испытать счастье встречи с живым Пушкиным, с живым Лермонтовым, с живым Толстым… мне это необходимо. И если я в свои сорок один год, будучи известным до определенной степени артистом, если я чего-то заслужил – то я заслужил все-таки право этого выбора. Я из времени, которое очень плотно сжато, из того, что отпущено – я стараюсь выбирать сейчас, выбирать то, что несомненно принесет мне радость и пользу. А вместе с тем, не только мне, но смею надеяться и тем, кто вместе со мной попадет в этот праздник.
Наше выступление в Константинове было очень радостным, счастливым, но, как бы оно было и все… И пока нас больше туда не приглашали, не звали. Случится когда-то еще – буду счастлив. Ну, ладно, все – на эту тему я много говорил: думаю, что, ответил.
Вопрос из зала по поводу Ясной Поляны.
- Ясная Поляна? Понимаете, вот в девяностые годы: с девяносто пятого до две тысячи первого, мы так часто выступали в Пушкинских Горах и Ясной Поляне, что… годы проходят, а у нас есть ощущение, что мы там были, буквально, вот вчера.
Это уже я: «А мы же ни разу не были там за шесть лет!»
- Я понимаю. Действительно, очень многое сдвинулось, многое изменилось, но моя личная история, сценическая – она достаточно длинная, она… если не говорить о детских годах, которые тоже были во многом на сцене, то, по крайней мере – она с восемьдесят седьмого года. А с Москвой, с московской публикой мы познакомились в девяносто восьмом. И вот период, когда я не был известен в Москве – он очень богатый, он очень насыщенный, он очень наполненный, но он не общий для нас с вами. Поэтому, вот вы говорите – не выступаю в Ясной Поляне, а я говорю, (смеется) что очень, очень много раз. Настолько много, что мне иногда страшно, что Георгия или Володю обвинят в протекционизме.
- Но, на самом деле, возьму на заметку, что давно не были в Ясной Поляне.
Вот. Это и было самым главным и основном в моем вопросе, по поводу его выступления в Ясной Поляне. Ведь за эти годы у Олега появилось огромное количество поклонников, которые не слышали его в усадьбе Л.Н.Толстого, а ведь мы давно мечтаем об этом… И этот вопрос был задан исключительно для того, чтобы Олег взял это дело на заметку и, может нам тогда посчастливиться? Я ведь абсолютно точно знаю, что без его выступления, я туда никогда не соберусь: обязательно найдутся то дела, то случаи... А Олег – эта такая движущая сила, которая заставит меня сразу все отложить и поехать куда угодно. Вот только с его подачи я и увидела те же подмосковные города, куда ни при каком бы раскладе не добралась.
- Вот хорошие вопросы, но они заставят меня умствовать: я не знаю, получится это у меня или нет? Но, тем не менее…
«Как менялся с годами лирический герой исполняемых Вами произведений? Если менялся, то совпадали ли эти изменения с изменениями Олега Погудина?»
- Отвечу, может быть, коротко: однозначно – да. Именно лирический герой моих произведений менялся с изменениями Олега Погудина, но… (смеется) менялся, в том смысле, что взрослел, старел – как хотите, набирался опыта, переживал болезни, утраты или наоборот, какие-то встречи, счастье… По сути, этот лирический герой не изменился, но суть не мной выдумана, она мне тоже да-ро-ва-на. Поэтому, я просто стараюсь к этой сути относится настолько бережно, насколько возможно. Я стараюсь ее оберегать от всего остального, что может нанести ей какой-то урон, а улучшить ее невозможно. Ее можно только, эту суть приоткрыть, открыть, показать или наоборот, закрыть или не показать. А изуродовать можно, к сожалению: и это все в конечном итоге зависит от меня. Потому, что можно жаловаться на обстоятельства, можно жаловаться на препятствия, озлобленность, противодействия или наоборот: можно опасаться излишнего увлечения внешним успехом, но, в конечном итоге, отвечать за все, это равно придется са-мо-му.
- Я это очень понимаю и, поверьте, на это трачу очень много сил: на то, чтобы эту суть охранить…
А суть эта жила в очень многих русских артистах – это известно и в артистах, которые были настолько больше меня по масштабу, что даже при первом приближении даже сравнивать нельзя. Эта суть живет и сейчас в достойных артистах.., может быть не очень часто мы видим их на телевидении и которым очень трудно организовывать выступления, и которых мало людей слышит и знает. Но эти артисты тоже есть: они тоже будут оберегать эту суть и, иногда, в гораздо более страшных обстоятельствах. Ну, в страшных – это редко, но вот в более сложных обстоятельствах, чем это приходится делать мне. Поэтому лирический герой внешне, да, он конечно меняется. Он просто взрослеет: идут годы со всеми вытекающими последствиями… А его душа – это суть в данном случае, она не меняется… (аплодисменты) Спасибо.
В зале очень теплая, доверительная обстановка и Олега слушают с большим вниманием, очень живо реагируя на все его слова…
Олег читает вопрос: «Открыли ли Вы для себя за эти годы какого-нибудь замечательного человека, который бы Вас поразил?»
- Даже не одного, но вот о чем не просто рассказывать, верней, это всегда не просто рассказывать о своих личных переживаниях. Их легко облечь в чужие слова, в поэтические образы, которые написаны другими людьми, их легко спеть. Но рассказывать о людях, тем более, людях живущих сейчас, я, все-таки, не считаю себя вправе… Хвалить – их и так хвалили очень многие, а говорить о них хорошие слова – может быть за сегодняшний вечер еще и придется, потому, что есть вопросы…
Вы знаете, вот в чем счастливое обстоятельство… крайне мало, может быть, один-два человека за все эти годы, которые поразили меня неприятно, которые как-то надломили может быть мое восхищение миром. Но я теперь тоже прекрасно понимаю, что в жизни каждого человека это должно произойти, но, или почти каждого… Может быть Господь кому-то дает пройти по жизни и ни в ком не разочаровываться? У меня это не случилось, но, с другой стороны – это и не изменило моего отношения к жизни, слава Богу…
Я думаю, мы продолжим песней, сейчас только посмотрим, какой?.. И все-таки, у нас одна, отчасти (смеется) жизнерадостная песня, хотя тоже грустная, но, по крайней мере… Я, с вашего позволения, бутылку вина уберу. А, кстати, чего нельзя делать – это нельзя раскрывать на сцене бутылку вина – однозначно, если это не спектакль… Вот в нашей ситуации… нет, это можно сделать, но тогда отменяется сцена. Тогда я должен снять грим, ну, в костюме можно остаться конечно и в этом, но лучше переодеться во что-то более гражданское и тогда уже продолжать застолье…
У меня есть несколько вопросов по театру Елены Камбуровой. Я был на единственном спектакле там - посвящение Окуджаве «Капли датского короля», и я обязан пойти посмотреть другие спектакли, потому, что… при моем непрекращающемся восхищении самой Камбуровой, этот спектакль оставил во мне ощущение очень странное. Вот как раз именно этот момент соединения застолья с сценическим действием… я, причем, оценил замысел, но для того, чтобы все-таки это состоялось – должно совпасть очень-очень многое. Между сценой и жизнью все-таки необходима, должна быть граница, иначе получается сумятица… А сумятица иногда отменяет искусство. А простое общение – тогда, действительно, нужно сесть рядом друг с другом и о чем-то разговаривать…
Песня. Это просьба: я выполняю просьбы, которые были в записках… У песни этой есть тоже своя история, но я не буду ее рассказывать до того, как мы ее споем. А песню я услышал впервые в исполнении Аллы Николаевны Баяновой. Вообще, она должна исполняться, все-таки, на мой взгляд, дуэтом или хором, или ансамблем, но я люблю ее и так…
Песня, ну как бы цыганская… Она конечно кем-то написана: наверняка, кто-то знает авторов, я не знаю. А вот на пластинке Аллы Николаевны было написано «Цыганская песня».
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 12 Апр 2016, 14:58 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | 
По ком, по ком, ты слёзы проливаешь,
По ком, по ком, ты слёзы льешь тайком...
Эту песню я впервые услышала на «Романтике романса», где Олег пел ее вместе с Ириной Скорик и с тех пор она мне очень полюбилась. Жаль, что Олег совсем не поет ее в концертах.
Просматривает вопросы...
- А как входят песни в мою жизнь? – об этом тоже вопросы есть. Как выбираются песни?
- Вот если сейчас конечно этот процесс очень систематизированный: выбор уже во многом и от ума, и от каких-то определенных, очень точных желаний, то в годы молодости, в девяностые годы – это, как правило, счастливое открытие репертуара, который не звучал в советское время, который в начале девяностых годов просто хлынул к нам в страну. Это, в первую очередь, имена Лещенко, Баяновой, но… Вертинский конечно был известен, имена эмигрантов и те имена, которые очень жестко замалчивались и забывались, если говорить об исполнителях романсов, начало двадцатого столетия – Вальцева, Плевицкая, Панина, Морфесси. Я тогда был совершенно пьян этим репертуаром, опьянен – лучше сказать, а может быть даже, в общем, до такого серьезного опьянения, как в песне Азнавура «Две гитары» - «Наливайте, наливайте, пока я не напьюсь».
Это было именно такое ощущение: этими песнями невозможно было насытиться. Я тогда начал выступать, начал петь и поскольку года за два, за три до этого не стало Валерия Агафонова, то люди, которые были с ним близки, которые его любили, общались с ним – они как-то очень серьезно ко мне прониклись и во многом тогда пытались сформировать мой вкус и, каким-то образом, помочь.
Не все в этом смысле было правильно, но у меня по счастью тогда хватало головы выбирать… И пластинки эти мне попадали в руки почти сразу, как только они возникали. Вот среди них была и пластинка Аллы Баяновой, причем, наверное, запись была годов шестидесятых, когда она была в прекрасной физической форме и была эта песня там. Она очень понравилась мне музыкально, но понятно, что очень трудно выходить на сцену и петь песню «С немилым, постылым, к венцу я шла, рыдая…». Сейчас это можно себе позволить, будучи артистом, который может сыграть, но дома это пелось часто. И вот в дружеском кругу, в близком, в родном на тот момент, в счастливом, в каком-то юном, музыкальном… очень, очень серьезно.
- Вообще, в этом смысле, молодость была счастливая, напоенная… душевно напоенная. В кругу, в котором были тогда очень близкие, очень дорогие люди – мы это пели вместе, фактически на протяжении лет десяти. Каждые дни рождения собирались.. кстати, вот вопрос: «Поете ли Вы просто дома? Поете ли Вы для себя? Поете ли Вы в компании?»
Тогда это было запросто и тогда это было необходимо. Но именно эта песня… мы очень часто за столом пели ее вдвоем с Борей, который к сожалению трагически ушел из жизни полтора года назад: очень близким и дорогим мне человеком в свое время. И с вечно спорящим по этому поводу Женькой Дятловым. В конце концов, мы пели, пели все вместе и пели эту песню. Вот, поверьте, когда она звучала на три очень приличных голоса – молодых, уверенных в своих силах, в своей жизни, в будущей жизни – она была совершенно волшебной… Сейчас, как бы она ни звучала – это бледное подобие того счастья, которое было тогда. А это не Моцарт, не Шуберт, не Чайковский. Но эта песня каким-то образом была определенным ключом, которая… ну, на несколько лет наверное, определила может быть даже манеру пения. Хотя, уже совсем короткое время спустя, я стал очень серьезно отдаляться от той манеры исполнения, которая характерна была для певцов вот таких песен: начало двадцатого столетия, то есть, ресторанной манеры.
Я отношусь с огромным уважением и любовью к людям, которые для этого предназначены, которые в этом талантливы, которые делают это хорошо, но, все-таки, чем дальше, тем больше мне хочется защищать не только содержание, но и форму. Мне хочется защищать, насколько возможно, благородное и возвышенное. Может быть, я не самая лучшая для этого фигура, но, тем не менее, к сожалению.., к сожалению, очень многие люди, которым положено было это делать, занимаются другими занятиями… Вот так я себя похвалил очень сильно; на самом деле я хотел рассказать историю песни в моей жизни, историю этой песни и вспомнить двух очень дорогих мне людей, одного из которых к сожалению уже нет, хотя старше он меня был всего на пять дней.
- Но чтобы не было совсем грустно, надо чем-то продолжить… Вот перечислю просьбы: специально выписал. «Лучинушка», «По ком…», «Не твои ли это слезы…», «Из Петербургской гавани», «Отговорила роща золотая» (аплодисменты), «Закатилась зорька за лес».
Ну, надо сказать, что все эти песни достаточно грустные, но перед тем, как сделать перерыв, а он мне сейчас просто необходим – короткий, минут на десять: я выпью чашку кофе. Есть вопрос «Не считаете ли Вы свою публику в некотором роде уходящей натурой?» - там это очень изящно написано, с огромной любовью к тем людям, которые приходят на концерты. Вообще, огромное спасибо за этот вопрос, потому что, знаете, если честно сказать, иногда я с ужасом ощущаю себя уходящей натурой.
Зал с этим явно не согласен.
- Одну секунду: если б я сказал это, ну вот, без тени юмора – это было бы просто наглостью и глупостью.
Я понимаю, что эта натура вернется, просто (смеется) я помню время, когда эта река была полноводной. Когда можно было повернуться направо, налево и услышать прекрасную песню в очень хорошем исполнении. А сейчас нужно прислушиваться, вслушиваться, искать, идти через какие-то завалы лесные, чтобы пробраться к ключу, который вдруг тебе попадется. И лучше вообще остаться рядом с этим ключом, потому что нет никакой гарантии, что пройдешь еще много-много верст и попадется другой.
Когда-нибудь это пройдет: эти завалы расчистят или их сожжет, как в этом году. Я ни в коем случае не рад тому, что были такие страшные события у нас, но все-таки задумываться о том, почему это происходит? – иногда необходимо. Или возьмутся люди за голову, устанут от одури, которая их накрыла последние годы и поймут, что завалы расчищать надо, что нужно пить чистую воду, что нужно… что нужно быть, наконец, людьми. Мало того, я уверен, что почти каждый хочет быть человеком. Иногда это просто очень трудно… Иногда есть времена, когда это труднее, чем в другие.
Песня… Миша, поддержишь меня? «Из Петербургской гавани».
Я должен сейчас вспомнить добрым словом Андрея Юрьевича Толубеева, без которого эта песня не возникла бы. Это была его просьба к молодым артистам БДТ: нас там было трое ребят, которые поступили с одного курса, и мы были поющие. У Андрея Юрьевича была задумка, идея сделать спектакль на Малой сцене по «Пиковой даме» Пушкина. Вообще, эта идея была очень интересная, но начало девяностых годов – это все-таки катастрофа и очень хорошие замыслы не состоялись по причине просто вот этого вихря, который смел страну. А песни остались.
И я вообще не считаю себя, без позы – я совершенно точно говорю – я не автор, я могу рифмовать, рифмовать даже не банально и неплохо, но это может, собственно говоря, каждый грамотный человек, более-менее образованный. Но эту песню я не исполнял никогда до концерта, который мы делали специально к 300-летию Петербурга: она мне там была нужна, просто драматургически, поэтому я эту песню вынес на сцену.
Эта песня написана двадцатилетним парнем и вот если по душе этот герой не изменился, то сейчас бы он эти слова так не написал. Может быть, вернее, он бы их сказал, но про себя, не вслух… Вот еще бы сейчас слова не забыть: я пою эту песню очень редко.
Зал обещает подсказывать…
Из Петербургской гавани на юг
Уходит счастье, чтоб не возвратиться...
Зачем сюжет чужого колдовства
Растеребил замерзшие ресницы…
Изумительный романс... И хотя Олег к своим поэтическим способностям относится довольно критически, вряд ли кто-нибудь в зале с ним может в этом согласиться. И ведь наверняка не одно еще стихотворение хранится у него в столе и как жаль, что мы никогда не сможем их услышать.
- Спасибо. Наверное, мы на короткое время прервемся. Я, чтобы не было, все-таки, так грустно, хочу по возможности, если это получится… Я прочел в Интернете, в отзывах о последней записи «Романтики романса»: «Олег выглядел очень испуганным, когда ему понесли цветы...».
- Нет, Олег, не испуганным, а растерянным… («несколько растерянным» - именно так было написано в отзыве).
- Объясню, почему это могло показаться. Поверьте, все на самом деле проще, но счастливее. Растерян я был вот почему.
Ну вот, значит действительно, Олег был тогда растерян и все написано правильно.
- Причина простая. Лежали рельсы, по которым ездила камера перед сценой, и я вдруг подумал: народу много, проход узкий, не дай Бог кто-то запнется. Тем не менее, поверьте, я всегда об этом думаю.
В Мюзик-холле я всегда прошу закрыть оркестровую яму, а ее никогда не закрывают: узенький проход, глубина – метра четыре под ногами. И я запретил ставить лестницы потому что при первых выходах, когда шли женщины, особенно на каблуках, по этому пятиметровому мостику, я стоял на сцене (Олег изображает свое тогдашнее состояние) и почти молился, чтобы не случилось ничего, потому что, на самом деле, случалось. Не там конечно, и, слава Богу, не было тяжелых последствий, но бывали такие моменты. И при таких обстоятельствах я страшно негодую на устроителей концерта, но это, как правило, не в столице - все-таки, в Петербурге немножко иначе. Как правило, это записано, написано в райдере, подписано - и никогда не выполняется! Ладно, когда они нарушают атмосферу концерта, хотя это печально, но иногда они приводят к каким-то очень неприятным физическим моментам.
Кстати, по поводу Мюзик-холла. Однажды, в каком-то интервью, если я правильно поняла - Олег сказал, что в этом зале он любит выступать. И меня тогда удивили его слова. Я хорошо помню этот зал, помню его концерт, который чуть было не сорвался по вине отсутствия в этом зале нормальной охраны; рваный занавес - и такое было! - и много других прочих «прелестей». И мне сейчас очень хотелось спросить Олега, а чем ему там, собственно, нравится, но не решилась… Ну, вероятно, у него к этому залу свое отношение…
Первое отделение нашей беседы подошло к концу. Перерыв.
Уже только по первому отделению, по зрительским отзывам можно понять, что вечер действительно удался: вопросы поднимались разные, интересные и Олег достаточно охотно и подробно отвечал на них…
Ну вот, перерыв закончился и Олег, к нашему общему удовольствию, вновь на сцене…
- Я искал, но к сожалению не смог с ходу найти вопрос, на который бы попросил ответить Мишу: если я потом найду, то постараюсь его процитировать. Очень хорошие слова о ребятах-музыкантах, с которыми мы работаем и в частности, вопрос о том, кто пишет аранжировки? Как они делаются, как они рождаются? Вот тут Миша гораздо более компетентен, чем я – даже в плане ответа на вопрос, поэтому попрошу его ответить.
Михаил:
- Тут в каждом конкретном случае совершенно разная ситуация и аранжировки в нашем коллективе, как правило, делают три человека: Андрей Иванов, Юрий Молотилов и я. И у каждого своя специфика. Что касается песен, которые мы с Олегом исполняли раньше вдвоем – это программы Лермонтова, «Элегия» - в основном, эти аранжировки делал я. А что касается каких-то новых песен, ну, например, новые французские песни, то на мой взгляд замечательно сделал аранжировки Андрей Иванов в новой французской программе. Он специально тщательно к этому подошел и вот он действительно настоящий профессионал. Вот какие-то аранжировки делает он.
Замечательно делает аранжировки Юра Молотилов: он аранжировал «Концерт Аранхуэсс», который в оригинале был написан для симфонического оркестра и сольной гитары, а он сделал для нашего ансамбля и гитары. Те аранжировки, которые исполняются в программе «Народная песня» - это сделал Юрий Молотилов. Ну вот так мы в основном и делаем, а как потом происходит? Мы пишем, а потом кто-то что-то добавляет, кто-то что-то отменяет, кто-то что-то придумывает другое и… можно сказать, что это, в конце концов, это все равно почти что совместное творчество.
Иногда бывает, что аранжировка такая, что ничего не надо менять – ни одной ноты: все звучит, все удобно Олегу петь, нам удобно и понятно играть – все замечательно слажено. Тогда, как правило, ничего не меняется. А бывает, что в процессе исполнения, в процессе жизни произведения вносятся какие-то коррективы, какие-то изменения, какие-то импровизации… так что, примерно так. А в некоторых произведениях аранжировки, они сложились больше в голове: не написаны ни партии, как правило, а каждый знает свою линию,
Олег добавляет: «Свой голос»
свой голос, свою партию и слушая друг друга, и слушая Олега, мы вносим свой инструментальный вклад в каждое произведение. Если вкратце, то ответ будет таким.
Наверное, когда в «Чардаше» Леша в очередной раз начинает импровизировать, именно так это и происходит…
- Вообще, у нас уже по-настоящему долгий путь: редко я об этом задумываюсь, но иногда имеет смысл об этом думать и, в общем-то, есть чему радоваться и чем гордиться. С Мишей, во всяком случае, наше знакомство творческое состоялось девятнадцать лет назад: в следующем году будет двадцать лет с выхода первой пластинки «Звезда любви», ради которой, собственно говоря, мы и встретились и достаточно серьезно долго работали.
Голоса из зала: «Надо отпраздновать». Кто-то предлагает провести это празднование здесь, в Погудинском зале.
- Да праздновать – это, на самом деле, вещь нетрудная. Замечательный сегодня человек, которого я очень люблю и как артиста, и как человека – Валентин Гафт, которому сейчас как раз вот семьдесят пять лет и это все отмечают, слава Богу, отмечают очень радостно, искренне - очень хорошо говорил он сегодня по поводу дат, юбилеев и можно переслушать то, что он по этому поводу говорил: мне лучше все равно не сказать.
Я думаю, я в это верю, я это знаю: всякая наша встреча, это, так или иначе – праздник, так или иначе – радость, какими бы обстоятельствами это бы не сопровождалось, но как правило, все было очень здорово, но даже если что-то это не совсем так, как нам бы хотелось, то наши встречи вообще по нашему времени – это просто счастье!
Вопрос из зала: «Скажите, а вокальная партия в «Аранхуэссе» - она откуда взялась?»
- Она существует достаточно давно: я не знаю автора…
Миша: - Нет, это недавно…
- Нет, ну как недавно? Относительно, лет тридцать, наверное, этому есть.
Миша: - Дело в том, что концерт был сочинен, если я не ошибаюсь, в тридцать шестом году. Просто в основе его лежит испанская народная песня, но я думаю, что новые слова, они не имеют ничего общего: это придуманные слова уже в результате того, что эта песня, эта музыка настолько завораживает людей, что там слышится песня любви, что можно легко придумать слова, которые будут отвечать характеру этой мелодии. Я не знаю автора.
- И я не знаю. Я хочу сказать, что в восьмидесятых годах есть запись Пласидо Доминго. Но это как-то из тех песен, которые, (смеется) которые будут звучать всегда, если их хотя бы как-то приблизительно, адекватно исполнить… Кстати, «Аранхуэсс» - это наиболее часто исполняемое музыкальное произведение по всем концертным площадкам мира.
Миша добавляет, что у этого произведения очень много аранжировок.
- Буду теперь читать и отвечать, ну, какое-то время, а то я так и все забуду здесь…
«Олег Евгеньевич, Вы так много работаете и такие у Вас сложные и разные программы. Когда Вы успеваете?»
- Спасибо за добрые слова, которые здесь написаны, но вот это одна из наших самых больших печалей: мы не успеваем. То, что нам хотелось бы сделать – мы не успеваем.
То, что нам хотелось бы сделать – мы не успеваем катастрофически, последние уже наверное, лет десять.
Миша, улыбаясь, добавляет: «Но стремимся успеть».
- Стремимся, не опаздываем, слава Богу, но это не происходит так, как нам бы хотелось. И вот это, может быть то, что вообще пошло и нехорошо пенять там на власть имущих или обладающих какими-то ресурсами людей, но в данном случае я вынужден выразить эту претензию. То, что происходит - слава Богу, происходит и по воле Божией, я уверен, произойдет то, что должно произойти. Но постоянная… постоянная растрата сил на то, на что не нужно бы их тратить, на совершенно не артистическое делание... Хотя команда наша замечательная: мы друг друга ценим и уважаем, любим и стараемся по возможности.., ну, бывает всякое, конечно, но по возможности стараемся помочь друг другу во всех делах. Но нам приходится заниматься тем, чем не приходиться заниматься каким-нибудь, например, ведущим «Субботнего вечера».
Мне досадно, что обладая такими возможностями, то, что подобное люди делают – стыдно просто показывать. Это бы наоборот тем, кто отвечает за ресурсы, управление, за финансы – это бы лучше не показывать: стыдно. А тем не менее, там идет колоссальная поддержка, но опять-таки, никому не пеняя, просто говорю о том, что к со-жа-ле-ни-ю, мы не успеваем делать то, чтобы нам хотелось и главное, - так, КАК бы нам хотелось по причине того, что приходится все делать самим и почти все приходится преодолевать, кроме нашей творческой жизни. Но ведь оно, как известно «служенье муз не терпит суеты…», а суета нас давит…
Просто для того, чтобы остаться на плаву, для того, чтобы.., да хотя бы даже для того, чтобы добиться разрешения выступить на площадке, которая нам дорога и на которой вроде бы выступаешь уже десять лет подряд… И люди любят и всякий раз приходится доказывать, что ты, извините, не верблюд, и что ты имеешь права сюда выйти, а какой-нибудь чиновник третьей, пятой руки кобенится и рассказывает тебе о том, что ты не имеешь на это право.
Поверьте, это тоже есть в нашей жизни и это… По-человечески, это меня не обижает, потому что я понимаю, то это у чиновника третьей, пятой руки своя тяжелая жизнь, у него свои обиды: его кто-то обидел, кому он не может ответить так, как он бы хотел. Но дело страдает, дело стоит. Другое дело, что, опять-таки, то, что должно исполнится – оно исполнится. Значит этому вот не дОлжно сейчас произойти или должно произойти именно так.
Здесь еще, кстати, есть вопрос: я не найду его сейчас быстро, но он примерно звучит так: «Где грань между профессионализмом и вдохновением?»
Галина Андреевна Барышева – и мой мастер, и мастер тех курсов, на которых я работал в Театральной академии – это наверняка тоже не ее слова, конечно, это наблюдение многих людей, но она очень хорошо сказала: «Олег, с приобретением мастерства неминуемо утрачивается искренность. И чем больше мастерства, тем, как ни горько, меньше простой свободной искренности…» И, знаете, иногда я думаю, что вот эта наша гонка, когда мы живем как партизаны или как птицы перелетные – успели здесь войти, ура! Кто-то не заметил, не успел закрыть дверь, а здесь вдруг открыта дверь, но ее никто не увидел, а мы ее увидели, заметили и вошли.
Но мы нигде не можем остановиться, потому что нигде нам не дадут спокойно присесть на месте и просто спокойно репетировать: либо затопчут, либо закроют, либо… это реалии этого времени, действительно. Я не призываю помогать, я не жалуюсь, я не говорю, не бью тревогу – это обстоятельство нынешнего делания и, кстати, очень многие люди не только в артистической профессии, живут в этих обстоятельствах. Но такая партизанская цыганская жизнь, она позволяет всегда быть в тонусе. (смеется)
Расслабиться невозможно, а соответственно, искренность, она живет сама по себе, то есть, это, как тебя подпаливают со стороны, но с другой стороны, не дают погаснуть. Но это трудное существование, болезненное, но оно заставляет очень тонко на все реагировать. Иногда только нужно прикладывать усилие, тренироваться для того, чтобы тонко чувствовать, а тут вот такой подарок дают: вспышка справа, вспышка слева и ты волей-неволей чутко относишься к тому, что происходит.
Голос из зала: «На передовой».
- В каком-то смысле, на передовой – это правда. Кстати, спасибо огромное за сравнение. Дело в том, что ведь на самом деле артистов, подобных нам не-ма-ло. Но колоссальная удача – это милость Божия, это случилось именно вот по произволению свыше, во всяком случае, не моими усилиями – мы стали известными. Получилось так, что я стал известен, и за это я никому и ничем не обязан, кроме, собственно говоря, работы. И поэтому, да – на передовой, потому что мы можем говорить от лица тысяч прекрасных артистов, которым не дают говорить на больших площадках.
Кстати, это один из ответов, почему я стремлюсь на большие площадки. Я считаю, что… уверен в этом, что такая манера пения, такая манера разговора, такая манера существования сценического, должна жить, должна быть доступна большому количеству людей. Даже если в Кремлевский дворец придет три тысячи человек, а не пять с половиной – все равно, эти три тысячи человек увидят, что это живет, что это не убито, что это есть. Ладно, Бог с ним: жизнь наша, слава Богу.., в общем, счастливая...
Конечно, слушать то, о чем говорил сейчас Олег, было тяжело. А ведь он сказал лишь самую малость, немного приоткрывая завесу обратной стороны сценической жизни артиста, скрытую от зрительских глаз… Вряд ли когда-нибудь ему будет легко…
Разве можно представить, чтобы Олег прогибался перед каким-нибудь зарвавшимся администратором зала или же устраивал банкеты для руководства театральных касс, чтобы его афиши всегда висели на виду, у окошка кассы – сюда можно попасть именно таким путем и вас тогда занесут в обязательный список, а все остальное – на усмотрение кассира, который будет вешать афиши тех, кто не сходит с экранов телевизоров… И даже проплатив ее все равно нет никакой уверенности, что она будет висеть там, где ей положено. Постоянно надо ездить, проверять, фотографировать и выставлять свои требования руководству тех же театральных касс. Во всем этом я варюсь уже четвертый год, и если бы я так не ценила и не уважала своего артиста, то честное слово, я давно бы бросила это дело, потому, что это безумно тяжелый труд…
А можно еще пойти вот таким путем: на какой-нибудь передаче, например «Романтика романса», во всеуслышание, на всю страну пылко признаться в своей любви к ведущей, восхищаясь ее необыкновенным, просто исключительным талантом - и далее продолжать свое общение с нужными людьми примерно в таком же духе. И все - ты в обойме… Тебя все любят, все обожают и тебе открыты почти все площадки города…
Вот как-то Олега в этом, ну никак не могу себе представить…
Заранее прошу прощения у него за это отступление, не сдержалась.., но, право же, когда-нибудь в России наступит время, когда те, кто обличен властью, научатся ценить и беречь людей, которые составляют гордость и достоинство нашей страны?
Ах, как же они сейчас все любят Высоцкого…
- Тут просят исполнить песню: возможно я успею это сделать…
- Олег, как Вы считаете, способен ли современный театр вызывать шок, катарсис у зрителей или уже не вернуть те времена, когда публика ломилась на серьезные спектакли?
- В этом вопросе две стороны. Я уверен, что современный театр способен вызывать самые сильные эмоции, но это опять-таки вопрос к тем, кто занимается художественным процессом и, в первую очередь, к режиссеру, а затем к актерам.
А вот вторая часть этого вопроса - чтобы публика ломилась на серьезный спектакль, она должна быть воспитанной. И уже, увы! – не могу говорить в том смысле, что я оптимист. Я, скорее, уже очень пессимистично смотрю на то, что происходит, особенно после преподавания в Театральном институте, да и сейчас, спустя некоторое время… Публика деградирует – это факт. Деградирует потому, что ей в течение пятнадцати, по крайней мере лет, не дают увидеть настоящее.
Для того, чтобы соприкоснуться с настоящим, необходимо серьезное душевное делание и если в семье человеку или ребенку сумеют привить что-то, то это будет. А государство к сожалению, просто плюнуло на культуру, а помогает антикультуре. Думаю – не сознательно… не знаю, почему, но у меня однозначно такое мнение. Так вот, то, что публика ломится на известные раскрученные имена, так оно в общем как бы всегда так и было, так и будет: на известных артистов будут ходить. Вопрос: кого сделают известным? А наше время, к сожалению, такое, что можно сделать известным… при помощи средств массовой информации, а не по факту таланта и воспитания, культуры и так далее. Это вещи тоже всем известные: я сейчас об этом говорю только для того, что об этом надо говорить… Мы все это с вами, по-моему, одинаково понимаем, но иногда это нужно произносить, чтобы все просто не заросло ряской и не превратилось в болото окончательно.
Вопрос: «Если бы Вы создали свой театр, то какие идеи и принципы Вы положили бы в его основу?»
- Ничего нового: все принципы, которые я положил бы в его основу, сформулированы Станиславским. Станиславский – говорю, как конечно общее, как идею: там было много людей, которые и самому Станиславскому его идеи навеяли, предложили, а он их сформулировал в блестящую систему. И, знаете, самое главное для меня в Станиславском, помимо профессии – это то, что он подарил не только русскому, но и мировому театру потрясающую вещь: актеры из развлекателей превратились в служителей. Это был долгий процесс, на протяжении всего девятнадцатого столетия не только в России, но в Станиславском он выразился абсолютно точно. И меня поражает, с какой легкостью театр отказался от этого дара, с какой легкостью и с каким-то азартом, ну особенно тот театр, который должен был бы Станиславского, наверное, всегда иметь своей идеей.
Он возвращает эту традицию актер – развлекатель. Если актер – развлекатель, есть, кстати, старославянское слово, которое переводится, как «актер» - позор. Это значит актер, а позорище – это зрелище. И если допустим в чешском языке… вот едешь по дороге в Чехии и везде написано – Позор, Позор: это значит – Внимание! То есть, там нет негативного смысла, а для русского человека однозначно: позор – это позор и позорный – это позорный! И вот горько, что театр стремится к позорищу, а многие артисты стремятся стать позорными… Горе потому, что талант – вещь ведь такая… он обязывает. Я почти никого не осуждаю, потому что у очень немногих есть собственные силы отстаивать талант и идеалы. А большинство талантливых людей они... но, вообще, они все ранимы, но большинство из них нуждаются в том, чтобы им по-мо-га-ли. Это не жалоба, это не выдумка – это правда.
Талантливому человеку нужно помогать, а должны это делать те, у кого на это есть ресурсы, те, кто взяли на себя власть, ну, я имею в виду всякую власть: и гражданскую, и финансовую… Власть – это ответственность и пока человек, обладающей властью и полномочиями не поймет, что это, - в первую очередь, ответственность, с культурой будет беда.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 12 Апр 2016, 20:25 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | Зачитывает очередной вопрос: «Собираетесь ли Вы исполнять и другие песни Масиаса?» ( дальше идет перечень песен на французском языке)
- Пока нет. Что касается программы французских песен, то для меня было важно, чтобы состоялась эта программа: я об этом очень подробно говорил 15 июля - то, что говорил на русском. И для той программы было достаточно одной песни «Sans voir le jour» которую мы исполнили, но, строго говоря, в этой песне есть одна особенность: у самого Масиаса написано, что это алжирская народная мелодия. Может быть, именно поэтому, эта песня меня так пленила, помимо самого исполнения, что это, все-таки, там звучит… то, что мне дорого всегда, то, что меня захватывает – народная мелодия периода, наверное, века девятнадцатого, начало двадцатого. Хотя я был поражен, когда услышал текст… первое впечатление было совершенно иное: я думал, что песня про другое, ну… А о французской песне я думаю, у нас будет возможность поговорить еще. На первую часть вопроса я уже ответил, не цитируя…
Зачитывает следующий вопрос: Про песни Вертинского: «Нравятся все песни, но ни разу не слышала на концерте «Пес Дуглас», только в записи. Исполнение было изумительным, тоже бы очень хотелось услышать».
Вы знаете, (смеется) я ее очень люблю. Я, действительно, когда был юным, я ее много пел. Но сейчас я не могу… Знаете, это мое отношение к Вертинскому – почему я не пою некоторые песни? Это мог себе позволить только Александр Николаевич. Ну вот представьте текст... Кому песня знакома, а если кому-то незнакома, я процитирую финал:
Отравившись, Вы о Нас забыли!
Перед смертью попрощаться не зашли...
Господи, хотя бы позвонили!
Просто к телефону подошли!
В этом весь Вертинский. На самом деле она ведь отравилась. Какое ей было дело? - он обижен на нее за то, что она не подошла к телефону, не набрала его и не сказала: «Я сейчас отравлюсь, до свидания». Я поэтому только не могу петь эту песню, (смеется) потому что, всякий раз, доходя до этого момента, я понимаю, что в этом есть… эта беда Серебряного века. Я думаю, что он имел в виду совсем не то, что я сейчас читаю в этом тексте, когда писал этот текст, но, тем не менее, он ведь звучит так! Как можно обижаться на любимую женщину, которая ушла из жизни, но перед этим не поставила тебя об этом в известность? А сама песня очаровательная… (Олег напевает)
Псу однажды Вы давали соль в облатке,
Помните, когда он заболел?
Он любил духи и грыз перчатки
И всегда Вас развеселить умел..
Чудесно, если б не одно вот это хромание. Кстати, это причина, по которой я перестал петь песни Лещенко. Я влюблен в его мелодии: это гениальные песенные мелодии, но с этим текстом, я просто... я просто не могу его произносить, увы…
Голос из зала: А можно вопрос по поводу песни «Пес Дуглас»? Я думаю, что Вертинский имел в виду, что если бы она подошла к телефону, то она бы не отравилась...
- Я на эту тему думал, поверьте: мне было жалко расставаться с этой песней, поэтому я пытался ее оправдать. Я отвечу. Дело-то не в этом… Дело в том, что если бы он так подумал, он бы об этом не сказал. Мы можем об этом конечно спорить. Это зависит действительно от человека, но от такого человека, с которым я выхожу на сцену: с тем Вертинским, с которым я выхожу на сцену – этого быть не могло. Это право артиста уже конечно, хотя оправдать можно. Тем не менее, послушайте, все-таки, дальше:
Мы придем на Вашу панихиду,
Ваш супруг нам сухо скажет: "Жаль"...
И, тихонько проглотив обиду,
Мы с собакой затаим печаль…
Он обижен даже там. Все-таки, поверьте, я очень серьезно думаю над текстом. Но, так или иначе... кстати, песня «Желтый ангел» тоже. Я могу об этом сказать: она замечательная, экспрессивная, она прекрасно написана, но, тем не менее… Если помните:
Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным,
И в лучах моей короны угасает светоч дня…
Я поражаюсь самомнению человека: «В лучах моей короны угасает светоч дня». На минуточку, то есть, этот человек больше даже, чем светоч дня. Александр Николаевич имел право на это: он от себя это написал, и он своей кровью отстаивал эту идею. Я не могу этого сделать, потому что я чувствую…, но правда, с «Желтым ангелом» гораздо сложнее, потому что, если говорить о духовной его… но это трудно, но, тем не менее, об этом может быть имеет смысл говорить. Финал - когда ангел прощается, при этом, как говорит Вертинский:
Даже в нашем добром небе были все удивлены.
И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи…
Не может быть у ангела жестокой речи, не может. И вот тогда для меня текст «...С потухшей елки тихо спрыгнул желтый ангел» окрашивается совсем другим смыслом: это может быть видение другого характера, с которым бы я не хотел сталкиваться. А если Вертинский сам с ним столкнулся, то он сам за это отвечал и отвечает. Но человек, который сейчас берет этот текст и относится к этому серьезно – обязан об этом подумать. Ну это я тоже говорю вот о той работе, которая происходит над текстами, над песнями – вот, она такая… Она, помимо технической, помимо того, что нужно выучить песню, нужно ее пропеть достойно, художественно – нужно еще в принципе разобраться в ее смыслах. Тогда она стоит, на мой взгляд, дорого… Но тогда приходится от чего-то отказываться.
Вопрос: «Один известный исполнитель нашего времени сказал, что он и те, кто с ним… обслуживают власть. А можете ли Вы, положа руку на сердце, сказать, что Вы в этом не участвуете?»
- Да, вы знаете, я к этому отношусь-то по-другому… Дело в том, что это правда: всякий народ достоин своей власти, как ни горько. Одно дело - искать власть, одно дело искать у власти выгоды, другое дело - не быть с ней в конфликте: это совсем разные вещи... Я не обслуживаю власть, но меня к этому и не призывают. (смеется) Собственно говоря, никаких моих заслуг или незаслуг в этом нет.
В зале добрая, по-домашнему теплая обстановка: нам сейчас очень хорошо с Олегом, хочется надеяться, что и ему с нами неплохо… Читает вопрос.
«Дорогой Олег Евгеньевич! Текст романса «Среди миров» несколько не совпадает с текстом стихотворения Анненского. В романсе:
«...Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что мне темно с другими…»
У Иннокентия Анненского: «...А потому, что я томлюсь с другими...»
В романсе: «...И если мне на сердце тяжело…»
У Анненского: «...И если мне сомненье тяжело…»
В романсе: «...Я у Нее одной ищу ответа…»
У Анненского: «...Я у Нее одной молю ответа…»
«Слышала этот романс в исполнении разных певцов и все поют, и Вы тоже с измененными словами. Интересно, откуда взялся романсовый вариант? Мне кажется, что у Анненского лучше, поэтичнее и логичней».
- С ней светло: звезда, все-таки, светило. «...А потому, что я томлюсь с другими…» - это уже, ну, если я правильно понимаю, то тогда звезда становится, как любимая женщина. Это часто... это сопоставление очень часто, но это про другую песню… Знаете.., то есть, это можно сделать так: можно сделать этот романс разговором с любимой или о любимой. Но есть и другая сторона, как вот у Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» и, тем не менее, – я один в космосе, но я слышу, как говорят звезды, я могу говорить с этой звездою тоже. Это космичнее, чем у Анненского и мне это тем дорого… А что касается – «...У нее одной ищу ответа…» или «...У нее одной молю ответа…» - это опять про то же. Нельзя молиться звезде – она тебе не ответит. Значит, это не звезда.
Если это Творец, то тогда... предыдущая часть входит в конфликт, то есть, невозможно оправдать. Да, а если это любимая – «...У нее одной молю…» - вполне возможно. Но, «...Если я ищу ответа…» - опять-таки, один в космосе – ответа на другой вопрос, на глобальный. Не на вопрос своего сердца сейчас, может быть, но свой, интимный вопрос, а на какой-то вопрос, на который нельзя не ответить.
Простите, пожалуйста, за такие сопоставления, но, все-таки, вот текст Анненского, а с этой стороны текст, который устремлен к Лермонтову, к Гете и вот к таким размышлениям - мне это дороже. Я и на сцену это выношу, и часто может быть за это меня немало людей упрекают, что я жертвую бытовой, может быть, очень красивой составляющей, ради более глобального, философского… Но я так устроен, я так наверное буду себя вести дальше – вот здесь я абсолютно согласен с Вертинским. Хотя, стихотворение Анненского на бумаге должно быть написано так, как оно у Анненского написано.
И, опять-таки, все-таки, уважая Анненского… не могу сказать, что я к нему с большой любовью отношусь, но уважаю – я должен сказать, что, все-таки – это не Пушкин, то есть, вариации возможны… И смысл в его произведениях безупречен.
Следующий вопрос:
«Дорогой Олег, ответьте, пожалуйста, на два вопроса, если возможно. Обращаюсь к Вам, как к человеку духовному и церковному. Как Вы считаете, что важно на сегодняшний день: призвание или признание? И второе: как Вы лично относитесь к заповеди «Не возведи себе кумира».
- Все-таки, «Не сотвори себе кумира» - если я правильно помню… Да в общем, просто ответить на первый и на второй вопрос. Важно и признание, и призвание. Призвание безусловно важнее, но призвание от тебя не зависит – это тот самый талант, но, вернее - это из области таланта. Если тебя призывают и ты слышишь это призвание – ты должен к нему стремится, и стремится его исполнить. А признание для артиста вещь абсолютно необходимая: он без нее засохнет, увянет, умрет, как цветок. Поэтому, это не антитеза: призвание и признание в данном случае. Вот выгода и призвание – да, конечно, это часто… те вещи, которые входят в конфликты. Иногда – это подвиг: выбирать выгоду или тот путь, по которому ты обязан идти. К счастью, это не так часто происходит…
Что касается второго. Я согласен, как человек церковный, я согласен со всеми заповедями: у меня никаких протестов они, безусловно, не вызывают. Простите, что пытаюсь ответить с долей шутки, но творить кумира… Мне нужен перевод все-таки этого вопроса немножко, потому, что я на него ответил. Да, я согласен с этой заповедью, безусловно. А если имеется в виду поклонение, безумная увлеченность каким-то человеком, то это всегда нехорошо: безумно увлекаться нельзя ничем.
«Нет ничего дороже нашей собственной души и вся вселенная ее не стоит» - как сказано в Евангелии. И поэтому ничто не должно в нашем сердце занимать место Божие, безусловно. То есть, если мы отдаемся чему-то без остатка, то это плохо и кумиром может стать что угодно: карьера, богатство, человек… Я все-таки отослал бы по поводу вот всех этих вещей к книгам Андрея Кураева. Я думаю, что там очень доступным языком, прекрасно на все вот такие вопросы даны очень хорошие ответы, причем современным нашим языком.
Что же касается… скажу вот на эту тему, чтобы не прозвучал в пустоте этот вопрос и ответ: название артистов кумирами – это литература. Это так же, как страсти. Вот как мы говорим: «Страсть меня волнует, страсть восхищает» - страсть, страсть, на самом деле – страдание… Просто это подмена понятия, литературная подмена, так же в данном случае - кумир.
Мне кажется, что поклонение излишнее, верней, излишняя увлеченность артистами – это нарушение другой заповеди: «Не прелюбодействуй». Это вот относится к этому как раз… И тут нужно проверить очень точно, какое… какое влечение охватывает тебя, вот если тебя неудержимо тянет…, то есть, если ты не можешь думать ни о чем, кроме того вот человека, которого ты видел на сцене. Я может быть говорю как-то резко, но я на эту тему размышлял… недолго, но у меня мнение такое…
Еще вопрос: «Планируете ли Вы в будущем вернуться к преподавательской деятельности?»
- Ничего не планирую, но если сложится, то уже теперь, слава Богу, имею опыт. Когда будет нужно, если будет нужно, то, безусловно, вернусь. Я считаю, что те семь лет, которые я пребывал в Театральной академии, они были не напрасными: и для ребят, и для меня, для самого. Получилось много… много хорошего и что-то это в них живет и будет жить дальше. И за это они мне признательны, а я им признателен за то, что я убедился в одной вещи – что талант приходит и даруется вне зависимости от времени и обстоятельств. Приходят юные ребята и они снова талантом в полной мере одарены. Культурой не так там допустим, как в лучшие времена, здоровьем не так, как в лучшие времена, а талантом так же, как это было в мое время, до меня и после нас будет. Вот это здорово, это помогает жить очень…
Олег читает вопросы.
- Здесь про Есенина… Про Есенина я уже что-то сказал…
Следующий: «Когда планируется и планируется ли вообще выпуск диска романсов и песен на музыку Исаака Шварца?»
- Планируется.
Миша сказал это ТАК, и так развёл руками, что все рассмеялись, понимая, что за этим стоит.
- Во всяком случае, не я виноват в том, что он до сих пор не вышел…
Олег прочитал про себя вопрос и расхохотался. Читает вслух: «Сможем ли мы когда-нибудь услышать арию Надира не только на распеве, и романс Неморино? Хотелось бы услышать».
- Нет, не сможем, я думаю, потому что...
Голос из зала: «Жаль!»
- Да, мне тоже жаль. Но нельзя объять необъятное. И не было бы того Олега Погудина, который сейчас есть, если бы всё-таки у меня было чуть больше здоровья, и я бы в своё время всё-таки поступил в консерваторию и стал бы оперным певцом. На всё воля Божья. Я пел на сцене и Неморино, и Надира, но на терцию ниже. Но это неприлично, когда ты уже серьёзный артист, Заслуженный артист и выходишь на сцену, и билеты на твои концерты стоят достаточно серьёзно, пусть не так, как на ведущих «Субботнего вечера», но всё-таки…
Голос из зала: «А в дружеской обстановке?» Олег рассмеялся.
- Ну, может быть, когда-нибудь… В качестве новогоднего подарка, посмотрим… Дело в том, что я пел и Надира, и Неморино именно по причине того обстоятельства, что и там, и там это называется «романс». И извинившись перед публикой за такое вот необычное исполнение, сказал, что мне в романсовой программе показалось необходимым и желанным, скорее желанным исполнить эти произведения. Но поверьте, есть много достойных (да вы и сами это прекрасно знаете), достойных исполнителей на оперной сцене, которые это делают хо-ро-шо. Вот. Так что я… Конечно, у меня имперские амбиции по отношению к певческому материалу, но не настолько. Надо голову на плечах всё-таки как-то, но включать. Нет ничего… Нет, ну, вернее, есть многое невозможное, но может быть, когда-нибудь, как-нибудь, если совпадут обстоятельства. Мало ли что… Мне вот предлагали в Днепропетровске, (обращается к Михаилу) помнишь, мы выступали в театре Оперы и балета в Днепропетровске, и подошла директор и говорит: «Олег! Онегин, Ленский. Я Вас приглашаю».
Я говорю: «Я не образован для этого». «Да Вы что! У нас пела (я не буду называть эстрадную диву нашу). Она спела Кармен». Я говорю: «Ну и как?». «Ну, как. Ну там транспонировано на столько-то и на столько-то. Но главное, что она спела! А народу сколько будет!»
Я отвечаю на этот вопрос так подробно, потому что я влюблён в оперу. Оперу я люблю бесконечно. Это не состоявшаяся мечта. Но, может быть… Как-то головы всё-таки хватает и понимания… И, кроме того, очень добрых отзывов замечательных мастеров, в том числе оперной сцены о том, что я всё-таки … Когда я слышу от них это, и всё-таки слышу я не так редко: «Олег, то, что есть у Вас, это уникально. Это самое главное».
Голос из зала: «Вишневская».
- В том числе, и Галина Павловна, спасибо ей тоже огромное за это. А красивых мелодий есть много. Но может быть, опять-таки, по большим просьбам, извинившись за транспортную терцию, мы скажем, что такая красивая песня, что захотелось нам сегодня её спеть. Но для этого должны быть какие-то особые обстоятельства. Будут, то исполним.
Вопрос: «Планируете ли Вы показать программу «Я пою» во Франции? Есть ли в планах выпуск новых компакт-дисков, особенно DVD дисков? Ваше отношение к творчеству Елены Камбуровой и ее театру?»
- На что-то я уже ответил. Елена Камбурова - одно из самых светлых явлений нашей эстрадной жизни и песенной жизни, и дай Бог ей здоровья, сил. И для меня колоссальное утешение, что она до сих пор в силах… в силах творить и радовать тех, кто любит песню, из тех мастеров, которые в общем-то еще не дают совсем разрушиться этому несчастному жанру эстрадному, у которого нет четких границ и границы, на самом деле, только в совести, в творческой совести тех, кто в нем работает. Поэтому я очень люблю то, что она делает и отношусь к ней с большой любовью.
О театре я сказал: я был всего на одном спектакле и для того, чтобы как-то компетентно рассуждать, нужно сходить на несколько представлений.
Программу ««Je chante» во Франции я показывать не планирую потому, что все-таки лучше говорить и петь по-французски, чем французы (смеется) странно. Но во всех наших выступлениях во Франции, мы всегда одну-две песни исполняли на французском языке, чем вызывали колоссальную радость у публики. Ну это вполне нормально. Вы знаете, когда у нас выходит тот же бесконечно мною любимый Азнавур и на крайне ломаном русском языке поет «Вечную любовь», иногда невозможно разобрать текст, но это же вызывает абсолютный восторг все равно до сих пор. Это нормально, когда ты в какой-то стране, как дань уважения, как дань любви, исполняешь одну, две, три вещи. Но вот правда в Неаполе у нас была ситуация, когда мы спели одну песню на концерте, а зал начал скандировать и пели там четыре или пять песен…
Миша добавляет: «Неаполь – особое место».
- Неаполь – особое место, да. После чего с нами стали разговаривать, хвалить язык и прочее. Я стоял и моргал глазами, пытаясь как-то выкрутиться из ситуации потом, что, я что-то понимаю, но сказать, как собака (смеется) ничего не могу.
Я знаю два языка: могу сказать, что… ну, кроме русского - английский, шведский. Французский и итальянский я разбираю, я понимаю, я могу общаться и в достаточно хорошей степени могу читать, но я не владею этими языками. К сожалению, потому что на это нет физической возможности, времени, потому, что учить язык – это нужно опять-таки тратить голосовые силы, а я этого просто… фактически, не могу себе позволить.
- Приходилось ли Вам когда-нибудь участвовать в богослужении в качестве певчего хора? Я точно знаю, что, например, Смольянинова Евгения Валерьевна одно время пела в хоре певчих в храме преподобного Сергия Радонежского в Москве.
- Приходилось. Но в разных местах… Самый длительный период – в Святогорском монастыре в Пушкинских Горах. Я тогда на Страстной, наверное, в Великую … да, в Великую Пятницу и Пасху, и всю Светлую Седмицу десять или двенадцать дней где-то, я пел на клиросе, потом, наверное, ну, дней пять разговаривать не мог. Я тогда еще пытался поститься так как положено поститься православному человеку. Ну, в общем, как бы… ладно, это отдельная тема: если на эту тему нужно будет говорить, когда-нибудь можно поговорить - сейчас это не обязательно. Во всяком случае, могу сказать однозначно, что монашеская жизнь – так, как я ее видел и так, как меня судьба с ней сводила – это колоссальная, громадная и… восхитительная и, в то же время, очень тяжелое делание. Это особая судьба и я людей, избравших этот путь, не просто уважаю, я считаю, что это те люди, на которых необходимо равняться, у которых всегда можно получить ответы на самые важные вопросы.
То же касается и людей, избравших священнический путь, ну, которых Господь поставил на этот путь. Считаю, что это может быть самый счастливый дар, хотя жизнь эта, как правило, очень непростая. Ну, в меру рамок сегодняшнего вечера я на эту тему говорю: да, я пел на клиросе и, кроме того, были периоды еще несколько раз и в разных местах. Это очень счастливый опыт.., кстати, почти две недели пел в Карловых Варах в соборе Петра и Павла и даже на праздниках на престольных. Да.., наверное, ответил на вопрос…
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 13 Апр 2016, 20:23 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | Олег зачитывает вопрос: «Очень соскучились по Вашей замечательной советской лирической песне. Нет ли в планах на ближайшее будущее после Кремлёвского Дворца спеть у нас эту программу?»
Вздыхает...
- Вот сейчас буду жаловаться. Ну, на самом деле, особенно с кризисом с этим финансовым, мы стали заложниками требований людей, которые проводят концерты. Люди, которые проводят концерты, как правило, требуют два варианта: «Романс» или «Избранное». И доказать, что люди придут на другие программы и будут им рады, не-воз-мож-но. К сожалению, право, возможность, вернее, влиять на людей, которые проводят концерты, я потерял, и это тоже вопрос к власть имущим. То, что было возможно в девяностые годы, то, что было возможно в начале двухтысячных, невозможно сейчас. Есть определённые жесткие правила игры... (смеётся)
Но я немножко жалуюсь, не совсем жалуюсь. Как только сможем, сыграем, я просто не могу сказать, когда, где и как. А вот, впервые… будет концерт в Кремле - 29 октября назначен и впервые для меня это мучение, на самом деле, я вынужден был пойти на такие обязательства, что мы не работаем в Москве полгода до этого концерта. Но опять-таки, всё-таки, люди есть люди, и путём вот таких вот, ну, уже долгих, но душевных разговоров мы убедили разрешить нам выступить в июне в Концертном зале имени Чайковского и в Центре оперного пения Вишневской 15 июля.
Людей, которые ставят такие жёсткие рамки, я тоже понимаю, у них жизнь тоже не сла-дка-я. Вообще, все эти люди с которыми я работаю, стараюсь работать, они заложники тех же обстоятельств, что и мы. Отвечать приходится за всё, а помощи со стороны, в общем, мало, препятствий много.
Объяснил… Таким образом попытался объяснить, почему у нас, к сожалению, в последнее время программы постоянно повторяются. Программа «Народная песня», программа «Окуджава», программа «Вертинский» всегда даются с боем. Я вынуждаю людей, которые предоставляют нам площадку, согласиться на эти программы.
Голос из зала, но неразборчиво. О чём было сказано, можно догадаться по ответу Олега:
- Ну, вот это не проходит больше. Потому что, ведь спрашивают в кассах, что будет исполняться.
Раз уж зашел об этом разговор, то хотелось довести до сведения Олега про не совсем понятное положение с Кремлевским концертом.
- Ни одной Вашей афиши нет в городе. В театральных кассах нет ни одной афиши Кремлёвского концерта. Я специально спрашивала...
- Я задал этот вопрос тем людям, которые будут проводить концерт, и мне сказали: «Мы дали рекламу в кассы». Я с Вами согласен. Вы знаете, это… Понимаете, это постоянная… постоянная боль. Но ничего не сделать. Собственно говоря, договор подписывается так: если вы работаете на гонорар, то остальное вас не касается.
Вообще, надо сказать, что для такого рода концерта довольствоваться афишами исключительно только в театральных кассах – это просто смешно…
- А если зал не соберется по их вине? Вам приятно будет работать в полупустом зале?
- Нет, в полупустом зале работать никогда не приятно, но есть такая вещь… Я понимаю, что люди не собрались не потому, что они не хотели прийти, а потому что они не знали.
Вопрос из зала: «В Кремле какая программа будет?»
- Программа называется «Время романса». Это всё мои экзерсисы вокруг слова «романс», чтобы оно звучало всякий раз иначе и, тем не менее, хоть сколько-то изящно. Отличие Кремлёвского концерта от предыдущих в том, что первое отделение будет, я надеюсь, мы вроде уже договорились, с Президентским оркестром. (оживление в зале)
Вопрос из зала по поводу экрана в Кремлёвском Дворце, дословно не разобрать. Олег смеётся.
- Хотите историю про экран? Первый раз я вынудил, выбил его, а второй раз мне сказали: «Свои деньги заплатите – повесим». Это не Кремлёвский Дворец, это те люди, которые это проводили. Но я ещё раз попрошу сейчас: я описываю эту ситуацию, только для того, чтобы были понятны наши действия. Люди, которые проводят наши концерты, они испытывают свои трудности. И предъявить им эти претензии, это означает просто утяжелить им жизнь. Это не приведёт к хорошему. В данном случае это то, что называется (батюшка, может, поправит меня) принципом экономии, когда понимаешь, что чем-то нужно жертвовать, чтобы главное состоялось.
Зачитывает вопрос: «Олег Евгеньевич, сможем ли мы когда-нибудь услышать в Вашем исполнении арии из опер, хотя бы неполную программу, одно отделение (Олег рассмеялся), состоящее из арий Вертера, Надира, Баяна?»
- В стансах Вертера, как раз, есть замечательные слова. (Олег поёт по-французски отрывок). Прекрасный русский перевод:
«В долину к вам другой певец придёт.
Моей минувшей славы и значенья
Он уж там не найдет.
Обо мне он вздохнет,
Вспомнит жизнь, и несчастья мои,
И мученья - увы!»
- А во французском ещё точнее (говорит по-французски). Вот я боюсь, что если я буду петь отделение, то там будет именно так - я дословно перевожу: «Он не найдет ничего, кроме траура и утрат». Я уже на эту тему говорил, хотя…
Был вопрос про занятия у Галины Павловны… Что-то, может быть, состоится, но не в опере конечно, а в той музыке, которая мне желанна, близка, и которую я до сих пор не мог исполнять. Нет, мы исполняли, но это было очень сложно. И сейчас я хоть как-то вхожу в эту область этой культуры. Я говорю о Чайковском, Рахманинове, Римском-Корсакове… Глинка, безусловно.
Но – о камерной музыке. Что касается моей горячей мечты, которая, в данный момент неисполнима, скорее всего, и не исполнится, - это Ленский и Вертер, действительно. Но вы знаете, есть и другое счастье. Когда ты по-настоящему влюблён в этот репертуар, ты один из тех, кто может его по-настоящему оценить в ином исполнении. Это тоже свой особый праздник.
Я в феврале специально освободил несколько дней, чтобы купить билет в Опера Басти и послушать «Вертера» в исполнении Кауфмана. И мне это дало такой заряд, что месяца два я пел под впечатлением этого спектакля. Абсолютно традиционного, прекрасного, красивого, в исторических декорациях, без всякой дури, которая сейчас творится в наших оперных театрах, да и в других. Спектакль, который слушали (там зал больше 2000 человек, был набит битком) и старики, и юные люди. И когда спектакль закончился, овация была громовой, и мне показалось, что своды рухнут. А там было всё вот, как… В костюмах эпохи Гёте, в традиционных декорациях… Прекрасное пение, прекрасная игра музыкантов и очень хорошая постановка.
По-моему, у нас уже очень поздний час. (реплики из зала: «А мы и не заметили»)
Вопрос: «Как Вы ощущаете, Вас уже слишком испортила слава или еще нет? Как Вы с этим боретесь? Как ладите с людьми?»
- Ну вот видите, я занимаю на себя уже столько времени на разговор, а не на пение – значит, в каком-то смысле, наверное, испортила. Думаю, что не слишком, потому, что… потому, что очень многое не дает испортиться, (смеется) начиная от не богатырского здоровья. Часто очень понимаешь: «Ну… ну, что ты о себе думаешь? Вот, дай Бог, что б завтра просто выйти и отработать нормально. Какие там… воспарения? Вот дал бы Господь вот это сделать и слава Богу…»
Конечно, испортила, но не слава, а я бы сказал – известность. Она сделала меня, может быть, более непримиримым: я по счастию, не стал бестактным, но… я стал легко раздражаться. А может быть - это не слава, может быть - это возраст, может быть - это усталость. Хотя, да… после вот этой фразы, тут смайлик пририсован, поэтому - это, конечно, шутка. «Как Вы с этим боритесь?» - да так вот.
Всякий раз, когда люди с которыми ты договорился, и которые уже взяли деньги за свой труд, не выполняют своих обязательств – это вот гениально тут же тебе напоминает о том, на каком ты месте находишься. (хотя Олег и произносит эти слова, вроде бы смеясь, но вот как-то слушать это совсем невесело) И так далее, так далее…
Просматривает вопросы.
- Я постараюсь все же побыстрее…
- «Расскажите, пожалуйста, подробней о американском, шведском периодах жизни, творчества…»
Олег, не дочитав, даже ахнул – это ж сколько времени на это надо?
- Нет, нужна будет дополнительная встреча. ( да кто ж тут против? Вы только скажите, а мы всегда с превеликим удовольствием!) Я прошу прощения – это очень долгий период. И я там сформировался, я... ну, в основном, могу сказать о шведском, конечно, периоде. Вообще, для меня были две решающих школы, кроме обучения… кроме Театрального института. Это Пушкинские Горы – Святогорский монастырь и мои три года в Швеции – не одномоментные, то есть, не подряд, но в целом – три года.
Вопрос: «Как прошли выступления во Франции в этом году?»
- Они хорошо прошли, но в Париже был лютый холод в мае такой, какого не было за весь период наблюдений, и мы там едва от этого холода не померли, честное слово. А принимали очень здорово. В данном случае, спасибо Российскому посольству – это, кстати, вот тот… «Обслуживаете ли Вы власть?»
Знаете, то, что случилось в нашей жизни в общении с Российским посольством во Франции – это чудо, потому, что это общение совершенно… это общение душевное, художественное, творческое и абсолютно не партикулярное, абсолютно не чиновное, хотя, в принципе, мы были, как на госслужбе, то есть, делали, как бы… ну, выполняли задание. Выполняли задание – неправильно говорить… ( Миша подсказывает: «... миссию») Ну, миссию, Миш, но нет - выполняли задание, это просто звучит этим самым… каким-то текстом, из (смеется) «Семнадцати мгновений весны» (в зале все хохочут) Мы участвовали в государственной программе.
Вопрос: «Очень давно не исполняете «Утро карнавала»
- Да потому, что просто забыли: надо будет исполнить... (Олег напевает) Manha tao bonita Manha…
А это уже реплика из 2016 года: так Олег до сих пор его и не исполнил. А мы так надеялись...
Вопрос: «Когда Вы начали исполнять песни иеромонаха Романа о нем было мало известно…»
- да ну, вот он тогда был известен просто… просто везде.
«Сейчас появилось достаточное количество статей о нем. Не могли бы Вы рассказать поподробней о своем знакомстве и общении с отцом Романом?»
- Будет долго или нахально. Я постараюсь кратко и, все-таки, с уважением… Я пел его песни, тогда же, кстати, на Псковщине в Святогорском монастыре, но пел их приватно, никогда не пел на сцене и это многих задело. И устроили встречу с отцом Романом, причем меня фактически заставили на нее придти. Мне было сказано: «Отец Роман благословил, идите». Я тогда был человеком послушным, я и сейчас считаю послушание абсолютной необходимостью духовной жизни, но тогда для меня оно было просто непререкаемо: если священник сказал, то значит, я должен придти выполнить. Мы встретились… (Олег, вспомнив что-то, рассмеялся)
Он считал артистическое делание не спасительным, о чем мне сразу и заявил с порога. В общем, наше общение началось так… я сжался, думая: «Ну, о чем мы тогда будем говорить?» Но он оказался человеком с юмором и говорит: «Ну ладно, раз мы с вами встретились, спойте что-нибудь из иеромонаха Романа». Я спел две песни. Он крайне ревниво относится к своим текстам: он тут же поправил два слова, которые я спел не так, хотя, на мой взгляд, они не меняли существенно картину, но эстетически он очень точно как раз – не смыслово, а художественно – это были очень точные замечания, то есть, я это говорю к тому, что он, все-таки – поэт. И это одно из ведущих обстоятельств, почему его песни исполняются на сцене. Я спел три или четыре песни его, после чего он сказал… Да, мы разговор… переговоры шли по поводу записи кассеты с его песнопениями. Он стал говорить: «Пойте мои песни».
Я переспросил: «Записать на кассету?» Он: «Нет, пойте на сцене». Перекрестил очень широким, огромным крестным знамением и сказал: «Пойте». Честно говоря, спустя много лет, он нередко бывал недоволен моим исполнением, но, в конечном итоге, мы все равно приходили… ну, к тому, что я имею право так это петь: все-таки, я – не он. Он записал свои песни так, как это никто не запишет: все-таки, он священномонах и это совершенно… это иной образ мысли, это иной образ жизни. Я – артист, поэтому существенная разница и моя, может быть, заслуга в том, что я выделяю эмоциональную составляющую этих песен, которые он не может в силу своей жизни и не имеет права выделять. А песни у него красивые…
Вопрос: «Что должно совпасть, произойти, чтобы Вы провели столь долго ожидаемый публикой творческий вечер не закрыто?»
- Вы знаете… да вот то, что сейчас происходит – это здорово. Я думаю, что такой вечер, он не может быть очень широкий. Вообще, здесь есть одна сложность: брать деньги за билеты на то, что к тебе пришли послушать, как ты разговариваешь – неэтично. Я певец. Это основная причина и наверное она не поменяется, если только вот Господь даст дожить до какого-нибудь значительного, серьезного юбилея и будут показывать «Линию жизни» в которой Олег Погудин будет рассуждать на темы своей там жизни и вокруг…
Вопрос: «Какие человеческие качества Вы цените больше всего?»
- Искренность. Честность. Вы знаете… очень как-то просто складывается… вот посмотрите список добродетелей: вот эти качества. Только не как бы, не так серьезно – вот добродетели, а только по-простому, по-человечески. Вот они все там.
Вопрос: «Чего больше приносят Вам письма поклонниц – радости или печали? Есть ли в них по-прежнему интересные Вам мысли?»
- Я не буду отвечать сейчас на этот вопрос, если позволите, потому, что… потому, что есть… ну, как сказать?.. Приносят и радость, и печаль. Печаль приносят неадекватность, непонимание, эгоизм, самовлюбенность, когда… Сам говорил - не буду отвечать, но отвечаю. Не буду отвечать, я имею в виду, конкретно и поймете, почему? Когда ко мне адресованы вопросы, которые мне не имеют право адресовывать. Когда берут на себя.., когда пытаются овладеть моей свободой – я этого вообще не переношу. Когда пытаются вторгнуться в те области, которые я охраняю, и я об этом открыто говорю: вот туда не надо вторгаться. Это как на двери написано «Не входить», а тем не менее, в нее ломятся – это вызывает у меня печаль и гнев, и раздражение и даже ярость, но короткие. Потом я.., в принципе, если я даю себе труд дочитать, но я, как правило, дочитываю, прочитываю все письма – я понимаю, почему человек повел себя так.
Вот что меня крайне угнетает – это иногда какое-то странное бесстыдство особого рода. Поймите это слово тоже спокойно, без оттенка… без какого-то яростного оттенка. Я не понимаю, как человек, почему человек не боится, вот то, что… вообще, это писать? Потому, что… я думаю, что, все-таки, уважение – это одно из самых необходимых условий общения. А я, если бы не относился с любовью к тем людям, которые приходят ко мне на концерты – я бы очень нередко терял уважение к некоторым, кто пишет письма.
Но. Я сам так поступал… не письма конечно писал, но вот поступки такого рода у меня у самого были, поэтому я где-то могу сказать, что я понимаю природу этих вещей, поэтому я отношусь к этим людям все равно с уважением, хотя и с сожалением… Это, кстати, ну, единицы: таких немного.
Что меня радует в письмах? Радует общее понимание, радует совпадение мыслей, совпадение мировозрения, радует то, что очень много людей, которым дорого то же, что и мне. Это меня вдохновляет, это дает мне силы верить в то, что то, что я делаю – нужно, нужно не только мне. В том, что это светлая дорога, в том, что на ней можно счастливо жить, даже если много трудностей. Вообще, письма – это здорово. Ну жалко, когда мы зацикливаемся на какой-то своей неправоте или на какой-то своей беде, и она закрывает все остальное в жизни. Когда мы ссужаемся. Но это бывает со всеми, тут уж ничего не сделаешь.
Из зала просят разрешения задать вопрос.
- Да, конечно.
- У меня вопрос, устремленный в будущее. Я Вам очень благодарна, что Вы нам стали дарить классические романсы под фортепиано – это то, о чем я мечтала много, много лет и вот, не сделаете ли Вы целиком программу такую? «Классический романс в сопровождении фортепиано?» Вы сказали про не богатырское здоровье и, если позволите, я хочу рассказать один эпизод с концерта «Серенада».
Со мной рядом сидели две дамы: видимо, они пришли первый раз. И они конечно поняли, что я уже далеко не в первый раз. И у нас был диалог после первого отделения, когда Вы вышли в своей атласной рубашке и это было супер эротично (цитирую дословно - В.): половина зала, по-моему…
Общий смех и аплодисменты в зале. Олег, хохоча, что-то сказал по этому поводу, да разве можно было разобрать, когда такая реакция в зале? Нет, ну обстановка сегодняшнего вечера просто замечательная, дружеская, сопровождаемая шутками, какими-то забавными моментами из нашей общей жизни, над которыми от всей души смеемся не только мы, но и сам Олег. Абсолютно отсутствует вот тот момент напряжения, который вполне бы мог быть, ведь для многих в зале такой вечер впервые и не все, например, решатся вслух задавать вопрос любимому артисту. Да и он, не зная, какого рода вопрос может последовать дальше, не смог бы так расслабиться, быть достаточно откровенным с нами и говорить о вещах, о которых никогда не скажет на концертах в других залах. А потом, что очень важно: Олег прекрасно понимает, что сегодня в этом зале собрались те люди, которые уже не один год постоянно ходят на его концерты и которые очень любят и уважают его и, которых он за все эти годы уже практически всех знает в лицо… Кстати, у Олега же ведь прекрасная память… Так, ну ладно: продолжим.
… это абсолютно точно. И они меня спросили: «А он что, спортсмен? Он такой накачанный». Если б Вы знали, какая у меня была гордость и радость… А Вы говорите про не богатырское здоровье. И еще: в течение многих лет я слышу – с девяносто восьмого года – что у москвичей к Вам какая-то особая любовь, и она отличается от всех остальных. Вот, скажите, помогает Вам эта любовь или иногда она Вам, (Олег, даже не дослушав до конца: «Од-но-зна-чно, помогает») все-таки, мешает? Вот теперь у меня все».
- Помогает, помогает, помогает. Дело в том, что, ну если говорить о реакции московской публики, то она отличается особым темпераментом: она от-кры-тая. А когда уставший, то открытая… открытая, радостная реакция, она конечно… она сразу заряжает. Любовь не отличается по сути - в Москве, в Петербурге, в Рязани, в Екатеринбурге и в Омске, и во Владивостоке - но темперамент различный. И иногда, вот такой открытый, иногда, даже яростный, радостный прием – это… это счастье.
Что касается программы «Классический романс под фортепиано» - да, вот этим мы занимаемся вот уже второй год у Галины Павловны. Но здесь есть такая вещь: я человек счастливый, избалованный работой с прекрасными музыкантами и, как я не буду искать, если не случится никаких драматических событий – иного гитариста, баяниста, виолончелиста… Драматических событий – это я говорю, когда, допустим, Володя Юнович у нас играл, но вот подвел нас так, что я не смог его оставить в коллективе. Так я не буду искать другого пианиста. Игореша Урьяш настолько занят, что… (Миша продолжает: «… что невозможно все время рассчитывать на него…») Да, что просто с ним совпасть в графиках выступлений – это очень… это очень сложно. И одно дело играть Вертинского, другое дело все-таки петь Рахманинова или Чайковского. Мне тоже хочется. Я надеюсь, я ответил на Ваш вопрос.
Я еще не устал, но уже очень поздний час, и я не буду обижен или расстроен, если кто-то будет уходить, я всегда беспокоюсь за тех, кто возвращается домой поздно, и это не пустые слова. У нас и завтра выступление… ну, завтра закрытое выступление, а послезавтра – открытое настолько, что на открытом воздухе. И, поэтому, хотя я готов говорить еще долго, но завтра я буду ругать себя последними словами, потому… потому, что не смогу… ну, там, неважно… А, вообще, вот об этом… (досадно, что Олега тут некстати перебили вопросом из зала по поводу начала концерта в Царицыно, и он не закончил то важное, о чем хотел сказать…) В семь часов вечера.
Знаете, в чем счастье не оперного певца? Все-таки можно, хоть… хоть как-то жить не по режиму, ведь оперный солист – это просто проклятый человек. Он… он, вот тут столько, сколько я сейчас разговариваю – это просто недопустимо, никогда бы не было. Но… ладно, ладно, ладно…
Голос из зала: «Олег, извините, простите, пожалуйста – вот у Вас с краю лежит письмо… записка. Там короткий вопрос, прочтите ее, пожалуйста». Олег находит это письмо и читает вопрос:
- А, я понял… Но… я не весь вопрос зачитаю, но, тем не менее…
«По традиции, ежегодно 31 декабря Вы даете новогодний концерт в Петербурге, а что если не нарушать старых традиций, начать новые: ежегодно давать Рождественский концерт в Москве? И, конечно, не седьмого января, а на Святки».
Тот же голос, смеясь:«Олег, это надо с пафосом читать!» ( Да уж… это уже без каких-либо комментариев… - В.)
- Вот, простите, что укорю Вас, но это как раз вторжение в мою свободу, и я буду, все-таки… я позволю себе читать так, как читаю…
- Ну, простите…
Олег все же дочитывает вопрос: «…А такой концерт будет проходить в особой атмосфере Рождественского праздника…» и удивленно «Ой!» - продолжает дальше…
«… Под гитару можно исполнить «Редеет облаков летучая гряда» - нельзя. Вот Миша скажет (смеется) точно совершенно… Нельзя. Даже с оркестром не получилось… Великий дирижер нашего времени сказал: «Олег, извините, все-таки, это… это только фортепианное произведение». Что касается Рождественского концерта и, опять-таки, к вопросу о богатырском… не богатырском здоровье…
Есть определенные правила, которые человек все-таки обязан исполнять: я об этом уже сказал и повторюсь… Какое-то время в году, все-таки, я пытаюсь, в меру своих сил поститься и это, в частности - Великий Пост, конечно, и неделя перед Рождеством. И после этого мне просто необходимо восстанавливаться несколько дней, и, как правило, Святки занимают весь этот период. Просто физически для меня это очень трудное событие. К сожалению, пока мне не получится сделать это традицией потому, что этот концерт всегда будет под угрозой отмены или переноса. Очень простая причина, а так, на самом деле – да, святочные концерты… Понимаете, если бы… если бы страна жила в этом ритме, хоть отчасти, но к сожалению, страна живет в другом ритме: с первого января она напивается и так до пятнадцатого.
Тот же голос: «Нет, мы придем, мы не напьемся!»
- Нет, нет, нет – это я просто к тому, что эта традиция будет для узкого круга людей. Я просто не уверен, получится ли праздник, как концерт? Вот встреча в храме, в общении – они происходят у меня тоже там, где я окормляюсь. И, вообще, вот точно так же, как Светлая седьмица – период после Рождества и период после Пасхи – мне хочется, по возможности, проводить там, где и должен проводить время церковный человек: в церковном окружении. Чтоб этот праздник был полным… Я уверен, что многие, едва не большинство из тех, кто приходят на концерты, тоже церковные люди, но именно поэтому они меня поймут. Мне не очень хочется выходить на сцену: я стараюсь, насколько возможно, на Светлой седьмице никогда на сцену не выходить и, в общем, ну и на Святках тоже. Потому, что там другого… другого рода радость… На сцене, я все-таки… все-таки, должен работать… никак это иначе не получится…
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 13 Апр 2016, 21:48 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7149
Статус: Offline | Вопрос: «Когда и почему в Ваш репертуар вошли произведения на стихи Лермонтова и Пушкина?»
- Постараюсь ответить быстро. Очень давно. Просто… просто много, много лет назад, в одних из первых уже концертах.
«Как произошло знакомство с Исааком Шварцем? Как укрепилась дружба?»
- На самом деле, познакомил нас Миша, который с Исааком Иосифовичем был знаком… не знаю, лет сорок, наверное.
Миша что-то говорит Олегу, но говорит совсем негромко, поэтому слов не разобрать.
- Ну да, (Олег смеется) по месту жительства. На самом деле, не просто так: Шварц к Мише относился с колоссальной любовью и, собственно говоря... те отзывы, которые Исаак Иосифович обо мне, допустим, не только говорил и писал – мне говорить нескромно, а о Мише скажу с удовольствием. Исаак Иосифович говорил, что это самый лучший гитарист, которого он знает. (аплодисменты) Говорил мне также, что у Миши совершенно фантастические, чудесные переложения его песен для гитары. Это я цитирую и счастлив, что могу это сказать публично.
И знакомство наше произошло в библиотеке, там вот, в Сиверской: я не помню, чему был посвящен концерт, но уже это было очень давно, (Миша: «Давно уже: 99 – 98 год».) где-то так, да… А потом, общение было очень коротким и чаще по телефону. Мы несколько раз встречались и возникла идея, просто такая… она была не очень четкая, но она возникла, все-таки, что… Исаак Иосифович хотел писать какие-то песни специально для того, чтобы я их исполнил, но после этого у него резко ухудшилось здоровье и это не получилось… Но, могу сказать, потому что это зафиксировано и письменно – он говорил, что… ну, цитирую, что «Погудин – идеальный исполнитель песни «Любовь и разлука». Это для меня оценка… (последние слова Олега потонули в аплодисментах)
Вопрос из зала: «А Миша может сказать то, что он о Вас говорил?»
- Миша не знает: у меня… кроме одного автографа, я больше не показывал. (Миша вспоминает этот момент) Видел? Ну да… Ну, если помнишь, скажи.
Миша: Нет, я помню, что замечательные слова были сказаны… Исаак Иосифович, сколько я вот с ним общался тоже, помимо Олега, больше, конечно, по телефону – он не всегда был здоров для встреч. И он с такой радостью говорил об Олеге и говорил, что вот люди слышали «Любовь и разлуку» в Америке и у них был такой восторг, что это пел Олег, и он сказал, что это лучшее исполнение, которое может быть. (аплодисменты)
Он очень любил Олега. И, конечно, он был очень строгий человек, и у него были свои, какие-то, может быть даже творческие претензии к нам, но это не отменяет совершенно такую большую любовь и симпатию.
- Я думаю, что мы сейчас вспомним Исаака Иосифовича: это лучше всего будет сделать… (аплодисменты)
Музыкант играл на скрипке - я в глаза ему глядел.
Я не то чтоб любопытствовал - я по небу летел…
Продолжительные аплодисменты и много цветов...
Читает вопрос: «Что для Вас является высшей радостью, а что – величайшей печалью или разочарованием?»
- Высшей радостью является любовь, а величайшей печалью – смерть, утрата, вернее, какого-то человека. Хотя я верю в то, что Господь всегда, призывая к себе человека, определяет ему лучшую участь, но когда человек уходит из моей жизни - это единственное, что невозможно поправить. И поэтому как печаль – это, действительно, величайшее. Величайшее разочарование - это предательство. И хотя я понимаю, почему оно происходит, и часто понимаю, что человек вероятно не мог поступить иначе, потому что это требовало бы от него боли или подвига. Но, тем не менее, величайшее разочарование - всегда предательство. Не всегда лично меня, а, в том числе, идеалов.., таланта... Хотя тут нужно быть очень осторожным, потому что сам ни от чего не застрахован, и вообще, что-то вот так вот категорически утверждая, нужно помнить о том, что нужно отвечать за то, что ты утверждаешь.
Читает вопрос: «Если прибегнуть к ассоциациям, с каким цветом или цветком Вы бы сравнили романс?»
- Нет, не с одним. Всё-таки, это соцветие, и это радуга.
Читает вопрос: «В одном из своих интервью Вы сказали, что пласт англоязычной песенной эстрадной культуры Вам не очень близок. Между тем, неужели Вы ничего не нашли для себя из песен Хампердинга, Дина Мартина, Энди Вильямса, Тома Джонса, группы «Санта Эсмеральда?»
- Вы знаете, на этот вопрос можно отвечать долго. Может быть, будет не очень интересно. Я скажу другое: мелодически я абсолютно в романской и славянской песенной теме. Мелодии вот те… отчасти, может быть, и восток, даже вплоть до Ближнего Востока. Это моя стихия. Северная Европа мне всё-таки дальше. Ме-ло-ди-чес-ки, я сейчас не про язык говорю, только о мелодии.
Читает вопрос: «Какой праздник Ваш любимый? Отмечаете ли Вы какие-нибудь праздники и как?»
- Ну, я уже ответил на этот вопрос, любимый праздник - Пасха, и, по счастью, уже много лет, и это милость Божия, этот праздник абсолютно, однозначно живой. Вообще, если бы не было никакого праздника кроме Пасхи, мне было бы достаточно. А так, я отмечаю праздники – дни рождения, Новый год. Отмечаю так, как все. По возможности, с радостью хочу видеть вокруг себя людей близких, дорогих, сделать им приятное и рад, когда они мне делают приятное.
Читает вопрос: «У Вас есть опыт исполнения с большими оркестрами. Мы были свидетелями сотрудничества с оркестром народных инструментов Некрасова в «Романтике романса» и с симфоническим оркестром Федосеева в программе «Романс и больше чем романс». Впереди выступление с Президентским оркестром. (вот уже человек знает). Расскажите о своих впечатлениях от этих выступлений и о знакомстве с дирижерами».
- На следующий раз (Олег произнёс это с расстановкой), равно как и следующий вопрос: «Очень интересно узнать о Вашем знакомстве с Галиной Вишневской. Были ли Вы знакомы с Мстиславом Ростроповичем?»
- Нет, но в смысле как – мы с ним здоровались, но сказать, что был знаком, не могу и рассказать про него ничего не могу. А по поводу общения с Галиной Павловной – это отдельная тоже история, и тому нужно много времени.
Читает вопрос: «Кто из классических композиторов Вам ближе? А из современных?»
- Давайте об этом тоже позже. Но опять-таки, о чём мы будем говорить: о симфонической музыке или об опере, о песнях? Это нужно будет конкретизировать, значит нужно будет время.
Олег просматривает листки с вопросами.
Вопрос: «Мы узнаем Вас и о Вас на Ваших концертах, из интервью с Вами, статей о Вас, и вопросы наши возникают уже из того, что нам о Вас известно. А есть что-то, о чем Вам самому хотелось бы рассказать: о каких-то впечатлениях и событиях, об интересных встречах и поездках. Может быть, просто мысли, которыми хотелось бы поделиться?»
Олег в раздумье…
- Возможно, но я думаю, что это очень опасная вещь. Вот почему. Артист... артист полностью раскрывается в творческом делании: это обя-за-тель-но. И, сказать словами то, что удается милостию Божией делать художественно – когда это происходит, а сказать словами невозможно – это не передать словами. Это все равно больше и в этом больше... больше всего: больше и моего опыта, больше моих знаний, больше моих чувств, больше моих радостей и печалей, чем в том, как я об этом буду рассказывать. Когда я буду, как у Вертинского в песне, посвященной жене:
«Никому уже не нужный и заброшенный,
И немножко сумасшедший и больной...»
Вот тогда, может быть, будет кому-то интересно послушать, как этот старичок рассуждает о том, что в его жизни было…
Я на что-то, конечно, не ответил, и я уже сейчас смешал все здесь на столике и времени прошло много… Я буду подводить, все-таки, какую-то черту, какой-то итог сегодняшнему нашему разговору, который мне принес большую радость и вот чем.
Много лет я не отвечаю на записки, которые поступают из зала, хотя, в конце девяностых годов, те, кто в то время уже ходили, прекрасно помнят, что это было буквально третье отделение концерта. У нас были разговоры очень-очень долгие… Не отвечаю, потому что не считаю сейчас это правильным делать в концерте вот потому же, что я только что сказал. Я больше не могу сказать тем, что я делаю в художественном смысле. А мои привязанности, я не говорю слово – идеалы, но привязанности – они уже давно, давно хорошо известны тем, кто постоянно ходит на концерты. Но когда уже приходят записки с вопросами: «Расскажите, где Вы родились и учились?»… Нет, это счастье, что приходят, значит люди, которые еще не были на концертах, но на них я не могу отвечать просто потому, что подавляющее большинство людей в зале это все прекрасно знают.
Читает вопрос: «Бывают обстоятельства, моменты или события, когда невозможно молчать и когда необходимо поделиться?»
- Они не такие частые. Вот почему я рад сегодняшней нашей встрече и счастлив, что я смог утолив и свою, в том числе, давнюю жажду пообщаться, поговорить о том, что дорого, близко, о чем-то рассказать и, может быть, чуть-чуть снизить градус напряженности в отношении «Ах, почему ему так плохо сегодня? Ах, чем он испуган? Ах, что случилось?» И так далее, (смеется) так далее… Но сказать о каких-то вещах, которые на самом деле… может быть, они не важные, может быть, они важные, но простые…
Так получилось, что одна очень давняя поклонница Олега в своих записках давно и пока безуспешно просит его исполнить «Лучинушку», а поскольку ее походы на концерты любимого артиста – это просто самый настоящий подвиг, так как она передвигается с большим трудом и ей сейчас предстояло в очередной раз лечь в больницу, то я не смогла не попросить Олега исполнить ее просьбу. А объяснить ему, для кого я прошу? – не решилась, потому что понимала, что он уже и так в достаточной мере постарался выполнить все наши просьбы. Но я почему-то уверена, что если бы он увидел эту женщину – он бы непременно исполнил ее просьбу… Олег - очень сердечный человек, и в этом я абсолютно уверена... Если бы «Лучинушка» сегодня стала не последней песней и вечер можно было бы закончить на более жизнерадостной ноте…
Конечно, в завершение встречи многим хотелось услышать что-то другое, и в зале стали предлагать Олегу для исполнения другие песни.
- У меня просьба сейчас… секундочку… Такую полемику вкусов в зале, тем более в таком маленьком, не будем проводить. Я, все-таки, вынужден отказать потому, что представляете, мы закончим на такой ноте нашу встречу? Но что-то, конечно, спеть надо…
Олег настраивает гитару.
- Вот, кто устал – так это гитара… Она услышала много нового, задумалась… (опять из-за смеха в зале, слов Олега было не разобрать…)
Сколько б ни было в жизни разлук
В этот дом я привык приходить…
- Я спою эту песню потому, что просто мы находимся сегодня здесь, вот в том замечательном месте, которое можно назвать приходским, так же, как и храм. Это песня здесь будет звучать уместно, хотя она тоже печальная. Я… мне сегодня, поверьте... у меня сегодня очень радостное и покойное ощущение: последние дни были крайне тяжелыми. Потом расскажу как-нибудь: это была мучительная совершенно работа. Чем она закончится, пока еще неизвестно: если будет хорошо, то будет здорово, если нет, то это все равно не потраченные силы. Но это было очень тяжело: пять дней подряд и я еле жив, и сегодня я, в каком-то смысле, отдыхаю.
Вы знаете, о чем я попросил бы – помнить во всех обстоятельствах и нашего общения – оно может быть очень разным: я могу быть резким, я могу быть обидчивым, я могу быть неадекватным – всяким. И каждый человек из публики может быть таким же. Но об одном я просил бы помнить, что все-таки самое драгоценное для артиста – это… это необходимость его людям, необходимость его публике. Поэтому я сегодня отдыхаю душой, хотя физическая усталость – она уже очевидна, она наверное уже видна, несмотря на грим. И песню, которую мне хотелось спеть сейчас, была бы другой: мне хочется найти какие-то светлые музыкальные слова, но я выполню просьбу. Во-первых, потому, что она сегодня многократно звучала, а, во-вторых, потому что все-таки в ней, при всей ее… при всей ее печали, есть обетование радости и, как и во всяком поэтическом творении живого, чувствующего христианского сердца.
За родником белый храм, кладбище старое
Этот забытый край Русь нам оставила...
Долгие, долгие, благодарные аплодисменты и, конечно же, цветы…
Вечер окончен, а на часах уже двенадцатый час… Но настроение сейчас совершенно удивительное! Светлое, радостное и какое-то очень чистое и доброе от того Олега, которого мы видели и слышали сегодня. Встреча удалась на славу и здесь главное, что не только нам было интересно и очень приятно провести вечер с нашим любимым артистом, но и ему было радостно и тепло находиться среди любящих его людей и, наверное, поэтому все получилось так здорово! Очень хочется надеяться, что этим вечером все не закончится: мы с нетерпением будет ждать новых встреч с великолепным артистом, умным, тонким и обаятельным собеседником, интересным рассказчиком и просто, хорошим человеком – Заслуженным артистом России Олегом Погудиным.
И еще раз, не только от себя, но и от тех, кому сегодня просто посчастливилось побывать на таком незабываемом вечере, хочется от всей души поблагодарить отца Николая за такую прекрасную организацию этой программы...
Вечер окончен, а на часах уже двенадцатый час… Но, настроение сейчас совершенно удивительное! Светлое, радостное и какое-то очень чистое и доброе от того Олега, которого мы видели и слышали сегодня. Встреча удалась на славу и здесь главное, что не только нам было интересно и очень приятно провести вечер с нашим любимым артистом, но и ему было радостно и тепло находиться среди любящих его людей и, наверное, поэтому все получилось так здорово! Очень хочется надеяться, что этим вечером все не закончится: мы с нетерпением будет ждать новых встреч с великолепным артистом, умным, тонким и обаятельным собеседником, интересным рассказчиком и просто, хорошим человеком – Заслуженным артистом России Олегом Погудиным.
И еще раз, не только от себя, но и от тех, кому сегодня просто посчастливилось побывать на таком незабываемом вечере, хочется от всей души поблагодарить отца Николая за такую прекрасную организацию этой программы...
P.S. Вот и все… Даже сейчас мне с трудом верится, что я осилила этот колоссальный объем. Но и не сделать этого, я тоже не могла: не каждый год Олег нам дарит такие подарки и это обязательно должно остаться в памяти… Олег просил нас только об одном: чтобы его слова были точно переданы, и я очень старалась исполнить его просьбу. Но поскольку вечер, который длился около четырех часов, стенографировать не так-то легко: из-за различных шумов в зале какие-то слова расслышать не удалось или же, быть может, они переданы не совсем точно, а, возможно, где-то закралась какая-то ошибка, которую я не увидела… Бывает, что от долгой работы, глаз «замыливается» и можно не увидеть каких-то погрешностей. Вот за это, я заранее прошу Олега меня извинить, если, что не так…
Эмилия: (светлой Памяти этой замечательной женщины, которая так преданно и нежно любила Олега...)
Валентина, ОГРОМНОЕ спасибо за стенограмму, за ОЧЕНЬ бережное отношение к словам Олега! Работа проделана очень большая и кропотливая. И с большой любовью к Олегу Евгеньевичу!
Хочу немного пояснить насчет песни "Лучинушка", которую мне очень хотелось услышать. Это не "То не ветер ветку клонит" ("Гори, догорай моя лучинушка..."), как подумала моя соседка на творческом вечере. Она меня убеждала, что он же часто ее поет, почему же я утверждаю, что никогда не слышала ее "вживую", хотя хожу уже почти 9 лет на концерты Олега. Думаю, что и многие другие так же подумали. Нет, я имела в виду совсем другую песню: "Горит в избе лучинушка". Слышала ее в исполнении Олега только в записи, очень пронзительная песня, совершенно изумительное исполнение. Так, как пел ее Олег - не споет НИКТО. Мне кажется, что она была бы украшением концерта "Народная песня". Не знаю, почему Олег Евгеньевич перестал ее петь, но, значит, есть какие-то основания, просто так Олег ничего не делает.
А я буду слушать ее в записи - тоже ХОРОШО!
|
| |
| |
