2013 год: 118 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА *
Ах, если бы возможно было В реальность прошлое вернуть, Меня бы тотчас осенила Идеи выдуманной суть:
Я в Константиново бы встретил С Есениным приход зари И слушал с ним, как на рассвете В бору токуют глухари.
Вот небо красками играет, И гамме красок нет конца. Вот на дворе уже светает, Светла березка у крыльца… Через просветы в частоколе Гляжу: к калитке мать идет, Из сада нашего в подоле С улыбкой яблоки несет…
А вот - Есенин! Он выходит Ко мне тропой из тальника - Какое чудо происходит, Земляк встречает земляка! Н.Буртышев
Легкое имя - Сергей Есенин - вызывает как бы дуновение красоты и человечности. Правда, с этим именем связано и тревожное чувство. В его лирике также запечатлелись боль и растерянность, вызванные зрелищем огромной революционной ломки нашей эпохи. Но главное, что оставляет Есенин как поэт, - это легкое чувство, чувство соприкосновения с прекрасным. Вот почему в его лирике, как во всяком подлинном искусстве, как в музыке, заложена своего рода целительная сила. Ведь встреча с прекрасным и возвышает, и обновляет веру в жизнь, вливает новые силы. Один рабочий из Раменского, Николай Б., рассказал в письме к автору этой статьи, как в госпитале во время войны медсестра дала ему маленькую книжку Есенина. Он никогда раньше не слыхал о Есенине, вообще не читал поэтов. Был очень тяжело ранен. И вот пишет он в письме: «Я читал о том, как «спит черемуха в белой накидке», о полях, о лугах, об омуте, «Письмо матери». Я забывал о ранах, забывал о болях. Мне так захотелось жить, увидеть Солотчинскую округу, Приокскую низменность. На меня веяло запахом полей, сена, цветов. Есенин с тех пор для меня дорог...»
Есенин передает нам свое ощущение музыки и живописи окружающего мира. И это ощущение рождает в читателе или слушателе ответную волну тепла. Ведь у лирики есть свои особые средства, языком которых поэт может рассказать о жизни, о тайнах человеческой души с такой обнажающей силой, как это, пожалуй, не сделать иначе. Сила Есенина как лирического поэта, как художника слова заключается именно в его искусстве с поразительной откровенностью выражать в образах, в музыке слова человеческие чувства, богатство человеческой души. Недаром Горький сказал о нем такие удивительные слова: «Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии». О Есенине можно также сказать, что он сам стихийное выражение замечательной талантливости русского народа.
Сергей Есенин родился 4 октября 1895 года в семье крестьянина деревни Константиново, ныне Рыбновского района, на Оке. В те времена рязанские места были одними из самых бедных и отсталых в России. Полдеревни уходило на отхожие промыслы. Отец, Александр Никитич, служил приказчиком в мясной лавке в Москве, воспитывался мальчик сначала в сельской школе, потом в церковно - учительской и в детстве жил в доме своего деда. Как ни бедна была тогдашняя деревенская жизнь, но навсегда она запала в душу Есенина, у которого рано пробудилось поэтическое чувство. Он развил его, читая Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Кольцова, восторгаясь поэтическими образами «Слова о полку Игореве». Его родная сторона напоила Есенина волшебной водой, которая раскрывает поэту глаза на все прекрасное в мире. У каждого поэта можно найти то зерно, в котором как бы изливаются душа поэта, его главные сокровенные мысли и чувства. Это сокровенное у Есенина - любовь к Родине. Она, эта огромная, заполнявшая все его существо любовь, была для него и источникам поэтического вдохновения, подсказывавшим ему темы и образы его лирики. Он не просто носил в душе эту любовь. Она была его радостью и счастьем. На множество ладов тема Родины, Руси варьируется в стихах Есенина. А свое стихотворение «Русь советская» поэт заканчивает такими строками, исполненными щемящей до боли сыновней любви:
Но и тогда, Когда во всей планете Пройдет вражда племен, Исчезнет ложь и грусть, - Я буду воспевать Всем существом в поэте Шестую часть земли С названьем кратким «Русь».
Есенинское чувство Родины жило в поэте не просто как стихийное чувство, но и осознавалось им именно как главная черта его творчества. Профессор И.Розанов рассказывал в своих воспоминаниях «Есенин о себе и других» (1926), что Есенин в 1921 г. объяснял собеседнику свое преимущество перед Блоком тем, что «Блок много говорит о родине, но настоящего ощущения родины у него нет. Обратите внимание, что у меня почти совсем нет любовных мотивов. «Маковые побаски» можно не считать, да я и выкинул большинство из них во втором издании «Радуницы». Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины - основное в моем творчестве».
Чисто любовные мотивы у Есенина появились значительно позже, но замечательно, что и в эти мотивы вплетаются думы о Родине. Сердцу милый край! Разве образ его могут оттеснить или жаркие краски полуденного юга, или красота женщины? Весь цикл «Персидских мотивов», пронизанный таким изящным чувством к женщине - в духе восточной поэзии - и осененный светотенью яркого юга, отмечен в то же время этой постоянной думой о своей далекой северной Родине:
Потому, что я с севера, что ли, Что луна там огромней в сто раз, Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. Потому, что я с севера, что ли.
И в другом стихотворении, «В Хороссане есть такие двери, где обсыпан розами порог», Есенин писал:
Персия! Тебя я покидаю! Навсегда ль с тобою расстаюсь? Из любви к родимому мне краю Мне пора обратно ехать в Русь. Родина, Русь - вот тот главный, тот огромный образ, заполняющий душу поэта, ее внутреннее небо.
Русская литература создала много замечательных образов и картин нашей родной природы и в стихах и в прозе - от Пушкина и Лермонтова до Чехова и Пришвина. Но и в этой богатой национальной галерее поэтических образов русской природы стихи Есенина не затеряются, а, наоборот, займут одно из первых мест по силе вложенных в них чувств, по красоте описаний. Мы вправе назвать Есенина певцом русской природы. Воспевая ее, поэт не просто рисует пейзажи. Его картины напоены сильным и сложным чувством, в котором доминирует и изливается всегда любовь. Это любовь к Родине, к людям и к самой жизни в самом широком и всеобъемлющем смысле слова. Русь, Родина и деревня - всегда это у Есенина симфонично, многоголосо. Во всем поэту слышится музыка, разлитая вокруг. Глубокие и нежные впечатления, вспыхивающие у Есенина при свидании с родной природой, затем рождают в душе поэта целый сонм лирических переживаний, влекущих читателя за собой, сливаясь в едином образе прекрасного.
Мелколесье. Степь и дали. Свет луны во все концы. Вот опять вдруг зарыдали Разливные бубенцы.
Неприглядная дорога, Да любимая навек, По которой ездил много Всякий русский человек.
Эх, вы, сани! Что за сани! Звоны мерзлые осин. У меня отец - крестьянин. Ну а я - крестьянский сын.
Наплевать мне на известность И на то, что я поэт. Эту чахленькую местность Не видал я много лет.
Ну, разве может быть для Есенина что - либо дороже своего родного, русского, бескрайнего, этой шири, этих далей?
Тот. кто видел, хоть однажды, Этот край и эту гладь, Тот почти березке каждой Ножку рад поцеловать.
Как же мне не прослезиться. Если с венкой в стынь и звень Будет рядом веселиться Юность русских деревень.
На Всероссийской художественной выставке была скульптура И.Онищенко, который изобразил Есенина из мрамора в виде античного юноши.
Дело не только в том, что он совсем не похож на умного, смешливого парня из рязанской деревни, с широкой душой, каким был Есенин. Дело в том, что само понимание, сама трактовка поэта (а Есенин был поэтом, который вобрал в свою душу и потрясения и драмы своего времени) далека от есенинской человечности, от есенинской сути, как человека. Мне дороже тот Есенин, который бесстрашно до дна обнажал свою мятущуюся душу, который знал и взлеты и падения, знал и ослепительное счастье красоты, и горечь непонимания, и боль страдания. Мне дороже тот Есенин, который «кровью чувств ласкал чужие души». В последние 2 года особенно полно и ярко раскрылся его замечательный поэтический талант, - в нем отчетливо заявила о себе пушкинская традиция. Недаром сам Есенин говорил, что его больше всего тянет в стихах к Пушкину.
Несказанное, синее, нежное, Тих мой край после бурь, после гроз, И душа моя, поле безбрежное, Дышит запахом меда и роз.
Колокольчик ли? Дальнее эхо ли? Все спокойно впивает грудь. Стой, душа, мы с тобою проехали Через бурный положенный путь.
Творчество С.Есенина оставило глубокий след в истории русской советской поэзии. Чем дальше время отодвигает от нас живой облик Есенина, тем очевиднее становится жизненность его поэзии и значительней его фигура. Все шире становится круг читателей и почитателей есенинского таланта. Известный итальянский писатель Карло Леви сказал в одной из своих статей, что, по его мнению, из русской литературы наибольшее значение для итальянских писателей, особенно для молодых, имели произведения Толстого, Достоевского, Чехова, Есенина, «которые оказали значительное влияние на всю позднейшую итальянскую литературу».
Когда я был в Риме, я спросил Карло Леви: нельзя ли влияние Есенина объяснить тем, что в Италии так же велико значение крестьянства, как это было раньше в России? - Вы удивляетесь, почему Есенин так популярен у нас, в Италии? - спросил Леви. - Конечно. У него же в сердце «светит Русь». - Да, но ваша Россия - это и есть человеческое сердце. И Толстой и Достоевский - все это те, кто светит всему человечеству. А ведь без сердца не может быть и поэзии. Это верно сказано. Человечность - в русской традиции, в традиции русской литературы. И поэтому мы с любовью вспоминаем легкое, хорошее имя С.Есенина... Корнелий Зелинский http://smena-online.ru/stories/o-esenine-0
СОВРЕМЕННИКИ ГОВОРЯТ О ЕСЕНИНЕ Многие поэты, чья лира зазвучала уже после Есенина, пережили радость первой встречи с его стихами, у каждого из них в душе "свой Есенин", каждый из них сказал свое живое, взволнованное слово о великом поэте. М Горький, А.Толстой, Л.Леонов, Б.Лавренев, Д.Фурманов - многие художники слова в своих высказываниях, статьях о Есенине и его поэзии показали, в чем неувядаемая сила его стихов, сила великого национального поэта.
Александр Серафимович:"Это был великий художник. С огромной интуицией, с огромным творчеством, единственный в наше время поэт. Такой чудовищной способности изображения тончайших переживаний, самых нежнейших, самых интимнейших, - ни у кого из современников..." Борис Пастернак:"Со времени Кольцова земля Русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин... Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихиею". Николай Тихонов:"Человек будущего так же будет читать Есенина, как его читают люди сегодня. Сила и яркость его стиха говорят сами о себе. Его стихи не могут состариться. В их жилах течет вечно молодая кровь вечно живой поэзии". Василий Федоров: "Мы не знаем, как рождаются великие поэты, тайна сия велика есть, - но почему они рождаются, мы знаем. Их рождают великие события, социальные потрясения, революционные эпохи. Так родился безымянный автор "Слова о полку Игореве", так родились Пушкин и Лермонтов, так родился Некрасов. Эпоха трех русских революций дала нам трех богатырей: А.Блока, В.Маяковского и С.Есенина, на долю которого выпала крестьянская застава". Юстинас Марцинкявичюс:"Есенин - чудо поэзии. И, как о всяком чуде, о нем трудно говорить. Чудо нужно пережить. И надо в него верить. Чудо есенинской поэзии не только убеждает, но и всегда волнует, как проявление большого человеческого сердца". Павло Тычина:"Сергей Есенин! Кого мне поставить в один ряд с ним - таким высокоодаренным, самобытным певцом России?"
Спит ковыль. Равнина дорогая, И свинцовой свежести полынь. Никакая родина другая Не вольет мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь, И, пожалуй, всякого спроси - Радуясь, свирепствуя и мучась, Хорошо живется на Руси.
Свет луны, таинственный и длинный, Плачут вербы, шепчут тополя. Но никто под окрик журавлиный Не разлюбит отчие поля.
И теперь, когда вот новым светом И моей коснулась жизнь судьбы, Все равно остался я поэтом Золотой бревенчатой избы.
По ночам, прижавшись к изголовью, Вижу я, как сильного врага, Как чужая юность брызжет новью На мои поляны и луга.
Но и все же, новью той теснимый, Я могу прочувственно пропеть: Дайте мне на родине любимой, Все любя, спокойно умереть! С.Есенин
НЕЗАКАТНАЯ ЗВЕЗДА
В те годы (это было начало века) некоторые томимые мистическими идеями теоретики призывали к постижению бестелесной красоты, к службе готической, к болезненно изогнутой арке, к ангельской душе святых грешниц, лик которых является лишь среди звезд, и отвергали реализм как «простое ретуширование действительности», где отсутствует духовное начало. Энергичный, юный, живой среди этих певцов отрешенной неземной красоты, Есенин трудно вставляется в ряд представителей какого-либо модного направления, театрально-литературной школы, средневековой традиции, он, по сути, чужероден был и акмеизму. Сам по себе явление уникальное, это был художник русского вызывающего дарования, ярчайшая страстная натура, истинный сын своего противоречивого времени.
Не нужно искать в поэте сахар с солью, ужас жизни, павлина в голове, нужно искать в нем поэтическую правду бытия, колдовское очарование неподслащенной красотой, за короткую жизнь так неповторимо выявленные им. Но Есенин прошел и через умствующее уродство неустанных в своей нечестивости критиков, зло воображающих национального гения в кабацком дыму в разорванной на груди рубашке, с криком «Эх, ты гой еси!» в порыве языческого анархизма и патриархального экстаза отрицающего революционный город, до которого он якобы не дошел, не дорос... Нет, город и революция не были для него «запечатанной дверью» на околице деревни. Обладая европейской культурой, познав и деревню, и город, он бесстрашно стоял на всех ветрах послереволюционной поры, дыша радостным воздухом свободы. В нем неистово горели, обжигая, страстные, порой взрывные чувства, не сдержанные благоразумием расчета, его терзало, задавало неуспокоенные вопросы главное в жизни, что всегда мучило думающего русского интеллигента: «Кто я?», «Что есть человек?» - вопросы, которые Циолковский считал совершенно необходимыми в попытке познания смысла жизни.
Он, Есенин, так же как и Блок, был убежден, что России суждено идти не по пути европейско-американскому, а по своему, не похожему ни на один известный путь. Он убежден был и в том, что культура - это не только движение вперед, но это и движение к истокам, а без знания русской деревни узнать Россию вообще нельзя. И есть единство родины и судьбы каждого незаурядного поэта. Дух его борется, мечется в поисках и растет Поэзия ткется из реальности при благословенной помощи искренности и волшебства слов. В то же время чувственность Есенина, его ранимая нежная душа, как ни у кого обнаженная, открытая страстность чрезвычайно далеки от растроганно-женственной романтичности. Энергия мужественной силы присутствует в его поэзии везде. Никому не уйти из-под очаровывающей власти его таланта. Наверное, почти нет ни одного современного поэта, кого не осветил бы зеленый луч звезды Есенина, которая кристально сияет, горит над полями, над лесами, над водами России. Поистине непотухающая, незакатная звезда. Да! Время работает на Есенина.
Ныне мы справедливо говорим о Сергее Есенине как гениальном поэте XX в. Наибольшее количество «белых пятен» долгое время было связано с «деревенским детством» и юностью Есенина в родном рязанском крае. Из 30 лет жизни поэта первые 17 прошли здесь! Однако так случилось, что вплоть до середины 50-х годов мы очень мало знали правды о становлении Есенина как личности, особенно в юности, о раннем пробуждении его «творческих дум», о народных, глубинных истоках его поэзии. Многие вопросы, касающиеся судьбы поэта в отрочестве и в юношеские годы, по существу, оставались без ответа. Но когда читаешь и перечитываешь Есенина, включая его ранние стихи, где все - правда, озаренная и печальная, все - жизнь, радостная и трагическая, поэмы и стихи, в которых предельно обнажена исповедальная душа художника,- все очевиднее становится их кричащая несовместимость с различного рода «романами без вранья».
Трудно, а вернее, почти невозможно понять до конца поэта, движение его души, рождение его стихов, наконец, его судьбу, не побывав хотя бы раз на той священной земле, откуда берет начало его жизнь, его приход в мир, земле, которая с первых сознательных его шагов и до смерти будет наполнять его сердце неугасимой любовью к Отечеству. Сколько людей ради желанной «встречи» с поэтом на его «малой родине» каждый год идут и едут со всех концов Земли к Пушкину - в Михайловское, к Лермонтову - в Тарханы, на Волгу - к Некрасову, в край рязанских раздолий - к Есенину. В свое время мне посчастливилось едва ли не первому из тех, кто писал в разные годы о Есенине, зримо прикоснуться к родной земле поэта. То была едва ли не самая светлая и радостная пора многолетних встреч с миром поэзии Есенина.
Константиново, родное село поэта, привольно раскинулось по правому высокому холмистому берегу Оки - многоводной сестры великой Волги. Взору открываются необъятный простор заливных лугов, убегающие вдаль перелески, а у самого горизонта - дымка лесов Мещеры.
Вот уже более полувека, как в любую погоду, летом и зимой идут и едут люди в Константинове со всех концов света, чтобы низко поклониться древней рязанской земле - колыбели великого поэта России. Хорошо помню то потрясение, которое испытал, увидев все это впервые 40 лет тому назад. С Константиновских, а особенно Федякинских холмов просматриваются такие неоглядные дали и видится такой бездонный голубой небесный купол, что на какое-то мгновенье ты чувствуешь себя не на земле, а как бы во Вселенной, в центре мироздания. Как справедливо однажды заметил А.Блок, гений всегда народен. «Жизнь - обман с чарующей тоской...», «Цветы мне говорят - прощай...». Сколько в них самого сокровенного, есенинского, лично пережитого поэтом, и одновременно сколько общечеловеческой доброты и сердечного тепла, которого ныне так явно не хватает на нашей планете. Кто сегодня не знает этих пронзительных стихов, впервые прозвучавших в русской поэзии еще в начале 20-х годов? Чью душу и сердце не заберет в полон романтически-прекрасный образ красногривого жеребенка, трагически-беззащитного перед железной силой века? Могут ли эти стихи, наполненные великой сыновней любовью к Родине, ко всему живому на земле, оставить кого-нибудь равнодушным?
Время накладывает свой отпечаток на наши мысли, чувства, образ действия. Все мы - дети своего времени. Важно только, каким бы тяжелым, а порой трагическим ни было твое время, памятуя о вечном его движении, видеть из своего времени с надеждой и верой день завтрашний. Сколько светлой надежды и веры в будущее Руси советской в стихах С.Есенина, сколько в них человеколюбия и милосердия к людям.
Я думаю: как прекрасна Земля И на ней человек. И сколько с войной несчастных Уродов теперь и калек! И сколько зарыто в ямах! И сколько зароют еще! И чувствую в скулах упрямых Жестокую судорогу щек.
Эти строки Есенина, наполненные и гордостью, и радостью, и болью за человека, его судьбу, проникнутые нескрываемой тревогой за будущее всего человечества, всей нашей планеты, могли бы по праву стать эпиграфом ко всем есенинским стихам и поэмам. И еще: они предельно современны. Появляется такое чувство, что они написаны в наши дни, когда с космических высот, в голубом ореоле, особенно прекрасной видится Земля и когда реальная угроза термоядерной и экологической катастроф, возможной гибели человечества объединяет всех людей доброй воли. Такова сила прозрения гениального художника.
Сегодня мы с тревогой говорим, что в погоне за материальным начинаем все больше терять человечность, милосердие. И вот Есенин... Он очищает наши души, потому что настоящая русская литература, настоящая поэзия всегда была совестью народа, его духовностью и нравственной опорой. Сложные процессы происходят в мире. С одной стороны, растет национальное самосознание народов, с другой - происходит размывание национального. Если говорить об этом по отношению к нашей стране, к Есенину, то Есенин чувствовал опасность национального нигилизма. Великий русский поэт, который, может быть, лучше всех сказал в стихах о подвиге 26 бакинских комиссаров, любви к грузинскому народу и Грузии, мечтал, когда все народы станут единой братской семьей. И он же, Есенин, не мыслил себя, своей жизни без России.
Но и тогда, Когда во всей планете Пройдет вражда племен, Исчезнет ложь и грусть, - Я буду воспевать Всем существом в поэте Шестую часть земли С названьем кратким «Русь».
Гениальный поэт всегда народен и современен. Каких бы сторон его творчества мы пи коснулись, к каким бы его стихам и поэмам ни обратились. Неодолимо движение времени. Одно поколение сменяет другое... Движется, живет по своим законам мир поэзии - Вселенная души человечества. Беспрерывно нарождаются и вспыхивают в этом чудесном мире новые поэтические звезды и звездочки. Одни сгорают и навсегда затухают еще при жизни их «хозяина», свет души от других доходит к нам на протяжении десятилетий, и лишь немногие, очень немногие согревают народную «живую душу» в веках, разгораясь со временем все ярче и ярче.Имя одной из таких прекраснейших лучезарных звезд в бессмертном поэтическом созвездии России - Сергей Есенин. Оно - вечно... Юлия Варшам http://www.yulia-varsham.ru/esenin_5.html
На Востоке сумерки короткие: день истек - и сразу льется ночь звездами такими приворотными, как глаза в глаза, глядеть невмочь…
- Ах, родная! Тетушка, красавица! - (руки на гитарных проводах, к виноградным пальцам прикасаются белые созвездья на ладах…)
- Что ты пела только что вполголоса: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»? От луны плывут косые полосы, замирает счастье в тишине.
- Что ты пела, тихо, как в Успение, сладкое и полное тоски? - Так… из запрещенного… Есенина… Я забылась, девочка, прости…
- Спой еще! Душа моя, пожалуйста! «Все пройдет как с белых яблонь дым…» Боже мой! Как ласково, как жалостно! «Я не буду больше молодым»…
На Востоке ночи чернокрылые. Русь во мгле. И мне двенадцать лет. И вдали от родины открыла мне Тетушка, что есть такой поэт - Е с е н и н. Т.Сологуб
Любой березняк – По Есенину звонница! Никто уже так Перед ней не помолится.
У нас деревень Нынче тыщи разрушено, И злато полей По ветрам буйным пущено.
Увечье земли – Как от гнета тиранского. К чему мы пришли Без уклона крестьянского?
Как храм, березняк В честь Поэта возносится. Никто уже так На нож правды не бросится! Татьяна Смертина
С детства создавала о Есенине стихи, но не терпится вдребезги разбить некоторые устоявшиеся прозаические мнения, высказать то, что не сказано… Есенин! Золотое имя. Убитый отрок. Гений земли Русской! Никто еще из Поэтов, приходивших в этот мир, не обладал такой духовной силой, чарующей, всевластной, захватывающей душу детской открытостью, нравственной чистотой, глубинной болью-любовью к Отечеству! Над его стихами столько пролито слёз, столько людских душ сочувствовало и сопереживало каждой есенинской строке, что если бы это было подсчитано – поэзия Есенина перевесила бы любую и намного! Но этот способ оценки землянам недоступен. Хотя с Парнаса можно бы углядеть – никого еще так не любил народ! Со стихами Есенина шли в бой в Отечественную, за его стихи – шли на Соловки, его поэзия волновала души, как ничья иная… Один Господь знает про эту святую любовь народа к сыну своему. Портрет Есенина втискивают в настенные семейные рамки фотографий, ставят на божницу наравне с иконами…
Мне показывали в глухих деревнях тетради из папиросной бумаги с его стихами, бережно переписанными по велению души теми, кто «ни при какой погоде» иных поэтов не читал. Вот она – сила поэзии пережившей время, поэзии настоящей, а не искусственно выращенной или искусственно поднятой на несколько лет на фальшивый пьедестал. И ни одного Поэта в России еще не истребляли и не запрещали с таким остервенением и упорством, как Есенина! И запрещали, и замалчивали, и принижали в достоинстве, и грязью обливали – и делают это до сих пор. Невозможно понять – почему? Взять хотя бы книгу Мариенгофа «Роман без вранья» – сплошное вранье. И это тот человек, которому Есенин, как другу, посвятил столько стихов (да кто бы знал о нем без Есенина!) и который беззастенчиво жил за счет Поэта. Уж ему ли упрекать Есенина в скупости? Обычно в ресторане Есенин расплачивался за всю ораву, и за Мариенгофа в том числе. Предательство после убийства. Есенин:«Ах, Толя, Толя, ты ли, ты ли?..»; «Ты был всех лучше для меня…»
Я всё это к тому, что таких «друзей» у Есенина и сейчас немало, и подобного о Есенине, чтоб зачеркнуть его творчество, издано уже порядочно. Время показало: чем выше Поэзия своей тайной светлостью – тем озлобленней завистники-неудачники, и тем больше подражателей. А еще эти постоянные казни! Подверглись убиению многие поэты: Н.Гумилев расстрелян 25 августа 1921 г.; за ним методично уничтожены все крестьянские поэты есенинского окружения… Далее расстрелян С.Клычков 8 октября 1937 г.; Н.Клюев расстрелян в Томске между 23 и 25 октября 1937 г.; О.Мандельштам погиб в пересыльной тюрьме 27 декабря 1938 г.. В нынешнее время: когда колокольно звенел крещенский мороз, в ночь на 19 января 1971 г. убит Н.Рубцов. И возле каждого: обидная травля, улюлюканье, ложь и наговоры. Ах, земляне! Видимо, это особая тема… Но что-то единое объединяет их всех, невинно убиенных…
И пушки бьют, и колокола плачут. Вы, конечно, понимаете, что это значит?
Еще об одном великом Божьем даре Есенина – читал свои стихи так же неповторимо, как создавал. Они так звучали в его душе! Оставалось лишь произнести. Все бывали потрясены его чтением. Заметьте, великие Поэты всегда умели неповторимо и наизусть читать свои стихи – Пушкин и Лермонтов, Блок и Гумилёв, Есенин и Клюев, Цветаева и Мандельштам. Так что, юные господа, стихотворец, мямлящий свои строки по бумажке со сцены – не Поэт, а любитель. Поэт может многое не уметь в своей жизни, но только не это! Еще о Есенине. Не был «упадочным». Эта псевдоинтеллигентская черта у него полностью отсутствовала. Не упадочный, а знающий и честный в крестьянском вопросе: он предчувствовал гибель крестьянства, разруху, разорение деревень, запустение земли. Он первый понял, в какую черную бездну безысходности идем без Бога в душе!
Стыдно мне, что я в Бога верил. Горько мне – что не верю теперь…
Верил он, истинно верил! Как всё крестьянство, раньше жил с верой в душе! А теперь Россия – с горечью в опустошенной душе, да еще со стыдом за отнятую веру! Именно за эту чистую честность в поэзии («крестьянский уклон», «религиозную символику»), за светлую силу прозрения он был и страшен темным силам, и был уничтожен физически вместе со всеми Поэтами, как «тормоз к светлому будущему». Ну и куда без «тормозов» залетели? Считаю неверным расхожее утверждение, что Есенин одной ногой шагнул в настоящее, а другой остался в прошлом и этим сам себя извел-погубил. Нет, вся его поэзия говорит об ином: Есенин был в настоящем, а одной ногой шагнул в будущее и ужаснулся своему прозрению. Есенин в 1920 г.: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал… Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений».
Исходя из вышесказанного, не стоит преступно упрощать Есенина до «свирельного» пастушка: о чем он «кричал» в 1920 г., начали шептать лишь в 1990 г.. А о духовных сдвигах, о коих Есенин «кричит» и сейчас, зашепчутся лишь в Будущем. Сильно искажена истинная оценка творчества Есенина годами социализма. К этому добавлю о «совках». Думаю, «совок» - не тот, чья молодость совпала с годами «социализма», а индивидуум любого времени, который фанатично ограничен идеологией определенной группы людей, как детской песочницей. «Совки» любят судить ближнего самосудом. Отвергаю еще одно расхожее утверждение. Есенин никогда не идеализировал избяную Русь, он ее – любил, а это совсем иное… Идеализация деревни крестьянам не свойственна, обычно ее идеализируют городские или «идущие в народ», но не – идущие из народа. Еще иногда идеализируют рожденные, а не выросшие в деревне, и собиратели фольклора: может, это для них и неплохо. С подобными требованиями (идеализировал или нет?) надо подходить к министру сельского хозяйства, а не к поэтам. Да, Есенин создал Берёзовую виртуальность и увлек за собой многих, но создание своего виртуального мира удается редким Поэтам. Громадная масса стихотворцев описывает уже созданные миры, не умея создавать свои: они не создатели. Появилось даже направление в литературе и культуре: «по мотивам» чужих миров. Есенин обладал еще одним даром – крестьянской сметкой и жаждой на выживаемость. Но пусть не завидуют – этот дар дорого дался крестьянам, за него заплачено ранней гибелью многих предшествующих, гибелью из-за безоглядной доверчивости и доброжелательной открытости всем. Вот и ринулся светлый, нежный душою отрок, вброд по болоту на тот берег осиянный, элитный, чтоб зазвучала его лира на всю Русь. Ломоносовский путь – в лаптях до Москвы. Тут даже надо специально лапти обувать – легче идти. И он достиг берега осиянного, да понял, что не такой уж он осиянный. Зачем шел? Нелепый вопрос.
В деревнях с такими не принято нянчиться, пестовать, восхищаться ими; наоборот – трагическое неприятие всеми, попытка сломить, направить «на путь истинный». Словно подсознательно и жестоко выталкивают самородок из своей среды. Это рано толкает к духовному поиску некоего берега осиянного, хоть с него и идут депеши – не пущать, паспортов не выдавать, и прочее… Поэтому (если говорить о прошедшем времени) остро любя деревню, бежать из нее в определенный период становления – ломоносовский путь спасения самородного таланта. И уверение ханжей (которые начальственно и плотно обустроены в городе), что надо таланту оставаться у земли навсегда – подобно ласковому совету самоубийства. Но для таланта из народа и город – навсегда чужд. Иной быт, иные человеческие отношения: наглость, цинизм, плотская чувственность, бесстыдство, продажность, умение выхватить для себя кусок из горла ближнего и прочее… Жизнь – есть жизнь, куда от нее денешься? Талант – нравственно состоявшаяся личность, не может приспособиться, лишь кое-как делает вид, что приноравливается. Это болезненно. Если раньше мне били в морду, То теперь вся в крови душа!..
Вот тут и появляется ненавистный Черный человек, неизбежное трагическое раздвоение, помогающее существовать в чуждой среде, но и одновременно пробуждающее беспощадное чувство вины… Этот человек проживал в стране Самых отвратительных громил и шарлатанов!
У Есенина и быт остался не обустроенным, ибо все силы были брошены на достижение высокой духовной цели. Для окружающих такие личности – непостижимая тайна. Такой талант с отчаянья и с Божьей помощью вырывается своими гениальными душевными порывами в иносферу неизвестную, высокую… Лермонтов (заочно!) о Есенине: «Он не был создан для людей…» А это – некоторыми людьми не прощается. И был убит Есенин 28 декабря 1925 в гостинице «Англетер», убит под Новый год, за свою несокрушимую силу, прозорливость, гениальность песенную. Удивляется Есенин ярлыку самоубийства и печально улыбается:«Не такой уж горький я пропойца…» И он знал, видел, как сужается круг, метался, чувствовал слежку: Так охотники травят волка, Зажимая в тиски облав…
Прочитайте это Есенинское стихотворение «Мир таинственный…» Всё предчувствовал, как великие Поэты до него. Последнее стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» – еще одна тайна Поэта. В этом же 1925 г. есть другие строки: «Не знаешь ты, что жить на свете стоит!» Да, в пустынных городских переулках к легкой есенинской походке прислушивались не только бездомные собаки, «братья меньшие», но и большие недруги. Снова срываюсь с прозы на свои стихи:
Ты шагаешь окрылён, А звезда звезде – Подмигивает! А Бухарин за углом – То-по-ром поигрывает!
Топору – всё равно: Что Есенин, что Махно, Что крестьян миллион, Что церквей перезвон!
Он занес топор – Месяц хрустнул! Над златой головой, Над Святою Русью!
Тут пошла резня Незабвенная, Всё же Русь жива, Убиенная!
Что ж земля голосит? Кровью вождь запятнан. А Есенин на Руси – По сердцам упрятан!
Мы должны знать истинную правду и не забывать, как по-детски запрокинулась его золотая голова… И снова слышится его последний выхрип: "Дорогие мои, хор-рошие…" Татьяна Смертина http://t-smertina.narod.ru/Stat-Poet/esenin/index-7.html
И я пришел к тебе, Есенин Стоит погожий день осенний, Желтеет золотом листва, И я пришел к тебе, Есенин, Сказать сердечные слова.
Ты популярен нынче в мире:, У жителей любой страны Твоей волшебной светлой лирой Сердца людей озарены.
И для меня теперь не ново, Что ты, поэзией звеня, Стал и по сути, и по крови, По духу Пушкину родня.
Певец берез и русской сини, И «наших братьев меньших» друг, Твой путь был ярок, но не длинен, - Замкнулся рано жизни круг.
Но на Ваганьковском погосте Нельзя талант похоронить. К тебе приходят люди в гости, Чтоб память светлую почтить.
Стоит погожий день осенний, Желтеют листья у берез… Я в знак любви к тебе, Есенин, Издалека цветы привез. М.Докторов
Елена Федорова: СВЕТЛАНА ШЕТРАКОВА: В ПРОСТОТЕ СТИХОВ ЕСЕНИНА КРОЕТСЯ НАСТОЯЩАЯ БЕЗДНА О том, как в Москве – городе, который поэт называл «лучшим, что видел в мире» – возник музей, и чем он живет сегодня, рассказала директор Московского гос. музея С.Есенина С.Н. Шетракова.
– Музей был создан в 1995 г. к 100-летию со дня рождения Есенина. Как появилась идея его создания, здесь, именно в этом доме?
– Музей хотели открыть очень давно, ведь Есенин – один из самых читаемых и любимых поэтов в мире. Адресов, связанных с творчеством поэта в Москве, конечно, очень много. Были идеи создать музей на Пречистенке, где они жили с Дункан, или в доме на улице Москвина (ныне – Богословский пер.), где они снимали квартиру с Мариенгофом. Еще в советское время я занималась вопросом музея поэта в Москве, и даже ездила к Шолохову, чтобы заручиться его подписью и поддержкой. И в разговоре с ним мы говорили о том, как важен и необходим музей Есенина в столице, и что многие этого ждут. Что касается этого дома в Б.Строченовском пер., это первый есенинский адрес в Москве и это единственное место в Москве, в котором Есенин был прописан. Это место связано с памятью о поэте на большом промежутке времени – с 1911 по 1918 гг., здесь было написано множество произведений, здесь около 30 лет жил отец поэта А.Н. Есенин. Впервые Есенин появился здесь в 1911 г., сюда он пришел с вокзала 16-летним мальчиком и поднимался этими ступеньками у входа в квартиру своего отца, который жил на первом этаже в квартире № 6, напомню, отец Есенина работал приказчиком в лавке купца Крылова.
Этот дом был деревянным, какое-то время бесхозным, позже здесь были коммунальные квартиры. Дом дважды горел, но, тем не менее, устоял. Какое-то время на нем висел плакат, просто написанный от руки: «Люди, сберегите этот дом, в нем жил великий русский поэт». Последний пожар был в начале 90-х годов, дом тогда сильно пострадал, но люди встали на защиту здания, обратились к Правительству Москвы. И в 1991 г. появилось распоряжение правительства Москвы восстановить этот дом и отдать 1-й этаж музею. Конечно, не все обещания были выполнены, часть 1-о этажа, которую занимает музей, составляет всего 99,8 кв. м., а 2-й этаж и подвал исторического здания до сих пор занимают арендаторы. Официальный статус был присвоен ему в апреле 1996 г., и в настоящее время музей принимает до 40 тыс. посетителей в год.
– Как подбиралась экспозиция вашего музея? Представлены ли здесь какие-либо раритеты? – Экспозиция музея была создана на общественных началах и подарена городу в канун 100-летия со дня рождения поэта. Это происходило при огромном стечении народа, люди заполонили просто всю улицу. Экспозиция нашего музея необычна, это не просто экспонаты с подписью. Художник Авет Таведов, который ее делал, несмотря на такую минимальную площадь, смог создать здесь пространство поэзии Есенина. Все экспонаты музея – вещи, книги, фотографии, автографы – это предметы из моей личной коллекции, из коллекции художника, создававшего экспозицию, подвижников музея и родственников поэта. В коллекции есть много раритетных, типологических вещей. Обычные люди приносили вещи той эпохи, из которых потом воссоздавалась экспозиция. Мемориальные вещи в музее окружают предметы той эпохи, они не принадлежали поэту и мы не акцентируем внимание на их подлинности, но они создают совершенно особую атмосферу экспозиции. Часть вещей, вошедших в экспозицию, были найдены в фундаменте этого дома, а часть были взяты у родственников людей, живших в этом доме. В экспозиционной комнате сразу же привлекает к себе внимание заглавный стенд-триптих. На нем можно увидеть первые публикации Есенина в Москве, отзывы критики и множество рукописей поэта. В центре - рисунок художника В.Юнгера, изображающий С.Есенина в 1915 г. В силу того, что экспозиционная площадь невелика, у нас есть множество передвижных экспозиций, которые ездили и по ближнему и по дальнему зарубежью, были в Европе, Америке, Африке, Индии.
– Чем живет музей сейчас, спустя 15 лет после открытия? Какие трудности испытывает? – Проблемы, конечно, есть. Мы никак не можем завершить проект есенинский дворик. На земле, зарегистрированной музеем, до сих пор находится стоянка машин коммерческой организации. Понимая, что невозможно на этой территории принимать то огромное количество людей, которое приходит, власти пошли нам навстречу, и полтора года назад мы получили еще одно здание – особняк в пер.Чернышевского. Оформление этого здания тоже дело нелегкое, необходимо подписать множество бумаг, пройти бюрократические препоны. Сейчас мы привели этот дом в порядок, починили крышу, которая протекала и даже смогли разместить на 1-м этаже передвижную экспозицию. Надо отметить, что в восстановлении здания нам большую помощь оказали как обычно энтузиасты, но нашлись и меценаты (например, Балтийская строительная компания), которые на свои деньги построили фактически новую крышу. Это здание в пер. Чернышевского, возможно, также относится к одному из московских периодов жизни Есенина. Утверждать это со стопроцентной точностью пока нельзя, мы продолжаем поиски информации в архивах, но кое-что из уже найденных документов позволяет считать, что Есенин мог бывать в том доме. Работа еще предстоит большая, но я постараюсь сделать все, чтобы в следующем году ко дню рождения поэта этот домик распахнул свои двери для посетителей.
– Приурочены ли какие-то мероприятия ко дню рождения Есенина? Будет ли какая-то особая программа? – Праздновать юбилей поэта мы начали еще в сентябре, у нас регулярно проводятся концерты и вечера. 3 октября – в день рождения Есенина – тоже будут торжественные мероприятия. В 12.00 дня на Тверском бульваре у памятника поэту состоится торжественный митинг, а в 17.00 у нас в музее, точнее во дворике, пройдет праздничный концерт участие, в котором примут известные артисты и деятели искусства.
– Есенина часто называют «крестьянским поэтом», но большую часть свой жизни он прожил в Москве. По-вашему, до какой степени Москва, столичная жизнь повлияла на творчество Есенина? – Есенин писал: «Лучшее, что я видел в этом мире, это все-таки Москва». Москва для Есенина – это основной пласт его произведений, и главная любовь, и похоронен поэт тоже здесь. Во многих биографиях пишут, что он пил, вел тот образ жизни, который описан им в «Москве кабацкой». В общем-то, да, он был живым человеком, и многое ему было не чуждо, а надо отметить, что при жизни он был звездой. Поэт был настолько популярен, что следили практически за каждым его шагом, а потом проецировали жизнь поэта на его стихи. Это особенно характерно для «Москвы кабацкой», где считают, что она практически отразила свою жизнь. Но ведь это поэзия… Только в одном четверостишии Москвы как бы он отстраняет своего героя от окружающего и акцентирует внимание на нравственности:
Что-то всеми навек утрачено. Май мой синий! Июнь голубой! Не с того ль так чадит мертвячиной Над пропащею этой гульбой.
Стихи Есенина часто воспринимаются очень буквально, но его стихи и образ самого поэта очень многогранен и неоднозначен, в простоте его стихов кроется настоящая бездна. Я изучаю Есенина всю жизнь, но считаю, что вот только сейчас нахожусь на подступах к пониманию его. 03.10. 2010. Наталья Попова http://news.mail.ru/society/4530667/
МУЗЕИ, ПОСВЯЩЕННЫЕ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ Государственный музей-заповедник С.А. Есенина
28 июля 1965 г. было принято правительственное постановление об увековечивании памяти С.А. Есенина на его родине. Мемориальный дом-музей поэта, открытый 2 октября 1965 г. как филиал Рязанского обл. краеведческого музея, за годы превратился в один из крупнейших музейных комплексов. С 1997 г. в музее работает выставочно-торговый центр, выполняющий одну из основных задач музейной работы - организацию выставок из фондов музея и персональных выставок художников. Кроме того ВТЦ осуществляет продажу картин, книжной продукции, сувениров, изделий народных промыслов известных российских худ. мастерских. В июле 2012 г. музею-заповеднику С.А. Есенина исполнилось 47 лет.
Липецкий музей Сергея Есенина
В Липецке открылся музея С.Есенина в новом помещении. Теперь он размещается в Центральной гор. библиотеке. Долгие годы музей располагался на квартире почетного гражданина Липецка В.Синельникова. Он завещал свою экспозицию родному городу. Под музей Есенина в библиотеке отведен отдельный зал.
В настоящее время проведена опись более 3 тыс. экспонатов. Среди них ценные прижизненные издания великого поэта, чрезвычайно редкий сборник его стихов, выпущенный в 1944 г. в Одессе, переписка с автографами сестер и детей Есенина, несколько ранее не публиковавшихся фотографий. На обустройство фактически первого в Липецке муниципального музея из бюджета города выделено более 400 тыс. руб. Эти средства затрачены на ремонт помещения и закупку спец. оборудования. Также открыта дополнительная ставка для хранителя музея. Своих первых посетителей музей поэта на квартире В.Синельникова принял ровно 30 лет назад.
Музей Сергея Есенина в Воронеже
В Воронеже есть музей Есенина. Находится он в жилом доме №3 по ул. Донбасской (рядом с пл. 3acтавы), на 1-м этаже, в помещении подросткового клуба «Юность». Здесь музею Есенина выделено 2 комнаты общей площадью около 32 кв. м. Обещают отдать и 3-ю. В 1995 г. в 100-летнюю годовщину со дня рождения классика русской литературы и «последнего поэта деревни», Егор Иванович, устроитель музея, на собственные средства, на базе личной коллекцию литературы Есенина и о Есенине открыл в Воронеже музей. На Донбасскую музей перекочевал недавно, - в начале декабря прошлого года. Коллекция музея пополняется за счет подарков от граждан. Егора Ивановича ежегодно приглашают на международные конференции, посвященные творчеству Есенина, в Институт мировой литературы в Москве. В рамках работы музея существуют выездные лекции по творчеству поэта, проходят выставки воронежских художников, встречи с воронежскими поэтами. Вход бесплатный.
Музей Сергея Есенина в Вязьме В Вязьме действует первый частный музей поэта, созданный и поддерживаемый директором музея П.Н. Пропаловым.
В музее хранятся уникальные экспонаты, в том числе рукописи Есенина, его прижизненные издания, фотография А.Дункан с ее автографом, а также предметы есенинской эпохи и материалы по др. русским поэтам и писателям.
У ПАМЯТНИКА ЕСЕНИНУ ПРОЗВУЧАТ СТИХИ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПОЭТА Литературный флешмоб в честь великого русского поэта состоится 3 октября на Тверском бульваре в Москве. Старт С.Безруков, прочтя стихотворение «Хулиган». Затем вместе с участниками флешмоба - активистами движения «Местные», он возложит цветы к памятнику поэта. В этот день на Тверской бульвар к Есенину придут сотни человек, желающих послушать стихи Есенина. К акции также сможет присоединиться любой желающий, на время забыть о своих проблемах, профессии, возрасте, выйти к микрофону и прочесть любимые строчки поэта. Лидер движения «Местные», член ОП МО Т.Дмитриева: - Своей акцией мы хотим напомнить всем, что Россия – уникальная страна с уникальными творцами. Но не стоит забывать, что молодежь – довольно своеобразный социальный слой и с ними надо разговаривать на их языке, именно поэтому мы уверены, что культурно-просветительская деятельность именно в виде флешмобов подобной формы позволит популяризовать русскую культуру среди молодежи.
С.Безруков: Давно мечтал собрать тех, кто любит поэзию Есенина, и почитать вместе с ними его стихи. Мне кажется, день рождения Есенина – это прекрасный повод сделать такой подарок самому поэту и всем поклонникам его поэзии. Мы хотим сделать это по-есенински: по-хулигански, озорно, весело. Рад, что мою инициативу поддержала молодежь, потому что молодежь, читающая стихи - это залог нашего будущего культурного общества. Для меня весь этот день будет посвящен Есенину: от памятника поэту я поспешу в Кремль, где вечером состоится мой спектакль о Есенине «Хулиган. Исповедь». http://beta-press.ru/newsitem/11087
Тверской бульвар. Здесь собрались любители есенинской поэзии: в основном сейчас здесь присутствует молодежь. У памятника поэта непрерывно звучат его стихи. Существует даже запись на их прочтение. Конечно, профессиональных чтецов здесь нет, поэтому радует уже то, что современное поколение знает и любит Есенина – раз они пришли сегодня к нему…
Вот этот мальчишечка – ему лет семь, не больше – просто поразил абсолютно всех присутствующих своей обстоятельной манерой прочтения довольно большого по размеру и очень серьезного есенинского стихотворения. Сейчас уже не вспомню, что именно он читал, поскольку за целый день я столько услышала их…
Даже ради того, чтобы услышать, как эта девчушка читала «Исповедь хулигана» - уже стоило сегодня придти сюда. Редко выпадает удача послушать такое талантливое прочтение столь сложного есенинского стихотворения. И когда это все-таки случается, для меня это всегда большая радость. Вот после Юры, это только второй случай. Первый был в Пушкинских Горах…
С.Есенин (фотография со спины) у памятника А.С. Пушкину
"Чтение Пушкина рождало в душе головокружительный восторг и приступы белой зависти: нет, так мне никогда не написать! И никто за сотню лет, пожалуй, кроме Лермонтова, не смог к нему приблизиться. Технику изучать бессмысленно – это по Брюсову можно распознавать «как делать стихи». А здесь каждое стихотворение – живой организм, концентрация всего человеческого существа, в голос которого вслушиваешься и время от времени пытаешься продолжить, протянуть ноту той или иной строки".
Он читал «Роняет лес багряный свой убор…» – и только и мог, что щелкнуть в восхищении пальцами: «Вишь, как он!» Читал «Телегу жизни», «Дорожные жалобы», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» и в нескольких пушкинских строфах или строчках отыскивал то, что позволяло с душевной легкостью и внутренним успокоением принять и благословить земной мир. В «Руси советской», прежде чем найти слова для приветствия младому поколению, выжившему после прошедшего урагана, нужно было вспомнить пушкинское «Возвращение на родину» и его «Прощание с друзьями» – «Вновь я посетил…» и «Была пора. Наш праздник молодой…». Пушкин пробуждал память, способствовал обретению гармонии в душе и спокойствия в обыденной жизни. Он же помогал с большей легкостью относиться к разного рода житейским неприятностям. Так, перелистывая пушкинский томик, Есенин остановился на стихотворении, написанном 26 мая 1828 года. Почти столетие тому назад…
Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум.
Прочел и полушутя, с горьким юмором произнес: – Вот ведь не скажешь про это стихотворение – «упадочное»… А у нас как тоскливая нотка появится, так тут же начинают вопить: «Упадочный! Припадочный!» Да… Написать такое однажды – и умереть не страшно. Но все эти переживания, углубленное чтение, напряженная работа – наедине с самим собой. На людях – жажда славы, уверенность в своих силах и… дружеское, одновременно и почтительное и задорное обращение к Пушкину, прочитанное у памятника на Тверском бульваре 6 июня 1924 г. – в день рождения любимого поэта. Пушкинская легенда и живой пушкинский образ – связь и пропасть между ними соотносятся с есенинской легендой и есенинским живым образом. Демонстративно, «нагло» и в то же время с абсолютным внутренним достоинством разговаривал поэт на глазах у толпы с памятником, в котором проступали для него живые черты буйного потомка африканцев и великого мужа России.
Блондинистый, почти белесый, В легендах ставший как туман, О Александр! Ты был повеса, Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы Не затемнили образ твой, И в бронзе выкованной славы Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем, И говорю в ответ тебе: Я умер бы сейчас от счастья, Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье, Еще я долго буду петь… Чтоб и мое степное пенье Сумело бронзой прозвенеть.
Прочитав это стихотворение, Есенин возложил к подножию памятника букет цветов и, подойдя к столпившимся зрителям, произнес: «Камни души скинаю…» Он читал первым, и читавшие вслед за ним Орешин, Городецкий, Кириллов уже не были услышаны. Этот тихий майский вечер стал новым триумфом Есенина, когда каждый из присутствовавших на Тверском бульваре, шокированный прямым отождествлением «повесы Пушкина» с «хулиганом Есениным», не мог не поверить, что песня этого «обреченного на гоненье» поэта непременно прозвенит бронзовым звоном.
КУПАНИЕ КРАСНОГО КОНЯ (С.Есенин и художник К.Петров-Водкин)
В октябре 2001 г. северному музею С.Есенина исполнилось 30 лет. К юбилею среди многих даров были и книга Г.Авериной «Есенин и художники» и копия картины К.Петрова-Водкина «Купание красного коня», - подарок мурманского поэта В.Синицына, большого друга нашего музея.
- Кажется, Есенин и Петров-Водкин были современниками, - сказал при встрече Викдан Викторович. - Да, конечно, современниками. Но вот встречались ли они, были ли знакомы? Где-то я читала, было упоминание о знакомстве поэта и художника. Но где? Посмотрела в своей домашней библиотеке по искусству все о художнике, изучила все, что имеется в наших мурманских библиотеках, но ничего, что бы связывало Есенина и Петрова-Водкина, не нашла. А дар В.Синицына не давал покоя. Книгу Авериной взяла перечитать вновь, чтобы еще раз написать ей свои замечания по книге: первое мое письмо затеряла почта. Книга была вся в карандашных пометах, и я пробежала глазами прежде всего по ним и вдруг… Петров-Водкин. Так вот где я прочитала, но по-настоящему даже и не отреагировала на это имя. Читаю внимательно: - Совсем недавно мне удалось найти доказательства того, что Есенин был знаком с Петровым-Водкиным. Вот что пишет художник жене в 1921 г: «Несколько дней тому назад я видел Есенина, ты его знаешь. Он вернулся в полном восторге от Самарканда и очень посвежел».
Другим доказательством общения поэта и художника может служить их совместная работа в журнале «Скифы» в 1917 г., где Есенин публиковал стихи, а оформление выполнял Петров-Водкин. Было у них много общих знакомых, например, Иванов-Разумник, живший в Царском Селе. О нем Есенин сказал: «Человек, которому я никогда не лгал». Иванов-Разумник в те годы оказывал на Есенина наиболее сильное влияние, именно он и был организатором группы «Скифы». В нее наряду с.Блоком и Белым вошли писатели крестьянского направления. Импонировало Есенину также и одно из главных направлений «Скифов» - о самостоятельном пути развития России, полной независимости ее от Запада. Н.Шарапов пишет: «Как-то беседуя с Разумником Васильевичем, я по-студенчески прямо спросил его, кто, по его мнению, в русской поэзии после Пушкина будет ее представлять? Кто теперь самый большой поэт на Руси? Он, быстро взглянув на меня, немедленно ответил: «Несомненно, Сергей Есенин!»
О том, что Есенин, Петров-Водкин, Иванов-Разумник были после революции единомышленниками, могут свидетельствовать и записи дневника З.Гиппиус: «Для памяти хочу записать «за упокой» и интеллигентов-перебежчиков, т.е. бывших людей, которых мы более или менее знали и которые уже оказываются в связях с сегодняшними преступниками. 12-13. Н.Клюев, С.Есенин – два поэта из народа, оба не без дарования. 15. Иванов-Разумник - литератор и критик очень серьезного дарования и вкуса. 18. Петров-Водкин – художник…»
В воспоминаниях знакомого Есенина искусствоведа М.В. Бабенчикова есть такая запись: «В Первую мировую войну Есенина не сразу взяли на военную службу. А когда дошла его очередь, он устроился вместе с нашим общим приятелем П.Наумовым и рядом других знакомых лиц в санитарную часть в Царском Селе». Среди других знакомых лиц были художники К.Петров-Водкин, Г.Нарбут, О.Шарлемань, С.Чехонин…
- Значит, Сергей Есенин служил в Федоровском городке Царского Села в 1916 г. вместе с художником Петром-Водкиным! - радостно сделала я выводы из прочитанного. Но поиски опровергли и мои восторги, и выводы автора книги «Есенин и художники» Г. Авериной. В 1991 г. в издательстве «Советский художник» вышла книга «К.С. Петров-Водкин. Письма. Статьи. Выступления. Документы». Художник пишет матери в письме (от 31 октября 1916 г). : «Вчера пришло распоряжение явиться в военную комиссию, которая должна собраться 1-го…» «После комиссии меня направят в Царское, а может будет и другое предложение, я смогу сам выбирать место, какое пожелаю…»(от 5 ноября 1916 г). А в письме матери от 22 декабря 1916 г. сообщает: «Очень трудно, в начале особенно, было являться в казарму к 7 утра. Прохожу строевую службу. Хорошо, что живу дома. Пока еще в штатском хожу. Вот на праздниках напишу подлиннее и расскажу о жизни ратника лейб-гвардии Измайловского полка, 1-ой роты, 1-го взвода, 1-го отделения и т.д.»
А в письме к двоюродному брату Шуре (Трофимову А.И.) от 25 декабря 1916 г. называет свое воинское звание полностью: «1-ой дивизии, 2-ой бригады, лейб-гвардии Измайловского полка, 1-ой роты литера Б, 1-го взвода и 1-го отделения нижнего чина ратника - послание. Это тебе мое полное звание». Но в документах по Царскому лазарету его имя тоже встречается. «В конце 1916 г. в санитары был зачислен художник К.С. Петров-Водкин, но по каким-то неизвестным причинам служить ему не пришлось». Из писем Петрова-Водкина родным эта причина проясняется. Значит, художник в Царском Селе вместе с С.Есениным не служил, но с поэтом был знаком. Об этом он пишет в письме жене 1921 г. А точнее время знакомства названо в воспоминаниях жены художника М.Ф. Петровой-Водкиной, опубликованных журналом «Волга».
Она вспоминает: «Как-то раз в воскресенье в 1914 г. нас посетил молодой человек, одетый в поддевку и большую синюю папаху. Он приехал с письмом от писателя М.Пришвина. У него были светлые вьющиеся волосы, которые ниспадали на плечи. Ему было 19 лет. Это был Сергей Есенин. Увидя дружелюбные лица, он попросил разрешения прочитать свои стихи. Разрешение, разумеется, было дано. Красивая русская рубашка, вся его одежда, весь внешний вид гармонировали с его стихами. Читал он стоя. Лицо его одушевилось. Мы все были очарованы глубиной и силой его стихов. Так молод и так талантлив! Таково было мнение всех присутствующих».
В есениноведение принято считать, что Есенин в Петроград впервые приехал в 1915 г., и дату 1914 г. отвергают. Иванов-Разумник тоже свидетельствует о встрече с Есениным в Петрограде в 1914 г.: «Сказание о Евпатии Коловрате» было написано Есениным по моей просьбе в 1914 г. По просьбе моей он прочел нам всю поэму, которую помнил от слова до слова, тогда же записал ее и оставил эту запись у меня», - записывает в примечаниях к поэме Иванов-Разумник. Машинописная копия, которая вместе с его примечаниями хранится в Государственном литературном музее. И примечание публикатора этих примечаний Л.Карохина: «Ошибка памяти Иванова-Разумника. В 1914 г. Есенин был в Москве». Ошибка памяти М.Ф. Петровой-Водкиной. Ошибка памяти Иванова-Разумника. Ошибочное тиснение на паспорту фотографии. Так ли? А ведь запись Иванов-Разумник сделал еще до войны, а не в 60-х – 70-х годах! Быть может, ошибаемся мы в своих категорических выводах?
О том, что Есенин был в Петрограде в 1914 г. есть еще одно архивное свидетельство: в петроградском архиве кинофотодокументов хранится его фотография в группе с Колоколовым и Филипченко, помеченная 1914 г. А на паспорту тиснением отмечено: Петроград, Фотография Суворова. Такая же подлинная фотография хранится в частной московской коллекции. И тоже отмечена 1914 г., Петроград, фотография Суворова. Время покажет, найдутся ли еще свидетельства того, что Есенин в 1914 г. побывал в Петрограде. 1917 г. Декабрь. Есенин выступал в революционном Петрограде на концертах-митингах вместе с художником Петровым-Водкиным. Сохранились в архивах афиши этих совместных выступлений.
К.С. Петров-Водкин (1887-1939) – всемирно признанный русский художник. Автор картин на историко-революционную тему, портретов, пейзажей, натюрмортов. Его картины «1918 год в Петрограде», «Смерть комиссара» - романтико-патриотические картины. «Он, пожалуй, один из немногих в то время художников, работающий с большим успехом во всех жанрах живописи и нашедший свой творческий стиль, соответствующий новым веяниям ХХ в., но в то же время опирающийся на старые русские традиции и в частности на иконопись» - отмечает Г.Аверина. Она тоже сравнивает картину Петрова-Водкина «Купание красного коня» и стихи Сергей Есенина:
Я теперь скупее стал в желаньях. Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Будто я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне... - вспомнив эти строки поэта, подумала, что в этом похожем сравнении красного и розового коня существует какая-то глубинная связь прекрасных истинно русских людей. Картина К.С. Петрова-Водкина «Купание красного коня» была показана на выставке «Мир Искусства» в Москве 10 ноября 1912 г. В письме матери от 24 ноября 1912 г. художник пишет: «На выставке в Москве, как всегда, или с яростью нападают на меня, или наоборот, но во всяком случае это успех. На днях получил стихи одного поэта из Москвы, посвященные картине моей «Купание красного коня». Это меня очень тронуло. Вот они:
К.С. Петрову-Водкину Кроваво-красный конь, К волнам морским стремящийся, С истомным юношей на выпуклой спине. Ты, как немой огонь, вокруг костра клубящийся, О многом знаешь ты, о многом шепчешь мне.
Зрачки расширились… Стою в святом волнении, И слышу запах волн, поющих о весне, И слышу шепот душ, измученных в горении И, юноша, твой плач на огненном коне.
Там, где лежит туман, где степь непроходимая Зелено-ярких вод - поют о новом дне, И нас туда влечет мольба неизгладимая, И там мы будем жить, а здесь мы, как во сне. Рюрик Ивнев
Поэт-имажинист, друг С.Есенина и по Петрограду, и по Москве, и по имажинизму. Только вот сам Рюрик (настоящее имя М.А. Ковалев) (1891-1981) об этом своем стихотворном посвящении, видимо, забыл. В 1968 г. в новелле «Купание красного коня» он скажет, что видел картину впервые на вернисаже в Петербурге, а про стихи и не упомянул совсем. Но какое сильное впечатление произвела картин, что и в 76-летнем возрасте он говорит о ней возвышенно. А в то время, когда он был с Есениным знаком, в марте 1915 г., сколь свежо было это впечатление! Возможно, и с Есениным не мог не поделиться.
«Вообще примечали, что Водкин гораздо менее дружил с собратьями-художниками, больше тянуло его к писателям, композиторам, музыкантам. Помимо Блока, он общается с Есениным, пишет портрет Ахматовой, Волошина (у которого гостит в Коктебеле). Среди портретов писателей – образы его близких приятелей: Белого, Мстиславского, пишет он и портрет молодого Константина Федина» - отмечает К.Шилов в очерке «Гений Хвалынской земли».
До чего же многогранно окружение С.Есенина! Но, безусловно, в этом есть и заслуга самого поэта, который обладал драгоценной чертой характера: он не умел проходить мимо интересных людей. И даже сегодня сей дар души его действует. мурманский поэт В.Синицын свою любимую картину дарит музею С.Есенина при обл. детско-юношеской библиотеке, комментируя ее своими стихами:
Бологое, Бологое… Кони пьют на водопое. Их опущенные гривы Расплескались рыжим ливнем.
Кони с выгнутою шеей Повторились отражением В синеве озерной глади. Так и хочется погладить.
Кони, кони рыжей масти, Кто-то добрый их покрасил… Это август в рыжем зное В Бологое бологоет.
Ну, кажется, нет ни словечка, с Есениным связанного, ни в картине, ни в стихах, как Р.Ивнева, так и В. Синицына. А ведь как связано, сцеплено воедино и настроением, и красками слова солнечного и красками живописи. И ведь действует жар души есенинской: не проходить мимо интересных людей, интересных событий. И пошло-поехало. Поиск. Письма. Книги. Архивы. Встречи. Мысли. Раздумья. Сопоставления. Благодаря двум подаркам в музей, мы открыли имя интересного человека, близкого Есенину. Почему не оставил Петров-Водкин ни одной зарисовки Есенина? Воспоминаний о нем? Время откроет свои секреты.
Вот для музея Есенина в Мурманске открыть имя Петрова-Водкина как человека окружения поэта помогли люди из разных городов: Г.Аверина из с. Поляны Рязанской обл., Л.Карохтн и А.Шабунин из Санкт-Петербурга, Н.Ралдугина - из Липецка, В.Синицын - из Мурманска. Спасибо Вам, родные люди! Спасибо Вам, родные души! Спасибо Вам за содружество: в этом поиске мы были вместе и с С.Есениным и с К.Петровым-Водкиным. Поиск длится с октября 2001 г. и продолжается дальше… В.Кузнецова http://zinin-miresenina.narod.ru/photo_2.html
ПОЭТЫ РОССИИ ХХ ВЕК. СЕРГЕЙ ЕСЕНИН Программу ведет В.П. Смирнов, профессор Литературного института им. А.М. Горького.
Ты запой мне ту песню, что прежде Напевала нам старая мать. Не жалея о сгибшей надежде, Я сумею тебе подпевать.
Я ведь знаю, и мне знакомо, Потому и волнуй, и тревожь - Будто я из родимого дома Слышу в голосе нежную дрожь.
Ты мне пой, ну, а я с такою, Вот с такою же песней, как ты, Лишь немного глаза прикрою - Вижу вновь дорогие черты.
Ты мне пой. Ведь моя отрада - Что вовек я любил не один И калитку осеннего сада, И опавшие листья с рябин.
Ты мне пой, ну, а я припомню И не буду забывчиво хмур: Так приятно и так легко мне Видеть мать и тоскующих кур.
Я навек за туманы и росы Полюбил у березки стан, И ее золотистые косы, И холщовый ее сарафан.
Потому так и сердцу не жестко - Мне за песнею и за вином Показалась ты той березкой, Что стоит под родимым окном. С.Есенин
О МУЗЕЕ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА Вход в его музей - за посольством ЮАР. Но сюжет-то не в этом... Из м. «Серпуховская» – наверх, там один выход. Вперед по Стремянному пер. Второй поворот направо - Б.Строченовский. Чуть дальше замаячат флаги посольства ЮАР, но нам туда не надо. Нам надо в д. 24, стр. 2. Через проходную (сказать, что в музей Есенина) - во двор, крыльцо сбоку. Все, пришли.
Тут были Есенины. Сначала старший - Александр Никитич, отец. Потом младший – Сергей Александрович, в 16 лет приехавший в столицу. Может, это и не столь значительно для поэзии, но для истории важность факта очевидна: это – единственное место в Москве, где Сергей был прописан и жил с 1911-го по 1918 год. Дом двухэтажный, деревянный. Дважды горел. В 91-м по указу еще не мэра Лужкова начали отстраивать. В 92-м деньгами предпринимателей и молитвами музейщиков вернули зданию его первозданный, дореволюционно-есенинский вид. Теперь по праву благодетеля фирма «Путник» занимает весь 2-й этаж и подвал дома. Московский государственный (!) музей С.А. Есенина – оставшуюся площадь: 99,8 кв. м. Чуть меньше одной огородной сотки… Даже для нормального урожая картошки этого мало, что уж говорить, простите, о поэзии. Между тем, на этом мизерном пространстве раскинулись блистательные экспозиции, созданные художником Аветом Тавризовым. Вот оно - константиновское разнотравье и шероховатый забор Замоскворечья. Забор – это не только худ. условность. Закуток за ним приспособлен под раздевалку для посетителей. Дальше – туалет и по совместительству архив: в нем хранятся фонды.
Шаг вправо – и вы уже в зальчике с комнаткой-витриной. Внутри ее восстановлена обстановка есенинского жилища: кровать с лоскутным покрывалом, комод, стол (самовар, чашка, чернильница, перо, бумага), сундук, часы, икона, этажерка с книгами и гипсовым бюстиком Пушкина – все вещи начала века. На московской фабрике специально заказали обои для комнаты поэта. Экспозиция получилась зримо предметная и жизненно верная. Согласно описаниям свидетелей и письмам Есенина. Посетители часто спрашивают, топится ли печка. Сотрудники - люди искренние: нет, не топится. И дверца печная - из папье-маше.
Шаг влево - стенды: десятки фотографий, газетных вырезок, записок и черновиков. Есть копии, есть муляжи - тексты, переписанные с оригиналов рукой художника. Почерк Есенина, манера письма и даже цвет чернил переданы очень точно. Есенинский дом был признан лучшим в номинации «Музей как произведение искусства» на конференции «Литературные музеи мира-99».
Тут много любви и мало места. «Впервые в жизни вижу такой миниатюрный музей», - написала одна растроганная посетительница. Было бы логично весь дом отдать Есенину. Директор С.Н. Шетракова, кандидат филологических наук, сожалеет: фонд богат материалами, а выставлять их негде. - Он же гениальный и неразгаданный поэт! Каждое слово, каждая строка пронзительны! А сейчас большинство интересуются обстоятельствами смерти и тем, какая возрастная разница была у них с Дункан. У нас так много других интересных материалов – снимков, писем! Власти просили «Путник»: позвольте музею занять остальную площадь дома, а они отказываются – дескать, не того уровня поэт… Вообще музейное дело в России – бескорыстное, безденежное и безнадежное. Давайте не будем о зарплатах сотрудников музея. Чего мелочиться…
С благословения Ю.Лужкова музей существует уже 8 лет. В год открытия – год 100-летия Есенина - он был подарен городу. Из книги отзывов музея:«Ура! Сергей Есенин вернулся в Замоскворечье!». «Здесь русский дух!». «Дорогой Сергей, я приходил, но тебя не застал. Немного запоздал. Надеюсь на встречу наших душ. Твой сосед-односельчанин…» «Мы любим лирику Есенина и хотим перевести его стихи на корейский язык». «Есенин – большой друг китайских поэтов».
Для частных посетителей вход бесплатный. (сейчас платный. Увы - это реальность нашего времени... - В.) Для групп – символический. Ходят все по расписанию: если придут одновременно 2 группы, одна из них будет стоять на улице до окончания экскурсии. Внутри ждать негде. По вопросам увеличения жилплощади музея и прилегающей к дому земли директор неоднократно обращалась в разные инстанции. Мэр Лужков был в курсе дела. Он все одобрял. - Как вам удается пробиться к начальникам?- спрашивают не допущенные к ним. - А я не одна, я с Сергеем Александровичем! - гордо отвечает есениновед Шетракова. - Дадите телефон этого Сергея Александровича?
Спасибо за преданность, дорогой Музей! В.Чуткова 30.06 2003. Новая газета
99 КВ. М. МОСКОВСКОЙ ПРОПИСКИ РУССКОГО ГЕНИЯ Вообще-то собственного жилья у Есенина никогда не было. Вырос в доме деда, потом в Москве несколько лет жил у отца, в Б. Строченовском пер, 24. А впоследствии, когда революция выселила прежних обитателей этого дома, обитал по разным углам: то в бедных комнатушках, то в роскошных апартаментах, но тоже - чужих. И все же накануне 100-летия гения русской поэзии у него наконец появился в столице свой первый дом. Точнее, небольшая - даже по меркам многих не самых богатых семей - жилплощадь в 99 «квадратов». Часть все той же отцовской квартиры № 6 . Но по порядку. Если совсем по порядку, о, конечно, главное место, куда стремятся на поклон памяти поэта его почитатели, Константиново - прежде обычное рязанское село, но, как предвидел поэт:
…Которое лишь тем и будет знаменито, Что здесь когда-то баба родила Российского скандального пиита.
Славой, талантом своего земляка константиновцы гордились и гордятся издавна. А когда опала с его «упаднического» творчества наконец была снята и власти милостиво признали «крестьянского сына», на сельчан начал потихоньку литься ручеек разных благ. Привели в должный порядок дедову избу и подворье (подлинный дом, кстати, сгорел и был воссоздан). В село проложили - мыслимое ли в 60-е годы дело! - 20 км. асфальтной дороги. Потом открылось здание музея с обширной экспозицией, построили ресторан - весь в деревянной резьбе терем, где туристов стали потчевать «традиционной русской кухней» типа наваристого гуляша с вкуснейшей картошкой – «синеглазкой» в глиняных горшочках, к которым полагались специально доставлявшиеся из Рязани калачи. Одна из самых больших радостей - когда из разоренной церкви, стоящей напротив есенинской избы, вывели, наконец, мастерскую по ремонту сельхозтехники.
Вчера иконы выбросили с полки. На церкви комиссар снял крест. Теперь и Богу негде помолиться. - читаем жалобу деда в стихах внука от 24-го года.
Ныне храму вернули его былое назначение. Восстановлены усадьбы Кашиной, приходская школа, где учился озорник и отличник Сережа. Говорить прозой о красоте здешних мест после Есенина, конечно, язык примораживает. Отмечу просто, что высокий берег над Окой и вид на заливные луга вольны и почти не тронуты «благоустроительными» переменами, то есть, очевидно, примерно такими же были и 100 лет назад… Что касается константиновцев - они в полной мере осознают, что обитают в очаге культуры значительнейшего масштаба. Потому и держатся, и выглядят соответственно, весьма достойно. Кроме есенинских стихов многие знают разные нерусские слова и запросто посылают потерявших свой автобус или группу иностранцев, куда им надо. В общем, найдется у вас свободный день - до Константинова от Москвы меньше 3-х часов езды.
Первенец А.Есенина и пошедшей за него Т.Титовой запросто мог родиться москвичом. И тогда неизвестно еще, получила бы Россия непревзойденного певца русской природы и всего в ней «несказанного, синего, нежного». Хотя поэтом этот златоглавый мальчик стал бы в любом случае.
Александр Никитич Есенин. 1910-е гг.
Сложилось иначе. Лет 10-12 от роду будущий отец Есенина был отдан в "мальчики" в Москву, к знакомому купцу Крылову. Дослужился у него до немалой должности - старшего приказчика мясной лавки. Что это была за карьера, можно судить уже по тому, что в доме вблизи Зацепы, выстроенном хозяином для своих особо доверенных служащих, Александру Никитичу была отведена просторная квартира из 3-х комнат. Конечно, такие хоромы Есенин получил уже в зрелом возрасте. К тому времени он был давно женат и у него на родине подрастали 3-е детей - плод его недолгих наездов в родную деревню.
(По достоверным сведениям, Татьяна Федоровна пыталась добиться у него развода, но «заочному» мужу не было резона расторгать необременительный брак). Забегая вперед, скажу, что зря Есенин-старший пренебрегал семейными связями. Когда революция вышвырнула его из привычного уклада и он подался на родину, участь его оказалась почти по шекспировскому Лиру. Любовь родной семьи не взрастил. Навыков крестьянского труда не имел. Несколько лет помыкался в родной и давно отвычной деревне (коня путем запрячь не умел!), которую к тому же «колбасили» революционные закидоны. Умер совсем нестарым. Но это было позже. А в 1911 г. Александр Никитич в полной силе. И приехал к нему по семейному решению, после окончания Спас-Клепиковской (городок рязанский) церковно-учительской школы красивый, коренастый, крепкий, но такой чужой сын. Ученый разным наукам, умный, но уж больно сложный, непонятный и делом своим называл - стихи. Думается, не так уж здорово отец с сыном и сошлись, поскольку есть сведения о том, что в разное время Сергей переезжал на жительство по соседству. Впрочем, на этом внепоэтические, домузейные экскурсы можно закончить.
Тем, что дома на лакомых городских территориях регулярно горят, давно никого не удивишь. Как и тем, что конкретные причины и виновники пожаров редко устанавливаются. Б.Строченовский пер. - славный уголок Замоскворечья, между станциями м. «Серпуховская» и «Павелецкая». По узкому переулку сплошняком ползут дорогие иномарки. Там, где в начале 90-х сгорел большой дом (потом расселенная коммуналка) купца Крылова, теперь по красной линии улочки поднялся новый офисный комплекс. Но если вы твердо знаете адрес, смело поднимайтесь на его крыльцо и шагайте на просторный двор. Здесь открывается нечастое ныне зрелище - двухэтажный скромный деревянный дом. У входа бронзовая доска, свидетельствующая, что в этом памятнике истории и культуры, воссозданном в 1992 г., в 1911-1918 гг. жил С.Есенин. Разумеется, ближе к юбилею поэта в прессе появится немало интереснейших материалов, в том числе посвященных перипетиям появления в Первопрестольной музея Есенина. Историческую роль в его создании С.Н. Шетраковой специалисты оценивают однозначно: «гений места» - именно она. О себе Светлана Николаевна, зажатая в маленькой музейной комнатушке, осаждаемая в эти дни бесконечными телефонными звонками («Сюрприз: к вам на юбилей выехал артист из Козлодуевки!») привычно подтверждает: «Да, я - фанат. Есенин - главное в моей жизни. В его стихи влюбилась еще в школе». На 2-м курсе филфака МГУ влюбленная Светлана перевелась на заочное отделение. Уехала в Константиново, 2 года отработала экскурсоводом. Вернулась в Москву, защитила кандидатскую диссертацию, была принята на работу в гос. Литературный музей. И многие годы упорно шла к главной цели - созданию московского музея Есенина. Намечен, наконец, был и адрес - дом, где жили Есенины отец с сыном. Вот расселят коммуналки.
Про то, как и почему горели в престижных кварталах столицы старые дома, повторяю, всем все давно ясно. Когда в начале 90-х отполыхал дом купца Крылова, музейный работник Шетракова сделал почти невозможное: фантом сгоревшей двухэтажки был зачислен в заветные списки ГУ охраны памятников Москвы. И когда появились претенденты на участок, им было поставлено условие: дом восстановить по науке, как исторический памятник, и при том выделить место под музей. Коммерсанты требование выполнили. В результате чего ГУОП отдал фирме в аренду подвал, 2-й этаж и часть 1-го, а на оставшейся доле «бутерброда» позволили разместиться тогда еще общественному музею. Разумеется, особо надо отметить, что это пусть и благородная, логичная, бескорыстная - но и бездоходная! - миссия во многом смогла осуществиться благодаря личной поддержке мэра столицы.
100-летие и новоселье! - отметили со всей торжественностью. Уже в следующем году музей стал государственным. И одним из самых посещаемых среди литературных домов-собратьев - до 20 тыс. посетителей ежегодно! Бывает много иностранцев, для них подготовлены лекции в записи на нескольких языках. И все это осуществляется при многочисленных проблемах и нуждах. Но про них позже. Потому, что всякого, кто переступит порог этого замечательного дома, ждет столько прекрасных минут… Вот уж, действительно, нескучный музей: есть не только что послушать (рассказывают здешние экскурсоводы замечательно), но и посмотреть.
Последнее - во многом заслуга автора экспозиции А.А. Тавризова. Недаром эта работа мастера недавно стала победителем международного конкурса музейных экспозиций. Крохотное - в половину бывшей квартиры № 6 - пространство чудесным образом вместило в себя так много. Как гласит один из музейных буклетов, «эмоциональным центром экспозиции является мемориальная комната, которая, благодаря стеклянной стене, превращается в объемную картину…». И в самом деле, замечательная находка: не приходится протискиваться в узкие двери, мельком оглядывать экспонаты. Этажерка с книгами, старинный сундук, кровать под лоскутным одеялом, стол с непременным самоваром, разная утварь на высоком буфете и, конечно, в красном углу - родовая икона Есениных Казанской Божией Матери.
На фоне этой скромной, уютной комнаты, отделенной от посетителей лишь прозрачной стеной, и проходят беседы. Причем, в отличие от большинства музеев, пришедшим предоставляется возможность спокойно расположиться на удобных скамьях. На стенах - стенды с многочисленными фотографиями, страницами рукописей и писем. Вот знаменитая записка к Блоку, и внизу приписка, сделанная рукой мэтра, слушавшего стихи незнакомого 19-летнего юноши, приехавшего к нему в Петербург из Москвы: «Стихи чистые, свежие, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915». Впрочем, не буду пересказывать услышанное на лекции. Вот еще одна дверь - налево от входа. Она ведет в зал с обилием белоснежного - белые мебель, драпировка, небольшие гипсовые изображения Мастеров - от Леонардо да Винчи, Пушкина, Чайковского до Бетховена, Рахманинова, Твардовского… Расположенная здесь экспозиция называется «Есенин как часть мировой культуры». Две противоположные стены зала - зазеркальные. На одной, внутри тернового венка, помещена золотая буква Р - Россия. На другой, в венке лавровом, буква Е - Есенин. Изображения отражаются в зеркалах, выстраиваясь в бесконечный тоннель, в конце которого - свет. Благодаря такому оптическому приему комната кажется огромной. Здесь проходят творческие вечера и встречи, звучат стихи, музыка...
Собственно, праздничные мероприятия по случаю нынешнего юбилея в музее идут полным ходом. Передо мной программа празднования. Концерт, моноспектакль, заключительный конкурс чтецов, выступление молодых композиторов-лауреатов Х Есенинского конкурса, презентация нового сборника… Все это - в Б.Строченовском. А будут еще и международная научная конференция в Константинове, и великолепные концерты в МММДМ и Зале Церковных Соборов ХХС. 2 октября в полдень - посещение Ваганьковского кладбища. 3 октября, в день рождения поэта, тоже в полдень, пройдет митинг у его памятника на Тверском бульваре.
В тот день, когда я пришла в музей, на экскурсию я попала вместе с 11-классниками школы № 5 «Доверие» из района Бирюлево. Название у школы красивое, но вообще-то это спец. учебное заведение для подростков с девиантным поведением. По старому говоря, для трудных подростков, успевших проштрафиться. И вот явились 20 парней и девочек в пестрых одежках, с разными фенечками. Да будут ли слушать? Еще как слушали. После лекции, когда уже вышли во двор и детишки смогли закурить (не все, к счастью, меньше половины!), пообщалась я и с их наставником, учителем литературы В.И. Ефановым, и с самими ребятами. Правда, слово свое не сдержу: обещала, что в газете назову фамилии юных собеседников. Но потом поняла: скоро им вступать в самостоятельную взрослую жизнь. Ну и ни к чему соседям и знакомым знать про «Республику ШКИД» в их биографии. А вот часть мнений приведу. Спросила для начала осторожно, мол, не жаль целый час молодой жизни в литературном музее провести? А с этими-то ребятами и шутить–то было без надобности. Выяснилось, что в музеях они бывают регулярно. Что касается Есенина… - Он для меня оказался совсем не таким, каким я его себе представлял. Думал, хулиган был, стихи писал исключительно под кайфом. А ему столько пришлось пережить. - Как он про природу писал, ни на кого не похоже! Я раньше эти стихи пропускала, теперь обязательно прочитаю. - Может, многое и забуду. Но вот дом этот, комнатку, где Есенин в Москву приехал, конечно, запомню навсегда. Ему ведь столько же лет было, сколько мне сейчас…
Позвав побывать у них на школьном есенинском вечере, ребята уехали. А я вернулась в музей и долго читала книгу отзывов. Альметьевск, Саранск, Нижний Новгород, Луганск, Минск, Франция, Германия, колонки аккуратных иероглифов. Множество самодеятельных стихотворений, восторгов: «Наконец-то я пришла в Дом самого Сергея Есенина! Вот мы и встретились!», «О дивный, трепетный Музей! Дорогие мои, хорошие, берегите себя!» Но есть немало и вполне реалистичных пожеланий славному коллективу существовать поудобнее, попросторнее. Извините за прозу, но в музее нет туалета для посетителей, гардероб вернее назвать шкафом – метр на полтора. Как тут зимой умещаются шубы и куртки-пуховики, не представляю. А ведь есть еще невидимые постороннему глазу слезы. Одна из главных печалей - негде хранить непрерывно пополняющиеся фонды, среди которых немало истинных раритетов. Как тут быть? Вопрос решить не так просто, как вычитанное в книге отзывов предложение: «Юрий Михайлович, уважаемый наш мэр! Постарайтесь, пожалуйста, чтобы весь Есенинский дом отдать музею!» Это было бы идеально. Да ведь нынешние соседи-арендаторы восстановили дом именно с тем условием, что займут основную его часть. Проблема…
А вы знаете, что в 2004 г. ЮНЕСКО назвал Есенина самым переводимым поэтом в мире? Он был переведен на 80 языков! Я тоже не знала, это мне Светлана Николаевна сказала. Удивительный факт - иду домой и все осмысливаю... С одной стороны, какое чувство гордости за свою страну, за самого лиричного, самого песенного русского поэта! А с другой - какое все же счастье, что нам, русским, и всем, кто знает и любит нашу речь, не требуется перевода. И можно бесконечно наслаждаться дивным звучанием поистине божественных строк… Кто-то сказал, что если бы не Есенин, мы, русские, в ХХ в. не смогли бы сохранить в себе столько национального, глубинно-народного.
Я человек не новый! Что скрывать? Остался в прошлом я одной ногою. Стремясь догнать стальную рать, Скольжу и падаю другою.
А вам не кажется, что эти строки сегодня вновь актуальны? «Стальные рати» приходят и уходят. А что остается? Вечная Красота, Вечная Любовь. Остается Родина, земля родная - не на подошвах мокасин, а в генах, в крови растворенная.
Спит ковыль. Равнина дорогая, И свинцовой свежести полынь. Никакая родина другая Не вольет мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь, И, пожалуй, всякого спроси - Радуясь, свирепствуя и мучась, Хорошо живется на Руси.
ПИСЬМА ЕСЕНИНА Каждый раз, с волнением вглядываясь в строки неизвестного письма Есенина, я думаю о примечательной судьбе эпистолярного наследства поэта. В самом деле, долгое время мы мало что знали о его письмах; так мало, что порой казалось, их не было совсем. Письма не печатали. О них почти не говорили. И вдруг - одна, вторая, третья публикации есенинских писем... Какой живой интерес вызвали они у читателей! Было это лет 15 назад. Сколько нового тогда узнал читатель из писем о жизни поэта! Как и в стихах, в письмах не было ни одной фальшивой ноты. Поражала предельная искренность. Сердце, душа Есенина в них были как на ладони.
Вспомним письма молодого поэта к другу юности Гриши Панфилову. Как много открыли когда-то мне эти письма! Пожалуй, даже больше, чем иные из ранних стихов поэта. После этих писем многим пришлось по-иному взглянуть на юность Есенина. А заграничные письма поэта. Какая в них любовь к России, какая верность Родине! Как далеко видел Есенин! Перечитайте эти письма. Поэта потрясла на Западе сатанинская власть доллара и бездушное царство мещанства. "Пусть мы нищие, - писал он из Европы, -пусть у нас голод, холод... зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину". Теперь опубликовано более ста писем Есенина. Все они вошли в пятый том его Собрания сочинений. Бывает так: тома с письмами иного писателя расходятся далеко не сразу, их даже печатают меньшим тиражом. Пятый том Есенина был выпущен полумиллионным тиражом. Купить его почти невозможно. Он давно стал библиографической редкостью. Все ли письма Есенина известны? Нет! Далеко не все. Поиски продолжаются. О некоторых можно сказать, когда они примерно были написаны и кому адресованы. Неизвестно пока лишь одно: где они находятся. Каждая такая есенинская находка имеет свою историю. Почти за каждой - разные судьбы людей. Адресаты - современники поэта. Воспоминания их как бы раздвигают рамки событий, о которых речь идет в письмах Есенина. Об одной из таких памятных для меня историй и хотелось рассказать. В то время я собирал материалы о работе молодого поэта в типографии Сытина.
Однажды в редакции многотиражки "Правда полиграфиста" узнаю, что в корректорской Первой образцовой типографии (бывшей Сытина) долгие годы работал корректор, который знал Есенина. Фамилия его Ливкин. Недавно он ушел на пенсию. Товарищи из редакции сообщили его адрес. Прямо из редакции я отправился к Ливкину. Мог ли я в ту минуту предполагать, что именно здесь найду одно из интереснейших ранних писем Есенина!
- Ливкин Николай Николаевич, - протягивает мне руку, здороваясь, высокий седой, немного сутуловатый человек с очень доброй, располагающей улыбкой и такими же добрыми, грустными глазами. Во всем его облике был удивительная простота и естественность. Разговаривать с ним было легко и приятно. Оказалось, что вместе с Есениным у Сытина он не работал. Но встречаться встречался. И вот при каких обстоятельствах. В Москве в 1914 г. стал выходить литературный журнал "Млечный путь". Издавал его на свои скромные сбережения А.М. Чернышев. Он охотно печатал в журнале поэтическую молодежь. Во 2-м номере "Млечного пути" за 1915 г. Ливкин, тогда студент Московского университета, опубликовал 3 своих стихотворения. В этом же номере со стихотворением "Кручина" выступил Есенин. А вскоре они встретились на одной из литературных "суббот" в редакции "Млечного пути". - В этот вечерменя познакомили с очень симпатичным застенчивым пареньком в синей косоворотке. Это был С.Есенин. Я впервые услышал его стихи, - вспоминает Ливкин.
Выткался на озере алый свет зари. На бору со звонами плачут глухари. Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло, Только мне но плачется - на душе светло.
В комнате смолкли все разговоры. Звучал лишь взволнованный, неповторимый голос Есенина. Он кончил читать. Все молчали. Не могу объяснить, как тогда это у меня получилось, но, знаете, я не выдержал этой тишины и воскликнул: "Это будет большой, настоящий поэт. Больше всех нас,здесь присутствующих!"
Я заметил, что в ту пору это стихотворение покоряло самых взыскательных слушателей. Так, будучи у известного знатока русской словесности профессора П.Н. Сакулина, Есенин по его просьбе дважды читал его. А Сакулин знал толк в поэзии! Надо сказать, что и сам поэт первое время был в какой-то мере "загипнотизирован" этим стихотворением. Он повторял его много раз. Николай Николаевич рассказывает о других молодых "млечнопутцах", с которыми встречался Есенин. Мы рассматриваем тоненькие журнальные тетрадочки. Это номера "Млечного пути" за пятнадцатый, шестнадцатый годы. Они - кусочек истории. Потускнели от времени журнальные обложки, пожелтели страницы. Читаю отдельные стихи, просматриваю рассказы. Известные и забытые авторские имена: Ф.Шкулев и Ю.Зубовский, А.Новиков-Прибой и П.Терский, И.Северянин и И.Коробов, Спиридон Дрожжин и С.Буданцев. Вот номер "Млечного пути", где впервые было напечатано это стихотворение. Вглядываюсь в знакомые строки. - Да, стихов в этом номере напечатан было, как видите, порядочно, а кто помнит их в наши дни, кроме одного - есенинского! - замечает Николай Николаевич. После первого знакомства он еще несколько раз виделся с Есениным.
- Памятен мне один разговор.Было это перед отъездом Есенина в Петроград. Поздно вечером мы шли втроем: я, поэт Н. Колоколов и Есенин - после очередной "субботы". Он возбужденно говорил: "Нет! Здесь, в Москве, ничего не добьешься. Надо ехать в Петроград. Ну что! Все письма со стихами возвращают. Ничего не печатают. Нет, надо ехать самому, под лежачий камень вода не течет". Мы шли из Садовников, где помещалась редакция "Млечного пути". Вышли на Пятницкую. Остановились у типографии Сытина, где Есенин одно время работал помощником корректора. Говорил один Сергей: "Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймет". Наконец мы расстались. А на следующий день он уехал. - рассказывает он. Как же дальше сложились их отношения? Были ли у них еще встречи, переписывались ли они? Спрашиваю у Николая Николаевича. Он почему-то медлит с ответом, словно что-то решает для себя. А потом говорит, что, к сожалению, он сделал тогда, по молодости, один довольно необдуманный шаг, поставив им Есенина в несколько затруднительное положение. Правда, через некоторое время все обошлось и выяснилось. Более того, Есенин прислал Ливкину дружеское, откровенное письмо. Надо ли говорить, как хотелось мне после всего, что я услышал, увидеть его, подержать в руках, почитать. Но радость была преждевременной. Есенинского письма у Ливкина не оказалось. Еще до войны он, уступая настойчивым просьбам своего близкого друга, собирающего писательские автографы, передал ему письмо Есенина. Я был готов хоть сейчас вместе с ним отправиться к его другу. Но оказалось... что тот умер вскоре после войны.
Видя мое огорчение, Николай Николаевич поспешил меня успокоить, сказав, что автограф, по всей видимости, должна была сохранить вдова друга. Я спросил, нельзя ли нам поехать к этой женщине. Ливкин ответил, что она долгое время болела и, возможно, еще находится в больнице. Он пообещал мне в ближайшее время повидать ее и разузнать о судьбе есенинского письма. Уходил я от Николая Николаевича поздно вечером. Прошло 2 недели, и я получил от Ливкина открытку. Он просил меня приехать к нему. И вот я держу в руках автограф Есенина. Небольшие 4 странички исписаны убористым почерком. Вверху на листе дата "12 августа 16 г.".
"Сегодня, - писал Есенин Ливкину, - я получил ваше письмо, которое вы писали уже больше месяца тому назад. Это вышло только оттого, что я уже не в поезде, а в Царском Селе при постройке Федоровского собора. Мне даже смешным стало казаться, Ливкин, что между нами, два раз видевшими друг друга, вдруг вышло какое-то недоразумение, которое почти целый год не успокаивает некоторых. В сущности-то ничего нет. Но зато есть осадок какой-то мальчишеской лжи, которая говорит, что вот-де Есенин попомнит Ливкину, от которой мне неприятно. Я только обиделся, не выяснив себе ничего, на вас за то, что вы меня и себя, но больше меня, поставили в неловкое положение. Я знал, что перепечатка стихов немного нечестность, но в то время я голодал, как, может быть, никогда, мне приходилось питаться на 3 - 2 коп. Тогда, когда вдруг около меня поднялся шум, когда Мережковские, Гиппиусы и Философов открыли мне свое чистилище и начали трубить обо мне, разве я, ночующий в ночлежке по вокзалам, не мог не перепечатать стихи уже употребленные? Я был горд в своем скитании, то, что мне предлагали, отпихивал. Я имел право просто взять любого из них за горло и взять просто, сколько мне нужно, из их кошельков. Но я презирал их: и с деньгами и со всем, что в них есть, и считал поганым прикоснуться до них. Поэтому решил перепечатать просто стихи старые, которые для них все равно были неизвестны. Это было в их глазах, или могло быть, тоже некоторым воровством, но в моих ничуть. И когда вы написали письмо со стихами в н. ж. д.(речь идет о "Новом журнале для всех"), вы, так сказать, задели струну, которая звучала корябающе. Теперь я узнал и постарался узнать, что в вас было не от пинкертоновщины все это, а по незнанию. Сейчас, уже утвердившись во многом и многое осветив с другой стороны, что прежде казалось неясным, я с удовольствием протягиваю вам руку примирения перед тем, чего между нами не было, а только казалось. И вообще между нами ничего не было бы, если бы мы поговорили лично. Не будем говорить о том мальчике, у которого понятие о литературе, как об уличной драке. "Вот стану на углу и не пропущу, куда тебе нужно". Если он усвоил себе термин ее, сейчас существующий: "Сегодня ты, а завтра я", то в мозгу своем все-таки не перелицевал его. То, что когда-то казалось другим, что я увлекаюсь им, как поэтом, было смешно для меня иногда, но иногда принимал и это, потому что во мне к нему было некоторое увлечение, которое, чтобы скрыть иногда от других, я заставлял себя дурачиться, говорить не то, что думаю, и чтоб сильней оттолкнуть подозрение на себя, выходил на кулачки с Овагемовым. Парнем разухабистым хотел казаться. Вообще между нами ничего не было, говорю вам теперь я, кроме опутывающих сплетен. А сплетен и здесь хоть отбавляй, и притом они незначительны. Ну, разве я могу в чем-нибудь помешать вам как поэту? Да я просто дрянь какая-то после этого был бы, которая не литературу любит, а потроха выворачивает. Это мне было еще больней, когда я узнал, что обо мне так могут думать. Но, а в общем-то, ведь все это выеденного яйца не стоит.Сергей Есенин".
Несколько раз перечитываю с волнением есенинское письмо. По фактам, которые в нем приводятся, это бесспорно одно из интереснейших писем, относящихся к петроградскому периоду его жизни. То, что до этого можно было предполагать по другим материалам, то, о чем было известно по рассказам современников, теперь мы узнавали от самого поэта. Многое открывает это письмо в характере Есенина, его взглядах на писательский труд, литературу. Из письма хорошо видно, как нелегко жилось ему поначалу в Петрограде. И еще одно очень важное обстоятельство. Известно, что вокруг имени Есенина вскоре после появления его в Петрограде был поднят сенсационный шум. Вспомним хотя бы статью о неи З.Гиппиус, озаглавленную "Земля и камень". Чувствовал, понимал ли тогда молодой поэт всю фальшь этих восторженных "ахов" и "охов", подноготную писаний и публичных высказываний о нем, наконец, барски-снисходительный тон в декадентских салонах по отношению к нему? Да, чувствовал. Это отмечали в своих воспоминаниях те, кто встречался с молодым поэтом в Петрограде. Об этом мы можем судить и по более поздним высказываниям Есенина.
Чтобы выяснить поподробнее некоторые моменты, о которых в письме идет речь, я поинтересовался, о какой "перепечатке стихов" упоминает Есенин и что поставило его в "неловкое положение". Ливкин рассказал мне, что однажды - при каких обстоятельствах, он уже не помнит - в его руках оказался "Новый журнал для всех", издаваемый в Петрограде, где было напечатано стихотворение Есенина "Кручина", до этого публикованное в "Млечном пути". Ливкин относился к "Новому журналу для всех" по-особенному ревностно. Уже печатаясь в московских и петроградских журналах, он несколько раз посылал в его редакцию свои стихи, но они возвращались к нему обратно. И вот, когда он увидел в этом журнале стихи Есенина, да еще до этого напечатанные в "Млечном пути", он, погорячившись, толком ни о чем не подумав, заклеил в конверт несколько своих и чужих стихотворений, ранее опубликованных в "Млечном пути", и послал их в редакцию журнала. При этом, - рассказывает Николай Николаевич, - я написал, что это, очевидно, не помешает вторично опубликовать эти стихи в "Новом журнале для всех", так как напечатанные в нем недавно стихи Есенина тоже были первоначально опубликованы в "Млечном пути". К сожалению, в тот момент я думал только о том, чтобы мои стихи попали наконец в дорогой моему сердцу журнал. И совсем упустил из виду, что мое письмо ставило Есенина в неудобное положение перед редакцией журнала.
Известно, что вторично печатать в журнале уже опубликованные стихи всегда считалось неэтичным. Это и послужило поводом к нашей "ссоре" с Есениным. Спустя некоторое время все обошлось. По совету редактора "Млечного пути" я написал письмо Есенину с извинениями и объяснениями и получил ответ, который вы уже знаете. - Но должен вам сказать откровенно, что я никогда не мог простить себе своего необдуманного, мальчишеского поступка. Что же касается моей мечты о "Новом журнале для всех", то я так и не попал на его страницы. Вот и вся история есенинского неизвестного письма. Нет! Письма Есенина не пропадают бесследно. Не я, так кто-нибудь другой встретился бы с Ливкиным, а если не с ним, то с вдовой его друга, которая бережно хранила письмо Есенина все эти годы... Юрий Прокушев http://www.bibliotekar.ru/esenin/9.htm
Дата: Воскресенье, 13 Окт 2019, 10:48 | Сообщение # 7
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
ПОЕЗДКА ЕСЕНИНА В ТУРКЕСТАН Вступление: Поездку в далекий Туркестан Есенин предполагал осуществить в 1917 г. Поводов было более чем достаточно, но главный из них – лично встретиться с поэтом А.Ширяевцем, с которым установилась заочная дружба с января 1915 г.
Александр Ширяевец
«Когда я встречался в 1917 г. с Есениным, - вспоминал критик В.Львов-Рогачевский, - он каждый раз с юношеским увлечением говорил о Ширяевце, с которым состоял в переписке. Он давал просматривать мне его рукописи, многие стихи своего друга тут же на память читал своим певучим голосом, говоря: «Его надо непременно перетащить в Москву из Азии. Он там задыхается». Поэт П.Орешин при первой встрече с Есениным услышал от него вопрос: «А Ширяевца знаешь?» О своем желании навестить друга Есенин писал в Ташкент в июне 1917 г.: «Дорогой Шура! Очень хотел приехать к тебе под твое бирюзовое небо, но за неимением времени и покачнувшегося здоровья пришлось отложить. Очень мне надо с тобой обо многом переговорить или списаться. Сейчас я уезжаю домой, а оттуда напишу тебе обстоятельно…». Возможно, что Есенина уговаривал поехать в Туркестан Н.Клюев, который в январе 1917 г. писал Ширяевцу: «Я все сам собираюсь приехать к тебе. Я был на Кавказе и положительно ошалел от Востока. По-моему, это красота неизреченная».
24 июня 1917 г. Есенин отправляет из Константинова в Ташкент письмо, в котором подробно описывает общественно-литературную среду в столице России. Поделился с другом планами проведения литературных вечеров и издания книг, в том числе и сборника «пятерых», в котором предполагалась публикация стихотворений А.Ширяевца, С.Есенина, А.Ганина, Н.Клюева и С.Клычкова. Выпустить в 1917 г. планируемый сборник не удалось, но Есенин делает все возможное, чтобы стихи его ташкентского друга печатались. «Скоро выходит наш сборник «Поэты революции», - писал Есенин 16 декабря 1917 г. Ширяевцу из Петрограда, - где есть несколько и твоих стихов. Гонорар получишь по выходе. Пиши, родной, мне, не забывай. Ведь издалека тебе очень много надо, а я кой в чем пригожусь». Во время гражданской войны и проходивших в стране перемен в общественной и литературной жизни переписка друзей почти прекратилась, но Есенин продолжал заботливо относиться к Ширяевцу. Сохранилось письмо, которое Есенин отправил с подвернувшейся оказией. В конце лета 1919 г. в Ташкент выехали его знакомые.
«Милый Шура! Будь добр, помоги устроиться и приюти ночевать моих хороших знакомых, - писал С. Есенин. – Они расскажут тебе обо всем, о чем не имею времени передать тебе письменно. Во многом они пригодятся тебе сами. Если вздумаешь выбираться из Ташкента, то с ними тебе будет легче. Жизни нашей ты можешь не пугаться. Заработать мы тебе поможем всегда. На днях сдаю в набор твою книгу, в ней хоть всего около 48 стр., но тыс. 7 ты за нее получишь. Деньги переведу, как только будут принимать по телеграфу. Очень хотелось бы написать тебе много-много, но совершенно нет времени. Прости, родной. Любящий тебя Сергей Есенин».
По независящим от Есенина обстоятельствам, подготовленный сборник А.Ширяевца не был опубликован. 20 июня 1920 г. Есенин пишет из Москвы: «Милый Шура! Извини, голубчик, что так редко тебе пишу, дела, дорогой мой, ненужные и бесполезные дела съели меня с головы до ног. Рад бы вырваться хоть к черту на кулички от них и не могу. «Золотой гудок» твой пока еще не вышел, и думаю, что раньше осени не выйдет. Уж очень трудно стало у нас с книжным делом в Москве. Почти ни одной типографии не дают для нас, несоветских, а если и дают, то опять не обходится без скандала. Заедают нас, брат, заедают. Конечно, пока зубы остры, это все еще выносимо, но все-таки жаль сил и времени, которые уходят на это. В октябре я с Колобовым буду в Ташкенте, я собирался с ним ехать этим постом, но (он) поехал в Казань, хотел вернуться и обманул меня».
О Ширяевце и его литературной деятельности в Ташкенте Есенину мог рассказать приехавший зимой 1921 г. в Москву представитель Туркцентропечати В.Вольпин. «Ты, по рассказам, мне очень нравишься, - писал С.Есенин, - большой, говорят, неповоротливый и с смешными дырами о мнимой болезненности. Стихи твои мне нравятся, только, говорят, ты правишь их по указаниям жен туркестанских инженеров.
О поездке в Туркестан в близком окружении Есенина стали серьезно говорить зимой 1921 г., когда узнали, что Г.Колобова командируют по служебным делам в Среднюю Азию. Предполагаемая поездка непосредственно была связана с творческими планами поэта. На одной из встреч Есенин рассказал В.Вольпину, что пишет «Пугачева» и собирается поехать в киргизские степи и на Волгу, чтобы «проехать по тому историческому пути, который проделал Пугачев, двигаясь на Москву, а затем побывать в Туркестане, который давно уже его к себе манит. –Там у меня друг большой живет, Шурка Ширяевец, которого я никогда не видел,- говорил он оживленно». Осуществить эту поездку Есенин смог только в апреле-мае 1921 г. В 1-й половине апреля он писал своему другу А. Сахарову: «Я еду в Ташкент, в мае вернусь, что тебе нужно, накажи. Я привезу. Любящий тебя С. Есенин».
До свидания, Москва! Есенин выехал из Москвы в Туркестан 16 апреля 1921 г. «Это был первый ласковый день после зимы, - вспоминала Г.Бениславская. - Вдруг всюду побежали ручьи. Безудержное солнце. Лужи. Скользко. Яна всюду оступается, скользит и чего-то невероятно конфузится, я и Сергей Александрович всю дорогу хохочем. Весна. Весело. Рассказывает, что он сегодня уезжает в Туркестан. «А Мариенгоф не верит, что я уеду». Дошли до Камергерской книжной лавки. Пока Шершеневич куда-то ходил за газетами, мы стоим на улице у магазина. Я и Яна – на ступеньках, около меня – Сергей Александрович, подле Яны – Анатолий Борисович. Разговариваем о Советской власти, о Туркестане. Неожиданно, радостно и как будто с мистическим изумлением Сергей Александрович, глядя в мои глаза, обращается к Анатолию Борисовичу: «Толя, посмотри, - зеленые. Зеленые глаза!» Но в Туркестан все-таки уехал - подумала я через день, узнав, что его уже нет в Москве. В последний день перед отъездом, Есенин был в кругу близких ему друзей.
Бениславская Галина Артуровна (1897-1926) в 1919-1922 гг. работала в ВЧК секретарем Особой межведомственной комиссии, с 1921 г. преобразованной в Экономический отдел. С осени 1922 г. по июнь 1925 г. сотрудничала в газете «Беднота». С Есениным познакомилась 4 ноября 1920 г. на лит. вечере и в дальнейшем принимала близкое участие в его жизни. С августа 1923 г. до начала июня 1925 г. Есенин с сестрами жили в квартире Бениславской, которая занималась его домашними и издательскими делами. После смерти Есенина написала воспоминания. 3 декабря 1926 г. застрелилась на могиле Есенина на Ваганьковском кладбище.
Козловская Янина Мечиславовна (1901-1970) была близкой подругой Г Бениславской, работала в журнале «Беднота» литературным сотрудником, секретарем редакции. В 1936 г. Я.Козловскую арестовали и судили. В лагере она находилась до 1947 г. Реабилитирована в 1956 г.
Шершеневич Вадим Габриэлович (1893 -1942), поэт, драматург, один из основателей и теоретиков литературного течения имажинизм в России, познакомился с Есениным в 1918 г. Их тесное общение приходится на имажинистский период Есенина. Шершеневич в 20-е годы опубликовал несколько полемических статей по теории имажинизма, которые Есениным оценивались критически. О Есенине написал в 30-годы воспоминания в книге «Великолепный очевидец», изданной в полном объеме в 1990 г.
Мариенгоф Анатолий Борисович (1897-1962) познакомился с Есениным в августе 1918 г. Они быстро подружились, некоторое время проживали в одной квартире в Богословском пер. в Москве. В 1919-1921 гг. организовали и содержали книжную лавку, совместно выступали на лит. вечерах, создали издательство и публиковали свои поэтические сборники. С их именами связано развитие в России имажинизма, нового лит. направления в послереволюционный период. Есенин посвятил Мариенгофу стихотворение «Я последний поэт деревни…», поэму «Сорокоуст», драму «Пугачев» и книгу «Ключи Марии». С осени 1923 г. между ними наметились разногласия, которые привели к разрыву дружеских отношений. О Есенине Мариенгоф рассказал в «Воспоминаниях о Есенине» (1926), «Романе без вранья» (1927) и «Романе с друзьями» (1950-е).
Спутники Есенина С первых дней стало ясно, что дорога в Туркестан не будет легкой. Из-за разрухи и только что закончившейся гражданской войны движение железнодорожного транспорта в стране было нерегулярным. Пассажирских поездов практически не было. Вагон, в котором ехал поэт, прицепляли к проходившим в восточном направлении поездам, в основном военным. В ожидании нужного состава приходилось сутками стоять на станциях и разъездах. Остановки также были связаны и с выполнением Г. Колобовым своих служебных обязанностей. Есенин и его спутники ехали в спецвагоне 1-го класса, который имел бронированные до окон боковые стенки зеленого цвета, а внутри был небольшой салон и 2 двухместных купе. Вагон когда-то был в распоряжении главы христианской церкви Грузии. Кроме стола, стульев и дивана, у последнего окна салона с левой стороны к стенке бы прикреплен столик для пишущей машинки. Есенин писал Мариенгофу: «Вагон, конечно, хороший, но все-таки жаль, что это не ровное и стоячее место. Бурливой голове трудно думается в такой тряске. За поездом у нас опять бежала лошадь (не жеребенок), но я теперь говорю: «Природа, ты подражаешь Есенину».
Эпизод с бегущим за поездом жеребенком Есенин помнил до мелочей. Недавно это было. Он подробно описал этот эпизод в письме Е.Лившиц 11-12 августа 1920 г.: «Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же ? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребенка, тягательством живой силы с железной». Этот эпизод Есенин поэтически пересказал в 3-ей главке поэмы «Сорокоуст», которая вызвала после публикации как хвалебные, так и осуждающие оценки. И сейчас, когда лошадь отстала от поезда, Есенин мог задать все тот же вопрос, который был и в поэме «Сорокоуст»:
Милый, милый, смешной дуралей, Ну куда он, куда он гонится? Неужель он не знает, что живых коней Победила стальная конница?
Спутниками Есенина были Г.Колобов и общий знакомый Лева. Есенин познакомился с Колобовым в 1918 г. Григорий родился и учился в Пензе, хорошо знал Мариенгофа. Некоторое время они втроем жили в одной квартире. После революции работал в Наркоме путей сообщения уполномоченным Высшего Совета перевозок при Совете Труда и Обороны, что давало ему право совершать инспекционные поездки по стране в спецвагоне. Относясь дружественно и заботливо к Есенину, он иногда приглашал его с товарищами в поездки в своем вагоне для организации и проведения творческих встреч с поэтами в городах, расположенных вдоль маршрутов этих служебных командировок. В августе 1920 г. Есенин с Мариенгофом в его вагоне совершил поездку на Кавказ.
В близком кругу друзей Колобова прозвали «Почем Соль». История возникновения этого прозвища описана Мариенгофом в «Романе без вранья». При встрече с друзьями Колобов, который в романе выведен под своим лит. псевдонимом Молабух, задавал один и тот же вопрос: «А знаете ли, ребята, почем соль в Пензе?» И когда его просили ответить самому на этот вопрос, то он каждый раз называл все новые и новые цены, которые возрастали за один только день в несколько раз. Когда Колобов, то есть Молабух, задал в очередной раз вопрос о цене соли в Пензе, то «Есенин посмотрел на него смеющимися глазами и как ни в чем не бывало оборонил: «- Н-да… за один только сегодняшний день на 4 тыс. подорожала». И мы залились весельем. У Молабуха тревожно полезли вверх скулы: «-Как так?» - «- Очень просто: утром 7, за кофе у Адельгейм – 9, а сейчас к 11-ти подскочила». И залились заново… С тех пор стали мы прозывать Молабуха – Почем-Соль». Колобов увлекался лит. творчеством, входил в группу имажинистов, писал стихи, был членом «Ассоциации вольнодумцев». Друзья посвятили ему изданный в 1920 г. сборник «Имажинисты». Есенин объективно оценивал его поэтические опусы, нередко подтрунивая над его склонностью несколько преувеличивать свои лит. способности. Так было и сейчас. В очередной раз услышав хвастливую речь хмельного друга, Есенин не удержался в письме Мариенгофу от сравнения Колобова с Хлестаковым из гоголевского «Ревизора»: «Гришка пьян и уверяет своего знакомого, что он написал «Юрия Милославского», что все политические тузы – его приятели, что у него все курьеры, курьеры, курьеры».
Вторым спутником Есенина был некто Лева, который заведовал хоз. обеспечением в пути следования. Он не претендовал на лит. известность, а выделялся способностью везде заводить родственные и дружеские связи. Фамилия его неизвестна. В «Романе без вранья» Мариенгоф приводит следующую характеристику Левы: «Есенин ехал с «Почем-Солью» в Бухару. Штат нашего друга пополнился еще одним комическим персонажем – инженером Левой. На коротеньких кривых ножках, покрыт большой головой с плешью, розовый, как пятка у девушки. Глаза у него грустные, и весь он грустный, как аптечная склянка. От Минска и до Читы, от Батума и до Самарканда нет такого места, в котором бы у Левы не нашлось родственника. Этим он и завоевал сердце «Почем-Соли». Есенин говорит: - Хороший человек! С ним не пропадешь – на колу у турка встретит троюродную тетю. Перед отъездом «Почем-Соль» поставил Леве условие: «Хочешь в моем штате состоять и в Туркестан ехать – купи себе инженерную фуражку. Без бархатного околыша какой дурак поверит, что ты политехникум окончил?». Лева скуп до наивности, и такая трата ввергает его в пропасти уныния…».
В пути у Есенина было время для раздумья о своей личной жизни: «Еду я, конечно, ничего,- писал он Мариенгофу, - не без настроения все-таки, даже рад, что плюнул на эту проклятую Москву. Я сейчас собираю себя и гляжу внутрь. Последнее происшествие меня таки сильно ошеломило. Больше, конечно, так пить я уже не буду, а сегодня, например, даже совсем отказался, чтоб посмотреть на пьяного Гришку. Боже мой, какая это гадость, а я, вероятно, еще хуже бывал». Неизвестно, о каком происшествии вспомнил Есенин в письме, но с начала 1921 г. у него возникли сложности в семейной жизни, каковой в хорошем смысле у него уже не было. Оставаясь наедине, он часто погружался в воспоминания. Словно это было не год и не 5 лет тому назад, а как будто вчера. Не все здесь в порядке. Всякое бывало на его кратком жизненном пути. В семейных делах все шло наперекосяк. Дважды Есенин пытался создать семейный очаг и оба раза неудачно.
С А.Изрядновой все произошло как-то буднично. она была старше Сергея на 4 года и всячески стремилась облегчить неустроенную жизнь деревенского паренька. Их сближение вначале определялось совместной работой в корректорской типографии И.Д. Сытина. Анна ненавязчиво, с душевной теплотой, стремилась приобщить его к культурной жизни столицы. Ей нравилось ходить с ним в театры, посещать Третьяковку, бродить по московским улицам. Она была любознательной, с одобрением относилась к занятиям Есенина в Суриковском литературно-музыкальном кружке. Когда же Сергей стал слушателем Народного университета Шанявского, то нередко вместе с ним посещала лекции известных московских филологов и историков. Очень любила слушать стихи, которые в свободные часы читал Есенин. Делала все возможное, чтобы он мог больше заниматься творчеством. Сергей принимал это как должное. Обделенный в детстве душевной теплотой, он тянулся к тем, кто относился к нему с лаской и нежностью. Вскоре они стали жить в гражданском браке, а 21 декабря 1914 г. по старому стилю у них родился Юрий. Для 20-летнего Есенина рождение сына было большой радостью. Он любил возиться с малышом, даже написал для него колыбельную. Сергей улыбнулся, представив себя в той маленькой московской комнатке с ребенком на руках и напевающего песенку. Не поэтический шедевр, но все же:
Будь Юрием, москвич. Расти, в лесах аукай И ты увидишь сон свой наяву Давным-давно твой тезка, Юрий Долгорукий Тебе в подарок основал Москву.
С тех пор много воды утекло. Москва стоит, Юрий растет, а его дорожка пошла в другую сторону. После переезда в Петроград, службы в армии, длительной разлуки семейные отношения с Изрядновой перешли в дружеские, которые, правда, не прерывались и после женитьбы на З.Райх. Сергей хотел выйти из полосы нахлынувших воспоминаний, но не тут-то было: они не отпускали, заставляя в памяти менять одну сцену другой, как в кинематографе.
Мина Свирская
В 1917 г. Есенин часто забегал в редакцию эсеровской газеты «Дело народа», где работала его новая знакомая Мина Свирская, безумно влюбленная в революцию и без которой не мыслила своей жизни. А.Ганин, с которым Есенин в последнее время подружился, был своим в редакции, а при встречах с восторгом рассказывал о молодой машинистке Зинаиде, которой посвящал свои стихи. И когда Ганин пригласил поехать к нему в гости, а родом он был из холодных северных краев, то сборы были недолгими. Свирская, правда, не смогла выбраться, выполняя опять какое-то партийное поручение, поэтому в Архангельск, Соловки, Мурманск выехали втроем. Или Сергей по-новому присмотрелся к Зинаиде за эти дни поездки, или он поверил в любовь с первого взгляда, но очень скоро он сделал ей предложение, которое после небольшого обдумывания было принято. З0 июля 1917 г. они обвенчались под Вологдой в Кирико-Иулиттинской церкви. 4 года скоро будет, как они обменялись кольцами, но каких 4е года! В годы революционной ломки в стране они пережили и безумную страсть, и радость рождения детей, и суровые будни, и проживание в гостиницах, и споры по поводу различных бытовых неурядиц, да разве все перечислишь и упомнишь. Сложности начались после рождения Кости. Не имея своего постоянного пристанища, Сергей был против рождения сына, но Зинаида настояла на своем. Масло в огонь подливал Мариенгоф, с которым он снимал комнату в Богословском пер. Анатолий не только невзлюбил Зинаиду, но при удобном случае намекал, что Костя не очень похож на Есенина. Пришлось Зинаиде жить в Орле у своих родителей. Изредка Есенин и Зинаида Райх встречались, но теплых чувств не было. Есенин привык к свободе, познал славу и высоко себя ценил как поэта, претендующего на видное место в русской поэзии. Во время одной из последних встреч Сергей оскорбил нецензурным словом жену, а она в ответ вернула это слово ему. Схватившись за голову, Сергей простонал: «Зиночка, моя тургеневская девушка! Что же я с тобой сделал?». Натянутые отношения не могли долго продолжаться. После одного серьезного, с криками и слезами, разговора Есенин 19 февраля 1921 г. подал в суд города Орел заявление о расторжении брака:
В Отдел Бракорасторжений Сергея Александровича Есенина, гр. Рязанской губ. и уезда, села Константинова Заявление. Прошу не отказать в Вашем распоряжении об оформлении моего развода с моей женой З.Н. Есениной-Райх. Наших детей – Татьяну трех лет и Константина одного года оставляю для воспитания у моей бывшей жены, беря на себя матерьяльное обеспечение их, в чем и подписываюсь. Сергей Есенин, Москва, 19 февр. 1921 г.». Свою подпись Есенин заверил в Тверском комиссариате Москвы 24 февраля 1921 г. и переслал заявление в Орел. Когда суд состоится – неизвестно, остается только ждать и ждать, временами размышляя о своей неудавшейся семейной жизни.
Нахлынувшая слава и признание лидерства в поэзии отодвинули в глубину сознания Есенина поэтический образ любимой женщины. Он делал все, чтобы этот образ не исчезал, не выпадал из его жизни, но сделать это было трудно, так как окружающая его обыденность была суровой, далекой от романтики. Одиночество ему не грозило. На его жизненном горизонте появилось сразу несколько молодых девушек, которые не скрывали своих чувств к нему. Развод с Райх освобождал Есенина от внутренней моральной ответственности и делал его свободным. Эта «свобода» подтолкнула к решительным действиям и некоторых его поклонниц. Г.Бениславская записала в дневнике: «Становиться на чьем-либо пути тогда я не была способна. Узнав, что он «свободен», для меня ясно, что раз никаких внешних преград нет, то я пойду на все». Но она знала, что и соперниц у нее достаточно, Взять, например, Женечку Лившиц, эту стройную худощавую девушку из Харькова со строгим и очень изящно выточенным лицом восточного типа. Как влюблено смотрит она на Есенина и с какой жадностью слушает она его стихи! Он также к ней неравнодушен, пытается пойти на большую близость с ней, но Женя не поддавалась. Активность стала проявлять и молоденькая поэтесса Надя Вольпин, девушка с боевым и самостоятельным характером, живущая одна. Она влюблена в Есенина, но сближение этих двух свободолюбивых и очень неуживчивых характеров даже теоретически не предполагало перерастания в семейный союз. На брак с поэтом не могла рассчитывать ни одна из влюбленных в него в то время девушек. Есенин не был к этому готов. Но память не отпускала. А что было бы, если бы он избрал другой путь? Сколько у него было за последнее время любовных встреч! Речь идет не о случайных интимных связях, о которых и вспоминать не хочется. У него складывались с девушками и длительные, нежные отношения, которые не забываются, хотя некоторые привязанности, если к ним внимательно присмотреться, могут показаться странными. Порой было трудно отличить подлинные чувства от выдуманных, рожденных воображением молодого поэта.
Долгие годы продолжался его роман в письмах с Маней Бальзамовой, с которой он даже ни разу и не целовался. Вряд ли это можно назвать большой любовью, скорее это были теплые дружеские отношения. Сергей, доверяя Маше, в письмах к ней откровенничал, писал обо всем наболевшем, но это было не признание в любви. Он не кривил, когда писал Грише Панфилову, что после первой встречи с Машей, которая неожиданно для него напросилась быть ее другом, он принял единственно разумное, с его точки зрения, решение «Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной». Встреч, действительно, не было, но переписка продолжалась долго.
Перед самым отъездом в Туркестан Сергей узнал, что 7 апреля 1921 г. в возрасте 25 лет в селе Дединове Рязанской губернии скоропостижно скончалась А.А. Сардановская. Известие ее о смерти потрясло поэта. Он видел в этом какое-то мрачное предзнаменование. Что-то обрывалось в его жизни, терялось безвозвратно. Поэт И.Грузинов, навещая в эти дни Сергея, увидел его в ужасно взволнованном состоянии. Грузинов вспоминал: «1921 г. Весна. Богословский пер., д.3. Есенин расстроен. Усталый, пожелтевший, растрепанный. Ходит по комнате взад и вперед. Переходит из одной комнаты в другую. Наконец садится за стол в углу комнаты: - У меня была настоящая любовь. К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно. Все рассказывал ей. Об этом никто не знает. Я давно люблю ее. Горько мне. Жалко. Она умерла. Никого я так не любил. Больше я никого не люблю.
Отъехав от Москвы, в вагоне это печальное известие Есенин оценивал более сдержанно. Он понимал, что не все, о чем он рассказывал Грузинову, соответствовало реальности, что в отношениях с Анютой было много создано его воображением. Мечтать никому не запретишь, особенно когда хочешь не только любить, но и быть любимым. Когда же он впервые увидел Анюту? Это случилось в 1906 г., до его поступления в Спас-Клепиковскую второклассную учительскую школу. В Константиново в дом священника отца Ивана приехали его дальние родственники, В.В. Сардановская с дочерьми Анной и Серафимой и сыном Николаем. Дом отца Ивана находился недалеко от избы Есениных. Сергей быстро подружился с прибывшими гостями, но больше всего ему приглянулась Анюта. Это была бойкая девчушка с уже сформировавшимся характером. Умела хорошо играть на гитаре, любила петь романсы и народные песни, знала поэзию, играла в любительских спектаклях. Обычно Сардановские приезжали в Константиново накануне престольного праздника Иконы Казанской Божией Матери, который 8 июля в России широко отмечался. В праздновании принимали участие стар и млад. А какие были в эти дни спевки! После игр, танцев, застолий вечерами исполнялись любимые песни, чаще всего грустные. Запомнилось исполнение песен на слова А.Серебрянского «Умрешь – похоронят, сгниешь и не встанешь», А.Кольцова «Тяжело на груди, злая грусть налегла», Н.Некрасова «Не гляди же с тоской на дорогу». Песни заставляли исполнителей и слушателей задуматься о смысле жизни, незавидной доли, предполагаемых несчастьях в будущем. Есенин не только любил слушать эти мелодии, но и был одним из активных хористов.
Сергей и Анюта часто уединялись, делились друг с другом сокровенными мыслями. У них было много общих тем для разговоров, но чаще всего говорили о своих занятиях в школе. Анюта училась в Рязанском епархиальном училище, которое закончила в 1912 г. При таких встречах она нередко просила Сергея прочитать свое или другого поэта стихотворение. Их юношеские чувства не были для окружающих секретом. Дело даже дошло до тайного соглашения о будущей свадьбе после окончания учебы. Возможно, что инициатива исходила от Сергея, который считал себя вполне самостоятельным в принятии собственных решений. Об этом он рассказал в переданном Анюте не сохранившемся стихотворении «Зачем зовешь ты ребенком меня». То ли в шутку, то ли всерьез, но свое решение о женитьбе они скрепили клятвой «Кто первый изменит и женится или выйдет замуж, того второй будет бить хворостиной»... Есенин, вспомнив эту клятву, грустно улыбнулся. Какие же они были наивными в те годы. После отъезда в Москву отношения с Аней начали ухудшаться. Ей стало известно, что Сергей ведет переписку с ее подругой Машей Бальзамовой. Такая измена ей была неприятна. Последовали упреки, подозрения. В феврале 1914 г. Есенин написал «С Анютой я больше незнаком, я послал ей ругательное и едкое письмо, в котором поставил крест всему». Казалось, что все закончено, возврата к прежним отношениям нет. Но образ первой юношеской любви вытравить из своей души Сергей не мог. Он был самолюбив, не переносил неудач. В начале 1916 г. он отправляет в «Ежемесячный журнал» редактору В.С. Миролюбову стихотворение «За горами, за желтыми долами…», которое было в апрельском номере журнала опубликовано с посвящением «Анне Сардановской». Есенину очень хотелось, чтобы Анюта прочитала его строки о родных местах, ощутила радость как бы повторной встречи. Это было не любовное послание девушке, а поэтический этюд о родной рязанской земле, где в деревушках живут и трудятся крестьяне, где ходят в гости по лесным тропам или вдоль рек и озер, где далеко просматриваются золотые купола церквей и строения монастырей, к которым в одиночку или группами стекаются странники, чтобы поклониться и через молитвы донести всевышнему разные прошения верующих.
За горами, за желтыми долами Потянулась тропа деревень. Вижу лес и вечернее полымя, И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными главами Голубее небесный песок, И звенит придорожными травами От озер водяной ветерок.
Не за песни весны над равниною Дорога мне зеленая ширь - Полюбил я тоской журавлиною На высокой горе монастырь.
Каждый вечер, как синь затуманится, Как повиснет заря на мосту, Ты идешь, моя бедная странница, Поклониться любви и кресту.
Кроток дух монастырского жителя, Жадно слушаешь ты ектинью, Помолись перед ликом Спасителя За погибшую душу мою.
Во 2-й половине июня 1916 г. санитар Есенин получил краткосрочный отпуск. Несколько дней был в Константинове, виделся с Анной. Встреча убедила обоих, что отношения между ними изменились. Изменились не в лучшую сторону. Сергей хотел, чтобы Анюта видела в нем поэта, который становится знаменитым, что он уже не тот деревенский паренек, каким она его знала несколько лет назад. Сердечного разговора не получилось. В конце июля Сергей возвратился на военную службу. Но его самолюбие было уязвлено. Он не хотел признавать, что в потере любимой девушки есть его вина. Стал писать Анюте письмо, но на ум приходили какие-то будничные фразы, не имеющие никакого отношения к его возвышенным чувствам. Неудивительно, что Есенин скоро получил ответ, в котором не было также нежных чувств: «Совсем не ожидала от себя такой прыти – писать тебе, Сергей, да еще так рано, ведь и писать-то нечего, явилось большое желание. Спасибо тебе, пока еще не забыл Анны, она тебя тоже не забывает. Мне несколько непонятно, почему ты вспоминаешь меня за пивом, не знаю, какая связь. Может быть без пива ты и не вспомнил бы? Какая восхитительная установилась после тебя погода, а ночи – волшебство! Очень многое хочется сказать о чувстве, настроении, смотря на чудесную природу, но, к сожалению, не имею хотя бы немного слов, чтобы высказаться. Ты пишешь, что бездельничаешь. Зачем же так мало побыл в Константинове? На празднике 8-го было много народа. Я и вообще все достаточно напрыгались, но все-таки».
Не такого письма ждал Есенин. Он тут же ответил, но опять сумбурно, без душевной теплоты и нежности. Понимал, что Анюта ожидает от него иных слов. Пришлось извиняться «Прости, если груб был с тобой, это напускное, ведь главное-то стержень, о котором ты хоть маленькое, но имеешь представление». Под стержнем он понимал только свое предначертание быть поэтом. Анна долго не отвечала. Осенью Есенин отправил ей небольшую записку, оказавшейся последней точкой не только в их переписке, но и во взаимоотношениях. «Очень грустно. икогда я тебя не хотел обижать, а ты выдумала. Бог с тобой, что не пишешь. Мне по привычке уже переносить все. С.Е.». Позже Есенин узнал, что Анна 4 февраля 1920 г. вышла замуж за учителя местной школы В.Олоновского. Когда Сергей вновь оказался в Константиново, то навестил Анну в деревне Дединово и подарил ей сборник стихов и автограф одного из своих стихотворений. Он не мог привыкнуть к новой фамилии Анюты по мужу, поэтому написал на подаренной книге «А.А. Алоновской», но потом исправил на Олоновскую. Перед отъездом из Константинова передал ей письмо через знакомую монашку. «Что же пишет тебе наш поэт?» - спросила Сардановскую монашка. Анюта грустно ответила «Он, матушка, просит тебя взять пук хвороста и бить меня, сколько у тебя хватит сил». Но Есенин хорошо знал, что клятву первым нарушил он, так как женился намного раньше Анны. Так что хворостина не по ней, а по нему плакала, как любили поговаривать в деревне о виновнике.
Любовная тема в последние годы в жизни поэта и его творчестве как-то отодвинулась на второй план. Поэта больше волновали социальные проблемы. Интересная беседа состоялась в феврале 1921 г. Есенина с литературоведом И.Розановым. Узнав, что Есенин работает над трагедией «Пугачев», Розанов рассказал ему историю, которую слышал когда-то от самого Г.Короленко, мечтавшего написать повесть о трагической участи последней жены Пугачева. Ей было 17 лет, когда Пугачев взял ее «за красоту» себе в жены, взял насильно, так как она его не любила. Когда же Пугачева поймали и судили, то ее, без вины виноватую, схватили как лжецарицу и бунтовщицу и очень долго морили в тюрьме. Есенина этот рассказ не заинтересовал. Он предполагал избежать любовной интриги в задуманной трагедии. На вопрос об отношении к теме любви в «Капитанской дочке» Пушкина Есенин ответил: «У Пушкина сочинена любовная интрига и не всегда хорошо прилажена к исторической части. У меня же совсем не будет любовной интриги. Разве она так необходима? Умел же без нее обходиться Гоголь. В моей трагедии вообще нет ни одной бабы. Они тут совсем не нужны: пугачевщина – не бабий бунт. Ни одной женской роли. Около пятнадцати мужских (не считая толпы) и ни одной женской. Не знаю, бывали ли когда такие трагедии».
Во время поездки Есенин постоянно работал над поэмой «Пугачев». 1-ю главу поэмы он читал друзьям в Москве еще до отъезда в Туркестан. Остальные главы написал в основном в пути от Москвы до Ташкента и обратно Поэт признавался, что в вагоне Колобова он «четвертую и пятую главу «Пугачева» написал». Есенин не стремился исторически точно и хронологически выверено написать историю восстания под предводительством Пугачева, хотя первоначально он назвал свое произведение «Поэмой о великом походе Емельяна Пугачева». Он пытался через художественные образы раскрыть драматические в истории России события, связанные с борьбой за свободу. Показать это в небольшой по объему пьесе было сложно. Есенину приходилось пересматривать с новых позиций устоявшиеся представления не только о самом Емельяне Пугачеве, но и о восстании крестьян в целом. Поэт вступал в полемику с теми авторами, которые обращались до него к теме пугачевского восстания. Среди них был и Пушкин, автор не только повести «Капитанская дочка», но и трактата «История пугачевского бунта».
Розанов вспоминал о беседе с Есениным в феврале 1921 г.: «Я несколько лет - говорил Есенин, - изучал материалы и убедился, что Пушкин во многом был неправ. Я не говорю уже о том, что у него была своя, дворянская точка зрения. И в повести и в истории. Например, у него найдем очень мало имен бунтовщиков, но очень много имен усмирителей или тех, кто погиб от рук пугачевцев. Я очень, очень много прочел для своей трагедии и нахожу, что многое Пушкин изобразил просто неверно. Прежде всего, сам Пугачев. Ведь он был почти гениальным человеком, да и многие из его сподвижников были людьми крупными, яркими фигурами, а у Пушкина это как-то пропало. Еще есть одна особенность в моей трагедии. Кроме Пугачева, никто почти в трагедии не повторяется: в каждой сцене новые лица. Это придает больше движения и выдвигает основную роль Пугачева».
По пути в Ташкент в черновом варианте были завершены 3-я глава «Осенней ночью» и 4-я «Происшествие на Таловом умете». В развитии драматических событий эти главы очень важны, так как в них было раскрыто перерождение казака Емельяна Пугачева в новый образ покойного императора Петра III. Есенин раскрывает в его образе черты могучего бунтаря, который по призванию должен повести казаков и крестьян дорогой мести и борьбы. Но народ, желавший получить свободу, в ХVIII в. еще неспособен был ее завоевать. Вся надежда крестьян и казаков на лучшее будущее была связана с верой в хорошего царя. Пугачев вынужден был взять на себя роль такого царя, понимая, что это противоречит естественному ходу событий. В этом трагичность положения Пугачева. Он откликнулся на призыв народа взять на себя лидерство, так как народу был «нужен тот, кто б первый бросил камень…». Это лидерство подкреплялось именем царя. Другого пути не было.
Дата: Воскресенье, 13 Окт 2019, 11:34 | Сообщение # 8
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
«Я значенье свое разгадал», - сообщает своим сообщникам Пугачев, а затем провозглашает: «Послушайте! Для всех отныне Я – император Петр!» И хотя эта весть удивляет некоторых атаманов из окружения Емельяна, так как они прекрасно знали, из какого роду-племени был Пугачев, но в результате все они торопливо провозглашают: «Да здравствует наш император, Емельян Иванович Пугачев!», а в итоге договариваются, что для всех он теперь не Емельян, а император Петр. В поэме почти все персонажи соответствуют реальным историческим лицам. Об их поступках и действиях Есенин узнавал из исторических документов о пугачевском бунте.
Героями в поэме стали яицкий казак И.Н. Зарубин (1736- 1775), известный среди казаков под прозвищем Чика; каторжник Афанасий Соколов (1714-1774), представленный в пьесе как Хлопуша; оренбургский казачий сотник Тимофей Подуров (1723-1775), который вел переписку Пугачева; яицкий казак Максим Шигаев (1726-1775), кому казачий сход поручал отстаивать их интересы в Санкт-Петербурге; оренбургский неслужащий казак В.Торнов (1737-1775); яицкий казак Ф.Чумаков (1729-1786), командовавший у восставших артиллерией и один из участников заговора против Пугачева; яицкий казак И.Бурнов (1746-1775), также предавший Емельяна; илецкий казак И.Творогов (1742-1819), который вел в стане мятежников судебные дела, а затем примкнул к предателям атамана. И только один вымышленный герой встречается в поэме. Это казачий сотник Пармен Крамин. Такого имени и фамилии нет в документах о восстании Пугачева. Известно, что среди заговорщиков был есаул И.Федульев (1737-1803), который в черновиках к поэме именуется Федуловым. Есенин читал противоречивые показания арестованных казаков, принимавших участие в выдаче властям Пугачева, но не стал в них углубляться, а обратился к вымышленному образу, что помогло ему в строгом соответствии требований драматического жанра усилить трагичность событий. В какой-то степени исторический Федульев стал прототипом сотника Крамина, хотя при создании этого художественного образа Есенин больше опирался на свою творческую фантазию. Фамилию Крамин и имя Пармен не были выдуманы поэтом, они встречались у его односельчан на родине в Константинове.
Антоновское восстание Есенин во время вынужденных стоянок на станциях был свидетелем интенсивного передвижения военных составов. В сторону Тамбовской губернии двигались эшелоны с красноармейцами, направляемые на подавление восставших крестьян под руководством Антонова. Заметно было, что в воинских составах в основном были солдаты из интернациональных подразделений Красной Армии: латышские стрелки. мадьяры и др. Крестьянские волнения в российских губерниях были вызваны тяжелейшим экономическим положением. Страшный по своим масштабам голод обрушился на многие губернии. До уборки нового урожая зерновых было еще далеко, а у большинства крестьянских семей давно закончились хлебные запасы. Питались чем бог пошлет: крапивой, лебедой, отрубями, жмыхом. Изредка пробивались слухи о фактах людоедства. Не семьи, а целые деревни вымирали от голода. Из голодающих северных и среднерусских губерний крестьяне устремились на юг, надеясь там прокормиться и выжить. Не везде народ мирился с создавшимся положением. Недовольные крестьяне стали винить во всем комиссаров, коммунистов, большевиков. Одобряя в целом советскую власть, они выступали против новых, порой очень жестоких, государственных методов управления.
Восстание в Кронштадте 1 марта 1921 г. было настоящим шоком для большевиков. Власти сумели быстро подавить мятеж, многих участников сослать, организаторов расстрелять, но новые и новые очаги недовольства вспыхивали в других местах. В некоторых уездах крестьяне были вынуждены с оружием в руках выступить против отрядов продразверстки, которые у земледельцев выгребали все запасы, не оставляя зерна даже для семян, тем самым обрекая сельчан на голодную жизнь. Недовольство перерастало в вооруженные конфликты. Массовые волнения крестьян Тамбовской губернии возглавил А.Антонов.
Антонов Александр Степанович (1886-1922) до революции вступил в партию эсеров, был в ссылке. В 1917-1918 гг. назначается начальником уездной милиции г. Кирсаново Тамбовской губернии. Не разделял взглядов большевиков. Когда партия эсеров стала притесняться коммунистами, был вовлечен в активные действия. Он видел, как у голодающих мужиков продотряды забирали из амбаров все подчистую, не оставляя на пропитание, не проявляя заботу о детях, стариках, больных. Если же находили у крестьян спрятанный от изъятия хлеб, то виновников брали в заложники, а тех, кто пытался силой отстаивать свое добро, без суда и следствия расстреливали. Эти карательные меры позволили Антонову быстро объединить вокруг себя недовольных. Восставших крестьян идейно возглавили эсеры. Активно заработал созданный «Союз трудового крестьянства» Выпускались листовки против комиссаров и большевиков, на собраниях и митингах выдвигались лозунги «Советы без коммунистов», «За свободную торговлю». В 1920 г. Антонов создает боевые отряды, оснащая их оружием и обмундированием из милицейских складов. Попытка привлечь Антонова к ответственности подтолкнула его к вооруженному мятежу и захвату уездного г. Кирсаново, расположенного при железной дороге из Саратова в Тамбов. За короткий срок в повстанческие отряды практически влилось все мужское население Тамбовской губернии. По образцу Красной Армии были созданы 2 армейских объединения из 18 хорошо вооруженных полков общей численностью до 50 тыс. человек. За короткий срок антоновцы полностью блокировали Юго-восточную железную дорогу, тем самым резко сократив подвоз хлеба с юга в центральные районы России. Волнения перекинулись на сопредельные губернии, где также свирепствовал голод и бесчинствовали продотряды. Правительство срочно принимали меры для подавления крестьянских волнений. После разгрома Врангеля значительные армейские силы под командованием М.Фрунзе были направлены на подавление вооруженных отрядов Нестора Махно, а часть регулярных войск перебрасывалась в мятежные губернии.
Есенин мог и не знать, что за действиями армейских подразделений следил лично Ленин, который в начале 1921 г. в одной из записок писал: «Надо ежедневно в хвост и гриву гнать (и бить и драть) главкома Фрунзе, чтобы добили и поймали Антонова и Махно». Командующим войсками Тамбовского военного округа был назначен прославившийся во время гражданской войны командарм М.Тухачевский. Ему предписывалось в кратчайший срок ликвидировать сопротивление антоновских отрядов. С мятежниками стали жестоко расправляться. Не щадили никого. Иногда выжигались десятки сел и деревень с поголовным уничтожением всего проживающего в них населения. Против сильной гос. военной машины протестующие крестьяне не могли устоять. Восстание было обречено на поражение. В 1922 г. в одной из перестрелок Антонов был убит.
События, связанные с тамбовским восстанием, совпали по времени с работой Есенина над поэмой «Пугачев». Сам поэт не был свидетелем военных действий регулярных войск против антоновцев, но мог получать какую-то информацию от Колобова, принимавшего участие в инспекционных проверках снабжения армейских подразделений. Анализ истории создания поэмы «Пугачев» показывает, что «живые впечатления поэта определили тяжелую трагическую атмосферу написанных во время поездки по пугачевским местам глав. Получалось так, что текст поэта вольно или невольно передавал чувства автора, вызванные крестьянскими восстаниями 20-х годов». Уже в первых главах «Пугачева» косвенно отразились события, связанные с подавлением вспыхнувшего в Кронштадте мятежа военных моряков и расправой над взявшими оружие крестьянами. В черновых вариантах поэмы Пугачев произносит слова, чуждые эпохе ХVIII в., когда все надежды на лучшую жизнь связывали только с хорошим царем. Пугачев же убеждает восставших в духе ХХ в: Зарубите на носах, что в своем государстве Вы должны не последними быть, а первыми…
В основной текст поэмы эти строки не попадут, но в одном из первых монологов Пугачева есть слова, которые соотносимы и с современностью, и со временем ХVIII в.: Невеселое наше житье! Но скажи мне, скажи, Неужель в народе нет суровой хватки Вытащить из сапогов ножи И всадить их в барские лопатки?
Дух протеста против несправедливости, а тем более насилия, был присущ Есенину. Конечно, открытым текстом об антоновском движении невозможно было рассказывать. Об этом говорится в поэме тонкими намеками, иносказательно, в расчете на умного и догадливого читателя. Так появилось необычное в монологе казака Буранова сравнение с луной, которую «как керосиновую лампу в час вечерний зажигает фонарщик из города Тамбова…». Керосиновых ламп во времена Пугачева не было, тем более в глухих захолустных городках и селах. И специальность фонарщика появилась значительно позже в крупных губернских городах. Приводимое в поэме сравнение объяснимо только фактами современности. Хорошо известные слова, произнесенные Пугачевым в конце поэмы, «Дорогие мои … дорогие… хор-рошие…» были в 20-е годы более понятны читателям, так как они встречались в обращениях Антонова к восставшим тамбовским крестьянам. В черновом варианте эти слова произносит Чумаков, узнав о сговоре казаков выдать властям Пугачева: «Как же можно? Родные мои! Хорошие!» Но в окончательном тексте эти полные трагизма слова Емельян произносит дважды:
Дорогие мои… Хор-рошие… Что случилось? Что случилось? Что случилось?.. А казалось… казалось еще вчера… Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…
Современные есениноведы обратили внимание на тройное скрытое в поэме указания, что пугачевский мятеж подавляет не Петербург, где царствовала императрица Екатерина II, а Москва, в которой находилось современное большевистское правительство. Когда же атаман Чумаков с болью рассказывает о разгроме пугачевских отрядов, то в его монологе слышится описание современной расправы над восставшими тамбовскими крестьянами, по своей масштабности и жестокости превосходящее подавление мятежа царскими войсками в ХVIII в.:
Нет, это не август, когда осыпаются овсы, Когда ветер по полям их колотит дубинкой грубой. Мертвые, мертвые, посмотрите, кругом мертвецы, Вон они хохочут, выплевывая сгнившие зубы.
Сорок тысяч нас было, сорок тысяч, И все сорок тысяч за Волгой легли, как один. Даже дождь так не смог бы траву иль солому высечь, Как осыпали саблями головы наши они.
Что это? Как это? Куда мы бежим? Сколько здесь нас в живых осталось? От горящих деревень бьющий лапами в небо дым Расстилает по земле наш позор и усталость.
Лучше б было погибнуть нам там и лечь, Где кружит воронье беспокойным, зловещим свадьбищем, Чем струить эти пальцы пятерками пылающих свеч, Чем нести это тело с гробами надежд, как кладбище!
Такое совпадение отдельных фрагментов исторической поэмы с послереволюционной действительностью позволяло некоторым критикам Есенина оценивать происходящие в произведении события с позиций современности. Еще до публикации «Пугачева», когда драма читалась и обсуждалась в узком доверительном кругу друзей, в одном из зарубежных журналов появился отзыв на рукопись поэмы. Рецензент, скрывшийся за псевдонимом Москвич, писал, что Есенину «собственно, нет и дела до реального, исторического Пугачева. Для Есенина Пугачев – только мужик, как пугачевщина – мужицкий бунт. Не конкретный, в определенных исторических условиях, крестьянский мятеж против екатерининской Империи, не мятеж против самовластия вообще, а именно мужицкий бунт, как таковой, протест мудрой мужицкой души против бездушной мудрости государства. Это больше бунт есенинский, чем бунт пугачевский…»
Есенину были близки по духу требования восставших в Тамбовской губернии крестьян, поэтому он сочувственно относился к их протестам. У него и раньше стихийно прорывалось чувство недовольства против проводимой в деревне политики военного коммунизма. Он не мог быть равнодушным к ломке старого, но очень близкого и родного ему деревенского быта и крестьянских традиций. Да и взгляды эсеров, представлявших больше интересы крестьян, ему были понятны, так как в первые месяцы после революции Есенин был в хороших отношениях с редакцией эсеровской газеты, где печатались его стихи, был знаком с некоторыми лидерами эсеров, среди которых у него большим авторитетом пользовался Р.В. Иванов-Разумник. Во время продолжительных или кратковременных стоянок поэт встречал на вокзалах истощенных и изможденных крестьян с котомками, узлами, с детьми и бабами, которые бежали из голодающих деревень. Эта неуправляемая толпа при приближении к станции очередного поезда приходила в движение, пытаясь любыми способами пробраться в переполненные вагоны проходящих в восточном направлении поездов, хотя сделать это было сложно. Составов с гражданскими грузами было мало, а в военные эшелоны часовые не пускали, угрожая оружием. Спецвагон, в котором ехал Есенин, также охранялся часовым. Убогий вид крестьян на железнодорожных станциях вызывал у Есенина сострадание, но он ничем не мог помочь им. Выслушивал внимательно различные истории, давал некоторые советы, мог рассказать о том, что писали газеты. О новой политике советской власти он узнавал из материалов газеты «Правда», других центральных газет, которые получал Колобов по должности. В газетах была опубликована речь Ленина на Х съезде партии большевиков, который состоялся с 8 по 16 марта 1921 г., и другие материалы о проводимой внутренней политике после окончания гражданской войны. 21 апреля 1921 г. массовым тиражом была издана брошюра «О продовольственном налоге». Власти делали все возможное, чтобы довести до крестьян сведения, что скоро ненавистная им продразверстка будет отменена, а на смену ей придет твердый продналог, что будет разрешена свободная торговля излишками хлеба, а в городах развернется производство промышленных товаров. Но в эти обещания голодающие крестьяне не очень верили. Они думали больше о дне сегодняшнем и о хлебе насущном, чтобы пережить этот проклятый голод. В многочисленных толпах крестьян на вокзалах встречались и нищие, которые добывали себе на пропитание исполнением песен, частушек. Возможно, что на одной из таких остановок Есенин услышал песню, которую любили петь повстанцы в антоновских отрядах. Мелодия была простой, а слова отражали современную боль. В дальнейшем эта песня станет одной из любимых у Есенина:
Что-то солнышко не светит, Над головушкой туман, Ай уж пуля в сердце метит, Ай уж близок трибунал. Ах, доля-неволя, Глухая тюрьма! Где-то черный ворон вьется, Где-то совушки кричат… Не хотелось, а придется, Землю кровью орошать! Эх, доля-неволя, Глухая тюрьма! Поведут нас всех под стражей, Коммунист взведет курок. По тропинке, на овражьей Укокошит под шумок. Эх, доля-неволя, Глухая тюрьма!
По пути в Ташкент поезд останавливался в Рузаевке. Старожилы г. Саранска и станции Рузаевка хорошо помнили об однодневном пребывании Есенина в Рузаевке. Их воспоминания записал в 50-60-е годы А.Котлов. В изданной брошюре «Есенин и Мордовия» он писал: «Прибывший поезд дальше должен был следовать на Пензу. Но пензенская ветка с сильным подъемом. Поэтому, видимо, служебный вагон отцепили и поставили в тупик у товарной конторы, а поезд проследовал своим путем с помощью толкача на Пензу. Служащий товарной конторы С.Обухов, часто бывавший перед этим в Москве, узнал среди вышедших из вагона С.Есенина. Он-то и сообщил на вокзале, что в Рузаевке известный поэт. Рассказывали, что поэт побывал в депо, на вокзале, в телеграфе отправил в Москву телеграмму, охотно вступал в разговоры с местными жителями, рабочими и служащими, интересовался событиями в Рузаевке в революцию 1905 г., местами, где бывал Пугачев. Вечером того же дня вагон Есенина был прицеплен к поезду, который следовал по сызранской дороге в Самару».
Имеются и другие свидетельства, подтверждающие пребывание С.Есенина в Рузаевке, которые Котлов привел в этой брошюре: «В феврале 1936 г. во время встречи с читателями г. Саранска П.Орешин рассказывал: «Есенин мне много рассказывал о своей жизни, о своих планах. Но о спецпоездах в Пензу или Саранск я не слышал от него. Но вот в Рузаевке, я точно знаю, Сергей бывал. Не раз он мне рассказывал о своей поездке в Ташкент, о том, как эта поездка утомила его своей медлительностью: от Москвы до Самары поезд тащился почти неделю. А в самой Самаре его вагон простоял три дня. Вспоминал он и остановку в Рузаевке». Спустя 10 лет после этого рассказа Орешина мы посетили Константиново и навестили мать поэта Татьяну Федоровну Есенину. Услышав, что мы из Саранска, который находится рядом с большой станцией Рузаевка, она оживилась: «О Рузаевке я слышала. Давно, еще при жизни Сережи, с этой станции у нас жил один паренек из беспризорных. Приехал он с запиской от Сережи. Просил его приютить. Вот и жил, как свой…».
По техническим причинам поездка в Пензу отодвигалась на будущее, но название города нашло свое место в «Пугачеве». В поэме упоминание Пензы и домика на реке Сура было творческим отражением разговоров с Колобовым о его родных местах. В поэме есть сцена, когда в далеких оренбургских степях казак Бурнов вспоминает, что у него в Пензенской губернии есть свой дом. Если обратиться к историческим документам, то окажется, что тот был родом из яицких казаков. Атаман Творогов, подговаривавший казаков к измене Пугачеву, обращается к Бурнову с напоминанием, что если не выдать властям Пугачева, судьба которого уже предрешена, то придется расстаться всем с собственной жизнью. Играя на тонких чувствах жизнелюбия, он среди аргументов ссылается на любовь человека к родной земле, родному жилищу, родной семье:
Только раз ведь живем мы, только раз! Только раз светит юность, как месяц в родной губернии. Слушай, слушай, есть дом у тебя на Суре, Там в окно твое тополь стучится багряными листьями, Словно хочет сказать он хозяину в хмурой октябрьской поре, Что изранила его осень холодными ветками выстрелами. Как же сможешь ты тополю помочь? Чем залечишь ты его деревянные раны? Против таких доводов Бурнову было трудно устоять, и он соглашается примкнуть к изменникам.
Дата приезда С. Есенина в Самару устанавливается на основании данных в письме Мариенгофу. Известно точно, что 5 мая в гостях у поэта был профессор С.Д. Балухатый. Есенин закончил писать письмо за 4 дня до встречи с профессором, сообщая другу в начале мая: «Прошло еще 4 дня с тех пор, как я написал тебе письмо, а мы еще в Самаре. Сейчас сижу в вагоне и ровно третий день смотрю из окна на проклятую Самару». От точно установленной даты, то есть встречи Есенина с самарским профессором, приезд в Самару, таким образом, разделяет время около 7-8 суток. Это позволяет делать вывод, что поезд на вокзал Самары прибыл 26 -27 апреля 1921 г. Дальнейшее следование спецвагона зависело от многих причин. Необходимо было ждать попутного поезда, но когда это случится – никто не знал. Из-за этой неопределенности не разрешалось покидать территорию вокзала, чтобы не отстать от поезда. Отсиживались, в основном, в вагоне. «Климат здесь почему-то в этот год холоднее, чем у нас, - писал в Москву Есенин. - Кой-где даже есть еще снег! – Так что голым я пока не хожу и сплю, покрываясь шубой».
Есенин начал писать письмо Мариенгофу, в котором сообщал о своем не очень радостном пребывании в Самаре. Жаловался на дороговизну и плохое обеспечение продуктами питания: «Милый Толя! Привет тебе и целование. Сейчас сижу в вагоне и ровно третий день смотрю из окна на проклятую Самару и не пойму никак, действительно ли я ощущаю все это или читаю «Мертвые души» с «Ревизором»…. Лева сидит хмурый и спрашивает меня чуть ли не по пяти раз в день о том, съел бы я сейчас тарелку борща малороссийского? Итак, мой друг, часто вспоминаем тебя, нашу милую Эмилию и опять возвращаемся к тому же: «Как ты думаешь, Сережа, а что теперь кушает наш Ваня?» В общем, поездка очень славная! Я и всегда говорил себе, что проехаться не мешает, особенно в такое время, когда масло в Москве 16-17, а здесь 25-30. Это, во-первых, экономно, а во-вторых, но во-вторых, Ваня, это на второе у нас полагается». Не должно удивлять и обращение Есенина к Мариенгофу по имени-прозвищу Ваня. У имажинистов прозвища были употребительны. В кругу друзей Мариенгофа звали «Рыжим» и «Ваней длинным».
Во время прогулки по перрону Есенин прочитал в стенгазете заметку об имажинистах. В письме Мариенгофу докладывал: «Сегодня с тоски, то есть с радости, вышел на платформу, подхожу к стенной газете и зрю, как самарское лито кроет имажинистов. Я даже не думал, что мы здесь в такой моде. От неожиданности у меня в руках даже палка выросла, но за это, мой друг, тебя надо бить по морде». Пока не удалось выяснить содержание прочитанной Есениным заметки, но судя по его реакции, отзыв был критически направлен против имажинистов. Возможно, что подобная отрицательная оценка имажинизма была откликом на публикацию 14 апреля 1921 г. в газете «Известия ВЦИК» гневного письма наркома А.Луначарского, в котором говорилось: «Довольно давно уже я согласился быть почетным председателем Всероссийского союза поэтов, но только совсем недавно смог познакомиться с некоторыми книгами, выпускаемыми членами этого союза. Между прочим, с «Золотым кипятком» Есенина, Мариенгофа и Шершеневича. Как эти книги, так и все другие, выпущенные за последнее время так называемыми имажинистами, при несомненной талантливости авторов, представляют собой злостное надругательство и над собственным дарованием, и над человечеством, и над современной Россией. Так как союз поэтов не протестовал против этого проституирования таланта, вываленного в зловонной грязи, то я настоящим публично заявляю, что звание председателя Всероссийского союза поэтов я с себя слагаю».
Сборник «Золотой кипяток» был напечатан издательством «Имажинисты» во 2-ой Гос. типографии в январе 1921 г. В нем были опубликованы произведения 3-х авторов. Есенин был представлен стихотворением «Исповедь хулигана», Мариенгоф - поэмой «Развратничаю с вдохновением», а Шершеневич - поэмой «Перемирье с машинами». Отзываясь отрицательно об этом сборнике, Луначарский, к сожалению, не увидел никакого различия между включенными в него произведениями, очень непохожих по стилю и содержанию. Он обвинил всех троих поэтов в том, что они «как бы нарочно стараются опаскудить свои таланты». На этом фоне произведение Есенина воспринимается совершенно по-иному. В нем отчетливо прослеживается главная тема - тема любви к родине. «Я люблю родину, я очень люблю родину!» - восклицает поэт. С горечью Есенин замечает, что в этой любви больше боли и отчаяния, чем радости. «Бедные, бедные крестьяне!» - приходит поэт к выводу о жизни селян, обделенных житейскими радостями. Драматизм повествования усиливается за счет рассказа о своем творческом пути, глубокими корнями уходящего в крестьянский мир. В своей исповеди Есенин четко видит свое предназначение поэта в роли защитника обездоленных и униженных.
Я пришел, как суровый мастер, Воспеть и прославить крыс, Башка моя, словно август, Льется бурливых волос вином, Я хочу быть желтым парусом В ту страну, куда мы плывем.
Смысл слова «хулиган», которое было вынесено в заглавие поэмы, необходимо понимать как синоним слова «защитник». Кто это поймет, тот может по-иному оценивать встречающуюся в тексте грубоватую лексику. Если же все внимание уделить только этой лексике, явно не ласкающей слуха, то смысл маленькой поэмы Есенина теряет четкие очертания. Жаль, что этого не заметил Луначарский, а его оценка нашла сторонников не только в столице, но и на периферии.
Дата: Понедельник, 14 Окт 2019, 10:02 | Сообщение # 9
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Прочитанная заметка об имажинистах в стенгазете подтолкнула Есенина к поискам автора написанного. Ему удалось познакомиться с самарским жителем Сергеем Любимовым и другими местными ценителями поэзии. По их предложению Есенин выступил на лит/ вечере в Клубе железнодорожников. По завершении встречи поэт подарил устроителю вечера С.Любимову свою книгу «Исповедь хулигана» (М., «Имажинисты»,1921) с дарственной надписью: «Сереже Любимову. В знак приятного знакомства. Сережа Есенин. 1921 Самара май 3».
Есенин продолжает работать над «Пугачевым». Название города встречается в тексте поэмы не так часто. Более того, используемый в черновых вариантах топоним Самара в окончательном авторском тексте в некоторых случаях убирается. Когда атаман Зарубин рассказывает о боевых достижениях восставших казаков и крестьян, он в одном из первых вариантов своего монолога перечисляет конкретные города и крепости:
Двадцать крепостей мы забрали у неприятеля, Двадцать самых тяжелых крепостей. И в Самаре, и в Пензе и в Саратове Нас встречали…
При дальнейшей работе над этим монологом Есенин заменяет название Пенза на Пермь, Самару на Казань, а затем решает убрать из текста все перечисленные названия городов. Указать в поэме все захваченные крепости было невозможно, да такая задача и не ставилась. Масштабность победного распространения восстания в «Пугачеве» иллюстрируется не перечислением конкретных городов и сел, а представлена более обобщенно. В окончательном варианте это звучит так: Треть страны уже в наших руках, Треть страны мы как войско выставили.
Для Есенина Самара была своеобразной границей между Европой и Азией. Именно от Самары в далекую Монголию бегут калмыки в своих 30 тыс/ кибиток, хотя в предварительных вариантах поэмы было указано, что калмыки двинулись «из самарских степей за Чаган»… Где-то по пути к Самаре Есенин увидел необычного вида ольху. В поэме ольха была представлена как символ - вестник надвигающейся беды, которая ожидает взбунтовавшихся казаков в недалеком будущем. Об этом дереве-символе в «Пугачеве» казак Шагаев взволнованно рассказывает своим друзьям:
Около Самары с пробитой башкой ольха, Капая желтым мозгом, Прихрамывает при дороге. Словно слепец, от ватаги своей отстав, С гнусавой и хриплой дрожью В рваную шапку вороньего гнезда Просит она на пропитание У проезжих и у прохожих.
Но никто ей не бросит даже камня. В испуге крестясь на звезду, Все считают, что это страшное знамение, Предвещающее беду. Что-то будет. Что-то должно случиться. Говорят, наступит глад и мор, По сту раз на лету будет склевывать птица Желудочное свое серебро.
Этот символ неминуемой беды соотносится не только с эпохой крестьянского восстания Пугачева. Он напоминал читателям о современном бедственном состоянии земли российской после революции и гражданской войны. Эйфория полной свободы и райского благоденствия, которая проявлялась в первые дни после революции, давно сменилась разочарованием из-за неисполнимости мечтаний. Многие в стране столкнулись с удручающей действительностью. Приходилось думать не о благоденствии, а о возможности выжить. Нищета и разруха бросалась в глаза повсеместно. В Самаре на вокзале и возле него Есенин видел все тех же обездоленных крестьян, бегущих из своих родных мест. Они верили, что там, в Ташкенте или в другом южном городе, они обязательно заработают на хлеб, привезут зерно домой и спасут не только себя, но и своих родных. 5 мая Есенин встретился с профессором Самарского университета С.Д. Балухатым. О встрече сообщил в письме Мариенгофу: «Еще через день. Был Балухатый, рассказал очень много интересного. Он собирается в Петербург. Я просил его зайти к тебе. Приюти его, возьми рукописи и дай денег».
Балухатый Сергей Дмитриевич ( 1892 -1945), литературовед и библиограф, родился в Феодосии. В 1912 г/ закончил с золотой медалью Таганрогскую гимназию. С 1910 г/ начал публиковать в местной газете путевые заметки, рецензии, статьи на лит/ темы. Поступил на Историко-филологический факультет Петербургского университета, который окончил в 1917 г. и был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Интересовался вопросами русской литературы Подготовил несколько научных статей о ритмико-синтаксических особенностях русской речи, об опыте стилистического описания стихотворных произведений, о роли ритма в поэзии. В январе 1921 г. написал письмо Есенину с просьбой оказать помощь в издании своих работ по поэтике. 22 января оэт ответил ему, что издательство «Имажинисты» готово опубликовать представленные рукописи на условиях оплаты, которая в 3 раза выше установленных ставок в госиздательствах, «при этом половина выплачивается при получении рукописи, а половина после выхода книги». Книги С.Д. Балухатова в издательстве «Имажинисты» не выходили. Профессор мог отказаться от услуг издательства «Имажинисты», так как сдал свои статьи в «Известия Самарского гос. университета», которые были отпечатаны в 1922 г. В 3-й выпуск «Известий» вошли 5 научных статей Балухатова, которые и были предметом обсуждения при встрече с Есениным.
О приезде его в Самару профессор узнал случайно. Он не мог упустить возможности повстречаться с известным поэтом. У них было о чем поговорить. Вспоминали предвоенный Петербург, затронули тему о современном развитии русской литературы. В беседе не обошли стороной и работу Есенина над поэмой «Пугачев». Это позволило им поговорить о «Слове о полку Игореве», так как первоначальное название поэмы «Поэма о великом походе Емельяна Пугачева» уже напоминало о древнерусском памятнике, который оба великолепно знали. Есенин в 1917 г. предпринял попытку вольного переложения «Слова о полку Игореве» в диалектных терминах. В.Розанов записал мнение Есенина о влиянии древнерусского памятника на его творчество. «Как-то разговор зашел о влияниях и о любимых авторах. – Знаете ли вы, какое произведение, - сказал Есенин, - произвело на меня необычайное впечатление? «Слово о полку Игореве». Я познакомился с ним очень рано и был совершенно ошеломлен им, ходил как помешанный. Какая образность! Какой язык!» Есенин подарил профессору 2 свои книги. На «Исповеди хулигана» написал: «Дорогому С.Д. Балухатому. С.Есенин. 1921. май 5».
Во время пребывания в Самаре свободное передвижение Есенина в течение почти 10-ти суток было ограничено территорией железнодорожного вокзала и привокзальной площади из-за его «вагонной жизни» и постоянного ожидания незапланированного отъезда. Отъезд из Самары определяется с учетом лимита времени, необходимого на дорогу до Ташкента, куда поезд прибыл 12-13 мая 1921 г. Поезд, к которому прицепили специальный вагон совершил вынужденную остановку в Бузулуке, уездном городе, расположенном в 166 верстах от Самары при впадении речки Бузулук в реку Самара. Город интересовал Есенина в связи с работой над поэмой.
«Весной 1921 года станция была забита поездами, - вспоминал П.А. Касютин, начальник связи железнодорожного вокзала Бузулук в 20-е годы. - К нам на телеграф, на 2-й этаж, пришел мужчина и потребовал отбить телеграмму в Москву в Наркомпуть, показывая свои бумаги, что они едут в командировку в Среднюю Азию, а их почти на каждой станции, в том числе и у нас в Бузулуке, держат по несколько суток. А пришел он, наверное, от начальника станции. Я им (а он приходил еще с одним своим спутником) пояснил, что не могу предоставить права отправить телеграмму с ведомственного телеграфа, а пусть идут в город. Ходили они или нет, не знаю, но фамилию я запомнил хорошо. Еще он сообщил, что он поэт, говорили о многом, но одно врезалось в мою память. Есенин спросил: «А где Чаган и можно ли туда доехать?» Мы ему показали из окна 2-го этажа на идущий от Бузулука до Уральска большак. А вот зачем он спрашивал о Чагане, я до сих пор не знаю». Есенину было известно, что там, где широкое устье Чагана бурлит и впадает в реку Яик (так в старину называли реку Урал), находилась крепость Яицкий городок. Здесь произошло крупное сражение восставших казаков с регулярными правительственными войсками. После Самары Есенин сталкивался с многочисленными названиями железнодорожных станций, городов, небольших селений, рек. Некоторые были использованы в поэме. Почти все географические названия в «Пугачеве» были исторически реальными, не вымышленными. Их перечисление создает впечатление масштабности пугачевского восстания. В черновиках и основном тексте поэмы упомянуты 26 имен городов и 15 названий рек и морей, которые встречаются в исторических документах о восстании казаков.
Следующая остановка поезда была в Оренбурге. В городе более заметны последствия гражданской войны. Время было голодное и холодное. Не хватало продовольствия для населения, не было дров, угля для отопления, свирепствовала эпидемия холеры. Есенин очень хотел добраться до Бердска, где была во время крестьянского восстания ставка Пугачева, но это невозможно было осуществить из-за ограниченности времени. Его повезли поближе к реке Урал, показали полуразрушенную Георгиевскую церковь, с которой пугачевцы обстреливали Оренбург из пушек. В «Пугачеве» несколько раз говорится об осаде Оренбурга, при этом заметная роль отводилась Хлопуше, одному из сподвижников Пугачева. Личность Хлопуши вызывала большой интерес у Есенина. Ему посвящена полностью 5-я глава поэмы, озаглавленная «Уральский каторжник». Есенин создавал не исторический портрет повстанца, а худ. образ, поэтому в поэме переплетаются вымышленные характеристики героя с реальными фактами его биографии. Он хорошо знал подлинную жизнь Хлопуши, насыщенную событиями, описание которых хватило бы не только для небольшой главы, но и для отдельной повести или романа. Мало кто из участников пугачевского восстания знал истинную биографию Хлопуши. В поэме он назван только по прозвищу. Почему его прозвали Хлопушей? Каторжник и сам не мог толком объяснить. Возможно, что это прозвище дали ему, когда он работал извозчиком и любил сильно хлопать кнутом. Не исключено, что произошло прозвище от слова «хлопуша» в значении «враль, хвастун», так как он любил на судебных процессах, а их было в его жизни несколько, врать, давать лживые показания.
Его настоящее имя - Афанасий Тимофеевич Соколов. Родился в 1714 г. в селе Мошкович Тверской губернии, числился крестьянином вотчины архиерея Митрофана. Отпросился на жительство в Москву, где стал работать извозчиком. Познакомился с двумя солдатами Коломенского полка и вместе с ними участвовал в краже серебряных вещей, но все были арестованы. При допросе назвался беглым солдатом Черниговского полка. В наказание его прогнали сквозь строй в тысячу солдат 6 раз, а затем отослали служить в военную команду. При первой же оказии он сбежал обратно в Тверскую губернию, где жил и работал под своим настоящим именем 3 года. Однажды в городе Торжок выменял лошадь для домашнего хозяйства, но оказалось, что ему продали ворованную. Никаких оправданий суд не принял во внимание, Хлопуша был нещадно бит кнутом и сослан в Оренбургскую губернию на жительство. Поселился в Бердинской слободе, недалеко от Оренбурга. Стал обзаводиться хозяйством, женился, через год родился сын. Со временем перешел работать на Покровский медный завод графа А.И. Шувалова. Однажды узнал, что с Ирбитской ярмарки едут татарские купцы с товаром и деньгами. Упустить такой случай обогащения Хлопуша не мог. Уговорил в помощники 2-х крестьян и совершил ограбление, но был опять схвачен. За кражу его не только избили кнутом, но вырвали ноздри и поставили на лице воровское клеймо. Сослали на каторжные работы в Тобольск, но и оттуда Хлопуша сбежал. Был пойман, бит вновь кнутом, закован в кандалы и посажен в тюрьму Оренбургской крепости. И вот человек с такой биографией неожиданно появляется среди мятежников, настоятельно требуя встречи с Пугачевым:
Слава ему! Пусть он даже не Петр, Чернь его любит за буйство и удаль.
... Проведите, проведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека.
Когда Хлопушу в первый раз привели к Пугачеву, то Емельян, рассматривая изуродованное лицо каторжника, не удержался от шутливого вопроса: «Разве лучше тебя некого было губернатору послать?». Но через короткое время Хлопуша станет одним из надежных и инициативных соратников Пугачева. Хлопуша пройдет строгую проверку. За него поручится казак М.Шагаев, который сидел в Оренбургской тюрьме как участник восстания яицких казаков 1772 г. и в тюрьме знал Хлопушу. Пугачев стал полностью доверять Хлопуше, предложил ему офицерский чин, от которого беглый каторжник отказался, ссылаясь на свою неграмотность. Есенин не стремился строго придерживаться достоверных фактов биографии Хлопуши и приписал каторжнику поступки, которые реальный Хлопуша не совершал. Он показал его талантливым военачальником, что соответствовало реальным фактам. Во время пугачевского восстания Хлопуша нередко показывал такие полководческие качества, которые не могли проявить некоторые царские генералы и полковники. Он сумел организовывать успешно атаки на города и крепости, командуя только что организованными отрядами из казаков и крестьян, умело использовал в сражениях артиллерию.
От Оренбурга до Ташкента Железная дорога от Оренбурга до Ташкента была построена в начале ХХ в. Поезда стали передвигаться в сторону Ташкента, минуя многие вновь построенные железнодорожные станции, по кратчайшей железнодорожной линии от Самары до Ташкента. От Оренбурга железнодорожный путь прокладывали по безлюдным местам со скудной растительностью, безводностью и знойным солнцем. К поездам на станциях приезжали степные кочевники. Они пытались что-нибудь выменять, предлагая мясо, шкуры зверей, живых баранов, верблюжье молоко. Громко кричали на своем языке. Между станциями, а также за полустанками, в степи, видны были юрты, в которых жили киргизы. Так обобщенно россияне называли в то время всех степных кочевников. Изредка встречались родовые мусульманские кладбища с необычными для европейца кладбищенскими строениями. На железнодорожных станциях до самого Ташкента толпились изможденные, озабоченные, неряшливо одетые люди, стремящиеся любым способом добраться до столицы Туркестана. 13 мая 1921 года Есенин приехал в Ташкент. Что что он чувствовал, рассматривая его пригородную местность? Для человека, впервые прибывавшего в столицу Туркестана, все могло показаться необычным. Когда поезд остановился на ташкентском вокзале, началась суматошная высадка пассажиров. Некоторых радостно встречали, но многие, прибывшие в Ташкент ради заработка, настороженно поглядывали по сторонам в поисках свободного места, где можно было бы присесть, осмотреться и решить, куда дальше идти. Служебный вагон, в котором ехал Есенин, вскоре отцепили и поставили на запасной путь. «Приехал Есенин в Ташкент в начале мая, когда весна уже начала переходить в лето. Приехал радостный, взволнованный, жадно на все глядел, как бы вливая в себя и пышную туркестанскую природу, необычайно синее небо, утренний вопль ишака, крик верблюда и весь тот необычный для европейца вид туземного города с его узкими улочками и безглазыми домами, с пестрой толпой и пряными запахами». - вспоминал В. Вольпин.
На вокзале Есенина встретил Ширяевец. Они были знакомы заочно с 1915 г., обменивались письмами. На встречу с другом он пришел не одни, а со своей невестой М.Костеловой, которая позже вспоминала: «Помню, как я обомлела перед красавцем в новеньком сером костюме, в шляпе, вся замерла и очень хотелось потрогать его, дотронуться до живого Есенина. Я ведь работала тогда в библиотеке, много читала и хорошо знала стихи Есенина». Поэт с первых дней пребывания в городе окунулся в жизнь горожан и вскоре убедился, что ташкентцы не отличаются от российских соотечественников речью, одеждой, бытом, а тем более, своими жилыми домами. Словно находишься не в далеком азиатском городе, а в обычном провинциальном городке России. Заметна была продуманная планировка новой европейской части Ташкента. Многие улицы были прямыми и широкими, обсаженные двумя рядами зеленых деревьев, которые еще не были покрыты летней серой пылью. Вдоль улиц протекали арыки, чистой водой которых не только поливали дворы, но и пользовались для бытовых нужд. Питьевую воду длительное время доставляли из Головачевских ключей. В некоторых местах провели водопровод, но большинство горожан в основном пили воду из колодцев или арыков. По улицам приятно было прогуливаться, так как движения транспорта практически не было, за исключением парных и одноконных извозчиков, которые доставляли желающих в любой конец города. Есенина с Ташкентом в основном знакомил Ширяевец, хорошо знавший все улицы и переулки. От вокзала они нередко добирались до Константиновского сквера, от которого радиально расходились улицы, одна из которых носила имя Пушкина. Так отметили горожане 100-летие со дня рождения великого русского поэта в 1899 г. Ширяевец знакомил Есенина с ташкентскими поэтами, писателями и художниками. Одним из первых, с кем повстречался гость из Москвы, был поэт Дружинин.
!6 марта 1966 г. в «Пензенской правде» он опубликовал воспоминания «Встречи с Есениным», в которых писал: «С .С.А. Есениным я познакомился в Ташкенте. Произошло это знакомство, если не изменяет мне память, в 1921 г. Работал я в то время в управлении продснабжения армий Туркестанского фронта. В один из жарких ташкентских дней, сидя спиной к раскрытому окну за служебными делами, я почувствовал какое-то странное беспокойство. Такое беспокойство обычно бывает с людьми, когда на них кто-нибудь незаметно, но пристально смотрит. Оглянувшись, я увидел на тротуаре перед окном А.Ширяевца и рядом с ним незнакомого мне молодого человека в элегантном сером костюме и серой шляпе. Оба они глядели на меня и улыбались, а Ширяевец делал знаки, чтобы я вышел на улицу. Любимым выражением Ширяевца, когда он встречал меня, было «Эй, Русь!» -Эй, Русь, знакомься: Сергей Есенин, - сказал он, и его широкое круглое лицо расплылось в улыбке еще шире. От неожиданности я даже растерялся. С.Есенин входил в то время в большую славу, она докатилась и до Ташкента. Его стихи декламировали не только поэты, но и артисты, студенты, молодежь. Попутно с этой славой тянулась и другая – дурная слава. Однако передо мной стоял очень приятный на вид, простой, скромный паренек и с застенчивой улыбкой протягивал мне руку».
В тот же субботний день они все трое присутствовали на литературном вечере ташкентского писателя С.Окова, который состоялся в Доме им. Луначарского. 13 и 14 мая 1921 г. в газете «Известия», органе ЦК Компартии Туркестана и ЦИК Советов Туркестанской Республики, было опубликовано объявление:
«ДОМ им. ЛУНАЧАРСКОГО. В субботу 14 мая. Литературный вечер произведений пролетарского писателя Семена Окова с участием автора и артистов драмы. Вступительное слово скажет поэт Александр Ширяевец».
С.Оков (настоящая фамилия Овсянников) принадлежал к тем молодым пролетарским поэтам, которые воспевали свободный труд и социальные преобразования после революционных событий 1917 г. В 1920 г. издал свой сборник стихов «Этапы», который и был представлен на поэтическом вечере. В сборник были включены стихи цикла «Туркестанские мотивы», а также стихотворения, воспевающие революционно-романтическую обстановку зарождающихся новых трудовых отношений. О реакции Есенина на выступление Окова рассказал в воспоминаниях Дружинин:«Всюду, где бы я ни встречался в эти дни с Есениным, я видел перед собой светлоликого и тихого юношу с характерной есенинской прической. Он был как-то вдумчиво невозмутим. Только однажды, на вечере местного пролетарского поэта С.Окова в Театре им. Луначарского, я видел Есенина несколько иным. Выйдя на сцену, Оков начал рассказывать свою биографию. Мы с Есениным наблюдали из-за кулис за публикой, среди которой, нам показалось, было немало так называемых бывших людей. Когда Оков начал перечислять свою родословную и разъяснять, что он родился от бездомной нищенки, чуть ли не в хлеву, в зале послышался злой смех. Есенин вдруг потемнел лицом, сжал кулаки и полушепотом заговорил: «Зачем, зачем он это делает, унижается, да еще перед кем унижается, чудак…»
Во время пребывания в Ташкенте Есенин жил в служебном вагоне. Переехать к Ширяевцу не мог, так как тот сам жил в небольшой комнате с престарелой матерью. Проживание в гостинице его не привлекало. «Жил Есенин в своем вагоне, стоявшем где-то на дальних путях Ташкентского железнодорожного вокзала. Утром, переступая через многочисленные рельсы, вместе с Колобовым и их спутником шли на привокзальную площадь, брали извозчика и ехали в город – либо к Ширяевцу, который, по-моему, в эти дни не ходил на службу, либо сразу в какую-нибудь чайхану в Старом городе – завтракать. Иногда по дороге прихватывали и меня» - вспоминал художник Ф.Лихолетов. Нередко Есенин принимал своих новых друзей и у себя в купе. «В вагоне мне приходилось бывать. Есенинское купе всегда было в порядке, на столике лежали местные газеты и стопка бумаги, полка была застелена одеялом, на котором тоже были бумаги и книги. Помню, там лежала большая кипа его сборников, которые он привез с собой и дарил потом перед отъездом».- вспоминала Е.Макеева (Михайлова).
В Ташкент Есенин привез несколько своих поэтических сборников, изданных за последнее время. В основном это были книги, выпущенные издательством «Имажинисты», учредителем которого был сам поэт. Среди книг была переизданная «Радуница», о которой положительно отозвался рецензент в январском номере журнала «Книга и революция» за 1921 г.. Отпечатана книжечка была во 2-й Гостипографии тиражом 4500 экз. В этой же типографии тиражом в одну тысячу была опубликована «Трерядница», в которую вошли стихотворения «Песнь о собаке», «Я последний поэт деревни…», «Душа грустит о небесах…» и др. 3-я книжечка была очень небольшая и включала на своих 12 страницах 3 произведения Есенина: «Дождик мокрый метлами чистит…», «Сорокоуст» и «Исповедь хулигана». Книжечка, вероятно, была напечатана без согласования с планом госиздательств, поэтому на ней нет указаний ни на типографию, ни на тираж. Именно о таких изданиях писала газета «Известия ВЦИК» 14 апреля 1921 г. как раз перед отъездом Есенина в Туркестан. В опубликованном письме наркома просвещения А.Луначарского отмечалось, что «книги эти выходят нелегально, т.е. бумага и типографии достаются помимо Госиздательства незаконным образом. Главполитпросвет постановил расследовать и привлечь к ответственности людей, способствовавших появлению в свет и распространению этих позорных книг». Есенин понимал, что это резкое замечание наркома относится и к нему, поэтому не мог свободно через магазины продавать свою книгу, а старался больше дарить ее своим друзьям. Неудивительно, что первые рецензии на «Исповедь хулигана» появились в эмигрантской русскоязычной периодике, а не в отечественной.
На ташкентском вокзале происходили изредка неожиданные встречи с российскими земляками. Однажды Есенин увидел в красноармейской форме своего односельчанина К.Цыбина, который учился вместе с Есениным в Константиновском училище на 2 класса старше, но был с ним в большой дружбе. Поговорить, правда, не пришлось, обменялись только приветствиями. «Вспоминаю, как он был обрадован,когда мы с ним случайно повстречались в 1921 г. на вокзале в Ташкенте. Я в то время уже около 2-х лет находился в рядах Красной Армии. В момент встречи направлялся в распоряжение штаба одной из среднеазиатских бригад. Есенин, как он мне объяснил, приехал в Ташкент для выступления на лит. вечерах. Однако побеседовать нам в этот раз долго не пришлось. Когда мы с ним случайно увиделись на платформе вокзала, поезд мой уже отходил».- рассказывал Цыбин.
Есенина приглашают в гости ташкентские друзья и знакомые. Чаще всего он бывает на квартире Ширяевца. В небольшой и бедно обставленной комнате он жил со своей матерью Марией Ермолаевной, очень радушно встречавшей московского гостя. В становлении Ширяевца как поэта Мария Ермолаевна сыграла большую роль. Она с детства знакомила сына с народными русскими песнями, прививала любовь к самобытному миру деревенской России. Любила петь народные песни, о чем Ширяевец с благодарностью напомнит в одном из своих стихотворений: «Мамин голос надо мной звенит, что золотые самогуды-гусли». Всю свою жизнь прожила она ради сына, никогда не сомневаясь в его поэтическом даре. Теплые материнские чувства она проявляла и к Есенину, которого всегда ожидал радушный прием. Мария Ермолаевна старалась каждый раз приготовить к обеду или к ужину какое-нибудь новое блюдо, в том числе предлагала и узбекские национальные кушанья. М.П. Костелова вспоминала, как ей Есенин жаловался, что его в Ташкенте приучили есть помногу, что за ним никогда не водилось, а постоянное ощущение сытости даже как-то мешает ему. Он особенно пристрастился к зеленому узбекскому чаю, который Мария Ермолаевна заваривала по-особенному, вкусно, смешивая различные сорта. Она не вмешивалась в их разговоры. Вечерами, поужинав, когда майское солнце медленно уходило в ночь, пела любимые русские песни, которые внимательно слушал Есенин, порой стараясь ей подпевать. Жила семья очень скромно. Ширяевец жил на свое небольшое жалование, стараясь по возможности помогать близким друзьям в России, пересылая им изредка в мешках пшеницу.
В один из свободных от служебных дел дней Есенин и Колобов побывали в гостях у Гавриила Михайловича и Юлии Александровны Михайловых. Это была типичная интеллигентная городская семья, которая связала свою судьбу с Туркестаном. Во время гастролей в Ташкенте в их доме в гостях была Вера Федоровна Комиссаржевская. «Почему Есенин попал в дом моих родителей? – вспоминал В.Г. Михайлов. – Он дружил в Москве с Г.Колобовым, который тогда по-модному длинно назывался председателем контрольной транспортной фронтово-разгрузочной комиссии. А мой отец работал начальником транспортного отдела, имел непосредственное отношение к работе транспорта. Колобов захватил в Среднюю Азию Есенина и еще одного товарища. Фамилии его я не помню. Высокий брюнет с волосами, зачесанными на косой пробор. Он тоже декламировал стихи (Сестра уверяла, что это Мариенгоф, но я в этом не был уверен). Придя домой к обеду, я застал всю компанию за столом. Есенин сидел в сером костюме и, как мне казалось, застенчиво поправлял свисавшие на лоб золотистые кудри. В первую встречу разговор с ним был очень короткий. Он спросил: - Нравятся Вам мои стихи? Мой отрицательный ответ его несколько озадачил. Я пошел в свою комнату и вынес только что изданную в Петрограде книжку стихов Константина Липскерова «Песок и розы». И удивило то, что Есенин сразу обратил внимание на самое мое любимое стихотворение. Он медленно прочел:
Чтоб отчизну любить, надо в далях грустить по отчизне. Чтоб уста полюбить, прикасаться не надо к ним мочь. Чтоб в шатре бытия полюбить все сокровища жизни, Надо шатер приподнять и взглянуть на мгновение в ночь.
- Да, это хорошо, - задумчиво произнес он. – Представляете: темнущая ночь. Шатер в степи. Полог распахнут. Оттуда яркий свет. В проходе стоит человек в шлеме, кольчуге, с копьем и, заслоняя ладонью глаза, всматривается в тьму. То, что он сказал, было мне близко и понятно. Потом его отозвали».
Неотправленное письмо Р.В.Иванову-Разумнику Есенин в Ташкенте общался с различными людьми, но многие из них относились к нему как к почетному гостю, с соблюдением всех традиций гостеприимства. Ему же иногда нужен был собеседник, с которым можно было поговорить по душам, без всякого лукавства и настороженности, что твои слова могут быть истолкованы превратно. Таким собеседником в Ташкенте у Есенина заочно стал Р.В. Иванов-Разумник. Именно ему Есенин начал писать письмо, надеясь отправить его из Ташкента: «Дорогой Разумник Васильевич! Я послал Вам письмо, книги, еще письмо, ждал от Вас какого-нибудь ответа и не получил его, и мне кажется, что Вы, по-видимому, обиделись за что-то. Я очень много думал за эти годы, очень много работал над собой, и то, что я говорю, у меня достаточно выстрадано»
Иванов-Разумник (настоящее имя Разумник Васильевич Иванов) (1878-1946) был известным критиком и историком литературы. Впервые Есенин встретился с ним в конце 1915 г. Работал секретарем комитета Литфонда, в котором нуждающимся писателям и поэтам оказывали небольшую финансовую помощь. Есенин в это время находился в трудном материальном положении, поэтому вынужден был написать заявление на его имя: «С войной мне нынешний год пришлось ехать в Ревель пробивать паклю, но ввиду нездоровости я вернулся. Приходится жить литературным трудом, но очень тяжко. Дома на родине у меня семья, которая нуждается в моей помощи. Ввиду этого, Разумник Васильевич, я попросил бы Вас похлопотать в Литфонде о ссуде руб. в 200. Дабы я хоть не поскору должен был искать себе заработок и имел возможность выбрать его». Просьба частично была удовлетворена. Есенин получил 50 руб.
Иванов-Разумник жил в Царском Селе. В Царскосельском военно-санитарном поезде № 143 после призыва в армию начал служить санитаром Есенин. Это позволяло ему во время увольнений заходить к Иванову-Разумнику. Между ними установились дружеские отношения. 24 июня 1917 г. Есенин писал Ширяевцу в Ташкент о пренебрежительном отношении некоторых петроградских литераторов к крестьянским поэтам, при этом специально подчеркивал: «Но есть, брат, среди них один человек, перед которым я не лгал, не выдумывал себя и не подкладывал, как всем другим, это Разумник Иванов. Натура его глубокая и твердая, мыслью он прожжен, и вот у него-то я сам, сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя, и зажигаюсь об себя».
В 1-м выпуске «Скифов» стихотворение Есенина было посвящено Иванову-Разумнику. Во 2-м номере была опубликована статья Иванова-Разумника, в которой критик высоко оценил поэму Есенина «Марфа Посадница», назвав ее первой революционной поэмой о внутренней силе народной. В годы революции Есенин часто обращался за советом к Иванову-Разумнику. Это помогало ему избегать политических ошибок. В 1917-1918 гг. Иванов-Разумник сотрудничает в эсеровских газетах «Дело народа», «Знамя труда», в журнале «Наш путь». При его поддержке в них с марта 1917 г. стали печататься произведения Есенина. Новый 1918 г. Есенин с Орешиным встречали на квартире Иванова-Разумника в Царском Селе. «С большим уважением и любовью относился Сергей к Иванову-Разумнику,с которым неизменно встречался по делам практическим и душевным. «Иду к Разумнику, покажу Разумнику, Разумнику понравилось», - слышалось постоянно. Статьи Р.В. Иванова, принимавшего Есенина целиком, как большого поэта революции, совершенно удовлетворяли и поддерживали Сергея. Такой «отеческой щедрости» он, наверное, ни позже, ни раньше не находил ни у кого из авторитетных критиков». - вспоминал хорошо знавший поэта В.Чернявский,
Когда был раскрыт заговор левых эсеров против советской власти, последовали репрессии. 13 февраля 1919 г. Иванова-Разумника арестовали органы ЧК. Только заступничество Луначарского и жены Горького М Андреевой позволило ему избежать расправы. После переезда в Москву Есенин старался всячески поддерживать отношения с Ивановым-Разумником. «Мне очень и очень хотелось бы Вас увидеть, услыхать и самому сказать о себе.Уж очень многое накопилось за эти 2 1/2 г., в которые мы с Вами не виделись. Я очень много раз порывался писать Вам, но наше безалаберное российское житье, похожее на постоялый двор, каждый раз выбивало перо из рук. Я удивляюсь, как еще я мог написать столько стихов и поэм за это время».- писал Есенин 4 декабря 1920 г. в Царское Село Иванов-Разумник был одним из организаторов в 1920 г. в Берлине издательства «Скифы», в котором была опубликована его книга «Россия и Инония». Название «Инония - иная страна» придумано Есениным, автором поэмы «Инония», в которой «пророк Сергей Есенин», так себя он представил в поэме, писал о скором наступлении на земле, освобожденной революцией, прекрасной жизни, сказочного крестьянского рая. Время неумолимо доказывало неисполнимость предсказаний Есенина. Иванов-Разумник в своей публикации как раз и говорил о крушении иллюзий поэта. В издательстве «Скифы» в 1920 г. вышел сборник стихотворений Есенина «Триптих», в котором «Преображение» опубликовано с посвящением Иванову-Разумнику. До отъезда в Туркестан они не встречались. Изредка переписывались. К сожалению, не сохранились ответные письма Иванова-Разумника. Есенин не терял надежды на скорую встречу. Возможно, что это желание подтолкнуло его сесть в Ташкенте за письмо другу. Поговорить было о чем.
Письмо Есенин писал долго, в несколько приемов. В письме-черновике было много зачеркиваний, перестановок слов и предложений, свидетельствующие о напряженной работе над текстом. Что-то не позволило Есенину закончить письмо, но уничтожать его не стал, а доверил при отъезде в Москву Ширяевцу. На обороте последнего листа Есенин написал: «Неотправленное письмо Р.В. Иванову». Опубликовано письмо было после смерти поэта. Встреча же с Ивановым-Разумником состоялась после возвращения Есенина в Москву. Редактор берлинского журнала «Знамя» А.Шрейдер после встречи с Есениным в Москве писал в Царское Село: «Дорогой Разумник Васильевич! Привезите какие-нибудь новые материалы о Блоке и для Берлина и для Москвы. Квартиру (совсем отдельная и хорошая комната), стол и все прочее Вам здесь уже устроены – устроил Есенин. Он ждет Вас с нетерпением…». Встреча состоялась. В письме М.Пришвину 5 октября 1921 г. Иванов-Разумник писал: «Сережа Есенин – только что видел его после трех лет в Москве – написал сильную и крепкую вещь – поэму «Пугачев».
Есенин во время пребывания с 9 по 12 февраля 1922 г. в Петрограде не смог встретиться с Ивановым-Разумником, поэтому 6 марта пишет письмо с извинениями, в котором, как близкому другу, исповедуется о своей жизни: «Живу я как-то по-бивуачному, без приюта и без пристанища, потому что домой стали ходить и беспокоить разные бездельники. Им, видите ли, приятно выпить со мной! Я не знаю даже, как и отделаться от такого головотяпства, а прожигать себя стало совестно и жалко. Хочется опять заработать, ибо внутри назрела снова большая вещь. Для журнала Вашего я пришлю пока несколько стихотворений…». Только в 1924 г/ во время приезда Есенина в Ленинград состоялась их встреча в Царском Селе. Критик высоко отзывался о его поэзии. По его убеждению, Есенин был большим поэтом на рубеже золотого и серебряного веков русской поэзии. На вопрос, кто может после Пушкина представлять на современном этапе русскую поэзию, критик немедленно ответил: «Несомненно, Сергей Есенин!» На вечере в Доме ученых по просьбе Есенина Иванов-Разумник произнес вступительное слово о его творчестве. Это была их последняя встреча. Известие о смерти Есенина потрясло Иванова-Разумника. 12 января 1927 г. он сообщал З.Райх: «Я за этот год закончил свои записки о Сергее Александровиче – листов на 5 и совершенно не для печати, за исключением, быть может, нескольких страниц общего содержания». Судьба этих «Записок» неизвестна, возможно, что они погибли во время войны.
Дата: Четверг, 17 Окт 2019, 14:22 | Сообщение # 10
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Незапланированный приезд Есенина в Ташкент для местных литераторов был незаурядным событием. Он бывал в помещении ташкентского Союза поэтов, который размещался в небольших комнатах городского Дворца Труда, оставил здесь несколько своих книжек для реализации желающим, рассказывал о деятельности литобъединений в Москве, о проводившихся дискуссиях и спорах, о встречах с читателями. Нередко обсуждения проводились бурно, так как некоторые ташкентские поэты в штыки принимали основные требования имажинизма. О новом лит. течении в Ташкенте были наслышаны, но об имажинистах в основном судили по их скандальным выступлениям в Москве, которые до периферийного читателя доходили к тому же в искаженном виде. Приезд Есенина дал возможность ташкентцам получить разъяснения непосредственно из уст одного из лидеров имажинизма. По воспоминаниям В.Вольпина, принимавшего активное участие в таких встречах, «литературная колония в Ташкенте встретила Есенина очень тепло и, пожалуй, с подчеркнутым уважением и предупредительностью как большого, признанного поэта, как метра. И это при враждебном к нему отношении как к вождю имажинизма – течению, которое было чуждо почти всей пишущей братии Ташкента». Особенно часто и остро нападал на Есенина за его имажинизм Ширяевец, видевший в имажинисте Есенина поэта, отколовшегося от их мужицкого стана.
Есенин продолжал знакомиться с Ташкентом. Больший интерес у него вызывал Старый город. Эта часть Ташкента сильно отличалась от Нового города. Вдоль узких и кривых улиц и переулков стояли желтовато-серые одноэтажные глинобитные дома без окон на улицу. На многих улицах не было деревьев и зелени, очень мало арыков. Все сады, виноградники расположены внутри дворов за высокими заборами из сырца. В городе много мечетей с невысокими минаретами, на которых аисты вьют гнезда. В центре Старого города находился большой базар, где рядами располагались торговые лавки, мастерские, чайные, караван-сараи. В базарные дни все заполняется местными и приезжими людьми, стадами овец, караванами верблюдов, всадниками и различными арбами. Далеко слышится гул толпы, крики разносчиков лакомств и воды, возгласы нищих, завывания странствующих дервишей, рев верблюдов и ослов. В этом гвалте и тесноте движение становится затруднительным. В обычные же дни все затихает. Изредка может проехать на ишаке в белой чалме старый узбек или торопливо пробежит, прижимаясь к стенам домов, женская фигура в парандже. Есенину хотелось как можно ближе познакомиться с «живым Востоком». «Он приехал в праздник уразы, - вспоминал В.Вольпин, - когда мусульмане до заката солнца постятся, изнемогая от голода и жары, а с сумерек, когда солнце уйдет за горы, нагромождают на стойках под навесами у лавок целые горы «дастархана» для себя и для гостей: арбузы, дыни, виноград, персики, абрикосы, гранаты, финики, рахат-лукум, изюм, фисташки, халва. «Чаще всего ехали на Шейхантаур – там была отличная чайхана недалеко от мечети и мавзолея Ширдор, - вспоминал художник Ф.Лихолетов. – Усаживались на помосте – Есенину никак не удавалось сесть по-восточному, скрестив ноги, и он спускал их вниз, по-мальчишески болтая блестящими, всегда свежевычищенными коричневыми туфлями, которые он протирал тряпочкой, он был, что называется, франтом. Несмотря на жару, он почти всегда был в костюме и галстуке, а сорочек у него с собой было - не счесть. Стирала и гладила их какая-либо из поклонниц поэта, которые в нашей компании нередко бывали. Иногда это делала мать Ширяевца, Мария Ермолаевна, но ее Есенин не хотел затруднять, стеснялся. Что меня поразило – пил Есенин в Ташкенте мало. Разговоров о его разгулах московских я наслышался, а когда встретились, счел все это враньем. Сергей Александрович вел себя очень сдержанно и спокойно, утром к вину не прикасался, а вечерами у Ширяевца или даже в «Регине» (ресторан) никогда границ не переходил. Чайханэ, убранные пестрыми коврами и сюзанэ. Толпа разношерстная: здесь и узбеки, и таджики, и чарджуйские туркмены в страшных высоких шапках, и преклонных лет муллы в белоснежных чалмах, и смуглые юноши в золотых тюбетейках, и приезжие «из русского народа», и разносчики с мороженым, мишалдой и прохладительными напитками. Все это неумолчно шевелится, толкается, течет, теряя основные цвета и вновь находя их, чтобы через секунду снова расколоться на тысячу оттенков. И в такую обстановку попал Есенин – молодой рязанец, попал из голодной Москвы. Он сначала теряется, а затем начинает во все вглядываться, чтобы запомнить».
«Есенин очень хотел встретиться с «живым Востоком», с его людьми, искусством, поэзией, - вспоминала Е. Макеева. – У меня были знакомые в каком-то учреждении, ведавшем культурой, у них я выяснила, что никакой возможности сделать это, так сказать, в официальном порядке нет. Послушать стихи и музыку можно было лишь у кого-либо дома, пригласив артистов, обычно выступавших в основном на свадьбах и тоях. В старом городе у отца были знакомые, устраивавшие такой той, фамилия их была Нарбековы. Мы с сестрой Ксаной, отцом, Колобовым и Есениным отправились туда. Не знаю, по какому поводу был праздник, но помню, что ревели карнаи и дробно гремела дойра, выступали певцы, которым аккомпанировали на дутарах молодые, похожие друг на друга музыканты, все в одинаковых тюбетейках и халатах. Есенин был, мне кажется, несколько оглушен этим шумом, но не подавал виду, был, как всегда, внимателен и галантен, шутил и смеялся, однако чувствовалось в нем какое-то напряжение, он пытался вслушаться в чужие напевы, ощутить их мелодию, но, видимо, это ему не удавалось. Он быстро устал, музыка, пение, казалось, превратилась для него в общий, ровный гул, и он молча жевал какие-то сладости. На вопрос, понравилось ли ему на узбекском празднике, Есенин неопределенно пожал плечами и ответил в том смысле, что об этом трудно судить с первого впечатления, но во всем виденном чувствуется какая-то своя жизнь и своя очень живая и естественная радость. Этот разговор произошел между отцом и Есениным уже у вагона, в котором жили они с Колобовым и куда мы их проводили».
Встреча с Федором Раскольниковым Бывал Есенин и на шумном Воскресенском рынке, расположенном в центре Нового города, где увеселительных заведений, где было можно хорошо покушать и выпить, было предостаточно. На рынке бойко шла торговля как с прилавков маленьких магазинов и торговых лавочек, так и с рук. В «Романе без вранья» рассказывается о неудачной коммерческой сделке спутника Есенина Левы, который возлагал на среднеазиатские рынки большие надежды: «Денег наскребли Есенину на поездку маловато, - описывал в романе Мариенгоф. - Советуемся с Левой – как бы увеличить капитал. Лева потихоньку от Почем-Соли сообщает, что в Бухаре золотые десятирублевки дороже в три раза. Есенин дает ему денег: - Купи мне. На другой день вместо десятирублевок Лева приносит кучу обручальных колец. Начинаем хохотать. Кольца все несуразные, огромные – хоть салфетку продевай. Лева резонно успокаивает: - Не жениться же ты, Сережа, собираешься , а продавать. Говорю, заработаешь – и заработаешь. Возвратясь, смешно мне рассказывал Есенин, как бегал Лева, высунув язык, с этими кольцами по Ташкенту, шнырял по базарам и лавочкам и как пришлось в конце концов спустить их, понеся потери. Целую неделю Лева был мрачен и, будто колдуя, шептал себе под нос холодными губами: - Убытки!.. Какие убытки!»
На Воскресенском рынке Есенин встретился и познакомился с Ф.Раскольниковым. Федор Федорович (настоящая фамилия Ильин) (1892-1938) был известной личностью во время Октябрьской революции и гражданской войны. Его биография, несмотря на его молодость, была овеяна легендами. Этот интеллигентный с виду человек в революционные годы держал в жестких руках буйную вольницу кронштадских матросов, принимал активное участие в потоплении Черноморского флота, чтобы корабли не достались Антанте. В 1918 г. английская эскадра напала на Ревель, захватила эсминец «Спартак», где был и Раскольников, командовавший тогда флотом. Его выдал англичанам однокурсник по гардемаринским классам. Раскольникова заковали в кандалы. Подвергался унизительным допросам. В газетах англичане писали: «Мы захватили в плен первого лорда большевистского адмиралтейства». Раскольников провел в английской тюрьме девять месяцев и был обменен на девятнадцать английских офицеров. Возглавляя в 1920 г. Каспийскую флотилию, он заставил англичан в городе Эндзели вернуть все военное имущество, которое они вывезли из Баку во время отступления. А какую выдержку и храбрость проявил он во время операции по спасению баржи на Каме, в которую были погружены 405 арестованных рабочих и которым грозила неминуемая смерть. О героической биографии Раскольникова очень много рассказывал Есенину Р.Ивнев, который хотел их познакомить.
«В первую зиму после Октябрьской революции, - вспоминал Раскольников, - в доме армии и флота, что на углу Кирочной и Литейного, состоялся обычный в ту пору митинг на тему: «Казачество и советская власть». Огромный нетопленный зал был набит казаками с красными лампасами на синих шароварах и в высоких папахах набекрень. После моего доклада председатель объявил: "Слово имеет товарищ Рюрик Ивнев". Хромая и опираясь на палочку, узкоплечий оратор вышел на авансцену и, щурясь от света ослепительных лампочек рампы, очень тонким, почти визгливым голосом нараспев прокричал несколько слов о казаках и революции. Когда митинг кончился, он подошел ко мне и, махая изящно сложенным лорнетом, приятно картавя, с томной манерностью предложил поехать к С.Есенину. - Он живет недалеко отсюда. К тому же под Вами ходит машина, - с улыбкой добавил он. Есенина я знал как поэта. Но мне было некогда, я торопился куда-то на другой митинг и с вежливой благодарностью отклонил приглашение Ивнева». Судьба распорядилась таким образом, что встреча произошла в далеком Туркестане. Я познакомился с Есениным в мае 1921 г., в Ташкенте, на базарной площади в знойный солнечный день. Прислоняясь к выбеленной известкой глинобитной стене, Есенин в новеньком сером костюме скромно сидел в базарной чайхане и с огромным аппетитом ел дымящийся плов с бараниной, запивая зеленым чаем из широкой, как маленькая миска, пиалы. В его глазах сияла безоблачная лазурь знойного ташкентского неба. Здороваясь, он привстал с вежливостью благовоспитанного пай-мальчика, очень приветливо улыбнулся и с интересом стал расспрашивать об Афганистане, куда я ехал. Мне сразу понравились ясные, голубые лучистые глаза Есенина, желтые волосы цвета спелой соломы, скромная сдержанность и пытливая любознательность ко всем проявлениям жизни».
О далеком Афганистане Есенин знал мало, поэтому он внимательно вслушивался во все, о чем ему говорили. О своей будущей работе Раскольников вряд ли мог подробно рассказать поэту по дипломатическим причинам. «В марте 1921 г., - писал 25 июня 1923 года Ф. Раскольников в автобиографии. – ввиду окончания гражданской войны и перехода к мирному строительству, я демобилизовался и в качестве полномочного представителя РСФСР в Афганистане выехал на границы Индии, в соседстве с которой продолжаю находиться до настоящего времени». Он не рассказал, что вместе с ним в далекий Афганистан в качестве корреспондента газеты «Правда» едет и жена, Л.Рейснер, с которой Есенин познакомился в Петрограде в 1915 г. Не рассказал и о том, что в апреле 1921 г. из Москвы в Афганистан выехала советская дипломатическая миссия, в которую входили 32 сотрудника, добравшаяся до места назначения с большими сложностями. Встреча в Ташкенте с Раскольниковым и разговор с ним запомнился Есенину. Уже позже об Афганистане, который почему-то представлялся ему не горной, а с песчаными просторами страной, поэт вспомнит в стихотворении «Эта улица мне знакома…»:
Видно видел он дальние страны, Сон другой и цветущей поры, Золотые пески Афганистана И стеклянную хмарь Бухары.
После знакомства в Ташкенте Раскольников и Есенин встречались в Москве в редакции журнала «Красная новь». куда Раскольников был направлен работать после завершения дипломатической службы в Афганистане. К Есенину относился дружески, восторженно отзывался о его стихах, которые поступили в редакцию. 17 января 1925 г. писал поэту: «Ваши последние стихи «Русь уходящая», «Песнь о советском походе», «Письмо к женщине» приводят меня в восторг. Приветствую происходящий в Вас здоровый перелом. Жду от Вас нигде не напечатанных стихов для помещения их в «Красной нови». Крепко жму Вашу руку. С товарищеским приветом Ф.Раскольников». После смерти Есенина Раскольников написал воспоминания «Сергей Есенин» и статью «Пушкинские мотивы в творчестве Сергея Есенина», ставшие известными после посмертной реабилитации Ф. Раскольникова в 1964 г .За критику сталинского режима Раскольникова объявили врагом народа, что подтолкнуло его в вынужденной эмиграции, где он и умер вдали от Родины.
Товарищеские отношения установились между Есениным и ташкентским художником А.Волковым. Поэт неоднократно бывал на его квартире. Это было по пути от вокзала к дому Ширяевца. Сын художника пишет: «Вспоминаю рассказ отца о С.Есенине: «Он вошел в открытие двери моей квартиры в Ташкенте на Садовой улице. Это было так неожиданно и так просто. Совсем юный, прекрасный, радостью сверкающий. Мы встретились, будто давно знакомы. Читали друг другу стихи, сидели прямо на полу и рассматривали акварели. Тогда Есенин сказал Волкову: «Так вы же наш, имажинист – мы Вас принимаем к себе, художник Якулов против не будет! Часа три сидели мы все вот так на полу. Вдруг Есенин нервно вскочил, прислонился к стене и стал читать прекрасным звонким голосом. После этого пошли с ним в старый город». Их дружба продолжалась и после возвращения поэта в Москву. Известно, что Есенин принял участие в организации персональной выставки ташкентского художника в Москве в 1923 г.
Есенин использовал все возможности для знакомства с Новым городом. О приезде московского поэта многие были наслышаны, при встречах его приветствуют. «Однажды мы с Есениным отправились в театр «Колизей» на какой-то спектакль.Неожиданно кто-то встал с кресла и объявил: «Товарищи, среди нас находится известный поэт С.Есенин!» Реакция публики была восторженной – отовсюду неслись приветственные крики, аплодисменты, кто-то бросил к нашим местам цветы. Есенин был весьма смущен. Начало спектакля задержалось на несколько минут». - вспоминала Е.Макеева. Есенина приглашают на лит. вечера для чтения своих стихов, предлагают выступить перед публикой о современной поэзии. В 1-м отделении он подробно объяснял основные положения имажинизма, для иллюстрации привлекая стихотворения различных авторов. Однако больший интерес у публики вызвало второе отделение, где Есенин стал читать свои стихи. По воспоминаниям Макеевой, «особенно тепло публика встретила стихотворения «По-осеннему кычет сова…», «Песнь о хлебе», «О пашни, пашни, пашни…», а чтение «Исповеди хулигана» многих смутило и шокировало. Можно предположить, что поэта раздражала собравшаяся разношерстная публика, среди которой было определенное число случайных, далеких от поэзии лиц, поэтому он не убирал из текста малопоэтические слова, словно нарочно, грубо и обнажено».
Встречи Есенина с любителями поэзии помогал организовывать Ширяевец. В некоторых случаях они носили случайный характер. «Однажды,перед началом сеанса в к/т «Хива» вместо оркестра выступили поэты, среди них прочел одно свое стихотворение и Есенин, делал он это непринужденно и весело». - вспоминала Н.Саввич, жившая на той же улице, где и Ширяевец. Есенина познакомили с Н.Кулинским, первым директором Туркестанской публичной библиотеки, хорошим знатоком поэзии и великолепным собеседником. Есенин побывал у него в гостях. За накрытым для гостей столом на террасе велась задушевная беседа, читали любимые стихи. По приглашению директора библиотеки поэт выступил перед слушателями «Студии искусств». Об этой встрече оставила воспоминания Е.Ромонат, одна из слушательниц студии: «Занятия наши проходили в помещении библиотеки, когда в ней не было посетителей. Есенина сюда привел Ширяевец, которого мы все хорошо знали. Он представил своего друга, и тот без предисловий и уговоров стал читать свои стихи. Читал очень просто, без рисовки и завывания, как иные поэты. Каждое его слово будто ложилось в душу, а все мы, студийцы, именно в этом кое-что понимали после серьезных занятий с Кулинским. Не могу забыть, как он читал «Песнь о собаке» - удивительно точно и человечно, так что слезы появились у многих на глазах, да и сам поэт, кажется, был растроган, и голос его дрожал. Чувствовалось, что он не декламирует, а переживает то, что запечатлено в слове. В этот момент для нас не важно было, что это читает сам Есенин, и значительным казалось то чувство сострадания и боли, которое поэт донес не только словом, но и сердцем, голосом, душой. Эта встреча произвела на нас всех огромное впечатление и наложила отпечаток на дальнейшие наши занятия. Хотелось проникнуть в глубины поэтического слова, ощутить в нем ту проникновенность и человечность, какие слышны были в голосе Есенина».
Те, кто встречался с Есениным во время его пребывания в Ташкенте, всегда подчеркивали популярность поэта среди горожан, особенно молодежи. М.А. Гейциг, в то время слушательница бухгалтерских курсов, рассказывала, что когда разносился слух о выступлении Есенина, занятия на курсах стихийно прекращались, молодежь бежала туда, где по слухам он должен был читать свои стихи. В Новом городе с учетом горожане старались не отставать от европейской культуры, стремились следовать последней моде в кино, танцах, песнях. Есенин относился к этим веяниям с прохладцей. Художник А.Волков вспоминал: «В Ташкенте на все была мода на танец шимми, на Джимми, остроносые ботинки. В к/т «Хива» шел фильм «Кабинет профессора Калигари» с Конрадом Вейтдом в главной роли. Есенин в кино не пошел. Сказал: «Надоело». Пробовали его затащить в концерт, где заезжая певица пела «Шумит ночной Марсель». Но он и оттуда удрал – по ногам со скандалом. «Пустите, - говорит, - меня, не за тем я сюда приехал». Вышел на улицу, а там верблюд стоит, склонил к нему свою голову. Есенин обнял его за шею и говорит: «Милый, унеси ты меня отсюда, как Меджнуна…». Пришел ко мне, сел на пол в комнате возле окна и стал читать стихи «Все познать, ничего не взять пришел в этот мир поэт». Потом он написал о Бухаре, которую никогда не видел «И стеклянная хмарь Бухары». Хоть всю жизнь проживи в Туркестане, лучше не скажешь. Эта хмарь, знаете, что? Зной, смешанный с пылью веков, зной, оплавляющий камни бухарских куполов, их голубые изразцы. И откуда он это знал? Ведь он никогда не видел Бухары. Где же начинается Восток? И еще это, помните: «Я люблю этот город вязевый». Как там сказано? «Золотая дремотная Азия опочила на куполах…»
Постепенно Есенин стал проявлять тоску по России. «Я помню, мы пришли в Старый город небольшой компанией, долго толкались в толпе, а затем уселись на верхней террасе какого-то ошхане.Вровень с нами раскинулась пышная шапка высокого карагача – дерева, которое Есенин видел впервые. Сверху зрелище было еще ослепительнее, и мы долго не могли заставить его приступить к еде. В петлице у поэта была большая желтая роза, на которую он все время бережно посматривал, боясь, очевидно, ее смять. Когда мы поздно возвращались в город на трамвае, помню то волнение, которым он был в этот день пронизан. Говорил он много, горячо, а под конец заговорил все-таки о березках, о своей рязанской глуши, как бы желая подчеркнуть, что любовь к ним у него постоянна и неизменна».- вспоминал В.Вольпин.
Есенин не планировал публичных выступлений, но и не мог отказаться от предложения рассказать о себе и своем творчестве ташкентским читателям. В.Вольпин вспоминал: «Ташкентский союз поэтов предложил Есенину устроить его вечер. Он согласился, но просил организовать его возможно скромнее, в более или менее интимной обстановке. Мы наметили помещение Туркестанской публичной библиотеки». Литературный вечер состоялся 25 мая 1921 г.. Об этом событии сохранились воспоминания очевидцев. Организационные хлопоты легли на плечи зав. детским залом библиотеки А.Николаевой. Ее дочь, Наталья, вспоминала: «Большим событием для ташкентцев был приезд С.Есенина. Мама устроила вечер у себя в детской библиотеке. Работа по подготовке вечера была очень большой, так как в читальный зал пришлось впустить очень много народу, для чего надо было получить специальное разрешение. А.Ширяевец уже не работал в библиотеке, но приходил ежедневно, так как был с мамой в товарищеской дружбе и помогал ей в организации этого вечера. В первой комнате продавались сборники стихов Есенина. На вечере присутствовало много поэтов, народу собралось очень много, было душно, окна не пропускали воздуха, так как на них висели желавшие слушать Есенина и не попавшие в зал. Читал Есенин очень выразительно, и его чтение оставляло глубокое впечатление. Овации были бесконечны. Впоследствии я слышала много чтецов в Ленинграде и Москве, но даже превосходные чтецы не производили такого впечатления. Дамы, особенно пожилые, глаз не сводили с поэта, так как он и внешне был великолепен. В нищем, по тому времени, Ташкенте, когда на службу ходили в сшитых дома тапочках и даже босые, он был в серо-зеленом костюме и лакированных туфлях. Я не смела попросить у него автограф, как другие, так как была еще очень застенчива».
Об этом же вечере оставила воспоминания М.Костелова: «Туркестанская публичная библиотека, где выступал Есенин, представляла тогда небольшое одноэтажное здание, в котором была прихожая, затем маленькая комната с картотеками и читальный зал, тоже не очень большой, рассчитанный человек на тридцать. Помню хорошо, как будто вчера это было. В полдень к нам, на Самаркандскую, примчался Ширяевец. Он сообщил, что сейчас в библиотеке состоится встреча Есенина с читателями. Когда мы подошли к библиотеке, на верхней ступени крыльца в окружении множества людей стоял С.Есенин. Ширяевец принарядился для этого вечера; вокруг стояли люди в мешковатых брюках, а он был в праздничном костюме, в белой рубашке с цветочками, весь сверкающий, нарядный – он воспринимал все, связанное с Есениным, как свое кровное и как праздник русской поэзии, в которую был влюблен. Есенин стоял на крыльце в своем красивом костюме, в шляпе, молодой, элегантный, сказочный. Лель – так я тогда его называла. Потом толпа повалила в зал, народу было страшно много. Я замешкалась и в зал не попала, стояла где-то в дверях, но Есенина видела и слышала хорошо. Есенин снял шляпу, положил ее на стул, на который опирался, когда читал стихи. Лицо его побледнело, он читал звонко, вдохновенно, без перерывов. Весь зал и комната перед ним были заполнены народом, окна – они в полуметре от земли – тоже были облеплены, так что в зале стало темно и очень жарко. Поэт стоял весь мокрый, но пиджака не снял; мокрый чуб свисал на вспотевший лоб. Однако он все читал и читал, помню его интонации, когда звучали «Песнь о хлебе», «Песнь о собаке» и что-то из поэмы «Пугачев». Потом Ширяевец с гордостью сказал мне, что мы, ташкентцы, были первыми, кто слышал «Песнь о хлебе» и «Пугачева», так как они написаны Есениным недавно».
Оставил воспоминание о вечере и присутствовавший на нем В.Вольпин: «Небольшая зала библиотеки была полна. Преобладала молодежь. Лица у всех были напряженные. Читал Есенин с обычным своим мастерством. На аплодисменты он отвечал все новыми и новыми стихами и умолк совершенно обессиленный. Публика не хотела расходиться, а в перерыве покупала все книги Есенина, выставленные союзом для продажи. На все просьбы присутствовавших прочитать хотя бы отрывки из «Пугачева», к тому времени вчерне уже законченного, Есенин отвечал отказом». Он покидал зал, получив в награду цветы. Некоторые поклонники его поэзии, купив книги, просили надписать их. Хотела получить автограф и М.Костелова, но в суете не удалось этого осуществить. Тем не менее, она стала одной из обладательниц 2-х книг Есенина, на которых поэт оставил свой автограф. Помог ей в этом А.Ширяевец. Когда на квартире во время ужина Есенин дарил «Трерядницу» с автографом «Шурке милому. С. Есенин. Ташкент. 25 май 1921.», Ширяевец передал другу просьбу своей невесты. На 2-х отобранных для подарка книгах появились следующие надписи: на «Треряднице» - «Маргоше С.Есенин. 1921. май, 25. Ташкент» и на «Исповеди хулигана» - «Маргоше. С лучшими пожеланиями. С.Есенин. 1921, 25. май, Ташкент». Ширяевец вручил на другой день книги с автографами М.Костеловой, которая сохранила их до своей смерти, демонстрируя неоднократно эти ценные подарки в Музее Есенина в Ташкенте.
В этот же день произошла встреча Есенина с поэтом В.Наседкиным, который стал обладателем книги «Исповедь хулигана» с дарственной надписью на 1-й странице: «т. Наседкину. В знак приязни. С.Есенин. 1921. 25 мая. Ташкент». В Ташкенте в этот день Наседкин оказался случайно, проездом в Россию из Самарканда, где он служил в действующей армии. Познакомился с Есениным в 1914-1915 гг., когда оба занимались в Университете Шанявского. В 1918 – 1920 гг. его поэзия, воспевающая красоту родной природы, формировалась на раннем этапе под сильным влиянием творчества Есенина. Их активное общение относится к 1923-1925 гг. 19 декабря 1925 г. Наседкин женился на сестре Есенина Екатерине. Вместе с родственниками Есенина принимал активное участие в организации похорон поэта. «Смерть Есенина была тяжелой утратой для Наседкина. Он всегда верил, что поэзия Есенина будет жить долго. Он тщательно собирает материалы к его биографии, писал воспоминания о нем». - вспоминала Екатерина. В 1927 г. издал книгу «Последний год Есенина». Репрессирован в 1938 г. по ложному обвинению. Посмертно реабилитирован.
На квартире А. Ширяевца среди споров на лит. темы были разговоры о работе Есенина над «Пугачевым». К этому времени были написаны многие главы, которые требовали тщательной редакторской шлифовки и доработки. Окончательно определилась авторская оценка личности Пугачева и его роль в повествовании. Есенин рассказывал об этом другу, стараясь попутно выразить и собственную точку зрения на смысл жизни, ради чего он жил. Ведь он тоже как бы «значенье свое разгадал». Ширяевец попросил его оставить в альбоме на память автограф. Есенин, как бы продолжая разговор о предназначении в жизни, записал отрывок из 3-ей главы поэмы, который озаглавил «Из поэмы «Пугачев». Запись носит явно личный характер, подчеркивая духовную близость автора и Пугачева:
Знаешь, ведь я из простого рода И сердцем такой же степной дикарь! Я умею, на сутки и версты не трогаясь, Слушать бег ветра и твари шаг.
Оттого что в груди у меня, как в берлоге, Ворочается зверенышем теплым душа, Мне нравится запах травы холодом подожженной, И сентябрьского чистотела протяжный свист,
Знаешь ли ты, что осенью медвежонок Смотрит на луну, как на вьющийся в ветре лист? По луне его учит мать мудрости своей звериной, Чтобы смог он, дурашливый, знать И прозванье свое, и имя. .. .. .. Я значенье свое разгадал. И подписал «С.Есенин. Азия. 1921. 25 мая». Ширяевец с гордостью позже показывал друзьям этот автограф Есенина.
Поездка в Келес Ташкентские друзья продолжали знакомить Есенина с бытом и культурой узбеков. Была организована поездка за пределы Ташкента к знакомому Михайловых узбеку-землевладельцу Алимбаю, который жил в пригородной железнодорожной станции Келес. «В другой раз, когда Есенин пришел к нам. Мы пригласили его после обеда поехать в Келес к знакомому отца Алимбаю. Это был человек интересный, неплохо знавший русский язык и свою, узбекскую, поэзию. Есенина ему представили как большого «русского хафиза». Мы сидели довольно долго, ели сладости, а потом плов: затем Азимбай начал нараспев читать стихи, по-моему, не только по-узбекски, но и, видимо, на фарси. Есенин как бы в ответ прочел что-то свое, тоже очень напевное и музыкальное. Алимбай и его гости одобрительно кивали головами, цокали языками, но мне трудно было понять, действительно ли нравятся им стихи Есенина, или это обычная дань восточной вежливости и гостеприимству. Но что я ясно ощущала – это то, что сам Есенин слушал стихи поэтов Востока очень внимательно и напряженно, он весь подался вперед и вслушивался в чужую гортанную речь, силясь словно воспринять ее внутренний ритм, смысл, музыку. Он расслабил галстук, распустил ворот сорочки, пот стекал по его лицу, но он как будто не замечал этого, слушал, ничего не комментировал и не хвалил, был задумчив и молчалив. Казалось, он сопоставляет услышанное с чем-то, и в нем идет невидимая работа: но, может быть, это только представилось мне? На обратном пути поэт обратил внимание на то, что ни «за столом», ни рядом совсем не было женщин, кроме нас с Ксаной. Правда, изредка появлялась закутанная в темное фигура или откуда-то выдвигалась тонкая рука с подносом, чаем или пловом. Отец рассказал о тогдашних, еще живых обычаях мусульман, об ичкари, о том, что большинство узбекских женщин не скоро еще снимут чадру, хотя с этим ведется борьба». Не эти ли через несколько лет у Есенина выльются в поэтические строки «Персидских мотивов»: «Мы в России девушек весенних На цепи не держим как собак». - воспоминала Е.Макеева.
По дороге в Келес Есенин продолжил начатый в первое посещение дома Михайловых разговор о русской земле, русской природе, русских традициях. «Мы встретились вскоре, когда поехали на пикник к богатому узбеку-землевладельцу Алимбаю возле станции Келес, - вспоминал В. Михайлов. - Там состоялся более конкретный разговор. Я, еще зеленый, мало что видевший юноша, сказал, что мне чужда российская природа, березки, деревни, ржаные поля. Я люблю горы, кишлаки, сады. Вот я и показал ему вдаль на клеверное поле, где люди с сетями ловили перепелок, чтобы угостить нас пловом с перепелками. Есенин посмотрел на меня с сожалением. - Вы же не видели России, вы ее не знаете, Здесь же у вас все искусственное: и сады, и насаженные деревья, и даже реки. Салар, Бозсу вырыты людьми. Это не то. Красиво, но не то. Больше на эту тему разговоров не было в тот день. Думал ли я, что уже через пять лет буду наизусть знать все его стихи и даже подражать ему!»
В гостях у Валентина Вольпина
Есенин побывал в гостях у ташкентского поэта В.Вольпина, с которым познакомился в Москве и между ними установились теплые дружеские отношения. В 1921 г. на «Треряднице» Есенин на титульном листе записал: «Милому Валентину Ивановичу Вольпину приязненно. С.Есенин. 1921». Осенью 1923 г. Вольпин переехал в Москву и работал в книжной торговле. В конце 1923 г. предпринял попытку издать есенинский сборник «Москва кабацкая». Позднее принял участие в подготовке к печати сборника Есенина «О России и революции» (1925) О хорошем отношении Есенина к нему свидетельствует дарственная надпись на титульном листе книги «Персидские мотивы», изданной в 1925 году: «Милому Вольпину, люблю, люблю. С.Е.» После смерти поэта Вольпин написал в 1926 г. воспоминания «О Сергее Есенине» и издал «Памятку о Сергее Есенине» (1926), составив совместно с Н.Захаровым-Минским библиографию изданных произведений Есенина и литературы о творчестве поэта. В Ташкенте они часто встречались. Устроить отдельный прием дорогому гостю считал своим долгом, так как в Москве был радушно принят Есениным. Вместе с женой Миной Соломоновной подготовили для гостей богато убранный стол, украсив его ягодами и фруктами, о которых в Москве можно было только мечтать. Были приглашены близкие друзья поэта. В этот день никто не спешил на службу. В непринужденной обстановке велась беседа на различные темы. Говорили и о скором отъезде московских друзей. Когда зашел разговор о поэме «Пугачев», то многие стали просить гостя прочитать вновь написанное. В.Михайлов вспоминал: «Есенин после обеда прочел монолог Хлопуши из «Пугачева», над которым он тогда много работал. Я слушал очень внимательно и был потрясен силой, звучавшей в этом произведении». Вольпин писал в воспоминаниях: «Однако он почти целиком прочитал свою трагедию через два дня у меня на квартире. Долго тянулся обед, затем чай, и только когда уже начало темнеть, Есенин стал читать. Помнил он всю трагедию на память и читал, видимо, с большим наслаждением для себя, еще не успев привыкнуть к вещи, только что законченной. Читал он громко, и большой комнаты не хватало для его голоса. Я не знаю, сколько длилось чтение, но знаю, что, сколько бы оно не продолжалось, мы, все присутствующие, не заметили бы времени. Вещь производила огромное впечатление. Когда он, устав, кончил чтение, произнеся заключительные строки трагедии, почувствовалось, что и сам поэт переживает трагедию, может быть, не менее большую, чем его герой.
Боже мой! Неужели пришла пора? Неужель под душой также падаешь, как под ношей? А казалось… казалось еще вчера… Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…
Он кончил. И вдруг раздались оглушительные аплодисменты. Аплодировали не мы, нам это в голову не пришло. Хлопки и крики неслись из-за открытых окон, под которым собралось несколько десятков человек, привлеченных громким голосом Есенина. Эти приветствия незримых слушателей растрогали поэта. Он сконфузился и заторопился уходить. Через несколько дней он уехал дальше в глубь Туркестана, завоевав еще один город на своем пути». Хозяину дома Есенин подарил книжечку «Исповедь хулигана» с дарственной надписью: «Валентину Ивановичу Вольпину на добрую память. Сергей Есенин».
Несостоявшаяся поездка в горы Поэт хотел выехать на природу за пределы Ташкента. Его манили хорошо виднеющиеся за пределами города покрытые снегом вершины Чимгана, волновали рассказы о бурных реках и чудесных садах в предгорной местности. Осуществить поездку было трудно из-за отсутствия транспорта и сохраняющейся сложной обстановки после гражданской войны. Художник Ф.Лихолетов помог организовать небольшой загородный поход. Он вспоминал: «Из наших встреч с Есениным еще запомнилась поездка в предгорья Чимгана, «на природу». Я захватил с собой холст и краски, пытался воспроизвести какой-то пейзаж с буйной зеленью и бурной речушкой, клокотавшей между камнями. Есенин долго смотрел на неглубокий, но злой поток воды, сказал, что она похожа на верблюжью шерсть, и, вздохнув, вспомнил чистую голубую воду речушки своего детства. Вокруг, казалось, совсем близко, высились покрытые снегом вершины Чимгана. Есенину не верилось, что до них около 100 верст, и он уговаривал извозчиков поехать дальше вверх по дороге, но они решительно отказались. Свой холст я хотел затем подарить Есенину, да раздумал: картина показалась мне неудачной». Но даже это кратковременное знакомство с местностью пригородного Ташкента запало в память поэту, так как в поэме «Пугачев» появились сравнения, навеянные увиденным. Но зато кто бы знал, как бурливо и гордо Скачут там шерстожелтые горные реки!
Колобов должен был совершить краткую инспекционную поездку в Полторацк, но Есенин не хотел проводить все дни в вагоне в условиях среднеазиатской жары. Он предложил другой вариант. В доме Михайлова не раз бывал персидский консул Ахмедов, с которым установились дружеские отношения. Официальная резиденция персидского консульства находилась в Самарканде. Ахмедов согласился с предложением приютить на несколько дней российского поэта, который хотел поближе познакомиться с истинным Востоком, чего не могли осуществить его друзья в европеизированной части Ташкента.
Дата: Суббота, 19 Окт 2019, 23:44 | Сообщение # 11
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Было решено, что Есенин сойдет в Самарканде,а на обратном пути вновь присоединится к Колобову. Вместе с ним в Самарканд, сопровождающей, поехала и Е.Михайлова, которая оставила об этой поездке воспоминания. По ее воспоминаниям, Есенин очень хотел «осмотреть старинные архитектурные ансамбли, ступить на древнюю землю Согдианы, познавшей многих завоевателей и властителей, ушедших в небытие, но сохранявшей одну лишь власть - нетленную и вечную власть красоты». Вечером в воскресенье 29 мая спецвагон Колобова прицепили к поезду № 4 «Ташкент-Красноводск», так как других поездов в этом направлении не было, и Есенин со своей спутницей и московскими друзьями отправились в древний Самарканд - один из интереснейших городов Средней Азии. Здесь сохранилось много запоминающихся старинных архитектурных памятников, а европейские писатели называли его «Туркестанской Москвой» или «среднеазиатским Римом». Это был центр богатой культуры и традиций, где вековая история оставила заметные следы.
В Самарканде гостей приветливо встретил персидский консул Ахмедов. Он пригласил их на обед в городской ресторан, на котором были и другие работники консульства. После обеда консул с торжественной улыбкой сказал, обращаясь к Елене Гавриловне: - В 4 часа придет машина, я добился разрешения прокатать Вас с месье с километров 30. Эта любезность консула была весьма кстати, так как у Есенина знакомых в Самарканде не было, а древний город хотелось посмотреть. Город большой, пешком за короткий срок не обойдешь. Поездка на автомобиле позволила Есенину познакомится со многими историческими памятниками города. Консул прикрепил к гостям переводчика, который по ходу экскурсии давал различные исторические справки и пояснения.
«Мы остановились прямо в консульском помещении, а затем, на другой день Ахмедов пригласил нас к себе, в свою резиденцию. Помню, так много было там всяких встреч, так много всякого блеска, что Есенин был в полном восторге. Ему очень понравилось». - вспоминала Елена Гавриловна. Удивляло Есенина только отсутствие женщин, кроме Елены Гавриловны. На все вопросы поэта по этому поводу окружавшие его восточные мужчины только разводили руками, удивляясь неосведомленности европейцев о строгих мусульманских обычаях. «Он страшно хотел,встретив любую женщину, приподнять паранджу, взглянуть,а какая она? А там паранджи были совсем глухие, какие-то покрывала-чадры. Но он как-то разглядел. Там одна Мариам-ханум ему страшно понравилась. Он ей посвятил стихи. Где они у меня затерялись – не помню! Они не опубликованы, нет…» Общаться приходилось больше с Еленой Гавриловной. Рассказывал ей о друзьях, о России, порой выдумывал различные истории. «Как-то вечером на него напал порыв откровенности, - вспоминала она, - когда мы собирались отдыхать, сидели на веранде. И он рассказал о своей первой жене, которая уехала в Афганистан и там умерла от чумы, от холеры, не знаю, ль чего умерла – журналистка. Говорил о Москве, приглашал туда, говорил о своих приятелях, которых я знала по литературе и которые мне страшно не нравились. Я ему говорю: -Нет, Вы меня таким товаром не угощайте, это мне не по вкусу! - А знаете, Елена Гавриловна, и все-таки мы будем с Вами большими друзьями, несмотря вот на такие разногласие во взглядах. Я говорю: - Ну, ссориться нам незачем, как будто. Консул предложил гостям покататься на лошадях. «Я сроду не садилась на лошадь, - вспоминала Елена Гавриловна. – Есенин привык только в деревне, как он сам говорил, когда в ночное выходил. Вот мы и были плохие наездники, но поехали. Обошлось без происшествий».
Продолжали знакомиться с памятниками Самарканда в сопровождении высокого и сильного драгомана (переводчика), который постоянно предупреждал, чтобы не нарушали сложившихся обычаев, чтобы не попасть в неприятную историю. Несмотря на предупреждения, в одну историю гости попали. «Мы проходили мимо одной площади, - вспоминала Елена Гавриловна. – Там сидели нищие-прокаженные, с какими-то темными болячками и язвами. Есенин посмотрел и говорит: «Уф-ф! Даже смотреть невозможно!» Не выдержал, засунул в карман руку, достал пригоршню каких-то медяков и бросил в первую попавшуюся ему чашку. Боже, что тут началось! От всех мест – из дальних и ближних – бросились все наперебой к нам, сбивая друг друга с ног, чуть не смяли нас. Если бы не этот драгоман, то из меня бы лепешку сделали. Драгоман схватил меня под мышки, поднял выше головы и кричит Есенину: «Вперед, вперед, вперед!» Есенин пробивал нам дорогу, а драгоман – за ним. Потом драгоман его обогнал. Есенин сзади шел, а он меня как щит нес на руках. Поставил на подоконник какого-то высокого здания, отдышался и говорит: - В Персии подавать милостыню нельзя большую, можно маленькую, одну копеечку какую-нибудь! - Почему? - Да потому, что у вас получится такая же история, что вас могут растерзать в клочки, не желая вам причинять ничего плохого!»
После осмотра древних памятников Есенин знакомился с европейской частью города, застроенной в последние десятилетия. Затем ходили по широким улицам «русского» Самарканда, где Есенин любовался посаженными тополями, белыми акациями и густыми карагачами, поразивших его своей формой и зеленью, пообещав своей спутнице, что он обязательно напишет стихи об этих удивительных деревьях. Самарканд надолго запомнился Есенину. Вернувшись в Москву, он рассказывал друзьям о поездке в Туркестан. «Несколько дней тому назад я видел Есенина, ты его знаешь, - писал художник К.Петров-Водкин в 1921 г. своей жене. – Он вернулся в полном восторге от Самарканда и очень посвежел». Нет, Есенин не написал поэтического произведения ни о городе, ни о карагачах, но через год при поездке по Европе 9 июля 1922 г. поэт писал в Москву Мариенгофу: «Вспоминаю сейчас о Туркестане. Как все это было прекрасно! Боже мой»!
Осматривая древние памятники в Италии, Есенин сравнивал их с самаркандскими, отмечая архитектурное и эстетическое превосходство последних. Об этом говорила журналистам Айседора Дункан, побывавшая с гастролями в Ташкенте 16 июля 1924 г. Корреспондент «Туркестанской правды» писал: «Находясь по пути в Харбин, А.Дункан решила поехать в Самарканд, а на обратном пути остановилась в Ташкенте. Она восхищена городами-садами Туркестана и колоритностью местных костюмов. «Уже давно, путешествуя по странам с поэтом С.Есениным, слышала о красоте Туркестана. Указывая ему на величественные пейзажи Италии и других мест, я всегда наталкивалась на неизменный ответ: «А все же это не Самарканд». В четверг вагон был прицеплен к поезду № 3 «Красноводск-Ташкент», который в 10 час. 33 мин. отбыл в столицу Туркестанской республики. Есенин и Елена утром, прибыв на автомашине, позавтракали в самаркандском доме консула Ахмедова. На прощание из дома консула принесли в горшках массу цветов и букеты. Провожали гостей шумной толпой, что было необычно для провинциального вокзала. Поздно вечером поезд прибыл на Ташкентский вокзал.
Прощальный обед В этот день семья Михайловых пригласила всех москвичей на прощальный обед к себе домой. В.Г. Михайлов вспоминал: «… и, наконец, последняя встреча во время прощального обеда там же, на Первомайской. Они пришли, и у каждого в руках был букет. Колобов подарил моей матери ирисы, брюнет преподнес младшей сестре Ксаночке букет алых роз, а Есенин вручил старшей сестре Леле (Е.Г. Макеевой) розы белого и нежно-розоватого цвета». Во время прощального застолья делились впечатлениями о пребывании в Ташкенте и Самарканде, обменивались мнениями о происходящих событиях в России и Туркестане. В воспоминаниях художника Ф.Лихолетова можно прочитать об оценке Есениным своей поездки в Туркестан: «Мне показалось, что Есенину очень понравилось в Туркестане. Иногда он говорил о той свободе от мелочных дел и ненужных затей, которую испытывал здесь, о счастье жить, как хочется, рядом с милыми и добрыми людьми, под этим вечно голубым, жарким небом, среди зеленых садов и журчащих арыков (он называл их ручьями). Но когда я однажды спросил его, мог бы он написать о Востоке, о туркестанской природе, которая вдохновляет нас, русских художников, он отрицательно закачал головой и сказал, что не представляет себе этого, что восточные стихи Ширяевца, хоть они и хороши, все же слабее, как ему кажется, тех, где русская душа поэта рвется из каждого слова. Когда позже, через несколько лет, я прочел «Персидские мотивы» - прочел не сразу, а отдельными стихами, - я решил, что Есенину удалось побывать в Иране и именно это изменило его мнение о Востоке как возможном источнике поэтического вдохновения. Во всяком случае, так воспринимал я, помню, первое же прочитанное стихотворение:
Улеглась моя былая рана, Пьяный бред не гложет сердца мне, Синими цветами Тегерана, Я лечу их нынче в чайхане.
Они показались мне написанными где-то здесь, в Средней Азии, в Персии, в Тегеране. Но потом я узнал, что Персия у Есенина выдумана, и подумал: «Видимо, все же взял что-то русский поэт у неба и земли Туркестана, подметил на ташкентской улице, в чайхане, в узбекском дворике – во всем, что так легко проглядывается сквозь «персидские» пейзажи и детали его восточного цикла».
Возвращение в Москву Возвращение из Ташкента в Москву было не таким продолжительным, как это случилось по пути из Москвы в Ташкент. Вновь в окнах вагона мелькали безлюдные степи Казахстана, предгорья Урала, мост через Волгу, леса российских губерний. Очень редко на станциях встречались друзья, знакомые. Поэт С.Оков писал 27 июня 1921 г. из Киева в Ташкент А.Ширяевцу: «В дороге, не то в Челкаре, не то в Актюбинске, забыл точно, встретились мы с Есениным и около часа проболтали на литературные темы. Пригласил меня зайти к нему, продолжить разговор в Москве, но как я писал уже, зайти мне к нему в Москве не удалось».
Большую исследовательскую работу о поездке Сергея Есенина в Ташкент и Самарканд осуществил ташкентский литературовед доктор филологических наук П.И. Тартаковский, опубликовав в 1981 г. книгу «Свет вечерний шафранного края (Средняя Азия в жизни и творчестве Есенина)». Его выводы и сейчас актуальны. В заключении 1-й главы своей монографии Тартаковский писал: «Поезд, с прицепленным к нему вагоном, служившим Есенину домом в течение полутора месяцев, двигался к Москве, куда поэт прибудет 9-го или 10-го июня, чтобы уже в воскресенье, 12-го, принять участие в «демонстрации искателей и зачинателей нового искусства». Позади были встречи с Ширяевцем, с Азимбаем, ташкентским Старым городом, с древним Самаркандом, казалось, быстро позабытыми в сонме новых дел и свершений, но на самом деле оставшимися в памяти и в душе – навсегда. Впереди было многое, и среди всего – горячее стремление повторить удивительное путешествие на Восток, к далекому таинственному острову поэзии – в Персию. Есенин так и не попал в страну своей поэтической мечты. Но поезд мчался в будущее, и впереди был единственно возможный для Есенина путь к Тегерану и Хорасану, к Хайяму и Саади – путь великого художника. Путь, который естественно и закономерно пересечется с тем прошлым, что только вчера было оставлено позади, в знойном Туркестане. Есенин-гость, Есенин-путешественник уезжал, чтобы возвратиться на Восток, но уже в новом качестве – автора и героя великолепных «Персидских мотивов», русского Мастера – ученика великих восточных Мастеров…» С.И. Зинин http://zinin-miresenina.narod.ru/photo_12.html
ДОМ, ГДЕ СОГРЕВАЮТСЯ СЕРДЦА Еще раз о Есенине в Ташкенте
Передо мной газеты и книги, в которых в разные годы писали о пребывании Есенина в Ташкенте и открывшемся музее. Вот книжечка П.Тартаковского «Свет вечерний шафранного края», изданная в Ташкенте в 1981 г. Это наиболее полный труд профессионала-литератора, где автор приводит не только воспоминания людей, которые общались в поэтом в Ташкенте. И еще одна книжечка на эту тему - сборник док. рассказов К.Курносенкова, здесь в очерке «Под бирюзовым небом» рассказывается о том, как автор побывал у моего отца, приводит его воспоминания о встречах с поэтом. И вот уже в наши дни, в феврале 2007 г. в газете «Даракчи» был опубликован очерк Б.Голендера «Сергей Есенин в Самарканде». Здесь идет речь о поездке поэта в Самарканд вместе с родной сестрой моего отца Е.Макеевой .
Я затрудняюсь сказать, когда возник острый интерес к пребыванию Есенина в Ташкенте. Однажды к моему отцу стали приходить разные люди. Среди них были не только журналисты и писатели, но и совершенно, казалось бы, далекие от литературы и истории люди. Все они расспрашивали отца о его встречах с Есениным в Ташкенте в 1921 г., о посещениях потом семьи моего отца. Отец по своему обыкновению щедро делился со всеми воспоминаниями, никому не отказывал во внимании. Он сам не предавал особого значения поездке Есенина в Ташкент. Мало ли какой поэт или писатель куда ездил, с кем встречался? Ну, был Есенин в Ташкенте, ну обедал в доме Михайловых, что в этом особенного? Отец признавал талант Есенина, но поклонником его не был. Его кумиром был Александр Блок, любовь к его поэзии отец пронес через всю свою жизнь.
Буквально через несколько дней после смерти папы (4 марта 1981 г.) пришли к нам домой двое: художник В.Николюк и его мать Галина Ивановна - зачинатели и основатели музея Есенина в Ташкенте. Они буквально по кусочку своими руками собирали этот музей. У нас в семье осталось всего 2 стула из английского гарнитура квартиры Михайловых. На этих стульях сидели Есенин и его друзья. Один из них перекочевал в экспозицию музея, а последний до сих пор стоит в нашей квартире. Рассказ моего отца был полностью записан П.Тартаковским и приведен в его книге, а В. Николюк записал голос моего отца на магнитофонную ленту. «Вот прожил жизнь и думаешь: сколько интересных людей тебе встретились, и встречи эти как-то мимо прошли. Почему, например, я ничем не закрепил свидания с Ю.Фучиком, А.Толстым, А.Ахматовой, академиком Филатовым? А раньше всех, пожалуй, еще в пору своего духовного созревания, я встретился с С.Есениным. Свыше полвека прошло, и так жалеешь, что не записал каждое слово. Почему Есенин попал в дом моих родителей? Он дружил в Москве с Г.Колобовым, который тогда по-модному назывался председателем Контрольной транспортной комиссии, а отец, Гавриил Михайлович, имел непосредственное отношение к работе транспорта. Колобов захватил с собой в Среднюю Азию Есенина и еще одного товарища. Высокий брюнет с волосами, зачесанными на комой пробор. Он тоже декламировал свои стихи - сестра уверяла, что это Мариенгоф, но я в этом не уверен. Придя домой, я застал всю компанию за столом. Есенин сидел в сером костюме и, как мне казалось, застенчиво поправлял нависавшие на лоб золотые кудри. В первую встречу разговор с ним был очень короткий. Он спросил: «Нравятся вам мои стихи?» Мой отрицательный ответ его несколько озадачил. Потом его отозвали. Мы встретились вскоре, когда поехали на пикник к богатому землевладельцу Азимбаю возле станции Келес. Там состоялся более конкретный разговор. Я, еще зеленый, мало что видевший юноша, сказал, что мне чужда российская природа, березки, деревни, ржаные поля. Я, мол, люблю горы, кишлаки, сады. Я показал ему вдаль на клеверное поле, где люди сетями ловили перепелок. Есенин посмотрел на меня с сожалением: «Вы же не видели России, вы её не знаете. Здесь все искусственное: и сады, и насаженные деревья и даже реки Салар, Боз-су вырыты людьми. Это не то. Красиво, но не то». Больше разговора не было в тот день. «Старый город» Есенину и его спутнику показывала моя сестра Елена. Она же возила его в театр имени Свердлова - тогда «Колизей». Потом у нас состоялся обед. Есенин после обеда прочел монолог Хлопуши из «Пугачева», над которым он тогда работал. Я слушал очень внимательно и был потрясен силой, звучащей в этом произведении. И последняя встреча во время прощального обеда там же, на Первомайской. Они пришли, и у каждого в руках букет».
Наверное, настала очередь добавить кое-какие штрихи. От себя лично я приведу подробности, которые отец в своем интервью опустил, оставив только главное. Сейчас я оглянусь назад, вернусь в свое детство и постараюсь, возможно, точнее рассказать о том, что поведала мне моя бабушка Ю.А. Михайлова. Она была хозяйкой в доме на Первомайской, и сама принимала и потчевала Есенина и его спутников. Бабушка было человеком образованным, владела французским, много читала, увлекалась идеями Чернышевского, великолепно знала литературу. С моим дедом Г.Михайловым они всю жизнь прожили в Ташкенте. В доме Михайловых всегда были новинки русской и зарубежной прозы и поэзии, книги и журналы, где печатались русские классики и современные авторы. Итак, 1939 г. Мне 10 лет. Летнее время, и родители иной раз подбрасывали меня к старикам. По вечерам папа забирал меня домой. Мы сидели с бабушкой в столовой за большим обеденным столом и рассказывает мне следующее. - Однажды в один из майских вечеров 1921 г. Гавриил Михайлович (мой дед) вернулся домой позже обычного. Бабушка хотела накрыть стол к ужину, но дед отговорил её. - Не надо, Юлия, не беспокойся, я ужинал с Колобовым. - С Колобовым? Да разве он в Ташкенте? - Представь, да. Вчера приехал из Москвы и привез поэта Сергея Есенина! Он остался в салон-вагоне на вокзале на запасных путях. - Боже милостивый! Есенин на запасных путях! Это же неудобно, неприлично: неужели для него хорошей квартиры в городе не найдется? Да хотя бы у нас… - Не хочет он, Юля. Уговаривали его, но он стоит на своем. Пусть живет, где ему нравится. И вот еще чтою Я пригласил их завтра к обеду. Как ты на это смотришь? - Как я на это смотрю? Прекрасно смотрю. Это же замечательно!
В доме у Михайловых с утра суета. Дочери занялись уборкой, а хозяйка встала у плиты. По просьбе матери Володя осторожно достал из шкафа голубой фарфоровый сервиз, которым пользовались только в исключительных случаях. Наконец появляется Гавриил Михайлович и вместе с ним Колобов, С.Есенин и сопровождавший его господин. Можно только представить, как они знакомились, что говорили, как приветствовала радушная хозяйка. - Бабуля, а мой папа читал Есенину свои стихи? - Кажется, на даче у Азимбая он читал одно свое стихотворение. Кто такой Азимбай? Богатый человек, имел земли, кажется, возделывал хлопчатник, имел фруктовые сады и виноградники. Когда он узнал, что к нам приехал известный русский поэт, то сразу же загорелся идеей пригласить его к себе на дачу. И вот наняли мы две коляски, загрузили их припасами и поехали. А красота на дачном участке неописуемая! Райский уголок! В тени чинар беленький домик, перед ним изумрудная лужайка и цветники. Рядом журчит прозрачная вода глубокого арыка. Расположились мы на лужайке на айване. Азимбай ящик шампанского поставил в углу айвана. В арыке охладили несколько бутылок. Потом хозяин разлил шампанское по бокалам и произнес тост в честь дорогого гостя, сказал, что он гордится тем, что замечательный русский поэт оказал ему честь своим посещением. Выпили за здоровье Есенина. Тот ответил хорошей теплой речью. Вот так сидели, ели, пили, шутили. Стало вечереть. Воздух весенний, пьянящий, вдали холмы, позолоченные вечерними лучами солнца, кругом поля необозримые, а по их краям ряды серебристых тополей. Смотрю на Есенина, а он невеселый какой-то, грустный или озабоченный - не поймешь. Где-то издалека раздавались звуки дойры. На соседней даче праздник, слышно хоровое пение, выкрики. Вдруг в момент небольшой паузы раздался голос Есенина. Начал он нам свои стихи читать… Слушали его, затаив дыхание. Все прониклись каким-то подъемом, вдохновением. Почувствовали себя поэтами, стали наперебой читать свои стихи. И вдруг сам хозяин встал у костра, руку вытянул и стал декламировать газели. Азимбай был великолепен - в зеленом щелковом халате, на голове остроконечная золотая, шелковая тюбетейка, обвязанная тончайшей белой тканью (словно чалма) и конец её спадает на левое плечо. Высокий, величественный чернобровый красавец вдохновенно читал стихи. Голос его модулировал: то затихал, то становился громче, переходил то в шепот, то в сдержанный крик. Есенин изумился, глядя на него. Он не отводил от него восхищенных глаз. Куда делась его меланхолия! Он сорвался с места, подбежал к Азимбаю, обнимал его, тряс руку, благодарил. Поздно уже было, ночь опустилась, где-то далеко лаяли собаки, кричала ночная птица, звёзды ярко горели на темном небе. Костер догорал. Хозяева пригласили поэта в дом, но он отказался, сказал, что останется на свежем воздухе.
Утро было очень свежее. Плотно позавтракали. Хозяйка принесла горячих лепешек, сливочное масло, мёд. Распрощались с хозяевами, поблагодарили за прием, завалились всей кучей на извозчика. С гиканьем тронулись, с хохотом, с разговорами. Ехали мы среди весенних изумрудных полей. На этой зелени ярко рдели тюльпаны и маки. Дома, когда мы прощались с поэтом, я спросила его: отчего он был такой невеселый. Он меня успокоил, сказал, что всё было прекрасно, и его хандра совершенно улетучилась. Он спешил в свой вагончик на вокзал. - Жаль, что Есенину у нас не понравилось. Бабушка руками развела: - А не знаю, может быть и понравилось, но мне стало ясно, что для твоего будущего отца «арбакеш на проезжей дороге» - это откровение, целая поэма, что-то родное. Это красота и самобытность, а Есенину это ни о чем не говорит… - Баба Юля, так они и уехали? И больше ничего не было? - А что могло еще быть? Мы их хорошо принимали, угощали, тепло, гостеприимно отнеслись. Да, кстати, Колобов на прощание сказал нам, уже в дверях: «Ваш дом - это дом, где согреваются сердца» - Так и сказал? - Так и сказал. Есенин горячо поблагодарил меня за всё, а Колобов взял обе мои руки в свои, поцеловал их по очереди, и они ушли. Вот и всё. Газета "Гармония", Ташкент, 2009, № 49,50, http://zinin-miresenina.narod.ru/2010.html
Дата: Воскресенье, 20 Окт 2019, 10:55 | Сообщение # 12
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
ЧИТАЮ ЕСЕНИНА
Когда читаю Есенина, на душе у меня становится грустно! Вижу маленькую церковь, белым зубом торчащую на холме, слышу шёпот маков среди хлебов, у меня перехватывает дыхание от аромата скошенного сена, в котором молодость шепчет тайные словечки о близости; надо мной вечная луна, отзывающаяся в голосах ночных петухов; а далеко в дымке рассвета белеют берёзовые леса. И жажду я любви - того таинства, которое меня возвысит над повседневными страстями, чтобы почувствовать себя частью этого мироздания. Ах, эта есенинская жажда любви и ласки в таинственный час, дыхание божественной женщины, слегка приоткрывшей занавеску, чтобы увидеть мужчину, жаждущего её. Ах, эта жестокая правда - губы, которые сегодня целуем, завтра поцелует другой, и другому сказаны будут те пламенные слова, которые сегодня предназначены мне. Ах, эта переходность человеческого счастья, эта неуверенность чувств, эта вечная борьба за создание в душе чего-то прочного, своего, в этом изменчивом непрочном мире!
С.Есенин - «орган, созданный природой для поэзии», по словам М.Горького. Своей исповедью он даёт мне ответ на всё то, что моё и одновременно не моё, на то, что люблю я, но одновременно любит и другой, на то, что называется вечностью и одновременно имеет морщинистое лицо бренности, прокладывает дорогу между настоящим и воспоминанием, между горизонтом и духотой кабака, между любимой женщиной и матерью. С.Есенин - драма одной Революции, увиденная в образе жеребёнка, скачущего мимо огнедышащего паровоза, возможности личного распятия для каждого человека, попавшего в её кровавый водоворот, чтобы очиститься и выжить, но достойно!
С.Есенин - магия моей любви к поэзии, мой духовный учитель. Потому что люблю или ненавижу, грущу или праздную, страдаю или творю, свой или ничей,- я всегда неизменен в любви к своей Родине, к своему родному краю, к людям! Стоя под тонким лимонным рассветом, я способен только на одно - исповедаться самыми подлинными словами, чтобы переболеть своё очередное отстранение от суеты этого мира, от его абсурдного молчания о моём страдании, чтобы омыться снова в росе духовного возрождения - и всё это через поэзию Есенина! Иначе его «чёрный человек» ждёт меня, чтобы повести к алкоголю и разврату, к самоубийству, к человеческому самоуничтожению. Середина сентября 1969 г. Группа болгарских студентов, второй специальностью которых был русский язык, гостила в Московском университете. Осень была в разгаре. Я шёл по дороге к Ваганьковскому кладбищу, чувствуя, что иду к Божьей могиле, где моя душа просветлится и избавится от бремени повседневного. Ворота кладбища были открыты настежь - старые ржавые металлические ворота. Солнце тихо грело, и его лучи своим золотом мягко заливали могильные памятники. Я спросил о могиле поэта. Удивились, что я не знаю, где она! Я заупрямился и решил найти её сам, но не успел. Пьяница, добрый человек, за несколько рублей и стакан водки согласился отвести меня к последнему пристанищу Есенина. С чёрного обелиска, с бронзового барельефа, на меня смотрел поэт с зачёсанными назад волосами. Стояла тихая есенинская осень, а его могила была обрамлена свежими цветами. Как сменяющий караул, приходили и уходили разного возраста женщины. За всё время, которое я провёл в этом месте, оно ни на секунду не оставалось безлюдным. Приходили просто так, чтобы помолчать и уйти. Справа была похоронена Г.Бениславская, та «вечная женщина в жизни поэта», которая почти в день годовщины со дня смерти застрелилась на его могиле. Скромный памятник с несколькими мозаичными стебельками травы. Поэзия и любовь, страдание и преданность лежали рядом. 2 дня я пытался купить бронзовый барельеф поэта, но, поскольку это совпало с датой его рождения, в Москве все они были раскуплены. Я нашёл себе такой через неделю в Ленинграде. А мои знакомые подарили мне есенинскую фотографию. Это были мои самые драгоценные вещи, которые я привёз из России во время своей первой поездки. И ещё листок берёзы, росшей над могилой.
Читаю Есенина, и на душе у меня становится грустно и хорошо, жажду я преданности и ласки, готов простить любую измену; мысль моя ведёт меня к скорби, разрывающей сердце, и я тоскую и пишу обо всём том, что в безумной динамике нашего дня не могу сохранить, не могу уловить его дыхания, не могу почувствовать его тепла, которое мне так нужно, так необходимо, как С.Есенин! Читаю Есенина, и хочется написать что-то красивое, что захватывало бы душу грустной мыслью о бренности человеческой жизни. Про природу, которая живёт во мне, единственная и неизменная, не имеющая конкретного образа, но бесконечно влекущая своими красками, круглыми очертаниями холмов, далью, упирающейся в небо, красными островками маков среди золота хлебов, осенней листвой, запутавшейся в корнях кустарника, запахом влажного чернозёма... и той весенней магией, которая наступает после зимы, когда та ещё собирает свои забытые тут и там снежные простыни. Читаю Есенина, и хочется выразить свои заветные чувства - к матери и сестре, детям и жене, к своим друзьям и близким, к знакомым и незнакомым, с которыми мы каждый день встречаемся на улице и расходимся, ничего не зная друг о друге... И мужское горе отца - крестьянина, нашедшего последнее пристанище на новом городском кладбище. Читаю Есенина, и хочется поговорить со своей родиной на «ты», как сын говорит с матерью, исповедаться во всём, что накопилось на душе: в болях и тревогах, опасениях, безнадёжности - и вере, вопреки всему, в её бессмертие и её великое молчание и терпение! Исповедаться в своей жизни - скудной, растраченной, с неосуществлёнными надеждами...
Читаю Есенина... О, как он умел из всего делать поэзию! Начиная от травинки, задрожавшей под дуновением невидимого ветерка, и до невыразительной муки от мысли, что мы только пылинки во вселенной... Как бы я хотел обладать таким умением! Но давит на меня какая-то тоска, на которую я потратил уже столько слов, и никак не могу найти самое точное, единственное, чтобы выразить тоску раз и навсегда. Читаю Есенина, и мне становится грустно. И я готов раскрыть самое красивое в себе: любовь, чувство долга, сострадание, сочувствие, преклонение, восхищение… Ананас Стоев, Болгария http://www.esenins.ru/c27.htm....o]https
Редкие кадры с Сергеем Есениным
Любимые женщины Поэта...
"Да, теперь решено безвозвратно..."
Читает Сергей Есенин. Монолог Хлопуши.(Запись 1921)
Читает Сергей Есенин."Я покинул родимый дом..."Танцует Айседора Дункан
«ЦАРСКАЯ СКАЗОЧНИЦА» ИЗ ОКРУЖЕНИЯ ЕСЕНИНА В апреле 1916 г., когда началась военная служба С.Есенина в Царском Селе, Первая мировая война была в полном разгаре. Время было тревожное. Боевые действия сложились неудачно для царской армии: не хватало вооружения, и, несмотря на храбрость и самоотверженность русских солдат, они сотнями гибли на поле боя. Много было раненых. Боевой дух армии угасал. В памяти народа были еще свежи поражение в русско-японской войне и революция 1905-1907 гг. В этих условиях российское общество нуждалось в нравственном оздоровлении. Для возрождения духовных, бытовых, исторически национальных традиций представители культурной жизни России обратились к прошлому - к допетровской Руси. В связи с этим в конце 1915 г. было организовано «Общество возрождения художественной Руси».
Обложка Устава и Воззвания ОВХР. 1915. РНБ
В состав Общества вошли многие известные писатели, поэты, архитекторы, предприниматели, служители церкви, художники, искусствоведы, артисты и музыканты. Среди них философ и художник Н.Рерих, архитекторы В.Покровский и А.Щусев, великий князь К.Романов, художники М.Нестеров и И.Билибин, искусствовед В.Лукомский, всего около трехсот человек. Членом «Общества возрождения художественной Руси» была и актриса, исполнительница русских сказок и былин В.К. Устругова, одна из тех, с кем многократно творчески контактировал С.Есенин.
К сожалению, о ее жизни известно немногое. В моих поисках помог петербургский библиофил и книговед Д.Екшурский. В.Осташевская (девичья фамилия Уструговой) окончила институт гражданских инженеров (ныне Санкт-Петербургский гос. архитектурно-строительный университет) и получила квалификацию гражданского инженера (архитектора). Вышла замуж за своего однокурсника Д.Д. Устругова. Совместно с ним выполнила архитектурно-строительные проекты нескольких зданий, построенных в Петербурге. До нашего времени сохранились дома в стиле модерн: Канал Грибоедова, д.59 Большой проспект Петроградской стороны, д.69. Тверская ул, д.4
Но после 1913 г. дороги супругов Уструговых разошлись. С этого года Варвара Карловна целиком переходит на концертную деятельность. Влечение к народному искусству оказалось сильнее профессиональной архитектурной деятельности. Она читает с эстрады русские народные сказки, былины и сказки собственного сочинения на вечерах, организуемых обществом «Народное искусство». Первое упоминание о ее выступлении удалось отыскать в петроградской газете «Новое время». 20 января 1914 г. в разделе «Театр и музыка» был опубликован отчет о вечере литературно-художественного общества, который состоялся 18 января 1914 г. в зале театральной школы им. А.Суворина (Английская набережная, 6). Весь вечер был посвящен русской сказке, народной музыке и русской народной песне. В 1-м отделении выступали артисты Суворинского театра и Великорусский оркестр п/у легендарного В. Андреева. В.Устругова выступала во 2-м отделении. Вот что было сказано в отчете: «Очень понравились сказки г-жи Уструговой, которая рассказывает их с поразительной простотой, чистым народным говором, но без того подчеркивания «быта», которое так мешает слушать: тут просто будто сидит умная деревенская «баба», сучит нитку, и речь ее льется будто сама собой, бойко и живо…».
Многочисленные успешные выступления В.Уструговой на вечерах «Народного искусства» способствовали тому, что ее, не имеющую спец. театрального образования, приняли в группу прославленного Александринского театра. О ее театральной деятельности до 1918 г. почти ничего не известно. Зато о выступлениях на вечерах «Народного искусства» сохранилось довольно много свидетельств. В.Устругова выступала вместе со многими выдающимися поэтами, писателями, актерами, музыкантами. Одним из них был С.Есенин, которому тоже было близко народное искусство, включая фольклор. Познакомились они в ноябре 1915 г. в Петрограде. К этому времени стало функционировать литературно-художественное общество «Страда», в состав которого вошли С.Есенин, Н.Клюев, С.Городецкий, А.Ремизов и др.
В программе «Страды» было сказано, что общество должно «всесторонне содействовать развитию и процветанию народной литературы и распространению ее художественных образов». В.Устругова и С.Есенин приняли участие в первом вечере, названном «Вечер искусства», 19 ноября 1915 г. http://www.esenin-sergej.ru/esenin/afisha/afisha-6.php
На вечере выступали также известные петроградские певцы Можжухин, Нардуччи, Васильев и др. Сохранилась афиша следующего вечера «Страды». Вечер состоялся 10 декабря 1915 г. и был посвящен творчеству С.Есенина и Н.Клюева. Выступила и В.Устругова с исполнением русских сказок и стихотворений Есенина и Клюева. К осени 1915 г. относится интересное начинание Уструговой. Оно имело широкий резонанс и о нем сообщала петроградская газета «Голос» в номере от 3 ноября: «В квартире артистки Императорских театров В.К. Уструговой-Осташевской ежедневно происходят интересные «посиделки». Сама хозяйка рассказывает гостям свои очаровательные, старинные народные сказки, поэт-крестьянин Н.Клюев и крестьянин С.Есенин читают свои стихи, певцы и певицы поют народные песни. Говорят, что в недалеком будущем «посиделки» эти примут общественный характер, будет снято помещение и устроено кабаре «Завалинка».
Было ли устроено кабаре с таким оригинальным названием - неизвестно. Но зато доподлинно известно, что Устругова продолжала у себя на квартире в доме № 19 по Таврической ул. устраивать вечера народного искусства. 13 февраля 1916 г. та же газета «Голос» в разделе «Театр и искусство» сообщала: «В четверг, 11 февраля, у артистки Императорских театров В.К.Уструговой состоялся интересный и оригинальный вечер, организованный членами кружка «Русский уголок», с В.К. Уструговой во главе, рассказавшей с обычным своим тонким, художественным мастерством ряд русских сказок». Далее в заметке говорилось, что на вечере выступала исполнительница русских песен М.Нелидова и артист В.Ярославцев. Последними выступали Н.Клюев и С.Есенин с «беседными наигрышами».
Дата: Воскресенье, 20 Окт 2019, 12:02 | Сообщение # 13
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Н.А. Клюев хорошо запомнил посещение салона Уструговой. В марте 1926 г., т.е. примерно через 3 месяца после гибели Есенина, он написал небольшой рассказ, озаглавленный «Есенин в салонах», где опровергал бытующее тогда мнение о том, что посещение великосветских салонов оказало на Есенина тлетворное влияние: «На живого человека наврать легко, а на мертвого еще легче. Липуче вранье, особливо к бумаге льнет, ни зубом, ни ногтем не отдерешь. Лают заливисто врали, что Есенина салоны портили, а сами-то борзые вруны в боярских домах, по-ихнему в салонах, и нюхом не бывали. Самовидец я и виновник есенинского бытья в салонах, свозил его раза 3-4 в знатные гости».
В рассказе в такой же своей оригинальной манере он описывает обстановку в квартире-салоне Уструговой: «Столовая палата вся серебром горит, в красном углу родовые образа царя Федора Ивановича помнят, жемчугом залитые. Хозяйка, царская сказочница Варвара Устругова в архангельском сарафане, в скатной поднизи на голове, пир по чину правит…». Клюев имеет в виду то, что Устругова не только сама выступала, но и вела программы вечеров, объявляла номера и коротко рассказывала об исполнителях. 20 марта 1916 г. в зале Петровского коммерческого училища В.Устругова, Н.Клюев, С.Есенин и Н.Ходотов приняли участие в вечере сказок и былин. Примерно в это время Варвара Карловна вступает в члены «Общества возрождения художественной Руси», часто бывает в Царском Селе, где Общество развернуло просветительскую деятельность. Она выступает в концертах для раненых и больных в офицерском и солдатском лазаретах в Федоровском городке. Там рядовым санитаром служил Есенин, который также выступал в госпиталях с чтением своих стихотворений.
28 декабря 1916 г. в Трапезной палате Федоровского городка состоялся вечер «Народного искусства». Вместе с Уструговой на вечере выступил С.Есенин, А..Ваганова, оркестр нар. инструментов В.Андреева, з.а. Императорской драмы А.Давыдов и Н.Ходотов. Сидя за старинной прялкой в русском сарафане и кокошнике, В.Устругова прочла несколько русских народных сказок и сказки собственного сочинения. http://kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gorod/Feod_gorodok.htm
Есенин и Устругова с другими артистами приняли участие в вечере «Народного искусства» 20 февраля 1917 г. Это было последнее их совместное выступление. Вскоре случились известные драматические события в России и пути их разошлись. В.Устругова целиком переключилась на театральную деятельность. В период театральных сезонов 1918-1920 гг. она активно работала в труппе Александринского театра. В пьесе А.Н.Островского «Гроза» она исполнила роль Глаши (девка в дома Кабанихи). В те же годы, в составе бригады артистов неоднократно выезжала для выступления на фронты гражданской войны. 14 октября 1919 г. в Александринском театре состоялась премьера пьесы М.Горького «На дне». Варвара Карловна исполнила роль Квашни. Дальнейшая ее судьба неизвестна. После 1920 г. ее фамилия исчезла из театральных программ. Возникло предположение, что она покинула Петроград (или эмигрировала за границу). Но это оказалось не так. В телефонном справочнике за 1928 г. снова встретилась В.К. Устругова. Она жила по прежнему адресу: ул. Слуцкой, 19 (ныне улице вернули ее первоначальное название - Таврическая), то есть там же, где в 1915 и 1916 гг. проходили литературно-музыкальные «посиделки» и вечера «Русского уголка», и где неоднократно бывали и читали свои стихи С.Есенин и Н.Клюев. http://zinin-miresenina.narod.ru/photo_5.html
О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ, ЕГО РОДНЫХ И БЛИЗКИХ Лежит на Оке в 10 км. от есенинского Константинова большое село Новоселки, родина знаменитых певцов братьев Пироговых, трое из которых Григорий, Алексей и Александр, были солистами Большого театра.
Село очень старое. Во времена царя Алексея Михайловича оно принадлежало Солотчинскому монастырю и поставляло в монастырь зерно, рыбу, фрукты и ягоды. Эта «садовая» направленность сохранилась в Новоселках до сих пор. Позади каждого дома большой сад, в котором выращиваются на продажу малина, смородина, вишня, слива, крыжовник и яблоки разных сортов. На рубеже ХIХ-ХХ вв. Новоселки были одним из крупнейших сел Рязанской губернии. Число домов в нем приближалось к тысяче, а число жителей - к 5 тыс. человек. Оно вольготно, в несколько параллельных улиц раскинулось вдоль Оки. Примерно пополам Новоселки разрезаются маленькой речушкой Сосенкой, текущей в глубоком каньоне. Старые ветлы, растущие по обоим берегам, своими почти сходящимися кронами закрывают речку от солнечных лучей, создавая внизу какой-то таинственный полумрак. Вода даже в жаркую погоду остается холодной на всем протяжении речушки до впадения её в Оку. Сосенка делит село на собственно Новоселки с церковью, несохранившейся церковно-приходской школой и кладбищем, и на так называемую Заречку, где в начале века были построены 2 школы, деревянная и каменная. Они принадлежали земству. После революции их преобразовали в Новосельскую неполную среднюю школу.
В среднем течении речушки, в километре от Новоселок, начинается и тянется на добрых 2 км. большая деревня Паново. Тоже очень старая, по местной легенде даже старше Новоселок, она давно уже соединилась с ними. Вот в этой части большого села в 1910 г. была построена по инициативе местных крестьян еще одна земская начальная школа, получившая название Пановской. Школа с самого начала была двухкомплектной, т.е. в ней на 4 класса полагалось 2 учителя. Учеба всегда велась в одну смену. В одной классной комнате одновременно обучались ученики 1-го и 3-го классов, а в другой - 2-го и 4-го. Одному классу учитель в начале урока давал самостоятельную работу, а с другими занимался. С приходом в Пановскую школу 2-х сестер Иванковых школа стала «семейной». Такой она сохранилась до конца 50-х годов. Обязанности заведующей все эти годы исполняла Юлия Андреевна, а все хозяйство лежало на Александре Андреевне. Мне довелось учиться, а временами и жить в Пановской школе во время войны. В одной комнате со мной занимались ученики 1-го и 2-го классов. Надо сказать, что по своим знаниям выпускники Пановской школы не уступали новосельским, но отличались от них в лучшую сторону дисциплиной и самостоятельностью. В селе «пановские» учительницы пользовались большим уважением и любовью, да и как иначе, если к ним, бывало, приходят дед с внуком, и оба были в разное время их учениками. После ухода на пенсию они купили на стыке Панова и Новоселок маленький, в 2 окна, домик, отремонтировали его и стали спокойно жить-поживать. Каждое лето к ним приезжал я с семьей, а иногда и старший племянник В.С. Шаршиков, офицер, вышедший в отставку и обосновавшийся в Горьком. Жили очень дружно. Когда в августе мы уезжали, тети оставались одно, сильно скучали и ждали прихода следующего лета. Вдруг осенью 1965 г. к ним началось паломничество журналистов. Приходили, просили рассказать что-нибудь о С.Есенине и его окружении. Оказывается, их сюда направляли жители Константинова и учителя ближайшей Кузьминской школы. И не случайно, ибо 3 учебных года с 1916 по 1919-й до перехода в Паново А.А. Иванкова преподавала в начальной школе села Константиново и, следовательно, должна была знать Есенина. Так оно и было. Но на самом-то деле она познакомилась с ним раньше, примерно в 16-летнем возрасте. Познакомилась и неоднократно встречалась в молодежной компании, собираемой «тетей Капой», незамужней дочерью Константиновского священника отца Ивана (И.Я. Смирнова), Капитолиной.
Отец Иван, крестный отец С.Есенина, приходился нам дальним родственником. Очень гостеприимный и хлебосольный, он считал себя обиженным, если его родственники, друзья или просто знакомые проезжали через Константиново и не заглядывали к нему. Мои тети Юлия и Александра, оставшиеся сиротами после ранней смерти отца, жили с матерью в ее родовом «гнезде» в Новоселках, и с 1910 по 1912 гг. были неоднократными участниками молодежных встреч у тети Капы. Иногда отец Иван даже присылал за ними в Новоселки лошадь и затем так же возвращал их домой. Обе тети окончили Рязанское епархиальное училище. Младшая, Александра, ровесница Есенина, училась в одном классе с А.Сардановской, была знакома со старшей ее сестрой Серафимой и братом Николаем. Все они, тоже родственники отца Ивана, регулярно бывали, даже подолгу жили у тети Капы. Знала Александра Андреевна и друзей Есенина, в т.ч. С.Брежнева, К.Воронцова, Т.Данилина. Встречи у тети Капы происходили чаще всего зимой во время рождественских каникул. В большом доме отца Ивана молодежь пела, читала стихи, танцевала, частыми были игры, шутки, розыгрыши.
«Однажды яутомилась и в каком-то уголке задремала. Сергейзаметил это и разрисовал мне лицо сажей. Когда я проснулась и в таком виде появилась перед веселящейся компанией, то… ну можете сами представить, что было. Мы любили кататься с горок. Для этого брали розвальни и катались на них с извоза к реке. Иногда они опрокидывались, нередко с помощью Сергея, и мы оказывались в снегу. В результате - смех, иногда даже слезы, но ни травм, ни обид». - вспоминала Александра Андреевна. На должность учительницы в Константиново она попала также с помощью отца Ивана. В Константинове, вообще хорошо ей знакомом, Александра Андреевна по этикету, была представлена местной помещице. Так она познакомилась с Л.И. Кашиной, которая приняла ее очень радушно и обещала свое содействие во всех делах. Есенина в то время в Константинове не было. Он жил и устраивал свои поэтические дела в Москве и Петрограде. Здесь же он появился несколько позже «первым в стране дезертиром». Одна из встреч с ним в этот период хорошо запомнилась Александре Андреевне. Она рассказывает: «Пришел как-то к нам (я с мамой жила в маленькой комнатке при школе), дает мне толстую книгу и говорит: - Ты, вот что, учись, как перевязки делать. - А зачем я этому буду учиться, - отвечаю я. - Тебя тоже возьмут на фронт. - А ты-то убежал с фронта? Ты дезертир. А я-то зачем? Я как работаю учительницей, так ею и останусь. - Ну, поучайся, поучайся, как перевязки разные делать. - Я все равно не пойду на фронт. Недовольный, он забрал свою книгу и ушел. Это было, наверное, в 1917 г.».
Революция в Константинове прошла относительно спокойно. Немного помитинговали, покричали и всё. «Вот сейчас говорят и пишут, - продолжает Александра Андреевна, - что на митингах выступал С.Есенин. Выступал Сергей, но не Есенин, а Брежнев. Есенин больше молчал. Да и как он мог говорить, когда был дезертиром, сбежал с фронта, а это тогда не приветствовалось народом: «Он сбежал, а наши мужики воюют». Будучи учительницей в Константиновской школе и живя напротив дома Есениных, Александра Андреевна была в близких отношениях с матерью Сергея Татьяной Федоровной. Та часто приходила к ней в школу с просьбой прочитать письмо от сына или написать ему. При этом обычно сетовала на свою судьбу, на то, что единственный сын «какой-то непутевый», нет от него надежной поддержки семье, да и сам-то он неустроен. После смерти Сергея мать ездила в Ленинград, где ей отдали его вещи. Они были в 2-х узлах. Один у нее на вокзале украли. «Ну да Бог с ним, - рассказывала она потом Александре Андреевне. – Все вещи, одежа, остались у меня, а там одни бумаги».
Вспоминала Александра Андреевна еще об одном разговоре с Татьяной Федоровной. Та как-то ехала на пароходике в Рязань. На скамейке напротив сидела дединовская учительница с сынишкой. Белобрысенький, он был очень похож на маленького Сергея в таком же возрасте. Вернувшись домой, Татьяна Федоровна спросила сына, а не его ли этот ребенок. «Мать, - ответил Сергей, - если моих детей привести тебе в дом, у тебя лавок не хватит усадить их.». «Вот это, по-видимому, и был Бровкин, - подытожила Александра Андреевна и продолжала: - Мать его, М.П. Бальзамова, хорошо знакомая мне еще по Рязанскому епархиальному училищу, была замужем, рано умерла и все «сугубо личное» оставила сыну. Только недавно журналисты вышли на него. Серафима Сардановская их направила. А к ней в Солотчу направляла их я.
Оказалось, что Серафима, парализованная, вывезена из Солотчи и лежит в больнице в Рязани, где журналисты и виделись с ней. Мне об этом рассказал рязанский краевед Д.А. Коновалов, позже подаривший нам с Юлией книгу «Солотчинские были». Эта книга с его автографом сейчас у меня, так же как и поздравительная открытка, подаренная А.Сардановской А.Иванковой в бытность их воспитанницами Рязанского епархиального училища. А ведь некоторые есениноведы считают А.Сардановскую первой настоящей любовью С.Есенина. В юности они вроде бы дали слово друг другу пожениться, когда станут взрослыми, но Анна не дождалась. Она рано вышла замуж, рано умерла и похоронена на кладбище в Дединове. На этом заканчиваются воспоминания А.А. Иванковой о С.Есенине, его родных и близких. Помимо воспоминаний о Есенине Александра Андреевна оставила краткие, но интересные воспоминания о Л.И. Кашиной и ее детях.
Познакомились они в 1916 г. при вступлении Александры Андреевны в должность учительницы Константиновской земской школы. Лидия Ивановна приняла ее тепло, обещала свое содействие. «И вот по прошествии небольшого времени, не помню, по какому поводу, возможно, это был день святой мученицы Софии, которой престольный праздник Константиновской церкви, отмечаемой в середине сентября по старому стилю, - вспоминает Александра Андреевна, - в школу приходит посыльная от Лидии Ивановны с приглашением меня на вечер в дом Кашиных. У нас, конечно, переполох. Что надеть, как причесаться? Хотя особого выбора у меня не было - жили мы очень небогато. В конечном счете мы с мамой решили, что я оденусь, как на занятия в школу». Это значило белоснежная хорошо выглаженная кофточка, вычищенная отутюженная юбка, начищенные туфли и аккуратная, строгая прическа. Такими я помню их даже в тяжелые годы войны.
«Мама благословила меня, - продолжала Александра Андреевна, - и я с трепетом переступила порог барского дома. Здесь собралась вся сельская интеллигенция: конечно, священник, учителя, фельдшер, кое-кто из чиновников. Большинство из них мне были знакомы. Лидия Ивановна, приветливо встретив, приободрила меня. Вечер прошел хорошо, и с этого раза я стала частой гостей в ее доме. Дети Кашиных, сын Юра и дочь (не помню ее имени), учились дома. Приглашенные из города учителя обучали их по индивидуальным программам. Однако, время от времени, Лидия Ивановна обращалась ко мне с просьбой разрешить детям присутствовать на моих уроках. Я, конечно, с радостью соглашалась. Дети посещали уроки своих сверстников. Они садились за свободную парту, очень внимательно все слушали, с удовольствием читали и писали. Живое общение учеников с учителем и между собой было им в новинку и по-настоящему захватывало их».
Лидию Ивановну в селе любили. Она была со всеми добра, приветлива, не раз помогала нуждающимся, особенно в случае болезни. Революция не сказалась на их отношениях. Ни на барский дом, ни на хозяйство Кашиных никто не позарился. Все оставалось по-прежнему, пока глубокой осенью 1918 г. в Константиново не приехал карательный отряд. Лидию Ивановну, по-видимому, кто-то предупредил, и она уехала из дома. Каратели стали наводить свои «революционные» порядки. Имение было отобрано. Дети вместе с их няней, экономкой и гувернанткой были выселены из дома. Их посадили на телегу, позволили взять необходимые вещи, дали продукты, корову, лошадь и отправили в Белый хутор, небольшое имение брата Лидии Ивановны. Там он жил с женой и детьми. Однако, в этот момент брат тоже счел за благо скрыться от карателей.
Детей Кашиных выселили, а в их комнату в мансарде тут же в приказном порядке поселили Александру Андреевну с мамой. Вот как она описывает этот тяжелый момент: «Ох, что я там пережила-то, Господи! Вошла я в комнату, где жили дети. Валяются на полу куколки. Девочка перед выселением, видимо, играла, а мальчик читал - на его столе остались раскрытыми книжки. Внизу сразу стали что-то ломать, сколачивать. Захожу туда. На полу валяется большая фотография детей. Я не выдержала, подошла к мужикам и говорю: «Разрешите мне взять эту фотографию. Вам она не нужна, а детишкам память, какими они были маленькими». Мне не возразили: «Возьми!» И я взяла. Там же на полу валялась фотография их деда, Кулакова, но она меня не интересовала. Фотографию же детей я потом переправила в Белый хутор.Мы с мамой стали жить в бывшей детской комнате, В углу стоял большой комод, как мне сказали, с детскими вещами. Ну, стоит и стоит. Вдруг приходит к нам няня выселенных детишек и показывает записку-разрешение властей выдать подательнице некоторые детские вещи, т.к. наступила зима, начались морозы. Я и говорю: «Да отбирайте сами. Я не смотрела, что в комоде, ничего не принимала. Так, что надо, берите». Няня взяла необходимое и ушла. Потом, какое-то время спустя, она пришла еще раз, потом еще. Дети Лидии Кашиной прожили на Белом хуторе до лета 1919 года, а затем родители взяли их к себе в Москву. Здесь они стали учиться в обычной школе и окончили ее. Насколько я знаю, высшего образования они не получили, но как-то устроились в жизни. Незадолго до войны, мы с Юлией приехали в Рязань и зачем-то зашли к Брежневым. Там в этот момент оказался и Юра Кашин. Лидия Ивановна уже умерла. Как выяснилось, Кашины не теряли связи с Брежневыми в течение всех прошедших лет. Юра подошел ко мне, взял мою руку и поцеловал ее: «Александра Андреевна, как мы Вам благодарны. Вы спасли нас. Приходившая к Вам наша няня брала не столько наши детские вещи, сколько спрятанные там фамильные драгоценности. На них-то мы и прожили самые тяжелые годы».
С тех пор прошло более полувека. Не осталось в живых никого из тех, о ком вспоминала Александра Андреевна. На Ваганьковском кладбище в Москве, где похоронен С.Есенин, по другую сторону главной аллеи, на Мочаловской аллее на 2-м ряду 11-го уч. стоит скромный памятник - доска с цветником. На доске написано: Кашина Л.И. 1886-1937, Багадурова Н.Н. 1908-1951, Кашин Г.Н. 1906- 1985.
ДЕВУШКА В БЕЛОЙ НАКИДКЕ На родине Сергея Есенина, в селе Константиново, есть дом с мезонином. Когда-то в нем жила помещица Лидия Кашина, с которой, по мнению исследователей, великий лирик писал свою Анну Снегину - героиню одноименной поэмы.
В отличие от стихотворной героини, Лидия Ивановна после революции, когда ее изгнали из имения, уехала не в Лондон, а в Москву. В начале 20-х годов она работала в редакции газеты "Труд", была одним из первых профессиональных корректоров и литературных редакторов газеты.
Лидия Ивановна Кашина (1886-1937) родилась в семье купца Ивана Кулакова, владельца ночлежек, трактиров и доходных домов на знаменитом Хитровом рынке. В книге Гиляровского "Москва и москвичи" нарисована жутковатая картина быта "людей дна", населяющих эти заведения. Среди алчных дельцов, наживающихся на людских бедах, назван и Кулаков. Его заведения Гиляй метко окрестил "Кулаковским подземельем". В 1903 году, не довольствуясь доходами в Москве, Кулаков купил в Константинове у местного помещика Куприянова усадебный дом с лугами и лесами. Крестьяне побаивались его. "Не столько бил, сколько хитростью и расчетом наказывал, - говорит местный старожил Владимир Ефремов, характеризуя Кулакова по рассказам своей бабки. - Так повернет, что и без вины виноватый должен на него за "так" работать. Иные говорили: лучше бы уж высек на конюшне".
Кулаков дал дочери блестящее образование. Очаровательная барышня легко изъяснялась на нескольких иностранных языках, музицировала и танцевала, как настоящая светская дама. В 1911 году Кулаков умер. Имение перешло к Лидии Ивановне. Бывший директор Музея-заповедника Сергея Есенина в Константинове Владимир Астахов, много лет изучавший реальные биографии прототипов стихотворных героев поэта, в 1967 году встречался с Анной Андреевной Ступеньковой, которая прислуживала Кашиной с 1911 по 1918 год. "Она была прямой противоположностью своего отца, - вспоминала Анна Андреевна. - Вся такая тонкая, нежная, возвышенная, неспособная обидеть человека. Бывало, упрекнет так мягко, что и не поймешь, ругает или хвалит. И при этом вся сконфузится: ты, говорит, уж прости меня, голубушка, если я не права... Подарки часто делала. Все раздавала крестьянам, деткам их маленьким. Славная, добрая и умная была барышня".
Иду я разросшимся садом, Лицо задевает сирень. Так мил моим вспыхнувшим взглядам Погорбившийся плетень. Когда-то у той вон калитки Мне было шестнадцать лет, И девушка в белой накидке Сказала мне ласково: "Нет!"
Далекие, милые были. Тот образ во мне не угас. Мы все в эти годы любили, Но мало любили нас. История подтверждает: уже известный на всю Москву молодой поэт пришел в "дом с мезонином" по приглашению самой Лидии Кашиной - она интересовалась его творчеством и просила почитать стихи. Анна Андреевна хорошо запомнила этот визит. В тот день было морозно и солнечно, выпал молодой снежок. Сергей, как показалось Ступеньковой, переступил порог не без робости и с любопытством. "Будто на алтарь какой взошел", - вспоминала Анна Андреевна. В поэме Есенин рассказывает об этой встрече иначе: Был скромный такой мальчишка, А нынче... Поди ж ты... Вот. Писатель... Известная шишка... Без просьбы уж к нам не придет. - Как бы переговариваются между собой мать и дочь Снегины. В действительности, похоже, поэт заметно робел. Ведь он, сын простых крестьян, всегда воспринимал барышню как нечто из "иных миров"...
Иллюстрации Б.Дехтерёва к поэме С.Есенина "Анна Снегина"
Иду я разросшимся садом, Лицо задевает сирень. Так мил моим вспыхнувшим взглядам Погорбившийся плетень. Когда-то у той вон калитки Мне было 16 лет, И девушка в белой накидке Сказала мне ласково: "Нет!"
Затем герои поэмы временно теряют друг друга из виду. Войны, революции, сумятица, описания гибельности происходящего - на этом фоне теплится неугасимое юношеское чувство, как бы олицетворяя неиссякаемую красоту. И - встреча:
Луна хохотала, как клоун. И в сердце, хоть прежнего нет, По-странному был я полон Наплывом шестнадцати лет.
Расстались мы с ней на рассвете... Сгущалась, туманилась даль... Не знаю, зачем я трогал Перчатки ее и шаль. Судьба Кашиной была трагичной. Из России она никуда не уезжала. В начале 70-х Владимиру Астахову удалось разыскать сына Лидии Ивановны. Георгий Николаевич Кашин был еще совсем малышом, когда после выселения из усадьбы в 1918 году он с матерью и маленьким братом переехал в Москву. Крестьяне села Константиново действительно намеревались сжечь усадьбу. Вероятно, именно это бы и произошло, если бы не вмешательство Есенина. Во всяком случае, по воспоминаниям сестры поэта Александры, он выступил с пламенной речью на собрании колхоза: "Растащите, разломаете все, и никакой пользы! А так хоть школа будет или амбулатория. Ведь ничего нет у нас!" Через год в "доме с мезонином" был открыт медпункт, а потом в нем поселились учителя, преподававшие в местной школе.
Муж Лидии Кашиной - Николай, сначала был обычным деревенским учителем, потом стал исследователем творчества А.Островского. Под его редакцией вышло первое собрание сочинений русского классика. Н.Кашин стал одним из первых советских профессоров. В 1919 году Лидия Ивановна, чтобы прокормить двоих детей, нанялась на службу в управление связи Красной Армии. Работала машинисткой, шила на дому, а в 1922 году ее взяли на работу в издательство недавно основанной газеты "Труд". Редакции были необходимы хорошо образованные, грамотные люди. Лидия Ивановна в течение пяти лет исполняла обязанности корректора, а потом - литературного редактора. В эти годы Есенин навещал ее в Москве. И даже целый месяц гостил: самому поэту в 1918 году жить было негде. В архиве столичного музея-квартиры Есенина есть фотографии, где они вместе пьют чай. У обоих - веселые, по-дружески открытые лица.
В начале 30-х семьей Кашиных заинтересовались "органы", а в 1936 году взяли профессора Кашина. В 1937 году была арестована Лидия Ивановна. Официально считалось, что она в тот же год умерла от рака... Но род Кашиных продолжается. Внуки и правнуки Лидии Ивановны живут в Москве. "Кашины иногда приезжают в наши края, - рассказывают жители Константинова, - одну из правнучек зовут Аней, и она напоминает ту девушку в белой накидке... А еще больше она напоминает самого Сергея Александровича. Беленькая, кудрявая, веселая..." Но это уже наверняка совпадения. Судя по всему, отношения Кашиной и Есенина были чисто дружескими.
Далекие, милые были! Тот образ во мне не угас. Мы все в эти годы любили, Но, значит, Любили и нас.
"Белый дом" сохраняется и сейчас. Это часть есенинского музея. Редкие письма, фотографии и среди документов - копия трудовой книжки Лидии Кашиной, где сохранилась запись о том, что она работала в редакции газеты "Труд". Наталия Лескова 11.07. 2001. газета "Труд" http://www.trud.ru/article....ke.html
ВМЕСТЕ МЕЧТАЛИ О СЛАВЕ "К молодой барыне все относились с уважением. Бабы бегали к ней с просьбой написать адрес на немецком языке в Германию пленному мужу. Каждый день после полдневной жары барыня выезжала на своей породистой лошади кататься в поле, рядом с ней ехал наездник. Тимоша Данилин, друг Сергея, занимался ее детьми. Однажды он пригласил с собой Сергея. С тех пор они стали часто бывать по вечерам в ее доме. Матери нашей не нравилось, что Сергей повадился ходить к барыне. Мать больше не пробовала говорить о Кашиной с Сергеем. И когда маленькие дети Кашиной, мальчик и девочка, приносили Сергею букеты из роз, только качала головой". Более достоверного свидетельства о дружбе Сергея Есенина с хозяйкой села Константинова помещицей Лидией Ивановной Кашиной быть не может: процитированные строки принадлежат сестре поэта Екатерине Есениной. Судя до ее словам, да и по воспоминаниям других завсегдатаев Константинова, отношения Есенина с Кашиной были основаны на общей любви к поэзии. А там - кто его знает... Кашина приглашала поэта на литературные вечера и на пикники. Есенин отвечал стихами. "В память об этой весне Сергей написал стихотворение Л.И. Кашиной "Зеленая прическа…", - пишет все та же Екатерина Есенина.
В 1925 году Есенин завершает поэму "Анна Снегина". Ее главная героиня на Кашину не очень похожа. "Я видел лишь белое платье / Да чей-то привздернутый нос…", "Я слушал ее и невольно оглядывал стройный лик" - это не согласуется с обликом Кашиной, пышнотелой молодой женщины со строгой вертикалью носа на широком доброжелательном лице. Такой ее запечатлели семейные фотографии 1910-х гг. Но дом с мезонином, куда в роковые дни крестьянского бунта приезжает герой поэмы, - это, безусловно, усадьба Лидии Ивановны. Здесь Есенин бывал не раз, и, возможно, действительно летом 1916 года они и любили, как говорит у Есенина Анна Снегина, "сидеть у калитки вдвоем" и "мечтать о славе".
Лидия Ивановна Кашина была выпускницей Александровского института благородных девиц, соответственно была хорошо образована, любила литературу, а потому, прослышав, что в ее селе живет прославленный поэт, пригласила его к себе в дом. Дружили они и после революции. К тому времени константиновская усадьба отошла государству, и Есенин навещал Лидию Ивановну на ее московской квартире. Он даже просил своих знакомых пересылать ему корреспонденцию по адресу: "Скатерный переулок, д. 20. Лидии Ивановне Кашиной, для С.Е.". Она не оставила воспоминаний о Есенине, хотя и прожила до 1937 года, работая старшей иностранной машинисткой в "Главстанкоинтрументе". Но о поэте и, конечно, о самой Кашиной много рассказывали ее дети, прежде всего ее сын Георгий Николаевич Кашин. Он-то и передал в дар музею часть семейного архива Кашиных с письмами и фотографиями. Из этих документов сотрудники музея-заповедника Сергея Есенина сделали экспозицию "Дом поэмы "Анна Снегина" и ее прототипов", а потом выпустили альбом с биографическим очерком о Л.Кашиной, репродукциями старых фотографий, есенинскими автографами и полным текстом поэмы "Анна Снегина" в сопровождении изысканных силуэтных заставок. Игорь Бурачевский http://exlibris.ng.ru/bios/2002-07-04/3_biography.html
ЛИДИЯ КАШИНА В ВОСПОМИНАНИЯХ ЕЕ СЫНА (по впечатлениям личных встреч)
Я давно был знаком с Константином Сергеевичем Есениным. Однажды, когда разговор зашел о Лидии Ивановне Кашиной, он сказал: - Знаете, а ведь еще жив сын Лидии Ивановны. - У вас есть его адрес? - К сожалению, нет... В адресном бюро дали справку: «Москва, Вернадского, 61». И вот я в гостях у Георгия Николаевича Кашина, разглядываю старые фотографии. В альбоме и на диапозитивах были неизвестные снимки Лидии Ивановны, ее родных и знакомых, виды села Константинова. - Скажите, портрет капитана с орденами и медалями на стене - это... - Да, это я. Георгий Николаевич прошел всю войну, был военным переводчиком. В последние годы жизни работал в области орнитологической номенклатуры. Знал немецкий, свободно читал и переводил по-французски. Во время командировки в Чехословакию изучил чешский язык. Несмотря на свои 76 лет, был бодр и энергичен. Живо интересовался новостями науки, культуры, искусства, любил спорт. Внешне суховатый и строгий, он раскрывался не сразу и далеко не всякому. Квартира его была заставлена старинными вещами. У ее хозяина была прекрасная библиотека. Немногословен, точен во всем, особенно в том, что касалось воспоминаний о матери и своем детстве. Я их записал.
В 1904 г. в возрасте восемнадцати лет Лидия Ивановна Кашина окончила Александровский институт благородных девиц. Девушка получила хорошее воспитание и образование. Как лучшая выпускница, она была награждена «Золотым шифром» (фигурной буквой «А» с наложенной римской цифрой два, что означало имя императора, которое носил институт, - Александр Второй). Была у Кашиной и другая реликвия. Двоюродный брат подарил ей брошь в виде офицерского кортика с золотой ручкой, усыпанной бриллиантами. Кроме этих двух драгоценных вещиц, у Лидии Ивановны ничего не было: она не носила ни дорогих серег, ни колец, ни браслетов.
С 1905 г., по окончании института, она прочно обосновалась в Москве. В 1905-1910 гг. жила на квартире в доме Кунина (Пречистенка, 40). Квартиру из пяти комнат оплачивал отец, Иван Петрович Кулаков, так как вместе с Лидией Ивановной жил и ее брат, Борис Иванович. Иван Петрович Кулаков, отец Лидии Ивановны, был очень богатым человеком. Он содержал ночлежные дома на Хитровом рынке. Вот что рассказал о своем деде Георгий Николаевич: «Мама не любила говорить плохо о людях. А про Ивана Петровича ничего хорошего сказать не могла. Это был скупой, сухой человек. Подарив, например, своему сыну Борису ружье «Монтекристо», он не курил сигар после обеда до тех пор, пока не возместил этого расхода».
Иван Петрович не брал из института дочь домой на короткие каникулы (рождественские и пасхальные), считая, что расходы слишком велики. (На каникулы девушку приглашала к себе начальница института, кажется, выпускница института благородных девиц в Смольном). Лидия Ивановна всегда с большой душевной теплотой отзывалась об этой женщине и считала себя обязанной ей в формировании многих черт своего характера. После смерти отца в 1911 г. Кашина, получив наследство, приобрела в Москве в Скатертном переулке дом, выкупила у брата половину константиновской усадьбы.
В двухэтажном особняке в Скатертном насчитывалось одиннадцать комнат. На втором этаже располагался будуар Лидии Ивановны. В нем находился письменный гарнитур. Он состоял из книжного шкафа лимонного дерева с застекленными дверками, письменного стола, небольшого стола, пуфика и двух кресел. Пуфик и стол сохранились. В книжном шкафу насчитывалось около двухсот книг. В двадцатые года библиотека Лидии Ивановны была распродана.
Остались только две книги Есенина (одна из них - «Радуница») и сборник стихов Марины Цветаевой. Одна из комнат первого этажа была отведена под бильярдную. Известно, что Есенин бывал в доме Кашиной в Скатертном переулке. Сергей Александрович любил играть в бильярд. Не исключено, что его партнером бывала сама хозяйка дома. (Имеется фотография» где он снят сидящим в обществе гостей Кашиной).
Однажды Георгий Николаевич показал мне большой старинный групповой портрет. Он был в раме под стеклом. С волнением смотрел я на Лидию Ивановну. Она, как и другие выпускницы, была в белой накидке (форменная парадная одежда). Рядом - начальница института в черном. Тут-то мне и вспомнились волшебные строки из «Анны Снегиной» о «девушке в белой накидке». Значит, это был не собирательный, а вполне реальный образ.
- Мама была старше Есенина на девять лет. Ее постоянно окружало общество интеллигентных людей. Очень любила литературу, следила за новинками, В 1905 г. девятнадцати лет, вопреки воле отца, вышла замуж за Николая Павловича Кашина и по 1911-й, год смерти отца, в Константинове не бывала. В мае- июле 1905 г. мать и отец совершили свадебное путешествие во Францию и Италию. После революции Н.Кашин стал одним из первых красных профессоров. Николай Павлович изучал творчество А.Н. Островского, он - автор фундаментальных исследований о великом драматурге; был близко связан с Малым театром. При постановке пьесы «Без вины виноватые» режиссером Кавериным в Новом театре был литературным консультантом. В 20-х гг. работал в Историческом музее.
- Мама очень любила слушать стихи. Помню, во втором здании МГУ, расположенном на углу улицы Герцена (это было в 1921 г.), мы слушали А.Блока. Чтение произвело на нас большое впечатление. Иногда у нас, в Скатертном переулке, читал стихи Есенин. С 1905 г. родители посещали литературно-художественный кружок. Частыми гостями в нашем доме бывали члены этого кружка, среди них артист Худолеев, директор Зоологического музея профессор Кожевников, литературовед Шамбинаго, поэт Николай Мешков. В беседах они часто делились впечатлениями, мыслями об искусстве к литературе, о внутреннем и внешнем положении страны. Мама совершенно не была похожа на светских дам того времени - «барынек». Она прививала нам любовь к труду, знаниям, добру, благородству, отвращение к пошлости. Будучи очень усидчивой и трудолюбивой, она передала эти качества мне и сестре. Мама очень хорошо танцевала, любила вальсировать в паре со мной. Танцам нас учил солист Большого театра Константин Александрович Бек, приходивший по воскресеньям. В 1963 г. я сдал в Третьяковскую галерею портрет, написанный Л.О. Пастернаком с меня и сестры - «Начало танца». Первостепенное значение она придавала нашему разностороннему образованию. Вместе с сестрой я обучался немецкому и французскому. У нас была гувернантка - немка, три раза в неделю приходила преподавательница французского языка. В гимназии я только сдавал экзамены. Для занятий физическими упражнениями дома были оборудованы шведская стенка, гимнастические скамейки. Занимались мы также рисованием и лепкой. Я с мамой часто ходил в театр и концерты.
После смерти отца Лидия Ивановна, став владелицей константиновского усадебного участка, каждый год подолгу жила там летом и зимой. Она питала пристрастие к верховой езде. У Кашиной была верховая лошадь - вороная рысачиха Радость. Для верховой езды она сшила костюм - синюю амазонку. Летом регулярно каталась верхом в окрестностях села. По свидетельству А.Лимоновой, учительствовавшей тогда в Константинове, Сергей Есенин, часто участвовали в костюмированных вечерах, проводившихся в доме Кашиной. П.Овчинников, старожил Константинова, вспоминал: «В 1912-1914 гг. мы создали нечто вроде самодеятельности. Репетировали в старой Константиновской школе. Однажды поставили спектакль. Выступали в селах Кузьминском и Федякино. Среди выступавших были Петр Студенков, Капитолина Ивановна, Клавдий Воронцов, Тимоша Данилин, Сергей Есенин».
Вспоминает Георгий Николаевич: - Мы, дети, в 1916 г. поехали на рождество в Константиново и до осени 1917 г. пробыли там. Мама жила в Москве, наезжая к нам время от времени. Вспоминается такой случай. В 1916 г. мне было десять лет. Однажды мы разыгрывали на площадке для крокета водевиль с участием моей восьмилетней сестры Нины и Тимоши Данилина. Мама послала меня пригласить на этот спектакль Сергея Есенина. Я помню - он усадил меня около окна в избе, дал в руки исписанный листок и сказал, что это стихотворение он только что написал. К сожалению, я не разобрал его почерк, но из вежливости похвалил. В спектакле я играл молодого помещика и его слугу, Нина - молодую барыню и ее горничную, Данилин - отца этой барыни-помещицы. Постановщиком водевиля был артист Малого театра Иван Николаевич Худолеев. Пробуя себя в режиссуре, он два лета занимался с нами и знакомыми Л.Кашиной. На репетициях он проявлял исключительную требовательность. Мы играли с большим удовольствием. Вместе с отцом Иваном, Капитолиной Ивановной зрителем и судьей бывал и Сергей Есенин. В 1916г., когда я перешел в 3-й класс, Тимоша Данилин начал заниматься со мной латинским языком. Прозанимались мы недолго, вскоре Тимошу призвали в армию, и осенью он был убит на фронте. Я попросил Кашина прокомментировать фотоснимок, переданный мне рязанским краеведом Д.А. Коноваловым. На снимке Клавдий Петрович Воронцов, племянник священника Смирнова. Он сфотографирован сидящим на стуле, в задумчивой позе, с револьвером в руках. - У Клавдия не было земельного надела, поэтому женихом он считался незавидным. Девчата пели частушку: Играй, гармонь Воронцова, Не моя воля, - отцова. Неудовлетворенность жизнью побуждала его играть роль Печорина. Помню, что Клавдий любил ловить рыбу. На свадьбах часто исполнял роль шафера. В его обязанности входило держать один из венков во время обряда церковного обручения. Таким он мне запомнился».
Как-то я привез Георгию Кашину фотографию деревянного двухэтажного здания, построенного в стиле старорусского терема - с башней и высокими крутыми крышами. Кашин воскликнул:
- Да это же Белый Яр! Дом построен моим дядей - Борисом Ивановичем в 1915 г. к своей свадьбе. У меня сохранился менее выразительный снимок здания. На переднем плане профессор Кожевников, он идет купаться. Профессор любил здесь охотиться и гулять на лыжах. В 1916 г. мама часто бывала в этом доме. В нем было несколько комнат - столовая, спальня, кабинет, кухня, ванная. На второй этаж вела лестница. Там проживала экономка. Вокруг дома сплошной стеной стоял сосновый бор. Рядом с Белым Яром росла бесподобная голубика. По левую сторону от дороги, ведущей в лес, в колее и на опушке было множество маслят. Мы с сестрой в 1913-1917 гг. регулярно ездили туда по грибы и ягоды, а с 1917 по 1920 гг. жили там безвыездно. Мама в эти годы в Белом Яре не бывала. Вспоминается такой случай. В один из летних дней 1916 г. мы всей семьей поехали в лес. Крестная и сестра сидели в одном тарантасе, в другом - я, мама и Сергей Есенин. До Белого Яра пять верст. Я был за кучера. Через Оку переправились на пароме. Посреди дороги мне наскучило держать вожжи, и наш тарантас катился кое-как. Мама сделала мне замечание: «Зачем берешься, если не можешь?» Вожжи взял Есенин. В 1918 г. им было написано стихотворение «Королева». Предполагают, что под впечатлением поездок в Белый Яр Есениным написаны и это стихотворение и другое - «Не напрасно дули ветры...».
Заливные луга, раскинувшиеся напротив Константинова, где часто бывал Есенин в ночном, изобилуют живописными старицами, озерами. Этот уголок, как и Константиново, дорог сердцам многих людей, рассматривающих нежную акварель стихов Есенина в неразрывном единстве с родной природой. Усадьбу в лугах за Окой следует причислить к важным источникам впечатлений поэта о русской природе, о родном крае.
С 1919 г. Лидия Ивановна Кашина связывает свою жизнь с Москвой. Она работает переводчицей в Управлении связи Красной Армии, а с 1927 г. - машинисткой в объединении «Союзстанкоинструмент» (Мясницкая, 20). Всегда бодрая и энергичная, она была инициатором различных культурно-просветительных мероприятий, как говорят, душой коллектива. За хорошую работу многократно премировалась. Вот как вспоминает об этом периоде ее жизни Клавдия Ивановна Дворникова: «Однажды утром к нам в бюро (стенографии и машинописи) вошла интересная женщина в коричневом костюме и отрекомендовалась машинисткой текстов на французском языке. Столик ее был напротив моего, и мы быстро с ней подружились, несмотря на то, что она была старше меня. Кашина была эрудированным человеком. Выделялась своей стройной фигурой и внешностью. Мы никогда не обижались, если она делала нам какие-нибудь замечания: не говорить громко, не хлопать дверью, не сидеть нога на ногу и т. п. Замечания делались так мило, что на нее обидеться было нельзя. В нашем учреждении часто бывали вечера, лекции, концерты художественной самодеятельности. Их, как правило, организовывала Кашина: приглашала актеров, поэтов. Вспоминаются молодой Лемешев, Бурлак...
Лидия Ивановна любила танцевать и танцевала красиво, грациозно, просто жила в танце. Она завоевывала симпатии своей жизнерадостностью. Я не помню ее в плохом настроении, видимо, умела скрывать его, говоря с улыбкой: «Все будет хорошо!..» Запомнилось, как красиво она ела. Обеденный перерыв мы проводили в рабочем кабинете. Согрев чай в электрическом чайнике, садились за стол и каждый доставал свою еду. Время было тяжелое, питание скудным. Однако, глядя на Лидию Ивановну, как она отламывает кусочек черного хлеба и красиво кладет в рот, кто-либо из нас шутил: «Вы торт едите?» Она весело отвечала: «Конечно, торт». Одевалась она очень скромно, но со вкусом. Кофточки, платья всегда выглаженные, туфли - вычищенные, вид очень аккуратный. Помню, как однажды на Новый год приколола на блузку маленькую еловую веточку, у нас это было в новинку. Получилось очень красиво, а главное, - ей шло.
Побывала я однажды в ее квартире. Лидия Ивановна показала диплом об окончании института. Помню какую-то голубую широкую ленту и как будто какой-то золотой значок. Затем она раскрыла альбом, показала фотографии. Много рассказывала о своей юности, давала советы...В 1932 г. я вышла замуж и уехала в Сталинград, наше знакомство с Кашиной прервалось». http://www.esenins.ru/c46.html
СВОДНЫЙ БРАТ СЕРГЕЙ ЕСЕНИНА С 1901 г. в семье родителей Сергея Есенина произошла размолвка. Мать ушла из семьи мужа, стала работать в Рязани. 22 октября 1902 г. у неё родился сын Александр, которому была присвоена фамилия Разгуляев по фамилии своей кормилицы и воспитательницы Е.П. Разгуляевой, которой платили за воспитание ребенка. Подрастая, Александр с кормилицей изредка приезжали в Константиново. Сергей узнал, что у него есть сводный брат, во время приезда в Константиново в ноябре 1916 г. Эта весть не обрадовала его.. «У меня против тебя ни одного слова нет, кроме благодарности, - писал он отцу 5 декабря 1916 г. – А мать… Клянусь тебе, и Катька, и Шурка с Лёнькой вряд ли помянут её добрым словом». Достигнув совершеннолетия, Александр стал работать в Перово стрелочником на железной дороге. Был был не сильно грамотным, в школу ему пришлось мало ходить. Тем не менее, он попытался описать свою жизнь. В 1918 г. возвратился в деревню Петровичи, но там не было работы, пришлось уехать в Ульяновск, но трудоустроиться там не смог.
Встреча братьев состоялась в августе 1924 г. (а не 10 мая 1924 г., как об этом говорит А.Разгуляев в «Автобиографии) в доме деда Ф.Титова, так как Есенин с 8 по 20 августа находился в Константинове. Вторично встретились в июле 1925 г. на свадьбе своего родственника Ерошина. В Москве Есенин через Анну Изряднову оставил для А.Разгуляева свою фотокарточку. В сентябре Александр зашел к Анне. «Это, - сказала она, - Сергей приказал передать тебе». И она протянула фотокарточку юного Сергея. Лучшую из всех известных фотографий. Но отношения между братьями не были идиллическими. Отец требовал от своих детей, чтобы они не принимали, как родного, Александра Разгуляева, которого он всегда называл «подкидышем». «Прошу Вас, ради бога, - писал он 16 мая 1925 г. в Москву Екатерине Есениной и Галине Бениславской, - не принимайте вы его к себе, очень мне больно переносить все это, гоните его к черту, шантажиста проклятого. Он совсем не пристаёт к нашему семейству».
20 августа 1925 г. Сергей писал отцу: «Я всё понял. Мать ездила в Москву вовсе не ко мне, а к своему сыну. Теперь я понял, куда ушли эти злосчастные 3000 руб. Я всё узнал от прислуги. Когда мать приезжала, он приходил ко мне на квартиру, и они уходили с ним чай пить. Передай ей, чтоб больше её нога в Москве не была». В 1926 г. Разгуляев женился на Денисовой, деревенской девушке из села Петровичи. Жили в согласии и любви. В семье было четверо детей: старший, Игорь - утонул в восемь лет. Остальные дети получили высшее образование. А.Разгуляев всю жизнь проработал проводником на железной дороге, обслуживая чаще всего среднеазиатские маршруты. С матерью встречался редко, помогал в трудное время Анне Изрядновой после ареста её сына Юрия, а также Константину в Москве, встречался в Ташкенте с Татьяной Есениной.
В 1950 г. Т.Ф.Есенина в последний раз навестила в Перове своего сына, вместе с ним сфотографировалась. Александр на пять лет пережил мать.
А.Разгуляев у могилы С.Есенина
В 1985-ом году известная исследовательница и переводчица произведений Есенина на английский язык Джесси Дейвис опубликовала в Англии «Автобиографию А.И. Разгуляева» в малодоступном сборнике научных работ. Отечественному читателю в значительных выдержках текст автобиографии был знаком после издания в 1996 г. монографии А.Панфилова «Есенин без тайны» (с.215 – 257). В данном случае «Автобиография» А.И.Разгуляева печатается с машинописной копии, которая хранится в Государственном Литературном Музее в Москве.
Александр Иванович Разгуляев АВТОБИОГРАФИЯ Я, Разгуляев Александр Иванович, пишу свою биографию подробно и развернуто, основываясь на своих личных воспоминаниях, на рассказах моей матери - Татьяны Федоровны Есениной, на рассказах и воспоминаниях своей воспитательницы - Екатерины Петровны Разгуляевой, и на некоторых документах. Думаю, что моя биография будет интересна тем, что она связана с жизнью русского поэта Сергея Есенина.
Родился я в 1902 году 22 октября от крестьянки Есениной Татьяны Федоровны, которая всю жизнь жила в селе Константиново Рыбновского района Рязанской области. Ввиду постоянной неурядицы моей матери с отцом, она была вынуждена уйти из семьи в Рязань, оставив своего маленького сына Сергея на воспитание деду Титову Ф.А., тогда тому было четыре года. В Рязани мать встретилась с человеком, от которого впервые в жизни познала ласку, внимание и заботу. Но не долгой была их дружба. Очень часто в Рязань приезжал законный муж Татьяны Федоровны и требовал её возвращения, ради семейного уюта, ради сына Сергея. Мать долгое время не соглашалась, продолжала жить в Рязани. Вскоре родился второй сын - Александр. Двоих сыновей воспитывать стало тяжело, и мать была вынуждена обратиться в Народный суд с требованием развода или же паспорта, чтобы она имела право жить в Рязани. Суд состоялся в том же городе, судил их земской начальник. Татьяна Федоровна на суде была с двумя сыновьями: с Сергеем и Александром. На суде муж отклонил требование Татьяны Федоровны и потребовал возвращения в семью и она была вынуждена вернуться в семью. Дома она прожила 17 дней, не могла вынести укоров и брани и вернулась в Рязань, устроившись в детдом со своим сыном Александром на должность кормилицы, приняв на грудь другого ребенка. В детдоме она познакомилась с одной убогой девушкой 23-х лет, с Разгуляевой Екатериной Петровной. Это была умная и ласковая женщина. Татьяна Федоровна попросила её взять сына Александра на воспитание.
Екатерина Петровна долго не соглашалась, но потом уступила просьбам матери. Мать была очень довольна тем, что устроила меня в хорошие руки, но когда стала отдавать сына, потеряла сознание. Екатерина Петровна, прижимая к груди младенца, в 12 часов дня 1 января 1903 года покидала со своими родителями Рязань, но только они отъехали от города версты полторы, слышать раздирающий душу крик, остановились и видят: по дороге бежит мать с распущенными волосами, за ней следом бабушка Наталья и кричит: "Спасите, помогите…" Подбегает обезумевшая мать и говорит: "Боже мой! Я забыла с ним проститься. Дайте моего ребенка, я еще раз прижму его к груди". Берет на руки, прижимает к груди, целует, заливаясь слезами. После этого берет себя за волосы и рвет пук волос с кровью. Кровь заливает лицо, льется по всему стану. - Прощайте, - говорит она, заливаясь слезами, - я пойду лучше брошусь в реку, мне будет легче. Её с трудом уговаривают, наконец, завязали голову платком, накинули шаль, и повела её родная мать. Екатерина Петровна привезла меня в свою деревенскую избушку, обогрела, накормила, приласкала. Прошло 5 дней, вдруг 5 января в 2 часа ночи слышится стук: "Кто там?" - Это я Катя, Сашина мать, открой мне. -Ох, батюшки, может быть, мне это показалось? Но стук послышался вновь и голос Татьяны. Что делать? Надо открывать. В избу вбегает Татьяна, бросается к колыбели, вынимает меня сонного из колыбели и пошли ласки и поцелуи. Мать довольная, что её дитя чистое и сухое. В семь часов утра она покинула избушку и пошла по направлению к станции. До станции было 12 верст. Такие свидания, украдкой по ночам, происходили в течение 8 лет довольно часто.
Когда мне исполнилось 8 лет, меня определили в учение. Учился я плохо, никто не обращал на меня внимания, как я учусь, как успеваю. Основным занятием в деревне было хлебопашество, плетение лаптей, валка валенок. Всему этому я уже научился. Воспитательница моя выделялась необыкновенным мастерством читать псалтыри, складно, жалостно, увлекая своим чтением всех окружающих. Она постоянно брала меня с собой, ни я, ни она не разлучались ни на один день. Это делала она для того, чтобы я мог с нею вместе пообедать и поужинать. Там, где отказывали в этом, она отказывалась читать. Сравнялось мне 9 лет, я ходил во второй класс. И вот 10 ноября мы получаем письмо и 3 рубля денег от моей мамы. В письме она писала:«Екатерина Петровна, я очень вас прошу приехать ко мне с моим сыночком Сашенькой на несколько дней. Я очень соскучилась по нему. К вам мне приехать нет никакой возможности. Дом не с кем оставить, на днях отелилась корова, дочь Катя маленькая, а Шуру кормлю грудью. Сережа находится в Москве у отца. Убедительно прошу вас приехать ко мне, жду с нетерпением. Целую вас. Одень Сашеньку потеплее, чтобы он не простудился. Я за него очень беспокоюсь».
Мы собрались и поехали. Эту поездку я помню до мельчайших подробностей, помню, как в дороге мы замерзли, мне очень хотелось спать, но мне не давали. Как сейчас вижу эту избу в темноте, и на дороге стоит женщина, вот подбегает она ко мне, берет меня на руки, целует в лоб, волосы, щеки, глаза, целует и плачет. Вносят меня в избу. - Сейчас я тебя напою, накормлю и согрею… - А где моя мама? - Я твоя мама. - Нет, моя мама не ты, другая, моя мама хорошая. Входит хромая девушка. - Мама, идешь? - Иду, иду. На столе стоял горячий самовар, мать торопливо бегает по избе и подает всё на стол. За столом две мои матери стали друг другу рассказывать о своей жизни, полилась радостная беседа. Утром будят нас. - Вставая, мой ангел. – а сама все целует сонного. - Кушать вставай. Я блинов напекла. Встали, умылись, сели за стол. Со мной рядом сидела беленькая девочка сестренка Катя. А Шуру воспитательница держит на руках и говорит: "Вот, Саша, это твои сестренки".
Покушали мы горячих блинов и стали играть с Катей. Она мне все свои игрушки вытащила, все показала. Стали мы с ней играть в карты, сначала на щелчки, а потом на копейки. Выиграл я у неё 8 копеек, и она заплакала, ну я ей и вернул их. А мать тем временем дает Екатерине Петровне разных тряпок и приговаривает: - Это для Саши, это для сына, мне для него ничего не жалко, я его больше Сергея люблю и жалею. А мужа своего не люблю. Вот сейчас он в Москве живет, а я здесь. Ох! Как мне без него хорошо, как на душе легко. Ведь нелюбим он мною, насильно за него шла, я не плакала, слезы сами лились, ручьями лились и сейчас не просохли. Так и живу без конца в слезах да горе. А теперь еще больше на него имею зло - из-за своего сына, с которым приходится жить мне в разлуке. Развязал бы он мне руки, дал бы развод или паспорт.
Пробыли мы у матери трое суток, а на четвертые стали собираться в дорогу. Вышли на крыльцо, стали прощаться, мать опять заплакала, зарыдала: "Катя, не обижай Сашу, он моё страданье, самое мое больное место". На прощанье и я заплакал и попросил дать мне карты. Мать вынула один рубль и отдала воспитательнице. - Вот, купи ему карты. Простились мы с матерью, и пошли на станцию Дивово. По дороге Екатерина меня спрашивает: - Что, Саша, тебе понравилось у матери? - Да, но я боюсь у них быть. - А чего тебе стесняться? Это же твоя мать. Она для тебя ничего не жалеет. Её надо любить и жалеть. Она добрая и умная. - Нет, мама, ты лучше! Усмехнулась Екатерина Петровна и говорит: - Глупый ты ещё. - Мама, а почему я не у неё живу? - Нельзя. Она очень боится отца, он её за тебя ругает. - Мама, а Сережа, мой брат, где он, почему я его не видел, он в Москве живет. Вот, если бы я жил с ним, он бы за меня заступился, а то, когда меня ребята обижают, заступиться некому. За других заступаются. Вот Ванька меня тогда ударил и убежал, а ты догнать не могла, только костылем помахала. А Сергей, он бы ему дал. Я вот Петьку тогда ударил, его отец меня догнал, как больно меня кнутом ударил, так мы с тобой тогда плакали. За меня ведь заступиться некому, несчастливый я. Когда мы приехали в село, нас встретили вопросом: - Ну, как вас встретили?
Мою мать все в селе знали. Когда она приезжала в гости к Екатерине Петровне, она ходила со мной в церковь. На нового человека обращали внимание. Друг друга спрашивали: «Чья это барыня приехала к Разгуляевой Екатерине Петровне? Это мальчик, которого она держит, её сын, он отдан на воспитание Екатерине Петровне». И вот теперь интерес к моей судьбе возрос снова. «Ну, слава богу, Саша сиротой не будет, и ты, Катя, будешь счастливая. Разве тебя оставит Татьяна, она в долгу не останется». Около дома нас встретили восклицаниями: «Саша приехал, а сколько много привезли!» Стали всех подарками оделять. В семье было десять душ. Жена брата Екатерины Петровны часто говорила, чтобы меня отвезли к матери, он лишний у нас в семье, своих хватает (у неё было трое). Но и она была рада и довольна, но не надолго. Недели через две сноха вновь заговорила: «Убирайте его куда хотите, не хочу, чтобы мои дети были забиты, не хочу иметь из-за него неприятностей». Екатерина Петровна начала горько плакать и убиваться: «Что мне с ним делать, с какими глазами я его повезу к матери, я её так обижу». Вот все решили меня отвезти в детский дом. В пасмурный день, в понедельник меня стали собирать в детдом в Рязань. Я же ничего не знаю, ничего не понимаю, куда собирают, зачем собирают. «Давайте присядем, - говорит дедушка, - помолчим, богу за него помолимся, пожелаем ему доброго пути». Присели все и стали молиться богу. Я тоже молюсь. Вдруг слышу: Екатерина Петровна зарыдала на весь дом и начала причитать: «Господи, ничего Татьяна не знает и не чувствует, что я ее сына снова везу в детдом. Бедный мальчик, пошли ему, господи, счастливую долю». Дедушка заплакал и говорит: «Ну, Саша, прощайся со всеми». Со всеми я прощался с большим удовольствием, но когда подошли к Екатерине Петровне, заплакал, а она зарыдала. Её рыданья я слышал даже тогда, когда в сани сели, и они поехали по направлению у Рязани.
В детдоме меня приняли скоро, вымыли, переодели, привели в порядок и проводили меня в большую комнату. Там не было ни одного мальчика и ни одной девочки. Я боялся в этой комнате каждого шороха. Наконец, пришел дедушка прощаться со мной. Я уцепился ему за шею и не мог оторваться, со слезами упрашивая дедушку: «Возьми меня с собой, дедушка, возьми меня домой, я буду всех слушаться, кушать я у вас ничего не буду, буду выпрашивать у соседей хлебушка, только возьми меня отсюда». Дедушка сам весь в слезах оставил меня на кровати и ушел. В ужасе с рыданием я не помню, как уснул. Меня разбудили ужинать, но я не мог встать - у меня была высокая температура. Ночью просыпался несколько раз, около меня сидела няня. Утром проснулся и в комнате увидел еще четырех мальчиков. Нас всех посадили завтракать. Я ничего не кушал, страшно тосковал. Ребята меня старались уговорить: «Не грусти, Саша, мы тоже первое время скучали, а теперь привыкли: давай играть в орла, мы тебя научим». Мне принесли пальто, новые валенки, кепку. Но это ничего меня не радовало, мне хотелось домой. - Видишь, какой стал барин, - говорит няня, - сейчас пойдем гулять. И не плачь, здесь лучше. Будешь здесь учиться, будешь здесь человеком. А в деревне что будешь делать? Лапти плести, да по улице бегать. Отправились на прогулку по Рязани, прогулка мне очень понравилась; после прогулки и ужина уснул спокойно, перестал плакать. С каждым днем мне здесь всё больше и больше нравилось. Ко мне здесь стала приходить какая-то барыня, приносила игрушки, сладости, мне это нравилось, я стал обо всем забывать. Но прошло восемь дней, и к вечеру прибегают в комнату мальчишки и говорят: «Саня, за тобой приехал дедушка». Я не поверил, но все-таки со всех ног помчался наверх. Гляжу, правда, дедушка. - Дедушка! - крикнул я, бросился ему на шею, давай целовать его. - Рад, касатик, что я приехал за тобой, а там по тебе все так плачут. - А я, дедушка, перестал плакать, мне здесь хорошо, но всё равно я поеду домой.
Стал прощаться с няней, с ребятами, с барыней. Они стали уговаривать дедушку оставить меня здесь. Здесь он получит всё, что нужно. - Нет, там все плачут, ждут. Едем, дорогой. Я спрашиваю дедушку: - А моя мама знает, что меня взяли из детдома? - Нет, ничего она не знает, не знает она, что ты и был там. - А давай поедем к ней. - Нет, её дома за тебя ругают. - Я всё равно уйду, она меня любит, жалеет. Приехали мы в деревню, в низенький, деревянный дом, встретили меня приветливо, воспитательница на меня не может наглядеться, а дедушка начал рассказывать о том, как мы с ним встретились в детдоме. На другой день я опять пошел в школу, учительница говорит: «Ну вот и хорошо, что ты вернулся. Будешь опять учиться, тебе я всегда буду помогать». Дала мне новый букварь, дома я его с таким восторгом рассмотрел, нашел бумажку и решил его обернуть. Долго примеривал бумажку, но ничего не получилось, слишком мала газетка. Я посмотрел на все, никто на меня не обращает внимания, тогда я влез на палати и стал придумывать, что мне делать, ничего у меня не получается, не хватает газетки. Тогда я достал ножницы, обрезал кругом букварь - и мне хватило газетки. В школе на другой день стали читать по очереди. Дошла очередь до меня, я поднимаюсь, читаю. До конца строки дохожу - у меня слова нет. Учительница меня поправляет, за меня по своему букварю почитывает. Раз дочитала, два дочитала, а на третий раз и говорит: «Что такое? Почему не дочитываешь?» - А у меня нет этих слов… - Как нет? Дай-ка букварь… Ах, вот в чем дело. Сначала нахмурилась, а потом рассмеялась: - Зачем ты так сделал, кто тебя научил? - Никто, сам, - и заплакал. - Но ничего, садись, уладим дело. Мне дали новый букварь и белой бумаги. Но школу мне все-таки не пришлось окончить. Когда я учился в четвертом классе, у нас случилось большое несчастье. Был апрель 1915 года, пасха. У нас в этот день сгорел дом, подожгли его дети, одному из них 7 лет, другому 6 лет. Дом был ветхий, сухой. День был солнечный, теплый. Весь дом был сразу охвачен пламенем, горел у всех на глазах, к дому невозможно было подойти. На глазах у всех сгорели во дворе гуси, сидящие на яйцах, сгорел теленок. Ничего не спасли - остались в том, в чем успели сами выскочить, в чем были сами. Вечером вернулось в деревню стадо. Вся семья сидит на горелых бревнах, плачет, вздыхает. Пришла ко двору наша корова Рыжанка, всё обнюхала и стала реветь. Мы же не знаем, куда идти. Воспитательница взяла меня и направились мы с ней к её тетке. Там переночевали. Ночью слышу, тихо плачет Екатерина Петровна, я заплакал тоже и говорю: «Не плачь, не надо, давай напишем маме письмо, а если она не поможет, я поеду в Москву работать, я стал большой, всё купим». - Куда тебе, ты ещё мал.
Утром я пришел на пепелище и заплакал: «Милая мама, чует ли твое сердечко, что твой сыночек горько плачет на горелых бревнышках. Прилети ты ко мне сизой голубкой, посмотри на меня. Мама, ты моя мама, зачем ты только меня, несчастного родила, такого горемыку». Собрались все соседи, плачут, успокаивают меня: «Не надо плакать, у тебя мать хорошая, она тебя не бросит, защитит и приголубит тебя, несчастного». Стал я упорно проситься на работу, но не пускает меня Екатерина Петровна. - Нет, - говорит, - не пущу я тебя, ребенка, пойти по миру, тебя с собой возьму, будем сыты. Стали в селе собираться люди на заработки, собирается и сестра воспитательницы Анна, забрала и меня с собой. 10 мая 1915 г. мы приехали в Москву. Город на меня произвел необыкновенное впечатление. С Казанского вокзала мы пошли к Наталье Петровне. Её мы застали в великом горе. От неё ушел муж, и опять вечером рассказы и слезы. Но плачь, не плачь, а работать надо. Через день меня повели на работу в чайную. С хозяином договорились, что он возьмет меня мыть чайную посуду с жалованием 8 руб. в месяц. На следующий день я приступил к своей работе. Работа мне нравилась, я не уставал, не скучал, в чайной играла музыка. Меня вскоре заметили важные господа и потребовали у хозяина, чтобы я прислуживал им. Через некоторое время хозяин посылает работать в зал этих господ. Меня подстригли в парикмахерской, стал я неузнаваем. Хозяин научил меня разговаривать с господами на «с». Увидев меня, посетители выразили восторг и удовольствие. Я ко всем был внимателен. Когда господа ушли, на каждом столе под бокалами оставили деньги, не начатые плитки шоколада. Уходя, они говорили: «Там оставили тебе». Моя же мать ничего не знала о том, что мы сгорели, о том, что я уехал из деревни. Спустя несколько недель после пожара, как после она рассказывала - не могла найти себе места от давящих её дум. Набрала 2 деревянных ящика добра и поехала в деревню к сыну. Сошла на станции, ни одного извозчика, она решила переночевать на станции. На станции были и другие люди. Рядом с ней сидит смуглая женщина и обращается к матери: - Мне знакомо ваше лицо, но не знаю я, где вас видела? Далеко вам идти? - В Петровичи, к Разгуляевой Екатерине Петровне. - А, это к хромой? А она вам родня? - Да, и нет, у нее воспитывается мой сын Саша. - А, вот и вспомнила, где я вас видела: вы с ним ходили в церковь. А туда вы напрасно сейчас едете. Они ведь на самую пасху до дла сгорели. А как на другой день Саша плакал, мы сами с ним со стороны наплакались. Всё вас вспоминал. «Мама моя, родная моя, что мне делать, куда деваться». А его Екатерина Петровна отправила со своей сестрой в Москву. Всех я их знаю, - а у самой полны глаза слез. Она села на диван и заплакала. - Спасибо, что сказала, я теперь вернусь назад. Всем передай привет, скажите, что я очень огорчилась, что его так рано отправили в Москву.
По приезду домой она втайне от отца написала письмо Сергею, на которое он ответил, что приедет. В конце июля приезжает в деревню пижоном. Она была ему очень рада, встретила приветливо, не могла сказать слова против, боялась, как бы его не обидеть. В этот день мать приготовила завтрак и пошла будить сына. Сергей спал в амбаре. Сели за стол. - Ну, мать, а голову поправить как бы? Мать усмехнулась: - Сейчас, сама знаю. - Ну вот и хорошо. А Татьяна Федоровна не знает, как ей начать разговор о Саше. - Сергей, я хотела с тобой сегодня поговорить. Кого ты больше жалеешь: мать или отца? - Эх, мать, когда ты мне рассказываешь о своей жизни - тебя, когда отец жалуется на свою судьбу - его. Обоих мне вас жалко, и вот, когда вы поврозь - это еще хуже. И как больно мать - ведь ты про отца лишний раз не спросишь. - Но, Сергей, одно я тебе скажу: лучше, что мы с ним поврозь живем. Если бы мы с ним вместе жили, я бы не пережила, тошно мне с ним. - А он про тебя часто говорит. - Мне от этого не легче. Вот поживешь на свете, узнаешь, что такое муж и жена, и что такое дружба. - Ну, ладно, давай я тебе свои стихи прочту. Это лучше будет. - Подожди, мы еще только начали разговор. - Ну давай, давай, мать. И плохая ты, и хорошая мать, я должен всё от тебя выслушать. - Сергей, у меня есть одно больное место, о котором я давно тебе собиралась рассказать.
Но в это время, в тот момент, которого она так долго ждала, входят 2 товарища и Сергей ушел с ними. (С большим чувством обиды, вспоминая, рассказывала об этом мать). Спустя 2 дня видит, что стоит Сергей около окна и смотрит в сторону реки, задумался. - Чем недоволен? – спрашивает мать. - Эх, мать, я всё думаю. Красивые места наши. Леса, луга, реки. Многое я видел, хотя и молод, и скажу, что наши места самые красивые. Разговорились обо всем да обо всех. - А что, Сережа, тебе Анна Романовна (Изряднова) нравится? - Мне? Как тебе твой муж. - Значит, не любишь, а ведь у нее скоро будет ребенок… - Ну и что ж. Пусть растет. - Пока его нет, его и не жаль тебе, а когда народится, по-другому запоешь, и пожалеешь тогда. Первые детки ягодки. - А вот тогда и посмотрим, мама. А ты переживаешь? Как много тебе пришлось пережить из-за нас. Вот, когда ты меня отдавала к бабке и деду, ушла в Рязань. Не сладко тебе там было. - Да, сколько я там слез пролила, да не только слез, крови сколько потеряла. - Как крови? - У меня там сын родился. - Сын, другой? А где он сейчас? - Он находится на воспитании у хромой Екатерины. (А сама заплакала). Как мне тяжело, я мать, мне всех жалко, какой я палец не укушу, мне всё больно, и всё больнее мне Саша. Он вырос с чужими людьми. Он обижен, он страдает из-за меня. Я ему за муки до смерти обязана. Тебя вот о чем хочу я спросить: «Когда ты жил у деда и у бабки, тебя не обижали?». - Ох, да как часто мне попадало из-за его дочери Дуньки. Помню, как меня однажды больно ударил дядя Саша. И крикнул: «Вон отсюда!» Я ушел в огород, от обиды заплакал. - Ну вот, а Саша один кругом. Ты должен ему посочувствовать. - Сочувствовать, сочувствовать-то я ему буду, а вот помочь чем? Помочь я ему сейчас не могу. Я ведь еще сам молод. Я надеюсь, что мы с ним скоро встретимся. А где он сейчас? Когда ты его последний раз видела? - Я его уже не видела три года. Два месяца назад я поехала к нему, а мне на станции Вышгород сказали, что его проводили в Москву. А где в Москве - не знаю. - Ну, мать, ладно. Много ты мучилась, а теперь мы в люди выйдем. - Знаешь, Сережа, моя материнская к тебе просьба - друг друга не бросайте. Ведь вы единоутробники. После этой беседы она больше не возвращалась к этой теме. Сергей хорошо отдохнул и уехал. Опять стало скучно. Настал сентябрь. Катю проводили в 3-й класс учиться. Дела шли хорошо, но сердце матери не находило покоя. Как там Саша? И решила написать письмо Екатерине Петровне.
«Дорогая подруженька, слышала о вашем несчастье, не раз мне пришлось плакать. Ехала вас навестить, везла вам кое-что, но на станции Вышгород узнала, что Саша уехал в Москву. Пришлось всплакнуть и вернуться с багажом домой. А сейчас решила написать вам, чтобы кто-нибудь из вас приехал, чтобы обо всем рассказал, переговорить и посоветоваться о Саше. Вот и все. Я жду вашего приезда. До свидания. Т.Ф. Есенина». Письмо получили и решили, что поедет отец Екатерины Петровны - Петр Андреевич. По прибытию в село Константиново он быстро нашел дом Есениных. Мать сердечно обрадовалась приезду деда. - Садитесь, садитесь, Петр Андреевич. Я так рада. Устал с дороги? Сейчас с тобой будем чай пить, закусим. За столом долго говорили о жизни, о Саше. - Тебе с собой я наберу что-нибудь, поддержу вас, а то после пожара этого наверно разуты, раздеты. Она набрала 2 ящика обуви и одежды. - Спасибо, спасибо! Как я с таким грузом дойду до станции? - Дядя Петр, я уже побеспокоилась о лошади, тебя повезут. - Спасибо, добра твоего не забудем. На прощанье попросила мать писем ей не писать, так как они могут попасть в руки мужа. Только дядя Петр за порог, а соседи на порог: «Что это за старик? Что он привез?» - «Этот старик валенки валял». Настал апрель 1916 г., а Саша всё жил в Москве, зарабатывал деньги. В мае поехал к воспитательнице в деревню. Купил себе костюм, ботинки и фетровую шляпу, и в кармане звенит серебро. Воспитательнице купил тапочки с лакированной отделкой, на сарафан матери и множество мелких подарков. Все рады моему приезду, на меня не налюбуются. Погостил я в деревне 2 недели, мне теперь здесь не нравилось, и я уехал в Москву. Там мне предложили службу в трактире на Зацепе. Дали оклад 9 руб. и большой зал. Здесь я проработал год, надоело мне служить в трактире и я устроился работать на зеркальную фабрику подручным мастером. Жалованье было 1 руб. 26 коп. в день. Я проработал 6 месяцев и вот 25 октября 1917 г. вбегает к нам мужчина и крикнул: «Бросайте работу! Айда бить буржуев!» Слышим, везде поют: «Мы сами набьем патроны, к ружьям привинтим штыки». Несут красные флаги - началась революция.
10 января 1918 г. я опять поехал в деревню Петровичи. В деревне был голод, день шел за днем, а я жил и не работал. А семья большая, все выросли, я приехал 9-й. Семья бедная, хлеба нет, работать никто не любит и не хотел. Вся забота лежала на дедушке. Один он заботился обо всем, работал день и ночь. Весной были вынуждены пойти в разные стороны на заработки. Мне хотелось поехать к матери, но воспитательница мне ехать отсоветовала: «Она и без тебя с ума сходит». И благословила в поездку в Самарскую губернию, собрала все мои пожитки, дала в руки палку, а в кармане ни копейки. Пришел я на разъезд Павловский, сел в товарный вагон и поехал. Доехал до г. Симбирска, а ехал 5 суток. Питался тем, что просил у людей, некоторые давали, а некоторые ругали. Но что ж делать, никто ведь не знал моей судьбы. В Симбирске меня в вокзал не пустили. Настала ночь. Что делать, куда деваться от темной ночи. Стою и даже плачу - мне ведь всего 15 лет. Подходит ко мне парень, такой же, как и я. - Ну что, тебя не пускают в вокзал? Меня тоже. Как тебя зовут? - Саша. - Сашка, поедем отсюда подальше на ст. Чердакин, отсюда 25 км. Туда сейчас товарный поезд идет. Сели мы на тормоз и приехали. На станции холодно, да и ничего кроме воды не ели. - А куда ты потом поедешь? – спрашиваю я своего попутчика, которого узнал, что зовут Мишей. - Куда глаза глядят. - А у тебя мать есть? - Да. - А почему ты от матери ушел? - Знаешь, Саша, от хорошей никто не уйдет, а она совсем чужая стала, совсем забыла и забросила меня. И отец от неё ушел к другой, мать тоже другого привела, милиционера, каждый день с матерью пьют, а напьются - ругаются. Нас ведь трое, я самый большой. Я всё понимаю, противно мне, взял и ушел. - А ты бы к отцу, - посочувствовал я. - А там мачеха как зверь. Если придешь, говорит, голову отрублю. Так все друг другу рассказывали, вывернули свои души. Утром решили пойти в деревню Любовка. Поплелись потихоньку. Дошли до первой деревни, решили попросить хлебушка. Постучались, выходит женщина лет 45, попросили мы у неё хлеба. - Куда вы идете? – спрашивает она. - В деревню Любовку. - О, это далеко. Зайдите, я вам горячих щей налью. Налила она нам большую чашку щей, мы её с таким аппетитом опорожнили, а муж её сидит и говорит: «Дай им еще молока». Пришла хозяйка, принесла кринку молока, поставила на стол. Поели мы, подкрепились хорошо. - Спасибо вам за хлеб, соль. Дали нам на дорогу хлеба. - Пускай помянут нашего Алексея. У нас такой же был, умер от тифа. - До свидания. - Идите с богом.
В деревне Любавка мы обратились прямо в сельсовет с просьбой нас куда-нибудь устроить. Вечером собралось в деревне собрание. В конце собрания председатель сказал о нашем присутствии и нашем намерении работать. Нас взяли в работники, меня на один конец деревни, Мишку - на другой. Привел меня мой хозяин дядя Ваня к себе в дом. - Ну, старуха, привел нам помощника. - Больно молод, ему будет у нас тяжело. - Ничего, привыкнет, приучим ко всему. А теперь садись, чай, есть хочешь? Поужинали и после ужина все я им о себе рассказал. Кто я, откуда я. Они мне рассказали, какое у них хозяйство: 5 лошадей, 2 коровы, бык, овцы, гуси, куры, но о работе и о плате не говорилось, сказали, посмотрим, какой ты будешь работник. В 5 час. утра будит меня хозяйка: «Вставая, хозяин пошел во двор. Что ж ты тянешься, привыкай, так будешь вставать каждый день». Проработал я у них 2 месяца и как-то за ужином заявляю, что больше у них не работник. Они повесили головы. - Александр, чем ты недоволен? - Я всем доволен, но я очень скучаю без своих людей, хочу поехать в Сибирь, там теперь наши. - Ну вот что, ты сезон у нас не отработал, платить мы тебе ничего не будем. - Ничего мне и не надо. Дайте только на дорогу хлеба. Пошел проститься с Мишей. - Ну, Миша, я уезжаю. - Что же, надоело? - Нет, очень трудно, работа тяжелая, а харчи плохие и не досыта. - А я, Саша, не могу на это жаловаться. Так куда теперь путь держишь? - В Сибирь. Туда от нас уехало еще в 1912 гю 12 семей, живут хорошо, помогут и мне. - А я никуда не поеду. Это моя губерния. Простились мы и опять в путь, в Сибирь. На станции Чердакин сел на паровоз пассажирского поезда, примостился на уголь. Так ехал трое суток, до города Кургана. Вышел весь черный, подходит ко мне милиционер и спрашивает паспорт. Я подал, он отобрал паспорт и велел зайти за ним в железнодорожную милицию. А я боялся милиции и не пошел за паспортом, а сел в товарный поезд, в котором ехали солдаты, и уехал. В дороге меня солдаты жалели, кормили. У станции Татарской вышел, солдаты дали мне с собой сухарей и сахару. Переночевал я на вокзале, а утром отправился в дорогу. До села Утлика было верст 80. Иду босяком, ноги все сбил, подошвы потрескались, а жара стоит 50 градусов, пить хочется. Наконец дошел до Утлики, спрашиваю Кондрашовых, Терениных. Но никого из наших не оказалось.
Деревня мне понравилась, народ добрый, живут хорошо. 2 дня отдохнул, иду дальше, до следующей шел целую неделю. Прихожу, спрашиваю своих, отдохну и опять в путь, искать своих. Иду. Путь далекий. Некоторые обгоняли, добрые сажали, верст 10 подбросят, даже давали что-нибудь покушать. А дороги идут все лесами. Иду так бором и волка от себя в 15 м. вижу. Я остановился, от страха замер на месте: «Боже мой, что мне делать?» Стою и вдруг вижу сзади меня едет несколько подвод, я оглянулся и бросился бежать им навстречу. На обозе ехали киргизы, которые были известны своей жестокостью. Я их испугался больше, чем волка, но ничего, в страхе доехал я с ними до села и думаю: «Неужели я еще жив!». Лег на землю и заплакал. На что похожа моя жизнь! Не было у меня детства, не было юности. Одно страдание, одни оскорбления, одни унижения, голод и холод. И ты только один переживаешь всё это, никто не разделит с тобой горькой участи. Расступись земля-матушка, возьми меня! Такие вещи бывали со мной частенько. В слезах я часто обращался с молитвой к матери. Наконец добрался до села Утятки Ярковской волости. Мне сразу показали дом кузнеца И.Ф. Нестерова, с которым я жил рядом. Подхожу к кузнице, стучат молотки. - Бог в помощь, - сказал я, подходя. В кузнице стучит Иван Федорович и его сын Иван, мой друг. - Далеко я к вам шел. - А кто ты такой? - Я Саша Разгуляев, приемыш Екатерины Разгуляевой. - Ой, батюшки, как ты до нас дошел? А я тебя и не узнал. Они бросили работу, глядят на меня, узнают и не узнают. Повели меня в хату. - Груша, узнаешь гостя? - Нет. - Да как же, это Сашка Кати хромой. - Ой, Саша, бог мой. Ну и здоровый. Поцеловались. - Сейчас, сейчас обедать. Все удивляются, качают головой: такую даль, без адреса, такой молодой и нашел. Обед был хороший, вытащили самогон. Первым делом спросили: «Ну как, Саша, твоя мать? А как хромая Катя? Как они тебя в такую даль проводили?» - Голод заставил, нет хлеба, голод куда хочешь загонит. Пришли другие соседи, всем не терпелось узнать, как там живут на родине, расспрашивали про родных и знакомых Я всё рассказал. На следующий день меня приглашают в гости то одни, то другие, все жизнью довольны, живут хорошо, хлеб некуда девать, амбары полны, а в России хлеба нет, голод. 2 месяца я гостил в деревне, по вечерам гуляли по деревне с парнями и девушками. Я подрядился в работники до зимы за валенки и полушубок к зиме. Тут-то я понял, как дается хлеб, не было времени сходить погулять, тут-то мне и не понравилось. Без привычки руки были в мозолях. Я похудел, ел не досыта, уставал и уставший не хотел есть. А от хозяина я получаю упреки. Вскоре приехали к моему хозяину из России мать с отцом. Я узнал от них, что Екатерина Петровна уехала со своей семьей в Рубцовск, в Алтайский край, который находится сравнительно недалеко отсюда. Я был очень рад и сразу решил поехать к ним. Это же мне советовали многие односельчане. Меня провожало много народу, провожали ребята и девчата с гармошкой, с песнями и плясками. При прощании все поцеловались, и я направился на станцию Каргей. До станции было 80 км, шел я двое суток и пришел на станцию вечером. Как и прежде, я приспособился на тендер паровоза. Приехал в Рубцовск и думаю, что, наконец, кончились мои муки, добрался. Вечер был такой чудесный, тихо, спокойно. Иду, куда не знаю, иду и думаю, как меня встретит воспитательница, как она обрадуется. Иду и вижу, навстречу идет мне девушка лет 15 в рязанском наряде, наша девушка. - Девушка, я только приехал сюда, здесь есть из Рязани люди? Я ищу Екатерину Разгуляеву, хромую, на костылях. - Знаю, это тетя Катя. Пойдемте, я провожу вас. Идем с ней и разговариваем. - Вот этот первый дом Разгуляевых. Дошел до дому, смотрю, а во дворе народу много - все наши. А может быть мне будут не рады, скажут, уехал и приехал. Нет, воспитательница будет рада, но сможет ли она пригреть? Но показаться надо. Пусть ложатся спать, вызову воспитательницу, поговорю, что дальше делать. Когда улеглись все спать, я вызвал Екатерину Петровну. Она, увидев меня, была удивлена: - Ой, батюшки, откуда ты взялся?» - Мама, ты мне не рада? - Что же делать? Куда деваться? Сейчас в Рязани голод, хлеба нет, последнее время и мякины не стало. А здесь хорошо, хлеб есть. Будешь работать, ты теперь большой, сам себя прокормишь, бояться нечего. Пойдем в дом, я тебя накормлю и уложу спать.
Я напился молока и лег в коридоре. Утром все узнали, что я приехал. «Вот пропащая душа, сколько он выстрадал, а Татьяна хитрая, свалила на людей, как хотите - выводите в люди. Ну ладно, много мучились, теперь будет легче». Я чувствовал, что мне в семье не все рады, разговаривают через силу. Прошел день, другой. На другой день меня приглашают в затоку за ягодами. Я с удовольствием согласился, сел на бричку и поехали. Нас было человек 25. Когда приехали, то рассыпались кто куда, ягод было много. К вечеру вернулся домой, у меня началась рвота, поднялась температура. На 3-й день вызвали врача - он признал у меня тиф. Меня отправили в больницу. В дороге мне воспитательница сказала: «Эх, Саша, ты, наверное, не выдержишь». Мое состояние было очень плохим - часто терял сознание, из носа текла кровь в течение нескольких дней. Меня выписали очень слабым. Со слезами вышел из больницы, не зная, куда идти. Кто мне будет рад? Никто. Иду и плачу. Вхожу в дом. Сидит сноха и пьет с мужем чай. Вместо приветствия проворчала: «Вот кому не подохнуть. Смотри, как болел и остался жив. Брошенные дети - живучи». Я взглянул на них и ничего не сказал, нечего мне было говорить, ведь они хозяева. Я попросил налить мне чашку чая, лег на кровать совершенно больной, а они сидят за столом и пьют чай с сахаром, а им жалко для меня кипятку. О том, чтобы угостить меня, больного, чаем, не было и речи. Рядом с домом был базар, но ничего не было у меня в кармане.
Однажды стою на базаре, холод, вечер. Стою в ветхом зипунишке, люди подходят ко мне, говорят, идите домой, простудитесь, но никто не думал о том, что стою тут у дома и думаю, может быть, кто-нибудь даст что-нибудь. Только думаю, а попросить не смею, сытый голодного не разумеет. Постоял на базаре около двух часов, окоченел, но не уходил, а молился о том, чтобы я простудился и умер. Вечером мне опять было плохо, привели врача. Врач сказал, что у меня слишком большое истощение и что необходимо усиленное питание. Спрашивает: «Что ты ешь?» - «Ничего». Воспитательница сама больна, а я больше никому не нужен. Врач сказал, что меня тогда необходимо положить в больницу, за мной пришлют с носилками. Как хорошо мне теперь казалось в больнице. Чисто, светло, и дают кушать 3 раза в день. В больнице у меня обострилась боль в ногах, я лишился сна, пропал аппетит. День и ночь плачу: «Господи, скоро же придет моему страданию конец, сколько же можно страдать». В больницу ко мне никто не приходил, совет врачей решил отправить меня в Семипалатинск и отнять ногу. «Боже, что мне делать без ноги, на чужой стороне, никому не нужный», - думал я. В палате меня все очень жалели, делились своими передачами, просили доктора помочь мне. От слабости я почти не дышал и был почти холодный. Пришедшая утром сестра подумала, что я умер, и попросила санитара вынести меня в коридор. В палате все сожалели и говорили: «Ну и хорошо, отмучился». Я спал очень долго, проснулся, кругом темно, не знаю, где я очутился. Ощупал всё кругом, лежу на кровати. Вдруг слышу голос: «У нас молодой парень умер». Они нагибаются надо мной, и вдруг раздается страшный визг, и они оба выскочили из этого коридора. Пришел врач и тоже нашел меня «мертвым». Я тихо сказал «доктор», и доктор подпрыгнул и шарахнулся в сторону. Он тотчас же распорядился внести меня в палату, где меня встретили радостно: «Значит, проживешь 100 лет!», - говорили. С каждым днем становилось всё лучше и легче. В больнице не держали более 90 дней, которые я пролежал в ней, а на ногу вставать мне еще нельзя было. Дали палку, но она не помогала. Собрали, одели меня и вывели из больницы: как хочешь, так и прыгай.
Поправлялся я плохо, но всем не терпелось отправить меня на работу. Пришла какая-то женщина нанимать меня на работу, посмотрела и говорит: «Куда он годится в работники, за ним самим еще ухаживать надо». И ушла. На меня все закричали: «Из дома, лодырь, довольно чужой хлеб есть!» Я горько заплакал и вышел в холодный коридор, а за мной вслед выкидывают мою шапку и рваный полушубок. Иди куда хочешь! Вышел я на улицу, стою у двора, куда идти - не знаю. На улице буран. Смотрю, идет военный, его фамилия Марщанский. - Что здесь зубами щелкаешь? - Выгнали, - говорю, - за то, что я не могу работать. - Какой ты работник! Пойдем к нам, у нас заночуешь. А завтра мы с ними поговорим. Так я с ними жил две недели. Через 3-е суток получил валенки, шапку, стал получать паёк. На лето уехал в Кузнецовку, где заработал 36 пудов пшеницы и поправился сам. Весь этот хлеб я определил к месту: купил себе корову, сапоги, 2 рубахи, 2-е брюк и оставил на зиму хлеба пудов 17. Я уже стал молодым человеком, стали меня приглашать друзья. Сдружился я с хорошими товарищами, поступил учиться в рабфак. Стал читать Пушкина, Гоголя. Учился всю зиму, закончил за 5 классов. Поступил на работу в железнодорожный телеграф на должность рассыльного. Но меня тянуло к родным, хотелось видеть мать.
10 мая 1924 г., получив благословение, я отправился в дорогу. Еду к матери, к своим родным, некоторых из них совсем не знаю, да и мать не видел 11 лет. Сердце болит без конца, как я их увижу, как меня примут и как же я промолвлю голосом «мама». В дороге молчал, вздыхал и только все время смотрел в окно. Смотрел и думал, а ведь у меня есть 2 сестренки. Какие они, где они, что делают? А как тяжело ехать туда, где о тебе, может быть, позабыли и где тебя никто не ждет. Выхожу на станции Дивово, голова кружится от переутомления, до села Константиново 12 км. Спросил дорогу и пошел. Иду и наглядеться не могу на природу, до чего же она прекрасна, до чего же роскошна. День был очаровательный. Птицы поют на разные голоса, я и говорю себе: вот поют о бродяге. Ну и бродяги бывают разные: бродяга – вор, бродяга – губящий чужие души, а я бродяга, который не обидел курицы, никому дерзкого слова не сказал, а сколько вынес, сколько выстрадал. Как увидел деревню, церковь посередине, не идут мои ноги. Пошел тихо, тихо, будто бы крадусь от кого. На дороге стоит мальчик лет 11-ти, я к нему и обращаюсь: «Скажи, где дом Есениных?» - У нас домов Есениных много, какой вам надо дом? - Мне нужно тетю Таню Есенину. - А монашку тетю Таню. Их дом напротив церкви стоит. Иду к дому, а сам дрожу. Подхожу к дому на расстоянии 10 м., гляжу на дом, а в глазах стало темно. Сердце сжалось, стою и ничего перед собою не вижу, и в дом войти не решаюсь, кто знает, как встретят. Поставил чемодан свой, привел себя в порядок, выглядел же я хорошо: на мне были новые сандалии, черная сатиновая рубаха с широким поясом, серая кепка и триковые штаны. Через один дом от дома матери сидят старушки с ребятишками, о чем-то говорят. Заметили меня, перешептываются, видимо, собираются подойти ко мне. Подходят 2 старухи. - Здравствуйте, молодой человек, чей ты, далеко ли идешь? - Я издалека, а иду в Польшу. - Пешком идете? - Что же поделаешь. Как-нибудь дойду. - Пойдемте, мы вас покормим, да отдохнете. - Нет, нет, спасибо. - Вот какой народ упрямы поляки, а красивый… Так и остался я, сижу. К вечеру погода стала портиться, гонят уже ко двору скотину. Вдруг вижу, выходит из дома видная, пышная женщина, встала и смотрит во все стороны, как будто ищет. Я же сижу и не понимаю где я и кого я перед собой вижу, и не чувствую, как по моим щекам протекают горячие слезы, а я шепчу, обращаясь к ней: «Мама, мамуленька». Вдруг она направляется ко мне и поравнявшись со мной, поклонилась и прошла мимо в сторону реки, а я смотрю ей вслед и думаю: «Вот она и не знает, что это её сынок стоит». Скоро она возвратилась назад, еще раз внимательно посмотрела на меня, навстречу бежит ей девочка лет 12. Мне подсказало сердце, что это сестра Шура. Встретив мать, они пошли домой, а я опять один около родной матери, а позвать не могу - с горем разошелся, с бедой повстречался.
Сверху стал накрапывать дождь, и я решился зайти к соседям и попросить у них воды. Пригласили они меня в избу к себе, спросили, куда путь держу, сказали, чтобы я подождал, когда самовар поспеет. Сели мы с ней за стол чай пить, подала она мне сковородную пышку. Сидим с ней и обо всем разговариваем, досиделись допоздна. - Бабушка, можно я у вас переночую? - Ох, касатик родимый. Я одинокая, старая, всё, что смогу, сделаю, что не могу, то не могу. Был бы хоть мужчина, вот как у соседей. - А что у вас за соседи? - Обыкновенные люди. - А большая у них семья? - Да нет, вот должен будет сын приехать. Хороший сын, стихи пишет. Постучались. Мы приумолкли, на дороге появилась моя мать: «Крестная, ты брала у меня сито?» - Сейчас, Таня, отдам.Мать взяла сито и ушла .- Ой, батюшки, забыла я её спросить переночевать у них, она бы тебя пустила бы. - Не надо, бабушка, я уж у вас на крыльце переночую. - Ну ладно, идите, ложитесь, я вам дам плохонькое одеяло. Вышел я на крыльцо, смотрю, ночь темная, а дождик хорош. Постелил поближе к стенке, лег и уснул. Проснулся, уже рассветает, выгоняют скотину со двора. Вижу, как ходит мать с отцом, интересно было смотреть со стороны. Поднялась старуха, поставила самовар. - Подкрепишься в путь-дорогу. Я достал из чемодана сухари. - Не доставай, - говорит старуха, - я напекла мягких пышек. Живу я бедно, в 22-ом году сгорело полсела. Корову продала, себе домик купила, хоть свой угол есть. А то дело к старости идет. Подожди, я молочка попрошу у соседки, у них 2 коровы. Открыла окно и крикнула: «Татьяна, дай молочка к чаю, а то прохожего нечем угостить». - Сейчас, крестная, я принесу. - А она тебе с родных? – спросил я. - Она мне крестница, - и только проговорила, входит мать. - Здравствуйте еще раз. Я привстал и сказал: «Здравствуйте». Она поставила горшок и села. - Далеко путь держите? - Я иду в Польшу. - И пешком идете, а сколько вам лет? - Двадцать. Сидим, пьем чай. - Ксеня, сегодня видела сон, такой тяжелый. Вот будто какой праздник, я оделась во все хорошее, глянула в окно и вижу - церковь горит вся золотом, глаза ослепляет. Колокол в церкви бьет, хоть уши затыкай. Выхожу из избы вся нарядная, всё на мне горит, блестит, а на душе так легко и хорошо. В сенях вижу своего мужа, стоит он в собольей шкуре страшный и никак не может закрыть рот, а зубы у него, как у волка. Перекрестилась я и иду к церкви, и вдруг меня неизвестный парень обливает из ведра водой. Я испугалась, крикнула и вижу - по мне вместо воды льется кровь. Посмотрела на парня этого - он весь похож на Сергея. Вхожу в церковь на паперть и что же вижу. Не попов, а музыку, сидят много людей и играют на баянах, гармошках. Сама себе говорю: «Боже мой, что делается в церкви. Ужас!» Не стала стоять и ушла. Иду обратно, меня около дома встречает дева с топором и отрубает голову какому-то парню, а дева похожа на мою Катю, и я сразу проснулась. И куда мой сон делся, я больше уснуть не могла. - Да это сон! Знаешь, Таня, кровь - это к родному: приедет Сергей. Церковь - это к терпению, гармонь и колокол - это к слуху, дева - это к большому диву. Вот так я разгадала твой сон. - Ой, как трудно. Ну, пойду, я так долго у вас просидела. Ушла мать, а я молчу и вот говорю: - Бабушка, а интересная женщина? - Да, эта женщина многое видела. Вот она мне крестница, а как я её жалею. Всё у неё есть, ни в чем не нуждается, но горе у неё очень большое. - А какое же горе? Сыта она, здорова. Муж при ней, дети при ней. О чем ей думать? - А нет. С мужем она всю жизнь плохо живет. А еще она всю жизнь скорбит о своем сыне. - О каком сыне? У неё же ведь один сын. - Неизвестно, где он другой-то. И она по нему глазами плачет. Говорила она мне часа два, а я ни слова, что я сын Татьяны Федоровны, и что я тут и меня искать негде. - А народ знает об этом сыне? - А как же, все знают, но не знают, кто он, где он. Вылез я из-за стола, поблагодарил бабушку. - Ну, бабушка, я буду собираться. - Что ж, иди потихоньку. А старуха мне продолжает: - Когда ему было 9 лет, он приезжал сюда к матери. Когда огонь зажгли, мы в окна смотрели, большой мальчик. А где он теперь, никто не знает. «А я этот и есть, вот я перед вами сижу»,- подумал я. - Бабушка, я сейчас уйду, но мне хочется на прощанье сказать вам что-то. Ты никому не говори. - Да нет, соколик, разве можно, я пожилая женщина, не способна на это. - Вот, бабушка, твоя крестница - моя мать. - Ой, ой, батюшки! Ой, боже мой, это ты, Саша, её сын. И ты молчал, а ты весь вылитый мать. Да что я тебя испугалась, даже оставила ночевать на крыльце. Вот старая с ума сошла, кому-то я нужна. – а сама плачет, слова не выговаривает. – Сейчас ты узнаешь, Таня, ничего ты еще не знаешь, родимая, твой сынок Саша у меня. Но как же ей теперь об этом не сказать, как бы нам её не испугать. Какое для неё чудо, вот чудо, вот новость. Никуда ты теперь не ходи, живи у меня. Разве я бы позволила тебе спать на крыльце.
Её внимание вдруг привлекла проехавшая лошадь, которая подъезжала к дому Есениных. - Ба! Да к ним Сергей приехал, - она открыла окно и крикнула: - Здравствуй, Сережа! С приездом! - Здравствуй, бабушка Наталья, спасибо, - приветливо отозвался он. - Вот Татьяне-то радость, два сына приехали. Да от этой радости у неё разрыв сердца будет. А сама всё ходит по комнате, руками размахивает и навзрыд плачет: - Ох, ох, да как же Татьяна будет переживать, святые угодники! Смотрю в окно, вижу, как около дома все суетятся, как радостно принимают Сергея. - А какая же у тебя судьба, Саша, тебя никто не встретил, никто не узнал. Сергей приехал, он решит твою судьбу. У него голова сама слова родит. Ну и голова у него! Он тебя осчастливит. Вбегает мать, на лице горит радость. - Ну вот, бабушка, сын мой приехал, сон мой сбылся, умирать буду, никогда не забуду. Вбегает сестра Шура. - Мама, Сергей зовет. - Иду. - Бабуся, - говорю я, - прошу тебя, не будем сегодня говорить обо мне, не надо ей настроение портить. - Да, да, лучше сегодня не надо. Утром я вышел в сад, гляжу, гуляет мой брат. Подошел я к нему, он рвет яблоки и напевает песню: «Умру я, умру я, похоронят меня…» Я приглядываюсь к нему, и в друг он так внимательно посмотрел на меня, но ничего он не знал, и не сказал ни слова, пошел к дому. Я думаю, вот так брат, а как одет: шелковая рубашка с шелковым поясом, лакированные ботинки. Подошел он к матери и спросил: «Чей-то у бабки Натальи парень, такой интересный?» - Да это из Польши. Вернулся я в дом, а бабка Наталья говорит: - Я на вас на братьев в окно глядела, даже заплакала - 2 брата в одном саду, оба хорошие. Ведь эту встречу пером не описать. Наш разговор опять прерывает появление матери. - Что ты печальна, Таня? – спрашивает бабушка. - У тебя такая радость. - Не знаю, что-то сердце неспокойно. Даже Сергей заметил мою грусть, думал, что плохо себя чувствую. Не знаю, что со мной! - А муж что? - Да я его не замечаю, ушла бы от него, чтобы не слышать его рычанья и упреков. Порою коров смотрит, сколько надоила, испеку хлеб - сколько муки истратила. Всё примечает, за всем следит. Хочу пожаловаться Сергею, не могу больше терпеть. - Таня, принеси нам молока, а то гость хочет от меня уходить. - Он что-то долго у тебя задержался. - У него ноги болят, жалко его. Мы все люди. А он парень хороший, он мне всю свою жизнь рассказал, я сидела и плакала. А сама опять заплакала. - Как он смотрел на вашу встречу с Сергеем, а когда вы за столом подняли бокалы, я посмотрела на него, он плачет и говорит мне: «Вот и я спешу к матери, неужели и меня так встретят - конечно, встретят». А мать сидит и говорит: - Мне все завидуют, а никто не знает, как мне тяжело живется. Вот и Сергею завидуют, а не знают, сколько он выстрадал: жил у деда и бабки, как над ним дядья издевались, а особенно дядя Саша губастый. А в 5 лет чуть в реке не утонул. Да, достались мне дети. А Саша? Тому тоже, только от себя отрезала. - Таня, а где же сейчас он? – спросила бабка. - Бог его знает. 11 лет не видела, поминаю его за здоровье, плакала, а теперь сердце окаменело. Если он жив, то придет всё равно. Его мне жальчей всех. Он всех больше пережил. Посылала письма, ответа не получила. Гадала - живой он, значит придет. Пока я жива, хочется всех собрать вместе, чтобы больше никогда не бросали друг друга. Вбегает в избу мужик с кнутом: «Здравствуй, сестра! Что же у тебя такие гости, а ты молчишь!» - Нет, я не молчу, все знают… А он подходит ко мне и начинает меня целовать. Мать встала, смотрит в недоумении, бабка заплакала, я сам еще ничего не понимаю. - Дитя мое, Саша, Сашенька, - крикнула мать, заплакала и кинулась ко мне. – Что же ты молчал, томил мою душу. Батюшки, батюшки!.. - Сестра, успокойся, успокойся, Таня, - я сама второй день плачу. - А я за рекой был, - говорит дядя, - и слышу разговор, у Тани-монашки 2 сына приехали. Спрашивают у меня, а я ничего не знаю, на лошадь да и сюда. - Крестная, а ты что молчала? - А мы с Сашей так договорились. Дядя Саша плачет, мать меня целует, бабушка тоже плачет. Дядя Саша говорит: «Вот что, сестра, чтобы не было скандала, он пойдет к нам в дом. Туда придет Сергей, и соберутся все другие. Ну, я поехал. Саша, приходи, вот обрадуется дед - 2 внука». - А я, - вдруг стала прежней мать, - пойду домой, свое принесу. Через несколько минут все зашумело, закипело в избе. А к дому уже стали собираться люди, разнесся слух: «К Тане второй сын приехал». Покушали, я пошел к деду и бабке, народ на меня смотрит, а мать говорит: «Саша, я сейчас Сергея позову». А дед уже ждет меня на крыльце. - Здравствуй, дедушка! - Милый мой Сашенька, какой господь принес тебя, - обнимает, целует, а сам плачет, гладит по голове. - Пойдем в избу. Заходим, со всеми перецеловались, сели и пошли разговоры. Дед через некоторое время говорит: «Саша, пойдем с тобой, встретим Серегу, посмотрим наши богатства». Пошли к реке, дед всё рассказывает. Вдруг бегут две девочки, в руках хорошие конфеты: «Пойдемте домой, дядя Сережа приехал». - Ой, дедушка, как мне страшно, что я буду говорить. - Пойдем, я всё скажу сам. Взошли на гору и вижу - мой брат Сергей стоит около дома дедушки. - Вон Сергей.
Смотрю, подходит к нему сосед, дед Алексей, и говорит: «Погостить к нам приехал». - Да, погостить. - А брата своего видел? - Какого брата? - Сашку. - А где он? - даже вздрогнул Сергей. - Вон идет с дедом Федором. Подходим мы к Сергею, встал против него, он мне прямо в глаза смотрит, а я от страха дрожу. - Ну, давай познакомимся, брат, - сказал он. И мы шагнули друг к другу и обнялись, и так крепко целовались и обнимались, что рукам было больно. А народ нас окружил и гудит: «Тети Тани сыновья встретились, этот Сергей, а этот Саша, какие красивые, красавцы. Первый раз увиделись. А где же мать? А Сергею только сказали». Сергея окружили его друзья детства, а он стоит среди всех, выделяющийся своим счастливым лицом, улыбается и говорит мне: «Пойдем в избу». В избе всё было готово, дед не отходит от своих внуков, смотрит на них: «Ну, теперь я буду спокоен за Сашу». Входит мать, у двери перекрестилась. Улыбнулся Сергей. Села с ним рядом. - Ну, дочка, у тебя сегодня радостный день. 2 сына приехали, да какие, один одного лучше. Сергей, а как ты смотришь вот на это, - дед показал на бутылку. Сергей вытаскивает из кармана 100 рублей и показывает дяде Саше: «Берите на всю сотню». Стали мы беседовать. Дедушка говорит: «Об одном я тебя, Сергей, прошу, ты теперь стал взрослым, самостоятельным, видным, а Саша только на ноги встал, в жизни ничего не видел. Ты с ним единственные братья, вы с ним единоутробники. Тебя мать отдала к нам, а Сашу - в самый темный край, убогой бедной девушке. Воспитывала она его 20 лет, а теперь куда хочешь иди - говорит». - А разве мы его не признали своим? Он мой сын. Для меня что Сергей, что Саша одинаковы, с ними обоими мучилась. – а сама заплакала. - Ну ладно, мать, надо радоваться, а ты плачешь. Живы остались, вместе собрались, теперь не пропадем, - успокаивает мать Сергей. - Мне так радостно, так хорошо! Вот вы скоро уедете, - говорит мать, - а я останусь дома. Что будет, какие будут скандалы. Не хочу видеть отца. В это время пришел дядя Саша, все вновь уселись за стол. - Ну, Саша, - говорит Сергей, - давай со свиданьицем выпьем. Парадом командовал дядя Саша. «Ну, дорогая сестра, - говорит он, - поздравляю тебя с радостью, а тебя, Саша и Сергей, с приездом». - Вот, Саша, - говорит дед, - ты один там скитался, а мы жили дружной семьей. Ты страдал, а матери было не легче. - Мы с тобой, Сергей, братья по матери родные. Попробовал бы ты на моем месте побыть. По-другому бы ты смотрел на тех, кто здесь сидит. - Эх, Саша, мы с тобой после договорим, вдвоем. А ты, мать, ступай домой, как бы ни пришел сюда отец, а Шура и Катя пусть сюда придут. Со временем все неприятности уладятся. Мы с Сашей и Катей уедем в Москву. Сашу нужно на работу устроить, уедем ото всех разговоров. Вот какая у нас в семье неурядица, - говорит Сергей, - даже жить не хочется. Вечером дома опять скандал будет. Мать - свое, отец - свое. - Вот что, Сергей, я в твоем распоряжении, ты старший брат. - Пойдем, прогуляемся к реке, - предложил Сергей. - а завтра утром, после завтрака, встретимся с тобой за селом, и мы пойдем на станцию. На прощанье дед сказал: «Смотри, Сергей, не обижай Сашу, не бросай его». - Нет, нет, дедушка, я ко всем имею уважение, а тем более к Саше. Сергей пожал мне руку, крепко прижал к груди: «Вот и брат мой». Утром я простился и пошел на станцию. Пришел, а тут как тут Сергей с Катей. Взяли билеты, тут же подошел поезд, сели и поехали. Сергей задремал, а я подхожу к сестре и говорю: - Дома всё в порядке? - Это из-за тебя такой скандал, отец мать ругал, бил. Подъезжаем к Москве, он ко мне обращается: - Знаешь, Саша, как люблю Москву. Она - душа моя. Подумал он и говорит: «У нас теперь 2 брата и 2 сестры. Вы с Шурой похожи друг на друга, а мы с Катей». Он пригласил нас в ресторан на Казанском вокзале. Музыка играет. Сергей заказал вина, стали мы беседовать, вдруг предложил проводить Катю до извозчика. - Проводил. Она в душе что-то таит. - А я, Сережа, знаю её мало. Помню, я её обыграл - она плакала. - Ну ладно, вот в чем тут дело. Я хорошо понимаю её. Мне сегодня хочется побыть с тобой. А ей неприятно, что я переключился к тебе. А как хорошо матери сейчас: мы 2 брата сейчас вместе. А я тебе помогу, я тебя за облака занесу. У меня силы хватит. Немножко я промахнулся. Ведь я пишу, что у меня только 2 сестры, но это я исправлю, я не забуду брата. Вот только ты мне скажи, что ты читал? - Читал я мало. - И всё-таки? - Пушкина, Гоголя, Толстого .- Да, Саша, а ты знаешь, что у меня трое детей. Сейчас поедем и посмотрим их. - Но ты же ни разу не женился? - Нет, уже 3 раза. А сейчас Шаляпин предлагает мне свою дочь. Знаешь такого? - Нет, Сергей, сегодня я никуда с тобой не пойду. Мне нужно быть в Перово. У меня есть рекомендация устроиться на работу. - А куда ты думаешь? - На первый раз устроюсь на железную дорогу, стрелочником. - О, нет, ты будешь учиться. Я буду тебе помогать. Рублей 600 буду давать каждый месяц. - Нет, Сергей, на твоем иждивении мать, отец, трое детей, сестры. Я сам в состоянии себя обеспечить, а потом по обстановке посмотрим. - Ну смотри, тебе виднее. - А что ты мне скажешь на прощанье, и когда мы с тобой встретимся? - Встретимся мы обязательно, вот тебе мой адрес: Большая Никитинская, д. 14, квю 87, Сергей Есенин, телефон 5 -84 -16. Будешь звонить по этому телефону или приезжай, приглашения не жди. От тебя я, Саша, никогда не откажусь. Дорога была первая встреча, а теперь мы родные. Мы поцеловались и разошлись. Я оглянулся, он смотрит мне вслед, поднял руку и крикнул: «Доедешь ли ты один, а то лучше пойдем ко мне». Еще раз махнули друг другу рукой, и я поехал… http://zinin-miresenina.narod.ru/2012.html
МОСКВА «СТОЙЛО ПЕГАСА» ... Когда мы стали спускаться вниз по Тверской, Есенин сказал, что завтра открытие кафе «Стойло Пегаса», и пригласил меня в 3 час. прийти на обед. Будут все имажинисты и члены «Ассоциации вольнодумцев». «Стойло Пегаса» находилось на Тверской ул. д. №37 (приблизительно там, где теперь на ул. Горького кафе «Мороженое», д. № 17). Раньше в этом же помещении было кафе «Бом», которое посещали главным образом литераторы, артисты, художники. Кафе принадлежало одному из популярных муз. клоунов-эксцентриков «Бим-Бом» (Радунский-Станевский). Говорили, что это кафе подарила Бому (Станевскому), после Октябрьской революции уехавшему в Польшу, его богатая поклонница Сиротинина, и оно было оборудовано по последнему слову техники и стиля того времени. Когда оно перешло к имажинистам, там не нужно было ничего ремонтировать и ничего приобретать из мебели и кухонной утвари. Работало оно с сентября 1919 по 1922 год. Среди его организаторов и участников были А.Мариенгоф, В Шершеневич, Р.Ивнев, А.Аврамов.
худ. П.Кончаловский "Портрет художника Г.Якулова". 1910.
Для того чтобы придать «Стойлу» эффектный вид, известный художник-имажинист Г.Якулов нарисовал на вывеске скачущего «Пегаса» и вывел название буквами, которые как бы летели за ним.
Он же с помощью своих учеников выкрасил стены кафе в ультрамариновый цвет, а на них яркими желтыми красками набросал портреты его соратников-имажинистов и цитаты из написанных ими стихов. Между двух зеркал было намечено контурами лицо Есенина с золотистым пухом волос, а под ним выведено: Срежет мудрый садовник - осень Головы моей желтый лист. Слева от зеркала были изображены нагие женщины с глазом в середине живота, справа от другого зеркала глядел человек в цилиндре, в котором можно было признать Мариенгофа, ударяющего кулаком в желтый круг. Этот рисунок поясняли его стихи: В солнце кулаком бац, А вы там, - каждый собачьей шерсти блоха, Ползаете, собираете осколки Разбитой клизмы. В углу можно было разглядеть, пожалуй, наиболее удачный портрет Шершеневича и намеченный пунктиром забор, где было написано: И похабную надпись заборную Обращаю в священный псалом. Через год наверху стены, над эстрадой крупными белыми буквами были выведены стихи Есенина: Плюйся, ветер, охапками листьев, Я такой же, как ты, хулиган! Я пришел в «Стойло» немного раньше назначенного часа и увидел Г.Якулова, принимающего работы своих учеников. Якулов был в ярко-красном плюшевом фраке (постоянно он одевался в штатский костюм с брюками-галифе, вправленными в желтые краги, чем напоминал наездника). Поздоровавшись со мной, он, продолжая давать указания своим расписывающим стены «Стойла» ученикам, с места в карьер стал бранить пожарную охрану, запретившую повесить под потолком фонари и транспарант.
Вскоре в «Стойло» стали собираться приглашенные поэты, художники, писатели. Со многими из них я познакомился в клубе Союза поэтов, с остальными - здесь. Есенин был необычайно жизнерадостен, подсаживался то к одному, то к другому. Потом первый поднял бокал шампанского за членов «Ассоциации вольнодумцев», говорил о ее культурной роли, призывая всех завоевать первые позиции в искусстве. После него, по обыкновению, с блеском выступил Шершеневич, предлагая тост за образоносцов, за образ. И скаламбурил: «Поэзия без образа - безобразие». Наконец, Есенин заявил, что он просит «приступить к скромной трапезе». Официантки (в отличие от клуба Союза поэтов, где работали только официанты, в «Стойле» был исключительно женский персонал) начали обносить гостей закусками. Многие стали просить Сергея почитать стихи. Читал он с поразительной теплотой, словно выкладывая все, что наболело на душе. Особенно потрясло стихотворение: Душа грустит о небесах, Она нездешних нив жилица... (Из книги М.Д. Ройзмана " Все, что помню о Есенине")
Рукописная афиша вечера имажинистов 14 июня 1920 г. в кафе "Стойло Пегаса"
Публика в литературных кафе была разнородной, вместе с нищей, но интересующейся литературой молодежью, были там и посетители, желающие тряхнуть мошной перед своей дамой. Содержатель буфета в «Стойле Пегаса» А.Силин разбивал без всякой иронии посетителей кафе на «серьезных» и «несерьезных». К «несерьезным» он относил всю пишущую, изображающую и представляющую братию, а к «серьезным» - сухаревцев, охотнорядцев и всякий криминальный и полукриминальный элемент. Однажды один такой посетитель громко говорил что-то своей рыжеволосой спутнице, заглушая выступавшего тогда со своими стихами Р.Ивнева. Тогда Есенин подошел к говорившему и со словами: «Милости прошу со мной!» - взял того за нос и цепко держа его в 2-х пальцах неторопливо повел к выходу через весь зал. Посетители замерли от восторга, дамочка истерически визжала, а швейцар шикарно распахнул дверь. После этого от «недорезанных буржуев» в кафе отбоя не было, вероятно, и они мечтали о таком триумфальном шествии через зал. Вот как описывал обстановку в кафе в 1921 году И.Старцев: «Двоящийся в зеркалах свет, нагроможденные из-за тесноты помещения чуть ли не друг на друге столики. Румынский оркестр. Эстрада. По стенам роспись художника Якулова и стихотворные лозунги имажинистов. С одной из стен бросались в глаза золотые завитки волос и неестественно искаженное левыми уклонами живописца лицо Есенина в надписях: «Плюйся, ветер, охапками листьев...» http://www.bibliotekar.ru/esenin-sergey/6.htm http://www.el-history.ru/node/547
РЯЗАНЬ ...Рязань давно нас манила. Свистом монгольских стрел над своей брутальной историей. Очертаниями прекрасных древних храмов, которыми уже нельзя полюбоваться, но о которых рассказывает ветер, шумящий на крутояре над Окой. Реками с такими прекрасными названиями – Ока, Пра, Лыбедь, Проня. Великанами соснами в Солотче, о которых писал Паустовский, но слова так полностью и не передают бесчисленность круглых янтарных стволов и аромат сосновых шапок, щекочущих облачный животик у неба. Да что там – лишь Есенин, пожалуй, уловил невидимое особое цветное свечение рязанской раздольной земли. «О Русь – малиновое поле и синь, упавшая в реку...»
Кафе «Стойло Пегаса» на ул. Почтовая. За идею – отдельное спасибо его владельцам. Оно находится на рязанском «Арбате» - ул. Почтовой. Это подвал, носящий знаменитое имя московского кафе на Тверской №37, где собирались представители русского авангардного образного поэтического направления – имажинисты. На вывеске скакал конь Пегас и тянул за собой летящие буквы: «С-т-о-й-л-о П-е-г-а-с-а». Кафе стало артистическим и собирало, кормило и грело в себе богемную публику – поэтов, художников, писателей. Кстати, кафе яростных «идейных» противников имажинистов – футуристов, во главе с Маяковским, находилось неподалёку в Настасьинском пер. На потолке «Стойла» конечно же, не преминули позлить своих поэтических конкурентов и изобразили «Манифест» в стихах: «В небе – сплошная рвань, облаки – ряд котлет, все футуристы дрянь, имажинисты – нет».
Рязанское «Стойло» стоит посетить не из-за кухни (она тут более чем средняя), а из-за интерьера. Это подвальное помещение, с кирпичными сводами, полумраком, и расписанными цитатами стихов Есенина стенами.
Меню тоже оформлено фотографиями и текстом очень «по-имажинистски». Причем, сведений о поэте, вы почерпнёте из него гораздо больше, чем из самого музея в Константиново. http://pamsik.livejournal.com/45903.html
Понеслись удары К синим небесам, Звонко раздается Голос по лесам.
Скрылась за рекою Белая луна, Звонко побежала Резвая волна.
Тихая долина Отгоняет сон, Где-то за дорогой Замирает звон.
НЕИЗВЕСТНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ЕСЕНИНА В Доме актера на 100-летнем юбилее народной артистки РСФСР Э.Ю.Урусовой собрались ее поклонники, близкие, друзья и ученики. Проникновенно говорили о человеческих качествах, талантах и удивительной судьбе актрисы. В истории Росмии она была единственной профессиональной актрисой, имеющей княжеские корни. Был и сюрприз - показ видеозаписи с ее воспоминаниями. Актриса рассказала уникальную историю о том, как в начале 20-х гг., когда сажали священников, разрушали храмы, изымали церковные ценности, Д.Бедный написал антирелигиозную поэму «Евангелие». Она была опубликована в газетах «Правда» и «Беднота». С.Есенин откликнулся на нее своим стихотворением, которое так и не было напечатано, но разошлось в среде театральной молодежи.
Ответ на Евангелие Демьяна Бедного Я часто думаю, за что Его казнили, За что Он жертвовал Своею головой, За то ль, что, Враг суббот, Он против всякой гнили Отважно поднял голос Свой!
За то ли, что в стране проконсула Пилата, Где культом кесаря полны и свет, и тень, Он с кучкой рыбаков из бедных деревень За кесарем признал лишь силу злата.
За то ли, что, Себя на части разрывая, Он к горю каждого был милосерд и чуток. И всех благословлял, мучительно страдая, И маленьких детей, и грязных проституток.
Не знаю, но в евангельи твоем Я не нашел, Демьян, правдивого ответа. В нем много бойких слов, ах, как их много в нем, Но есть ли хоть одно, достойное поэта?
Я не из тех, кто признает попов, Кто безотчетно верит в Бога, Кто лоб свой расшибить готов, Молясь у каждого церковного порога.
Я не люблю религии раба, Покорного от века и до века, И вера у меня в чудесное слаба, Я верю в знания и силы человека.
Я знаю, что, стремясь по чуждому пути, Здесь, на земле, не расставаясь с телом, Не мы, так кто-нибудь ведь должен же дойти Воистину к божественным пределам.
И все ж, когда я в «Правде» прочитал Неправду о Христе блудливого Демьяна, Мне стало стыдно так, как будто я попал В блевотину, изверженную спьяна.
Пусть Будда, Моисей, Конфуций и Христос, Сократ — все миф. Мы это понимаем. Но все-таки нельзя ж, как годовалый пес, На все и вся захлебываться лаем.
Христос - Сын плотника — когда-то был казнен, Пусть это миф, но все ж, когда прохожий Спросил Его: «Кто Ты?» - ему ответил Он: «Сын человеческий», — и не сказал: «Сын Божий».
Ты испытал, Демьян, всего один арест, И то скулишь: «Ах, крест мне выпал лютый!» А что ж, когда б тебе голгофский дали крест Иль чашу с едкою цикутой?
Хватило б у тебя величья до конца В последний час, по их примеру тоже, Благословлять весь мир под тернием венца И о бессмертии учить на смертном ложе?
Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил И не задел Его своим пером нимало, Разбойник был, Иуда был, Тебя лишь только не хватало.
Ты сгустки крови у креста Копнул ноздрей, как жирный боров, Ты только хрюкнул на Христа, Ефим Лакеевич Придворов.
Но ты свершил двойной тяжелый грех Своим дешевым, балаганным вздором, Ты оскорбил поэтов вольный цех И малый свой талант покрыл большим позором.
Ведь там, за рубежом, прочтя твои стишки, Небось злорадствуют российские кликуши: «Еще тарелочку Демьяновой ухи, Соседушка, мой свет, пожалуйста, откушай».
"МНЕ БЕЗ ТЕБЯ, КАК СЛЕПОМУ БЕЗ ПОВОДЫРЯ..." Есть большая история - о ней пишут в энциклопедиях и пособиях для поступающих в вузы. С.Есенин был великим поэтом. В. Мейерхольд - великим режиссером. З.Райх - первой актрисой его театра. Для того чтобы составить представление об их месте в отечественной культуре, этого, действительно, достаточно. Есть другая история - частная, личная, потаенная. Именно она определяет поступки и судьбы: любовь к женщине становится олицетворением любви к революции. У такой истории свои координаты: З.Райх была женой С.Есенина и второй женой В.Мейерхольда. За этим - любовь и предательство, сломанные судьбы, безумие, возрождение к новой жизни. И великие спектакли, в которые все претворилось.
Машинистка и поэт. Роман начался летом 1917 г., когда Российская империя готовилась полететь в тартарары. Митрополит Питирим, распутинец, но человек наблюдательный и умный, представил государю верноподданнейший доклад: в стране резко выросло число изуверски жестоких убийств, многие из них были совершены удовольствия ради. В провинциальных городах и даже в деревнях распространялась наркомания (источник морфия - военные госпитали); в село пришел кинематограф, и киношные адюльтеры основательно развратили крестьян. Митрополит Питирим повторил то, что видели все: государство разваливалось на глазах. Перед продуктовыми лавками выстраивались огромные очереди, рабочие избивали начальство, солдаты стреляли в городовых, казаки отказывались выезжать на усмирения, великие князья полагали, что династию может спасти только дворцовый переворот. Но кавалеру и барышне, познакомившимся в редакции левоэсеровской газеты "Голос народа", не было до всего этого никакого дела. Молодой человек ясноглаз и белобрыс, барышня черна как вороново крыло. Он был довольно известным поэтом С.Есениным, а юную особу, стучавшую на "ремингтоне", звали З.Райх. Он сын зажиточного рязанского крестьянина, она дочь грамотного орловского рабочего; он самоучка, она кончила гимназию, но широкая кость и стать выдают в ней девушку из мещанского пригорода. Бог весть о чем они говорили, куда он ее приглашал и что дарил, но вскоре Есенин и Райх отправляются в путешествие по русскому Северу, а 4 августа 1917 г. становятся мужем и женой. Райх пока никто, а к Есенину люди уже приглядываются. Поэт мил, обаятелен, наивен ("кудрявенький и светлый, в голубой поддевке и сапогах с набором, он очень напоминал слащавенькие открытки" - таким его увидел Горький), и весьма непрост. В нем смешались жажда славы, комплексы недавно попавшего в город крестьянина и презрение к высоколобым. Он собирается оставить их далеко позади, а до поры прячется под маской деревенского простачка. Маленький мир Есенина и Райх живет без оглядки на то, что творится в большом мире: она боится близких родов и капризничает, муж сносит это как ангел. Райх не до того, что творится на улицах, она не читает газет - заметка о том, что на сцене Александринского театра состоится премьера лермонтовского "Маскарада" и ставит спектакль известный новатор Мейерхольд, наверняка прошла мимо ее внимания. Страна рухнула через 2 дня после премьеры, чуть позже стала разваливаться и жизнь Зинаиды.
Маленький ребенок, хнычущий и мешающий спать, жестокое испытание для брака: кормящая женщина перестает быть желанной, описанные пеленки мешают жить. А за стенами квартиры разворачивалось великое действо - революция завораживала, и то, что встречало поэта дома, выглядело особенно противным. Кому-то революция казалась рождением нового мира, кого-то пугало ее безобразие, а кто-то и в безобразии видел красоту: тому, кто внутренне не порвал с деревней, должна импонировать пьянящая прелесть пугачевщины. Пришло время подпольных ресторанов, спекуляции, кокаина, блата и самого острого удовольствия - возможности распоряжаться чужой жизнью. Октябрьский переворот открыл простор для карьер: вчерашние маргиналы в одночасье избавились от конкурентов. В 1917-м Есенин лишь прикоснулся к этому, главное было впереди. Но жена и ребенок стали ему не нужны. И начался семейный ад: он обнаруживает, что не может видеть усталую и раздраженную женщину, сперва сдерживает себя, потом перестает. Она чувствует, что все кончено, но пытается его удержать - ему не нужен и первый ребенок, а ей хочется второго. Он мается, она не может уйти и терзает его постоянными приездами в Москву. И наконец, наступает момент, когда он решает, что пришла пора резать по живому. На поверхности - история скороспелой, быстро умершей любви. Глубже - история человека, принявшего предложение дьявола. Чем же тот торговал в голодной и холодной Москве 1918 г.? Деньги утратили цену, понятие о благополучии сжалось до простейших, обеспечивающих выживание вещей - Есенин и его друг А.Мариенгоф ютились в одной комнатке в Богословском пер. и спали вдвоем в ледяной постели.
О Есенине не рассказывали ничего, подобного слухам, ходившим о Горьком: он не стал советским вельможей и не скупал за бесценок старинную бронзу и фарфор. Но существовал иной, более изощренный соблазн: поэт бредил славой, пришла пора ловить ее за хвост. Р.Ивнев вспоминал, как в феврале 1917 г. он встретился с "крестьянскими поэтами" - Есениным, Клюевым, Орешиным и Клычковым: "...не нравится тебе, что ли? Наше времечко пришло!" И дело было не только в том, что революцию сделали одетые в шинели мужики, и деревня почувствовала себя победительницей. В той рафинированной и утонченной культуре, что стремительно уходила на дно, Есенину было уготовано скромное место - талантливый самородок, пишущий, по словам Блока, "стихи свежие, чистые, голосистые, многословные". А теперь пришли варвары, и они были ему сродни: поэт отринул петербургскую культуру и собирался освободиться от своего прошлого. Мариенгоф сказал Райх, что у Сергея есть другая. Мариенгоф солгал: попросивший друга об услуге Есенин отправился не на свидание - он бродил по набережной Москвы-реки и кусал губы. Но дело было сделано: Райх собралась и ушла. О том, как она жила после разрыва, современники вспоминают мало и глухо - родила сына, вернулась в Орел, служила в Наркомпросе, училась скульптуре. Райх выпала из есенинской орбиты и растворилась в послереволюционном хаосе. О ней почти ничего неизвестно, но биограф Есенина описал его встречу с бывшей женой на вокзале Ростова. Райх ехала в Кисловодск, Есенин из Ташкента, ей захотелось, чтобы он увидел сына. Он соглашается, входит в вагон - и отшатывается от ребенка, как от прокаженного: - Фу! Черный! Есенины черными не бывают... И уезжает из Ростова вместе с верным Мариенгофом. В дороге мальчик заболел - Райх выходила его, но сама заразилась тифом. Из-за отравления сыпнотифозными ядами она потеряла рассудок, попала в сумасшедший дом и вышла оттуда другим человеком. Навсегда исчезли очаровавшие 22-летнего Есенина щенячье любопытство и детская смешливость - к жизни вернулся очень взрослый и очень трезвый человек, отлично знающий, что судьба ничего не дает даром. Они еще встретятся: закончилась только 1-я глава, до финала было далеко. Есенина ждали шумный и скандальный успех, вечера в "Стойле Пегаса" и бурная книгоиздательская деятельность. В те годы он обладал деловой хваткой О.Бендера: по словам Мариенгофа, Есенин успешно внушал советским начальникам, что имажинистам обязательно надо дать бумагу. Они помогут Есенину, и тогда Ленин непременно наградит начальников орденом. Затем был брак с Дункан и бросок на Запад - за мировой славой. А Зинаида поступила на режиссерские курсы. Ими руководил знаменитый В.Мейерхольд. Учитель и ученица Ленин говорил, что кухарку можно научить управлять государством, Луначарский полагал, что из нее можно сделать и Рубенса. По городам и весям работало многое множество курсов, где всех желающих бесплатно учили слагать стихи, ваять и рисовать. Над миром занималась заря новой жизни, Луначарский и Дункан обменивались телеграммами: - Я хочу танцевать для масс, для рабочих людей, которые нуждаются в моем искусстве... - Приезжайте в Москву. Мы дадим вам школу и тысячу детей. Вы сможете осуществить ваши идеи в большом масштабе.
Гумилев объяснял бывшим красноармейцам и кронштадтским матросам, как писать сонеты, так почему бы красивой женщине, в отличие от красноармейцев и матросов сумевшей окончить гимназию, не стать режиссером? Почему бы ей не превратиться в знаменитую актрису? Язвительный Мариенгоф считал, что Райх была абсолютно бездарна. Он вспоминал и ответную реплику Мейерхольда: - Талант? Ха! Ерунда! Мариенгофу это казалось надувательством: медь есть медь, и сколько ни наводи блеск, золота не получится. Актерские способности Райх казались ему малыми. Но Мариенгоф не выносил Райх. Непредубежденный человек увидит в этом повороте ее судьбы переложенную на новый лад историю Пигмалиона и Галатеи. К моменту их встречи Пигмалион уже немолод (ему 47 лет), знаменит, женат и - в отличие от Есенина - в высшей степени рефлексивен. Мейерхольд учился в Москве на юридическом, затем поступил на драм. курсы, был артистом МХТ, позже - провинциальным режиссером, работающим по методе Художественного театра. Журналисты обзывали его декадентом, с ним пререкалась первая актриса Александринского театра М.Г. Савина - ей очень не нравилось, что директор императорских театров, тончайший В.Теляковский сделал ставку на молодую режиссуру и взял Мейерхольда в штат. Даже враги признавали его дар, у него было громкое имя - но в основоположники нового театра его вывел октябрьский переворот. И здесь тоже встает вопрос о соблазне и его цене. Кто-то считал революцию началом Царства Божьего, кто-то пришествием Антихриста.
Случай Мейерхольда - совершенно особый. Он делал свою, эстетическую революцию и сквозь ее призму видел то, что происходило вокруг. Фокус заключался в угле зрения. З.Гиппиус и люди ее круга замечали грязь, подлость и человеческую деградацию: обыски, расстрелы, повсеместную экспансию хамства - и общую ненависть к большевикам. А он творил собственную реальность: революция "Зорь" и "Мистерии-буфф" была куда чище настоящей. Соблазн заключался в слиянии с идущей от народных корней страшной, все разрушающей и при этом кажущейся животворной силой. Но разве мог художник сознаться в том, что возможность работать, не оглядываясь на антрепренера, критику, традиции, прессу и кассу, ему дал Сатана? Мейерхольд был человеком театра, и действительность у него часто сливалась с игрой, а игра становилась священнодействием - так и надо понимать его послеоктябрьские манифесты и фотографии в красноармейской униформе. Он был впечатлителен, желчен, великолепно образован, склонен к самоанализу и предубеждениям.
З.Райх стала вторым - вместе со сценой - смыслом его существования. Но к человеческим качествам самого Мейерхольда такого рода рассуждения отношения не имеют. Истовость и способность идти до конца заставили его в 21 год сменить вероисповедание и из немца и лютеранина Карла Теодора Казимира Мейергольда превратиться в православного В.Мейерхольда. (Всеволодом звали его юношеского кумира, писателя Гаршина). Честность, чистота и наивность заставили в 1921 г., в автобиографии, адресованной в проводившую чистку ВКП(б) комиссию, подробно, с поразительной откровенностью поведать партийным функционерам о своем романе с девушкой, работавшей на фабрике его отца: - Не рассказать в 5 строках той большой драмы, которая разыгралась в жизни моей в этот период половой зрелости, да и не нужно это знать комиссии по очистке партии. Но одно сказать надо, ибо здесь наросла и окрепла во мне (теперь, когда мне 47 лет, могу сказать с уверенностью), вера в особенности другого класса, любовь к его здоровой очаровательности, искание и сближение с ним во что бы то ни стало... Мозг мой горел, и, сменив гимназический мундир на студенческий, я переменил свое имя, бросившись из лютеранства в православие.
Поражают и детали этого юношеского романа, не раз описанные в набросках и записных книжках Мейерхольда: "С одной стороны, страсть, с другой стороны - долг честного человека... Кроме того, оскорблен, что его заподозрили в низких намерениях. - "Как смеешь ты думать, что я погублю тебя..." Молодой человек бежит, когда девушка заговаривает о стыдном: "Маманя велели взять с вас записку, чтобы вы не бросили меня, ежели будет ребенок", - он сгорал от любви, но "низких намерений" у него не было. К Райх он прилепился душой так же, как когда-то к фабричной девушке Маше, когда "оба сливались в одно целое, и падал платок ее, и падала его шляпа". Это повторилось: в 1921 г. слушатели ГВЫРМА (Гос. высшие режиссерские мастерские), шедшие на учебу по переулкам между Тверской и Б.Никитской, часто замечали странную фигуру - приглядевшись, они понимали, что под красноармейской шинелью не один, а 2 человека. Учитель обнимал их однокурсницу, 25-летнюю красавицу Райх. Им это не нравилось: те, кто любил Мейерхольда, не прощали Райх его любви - так будет и дальше. Не прощали и ему: у Мейерхольда было много врагов, и они знали, куда лучше ударить. А цель он обозначил сам. Мейерхольд ушел к Райх от женщины, с которой прожил всю жизнь. Они познакомились еще детьми, поженились во время студенчества, и жена поддерживала его в горе и радости - к тому же у них было 3 дочери. Но он поступил в духе своих представлений о долге, ответственности и мужском поступке: отсек прошлую жизнь и даже взял новую фамилию: теперь его звали Мейерхольд-Райх.
Они стали одним целым, и он должен был создать ее заново - ей предстояло сделаться великой актрисой. Не только Мариенгоф считал, что Райх абсолютно бездарна. Так же думала критика, так считали и артисты театра Мейерхольда. Ее со слоновьей грацией защищал Маяковский: не потому, мол, Мейерхольд дает хорошие роли Зинаиде, что она его жена, а потому он и женился на ней, что она прекрасная артистка. В.Шкловский назвал свою рецензию на мейерхольдовского "Ревизора" "Пятнадцать порций городничихи" ("Городничиху" играла Райх). Мейерхольд печатно окрестил Шкловского фашистом. Так вели дискуссии в 1926 г.: слово "фашист", впрочем, еще не наполнилось сегодняшним содержанием. Из-за Райх Театр им. Мейерхольда оставили и Э.Гарин, и Бабанова, и она стала его первой актрисой. А со временем и хорошей актрисой: любовь и режиссерский гений Мастера совершили чудо. Но это имеет отношение к истории театра, а не к малой, частной истории, шедшей своим чередом.
Жизнь менялась: военный коммунизм перетек в нэп, тот - в раннюю советскую империю. Аскетизм 1-й пятилетки переродился в сталинский неонэп: на прилавках появился ширпотреб, комфорт стал не стыден, а моден, на дачах играли патефоны, с киноэкрана смеялась Л.Орлова. Символами десятилетия становились широкая, до ушей улыбка, физкультурный парад и льющаяся из репродукторов бодрая музыка. Театр Мейерхольда не вписывался в новую жизнь, но малая, семейная история до поры не имела отношения к большой. В 1922 г. они поженились, а в 1923-м в Россию вернулся Есенин, и выяснилось, что на самом деле ничто не закончилось. Есенин стал совсем другим - исчезло юношеское обаяние, испарились жизненная цепкость и деловая хватка, помогавшие очаровывать советских вельмож и улаживать дела с издателями. Он стремительно катился вниз, менял женщин, пил. За ним тянулись слухи о диких скандалах, поговаривали и об эпилептических припадках. Есенин пропадал - и цеплялся за прошлое: теперь ему не казалось, что Есенины черными не бывают. Он приходил к детям, когда был трезв, пытался их увидеть и пьяным: звонил в дверь и не уходил до тех пор, пока их к нему не выносили. А Райх встречалась с ним у своей подруги З.Гейман - и Мейерхольд об этом знал. Он не вмешивался, но отлично понимал, чем это может кончиться, и пытался хоть как-то помешать происходящему. Гейман запомнила его слова: - Я знаю, что вы помогаете Зинаиде встречаться с Есениным. Прошу вас, прекратите это: они снова сойдутся, и она будет несчастна...
А потом было 28 декабря 1925 г: ночной звонок, отчаянная истерика узнавшей о гибели Есенина Райх и спокойные, методичные хлопоты Мейерхольда, приносившего ей воду и мокрые полотенца. На похороны они поехали вместе, мать Есенина крикнула ей у гроба: - Ты виновата! З.Гейман получила фотографию Райх с надписью: "Тебе, Зинуша, как воспоминание о самом главном и самом страшном в моей жизни - о Сергее". Жизнь в доме Мейерхольдов-Райх вошла в обычную колею. Семье было отпущено еще 13 лет: трудно представить, как Мейерхольду удалось бы пережить Большой террор или космополитскую кампанию. Суть происходившего в стране точно уловил заехавший в Советский Союз Б.Шоу, посоветовавший превратить музей Революции в музей закона и порядка: закостеневала жизнь, закостеневало и возвращающееся к академическому реализму искусство. Во времена оны Мейерхольда критиковал глава думских черносотенцев Пуришкевич (ему не нравилось, что на сцену императорского театра пустили декадента, к тому же он принимал его за еврея), теперь за него взялась советская критика. Времена изменились: до революции с Мейерхольдом беседовал директор императорских театров Теляковский, осторожно выпытывая, не злоумышляет ли он против трона, теперь же, когда участники критических дискуссий легко бросались словом "фашист", приходилось ждать самого худшего. В 1935 г. недовольство властей обернулось полуопалой, Мейерхольду - единственному из народных артистов России - не дали звания народного артиста СССР. Затем его отстранили от руководства строительством нового здания для его театра, и это уже было предвестием большой беды. Семья чувствовала ее приближение. В разгар нападок на мужа Зинаида заболела тяжелейшим нервным расстройством, связанным с полным помрачением сознания, и лечилась у психиатра. Из-за ее трудного характера мейерхольдовским артистам приходилось нелегко. И все же это было в порядке вещей - в отличие от ссоры с Калининым на одном из приемов. Райх кричала ему: "Все знают, что ты бабник!" - всесоюзный староста бойко отругивался, рядом стоял ломающий пальцы Мейерхольд. Он знал, что его жена реагирует на все в 4 раза острей, чем обычный человек, и невинная шутка может показаться ей оскорблением. Поэтому он и превратил ее в актрису - на сцене Райх жила страстями героев "Леса", "Ревизора", "Горя от ума", "Дамы с камелиями". Она влюблялась, страдала, умирала в призрачном, созданном фантазией мужа мире - и после конца спектакля к нему возвращалась умиротворенная, разумная, способная на компромисс женщина. Газетчики восторгались нечеловеческими криками ее героинь. Но дело в том, что на сцене Райх вела себя как в жизни.
Однажды она обнаружила, что на базаре у нее вытащили кошелек, - и закричала. И это было так страшно, что потрясенный воришка вернулся, тихо отдал ей краденое и убежал. В 1938 г. большая история вторглась в историю семьи - Театр им. Мейерхольда был закрыт, и началась настоящая, обложная травля. Газеты рвали режиссера на куски, а в его доме металась терзаемая своими призраками женщина. Мнительный, ранимый, закрытый, загнанный в угол старый человек ухаживал за женой как нянька, а она билась, стараясь разорвать привязывающие ее к постели веревки. Врачи его не обнадеживали, а он - быть может, уже ни во что не веря - приносил ей питье и обтирал ее лоб влажным полотенцем. Чудеса случаются редко, но иногда они все-таки происходят: прикорнувшего в соседней комнате Мейерхольда разбудило невнятное бормотание, он вошел к жене и увидел, что она, приподнявшись на постели, разглядывает свои руки и вполголоса произносит: - Какая грязь... Он принес теплой воды, заговорил с ней - и понял, что к Зинаиде вернулся рассудок. Мы оставим их здесь, между безумием, отчаяньем и близкой смертью, истерзанных неопределенностью, враждой, болезнью, беспомощных и счастливых. Впереди было письмо Мейерхольда выздоравливающей жене - "...мне без тебя, как слепому без поводыря..." Впереди было и другое письмо: отчаянное, до безумия дерзкое письмо Райх Сталину: она заступалась за мужа, намекала на то, что вождь ничего не понимает в искусстве, и приглашала его к ним в гости. Следователь, занимавшийся реабилитацией Мейерхольда, считал, оно сыграло очень скверную роль. Впереди были арест и страшные письма Молотову, написанные в тюрьме в 1940 г.
- Лежа на полу лицом вниз, я обнаружил способность извиваться, и корчиться, и визжать как собака, которую плетью бьет хозяин... Меня здесь били - больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине... Впереди было зверское, так и не раскрытое убийство Райх: на крики не вышел никто из соседей. Берсенев и Гиацинтова знали о ее болезни, и их домашние привыкли к тому, что у Мейерхольдов часто кричат. (Весной 1938 г., во время приступа невменяемости, Райх кричала 3 ночи подряд.) Из квартиры не взяли ничего, в коридоре с разбитой головой лежала домработница, тело хозяйки нашли в кабинете - ей нанесли 8 ножевых ран, и по дороге в больницу она умерла от потери крови. В разделенную на 2 квартиру Мейерхольда Берия вселил своего шофера с семьей и секретаршу. Вполне вероятно, что политическая полиция решила жилищные проблемы своих сотрудников самым логичным способом, не тратя времени на арест, допросы и комедию суда: огромная, по меркам 30-х годов, квартира в "Доме артистов" у Центрального телеграфа была очень жирным кушем. Финал этой истории ужасен, как и весь русский ХХ в. А история их любви прекрасна и как две капли воды похожа на миф о Пигмалионе и Галатее. В.Мейерхольд: “Скоро мы снова будем как 2 половины яблока” Дорогая, горячо любимая Зиночка! Мне без Тебя, как слепому без поводыря. Это в делах. В часы без забот о делах мне без Тебя, как несозревшему плоду без солнца. Приехал я в Горенки 13-го, глянул на березы, и ахнул. Что это? Какой ювелир Ренессанса развесил все это, будто на показ, на невидимых паутинках? Ведь это же листья золота! (Ты помнишь: в детстве такими нежными листьями золота закрывали мы волнистую кору грецких орехов, готовя их к елке). Смотри: эти листья рассыпаны по воздуху. Рассыпанные, они застыли, они будто замерзли... Секунды их последней жизни я считал, как пульс умирающего. Когда я смотрел 13-го на сказочный мир золотой осени, на все эти ее чудеса, я мысленно лепетал: Зина, Зиночка, смотри на эти чудеса и... не покидай меня, тебя любящего, тебя - жену, сестру, маму, друга, возлюбленную. Золотую, как эта природа, творящая чудеса! Зина, не покидай меня! Нет на свете ничего страшнее одиночества! Почему "чудеса" природы навели на меня мысли о страшном одиночестве? Ведь его нет на самом деле! Ведь оно - одиночество это - кратковременно?.. Любимая Зина! Береги себя! Отдыхай! Лечись! Мы здесь справляемся. И справимся. А что скучно мне без тебя непередаваемо, так это уж надо претерпеть. Ведь не на месяцы же эта разлука? Скоро мы снова будем как две половины одного сладкого спелого яблока, вкусного яблока. Крепко обнимаю тебя, моя любимая... Крепко целую. Всеволод". Письмо написано 15 октября 1938 г. 20 июня 1939 г. будет арестован Мейерхольд, в ночь на 15 июля неизвестные убьют Райх.
ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ МЕРКУРЬЕВ: “ДЕД НЕ ПОНЯЛ, ЧТО НАДО ПРИТОРМОЗИТЬ”
П.Меркурьев - известный музыковед, сын знаменитого артиста В.Меркурьева и внук В.Мейерхольда и Ольги Михайловны Мунт: его бабушку тот оставил ради З.Райх. Петр Васильевич рассказывает о том, каким Мейерхольда видели близкие.
Ольга Михайловна Мунт
- Когда вы были совсем маленьким, а Всеволода Эмильевича еще не реабилитировали, о нем в вашем доме говорили? - Безусловно - и не только мои родители, но и все, кто к нам приходил. Людей, не говорящих о Мейерхольде, у нас не принимали. На столе стоял бюст Мейерхольда работы Кукрыниксов, на стенах висели фотографии деда...
- Ольга Михайловна Мунт тяжело перенесла расставание с Всеволодом Эмильевичем. Говорили у вас об этом? - Они расстались в 23-ем, мама с папой познакомились в 24-ом, а я родился в 43-ем. До папы у мамы было еще 2 мужа. У меня имелось двое сестер плюс трое папиных племянников от репрессированного брата, к тому же у нас все время жил кто-то еще - а мама не работала, и папа пахал на всю семью. Где уж тут рассуждать о том, как 30 лет назад бабушка перенесла разлуку с дедушкой? И все же я знаю, что бабушка действительно пережила это тяжело. У нее был серьезный нервный срыв, она даже маму выгоняла из дома. Поэтому бабушка и уехала из Москвы. Но мама как-то обронила фразу, что бабушка понимала Мейерхольда. Они же были ровесники - в 1923 г. бабушке исполнилось 40 лет. А старились в то время быстрее, чем сейчас (вспомните, как 30-летний Бабочкин выглядит в роли Чапаева), и бабушка уже походила на старушку. Мейерхольду тоже было 49, но его никто бы не принял за старика. Бабушка, видимо, понимала, что Мейерхольду нужна новая жизнь. Но замечательный режиссер и театральный художник Л.В. Варпаховский (в 20-е годы он был научным сотрудником Театра им. Мейерхольда) говорил мне, что для Всеволода Эмильевича Зинаида Николаевна стала роковой женщиной. Возможно, его жизнь так трагически завершилась из-за ее истеричности. После того как театр Мейерхольда закрыли, она написала письмо Сталину и везде кричала, что ее мужей травят: сперва затравили Есенина, а теперь уничтожают Мейерхольда. Зато 16 лет, проведенные с Райх, были самыми одухотворенными в жизни деда, самыми насыщенными, творчески плодотворными. Хотя с бабушкой он и в самом деле обошелся очень жестоко. Дал откуда-то телеграмму: я приезжаю с новой женой и прошу освободить квартиру...
- Я слышал, что тогда Ольга Михайловна его и прокляла. - Да, так оно и было. Потом бабушка очень об этом жалела. После того как Мейерхольда взяли, Ольга Михайловна поехала в Москву и вместе с Зинаидой Николаевной собирала какие-то документы для его освобождения. А когда Зинаиду Николаевну убили, бабушка еще была в Москве - она пришла к ней, а ее не пустили в квартиру. Потом бабушка вернулась в Ленинград, и 10 февраля, когда родные отмечали день рождения деда, она сказала: "Мне кажется, что Мейерхольда уже нет в живых". Его действительно уже неделю как убили - но мы узнали об этом только в 1955 г. У Мейерхольда были сложные отношения с повзрослевшими дочерьми. Поэтому он так полюбил своих новых детей: Таня Есенина с гораздо большим доверием относилась к отчиму, чем к Зинаиде Николаевне. У той был довольно истеричный характер, а Всеволод Эмильевич страшно интересовался Таней и Костиком. Он очень любил, когда к ним приходили ребята (среди которых был и совсем юный З.Гердт). Дед все время обозначал свое присутствие - тащил их к себе в кабинет, беседовал. А когда он хворал и не мог ничем заниматься, Таня и Костя были его главной отдушиной. С собственными дочерьми все обстояло куда сложнее: беда была в том, что они одна за другой стали рожать. Мейерхольд принимал это трудно - он не хотел стареть. Поэтому его так тянуло к мальчишкам: входивший в дедово окружение Д.Д. Шостакович был моложе младшей дочери Мейерхольда. Да и все они были молодыми: 37-летнего Маяковского там считали стариком. В Театре им. Мейерхольда пожилые люди не работали. Только игравшего у него еще в Александринке Юрьева он к себе приглашал - да и то по старой памяти. К Юрьеву Мейерхольд относился с нежным покровительством, как к старику, а тот был его ровесником.
- Был ли Всеволод Эмильевич хорошим человеком? - Сложно сказать. Подлым он, во всяком случае, не был. Он не был жадным - на мой взгляд, это один из признаков, присущих хорошему человеку. Тем, кого дед любил, он мог отдать все. И вместе с тем он был страшно категоричен и безумно ревнив. Это относилось и к любви, и к творчеству - на своем пути он мог смести все. Но такое присуще любому гениальному человеку. Всеволод Эмильевич обладал немыслимым темпераментом и фантастическим артистизмом, обожал быть центром внимания. И если вдруг появлялась хотя бы тень соперника, если высовывался Таиров, он был готов стереть его в порошок. (Хотя настоящим конкурентом Мейерхольду тот не был - такой феерической славой тогда обладали только сам дед да Маяковский.) Тормозов у Мейерхольда не было. Он мог броситься вам на помощь, ухаживал за человеком во время болезни, менял ему повязки, а потом походя выпихивал его из своей жизни. В словах Эйзенштейна: "Счастье тому, кто был связан с Мейерхольдом как художник, горе тому, кто зависел от него как от человека" - много правды. Беда в том, что он себя не контролировал - сегодня мог кем-то восторгаться, завтра охладевал. Равных ему по дару и эрудиции не было - и если человек делался деду скучен, он вычеркивал его из своей жизни... А тот мог запить от горя. Мейерхольд раздавливал людей из-за того, что ему было не о чем с ними разговаривать. Но ведь его при этом очень любили! Слышали бы вы, как о деде говорили Свердлины. А ведь тетю Шуру он выгнал из театра - Зинаиде Николаевне все надо было играть самой. И великого актера Л.Н. Свердлина Мейерхольд гноил на маленьких ролишках - у него играли только Гарин и Ильинский, а Свердлина он не видел. Л.В. Варпаховский служил ему верой и правдой, а потом Мейерхольду что-то померещилось, и он начал обращаться к нему на "вы". А Варпаховский собрал весь мейерхольдовский архив, оставил его в театре и ушел, не попрощавшись. (Любовь и преданность к Мастеру он пронес через всю жизнь.) Нечто подобное было и с В.Плучеком, и с А.Гладковым, и с Ю. Германом. Мейерхольд влюблял в себя людей, а потом они натыкались на возведенную им стену. Но дело вовсе не в том, что он был злодеем: просто дед подпускал к себе людей чересчур близко. Нельзя обращаться с ними как с Каштанкой: сперва давать вкусный кусок, а потом вытаскивать его прямо изо рта.
- А его влюбленность в советскую власть - сколько, на ваш взгляд, здесь было искренней веры в идею, сколько игры и сколько - расчета? - Не знаю. Не задумывался об этом.
- По-вашему, эта тема несущественна? - Абсолютно. Даже мне - не то что вам! - сложно представить, что такое была революция. Со мной дружила О.Д. Форш, замечательная писательница, историк, очень умный человек - ей в революцию было 44 г. Она говорила, что обреченность системы стала видна еще до Первой мировой, сразу после трехсотлетия дома Романовых, и даже раньше, когда революционные волнения только начинались. Все ждали перемен и, когда они произошли, приняли ожидаемое за действительность. А такие фантастически талантливые люди, как Мейерхольд и Маяковский, считали, что действительности надо помочь - и тогда дело пойдет, обновление свершится. Телевизора тогда не было, что делалось наверху, никто не знал, в политических играх Мейерхольд и Маяковский не разбирались. Большевики дали деду сцену - и на ней он создавал идеальный образ революции. Но зрители с трудом принимали его спектакли - он слишком сильно опередил время. В императорских театрах Всеволод Эмильевич находился в жестких рамках, а эта власть дала ему все - и пост зав. театральным отделом Наркомпроса, и свой театр. Он почувствовал себя хозяином положения. Какой художник этого не хочет? Отсюда и эйфория. Дед занимался любимым делом, ему давали деньги, в его работу никто не вмешивался, и он не заметил, когда начали закручивать гайки. Ему не хватило мудрости: Всеволод Эмильевич не понял, что надо притормозить. Когда он был в Берлине, его уговаривали остаться на Западе - а ему казалось, что у него все в порядке. Мейерхольду недоставало осторожности - и это тоже говорит в пользу того, что человек он был неплохой. Дед не мог представить, что ему что-то сделают исподтишка, ведь сам он всегда играл в открытую. Если выгонял кого-то из театра, то впрямую, и интриг не признавал...
- Судьба Всеволода Эмильевича как-то сказалась на вашей семье? - Мамину сестру посадили. Она работала в сельском хозяйстве, да еще была партийной, а на колхозы у НКВД тоже имелась своя процентовка. Но взяли ее за отца - больше придраться было не к чему. Надо было посадить, вот о Мейерхольде и вспомнили. А в нашей семье никто впрямую не пострадал. Мой папа был популярнейшим актером, и на его положении судьба Всеволода Эмильевича не сказалась. Но я думаю, что у властей и здесь был свой резон: вот, мол, как у нас хорошо - сын за отца не отвечает. Но маме 15 лет не давали работать. Правда, из театрального института ее увольняли не за отца, а в связи с сокращением штатов. И из Народного театра маму убрали, настроив против нее самодеятельных артистов. А уж потом ее не брали никуда - но под самыми благовидными предлогами. И только руководивший Ленинградским театром им. Пушкина Л.С. Вивьен сказал ей правду: "Ирина, не пытайтесь устроиться на работу в театр. Дана команда под любыми благовидными предлогами заматывать вашу просьбу".
- А вы-то сами как относитесь к деду? - Неоднозначно. Но чем старше я становлюсь, тем больше его понимаю.
Справка "Известий": В 2004 г. исполнилось: 130 лет со дня рождения В.Мейерхольда. 130 лет О.Мунт. 110 лет З.Райх. Внучке Мейерхольда М.Воробьевой (в замужестве Валентей), создавшей Музей-квартиру Мейерхольда и возродившей память о деде из пепла, исполнилось бы 80. http://www.izvestia.ru/news/282686
Дата: Пятница, 01 Ноя 2019, 13:42 | Сообщение # 19
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
ДВЕ СУДЬБЫ ЗИНАИДЫ РАЙХ 3.Райх называли роковой женщиной, прожившей 2 разные жизни: в одной - бедность и личная драма, в другой достаток, преданная любовь, профессиональный успех. И - душераздирающий крик под занавес...
Зинаида родилась в 1894-м в семье обрусевшего немца Н.Райха и бедной дворянки Анны Викторовой. Дочь разделяла убеждения отца, одного из первых социал-демократов, за что и поплатилась исключением из гимназии.
В 1917-м - год встречи с Есениным - она жила в Петрограде и служила машинисткой в редакции левоэсеровской газеты "Дело народа", была председателем Общества по распространению пропагандистской литературы. Там же была и худ. библиотека, куда часто заглядывал Есенин, - книги выдавала эсерка Мина Свирская, и все думали, что Сергей ей симпатизирует. А Зина уже собиралась замуж за его приятеля, начинающего поэта А.Ганина. Перед помолвкой решили съездить вместе на Соловки и дальше на север. Подруга не смогла, а Зинаида поехала.
Черноволосая красавица прекрасно смотрится на палубе белого парохода. Ганин отошел в сторону, любуясь невестой, он не слышит, о чем говорят Зинаида и Сергей: - Зина, это очень серьезно. Поймите же, я люблю вас с первого взгляда. Давайте обвенчаемся! Немедленно! Если откажете, покончу с собой... Скоро берег... церковь... Решайтесь! Да или нет?! -Да... По дороге Сергей нарвал полевых цветов. Не помня себя, забыв про Ганина, молодые обвенчались в маленькой церкви под Вологдой.
Церковь св. Кирика и Иулитты в Вологодском уезде, где венчались С.Есенин и З.Райх. фото - 1950-х годов
Они вернулись в Петроград, поселились в квартирке на Литейном и зажили вполне нормальной семейной жизнью - Есенин даже отговаривался от холостяцких попоек, мол, жену люблю, мы, брат, взрослые люди. А когда началась борьба за выживание - время было смутное и голодное, - стал хандрить. Ближе к родам Зина уехала к родителям в Орел, а Сергей - в Москву, чтобы примкнуть к поэтам-имажинистам.
Дом №33 на Литейном проспекте, в котором жили (1917-1918 гг.) С.Есенин и З.Райх
Жену не навещал, не звал и не ждал. Тогда она взяла годовалую Танечку и сама к нему приехала в комнату на Богословском, где он жил вместе с Мариенгофом.
Сергей особой радости не высказал, но к дочке потянулся всем сердцем. Вскоре он велел ей уехать, сказав, что все чувства прошли, что его вполне устраивает та жизнь, которую он ведет. Зинаида не хотела верить: "Любишь ты меня, Сергун, я это знаю и другого знать не хочу..." И тогда Есенин подключил Мариенгофа. Вывел в коридор, нежно обнял за плечи, заглянул в глаза: - А вот чего... не могу я с Зинаидой жить... Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина... На следующий день Зинаида уехала. Через некоторое время поняла, что ждет ребенка, подумала, может, это и к лучшему, дети привяжут. По телефону обсудила с мужем имя - договорились, если будет мальчик, то назвать Константином. И опять никаких вестей... Через год с небольшим, направляясь с сыном в Кисловодск, она встретила на платформе ростовского вокзала Мариенгофа. Узнав, что Есенин ходит где-то рядом, попросила: "Скажите Сереже, что я еду Костей. Он его не видал. Пусть зайдет взглянет... Если не хочет со мной встречаться, могу выйти из купе". Поэт нехотя, но зашел, посмотрел на сына и сказал: "Фу... Черный… Есенины черные не бывают». Бедная женщина отвернулась к окну, плечи ее вздрагивали, а Есенин повернулся на каблуках и вышел легкой, танцующей походкой. Очень скоро на смену неизвестной орловской жене придет популярная американская танцовщица А.Дункан. Но не так далеко и то время, когда Сергей будет дежурить возле чужого дома, умирая от тоски по своим детям, стучаться в дверь и жалобно просить, чтобы впустили на одну минуту, только посмотреть... Уснули? Пусть их вынесут спящих он хочет их видеть. И Зину, свою жену - известную актрису, супругу В.Мейерхольда.
Мейерхольд давно присматривался к Зинаиде. Как-то на одной из вечеринок спросил у Есенина: - Знаешь, Сережа, я ведь в твою жену влюблен. Если поженимся, сердиться на меня не будешь? Поэт шутливо поклонился режиссеру в ноги: - Возьми ее, сделай милость.По гроб тебе благодарен буду. И все-таки Сергей не оценил жену, она докажет ему, на что способна. Она станет актрисой. И Зинаида поступила на режиссерские курсы.
Осенью 1921 г. она пришла в студию к 48-летнему Мейерхольду, а тот сразу же предложил ей руку и сердце. Зинаида долго не могла решиться, мол, разведена, двое детей, никому не верю, на что известный режиссер просто и внятно ответил: "Я люблю вас, Зиночка. А детей усыновлю". До этого Всеволод прожил четверть века со своей первой женой Ольгой, которую знал с детства, родил с ней 3-х дочерей. Законная супруга чуть с ума не сошла, когда вернулась из поездки и увидела Зинаиду - что он нашел в этой хмурой женщине, как посмел привести ее в их дом? А потом взяла да прокляла их обоих перед образом: "Господи, покарай их!" Сделала это от отчаяния, но взяла на себя страшный грех - сама осталась ни с чем, а годы спустя гибель Всеволода и Зинаиды была зверской, чудовищной...
Но это потом, а сейчас Мейерхольд счастлив, он и не знал, что можно так любить, однако Есенина это задело: "Втерся ко мне в семью, изображал непризнанного гения. Жену увел..." Райх казалась режиссеру живым воплощением стихии, разрушительницей и созидательницей, с ней можно делать революционный театр. Неважно, что многие считали ее посредственной актрисой, зато муж - боготворил и готов был отдать ей все роли - и женские, и мужские. Когда зашел разговор о постановке "Гамлета" и Мейерхольда спросили, кто же будет играть главного героя, он ответил: "Конечно же, Зиночка". Тогда Охлопков сказал, что сыграет Офелию, и даже написал письменную заявку на эту роль, после чего вылетел из театра.
Про Зину говорили, что она передвигается по сцене, как "корова". Прослышав сплетню, Всеволод Эмильевич увольняет из театра любимицу публики М.Бабанову - тонкую, гибкую, с хрустальным голосом (ей больше хлопают). Из театра уходит любимый ученик Э.Гарин - Зиночка с ним поссорилась. Мейерхольд специально для нее придумывает такие мизансцены, что и двигаться не нужно - действие разворачивается вокруг героини.
Рядом с Мейерхольдом Зина по-настоящему расцвела. Она почувствовала любовь и заботу. Муж даже взял ее фамилию в качестве второй, так и подписывался - Мейерхольд-Райх. Родители перебрались из Орла в Москву, у детей есть все необходимое: лучшие доктора, учителя, дорогие игрушки, отдельные комнаты. Вскоре семья переехала в 100-метровую квартиру. Зинаида - одна из первых дам Москвы, она бывает на дипломатических и правительственных приемах, принимает в своем доме самых именитых гостей. После Америки, после разрыва с Дункан, после того, как Зинаида стала актрисой самого авангардного театра, красивой и благополучной супругой популярного режиссера, - Есенин снова влюбился в свою бывшую жену... Они тайно встречались в комнате своей подруги З.Гейман. Но Гейман не сказала ей, что Мейерхольду все известно, что однажды вечером он брезгливо смотрел в глаза своднице: «Я знаю, что Вы помогаете Зинаиде встречаться с Есениным. Прошу, прекратите это: если они снова сойдутся, то она будет несчастна...» Подруга спрятала глаза, пожала плечами, мол, это ревность, фантазии воспаленного воображения.
Дата: Пятница, 01 Ноя 2019, 14:09 | Сообщение # 20
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
А Сергей страдал без детей, ревновал и желал Зинаиду, чей успех в Москве и Петербурге затмил успех Айседоры Дункан. Но, на одном из свиданий Райх сказала бывшему мужу, что "параллели не скрещиваются", все, хватит, она не бросит Всеволода. О смерти Есенина Мейерхольдам сообщили по телефону. Зинаида с искаженным лицом кинулась в прихожую: - Я еду к нему! - Зиночка, подумай... - Я еду к нему! - Я еду с тобой... Всеволод Эмильевич поддерживал Зину около гроба Есенина, когда она кричала: "Сказка моя, куда ты уходишь?", закрыл спиной от бывшей свекрови, когда та заявила при людях: "Ты во всем виновата!" Сопровождал повсюду, не спускал глаз - только бы не было срыва, только бы все обошлось... У него были основания для беспокойства. Зинаида даже на сцене не контролировала себя. Играя городничиху, так щипала дочку, что та вскрикивала по-настоящему. Любой насмешливый взгляд в свою сторону воспринимала в штыки, могла тут же закатить истерику. Поэтому здоровье жены волновало Мейерхольда больше, чем связь с Есениным.
В 30-е годы дом Мейерхольдов считали одним из самых благополучных и гостеприимных в Москве. Говорили, что Зинаида опять накормила всякими вкусностями, а уж сама-то как хороша: известная актриса, красивая женщина, муж просто боготворит ее. Наступало время, когда кругом были одни "враги". В 1938-м появились статьи о "мейерхольдовщине". Под этим подразумевалось тайное пристрастие режиссера к буржуазному искусству. Мейерхольду не дали звания Народного артиста СССР, театр закрыли. А город давно уже содрогался по ночам от резкого звука подъезжающих автомобилей - проводились нескончаемые аресты. Всеволод Эмильевич сильно поседел и постарел. Его пока не трогали, но удручало другое. В 1939-м болезнь жены обострилась. Зина кричала через окно милиционеру-охраннику, что любит советскую власть, что зря закрыли театр, потом написала яростное письмо Сталину. Кидалась на детей и мужа, говорила, что не знает их, пусть идут вон. Пришлось привязать ее веревками к кровати. Но Мейерхольд не отдал жену в сумасшедший дом: кормил с ложечки, умывал, разговаривал с ней, держал ее за руку, пока не уснет. Спустя несколько недель Зинаида снова вернулась к нормальной жизни - муж снова спас ее. Но до трагической развязки оставалось несколько недель...
Мейерхольда взяли в Питере. В это же время в московской квартире проводился обыск. Райх понимает, что мир рухнул, что мужа - единственно верного и настоящего друга жизни - она больше не увидит, но еще не знает, что впереди ночь, которая станет для нее роковой. С 14 на 15 июля 1939 г. Тело актрисы с многочисленными ножевыми ранами нашли в кабинете, а в коридоре с разбитой головой лежала домработница, спешившая на крик хозяйки.
В.Мейерхольда расстреляли как "шпиона английской и японской разведок", продержав несколько месяцев в тюрьмах и забив до неузнаваемости. Где лежит его тело, неизвестно до сих пор, но судьбе было угодно, чтобы Есенин, Райх и Мейерхольд и в другой жизни были вместе. Зинаиду похоронили на Ваганьковском кладбище, недалеко от могилы Есенина. Через некоторое время на памятнике Райх появилась еще одна надпись - В.Э Мейерхольд. Душа Всеволода отыскала свою Любовь, а душа Зинаиды сделала свой выбор.
Дата: Воскресенье, 03 Ноя 2019, 14:20 | Сообщение # 21
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
АЙСЕДОРА ДУНКАН: ТАНЕЦ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ...
«В моей жизни существовало только 2 движущие силы: Любовь и Искусство, и часто Любовь уничтожала Искусство, а порой властный призыв Искусства приводил к трагическому концу Любви, ибо между ними была постоянная битва»(Айседора Дункан)
В мае 1878 г. родилась американская танцовщица А.Дункан. В историю мирового искусства она вошла прежде всего как основоположница нового направления в танце - так называемого свободного танца. В детстве она была несчастлива - отец, Джозеф Дункан, обанкротился и сбежал еще до ее рождения, оставив жену с 4-мя детьми на руках без средств к существованию. Маленькая Айседора, которую, скрыв ее возраст, в 5 лет отдали в школу, чувствовала себя чужой среди благополучных одноклассников. В 13 лет бросила школу, которую считала совершенно бесполезной, и серьезно занялась музыкой и танцами, продолжив самообразование.
В 18 юная Дункан приехала покорять Чикаго и чуть было не вышла замуж за своего поклонника. Это был рыжий, бородатый 45-летний поляк И.Мироски, но он тоже был беден и, как это выяснилось позже, еще и женат. Этот неудавшийся роман положил начало череде неудач в личной жизни, которые преследовали танцовщицу всю ее жизнь. Айседора никогда не была абсолютно, безоговорочно счастлива.
Она всегда считала, что танец должен быть естественным продолжением человеческого движения, отражать эмоции и характер исполнителя, импульсом для появления танца должен стать язык души. Все эти идеи, новаторские по своему характеру, естественно, вступали в противоречие с балетной школой того времени. Айседора танцевала босиком, что было в новинку и изрядно шокировало публику.
Гастроли заметно поправили материальное положение Дункан, и в 1903 г. она вместе с семьей совершила паломничество в Грецию. Одетые в туники и сандалии, эксцентричные иностранцы вызывали настоящий переполох на улицах современных Афин. Путешественники не ограничились простым изучением культуры любимой страны, они решили сделать свой вклад, построив храм на холме Капанос. Помимо этого Айседора отобрала 10 мальчиков для хора, который сопровождал пением ее выступления.
Путешествуя по Европе, Айседора познакомилась с Оскаром Береги, венгерским актером, игравшим шекспировского Ромео на сцене одного из театров Будапешта. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. Актер потребовал, чтобы Айседора отказалась от своих танцев во имя его карьеры и их семьи. Но и это любовь не принесла Дункан счастья. Узнав об измене любимого, она достала чемодан со своими танцевальными туниками, и целуя их и рыдая, поклялась никогда не покидать искусство ради любви. В 1905 г. , после романа с Гордоном Крегом, театральным постановщиком, Айседора в 29 лет родила девочку.
Айседора Дункан и Гордон Крэг
Однако Крег так и не женился на Дункан. Однажды во время гастролей в Париже она познакомилась с сыном Зингера, изобретателя швейной машинки, - Лоэнгрином, как называла его Дункан. Они много путешествовали вместе, у них родился сын Патрик. Но Зингер был слишком ревнив, а Айседора не хотела отказывать себе в удовольствии наслаждаться вниманием многочисленных поклонников. В результате отношения Дункан и Зингера дали трещину.
Парис Юджин Зингер и Айседора Дункан
Айседора оставалась любимицей публики на протяжении более 2-х десятилетий. В 1913 г. в Париже произошел трагический несчастный случай. Машина, в которой сидели оба ее ребенка со своей няней и в которой не было водителя, скатилась со склона холма и утонула в Сене. Дункан была потрясена случившимся и эта трагедия не прошла для нее бесследно. И творчески, и эмоционально она уже так и не оправилась от этого удара до конца своей жизни. В 1921 г. Луначарский официально предложил танцовщице открыть школу в Москве, обещая финансовую поддержку. Однако обещаний советского правительства хватило ненадолго, Дункан стояла перед выбором - бросить школу и уехать в Европу или заработать деньги, отправившись на гастроли. И в это время у нее появился еще один повод, чтобы остаться в России, - С.Есенин.
Ей 43, она располневшая женщина с коротко остриженными крашеными волосами. Ему - 27, золотоволосый поэт атлетического телосложения. Через несколько дней после знакомства он перевез вещи и переехал к ней сам, на Пречистенку, 20. Удивительно, но при всем своем огромном желании любить и быть любимой Айседора лишь однажды все-таки вышла замуж. И то, получается, по расчету, Есенина иначе не выпускали с ней за границу. Этот брак был странен для всех окружающих уже хотя бы потому, что супруги общались через переводчика, не понимая языка друг друга. Сложно судить об истинных взаимоотношениях этой пары. Есенин был подвержен частой смене настроения, иногда на него находило что-то, и он начинал кричать на Айседору, обзывать ее последними словами, бить, временами он становился задумчиво-нежен и очень внимателен.
За границей Есенин не мог смириться с тем, что его воспринимают как молодого мужа великой Айседоры, это тоже было причиной постоянных скандалов. Так долго продолжаться не могло. «У меня была страсть, большая страсть. Это длилось целый год… Мой Бог, каким же слепцом я был!.. Теперь я ничего не чувствую к Дункан». Результатом его размышлений после возвращения в Россию, стала телеграмма: «Я люблю другую, женат и счастлив». В 1925 г. поэта зверски убили в гостинице "Англетер", а в 1927 г. произошла трагедия с Дункан. В Ницце Айседора исполняла несколько раз танец с шарфом на бис. «Прощайте, друзья, я еду к славе!» - с этими словами она села в автомобиль. Ветер развевал накинутый вокруг ее шей кроваво-красный шелковый шарф. Автомобиль тронулся, потом внезапно остановился, и окружающие увидели, что голова Айседоры резко упала на край дверцы. Шарф попал в ось колеса и, затянувшись, сломал ей шею. Погибла она практически мгновенно. Ее похоронили в Париже, на кладбище Пер-Лашез.
Так неожиданно оборвалась жизнь А.Дункан, танцовщицы, неповторимо прекрасной на сцене и неповторимо несчастной в личной жизни. А танцевать она начала еще в утробе матери. Дункан так и пишет в своей автобиографии: "Перед моим рождением мать переживала трагедию. Она ничего не могла есть, кроме устриц, которые запивала ледяным шампанским. Если меня спрашивают, когда я начала танцевать, я отвечаю - в утробе матери. Возможно, из-за устриц и шампанского". http://gorod.tomsk.ru/index-1208010470.php
Дата: Воскресенье, 03 Ноя 2019, 14:56 | Сообщение # 22
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Наталия Крандиевская -Толстая. поэтесса, жена А.Н. Толстого:
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН И АЙСЕДОРА ДУНКАН
...У нас гости в столовой,- сказал Толстой, заглянув в мою комнату, - Клюев привел Есенина. Выйди, познакомься. Он занятный. Я вышла в столовую. Поэты пили чай. Клюев в поддевке, с волосами, разделенными на пробор, с женскими плечами, благостный и сдобный, похож был на церковного старосту. Принимая от меня чашку с чаем, он помянул про великий пост. Отпихнул ветчину и масло. Чай пил «по-поповски», накрошив в него яблоко. Напившись, перевернул чашку, деловито осмотрел марку фарфора, затем перекрестился в угол на этюд Сарьяна и принялся читать нараспев вполне доброкачественные стихи. Временами, однако, чересчур фольклорное словечко заставляло насторожиться. Озадачил меня также его мизинец с длинным, хорошо отполированным ногтем. Второй гость, похожий на подростка, скромно покашливал. В голубой косоворотке, миловидный; льняные волосы, уложенные бабочкой на лбу; с первого взгляда - фабричный паренек, мастеровой. Это и был Есенин. На столе стояли вербы. Есенин взял темно-красный прутик из вазы. - Что мышата на жердочке, - сказал он вдруг и улыбнулся. Мне понравилось, как он это сказал, понравился юмор, блеснувший в озорных глазах, и все в нем вдруг понравилось. Стало ясно, что за простоватой его внешностью светится что-то совсем не простое и не обычное. Крутя вербный прутик в руках, он прочел первое свое стихотворение, потом второе, третье. Он читал много в тот вечер. Мы были взволнованы стихами, и не знаю, как это случилось, но в благодарном порыве, прощаясь, я поцеловала его в лоб, прямо в льняную бабочку, и все вокруг рассмеялись. В передней, по-мальчишески качая мою руку после рукопожатия, Есенин сказал: - Я к вам опять приду. Ладно? - Приходите,— откликнулась я. Но больше он не пришел. Это было весной 1917 г., в Москве, и только через 5 лет мы встретились снова, в Берлине, на тротуаре Курфюрстендама. На Есенине был смокинг, на затылке цилиндр, в петлице хризантема. И то, и другое, и третье, как будто бы безупречное, выглядело на нем по-маскарадному.
Большая и великолепная А.Дункан с театральным гримом на лице шла рядом, волоча по асфальту парчовый подол. Ветер вздымал лиловато-красные волосы на ее голове. Люди шарахались в сторону. - Есенин! — окликнула я. Он не сразу узнал меня. Узнав, подбежал, схватил мою руку и крикнул: - Ух ты... Вот встреча! Сидора, смотри, кто... - Qui est се? ( Кто это?) - спросила Айседора. Она еле скользнула по мне сиреневыми глазами и остановила их на Никите, которого я вела за руку. Долго, пристально, как бы с ужасом, смотрела она на моего 5-летнего сына, и постепенно расширенные атропином глаза ее ширились еще больше, наливались слезами. - Сидора! - тормошил ее Есенин. - Сидора, что ты? - Oh! - простонала она наконец, не отрывая глаз от Никиты. - Oh, oh! - И опустилась на колени перед ним, прямо на тротуар. Перепуганный Никита волчонком глядел на нее. Я же поняла все. Я старалась поднять ее, большую, отяжелевшую от скорби. Есенин помогал мне. Любопытные столпились вокруг. Айседора встала и, отстранив нас, накрыв голову шарфом, пошла по улицам, не оборачиваясь, не видя перед собой никого, - фигура из трагедий Софокла; Есенин бежал за ней в своем глупом цилиндре, растерянный. - Сидора,— кричал он, - подожди! Сидора, что случилось? Никита горько плакал, уткнувшись в мои колени.
Я знала трагедию Айседоры Дункан. Ее дети, мальчик и девочка, погибли в Париже, в автомобильной катастрофе, много лет назад. В дождливый день они ехали с гувернанткой в машине через Сену. Шофер затормозил на мосту, машину занесло на скользких торцах и перебросило через перила в реку. Никто не спасся. Мальчик - Раймонд, был любимец Айседоры. Его портрет на знаменитой рекламе английского мыла Pears`a известен всему миру. Белокурый голый младенец улыбается, весь в мыльной пене. Говорили, что он похож на Никиту, но в какой мере он был похож на Никиту, знать могла одна Айседора. И она это узнала, бедная. В этот год Горький жил в Берлине. - Зовите меня на Есенина, - сказал он однажды, - интересует меня этот человек. Было решено устроить завтрак в пансионе Фишера, где мы снимали две большие меблированные комнаты. В угловой с балконом на Курфюрстендам накрыли длинный стол по диагонали. Приглашены были Айседора, Есенин и Горький. Айседора пришла, обтекаемая многочисленными шарфами пепельных тонов, с огненным куском шифона, перекинутым через плечо, как знамя. В этот раз она была спокойна, казалась усталой. Грима было меньше, и увядающее лицо, полное женственной прелести, напоминало прежнюю Дункан. 3 вещи беспокоили меня как хозяйку завтрака. Первое - это, чтобы не выбежал из соседней комнаты Никита, запрятанный туда на целый день. Второе заключалось в том, что разговор у Есенина с Горьким, посаженных рядом, не налаживался. Я видела, Есенин робеет, как мальчик. Горький присматривался к нему. Третье беспокойство внушал сам хозяин завтрака, непредусмотрительно подливавший водку в стакан Айседоры (рюмок для этого напитка она не признавала). Следы этой хозяйской беспечности были налицо. - За русски рэволюсс! - шумела Айседора, протягивая Алексею Максимовичу свой стакан. - Écouter (Слушайте). Горки! Я будет тансоват seulement (только) для русски рэволюсс. C`est beau (Это прекрасно), русски рэволюсс! Алексей Максимович чокался и хмурился. Я видела, что ему не по себе. Поглаживая усы, он нагнулся ко мне и сказал тихо: - Эта пожилая барыня расхваливает революцию, как театрал удачную премьеру. Это она зря. Помолчав, он добавил: - А глаза у барыни хороши. Талантливые глаза. Так шумно и сумбурно проходил завтрак. После кофе, встав из-за стола. Горький попросил Есенина прочесть последнее, написанное им. Есенин читал хорошо, но, пожалуй, слишком стараясь, без внутреннего покоя. (Я с грустью вспомнила вечер в Москве, на Молчановке.) Горькому стихи понравились, я это видела. Они разговорились. Я глядела с волнением на них, стоящих в нише окна. Как они были непохожи! Один - продвигался вперед, закаленный, уверенный в цели, другой - шел, как слепой, на ощупь, спотыкаясь, - растревоженный и неблагополучный.
Позднее пришел поэт Кусиков, кабацкий человек в черкеске, с гитарой. Его никто не звал, но он, как тень, всюду следовал за Есениным в Берлине. Айседора пожелала танцевать. Она сбросила добрую половину своих шарфов, оставила 2 на груди, один на животе, красный - накрутила на голую руку, как флаг, и, высоко вскидывая колени, запрокинув голову, побежала по комнате в круг. Кусиков нащипывал на гитаре «Интернационал». Ударяя руками в воображаемый бубен, она кружилась по комнате, отяжелевшая, хмельная Менада! Зрители жались к стенкам. Есенин опустил голову, словно был в чем-то виноват. Мне было тяжело. Я вспоминала ее вдохновенную пляску в Петербурге 15 лет назад. Божественная Айседора! За что так мстило время этой гениальной и нелепой женщине? Этот день решено было закончить где-нибудь на свежем воздухе. Кто-то предложил Луна-Парк. Говорили, что в Берлине он особенно хорош. Был воскресный вечер, и нарядная скука возглавляла процессию праздных, солидных людей на улицах города. Они выступали, бережно неся на себе, как знамя благополучия, свое Sontagskleid (Воскресное платье), свои новые, редко бывавшие в употреблении зонтики и перчатки, солидные трости, сигары, сумки, мучительную щегольскую обувь, воскресные котелки. Железные ставни были спущены на витрины магазинов, и от этого город казался просторнее и чище. За столиком в ресторане Луна-Парка Айседора сидела усталая, с бокалом шампанского в руке, глядя поверх людских голов с таким брезгливым прищуром и царственной скукой, как смотрит австралийская пума из клетки на толпу надоевших зевак. Вокруг немецкие бюргеры пили свое законное воскресное пиво. Труба ресторанного джаза пронзительно-печально пела в вечернем небе. На деревянных скалах грохотали вагонетки, свергая визжащих людей в проверенные бездны. Есенин паясничал перед оптическим зеркалом вместе с Кусиковым. Зеркало то раздувало человека наподобие шара, то вытягивало унылым червем. Рядом грохотало знаменитое «железное море», вздымая волнообразно железные ленты, перекатывая через них железные лодки на колесах. Несомненно, бредовая фантазия какого-то мрачного мизантропа изобрела этот железный аттракцион, гордость Берлина. В другом углу сада бешено крутящийся щит, усеянный цветными лампочками, слепил глаза до боли в висках. Странный садизм лежал в основе большинства развлечений. Горькому они, видимо, не очень нравились. Его узнали в толпе, и любопытные ходили за ним, как за новым аттракционом. Он простился с нами и уехал домой. Вечеру этому не суждено было закончиться благополучно. Одушевление за нашим столиком падало, ресторан пустел. Айседора царственно скучала. Есенин был пьян, философствуя на грани скандала. Что-то его задело и растеребило во встрече с Горьким. - А ну их, умников! - отводил он душу, чокаясь с Кусиковым. - Пушкин что сказал? «Поэзия, прости господи, должна быть глуповата». Она, брат, умных не любит. «Изучайте Евро-опу!» - передразнивал он кого-то. - Чего ее изучать, потаскуху? Пей, Сашка! Это был для меня новый Есенин. Я чувствовала за его хулиганским наскоком что-то привычно наигранное, за чем пряталась не то разобиженность какая-то, не то отчаяние. Было жаль его и хотелось скорей кончить этот не к добру затянувшийся вечер.
Айседора и Есенин занимали 2 большие комнаты в отеле «Adion» на Unter den Linden. Они жили широко, располагая, по-видимому, как раз тем количеством денег, какое дает возможность пренебрежительного к ним отношения. Дункан только что заложила свой дом в окрестностях Лондона и вела переговоры о продаже дома в Париже. Путешествие по Европе в пятиместном «бьюике», задуманное еще в Москве, совместно с Есениным требовало денег, тем более, что Айседору сопровождал секретарь-француз, а за Есениным увязался Кусиков. Автомобиль был единственный способ передвижения, который признавала Дункан. Железнодорожный вагон вызывал в ней брезгливое содрогание. Айседора вообще была женщина со странностями. Несомненно, умная, по-особенному, своеобразно, с претенциозным уклоном удивить, ошарашить собеседника. Эту черту словесного озорства я наблюдала позднее у другого ее соотечественника - Б.Шоу.
Айседора, например, утверждала: большинство общественных бедствий происходит оттого, что люди не умеют двигаться. Они делают много лишних и неверных движений. Неверный жест влечет за собой неверное действие. Мысли эти она развивала в форме забавных афоризмов, словно поддразнивала собеседника. Узнав, что я пишу, она усмехнулась недоверчиво: - Есть ли у вас любовник, по крайней мере? Чтобы писать стихи, нужен любовник. Отношение Дункан ко всему русскому было подозрительно восторженным. Порой казалось: эта пресыщенная, утомленная славой женщина не воспринимает ли и Россию, и революцию, и любовь Есенина, как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру? Ей было лет 45. Она была еще хороша, но в отношениях ее к Есенину уже чувствовалась трагическая алчность последнего чувства. Однажды ночью к нам ворвался Кусиков, попросил взаймы сто марок и сообщил, что Есенин сбежал от Айседоры. - Окопались в пансиончике на Уландштрассе, - сказал он весело, - Айседора не найдет. Тишина, уют. Выпиваем, стихи пишем. Вы, смотрите, не выдавайте нас. Но Айседора села в машину и объехала за три дня все пансионы Шарлоттенбурга и Курфюрстендама. На 4-ю ночь она ворвалась, как амазонка, с хлыстом в руке в тихий семейный пансион на Уландштрассе. Все спали. Один Есенин, в пижаме, сидя за бутылкой пива в столовой, играл с Кусиковым в шашки. Вокруг них в тесноте буфетов, на кронштейнах, убранных кружевами, мирно сияли кофейники и сервизы, громоздились хрустали, вазочки и пивные кружки. Висели деревянные утки вниз головами. Солидно тикали часы. Тишина и уют, вместе с ароматом сигар и кофе, обволакивали это буржуазное немецкое гнездо, как надежная дымовая завеса, от бурь и непогод за окном. Но буря ворвалась и сюда в образе Айседоры. Увидя ее, Есенин молча попятился и скрылся в темном коридоре. Кусиков побежал будить хозяйку, а в столовой начался погром. Айседора носилась по комнате в красном хитоне, как демон разрушения. Распахнув буфет, она вывалила на пол все, что было в нем. От ударов ее хлыста летели вазочки с кронштейнов, рушились полки с сервизами. Сорвались деревянные утки со стен, закачались, зазвенели хрустали на люстре. Айседора бушевала до тех пор, пока бить стало нечего. Тогда, перешагнув через груды горшков и осколков, она прошла в коридор и за гардеробом нашла Есенина. - Quittez cette bordêle immediatement, (Покиньте немедленно этот публичный дом) - сказала она ему спокойно, - et suivez mo и (следуйте за мной). Есенин надел цилиндр, накинул пальто поверх пижамы и молча пошел за ней. Кусиков остался в залог и для подписания пансионного счета. Этот счет, присланный через 2 дня в отель Айседоре, был страшен. Расплатясь, Айседора погрузила свое трудное хозяйство на 2 многосильных «мерседеса» и отбыла в Париж, через Кельн и Страсбург, чтобы в пути познакомить поэта с готикой знаменитых соборов. http://www.synnegoria.com/tsvetae....an.html
ТАТЬЯНА ЕСЕНИНА
После развода родителей и смерти отца Татьяна воспитывалась в семье Вс.Мейерхольда и З.Райх. Пережила их трагическую гибель во время массовых сталинских репрессий. В годы войны эвакуировалась с мужем и сыном в Узбекистан, где прожила полвека в Ташкенте, работая корреспондентом газеты «Правда Востока», научным редактором в издательствах Узбекистана. Автор повестей «Женя – чудо ХХ века», «Лампа лунного света», мемуаров о С.Есенине, З.Райх, В.Мейерхольде. Использованы воспоминания Т.Есениной и др. авторов, малоизвестные публикации современников, письма и различные архивные материалы.
Есенин и Райх встретились случайно. Вспоминая рассказ матери, Татьяна Сергеевна позже писала:«Весной 1917 г. Зинаида Николаевна жила в Петрограде одна, без родителей, работала секретарем-машинисткой в редакции газеты «Дело народа». Есенин печатался здесь. Знакомство состоялось в тот день, когда поэт, кого-то не застав, от нечего делать разговорился с сотрудницей редакции. А когда человек, которого он дожидался, наконец, пришел и пригласил его, Сергей Александрович, со свойственной ему непосредственностью, отмахнулся:- Ладно уж, я лучше здесь посижу…».Зинаиде Николаевне было 22 года. Она была смешлива и жизнерадостна. Она была женственна, классически безупречной красоты, но в семье, где она росла, было не принято говорить об этом, напротив, ей внушали, что девушки, с которыми она дружила «в десять раз красивее». Такой её и запомнил Есенин, а когда он дарил Зинаиде свою фотографию, то это чувство выразил в дарственной надписи: «За то, что девочкой неловкой предстала ты мне на пути моем. Сергей». Сергей и Зинаида стали часто встречаться, но всегда на людях, обращались друг к другу на «Вы», отношения были до предела сдержанными. Во время встреч рассказывали друг другу о своих друзьях, о родителях, о некоторых происшествиях из своих детских и отроческих лет. Отец Зинаиды Август родился в лютеранской семье, переселившейся в Россию из Силезии. Работал слесарем, пароходным и паровозным машинистом. Встретил в вагоне поезда и влюбился в русскую девушку Анну. Чтобы жениться на православной христианке, ему пришлось принять ее веру и стать Николаем Андреевичем. В 1892 г. они поженились и стали жить на окраине Одессы в поселке Ближние Мельницы. Здесь 21 июня 1894 г. родилась дочь Зинаида. Училась в одесско-женской гимназии. Отец был членом РСДРП. Повзрослев, Зина стала иногда помогать ему в революционной работе, а в 9 лет сама вступила в партию социал-революционеров. Через год её арестовали, 2 месяца пришлось просидеть в тюрьме. Зинаиду исключили из 8 класса гимназии. Матери удалось выхлопотать свидетельство о среднем образовании, но в документе о политической благонадежности было отказано. Зинаида переехала в Петроград и поступает на историко-литературный факультет Высших женских курсов С.Г. Раевского, берет уроки скульптуры, изучает иностранные языки. Устроилась работать секретарем-машинисткой в редакции левоэсеровской газеты «Дело народа».
В июле 1917 Есенин уговаривает Райх совершить поездку к Белому морю. На ее вопрос «Зачем?»ответил: «Причин две: первая – посмотреть Север, а вторая – скрыться от призыва в армию Керенского». Они посетили Мурманск, Архангельск, Соловки. В поездке Есенин сделал Зинаиде предложение. Со дня знакомства до дня венчания прошло примерно 3 месяца. Решено было венчаться в Вологде, нужны были деньги. Зинаида отправила в Орел телеграмму отцу: «Вышли сто. Венчаюсь». Присланных денег хватило только на обручальные кольца и на наряд невесте. Положенный в таких случаях букет Сергею пришлось нарвать из полевых цветов. Свадебное путешествие прошло по северу России: Вологда – Архангельск – Умба – Кандалакша – Кереть - Кемь - Соловецкие острова. В конце августа молодые приехали в Орел. Сергей познакомился с родителями и родственниками Зинаиды. Не обошлось без забавных эпизодов. Вместе с молодоженами в Орел приехал друг Есенина артист и поэт В.Чернявский, солидный брюнет, которого Николай Андреевич и принял за мужа дочери. «Я знаю об этом случае со слов мамыю Она говорила, что причиной ошибки было её письмо деду, после которого он ожидал увидеть чуть ли не богатыря. Уверяла, что описала своего мужа именно таким, каким его тогда видела («я же была влюблена…»). Между тем Есенин был чуть ли не на голову ниже деда. После ужина, когда все разошлись на ночлег, Николай Андреевич встретил свою дочь в коридоре и увидел, что она собирается войти в комнату, которую, как он знал, отвели Есенину. «Ты не ошиблась, Зиночка?» - взволнованно спросил он. Поняв в чем дело, она бурно расхохоталась. Наутро веселился весь дом». - вспоминала Т.Есенина.
В сентябре молодожены вернулись в Петроград. Не знали, как начать совместную семейную жизнь. «Вернувшись в Петроград, они некоторое время жили врозь, и это не получилось само собой, а было чем-то вроде дани благоразумию. Все-таки они стали мужем и женой, не успев опомниться и представить себе хотя бы на минуту, как сложится их совместная жизнь. Договорились поэтому друг другу не мешать». - писала Татьяна Сергеевна. Жизнь врозь была недолгой, вскоре они сняли 2 комнаты на Литейном проспекте. «В доме № 33 по Литейному молодые Есенины наняли на 2-м этаже 2 комнаты с мебелью, окнами во двор, С ноября (1917) по март (1918) был я у них частым, а то и ежедневным гостем. Жили они без особенного комфорта (тогда было не до того), но со своего рода домашним укладом и не очень бедно. Сергей много печатался, и ему платили как поэту большого масштаба. И он, и Зинаида Николаевна умели быть, несмотря на начавшуюся голодовку, приветливыми хлебосолами. По всей повадке они были настоящими «молодыми». - вспоминал В.Чернявский. Сергей каждому знакомому радостно хвастался: «У меня есть жена!» или «Я, брат, жену люблю». Настоял, чтобы Зинаида бросила работу в редакции газеты. Она подчинилась, мечтая иметь семью, мужа, детей.
В начале 1918 г. Есенин закончил писать поэму «Инония». На сохранившейся рукописи поэмы двум первым строкам автографа предшествует посвящение «Посвящаю З.Н.Е(сениной)». В конце апреля они переезжают в Москву. Зинаида Николаевна устраивается на работу машинисткой в Наркомат продовольствия. Жить пришлось в неуютном гостиничном номере, финансовое обеспечение семьи было недостаточным. Начались размолвки, бытовые ссоры. Зинаида ждала первого ребенка. Сергей Есенин вел переговоры с А.Белым, чтобы тот стал крестным отцом. Желание поэта не удалось осуществить. После отъезда Есениных из Петрограда крестным Татьяны был записан В.Чернявский. А.Белый стал крестным отцом сына Есенина Константина. Приближавшиеся роды создавали дополнительные заботы. Материальное положение молодой семьи не улучшалось. Поэтический труд Есенина не приносил нужных средств. Решили, что Сергей уедет на некоторое время в Константиново, а Зинаида поживет у родителей в Орле.
11 июня 1918 г. в Орле родилась Татьяна. Когда Зинаида узнала, что родилась дочь, с грустью сказала: - Я так хотела мальчика… - На что акушерка ответила: - Без девочек и мальчиков не бывает. Сергея в это время рядом не было. Втянутый в водоворот социальных и политических перемен в стране, он с женой поддерживал слабую связь. 22 ноября 1918 г. из Орла Зинаида писала А.Белому: «Посылаю Вам коврижку хлеба, если увидите Сережу скоро - поделитесь с ним». Вскоре она с дочерью приехала в Москву. «До одного года я жила с обоими родителями, потом между ними произошел разрыв, и Зинаида Николаевна снова уехала со мной к своим родным в Орел». - вспоминала Татьяна Сергеевна. Рождение ребенка не обеспечило покоя в личных отношениях. Есенин привык к свободе, познал славу и высоко себя ценил как поэта, претендующего на видное место в русской поэзии. Изредка они встречались, но теплых чувств уже не было. Во время одной из встреч Сергей оскорбил нецензурным словом жену, а она в ответ вернула это слово ему. Схватившись за голову, Сергей простонал: «Зиночка, моя тургеневская девушка! Что же я с тобой сделал?»
В это время он подружился с Мариенгофом. Вместе снимали небольшую квартиру. Предвидя в будущем бытовые неудобства, Анатолий всячески возражал против возвращения Зинаиды с ребенком в Москву и вселения в квартиру. В свою очередь, Зинаида Николаевна также не жаловала, Мариенгофа, а порой совершенно его не переносила, не скрывая своей неприязни к нему. В «Романе без вранья» Мариенгоф описал нерадостную встречу Есенина с женой и дочерью: «В самую суету со спуском «утлого суденышка» нагрянули у нам на Богословский гости. Из Орла приехала жена Есенина - З.Н. Райх. Привезла она с собой дочку: надо же было показать отцу. Танюше тогда года еще не минуло. А из Пензы заявился наш закадычный друг М.Молабух. Зинаида Николаевна, Танюша, няня ее, Молабух и нас двое - 6 душ в 4-х стенах! А вдобавок - Танюша, как в старых писали книжках, «живая была живулечка, не сходила с живого стулечка»: с няниных колен - к Зинаиде Николаевне, от нее - к Молабуху, от того - ко мне. Только отцовского «живого стулечка» ни в какую не признавала. И на хитрость пускались, и на лесть, и на подкуп, и на строгость - все попусту. Есенин не на шутку сердился и не в шутку считал все это «кознями Райх». А у Зинаиды Николаевны и без того стояло в горле слеза от обиды на Таньку, не восчувствовавшую отца».
Предпринимались различные попытки сохранения семейных отношений. 16 мая 1919 г. Есенин на книге «Преображение» (1918) написал: «Милой Зикан от Сергуньки. Май. В кафе поэтов. Москва». Но преодолеть разделявшие их противоречия они не смогли. Зинаида неоднократно возвращалась к Есенину, но через некоторое время совместного проживания вынуждена была вновь возвращаться к родителям в Орел. В мае 1919 г. она с 11-месячной Таней вновь приехала в Москву. Остановились на квартире поэта В.Шершеневича в Крестовоздвиженском пер. Прожила почти 3 недели. Есенин навещал их очень редко. «В это времяЕсенин был слишком занят собой, своими стихами и своей деятельностью, чтоб быть искренне привязанным к женщине». - вспоминал Шершеневич. В июне 1919 г. Райх стала работать в Орловском губернском отделе народного образования зав. подотделом искусств. Работа в основном организаторская. Однажды Александра, младшая на 7 лет сестра, мечтавшая об актерской профессии, уговорила Зинаиду сыграть эпизодическую роль старухи в одном клубном спектакле. Это было ее первое и последнее выступление на сцене в Орле. Себя артисткой в будущем Зинаида Николаевна не представляла, поэтому отшучивалась по этому поводу: «Ишь, Шурка - ей главную роль, а меня загримировали старухой».
Как только у Есенина появлялись деньги после продажи своих книг, он тут же стремился оказывать помощь жене и дочери. 18 июня 1919 г. писал: «Зина! Я послал тебе вчера 2000 руб. Как получишь, приезжай в Москву. Типография заработала. Денег у меня пока для тебя 10 000 руб.». После 20 октября Райх спешно покидает Орел, который занимают войска генерала Деникина, и переезжает в Москву. Татьяна осталась в Орле у бабушки с дедушкой. Зинаида была в это время вновь беременной. В Москве стала жить в Полуэктовом пер., дом 5, кв. 11. С середины ноября устроилась консультантом во Внешкольный отдел Наркомпроса, а затем инспектором подотдела народных домов, музеев и клубов. Семейные отношения Сергея и Зинаиды были натянутыми. После сцен ревности устанавливалось на короткое время перемирие, которое вновь разрушалось бурными семейными ссорами. В конце 1919 г. они расстаются окончательно.
3 февраля 1920 г. в московском Доме матери и ребенка родился Константин. Крестным отцом новорожденного стал писатель А.Белый. «Зимой Зинаида Николаевна родила мальчика, - писал Мариенгоф. - У Есенина спросили по телефону: «Как назвать?» Есенин думал, думал - выбирая не литературное имя - и сказал: «Константином». После крещения спохватился: «Черт побери, а ведь Бальмонта - Константином зовут». Но сына посмотреть не поехал». С трудом Райх с грудным ребенком удалось пристроиться жить в Доме матери и ребенка на Остоженке, 36. «Зинаида Николаевна не работала сестрой в Доме матери и ребенка, она там жила, - вспоминала Татьяна Сергеевна, - на тех же началах, что и другие матери, оказавшиеся в те нелегкие годы в затруднительном положении; они находились «на самообслуживании», помогая друг другу ухаживать за детьми, нести дежурства». Это был один из самых сложных и драматичных периодов в ее жизни. «Райх с младенцем нашла себе приют в Доме матери и ребенка на Остоженке, - писала Татьяна Сергеевна. - Это было убежище для матерей-одиночек, неплохо по той поре обеспеченное. Однако сам по себе факт, что она - с ее-то гордостью, с ее верой в себя, с ее внутренней независимостью - очутилась в таком заведении, означал полную катастрофу». Одним ударом раскололась вся ее жизнь. Беды стали преследовать её. Неожиданно заболел Костя. Едва удалось его спасти, как тяжело заболела сама Зинаида Николаевна. Её выздоровление было большим чудом.
Татьяна жила в Орле у дедушки с бабушкой. Свою мать она видела изредка, даже стала ее забывать. 19 февраля 1921 г. Есенин подал заявление о разводе, в котором брал на себя обязательства: «Наших детей - Татьяну 3-х лет и Константина одного года оставляю для воспитания у моей бывшей жены З.Н. Райх, беря на себя материальное обеспечение их, в чем и подписываюсь». Брак был расторгнут. По решению суда в Орле на основании поданного заявления Райх ей вернули девичью фамилию, оставили на её попечении детей, предоставили право взыскивать с Есенина расходы на их содержание. Черная полоса несчастий вновь навалилась на Зинаиду Николаевну. В Москве она заболела брюшным, а чуть позже сыпным тифом, затем оказалась в психиатрической лечебнице. Чередования нескольких маний приводили нередко к буйному помешательству. Последствия болезни нередко сказывались в дальнейшей её жизни. Практически она была здоровой, сильной и энергичной женщиной, но если ее выбивали из равновесия, то, по словам Татьяны Сергеевны, «гнев ее или горе, испуг, тревога, возмущение - все это бывало с молниями в глазах, с бледным окаменением лица, с интонациями, от которых порой кровь леденела». Райх отказывается от дальнейшего участия в политической жизни. Публикует в «Правде» (15 сентября 1920 г.) «Письмо в редакцию»: «Тов. редактор! Прошу напечатать, что я считаю себя вышедшей из партии социал-революционеров с сентября 1917 г. Зинаида Райх-Есенина». В это трудное для нее время она находит силы, чтобы изменить свою дальнейшую личную жизнь.
Впервые В.Мейерхольд и З.Райх повстречались в помещении Наркомпроса в 1921 г. Зинаида работала в секретариате Н.Крупской. После Октября Театральным отделом (ТЕО) Наркомпроса заведовал В.с.Мейерхольд, известный режиссер-новатор и великолепный актер. На одном из совещаний ему понравилась взволнованная речь сотрудницы в защиту русского языка. Молодая женщина заинтересовала его. У Зинаиды Николаевны были привлекательные глаза, а абсолютная женственность проявлялась в ее осанке и движении. Встреча с Мейерхольдом возродила у Райх надежду на счастливую любовь, укрепила желание изменить свою будущую жизнь. Она решает попробовать свои силы в театре, но не актрисой, а режиссером. В ноябре 1921 г. она поступает на режиссерский факультет Гос. высших режиссерских мастерских, на которых вел занятия Мейерхольд. Среди слушателей курсов были И.Ильинский, В.Зайчиков, М.Бабанова, М.Жаров, С.Эйзенштейн, Э.Гарин и др. в будущем известные артисты. Многие из них вошли затем в Театр Мейерхольда. По воспоминаниям современников, однажды в класс вместе с Мейерхольдом вошла красивая женщина, коротко остриженная, в кожаной куртке и в сапогах. Ей было лет 28, но смотрела она строго и выглядела, пожалуй, чуть старше. Мейерхольд сказал: - Познакомьтесь: Зинаида Есенина - Райх, мой ассистент по биомеханике. Биомеханика считалась главным предметом в этой необычной театральной школе. «Часто после занятий, уже за полночь, мы шли от школы ко мне.Мейерхольд провожал Зину, и мы все вместе вваливались в мою комнату. И в этой жалкой комнате Всеволод Эмильевич, «мастер», как мы его называли, разыгрывал перед Зиной и передо мной целые спектакли, рассказывал о своих замыслах, о Станиславском, Чехове, Комиссаржевской, голос его гудел на весь дом, и соседи со всех сторон стучали в стены, в потолок, в пол, грозили вызвать милицию…». - вспоминала сокурсница Стела Огонькова.
В августе 1921 г. Райх стала женой Мейерхольда и со своими двумя маленькими детьми, Татьяной и Константином, поселились в его квартире. При регистрации брака в их паспортах появилась общая фамилия Мейерхольд-Райх.
Есенин, узнав об этом важном событии в жизни своей бывшей жены, не очень расстроился и даже откликнулся несерьезными частушками, которые пел в кругу близких друзей. Позже одумается, осознает необратимость потери, и совершенно по-иному будет оценивать уход любимой женщины. Татьяна впервые увидела Мейерхольда в 4-летнем возрасте. Встреча в Орле надолго сохранились в ее памяти: «Всеволод Эмильевич возник внезапно. Мы с бабушкой ходили на базар, а когда вернулись и шли по двору мимо распахнутого окна нашей столовой, я остановилась и замерла, увидев, что возле обеденного стола стоит человек в голубой рубашке. Изумилась я, во-первых, потому, что в нашем доме, кроме деда, никогда других мужчин не видела, во-вторых, незнакомец зачем-то размазывал по лицу мыльную пену - наш дед носил небольшую бороду и не брился. Человек в голубой рубашке молча смотрел на меня. Бабушка потянула меня за руку, мы завернули за угол и поднялись на крыльцо. А что потом? Не знаю…».
Позже в её памяти всплывали отдельные эпизоды детства. Вот они вчетвером идут куда-то. Костю мать отпустила с рук, чтобы он шел самостоятельно, но он закапризничал. Всеволод Эмильевич подбежал к нему, поднял и понес. Костя мгновенно успокоился. Дети с матерью и отчимом ездили отдыхать на юг в Мисхор. В санатории многое увиденное удивляло Татьяну - огромные окна, накрахмаленные скатерти, салфетки. Запомнила, как Всеволод Эмильевич ходил по берегу моря, бросал плоские камешки в море и радовался, если брошенный камешек над водной гладью делал до 13-ти или 14ти прыжков. Во время отдыха в Крыму детей специально взяли посмотреть шторм на море. Эта картина разбушевавшейся стихии надолго запомнилась. Татьяна Сергеевна писала: «В Крыму самым сильным впечатлением был шторм. Когда началась буря, мать и Всеволод Эмильевич принялись поспешно одевать нас, укутывая как можно теплее. Повели на высокий берег над пляжем, куда уже пришли полюбоваться штормом несколько отдыхающих. Многоэтажные волны, казалось, вот-вот накроют нас с головой. Ветер, брызги, невообразимый грохот. Все молчали. Нас с Костей держали на руках. Мы тоже молчали, нам было хорошо. А на следующий день так грустно было бродить по испорченному пляжу, усеянному дохлыми рыбками».
«Летом 1922 г. два совершенно незнакомых мне человека - мать и отчим - приехали в Орел и увезли меня и брата от деда и бабки», - вспоминала Татьяна Сергеевна. Теперь им предстояло жить в доме на Новинском бульваре в квартире, которую Мейерхольд прежде занимал со своей семьей. После развода его первая жена Ольга Михайловна вернулась в Петроград. Таня и Костя попали в совершенно новую, загадочную для них обстановку. Таня не скрывала своего любопытства, пытаясь понять этот необычный для нее мир. Она росла наблюдательной девочкой. Позже вспоминала: «Новинский был оживленным местом - неподалеку шумел Смоленский рынок с огромной барахолкой, где престарелые дамы в шляпках с вуалью распродавали свои веера, шкатулочки и вазочки. По бульвару ходили цыгане с медведями, бродячие акробаты. Приезжие крестьяне, жмурясь от страха, перебегали через трамвайную линию - в лаптях, домотканых армяках, с котомками за плечами».
5-этажное здание из темно-красного кирпича когда-то принадлежало знаменитому адвокату Плевако. Дом старый, говорили, что его построили на рубеже ХУШ – Х1Х в. После одноэтажного дома в Орле здание Тане показалось громадным. С детским любопытством она начала знакомство с тщательного обследования квартиры. Столкнулась с многочисленными дверями, поворотами, ступенями. Память сохранила первую планировку квартиры. Позже Татьяна Сергеевна вспоминала: «В большой комнате, где мы спали, одна дверь ведет в комнату поменьше, куда попадаешь, поднявшись на 3 ступеньки. Напротив 2-я дверь, широкая, двустворчатая; ступенька вниз ведет в широкий коридор, с ним сливается странная комната, не имеющая 4-ой стены. Идешь по коридору направо - слева будет еще одна (нормальная комната). Потом коридор делает поворот. Здесь самое интересное - внутренняя лестница уходит куда-то вниз. Есть еще широкое низкое окно с форточкой, он глядит не на улицу, а в ту комнату, где мы спали. За фанерной перегородкой находится маленькая уборная, а поднявшись на 3 ступеньки, видишь еще одну фанерную перегородку - это ванная. А куда ведет дверь рядом с ванной? Эта комната мне уже знакома, в неё можно попасть и оттуда, где мы спали. И тут обнаруживается главное достоинство квартиры - по ней можно бегать, делая огромные круги». Квартира стала постепенно заполняться новыми обитателями. Для присмотра за детьми наняли деревенскую девушку Дуняшу. Жила также кухарка. Это была глухая, сварливая женщина, которая постоянно разговаривала сама с собой, думая, что её никто не слышит. Вскоре в квартиру переехали из Орла родственники Зинаиды Николаевны.
Дата: Вторник, 05 Ноя 2019, 12:59 | Сообщение # 23
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Анна Ивановна Викторова, бабушка Татьяны, заняла маленькую комнату рядом с передней, а дедушка Николай Андреевич Райх поселился этажом ниже в просторной комнате рядом с общежитием. Шура, младшая сестра Зинаиды, разместилась в комнате рядом с бабушкой. Из Орла родители привезли свою старую мебель. Николай Андреевич выхлопотал себе, ветерану партии, большую по тем временам пенсию, но продолжал жить очень скромно и требовал, чтобы и другие не жили на широкую ногу, а с учетом требований времени. О своей революционной деятельности он говорил скупо, хотя был членом РСДРП с 1897 года, в 1902 г. примкнул к большевикам. В Одесском музее революции висела его фотография среди других активных участников революционных событий. Внуков он научил игре в шашки и шахматы, поигрывал с ними и в карты. Иногда исполнял русские, украинские, белорусские и одну еврейскую песни. Любил загадывать загадки. Детям запомнилась одна: «Какая хозяйка вкуснее готовит, молодая или старая?» Обычно ему отвечали, что лучше готовит старая хозяйка. «Нет, - торжествовал Николай Алексеевич, - молодая! Она не поскупится положить в кастрюлю всё, что нужно». Таня узнала, что у неё, кроме Кости, есть еще один брат. «На бульваре мы неожиданно-негаданно познакомились со своим сводным братом - Юрой Есениным, - писала она позже. - Он был старше меня на четыре года. Его как-то тоже привели на бульвар, и, видно, не найдя для себя другой компании, он принялся катать нас на санках. Мать его, Анна Романовна Изряднова, разговорилась на лавочке с нянькой, узнала, «чьи дети», и ахнула: «Брат сестру повез!» Она тут же пожелала познакомиться с нашей матерью. С тех пор Юра стал бывать у нас, а мы - у него». Таня и Костя признали Мейерхольда «вторым папой», хотя от детей тайн рождения не скрывали, и они знали, что Мейерхольд - «папа второй», ненастоящий, а «первый папа» был какой-то незримой личностью, имя которого изредка произносилось взрослыми в разговорах. Первым из детей «папой» назвал Всеволода Эмильевича четырехлетний Костя. «Не называй его так, - попросила Зинаида Николаевна, - у тебя есть родной отец». – «Нет, он папа, - заупрямился Костя». Немного позже и Татьяна обращалась к отчиму «папа», но с годами привыкла называть его Мейером.
Мейерхольд и Райх были всегда заняты. «Заниматься нами дома времени у них почти не было, - вспоминала Татьяна Сергеевна, - но нас брали с собой куда только можно - на выставку, в гости, на репетицию. Позднее это могла быть экскурсия на какое-нибудь предприятие (например, на «Прохоровку» - Трехгорную мануфактуру), посещение подшефного театру детского дома. Ходили в казармы первого стрелкового полка, где Мейерхольд числился почетным красноармейцем (по праздникам он надевал длинную шинель, буденовку и шел вместе со своим полком на парад). Однажды побывали в Кремле - всё запомнилось, кроме одного - к кому мы ходили. Помню сельскохозяйственную выставку 1923 года. Там я впервые увидела самолет. Пролетая над Москвой-рекой, он вдруг опустился и сел на воду - оказалось, что это гидроплан». Они старались дать детям хорошее образование, развить у них эстетическое чувство. Делалось это без учительского назидания, через непринужденное восприятие интересного и прекрасного. «Меня и Костю уже в 1922 году, - вспоминала Т.Есенина, - когда мы были совсем крошками, стали водить на спектакли. Установка была самая здравая - пусть хоть что-то западет, а потом сами до всего дойдут». На некоторое время устроили детей в небольшой домашний детский сад, которым руководила интеллигентная женщина, знающая иностранные языки. Затем горничную Дуняшу дома сменила «бонна» Ольга Георгиевна, которая стала учить детей немецкому языку. Ей с удовольствием помогал дедушка Николай Андреевич. На всю жизнь Татьяне запомнились многие картины детства. В памяти сохранились многочисленные эпизоды, когда мать заливалась смехом, вспоминая какую-нибудь реплику из обсуждаемой пьесы, или как Мейер подолгу обсуждал что-то со своими помощниками. Иногда отчим и мать устраивали детям представление дома. В одной сцене они показывали карлика с большой головой, в колпаке, с длинной бородой. Из-под куртки видны были ноги в узких штанах, а ботинки поражали своими размерами. Под неудержимый смех детей карлик молча танцевал, вертел головой, высоко вскидывал ноги и хлопал в ладоши. Таня запомнила объяснение мамы, как они создали карлика. Всеволод Эмильевич набрасывал поверх пиджака очень широкую куртку, мама застегивала её, потом становилась у него за спиной, подлезала под куртку и продевала руки в рукава. То есть в ладоши хлопала она. Ноги получались из рук Всеволода Эмильевича, на них-то он и надевал свои ботинки.
Поэт Роман Гуль в Берлине 12 марта 1923 г. встречался с Сергеем Есениным. Гуль запомнил эпизод, касающийся его отношений к своим детям. Есенин делился с ним сокровенными мыслями: - Никого я не люблю... только детей своих люблю. Дочь у меня хорошая - блондинка, топнет ножкой и кричит: я - Есенина! Вот какая у меня дочь... Мне бы к детям... а я вот полтора года мотаюсь по этим треклятым заграницам... - У тебя, Сережа, ведь и сын есть? - сказал я. - Есть, сына я не люблю... он жид, черный, — мрачно отозвался Есенин. Такой отзыв о сыне, маленьком мальчике, меня как-то резанул по душе, но я решил “в прения не вступать”... А Есенин всё бормотал: - Дочь люблю, она хорошая... и Россию люблю... всю люблю... она моя, как дети... Актриса Варвара Кострова, с которой Есенин встречался за рубежом в марте 1923 года, свидетельствует, что поэт носил с собой фотографии детей. «Я спросила, любит ли он зверей, как прежде, и рассказала, что на концертах часто читаю его “Песнь о собаке” и что она особенно нравится детям. - Детям? - обрадовался Сережа, - Я очень детей люблю, сейчас вам своих детишек покажу, Костю и Таню. Говорят, девчушка на меня очень похожа. Он стал искать по карманам, а потом горько сказал: - Забыл в другом костюме, обидно, я эту фотографию всегда с собой ношу, не расстаюсь. У Изадоры тоже двое детей было, разбились насмерть. Она о них сильно тоскует.
В беседе с корреспондентом о своем предполагаемом возвращении на родину Есенин говорил: «Я еду в Россию повидать двух моих детей от прежней жены. Я не видел их с тех пор, как Айседора увезла меня из моей России. Меня обуревают отцовские чувства. Я еду в Москву обнять своих отпрысков. Я всё же отец». Своего отца Таня увидела осенью 1923 года, когда тот вернулся в Москву после длительной поездки с Дункан в Европу и США. «С приходом Есенина у взрослых менялись лица, - вспоминала Татьяна Сергеевна. – Кому-то становилось не по себе, кто-то умирал от любопытства. Детям все это передается. Первые его появления запомнились совершенно без слов, как в немом кино. Мне было пять лет. Я находилась в своем естественно-прыгающем состоянии, когда кто-то из домашних схватил меня. Меня сначала поднесли к окну и показали на человека в сером, идущего по двору. Потом молниеносно переодевали в парадное платье. Уже это означало, что матери не было дома - она не стала бы меня переодевать».
Общение с дочерью, которую давно не видел, было для поэта непривычным делом. Таня вспоминала, что отец, не улыбаясь, рассматривал ее, кого-то при этом слушая. Но ей было хорошо от того, как он на нее смотрел. Ей нравился и внешний вид отца, так непохожего на окружавших ее людей. Костя, в отличие от Тани, не почувствовал в Есенине своего родного отца. «Был случай, когда Сергей Александрович пришел навестить своих детей, к двери подбежал Костя и, увидев отца, закричал: «Танечка, иди, к тебе пришел Есенин!» Ребенок есть ребенок. Папой он называл Мейерхольда... » Память Константина Сергеевича сохранила скудные воспоминания об отце. Вот что он говорил в 70-е годы: «Самое первое, что сохранила память - это приход отца весной 192…, а вот какого точно, не знаю. Солнечный день, мы с сестрой Таней самозабвенно бегаем по зеленому двору нашего дома. Вдруг во дворе появились нарядные, «по-заграничному» одетые мужчина и женщина. Мужчина - светловолосый, в сером костюме. Это был Есенин. С кем? Не знаю. Нас с сестрой повели наверх, в квартиру. Ещё бы: Первое, после долгого перерыва свидание с отцом! Но для нас это был, однако, незнакомый «дяденька». Костя запомнил, что отец больше разговаривал с Таней, а подарков им никаких не принес. «Есенин сел с нами за прямоугольный детский столик, говорил он, больше обращаясь к Тане. После первых слов, что давно забыты, он начал расспрашивать о том, в какие игры играем, что за книжки читаем. Увидев на столе какие-то детские тоненькие книжицы, почти всерьез рассердился. - А мои стихи читаете? Помню общую нашу с сестрой растерянность. И наставительное замечание отца? - Вы должны читать и знать мои стихи….». Возможно, что эта встреча со своими детьми подтолкнула поэта написать «Сказку о пастушонке Пете». Так в свое время им говорила мать.
Зинаида Николаевна учла пожелание Есенина. «Мне подарили тонкую книжку, - вспоминала Татьяна, - всего несколько страничек - со стихами и картинками, напечатанной на грубой серой бумаге. На обложке я прочла: «Сергей Есенин. Иисус-младенец». Сказка о маленьком боженьке, который отдал птицам всю свою кашу и потом горько плакал, запомнилась сразу. Старая орфография меня не смущала, многие дети тогда выучивали её вместе с новой, иначе читать им было бы почти ничего. Сказку эту в 1916 году Есенин сам носил петроградскому цензору, и тот запретил её в тот же день, но через несколько месяцев она была напечатана в каком-то журнале. А книжечка вышла в свет уже после революции, в 1918 году. Мама сказку очень любила, не раз читала её вслух, слово «боженька» её не смущало. Тем не менее, бабушке она не велела брать нас с собой в церковь».
Сергей редко виделся со своими детьми. В последние годы жизни он часто уезжал из Москвы. Навещая детей, он встречался с Зинаидой Николаевной, разговаривал с ее матерью, беседовал с .Мейерхольдом. Татьяна помнила, как в одну из встреч отец увидел Зинаиду Николаевну, оживленную, занятую репетициями первой роли в театре. Ей было не до бывшего мужа. Поэт, вероятно, запомнил эту сцену, отразил её в известном стихотворении, когда писал, что «не нужна вам наша маета, и сам я вам ни капельки не нужен». Есенин резко свернул из передней в комнату своей бывшей тещи. «Я видела эту сцену, - вспоминала Татьяна Сергеевна. – Кто-то зашел к бабушке и вышел оттуда, сказав, что «оба плачут». Мне оставалось только зареветь, и я разревелась отчаянно, во весь голос. Отец ушел незаметно».
На спектакле «Леса» А.Н.Островского, в котором Райх выступала в роли Аксюши, Есенин не мог не обратить внимание на талантливую игру своей бывшей жены, но понимал, что она для него навсегда потеряна. Свои чувства он выразил в 1924 г. в стихотворении «Письмо к женщине». Зинаида Николаевна позже скажет дочери: «Все, все они такие… Когда я стала актрисой, Сергей стал смотреть на меня другими глазами». Память Тани сохранила и другие встречи с отцом. «Когда он пришел после больницы, была зима. Вечер. В кабинете Мейера полумрак. Они сидят на тахте, все трое. Слева курит папироску Всеволод Эмильевич, посередине, облокотясь на подушки - мать, справа сидит отец, поджав одну ногу, с характерным для него взглядом не вниз, а вкось. Я сижу на полу, прислушиваюсь к разговору, но ничего не понимаю. А в голове рождается вопрос: «Почему они не могут жить втроем?» Позже Таня высказала этот вопрос маме. Та засмеялась её наивности, но записала вопрос в дневник дочери, который она вела отдельно от такого же дневника для Кости. Таня не вмешивалась в разговоры взрослых. Отличалась самостоятельностью. В куклы не любила играть. Игрушки у нее были необычные для её возраста. Имела крохотный настоящий самовар, играла с моделью паровоза, хранила подаренные отчимом карманные серебряные часы, детекторный приемник и даже настоящий наган. К пяти годам научилась читать. В шесть лет ее стали учить немецкому языку, заставляли писать.
Ее занятиями заинтересовался Есенин. «Один только раз отец всерьез занялся мной. Послушал, как я читаю. Потом вдруг принялся учить меня… фонетике. Проверял, слышу ли я все звуки в слове, особенно напирал на то, что между двумя согласными часто слышен короткий гласный звук. Я спорила и говорила, что, раз нет буквы, значит, не может быть никакого звука». Есенин по-своему любил детей. Он всегда возил с собой фотографию дочери и сына, показывал её своим друзьям. В.Наседкин вспоминал о встрече с Есениным после его возвращения из поездки на Кавказ в 1924 году: «После утреннего чая, на следующий день, Есенин достает из чемоданов подарки, рукописи, портреты. - А это мои дети… - показывает он мне фотографическую карточку. На фотографии девочка и мальчик. Он сам смотрит на них и словно чему-то удивляется. Ему двадцать девять лет, он сам еще походит на юношу». Как-то находясь в гостях у Е.Эйгес, он вытащил из кармана пиджака портрет девочки с большим бантом на голове и стал рассказывать о своей дочке., гордился, что Татьяна, воспитывающаяся в новой семье, не забывала его фамилии. Л. Повицкий вспоминал, как ему поэт с довольной улыбкой сказал: «Знаешь, когда мою Танюшу спрашивают, как ее фамилия, она отвечает: «Не кто-нибудь, а Есенина!».
Были и забавные случаи. Во время одного посещения Есенин в шутку сказал гувернантке, что он собирается украсть своих детей. В то время было много разводов и обычно дети оставались с отцами, а если мать воспрепятствовала этому, то отцы «похищали», то есть отнимали своих детей. Это «намерение» Есенина стало известно Зинаиде Николаевне, которая хорошо знала неуправляемый характер Сергея Александровича. Она тут же отправила их с воспитательницей и своей сестрой в Крым, чтобы спрятать от их отца. К шести годам Татьяна стала спокойнее относиться к посещениям отца. Чаще всего свидания проходили в детской в присутствии Ольги Григорьевны, с которой отец не очень любил разговаривать. «Он нехотя отвечает на её вопросы и не пытается себя насиловать и развлекать нас. Он оживился лишь когда она стала расспрашивать о его планах. Он рассказал, что собирается ехать в Персию. И закончил громко и вполне серьезно: «И там меня убьют». Только в ресницах у него что-то дрожало. Я тогда не знала, что в Персии убили Грибоедова, и что отец потихоньку издевается над княжеской бонной, которая тоже этого не знала и, вместо того, чтобы шуткой ответить на шутку, поглядела на него с опаской и замолчала».
Летом 1925 г. Есенин навестил дочь вместе с Галиной Бениславской, которая запомнилась своим необычным лицом. Таню поразили сросшиеся на переносице брови, как будто два тонких крыла. В разговор отца и дочери Галина Артуровна изредка вставляла одно-два слова, стоя у окна. Во время этой встречи Есенин сказал Тане, что он написал для неё в Баку одно стихотворение, которое оставил у одной знакомой маленькой девочки. Так получилось, но рукопись этого стихотворения Татьяна Сергеевна получит в Ташкенте через 63 года после этой встречи.
Мейерхольд верил, что Зинаида Николаевна станет хорошей актрисой. Конечно, мало кто начинал сценический путь в таком возрасте, но режиссер нисколько не сомневался в ее актерских способностях. Ее опасения развеивались вдохновением и энтузиазмом мужа-режиссера. В 1924 г. тридцатилетняя Райх сыграла свою первую роль Аксюши в «Лесе» Островского. Когда впоследствии её спрашивали, почему ей дали сразу исполнять главную роль, она, по воспоминаниям дочери, уклончиво отвечала: «Долго никак не могли подобрать актрису на роль Аксюши, обсуждали, обсуждали и решили посмотреть, что получится у меня. Всеволод меня уговорил». Ее дебют было замечен, хорошая игра привлекла внимание публики. Могла ли Зинаида Николаевна в начале своей актерской карьеры предвидеть, что спектакль «Лес» с ее участием в дальнейшем выдержит много представлений при переполненном зале. При постановке «Леса» В.Э.Мейерхольд учитывал требования своего времени. Он на свой лад переосмыслил содержание пьесы. Решительно отверг сострадание к маленьким, обиженным судьбой людям, которых показал Островский. В своем выступлении перед клубными работниками Красной Армии режиссер старался доходчиво объяснить свои новации: «Мы не должны брать ничего от театра знати и буржуазии, - писал он в «Правде» 19 января 1924 г.,с - но опыт народных театров прошедших эпох мы должны использовать. Примеры этого использования - введение гармошки в «Лесе», различных приемов балаганной игры в «Смерти Тарелкина». Нам нужны: красный балаган (а не красное кабаре), частушки, клоуны типа шекспировских и ярморочных».
Таня была не только на репетициях «Леса», но и на премьере. Она надолго запомнила свою мать в роли Аксюши. С детской непосредственностью восторгалась игрой на сцене так похожей и в тоже время совершенно иной женщины, которая дома была её мамой. Свои впечатления подробно изложила в мемуарах «Дом на Новинском бульваре»: «На протяжении последующих четырнадцати лет я видела «Лес» очень много раз - и целиком, и частями, в Москве и других городах. Кроме того, существует уйма фотографий, описаний спектакля. И все же я могу выделить то, что запомнилось с первого раза - именно потому, что силилась понять как можно больше. В общем и целом это был грустный спектакль. Для меня. А взрослые то и дело смеялись, хохотали. Несмотря на первое успешное выступление, Зинаида Николаевна не предусматривала свое будущее связывать только с актерским мастерством. 23 мая 1924 г., спустя четыре месяца после дебюта в «Лесе», она писала Н.Подвойскому: «Я учусь под руководством Мейерхольда 4-ый год на режиссерском факультете и собираюсь стать режиссером только массового действия. И актерская дорога есть только предвестие и необходимый этап в работе режиссера».
В 1925 г.Есенин детей навещал редко. Однажды он пришел к детям с Софьей Андреевной Толстой, своей новой женой, но был чем-то озабочен и, как вспоминала Татьяна Есенина, ему было не до них, поэтому быстро ушел. Перед отъездом в Ленинград в конце декабря 1925 года он пришел проститься с детьми. Таня, Костя и их товарищ играли в комнате, изображая сцену нападения грабителей на барыню, которой была Таня. Разыгрывался своеобразный вариант детской игры в казаки-разбойники. Константин, открывая дверь, не узнал отца и вернулся испуганный: «Пришел какой-то дядька, во-от в такой шляпе». Не признала Есенина и гувернантка. «Что вам здесь нужно? Кто вы такой?» - спросила она его. Есенин прищурился и ответил: «Я пришел к своей дочери». – «Здесь нет никакой вашей дочери». Наконец Таня узнала отца по смеющимся глазам и сама засмеялась. Тогда и Ольга Борисовна вгляделась в него и успокоилась. «Он объяснил, что уезжает в Ленинград, - вспоминала Татьяна, - что приехал уже было на вокзал, но вспомнил, что ему надо было проститься со своими детьми. - Мне надо с тобой поговорить, - сказал он и сел, не раздеваясь, прямо на пол, на низенькую ступеньку в дверях. Я прислонилась к противоположному косяку. Мне стало страшно, и я почти не помню, что он говорил, к тому же его слова казались какими-то лишними, например, он спросил: «Знаешь ли ты, кто я тебе?» Я думала об одном - он уезжает и поднимется сейчас, чтобы попрощаться, а я убегу туда - в темную комнату кабинета. И вот я бросилась в темноту. Он быстро меня догнал, схватил, но тут же отпустил и очень осторожно поцеловал руку. Потом пошел проститься с Костей. Дверь захлопнулась. Я села в свою «карету», Коля схватил пистолет…».
Семилетняя Таня и представить не могла, что через несколько дней ей придется вновь встретиться с отцом, но уже мертвым. Она хорошо помнила время, когда им сообщили о его смерти. «Спустя четыре дня, в час, когда мы с Костей спать еще не ложились, но шумные игры прекращали, его и меня позвали в кабинет к Мейеру. Там молча сидели два гостя, помню, что знакомые, но кто именно - запамятовала. Мама не сидела, у неё было странное выражение лица, но какое-то спокойное. Она сказала нам, стоящим перед ней рядом посреди комнаты: «Вы теперь у меня сироты». Помолчав, добавила, ей позвонили по телефону и сказали, что отец наш умер. Я тупо смотрела в одну точку и думала о том, что мама говорит неправильно - раз она жива, значит мы еще не сироты, про нас можно сказать, что мы «полусироты» (откуда-то я знала это слово). Мы ни о чем не спросили, с нами больше не говорили. Гости распрощались, мама ушла в спальню. Вскоре оттуда донеслись душераздирающие крики».
«Хорошо помню дни после сообщения о смерти отца, - вспоминал Константин Есенин. – Мать лежала в спальне, почти утратив способность реального восприятия. Мейерхольд размеренным шагом ходил между спальней и ванной, носил воду в кувшинах, мокрые полотенца. Мать раза два выбегала к нам, порывисто обнимала и говорила, что мы теперь сироты». На следующий день Райх и Мейерхольд выехали в Ленинград. В городе в эти траурные дни они старались не привлекать внимания окружающих. Их мало кто видел, кроме родственников. Лидия Борисовна Устинова, племянница Мейерхольда, запомнила, что Зинаида Николаевна беспрерывно плакала. Когда Москва прощалась с трагически погибшим поэтом, детей привели в Дом печати на Никитском бульваре для участия в гражданской панихиде. Татьяна разглядела лицо отца, когда её взяли на руки. Она запомнила: «Он был опять совсем другой (опухший, потемневший). Ни разу не видела такими его волосы - гладкими, зачесанными назад, из-за чего лицо казалось удлиненным, похудевшим. Выражение было скорбное». Таня услышала, как мать поэта Татьяна Федоровна сказала Зинаиде: «Ты виновата». У гроба покойного они встретились впервые. Зинаида Николаевна промолчала, ничего не ответила бывшей свекрови. Позже она у гроба обнимала своих детей и кричала: «Ушло наше солнце». Всеволод Мейерхольд бережно обнимал ее и детей и тихо говорил: «Ты обещала, ты обещала…».
Поздно ночью у гроба остались одни родственники и близкие друзья. Зинаида Николаевна попрощалась с покойным, поцеловала его. Хотела заставить дочь сделать то же самое, но, взглянув на ее испуганное лицо, передумала, подвела детей к гробу, поставила стул и велела Татьяне прочитать стихотворение Пушкина «Зимнее утро». «Я прочла его громко, и это принесло мне облегчение. Последующее я хорошо помню - остановку у памятника Пушкину, чтение стихов у раскрытой могилы… Когда гроб стали опускать в могилу и приспустили знамена, мать так кричала (сказка моя, жизнь, куда ты уходишь), что мы с Костей вцепились в нее с двух сторон и тоже закричали. Дальше у меня провал в памяти…».
Следующий 1926 г. для Татьяны был заполнен болезнями. Она перенесла скарлатину и два дифтерита. Врачи разрешили лечение в домашних условиях, но при условии полной изоляции. Для этого пришлось квартиру разделить на две половины, а Костю временно переселить в бездетную семью Эраста Гарина и Хеси Локшиной, работавших в Театре Мейерхольда. Для ухода за больной Таней наняли медсестру, маленькую белокурую женщину, довольно молодую, спокойную и не скучную. Она подружилась с девочкой. После выздоровления медсестра в подаренном альбоме записала свое сочиненное стихотворение, которое начиналось словами: «Мой совет тебе, Танюша, не печалься никогда». Об отце ей изредка напоминали его друзья. Запомнила визит А.Белого к Мейерхольду. Она играла на полу, когда дверь в её комнату распахнулась и в дверном проеме возникла странная фигура незнакомого ей прежде человека. Шея его была обмотана длинным шарфом. Безумные глаза быстро бегали по комнате, словно кого-то или что-то искали. Вдруг он стремительно подбежал к забившейся от испуга девочке, взял ее за худенькие плечи и, впившись в неё долгим, пронзительным взглядом, почти выкрикнул: «Знаешь, кто твой отец? Твой отец - величайший лирик России после Пушкина!» - и выбежал из комнаты.
Приезжал в гости из Ленинграда Танин крестный В.Чернявский. Об этой встрече он писал в 1927 г. С.А.Толстой-Есениной: «Таня Есенина, с удивлением глядевшая на своего «крестного», по-видимому, достаточно изломана, но чувствую к ней нежность и интерес». Навещал их гостивший в Москве Иванов-Разумник, который своим внешним видом выглядел несколько смешным в окружении богемной обстановки хозяев квартиры. В Москве в то время много говорили об изданном романе Мариенгофа «Роман без вранья», находя в нем стремление автора очернить имя покойного поэта. Отзывы друзей Есенина были отрицательными. Неудивительно, что в предисловии при переиздании Мариенгоф писал: «Совсем уж стали смотреть на меня волками Мейерхольд и Зинаида Райх». Многие замечали в Татьяне сходство с отцовскими чертами внешности. Иванов-Разумник писал З.Райх, что он огорчен болезнью Тани, «так похожую лицом и даже голосом на Сергея Александровича».
Наследники После смерти Есенина начался судебный процесс по установлению наследников поэта. Суду предстояло решить несколько сложных дел, так как у покойного поэта были не только «законные» жены, но и те, с которыми он состоял в гражданском браке, имея детей. В суде наследственные права на имущество покойного поэта отстаивали последняя жена СофьяТолстая-Есенина, родственники сына Анны Изрядновой Георгия и сына Надежды Вольпин Александра, а также родные сестры и родители поэта. Интересы Татьяны и Константина как родная мать и опекунша защищала Зинаида Николаевна, нередко при этом в судебных инстанциях используя не только дозволенные, но и недозволенные возможности защиты тнтересов своих детей. Народный суд Кропоткинского участка Хамовнического района Москвы 12 января 1926 г. принял решение о выдаче З.Райх удостоверения о признании ее «опекуном над несовершеннолетними Есениными Татьяной 7 лет и Константином 6 лет». Она была также утверждена в судебном порядке «ответственной хранительницей имущества, оставшегося после умершего 28 декабря 1925 г. Есенина Сергея Александровича». 22 апреля 1926 года Райх выезжала в Ленинград, где получила оставшийся после смерти поэта чемодан. В нем находились, кроме личных вещей, несколько рукописей Есенина, в том числе обрывки доверенности на имя В.Эрлиха, три незавершенных наброска стихов, три автографа стихов без подписи с 3 по 32 страницы включительно, начиная со стихотворения «Девичник» и кончая оглавлением. Была также поэма «Анна Снегина», напечатанная на машинке с поправками Есенина, и договор с издательством Гржебина от 18 мая 1922 г, Зинаиде Николаевне передали также четыре фотографии поэта.
Весной 1926 года московский народный суд определил наследников С.А.Есенина, их имена были опубликованы в газете «Вечерняя Москва». Об этом Татьяне и Косте сообщил двенадцатилетний Юрий, старший сын Есенина, прочитав им заметку на последней странице газеты. Среди наследников были названы родители поэта, две сестры, жена Софья Андреевна и четверо детей: Татьяна, Константин, Юрий и Александр, родившийся в 1924 году. Наследникам предстояло получить определенную сумму за издающееся четырехтомное собрание сочинений С.А. Есенина. Судебная тяжба о делении его имущества продолжалась долго. Райх пыталась доказать неправомочность претензий Толстой-Есениной, на которой поэт женился без оформления развода с Дункан, что юридически относило его к двоеженцам. Только через два года суд принял окончательное решение о разделе имущества Есенина, согласно которому «все домашние вещи, оставшиеся в Москве, передать гражданке Софье Есениной, а находящиеся в Ленинграде передать детям - Татьяне и Константину», которые в наследство получили сундук и еще два-три чемодана. Эти вещи дома длительное время тщательно прятали, чтобы они не попадались на глаза Зинаиде Николаевне. Лишь в 1933 году был раскрыт сундук, служивший своеобразным дорожным гардеробом, в котором хранились костюмы, белье, обувь и другие вещи Есенина. Рукописей и других бумаг, связанных с именем поэта, в сундуке и чемоданах было мало.
Татьяне и Константину как прямым наследникам причиталась большая сумма за гонорар изданного посмертно четырехтомника произведений их отца. Зинаида Николаевна добилась разрешения купить на их имя дачу в Подмосковье. «Расположена она (дача) была в лесу, в крохотном безымянном поселке (всего пять домов), - вспоминала Татьяна Сергеевна, - поблизости от шоссе Энтузиастов (бывшего Владимирского тракта) и деревни Горенки. В давние времена, когда осужденных гнали на каторгу по Владимирке, родственникам разрешали сопровождать их до этой деревни. Здесь горевали при расставании - отсюда название. Минутах в десяти ходьбы от нас находился роскошный парк, хорошо известный ученым-ботаникам - бывшее имение графа Разумовского. Тишина, безлюдье, но, увы, уже в 30-е годы поблизости начали строить «ящики», то есть секретные военные объекты». До дачи от станции Балашиха нужно было пройти почти три километра пешком. В первые годы выезжали туда на отдых редко. Все изменилось после покупки автомашины. Теперь Всеволод Эмильевич и Зинаида Николаевна при любой свободной минуте стремились уехать на отдых. Их не смущало отсутствие на даче многих бытовых удобств. Электричества не было, воду брали из колодца. Не было телефона, но уединение от шумной городской жизни их привлекало. Дачная жизнь позволяла им отдохнуть от напряженной творческой работы. Изредка на дачу приезжали друзья, в основном артисты. Татьяна была свидетельницей приезда из Ленинграда восходящей театральной звезды Михаила Царева. Она надолго запомнила посещение дачи зимой артистом Э.Гариным с женой и катание с ними на лыжах. «Это был фейерверк хохота и веселья, и ни с кем больше никогда таких поездок не было», - писала она в 80-е годы.
В сентябре 1929 г. З. они ездили в бывшее Царское Село, называвшееся в то время Детским селом в Ленинградской области. Посетили художника Головина, друга Всеволода Эмильевича. «В очень светлой, очень чистой комнате, - вспоминала Татьяна Сергеевна, - убранство которой радовало глаз, в кресле сидел больной, но довольно веселый, розовощекий, ухоженный старик с белоснежной головой. Потом пошли к Разумнику Васильевичу. Видеть его темную запущенную квартиру, где всё говорило о нищете, было больно, особенно после жилища художника. Худощавый человек в темно-серой блузе встретился с Зинаидой Николаевной как старый знакомый, оба были взволнованы. Мать была там вся притихшая, расстроенная. Отведя меня в сторону, она сказала, чтобы я не вздумала на глазах у хозяев рассматривать квартиру и о чем-либо спрашивать. Это посещение, то выражение, с которым мать изредка произносила его имя, подсказали мне, что у неё к Разумнику Васильевичу было какое-то особое трепетное отношение». Разумник Васильевич изредка бывая в Москве, заходил к Мейерхольду и бывал на спектаклях его театра, восторгаясь поразившим его мастерством Райх-актрисы. Но в конце 20-х годов положение критика резко ухудшилось. Власти не могли забыть его активную деятельность в партии левых эсеров в годы революции. По воспоминаниям его дочери, «ему не давали работать. Он был неугоден власти, его книги не издавались». Жил в большой бедности, продолжая литературоведческие исследования о творчестве русских писателей. В 1933 г. его арестовали, по решению суда отправили в тюрьму в Саратов, где он провел за решеткой три с лишним года, затем с 1936 г. жил под жестким контролем в подмосковном городе Кашире.
Школьные годы Кроме занятий французским дома с гувернанткой Татьяну зачислили в балетную школу при Большом театре. В течение трех лет она познавала азы классического танца. Подающей надежды балерины из нее не получилось, но грациозность в её движениях сохранилась надолго. В дальнейшем перешла в общеобразовательную школу, занятия в которой не выделялись чем-то необычным ее в жизни. Училась ровно. Определенный интерес вызывали у нее математика, физика. Сказывался рациональный склад ее ума. Очень теплые отношения у Тани и Кости сложились с отчимом. Если в театре многие трепетали перед ним, то в домашней обстановке он перевоплощался в нежного семьянина. «Дома его часто приводил в восторг любой пустяк, - вспоминала Татьяна - смешная детская фраза, вкусное блюдо. Всех домашних он лечил - ставил компрессы, вынимал занозы, при этом сам себя похваливал и любил себя называть «доктор Мейерхольд». В 1933 году его театр гастролировал в Одессе. Родители решили взять с собой на отдых детей. Под Одессой находился частный пансион, базой которого была дача писателя Федорова. На эту дачу и определили Таню и Костю. Рядом приветливо плескались волны Черного моря. Все было бы хорошо, но возникли проблемы с хлебом, которые горожане получали еще по карточкам. Кроме хозяйки и приехавших москвичей на даче никого не было. Дети скучали, дожидаясь приезда родителей с продуктами питания. Неожиданностей в семейном быту было немного. Мейерхольд старался сделать всё, чтобы обеспечить спокойную и достойную жизнь детей. Непредвиденные случаи запоминались надолго. В 1934 г. случилась неприятность у Татьяны, о которой Зинаида Николаевна сообщала сосланному в Енисейск драматургу Николаю Эрдману.
«У нас дома была неприятность, в которую замешаны были и Вы. Всеволод Эмильевич решил послать вам тысячу рублей, она у меня долго лежала в шкафу. Но как-то я обозлилась на свою медлительность, взяла эту тысячу рублей и дала Тане, чтобы она ее отправила. Таня вернулась с почты через двадцать минут и заявила лаконично: «Украли!». Я упала в панику в первый раз в жизни. Потом испугалась впечатления на Таню и два дня мы за ней ходили по пятам. Три недели скрывали от Мейерхольда. Но потом дети не выдержали тайны и умоляли меня рассказать Всеволоду. Конечно, мне влетело, что Татьяна пошла на почту: «Ребенок, рассеян». Я дала слово отработать на радио». Татьяну приучили тактично вести себя в присутствии гостей, часто посещавших их квартиру. Здесь бывали поэты Я.Смеляков, Е.Долматовский, Б.Корнилов, другие мастера слова. Всеволод Эмильевич дружил с композиторами Г.Прокофьевым, Д.Шостаковичем, В.Шабалиным, Г.Поповым, пианистом Л.Обориным, художником К.Петровым-Водкиным. Заходил в гости академик Н.Вавилов, военком И.Белов, маршал М.Тухачевский. Так как эти встречи относились к миру взрослых, они не привлекали особого внимания юной Тани. Некоторые гости старались уделять детям больше внимания. В 1929 г. гостивший литератор В.Богданов-Березовский зачитал в честь знакомства свою «Оду» Всеволоду Эмильевичу, в которой посвятил 11-летней Тане следующие строфы: Дочь Есенина, милая Таня, Поражающая сходством с отцом, Целовать кто, счастливый, станет Дорогое России лицо? Впечатленья язвят, тревожат, Нанизаться на душу спешат. У неё и челка Сережи, И, наверно, его душа… Исключительный интерес Татьяна проявляла к театру. Она не только была свидетельницей тщательной подготовки матери дома, но присутствовала часто на репетициях и постановках новых пьес. Увиденное на сценических подмостках надолго сохранилось в ее памяти. В 1934 г. в связи с 60-летием Мейерхольда в предполагаемую «мейерхольдовскую декаду» чествования юбиляра включили спектакль «Доходное место», впервые поставленный юбиляром в Театре Революции 15 мая1923 г. На репетиции Всеволод Эмильевич часто брал Татьяну. Дома она восторженно говорила об игре артистки Бабановой, с которой Мейерхольд на некоторое время примирился после ее ухода из театра. Зинаида Николаевна с удовольствием вспоминала ее игру. Премьера «Доходного места» была началом юбилейных мероприятий. Татьяна в зрительном зале с большим вниманием выслушала приветственное слово А.Д. Попова, а после спектакля за кулисами присутствовала на банкете в честь юбиляра. Запомнила хорошо и заключительные сцены в пьесах «Предложение» и «Медведь». В 70-е годы она указала К.Рудницкому на некоторые его ошибочные описания этих постановок.
Дата: Вторник, 05 Ноя 2019, 14:47 | Сообщение # 24
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Дорога в актерский мир у Райх под опекой Мейерхольда не была безоблачной. Ей приходилось самой прилагать много сил, чтобы заслужить признание. О своем видении актерского пути она писала 14 февраля 1928 г. К.Эрбергу: «Я очень туго «разворачиваюсь», но, может быть, это и хорошо. Мне очень трудно было работать эти годы: своё собственное сомнение, самоедство и нескончаемый ряд «разговоров» и даже писаний в театре и вне театра, от которых увядали уши, и больше увядало желание бороться за свое право на работу в театре. Вот 7 лет скоро, как я пришла к Мейерхольду в школу, и минуло 4 года 19 января 1928 г., как я впервые зашагала на сцене в Аксюше. Понадобился такой большой срок, чтобы я честно сказала сама себе - дорога верная, дорогая моя, иной у меня и быть не могло - надо идти по ней тверже и смелее. Надо было выбраться в 1927 г. на гастроли, где была прекрасная пресса, не по-московски пристрастная и несправедливая; надо было сыграть Стелу в «Рогоносце» в 1928 г., чтобы я как-то успокоила свое художественное я. Надо было мне прийти к тому, что эксцентрика и комедийность - е мой план, а что лирика, эмоциональность - это также важно, а может быть, важнее на сцене, чем первые: эксцентрика и комедийность». В театре Мейерхольда в связи с ее постоянным выдвижением на первые роли возникали проблемы, бесцеремонно обсуждаемые в кулуарах, а в дальнейшем тиражированные падкими на сплетни и сенсации журналистами. Не было секретом, что Мейерхольд боготворит свою жену и настойчиво старается сделать из нее первую актрису театра. Она была красива, у нее был сильный, выразительный голос, но по актерскому уровню она еще уступала признанным мастерам. И.Ильинский не скрывал, что «ее сценическая беспомощность, а также физическая неподготовленность и, попросту говоря, неуклюжесть были слишком очевидны». Со временем напряженная работа Зинаиды Николаевны над собой стала приносить плоды. Тот же Ильинский вынужден был признать: «Многому она успела научиться у Всеволода Эмильевича и, во всяком случае, стала актрисой не хуже многих других». Не все роли были сыграны удачно. Сама она говорила, что только после исполнения городничихи в «Ревизоре» она почувствовала себя настоящей актрисой. Это была одна из любимых ею ролей. Даже в домашних условиях иногда подделывалась под образ городничихи, что приводило порой к нежелательным результатам. Участницей одного из подобных эпизодов оказалась Татьяна. Это случилось во время проявления интереса Зинаиды Николаевны к творчеству К.Паустовского. «Она выдумала какой-то предлог, чтобы «заманить» его на Брюсовский, когда он пришел, прибежала ко мне в комнату и заторопила: «Иди, иди, Паустовский пришел», и явились мы как Анна Андреевна и Марья Антоновна выяснять, «хорошенький» ли у Паустовского «носик». Но беседа не получилась. Зинаида Николаевна и Паустовский чувствовали себя совсем скованно. Редкое это было для меня зрелище, мне захотелось уйти, и я ушла. Потом мы с матерью даже не обменивались впечатлениями, сухой и сдержанный Паустовский был, может быть, из прекрасного, но совсем другого мира».
Дома она могла нарочито кокетничать, как бы пародируя кокетство. Как-то при приеме гостей хозяйка, разливая чай, каждому гостю подавала его с особой улыбкой и особым выражением. На это обратил внимание сосед В.Маяковского, на что поэт ответил тихо: «Актриса!». Выдвижение ее на первые роли сопровождались в театре конфликтами. На 3 года ушел из театра Ильинский. Не получая главные роли, вынуждена была в 1927 г. из театра уйти Бабанова. Но об этих подводных течениях театральной жизни Татьяна знала мало, дома это не принято было обсуждать. О том, что Мейерхольд верил в талант своей жены, свидетельствует пример, приводимый А.Гладковым: «Я спросил как-то раз Мейерхольда, кого он считает своими настоящими учениками. Он ответил без секунды раздумья: - Зинаиду Райх! Я сдержал улыбку, но, кажется, он о ней догадался, и добавил: - И Эйзенштейна… - И это все, Всеволод Эмильевич? - А что вам, мало? Один Эйзенштейн - целая академия!» Мейерхольд проделал колоссальную работу, чтобы любимая жена стала талантливой актрисой, но ее всегда все получалось. Татьяна Сергеевна вспоминала рассказанный матерью эпизод из ее курса обучения актерскому мастерству: «Мейерхольд вынашивал другие планы, обдумывая, в какой роли могло бы проявиться то, что в ней есть. Самый незабываемый план - научить ее петь, чтобы она исполняла партию Кармен в опере. И моя мать училась петь на дому, а живший в то время в Москве итальянец, некто маэстро Гандольфи, брал на себя окончательную подготовку. Но хотя у матери был голос, и она была музыкальна, техникой она овладеть не смогла и даже романсы, если ей приходилось исполнять в спектаклях, давались ей с трудом. Все это подошло к своему логическому концу на одной из репетиций «Наташи». Когда Зинаида Николаевна запела нечто, пьесой предусмотренное, Мейерхольд вдруг закричал: - Наташа не умеет петь. Наташа никогда не пела! Мать хохотала, рассказывая мне об этом - «представляю себе, как ему осточертенели все попытки научить меня петь».
В постановке комедии «Ревизор» по замыслу режиссера много внимания уделялось городничихе в исполнении З.Райх. Достигнутое мастерство актрисы было замечено, критики в отзывах ее характеризовали «гвардейской тигрессой», «губернской Клеопатрой», «шикарной светской львицей», «кустодиевской русской Венерой». Действительно, в отличие от традиционного исполнения этой роли Зинаида Николаевна на протяжении всего спектакля пребывала в состоянии резвости и чувственного возбуждения. В спектакле городничихи было так много, что в отзывах на спектакль именно она стала объектом едких нападок. Виктор Шкловский 22 декабря 1926 г. в «Красной газете» в статье «Пятнадцать порций городничихи» ерничал: «Почти на всех блюдечках, поданных во время спектакля, была городничиха. Она мимирует на всех блюдечках. Остальные реагируют на нее жестами и нечленораздельными воплями. Переодевание, танцы, пение, слезы - все это есть у городничихи. Одним словом, это она написала «Юрия Милославского». Такое толкование роли городничихи вызвало резкую отповедь у Всеволода Эмильевича, сгоряча назвавшего критика фашистом, хотя в то время представление о фашизме было достаточно смутным.
Близкие друзья старались защитить Райх от необоснованных нападок. Маяковский в диспутах доказывал, что Мейерхольд не потому «дает хорошие роли Зинаиде Райх, что она его жена, а потому он и женился на ней, что она была прекрасная артистка». Писатель Ю.Олеша подарил ей книгу с надписью: «В жизни каждого человека бывают встречи, о которых он знает, что ради этих встреч он пришел в жизнь. Одной из таких встреч в моей жизни была встреча с вами». Талант Зинаиды Николаевны постепенно завоевывал признание. На ее актерское мастерство обратила внимание зарубежная критика. Во время гастролей театра в Германии в статье Б.Балаж она была названа в одном ряду с именами выдающихся западных актрис С.Бернар, Э.Дузе, Л.Питоевой, А.Нильсен. Близкая подруга Есенина З.Гейман после посещения спектакля «Дамы с камелиями» записала в дневнике: «28.03.34 г. Вчера вернулась из театра. «Дама с камелиями». Спектаклем была потрясена. Я плакала, и не я одна, - мужчины некоторые платки из рук не выпускали. Недалеко от меня сидел полный мужчина, кажется, пушкой не проймешь, а вот своей игрой З.Райх - «дама с камелиями» - так растрогала… И он заплакал. Я смотрела «Травиату», «Отелло», но никогда не испытывала такого сильного чувства, как вчера. Может быть, потому, что Зинаида слишком близка мне всем своим трагическим прошлым и у меня ее переживания на сцене ассоциируются с ее переживаниями. Может, она потому так играет на сцене, что она в жизни была трагическая женщина… После окончания я пришла к ним за кулисы, она меня ещё днем просила. Всеволод Эмильевич приветливо, с улыбкой спрашивает: «Ну как?». Я говорю: «Ваш театр этой постановкой научит любить всякого, кто еще не любил». Ему понравилась такая оценка».
Сильное впечатление своей игрой Зинаида Николаевна произвела и на Татьяну. «Ну так вот, когда ставилась «Дама», многое происходило на моих глазах, я бывала на многих репетициях. Когда я шла на премьеру, мне, дуре, было около 16-ти, всё-то я наперед знала, всё почти что уже «на зубах навязло», что я там могу слезу пустить - такое в голову не приходило. Но оказалось, что наперёд я не знала ничего. То, что получилось, когда всё слилось вместе, так мне душу перевернуло, что случилось невообразимое. Когда спектакль окончился, я бросилась за кулисы, вбежала к матери в уборную, села к ней на колени, рыдала, рыдала и не могла остановиться. Мать улыбалась, но была чуть-чуть растеряна. А это она и Мейер довели меня до истерики - он настроением всего спектакля, она - своим собственным». Всеволод Эмильевич, успокаивая, говорил, что и В.И.Ленин плакал, когда видел игру Сары Бернар в «Даме с камелями». Повзрослевшей Татьяне Зинаида Николаевна стала рассказывать о своей прошлой жизни. Однажды она разоткровенничалась и подробно поведала дочери по порядку о своем знакомстве и совместной жизни с С.Есениным. «Мне было 15 лет. У неё было обыкновение проведать меня перед сном, когда я уже лежала в постели. Иногда говорили о чем-нибудь сегодняшнем. Один раз, придя ко мне в комнату, она села на постель и сказала, что хочет, чтобы я всё знала о её жизни с отцом. Казалось, что я запомнила каждое слово, но это было не так: возраст помешал мне обращать внимание на то, что впоследствии оказалось важным - на фамилии людей, которых она называла, на названия пунктов, где они бывали вместе».
Поездки В 1936 г. Татьяна окончила школу. На выпускном вечере присутствовала Зинаида Николаевна. По ее просьбе в вечере принял участие М.Царев, который прочитал стихи. После выпускного вечера Татьяна съездила в Ленинград.Встречалась с дочерью Мейерхольда Ириной, которая была замужем за актером В.Меркурьевым. О Есенине, как поэте знали уже немногие, в основном друзья из близкого его окружения, которых становилось все меньше и меньше в разгул массовых репрессий. Тане иногда приходилось при знакомстве пояснять, что она дочь русского поэта. Как-то к Меркурьевым зашел писатель Донат Мечик. Позже он вспоминал: «Я заехал к Меркурьеву на Крестовский остров, но не застал дома. А там ждала его жену девушка лет 17-ти. Милая, легко располагающая к себе. Она закончила в Москве школу и приехала к сестре, чтоб познакомиться с Ленинградом. Полагая себя в доме Меркурьева своим, я решил развлечь её и прочитал стихи. «Прочитайте ещё что-нибудь!» - «Вы так любите стихи?» - «Я привыкла к ним. Мой папа тоже писал». – «Перестал, что ли?» - «Лет 10, как его нет. Я ведь только считаюсь дочкой Мейерхольда. Я приемная. Моя мама - актриса Зинаида Райх. А папа - поэт Сергей Есенин».
Зинаида Николаевна летом 1936 г. предложила совершить туристическое путешествие по маршруту Москва – Уфа и обратно на теплоходе «Григорий Пирогов». Кроме Татьяны и Константина в поездке приняли участие внуки Мейерхольда, Игорь и Нина, дети покойной М.Мейерхольд, и подруга Татьяны Мирель Шагинян. Разместились в 4-х каютах, а в ресторане занимали длинный стол в центре зала. Это были незабываемые для детей дни. «За столом, пользуясь тем, что при нем 3 хохотушки, Мейер смешил нас до изнеможения, веселились и наши мальчики, глядя на нас, смеялись за соседними столиками. Найдя себе собеседников по возрасту, Мейер и мать почти весь день проводили на носу теплохода и любовались видами. Разминки были - на остановках выходили на берег. Вечерами один из пассажиров - любимец всех женщин, выдумщик и самодеятельный поэт - школьный учитель литературы Литвинов зазывал желающих развлечься в ресторан. Шарады, концерты, чествования. Чествовали кого-либо из пассажиров - либо он совершил похвальный поступок, либо просто был хорошим человеком». - вспоминала Татьяна Сергеевна. В 1968 г. В.Литвинов в книге «Заглавие не придумано» описал это путешествие.
Самым большим событием для Татьяны в 1936 г. была осенняя двухмесячная заграничная поездка с матерью и отчимом, получившим разрешение властей на выезд для санаторного лечения. Во Францию доехать через Германию было невозможно из-за установившегося фашистского режима. Пришлось ехать через Польшу, Чехословакию и Швейцарию. Это позволило бегло познакомиться с достопримечательностями Варшавы, Праги и Женевы во время длительных стоянок. Во французском курортном местечке Виши было безлюдно, так как основной сезон завершился. Зинаида Николаевна и Всеволод Эмильевич ежедневно уходили на процедуры. Во время двухнедельного пребывания в Париже ходили в театры, встречались с друзьями. Запомнилась встреча с Пикассо.«Всеволод Эмильевич мечтал договориться с Пикассо об оформлении постановки «Гамлета». У французов не принято заходить в дом без предварительного телефонного звонка. Однако, когда мы, гуляя по городу, случайно оказались вблизи от дома художника, Всеволод Эмильевич не удержался, мы зашли. Как не повезло! У Пикассо происходила какая-то семейная перетрубация, он менял место жительства, из дома почти всё уже было вывезено, даже сесть было не на что. Беседовать пришлось стоя, а мы с матерью отошли в сторонку. Мейерхольд расстроился. Пикассо сказал, что планы у него сейчас неопределенные и твердо обещать он ничего не может». - вспоминала Татьяна Сергеевна. Гостей из Москвы сердечно встретил в парижском театре режиссер Жуве, который походил на Мейерхольда внешне и по манере поведения. Посмотрели постановку «Скупого», познакомились с театральной жизнью за кулисами. На обратном пути остановились на неделю в Праге. Жили в резиденции советского посольства, были гостями посла Александровского. Татьяна оказалась свидетелем восторженной встречи пражскими зрителями Всеволода Эмильевича и Зинаиды Николаевны. Специально для них в «Освобожденном театре» был возобновлен на один день уже сошедший со сцены спектакль «Баллада из лохмотьев».
«После того как спектакль закончился, и актеров проводили аплодисментами, наступила короткая пауза, а затем зал словно взорвался - это была бешеная овация Мейерхольду со скандированием его имени. Когда выходили, за Всеволодом Эмильевичем ринулась такая устрашающая толпа, что ему пришлось спасаться. Он шмыгнул в первый попавшийся автомобиль, стоявший возле театра, а когда толпа отхлынула, вылез с другой стороны» - рассказывала Татьяна Сергеевна. Такая же встреча была в театре Буриана после спектакля «Севильский цирюльник», поставленный в старой формальной традиции, за которую в Союзе уже начали преследовать. После поездки они вернулись к своим театральным делам, обратив внимание на существенное изменение политической обстановки в стране. Любые отступления от твердых идеологических партийных установок жестоко пресекались. В театре планировали поставить спектакль о Павле Корчагине. В дни ноябрьских праздников всей семьей посетили Н.Островского, который мог шевелить только пальцами левой руки. Во время посещения подарили ему пластинку, привезенную из Парижа. 8 августа 1936 г. в «Правде» была опубликована передовица «Привить школьникам любовь к классической литературе». Мейерхольд прочел её и написал письмо Сталину, в котором высказал просьбу о свидании для того, чтобы рассказать о «своих планах на ближайшие 3 -5 лет». «Знаю также, что и по линии человеческой - свидание с Вами мне даст зарядку, бодрость, возможность избавиться от депрессии, в которой я нахожусь, как художник, и работать по-новому. Любящий Вас Вс. Мейерхольд». В секретариате Сталина на полученном письме появилась резолюция: «Сообщить, что сейчас нет Сталина», о чем режиссеру и сообщили 31 августа. От встречи со Сталиным горячо отговаривал Б.Пастернак в присутствии А.Гладкова, доказывая, что недостойно ему, Мейерхольду, «являться к Сталину просителем, а в ином положении он сейчас быть не может, что такие люди, как Сталин и Мейерхольд, должны или говорит на равных, или совсем не встречаться». Мейерхольд согласился с доводами Пастернака, сказал, что сейчас, действительно, не время добиваться этой встречи.
Не заметить проходивших в то время показательных судов над «врагами народа», не знать о совершавшихся довольно часто арестах близких, знакомых и незнакомых было невозможно. Всеволод Эмильевич не поддерживал в семейном кругу опасных разговоров о репрессиях, но и уйти от них в сторону было нельзя. Чаще всего они велись спонтанно. «Помню страшный день у Мейерхольда. Мы сидели и мирно разглядывали монографии Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу пришел один из его друзей, комкор И.Белов. Он был очень возбужден, не обращая внимания на то, что кроме Мейерхольдов, в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных (11 июня 1937 г.). Белов был членом Военной коллегии Верховного Суда. «Они вот так сидели - напротив нас. Уборевич смотрел мне в глаза…» Помню еще фразу Белова: «А завтра меня посадят на их место». Действительно, его арестовали 7 января 1938 г. как очередного «врага народа». - писал И.Эренбург. В доме о расправе над высшим командным составом все знали. Чаще всего информацию приносил студент В.Кутузов, жених Татьяны, сын репрессированного известного партийного и общественного деятеля И.Кутузова. О репрессиях в семье Мейерхольда знали не понаслышке: среди арестованных оказались близкие родственники и друзья.
«В 37-м в дом то и дело врывались вести, заставлявшие хвататься за голову. Скажу о некоторых, без хронологии. Арестован был очень близкий друг Всеволода Эмильевича кремлевский врач Левин Лев Григорьевич, его имя упомянуто в недавнем сообщении о решении Верховного суда СССР. Наш с Костей брат Ю.Есенин, призванный в армию, был арестован в поезде, по пути в часть. Посадили поэта Наседкина и его жену, тётку мою Екатерину Есенину, детей забрали в детдом. Его расстреляли, её подержали и выпустили. Арестовали Горского, бывшего мужа Шуры, отца её мальчика, а в нашей бывшей квартире на Новинском - работников театра Нестерова и Макарова. Попали в тюрьму отец и мать моего будущего мужа. Еще больше репрессированных было среди друзей. В Петрограде З.Райх была дружна с Надеждой Чумак. В первую мировую войну она была сестрой милосердия, затем обосновалась в Питере, вышла замуж, родила 2-х девочек. Зинаида Николаевна встречалась с ней во время гастролей театра в Ленинграде, всячески ей помогала. Муж Н.Чумак уже 8-й год сидел за «вредительство». И вот ей объявили, что она лишена права жить в Ленинграде, и высылается с двумя детьми в Сибирь. Она пыталась покончить с собой, вспрыснула себе морфий, но её спасли, и в Сибирь пришлось поехать. Прислала Зинаиде Николаевне два письма. Сообщала, что их поселили в городе, где нельзя было устроиться на работу. На жизнь зарабатывали крохи изготовлением искусственных цветов" - вспоминала Татьяна Сергеевна.
Зарубежная поездка помешала Татьяне в установленные сроки поступить в институт. Стала посещать курсы иностранных языков, активно готовилась к вступительным экзаменам в Московский университет. Заметные изменения произошли в её личной жизни. В 19 лет она выходит замуж за В.Кутузова, студента Технического института им. Баумана. Семья Кутузовых жила в угловом доме на ул. Станкевича, расположенном почти рядом со зданием, где жила Татьяна. В семье было двое сыновей и три дочери. Иван Иванович занимал видные партийные и общественные должности, входил в состав Президиума ВЦИК. Выражал свое несогласие с политикой, проводимой Сталиным. За то, что при выступлении он никогда не провозглашал здравицы в честь Сталина, ему однажды вынесли партийный выговор. Во время расправы с «рабочей оппозицией» он был репрессирован вместе со своими единомышленниками. Была также арестована и его жена. Татьяну не испугало, что ее будущий муж стал относиться к детям «врагов народа». Продолжала встречаться с Владимиром, помогала его сестрам делать школьные задания. Владимиру исполнилось 23 года. «Он многие часы просидел возле меня,помогая мне готовиться к экзаменам на мехмат, а после того как я поступила, мы и поженились». - вспоминала Татьяна Сергеевна, Осенью молодожены зарегистрировали свой брак. Через некоторое время стали говорить о будущем ребенке. Владимир заботился о своей жене во время её беременности. Основное время Татьяна проводила на Брюсовской, так как Зинаиде Николаевне требовался уход после болезни.
В 1937 г. Татьяна поступила на механико-математический факультет МГУ и на курсы французского языка. К точным наукам она не проявляла большого интереса, но ее гуманитарные способности, особенно любовь к языкам, литературе, театру были заметными. Она владела великолепным слогом, была наблюдательна. В квартиру своего мужа Татьяна переехала в конце августа 1938 г., имея на руках 3-месячного сына Владимира. Кутузовы жили в огромной изолированной квартире, из окон которой просматривалось здание Моссовета. После ареста его отца большую комнату в квартире тут же опечатали, а через некоторое время вселили служащего интендантской службы Булкина с женой и ребенком. Обстановку комнаты он купил у сыновей арестованного. Новый жилец немедленно потребовал, чтобы сыновья Кутузова убрали из передней портрет отца, объявленного врагом народа, но встретил с их стороны отпор. Булкин написал донос, и братья Кутузовы были арестованы. Узнав об аресте мужа дочери, Зинаида Николаевна стала настаивать на возвращении Татьяны домой, чтобы избежать и ее ареста. «Тебя там арестуют», - говорила она дочери. На ответ Татьяны, что «меня и здесь арестуют, если захотят., Зинаида Николаевна уверенно заявила: «Тебя? Дочь Есенина в доме Мейерхольда? Никогда!». Она наивно верила в справедливость и законность. Покинуть квартиру Кутузовых и вернуться домой просил и Всеволод Эмильевич, но Татьяна проявила свой характер, объясняя, что после ареста братьев без присмотра остались 2 сестры, которые учились в старших классах. Бросить их в трудное время Татьяна не могла. В квартире Кутузовых она прожила почти 8 месяцев, но здание было подготовлено под слом и пришлось вернуться к матери, где Таню прописали только на 3 месяца. В мае 1939 г. братьев Кутузовых освободили. При допросах они не подписали никаких бумаг против отца, но после гибели Зинаиды Николаевны их вновь арестовали.
Арест отчима С 1936 г. Зинаида Николаевна стала жить в постоянной тревоге. Всеволод Эмильевич на проходящие в стране события старался смотреть с надеждой, что его это не коснется, пронесет стороной. Райх, в свою очередь, во всех действиях, направленных против мужа и против Театра Мейерхольда усматривала происки врагов, готовых на любые диверсии. После запрета «Наташи»мы в первых числах мая поехали в Ленинград вчетвером, и там, на ленинградской квартире, все и началось. Она кричала, что вся пища отравлена и никому не разрешала есть. Нельзя было находиться напротив окна - выстрелят. Ночью вскакивала с воплем - «сейчас будет взрыв». Невероятного труда стоило ее удержать, чтобы она с криками не выбежала на улицу полуодетая. Это не было помешательство с полным помутнением сознания. Это был уход в болезнь в состоянии неимоверного перевозбуждения. Через неделю Всеволод Эмильевич отправил меня домой, а Костя уехал еще раньше». Соблюдая осторожность,Мейерхольд не мог снизойти до бесправного повиновения.
«С необходимостью держать язык за зубами Всеволод Эмильевич смирился давным-давно. Очень в этом смысле боялся за Костю и за своего внука Игоря, предостерегал иногда очень раздраженно - как можно ломать судьбу из-за ерунды. Но унизительные проявления осторожности - это было не для него. Судите сами: его самым близким и самым любимым другом был Ю.К. Балтрушайтис - посол Литвы. Этот самый молчаливый на свете человек в 1937 г. вдруг обрел язык и, как персона града, позволял себе во всеуслышание говорить то, что думал. Пошли слухи, что наши власти будут требовать сменить посла. Зинаида Николаевна испугалась, она договорилась с Юргисом Казимировичем, что встречи временно будут прекращены. Узнав об этом, Всеволод Эмильевич возмутился - «это самое большое преступление, какое ты совершила в своей жизни». Но еще одна встреча у них состоялась - об этом с ужасом и восторгом рассказывала мне мать спустя примерно месяц после того, как я прибегала к ней со своей новостью. Мейерхольд шел куда-то один и вдруг заметил, что по улице Горького двигается кортеж - посольская машина с флажком, в ней сидит заваленный чемоданами Балтрушайтис, а следом идут две сопровождающие машины. Мгновенно сообразив, что это означает, Мейерхольд бросился наперерез, машина притормозила. Мейерхольд сел рядом с Балтрушайтисом. Он проводил изгоняемого посла, посадил на поезд на Белорусском вокзале, они простились навсегда». - писала Татьяна Сергеевна. Неудивительно, что после ареста Мейерхольда обвинили в преступной связи с иностранцем Балтрушайтисом.
В начале 1936 г. стали появляться критические публикации против Мейерхольда. В «Правде» и др. газетах замелькал термин «мейерхольдовщина» как синоним формализма на сцене. Некоторые авторы статей требовали его отстранения от руководства театром. Конечно, были срывы и в работе режиссера, особенно при подготовке к постановке пьесы Л.Сейфуллиной «Наташа», приуроченной к 20-летию Октября. Мейерхольд признавал свои режиссерские неудачи. Спектакль не был выпущен, что еще больше усилило критику. Всеволод Эмильевич предпринял попытку защитить себя сам. В Ленинграде выступил с докладом «Мейерхольд против мейерхольдовщины». «В каждой работе можно найти много недостатков. Некоторые ошибки не критически перенесены многими режиссерами в свои постановки. Конечно, всего легче работать тем, кто повсюду собирает трюки и без смысла переносит их в свою работу». Но самокритика оказалась малоубедительной. Выступил Всеволод Эмильевич против «мейерхольдовщины» и перед театральными работниками Москвы 26 марта 1936 г. Зинаида Николаевна попросила Татьяну сопровождать отчима, чтобы ему не было одиноко. «Расставшись с Мейером в вестибюле, я вошла в зрительный зал с опаской, как в змеиный питомник. Конечно, там все знали о ленинградском выступлении. Ещё до его появления я почувствовала такую спёртую атмосферу недоброжелательности, что хоть топор вешай. Не страшно было - странно, досадно, что Всеволод Эмильевич не предвидел такого. Громких реплик было немного, но был общий гул, то приглушенный, то нарастающий. Тихо было, когда Всеволод Эмильевич длинно рассказывал об опытах селекционера Цицина. Томились, не слушали, зато не шипели, не хмыкали, не издавали междометий. Сам разозлившись, он, конечно, намеревался разозлить того, другого, третьего - это вполне в его духе. Избранная им позиция была очень сильной - он пушил жалких, заблудших своих подражателей. Но она была сильной не для времён массовых психозов».
6 сентября 1936 г. было утверждено звание Народного артиста СССР. В опубликованном указе о присвоении звания артистам фамилии Мейерхольда не оказалось. «Хорошо помню то утро. Костя сидел в желтой комнате и первым просматривал свежие газеты. Вдруг он встал и сказал очень громко: «Мейерхольда лишили звания Народного артиста». Мейер быстро вышел из кабинета и взял газету. «Ерунда, - сказал он, - никого ничего не лишили. Появилось новое звание, и мне его не дали. Это еще ничего не значит - чины людьми даются, и люди могут обмануться». - писала Т.Есенина. В данном случае ошибался Всеволод Эмильевич. Татьяна верно подметила, что «это был первый сигнал из преисподней. Было очень похоже, что новое звание изобрели специально с целью подчеркнуть неугодность Мейерхольда высшим инстанциям». 7 января 1938 г. Комитет по делам искусств принял постановление о закрытиитеатра им. Мейерхольда, полагая, что театр «в течение всего своего существования не смог освободиться от чуждых советскому искусству, насквозь буржуазных формалистических позиций».
Дома Всеволод Эмильевич старался отойти от той напряженной обстановки, которая сложилась вокруг него в театральном мире. Верные друзья продолжали навещать его. Татьяна Сергеевна вспоминала об этом времени: «А в нашей квартире временами раздавался смех. Вечерами приходил кто-нибудь из близких, нас собиралось вместе 8-10 человек. Чтобы не вешали нос, доктор Мейерхольд лечил всех смехом. Садились не за стол, а в сторонке, поставив стулья в кружок. Читали вслух «Голубую книгу» Зощенко, а ведь это было вовсе не отвлекающее чтение. Хохотали, когда Всеволод Эмильевич зачитал нам текст отлучения Льва Толстого от церкви, который он отыскал в книжном шкафу. В газетном буме вокруг Мейерхольда звучал тот же пафос, те же грозные завывания. Раз Мейер показал, как должен выглядеть осатанелый злоумышленник, которого изображали под его именем в газетных статьях. Он надел тулуп, в котором ездил на дачу, вывернув его косматым мехом наружу, а уж как ходил и глядел - разве опишешь. Мы падали».
Закрытие Театра Мейерхольда З.Райх перенесла тяжело, повторяя в Москве ту же нервозность, что и в Ленинграде. Она предчувствовала конец своей актерской карьеры. В минуты душевного успокоения написала сценарий под псевдонимом З.Ростова и отправила его на открытый конкурс. Сценарий был одобрен и рекомендован к постановке. 2-й сценарий она не успела закончить. Написала письмо Сталину, дала прочитать Мейерхольду и детям. По мнению Татьяны Сергеевны, «письмо было не то чтобы дерзким, оно было до дерзости наивным». Всеволод Эмильевич категорически запретил ей отправлять письмо в Кремль, но его доводы не имели воздействия. Зинаида Николаевна отправила письмо, которое тут же было взято органами под контроль. Возможно, что именно это письмо сыграло роковую роль. Об этом рассказал следователь Б.Ряжский после реабилитации Мейерхольда: «Позже я понял, что прямой причиной ареста Мейерхольда было письмо З.Н. Райх Сталину. Вернее, письмо было адресовано председателю Совета Народных Комиссаров, им тогда был Молотов. Она писала, что не согласна с постановлением о закрытии театра Мейерхольда. Возможно, что поводом ареста Мейерхольда послужило именно это письмо, которое сохранилось в деле. А в других материалах зафиксировано (но в деле Мейерхольда этих сведений нет), что Сталину были доложены слова З.Райх: «Передайте Сталину, что, если он не понимает в искусстве, пусть обратится к Мейерхольду».
Такую реплику вождь вряд ли мог забыть. Уже после ареста Мейерхольда Народному артисту СССР И.Москвину на одной из официальных встреч в Кремле удалось переговорить с вождем о судьбе режиссера. Он всесильного своего собеседника услышал, что Мейерхольд является обезвреженным органами НКВД долго маскировавшимся вредителем. Сталин резко закончил разговор: «Не говорите мне о Мейерхольде ни слова, он агент царской охранки». Когда Сталин ознакомился с делом Мейерхольда, то на деле поставил черту. Следователи и судьи знали, что когда он ставил одну черту, это означало расстрел, когда 2 - 10лет. И его эта резолюция всё решала. Парадокс в том, что письмо писал не Мейерхольд, а Райх, подписавшаяся фамилией Мейерхольд. Уже во время работы комиссии по реабилитации вскрылось это недоразумение. Татьяна Сергеевна во время встречи со следователем Ряжским указала на эту нелепость: «Больше всего меня потрясло следующее. Ряжский сказал: - Плохую роль в деле Мейерхольда сыграло письмо, которое он написал Сталину в 1938 году. Напрасно он его послал. - Какое письмо?! Не могло быть никакого письма. Мейерхольду не о чем было просить Сталина после закрытия театра. Бурно запротестовав, я осеклась - мне все стало ясно. - Погодите. Это было странное письмо? Было в нем приглашение Сталину прийти к нам домой? Были намеки на то, что он ничего не понимает в искусстве? - Да. - Но вглядитесь в почерк, это не почерк Мейерхольда, это писала моя мать». Об аресте отчима Татьяна узнала на даче, находясь там с сыном Володей, нянькой, дедом и бабкой. С ними была также Маргарита Эмильевна, сестра Мейерхольда, приехавшая погостить летом. 20 июня 1939 г. днем на дачу ворвались работники НКВД Галич и Куличенко. Они показали свои удостоверения. Размахивая пистолетами, заявили, что будут производить обыск на даче, но ордера на обыск не имели. Н.А. Райх куда-то отлучился. Татьяна подумала, что этот обыск связан с делом об аресте ее мужа Кутузова, который только что вернулся из заключения и жил в Москве. Пошла звать соседей в понятые. Это были простые люди, без чинов и званий, которые могли бы встать на защиту Тани. Когда пришли понятые, обыск шел полным ходом. В основном рылись в письменном столе Мейерхольда. Одна из соседок, которую привела Таня, подняла шум, что это незаконные действия, что нужно предъявить в первую очередь ордер на обыск. Ее требование поддержали и другие. Сотрудники Лубянки знали, что их действия не должны были сопровождаться шумом свидетелей. Один из них, Куличенко, невысокий плотный молодой хохол с обритой наголо головой, подошел к Тане и достал из кармана бумажку. «Посмотрите, кто это писал и всё поймете,» - обратился он к ней. Таня увидела нарисованный чертеж расположения дачи с пояснением, как к ней подъехать. Чертеж и текст были написаны рукой Зинаиды Николаевны. Татьяна поняла, что сюда оперативники приехали не по делу Кутузова. Сказала: «Обыскивайте». И тут же непроизвольно спросила: «Значит, Мейерхольд арестован, а на Брюсовском идет обыск?». Сыщики в ответ промолчали, продолжая перебирать бумаги. Взяли по окончании обыска несколько малозначительных деловых бумаг, написанную Мейерхольдом автобиографию, охотничье ружье-берданку, которое держали на даче для отпугивания воров. Оперативники согласились довезти на своей машине Татьяну до московской квартиры Мейерхольда.
На квартире обыск шел с утра. Все выглядели уставшими. Оперативники, имея на руках ордер на обыск, о Мейерхольде ничего не говорили и на все вопросы о его судьбе отмалчивались. Зинаида Николаевна сказала дочери, что вчера вечером она по телефону хотела поговорить с мужем, который находился в Ленинграде, но разговор был неожиданно прерван, как только она услышала его голос. Все попытки дозвониться вновь успеха не имели. Протокол произведенного обыска был составлен поздно вечером. В него внесли изъятые вещи Мейерхольда: массивные золотые часы, золотой портсигар, револьвер. Описали имущество, которое сочли принадлежащим ему: кабинетную мебель, книжные шкафы, рояль, около тысячи томов различных книг. Затем опечатали кабинет и примыкавшую к нему переднюю. Составили опись архива, почему-то указав 40 папок, хотя их было больше. Только на следующий день Александра Николаевна Хераскова, сестра З.Райх, и ее муж, вернувшиеся ночью из Ленинграда, рассказали, что Всеволода Эмильевича арестовали накануне рано утром. Мейерхольд был спокоен, задумчив, словно ждал этого. Попросил Александру Николаевну сварить ему кофе, и больше не сказал ни слова. После обыска оперативники велели Александре Николаевне и ее мужу покинуть квартиру. Узнать какие-либо сведения об арестованном в компетентных органах было невозможно. Татьяна использовала любую возможность, чтобы навести справки о судьбе отчима. Она обращалась к знакомым, находившимися в аналогичных ситуациях. После ареста И.Бабеля повстречалась с его женой А.Пирожковой. «Однажды летом ко мне пришла дочь Есенина и Зинаиды Райх, Татьяна, - вспоминала А.Пирожкова. - Она слышала, что Мейерхольд и Бабель находятся вместе где-то, ей кто-то передал, и не знаю ли я что-нибудь. Я ничего не знала. Как понравилась мне эта милая, юная девушка, такая белокурая и с такими чудными голубыми глазами! И не только своей внешностью. Но этой готовностью поехать куда угодно, хоть на край света, - лишь бы узнать хоть что-нибудь о Всеволоде Эмильевиче, своем отчиме, и как-нибудь ему помочь. Такая же готовность поехать за Бабелем на край света была и у меня.
Дата: Вторник, 05 Ноя 2019, 15:58 | Сообщение # 25
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Но, поговорив о том, какие ходят слухи, как мы обе гоняемся за ними, а они рассыпаются в прах, мы расстались. И больше я никогда не видела эту девушку, но знала о её нелегкой судьбе, о сыне, которого она, кажется, назвала Сережей».
Т.С. Есенина с сыном
Убийство Зинаиды Райх Здоровье Зинаиды Николаевны резко ухудшилось после ареста мужа. Мирэль Шагинян, ближайшая подруга Татьяны Сергеевны, вспоминала: «Когда я узнала об аресте Всеволода Эмильевича, я пошла на Брюсовский. Таня с ребенком была на даче, Зинаида Николаевна была в очень тяжелом состоянии, мы почти не говорили, я сидела у её кровати и держала её руку. Через несколько дней я уехала в Коктебель». Зинаиду Николаевну изредка навещали друзья. О ее болезни распространялись разные слухи. По убеждению дочери, мать болела неврастенией в сложной форме. «Я считаю, что в 20-е и 30-е годы у неё была обыкновенная неврастения, но в довольно сильной форме. Все знают об этой болезни, но в симптомах её разбираются только психиатры. Эта болезнь настигает людей, от природы достаточно хорошо приспособленных к жизни, достаточно сильных и уравновешенных. Доводит их до болезни сверхтяжелая жизнь - постоянное переутомление, волнения, страхи, огорчения, а вы знаете, что у Зинаиды Николаевны всего этого было предостаточно, да ещё нервная система её пострадала после тифа. И всё укладывается в этот диагноз - все её вспышки, бурные реакции, раздражительность, порой «депрессия» (беру в кавычки, потому что это не та депрессия, которая бывает при тяжелых психических заболеваниях)» писала она К.Рудницкому в 1984 г.
14 июля 1939 г. Татьяна днем была в Москве у матери. Та рассказала, что к ней за какими-то советами обратился один молодой человек по чьей-то рекомендации, он же обещал помочь в продаже золотых часов и других вещей, чтобы поправить семейный бюджет. Татьяна видела его один раз мельком. Зинаида Николаевна в этот же день попросила дочь сходить с ней в кино, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, связанных с арестом мужа. У Тани на даче остался сын, который был нездоров, поэтому она отказалась остаться ночевать у матери. И потом себя годами упрекала за то, что не осталась с матерью в ту роковую ночь. Смерть Зинаиды Николаевны объясняется различными версиями, хотя милиция с первых минут расследования придерживалась одной: убийство с целью ограбления. Татьяну привезли с дачи, чтобы она указала, какие же вещи вынесли воры. Она осмотрела шкафы, полки, ящики, но все было на месте. Было очевидно, что в квартиру проникли не ради ограбления, а для того, чтобы убить хозяйку. Преступники все предусмотрели. Они знали, что Константин уехал в Константиново к бабушке, что в кабинете дверь на балкон не закрывалась, опечатанная дверь, ведущая из кабинета в комнату, также была незапертой. Вместе с Зинаидой Николаевной в квартире находилась домработница Лидия Анисимовна, очень грузная женщина на 6-м десятке, которая спала в закутке на другом конце квартиры. Когда преступники проникли в комнату через балкон, они не сразу смогли убить Зинаиду Николаевну. Она боролась за свою жизнь, об этом свидетельствовала сдвинутая и перевернутая мебель в комнате, где она спала. Райх обороняясь, стала кричать. Услышав крики, на помощь бросилась к хозяйке домработница. С криком «Что вы? Что вы?» Лидия Анисимовна побежала по коридору, но ее ударил по голове острым предметом один из преступников, бросаясь к двери. Заливаясь кровью, домработница выскочила за ним и стала звать на помощь. Дверь за ней захлопнулась на внутренний замок. Пришлось дворнику через окно проникнуть в комнату, чтобы открыть дверь изнутри. Второй преступник скрылся через балкон. Приехавшая скорая помощь забрала обеих женщин в больницу. Зинаида Николаевна в больнице сказала: «Пустите меня, доктор, я умираю». Скончалась от потери крови.
Дело об убийстве Зинаиды Николаевны вели работники Лубянки и следователи московского МУРа. В первые дни были арестованы по подозрению человек 15, но через некоторое время их всех выпустили. Домработницу, которая пробыла в больнице с неделю, арестовали на даче после ее возвращения и увезли на Лубянку. В МУРе дело вёл следователь с садистскими наклонностями. Он считал, что при отсутствии ограбления, подозреваемыми могут быть все родственники Зинаиды Николаевны. Татьяна Сергеевна на всю жизнь запомнила эти ужасные часы. «За Костей послали в Константиново, привезли в Москву, не объяснив зачем, а в МУРе поднесли фотографию убитой матери, и он потерял сознание. Мой муж ночевал на даче, утром поехал на работу, там его нашли, привезли в МУР, заставили меня дожидаться. А мне показали сначала несколько кривых ножей - «Вы их у кого-нибудь видели?». Потом показали Костин блокнот - «Этот почерк вам знаком?» Я разревелась - «Говорите же, что случилось с Костей». Тогда сказали, что моя мать ранена и позвали моего мужа. Я потащила его в больницу, и только по дороге у него нашлись силы сказать, что матери моей уже нет. В квартиру меня повели на другой день рядовые оперработники, нормальные ребята, потрясенные случившимся. Следов и отпечатков было множество - они мне сами показывали. Продолжали следствие, наверное, уже другие». - вспоминала она. Похороны Зинаиды Николаевны проходили под жестким контролем правоохранительных органов, которые всячески стремились уменьшить общественную реакцию на убийство актрисы. Через актера В.Пшенина Татьяне и Косте передали предложение хоронить мать не из дома, а непосредственно из института Склифосовского. Если же дети с этим предложением не согласятся, то будет разрешено взять гроб с телом только на полчаса. Татьяна и Константин сказали, что мать свою они будут хоронить из дома. Организация похорон проходила при поддержке ее отца, а также мужа Татьяны Сергеевны, с которым она перед этим помирилась после небольшой ссоры. Немного позже она писала подруге: «С Вовкой я помирилась накануне 15 июля. Говорят: «друзья узнаются в несчастье»; он так много хорошего сделал за те дни, и он больше не будет меня мучить». «В назначенный час у подъезда на Брюсовском встали в 2 шеренги молодые люди в одинаковой штатской одежде и никого не пускали, кроме своих. Они же сопровождали нас на кладбище и стояли у открытой могилы. Все это было как бы сигналы из преисподней - дело особое, говорить и думать о нем опасно».
Оперативники во время похорон поддерживали слухи, что убийство каким-то образом связано с арестом Мейерхольда, «врагом народа». В то время было нормой внедрять общественное осуждение лицам, репрессированных по политическим мотивам, дескать, без вины не сажают, а если вины нет, то отпустят. Вокруг «врагов народа» и их близких создавалась обстановка общественного осуждения и отчуждения, от них в некоторых случаях родные публично отказывались. О гибели Райх руководство Театра Станиславского, где перед арестом работал Мейерхольд, было проинформировано соответствующими органами, об этом рассказал ее отцу шофер театра, который возил Мейерхольда. Но дирекция театра не только не выразила соболезнование родным погибшей актрисы, а готово было дать отпор всем, кто начинал говорить о ней. Когда отец обратился к народному артисту СССР И.Москвину, депутату Верховного Совета СССР, то тот был явно напуган, и вместо сочувствия резко ответил, что «общественность отказывается хоронить вашу дочь». Н.Райх стал объяснять, что речь идет не о похоронах, так как свою дочь он похоронит сам, а его просьба касается приостановки выселения детей покойной из квартиры, на что Москвин отпарировал: «Я считаю, что вас выселяют правильно».
Душевное состояние Татьяны Сергеевны можно представить по сохранившемуся письму, которое она отправила 20 июля в Коктебель подруге М.Шагинян: «Милечка, дорогая. Мою маму убили в ночь на 15-е июля. Её уже похоронили на Ваганьковском кладбище недалеко от могилы Есенина. Почти никто не пришел, были родные и несколько посторонних почти людей; из тех, кто ходил всегда, никто не пришел. Мы дали объявление в газету, его не поместили, с трудом разрешили привезти из морга на квартиру, у ворот стояли люди, которым было приказано никого к нам не пускать, чтобы не было толпы. Они ничего не взяли, не ограбили, они пришли, чтобы убить и ранили 8 раз около сердца и в шею, и она умерла через 2 часа, а Лидию Анисимовну побили по голове, и она жива. Все были на даче, а Костя уехал в Рязань к бабушке. Кто это был, их было двое и их не нашли. То, что всё кончено, доходит до меня в редкие минуты, я пишу тебе и ничего не сознаю и не понимаю. У меня в голове что-то спуталось, и я не могу связать своей живой мамы со всем, что произошло, и в те редкие минуты я понимаю не умом, а каким-то инстинктом. Если бы Мейерхольд не был арестован, этого бы не случилось, значит, это была судьба, и я не знаю, что теперь ему лучше - остаться там или выйти, и когда я думаю о нем, я ничему не верю. Я теперь не верю ничему и не знаю, за что с неба упал громадный камень. Камни падают в течение 2-х лет на всё вокруг меня и в меня не попадают, а у меня сын. Я теперь тоже не боюсь умирать, но у меня маленький мальчик. Дедушка мой говорит, пусть каждый несет свой крест, но Мейерхольд говорил, что он верит в свою звезду, и я теперь ничего не понимаю. Все будет тогда, когда я поверю, что в гробу была она, когда Костя привезет карточки. Я просила одеть черное платье из «Дамы», но оно почему-то ничего не напоминало. Ты прости, что я пишу тебе, у меня чувство, что я всех вокруг мучаю. Я очень спокойна, и Костя хорошо очень себя держит, я только кричала, когда надо было поцеловать, потому что я сразу поняла, что это неправда. У меня в мозгу сейчас заросло, какие-то отверстия, где всё можно связать друг с другом. Напиши мне, Миля. Скажи мне ты - трусы и сволочи, это одно и то же или нет. Я буду гнать всех, кто в эти дни был в Москве, ты напиши мне - это нужно или нет. Я теперь никому и ни во что не верю. Начальник МУРа мне сказал, что мобилизованы все силы. Я была в квартире после этого, видела всё и всё себе представила и поняла, - но передней частью головы, а дальше это не проникает. Сегодня 20-е число. Прости меня, мне надо было написать тебе позже или совсем не писать. Но я не знаю почему, мне нужно, чтобы все всё знали. Таня».
Перед похоронами сообщили, что из квартиры будут выселены все жильцы. Отец Зинаиды Николаевны в связи с этим утверждал, что его дочь и убили ради квартиры. Действительно, вскоре квартиру разделили на 2 и ордера на вселение получили секретарь и водитель Л.Берия. Значительно позже Константину один информированный человек рассказал, что «в одной из колоний содержались профессиональные бандиты, находившиеся в распоряжении Берии и выполнявшие его личные приказания. Зинаида Николаевна и была одной из жертв». Материалы следствия об убийстве З.Райх завизировал Берия. Константину выделили маленькую комнату в Замоскворечье, полагая, что студенту этой площади будет достаточно. Узнали, что Татьяна прописана всего на 3 месяца, предложили ей и дальше проживать на даче. Домработницу освободили через 3 месяца. Она сильно изменилась, глаз не поднимала. Сказала, что ей запретили с кем-либо говорить о ее аресте, быстро собрала вещи и уехала на родину в Витебск. Позже, через несколько лет, Иван Кутузов расскажет, что из Лидии Анисимовны выбили показание, что ее, якобы, во время налета на квартиру З.Райх ударил по голове И.Кутузов, брат мужа Татьяны Сергеевны. Поиски ее убийц по горячим следам не дали никаких результатов. Были арестованы по подозрению братья Кутузовы. Владимир, которого освободили в канун нового 1940 г., рассказывал, что его и брата обвиняли в убийстве Зинаиды Николаевны, требовали подписать признания. Иван во время допросов кричал следователям «фашисты», иногда вступал с ними в драку. Обвинение в убийстве с него тоже сняли, но подвели под статью о разглашении гос. тайны. Получил 5 лет и был отправлен в Воркуту. «Это тебе за то, что когда первый раз тебя выпустили,ты болтал о том, что тебя били». - объяснили ему по окончании следствия,
Татьяна всячески пыталась помочь следствию. Она стала искать через друзей молодого человека, который приходил и вел переговоры накануне убийства матери. Отправила Мирэль письмо: «Милечка, дорогая! За меня не беспокойся. Прости меня за то письмо; я сама едва помню, что там было. Теперь ничего уже этого нет. У меня к тебе просьба. Накануне того, что случилось, к маме приходил один молодой человек. Он сидел поздно и ушел часа за 2 до того. Дома были только Лидия Анисимовна и мама. Этот человек, кажется, художник, зовут его, может быть, Юра. Раньше я его никогда не видела, но мама, очевидно, знала его и доверяла ему, т.к. она дала ему продать золотые часы и съемочный киноаппарат. Сейчас он исчез, МУР его разыскать не может. Если бы это был честный человек, он бы пришел бы теперь к нам - ведь у него наши вещи. Но он скрылся, и его можно во многом подозревать. Он молодой, смуглый, довольно высокий, худощавый, черный, южного типа; я его видела один раз, как раз в тот день, перед отъездом на дачу. Примет этих мало, но он почти наверняка художник, и Лидия Анисимовна говорит, что они разговаривали о макетах «Пиковой дамы». Если ты или твои товарищи видели и помнят художника с такими приметами - напиши мне. Следствие идет очень плохо, и этого человека никак не могут разыскать». Татьяна беспокоилась за Всеволода Эмильевича, которому, может быть, также сообщили о смерти жены. «Все покорилось судьбе, не хочется ни о чем думать, и закрыть глаза.Я боюсь только за папу. Если думать - всё страшно до безумия, если не думать - радует сынок и хочется жить ради жизни». - писала она Шагинян.
Спасение архива В.Э. Мейерхольда Наступили трудные времена. Таня с малолетним ребенком оказалась в сложном материальном положении. Имевшиеся финансовые запасы быстро истощились. В университете Татьяна проучилась один год. Рождение ребенка и забота о его здоровье вынудили её прекратить посещение лекций и семинаров. В 1939 г. она поступает экстернатом в институт иностранных языков на немецкое отделение. До начала войны живет на даче в поселке Горенка. Немного помогал дед, проживавший с ней. Николай Андреевич хотел, чтобы внучка продолжала учебу в институте. «Мне было 20 лет, и муж сидел в тюрьме и кругом был разгром. Когда я жила с дедом, то он, рабочий человек, не только практичный, но даже скуповатый, не гнал меня работать из-за того, что у меня был ребенок. Я училась в институте». - вспоминала Татьяна Сергеевна. Трудно было найти подходящую работу в Москве, а в районе дачи, где она проживала, устроиться было невозможно. Попыталась преподавать иностранный язык в школе Горенки, но учительских навыков у нее не было. Работавшая в то время завучем средней школы А.В.Фогельман вспоминала: «В 1938 или 1939 г. вошла незнакомая девушка среднего роста, очень худенькая и бледная, со светлыми золотистыми волосами, вьющимися, очевидно, от природы. На вид ей было более 20-22 лет. Она обратилась ко мне с просьбой, не найдется ли в нашей школе для нее свободных уроков немецкого языка. Завязался обычный в таких случаях разговор, и на мой вопрос и ее имени и фамилии она назвала себя: - Татьяна Сергеевна Есенина. И если до этого момента я все думала, кого она мне напоминает эта девушка, то теперь я поняла, как сильно ее сходство с отцом: те же большие глаза, та же нежная застенчивая улыбка. И эти удивительные золотистые волосы». Татьяна сообщила, что живет на Шоссе Энтузиастов на даче Мейерхольда. Завуч предложила вести уроки немецкого языка в младших классах. Уже первые занятия показали, что у Тани нет никакого педагогического опыта, она испытывала большие трудности при подготовке уроков и очень переживала, когда на занятиях получалось не так, как планировала. Класс попался сложный, дети не проявляли интереса к иностранному языку, шалили, отвлекались, на замечания молодой учительницы не обращали внимания. Расстроенная Татьяна не заходила в учительскую, сразу после звонка уходила домой. После гибели матери, ареста отчима и мужа Таня старалась избегать сближения с кем-либо из учителей, боялась ненужных расспросов.
Работу в школе с началом войны пришлось прекратить - учебное здание переоборудовали в госпиталь, куда стали привозить с фронта раненных солдат и офицеров. Татьяне старались помочь дочь Мейерхольда Татьяна Всеволодовна и его внучка Маша. «После катастроф 1939 г.Маша устремила свое деятельное внимание на меня, на моего сына, на свою сверстницу Валю (сестру моего мужа - я упоминала о ней в письме об архиве). Было прямо неудобно перед Машиным семейством, она вечно пропадала у нас, конечно, в ущерб занятиям. И в то же время я тогда нахально привыкла к тому, что Маша все мои поступки и речи считает правильными. Когда началась война, всеобщий порыв на какое-то время задавил мои материнские чувства, и я спросила Машу: «Если я уйду на фронт, ты будешь сидеть с моим Вовой?» - «Буду. Иди!». Татьяна Всеволодовна приняла этот план, не моргнув и глазом. Сказано - сделано. Я стала заниматься на курсах медсестёр, а мой Вова отбыл с Машей под Лопасню. Но месяца через 2 я не выдержала разлуки с сыном, забрала его и вскоре уехала в Ташкент». - вспоминала Татьяна Сергеевна, В этот сложный период она сделала все возможное, чтобы спасти архив Мейерхольда. Летом 1939 г. перевезла на дачу бумаги матери и отчима, которые не были изъяты при обысках. Эти бумаги представляли интерес для следователей, но их по каким-то причинам оставили временно в квартире. Предполагали, вероятно, что вряд ли кто-нибудь согласится хранить у себя бумаги человека, объявленного врагом народа.
Личный архив В.Э. Мейерхольда во время его жизни постоянно пополнялся всевозможными документами, которые он прятал в разных шкафах и ящиках, не придерживаясь определенной системы. Ему порой приходилось тратить много времени на поиски нужного документа. Необходим был личный секретарь. В 1935 г. эти обязанности стала исполнять Е.А. Александрова, родственница поэта-имажиниста В.Шершеневича, которая была в дружбе с Зинаидой Николаевной. С 1919 г. она стала наводить в архиве порядок. Татьяна Сергеевна вспоминала как Екатерина Александровна «раскладывала все в хронологическом порядке и делала для каждой папки опись. Эта ее работа продолжалась до весны 1938 г., то есть и в самые мрачные дни, перед закрытием театра и после, она каждый день являлась на Брюсовской, перебирала бумаги и стучала на машинке. Готовые папки укладывались на специально сделанные столяром закрытые полки, их подвесили под потолком в передней, примыкавшей к кабинету Всеволода Эмильевича. Здесь и находился архив, когда пришла беда».
После похорон Зинаиды Николаевны оперативники велели вывезти все имущество, в том числе и описанное после ареста Мейерхольда. С транспортом помог А.П. Воробьев, муж Т.В. Мейерхольд, который заведовал автобазой. Часть вещей увезли на старую квартиру на Новинском бульваре, часть разместили в небольшой комнате Кости, а то, что было включено в опись при обыске, решили увезти на дачу. Отправкой руководил отец З.Райх. Мейерхольдовский архив вначале переместили на квартиру Татьяны Всеволодовны, а потом переправили на дачу в Балашиху. Все папки были сложены в мансарде, небольшой комнатке, в которой никто не жил. Весь архив разместился в более чем 40 папках. Знали, что за ними обязательно приедут. И у Татьяны Сергеевны родился план его сохранения. Идею Татьяны поддержал ее муж. Они понимали, что идут на большой риск, так как при обнаружении исчезновения документов из папок им грозила жестокая кара. Но любовь к Мейерхольду укрепляли их решимость. Все детали были обговорены в узком кругу. Татьяна посоветовалась с мужем, его сестрой и подругой Н.Заллер. Было решено спрятать все ценные бумаги. С архивными документами работала Татьяна Сергеевна, а ее муж и золовка Валя в это время ходили внизу, наблюдая, чтобы никто не поднялся на мансарду. Если же Татьяну кто-нибудь вызывал, то ей подавали условный сигнал, и она тогда выходила на встречу. «Я работала 3 дня и разделила архив на 3 неравные части.Основную массу предстояло спрятать: в сундук побольше я складывала то, что относилось только к Зинаиде Николаевне, - письма к ней, всякого рода документы, вырезки, рукописи ее сценариев. Этого можно было не прятать. Сундук поменьше предназначался для 40 папок. Что положить в них? Туда вошли вторые экземпляры стенограмм - их было много. Увесистую массу составляло былое хозяйство доктора Дапертутто - Всеволод Эмильевич хранил не образцы, а все целиком. Было много готовых обложек (в основном зеленый вариант), много бланков на больших плотных листах плотной бумаги. Шли туда вырезки - всё, что «повторимо». Но я была в лихорадочном состоянии, и когда мне казалось, что в папку для правдоподобия надо положить что-то посущественнее, я это делала. А что именно положила такое, чего было жалко - в спешке и не запомнила». - вспоминала она.
Отобранные документы спрятали в дальнем углу мансарды. Через несколько дней арестовали вновь В.Кутузова. На дачу приехали оперативники Галич и Куличенко, произвели обыск в доме, но тайника с архивом не обнаружили. Вероятно, эти детективы не были еще обучены производить обыск всерьез. Вскоре приехали за архивом Мейерхольда двое новых оперативников. Татьяна не проявляла никакого волнения. «Мы с Валей вытащили сундук на середину комнаты, давая понять, что сундук мы отдаем, мы приговаривали: «сундук легкий, беритесь за эти ручки, и вам нетрудно будет нести. Здесь ровно 40 папок - пересчитайте». Поняв, что им отдают заграничный сундук, эти мародеры заторопились, не стали пересчитывать и добрыми голосами сказали, что они нам верят». - писала она позже. 2 года архив Мейерхольда хранился на даче в тайнике. Новая угроза возникла во время начавшейся бомбежки Москвы и примыкающих к столице западных районов. От зажигалок в округе, где была дача, сгорело несколько деревянных построек. «Больше всего я боялась пожара.У тех, кто живет в деревянном доме круглый год, противопожарная система (все эти вьюшки, дымоходы и прочее) в крови сидит, она автоматизирована. И вот, я с ребенком уезжаю, дед будет жить в Москве, дача будет брошена неизвестно на какой срок. Шура или Костя будут изредка приезжать - посмотреть, всё ли в порядке. Но оба на даче никогда зимой не жили, опыта не имели. А у нас помимо печей была такая приятная, но опасная вещь как камин. Приедут, погреются и уедут. Загорится - тушить некому, поселочек в лесу, всего 5 дач, по соседству оставались зимовать 2-3 старухи и один хрыч». - писала Татьяна Сергеевна.
Она не могла перевезти архив в Москву, так как ей жить с родными на Новинском бульваре не разрешили. Обратилась за советом к театроведу Н.Д. Волкову. Он хорошо знал архив Мейерхольда, работал с ним при написании трехтомной монографии о его жизни и творчестве. 1-й том монографии «Мейерхольд» вышел в 1929 г., позднее вышел еще один том, 3-й не был написан. Волков жил один, поэтому была надежда, что он оставит архив у себя, но Николай Дмитриевич сказал, что он знает размеры мейерхольдовского архива и ему одному его не спрятать. «Лучше всего поговорите с Эйзенштейном. Во-первых, это человек, который, по-моему, не побоится взять. Во-вторых, у него есть дача». - посоветовал он Татьяне Сергеевне.
С.Эйзенштейн выслушал при встрече Татьянину просьбу молча, не задавая вопросов, затем сказал: «Хорошо, я возьму. Моя дача в безопасном месте и есть куда положить». Он приехал на дачу в августе, когда ее обитатели хотели переехать в столицу. Спешил, ни разу не присел, не осмотрел дачу ни внутри, ни снаружи. Его интересовал только архив. Когда вскрыли тайник, Сергей Михайлович забрал в Москву черный чемодан с письмами. 10 сентября 1944 г. в дневниковой записи под заглавием «Сокровище» он эзоповским языком описал передачу ему архива на даче: «Тогда, когда все кругом мертво и перемешалось. С черного хода. Под крышей. Частью под навесом над задним крыльцом. Частью в пространстве между скатом крыши и перекрытием кладовой. То самое - ради чего я приехал по зову девушки с синими кругами под глазами. Жарко, как в пекле, на этом получердаке, куда возможно проникнуть лишь частично отодрав обшивку из досок. С неудержимой резвостью всесокрушения это делает шофёр мой Леша Гадов. Рыжая пыль лениво колеблется над сизыми мертвыми папками. Лучи сквозь щели, да мухи - одни играют над этими грудами бумаги. «Мы боимся за них. Сгорят. Мы боимся за дачу. Сгорит». Говорила мне за несколько дней до этого барышня, сейчас безучастно глядящая сквозь синие круги на груду папок. «Уж очень бомбят окрестности завода…». По двору проковылял полоумный старик - дед её со стороны матери. «Всё равно нам их не сберечь. Всё равно пропадут. Возьмите…».
Отвезти остальной архив на дачу режиссера вновь помог А.П. Воробьев. Он выделил грузовик с крытым фургоном и запирающимися сзади дверцами. Время было военное. Наряд оформили как на перевозку молока в бидонах. Дача Эйзенштейна находилась в Кратово. Нужно было пересечь всю Москву. Машину несколько раз останавливали для проверок, но посмотреть, как выглядят бидоны с молоком, не пытались. Верили документам. На даче машину встретила мать Сергея Михайловича. Все папки поместили в необыкновенно глубокий стенной шкаф без полок и перегородок. Уже после смерти Эйзенштейна в 1948 г. Татьяна Сергеевна через брата узнала, что архив Мейерхольда был передан в ЦГАЛИ. Не все документы из архива Мейерхольда сохранились. Татьяна Сергеевна очень сожалела, что она оставила на даче изъятые из папок бумаги, имеющие отношение к З.Райх. Это были рукописи написанных матерью сценариев, различные к ней письма, деловые бумаги. В напряженное военное время невозможно было всё предусмотреть. Часть архивных документов погибли. Дачу несколько раз обворовывали, хотя на книги и бумаги похитители не польстились. Но дачу самовольно заселяли люди, у которых во время налетов немецкой авиации сгорели дома. Во время холодов они топили печь книгами и бумагами, не обращая внимания на их ценность. И хотя дача после войны была возвращена Есениным, от хранившихся книг и архивных бумаг осталась небольшая часть.
Эвакуация в Ташкент 5 октября 1941 г. Татьяна Сергеевна вместе с мужем и сыном выехали в Ташкент вместе с эвакуированным московским экскаваторным заводом. Трудный переезд в столицу Узбекистана длился несколько недель. На вокзалах и полустанках эшелоны с эвакуированной техникой и людьми долго стояли, пропуская в сторону боевых действий поезда с замаскированным военным снаряжением и новыми боевыми подразделениями. По ходу перемещения эвакуированного состава решались и вопрос их окончательного размещения. После проезда моста через Волгу одни эшелоны с эвакуированными людьми и техническим снаряжением направлялись на восток, другие оседали в районе Урала, третьи уходили на юг в различные города среднеазиатских республик. Эшелон, в котором ехали Татьяна с мужем и сыном, к концу первого года войны прибыл в Ташкент. Зима в 1942 г. была холодной. С нетерпением ждали теплой весны. Первое время у Кутузовых не было ни квартиры, ни работы. Страшно бедствовали. Ютились в случайных пристанищах. От безысходности в летнее время в одном общем дворе, недалеко от городского зоопарка, построили себе из подручного материала небольшую времянку, похожую скорее на сарайчик для вещей, чем на жилище. В такой времянке можно было прожить только до холодов. С большим трудом Владимир был зачислен на работу в «Средазшахтострой», а Татьяна пристроилась вне штатного расписания в ташкентский приют для малолетних детей, оставшихся без родителей, где стала выполнять самую трудную и грязную работу. Её это устраивало, так как в приюте можно было не умереть с голода и накормить ребенка. Людское горе, отчаяние, слезы - всего она насмотрелась за эти тяжелые годы. В это время, чтобы немного успокоиться, она начала курить свой неизменный «Беломор», сохранив эту привычку до конца жизни. Недоедание привело к истощению её организма. Заболела тифом. Положили в больницу, впервые ей сделали шприцем укол. Было больно, об этом уколе она позже часто вспоминала и рассказывала. О тяжелейшем материальном положении Т.Есениной писала в 1943 г. Т.В. Ивановой, жене писателя Вс. Иванова, руководитель Республиканской комиссии Наркомпроса Узбекистана по работе с эвакуированными детьми С.А. Журавская: «Если бы Вы знали, как ужасно живет семья Есениных. До получения телеграммы я даже не знала о том, что они еще здесь. Сама Таня только вчера вышла из больницы после перенесенного брюшного тифа. Нужда в семье страшная - нет одежды, питания, нет квартиры. Наша помощь мало существенна и, конечно, не сможет подкрепить по-настоящему эту семью. Мы выдали им 1000 руб., выдали одежду и обувь для детей и прикрепили их к нашему детскому магазину (а там норма выдачи продуктов мизерная). Хорошо бы вызвать их в Москву. Поговорите об этом с кем следует, быть может, что-нибудь удастся сделать».
О бедственном положении Татьяны Сергеевны узнала С.А.Толстая-Есенина. В феврале 1944 г. она написала письмо Н.Тихонову в Президиум Союза Советских писателей: «Многоуважаемый Николай Семенович, обращаюсь к Вам с очень большой и горячей просьбой: скажите, чтобы послали через ССП вызов на въезд в Москву Т.С. Есениной, дочери Сергея Александровича. Она эвакуировалась в Ташкент с детьми и погибает там в тяжелейших материальных условиях. Она молода, неопытна, ни к чему не привычна и в жизни не крепка. Наши сведения о ней гнетущие и тревожные. Необходимо срочно вызвать ее сюда, где родня, знакомые, своя дача, вещи и всякие бытовые возможности. В память Есенина, к которому Вы хорошо относились, пожалуйста, помогите его дочери и его внукам. Не пишу подробности их положения, но прошу Вас поверить мне, что оно так плохо, что мне приходится отчаянно и настойчиво просить Вас послать ей вызов в Москву как можно скорее. Очень надеюсь, что Вы исполните мою просьбу. П. 1944. Необходимые сведения прилагаю».
Татьяне оказали небольшую материальную помощь, выдали детям необходимую одежду и обувь. Обращаться в городские власти с просьбой о предоставлении хотя бы какого-нибудь жилья они не могли, так как за ними тянулась мрачная анкетная отметина «дети врагов народа». Помощь, по рассказам С.В..Есенина, внука поэта, оказал писатель А.Н. Толстой, живший в то время в Ташкенте. Узнав о бедственном положении дочери Есенина, с которым был лично знаком и высоко отзывался о его творчестве, пользуясь своим авторитетом депутата Верховного Совета СССР, он сумел добиться выделения им небольшой комнаты в доме барачного типа № 32 на ул. Лахути возле пожарной части, недалеко от городского канала Анхор. Несмотря на трудности, Татьяна родила сына, которого назвали в честь знаменитого деда Сергеем, а впоследствии при регистрации новорожденного записали на фамилию Есенин. Уже после войны родилась светловолосая и черноглазая дочь Маша. Прожила недолго. В 1948-м она умерла от воспаления легких, потому что не было пенициллина, который появился только в 1949 г. После окончания войны многие эвакуированные стали покидать Ташкент, возвращаясь на прежние места проживания. Татьяне Сергеевне и Владимиру Ивановичу с сыновьями практически возвращаться было некуда. Московской квартиры, в которой они жила до войны, не было. Новую квартиру в столице им вряд бы в то время выдали. В Ташкенте же с годами их жилищные условия улучшились: вскоре они вселились в благоустроенную квартиру на ул. Ш.Руставели. Последние годы Татьяна Сергеевна жила в д.№ 29 на Новомосковской ул . Длительное время ей не удавалось устроиться в Ташкенте на творческую работу, хотя рабочие места были. Она окончила 3 курса московского Института иностранных языков и по образовательному уровню подготовки и знанию иностранного языка полностью соответствовала предъявляемым кадровиками требованиям, но её не брали на работу, так как при проверке выяснялось, что она имеет отношение к семье «врагов народа». В марте 1944 г. Татьяне удалось поступить на временную работу в редакцию «Фотогазеты». В мае её зачисляют корреспондентом в редакцию УзТАГа. Проработала недолго. С октября 1944 г. перешла работать ответственным секретарем многотиражной газеты Средазвоенстроя «На стройке». Именно здесь она прошла школу профессионального мастерства. Писала и печатала различного рода информационные материалы, редактировала поступавшие из парткома или дирекции предприятия официальные документы. В это же время вступила в профсоюз работников печати. Профессия журналиста её привлекала, так как она хорошо владела литературным языком, любила живое общение с людьми, была требовательной и исполнительной. На нее, как на подающего надежды журналиста, обратили внимание. После поручительства за её благонадежность Татьяна устроилась лит.сотрудником УзТАГа, а через год стала оформлять документы для поступления на работу в редакцию республиканской газеты «Правда Востока». В отдел кадров «Правды Востока» она представила справку о том, что «действительно состояла на службе в Узбекском Телеграфном Агентстве (УзТАГ) при СНК УзССР в качестве литсотрудницы с 23.У.44 г. по 1.УП.45 г., что и подтверждается».
1 августа 1945 г. был одним из самых счастливых дней в ее жизни. Можно понять охватившее её волнение, когда заполняла она в отделе кадров «Правды Востока» документы для зачисления на новую должность. В «Автобиографии» не стала упоминать имя отчима, объявленного «врагом народа» и расстрелянного по необоснованному обвинению, не поведала о причинах убийства матери, не рассказала об аресте своего мужа, отпущенного из тюрьмы через полгода. В анкете о родственниках только указала: «Отец мужа И.И. Кутузов был арестован в 1937 г. до моего замужества органами НКГБ и умер в заключении». В редакции газеты «Правде Востока» Татьяну Сергеевну зачислили литсекретарем. Ей приходилось много работать с присылаемыми в редакцию письмами, любительскими стихами, прозаическими произведениями, отбирая из них лучшие для публикации. Только через 2 года её перевели на должность литсотрудника отдела сельского хозяйства. Журналистика и редакторство стали для неё основной работой на долгие годы. Она не только работала с поступавшими в редакцию письмами, различными корреспонденциями, но и пыталась писать небольшие заметки. Было не так просто опубликовать собственный материал. Основная площадь газеты заполнялась решениями партии, постановлениями союзного и республиканского правительства, материалами о подготовке и проведению первых послевоенных выборов в Верховные Советы Союза и Узбекистана, различной информацией о международном положении, хвалебных статей И.В.Сталину. Строго контролировался любой публикуемый материал в газете. 2 года трудилась она скромным исполнителем поступающих от начальства приказов и указаний, стремясь не привлекать к себе внимание. Журналист Г.Димов вспоминал, что «все пережитое Татьяной Сергеевной не могло не отпечататься на ней. Она пугалась стука, по-прежнему избегала случайных общений. Но она все еще так походила на отца синевой глаз, искрометностью взгляда, скорой походкой, а от отчима унаследовала нетерпение к банальности в языке и суждениях, холодноватое отношение к традиционному в искусстве, тягу к модернизму и была по-немецки обязательна». Дружескую помощь ей оказывали сотрудники редакции. В «Правде Востока» в послевоенное время работали опытные журналисты, которых знали в республике по их публикациям. С ними Татьяне было интересно общаться, у них она училась на практике профессиональному мастерству журналиста. Как и все сотрудники газеты она подписала 15 ноября 1947 г. специальный документ:
Обязательство Я, нижеподписавшаяся Есенина Татьяна Сергеевна, состоя на работе в редакции «Правда Востока» горкоме, райкоме КП (б) Узбекистана или будучи уволенным, настоящим обязуюсь хранить в строжайшем секрете государственные тайны, известные мне в силу служебного положения, а также все сведения, касающиеся редакции «Правда Востока» горкома, райкома КП (б) Узбекистана и его работы, не под каким видом их не разглашать, и не с кем не делиться ими. Мне известно, что за разглашение гос. тайны я несу ответственность в соответствии с указом Президиума Верховного Совета ССР от 9 июня 1947 г. Также обязуюсь сообщать о всех изменениях в сведениях, указанных в моей анкете и, в частности, о родственниках и знакомых, связанных с иностранцами или выехавших за границу. Есенина».
Этот документ свидетельствовал о фактическом разрешении публиковать в газете подготовленные материалы. Татьяна Сергеевна первые свои информации печатала под фамилией Кутузова. Только один раз очерк «Мастер А.С.Зотов» («Правда Востока», 1947, 23 ноября) подписала Т.Есенина. Но в это время в стране активно обсуждалось разгромное партийное постановление о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором клеймилось творчество Ахматовой и Зощенко, а заодно и всех поэтов и писателей, не восхваляющих ген. линию партии. Имя Есенина было в загоне, поэтому ей, вероятно, посоветовали не привлекать внимания фамилией отца во избежание всяких неожиданностей. С тех пор она подписывала свои заметки, очерки, фельетоны, рассказы фамилией Кутузова или псевдонимом Т.Сергеева. В редакции за Татьяной Сергеевной закрепилось мнение как о человеке справедливом, честном, не идущим на компромиссы. В своих публикациях она не боялась писать правду. К началу 50-х годов здоровье ее ухудшилось. Пришлось уволиться, чтобы завершить курс длительного лечения. Поправив здоровье, Татьяна попросила направить её специальным корреспондентом в Бухару.
Реабилитация В.Э. Мейерхольда В Москву она иногда приезжала во время летних отпусков. Обычно останавливалась у своей школьной подруги М.Шагинян. Со многими родственниками, кроме брата Кости, почти не встречалась. Надеялась, что Мейерхольд жив, хотя знала, что приговор «10 лет без права переписки» фактически означал смерть осужденного. Еще до переезда в Ташкент она сделала несколько запросов о судьбе отчима, на которые не получила ответа. В 1950 г. из Ташкента написала письмо Сталину, в котором сообщала, что 10 лет тюремного заключения Мейерхольда истекли, но о нем нет никаких сведений. Ответ пришлось ждать долго. Однажды ее вызвали в ташкентское отделение госбезопасности. «Шла туда, пытаясь угадать - чего им надо. Меня встретила зловещего вида женщина. Она достала какой-то документ, налила стакан воды из графина. Велела прочесть, расписаться и тут же протянула стакан - выпейте воды. В документе был ответ на мой вопрос Сталину - Всеволод Эммануилович умер в марте 1942 г. в исправительно-трудовых лагерях. Я расписалась, на руки мне ничего не дали». - рассказывала Т.Есенина.
Имя Мейерхольда было под запретом. Татьяна Сергеевна в 1952 г., оказавшись в столице, поинтересовалась у директора Музея Бахрушина о судьбе архива его театра. Директор испуганно ее предупредила: «Во имя наших детей не произносите вслух этой фамилии и не задавайте таких вопросов», хотя на прощании шепотом сообщила: «Мы сохранили все». После смерти Сталина, расстрела Берия, развенчания культа личности по решению ХХ партийного съезда начала работать комиссия по реабилитации необоснованно репрессированных в сталинское время. Этим немедленно воспользовалась Татьяна Сергеевна. 10 января 1955 г. написала письмо в Совмин СССР Г.Маленкову: «Уважаемый Георгий Максимилианович! Вот уже 15 лет из истории советского театра прочно вычеркнут очень известный в свое время режиссер В.Э. Мейерхольд. Если о нем изредка встречаются упоминания в печати, то только как о прожженном формалисте, нанесшем большой ущерб искусству. Он вычеркнут даже из истории дореволюционного театра. Когда, например, ищут о постановке чеховской «Чайки» в МХАТе, старательно обходят вопрос о том, кто исполнял в ней главную роль. В известной фотографии, где изображен Чехов, читающий «Чайку» артистам МХАТа, которую можно встретить в музеях и во многих книгах, на месте Мейерхольда появился кто-то другой. Стало быть, вопрос о Мейерхольде решён? Беру на себя смелость сказать, что многие, знавшие и любившие его творчество, считают, что вопрос этот остался открытым и будет решен тогда, когда общественность узнает, был ли действительно Мейерхольд изменником Родины, как его в этом обвинили, или он является одним из жертв Берия и его приспешников. Мой отчим был арестован 20 июля 1939 г. В первых числах февраля 1940 г. (перед этим он за неделю был переведен из Бутырской в Лефортовскую тюрьму) он был приговорен Военным трибуналом к 10 годам лишения свободы. Когда срок наказания истек, мне сообщили на мой запрос, что Мейерхольд умер 17 марта 1942 г. в исправительно-трудовых лагерях. Я прошу Вашего содействия в пересмотре делаМейерхольда, и, если будет установлено, что он был не виновен в предъявленных ему обвинениях - в посмертной реабилитации его. Есть еще одно обстоятельство, бросающее тень на Мейерхольда, - закрытие театра его имени постановлением правительства, опубликованным в печати в начале января 1938 года. Считаю необходимым напомнить о некоторых обстоятельствах, связанных с этим событием. В то время во главе Комитета по делам искусств стоял П.М. Керженцев. Примерно за год до закрытия театра у него и произошла размолвка с Мейерхольдом. Всё, что произошло впоследствии, он расценивал как месть Керженцева. Может быть, это наивно, может быть, Керженцева водила чья-то недобрая рука? Время покажет… После закрытия театра Станиславский предложил Мейерхольду стать гл. режиссером в театре его имени, где Мейерхольд и работал до ареста. Закрытие театра явилось результатом кампании, поднятой Керженцевым. Многие годы, чуть не десятилетия никто из тех, кто стоял во главе правительства, не посещал театра им. Мейерхольда по той простой причине, что помещение, где театр находился все эти годы, было неприспособленным, в нём не было ни одной ложи. Помещение для театра всё это время строилось (ныне Зал им. Чайковского), строительство его тормозилось.
В свое время Мейерхольд был признан выдающимся деятелем театра. Его при жизни в десятках статей называли гениальным мастером. Поездка во Францию и Германию в 1930 г. была триумфом театра. С 1917 г. Мейерхольд был членом ВКП(б). «Один эпизод, поставленный Мейерхольдом, есть эпоха в истории театрального искусства», - писал Вахтангов. «За постановку «Ревизора» Гоголь был бы также благодарен, как Пушкин был бы благодарен Мусоргскому за «Бориса Годунова», - писал Луначарский. Можно вспомнить о многолетнем содружестве Мейерхольда с Маяковским, о том, что его ученики были многие признанные деятели театра и кино. Назову хотя бы Эйзенштейна и И.Ильинского. Вопрос о том, что из творческого наследия Мейерхольда должно быть одобрено, что может быть использовано на благо театрального искусства, может быть решен общественностью только после того, как Мейерхольд будет реабилитирован. Кроме того, тревожит судьба архивов моего отчима - один из них хранится в подвалах Бахрушинского музея, другой - в архивном управлении МВД. Боюсь, что не будет проявлено бережного отношения к наследию формалиста, нанесшему ущерб советскому государству. Поэтому и сочла своим долгом написать это письмо. Если оно пойдет по инстанциям, я прошу, чтобы он не попало в руки зам. министра культуры Охлопкова, имевшего крупные личные счеты с Мейерхольдом». Есенина Татьяна Сергеевна.
Письмо было передано Генпрокурору СССР Р.Руденко. Проверка дела была поручена следователю Б.Ряжскому. Когда Татьяне Сергеевне сообщили, что дело Мейерхольда пошло на пересмотр, она срочно приехала в Москву за счет своего летнего отпуска и повстречалась с ним. «В самые первые днипосле того, как я получил дело Мейерхольда, ко мне пришли Т.С. Есенина и внучка Мейерхольда М.А. Валентей. Выслушали они меня. Маша была очень сдержанна, а Татьяна Сергеевна восприняла мой рассказ горячо, возбужденно. Ей вскоре нужно было уезжать в Ташкент, решили, что помогать мне будет Маша». - писал Ряжский. Следователь не стал посвящать их во все подробности, но кое о чем рассказал. «Когда Ряжский впервые раскрыл дело Вс.Эм., он был изумлен. Водной организации с Вс. Эм. числились люди здравствующие и невредимые. Они занимали посты «настолько высокие, - сказал Ряжский, - что я не вправе вам их называть». В той же организации числились также Б.Пастернак и Ю.Олеша. Это Ряжского не удивило, он человек, далекий от литературы. Только когда ему понадобилось поднять их дела, выяснилось, что никаких таких дел нет и оба живы-здоровы». - писала Татьяна Сергеевна.
Т.Есенина вместе с И.Ильинским знакомилась в Главной военной прокуратуре с делом реабилитированного отчима, где и увидела на документах зловещую надпись: «Хранить вечно. Берия». Ряжский сказал, что срочно необходимы письменные отзывы известных деятелей советской культуры о театральной деятельности Мейерхольда. Положительные отзывы написали Д.Шостакович, Б.Пастернак, П.Марков, Э.Гарин и др. Выяснилось, что на сфабрикованное дело против Мейерхольда в свое время обратил внимание военный прокурор Медведев. В порядке надзора он пересмотрел его дело и вынес протест, но его действия были жестко пресечены, а через некоторое время он был арестован и умер в тюрьме. 18 октября 1955 г. была подготовлена «Записка в ЦК КПСС о реабилитации В.Мейерхольда», подписанная и.о. генпрокурора СССР Б.Барановым, на которой появилась резолюция: «За - Н.Булганин».
«Мастер и Маргарита» М.Булгакова Работа в редакции республиканской газеты позволяла Татьяне Сергеевне общаться с большим количеством лиц. С некоторыми у нее завязывалась длительная дружба. Среди них был филолог А.З Вулис. Он работал над кандидатской диссертацией по романам Ильфа и Петрова «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев». Тема его исследования в то время не одобрялась по идеологическим принципам, но это не пугало исследователя. Защита прошла успешно. Поддержать молодого кандидата специально из Москвы прилетел писатель К.Симонов, выступивший на защите.
А.Вулис одним из первых стал активно исследовать творчеством М.Булгакова, длительное время находившегося под запретом. Удалось наладить доверительные контакты с Е.С. Булгаковой, женой писателя, которая познакомила его с неопубликованными рукописями мужа. Чтение романа «Мастер и Маргарита» потрясло Вулиса. Его друг Я.Кумок вспоминал, что во время встречи в Москве зимой 1962 г Вулис несколько часов сбивчиво, с придыханием, но поразительно ясно изложил содержание рукописного романа. В дальнейшем исследователю пришлось приложить много сил, чтобы роман Булгакова преодолел все препоны и появился на страницах журнала «Москва» в ноябре 1966 года (1-я часть) и в январе 1967 года (2-я часть). В Ташкенте при встречах в начале 60-х годов Вулис с воодушевлением рассказывал Татьяне Сергеевне о содержании романа «Мастер и Маргарита» - о Булгакове она впервые услышала в конце 20-х годов. В своей повести он, не ожидая того сам, высказал зловещее предсказание. Лично В.Мейерхольд и М.Булгаков не были знакомы. Татьяна Сергеевна заинтересовалась и судьбой последней жены писателя, некоторые черты которой нашли воплощение в образе Маргариты. Мечтала с ней познакомиться. Сожалела, что в годы эвакуации их пути не пересеклись. Во время войны Елена Сергеевна провела несколько месяцев в Ташкенте. Встреча состоялась, когда Т.Есенина приехала в очередной отпуск в Москву. Познакомил их А.Вулис. Он писал эту встречу: «Зная, что Елена Сергеевна воспринимает меня по-доброму, я порою нарушал границы дозволенного, - впрочем, как говорится, не корысти ради. Так вышло, например, когда в Москву приехала Т.С. Есенина и я захотел приобщить её к «Мастеру». Телефонные разговоры с Еленой Сергеевной протекали малоуспешно: она готовилась к отдыху в Малеевке, и посетители при этих обстоятельствах были нежелательны. В Татьяне Сергеевне есть искорка внутреннего озорства, во мне, кажется, тоже, и вот мы пустились на авантюру, которая не закончилась только потому, что и Елена Сергеевна весьма и весьма озорной человек. Мы пришли в булгаковский дом без предупреждения. Отворив дверь и выслушав мои предисловия, Маргарита 60-х годов, по-моему, внутренне ахнула, но виду не подала, обворожительно улыбнулась, сделала шаг назад, и тотчас всё завертелось в вихре блистательного гостеприимства. Черный кофе, остроумный обмен репликами по программе-минимум. И - «Мастер». Когда Татьяна Сергеевна садилась за «Мастера», воплотившаяся Маргарита мстительно покосилась на меня и молвила, не стесняясь свидетелей: - А теперь вы за это поплатитесь! Марш в город по моим неотложным делам. Сейчас вы получите списочек!
Их общение протекало в особой, высокой и напряженной тональности. Татьяна Сергеевна, по своей застенчивости, с незнакомыми или непривычными людьми держалась замкнуто. «Да» и «нет», «очень нравится», «не приходилось видеть» - она оставалась в орбите официальных вопросов и ответов. Много позже Есенина напомнила мне, что её отчима называли Мастером, а её мать была похоронена в платье Маргариты из «Дамы с камелиями». Тем более понятной и уместной выглядела её сдержанность. Но Елена Сергеевна - она-то была жрица этого храма, и она была королева этого королевства, никогда ни перед кем не склонявшая своей головы и всегда главенствовавшая в разговоре, - а сейчас артистическую партию хозяйки вела на пределе сил. Потом я понял. Королева сознавала, что разговаривает с другой королевой, что это диалог вдовы Булгакова с дочерью Есенина, вдовы непризнанного классика с дочерью признанного. И еще Елена Сергеевна была женой Булгакова, драматурга, который тяготел к классическому театру, а не к экспериментальным постановкам Мейерхольда. Встречу с Татьяной Сергеевной она переживала как эмоциональный диспут, как дискуссию, как спор 2-х равных душ, при чьем посредстве продолжался спор 2-х гениев (не гения с бездарностью или благородства с низостью). И, может быть, этот спор происходил только у меня в голове, в моих фантазиях. Ибо за кухонным столом звучали мирные голоса, звенели стаканы, а не рапиры, и закончилось всё взаимными благодарностями».
К творчеству М.Булгакова в 60-е годы относились в Узбекистане настороженно. В Ташкент Вулис привез несколько неизданных произведений писателя. «Записки покойника» и отнес в редакцию журнала «Звезда Востока», а пьесу «Иван Васильевич» - в дирекцию Русского драмтеатра им. Горького. Но журнал и театр отказались от предложенных текстов. В последние годы работы в «Правде Востока» Т.Есенина очень редко выезжала в районы республики. Рутинная работа в редакции надоедала, хотелось новых встреч, новых впечатлений. «Соскучилась по Ленинграду насмерть, - писала она 14 ноября 1963 г. Л.Устиновой. В Ленинград она приехала через год. 2 марта 1964 г. выступала на вечере памяти В.Э. Мейерхольда в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. Условно свое выступление она назвала есенинскими строками «Большое видится на расстоянье…». Это было её первое публичное выступление о любимом отчиме. «Со Всеволодом Эмильевичем связано 17 лет моей жизни - детство и юность, - взволновано говорила она с трибуны. – В последний раз я видела его 11 июля 1939 г., 20 июля он был арестован здесь, в Ленинграде. Вот прошла четверть века, а я всё стараюсь осмыслить - рядом с кем я жила. И, что бы ни писали, что бы ни говорили о Мейерхольде, мне всё время кажется, что упускается что-то очень существенное. А почему - это не так легко выразить. Я попробую. Есть одна истина, которую нетрудно было усвоить при жизни Всеволода Эмильевича. Мейерхольд - это человек, который никогда не оставляет равнодушными догматиков и схоластиков. И корыстных догматиков, и бескорыстных, которые всего-навсего не умеют думать. Искреннему догматику Мейерхольд может показаться непринципиальным, ибо, по его мнению, принципиален только тот, кто каждый день говорит одно и то же. И между тем, Мейерхольд был потрясающе принципиален. У него было 2 главных принципа. Первый - всегда смотреть и всегда идти вперед. А второй - никогда не поступать вразрез со своими убеждениями. А с чем борются всегда, во все времена догматики - с настоящей наукой. Ну как тут не подумать о том, что у Мейерхольда были те же принципы, что у настоящей науки…». Т.Есенина не назвала поименно тех, кто был причастен к его гибели, хотя этого многие от неё ожидали. Закончила выступление риторическим вопросом: нужно ли мстить за необоснованно репрессированного отчима. «Все годы я не задумывалась, кому надо мстить за Мейерхольда и каким оружием мстить. Я считаю, что мстить надо трусости, а следовательно бездушию и жестокости. Чем мстить? Воспитанием смелости, мужества, воспитанием мысли, воображения, человечности».
Дела семейные Уход из редакции «Правды Востока» совпал с серьезными изменениями в семейных отношениях. В 1960 г. Татьяна Сергеевна официально разошлась с мужем, так как разногласия между супругами, накопившиеся за долгие годы супружеской жизни, стали принимать нежелательные формы. Терпение лопнуло. «20 лет я просуществовала рядом с человеком, который собачился абсолютно со всеми - с сослуживцами, соседями, своими собственными детьми, а я, глядя на него, обычно старалась думать о чем-нибудь (или о ком-нибудь) другом. А потом мне это перестало удаваться. У него наступил возраст, когда характер, если он мелочный, становится еще более мелочным, а ко мне пришел возраст, когда я, глядя на него, только о нем и думала. Вот и смылась, бросив все. Прошлым летом, когда главного редактора нашего издательства обварила в спящем виде кипятком его собственная жена (он еле выжил), я окончательно оценила всю правильность своего поступка. Уж до чего-нибудь серьезного мой благоверный да довел бы меня. К счастью, какой-то внутренний сторож вовремя сигнализировал - «положение опасное». - писала она Л.Устиновой.
Домашние заботы не отпускали. Тревожило здоровье старшего сына Володи, у которого не все было в порядке с легкими, требующие серьезного лечения. Беспокоило, что сын не может определиться в выборе будущей профессии после окончания топографического техникума. Володя настоял на своем отъезде в Москву. Пришлось заниматься поисками жилья. Первый вариант о прописке на даче встретил сопротивление местных властей. Было предложено, чтобы Татьяна Сергеевна передала сыну свои права на половину дачи, которую она унаследовала, сама она не собиралась переезжать в Москву - об этом откровенно писала в Ленинград: «Сама я, грешница, Москву не люблю и в ее облагораживающие возможности не верю. А дачу трижды не люблю». Вскоре было получено разрешение на прописку Володи на даче. Татьяна Сергеевна хотела видеть сына журналистом, но тот всячески противился. Обрадовалась, узнав, что его больше притягивает литературоведческая работа. Владимира зачислили внештатным сотрудником журнала «Дружба народов», он стал получать заказы от «Литературной газеты» и «Литературной России». В основном зарабатывал литературной правкой и внутренними рецензиями. Решил поступить на заочное отделение исторического факультета пединститута. Нужно было заботиться о семье. Рождение сына Ивана вынудило заниматься устройством быта. Пришлось самому ремонтировать свою комнату на даче, сколотить недостающие шкафы, столы и койки. Во время ремонта возникли разногласия и стычки с дядей, Константином Сергеевичем. Чтобы погасить спорные вопросы, Татьяна Сергеевна отправляла из Ташкента разъясняющие письма брату.
Сергей жил рядом с родителями. Он после окончания школы устроился работать лаборантом в литологическую лабораторию Ташкентского университета. Ездил в командировку во Фрунзе, столицу Киргизии, занимался научно-исследовательской работой. В отличие от старшего брата, Сергей все делал самостоятельно, но порой проявлял торопливость. Это отразилось на его личной жизни. Неожиданно обзавелся семьей, не считаясь с мнением родителей. Любовный роман с десятиклассницей Татьяной был для всех неожиданным. Вскоре выяснилось, что она уже в положении. Срочно нужно было брак закреплять юридически. Скоро в доме зазвучал голос внучки Зины. Пришла из военкомата повестка о призыве Сергея в армию. Служил с достоинством, стойко переносил во время учений 50-градусную жару, когда некоторые солдаты падали в обморок от солнечных ударов. За достигнутые успехи командование предоставило ему 10-дневный отпуск в Ташкент. В газете «На страже Родины» (1965, 22 сентября) была опубликована заметка «Внук Сергея Есенина - танкист-отличник». Дома радовались его успехам, но и сердились, что он редко пишет письма. После армии Сергей получил квартиру, отселился. В квартире стало больше тишины, но одновременно обострилось чувство одиночества. Особенно это было заметно во время неожиданно навалившейся болезни, чаще всего гриппа. Оживление вносил очередной отпуск. Здесь все зависело от финансовых возможностей. Приходилось учитывать каждый рубль, так как лишних денег, которые Татьяна Сергеевна шутливо называла «пети-мети», в семейном бюджете не было. Во время отпуска на даче в Подмосковье повстречалась с И. Бялецким, внуком Вс.Мейерхольда, которого в последний раз видела в 1948 г. Родственные отношения с семьями сестер Есенина не сложились. Наталья, двоюродная сестра Татьяны Сергеевны, дочь Е.Есениной по этому поводу рассказывала: «Для меня было непонятно, почему Таня, приезжая из Ташкента, не встречалась с моей мамой (ведь она ей тетя) и со мной. Я задала этот вопрос маме. Она мне ответила: «У нее такое воспитание. Ее мать, Райх, ненавидела всех Есениных, ну а ты - моя дочь». Я познакомилась с Татьяной Сергеевной несколько лет спустя. Это было в метро. Мама мне сказала: «Хочешь посмотреть на свою двоюродную сестру?» Я ответила: «Хочу!». «Вон там на платформе стоит женщина - твоя двоюродная сестра, Татьяна Сергеевна», - сказала мама. Я пошла к ней, мама за мной. Когда мы подошли, Таня узнала маму. Поздоровались. Мама сказала, что я ее дочь Наташа. Таня улыбнулась. Разговаривали несколько минут о здоровье, у кого она остановилась, собирается ли возвращаться в Москву. Со стороны Тани вопросов не было. Подошел поезд, и Таня уехала».
Воспоминания о матери Огромный общественный интерес к творческой биографии С.А.Есенина сопровождался публикацией большого количества научной и мемуарной литературы. Выявлялись новые факты биографии поэта, принципиально пересматривалась его роль в русской литературе. Изучалось непосредственное окружение С.Есенина, писали о его родственниках и друзьях. Появилась в это время одна из первых публикаций о Татьяне Сергеевне. Рязанская газета «Приокская правда» 19 июня 1971 г. опубликовала статью А.Князева «Дочь поэта». В 1970 г. вышла книга К.Рудницкого «Режиссер Мейерхольд». На Татьяну Сергеевну книга произвела на нее большое впечатление. «Немного успела удивиться,откуда он взялся, такой нормальный, правильный автор. Дается описание почти всех постановок и очень интересно показана полемика, которая велась вокруг Мейерхольда в течение 40 лет. Особенно интересно читать о дореволюционном периоде, о котором еще никогда не писалось мало-мальски объективной рукой историка». - писала она Л.Устиновой. 18 марта 1970 г. отправила автору книги письмо: «Уважаемый Константин Лазаревич! Вам пишет дочь З.Райх (т.е. приемная дочь Мейерхольда). Читая Вашу книгу я с первых страниц стала удивляться и радоваться. Радоваться - тому, что Вы очень многое так свободно и спокойно, без лишней полемики, поставили на место. Удивляться - тому, что эта работа вышла в 1969 г. Некоторые страницы вызвали у меня чувство протеста, и я решила Вам написать. Работа Ваша посвящена только творчеству Мейерхольда, и задачу показать что-то через вехи его личной жизни, взаимоотношения с людьми - Вы себе не ставили. В этом плане и выдержана первая часть книги. Во второй же части появляются отдельные беглые характеристики по типу тех, что вольны давать авторы мемуаров».
Татьяна Сергеевна не могла согласиться с приводимыми в книге оценками творчества Мейерхольда некоторыми его современниками. Наибольший протест у неё вызвала интонация, с которой автор подал материал, касающейся актерской судьбы ее матери. Завязалась переписка, длившаяся около 18 лет, вплоть до смерти Рудницкого в 1988 г. В своих письмах Татьяна Сергеевна подробно рассказала о трагических событиях, уничтоживших ее родителей и родительский дом, о спасении архива отчима после его ареста, о сценическом портрете З.Райх. Это были не столько письма информационного характера, сколько в целом захватывающий монолог свидетельницы событий, о которых раньше запрещалось говорить. Это были рассуждения и оценки человека, который все сам пережил. Особенно не удовлетворяли Татьяну Сергеевну приводимые в книге сведения о Зинаиде Николаевне. Она писала в Ленинград: «Правда, с матушкой моей сей автор обошелся как-то не очень галантно, видимо, доверившись каким-то авторитетам, хотя о ней, как и вообще об актерах - очень мало».
В 1971 г. Т.С.Есенина закончила писать воспоминания о матери, которые были опубликованы в книге «Есенин и современность» (М., 1975). Основное внимание она уделила малоизвестным фактам из жизни Зинаиды Николаевны до её встречи с Есениным и дальнейшей совместной их жизни, а также кратко написала о личных встречах с отцом. Она прекрасно понимала, что на волне активного есениноведения интерес к Райх объяснялся изучением биографии Есенина. Творчество актрисы Райх проявившееся во всем многообразии уже после трагической гибели поэта, не привлекало есениноведов. «Имя Зинаиды Николаевны редко упоминается рядом с именем Есенина. В годы революции личная жизнь поэта не оставила прямых следов в его творчестве и не привлекала к себе пристального внимания. Образ молодой З.Н. Есениной, жены поэта, трудно восстановить документально. Ее небольшой личный архив пропал в годы войны. До того возраста, когда охотно делятся воспоминаниями, Зинаида Николаевна не дожила. Я немногое знаю из рассказов матери». - объясняла сложившуюся ситуацию Т.Есенина. Повышенный интерес к ней стал проявляться при изучении творческого наследия реабилитированного Мейерхольда и определения его роли в истории театрального искусства. В биографии знаменитого режиссера Зинаида Николаевна занимала особое место не только как жена, но и как актриса, талант которой раскрывался постепенно. Ее путь как актрисы прослеживался по многочисленным публикациям и отзывам о спектаклях, в которых она играла, а вот её личная жизнь вне сцены не просматривалась. Исследователи столкнулись с отсутствием необходимых док. источников её биографии. Их не было в архивах, не располагали такими документами и наследники. Когда 4 декабря 1978 г. Рудницкий направил запрос министру внутренних дел СССР о деле З.Райх, то 27 декабря 1978 г. получил следующий ответ: «Ваше письмо нами рассмотрено. Сообщаю, что МВД СССР сведениями о месте хранения уголовного дела, возбужденного по факту гибели гражданки З.Н. Райх не располагает». В КГБ Рудницкий обратиться не решился.
Внимательное чтение его книги, знакомство с другими публикациями о Мейерхольде подталкивали Татьяну Сергеевну рассказать подробнее о матери не только как о замечательной актрисе, но и как о заботливой жене, хранительнице домашнего очага и воспитательнице своих детей. Первые наброски воспоминаний относятся к началу 80-х годов. «Года 3 назад я начала небольшие воспоминания о периоде с 1922 по 1939 г. Делается это, конечно, не для печати и безбожно медленно - ничего готового нет. Писательство мне противопоказано. Многолетняя литературная правка породила дурацкое «профзаболевание» - написав 2 строчки, тянет тотчас же их зачеркнуть. Так вот, в этих воспоминаниях я не собираюсь углубляться именно в то, что вас интересует. Расскажу вам кое о чем, в основном - просто о Зинаиде Николаевне. То, какой она была в жизни, во многом предопределяло то, какою она предстала на сцене». - писала она К.Рудницкому. Татьяна Сергеевна, в основном полагаясь на свою память, восстановила некоторые до этого неизвестные факты из биографии матери. Высказала свою точку зрения о ее замужестве. Была убеждена, что на брак с Мейерхольдом Зинаиду Николаевну подтолкнула не безвыходность создавшейся в ее личной жизни ситуации после разрыва с Есениным. В конце 1920 г. она была согласна выйти замуж за человека, с которым познакомилась в Петрограде и который давно её любил, но этот жених оказался в Германии, когда она встретила и влюбилась в Мейерхольда. Это были не только глубокие чувства к будущему мужу, но и осознанная вера, что она ему нужна в его творческом росте.
«Когда я выросла, она говорила мне, что не допустила бы расставания Всеволода Эмильевича с его первой семьей, если бы не было ясно, что он там быстро будет стареть и гаснуть. В этом женском царстве, где было 3 дочери и уже двое внуков (Игорь и Нина, дети Маруси), на Всеволода Эмильевича уже привыкли смотреть как на деда, у которого всё в прошлом. Неумение поставить себя, готовность переносить лишения и неудобства, да ещё радоваться при этом - эти его черты вызывали в ней желание опекать его. Мать решила, что она сможет перестроить весь образ жизни Мейерхольда. Главной целью матери было - внушить окружающим, в том числе самому Мейерхольду, что его искусство, его занятия, его свободная от всего второстепенного голова, его настроение, режим и отдых - превыше всего. На первых порах это было так трудно, что часто получалась палка о двух концах». - вспоминала Татьяна Сергеевна.
Писать воспоминания о матери было сложно из-за отсутствия многих документов, потерянных в военные годы. В 1988 г. Татьяна Сергеевна обратилась в комиссию при Политбюро ЦК КПСС с письмом, в котором просила установить и дать ей сведения о виновниках ее гибели. «Речь идет не только о восстановлении исторической истины, но и справедливости. Загадочное преступление десятилетиями истолковывается по-разному, некоторые версии наносят ущерб памяти моей матери». Было дано поручение Прокуратуре СССР расследовать дело об убийстве З.Райх. Через некоторое время Генпрокурор СССР ответил в ЦК КПСС: «В настоящее время виновных лиц, совершивших убийство З.Райх установить не представляется возможным». Основным источником воспоминаний о матери была только память Татьяны Сергеевны, в которой с годами многое стало забываться. Когда она спасала архив Мейерхольда, то она изъяла из него все письма и документы, имевшие отношение к Зинаиде Николаевне. Считала, что документы матери не будут серьезно интересовать работников органов. В военное время документы, хранившиеся на даче в Балашихе, были уничтожены по разным причинам. Оставалось только сожалеть об их пропаже, так как они очень бы пригодились при работе над воспоминаниями о матери и отчиме.
В начале 70-х годов есениновед В.Земсков прислал Татьяне Сергеевне написанный на полутора страничках план, в свое время составленный З.Райх, который он обнаружил в архиве Мейерхольда. Это были сжатые конспективные наброски задуманных матерью воспоминаний. Рукопись состояла из 33-х пронумерованных пунктов, большая часть которых занимала всего одну строчку. Земсков не смог расшифровать многие пункты плана, хотя хорошо знал творческую биографию С.Есенина и его окружения, поэтому убедительно просил его дочь помочь раскрыть смысл плана. Задача была не из легких. «Написано впопыхах - недописанные и неразборчивые слова, явные описки, неразгадываемые сокращения.Писалось не для чужих глаз. Плану предшествует трудночитаемое замечание, но понять, о чем идет речь, можно: воспоминания должны представлять собой письма, обращенные к разным лицам и расположенные в хронологическом порядке». - объясняла Т.Есенина позже. Из 33 намеченных в плане пунктов она смогла обстоятельно прокомментировать больше половины. Удалось, вспоминая рассказы матери, объяснить разделы плана, касающиеся поездки Есенина и Райх в деревню под Петроградом, где они пытались поймать в пруду рыбу, играли с друзьями в народную игру горелки, во время которой Зинаида спотыкалась и падала, вызывая своей неловкостью смех. Поддавались расшифровке разделы о знакомстве матери с Ивановым-Разумником, которого любил и ценил Есенин; о дружбе с А.Ганиным, посвятившего Зинаиде Николаевне свои стихи, сберегаемые ею долгие годы. Просматривалось стремление матери рассказать о поездке на «Белое море - Соловки» и посещении Вологодской губернии, где в Кирико-Иулитанской церкви совершилось их венчание.
Следующие пункты плана касались первых дней совместной жизни молодоженов на Литейном проспекте в доме № 33. Многое она знала со слов матери, ответила обстоятельно и подробно. Привела конкретные факты при расшифровке пункта «Ссора - сожжение пьесы, кольцо, письмо к А.Р., оправдания». Когда-то Зинаида Николаевна рассказывала Тане, как Есенин устроил первую сцену ревности, которая хотя и закончилась перемирием, но именно после этой ссоры, по мнению Татьяны Сергеевны, «они перешагнули какую-то грань, и восстановить прежнюю идиллию было уже невозможно». Кратко раскрыла Татьяна Сергеевна содержание пунктов «11.Москва - письмо., Москва с С-м.» 12. Москва - в гостинице - кафе». По её мнению, мать предполагала рассказать в мемуарах о трудном в материальном и жилищном отношении периоде в их жизни после переезда из Петрограда в Москву. Вспоминая рассказы бабушки и дедушки, тети, Татьяна Сергеевне легче было объяснить пункты плана относящиеся к проживанию ее матери в 1918 г. в Орле, где родилась летом Татьяна.
Зинаида Николаевна хотела рассказать о роли имажинистов и, прежде всего, А.Мариенгофа, который сыграл незавидную роль в разрушении семьи Есенина и Райх, предварительно наметив в плане пункт «16. Встреча в1919 г. «друг». Их окончательный разрыв предусматривалось раскрыть в разделе «19. Осень 20 г., зима 20 г. (частые встречи). Параллели не скрещиваются». Расшифровала Татьяна Сергеевна пункты плана об их встречах после развода: «20. Встреча (3-х) 4-х перед Америкой. 1922» и «23. Встреча летом 1925 г. Встреча на улице на улице перед смертью в декабре, спина». Некоторые разделы предполагали отражение жизни Зинаиды Николаевны во время первой поездки в Европу. Особенно сложно было расшифровать приводимые Зинаидой Николаевной в плане инициалы, например, «27. Роль А.М.». Татьяна Сергеевна считала, что речь могла идти как об А.Мариенгофе, так и об А.М. Горьком, с которым З.Райх познакомилась в Италии. И в следующем пункте «28. Отношения к В.М. - эпизод с в.-к.» инициалы могли относиться как к В.Маяковскому, так и к В.Мейерхольду. Обратила внимание, что последние пункты намеченного Райх плана выходят за рамки строгой хронологии. «Создается впечатление, - сделала она вывод, - что Зинаида Николаевна, поспешно оставив план и перечитав его, в той же спешке стала припоминать и вписывать то, что ею было пропущено, а потом уже написала эти начальные слова - «в хронологическом беспорядке». Таков пункт «30. В театрах: на «Трех сестрах», на «Буре», на «Валкириях», на «Кармен», на «Князе Игорь», который был связан с воспоминаниями о посещении с С.Есениным спектаклей в Питере и Москве до женитьбы и после. В некоторых случаях Татьяна Сергеевна давала обтекаемые комментарии, так как не располагала точными сведениями. Таков ответ на пункт «7. «Пьеса». «Известно, что Есенин начинал работу над пьесой для одного маленького петроградского театра». - писала она.
Дата: Четверг, 07 Ноя 2019, 14:01 | Сообщение # 27
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Содержания не знаю, но сделано было, судя по словам матери, много». В данном случае речь шла о пьесе «Крестьянский мир», о которой Есенин в 1921 г. говорил И.Розанову, что поэма «Пугачев» является вторым его драматическим произведением. «Первое, - «Крестьянский пир» - должно было появиться в сборнике «Скифы», начали уже набирать, но я раздумался, затребовал его в гранках, как бы для просмотра, и - уничтожил. А.Белый до сих пор не может мне этого простить: эта пьеса ему очень нравилась, да и я сам иногда теперь жалею». - разъяснял поэт, Когда Зинаида Сергеевна пришла с работы, то «топилась печь, он сидел перед нею, на корточках, и не сразу обернулся - продолжал засовывать в топку скомканные листы. Она успела разглядеть, что он сжигает рукопись своей пьесы».
Последний пункт «33. Единственное письмо, которое и напечатать нельзя» позволил ей установить время работы матери над планом воспоминаний. «Последний пункт подсказывает мне, когда примерно мог быть написан план. Она составила его тогда, когда у неё еще хранилось одно из писем Есенина. Не знаю, сколько всего у нее хранилось его писем, я их не видела, знаю только, что она их постепенно, одно за другим уничтожала. Последнее было уничтожено на глазах у меня, Мейера и Кости. Она не принимала такого решения заранее - письмо попалось ей под руку, когда она что-то искала в своем небольшом письменном столе. Пробежала глазами, порвала и бросила. Мы её не удерживали - её лучше знать, надо ли хранить письмо. Было это в 30-м».
Переписка с К.Рудницким В начале 1982 г. К.Рудницкий прислал свою книгу «Мейерхольд». Во вложенной в книгу записке театровед писал, что он учел советы Татьяны Сергеевны, высказанные в письме 1970 г. Читать это было лестно. Обратила внимание, что новая книга значительно легче читается, а Всеволод Эмильевич в новом изложении «очень даже очеловечен», как писала Татьяна Сергеевна в Ленинград. Обрадовалась, что при характеристике Зинаиды Николаевны автор книги проявил большую осведомленность и объективность. «Дорогой Константин Лазаревич! Я очень рада выходу вашей книги. Люди хвалят. Многие главы написаны свободно и с блеском, особенно в первой половине книги». Но не могла удержаться от критических замечаний. Особенно недовольна была описанием последних месяцев жизни Мейерхольда, которого автор охарактеризовал как человека, находившегося на грани отчаяния, растерянности. С этим она не могла согласиться.: «На последних горьких страницах, увы, мало подлинного Мейерхольда с его готовностью перенести всё и неспособностью покориться до конца, и как на грех, оба ваши примера, показывающие, как «опустился» Мейерхольд, не показательны. Это - взгляд постороннего наблюдателя, пытающегося уловить, как повлияли на него те невзгоды, которые были у всех на виду. Всеволод Эмильевич бывал всегда подтянут по той простой причине, что за ним, как это обычно бывает, присматривала жена, причем и в 1938 и в 1939 г. в доме поддерживался заведенный порядок. Но именно тогда, когда он начинал свою работу у Станиславского, ситуация была ужасающей из-за болезни Зинаиды Николаевны - все были растеряны, не спали ночами. И это было единственное, что могло доводить Мейерхольда до отчаяния. Свидетелями происходящего были люди, далекие от театра, - сестра Маяковского Ольга Владимировна, жена Ю.Олеши. И думаю, что за пределами дома Всеволод Эмильевич никому не жаловался».
В 1982 -83 гг. Татьяна Сергеевна отправила Рудницкому несколько писем, наполнив их своими воспоминаниями, позволявшие уточнить многие факты, недоступные современным исследователям. Это были не просто письма, а фрагменты обширных и глубоких воспоминаний. «Собранные воедино, письма слились в захватывающий и целостный монолог, - справедливо оценивались письма Татьяны Сергеевны при их публикации. - Читая их одно за другим, понимаешь - их появлением мы обязаны тому, что автор встретил собеседника, возраставшее доверие к которому позволило положить на бумагу давно откристаллизовавшиеся итоги размышлений, длившихся десятилетиями. Мы получили возможность узнать суждения и выводы незаурядной несокрушимой женщины, полвека неотрывно всматривавшейся в трагические события, уничтожившие её родителей и родительский дом».
К.Рудницкий с ее разрешения использовал эти письма в своих работах, особенно при подготовке третьей итоговой книге о В.Мейерхольде, увидевшей свет уже после смерти исследователя. Татьяна Сергеевна встретилась с ним в 1983 г. Она подробно поделилась с Л.Устиновой своими впечатлениями о посещении исследователя: «Парень он, прямо скажем, некрасивый. Ростом чуть повыше меня, тощий, редкие волосы беспорядочно обвевают лысину, цвет лица болезненный, темно-землистый. Вряд ли он до болезни выглядел намного лучше. Но он сразу возбуждает симпатию - непосредственный, живой, экспансивный. Чтобы представить себе полнее, каков он есть, его надо видеть не в одиночку, а рядом со своей женой. Они меня как раз вдвоем и принимали за чашкой чая. О том, что она инвалид (ногу отрезало трамваем) я слышала от М.Шагинян, которая с ними немного знакома по Коктебелю. Она говорила, что Рудницкий очень трогательно, заботливо относился к своей жене. Ну а мне показалось, что это тот самый редкий случай, когда муж всю жизнь влюблен в свою жену и не надышится. Как и он, она доктор наук, историк театра. Оказывается, Мейерхольдом в середине 50-х годов начала заниматься она. Но она тогда работала над диссертацией по испанскому театру, поэтому передала собранный ею материал мужу и уговорила его полностью переключиться на Мейерхольда. Работа, вкусы, взгляды - все это у них общее, но в остальном они антиподы. Она вся такая спокойная, уравновешенная. Очень моложава, свежа - можно подумать, что он значительно старше. А оказывается, все наоборот - она наша с тобой ровесница, а он на несколько лет моложе. Она еще и хороша собой - мягкая такая, приятная красота. Пробыла я у них часа 2: все увешано: афиши, программы, фотографии актеров... При его нездоровом виде у меня язык не повернулся спросить, как подвигается его статья о Зинаиде Николаевне., а у нас договоренность - перед тем как сдать статью в печать он мне её пришлет. В 1984 г. - 90-летие со дня рождения Зинаиды Николаевны - такой оперативный повод намного повышает «проходимость» статьи и в первой половине года её желательно бы сдать.».
Рудницкий подарил ей свою книгу «Режиссер Мейерхольд», изданную в США, которая в 5 – 6 раз была тяжелее оригинала на русском языке. Издание роскошное, масса иллюстраций, но по советским меркам стоила слишком дорого - 75 долларов. В 1984 г. он побывал в Пензе на открытии Музея театра и что в целом экспозицией остался доволен. Кроме того, местные власти обещали через год-другой переименовать в «Музей театра им. В.Мейерхольда». Не понравилась ему только мемориальная доска, которую выполнила скульпторша из Грузии. Мейерхольд был абсолютно не похож. Неодобрительно отозвался также о вставленном в зале его портрете, исполненного художником Н.Соколовым. С этой оценкой Т.Есенина была солидарна. «Ну и я тоже взвилась, узнав, что этот портрет туда попал. В 1974 г.он портил выставку в Бахрушинском музее (тогда было 100-летие Всеволода Эмильевича). Н.Соколов - это один из Кукрыниксов. Карикатура на Мейера у них получилась прекрасно. Но что это старику стукнуло в голову выдать серьезный портрет (очень похожий на их старые карикатуры) - понять трудно. Портрет он подарил музею, и как сотрудники музея не огорчены этим фактом, повесить его им пришлось». - писала она Устиновой.
Одно из последних писем Татьяны Сергеевны Рудницкому представляет собой объемную статью об актерском мастерстве ее матери. Оно заканчивалось следующими словами: «...Константин Лазаревич, лучше вы мне задайте еще конкретные вопросы, которые у вас появятся, а у меня, как у всех, бывает - не помнишь, а потом вдруг вспомнишь. Всю жизнь, отбиваясь от есенинских поклонников, я говорила: «дочь Есенина - не моя профессия». Но в последние лет 10 «дочь З.Райх» из-за недостатка материала о ней уже стала чем-то вроде моей второй профессией. Вот и надо делать свое дело, а вы делаете свое. Т.Есенина». В июне 1984 г. она обстоятельно написала о взаимоотношениях матери с дочерьми и внуками Мейерхольда, о ее болезни, о жизни в доме на Новинском, привела скрупулезное описание квартиры на Брюсовском. Статья «Портрет Зинаиды Райх», в которой Рудницкий использовал многие сведения из присланных ему писем, была опубликована в 1987 г. в 2-х номерах журнала «Театральная жизнь». Татьяна Сергеевна пишет благодарственные строки автору: «То, что Вам удалось сделать, естественно, превзошло все мои ожидания. Ведь это вообще редко случается, чтобы всё так сошлось одно к одному. И заглавие родилось, вероятно, наиболее удачное из всех возможных, и маленькая врезка перед текстом - находка, определившая настроение статьи. И нет у меня ощущения, что нечто важное упущено или какие-то частности оказались лишними». К опубликованным в 1975 г. воспоминаниям «Зинаида Николаевна Райх» Татьяна Сергеевна сообщила Рудницкому много подробностей о жизни Мейерхольда, ранее не публиковавшиеся по разным причинам. Ею было высказано предположение, что его арестовали не только по политическим мотивам. «Я думаю, что квартира сыграла роковую роль, но не потому, что была слишком нужна, а из-за обстановки массового психоза». Вспоминала, что в 1937 г. мародерство в Москве было обычным явлением при борьбе с «врагами народа», золотые вещи уносили при обысках сразу, а квартирами овладевали либо целиком, либо скупали имущество за бесценок. Тщательно описала последние дни его свободы, вслед за этим последовавшее убийство матери, вызовы на допросы, выселение из квартиры. Писала откровенно, так как хотела, чтобы имя матери освободилось бы от разных домыслов и небылиц, чтобы восторжествовала правда о ее трагической и таинственной смерти. Сплетни, наговоры были и при ее жизни, которая относилась к ним философски. Дома на стене прикрепила листок со словами А.С.Пушкина: «И подари мне славы день - кривые толки, шум и брань».
При праздновании 90-летия Мейерхольда на вечере в Театральном институте историк Вивьен призвал отбросить ненужные наветы на З.Райх. С трибуны он говорил: «В театральных кругах утвердилось мнение, что З.Райх была совершенно никчемной, абсолютно бездарной актрисой. Это неверно». Прорваться объективной оценке через завесу «общественного мнения» было сложно. Даже близкие друзья Зинаиды Николаевны, которые при ее жизни клялись в любви и преданности, потом долгие годы старались отмалчиваться, не проявлять к ее биографии интереса. Во время активной реабилитации незаслуженно забытого С.Есенина, отношение к З.Райх было также настороженным. И это при том, что у нее «было 2 великих мужа. Она была очень красива. Мало того, она была очень умна. Мало того, она была ведущей актрисой знаменитого театра. В этом есть непростительная несправедливость». Доходило до курьезов, которые знала Татьяна Сергеевна. Она с горечью писала: «Великий есениновед Прокушев поставил под сомнение даже единственное общепризнанное достоинство Зинаиды Николаевны - ее красоту». Когда из Ленинграда к Прокушеву поступила рукопись сборника «Есенин и современность», в который была включена статья Татьяны Сергеевны «Зинаида Николаевна Райх», то текст о ней, как актрисе был им снят, но вскоре переписан, размножен, о нем знали многие. Обратилась с просьбой к Рудницкому: «Если вы соберетесь писать о Зинаиде Николаевне, я готова помочь вам, чем только можно. Сейчас занимаюсь тяжким делом. В недавнем докладе Горбачев сказал, что при Политбюро создана комиссия по расследованию преступлений прошлых лет. Вот и прошу комиссию установить виновников гибели моей матери».
Есениноведы и есенинолюбы Интерес к творчеству С.Есенина оживил в стране движение есенинолюбов, где тон задавала общественная организация «Радуница». Это были страстные поклонники есенинской поэзии. Благодаря их стараниям и энтузиазму, повсеместно стали звучать стихи любимого поэта, проводились литературно-поэтические вечера, организовывались выставки, выяснялись различные факты биографии поэта, определяли время создания есенинских произведений, устанавливали лиц, с которыми он был в дружбе или во вражде. Из ташкентских есенинолюбов Татьяна Сергеевна познакомилась с В.Николюком, страстным поклонником есенинской поэзии. При встречах он рассказывал о встречах с И.г. Онищенко, автором одного из скульптурных портретов С.Есенина.
Обладая замечательной памятью, несомненным худ. даром и романтическим мироощущением, Вадим как бы полностью погрузился в живописно-поэтический мир Сергея Есенина. В 1971 г. он выезжает на родину поэта, затем берет академический отпуск, и целый год работал в музее С. Есенина в Константинове. Его покорила красота воспетого Есениным «любимого края». 10 своих картин В. Николюк безвозмездно подарил Константиновскому музею, которые долгие годы включались в общую экспозицию выставочного зала. На встречах с есенинолюбами Т.С.Есенина рассказывала, что работает над воспоминаниями о родителях, о жизни в доме отчима, проявляя осторожность, когда к ней обращались с просьбой прислать копии фотографий отца и матери - иногда ее обманывали. В 1980 г. в Ташкенте один военный инженер, представился большим поклонником поэзии Есенина, уговорил ее позволить перефотографировать фотоснимки З.Райх, обещая прислать копии. Разрешила, но обещанные копии фотографий не получила. Выслала копию редкой дореволюционной фотографии С.Есенина исследователю творчества поэта Ю.Прокушеву. Журналист из Скопина Рязанской обл. В.Абаньшин побывав в гостях у Татьяны Сергеевны, опубликовал в газете «Ленинское знамя» 24 января 1981 г. очерк «Дочь Есенина». «А ведь я ее где-то видел», - невольно промелькнуло у него в голове, когда хозяйка квартиры открыла дверь. «Круглый овал белого лица, добрые голубые глаза. Короткие локоны, золотящиеся в электрическом свете. «Желтоволосый, с голубыми глазами». Так это портрет Сергея Есенина! Как она похожа на отца! Сходство не стерлось с разностью в возрасте. Вероятно, когда ей было столько же лет, как и ему, она была совершенная копия его».
Из Ленинграда прислали пластинку с записью чтения стихов Есенина Яхонтовым. Татьяна Сергеевна писала Устиновой: «Я обычно больше люблю слушать поэтов - хоть они и «завывают», но все же доносят музыку стиха, хоть это и получается у них однообразно. Актеры, стремясь не «завывать», звуковой строй стиха, ритм часто теряют совершенно, налегая на «смысл», а этот «смысл» без остальных компонентов никому не нужен. Яхонтов музыку слова доносит великолепно». 28 сентября 1991 г. в Орле был торжественно открыт Памятный знак С.А. Есенину, созданный скульптором И.Извековым и архитектором Н.Скотниковой.
На митинге орловские есенинолюбы выступали со словами любви к величайшему лирику земли русской.
Музей Сергея Есенина в Ташкенте Об идее создания музея С.Есенина в Ташкенте Татьяна Сергеевна узнала от знакомых есенинолюбов. «В Ташкенте, представьте себе, собрались открыть музей Есенина, об этом еще весной было сообщение в газете. Устроители музея много раз звонили и грозились прийти в конце лета (когда будет отремонтировано помещение) - «вытягивать» из меня экспонаты. Конечно, я им могла лишь одно пообещать - дать переснять кое-какие фото. Но вдруг это все заглохло и никто мне не звонит и не приходит. А я даже не пытаюсь выяснить, так как у меня с самого начала не лежит душа к этому делу. Зачем торопиться распылять по разным городам экспонаты, когда еще в Москве нет музея Есенина?». Пройдет некоторое время, и ее мнение о создании музея изменится. «Музей в Ташкенте - учреждение, по-моему, симпатичное». 10 июля 1981 г. Музей С.Есенина получил постоянную прописку в Ташкенте. Первым директором музея был назначен В.Николюк. В музее стали проводиться регулярно «Есенинские чтения», музыкально-поэтические вечера, встречи с интересными людьми Узбекистана и приезжающими гостями из многих городов страны. Личные контакты с родственниками поэта позволили пополнить фонд бесценными автографами поэта, прижизненными изданиями, редкими фотографиями. 22 марта 1984 г. Татьяна Сергеевна писала Рудницкому: «...негатив снимка Анны Андреевны тут же отдала «активистам» нашего музея Есенина, копии с редких фотографий С.Есенина и З.Райх, рукопись своих воспоминаний о матери Татьяна Сергеевна безвозмездно передала в музей».
На одной из встреч сообщила, что у неё дома хранится чемодан, с которым поэт ездил в Европу и Америку. 23 мая 1987 г. чемодан был передан на хранение в музей. Свой щедрый дар она сопроводила дарственной, в которой писала: «Передаю Музею С.Есенина кожаный коричневый чемодан, принадлежащий моему отцу С.А. Есенину. Этот чемодан он приобрел во время заграничной поездки и привез его в Москву в 1923 г. В последние дни жизни моего отца этот чемодан находился вместе с другими вещами в 5-м номере ленинградской гостиницы «Англетер». Мною и моим братом Константином были унаследованы вещи, которые наш отец взял с собой в свою последнюю поездку в Ленинград: сундук-гардероб и три чемодана. В них находились в основном носильные вещи – белье, верхняя одежда, обувь. В 30-е годы моя мать и отчим В. брали с собой коричневый чемодан в поездки по стране и за границу. На крышке заметна процарапанная (не знаю кем) надпись, появившаяся во время одной из заграничных поездок. 23 мая 1987 г. Ташкент. Т.С.Есенина». Чемодан занял достойное место в экспозиции музея, а рассказ о нем всегда вызывает неподдельный интерес у посетителей.
90-летие со дня рождения С.А.Есенина В 1981 г. Татьяна Сергеевна летом 2 недели провела в Москве. Сходила на Ваганьковское кладбище. Стала свидетельницей большой любви к памяти недавно умершего В.Высоцкого, песни которого она любила слушать. «С Ваней и Галей ходила на Ваганьково к своим могилам,а у самого входа на кладбище постояла у могилы Высоцкого, мимо которой никто теперь уж не проходит. Вокруг могилы - немыслимое количество цветов, они не просто положены, а стоят в баллонах и даже вазах с водой. Кто-то должен постоянно вкалывать, чтобы поддерживать цветы в свежем виде, и, действительно, мы видели каких-то трех «дежурных» вкалывающих женщин. Над могилой с деревьев свисает гирлянды значков, значки даже приколоты к листьям деревьев. Что за значки - издали не рассмотришь. Установлена там мраморная доска с четверостишием А. Вознесенского («России совесть ты и речка»). Все это не только поклонение, но и демонстрация - сами выбираем, кого любить». - писала она Л.Устиновой. Такое же почитание памяти она встретила и у могилы отца. Никто не обратил внимания, что эта скромно одетая женщина и есть дочь гениального поэта. Выступали с чтением есенинских и своих стихотворений, повсюду лежали свежие цветы. В преддверии 90-летия со дня рождения поэта по есенинской тропе шли и шли нескончаемым потоком почитатели и знатоки его поэзии. В июле получила от председателя оргкомитета С.Михалкова приглашение приехать в Москву на юбилейные торжества. В помещении музея С.Есенина было записано телевизионное интервью с Т.С.Есениной - она впервые поделилась с телезрителями воспоминаниями об отце и матери.
Прощание с братом
Детские и отроческие годы Татьяна и Константин провели вместе. Костя рано научился читать. Тогда принимали в 1-й класс с 8-ми лет, но мать определила его весной в 1-й класс «стажером», чтобы с осени он смог учиться во 2-м классе. Уже с 3-го класса Костя стал интересоваться политикой, нередко высказывался неодобрительно о ГПУ, пугая родителей. Начавшаяся война надолго разлучила их. Воевал Константин Сергеевич достойно, о чем свидетельствуют врученные ему за мужество и геройство ордена и медали. В 1942 г. в составе 92-й Ленинградской стрелковой дивизии участвовал в защите блокадного Ленинграда. Летом 1944 г. во время одного из боев после гибели командира первой роты штурмового батальона и его зама по политчасти мл. лейтенант К.Есенин принял командование роты и повел бойцов за собой в атаку. Разрывная пуля пробила ему легкие. Вскоре родные Константина получили извещение о его гибели. 9 декабря 1944 г. в газете «Красный Балтийский флот» был опубликован очерк Ю.Саркисова и М.Курганова «У самого синего моря», в которой рассказывалось о гибели комсорга К.Есенина. К счастью, известие о его гибели оказалось ошибочным. Действительно, командованию сообщили, что он погиб после близкого разрыва мины. А его, между тем, тяжелораненого, в бессознательном состоянии доставила в госпиталь сестра из другой части. Он выжил. Но об этом в штабе не знали. 3-й орден Красной Звезды нашел его через долгие годы после окончания войны.
После демобилизации Константин продолжил учение в Московском инженерно-строительном институте. На стипендию не прожить, поэтому вынужден был продать в Главное архивное управление МВД СССР 2 тетради набело переписанных стихов отца. По окончании вуза стал трудиться на послевоенных стройках прорабом, начальником строительного участка. Возводил крупнейший строительный комплекс в Лужниках, строил жилые дома, школы и кинотеатры столицы. Фамилия Есенин мало помогала производственной карьере. «Надо сказать, что носить фамилию Есенин довольно хлопотно.Порой некоторые работники из среды моей строительной братии пугались близкого соседства с фамилией Есенин, а некоторые даже предлагали мне сменить фамилию. Но это всё, конечно, от скудности мысли». - писал он в 1967 г. В дальнейшем перешел работать референтом в Кабинет Министров СССР по строительным вопросам, главным специалистом Госстроя РСФСР. В школьные и студенческие года Константин писал стихи, но понял, что поэзия - это не его стихия. «Нося фамилию Есенина, стихи писать, а тем более публиковать, не стоит.Как бы ты ни написал, их будут сравнивать со стихами отца. И ещё помню горьковскую заповедь: если можете не писать - не пишите. Вот о футболе я не писать не могу и пишу». - отвечал он на встречах.
В довоенное время Константин увлекался футболом. В 1936 г. играл в финале юношеского первенства Москвы и был отмечен за отличные спортивные успехи, стал вести статистические данные о командах, игроках, различных спортивных встречах. Его статистика открыла много новых граней в футболе, стала ценным материалом для спортивных специалистов и многочисленных болельщиков. Очень скоро он стал заметным футбольным обозревателем в спортивной журналистике, которая стала в последние годы его жизни второй «профессией». Константина Сергеевича принимают в Союз журналистов. За 40 лет он собрал огромную картотеку о футболе и футболистах. Это была своеобразная футбольная энциклопедия. На основе этих материалов К.Есенин написал и издал книги «Футбол: рекорды, парадоксы, трагедии, сенсации» (1968 г.), ставшая быстро библиографической редкостью. В дальнейшем он издал книгу «Московский футбол и «Спартак» (1974 г.), получившая высокую оценку многочисленных любителей футбола. До конца своей жизни работал над книгой «Летопись советского футбола». В последние годы К.С. Есенин был зам. председателя Всесоюзной федерации футбола.
После истории с выделением дачных комнат для сына Владимира отношения между Татьяной Сергеевной и Константином были натянутыми, но со временем все уладилось. Брат стал изредка звонить в Ташкент, а в письмах делился впечатлениями об удачной поездке в ГДР. Жаловался, что дочь Марина не хочет работать редактором. Татьяна Сергеевна переживала, узнав об инфаркте брата в конце августа 1969 г. «Я хоть и не врач, но мне кажется, что причину (его инфаркта) найти можно. Костя упражнялся с тяжелейшей штангой, копался иногда под яблонями и, наверное, давал себе совсем не те нагрузки, которые ему были нужны». - писала она по этому поводу, Брат был всего на 2 года моложе, почти не употреблял спиртного. Воспоминания Константина о детских годах всерьез Татьяной Сергеевной не воспринимались. По этому поводу она объясняла Рудницкому в письме 19 сентября 1987 г.: «Я не знала, что вы беседовали с Костей, теперь могу понять, откуда что взялось. В футбольных делах Костина память была феноменальна, в голове умещался миллиард дат, чисел, фактов, фамилий. Из жизни на Брюсовском он помнил много интересных эпизодов, встреч, разговоров - больше, чем я. Но в обыденной жизни ему были свойственны рассеянность и невнимательность, часто присущие людям, страдающим сильной близорукостью с раннего детства. У Кости близорукость ослабла лишь с годами. Он лучше запоминал не то, что видел, а то, что слышал, на это и полагался. Когда уехали с Новинского, Костя был восьмилетним «очкариком», погруженным в свои мальчишеские дела. О том, что его прямо не касалось, он мог помнить лишь смутно, а чего-то вообще не знать. Это я то и дело прибегала в наше старое жилище к бабушке и тетке, а перед самой войной вообще там жила. Так или иначе, Костя вам чего-то не досказал, в чём-то вы друг друга могли не понять».
В 1-й половине марта 1986 г. Константина Сергеевича положили на повторную операцию. В апреля дело шло к выписке. 25 апреля к нему пришла в больницу жена. Никакого ухудшения здоровья не было, но в 7 час. вечера сердце остановилось. Никто не видел, как это случилось. Константин Сергеевич один был в комнате, смотрел телевизор. Получив печальное известие о смерти брата, Татьяна Сергеевна написала в Ленинград: «Получилось так, что в тот вечер 25 апреля я раскрыла «Литературную газету» и меня резануло сообщение о смерти драматурга Арбузова. Сама я его едва знала. А с Костей у него более чем 40-летняя дружба. И я подумала, что Костю в его ослабленном состоянии это сообщение может подкосить. А наутро узнала, что его уже нет в живых. Дикость. Он очень хотел жить». В конце июня Татьяна Сергеевна приезжала в Москву, чтобы решить вопрос с дачей и добиться сохранности архива брата. Сделать это было не так просто. Об этом она писала Л.Устиновой: «В Москве я хлебнула нервотрепки на всю катушку. Приходится вступать в борьбу с Костиной вдовицей. Она в 100 раз хуже, чем я думала. Это хулиганка, воровка, аферистка. Еще не вступив в права наследства, она распродает по частям Костин архив, втирает людям очки, что на даче жил Есенин и там есть его мебель, то есть собирается задорого продать всякое старье. А на самом деле это барахло принадлежит и Зинаиде Ивановне, Вовиной теще, и Марине, и её матери. На дачу эта ошалелая баба не хочет никого пускать. Когда Ваня решил побывать на даче, она устроила грандиозный скандал, кричала, что она здесь хозяйка и на дачу никто не вправе приезжать без её разрешения. Приходится обращаться и в милицию и в прокуратуру. Жаль Вову - всё это не для его нервов, но в «борьбу» включились и Марина, и её муж, они взяли адвоката». Только к середине 1987 г. после судебных тяжб дача была поделена между Татьяной Сергеевной, Мариной Константиновной и вдовой Константина Сергеевича. Сложнее было с определением судьбы архива. Передачу или продажу было трудно осуществить из-за возникшего спора между наследниками. Вдова стала распродавать по частям материалы покойного мужа, а затем заявила, что её обокрали.
В феврале 1988 г. Татьяна Сергеевна получила бандероль из Москвы. Незнакомый ей писатель Гусейн Наджафов прислал изданную в Баку свою док. повесть «Балаханский май», повествующей о пребывании С.Есенина в Азербайджане. Повесть была незаконченной, автор продолжал работать над 2-й частью. Татьяна Сергеевна ответила благодарственным письмом. Её взволновало сообщение Г.Наджафова, что он имеет на руках автограф стихотворения «Голубая да веселая страна…» на котором поэт сделал приписку «Гелия Николаевна! Это слишком дорого. Когда увидите мою дочь, передайте ей. С.Е.». «Хранить у себя такую драгоценную реликвию не имею права.Считаю своим долгом выполнить волю великого поэта и выслать автограф Вам». - писал Гусейн Дадашевич. Это был автограф стихотворения С.Есенина, написанного им 8 апреля 1925 г. в Баку.
Голубая да веселая страна. Честь моя за песню продана. Ветер с моря тише дуй и вей - Слышишь, розу кличет соловей?
Слышишь, роза клонится и гнется - Эта песня в сердце отзовется. Ветер с моря тише дуй и вей - Слышишь, розу кличет соловей –
Ты ребенок, в этом спора нет, Да и я ведь разве не поэт? Ветер с моря тише дуй и вей - Слышишь розу кличет соловей?
Дорогая Гелия, прости. Много роз бывает на пути, Много роз склоняется и гнется, Но одна лишь сердцем улыбнется.
Улыбнемся вместе - ты и я - За такие милые края. Ветер с моря, тише дуй и вей - Слышишь, розу кличет соловей?
Голубая да веселая страна. Пусть вся жизнь моя за песню продана, Но за Гелию в тени ветвей Обнимает розу соловей.
«Рассматриваю рукопись.Стихотворение с трудом поместилось на трех небольших пожелтевших бланках. Написано синим карандашом, может быть, привезенным из-за границы. Строчки не выцвели, не побледнели. Вверху на бланке крупными буквами напечатано: «Редактор газеты «Бакинский рабочий». Ниже строчка с адресом и телефонами, название улицы до самого последнего времени хоть кого могло заставить вздрогнуть - ул. Троцкого. Приписка («Гелия Николавна! Это очень дорого…») - на первой странице слева, справа посвящение - Гелии Николаевне». - писала Татьяна Сергеевна. Прошло более 60-ти лет с тех пор, как С.Есенин написал и подарил Гелии это стихотворение. Как давно это было! Приписка Есенина к стихотворению свидетельствовала, что он в это время думал не только о Гелии, но и о своей любимой дочери Татьяне, о которой в разлуке скучал. Стихотворение «Голубая да веселая страна…» с посвящением «Гелии Николаевне Чагиной» было напечатано в газете «Бакинский рабочий» 10 августа 1925 г., но в дальнейшем посвящение было снято и без него стихотворение печаталось во всех собраниях сочинений поэта. Но о посвящении не забыли. Стихотворение входило в цикл «Персидских мотивов», поэтому необычное имя Гелия порой ассоциировалось не с определенным реальным лицом, а воспринималось как вымышленное имя какой-то незнакомой персиянки. Любителей поэзии Есенина заинтересовала судьба Гелии Николаевны. Поиски увенчались успехом. Удалось в послевоенное время опубликовать не только сведения о создании стихотворения, но и обстоятельно узнать о героине, которой оно было посвящено. В свое время С.А. Толстая-Есенина, подготавливая к публикации сборник стихотворений Есенина в 1940 г., писала в комментариях : «Голубая да веселая страна…» - стихотворение было посвящено Розе Петровне Чагиной, 6-летней дочери П.Чагина, которая сама себя называла «Гелия Николаевна» по имени какой-то актрисы. Все окружающие в шутку так её и называли. Есенин очень любил и понимал детей и находился с этой девочкой в большой дружбе». Уже в этом комментарии содержалась важная разгадка. Имя Гелия Николаевна, оказывается, было выдумано Р.П. Чагиной (1919 – 1979), дочерью П.И. Чагина (1898 – 1967), с которым С.Есенин дружил, а во время пребывания в Баку некоторое время проживал в его квартире.
П.И.Чагин был женат, имел 6-летнюю дочь Розу. Был молод, но занимал ответственные должности 2-го секретаря ЦК КП Азербайджана и гл. редактора газеты «Бакинский рабочий». Охотно печатал в газете произведения Есенина. Поэт на изданной в 1925 г. книге «Персидские мотивы» оставил посвящение «С любовью и дружбою Петру Чагину». Разыскать Розу Петровну в Баку удалось есенинолюбу В.Белоусову, автору 1-й двухтомной «Литературной хроники. Сергей Есенин» (М., 1970). 13 января 1967 г. Р.П.Чагина сообщила ему о встречах с С.Есениным: «Вспоминается мне белокурый, молодой, светлоглазый, красивый дядя. Очень хорошо относился ко мне, с лаской и заботой. Играл по-своему: ставил на голову себе свой бритвенный прибор, брал меня за руки и танцевал со мной. Или становился на четвереньки, я взбиралась ему на спину, и он катал меня по комнате. Часто купался со мной в бассейне. Клал меня на автомобильную камеру, а сам плавал около меня, брызгал водой или брал на руки и учил меня плавать. Иногда играл со мной в театр. Я изображала из себя актрису и очень любила называть себя Гелия Николаевна (почему и откуда я взяла это имя, ни я, ни мама не помним). Часто я изображала телефонный разговор, и мы с ним переговаривались. Он называл меня: Гелия. И я радовалась. Однажды он посвятил мне свое стихотворение «Голубая да веселая страна…».
Роза Петровна прожила до 1979 г. Встретиться ей с Татьяной Сергеевной не пришлось. Если бы встреча и состоялась, то она не смогла бы вручить автограф стихотворения дочери поэта, так как его у неё не было. Так уж случилось, что первая семья Чагина распалась в конце 1925 г. Покинув дочь и первую жену Клару Эриховну, Петр Иванович с новой женой, М.А. Адамовой, уехал вслед за С.Кировым в Ленинград, прихватив с собой личный архив, в том числе и автограф стихотворения, Роза Петровна осталась с матерью в Баку. В дальнейшем всю жизнь проработала в редакции газеты «Бакинский рабочий». Автограф стихотворения «Голубая да веселая страна…» был подарен незадолго до своей смерти вдовой Чагина азербайджанскому писателю Г.Наджафову, который и передал его Татьяне Сергеевне, тем самым выполнил волю великого поэта. Это был один из самых дорогих подарков в последние годы ее жизни.
Лето 1990 г. она провела на даче в Балашихе. «Первоначальный план мой - не только закончить первую часть мемуаров, но и месяц-полтора посидеть над 2-й, рухнул.Сидела возле машинки иногда по 12-14 час. подряд. Одно спасение - хозяйством заниматься все же приходилось, и это было вроде отдыха. Спешила я не только потому, что вообще организм требует как можно скорее закончить эту работу, но и потому, что есть возможность быстро напечатать в одном альманахе. А издательство «Худ. Литература» выразило готовность выпускать мемуары книгой, но сначала надо закончить 2-ю часть». писала Татьяна Сергеевна Устиновой. Работа над мемуарами требовала сосредоточенности. Не стала ездить в гости, да и сама их редко принимала. В.Николаев из сибирского городка Северска был одним из тех, кому удалось повидаться с ней в это время.
Он писал: «13 октября 1990 г. мы были в Балашихе. Позвонили в калитку дома. В.Кутузов, старший сын Татьяны Сергеевны, долго не пускал нас даже во двор. В конце концов, сжалился, но перед входом на террасу остановил нас. Отведя чуть в сторону Малову, стал негромко выговаривать ей: - Сколько можно было предупреждать, чтобы Вы никого сюда не водили! Мать больна. Сегодня у неё был приступ. Вызвал «скорую помощь». Нам было стыдно. Маргарита Ивановна, чуть не плача, стала извиняться. Мы тоже подошли к нему и также искренне просили прощения. Волнуясь и не чувствуя колючек, я крепко прижимал к груди огромный букет алых роз. Вдруг сзади раздался тихий женский голос. В дверях террасы стояла Т.С. Есенина. - Володя, успокойся. Я уже чувствую себя получше. Гостей так нельзя принимать. Маргарита Ивановна бросилась к ней, извинялась за свой поступок, ссылаясь на мой приезд издалека. Татьяна Сергеевна спустилась вниз. - А я помню - Вы приезжали к нам в Ташкент. Маркевич тогда много рассказывала мне, что вы создали в Томске передвижной музей, повсюду устраиваете выставки, - подав руку для знакомства, она продолжила. – Большое спасибо за фотографии Константина Сергеевича. Их мне передали. Вы сделали большое дело. Ваши снимки бесценны. Ведь никто не думал, что он так рано уйдет из жизни. Одета Татьяна Сергеевна была легко.
Дата: Пятница, 08 Ноя 2019, 11:51 | Сообщение # 28
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Накинутый на плечи белый вязаный шерстяной платок был крест-накрест повязан сзади узлом. Под платком была видна лишь тёплая кофта. Чувствовалось, что она вышла в том же, в чём была одета в комнате. Я взахлёб заговорил лишь о самом главном из того, что за многие годы думал рассказать ей. Поведал: о живущем в Томске шофере В.Мейерхольда А.Романцове, говорил о том, что вместе с архивами из музея своего деда С.А. Толстая-Есенина во время войны тайком вывезла в Томск ценные бумаги своего мужа. Татьяна Сергеевна внимательно слушала. Её взволновал рассказ А.Романцева о том времени, когда он жил в их доме на Новинском бульваре. Я в буквальном смысле, мазками успел оживить в её памяти 30-е годы. Когда же я говорил: «Ташкент… начало войны… дом Красной Армии, девчонка тащит за собой белоголового мальчика… Таня! Ты?», из мокрых, наполненных болью глаз, по щекам потекли слёзы. -Мама! Довольно! Ты простынешь. Опять будем «скорую» вызывать. -Всё, всё, идем в дом. Вот только попрощаюсь. Татьяна Сергеевна попросила подготовить письмо в томский горисполком, в котором она подтверждает факт отправки Софье Андреевной в Томск на хранение во время войны архива С.Есенина, затем с сыном вошла в дом. Вскоре он возвратился. В руках его был томик стихов Есенина. - Это вам. От моей матери. -Большое спасибо! Открываю. На титульном листе читаю надпись: «Владимиру Ивановичу Николаеву - На добрую память. Т.Есенина. 13 октября 1990 г. д. Горенки». Мы долго оставались под впечатлением встречи. Я прошелся по усадьбе. Здесь всё сохранилось таким же, как было при Константине Сергеевиче: столик под деревом с вросшимся в него турником, заброшенный гараж, летняя кухня, скамья перед вторым входом в дом, на которой я фотографировал сына Есенина. Только в стенах террасы заметно прибавилось простых стёкол взамен цветных - витражных (хулиганы повыбивали!). Вскоре Володя пригласил нас попить чаю. Мы сидели во второй половине дома во вновь появившейся комнате, отгороженной лёгкой фанерной стенкой. Огромный мейерхольдовский диван куда-то исчез. За чаем разговор пошел о Татьяне Сергеевне. Володя рассказал: - Сейчас она продолжает писать свои воспоминания. Как раз подошла ко времени ареста Майера (так звали его в семье). Очень волнуется. Часто вижу, как она плачет…
Так мы просидели часа 2. Возвращаясь в Москву, к выходу из двора мы прошли по дорожке вдоль северной стены дома. В конце дома, посмотрев в окно, я снова увидел её. Чуть-чуть остановившись, я успел рассмотреть всё. Татьяна Сергеевна сидела за печатной машинкой. Столик стоял так, чтобы свет падал сбоку, я видел её профиль, чуть сзади. На плечах у неё был всё тот же белый платок. С правой стороны на столике лежала пачка «Беломора».
Последние годы Татьяна Сергеевна все чаще плохо себя чувствовала. По вызовам стали часто приезжать врачи. Не смогла по состоянию здоровья выехать в Пензу, где проводились торжество в честь В.Мейерхольда. В газете «Советская культура» 16 февраля прочитала его письмо из тюрьмы на имя В.Молотова. В 1991 г. в журнале «Согласие» были опубликованы мемуары «Дом на Новинском бульваре». Публикация обрадовала, но и расстроила Татьяну Сергеевну, так как текст был напечатан с корректорскими ошибками. Редакция не присылала автору гранки для вычитки. Пришлось исправлять в тексте полученного журнала опечатки и допущенные ошибки. Опубликованные мемуары помогли восстановить утерянные связи с друзьями довоенных лет. Пришло письмо от Л.Рихтер, дочери Н.Чумак.
«Я, дабы не думать худшего,предполагала, что это семейство (т.е. Надежда Петровна и 2 дочери) застряли в Сибири, потому и потерялись. Оказывается, они вернулись из сибирской ссылки в июле 1939 г., о чем мама моя знала, а я нет. У них была пересадка в Москве, и они зашли на Брюсовский. Дома были Зинаида Николаевна и домработницей. Мейера уже недели 3 как арестовали, я жила на даче с годовалым Вовой и стариками, Костя поехал в с. Константиново навестить бабушку. Через несколько дней, в Ленинграде они узнали о гибели Зинаиды Николаевны. Отец семейства ветеринар Рихтер, приговоренный к 10 годам еще в 30-м году, из лагерей так и не вернулся. Надежда Петровна погибла весной 1942 г. во время бомбежки Ладоги. Она ехала одна, её выслали из осажденного Ленинграда, опять как жену вредителя. Не знала я, что в Ленинграде даже во время блокады были такие чистки». - писала Т.С.Есенина. О последних встречах с ней рассказывает А.Маркевич:«Поднявшись на 5-й этаж и стоя перед дверью, вспоминаю последний свой приход сюда дня за 3 до ее кончины. Заглянула к Татьяне Сергеевне с молочными продуктами из соседнего гастронома. Она почему-то не отвечала на телефонные звонки, и я забеспокоилась, зная от её сына, что поездка в Москву откладывается. Очень исхудавшая, но бодрящаяся она отреагировала на мой тревожный взгляд шуткой: "Ничего, скоро поеду к Володе, он меня своими блинами откормит, как он никто их печь не умеет - на дрожжах".
Татьяна Сергеевна умерла дома. Гражданская панихида состоялась в музее С.Есенина 7 мая 1992 г, где неоднократно бывала дочь великого русского поэта, где были проведены съёмки для московского телевидения с её участием. «Казалось, что дух её витал над нами, помогая переносить нашу безутешность. Добрые, проникновенные, искренние слова выступавших на гражданской панихиде, надеюсь, были услышаны ею. Художница А.Донец успела запечатлеть в рисунке какое-то возвышенное, торжественное выражение её лица, сохраняющего есенинские особенности». - вспоминала А. Маркевич. После отпевания в церкви её похоронили на старом городском Боткинском кладбище. Приходили телеграммы с соболезнованием из различных городов. Москвичка М.Малова прислала стихотворение «В память о Татьяне Сергеевне»:
Я Ваши встретила глаза Той необузданной теплинки; Теперь прощальная слеза Мне видется на смертном лике.
ТээС - звал Таню-маму внук, Как Вы, незащищенный тоже, Когда вся жизнь - цепочка мук, С сомнениями, что вечно гложет.
ТээС - бездонность глубины, Взаимность слабости и силы, Слова неспешны и умны… Спасибо, день, осенний, милый.
Ах, Горенки! Увы, сюда Не возвратиться больше Тане. Не будет теплого гнезда… И сад давно разлукой ранен.
Я Ваши встретила глаза Той необузданной теплинки. Покоя не дает слеза На изменившемся лике.
Несколько лет над ее могилой стоял скромный крест. С идеей установить на могиле достойный надгробный памятник выступила инициативная группа, которую возглавил журналист Г.Димов. Откликнулись многие. Строитель-хозяйственник из «Главташкентстроя» Р.Шалманов обеспечил стальной подпор под фундаментом. Руководитель «Узбеклеса» А.Хоназаров содействовал поиску в Тяньшанском заповеднике березок-двухлеток с последующей посадкой их у могилы. Руководитель службы гражданского обслуживания города Х.Расулов принял на себя организационные хлопоты. Красногорское рудоуправление оплатило сооружение и установку стелы и плиты из тяньшанского камня габбро. Спонсорами также выступили Навоийский горно-металлургический комбинат, региональное отделение газеты «Труд», Есенинское общество «Радуница» Русского культурного центра Узбекистана.
На торжественном открытии памятника Т.С. Есениной в Ташкенте в 1999 г. было сказано много теплых слов о дочери великого русского поэта. С её смертью оборвалась ташкентская ветвь С.Есенина в Узбекистане. Постепенно в Россию переехали её сын, внучки и правнуки.
Ташкентские почитатели поэзии С.Есенина чтят память Татьяны Сергеевны. В музее С.Есенина есть специально посвященный ей стенд, о её творческой биографии работники музея с большой теплотой рассказывают многочисленным экскурсантам.
К 90-летию со дня ее рождения была открыта выставка фотоматериалов о её творческой биографии. РКЦ Узбекистана издал специальный 8-ой выпуск информационного бюллетеня «Мир Есенина», полностью посвященного жизни и творчеству Т.С. Есениной. http://zinin-miresenina.narod.ru/biografiya.html
ЦЕЗА - СНОХА СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА (Воспоминания о Константине Есенине)
В погожий августовский день в старом яблоневом саду мы встретились с Сицилией Марковной Есениной. Ей 85 лет. Она была женой сына С.Есенина, Константина. Его родителей З.Райх и В.Мейерхольда уже не было в живых, когда молодая Сицилия познакомилась с Константином Сергеевичем. А в Мышкин она приехала отдохнуть на несколько дней к своим московским знакомым. О жизни великого поэта, его внезапной смерти, о его друзьях и родственниках в последние десятилетия появились кипы разноречивых публикаций, поэт давно стал героем разных литературных произведений, в том числе и недавнего телефильма. Шумиху всю эту, как призналась Сицилия Марковна, она не любит. Но согласилась рассказать о совместной жизни с Константином Сергеевичем и ответить на наши вопросы.
- Сицилия Марковна, расскажите о своей молодости. - Я родилась в 1921 г. во Владивостоке и прожила там с родителями до 1932 г. Потом мы переехали в Москву, я училась в школе, поступила в пединститут. Рано вышла замуж, у меня был сын 1939 г. рождения. Отец мой и муж в один год погибли на фронте. Муж был призван, когда родился ребенок. Потом, после окончания Московского пединститута, я проработала в школе 5 лет. А с 1960 г. работала в Академии внешней торговли, преподавала русский язык для иностранцев. Выезжала часто за границу в командировки на курсы повышения квалификации, в Чехословакию, Болгарию, Польшу. Были у меня сложности в семейной жизни, и тогда я, чтобы разрядить обстановку, уехала, правда, тоже с большими сложностями, на год в Венгрию и пробыла там целых 5 лет. Потом, когда вернулась, уже в пенсионном возрасте, тоже продолжала работать. У меня был внук, и я хотела показать ему наши русские места и города на Волге. И были такие курсы, где готовили сопровождающих в туристические поездки на теплоходах, поездах и самолетах. Я выбрала теплоход и, еще работая в Будапеште, училась на этих курсах. Начала на теплоходе «Дзержинский», да так и задержалась на нем 7 лет. Поскольку я родилась во Владивостоке, а это бухта великого океана, мне всегда не хватает воды, моря...
- Похоже, что стихия воды повлияла на всю вашу жизнь. Благодаря этому вы хорошо познакомились и с Волгой, и с нашим Мышкином. Ведь Сицилия - это тоже остров, омываемый водой. Почему вам дали такое необычное имя? - Владивосток жил жизнью порта. И прибыл как-то туда пароход, который назывался «Крон-принцесса Сицилия». Все ходили на него смотреть. А моему брату было тогда 8 лет, мама ждала ребенка, то есть меня. И брат стал просить, если родится девочка, назвать ее Сицилией. Ну а в советские времена это имя меня как-то угнетало. Осложняло жизнь. Когда меня первый раз послали в командировку в Польшу, мне в Министерстве прямо сказали: вы знаете, ваше имя не подходит? А друзья и близкие меня называли Цезой. Сицилией же не будешь звать! Уже когда мы познакомились с Константином, его сестра Татьяна посмотрела на меня и сказала: «Цеза - настоящая женщина!» Вот, видите, я похвальбу себе высказываю.
- А где вы впервые познакомились с Константином? - Услышала я впервые о нем, когда поступила в строительный институт. Он там тоже учился, и все бегали на него смотреть. И мне говорили: «Пойдем, познакомим тебя с Есениным!» Но я тогда не пошла. Зачем мне это надо? Мне строительный очень не нравился. Все работы по химии, кладки кирпичные. И все время внутренний голос мне говорил: а зачем тебе все это нужно? Поэтому я перешла в педагогический. Потом уже началась война. Были у меня подруги из Балашихи, я приезжала к ним, все они жили со своими родителями. И была большая квартира, откуда все эвакуировались. Там было много разных музыкальных инструментов. Молодежь собиралась на вечеринки. Там и Константин тоже бывал. Татьяна, его сестра, во время войны эвакуировалась с одним ребенком в Ташкент. А муж ее Володька тоже приехал в Балашиху, я ему понравилась, мне было 22 года. Он рассказал обо мне Константину. А потом я как-то приехала в этот дом, и мне двери открыл сам Константин, какой-то такой всклокоченный. Он не был красавцем, хотя и его мать, З.Райх, была красивая. А у него серая такая кожа была. Но горел внутренний огонь, особенно отражавшийся в глазах, лицо было одухотворено. Он открыл мне дверь, я говорю: а где все? Он говорит: вот, сам я приехал. На столе лежал батон. Была уже карточная система, и он по карточке купил его и принес. Ну давайте, говорит, вместе ждать. Думаю, буду я с ним тут еще сидеть, ждать, меня это как-то не располагало. Я с детства любила стихи С.Есенина и упивалась ими, как и все. Но я не переношу талант одного на интерес к другому - родственнику. Помнится, в Доме журналистов был такой момент, когда Есенина уже подняли на щит. Там фотограф стал снимать его родственников. Были Татьяна, Шура, сестры поэта. А я отошла в сторону. Сказала: я не родственница, я просто жена сына. Естественно, волею судьбы я знала мать поэта, его сестер. Конечно, Константин был знаком со многими известными артистами, с окружением Мейерхольда, все они знали его еще мальчиком. Крестным отцом его был А.Белый. А в тот день, когда на столе лежал батон, я ушла. Хотя он предлагал пройтись или вместе подождать гостей с концерта. Все почему-то не располагало меня. Ведь бывает, что-то интересует, зажигается огонек, искорка. И позднее, когда мы уже поженились, он говорил: давай я тебя познакомлю с сестрой Маяковского, Людмилой. Я сказала: спасибо, что мне сестра? Я любила Маяковского, покупала его книги. А сестра, она и есть сестра.
- Но все-таки с родственниками Есенина вы поддерживали отношения? - Да, я встречалась с Татьяной Федоровной, матерью С.Есенина. Причем она была абсолютно неграмотная женщина. Но когда после известного перерыва Есенина подняли на щит, я ей однажды сказала: «Ну, Татьяна Федоровна, хорошо! Вот какое признание!» Она ответила: «А это не важно, официальное признание. Народ всегда его любил. И будет любить!» Она на это не реагировала. Стихи его долго не издавались. Когда после войны появился двухтомник, она пошла в лавку писателей на Кузнецком мосту и купила сразу 200 экз. книги. Когда Константин пришел тоже за двухтомником, ему там об этом сказали. Мы подумали, что и на нас купили. Жила она с дочерью Шурой. А мать, услышав нашу просьбу, отвечает: «Нет. Что это я на тебя, милый мой, буду покупать. Сейчас такие времена: деньги не нужны, а книжечку - ты подай!» Тогда были большие очереди за всем, даже за лампадным маслом. Вот она и хотела использовать книги сына для обмена. Я даже пошутила Константину: давай достанем бабушке масла и заработаем у нее таким способом книги.
- Сицилия Марковна, в тот день, когда на столе лежал батон, вы ушли от Константина. Дальше как развернулись ваши отношения? - Володя начал меня теребить. А Константин уже окончил институт и работал прорабом на стройке. Причем он получал пенсию за отца, пока учился. И стипендия плюс пенсия составляли у него большую сумму, чем зарплата. Я жила на ул. Правды. Договорились, что я приеду на встречу с ним, но в школе затянулся педсовет, и в субботу я приехать не успела. Педсоветы тогда, случалось, продолжались до 3-х часов ночи. Володя с Константином приезжали, но меня не дождались.Мы опять договорились о встрече. Чтобы создать нам свободную обстановку, хозяева квартиры, где была назначена встреча, достали билеты во МХАТ на пьесу «Разгром». Сказали: мы только одно отделение посидим. Он придет, ты его хоть чаем-то напоишь? Говорю: напою. Приходит. Ну, тут уже некуда деваться, я в роли хозяйки. Узнав, что чаем я его напою, пошел и купил торт «Сказка». Конечно, хозяева после 1-го отделения не пришли. Мы сели на тахту, стали разговаривать. У него была дырочка на туфле. Вспомнив о ней и сообразив, что я дырочку могу увидеть, он закрыл ее другой ногой. Поговорили о том о сем, он пригласил меня в театр. Я согласилась. Только я вас предупреждаю, сказал он, что галстуков я не ношу. И рубашки покупаю не по размеру, а по расцветке. Потом я передумала идти с ним в театр, но день подошел, все-таки поехала. Время было такое - одной ходить поздно вечером опасно. После спектакля он проводил меня до дома, но домой не заходил. Там мама была с ребенком. После этого и стал ко мне приезжать. Мы стали встречаться, заговорили о женитьбе. Я сказала ему, что не обязательно ставить штамп в паспорте, я согласна и так поддерживать отношения. Но он ответил: если ты не хочешь регистрации, значит, для тебя окончательно вопрос не решен.
Константин до этого был женат, но уже развелся. Относились в той семье к нему плохо. Друг его говорил: мы все пришли из армии, у нас ничего не было, но нас всех как-то жены приодели. А Костя ходил в шинели на одной пуговице. К нему очень привязался мой сын. Он очень, до боли в душе, хотел отца. Все ждал его с фронта, говорил: пришел бы папа, даже без ног, мы бы его катали в колясочке! А Константин такой спортивный, молодой. Я вообще считала, что муж должен быть солиднее и старше. Я чувствовала в нем легкомыслие. Когда после нашего свидания хозяева квартиры вернулись и увидели на столе торт, они удивились, что Константин купил торт и не съел его. Он был такой сладкоежка, ему ни до кого не было дела! Он весь был в футболе, своих интересах. Потом все-таки оставались эти люди - окружение Мейерхольда и его отца, и все его в какой-то степени опекали. И даже очень опекали его женщины, которые когда-то были близки с С.Есениным. А сын мне говорил: мама, ты его не прогоняй. Чем он тебе мешает? Пусть у нас на диванчике посидит. Он сына возил на футбол. Знаете, как период ухаживания тогда называли? Агитпункт! А Константин тогда уже работал гл. инженером в стройуправлении. Когда мы шли в загс, я говорила: давай не пойдем! А он говорит: «И ты бросишь меня? У меня сейчас такие неприятности по работе». Зарегистрировались мы в 1951 г. Купили билет на концерт Райкина, и все. Не до свадьбы было. У него была 10-метровая комната на 1-м этаже. А я жила с мамой и сыном на ул. Правды. Там около 30 м. было да кухонька с печкой. Тогда какое было время!
- Константин Есенин увлекался спортом, футболом. Вроде бы о его отце этого не скажешь. Откуда у него эти увлечения? - Да потому что, когда мать с Мейерхольдом ездили за границу, они много привозили ему разных футбольных проспектов, и он еще тогда, в детстве, увлекся спортом.
- Наверное, это помогло ему и на войне? - Он был награжден тремя орденами Красной Звезды. Только 3-й орден получил много лет спустя, когда я уже работала в Венгрии, где-то в начале 70-х. Мне принесли газету, где он давал интервью по этому поводу и сказал: если бы этот орден мне был дан вовремя, то я бы с тремя орденами имел право носить оружие. Жаль, у меня был очень хороший пистолет, который мне пришлось сдать. У него было 3 ранения. Было пробито легкое, отчего на спине после операции остался шов длиной в 17 см. И он говорил: когда я прихожу к врачу, мне достаточно только снять рубашку, как мне сразу же выписывают бюллетень. А еще у него ранен был палец. И его отправили в госпиталь, началось такое сильное кровотечение, что хирург уже велел сестре готовить его к операции, чтобы отрезать палец. Потом, заглянув еще раз в карту, прочитал: «Есенин. Это что, родственник, что ли?» Узнав, что перед ним сын Есенина, решил: нет, тогда не будем ампутировать, будем лечить.
- А дети у вас были? - Детей у нас не было. Потому что детей от них, как я считала, иметь нельзя. У них у всех была очень плохая наследственность, все Есенины больные. А он? У кого была такая биография! Родителей убили, отчима расстреляли. У самого такие ранения! Он, например, не мог переносить милицию. Потому что вспоминал: «Я сижу на лекциях в институте, вдруг раскрывается дверь, входит милиционер: «Кто здесь Есенин? Пойдемте!» И такое не раз пришлось ему пережить. О нем много писали в газетах, раз опубликовали даже, а потом и перепечатали легенду, что он погиб на войне смертью храбрых. Или что он в рукопашном бою спас жизнь простому солдату. Это все появлялось в юбилейные дни на 9 Мая. Он был очень скромным сначала, нос не задирал. Но потом его начали носить на руках: и вечера, и издаваться стал, его стали приглашать на выступления. И актеры обижаются, что он там был, а здесь не был. И он довольно-таки изменился, стал говорить: «Знаешь, возьмешь микрофончик и ходишь свободно так по сцене!» Орда женщин и все прочее. И так получилось, что я, как говорится, домработница, а он туда, а он сюда. Причем к сыну моему он вообще никак, хотя сын очень тепло к нему относился и тянулся. Писал стихи и прибегал, просил Константина почитать. А ведь я ему говорила, когда мы решили быть вместе: ты подумай! Ведь у меня же ребенок, сын! Какая бы ни случилась ситуация, я должна быть на его стороне. Его защитить некому. Если так, грубо говорить, то одним из расчетов у меня было: он такой спортивный, он этим будет близок сыну. А тут, куда бы мы ни шли, сын бывал не нужен. Его оставляли дома. Я, конечно, виновата в этом. Надо было проявить инициативу, потому что у меня приятельница всегда таскала с собой ребенка. Я все-таки поняла, в чем дело, и однажды после серьезного разговора решила: все, мы живем как соседи и будем разменивать квартиру! Но меняться он категорически не хотел: эту квартиру получил я и меняться не буду! И тогда я скрепя сердце пошла в министерство, где мне много раз предлагали поездки. Объяснила, что у меня сложилась очень тяжелая семейная обстановка и в такой ситуации у меня один выход жить и работать за границей, обучать русскому языку иностранных студентов. В 1980 г. мы с ним разошлись. А рассталась я с ним как с мужем в 1965 г., когда у меня умерла мама. Константин умер в 1986 г. Все, надеюсь, я ответила на все ваши вопросы.
Надо добавить, что встретили нас Сицилия Марковна и хозяйка дома Н.В. Андреева очень гостеприимно. В саду ожидали нас стулья, столик с чаем и кофе. В конце беседы сноха великого поэта попросила выключить диктофоны, и разговор продолжился снова. Спросили мы и о нашумевшем фильме про Сергея Александровича, показанном не столь давно по ТВ. Наша собеседница поморщилась: «Одну серию только посмотрела и выключила телевизор!» Что касается Мышкина, то город ей очень понравился: тихий, зеленый. Впервые о нем узнала она, когда проплывала мимо на теплоходе по Волге и вела по радио экскурсию для отдыхающих, рассказывала о разных достопримечательностях. 19 августа на судне с поэтическим названием «Очарованный странник» Есенина отплыла домой, в Москву. Николай Смирнов 08.09. 2006. Ярославская областная газета «Золотое кольцо»
Дата: Понедельник, 18 Ноя 2019, 16:46 | Сообщение # 29
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
2014 год: В ГОСТИ К СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ... Два бесконечно дорогих, заветных уголка России, ее величайшая гордость и Достояние – Михайловское и Константиново – любимы всякому русскому человеку. И лишь только при одном упоминании о них, в сердце опять что-то дрогнет, и в который раз вновь начинаешь строить планы в надежде хотя бы на несколько дней уехать туда, чтобы вволю налюбоваться и насладиться той упоительной, особой красотой, которую не сыскать больше ни в каких других краях… Немало красивейших мест есть в России. Но вот таких – больше нет… Даже не сразу поверилось, что в день рождения С.Есенина Олег будет петь в Константинове, что вот так счастливо все сложилось и уж тут – ехать или нет – раздумий не было никаких. И потому я постаралась закрыть дачный сезон как раз к этому времени, хотя погодка еще и позволяла напоследок перед предстоящими холодами насладиться всеми красотами осенней поры.
Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса - Люблю я пышное природы увяданье, В багрец и в золото одетые леса…
Над окошком месяц, под окошком ветер, Облетевший тополь серебрист и светел…
В 7.30 утра заказной микроавтобус уже ждал нас у м. Выхино. Лишь только великая охота могла заставить меня встать в 5 утра, чтобы успеть добраться до противоположной части города. Довольно прохладно, хорошо, что девчата дали мне шерстяной плед, а то после дачной жизни я еще не совсем ориентируюсь в московской погоде. Все-таки, между владимирской и столичной – есть определенная разница. Но надежда на то, что такой радостный и многообещающий день будет теплый и солнечный, нас не покидала. И правда - с каждым часом за окном нашего автобуса становилось все веселее: и небо все ослепительней голубело, и солнышко все больше пригревало. Так что, все складывалось самым удачным образом. Это моя 3-я поездка в Константиново. Последней была как раз на 100-летие со дня рождения С.Есенина. И вот через год вся страна уже будет отмечать его 120-летнюю годовщину.
В начале 12-го наш автобус уже въезжал в Константиново, а если учесть, что концерт начинается в 4, то времени погулять, и осмотреть все достопримечательности у нас было предостаточно – наконец-то! Я уже не помню, чтобы за последние годы, путешествуя по музеям-заповедникам, мы имели бы такую возможность. Первым делом мы решили зайти в Торгово-выставочный центр, чтобы купить на память об этом дне какие-нибудь сувениры. Выбор, надо сказать, огромный и есть, что посмотреть. Особенно мне понравился книжный отдел. Уж сколько всего я прочитала о Есенине, но вот тут представлен ряд интересных изданий, которых в Москве я что-то не встречала. Здесь же можно приобрести билеты на все экспозиции: если брать на все сразу, то выходит даже несколько дешевле. В обычные дни - это 250 руб. А поскольку информации о Есенинском музее-заповеднике с прекрасными фотографиями в Интернете предостаточно, то я не буду особо останавливаться на нашей экскурсии по самым значимым есенинским местам. Правда, мне тут случайно попались впечатления Natalya Pamsik о ее летнем посещении Константиново и, в общем, во многом я с ней согласна – и вот некоторыми выдержками из ее рассказа, которые мне очень близки и чрезвычайно понравились, хочу поделиться. "Ради чего стоит всё-таки приехать к Есенину - уже только для того, чтобы увидеть эти «рязанские раздолья», которые затмили когда-то персидский Шираз".
Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий...
"Глазам открывается великое по красоте место. Крутояр, Ока, небо, даль. Лунный пейзаж какой-то. Никогда не видела, чтобы так причудливо лежали холмы на земле – буквально застывшие волны. Зеленые. Вот здесь точно тебя охватывает ощущение сопричастности с Есенинскими мыслями. Под этим небом он стоял, в эту раздольную даль глядел, по этим бархатным буграм ходил". Вот здесь, так же, как и на Савкиной горке в Михайловском, можно часами смотреть на эту необозримую красоту, от которой просто дух захватывает…
"Подумать только. Отец – Александр Есенин, мать Татьяна. Их брак был заключен не по любви. Она родит 14 детей, четверо из которых выживут. Сергуша, 2-й её ребенок (1895) от этого 2-го брака. Катя и Шурочка родятся через 10 и 16 лет. Крестьяне. Землю пахали. Такая крестьянская судьба предполагалась по логике и детям. А нет. Мальчику там наверху душу выбрали тонкую. Задумчивую и нежную. Родители – крестьяне из земли и навоза, а он видит как «выткался на озере алый цвет зари» и «сиреневая погода сиренью обрызгала тишь». Есенин жил жадно и цветисто. Золотая голова. Волосы – «взял у ржи» - темно белокурые с ярким золотым отливом. Глаза – как незабудки, голубая бирюза. Любил многих женщин, но всех любил только - «кстати, заодно с другими на земле». А по-настоящему только одну – Русь, Рязань – свою родную землю.
Между помещицей-соседкой Лидией Кашиной (ей 30) и Есениным (ему 21) было романтическое чувство. Стихотворение «Зелёная прическа – девическая грудь» посвящено среди ещё нескольких ей.Вот как её описывает Н. Вольпин: «Несомненно, провинциалка. По общему облику – сельская учительница. Тускло-русые волосы приспущены на лоб и уши. Лицо чуть скуластое, волевое. Нос с горбинкой, но чисто славянский». В 1937 (51 год) хотела поехать подлечить здоровье на Кавказ на «впервые заработанные своими руками деньги», но… её путь на земле прекращается.Частичку своей женственности и судьбы она подарила героине поэмы «Анна Снегина». И хотя образ главной героини в ней собирательный, её дом сейчас называется «Музей поэмы «Анна Снегина». Литературы о Есенине очень много. Мне понравились воспоминания Надежды Вольпин «Свидание с другом». В числе прочих вот любопытный автор и его мысли - В.Сорокин. «Прощание с мифами».
Есенин – это Вселенная. Читайте его, читайте и перечитывайте.
После обеда небо затянулось тучами, стало ветрено и сразу здорово похолодало. А на открытой площадке в это время проходил концерт ансамбля «Радуница» - я его слышала еще в Москве, на Строченовском, в музее Есенина. Народу сегодня не так много: пятница, рабочий день, а вот завтра здесь ожидается серьезный наплыв гостей. В сувенирной лавке, что у дома родителей поэта я разговорилась с одной женщиной, которая приехала сюда на 3 дня. А поскольку я тоже давно тешу себя надеждой попасть в Константиново летом на несколько дней, то задала ей вопрос, где тут можно остановиться, ведь гостевой домик всего на 3 номера. По ее словам, местные жители (в отличие от Пушкинских Гор) не особо принимают у себя приезжих, так что они тут по неделям живут в палатках прямо у Оки. Ну это, конечно, на любителя… А мне бы хотелось привезти к Есенину всех своих, чтобы и мой Егорка с самого раннего детства смог увидеть красоту есенинского края. Ну и перед самым концертом мы решили все-таки перекусить: гуляние на свежем воздухе очень способствует этому. Около ресторана есть небольшое кафе, где очень даже прилично и недорого кормят. Ну вот, вроде так незаметно время подошло к 4-м, а это значит, пора отправляться на концерт… 03.10. 2014. Константиново
Дата: Понедельник, 18 Ноя 2019, 18:18 | Сообщение # 30
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
АВГУСТА МИКЛАШЕВСКАЯ
Этой женщине с "задумчивыми глазами", как назвал ее поэт-эпиграммист Герман, Есенин посвятил целый цикл лирических стихотворений. Среди них такие известные, как "Ты такая же простая, как все", "Вечер черные брови насопил:", "Пускай ты выпита другим"... А на сборнике "Москва кабацкая" он подписал: "Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, которые выражены в этой книге". Вскоре в "Стойле Пегаса" в дружеском кругу отмечалась их помолвка, о которой журналист Литовский вспоминал так: "Очень скромно одетый, какой-то умиротворенный, непривычно спокойный Есенин и Миклашевская под тонкой синеватой вуалью - зрелище блоковское. Есенин сидел тихо, молча, следя глазами за каждым движением Миклашевской... Счастливы друзья, видевшие Есенина в эту пору его последней, осенней любви". Дальнейшим их отношениям не суждено было развиться. Через год Есенина не стало. А.Миклашевская прожила долгую 86-летнюю жизнь. На концертах, посвященных Есенину, она отказывалась читать стихи, которые он посвятил ей.
Августа Миклашевская "МЫ ВИНОВАТЫ ПЕРЕД НИМ" Сложное это было время, бурное, противоречивое... Во всех концах Москвы - в клубах, в кафе, в театрах - выступали поэты, писатели, художники, режиссеры самых разнообразных направлений. Устраивались бесконечные диспуты. Было в них и много надуманного и нездорового. Все навязанное, наносное столкнулось с его настоящей сущностью, с настоящим восприятием всего нового для него, и тоже бурлило и кипело... Познакомила меня с Есениным актриса Московского Камерного театра А.Б. Никритина,
жена известного в то время имажиниста А.Мариенгофа. Мы встретили поэта на ул. Горького (тогда Тверской). Он шел быстро, бледный, сосредоточенный... Сказал: "Иду мыть голову. Вызывают в Кремль". У него были красивые волосы - пышные, золотистые. На меня он почти не взглянул. Это было в конце лета 1923 г., вскоре после его возвращения из поездки за границу с Дункан.
Фотография с заграничного паспорта. 1922 год.
Я часто бывала у Никритиной. У них-то по-настоящему я и встретилась с Есениным. Вернувшись из-за границы, Есенин жил в одной квартире с ними.... Долго бродили по Москве. Он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему как ребенок. Трогал руками дома, деревья. Уверял, что все, даже небо и луна, у нас другие, чем там. Рассказывал, как ему трудно было за границей. И вот он "все-таки удрал"! "Он в Москве!" Целый месяц мы встречались ежедневно. Мы очень много бродили по Москве, ездили за город и там подолгу гуляли. Это был август, ранняя золотая осень... Под ногами сухие желтые листья. Как по ковру бродили по дорожкам и лугам. И тут я узнала, как Есенин любит русскую природу. Как он счастлив, что вернулся на родину. Я поняла, что никакая сила не могла оторвать его от России, от русских людей, от русской природы, от русской жизни, какой бы она ни была трудной.
- Я с вами как гимназист, - тихо, с удивлением говорил мне Есенин и улыбался. Часто встречались в кафе поэтов на Тверской. Сидели вдвоем. Тихо разговаривали. Есенин трезвый был даже застенчив. Много говорили о его грубости с женщинами. Но я ни разу не почувствовала и намека на грубость. Он мог часами сидеть смирно возле меня. Комната моя была похожа на рощу из астр и хризантем, которые он постоянно приносил мне. Как-то сидели в отдельном кабинете ресторана "Медведь" Мариенгоф, Никритина, Есенин и я. Мне надо было позвонить по телефону. Есенин вошел со мной в будку. Он обнял меня за плечи. Я ничего не сказала, только повела плечами, освобождаясь из его рук. Когда вернулись, Есенин сидел тихий, задумчивый. "Я буду писать вам стихи". Мариенгоф засмеялся: "Такие же, как Дункан?" - "Нет, ей я буду писать нежные..."
Первые стихи, написанные мне: Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали, В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить...
Есенин позвонил мне и с журналом ждал в кафе. Я опоздала на час. Задержалась на работе. В этот день час для него был слишком большим сроком. Когда я пришла, он впервые при мне был не трезв и впервые при мне был скандал. Он торжественно, стоя, подал мне журнал, Мы сели. За соседним столом что-то громко сказали, Есенин вскочил... Человек в кожаной куртке хватился за наган. К удовольствию окружающих, начался скандал. Казалось, с каждым выкриком Есенин все больше пьянел. Я очень испугалась за него. Вдруг неожиданно, неизвестно откуда, появилась его сестра Катя. Мы обе взяли его за руки. Он посмотрел нам в глаза и улыбнулся. Мы увезли его и уложили в постель. Есенин заснул, а я сидела возле него. Вошедший Мариенгоф убеждал меня: "Эх вы, гимназистка, вообразили, что сможете его переделать!" Я понимала, что переделывать его не нужно. Просто нужно помочь ему быть самим собой. Я не могла этого сделать. Слишком много времени приходилось мне тратить, чтобы заработать на жизнь моего семейства. О моих затруднениях Есенин ничего не знал. Я зарабатывала концертами, случайными спектаклями. Мы продолжали встречаться, но уже не каждый день. С Есениным чаще всего встречались в кафе. Каждое новое стихотворение, посвященное мне, он тихо читал. В стихотворении "Ты такая ж простая, как все" больше всего самому Есенину нравились строчки: "Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада" - и он повторял их.
Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России. Знаешь ты одинокий рассвет, Знаешь холод осени синий.
По-смешному я сердцем влип, Я по-глупому мысли занял. Твой иконный и строгий лик По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал, Чтил я грубость и крик в повесе, А теперь вдруг растут слова Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит, Слишком многое телу надо. Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада?
Я не нищий, ни жалок, ни мал И умею расслышать за пылом: С детства нравиться я понимал Кобелям да степным кобылам.
Потому и себя не сберег Для тебя, для нее и для этой. Невеселого счастья залог - Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев, Словно в листья в глаза косые... Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России.
Как-то сидели Есенин, я и С. Клычков. Есенин читал только что напечатанные стихи: Дорогая, сядем рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу...
Клычков похвалил, но сказал, что оно заимствовано у какого-то древнего поэта (не запомнила). Есенин удивился: "Разве был такой поэт?" А минут через 10 стал читать наизусть стихи этого поэта и хитро улыбался. Он очень хорошо знал литературу. С большой любовью говорил о Лескове, о его замечательном русском языке. Взволнованно говорил о засорении русского языка, о страшной небрежности к языку в газетах и журналах. Он был очень литературно образованным человеком, и мне непонятно, когда и как он стал таким. Несмотря на свою сумбурную жизнь, много стихов и даже прозу знал наизусть. Читая "Роман без вранья" Мариенгофа, я подумала, что каждый случай в жизни, каждую мысль, каждый поступок можно преподнести в искаженном виде. И вспомнилось мне, как в день своего рождения, вымытый, приведенный в порядок после бессонной ночи, вышел к нам Есенин в крылатке, в широком цилиндре, какой носил Пушкин. Вышел и сконфузился. Взял меня под руку, чтобы идти, и тихо спросил: "Это очень смешно? Но мне так хотелось хоть чем-нибудь быть похожим на него..." И было в нем столько милого, детского, столько любви к Пушкину, и, конечно, ничего кичливого, заносчивого, о чем писал Мариенгоф, в этом не было. Мне очень хотелось сохранить Есенина трезвым на весь вечер, и я предложила всем желающим поздравлять Есенина, чокаться со мной:
"Пить вместо Есенина буду я!" Это всем понравилось, а больше всего самому Есенину. Он остался трезвым и очень охотно помогал мне передергивать и незаметно выливать вино. Мы сидели с ним рядом на каком-то возвышении. Неожиданно подошла молодая девушка с бутылкой в руке, истерически крикнула несколько раз: "Пей!" - он отстранил руку. Она подошла и плеснула вином, закатила истерику и упала. Я сказала, чтобы вынесли ее. Настроение у меня испортилось. Долгое время я его не видела. Помню, сидели в кафе я, Никритина, Мариенгоф. Ждали Есенина, но его не было. Вдруг неожиданно поднялся снизу. Прошел прямо в середину. Бледный, глаза тусклые. Долго всех оглядывал. Может, и не увидел нас, а может, и увидел. В кафе стало тихо. Все ждали, что будет. Он чуть улыбнулся и сказал: "А скандалить пойдем к Маяковскому..." И ушел.
Я знала, что его все больше и больше тянуло к Маяковскому, но что-то еще мешало. С Маяковским в жизни я встречалась несколько раз, почти мельком, но у меня осталось чувство, что он умеет внимательно и доброжелательно следить за человеком. В жизни он был другой, чем на эстраде. Многие "друзья" Есенина мне очень не нравились. Они постоянно твердили ему, что его стихи, его лирика никому не нужны. Прекрасная поэма "Анна Снегина" вызвала у них ироническое замечание: "Еще нянюшку туда, и совсем Пушкин". Они знали, что для Есенина нет боли сильней - думать, что его стихи не нужны. И "друзья" наперебой старались усилить эту боль. Трезвый Есенин им был не нужен. Когда он пил, вокруг все ели и пили на его деньги. Друзей, даже и не пьющих, устраивали легендарные скандалы Есенина. Эти скандалы привлекали любопытных в кафе.
Многие из "друзей" не любили меня. Говорили, что со мной скучно. Когда мы с Есениным сидели в кафе, у нас на столе никогда не было бутылок. Новый год (1924) встречали у актрисы Лизы Александровой. Позвонила Дункан. Звала Лизу и Соколова приехать к ней встречать Новый год. Лиза ответила, что приехать не могут. "Мы не одни, а ты не захочешь к нам приехать? У нас Миклашевская". - "Миклашевская? Очень хочу. Сейчас приеду". Я впервые увидела Дункан близко. Это была крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный хитон, бледно-зеленый, с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром, с золотыми кистями и на ногах золотые сандалии и кружевные чулки. На голове - зеленая чалма с разноцветными камнями. На плечах не то плащ, не то ротонда бархатная, зеленая, опушенная горностаем. Не женщина, а какой-то очень театральный король. Мы встали, здороваясь с ней. Она смотрела на меня и говорила: "Ти отнял у меня мой муш!" У нее был очень мягкий акцент. Села она возле меня и все время сбоку посматривала: "Красиф? Нет, не ошень красиф. Нос красиф? У меня тоже нос красиф. Приходить ко мне на чай, а я вам в чашку яд, яд положу, - мило улыбалась она мне. - Есенин в больниц, вы должны носить ему фрукты, цветы!" И вдруг неожиданно сорвала с головы чалму: "Произвел впечатлень на Миклашевскую, теперь можно бросить". И чалма и плащ полетели в угол. После этого она стала проще, оживленнее: "Вся Европа знайт, что Есенин мой муш, и первый раз запел про любоф вам? Нет, это мне! Есть плехой стихотворень "Ты простая, как фсе", - это вам!" И опять: "Нет, не очень красиф!" Стало светать, потушили электричество. Серый тусклый свет все изменил. Айседора сидела осунувшаяся, постаревшая и очень жалкая. "Я не хочу уходить, мне некуда уходить. У меня никого нет. Я один..."
Я знала, что есть Галя [Бениславская], которая, как, усмехаясь, говорил Мариенгоф, "спасает русскую литературу...". Галя... Она была красивая, умная. Когда читаешь у Есенина:
Шаганэ, ты моя Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она очень похожа, Может, думает обо мне, Шаганэ, ты моя Шаганэ...
вспоминается Галя... Темные две косы. Смотрит внимательными глазами, немного исподлобья. Почти всегда сдержанная, закрытая улыбка. Сколько у нее было любви, силы, умения казаться спокойной. Она находила в себе силу устранить себя, если это нужно Есенину. И сейчас же появляться, если с Есениным стряслась какая-нибудь беда. Когда он пропадал, она умела находить его. Последнее время он все чаще походил на очень усталого человека.
Е.Есенина, Вольф Эрлих, Г.Бениславская
Потом опять неожиданно пришел ко мне на Малую Никитскую и повез меня куда-то. За кем-то заезжали и ехали дальше, куда-то на окраину Москвы. Помню, сидели в комнате с низким потолком, с небольшими окнами. Как сейчас вижу стол посреди комнаты, самовар. Мы сидим вокруг стола. На подоконнике сидела какая-то женщина, кажется, ее звали Анна. Есенин стоял у стола и читал свою последнюю поэму "Черный человек". Он всегда очень хорошо читал свои стихи, но в этот раз было даже страшно. Он читал так, будто у нас никого не было и как будто Черный человек находился здесь. Я видела, как ему трудно, как он одинок. Понимала, что мы виноваты перед ним, и я, и многие ценившие и любившие его. Никто из нас не помог ему по-настоящему. Мы часто оставляли его одного. Есенин послал [мне] с поэтом Приблудным "Москву кабацкую" с автографом: "Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, выраженными в этой книге". В книге был цикл "Любовь хулигана" - Августе Миклашевской. Каждый раз, встречаясь с Галей, я восхищалась ее внутренней силой, душевной красотой. Поражала ее огромная любовь к Есенину, которая могла так много вынести, если это было нужно ему. Есенин женился на Толстой, Галя устранилась совсем и куда-то уехала. В последний раз я видела его в ноябре 1925 г. перед тем как он лег в больницу.
Был болен мой сын. Я сидела возле его кроватки и читала ему книгу. Неожиданно вошел Есенин. Когда увидел меня возле сына, прошел тихонько и зашептал: "Я не буду мешать". Сел в кресло и долго смотрел на нас (я поставила градусник сыну). Потом встал, подошел к нам. "Вот все, что мне нужно, - сказал он и пошел. В двери остановился: - Я ложусь в больницу, приходите ко мне". Я ни разу не пришла Я многого не знала и не знала о разладе с Толстой.
Больше я его не видела. По телефону мне сообщили о смерти Есенина, даже не знаю кто. Всю ночь мне казалось, что он тихо сидит у меня в кресле, как в последний раз сидел, и смотрит на мою жизнь. ...Помню, как мы шли за гробом. И вдруг за своей спиной я услышала голос С.Клычкова: "Ты видел его после больницы?" - "Нет". - "А я встретил его на вокзале, когда он ехал в Питер. Ох и здорово мы выпили". - Мне захотелось ударить его. Потом пошла спекуляция на смерти Есенина. Очень уговаривали и меня выступать на этих концертах. Я отказалась, но устроители все-таки как-то поместили на афише мою фамилию. В день концерта Галя привела ко мне младшую сестру Есенина - Шуру, почти девочку. Ей тогда, наверно, не было и 14 лет. Галя сказала, что Шура хочет пойти на концерт, чтобы послушать, как я буду читать стихи Сергея. - Я не хочу, чтобы Шура ходила на эти концерты. Вот я и привела ее к вам, чтобы вы почитали ей здесь". - Галя, я не буду читать на концертах вообще, а тем более стихи, посвященные мне. Как просияла Галя, как вся засветилась: "Значит, вы его любили. Я все хожу и ищу, кто его по-настоящему любил".
Г.Бениславская и А.Назарова
Галя застрелилась на могиле Есенина. Потом мне К.Зелинский сказал, что она целый год приводила в порядок его архив и, когда закончила, - застрелилась. Разбирая архив, Зелинский был поражен, с какой любовью делала это Галя. Он сказал: "Какая бы женщина не уничтожила письмо Есенина, в котором он писал: "Я знаю, что ты мой самый лучший друг, но как женщина ты мне не нужна". Но это написал Есенин, и Галя сохранила письмо в архиве. Что произошло в Ленинграде? Он уехал в Ленинград от всего, что ему мешаю, хотел жить по-другому. Хотел издавать журнал. Хотел выписать сестер, Наседкина (мужа Кати), хотел жить здоровой, деловой жизнью. И что случилось там в Ленинграде? Что такое его друзья - Эрлих, Устиновы, Клюев и др.? Я не верю Эрлиху! Я не верю, что он забыл прочитать стихотворение "До свиданья...". Как можно забыть, когда Есенин ему, другу, дал листок, написанный кровью. *** Зачем пишу о своих встречах с Есениным? Мне кажется, в них можно найти крупинки настоящего Есенина... 1970 г. Москва http://agatad.gorod.tomsk.ru/index-1333456864.php
Дата: Понедельник, 18 Ноя 2019, 21:36 | Сообщение # 31
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
2015 год: К 120-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА Я счастлив душу вынуть...
При всём блеске русских литературных гениев имя Сергея Есенина дарит русскому сердцу особый нектар счастья. Это счастье – в торжестве русского слова, в открытой всем ветрам русской душе, которая из души поэта превратилась в душу всего народа. Высокое искусство – всегда в той или иной степени чудо. Но чудо Есенина так несомненно, что его по-осеннему шелестящие имя и фамилия известны без преувеличения каждому человеку в России. Разгадать загадку его творчества, наверное, невозможно. Однако есть смысл предположить, что пути познания Есенина стоит основывать на абсолютном понимании им чувства настоящего как вечного... (Литературная газета)
Москва широко отметит 120-летие со Дня рождения Сергей Есенина Департамент культуры Москвы, Московский государственный музей С.А. Есенина к 120-летней годовщине со Дня рождения Поэта подготовили ряд мероприятий, которые пройдут с 1 по 4 октября.
3 октября 2015 Россия и весь мир отметят 120-летний юбилей со дня рождения русского поэта Сергея Александровича Есенина. По этому случаю в Москве пройдет ряд мероприятий.
1 октября в 12:00 состоится торжественное возложение цветов к могиле поэта на Ваганьковском кладбище, в 15:00 - к памятнику С.Есенину на Тверском бульваре. В мероприятиях примут участие сотрудники музея, деятели литературы и искусства.
2 октября в музее С.Есенина на Клязьминской улице состоится праздничный концерт «Гой ты, Русь, моя родная…». Юбилейная концертная программа познакомит с творчеством композитора В. Булюкина, который специально для этого вечера подготовил есенинскую программу совместно с тенором И.Рашавцом. В вечере примут участие В.Завикторин, исполняющий роль Есенина в спектакле «Хулиган» на малой сцене Театра на Таганке, который прочитает полностью поэму «Анна Снегина», а также наряду с мастером художественного слова, С.Батаевым, прочитает многие произведения поэта. Начало концерта в 17.00. Вход бесплатный. Выставочный зал музея в этот день будет работать в режиме бесплатного посещения с 11.00 до 17.00. Адрес: ул. Клязьмиская, д. 21, корп. 2
3 октября в музее С.Есенина в Большом Строченовском переулке пройдет праздничный концерт «Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…». В этот день музей посетят знаменитые артисты, стоявшие у истоков рождения музея в Замоскворечье: С.Никоненко, Ю.Голышев, Б.Галкин, И.Разумихина, вокальное трио «Реликт» и многие другие. Начало концерта в 15.00. Вход бесплатный. В юбилейный день рождения поэта двери музея будут открыты для всех желающих в режиме бесплатного посещения с 10.00 до 18.00. Адрес: Б.Строченовский пер, д. 24, стр. 2, м. Серпуховская
Праздничные мероприятия продолжатся в музее и есенинском дворике в воскресный день, 4 октября, большим творческим концертом музыкальной группы «Feelin's» «Кидаем якорь в небеса..!». Специально для этого концерта приедет итальянский певец Boris Salvodelli. Начало в 18.00. Вход бесплатный. Кроме этого, большую программу, приуроченную к годовщине, подготовили московские библиотеки, дома культуры, музеи и выставочные залы и другие учреждения культуры, которые пройдут в октябре и декабре (28 декабря - 90 лет трагической гибели поэта).
Так, 3 октября в 16.00 в Государственном музее В.Маяковского состоится лекция-диспут «Маяковский – Есенин» и поэтический спектакль по мотивам творчества С.Есенина. 18 октября в «Галерее А.Шилова» пройдет музыкально-поэтический вечер «Мой Есенин». В программе вечера: лучшие произведения поэта и песни на его стихи. http://kultura.mos.ru/presscenter/news/detail/2189727.html
В Рязанской области готовятся к празднованию 120-летия со дня рождения Есенина К 120-летию со дня рождения Сергея Есенина на его родине, в Рязанской области, переиздадут собрание сочинений поэта, проведут научный симпозиум, а также приведут в порядок памятники в Государственном музее-заповеднике Есенина в Константинове. Уже через месяц полностью обновленным предстанет перед посетителями музея дом помещицы Лидии Кашиной, с именем которой связано написание поэмы "Анна Снегина". На реконструкцию музейных объектов Рязанская область потратит более 18 миллионов рублей. Всего на мероприятия, связанные со 120-летием поэта, из различных источников планируется выделить около 30 миллионов рублей. "К юбилею нашего великого земляка запланировано переиздание семитомного собрания сочинений, кроме того, будет впервые выпущена мировая карта есенинских мест, ученые со всего мира примут участие в международном научном симпозиуме "Сергей Есенин. Личность. Творчество. Эпоха", - сообщил министр культуры и туризма региона Виталий Попов. В конце июня проектировщики закончат работу над научно-проектной документацией по созданию достопримечательного места "Есенинская Русь" на территории села Константиново, расположенное на высоком правом берегу Оки в 43 километрах от Рязани. Первое упоминание относится к 1619 году. ТАСС, 05.06.2015 http://tvkultura.ru/article/show/article_id/134930/
1 октября 2015, 12:00, Ваганьково
Возложение цветов от Московского государственного музея С.А.Есенина. Директор - Светлана Николаевна Шетракова
Дата: Понедельник, 18 Ноя 2019, 22:05 | Сообщение # 32
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
120 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ЕСЕНИНА
Сергея Есенина в России любили всегда, даже в самые "непоэтические" годы. Есенин - наша любовь и нежность, певучая душа России, поэт, прочувствовавший боль за страну как свою личную. Его стихи переписывали, передавали друг другу, с ними уходили на фронт, его пели и поют под гитару и просто повторяют запомнившиеся строки...
Руки милой - пара лебедей - В золоте волос моих ныряют. Все на этом свете из людей Песнь любви поют и повторяют.
Пел и я когда-то далеко И теперь пою про то же снова, Потому и дышит глубоко Нежностью пропитанное слово.
Если душу вылюбить до дна, Сердце станет глыбой золотою. Только тегеранская луна Не согреет песни теплотою.
Я не знаю, как мне жизнь прожить: Догореть ли в ласках милой Шаги Иль под старость трепетно тужить О прошедшей песенной отваге?
У всего своя походка есть: Что приятно уху, что — для глаза. Если перс слагает плохо песнь, Значит, он вовек не из Шираза.
Про меня же и за эти песни Говорите так среди людей: Он бы пел нежнее и чудесней, Да сгубила пара лебедей.
КАК ЭТО БЫЛО... По мнению Л.Н. Толстого лучшие образцы народного творчества создаются во времена испытаний. Именно на такие времена пришлось и творчество Сергея Есенина. За тридцать лет он прожил как будто не одну, а множество жизней. Вот почему каждому человеку, заглянувшему в его стихи, удаётся найти строки, относящиеся к жизни собственной. Творчество поэта, в конце короткой его жизни попавшего в опалу, находилось под спудом в течение тридцати лет после его загадочной смерти. Но, к счастью, явились другие времена, и в 1955 году произведения Есенина снова стали издаваться. А ещё через десять лет мы широко, празднично отметили 70-летие со дня рождения поэта. В том, далёком, 1965 году я учился в столичном институте и по этой причине стал свидетелем некоторых, имеющих отношение к юбилею, событий. Для начала я записался в главную библиотеку страны и в читальном зале просмотрел прижизненные издания поэта. А под конец зимы стал часто бывать на могиле Есенина. Не знаю, как сейчас, а тогда Ваганьковское кладбище было тихим, малолюдным местом. Студенческий неуют и грусть по дому приводили меня к месту упокоения того, кто так пронзительно и искренне писал об оставленном крове, подобно мне тосковал о матери и сестре. Как ни странно, но там мне становилось спокойнее, лучше. Справа от поэта долгое время находилось захоронение Г.Бениславской, от тоски застрелившейся здесь через год после его смерти. В 1955 году ее прах перенесли за могилу поэта, а на её месте похоронили его мать, пережившую сына на тридцать лет. Крашенный крест на могиле Бениславской был испещрён записками неведомых влюблённых, назначавших здесь свидания. Быть может, так ведётся до сих пор. И всякий раз я обращал внимание, что площадка с могилой поэта прибрана, ухожена: снег отвален по сторонам в аккуратные сугробы, а земля вычищена под метлу.
Однажды я пришёл туда, когда день клонился к закату. На одном из сугробов лежала пара бутылок из-под спиртного. Я затолкал их поглубже в снег и присел на бордюр. Тишина, безлюдье… На душе тревожно: поздновато я пришёл, поздновато. И вдруг раздался крик, от которого я вздрогнул: «А ну-ка, встать!» На аллее стоял, будто из-под земли выросший, мужчина в шубе нараспашку, со значком Всероссийского Театрального Общества на груди. С угрожающим видом он шагнул ко мне, и я увидел, что он хром и пьян. «Я не встану. Кто вы такой, и не ваши ли бутылки я утопил в сугробе?» Он ответил: «Ну, мои. Я – племянник Зинаиды Райх, а вы сидите на чужой могиле. Встаньте!» И тут я подчинился. А в конце весны я познакомился там с одной тихой, опрятной женщиной, прибиравшейся на могиле Есенина. Ей было лет за шестьдесят. Она рассказала мне, что живёт недалеко отсюда, что в молодости видела и слышала поэта и тайно была в него влюблена. И вот уже почти сорок лет, каждую неделю, она приходит сюда и наводит порядок. Я рассказал ей про зимнюю встречу с пьяным мужчиной, на что она ответила: «Здесь артистов хватает, да не всякому следует верить». На следующую нашу встречу она принесла альбом с фотографиями Есенина. Я обратил внимание на качество снимков – они не были копиями. Я рассматривал их, глазам своим не веря. Не помню, как они попали к этой женщине, только говорила она, что журналисты уже прознали об альбоме и с её согласия копируют бесценные фотографии. «Теперь ждите их публикации в юбилейных журналах» - сказала она.
В другой раз мне пришлось услышать здесь рассказ пожилой приезжей женщины о встрече с Есениным, когда он отдыхал в каком-то южном санатории, где она работала медицинской сестрой. Хотя ничего больше она случайным слушателям сообщить не могла, тем не менее её слушали внимательно и с пониманием: разве может молчать человек, если он видел живого Есенина? Короче говоря, поэта помнили, любили, а юбилея ждали, как праздника. Оказалось, что ещё была жива и Августа Миклашевская, которой Есенин посвятил цикл из семи стихотворений. По радио Москвы прозвучала передача из её квартиры. Мне запомнилось, что вспоминала она о встречах с поэтом как-то сухо и бесстрастно, делая это как бы из необходимости отвечать, коли спрашивают. Что поделаешь, ведь ей уже было за семьдесят. И всё-таки та передача и меня, и моих друзей-студентов не на шутку взволновала, ведь нам посчастливилось услышать живой голос возлюбленной поэта, которая жила в одном городе с нами и была нашей современницей.
Воскресный день 3 октября 1965 года выдался солнечным, тихим, сухим. С утра по радио звучали песни и романсы на стихи Есенина, из газетных киосков с разворотов журналов и газет на прохожих улыбчиво и тепло смотрел виновник торжества, а я то и дело вспоминал мою знакомую с альбомом. Меня просто распирало от гордости, мне казалось, что и я причастен к подготовке юбилея как человек, знающий одну из его тайн. А на Ваганьковском с утра до вечера не утихал многолюдный митинг. Мне удалось занять место буквально в пяти метрах от могилы поэта. Слово сказать мог каждый желающий. Для этого очередной оратор взбирался на какую-нибудь ограду или подходящий по высоте памятник. Читали стихи Есенина и свои, самодельные, пели его песни и песни о нём. На качество исполнения особо не смотрели, аплодировали шумно, тем самым поощряя нерешительных. А когда несколько братков с гитарой заявили, что «у Серёги стихов было написано всяконьких» и запели что-то из «Москвы кабацкой», их быстро сдёрнули с возвышения и вытолкали из толпы.
Была там и 18-летняя внучка поэта Марина Есенина. Она говорила, что подобно деду жить без стихов не может и намерена поступать в литературный институт. (Потом писали, что стихи у неё весьма слабые, что поступить в институт она не смогла). Среди выступавших ещё запомнился сказавший стихотворное слово о поэте одетый в чёрное кожаное пальто, интеллигентный, с приятным музыкальным баритоном скульптор Иван Онищенко. К тому времени он прославился первым мраморным есенинским бюстом, ставшим общенародным достоянием. Хороший был митинг, слова на нём звучали простые, искренние, не на бумажке заготовленные. И природа не испортила праздника ненастьем: тихо падал на землю лист осенний, и солнце пригревало, и шума городского не было слышно. Будто не на кладбище всё происходило, а где-то в роще, которая ещё не отговорила «берёзовым весёлым языком». Сергей Федорович Иванов http://www.stihi.ru/2015/09/30/8033
За горами, за желтыми долами Протянулась тропа деревень. Вижу лес и вечернее полымя, И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными главами Голубеет небесный песок, И звенит придорожными травами От озер водяной ветерок.
Не за песни весны над равниною Дорога мне зеленая ширь — Полюбил я тоской журавлиною На высокой горе монастырь.
Каждый вечер, как синь затуманится, Как повиснет заря на мосту, Ты идешь, моя бедная странница, Поклониться любви и кресту.
Кроток дух монастырского жителя, Жадно слушаешь ты ектенью, Помолись перед ликом Спасителя За погибшую душу мою.
ИГУМЕН ЗЕМЛИ РУССКОЙ И СЕРГЕЙ ЕСЕНИН Вклад преподобного Сергия Радонежского в строительство государства Российского особенно важен для рязанцев. Именно преподобный Сергий, по просьбе великого князя московского Дмитрия Ивановича, отговорил князя Олега Ивановича Рязанского от войны с Москвой, придя в Рязань во время заговения на Филиппов пост и «тихими и кроткыми словесы и речми и благоуветливыми глаголы» уговорив князя Олега помириться с великим князем Дмитрием Ивановичем. Но, в связи с именем этого святого, вспоминается еще один знаменитый поэт-рязанец С.А. Есенин.
Его связь с преподобным – уже в одном имени. Нарекли поэта по святцам именем Сергий именно в честь Сергия Радонежского, так как родился Есенин 3 октября, за пять дней до дня памяти Сергия Радонежского. Это имя дал ему настоятель Константиновской церкви в честь Казанской Матери Божьей отец Иоанн (Смирнов). Так святой стал небесным покровителем поэта. Связь великого русского поэта и преподобного Сергия прослеживается во многих фактах его биографии. Впервые в есениноведении вопрос об отражении образа прп. Сергия в творчестве поэта поставила О.Е. Воронова – руководитель Есенинского центра Рязанского государственного университета им.С.А. Есенина, один из самых авторитетных есениноведов, главный консультант Государственного музея-заповедника С. А. Есенина. Именно она в своих научных трудах затронула проблему отражения в творчестве поэта образа его небесного покровителя. В книге «Сергей Есенин и русская духовная культура» Ольга Ефимовна отмечает, что «черты внешнего облика святого Сергия проявляются вновь и вновь в образе «светлого отрока», воссозданного в целом ряде стихотворений («К теплому свету на отчий порог…», «Колокольчик среброзвонный…»). Наряду с «Житием Сергия Радонежского», важнейшим источником есенинского образа «светлого отрока» является картина М.Нестерова «Видение отроку Варфоломею» (1890), где изображён будущий святитель православной Руси.
Мотивы этой картины, её типично русский пейзаж, образ светловолосого, тонколикого отрока, изображённого на фоне берёзовых перелесков в переломный момент его судьбы – во время встречи со старцем-«черноризцем», очень напоминает образ юного есенинского подростка: Пусть не я тот нежный отрок В голубином крыльев плеске, Сон мой радостен и кроток О нездешнем перелеске. Картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» была его любимой картиной и открывает целую серию картин о его любимом святом С.Радонежском, вошедшую в знаменитый цикл « Святая Русь». Образ С.Радонежского, близкий и дорогой художнику с самого детства, был для него воплощением нравственного идеала. Особенно большое значение Нестеров придавал роли святого в сплочении русского народа. Зарисовки пейзажей художник писал в окрестностях Троице-Сергиевой лавры. С. Городецкий писал: «Была у него (Есенина) в стихах та мистическая тишина, которая характерна для картин Нестерова».
Есть в биографии Есенина такая строка: В 1916 г. между 7 и 10 января Есенин и Н.Клюев выступают с чтением своих произведений в патронируемом великой княгиней Елизаветой Феодоровной лазарете для раненых при Марфо-Мариинской общине. Казалось бы: где связь с С.Радонежским? Воронова упоминает о значимости для Есенина драгоценного дара великой княгини Елизаветы Фёдоровны, настоятельницы Mapфо-Мариинской обители, иконы С.Радонежского, преподнесённой поэту в 1916 году. А вот это уже интересно. Каковы же были обстоятельства этой встречи? И почему княгиня сделала такой подарок именно Есенину? Было это в 1916 году. Шла первая мировая война. Творчество крестьянских поэтов: С.Есенина и Н.Клюева заметил штаб-офицер для поручений при дворцовом коменданте, полковник Д.Н. Ломан, курировавший строительство Федоровского городка. Он устроил поэтам чтение стихов в Марфо-Мариинской, монашеской общине сестер милосердия, основанной великой княгиней Елизаветой Фёдоровной, перед ранеными. Основательница Марфо-Мариинской обители лично присутствовала на этом выступлении. Творчество Есенина и Клюева ей понравилось. И через несколько дней поэты уже читают стихи в её московской резиденции. На встрече присутствовали и известные художники, в том числе М.Нестеров. Что объединяло Нестерова с поэтами? И Клюев, и Есенин, и Нестеров входили в «Общество возрождения художественной Руси», основанное в 1915 году. Елизавета Фёдоровна в благодарность за творчество подарила Есенину и Клюеву по экземпляру Евангелия и образки с изображением иконы Покрова Пресвятой Богородицы и святых жен-мироносиц Марфы и Марии. Позже Елизавета Фёдоровна делает Есенину ещё два особых подарка – это икона преп. Сергия Радонежского и книга «Под благодатным небом».
Главный хранитель ГМЗ С.А. Есенина В.И. Панкратова рассказала мне об этих подарках. Информация о первых двух дарах княгини (Евангелие и образок с изображением иконы Покрова Пресвятой Богородицы и св. Марфы и Марии) находится в книге Н.В. Есениной «В семье родной». Они находились в ее личном архиве, в фондах музея их нет и после смерти Н.В. Есениной о них ничего неизвестно. А вот икона прп. Сергия и книга, подаренная Елизаветой Федоровной, являются раритетами ГМЗ С.А. Есенина и хранятся в фондах музея. Образ игумена земли русской, видимо, был особенно близок принявшей православие немке, и их связывают невидимые духовные нити. Икона и книга, подаренные Елизаветой Федоровной, находятся в фондах музея-заповедника С.А. Есенина. В.И. Панкратова рассказала, что, так как у поэта не было постоянного места жительства в городе, летом 1916 года он привез дары Елизаветы Федоровны в деревню и отдал матери. Эта икона потом хранилась у Александры Александровны, сестры Есенина. В 1983 году племянница поэта, С.П. Есенина подарила её музею. Икона датируется началом XX века, деревянная, обратная сторона обтянута бархатом, рамка металлическая, изображение с позолотой.
Второй раритет – жития святых «Под благодатным небом» – в музейные фонды поступил недавно (в 2011 году), и стал очень ценным их пополнением. Книга очень ветхая, листы в правом верхнем углу повреждены, обложка утеряна. На титульном листе штамп: «От Е.И. В. Великой Княгини Елисаветы Феодоровны». Это первый и единственный выпуск из задуманных св. Елизаветой Федоровной серии книг, так как потом началась первая мировая война и революция, и издать остальные книги уже было невозможно. Это издание – ценнейший исторический источник, который снова возвращает нас к С.Радонежскому и к так любившему этого святого М.Нестерову. Так как книга содержит жития святых за сентябрь-октябрь, в ней оказалось и житие С.Радонежского (ведь день его памяти в октябре 8-ого), а иллюстрацией к нему стала картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Таким образом, у поэта оказалась икона и житие его небесного покровителя. Нареченного в честь великого святого, великого русского поэта С.Есенина жизнь не раз сводила с людьми, для которых преподобный Сергий был почитаем и любим. Светлана Агапова 08.10. 2014. газета "Благовест" http://blagovesti-ru.livejournal.com/
В этом имени – слово «есень» . Осень, ясень, осенний цвет. Что – то есть в нём от русских песен – Поднебесье, тихие веси, Сень берёз и синь – рассвет.
Что – то есть в нём и от весенней, Грусти, Юности и Чистоты… Только скажут – «Сергей Есенин» , Всей России встают черты… Николай Браун
3 октября 2015 года
С самого утра у могилы С.Есенина стоят люди. Стоят часами и слушают его стихи. Читают известные артисты, читают те, кто просто любит Есенина и очень много молодежи. Ребята под гитару поют песни на его стихи, много иностранцев... Цветы класть уже некуда....
Еще одна удачная встреча: я познакомилась с родственником Анны Изрядновой - первой жены С.Есенина. Надеюсь, что удастся увидеть редкие материалы, которые сохранились в их семье... А вот сегодняшняя "Романтика романса", посвященная любимому поэту, - я включила ее уже с середины, вызвала удручающее впечатление. Ну почему у нас почти каждый исполнитель не поет конкретно то, что написано самим поэтом, а лепит отсебятину? Неужели так трудно выучить слова его стихотворений, ведь они так легко запоминаются? А тексты ведущих - это же вообще кошмар! Е.Кунгуров цитирует Эрлиха - "друга" Есенина, причастного к его убийству. И даже не может правильно поставить ударение в словах Горького о Есенине: "Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое - более всего иного - заслужено человеком".
«ПОЙ ПЕСНЮ, ПОЭТ...» Голубое небо, желто-рыжие листья, паутинки бабьего лета в солнечных лучах, порхающие вокруг цветов бабочки, наливные красные яблоки на деревьях – таким было Константиново в этот день. На главной площади работал «константиновский базар» – с ярмаркой изделий народных художественных промыслов и авторских произведений рязанских мастеров, книжными новинками от областной библиотеки им. Горького, с сытными рядами и веселой каруселью. У «свободного микрофона» на площади назвали имена победителей музейной интернет-викторины «Чую радуницу Божью…», вручили дипломы участникам. Первыми прочли стихи юные поэты и чтецы – победители есенинского детского музыкально-поэтического фестиваля-конкурса «По-осеннему шепчут листья…» А затем перед слушателями выступали все желающие, стар и млад, в том числе гости из ближнего Зарубежья.
На большом зеленом лугу у земской школы можно было послушать частушки под гармонь, сыграть в народные игры – «шелыгу» и «серцо», походить на ходулях, посоревноваться в перетягивании каната, сфотографироваться в историческом фотоателье и покататься на лошади. На усадьбе родителей поэта актеры театра «Переход» Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина разыгрывали сценки из крестьянской жизни. У памятника С.Есенину состоялось возложение цветов, выступили рязанские поэты и песенно-инструментальный ансамбль «Радуница».
Под окнами дома священника И.Я. Смирнова выступал Рязанский камерный хор. А в экспозиции дома была представлена выставка раритетов, посвященная 120-летию со дня открытия Второклассной учительской школы в Спас-Клепиках. Некоторые документы выставлялись впервые: рукописи С. Есенина, подаренные другу Григорию Панфилову, две тетради (дневник) и фото Г.Панфилова, фотографии учителей Спас-Клепиковской школы, учебники тех лет. На веранде дома Л.И. Кашиной выступали поэты – члены Союза писателей России, других творческих союзов. В комнатах помещичьего дома тоже шла размеренная жизнь: кухарка молола кофе на кухне, горничная прибиралась в гостиной… А неподалеку, на малой сцене, звучал джаз: сначала замечательные композиции в исполнении ансамбля «Мама Jazz» Эллы Хрусталевой, а потом – «ЕсенинJazz» от группы «Feelin's» и итальянского вокалиста Бориса Саволделли. По традиции, Государственный Академический русский народный хор им. Е.Попова исполнил несколько песен на стихи С.Есенина.
Главным событием праздника стал концерт заслуженного артиста России Евгения Дятлова и ансамбля «Акадэм-Квинтет» (Санкт-Петербург). Известный поющий киноактер, сыгравший в сериале «Есенин» В.Маяковского, давно мечтал выступить в Константинове: на своих концертах он всегда исполняет романсы на есенинские стихи. В зале НКЦ демонстрировался фильм «Пой песню, поэт…» режиссера Сергея Урусевского, где роль поэта сыграл народный артист России С.Никоненко. А в выставочном зале работала выставка «Сергей Есенин и кинематограф», подготовленная совместно с Музеем истории кино (Москва). http://www.museum-esenin.ru/component/content/article/2465
К ЕСЕНИНУ, В БОЛЬШОЙ СТРОЧЕНОВСКИЙ... В этом году Московский государственный музей Сергея Есенина отмечает своё 20-летие. О личности поэта и тайнах его творчества рассказывает директор музея Светлана ШЕТРАКОВА.
‒ Светлана Николаевна, расскажите, как ваша жизнь оказалась связанной с творчеством Сергея Есенина. ‒ Когда я училась в пятом классе, моя учительница по литературе принесла один из томиков Сергея Есенина и прочла из него несколько стихотворений. Я сразу поняла, что это мой поэт. Влюбившись в его стихи, стала читать всё, что связано с творчеством и жизнью Сергея Александровича, учить его произведения и делиться этим со своими одноклассниками, друзьями и родными. И в результате, несмотря на то, что я училась достаточно успешно в школе с математическим уклоном, втайне от всех поступила на филфак университета. Будучи студенткой, решила поехать на малую родину Есенина – в село Константиново. Пошла именно той тропой «вместе с Есениным» через станцию Дивово, затем пешком через село Федякино к дому родителей поэта в Константиново. Вскоре, прослушав экскурсовода (им оказался тогдашний бессменный директор музея Владимир Исаевич Астахов), попросила оставить меня в музее в любой должности – хоть дворником, хоть сторожем… Мне сразу же повезло: рукой директора музея в моей трудовой книжке внесена запись моей работы экскурсоводом (чем я очень горжусь) в музее любимого поэта! И почти два года я работала в селе Константиново. Затем меня пригласили работать в Государственный литературный музей.
На протяжении 10 лет в ГЛМ я «вела Есенина», также читала лекции и проводила мероприятия по поэтам Серебряного века и другим писателям, впервые участвовала в создании выставок – передвижных и стационарных, – знакомясь с наукой создания литературных экспозиций, а также в МГУ защитила диссертацию на тему: «Сергей Есенин. Художественный образ и действительность». На мне невольно смыкались многие исследователи, собиратели, родственники Есенина, а главное – бесчисленные любители его творчества. И все эти годы во мне жила прекрасная мечта – открыть Московский государственный музей Сергея Есенина!
‒ И он появился в 1995 году, к 100-летию со дня рождения поэта. Адресов, связанных с творчеством поэта в Москве, очень много: на Пречистенке, где он жил с Дункан, или в доме на улице Москвина (ныне ‒ Богословский переулок), где он снимал квартиру с Мариенгофом, но вы выбрали дом в Большом Строченовском переулке. Почему? ‒ Это первый есенинский адрес в Москве, и это единственное место в столице, где поэт бывал, жил достаточно большой промежуток времени (с 1911 по 1918 год) и даже был прописан. Главное – здесь он написал множество произведений. В этом доме, в квартире № 6 общежития для приказчиков долгие годы жил его отец, Александр Никитич Есенин, работая в мясной лавке купца Н.Крылова. Именно сюда в Замоскворечье впервые в Москву в 16-летнем возрасте приехал будущий поэт. Этот деревянный дом какое-то время оставался бесхозным, позже здесь были коммунальные квартиры. Дом дважды горел, но, по существу, устоял… Может быть, потому, что на нём висел плакат, написанный от руки истинными поклонниками поэта: «Люди! Сохраните этот дом! Здесь жил Великий русский поэт Сергей Есенин!».
Согласно распоряжению правительства Москвы (1991 г.) первый этаж исторического здания должен был быть отдан музею поэта для создания экспозиции. Сложности позади, но мы освятили не только фундамент воссозданного по планам 1911 года памятника истории культуры, но и созданную на общественных началах первую в Москве профессиональную экспозицию, посвящённую творческому наследию поэта. При огромном стечении народа, среди которого было большое количество не только исследователей и любителей творчества Есенина, но и знаменитых артистов, а также видных политических и общественных деятелей столицы и страны в целом, в юбилейном октябре 1995 года данная экспозиция была торжественно подарена Москве. Представители Управления культуры города Москвы получили дарственную, подписанную племянницей поэта Светланой Петровной Есениной, художником-дизайнером Аветом Тавризовым и мною, оценённую и подтверждающую около полутора тысяч единиц уникальных фондовых предметов. Но ценность заключалась в другом. Этот музей по праву можно назвать народным по его подготовке и созданию, по сплочённости и единению большого количества любителей творчества поэта, а также беспредельной искренности простых людей и их даров.
‒ Сколько в день проходит экскурсий в вашем музее? ‒ На данный момент вся разнообразная деятельность музея в основном проходит на неполном первом этаже мемориального здания общей площадью 99,8 кв. м, а экспозиционной – менее 70 м, с отсутствием необходимой инфраструктуры. Но мы не жалуемся. Именно на этой площади на протяжении долгих лет проходили многочисленные мероприятия музея, получившего государственный статус учреждения культуры 30 апреля 1996 г. Из-за отсутствия площадей мы проводили внемузейную деятельность для выполнения государственного задания, но всё делали для расширения фондовых и экспозиционных площадей музея именно в Москве. Нас подогревало то, что все посетители Строченовского, обожая музей, говорили: «В тесноте, да не в обиде!». Мы не могли проводить сквозные экскурсии и потому похвастаться их большим количеством в целом, были проблемы и с прилегающей территорией. В год 120-летия со дня рождения поэта, к большой радости многочисленных любителей его творчества, наконец-то был торжественно открыт «Есенинский дворик». В 2010 году мы получили свидетельство на потрясающее здание в переулке Чернышевского, которое открыло новые вехи в изучении и популяризации творческого наследия поэта (неслучайно мы сохранили его от сноса!). Этот особняк М.К. Геппенера (вновь выявленный памятник истории архитектуры) сам по себе является произведением искусства, а ещё, как оказалось, он имеет непосредственное отношение к первому московскому периоду творчества С.Есенина! Сейчас там ведутся ремонтно-реставрационные работы, которые (очень надеемся) будут закончены в нынешнем году. В этом здании мы планируем экспозиционно отразить Москву в жизни и творчестве С.Есенина с новым подходом в интерпретации актуальности творческого наследия поэта – современника молодого поколения. В планах музея по освоению особняка – увеличение разных форм экскурсионно-лекционной деятельности и досуговых мероприятий для разнообразных категорий посетителей.
‒ Вокруг жизни Сергея Есенина всегда было очень много мифов. Как правило, в массовом сознании Есенин ‒ это малограмотный крестьянин, стоящий у берёзы с бутылкой горячительного напитка. Так ли это было на самом деле? ‒ Есенин всем своим творчеством создавал многообразные мифы, непосредственно связанные с собственной личностью. Это в первую очередь касалось кажущегося единства человека и поэта. В этом заключается тайна творческого наследия Сергея Есенина: ему безоговорочно веришь; кажется, его поэзия исходит из сердца каждого, кто рано или поздно соприкасается с ней. Его поэтическое перо всегда имело непреодолимую силу, что чувствовал и сам Есенин, сказавший некогда: «Стихи мои, спокойно расскажите про жизнь мою…» В разные периоды этот приём гениального творца имел невероятное воздействие на аудиторию. Воспевание в начале творчества всего прекрасного, оптимистичного и светлого, свойственного радужным ощущениям детства, в послереволюционные годы сменилось подчёркиванием якобы невидимых ранее отрицательных моментов жизни. Знание их сущности (по Есенину) позволит читателю избежать неверных путей развития жизни в правильном направлении родной страны – с сохранением духовности, нравственности, чистоты и целомудрия. Для достижения этой цели поэт как бы себя лично (потому что ему верят) отправляет с толпой в «Стойло Пегаса», «читать стихи проституткам и с бандюгами жарить спирт». Кажется, что Есенин запанибрата с каждым завсегдатаем таких заведений, но, создавая поэму «Москва кабацкая», он будто проговаривается: «Что-то всеми навек утрачено. / Май мой синий! Июнь голубой! / Не с того ль так чадит мертвячиной / Над пропащею этой гульбой?» Такие стихи давали больше, чем какие-либо декларации, для того, чтобы «всё сбылось». Как и любой творческий человек, Сергей Александрович был истинным революционером, он хотел сохранить в новом времени России непререкаемые её достоинства, исходящие из деревенской атмосферы.
‒ Некоторые литературные критики обвиняют Есенина в богохульстве и отсутствии веры. Вы согласны с этим? ‒ Сергей Есенин родился и вырос в религиозной семье, где приобщался к православию с самого раннего детства. Он был прекрасным знатоком Священного Писания, знал наизусть многие жития святых. И не потому, что это надо было учить для сдачи экзаменов в церковно-приходской школе (к слову, по закону Божию и чтению на церковнославянском языке у Есенина были пятёрки), а потому, что ему это было по-настоящему интересно, он видел в этих текстах истину и руководство для жизни, о чём писал неоднократно своему другу по училищу Грише Панфилову. Вера не покидала поэта даже в переломные революционные годы, когда шла борьба в умах со всем прошлым, связанным не только с религией. Эта тема настолько серьёзна в творчестве Есенина, что в двух словах о ней не скажешь, и неслучайно в художественном решении экспозиции на Строченовском ещё в те годы мы отметили её важность витринами-триптихами и присутствующими иконами. Однако по своей природе Есенин, конечно, не был церковным человеком – что называется, напоказ. Внутренняя вера, идущая органично как бы из души человека, без внешних проявлений – характерная особенность, свойственная многим людям, отчего, в частности, народу так близка поэзия Есенина. Эта двойственность – стремление к духовному покою и мятежность, кротость и страстность – проходит на протяжении всего его творчества, вызывая массу мифов не только о его богохульстве и отсутствии веры, но и массу других сплетен и пересудов.
К примеру, о том, что у него было множество романов и эпатажных выходок. Некоторые из них Есенин, обладая удивительным артистизмом, поистине профессионально и безгранично искренне невольно демонстрировал окружающим. У поэта Есенина действительно была яркая и насыщенная жизнь. Он как метеор пронёсся над Россией и планетой Земля. Годы его жизни на земле равнялись десятилетиям. Многое из его поэзии приписывали непосредственно человеку Сергею Есенину – в частности, любовь к женщинам, количество которых было, по слухам, безграничным… Однако в жизни поэта женщин было не так уж и много, но если он влюблялся, то поистине искренне. Хотя он сам признавался, что настоящую любовь испытывал только к своей музе – поэзии.
‒ Есенина часто называют «космическим поэтом», его волновала тема освоения внеземных пространств, неспроста он писал: «Только тот пловец, кто, закалив в бореньях душу, открыл для мира наконец никем не виданную сушу…» ‒ Вы правы, Есенин ‒ бесспорно поэт планетарного масштаба! Неспроста Юрий Гагарин в одном из многочисленных интервью признавался, что во время полёта в космос он вспоминал стихи любимого поэта Сергея Есенина, в частности, такие: «Как прекрасна земля и на ней человек…» Символично, что спустя 50 лет прославленный космонавт Сергей Волков, однажды посетив нашу передвижную экспозицию «О Русь, взмахни крылами!», взял с собой в космический полёт подаренный нами сборник стихов Есенина… Поэт в прямом смысле преодолел земное притяжение и вышел на новую, до этого момента недосягаемую высоту. Он жил и творил ещё в то время, когда трудно было даже представить сегодняшние успехи в освоении космоса. Но такие гении, как Есенин, опережают действительность, преодолевая земное притяжение, интуитивно предсказывая будущее. Ещё будучи юным человеком, он сказал: «Пространство будет побеждено, и человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, но и со всем миром в его необъятности». Я уверена, что не только нам с вами, но и будущим поколениям ещё предстоит осознать всю глубину и философию поэта планетарного масштаба – Сергея Есенина. Любовь КУРЬЯНОВА 22.06. 2016. Литературная газета http://www.lgz.ru/article....=196282
худ. С.Фролов
Я последний поэт России, Знайте точно, что я вернусь! Воплощусь, быть может, в Сибири, В октябре, в осеннюю грусть!
И опять осенняя песня Закружит, как её листопад… И скажу открыто и честно: Эта жизнь, как дурманящий сад!
Окунусь я в неё с головою И стихи буду сердцем писать! И своей беззаветной мечтою Буду души я ввысь поднимать!
Вы соскучились! Знайте, я тоже! Ведь стихи – это крест мой и рай! Я – последний поэт России, Возвращаюсь в берёзовый край! О.Гузь
За окнами помята и рассеяна Уснувшая на крышах тишина. И только песня на стихи Есенина Сквозь ропот ветра все-таки слышна.
Она плывет по молчаливой комнате И вместе с ней далекое тепло: "Вы помните, вы все, конечно, помните..." Звенит, звенит оконное стекло.
Поет метель на громовых аккордах... В такую ночь, куда не повернусь, За сотнями огней большого города Все вижу ту, есенинскую Русь... Ю.Паркаев
На Ваганьковском кладбище осень и охра, Небо - серый свинец пополам с синевой. Там лопаты стучат, но земля не оглохла - Слышит, матушка, музыку жизни живой.
А живые идут на могилу Есенина, Отдавая ему и восторг и печаль. Он - Надежда. Он - Русь. Он - ее Вознесение. Потому и бессмертье ему по плечам.
Кто он? Бог иль безбожник? Разбойник иль ангел? Чем он трогает сердце В наш атомный век? Что все лестницы славы, Ранжиры и ранги Перед званьем простым: Он - душа-человек!
Все в нем было - И буйство, и тишь, и смиренье. Только Волга оценит такую гульбу! Не поэтому ль каждое стихотворенье, Как телок, признавалось: - Я травы люблю!
И снега, и закаты, и рощи, и нивы Тихо, нежно просили: - От нас говори! - Не поэтому ль так охранял он ревниво Слово русское наше, светившее светом зари.
Слава гению час незакатный пробила, Он достоин ее, полевой соловей. Дорога бесконечно нам эта могила, Я стою на коленях и плачу над ней! В.Боков
2017 год: У Есенина День рождения! Это осени добрый привет. У Есенина День рождения! Поздравляем, тебя, поэт!
Твои песни живут в народе, Их душевно у нас поют. А стихи неподвластны моде - Сквозь столетие узнают.
Плач души, словно плач тальянки, И ранимость, и нежность строк. Душу вывернув наизнанку, Так сказать только ты лишь смог! Е.Леонова
ПАСТУШОК С КЛЮЧАМИ ОТ ВСЕХ ДВЕРЕЙ
«В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупение. То, что было выжато и изъедено вплоть до корок рядом предыдущих столетий, теперь собирается по кусочкам, как открытие. Художники наши уже несколько десятков лет подряд живут совершенно без всякой внутренней грамотности. Они стали какими-то ювелирами, рисовальщиками и миниатюристами словесной мертвенности», - эти хлесткие, но справедливые слова, которые читаются так, как будто написаны вчера, - отрывок из религиозно-философского трактата «Ключи Марии». Он вышел в свет в 1918 году. Автор - Сергей Есенин. Да, тот самый. Не однофамилец. Никакого совпадения. В ключевой работе поэта, со дня рождения которого мы празднуем 122 года, изложена одна, но очень простая мысль. В 2017-м она уместна так же, как 99 лет назад.
Со школы Есенин памятен по двум образам - «пастушок» («Пахнет яблоком и медом / По церквам твой кроткий Спас. / И гудит за корогодом / На лугах веселый пляс») и «хулиган» («Я такой же, как вы, пропащий, / Мне теперь не уйти назад»). Лирический герой, которого всегда принято отделять от автора, в случае с уроженцем села Константиново максимально сближался со своим создателем. И в вышитой рубахе поэт ходил, и в столице кутил, словно бы специально для того, чтобы читатель не усомнился ни на секунду: «писал, как и жил». Позволим себе не поверить в это.
В «Ключах Марии» сказано о деревне вот что: «Хранителем этой тайны была полуразбитая отхожим промыслом и заводами деревня. Мы не будем скрывать, что этот мир крестьянской жизни, который мы посещаем разумом сердца через образы, наши глаза застали, увы, вместе с расцветом на одре смерти. Он умирал, умирал, как живое существо, умирал, как выплеснутая волной на берег земли рыба». Для Есенина в деревне важна тайна, а в его «крестьянской лирике», кажется, никакой загадки нет. «Покраснела рябина, / Посинела вода. / Месяц, всадник унылый, / Уронил повода», - понятно и школьнику, удобно для того, чтобы написать сочинение о природе или зафиксировать в ЕГЭ ответ на вопрос: «Каким приемом пользовался автор?»
Но тайна существует, и Есенину она была ведома. Трактат поэта посвящен тому, что в России сложились и параллельно развивались две культуры: книжная и народная. Первая могла быть более или менее удачной, интересной и неожиданной, или, наоборот, превратиться в миниатюры «словесной мертвенности». Вторая оставалась непознанной, запечатленной в крестьянском орнаменте, художественных образах и символах (таких, например, как «коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье»). Революция, обозначившая начало перехода самого Есенина к новой, городской лирике, казалась ему возможностью соединить две части разорванной культуры: «Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые ее запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметает их в прах на пути своем. Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметет она и рассосет сонм кругов, которые ей уготованы впереди», - это снова «Ключи Марии», долгий рассказ о тех силах, которые вырывались сто лет назад на свободу, чтобы вернуть народу возможность говорить и творить.
Есенин-поэт - в отличие от многих современников, которые любили сложную игру в слова, - потому так стремился к убедительности, что видел драматический разрыв между немыми людьми и болтливым не по чину искусством. Он не верил в то, что просвещенный крестьянин «Белинского и Гоголя с базара понесет», но знал, какие нужны слова, чтобы с базара принесли его стихотворения. Все, что может быть спето, должно быть спето. То, что стоит сказать просто, нужно говорить просто. Это - техника. Суть в том, что к читателю придется обращаться напрямую, без скидок на его образование и положение. Существуют сюжеты, которые снимают все различия, в том числе и самое главное - временное.
«Предначертанные спасению тоскою наших отцов и предков чрез их иаковскую лестницу орнамента слова, мысли и образа, мы радуемся потопу, который смывает сейчас с земли круг старого вращения, ибо места в ковчеге искусства нечистым парам уже не будет. То, что сейчас является нашим глазам в строительстве пролетарской культуры, мы называем: «Ной выпускает ворона». Мы знаем, что крылья ворона тяжелы, путь его недалек, он упадет, не только не долетев до материка, но даже не увидев его, мы знаем, что он не вернется, знаем, что масличная ветвь будет принесена только голубем - образом, крылья которого спаяны верой человека не от классового осознания, а от осознания обстающего его храма вечности», - так завершаются «Ключи Марии, и сегодня, когда нет уже ни пролетарской культуры, ни классового сознания, стихи Есенина остались. Почему? Только лишь потому, что они - о любви или Родине, природе или душе поэта? Вряд ли. Об этом писали и до, и после Есенина, который оставил после себя множество подражателей и эпигонов. Они вошли в открытую «Ключами Марии» дверь, подарив литературе бесконечные строки о березках и пажитях, запое и материнской любви, неказистом быте и душе.
С.Есенин (в третьем ряду третий справа) в группе учеников и преподавателей Спас-Клепиковской второклассной учительской школы. 1911г.
Автор «Черного человека» понятен до сих пор потому, что та пропасть, о которой он писал, никуда не исчезла, и Есенин - словно мост между так называемой «высокой культурой» и народным самоощущением. Кажется, будто бы поэт - это отдельная от народа единица, но в подлинном смысле стихотворчество - лирическое выражение коллективного переживания, притворяющегося личным, чтобы не было так горько. Темы могут меняться (скажем, о смерти деревни сейчас не говорит почти никто), но интонация неизменна: чистая, есенинская. Ее мы найдем и у Высоцкого, и у Венички Ерофеева, и у Саши Соколова - таких разных, но говорящих об одном и том же гениев. Позапрошлый век, когда литература была уделом дворян, не знал трудностей перевода словесности на язык читателя: Пушкина или Тургенева любили, но то было принятие в круг своих. Какой крестьянин поспорил бы о персонажах романа «Рудин»? Какой мещанин узнал бы себя в «Маленьких трагедиях»? Есенин полагал, что новое искусство, которое придет вместе с революцией, должно дать автору бесконечно растущую аудиторию, а тому, кто берет в руки книгу, - ощущение того, что говорят именно с ним, о его бедах, о его мыслях, его словами.
Отчасти так и вышло. На короткий срок. Затем времена снова и снова изменились, чтобы круг окончательно замкнулся, и мы оказались бы снова в бесконечно вязком времени, когда «потребитель культуры» смотрит ролики на YouTube, а люди искусства превратились в «рисовальщиков». Это касается не только литературы, но и кино, и живописи. Поклонники Есенина, к сожалению, ошибаются, полагая, что поэт до сих пор актуален в деталях и не видят, что угадал он в сути. Частности изменились, соль осталась. Она состоит в том, что народ и культура живут словно бы порознь, соприкасаясь иногда во время какого-нибудь громкого скандала. Конечно, трудно сегодня говорить о том, что нация - это петухи на окнах или рушники: в многоэтажках, где мы все в основном и живем, давно стоят стеклопакеты, а полотенца покупаются в ближайшем магазине. Но это не означает, что рана, о которой пишет Есенин, не болит. Просто пока некому объяснить, в чем суть народной культуры сегодня, какова она, чем говорит.
Современное искусство, занятое или душевными травмами художника, или эксплуатацией старых, еще советских, приемов, или перечислением вечных тем под сериальную сурдинку, иногда случайно попадает в нерв эпохи, но почти никогда не задевает глубинных, подлинных, народных чувств. Последний, кто приблизился к описываемому методу максимально, был Алексей Балабанов, снявший «Брат 2», - фильм о том, как скитается человек и не может найти пристанища, хотя точно знает, кто он и зачем здесь. В этом кино звучит та самая, есенинская, неподдельная нота - искреннего внимания к тому, о чем говорит народ, и желания говорить с ним вместе. А сам Есенин - сколько ни восхваляй его лубочно за «березки», сколько ни критикуй за кудри - никуда не денется. Он совершил одно из самых важных открытий в русской литературе за все время ее существования - разрыв между национальной культурой и высоким искусством преодолим. Такое не забывается. Михаил Бударагин 28.09. 2017. газета "Культура" http://portal-kultura.ru/article....-dverey
СЕРГЕЙ БЕЗРУКОВ: "ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ ЛЕТ МЫ УЗНАЕМ ЗАСЕКРЕЧЕННУЮ ПРАВДУ О ЕСЕНИНЕ" Музей поэта обещает перевернуть представления о нем
Сергей Есенин родился 122 года назад. Дата не круглая, но в этом году день рождения поэта в Государственном музее С.А. Есенина отметят сенсацией: сотрудники подготовили экспозицию из вещей, которые были спутниками поэта в американском турне, и которые стали свидетелями первых симптомов внутреннего разлада, приведшего Есенина к гибели.
«Да, я вернулся не тем. Много дано мне, но и много отнято. Перевешивает то, что дано», – говорит Есенин в своих записях из Америки, получивших при публикации название «Железный Миргород». Безграничный океан и здания на берегу, заслонившие горизонт, почти упирающиеся в небо, и за ними происходит «что-то такое великое и громадное, что дух захватывает». Каждое новое впечатление – от «старинной усадьбы Европы» до парохода «Париж», на котором Есенин со своей возлюбленной Айседорой Дункан прибывает в Нью-Йорк, – делает поэта иным.
«Америка внутри себя не верит в Бога», – удивлённо констатирует Есенин, дополняя свой тезис образом человека на Бродвее, человека, который залит электрическим светом, который немеет перед «беспощадной мощью железобетона». Может быть, именно в эти моменты «танец электрической Терпсихоры» оказывает на душу «крестьянского» поэта настолько сильное влияние, что его «сказочное» представление о мире, культуре, цивилизации раскалывается и обретает более суровые очертания. Директор московского музея Есенина Светлана Шетракова убеждена, что именно в период путешествия по Америке произошёл надрыв в душе и перелом в судьбе поэта, который в 1925 году привёл его к гибели. - За последние два года были сделаны открытия о жизни и творчестве поэта, которые способны перевернуть привычное представление о нём. Скоро будут впервые обнародованы уникальные вещи, которые ранее не были продемонстрированы широкой публике.Очень интересные экспонаты связаны с одним из самых загадочных и мало отраженных в кинематографе периоде жизни поэта – с 1921 по 1923 годы. На это время как раз приходилось знакомство и короткий брак поэта с балериной Айседорой Дункан. Это время, когда поэт вместе со своей супругой отправились почти на полтора года в путешествие по Западной Европе и Америке», –рассказывает директор музея.
Помимо презентации «сакральных» предметов, в день рождения поэта в музее Есенина пройдёт и ещё одно символическое действо: официально заработает проект «Есенин-центр». Его художественный руководитель, режиссер и актер Театра на Таганке Влад Маленко (а теперь возглавляет поэтический театр), поясняет, что одна из площадок музея в переулке Чернышевского была отреставрирована специально для создания поэтического центра. Именно здесь откроется арт-проект «Рязань, я люблю тебя!», где современные художники представят взгляд на образ Есенина из разных городов России. Новые образы поэта, получившие на выставке кодовое название «Есенин NEW», обязаны своим появлением своеобразным техникам живописи: поп-арт, декоративный символизм, примитивизм, урбанистическая графика, полигональная живопись. Поэт, так сильно интересовавшийся экспериментами над формой и содержанием, исповедовавший «громадину-образ, образ без всякого подобия», наверняка был бы впечатлен.
Тем, для кого живописных образов в этот день окажется недостаточно , в «Есенин-центре» представят два фильма по произведениям поэта – «Сыпь, гармоника! Скука... Скука...» и «До свиданья, друг мой, до свиданья» режиссёра Ивана Оганесова. Кроме того, наиболее активным и юным гостям организаторы предложат попробовать свои интеллектуальные силы в «Арт-лабиринте». И всё это будет посвящено его земле, искусству и истории, в частности, еще одному «часу преображения» в жизни Есенина – революции. Об Октябрьской революции 1917 года он пишет много, «мешает действительность со сказкой», как трезвонят о нем «Петроградские ведомости». В газетах поэта называют приспособленцем, затем сам он пишет о себе как о «дезертире», а после и вовсе раззадоривается и становится «певцом революции» наравне с Блоком времён «Двенадцати» и Маяковским с его «Левым маршем». Рукописи, поэтические сборники и автографы нового смутного времени музей Есенина также покажет зрителям в день рождения поэта в рамках выставки «Революция на земле и на небесах», открытой к столетию Октябрьской революции. Кроме того, «МК» узнал, как день рождения поэта будет отмечать Сергей Безруков, посвятивший поэту более 20 лет своей актёрской карьеры.
– Сергей Витальевич, в последние годы день рождения Сергея Есенина всегда был ознаменован яркими событиями с вашим участием, какие планы в этом году? – Я буду играть в этот день спектакль «Хулиган. Исповедь» на сцене Московского Губернского театра. Для меня это традиция – в этот день выходить на сцену. Читать стихи Сергея Есенина. Мне кажется, это правильно, – отмечать таким образом день рождения поэта. Помнится, я в этот день 4 года назад устраивал большой флэшмоб на Тверском бульваре у памятника Есенину. Тогда было очень много молодежи, которые читали Есенина нон-стоп вплоть до самого вечера. Я начал этот флэшмоб и потом ушел читать Есенина в Кремль – играть свой спектакль «Хулиган. Исповедь», 6 тысяч зрителей в Кремлевском дворце слушали Есенина. Еще одно важное для меня событие было 2 года назад, когда праздновали 120 летний юбилей поэта – тогда состоялся благотворительный спектакль «Хулиган. Исповедь» на родине Есенина, в селе Константиново. Была построена сценическая площадка под открытым небом, и там собралось около 5 тысяч людей на празднование юбилея Есенина, весь берег Оки был в зрителях, которые слушали стихи.
– Открыли ли вы для себя за эти годы какие-то новые детали его биографии? Исследователи все еще бьются над загадкой его смерти, сложилось ли у вас окончательное представление о его судьбе? – Честно говоря, я уже отчаялся бороться за то, чтобы расставить все точки над «i» в расследовании гибели Есенина. Единственное, я жду наступления 2025 года – надеюсь, доживу до этого времени, осталось не так много. Через 8 лет исполнится 100 лет со дня смерти Есенина. 100 лет – это срок давности, после которого многие документы и дела, находящиеся под грифом «секретно» могут быть обнародованы. Надеюсь, это произойдет, – вот тогда мы и узнаем всю правду.
– Ваша судьба много лет связана с поэтом, как изменился ваш взгляд на его личность? – Конечно, с возрастом многое переосмысляешь. Когда я впервые сыграл Есенина, мне было 22, я был младше его. Сейчас я его намного старше, ведь он дожил всего до 30 лет, а мне уже почти 44. Меняется, наверное, и то, как я читаю его стихи. Я взрослею, и, конечно же, взрослеет и сама поэзия Есенина. В его стихах, особенно ранних, присутствует такая мальчишеская бравада. Но у меня уже опыт зрелого мужчины, и этого не спрячешь – надеюсь, от этого сочетания есенинские стихи приобретают уже более «взрослое» философское звучание, – может быть, об этом, конечно, судить зрителю. Но, в то же время остается абсолютное ощущение нестареющих стихов. Одна из тем его творчества – это стихи о родине, причем искренние, без всякого пафоса и модного нынче квасного патриотизма. И хотя его поздним стихам уже без малого сто лет, они звучат очень по-живому и по-прежнему «попадают» в нас, сегодняшних. По тому, сколько молодежи я вижу на спектаклях, можно сделать вывод, что Есенин очень любим, он, если так можно выразиться, «в тренде», его любят читать, слушать. Он близок молодежи, в отличие от других замечательных поэтов того времени, – возможно, потому что навсегда останется молодым.
— Ваш театральный и телевизионный образ Есенина все-таки тяготеет к XX веку. Но каким бы был Есенин, если бы родился через сто лет, не в 1895, а в 1995? Не кажется ли вам, что образ трогательного и лиричного хулигана не вписался бы в современность? Или наоборот? – Я думаю, что хулиганов любили во все времена, к ним было пристальное внимание. Смелые и открыто выражающие свои эмоции люди всегда взывали восхищение. Любые скандалы, в том числе в наше время, всегда воспринимаются как яркое культурное событие. Поэтому, я думаю, что Есенин с его такой яркой харизмой вписался бы в любое время. Потому что мы живем в России, а у нас всегда любили таких отчаянных, ярких. Ольга Жаданова 2 октября 2017. МК
Великому русскому поэту Сергею Есенину посвящается музыкальный моноспектакль народного артиста России Сергея Никоненко при участии вокального трио «Реликт». Моноспектакль, в заглавие которого вынесена известная есенинская строчка «Знакомый ваш Сергей Есенин», состоится в одном из самых необыкновенных по красоте залов Москвы – Зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя. Вот что написала о моноспектакле С.Никоненко «Российская газета»: «В Красноярской филармонии аншлаг. С.Никоненко только что закончил чтение стихов С.Есенина. Публика стоя аплодирует исполнителю и долго не отпускает его со сцены. На глазах многих зрителей – слёзы. Автор «Чёрного человека» и «Шагане» не оставляет равнодушным уже много десятилетий, а в исполнении большого мастера звучит особенно актуально».
«Есенин – это навсегда. Его творчество будет жить, пока на земле живет хоть один человек с русской душой» - говорит С.Никоненко. В моноспектакле принимает участие великолепное вокальное трио «Реликт». В репертуаре этого коллектива песни и романсы на стихи С.Есенина занимают главную роль. По признанию зрителей, редко кому из исполнителей удаётся так тонко и проникновенно исполнять его песенную поэзию, как трио «Реликт». Этот вечер обещает стать вечером удивительной гармонии и красоты русского слова, музыки, великой поэзии, сочетания вдумчивого чтения стихов под гитарный перебор. Купить билеты:https://www.ticketland.ru/koncert....1899422 http://amoskva.com/afisha/a141767
...Только что вернулась с Ваганьково с совершенно чудесными впечатлениями. В этом году даже погода не подвела: весь день было безветрено и совсем не холодно. Несмотря на рабочий день уже с самого утра к Есенину шли люди и так продолжалось до самого закрытия кладбища. Уже пришла охрана, а народ никак не расходился и в вечерней тишине все звучали и звучали есенинские стихи. Сколько же было народу... и сегодня у могилы Сергея Есенина можно было изучать географию нашей необъятной страны. Но что больше всего порадовало: с каждым годом поклониться Есенину, послушать его стихи или же (как мне сегодня сказал один юноша) просто постоять у его могилы, отдавая дань его памяти, приходит много молодежи. Причем, некоторые выходят и читают его с такой трогательной любовью: простите, но если восемнадцатилетняя девчушка с таким вдохновением читает "Исповедь хулигана", то это говорит о многом...И все это настолько радует: значит, сколько бы лет ни прошло, сколько бы не сменилось поколений - к Есенину "никогда не зарастет народная тропа..."
Недолгим было счастье Софьи Андреевны Толстой-Есениной – жены Сергея Есенина. Они встретились в начале 1925 года, а 28 декабря 1925 года трагически оборвалась жизнь поэта. Софья была внучкой Л. Н. Толстого, дочерью Андрея Львовича Толстого от брака с Ольгой Константиновной Дитерихс, сестры жены известного толстовца В.Черткова. Родилась 12 (25) апреля 1900 года в Ясной Поляне. Имя и отчество у Сони были знаковые. Крестной матерью новорожденной была бабушка Софья Андреевна Толстая, в честь которой и назвали внучку.
Раннее детство Соня провела в имении отца Таптыково, которое находилось недалеко от Ясной Поляны. 3 февраля 1903 года у Ольги Константиновны и Андрея Львовича Толстых родился сын Илья. Но семейная жизнь у Толстых не сложилась. Когда Соне было 4 года, родители разъехались. Отец в 1904 году оставил семью. В 1907 году А.Л. Толстой официально развелся с Ольгой Константиновной, женился на Е Арцимович. После распада семьи Ольга Константиновна увезла Соню в Англию. Жили в семье В.Черткова, которого в 1897 году выслали из России за распространение запрещенных сочинений Льва Николаевича. Софья получила хорошее домашнее образование, много читала, писала стихи, знала английский и французский языки. Позже она вспоминала: «Первые четыре года жизни я провела в Ясной Поляне. Постоянно видела деда, но, уехав в Англию, не сохранила о нем никакого ясного воспоминания. От окружающих начинала понимать, что мой дедушка - это что-то замечательно хорошее и большое, но что именно и чем он такой особенно хороший, не знала. Восьми лет я прочла "Кавказский пленник". Во всю свою последующую жизнь ни одной книги я не читала с таким огромным восторгом. Я знала его почти наизусть. Это было невероятно сильное наслажденье, вернее пробужденье. В октябре 1908 года мы вернулись в Россию».
Лев Николаевич любил внучку. 15 июля 1909 года он специально для неё написал «Молитву внучке Сонечке». Текст легко запоминался: «Богом велено всем людям одно дело, то, чтобы они любили друг друга. Делу этому надо учиться. А чтобы учиться этому делу, надо первое: не позволять себе думать дурное о ком бы то ни было, второе: не говорить ни о ком дурного, и третье: не делать другому того, чего себе не хочешь. Кто научится этому, узнает самую большую радость на свете - радость любви». Эти слова своего великого деда Софья Андреевна не только усвоила и осознала, но в своей дальнейшей жизни старалась их исполнять. Доказательствами могут быть её семейные отношения с С.Есениным. Лев Толстой в завещании лишил членов семьи доходов от издания своих сочинений. Все гонорары должны были стать, по его воле, всенародным достоянием. Официальными наследниками он назначил свою любимую дочь Александру Львовну, а в случае ее смерти Татьяну Львовну Сухотину-Толстую. Толстой был уверен, что только ими его воля будет исполнена. Ольга Константиновна в 1914 году сняла для себя и детей четырехкомнатную квартиру в большом доходном доме в Померанцевом переулке, между Пречистенкой и Остоженкой. Дом был построен в начале века и принадлежал А.Бурдакову.
В 1914 году Софья поступила в 5-й класс женской гимназии А.Алферовой и закончила её весной 1918 года. Осенью 1918 года поступила на службу в канцелярию Правления Общества Потребителей «Кооперация». Революция поставила семью Толстых на грань бедности. У Софьи открылся туберкулезный процесс. Пришлось бросить службу, переехать в Ясную Поляну для лечения. В 1920 году она поступила в МГУ на факультет общественных наук, но из-за материальных трудностей и состояния здоровья не смогла продолжать обучение. Некоторое время служила в Главном управлении кустарной промышленности, затем была безработной. 19 октября 1921 года Софья вышла замуж за Сергея Михайловича Сухотина, сына от первого брака толстовца М.Сухотина, женатого вторым браком на Татьяне Львовне Толстой, тетке Софьи.
С.Сухотин с С.Толстой (справа). Москва, 1921.
Сергей до революции служил офицером, в декабре 1916 года вместе с великим князем Дмитрием Павловичем, князем Ф.Юсуповым и В.Пуришкевичем принимал участие в убийстве Распутина. После революции некоторое время исполнял должность комиссара Ясной Поляны, передав в дальнейшем управление Александре Львовне Толстой. Их брак был непродолжительным. Уже после распада семьи у Софьи Андреевны родилась дочь Наташа, которую стала воспитывать бабушка. В январе 1922 года С.Сухотин тяжело заболел, вынужден был уехать на лечение за границу. Из газет узнал о браке Софьи с Есениным, но этой информации не поверил. В 1926 году С.Сухотин умер. О его смерти Софья Андреевна узнала во время отдыха в Крыму. «Недавно получила известье, что умер отец Наташки, - писала она подруге. - От нескольких ударов. Странно узнать, что ушел человек, который ведь был когда-то моим мужем, всем в жизни и которому очень много отдала я и для которого была на всем свете я одна». В 1923 году Софья Толстая поступила в Государственный институт Живого Слова на литературное отделение.
Встреча с Сергеем Есениным Впервые она слышала выступление Есенина во второй половине 1921 года в кафе «Стойло Пегаса», пройдя с друзьями по пропуску, написанному его рукой: «Вход оплачен на четыре лица. С.Е.». «В 1921 году я была с друзьями в «Стойле Пегаса», - вспоминала Софья Андреевна, - Там выступал Есенин. Меня поразило его чтение, и я очень хорошо его запомнила. Но мы не познакомились тогда. Уже после его смерти, в своих старых бумагах я нашла этот пропуск на тот вечер, и узнала почерк Есенина». Об этом вечере она рассказала позже Ю.Прокушеву: «Однажды я была со своими литературными друзьями в "Стойле Пегаса". Тогда об этом литературном кафе имажинистов много говорили. Вот мы и решили как-то под вечер отправиться туда. Нам явно повезло: вскоре после нашего прихода стихи начал читать Есенин. О нем уже в те годы стали складываться самые разноречивые «легенды», я слышала до этого. Попадались мне и отдельные его стихи. Но видела я Есенина впервые. Какие он тогда читал стихи, мне трудно сейчас вспомнить. Да и не хочу я фантазировать. К чему это? Память моя навсегда сохраняет с той поры другое: предельную обнаженность души Есенина, незащищенность его сердца… После «Стойла Пегаса» мне довелось ещё несколько раз слышать его выступления, читать в журналах его стихи, статьи о нем. Но личное моё знакомство с ним произошло позднее…»
Ошибочно указывалось в некоторых источниках, что Софья встретилась с Есениным 5 марта 1925 года на вечере, устроенном в день рождения Галины Бениславской. Основанием для этой даты послужили воспоминания поэта В.Ф. Наседкина, который в то время ухаживал за сестрой Есенина Екатериной и чуть ли не ежедневно встречался с ним: «Круг знакомых, в котором Есенин вращался в то время, небольшой, преимущественно писательский. На вечеринке, устроенной в день рождения Гали, он познакомился с Софьей Андреевной Сухотиной (урожденной Толстой), пришедшей с Б.Пильняком и М.Шкапской. Часам к 12 вечера Есенин был пьян, но держался хорошо. Наибольшее внимание за этот вечер он уделял своей новой знакомой». Однако Есенин 6 марта 1925 года писал своему другу Н.Вержбицкому на Кавказ: «Вчера была домашняя пирушка: Пильняк, Воронский, Ионов, Флеровский, Березина, Наседкин, я и сестра». Трудно предположить, что он забыл упомянуть в перечне приглашенных гостей Софью Андреевну Толстую. Её там не было.
В сообщении младшей сестры поэта о первой встрече брата и С.Толстой указанная условная дата также вызывает сомнения. «Сергей, Галя и я встречали новый 1925 год у одного богатого нэпмана, - вспоминала Александра. - Я была самой молодой и мне было очень невесело. На этом вечере я познакомилась с ленинградской поэтессой Марией Шкапской. Несколько дней спустя она позвонила мне по телефону и изъявила свое желание видеть меня, т.е. зайти к нам с очень хорошей своей приятельницей Софьей Толстой. У нас был тихий, приятный вечер. Сергей, Галя и я, и никого из чужих. Желание Шкапской меня очень смутило, и когда я вошла в комнату спросить: можно ли зайти к нам Шкапской? – Сергей и Галя поняли мое положение и, улыбнувшись, согласились принять. Шкапская пришла с молодой женщиной. Женщина была высокого роста, некрасивая, но приятная. Это и была приятельница Шкапской Софья Толстая, внучка Льва Николаевича. Вечер закончился так же хорошо, как и начался. Сергей пошел провожать наших гостей, и мы с Галей решили, что Толстая очень приятная женщина. Вернувшись, Сергей согласился с нами и, улыбнувшись, добавил: «Пильняк за ней ухаживает, а я отобью».
Эти записи были сделаны значительно позже описываемых событий, поэтому память могла и подвести при определении даты. Позабылись и некоторые имена присутствовавших на вечере. Галина Бениславская крестилась 8 марта 1898 года. Свои крестины она отмечала в кругу близких друзей. И на этот раз в понедельник 9 марта в гости были приглашены Вс.Иванов, И.Ионов, В.Казин, М.Шкапская, Б.Пильняк, С.Толстая и др. На этом вечере и состоялась первая встреча Есенина с Толстой, о чем свидетельствует ее запись в настольном календаре 1925 года: «9 марта. Первая встреча с Есениным». В 50-е годы она рассказывала Ю.Прокушеву: «На квартире у Гали Бениславской, в Брюсовском переулке, где одно время жили Есенин и его сестра Катя, как-то собрались писатели, друзья и товарищи Сергея и Гали. Был приглашен и Борис Пильняк, вместе с ним пришла я. Нас познакомили. Пильняку куда-то надо было попасть еще в тот вечер, и он ушел раньше. Я же осталась. Засиделись мы допоздна. Чувствовала я себя весь вечер как-то особенно радостно и легко. Мы разговорились с Галей Бениславской и с сестрой Сергея Катей. Наконец я стала собираться. Было очень поздно. Решили, что Есенин пойдет меня провожать. Мы вышли с ним вместе на улицу и долго бродили по ночной Москве. Эта встреча и решила мою судьбу…».
Неизвестно, о чем у них шел разговор во время проводов, но будущая жизнь внучки великого русского писателя сильно изменилась. После первого свидания Есенин предложил ей, как обычно говорят в таких случаях, руку и сердце. Можно удивляться не тому, что он так быстро пошел на столь ответственный шаг, а тому, что Софья Толстая быстро дала согласие стать его невестой. Пикантность ситуации в том, что в начале марта у нее начался роман с писателем Б.Пильняком. В календаре 4 марта 1925 года она сделала небольшую пометку после одного вечера, на котором присутствовал Пильняк в кругу молодых поэтесс: «Начало романа с Пильняком». После встречи с Есениным всё резко изменилось. Соня не могла не поверить искренности чувств Сергея. 10 марта она была в гостях у Андрея Белого, а затем с М.Шкапской присутствовала на спектакле «Блоха», пьесе Е.Замятина по повести.Лескова. Вечером же опять в гостях у Есенина. Её тянуло к нему, она ничего не могла с собой поделать. В настольном календаре появилась запись «К Есенину». Запись краткая, но символическая. Возможно, что Анна Абрамовна Берзинь, в то время опекавшая Есенина, описала именно эту вечеринку: «Мне позвонил Сергей Александрович и просил непременно к нему прийти. Он жил тогда в Брюсовском переулке вместе с Галиной Бениславской, сестрами Шурой и Катей. Мне не хотелось идти к ним: было уже поздно, да к тому же нетрезвый голос Сергея… Через несколько минут опять звонок, и опять Есенин просит прийти и, как всегда, когда он пьян, начинает прикидываться, что его обижают и что им пренебрегают: «Пойми, что я женюсь и тут моя невеста». - Какая невеста? – спрашиваю я, удивленная и встревоженная его новыми выдумками. - Толстая Софья Андреевна! – говорит он торжествующе. Я не знала тогда, что внучку Льва Николаевича звали, как и бабушку, Софья Андреевна, и потому, смеясь, ответила: - А Льва Николаевича там нет? Сергей что-то бормочет, трубку берет Галя Бениславская и разъясняет, что действительно у них в гостях Софья Андреевна, поясняет, кто она, и просит непременно прийти. Поднимаясь к дверям квартиры, в которой жили Есенины и Бениславская, я слышу, как играют баянисты. Их пригласил Сергей Александрович из театра Мейерхольда. Знаменитое трио баянистов. В маленькой комнате и без того тесно, а тут три баяна наполняют душный, спёртый воздух мелодией, которую слушать вблизи трудно. Баянисты, видимо, «переложили» тоже и потому стараются во всю, широко разводя мехи. Рёв и стон. За столом сидят Галина, Вася Наседкин, Борис Пильняк, двоюродный брат Сергея, который ходит за ним по пятам, незнакомая женщина, оказавшаяся Толстой, сестры Сергея. Сам Сергей беспорядочно суетливый, улыбающийся. Он усаживает меня между Пильняком и Софьей Андреевной. Садится на диван и с торжеством смотрит на меня. Галина Артуровна то и дело встаёт и выходит по хозяйским делам на кухню. Она вся в движении. Шура, Катя, Сергей поют под баяны, но Сергей поёт с перерывами, смолкая, он бессильно откидывается на спинку дивана, опять выпрямляется и опять поёт. Лицо у него бледное, губы он закусывает – это показывает очень сильную степень опьянения. Я поворачиваюсь к Софье Андреевне и спрашиваю: - Вы действительно собираетесь за него замуж? Она очень спокойна, её не шокирует гам, царящий в комнате. - Да, у нас вопрос решен, - отвечает она и прямо смотрит на меня. - Разве ему время жениться, его в больницу надо положить. Лечить его надо. - Я уверена, - отвечает Софья Андреевна, - что мне удастся удержать его от пьянства. - Вы давно его знаете? – задаю я опять вопрос. - А разве это играет какую-нибудь роль? – Глаза её глядят несколько недоуменно. – Разве надо обязательно долго знать человека, чтобы полюбить его? - Полюбить, - тяну я, - ладно полюбить, а вот выйти замуж - это другое дело… Она слегка пожимает плечами, потом встает и подходит к откинувшемуся на спинку дивана Сергею. Она наклоняется и нежно проводит рукой по его лбу. Он, не открывая глаз, отстраняет её руку и что-то бормочет. Она опять проводит рукой по его лбу, и он, открыв глаза, зло смотрит на неё, опять отбрасывает руку. Она спокойно отходит от него и садится на свое место как ни в чем не бывало. - Вот видите, разве можно за него замуж идти, - говорю я. И она опять спокойно отвечает: - Он очень сильно пьян и не понимает, что делает. - А он редко бывает трезвым… - Ничего, он перестанет пить, я в этом уверена. – Она действительно, кажется, в этом уверена». Анна Берзинь могла и не знать в то время, что между Есениным и Бениславской, которую поэт до этого представлял друзьям как свою гражданскую жену, произошел разрыв, а встреча поэта с Софьей Толстой окончательно разорвала его связь с Галиной. В дальнейшем Сергей Есенин и Софья Толстая стали часто встречаться. Это позволяло им поближе узнать друг друга.
Какой была в ту пору С.Толстая? Об этом можно судить по воспоминаниям современников. «В 1925 году Софье Андреевне было двадцать пять лет, - писала Александра Есенина, - Выше среднего роста, немного сутуловатая, с небольшими серовато-голубыми глазами под нависшими бровями, она очень походила на своего дедушку - властная, резкая в гневе и мило улыбающаяся, сентиментальная в хорошем настроении. «Душка», «душенька», «миленькая» были излюбленными ее словами и употреблялись ею часто, но не всегда искренне». Образно и тепло охарактеризовал Толстую писатель Ю.Либединский: «В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум, образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. Она, видимо, чувствовала себя внучкой Софьи Андреевны. Нетрудно догадаться, что в ее столь явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать помощницей, другом и опорой поэта».
В ночь с 18 на 19 марта 1925 года Есенин вместе с поэтом И.Приблудным посетили ее квартиру. Об этой встрече Софья Андреевна сделала запись в настольном календаре: «18 марта. Среда. День Парижской Коммуны. Есенин и Приблудный с 1 часа ночи до 4 ½». Свои впечатления об этом визите поэтов рна изложила в письме Шкапской. Письмо не сохранилось, но о его содержании можно догадаться по тексту ее ответного письма от 27 марта 1925 года: «Я точно вижу Вас и Сергея в этой утренней комнате, и ах, Соня, милая, как дорога мне вся эта противоречивость человеческая - «обещала верность другому» - а сама вся в огненном кольце: - пьяница и скандалист - и потом милая улыбка и взмах золотой головой: «Обещалось - так нужно держаться». Встречи Есенина и Толстой не могли не привлечь внимания Б.Пильняка, но Есенин убеждал его: «Ты её люби. Она тебе верна. Я с ней всю ночь провел, и ничего не было». Пильняк ежедневно, а порой и несколько раз в день, звонил Соне, которая писала Шкапской: «Происходил такой разговор: - Поедем туда, поедем сюда… Приезжай ко мне, у меня собираются… Я приеду к тебе… - «Занята. Устала. Не буду дома. Не могу, не могу…».
Встречи с Есениным продолжались, роман Сони с Пильняком рушился на глазах. Перед напором чувств Есенина трудно было устоять. Шкапская считала, что у Сони с Есениным увлечение кратковременное, поэтому писала, что «не радоваться чужой любви не могу - она такая буйная, грозовая - знаете, так вот только и могут любить Есенины - и подобные им - непочатые, от земли (что их трепало жизнью - ничего, а у них зато кровь неразбавленная)». Есенин упоминает о Толстой 20 марта 1925 года в письме грузинскому поэту Тициану Табидзе: «В эту весну в Тифлисе, вероятно, будет целый съезд москвичей. Собирается Качалов, Пильняк, Толстая и Вс.Иванов. Бабель приедет раньше». О предполагаемой поездке писателей и артистов на Кавказ Есенину могла сообщить Софья Андреевна. На Кавказ собирался уехать и сам Есенин.
26 марта Софья присутствовала на прощальном вечере Есенина, состоявшемся на квартире Бениславской перед отъездом поэта на Кавказ. «Представьте себе такую картину, - писала она в Ленинград Шкапской, - Вы помните эту белую длинную комнату, яркий электрический свет, на столе груды хлеба с колбасой, водка, вино. На диване в ряд, с серьезными лицами - три гармониста - играют все - много, громко и прекрасно. Людей немного. Стены качаются, что-то стучит в голове. Сижу на диване и на коленях у меня золотая, милая голова. Руки целует, и такие слова - нежные и трогательные. А потом вскочит и начинает плясать. Вы знаете, когда он становился и вскидывал голову - можете ли Вы себе представить, что Сергей был почти прекрасен. Милая, милая, если бы Вы знали, как я глаза свои тушила! А потом опять ко мне бросался. И так всю ночь. Но ни разу ни одного нехорошего жеста, ни одного поцелуя. А ведь пьяный и желающий. Ну, скажите, что он удивительный!».
Этот же вечер у Толстой оказался прощальным и с Пильняком, который пошел провожать её домой. Софье Андреевне пришлось в последний раз пройти проверку своих чувств. Она откровенничала в письме Шкапской: «Не забуду, как мы с лестницы сходили - под руку, молча, во мраке, как с похорон. Что впереди? Знаю, что что-то страшное. А сзади, сейчас, вот за этой захлопнутой дверью, оборвалась очень коротенькая, но очень дорогая страничка. На извозчике - о посторонних вещах, и так далек, далек. Ко мне - ни за что. И тут на меня напал такой ужас. Еду и думаю - не пойдет - конец - а без него не могу. Голова с вина дикая и мысли острые, острые. Вот поднимусь на балкон - и кинусь. Вероятно, он почуял что-то. Пошел ко мне. Шепотом, чтобы мать не услыхала, говорили, зная, что слова, что главного нельзя сказать, потому что сами не знаем. А главное, что говорили, вот: думал, что у нас с Сергеем было больше, чем целовались и т.д. Потом его подзуживали разговоры обо мне и Сергее присутствовавшие, главным образом Бениславская. Потом, что я «иконка». А с женщиной мне в пику. Много, долго, мучительно и как-то тупо, потому что может быть непрошибимее мужской ревности. А потом пришла большая, изломанная, но настоящая страсть и как будто стерла всё недоговоренное. А на другой день ещё хуже. Пришел такой несчастный, измученный. Сказал, что уезжает. Должен наедине решить - может ли он мне быть мужем или любовником, или просто другом будет. Марья Михайловна, как я прожила эти 5 дней - не знаю. Ходила, как перед постригом. А вернулся - сказал, что не уйдет. Опять я на жизнь глаза открыла. Вы простите, если Вам скучно, что я пишу. Эти несколько суток для меня прошли, как года, и потому не могла не сказать о них».
В дальнейшем, возможно, по инициативе самого Пильняка, стали распускаться слухи, что внучка Толстого просто надоела ему, что он был рад ухаживанию за ней Есенина. Острая на язык, к тому же и влюбленная в Есенина, Анна Берзинь, присутствовавшая на проводах поэта, вспоминала: - Пойдемте, - говорю я и, повернувшись к Пильняку, добавляю: - Вы проводите Софью Андреевну, ведь уже поздно. За очками поблескивают хитрые и насмешливые глаза. Я отвожу взгляд, а он, пригнувшись к моему уху, говорит достаточно громко, чтобы слышала Софья Андреевна: - Я пойду провожать вас, а её пусть кто угодно провожает. Целованных и чужих любовниц не провожаю… Я растерянно поднимаюсь из-за стола и, взяв Бенислвскую за руку, выхожу с ней в коридор. - В чем дело, Галя, я ничего не понимаю… У неё жалкая улыбка. - Что ж тут не понимать? Сергей собирается жениться. Он же сказал тебе об этом… - Ты же знаешь, что Сергей болен, какая же тут свадьба? Она устало машет рукой, и в её глазах я вижу боль и муку: - Пусть женится, не отговаривай, может быть, она поможет, и он перестанет пить… - Ты в это веришь, Галя? Она утвердительно кивает головой. В коридор выходят остальные. Только трое баянистов продолжают раздирать квартиру песнями. Сергей под их музыку спит, откинув голову. Лицо его бледно, губы закушены. Старая Галя провожает нас до двери. С Софьей Андреевной идет, кажется, брат Сергея. Пильняк дорогой открывает тайны. Софья Андреевна жила с ним, а теперь вот выходит за Сергея. Он говорит об этом, а за очками поблескивают его насмешливые глаза. Мне ни о чем говорить не хочется. Зачем это делает Сергей - понять нельзя. Ясно, что он не любит, иначе он прожужжал бы все уши, рассказывая о своем увлечении. Впрочем, я третьего дня видела его, он ничего не говорил о своей женитьбе».
Не все одобряли их роман. «Не знаю почему, Сонюшка, милая, но не лежит у меня душа к Есенину, - писала Софье в это время из Ленинграда Шкапская, - как-то больно и нехорошо от мысли, что Вы как-то связаны с ним. Или это вина моей неизжитой романтики, но я как-то очень хорошо поняла и оценила стихийность чувства Вашего и Пильняка, - и то, что тут как-то третьим вплелся Есенин - было обидно и больно. От Есенина как человека - нужно, все-таки, бежать, потому что уже продана душа чёрту, уже за талант отдан человек, - это как страшный нарост, нарыв, который всё сглодал и всё загубил. Сергей Есенин - талантлище необъятный, песенная стихия, - но он так бесконечно ограничен». 27 марта 1925 года Есенин выехал на Кавказ. С.Толстая записала в своем календаре: «Уехал Сергей Есенин». 30 марта поэт приехал в Баку и уже в первом письме в Москву 8 апреля просит Галину: «Позвоните Толстой, что я её помню». Выполняя его просьбу, Бениславская позвонила 23 апреля на квартиру Толстой, но Софья Андреевна в это время находилась в Ясной Поляне. В начале мая Есенин вновь напоминает Галине Артуровне: «Позвоните Толстой, пусть напишет». Софья отмалчивалась, она была занята завершением учебы в вузе. 19 мая она сдает зачет по курсу «Театроведение», 20 мая – по «Поэтике», 22 мая - «Итальянская литература» и «Современный театр». Успешно защищает выпускную работу, которая была посвящена литературоведческому анализу романа Б.Пильняка «Голый год». В это же время временно устроилась на работу машинисткой в музее Л.Н. Толстого. Нужно было зарабатывать на хлеб насущный.
Накануне женитьбы Есенин возвращается в Москву 28 мая и на следующий день встречается с Софьей В ее календаре появилась запись: «29 мая. Пятница. Ночевал Сергей Есенин. Он вернулся с Кавказа». Теперь его имя стало регулярно встречаться на листках настольного календаря. «Помню, как еще в начале нашего знакомства, - рассказывала позже Толстая, - приехав с Кавказа, он пришел ко мне с Иваном Приблудным, принес свои «Персидские мотивы» и читал их всю ночь. Я безумно люблю «Персидские мотивы» Сергея. Когда они вышли отдельным изданием, он мне их подарил с таким веселым, озорным частушечным автографом: Милая Соня, не дружись с Есениным. Любись с Сережей. Ты его любишь, он тебя тоже. 1 июня он пришел с четвертым номером журнала «Красная новь», еще пахнувшим типографской краской. Раскрыл журнал и начал читать: Село, значит, наше – Радово, Дворов почитай – два ста. Тому, кто его оглядывал, Приятственны наши места… И прочитал всю поэму. Софья Андреевна вспоминала: «Я сидела, не шелохнувшись. Как он читал! А когда кончил, передавая журнал, сказал, улыбаясь: «Это тебе за твое терпение и за то, что ты хорошо слушала». Я открыла журнал. На странице, где поэма кончалась, вверху рукой Есенина было написано: «Милой Соне С.Есенин. 1 июня 25 Москва». Софья Андреевна часто становится первой слушательницей его новых произведений. Поэт говорил в таких случаях: «Хочу вам прочитать новую вещь». Возвратившись из Баку, рассказывал ей об изменениях в общественной жизни страны, очевидцем которых был. В газете «Бакинский рабочий» 25 мая Есенин опубликовал стихотворение «Неуютная жидкая лунность…», в котором раскрыл преимущество городской культуры перед деревенской патриархальностью. Поэт предсказывал индустриальное развитие страны:
Равнодушен я стал к лачугам, И очажный огонь мне не мил. Даже яблонь весеннюю вьюгу Я за бедность полей разлюбил.
Мне теперь по душе иное… И в чахоточном свете луны Через каменное и стальное Вижу мощь я родной стороны.
Полевая Россия! Довольно Волочиться сохой по полям! Нищету твою видеть больно И березам и тополям.
Я не знаю, что будет со мною… Может, в новую жизнь не гожусь, Но и всё же хочу я стальную Видеть бедную, нищею Русь.
И, внимая моторному лаю В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз, Ни за что я теперь не желаю Слушать песню тележных колес.
«Хорошо помню, - вспоминала Софья Андреевна, - как я была удивлена, когда впервые услышала от Сергея его стихотворение «Неуютная лунная жидкость…», особенно последние три заключительных строфы. Да, подумала я тогда, как далеко и вместе с тем, казалось бы, совсем неожиданно для него заглядывает Сергей в стальное будущее России. Вот тебе и «последний поэт деревни». Сделав предложение Соне, Есенин и не предполагал, что для регистрации брака нужно сначала преодолеть различные юридические препоны, ведь он еще состоял в браке с Айседорой Дункан, которая без оформления развода в 1924 году уехала из России в Париж. В браке с Сухотиным, который лечился за границей, была и Толстая. Нужно было разобраться и в своих чувствах. Есенин понимал, что его новый брак не останется вне общественного внимания. Он начинает обсуждать с близкими друзьями серьезно, а порой и шутливо, свою будущую женитьбу. «Едва ли не с начала моего знакомства с Есениным шли разговоры о том, что он женится на Софье Андреевне, внучке Льва Толстого, - вспоминал Ю.Либединский. - Сергей и сам заговаривал об этом, но по своей манере придавал этому разговору шуточный характер, вслух прикидывая: каково это будет, если он женится на внучке Льва Толстого! Но что-то очень серьезное чувствовалось за этими как будто бы шуточными речами». Рюрик Ивнев подробно описал, как Есенин в шутливой форме обсуждал с ним выбор будущей новой жены: «Как-то раз при одной из встреч он с таинственным видом отвел меня в сторону (это было на Тверском бульваре), выбрал свободную скамейку на боковой аллее и, усадив рядом с собой, сказал: - Ты должен дать мне один совет, очень, очень важный для меня. - Ты же никогда ничьих советов не слушаешь и не исполняешь! - А твой послушаю. Понимаешь, всё это так важно. А ты сможешь мне правильно ответить. Тебе я доверяю. Я прекрасно понимал, что если Есенин на этот раз не шутит, то, во всяком случае, это полушутка. Он чувствовал, что не принимаю всерьез его таинственность, но ему страшно хотелось, чтобы я отнесся серьезно к его просьбе – дать ему совет. - Ну, хорошо, говори, - сказал я,- обещаю дать тебе совет. - Видишь ли, - начал издалека Есенин. – В жизни каждого человека бывает момент, когда он решается на… как бы это сказать, ну, на один шаг, имеющий самое большое значение в жизни. И вот сейчас у меня… такой момент. Ты знаешь, что с Айседорой я разошелся. Знаю, что в душе осуждаешь меня, считаешь, что во всем я виноват, а не она. - Я ничего не считаю и никогда не вмешиваюсь в семейные дела друзей. - Ну хорошо, хорошо, не буду. Не в этом главное. - А в чем? - В том, что я решил жениться. И вот ты должен дать мне совет, на ком. - Это похоже на анекдот. - Нет, нет, ты подожди. Я же не досказал. Я же не дурачок, чтобы просить тебя найти мне невесту. Невест я уже нашел. - Сразу несколько? - Нет, двух. И вот из этих двух ты должен выбрать одну. - Милый мой, это опять-таки похоже на анекдот. - Совсем не похоже… - рассердился или сделал вид, что сердится, Есенин. – Скажи откровенно, что звучит лучше: Есенин и Толстая или Есенин и Шаляпина? - Я тебя не понимаю. - Сейчас поймешь. Я познакомился с внучкой Льва Толстого и с племянницей Шаляпина. Обе, мне кажется, согласятся, если я сделаю предложение, и я хочу от тебя услышать совет, на которой из них мне остановить выбор? - А тебе разве все равно, на какой? – спросил я с деланным удивлением, понимая, что это шутка. Но Есенину так хотелось, чтобы я сделал хотя бы вид, что верю в серьезность вопроса. Не знаю, разгадал ли мои мысли Есенин, но он продолжал разговор, стараясь быть вполне серьезным. - Дело не в том, все равно или не все равно… Главное в том, что я хочу знать, какое имя звучит более громко. - В таком случае я должен тебе сказать вполне откровенно, что оба имени звучат громко. Есенин засмеялся: - Не могу же я жениться на двух именах! - Не можешь. - Тогда как же мне быть? - Не жениться совсем. - Нет, я должен жениться. - Тогда сам выбирай. - А ты не хочешь? - Не не хочу, а не могу. Я сказал свое мнение: оба имени звучат громко. Есенин с досадой махнул рукой. А через несколько секунд он расхохотался и сказал: - Тебя никак не проведешь! – И после паузы добавил: - Вот что, Рюрик. Я женюсь на Софье Андреевне Толстой. В скором времени состоялся брак Есенина с С.А.Толстой».
Разумеется, такие разговоры были редки. Есенин понимал серьезность своих намерений. Очень верно это подметил писатель Н.Никитин: «Но встреча с замечательным человеком, С.Толстой, была для Есенина не «проходным» явлением. Любовь Софьи Андреевны к Есенину была нелегкой. Вообще это его последнее сближение было иным, чем его более ранние связи, включая и его роман с Айседорой Дункан. Однажды он сказал мне: - Сейчас с Соней другое. Совсем не то, что прежде, когда повесничал и хулиганил… - Но что другое?.. Он махнул рукой, промолчал. С.Толстая была истинная внучка своего деда. Даже обликом своим поразительно напоминала Льва Николаевича. Она была человеком широким, вдумчивым, серьезным, иногда противоречивым, умела пошутить, всегда с толстовской меткостью и остротой разбиралась в людях. Я понимаю, что привлекло Есенина, уже уставшего от своей мятежной и бесшабашной жизни, к Софье Андреевне. Это были действительно уже иные дни, иной период его биографии. В этот период он стремился к иной жизни».
На квартире Софьи по вечерам стали собираться друзья и знакомые из окружения Есенина. 12 июня отмечали ее окончание института. Этот вечер описал В.Мануйлов, который познакомился с Есениным на Кавказе: «В последний раз я видел Есенина в Москве, в июне 1925 года, в квартире Софьи Андреевны, на Остоженке в Померанцевом переулке. Толстую я знал и раньше, познакомился с нею ещё в 1921 году совершенно независимо от моего знакомства с Есениным. Она в моем представлении была прочно связана с музеем и с Ясной Поляной. Я приехал в столицу ненадолго на Пушкинские торжества и тотчас позвонил Софье Андреевне, к которой у меня было какое-то поручение от наших общих знакомых из Баку, людей толстовского круга Она пригласила меня в тот же вечер к себе, сказав, что приготовила приятный сюрприз. Я не знал тогда еще о её сближении с Есениным и о том, что он уже живет в её квартире. Когда я пришел в десятом часу вечера, мне открыла двери её мать Ольга Константиновна. «Ах, милый, - сказала она, - а у нас дым коромыслом, такая беда! Проходите, проходите, они там…» - и указала на комнату, примыкавшую к прихожей. Тут я сразу увидел Есенина и всё понял. «Вы знакомы?»- спросила, улыбаясь, Софья Андреевна и указала на Есенина. Оказалось, это и был обещанный сюрприз. Читали стихи. Говорили о стихах. Кроме Сергея Александровича, тут были поэт В.Наседкин, И.Бабель и еще один не известный мне молодой человек. На диване лежал Всеволод Иванов, молча слушавший разговор за столом. Когда, по-видимому, уже не в первый раз Есенин стал вспоминать свои детские годы в деревне, Бабель, хорошо знавший эти воспоминания, начал подсказывать ему, как всё это было, и очень потешно передразнивал его, а затем стал изображать в лицах, как Есенин продает сразу десяти издательствам одну и ту же свою книгу, составленную из трех ранее вышедших, как издатели скрывают друг от друга «выгодную» сделку, а через некоторое время прогорают на изданной ими книге всем давно известных стихов. Конечно, в этом рассказе многое было преувеличено, но рассказывал он эту историю артистически и всех очень смешил. Устав рассказывать о своих неладах с отцом, о любви к деду и матери, о сестрах, о драках и о первой любви, Есенин заговорил о присутствующих. Добродушно посмотрел на дремавшего после кутежа накануне Всеволода Иванова и на Василия Наседкина, который с увлечением поедал шпроты и деловито крякал, сказал о Приблудном: «Вот гляди, замечательная стерва и талантливый поэт, очень хороший, верь мне, я всех насквозь и вперед знаю». Приблудный в спортивном костюме, с оголенной могутной грудью, сидел на диване, что-то напевая.
Потом Есенин заговорил обо мне и о моих стихах. Сказал, что я «славный парень», что я «очень умный» - «умнее всех нас!» - и что ему «иногда бывает страшно» со мной говорить. А вот стихи я пишу, по его мнению, «слишком головные». Я возражал ему, не соглашался насчет «головных стихов», сомневался по части ума, но Есенин настаивал на своем и начинал сердиться – он не любил, когда ему противоречили. В этот вечер он много читал, и особенно мне запомнилось, как приплясывая, Есенин напевал незадолго до того написанную «Песню»:
Есть одна хорошая песня у соловушки – Песня панихидная по моей головушке.
Цвела – забубенная, росла – ножевая, А теперь вдруг свесилась, словно неживая.
Думы мои, думы! Боль в висках и темени. Промотал я молодость без поры, без времени.
Как случилось-сталось, сам не понимаю, Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю…
Теперь увидел, я увидел совсем другого Есенина, и горькое предчувствие неотвратимой беды охватило, вероятно, не только меня.
Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли? В молодости нравился, а теперь оставили.
Потому хорошая песня у соловушки – Песня панихидная по моей головушке.
Цвела – забубенная, была – ножевая, А теперь вдруг свесилась, словно неживая.
В окнах уже проступал ранний июньский рассвет. Все приумолкли, но не спешили расходиться. Есенин подсел к Софье Андреевне и стал говорить о том, как они вот-вот поедут в Закавказье, в Баку и в Тифлис, где их ждут хорошие и верные друзья, а часть лета они проведут на Апшеронском полуострове, где спелые розовые плоды инжира падают на горячий песок. Всеволод Иванов уснул на диване. Я попрощался с погрустневшей хозяйкой. Есенин, прощаясь, подарил мне только что вышедшую свою маленькую книжечку стихов «Березовый ситец» с надписью: «Дорогому Вите Мануйлову с верой и любовью. Сергей Есенин».
Дата: Вторник, 26 Ноя 2019, 16:27 | Сообщение # 36
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Переезд Сергея Есенина к Софье Толстой Жить на квартире Бениславской, отношения с которой обострились в связи с предполагаемой женитьбой, Есенин больше не мог. Галина понимала, что её мечта о создании для Есенина спокойной семейной жизни не сбылась. Она не претендовала на большую любовь и не знала, как за неё бороться. Сергей беспощадно рубил связывающие их нити. 21 марта 1925 года он написал ей записку: «Милая Галя! Вы мне близки как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину. С.Есенин». Бениславская не стала устраивать по этому поводу сцен, не порвала оскорбляющую её записку. Она это расценила как необдуманный шаг Есенина. Ведь совсем недавно из Батуми он писал ей: «Может быть, в мире всё мираж, и мы только кажемся друг другу. Ради бога не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая. Дорогая, делайте всё так, как найдете сами. Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра». Миражем для Бениславской оказался сам Есенин. Узнав о близком знакомстве Галины с Львом Седовым, сыном Л.Троцкого, поэт проявлял и сцены ревности, и минуты самоанализа, что он не должен мешать счастью женщины, которую уже не любил. Есенин тяжело переживал разрыв с Бениславской, но ничего с собой поделать не мог. Гордость руководила его поступками. «Когда между ним и Галей произошел разрыв, - писала С.Виноградская, - Есенин понял, что потерял ценнейшую опору в жизни - друга. Он вышел из её комнаты и в коридоре сказал себе вслух: «Ну, теперь уж меня никто не любит, раз Галя не любит». Но когда в минуты отрезвления он решил попросить у нее прощения, она не стала его слушать, резко крикнула: - Вон! – и указала на дверь. После этого ни у Сергея, ни у Гали не было попыток к примирению».
Есенин на время перевез свои чемоданы на квартиру В.Наседкина. Он не сразу переехал к Толстой, а как-то нерешительно, почти нехотя, перебирался к ней. Его нерешительность объяснима: он знал о своей болезни, но отступать было поздно. Надеялся, что женитьба поможет ему преодолеть недомогание. В июне 1925 года Есенин встретился с приехавшим из Ленинграда В.Чернявским. «На этот раз Сергей неприятно поразил меня своим видом, - вспоминал Чернявский. - В нем было что-то с первого взгляда похожее на маститость, он весь точно поширел и шел не по сложению грузно. Лицо бумажно-белое не от одной пудры, очень опухшее, красные веки при ярком солнечном свете особенно подчеркивали эту белизну. Первое, о чем он рассказал мне, была новая женитьба. Посвящая меня в эту новость, он оживился, помолодел и объявил, что мне обязательно нужно видеть его жену. «Ну, недели через две приедем, покажу её тебе». Имя жены он произнес с гордостью. Сергей Есенин и Софья Толстая – это сочетание, видимо, нравилось и льстило ему. Он говорил мне о житейском, о намеченной после короткого пребывания в Ленинграде поездке с женой на юг, чтобы подольше пожить там. Еще событие: окончательная покупка Госиздатом его сочинений для трехтомного издания». Уходил Есенин от Бениславской шумно, не считаясь с ее чувствами и переживаниями. 15 июня 1925 года на квартире в Брюсовском переулке с ним были Н.Ашукин, С.Борисов, А.Сухотин. «Сначала все шло мирно и весело, - описал этот день в дневнике Н.Ашукин. - Вина было мало, но Есенин был уже «сильно на взводе». Он прочитал новые стихи. В разговоре со мной хорошо отозвался о моих стихах и сказал: «Ты очень робкий, а я вот нахал…». Потом в цилиндре плясал вместе с сестрами русскую».
16 июня Есенин переехал на квартиру Софьи Андреевны. Предварительно они с Наседкиным побывали у Софьи Андреевны на работе в Толстовском музее, известили её, что Сергей окончательно покинул квартиру Бениславской, но жить у Наседкина ему бы не хотелось. Софья Андреевна не возражала против переселения к ней. После работы встретились с А.Сахаровым, работником издательства, близкого друга Есенина, который недолюбливал Галину и был рад развивавшимся событиям. Все отправились в кино на фильм «Танцовщица из Бродвея». День завершился ужином в Образцовой столовой Моссельпрома «Прага». Толстая записала в календаре: «16 июня. Вторник. Ночевал Сергей», а на следующий день: «17 июня. Среда. Ночевала у Наседкина с Сергеем». Есенин известил свою сестру Александру: «Случилось очень многое, что переменило и больше всего переменяет мою жизнь. Я женюсь на Толстой и уезжаю с ней в Крым». Поездка в Крым не состоялась, но переселение Есенина на новое место жительства произошло. Он предпринимает еще одну попытку решить свой квартирный вопрос. 7 июня подает заявление в Жилтоварищество № 191: «Прошу правление Жилтоварищества предоставит мне фонарные две комнаты с семьей в три человека, условия Ваши согласен, нуждаюсь. С.Есенин». Безрезультатно. Заявление осталось без внимания. Теперь его очередным пристанищем становится квартира С. Толстой. «В Померанцевом все напоминало о далекой старине: - вспоминала Александра Есенина, - в массивных рамах портреты толстовских предков, чопорных, важных, в старинных костюмах, громоздкая, потемневшая от времени мебель, поблекшая, поцарапанная посуда, горка со множеством художественно раскрашенных пасхальных яичек и – как живое подтверждение древности – семидесятипятилетняя горбатенькая работница Марфуша, бывшая крепостная Толстых, прислужившая у них всю свою безрадостную жизнь, но сохранившая старинный деревенский выговор: «нетути», «тутати». Серый, мрачный шестиэтажный дом. Сквозь большие со множеством переплетов окна, выходившие на северную сторону, скупо проникал свет. Вечерами лампа под опущенным над столом абажуром освещала людей, сидящих за столом, остальная же часть комнаты была в полумраке. Квартира была четырехкомнатная. В одной из комнат жила жена двоюродного брата Сони с двумя маленькими детьми, которых редко выпускали коридор, чтобы не шумели. Другую комнату занимала двоюродная тетя Сони, женщина лет пятидесяти, которая ходила всегда в старомодной, длинной расклешенной юбке и в белой блузке с высоким воротом. Она почти не выходила из своей комнаты, и, бывая в этой квартире в течение нескольких месяцев, я лишь раза два слышала, как Соня с этой тетей обменялись несколькими фразами на французском языке. В этой квартире жили люди кровно родные между собой, но внутренне чуждые друг другу и почти не общались. Иногда к Соне приходила её мать – Ольга Константиновна – красивая брюнетка с проседью, с черными, как маслины глазами. Говорила она мало и тихим голосом, как будто боясь спугнуть устоявшуюся здесь тишину».
Нерадостные впечатления остались при первом посещении и у поэта В.Ф.Наседкина: «Квартира С.Толстой в Померанцевом переулке, со старинной, громоздкой мебелью и обилием портретов родичей, выглядела мрачной и скорее музейной. Комнаты, занимаемые Софьей Андреевной, были с северной стороны. Там никогда не было солнца. Вечером мрачность как будто исчезала, портреты уходили в тень от абажура, но днем в этой квартире не хотелось приземляться надолго. Есенин ничего не говорил, но работать стал больше ночами. Новое местожительство, видимо, начинало тяготить Есенина». Его невписываемость в новую бытовую обстановку заметили многие. «С переездом Сергея к Софье Андреевне сразу же резко изменилась окружающая его обстановка, - писала Александра Есенина. - После квартиры в Брюсовском переулке, где жизнь была простой, но шумной, здесь в мрачной музейной тишине было неуютно и нерадостно. Сергей очень любил «уют, уют свой, домашний», о котором писала ему Галя, где каждую вещь можно передвинуть и поставить как тебе нужно, не любил завешанных портретами стен. В этой же квартире, казалось, вещи приросли к своим местам и давили своей многочисленностью. Здесь, может быть, было много ценных вещей для музея, но в домашних условиях они загромождали квартиру. Сергею здесь трудно было жить». Тем не менее, его переезд состоялся. Нужно было привыкать к новой обстановке, к новым обязанностям. Большие надежды друзья поэта возлагали на Софью Андреевну, молодую жену, которая, по верному замечанию Вс.Рождественского, «внесла в тревожную, вечно кочевую жизнь поэта начало света и успокоения».
Будни новой семейной жизни Софья Андреевна была личностью со сложившимся характером, с которым теперь должен был считаться и Есенин. По этому поводу Матвей Ройзман рассуждал: «Я понимал, что Есенин вновь пытается обрести семью. Он выбрал женщину и моложе себя на пять лет, и в жилах которой текла кровь величайшего писателя мира. Но, очевидно, решение Сергея созрело быстро, он не успел как следует узнать характер своей будущей жены. Она заведовала библиотекой Союза писателей, и мы знали её. Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного согласия с её мнением. Она умела всё это непринужденно скрывать за своим радушием, вежливостью. Эти качества были прямо противоположны простоте, великодушию, благородству, веселости, озорству Сергея. Все эти свойства Софьи Андреевны я узнал, не только сталкиваясь с ней в библиотеке, но и принимая участие в выставке Союза писателей, во главе которой стояла она». Софья Андреевна в июне 1925 года продолжала временно заменять машинистку в Музее Л.Н. Толстого. «Пишу там на машинке, работы пропасть, платят гроши, но атмосфера приятная», - сообщала она А.Кони в Ленинград. Чтобы зарегистрировать брак с Есениным, Толстая должна была оформить свой развод с мужем. 23 июня 1925 года она подала в Хамовический народный суд заявление о разводе: «19 октября 1921 года я вышла замуж за Сергея Михайловича Сухотина. В настоящее время муж мой находится за границей. Он тяжело болен, и если вылечится, то вернется не раньше как через 1 ½ года. Настоящим прошу Народный суд развести меня с мужем, т.к. я хочу вторично выйти замуж. С.Сухотина-Толстая».
Софья Андреевна искренне любила Сергея Есенина. Она стремилась создать все условия для душевного комфорта поэта. Об этом можно судить по одной из сохранившихся ее записок, которые она оставляла Есенину перед уходом на работу: «Сережа, милый, пожалела тебя будить. Зайди ко мне на службу, или позвони. Звонил Наседкин. Приехал твой дядя и сидит у него. Поезжай туда (Тверской бульвар, д. 7, комн. 18). Ради Бога, помни, что обещал, а то мне что-то на душе тревожно. Целую. Соня». Молодожены радушно принимали гостей. «21 июня. Воскресенье. У меня обедали: Сергей, Катя, Наседкин, Сахаров, Иван Приблудный, Илья. В городки дома», - записала она в своем настольном календаре. Иногда во время таких обедов Сергей подшучивал над Соней. В.Эрлих записал один из таких розыгрышей: «Слушай, кацо! Ты мне не мешай! Я хочу Соню подразнить. Садимся обедать. Он рассуждает сам с собой вдумчиво и серьезно: - Интересно… Как вы думаете? Кто у нас в России все-таки лучший прозаик? Я так думаю, что Достоевский! Впрочем, нет! Может быть, и Гоголь. Сам я предпочитаю Гоголя. Кто-нибудь из этих двоих. Что ж там? Гончаров… Тургенев… Ну, эти не в счет! А больше и нет. Скорей всего – Гоголь. После обеда он выдерживает паузу, а затем начинает просить прощения у Софьи Андреевны: - Ты, кацо, на меня не сердись! Я ведь так, для смеху! Лучше Толстого у нас всё равно никого нет, Это всякий дурак знает». Были не только застольные вечера и званные обеды с друзьями. Есенин и Толстая в свободное время выходили в город, посещали кинотеатры. В Большом Московском ресторане на Лубянке любили играть в биллиард.
Софья Андреевна познакомилась с друзьями Есенина: А.Берзинь, С.Коненковым, Вольфом Эрлихом. 18 июня они радушно принимали приехавших из Баку П.Чагина и его жену Клару Эриховну. На следующий день с Чагинами совершили прогулку на пароходе по Москве-реке. 24-25 июня все вместе выезжали на подмосковную дачу в Малаховку к Б.Шумяцкому, полпреду и торгпреду РСФСР в Иране. Договорились, что Сергею не нужно ехать для лечения в Крым, а лучше провести отдых в Баку. Чагин обещал оказать помощь в оформлении нужных документов для выезда и срочно телеграфировал 30 июня из Баку Толстой: «Паспорт обещанные бумаги выслал спешной привет – Чагин». Вслед за телеграммой 4 июля он прислал письмо: «Глубокоуважаемая Софья Андреевна, телеграмму послал несколько раньше, чем это письмо. Прошу снисхождения – норд Бакинских забот и треволнений завертел меня, Сергей по старинке может подтвердить. Посылаю Вам документ о том, что Сергей не кто иной, как «минератор», и письма о Сергее тт.Варейкису и Бляхину из ЦК. Крепко надеюсь видеть в ближайшие дни Вас с нами в Баку. Зачем Крым? Приезжайте в Баку. Отсюда Вас налажу в Боржоми, Цанвери, куда хотите, куда нужно Сергею. На недельку-другую проеду вместе. Приветствую. Жму руку. П.Чагин P. S. Два слова – Сергею. Жду в Баку – тебя, твои стихи, твою жену. За книжку - спасибо. Тост – за наше содружество! Твой Петр». Петр Иванович не любил давать пустых обещаний. К письму он приложил записки ответственным работникам ЦК РКП, своим друзьям по партийной работе. Он просил И.Варейкиса: «Дружище Иосиф, очень прошу тебя условиться с тов. С.Толстой, женой С.Есенина, о его поездке за границу для лечения. Перед моим отъездом из Москвы мы с тобой об этом говорили. Твой Петр». Аналогичное письмо было направлено и П.Бляхину.
Во время одной из прогулок на улице С.Есенин и С.Толстая повстречали цыганку, которая нагадала им скорую женитьбу, а попугай шарманщика вытянул Соне простое медное кольцо как обручальное - знак скорой свадьбы. Есенин был немного суеверным и решил, что его новый брачный союз предопределен свыше. Это, возможно, и подтолкнуло его к окончательному решению жениться на Софье Андреевне. Но что-то опять начинало тяготить Есенина. Он стал чаще бывать в душевном смятении. Проживание в квартире Толстой нередко вызывало у него невеселые мысли. «Перебравшись в квартиру к Толстой, - писала Александра Есенина, - оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь». Есенин стал серьезно относиться к приметам и предсказаниям. В.Эрлих оказался свидетелем одной сцены в доме Толстой: «Июнь 25 года. Первый день, как я снова в Москве. Днем мы ходили покупать обручальные кольца, но почему-то купили полотно на сорочки. Сейчас мы стоим на балконе квартиры Толстых (на Остоженке) и курим. Перед нами закат, непривычно багровый и страшный. На лице Есенина полубезумная и почти торжествующая улыбка. Он говорит, не вынимая изо рта папиросы: - Видал ужас? Это – мой закат. Ну пошли! Соня ждет»
Перед свадьбой Софья Андреевна была счастлива и не скрывала своей радости. 2 июля 1925 года она писала большому другу Толстых – юристу, литератору и общественному деятелю А.Кони в Ленинград: « За это время у меня произошли большие перемены – я выхожу замуж. Сейчас ведется дело моего развода, и к середине месяца я выхожу замуж за другого. До этого я с женихом хочу побывать в Ваших краях. И очень мечтаю, что Вы позволите мне хоть полчасика Вас повидать. Мой жених поэт Сергей Есенин. Я очень счастлива и очень люблю». На регистрации брака настаивала ее мать, так как это позволяло прописать Есенина на новой квартире, а также пресечь все сплетни. Конечно, по мнению Ольги Константиновны, гражданские браки допускались, но лучше бы всё сделать по закону. Для этого требовалось время, чтобы они могли привести в порядок свои документы. Было решено отпраздновать помолвку, не дожидаясь решения суда о разводе Софьи с С.Сухотиным. «В июне 1923 года Есенин зачастил в Литературно-художественный отдел Госиздата, - писал И.Евдокимов. - Кажется, он вернулся тогда из Баку. Пошли слухи о женитьбе его на С.Толстой. И неизменно при этом повторяли: на внучке Толстого. Наконец он мне и сам сказал: - Евдокимыч, я женюсь. Живу я у Сони. Это моя жена. Скоро будет свадьба. Всех своих ребят позову да несколько графьев. Народу будет человек семьдесят. А Катя – сестра – выходит замуж за поэта Наседкина».
Есенин считал вопрос о женитьбе окончательно решенным, о чем писал 3 июля 1925 года М. Горькому : «Посылаю Вам все стихи, которые написал за последнее время. И шлю привет от своей жены, которую Вы знали ещё девочкой по Ясной Поляне». Если и случались какие-то шероховатости в отношениях Сергея и Сони, то они быстро и полюбовно устранялись. Соне приходилось иногда писать отсутствующему Есенину записки: «Сергей, дорогой мой, приходи скорей. Жду тебя очень, очень. Так ужасно грустно. Твоя Соня». После очередной ссоры Есенин пишет покаянную записку: «Соня. Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом. Я в Гизе, еду «Красную новь», «Огонек». И позвоню. Сергей». Об этой стычке. Софья Андреевна на листе перекидного календаря 7 июля записала: «Обедать к Като с Катей и Анной Абрамовной. Ссора на улице. Я – домой. Он – к Анне Абрамовне. Он возвратился с Эрлихом и Алей (А.М.Сухотиным). Ночью с Эрлихом ушел». Узнав о встречах мужа с другими женщинами, Софья Андреевна не могла быть спокойной. В календаре записала: «8 июля. Среда. Вернулся ночью, разговор, измена». В эти дни она оказалась в больнице, предполагая, что беременна, но прогноз не подтвердился.
О предстоящей свадьбе стали напоминать друзья. 9 июля прислал телеграмму из Баку Чагин: «Подтвердите получение спешной когда свадьба и приезд Баку. П.Чагин». Проведение свадьбы было невозможно без определенных затрат, а денег ни у кого из них не было. Вся надежда на получение гонорара за «Собрание сочинений». В середине июня Есенин завел об этом разговор с И.Евдокимовым: «Евдокимыч, я насчет моего «Собрания». Мы с тобой говорили в прошлый раз. У меня, понимаешь, свадьба, я женюсь. Вместе со мной в один день сестра выходит замуж за Наседкина. Нельзя ли мне сразу получить тысячи две денег. Только надо скоро». И был расстроен, когда узнал, что нужно сначала заключить договор, затем получить одобрение руководящих органов Госиздата, а уже после договариваться об условиях издания. Только 30 июня был подписан договор, согласно которому поэт обеспечивал свою жизнь на много месяцев вперед. Но деньги нужны были сейчас, чтобы отпраздновать свадьбу. Пришлось занимать у друзей. У Есенина возникли проблемы с паспортом, которого у него после возвращения из-за границы не оказалось на руках. Проживал по выданному когда-то «временному свидетельству», но этот документ утратил свою юридическую силу. 9 июля он выехал в Константиново для обмена «временного свидетельства» на паспорт. «Дома он прожил около недели, - вспоминала Александра. – В это время шел сенокос, стояла тихая, сухая погода, и Сергей почти ежедневно уходил из дома, то на сенокос к отцу и помогал ему косить, то на два дня уезжал с рыбацкой артелью, километров за пятнадцать от нашего села ловить рыбу. Эта поездка с рыбаками и послужила поводом к написанию стихотворения «Каждый труд благослови, удача!», которое было написано там же, в деревне».
Софья Андреевна выехать с Есениным в Константиново не могла, но без своей заботы его не оставила. 12 июля 1925 года отправила в Константиново денежный перевод и небольшое письмо: «Сергей, милый, посылаем пока немного денег – сколько есть. Дня через три пришлем ещё. Очень надеюсь, что тебе там хорошо. Пришли хоть несколько слов. На денежном переводе много не скажешь. Да ты сам всё знаешь. Будь здоров, милый. Мыслями всегда с тобой. С.». Есенин получил 50 рублей и тут же из почтового отделения в Кузьминках посылает Соне телеграмму: «Чувствую хорошо скоро увижу люблю – Сергей». В Константиново он обдумывал свою женитьбу, вспоминал встречи с Софьей. 14 июля написал стихотворение «Видно, так заведено навеки…», в котором размышлял о серьезных изменениях в своей личной жизни:
Видно, так заведено навеки – К тридцати годам перебесясь, Все сильней, прожженные калеки, С жизнью мы удерживаем связь.
Милая, мне скоро стукнет тридцать, И земля милей мне с каждым днем, Оттого и сердцу стало сниться, Что горю я розовым огнем.
Коль гореть, так уж гореть сгорая, И недаром в липовую цветь Вынул я кольцо у попугая – Знак, что вместе нам сгореть.
То кольцо надела мне цыганка, Сняв с руки, я дал его тебе, И теперь, когда грустит шарманка, Не могу не думать, не робеть.
В голове болотной бродит омут И на сердце изморозь и мгла: Может быть, кому-нибудь другому Ты его со смехом отдала?
Может быть, целуясь до рассвета, Он тебя расспрашивает сам, Как смешного, глупого поэта Привела ты к чувственным стихам.
Ну и что ж! Пройдет и эта рана. Только горько видеть жизни край. В первый раз такого хулигана Обманул проклятый попугай.
«Кольцо, о котором говорится в этом стихотворении, - комментировала Александра Есенина, - действительно Сергею на счастье вынул попугай незадолго до его женитьбы на Софье Андреевне. Шутя, Сергей подарил это кольцо ей. Это было простое медное, очень большого размера, и носить такое кольцо было трудно. Но Софья Андреевна сжала его и надела между двумя кольцами. Красоты в этом кольце не было никакой, однако проносила она его много лет». Это кольцо сейчас хранится в Литературном музее в Москве. 16 июля Есенин возвратился в Москву, о чем Софья Андреевна пометила как событие на листе своего перекидного календаря: «Приехал Сергей». После свободной жизни у родителей музейная обстановка в Померанцевом переулке стала еще сильнее его раздражать. Сдерживать себя не мог. Срывы случались нередко. Под пьяную руку мог наговорить лишнего. Потом просил прощения, но через короткое время всё повторялось. Во время очередной ссоры 25 июля написал Соне записку: «Не знаю, что сказать, Больше ты меня не увидишь. Ни почему. Люблю, люблю». Софья Андреевна сделала помету на записке: «Письмо мне. Июль 1925.».
С.Есенин писал Н.Вержбицкому в Тифлис: «Милый друг мой, Коля! Всё, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом. Видно, в Москве мне не остепениться. Семейная жизнь не клеится, хочу бежать. Куда? На Кавказ! До реву хочется к тебе, в твою тихую обитель на Ходжорской, к друзьям. С новой семьей вряд ли что получится, слишком всё здесь заполнено «великим старцем», его так много везде, и на столах, и в столах, и на стенах, кажется, даже на потолках, что для живых людей места не остается. И это душит меня…». Ему не хватало твёрдости собственного характера, чтобы перебороть свои дурные привычки. Он мечтал начать свою жизнь заново, возлагал большие надежды на поддержку жены, но не мог устоять перед соблазном выпить в знакомой и незнакомой компании, продемонстрировать всем, что он по-прежнему свободен, не скован никакими семейными обязательствами. Нередко это настроение поддерживали «друзья» из его окружения, которые мечтали пить и есть за его счет, играя на чувствах самовлюбленности и при всяком случае провозглашая его первым российским поэтом. Непростые отношения складывались в это время у Есенина и с женщинами, которые его обожали, любили. Его тяготило постоянство отношений с ними. При встрече с В.Чернявским он оворил, что «с женщинами ему по-прежнему трудно было оставаться подолгу. Он разочаровывался постоянно, и любил периоды, когда удавалось жить «без них». Возможно, что в круг таких женщин стала входить и Толстая. В искренности его желания создать новую семью стали сомневаться его близкие друзья. «Мне думалось, - вспоминал Евдокимов, - что женится он по-настоящему, перебесился – дальше может начаться крепкая и яркая жизнь. Скептики посмеивались: - Очередная женитьба! Да здравствует следующая! А он сам как-то говорил: - С Соней у меня давно, давно… давнишний роман. Теперь только женимся. Скептики оказались правы. Досужие языки шептали: - Вчера сбежал от невесты! Свадьбы не будет! И уже приходили колебания – делаемый им шаг становился случайным».
«Мальчишник» Есенина 15 июля суд принял решение о разводе С.Толстой с С.Сухотиным. В ее календаре появилась запись: «В суд с Сахаровым. В кафе с Сахаровым. К тете Саше. Развелась в суде с Сухотиным. Ночевала у тети Саши». 16 июля Есенин возвратился из Константинова, начались новые страдания Софьи Андреевны. Сергей или не ночевал дома, или устраивал скандалы. 18 июля Соня, Сергей, Катя и Эрлих ходили в кинотеатр, смотрели фильм «Табачница из Севильи», но домой Есенин не пошел, ушел к друзьям. В одиночестве Софья Андреевна оказалась и в последующие дни. На листках перекидного календаря она пишет только одно слово, но которое позволяет представить всю трагедию событий тех дней: «18 июля. Суббота. Одна. 19 июля. Воскресенье. Дура. 20 июля. Понедельник. Дура. 21 июля. Вторник. Дура. 22 июля. Среда. Дура. 23 июля. Четверг. Дура. 24 июля. Пятница. Совсем сумасшедшая. Пять дней ничего не соображала». Где же был Есенин в эти тревожные для Сони дни? С 19 по 22 июля он с Дм.Фурмановым, А.Берзинь, Ил.Вардином, В.Эрлихом, Ф.Березовским уехал в подмосковную Малаховку на дачу писателя А.Тарасова-Родионова. Почему-то с собой он Софью Андреевну не взял, хотя на даче был далек от амурных дел и выпивки. Вот что писал о поездке Дм.Фурманов: «...Потом поехали мы гуртом в Малаховку к Тарасу Родионову: Анна Берзина, Сережа, я, Березовский Феоктист - всего человек шесть-восемь. Там Сережа читал нам последние свои поэмы: ух, как читал! А потом на пруду купались - он плавал мастерски, едва ли не лучше нас всех. Мне запомнилось чистое, белое, крепкое тело Сережи - я даже и не ждал, что оно так сохранилось, это у горького-то пропойцы! Он был чист, строен, красив - у него же одни русые купельки чего стоили! После купки сидели целую ночь - Сережа был радостный, всё читал стихи».
Поездка в Малаховку недоброжелателями преподносилась как побег от невесты. Такие слухи доходили и до Толстой, но Есенин мало внимания уделял ее душевным переживаниям. Отказаться от женитьбы он не мог, поэтому было решено организовать для близких друзей помолвку как современную свадьбу без венчания и без регистрации в ЗАГСе, но с приглашением близких друзей. Одним из организаторов помолвки-свадьбы был А.Сахаров. Сохранился список приглашенных гостей, написанный рукой Есенина: «Воронский, Казанский, Казин, Богомильский, Аксельрод, Вс.Иванов, Шкловский, Савкин, Берлин, Грузинов, Марк, Ан.Абрамовна, Като, Либединский, Ключарев, Яблонский». Сбоку приписано: «Соню, Яну». С.Толстая добавила две фамилии: «Орешин и Клычков». Этот список переделал в шутливое стихотворение А.Сахаров. «Приглашение на обручение – им радость, а нам мучение. А.С. Воронский, Сахаров, П.Пильский, Казанский, Казин, Богомильский, с ним Аксельрод и Вс. Иванов, Шкловский из «Лефа», 5 болванов, 2 Савкина, один Берлин, Грузинов, Марк, 5-6 скотин, Ан.Абрамовна, Като, Т.Либединский без пальто. Сам Ключарев, Яблонский, Орешин, Клычков и даже Бабель без очков. Редакция Сахарова».
В этом списке для рифмы Сахаров назвал Петра Пильского, критика и публициста, который в это время находился в эмиграции в Риге. Остальных же Есенин считал своими близкими друзьями. О том, как прошел «мальчишник» на квартире С.Толстой, рассказал С.Борисов, который хотя и не был перечислен в списке приглашенных, но оказался непосредственным участником и очевидцем. «Днем, в июне или июле, Сергей пошел в редакцию и позвал меня и Касаткина к себе вечером «на свадьбу с Соней, - вспоминал С.Борисов. - Я спросил, что и кто у него будет. - Приходи, гармонистов позову, проводы устраиваю, ну и свадьба, и мальчишник – все мои друзья будут. Завтра уезжаю в Баку. Понимаешь? – этим словом он часто заканчивал свою фразу, вкладывая в это слово интимное, что не нуждалось в объяснениях. Уходя, он добавил: - Дядю Ваню обязательно тащи. Пить не будем - поговорим. Вечером я зашел за «Дядей Ваней», и сперва ему не хотелось идти, тяжеловат Иван Михайлович на подъем. - Шум будет, не люблю я этого, - так, приблизительно, он отнекивался. Я убеждал идти, указав, что если не пойдем, Сергей обидится, а одному и мне не хотелось идти… Пошли. Дорогой говорили о Есенине. Хотелось верить и не верилось, что с женитьбой Сергей вступает в новую полосу жизни, уйдет от чадного омута Москвы кабацкой, меньше станет пить. Помимо того, что вино мешало ему работать, оно являлось источником безденежья (Сергей, несмотря на большие для поэта заработки, часто ходил без гроша) и самое худшее - скандалов, от которых его не только не сумели оберечь случайные собутыльники, но иногда даже и провоцировали. В кругу друзей Есенин не скандалил, те умели его успокоить или увезти вовремя. Я не знал будущей жены Сергея, хотя он как-то накануне говорил мне, что «очень любит Соню». Может быть, это достаточно сильная женщина, чтобы влиять на Сергея – поэтому я был оптимистически настроен.
В столовой Толстой, похожей на музей – все стены были украшены различными портретами Льва Николаевича, висели сувениры, записочки и, кажется, молитвы, писанные его рукою, - было много народу, на столе стояли пустые бутылки из-под вина и Сергей был слегка возбужден. Что-то невеселое было в этом возбуждении. Расцеловавшись с Иваном Михайловичем и со мной, и увидев тень досады на наших лицах, он мягко, мило улыбаясь, сказал: - Ничего… Вот подождем Воронского и пойдем на Трубниковский – там свободнее. Во время «свадебного пира» я вышел из-за стола в кабинет, где сидела Софья Андреевна, понравившаяся мне своими хорошими толстовскими чертами, и мы долго говорили о Сергее, причем я старался передать и обосновать весь мой оптимизм. Тень сомнения блуждала ее улыбке. Помню, что она сказала что-то вроде того, что она хочет верить, что Сергей уйдет от пьянства, что он излечится от этого недуга. Потом, после похорон Есенина, на траурном вечере в Художественном театре, Софья Андреевна во время антракта подошла ко мне и напомнила эту беседу: - Помните, как мы тогда с Вами хорошо поговорили? – сказала она с грустной улыбкой…».
Во хмелю Есенин не сдерживал накопившихся в душе сомнений и со слезами говорил друзьям о своей ошибке. Ю.Либединский запомнил слова С.Есенина: - Не выйдет у меня ничего из женитьбы! – сказал он. - Ну почему не выйдет? Я не помню нашего тогдашнего разговора, очень быстрого, горячечного, - бывают признания, которые даже записать нельзя и которые при всей их правдивости покажутся грубыми. - Ну, если ты видишь, что из этого ничего не выйдет, так откажись, - сказал я. - Нельзя, - возразил он очень серьезно. – Ведь ты подумай: его самого внучка! Ведь это так и должно быть, что Есенину жениться на внучке Льва Толстого, это так и должно быть! В голосе его слышалась гордость и какой-то по-крестьянски разумный расчет. - Так должно быть! – повторил он. – Да чего уж там говорить, - он вытер слезы, заулыбался, - пойдем к народу!». Вечером решили продолжить «мальчишник» на квартире поэта Н.Савкина, имажиниста, редактора журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном». Он жил в Трубниковском переулке, в доме, где находилось и издательство «Современная Россия». Ряды желающих продолжить гулянку поредели, некоторые ушли по домам, ссылаясь на занятость. С.Борисов вспоминал: «У Савкина собралось человек двадцать. Помню: В.Наседкин, А.Сахаров, Р.Акульшин, Илья Есенин, А.Воронский, И.Касаткин, В.Ключарев, Зорин, а остальных не помню. Невеселым был «свадебный пир» у Сергея Есенина! И вина было вдосталь, и компания собралась сравнительно дружная, все знакомые друг другу. А потому, что у многих было какое-то настороженное состояние, любили все Сергея (я что-то вообще не встречал врагов Есенина – завистников – да, пакостников по глупости своей – тоже, но врагами их счесть нельзя было), и потому у всех: «Залегла забота в сердце мглистом...» Сергея оберегали – не давали ему напиваться. Вместо вина наливали в стакан воду. Он чокался, пил, отчаянно морщился и закусывал – была у него такая черта наивного, бескорыстного притворства. Но веселым в тот вечер Сергей не был.
Артист Ключарев рассказывал о рассеянном профессоре, который говорил «Бахарева сушня, где играют торгушками», вместо Сухаревой башни, где торгуют игрушками, - рассказы были глуповаты, но так мастерски переданы, развеселиться было необходимо, и все хохотали до упаду. Не смеялся только Сергей. Потом пели замечательные бандитские частушки Сахаров и Акульшин с таким, кажется, веселым рефреном: «Ну, стреляй, коммунист, прямо в грудь…». На дворе заря окропила радостными огнями соседние окна, радовались утру разноголосым щебетаньем птицы, и электричество в комнате пожелтело, бессонная ночь затускнила лица, стол являл собой зрелище безобразное: залитая вином скатерть, опрокинутые бокалы, сизый табачный дым... Сергей, без пиджака, в тонкой шелковой сорочке, повязав шею красным пионерским галстуком, вышел из-за стола и встал у стены. Волосы на голове были спутаны, глаза вдохновенно горели и, заложив левую руку за голову, а правую вытянув, словно загребая воздух, пошел в тихий пляс и запел: Есть одна хорошая песня у соловушки –
Песня панихидная по моей головушке. Цвела – забубенная, росла – ножевая, А теперь вдруг свесилась, словно неживая.
Думы мои, думы! Боль в висках и темени. Промотал я молодость без поры, без времени. Как случилось-сталось, сам не понимаю, Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю…
Пел он так, что всем рыдать хотелось. Всем стало не по себе. Глаза у многих стали влажные, головы упали на руки, на стол, и второй куплет всеми подхвачен был, и полилась песнь, напоенная безмерной скорбью:
Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую, В темноте мне кажется – обнимаю милую. За окном гармоника и сиянье месяца, Только знаю – милая никогда не встретится.
Как грустно и как красиво пел безголосый, с огрубевшим от вина голосом, Сергей! Как выворачивало душу это пение…
Эх, любовь-калинушка, кровь – заря вишневая. Как гитара старая и как песня новая. С теми же улыбками, радостью и муками, Что певалось дедами, то поется внуками.
Писатель Касаткин украдкой вытер слезы, потом встал и пошел в соседнюю комнату. А Сергей, медленно приплясывая, продолжал:
Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха, Все равно любимая отцветет черёмухой. Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли? В молодости нравился, а теперь оставили.
Потом, оборвав песнь, Сергей схватил чей-то стакан с вином и залпом выпил. После этого затихли писательские разговоры, за окном встало солнце, и многие начали расходиться. Осталось совсем немного народу. И я никогда не забуду расставания. На крылечке дома сидел Сергей, его ближайшие друзья Касаткин и Наседкин и, обнявшись, горько плакали. За дверью калитки стояла Софья Андреевна в пальто и ожидала. Через несколько часов нужно было ехать на вокзал. Я подошел к рыдающим друзьям и взял одного из них за плечо. - Нужно идти. Сергею скоро ехать. На меня поднял заплаканное лицо один из них и серьезно сказал: - Дай еще минут пятнадцать поплакать… Прощаясь, Сергей судорожно всех обнимал и потом, пока не скрылся за переулком, оборачивался и посылал приветы…».
Поездка в Баку 26 июля Есенин и Толстая выехали в Баку. Провожать пришла А.Берзинь и в шутку подарила им маленькую куколку и ванночку. По этому поводу Есенин прислал с дороги ей открытку, в которой писал: «Это бывает, моя дорогая, не после ночи, а спустя 9 месяцев». О трехдневном пребывании в поезде «Москва-Баку» можно судить по письмам, которые Софья Андреевна писала и отправляла на вокзалах во время больших стоянок пассажирского поезда. Из Ростова-на-Дону 26 июля она отправила короткое письмо В.Эрлиху в Ленинград: «Эрлих, милый, мы в поезде, по дороге в Баку. Ужасная Москва где-то далеко и верстами и в памяти. Последние дни были невероятно тяжелы. Сейчас блаженно-сонное состояние и физического и духовного отдыха. Вас вспоминаю часто и очень, очень хорошо и никогда не забуду Вашего отношения. Очень надеюсь, что у Вас всё совсем-совсем хорошо. Напишите: Баку, «Бакинский рабочий», Чагину – нам. С.Толстая». Перед отправкой дала прочитать Есенину, который приписал: «Милый Вова, Здорово. У меня – не плохая Жись. Но если ты не женился, То не женись.Сергей». Из Таганрога Соня писала: «Мама, дорогая, второй день к концу. Москва кажется дьявольским, кошмарным сном. Будущее в тумане. А настоящее удивительное – так тихо, тихо, спокойно и дружно. Едим, спим и оба безумно счастливы отдыхом. Никакого пьянства, никаких разговоров, огорчений – всё, как в хорошем сне.
Дата: Четверг, 28 Ноя 2019, 14:04 | Сообщение # 37
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Тебя вспоминаем и любим…». В поезде Есенин подарил жене «Избранные стихи» с автографом: «Милой Соне Сергей, поезд на Баку, Грозный. 1925». Благополучно добрались до Баку. «Мама, голубка, дорогая, только что приехала в Баку, - писала 28 июля С.Толстая.- Ехали удивительно. Я очень счастлива и спокойна. Он бесконечно внимателен, заботлив и нежен. Чувствую себя бодрой и спокойной. Сегодня едем в Мардакяны – пляж, сады, тишина - и пробудем там несколько дней. Пиши сюда и скорей, и чаще и больше. О тебе думаю постоянно с любовью огромной, благодарностью и тревогой. Не мучайся. Я тебе буду писать всю правду, и я знаю, что она будет хорошей…» Чагин поселил Есенина на своей даче в Мардакянах. Это была доподлинная иллюзия Персии – огромный сад, фонтаны и всяческие восточные затеи. Были созданы все условия, чтобы поэт мог хорошо отдыхать с женой и творчески работать. Есенин был очень доволен. «Вот и попал благодаря тебе, - говорил Есенин Чагину строкой из Пушкина, - «в обитель дальнюю трудов и чистых нег».
«Петр Иванович днем работал, приезжал на дачу только к вечеру, - вспоминала Клара Эриховна Чагина - А мы с Толстой развлекали Сергея Александровича, отвлекали его от кутежей. Он очень любил сидеть наверху бассейна или лежал на ковре и мечтал, а зачастую писал стихи, а потом читал их нам. Часто его приглашали в близлежащие дома отдыха почитать стихи, и он никому не отказывал, охотно шел читать, беседовал с людьми. Были также на даче теннисная и крокетная площадки, где тоже охотно Сергей Александрович коротал время. Ездили и на пляж. Вечерами собирались дачники в комнате, где стояло пианино. Софья Андреевна играла – пели, танцевали, и, конечно, опять Сергей Александрович читал стихи». Первые дни отдыха были безоблачными в их отношениях, но уже через неделю Сергей стал скучать, рваться в Баку. О его настроении узнает Чагин и пишет ему 9 августа записку: «Дружище Сергей, крепись и дальше. Набедокурено довольно – хватит. Что пишешь? Персидские мотивы продолжай, невредно, но работай над ними поаккуратней, тут неряшливость меньше всего уместна. Вспомни уклон и гражданственность, тряхни стариной - очень неплохо было б, чтобы соорудить что-нибудь в честь урожая, не браваду и не державинскую оду, а вещь, понимаешь? Живи в ладу с бабами – твоей и моей. Не снимайся с места. Жди. Буду – поговорим. Обнимаю и жму руку. Твой Петр». Но такими записками Есенина вряд ли можно было удержать.
С.Толстая о пребывании в Мардакянах писала матери: «...в крокет играем. Книжки читаем, в карты играем. Сергей много и хорошо пишет. Иногда ездим на пляж - это три версты по узкоколейке. Когда хотим вести светский образ жизни – идем на вокзал, покупаем газеты и журналы и пьем пиво. Около нашего дома муравьи переселяются, и мы сидим над ними часами. У моего Сергея две прекрасные черты – любовь к детям и животным». Откровеннее и правдоподобнее Софья Андреевна сообщала В.Наседкину: «еще – купались в бассейне, плевали в потолок, под конец скучали. Когда хотели вести светский образ жизни,то шли в кинематограф и на вокзал пить пиво. Изредка, даже очень редко Сергей брал хвост в зубы и скакал в Баку, где день или два ходил на голове, а потом возвращался в Мардакяны зализывать раны. А я в эти дни, конечно, лезла на все стены нашей дачи, и даже на очень высокие. Как Сергей себя чувствует душой и телом, очень мне трудно сказать. Выглядит он, кажется, немножко лучше. А вообще он квёленький и у меня за него сердце болит, болит». Произведения Есенина появляются на страницах газеты «Бакинский рабочий». 10 августа были опубликованы новые стихотворения «Руки милой – пара лебедей…», «Голубая да веселая страна…», «Море голосов воробьиных…». Толстая была непосредственным свидетелем создания некоторых стихотворений. Позже она писала в комментариях: «Во время пребывания в Мардакянах Есенин написал стихотворение «От чего луна так светит тускло…». Отчасти в нем отразились впечатления природы в окрестностях Баку, которые так нравились ему, и аллея огромных старых кипарисов, по которой Сергей ежедневно проходил к своей даче. Окно из его комнаты выходило в сад, и часто на рассвете Есенина будили голоса птиц. В один из таких рассветов он написал стихотворение «Море голосов воробьиных…». Осенью 1925 года, подготавливая свое «Собрание», он вернулся к этому стихотворению, хотел включить его в цикл «Персидских мотивов», начал его перерабатывать, но не закончил и поэтому не включил в «Собрание». В Мардакянах были написаны «Жизнь – обман с чарующей тоскою…», «Гори, звезда моя, не падай…». В это время Есенин очень плохо себя чувствовал. Опять появилось предположение, что у него туберкулез. Он кашлял, худел, был грустен и задумчив. Настроениями и разговорами этих дней навеяны оба эти стихотворения».
«Как-то в сентябре 1925 года, на даче,- вспоминал Чагин, - перед отъездом Есенина в Москву, я увидел его грустно склонившим свою золотую голову над желобом, через который текла в водоем, сверкая на южном солнце, чистая прозрачная вода. - Смотри, до чего же ржавый желоб! – воскликнул он. И, приблизившись вплотную ко мне, добавил: - Вот такой же проржавевший желоб и я. А ведь через меня течет вода даже почище этой родниковой. Как бы сказал Пушкин – Кастальская! Да, да, а всё-таки мы оба с эти желобом – ржавые. В его душе уже тогда, видимо, бродили трагические, самобичующие строки «Черного человека». В конце ноября он прислал мне из Москвы, из больницы, письмо с рукописью «Черного человека»: «Прочти и подумай, за что мы боремся, ложась в постели?». Софья Андреевна оправдывала поведение Сергея в письме к матери: «Мама моя, дорогая, ты скажешь, что я влюбленная дура, но я говорю, положа руку на сердце, что не встречала я в жизни такой мягкости, кротости и доброты. Мне иногда плакать хочется, когда я смотрю на него. Ведь он совсем ребенок наивный и трогательный. И поэтому, когда он после грехопаденья-пьянства кладет голову мне на руки и говорит, что он без меня погибнет, то я даже сердиться не могу, а глажу его больную головку и плачу, плачу. Ну вот я и в сантименты пустилась. Так уж к слову пришлось. Мы до сих пор не женаты, потому что всё время живем в Мардакянах, а там пытались и не вышло. Но на днях всё равно придется это оформить. Ты не пугайся – всё равно мы муж и жена и у нас очень всё серьезно. Пробудем здесь до конца августа…».
Ольгу Константиновну беспокоила юридическая неопределенность в отношениях Сони и Сергея. В их отсутствие она занималась вопросами прописки Есенина. Столкнулась с бюрократическими трудностями из-за отсутствия необходимых документов. 3 августа 1925 года писала дочери: «До сих пор Сергея Александровича не прописали, ссылаясь на недостаток военных документов, а также сведений о том, где служит. Слов «литератор», оказывается, мало. Хотели приписать «без определенных занятий». Я попросила Илюшу еще раз и более подробную достать бумагу из «Красной нови», что он и сделал, и теперь завтра можно представить её в Жил./тов. Там значится, что Сергей Александрович сотрудник с окладом 150 р. в месяц.». Но больше всего Ольгу Константиновну волнует его пристрастие к выпивке. В этом же письме она предупреждает дочь: «Дай Бог, чтобы Сергей Александрович действительно постарался исполнить то, что он мне обещал. Помни, Соня, что вино всегда яд, а для него тем паче. Помни, что это грозит ему, не шути этим. И если нет воли, то лечи непременно».
Письма от друзей и знакомых Есенин и Толстая получали редко. В середине августа прислал письмо В.Наседкин: «Сергей! Подробнее напишу дня через три. Возможно, буду в Тифлисе к 1-му сентябрю. Это выясниться на днях. Пока же целую и приветствую. Соню тоже…». Свое обещание написать письмо Василий Федорович исполнил, но прислал, вероятно, для надежности на имя Толстой: «Здорово, милая Соня! Надеюсь, отдыхаешь вовсю и нас, грешных, забываешь совсем. А мы еще живы и даже вспоминаем кой-кого. Ну, Сонюшка, славная, как же ты всё-таки живешь-то? Ей-богу, интересно, даже больше, чем Сергей. Этот головотяп везде сумеет. Я люблю вас обоих, может быть, только по-разному в степенях. Дядя Вася». Это письмо пришло во время очередного пьяного дебоша Сергея, которого задержали в Баку и доставили в отделение милиции. Об этом Софье Андреевне немедленно сообщил сотрудник газеты «Бакинский рабочий» Семен Файнштейн. «Уважаемая Софья Андреевна!- писал журналист 28 августа, - Я был более чем уверен, что Сергея вчера выпустили. Ночью в типографию заявился Муран и сообщил, что Сергея привезли обратно. Я звонил час к Петру Ивановичу, но его нигде не нашел. То же сегодня утром. Сейчас я звонил Шекинскому и потребовал прекратить издевательство. Он обещал поговорить с Конушкиным, и я позвоню ему через 15 минут. Сеня. Буду звонить по всем телефонам, - либо сам сяду, либо Сергея выпустят». Для Софьи Андреевны эта записка была предвестницей беды.
Узнал о происшедшем Чагин. О принятых мерах он немедленно, чтобы успокоить, сообщил 29 августа в Мардакяны: «Глубокоуважаемая Софья Андреевна. Только что звонили из 5-го района по просьбе Сергея – очевидно, приходит в себя, просит принести ему переодеться и что-нибудь покушать. Просьба обращена к Вам. Попутно рапортую последнюю сводку с боевого есенинского фронта. Вчера вечером после операции над флюсом я застал его у отца уже тепленьким и порывающимся снова с места, несмотря на все уговоры лечь спать. Я начал его устыжать, на что он прежде всего заподозрил… Вас в неверности… со мной (поразительный выверт пьяной логики!), а потом направился к выходу, заявив, что решил твердо уехать в Москву, под высокое покровительство Анны Абрамовны, которая его защитит-де ото всех чагинских зол и напастей. Во дворе при выходе он походя забрал какую-то собачонку, объявил её владелице, что пойдет с этой собачонкой гулять, хозяйка подняла визг, сбежалась парапетская публика, милиция, и Сергей снова в тихом пристанище – в 5-м районе. Телефонными звонками сейчас же милицейское начальство мной было предупреждено с выговором за первые побои и недопустимости повторения чего-либо в том же роде. Я предложил держать его до полнейшего вытрезвления, в случае буйства связать, но не трогать. Так он, видимо, и было сделано. Для наблюдения за этим делом послал специального человека. Вот и всё. Делайте Ваши дела, заходите потом в редакцию (в случае его вменяемости вместе с ним), поговорим. С искренним уважением. П.Чагин». Софья Андреевна немедленно выехала в Баку, добралась до отделения милиции, переговорила с милиционерами, объяснила душевное состояние Есенина. Вечером, теряя былую бодрость и веру, написала В.Наседкину, пытаясь снять навалившуюся тяжесть с души: «Дядя Вася, милый, мне очень скучно, болит голова, и я устала. Напишу Вам ужасно глупое письмо. Но Вы не обижайтесь, а посочувствуйте – понимаете, положение трагикомическое. Сижу со своим драгоценным с Божьей помощью четырнадцать часов в 5-м районе милиции города Баку. Они изволили взять хвост в зубы, удрать из Мардакян и в результате две ночи подряд провели в этом прекрасном месте. Я собрала свои юбки, сделала мрачное лицо и примчалась за ним. Утром пришла его выручать и просидела с ним весь день. Здесь всякие люди загибаются и не хотят его пускать. Он весь побитый и пораненный. Страшно милый и страшно грустный. Я злая, усталая, и мне его жалко-жалко. А впрочем, всё это очень забавно. Сюда приводят пропасть разных разбойников и пьяных, и я наблюдаю, наблюдаю до-довольно! Васенька, я хочу домой! Скажите им, чтобы они нас выпустили! Теперь про все прочее. Мы только что накануне с Сергеем мрачно посмотрели друг на друга и поговорили на ту тему, что Вы нас забыли. И на другой день Ваше письмо. Спасибо за все хорошие Ваши слова, которые мне было по-настоящему радостно услыхать. Вы ужасно много вещей спрашиваете. Письмом не ответишь. Внешне жили так – всё время, как приехали, жили в Мардакянах у жены Чагина на даче. Там огромный сад, пропасть цветов, бассейны, исступленное солнце – всё очень красиво, - очень не русское, как декорации, сперва захватывающее, а потом скучное. Сергей много писал, по-моему, чудесно. Куда поедем отсюда, еще окончательно не решили, но на днях уедем – надоело. Я хочу туда, где будет хорошо ему, а мне всюду хорошо с ним. Я всё дальше еду по той дороге, на которую ступила на Ваших глазах. Мне очень хорошо и очень серьезно. Прощайте, милый друг. Пишите. Всегда люблю и помню Вас. Соня». Только к вечеру Есенина отпустили. В очень скверном настроении добрались до Мардакян. На следующее утро нарочный принес письмо от П.И.Чагина, который из-за своей служебной перегруженности не мог сам приехать.
«Дружище Сергей, - писал Петр Иванович, - ты восстановил против себя милицейскую публику (среди неё есть, между прочим, партийцы) дьявольски. Этим объясняется, что при всей моей нажимистости два дня ничего не удавалось мне сделать. А обещали мне вчера устроить тебя в больницу, но, видимо, из садистических побуждений милиция старалась тебя дольше подержать в своих руках. Удержись хоть на этот раз. Пощади Софью Андреевну. Клара тебе всё простила. Загляни. Что забился в нору? Только – крепись. Нахулиганено достаточно. Будя. Твой Петр» Одновременно Есенин получил письмо от И.Евдокимова с напоминанием о необходимости ускорить работу над рукописными материалами «Собрания сочинений», сданных в издательство перед отъездом в Баку. Для Есенина это был хороший повод принять решение. 31 августа в Москву была отправлена телеграмма: «Приезжаю». 3 сентября Есенин и Толстая выехали из Баку, но и на этот раз поездка не обошлась без происшествий. В поезде он поссорился с ехавшим в соседнем вагоне дипломатическим курьером Народного комиссариата иностранных дел Адольфом Рога. Есенин по пути из ресторана к себе в вагон, вероятно, перепутал свое купе с купе, в котором ехал Рога. Несколько раз он попытался прорваться в купе дипкурьера, который убеждал поэта, что он ошибся. Когда же Адольф начал призывать вести себя прилично, Есенин ответил ему бранью и готов был начать драку. Прибывшие для усмирения транспортный дежурный Тюленев, комендант охраны поезда Кричевский, проводник вагона Ульянов составили акт, который подписали также дипкурьер и член Моссовета Ю.Левит. По приезде в Москву Есенин и Толстая были задержаны, на поэта был составлен протокол для возбуждения уголовного дела. Позже он напишет в милиции объяснительную записку о случившемся происшествии: «6-го сентября по заявлению Дип.курьера Рога я на проезде из Баку (Серпухов-Москва) будто бы оскорбил его площадной бранью. В этот день я был пьян. Сей гражданин пустил по моему адресу ряд колкостей и сделал мне замечание на то, что я пьян. Я ему ответил теми же колкостями. В купе я ни к кому не заходил, имея свое. Об остальном ничего не могу сказать. Со мной ехала моя жена. С ней могли и говорить…». 8 сентября Рога подал рапорт, который вместе с «Актом» был приобщен прокуратурой к делу о привлечении Есенина к уголовной ответственности по факту допущенного им хулиганства.
Софья Андреевна делала всё возможное, чтобы этот инцидент не получил широкой огласки. Скрывала даже от своей матери. О.К.Толстая писала 10 сентября: «Соня милая, дорогая моя девочка, как тебе не жаль меня? Неужели ты думаешь, что мне легче переносить неведение, нежели знать всю правду? Уж один твой приезд, неожиданный, сразу подсказал мне, что что-то случилось. Конечно, очень неприятно давать прописывать паспорт Сергея Александровича, из которого весь дом узнает, что вы до сих пор не женаты. Но сделать это надо обязательно, иначе они нам могут сделать неприятности». Соня не теряла надежды, что Сергей наконец-то угомонится. Эту веру поддерживали близкие друзья. Поэтесса Е.Николаева писала из Ленинграда: «Моя дорогая! Ведь о твоем замужестве узнала я еще на вокзале от тебя, но тогда это было в будущем. Я рада, если тебе хорошо! Рада, что «просто и счастливо», если для Есенина это будет последней прочной любовью. Твой брак произвел огромное, ошеломляющее впечатление в широких слоях населения: от «публики» просто до Андрея Белого. Когда я рассказала об этом ему и Клавдии Николаевне, они очень изумились. Борис Николаевич открыл свои удивительные глаза, которые он открывает вполне только по большим праздникам, и несколько раз потом возвращался к этому. Ему кажется это удивительным, но, «может быть, Софья Андреевна окажется той твердой линией, которая сможет выправить жизнь Сергея Александровича». Его Борис Николаевич очень любит и ценит. И он и Клавдия Николаевна знали его первую жену (жену Мейерхольда) и считают, что в ином отношении, но в каком-то смысле ты – продолжение этой линии, что в тебе есть твердость, которая трудно поддается определению, но что она-то может помочь Есенину. Есенина люби и целуй! Я его очень любила и люблю».
Есенин вернулся из поездки на Кавказ усталым и нервным. Обстановка в квартире на Померанцевой ему была не по душе. «У Софьи Андреевны все было как-то тихо и чуждо, - вспоминала Александра Есенина, - Вечера мы проводили одни, без посторонних людей, только свои: Сергей, Катя, Соня, я и Илья. Чаще других знакомых к нам заходил Наседкин и коротал с нами вечера. В то время он ухаживал за Катей, к нему хорошо относился Сергей, и Наседкин был у нас своим человеком. Даже 18 сентября, в день регистрации брака Сони и Сергея, у нас не было никого посторонних. Были все те же – Илья и Василий Федорович. В этот вечер за ужином немного выпили вина, а затем играли в какие-то незатейливые игры. Одной из этих игр была «буриме». Игра эта заключалась в следующем: давались рифмующиеся попарно четыре или восемь слов. Нужно было составить стихотворение, окончанием каждой строки которого должно было быть одно из данных слов. После первой попытки мы установили, что игра нам не удалась, и, посмеявшись, мы прекратили её. Софья Андреевна со свойственной ей манерой всё собирать часть этой игры сохранила в своем архиве». Брак Есенина и Толстой был зарегистрирован 18 сентября 1925 года в отделе при Совете Рабочих Депутатов Хамовнического района Москвы под № 2514. В соответствующей графе указано, что С.А.Толстая принимает фамилию «Есенина». Официальная регистрация брака прошла обыденно. Об этом важном событии друзей не оповещали. 22 сентября из Ленинграда Софья Андреевна получила письмо от М.Шкапской: «Я до сих пор не знала о Вашем замужестве. Что ж, деточка, в женщине всегда есть жажда мученичества. Знаю, что будет Вам трудно, но ведь Вы и не принадлежите к числу тех, кто выбирает себе легкие дороги в жизни».
Регистрация брака не внесла существенных изменений в супружескую жизнь Сергея и Сони. В перекидном календаре Софья Андреевна с 12 по 18 октября записывала только два слова: «Дома» и «Пил». Реже молодоженов стали навещать друзья, которым не хотелось быть свидетелями семейных стычек. Приходилось некоторым писать приглашения. 21 октября Есенин обращался к И.Касаткину: «Если ты свободен сегодня, то заходи вечером. Посидим, побалакаем. Будет Леонов. Приходи с женой. Соня очень просит. Твой Сергей». Бывали дни, когда Есенин душевно успокаивался, но случалось это очень редко. «Октябрьский вечер. На столе журналы, бумаги, - вспоминал В.Наседкин. - После обеда Есенин просматривает вырезки. Напротив с «Вечеркой» в руках я, Софья Андреевна сидит на диване. Свело, спокойно, тихо. Именно тихо. Есенин в такие вечера был тих. Сочиняя стихи, Есенин чаще заносил на бумагу уже совсем готовое, вполне сложившееся, иногда под давлением необходимости сдавать в журналы. Нередко диктовал своей жене – Софье Андреевне. Через бюро вырезок Есенин знал все, что писалось о нем в газетах. О книге стихов «Персидские мотивы», вышедшие в мае в издательстве «Современная Россия», в провинциальных газетах печатались такие рецензии, что без смеха их нельзя было читать. Заслуживающей внимания была одна статья Осинского из «Правды», но и она была обзорной: о Есенине лишь упоминалось. О поэме «Анна Снегина», насколько помнится, не было за полгода ни одного отзыва. Она не избежала судьбы всех больших поэм Есенина. Он с горькой, едва заметной улыбкой отодвигал от себя пачку бумажек с синими наклейками…». Критики не жаловали поэта. Хороших отзывов на изданные произведения последних лет было мало. Особенно злословили в связи с включением Есениным в поэтические строки имен Маркса, других политических деятелей.
«Осенью 1925 года Сергей очень много работал, - вспоминала Александра Есенина. - Он уставал и нервничал. Отношения с Соней у него в это время не ладились и он был рад, когда мы, сестры, приходили к нему. С Катей он мог посоветоваться, поделиться своими радостями и горестями, а ко мне относился как к ребенку, ласково и нежно. В один из сентябрьских дней Сергей предложил Соне и мне покататься на извозчике. День был теплый, тихий». Иногда ходили в кино.«В последний раз я видел в кафе «Капулер», - вспоминал Н.Захаров-Мэнский. - Он шел в кино с женой и сестрой Катей. Если не ошибаюсь, они шли на «Михаэля» - превосходную инсценировку романа Банга. Это снова был прежний Сережа, тихий и милый, грустный немного, и эти полчаса, проведенные с ним в последний раз, останутся навсегда для меня дорогим воспоминанием». 31 октября, а не в день регистрации брака, как предполагала в своих воспоминаниях дочь поэта, Есенин захотел встретиться с детьми, с Зинаидой Райх и познакомить их со своей законной женой. Толстая записала: «31 октября. Суббота. К детям.» Семилетняя дочь Есенина Татьяна запомнила этот визит: «Ранней осенью, когда было еще совсем тепло, и мы бегали на воздухе, он появился на нашем дворе, подозвал меня и спросил, кто дома. Я помчалась в полуподвал, где находилась кухня, и вывела оттуда бабушку, вытиравшую фартуком руки - кроме неё, никого не было. Есенин был не один, с ним была девушка с толстой темной косой. - Познакомьтесь, моя жена, - сказал он Анне Ивановне с некоторым вызовом. - Да ну, - заулыбалась бабушка, - очень приятно… Отец тут же ушел, он был в состоянии, когда ему было совершенно не до нас. Может, он приходил в тот самый день, когда зарегистрировал свой брак с Софьей Андреевной Толстой?»
Литературный секретарь поэта С.Толстая надеялась, что творческая работа может отвлечь Есенина от чрезмерного увлечения вином. Всячески поддерживала идею мужа о создании своего литературного журнала. И.Грузинов вспоминал: «1925. Осень. Есенин и Толстая у меня. Даю ему новый карандаш. – Люблю мягкие карандаши, - восклицает он, - этим карандашом я напишу строк тысячу! Мысль о создании журнала до самой смерти не покидает Есенина. На клочке бумаги он набрасывает проект первого номера журнала…». О журнале Есенин вел разговоры дома. «В конце осени Сергей опять думал о своем журнале, - писал В.Наседкин. - С карандашами в руках, втроем, вместе с Софьей Андреевной, мы несколько вечеров высчитывали стоимость бумаги, типографских работ и других расходов». Толстая стала фактически выполнять обязанности литературного секретаря поэта. Она принимала непосредственное участие в подготовке собрания его сочинений. Некоторые стихотворения были вновь ею переписаны. Есенин вносил поправки в эти копии, Софья бережно хранила эти материалы, которые позже оказывались единственными источниками, так как подлинники стихотворений поэта терялись. На переписанных текстах позже она записала: «Эти стихи были переписаны мною, когда Сергей готовил рукопись своего полного собрания для Госиздата. Правки сделаны его рукой. С.Есенина».
С.Толстая записывает под диктовку Есенина новые стихи, которые должны войти в «Собрание сочинений». Она вспоминала: «Осенью 1925 года, вскоре после возвращения в Москву из поездки на Кавказ, где Сергей работал главным образом над продолжением цикла «Персидских мотивов», он несколько раз говорил о том, что хочет написать цикл стихов о русской зиме. Необычайное многообразие, яркость, величавость, сказочная, фантастическая красота нашей зимы, которую с детства любит всякий русский человек, увлекали Есенина, глубоко любившего свою родную страну, пробуждали в нём высокие поэтические настроения, рождали новые прекрасные образы и сравнения. «Эх вы, сани! А кони, кони!..» - первое стихотворение в этом цикле. За ним последовали другие на эту тему. В течение трех месяцев, почти до самой своей смерти, поэт не оставлял этой темы и написал двенадцать стихотворений, в которых отразилась русская зимняя природа. В начале октября 1925 года, в последний год своей жизни, Есенин увлекался созданием коротких стихотворений. 3 октября были написаны «Голубая кофта. Синие глаза…» и «Слышишь – мчатся сани…». В ночь с 4 на 5 октября он продиктовал мне семь шести и восьмистрочных стихотворений. На другой день по этой моей записи он сделал небольшие поправки». Есенина, который щедро дарил автографы своих произведений, такая щепетильность жены в сохранении материалов выводила из себя. Он усматривал в этом какой-то контроль над собой. «Соня хотела быть помощницей ему, - вспоминала Екатерина Есенина, - она хотела, чтобы ни одно слово, написанное его рукой, не пропало. Сергей не любил оставлять ненужное. Его раздражала её излишняя забота, но он стеснялся сказать ей об этом, и раздраженность накапливалась с каждым днем. - Она заживо из меня музей хочет сделать, какой ужас! Как это тяжело. Везде во всем музей». Толстая содействует публикации его новых произведений, ходит с ним по издательствам. «По возвращении, - вспоминал И.Евдокимов, - он несколько раз был вместе с женой в отделе, и мы втроем, усевшись тут же за стол, работали над распланированием стихотворений. - Я, понимаешь, Евдокимыч, хочу так, - заговорил он появившись в первый же раз после приезда, - я обдумал. В первом томе – лирика, во втором – мелкие поэмы, в третьем – крупные. А? Так будет неплохо. Тебе нравится? - Как хочешь, - отвечал я, - это твое дело…»
В ноябре 1925 года редакция журнала «Новый мир» обратилась к Есенину с просьбой дать новую большую вещь и он решил напечатать «Черного человека», увлеченно работая над подготовкой поэмы к печати в течение двух вечеров 12 и 13 ноября. Помощницей была Софья Андреевна. Она сделала краткие записи в перекидном календаре: «Переписано с первоначального черновика. Исправления (вставка и слитье строк) сделаны по приказанию Сергея». 12 ноября. Четверг. «Черный человек». 13 ноября. Пятница. Кончен «Черный человек». 14 ноября. Суббота. В «Современную Россию». «Журналист». Сдан «Черный человек». Этот день надолго запомнился С.Толстой. 14 ноября 1932 года она записала: «Семь лет тому назад в этот вечер (14) Есенин кончил «Черного человека», пришел ко мне на диван, прочел его мне, потом сказал: «Он (черный человек) вышел не такой, какой был прежде, не такой страшный, потому что ему так хорошо со мною было в эти дни». Категорически Софья Андреевна не соглашалась с теми, кто говорил, что драматическая поэма Есенина «писалась чуть ли не в состоянии опьянения, в каком-то бреду». По её мнению, такое утверждение рождено было «дремучей обывательщиной». В 50-е годы она вспоминала: «Ведь «Черному человеку» Сергей отдал так много сил! Написал несколько вариантов поэмы. Последний создавался здесь, в этой комнате, в ноябре двадцать пятого года. Два дня напряженной работы. Сергей почти не спал. Закончил – сразу прочитал мне. Было страшно. Казалось, разорвется сердце. И как досадно, что критикой «Черный человек» не раскрыт. А между тем я писала в своих комментариях. Замысел поэмы возник у Сергея в Америке. Его потряс цинизм, бесчеловечность увиденного, незащищенность человека от черных сил зла. «Ты знаешь, Соня, это ужасно. Все эти биржевые дельцы – это не люди, это какие-то могильные черви. Это «черные человеки».
Есенин и Толстая вместе продолжали работать над составлением «Собрания сочинений». Издательские сроки поджимали. Необходимо было уточнить время создания того или иного произведения. Память на установление точных дат поэта порой подводила. Он выписал себе документ для поиска в Румянцевской библиотеке опубликованных стихотворений в старых журналах, привлекает для помощи своего двоюродного брата Илью. Постепенно макет собрания стал приобретать удобный для издательства вид.И.Евдокимов писал об этих днях: «Есенин мельком заходил ко мне, раздраженно бормотал о каких-то и от кого-то обидах, собирался куда-то уезжать, а потом внезапно поднимался, суля зайти – и не заходил. При таком его состоянии работа над изданием была немыслима. Вдруг как-то позвонила жена по телефону: и на второй, на третий день он пришел вместе с ней. Мы уселись за стол. Я выложил стихотворения. Есенин исхудал, побледнел, руки у него тряслись, на лице его, словно от непосильной работы, была глубочайшая усталость, он капризничал, покрикивал на жену, был груб с нею… И тотчас, наклоняясь к ней, с трогательной лаской спрашивал: - Ты как думаешь, Соня, это стихотворение сюда лучше? А потом сразу серчал: - Что же ты переписала? Где же то-то, понимаешь, недавно-то я написал? Ах, ты!.. И так мешались грубость и ласка все время. В отделе было душно и жарко. На лбу у него был пот, влажные руки он вытирал о пиджак. - Сережа, ты разденься, - подсказал я, - тебе будет удобнее. Сделали первый том. Начали определять даты написания вещей. Тут между супругами возник разлад. И разлад этот происходил по ряду стихотворений. Есенин останавливал глаза на переписанном Софьей Андреевной произведении и ворчал: - Соня, почему ты написала тут четырнадцатый год, а надо тринадцатый? - Ты так сказал. - Ах. Ты всё перепутала! А вот тут надо десятый. Это одно из моих ранних… Нет! Н-е-т! – Есенин задумывался. – Нет, ты права! Да, да, тут правильно. Но в общем у меня получилось впечатление, что поэт сам сомневался во многих датах. Зачеркнули ряд совершенно сомнительных. Долго обсуждали – оставлять даты или отказаться от них вовсе. Не остановились ни на чем. Проработали часа полтора-два. И сделали два тома. Собирались и еще и еще. Есенин несколько раз приносил новые стихотворения, но уже небольшими частями, проставлял некоторые даты, а главную, окончательную проверку по рукописям откладывал до корректуры…»
Участие Толстой в подготовке первого собрания сочинений Есенина нигде юридически не оформлялось. Делала она это из любви к мужу. Когда в 1927 году возникла необходимость подтверждения её работы над собранием его сочинений, И.Евдокимов написал ей: «Софья Андреевна, одновременно с этим я пишу в Местком Союза писателей о том, что Вы принимали участие в литературной работе над 3 томами «Собрания» сочинений Есенина, читали корректуру в окончательном виде и как бы за него подписывали тома к печати, весь автограф написан Вашей рукой и т.д. ГИЗ, конечно, Вам ничего выдать не может. Если моего письма будет недостаточно, попробуйте обратиться в ГИЗ».
Необходимость лечения Спокойных дней, когда поэт был трезв, становилось всё меньше и меньше. Стычки возникали по всякому поводу. «Хозяйство Сони было плохо налажено, - рассказывала Екатерина Есенина. – Непочиненные носки, недостаток чистых носовых платков его тоже бесили. Соня не знала, как важны эти мелочи для Сергея, а Сергей считал неудобным её переделывать и учить. Здоровому человеку все это легко можно было уладить. Соня беспрекословно исполняла все его желания, но он не высказывал никаких желаний». После напряженной творческой работы опять начиналась пьянка, к которой нередко подталкивали Есенина его друзья, любившие выпить. Сергей и Соня старались не выносить свои разногласия на люди, хотя сделать это было трудно. «Оберегая меня, от меня скрывали разные неприятности, и я многого не знала, - вспоминала Александра Есенина. - Не знала я и того, что между Сергеем и Соней идет разлад. Когда я приходила, в доме было тихо и спокойно, только немножечко скучно. Видела, что Сергей чаще стал уходить из дома, возвращался нетрезвым и придирался к Соне. Но я не могла понять, почему он к ней так относится, так как обычно в таком состоянии Сергей был нетерпим к людям, которые его раздражали. И для меня было совершенной неожиданностью, когда после долгих уговоров сестры Сергей согласился лечь в клинику лечиться, но запретил Соне приходить к нему». Нервные срывы у Есенина участились. Однажды, в порыве гнева, он разбил великолепный гипсовый бюст работы скульптора Коненкова. Стал мнительным, пугался беспричинно чего-то. А.Изряднова вспоминала: «В сентябре 1925 года пришел с большим белым свертком в 8 часов утра, не здороваясь, обращается с вопросом: - У тебя есть печь? - Печь что ли хочешь? - Нет, мне надо сжечь. Стала уговаривать его, чтобы не жег, жалеть будет после, потому что и раньше бывали такие случаи: придет, порвет свои карточки, рукописи, а потом ругает меня – зачем давала. В этот раз никакие уговоры не действовали, волнуется, говорит: «Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что я хочу?».
С друзьями начал обсуждать предполагаемый переезд на другую квартиру. Бениславская нашла ему комнату. Есенин внес задаток, но об этом узнала Софья Андреевна, поговорила с мужем и вернула задаток. На короткое время эта тема была закрыта, хотя Есенин продолжал при случае говорить друзьям о желании переехать на новое местожительство. Писатель Ю.Либединский вспоминал: «Но не помню, в этот ли раз или в другой, когда я зашел к нему, он на мой вопрос, как ему живется, ответил: - Скучно. Борода надоела… - Какая борода? - То есть как это какая? Раз – борода, - он показал на большой портрет Льва Николаевича, - два – борода, - он показал на групповое фото, где было снято все семейство Толстых вместе с Львом Николаевичем. – Три – борода, - он показал на копию с известного портрета Репина. – Вот там, с велосипедом, - это четыре борода, верхом – пять…А здесь сколько? – Он подвел меня к стене, где под стеклом смонтировано было несколько фотографий Льва Толстого. –Здесь не меньше десяти! Надоело мне это, и все! – сказал он с какой-то яростью. Я ушел с предчувствием беды. Беда вскорости и стряслась: начался страшный запой, закончившийся помещением Сергея в психиатрическую лечебницу Ганнушкина». Трезвый Есенин, с первого взгляда, мало походил на больного. Только всматриваясь в него пристальней, я замечал, что он очень устал. Часто нервничал из-за пустяков, руки его дрожали, веки были сильно воспалены. Хотя бывали и такие дни, когда эти признаки переутомления и внутреннего недуга ослабевали. В первый и во второй день после запойной полунедели до обеда он обыкновенно писал или читал. Писал он много, случалось до 8 стихотворений сразу. «Сказка о пастушонке Пете» написана им за одну ночь. По заведенному обычаю часам к 5 приходил с арбузом я, и вместе обедали. А после обеда Сергей читал свои новые стихи. Софье Андреевне и Екатерине эти стихи уже читались до меня, с новой читкой завязывался спор: какое из написанных стихотворений лучше. Есенин слушал и спокойно улыбался. В «трезвые» дни Есенин никого не принимал. Его никуда не тянуло….».
Из-за воспаления горла Есенин не мог читать стихи. Это его удручало. Только выпивка его оживляла. После первой рюмки он перевоплощался из молчаливого человека в ухарски развеселого парня. Софья Андреевна прилагала все усилия, чтобы организовать лечение мужа. Она знала о суровом диагнозе врачей, искала поддержку у друзей, чтобы повлиять на мужа, который сопротивлялся любой попытке начать лечение. С большим трудом достали путевку в санаторий, но и здесь ничего не вышло. Как-то на углу Советской площади и Тверской Сергей и Соня повстречали С.Городецкого, который впоследствии писал: «Он был с Толстой, под руку. Познакомил. Вид у него был скверный. «Тебе отдохнуть надо». – «Вот еду в санаторию. Иду в Госиздат деньги получать». Мы поцеловались, а следующий поцелуй он уже не мог возвратить мне». Поездка для лечения в санатории не состоялась. Повод для отказа Есенин нашел быстро. «Приблизительно в то же время такая же история получилась с санаторием Мосздрава, - вспоминал В.Наседкин, - Нервы Есенина были расшатаны окончательно. Нужно было лечиться и отдыхать. Несколько дней Галя и Екатерина хлопотали в Мосздраве о путевке. Наконец она была получена. Санаторий осмотрен: все хорошо, но в последний момент Есенин ехать не захотел. Софья Андреевна пожелала ехать вместе с ним, но для неё не было путевки.
Дата: Четверг, 28 Ноя 2019, 15:46 | Сообщение # 38
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Есенин воспользовался этой возможностью не ехать в санаторий». Друзья делают все возможное, чтобы помочь поэту. 25 октября 1925 года с письмом к Дзержинскому обратился Х.Раковский, которого только что назначили Послом России во Франции: «Дорогой Феликс Эдмундович! Прошу Вас оказать нам содействие - Воронскому и мне, чтобы спасти жизнь известного поэта Есенина - несомненно самого талантливого в нашем Союзе. Он находится в очень развитой стадии туберкулеза (захвачены оба легкие, температура по вечерам и пр.). Найти куда его послать на лечение нетрудно. Ему уже предоставлено было место в Надеждинском санатории под Москвой, но несчастье в том, что он вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному взаимодействию. Мы решили, что единственное еще оставшееся средство заставить его лечиться - это Вы. Пригласите его к себе, проберите хорошенько и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать. Жаль парня, жаль его таланта, молодости. Он много еще мог дать не только благодаря своим необыкновенным дарованием, но и потому, что, будучи сам крестьянином, хорошо знает крестьянскую среду. Х.Раковский». Получив письмо Дзержинский передал его секретарю с резолюцией: « г.Герсону. М.б. Вы могли бы заняться. Ф.Д.». Секретарь стал искать Есенина, но найти поэта, который не имел постоянного места работы, оказалось делом сложным. В начале ноября он выехал на одну неделю в Ленинград. Хотела с ним поехать и Софья Андреевна, но по разным причинам поездка вдвоем сорвалась. О своем желании съездить в северную столицу Толстая-Есенина писала А.Кони: «Я несколько раз собиралась с мужем в СПб , да так до сих пор не можем собраться. В Москву я вернулась совсем недавно. Летом мы жили на Кавказе, недалеко от Баку, в очень красивом, очень интересном и очень жарком месте. Я с большой тоской поехала обратно в Москву – здесь холод, слякоть и люди и суета. Пришлось сюда ехать, так как мой муж связан с Москвой делами. На предстоящую зиму у нас разные планы, но пока ничего еще окончательно не решено. Очень надеюсь, что попадем все-таки в СПб, и мне удастся как следует поговорить с Вами, а в письме очень трудно. А в двух словах так – мне очень хорошо жить на свете, потому что я очень люблю своего мужа и потому, что он замечательный человек. И оттого, что я люблю, и оттого, что он такой – у меня очень хорошо на душе, и я знаю, что становлюсь лучше и мягче душой. Вы спрашиваете мою новую фамилию и адрес? Есенина, а адрес тот же Остоженка, Померанцев, д.3, кв.8».
Разочарование в семейной жизни Краткие записи Толстой свидетельствуют, что Есенин под всяким предлогом пытался покинуть квартиру в Померанцевом переулке. По возвращении из Ленинграда он 7 ноября гостит у Савкиных, Светлова, Наседкина, 8-9 ноября - у Якулова, 11 ноября - у Наседкина. 16 ноября Бениславская записала в дневнике: «Сколько же я могла получить и одновременно с этим дать другим, если бы не отдала почти до последней капли все для Сергея. Думала, что он умеет ценить и дорожить этим и никогда не предполагала, что благодаря этому Сергей перестанет считаться со мной. Думала, для него есть вещи ценнее ночлега, вина и гонорара. А теперь усомнилась. Трезвый он не заходит, забывает. Напьется – сейчас же 58-36, с ночевкой. В чем дело? Или у пьяного прорывается и ему хочется видеть меня, а трезвому не хватает смелости? Или оттого, что Толстая противна, у пьяного нет сил ехать к ней, а ночевать где-нибудь надо? Верней всего, даже не задумывался над этим. Не хочется к Толстой, ну а сюда так просто, как домой, привык, что я не ругаю пьяного... Была бы комната, поехал бы туда. А о том, чтобы считаться со мной, - он просто не задумывался. Наконец, погнался за именем Толстой – все его жалеют и презирают: не любит, а женился – ради чего же, напрашивается у всех вопрос, и для меня эта женитьба открыла глаза: если она гонится за именем, быть может того не подозревая, то они ведь квиты. Если бы в ней чувствовалась одаренность, то это можно иначе толковать. Но даже она сама говорит, что, будь она не Толстая, её никто не заметил бы даже. Сергей говорит, что он жалеет её. Но почему жалеет? Только из-за фамилии. Не пожалел же он меня. Не пожалел Вольпин, Риту и других, о которых я не знаю. Он сам себя обрекает на несчастья и неудачи».
Есенин не стал скрывать, что разлюбил Толстую. Он не мог теперь друзьям объяснить, ради чего женился. О пьяных похождениях мужа Софья Андреевна знала, но продолжала терпеливо к этому относиться, убеждая Есенина в необходимости лечения от алкоголя и других болезней. Договаривается с доктором Д.Аменицким, специалистом по душевным и нервным болезням, о проведении консилиума. 28 октября консилиум состоялся, Есенину было рекомендовано срочно начать лечение. Софья Андреевна старалась не упускать мужа из виду, хотела быть рядом, когда он шел в гости. 15 ноября побывали в гостях у И.Касаткина. «Почти накануне лечения в больнице он был с женою у меня в гостях, - писал 16 января 1926 года И.Касаткин И.Вольнову, - мы выпили, он много плясал, помахивая платочком, и на последней своей книжке написал мне: «Другу навеки, учителю дней юных, товарищу в жизни…» Но чаще Сергей ходил в гости без Сони, хотя понимал, что она желает ему только добра. Он в ней нередко искал защиту, опору, не надеясь на себя. Поэт Н.Асеев рассказывал: «Я встретил его в Гизе. Есенин еще более потускнел в обличье: он имел ид усталый и несчастный. Улыбнулся мне, собрав складки на лбу, виновато и нежно сказал: - Я должен приехать к тебе извиняться. Я так опозорил себя перед твоей женой. Я приеду, скажу ей, что мне очень плохо последнее время! Когда можно приехать? (Дело в том, что однажды С.Есенин с кем-то из приятелей зашел к Н.Асееву домой и, не застав его, остался дожидаться. Заспорив со своим спутником, Есенин начал с ним шуточную потасовку и напугал этим жену Асеева). Я ответил ему, что лучше бы не приезжать извиняться, так как дело ведь кончится опять скандалом. Он посмотрел на меня серьезно, сжал зубы и сказал: - Ты не думай! У меня воля есть. Я приеду трезвый. Со своей женой! И не буду ничего пить. Ты мне не давай. Хорошо? Или вот что: пить мне всё равно нужно. Так ты давай мне воду. Ладно? А ругаться я не буду. Вот хочешь, просижу с тобой весь день и ни разу не выругаюсь? В хриплом полушепоте его были ноты упрямства, прерываемого отчаянием. Особенно ему понравилась мысль приехать с женой…»
В минуты тяжелых раздумий Софья Андреевна делилась удручающими её мыслями с друзьями. 23 ноября 1925 года писала в Крым Волошиной: «Маруся, милая, Вы хотите про меня знать? Очень трудно в письме. Жизнь моя, и я внутренне, и все меня окружающие – совсем другое. Вы бы не узнали меня. Знаете, я немножко на Вас стала похожа, как Вы с Максом. Все мои интересы, вниманье, заботы на него направлены, только чтобы ему хорошо было, трясусь над ним, плачу и беспокоюсь. Он очень, очень болен. Он пьёт, у него ужасные нервы и сильный активный процесс в обоих легких. И я никак не могу уложить его лечиться – то дела мешают, то он сам не хочет. Он на глазах у меня тает, и я ужасно мучаюсь. А так всё очень, очень хорошо, потому что между нами очень большая любовь и близость и он чудесный. Я совсем отошла от своего прежнего круга, почти никого не видаю и, как Душечка, с головой в литературной жизни и видаю главным образом литературную публику. Внутренне чувствую себя очень, очень серьёзной, взрослой, или тихой, или грустной. Иногда думаю, что моя жизнь нечто вроде весьма увесистого креста, который я добровольно и сознательно с самого начала взвалила себе на плечи, а иногда думаю, что я самая счастливая женщина и думаю – за что? Маруся, дайте Вашу руку, пожмите мою и согласимся в одном – поэты как мужья – никудышные, а любить их можно до ужаса и нянчиться с ними чудесно, и сами они удивительные». Старшая сестра Есенина Екатерина оказалась свидетелем скверного отношения Сергея к жене и двоюродному брату в минуты душевного кризиса. «Один раз Сергей вернулся домой в состоянии худшем, чем обыкновенно, - писала она в воспоминаниях. - Соня увела его спать. Мы с Ильей сидели каждый за своей книгой. Через несколько минут она вернулась и послала к Сергею Илью. «Иди к нему, - сказала она Илье, - он не хочет, чтобы я была с ним». Илья вернулся быстрее, чем Соня. «Выгнал», - уныло сказал Илья. Когда я вошла к Сергею, он лежал с закрытыми глазами и, не открывая глаз, спросил: «Кто?» Я ответила и тихо села на маленькую скамеечку у его ног. «Екатерина, ты веришь в Бога? – спросил Сергей. «Верю»,- ответила я. Сергей метался в кровати, стонал и вдруг сел, отбросив одеяло. Перед кроватью висело распятие. Подняв руки, Сергей стал молиться: «Господи, ты видишь, как я страдаю, как тяжело мне». Есенин хотел уехать в деревню, надеясь там найти успокоение. «Дорогая Соня, я должен уехать к своим, - писал он жене. – Привет Вам, любовь и целование. С.» Выехать не удалось, так как против него было возбуждено уголовное дело.
Лечение в клинике По воспоминаниям современников, больше всего Есенин боялся милиции и суда. 29 октября 1925 года он был вызван в 48-е отделение, где ему пришлось писать показания о происшедших событиях в поезде 6 сентября, а потом дать подписку о явке в судебные органы по первому требованию. Поэт обращался за помощью к А.Луначарскому, другим авторитетным друзьям. Ничего не помогло. После обсуждения в семейном кругу было решено направить его в больницу, так как лиц, находившихся на лечении, не имели права судить. 26 ноября 1925 года поэт оказался в клинике. Клиника была платной. 27 ноября Сергея навещает Софья Андреевна, о чем свидетельствует выданная врачом записка «К Есенину - жена. Аронсон. 27.ХI.25». Она оплачивает первый взнос за лечение 120 рублей. На следующий день была внесена доплата в сумме 30 рублей. С деньгами было сложно, но Софья Андреевна смогла собрать нужную сумму. Была выдана и справка, оберегающая Есенина от вызова в суд: «Ноября 28 дня 25 года. Удостоверение. Контора Психиатрической Клиники сим удостоверяем, что больной Есенин С.А. находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября по настоящее время. По состоянию своего здоровья не может быть допрошен на суде. Ассистент клиники (подпись)».
«Последний раз я видела Есенина в ноябре 1925 года,- вспоминала А.Миклашевская, - перед тем, как он лег в больницу. В дверях остановился: - Я ложусь в больницу, приходите ко мне. Я ни разу не пришла. Думала, там будет Толстая». Она не знала, что Есенин нередко запрещал жене бывать в клинике, но Софья Андреевна ежедневно посещает в клинике мужа. Вечерами в настольном календаре делает отметки: 26 ноября. Четверг. Сергей лег в клинику. В 4 часа у него. 27 ноября. Пятница. В 1 час у Сергея. 8 ноября. Суббота. В 4 часа у Сергея. 29 ноября. Воскресенье. У Сергея с Катей, Шурой и Наседкиным. 30 ноября. Понедельник. В 1 час у Сергея. У доктора. В 4 часа у Сергея. 1 декабря. Вторник. У Сергея. Трудный день. 2 декабря. Среда. 1-й разговор о расхождении. Р.Акульшин оказался очевидцем одной из их встреч в клинике: «Софья Андреевна навещала его в больнице в те часы, когда он приходил в себя. Подолгу просиживала в ожидании, когда он скажет ей хоть одно слово, но поэт упорно молчал. С заплаканными глазами возвращалась жена домой, без конца спрашивала себя:- За что он так ненавидит меня?» Она помогала друзьям навещать Есенина, выдавая им подписанные записки: «В психиатрическую клинику. Дежурному врачу. Прошу Вас пропустить на свидание к моему мужу С.Есенину, его друга И.Касаткина». Есенин изредка пользовался услугами жены. 9 декабря он пишет записку: «Соня! Пожалуйста, пришли мне книжку Б. С.Есенин». Через десять дней советует жене: «Соня. Переведи комнату на себя. Ведь я уезжаю и потому нецелесообразно платить лишние деньги, тем более повышенно». Передает И.Касаткину текст законченного в клинике стихотворения «Какая ночь! Я не могу…». Какая ночь! Я не могу… Не спится мне. Такая лунность! Ещё как будто берегу В душе утраченную юность.
Подруга охладевших лет, Не называй игру любовью. Пусть лучше этот лунный свет Ко мне струится к изголовью.
Пусть искаженные черты Он обрисовывает смело, - Ведь разлюбить не сможешь ты, Как полюбить ты не сумела.
Любить лишь можно только раз. Вот оттого ты мне чужая, Что липы тщетно манят нас, В сугробы ноги погружая.
Ведь знаю я и знаешь ты, Что в этот отсвет лунный, синий На этих липах не цветы - На этих липах снег да иней.
Что отлюбили мы давно, Ты - не меня, а я - другую, И нам обоим все равно Играть в любовь недорогую.
Но все ж ласкай и обнимай В лукавой страсти поцелуя, Пусть сердцу вечно снится май И та, что навсегда люблю я. Прочитав стихотворение, И.Касаткин сказал С.Борисову: «Это прощание с Соней…» 14 декабря Есенин выбрался из клиники на один день. Между ними произошел неприятный разговор. Соня не сдержалась и передала Есенину записку: «Сергей, ты можешь быть совсем спокоен. Моя надежда исчезла. Я не приду к тебе. Мне без тебя очень плохо, но тебе без меня лучше. Соня». Возможно, что именно в это время ее встретил М.Ройзман: «Осенью 1925 года я сел в трамвай возле Арбатской площади, опустился на скамью и увидел, что напротив меня сидит С.Толстая. Я спросил, как её здоровье, и, получив ответ, поинтересовался жизнью и работой Есенина, которого не видел с лета. Толстая ответила, что она ничего общего с ним не имеет». Но уже 18 декабря Софья Андреевна посетила Есенина, о чем записала в календаре. Оставить его без внимания она не могла.
Свою горькую и трудную любовь позже Софья Андреевна оправдывала в письме к матери, которой напишет: «Потом я встретила Сергея. И поняла, что это большое и роковое. Как любовник он мне совсем не был нужен. Я просто полюбила его всего. Остальное пришло потом. Я знала, что иду на крест, и шла сознательно, потому что ничего в жизни не было жаль. Я хотела жить только для него. Я себя всю отдала ему. Я совсем оглохла и ослепла, и есть только он один. Если вы любите меня, то я прошу вас ни в мыслях, ни в словах никогда Сергея не осуждать и ни в чем не винить. Что из того, что он пил и пьяным мучил меня. Он любил меня, и его любовь все покрывала. И я была счастлива, безумно счастлива... Благодарю его за все, и все ему прощаю. И он дал мне счастье любить его. А носить в себе такую любовь, какую он, душа его, родили во мне, - это бесконечное счастье». Неожиданно для многих Есенин самовольно прекратил лечение и 21 декабря покинул клинику. 21 декабря С.Толстая записала в дневнике: «Сергей вышел из клиники. В 2 часа ушел из дому. Вернулся в 1 час ночи». В эти же дни он зашел проститься к А. Изрядновой. На её вопрос: «Что? Почему?» ответил: «Смываюсь, Уезжаю, чувствую себя плохо, наверное, умру». Попросил ее не баловать, беречь сына Юрия.
Последний день в Москве Есенин выехал в Ленинград вечером 23 декабря 1925 года. Перед отъездом он встречался и прощался с друзьями. И.Евдокимов вспоминал: «В десять часов утра 23 декабря я пришел на службу. Секретарь отдела сказал: - Здесь с девяти часов Есенин. Он уезжает в Ленинград. Пришел за деньгами. Дожидался вас. Поздоровались. И сразу Есенин, садясь рядом и закуривая, заговорил: - Евдокимыч, я вышел из клиники. Еду в Ленинград. Совсем, совсем еду туда. Надоело мне тут. Мешают мне. Я развелся с Соней… с Софьей Андреевной. Поздно, поздно, Евдокимыч! Надо было раньше. А Катька вышла замуж за Наседкина. Ты как смотришь на это? И Есенин близко наклонился ко мне. - Что же, - ответил я, - это твое личное дело, Тебе лучше знать. Я не знаю…» В этот же день состоялся разговор Есенина с писателем А.Тарасовым-Родионовым, у которого летом поэт с друзьями гостил на подмосковной даче в Малаховке. Свои воспоминания об этой встрече он написал сразу же после смерти Есенина, а затем рукопись передал редактору Госиздата И. Евдокимову, взяв с него слово «никому никогда не показывать, пока не встретится (через много лет) надобность в этом». Евдокимов прочитал и записал свое мнение: «Я прочитал сегодня же, 20 января 1926 года. Тарасов никогда не вызывал во мне доверия, но тут есть зерна правды, только зерна». Рукопись долго была засекречена, так как Тарасов-Родионов в 1938 году был арестован и расстрелян. Впервые его воспоминания были опубликованы в 90-е годы в Париже, а после и в России. Предупреждение Евдокимова о «зернах» правды распространяется и на мнение Есенина о С.Толстой, о любви к ней и о его отношении к женщинам. «Это было за два дня до праздников. В среду, 23 декабря, стоял серый пасмурный день оттепели. Я сидел, занимаясь своей редакционной работой, в отделе художественной литературы. Была половина одиннадцатого, когда из соседней комнаты я услышал хрипловатый голосок Есенина, разговаривавшего с нашим Евдокимовым о получении из кассы тысячи рублей в счет гонорара за издаваемое Госиздатом полное собрание его сочинений. Заинтересованный его отъездом, я вышел и увидел Есенина, уже выходящим в коридор. Уходить со службы в неурочное время было неудобным и я предложил ему посидеть со мной в той комнате, где я работаю. - Нет, нет, здесь неудобно, - протянул он, болезненно скривившись и отмахнув рукой, - пойдем, кацо, вниз на угол, в пивнушку, там и посидим. Это здесь рядом». В пивной состоялся разговор, который и был впоследствии записан Тарасовым. Беседа началась с выяснения личных отношений. Есенин спросил собеседника: «Почему же ты говоришь мне, что у меня есть поступки, за которые ты меня не уважаешь?». Тарасов разъяснил: - Ты прости мне, Сережа, я имел в виду твои отношения к некоторым женщинам. В частности, к твоей последней жене, Софье Андреевне, с которой ты, как говоришь, теперь разошелся, а во-вторых, если хочешь, к Дункан. Конечно, сердцу в любви не прикажешь, но я помню, когда ты пришел и сообщил мне о своей женитьбе, то ты сказал тогда так искренне и восторженно: «Знаешь, я женюсь! Женюсь на Софье Андреевне Сухотиной, внучке Толстого!» Не скажи ты последнего, я ничего плохого и не подумал бы. А тут я подумал: Есенин продает себя, и за что продает?! А второе – это Дункан.
- Нет, друг, это неверно! – схватился Есенин с болезненной и горячей порывистостью. – Нет, Дункан я любил. Только двух женщин я любил, и второю была Дункан. И сейчас ещё искренне люблю её. Вот этот шарф, - и он любовно растянул свой красивый шелковый шарфик, - ведь это её подарок. А как она меня любила! И любит! Ведь стоит мне только поманить её, и она прилетит ко мне сюда, где бы она ни была, и сделает для меня всё, чтобы я ни захотел. А Софью Андреевну… Нет, её я не любил. И сейчас с ней окончательно разошелся. Только двух женщин любил я в жизни. Это Зинаиду Райх и Дункан. А остальные… Ты, наверное, сидишь и думаешь, если любил, то почему же разошелся с теми, любимыми? Я молча кивнул глазами, а он гримасливо склонил голову вбок, долил стакан пивом и продолжал: - В этом-то вся моя трагедия. Как бы ни клялся я кому-нибудь в безумной любви, как бы я ни уверял в том же сам себя, - всё это, по существу, огромнейшая и роковая ошибка. Есть нечто, что я люблю выше всех женщин, выше любой женщины, и что я ни за какие ласки и ни за какую любовь не променяю. Это искусство. Ты, кацо, хорошо понимаешь это. Да, кацо, искусство для меня дороже всяких друзей, и жен, и любовниц. Но разве женщины это понимают, разве могут они это понять? Если им скажешь это - трагедия. А другая сделает вид, что поймет, а сама норовит по-своему. А ведь искусство-то я ни на что и на кого не променяю…Вся моя жизнь, - это борьба за искусство. И в этой борьбе я швыряюсь всем, что обычно другие, а не мы с тобой, считают за самое ценное в жизни. Но никто этого не понимает, кроме нас, и никто не хочет этого признавать. Все хотят, чтобы мы были прилизанными, причесанными паиньками».
Отъезд Есенина в Ленинград 23 декабря Софья Андреевна сделал последнюю запись в календаре: «В 9 часов ушел. Вернулся в 5 часов дня и уехал». Решение о поездке в Ленинград Есенин считал наилучшим выходом из сложившейся в его жизни кризисной ситуации. Он возлагал на свой переезд большие надежды. Никаких возражений не принимал. Да и мало кто пытался его переубедить, зная своенравный характер Есенина. Не могли удержать его и близкие родственники. «23 декабря, зайдя к Толстой, часов в шесть, слышу звонок, - вспоминал В.Наседкин. - Открываю дверь. Входит Есенин и, не поздоровавшись, идет в комнату. Вещи готовы. Все уложено в чемоданы. Перед выходом он дает мне госиздатовский чек на семьсот пятьдесят рублей – не успел сегодня заглянуть в банк и едет в Ленинград почти без денег. Попросил выслать завтра же». Эту же сцену запомнила и сестра поэта Александра: «23 декабря под вечер мы сидели втроем у Софьи Андреевны: она, Наседкин и я. Часов в семь вечера пришел Сергей с Ильей. Сергей был злой. Ни с кем не здороваясь и не раздеваясь, он сразу же прошел в другую комнату, где были его вещи, и стал торопливо все складывать как попало в чемодан. Уложенные вещи Илья, с помощью извозчиков, вынес из квартиры. Сказав всем сквозь зубы «до свидания», Сергей вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Мы с Софьей Андреевной сразу же выбежали на балкон. Был теплый, тихий вечер. Большими хлопьями, лениво кружась, падал пушистый снег. Сквозь него было видно, как у парадного подъезда Илья и два извозчика устанавливали на санки чемоданы. Снизу отчетливо доносились голоса отъезжающих… После того как были размещены на санках чемоданы, Сергей сел на вторые санки. У меня вдруг к горлу подступили спазмы. Не знаю, как теперь мне объяснить тогдашнее мое состояние, но я почему-то вдруг крикнула: - Сергей, прощай! Подняв голову, он вдруг улыбнулся мне своей светлой, милой улыбкой, помахал рукой, и санки скрылись за углом дома. Мне стало как-то невыносимо тяжело в опустевшей квартире».
Софья Андреевна тяжело переживала отъезд мужа. О её состоянии О.К.Толстая писала подруге: «Вдруг 23-го вечером звонит Соня и говорит: «Он уехал» - «Кто?» - спрашиваю. «Да Сергей». И тут в первый раз она мне откровенно рассказала про него и то, что она пережила за эти дни. Одним словом творилось что-то ужасное. И, наконец, сорвался, захватил все свои сундуки и заявил, что уезжает в Петербург. Так как это было уже в третий раз, что «он уезжал», то никто не придал этому особого значения. И в первый раз в голосе Сони я почувствовала усталость, досаду, оскорбление. «Надеюсь, что он больше не вернется», - на что Соня сказала: «Тебе легко говорить, а ведь я люблю его». Я посоветовала Соне поехать отдохнуть, встряхнуться, ну хотя бы в Ясную Поляну, но она сказала, что если поедет куда, то только в Петербург к своей подруге, но боится, чтоб он не вообразил, что она бегает за ним. Дня через два я вернулась домой. Соню я застала страшно мрачной, совершенно безжизненной: она днями лежала на диване, не говоря ни слова, не ела, не пила до позднего вечера, была совершенно апатичной ко всему. Видя её такой, я прямо испугалась и дала телеграмму Александре Львовне, чтоб она её вытребовала в Ясную Поляну, как бы по делу…».
Смерть и похороны поэта Весть о трагической гибели Есенина ошеломила Софью Андреевну. Об этом страшном для неё дне рассказала своей подруге О.К.Толстая: «28-го я отсутствовала почти весь день, и когда вернулась вечером домой, то была встречена ужасной вестью: без меня кто-то вызывал меня по телефону, но подошла Соня, и ей сообщили об ужасной смерти Сергея. По счастью, тут находилась одна её хорошая подруга, которая помогла ей пережить первые минуты. Соня сперва страшно закричала, не хотела верить, стала, как безумная, затем быстро взяла себя в руки и стала собираться в Петербург вместе с В.Наседкиным, только что женившимся на сестре Есенина. (А его сестра и двоюродный брат (Илья Есенин) как раз в сочельник уехали к себе в деревню, куда им послали телеграмму). На дорогу ей пришлось опять занять у прислуги. Когда я пришла, они уже уехали…». В Ленинграде Софья Андреевна принимала непосредственное участие в выполнении необходимых ритуальных обрядов. П.Лукницкий вспоминал о событиях 29-30 декабря 1925 года: «Утром приехала Софья Андреевна Толстая-Есенина на автомобиле с М.Шкапской - приехали в Госиздат, а затем в Обуховскую больницу. Шкапская неотлучно была с Софьей Андреевной весь день: они вдвоём хлопотали у тела. Софья Андреевна получила разрешение взять чистое белье из запечатанной комнаты – из чемодана Есенина. Купила легкие туфли. Омывали, одевали тело… В 5 часов вечера в помещении Союза писателей (Фонтанка, 50) была назначена гражданская панихида. Около 6 часов привезли из Обуховской тело… В течение часа длилось молчание. Никто не произносил речей. Толпились, ходили тихо… Софья Андреевна стояла со Шкапской у стены - отдельно от всех. Около 7 часов вечера явился скульптор (Золотаревский). Низенький, коренастый, безволосый мастер в переднике засучил рукава и занялся своим делом. Софья Андреевна со Шкапской сидели в креслах в углу, у печки. Софья Андреевна с виду - спокойная (Шкапская потом говорила, что она - оцепенела). Когда энергичным движением руки мастер бросил на лицо Есенина мягкую, расползающуюся массу гипса, Софья Андреевна заплакала. На несколько секунд, может быть…»
29 декабря 1925 года ленинградцы прощались с поэтом. «На Фонтанке, в помещении Всероссийского Союза писателей, - вспоминал поэт Н.Браун, - в комнате налево от входа стоял гроб с телом Есенина. Собрались писатели: К.Федин, В.Шишков, Б.Лавренев, М.Казаков, Н.Никитин, С.Семенов, И.Садофьев, М.Комиссарова и др. Пришел Н.Клюев. Приехала жена Есенина - С.Толстая. Был директор Госиздата поэт Илья Ионов, который руководил дальнейшей церемонией проводов». В этот же день Толстой передали письмо от А.Кони: «Дорогая и многострадальная Софья Андреевна – только сейчас, лежа в постели, больной, я прочитал во вчерашней газете о горе, обрушившемся на Вас в такой трагической форме. Мое сердце, привыкшее в последнее время к вестям о человеческих страданиях, содрогнулось за Вас, такую еще недавно жизнерадостную и счастливую, и я спешу выразить Вам всю глубину моего участия, скорби и боли за Вас. Не буду говорить Вам слова утешения. «Слова, всегда слова, - говорил подавленный горестью Отелло, - и я не слыхал еще, чтобы растерзанное сердце можно было уврачевать через ухо». Но я хочу сказать Вам, что более, чем когда-нибудь, грущу, что меня нет в Москве, чтобы прийти к Вам и дать Вам излить свою наболевшую душу. Боюсь, что церемонии и словоизвержения, о которых оповещают газеты, еще более растравят раны Вашего сердца, и молю Бога (столь несовременного и забытого теперь) облегчить Вас и послать Вам душевное умиротворение. Когда для Вас настанет снова текущая жизнь – черкните мне словечко о себе, зная, что я нуждаюсь в нем из сердечного, любящего к Вам участия. Простите, что пишу мало. Очень не в порядке сердце». Пришла телеграмму из Баку от П.Чагина: «Гибель Сергея ошеломила невозможно жутко жаль общее мнение хоронить нужно Москве чтобы все подлинные друзья могли отдать последнее прости – Чагин».
П.Лукницкий описал последние часы прощания ленинградцев с Есениным: «Колесница стояла внизу. Стали собираться в путь. Товарный вагон… был уже подан. Поставили гроб в вагон - пустой, тёмный. Софья Андреевна и Шкапская вышли из вагона и стали бродить по платформе… Около 11 вечера. Поезд был уже подан, и вагон с гробом прицепили к хвосту. В 11.15 поезд отошел». На перроне Московского вокзала Софья Андреевна попрощалась с друзьями. М.Шкапская передала ей записку: «Приезжайте сюда, если можете. С ужасом думаю о той пытке, какую Вы сейчас выносите, и какая ещё начнется, когда и этого его не станет. Если б только помнить, что уходящие живы, и только от нас - от памяти нашей - зависит их сделать живыми навсегда, бессмертными. Может быть иного и нет бессмертия. Вы такая ещё юная, Соня, а уже такая богатая, потому что и скорбь наша тоже богатство. Вы уже это и сами знаете. Пустые балаболки все эти слова. Лучше просто реветь в голос и ничего больше!» В специальном вагоне гроб с телом Есенина был перевезен в Москву. С покойным поэтом 30 декабря в московский Дом печати пришли прощаться многие любители русской поэзии.
«Большая, почему-то скудно освещенная комната, где стоял гроб с телом Есенина, была полна народу, и пробраться вперед стоило труда,- писал Д.Семеновский. - Голоса были негромки, дальние углы комнаты тонули в полумраке, только гроб был освещен. Всё время менялся почетный караул. В глубине комнаты сбились в траурную группу близкие Есенина. Понуро сидела на диване, уронив на опущенное лицо прядь коротких волос, бывшая жена поэта Райх. Кто-то утешал Толстую. Немного поодаль выделялась среди других своим крестьянским обличием не спускавшая глаз с гроба пожилая женщина – мать Есенина, Татьяна Федоровна». Этот день О.К.Толстая описала в письме Р.Кузнецовой: «Соню я впервые увидела 30-го в Доме печати, куда с вокзала привезли тело. Толпа была невероятная, с 5 часов и всю ночь была очередь, стоявшая на улице, желавших повидать и проститься с ним. По-видимому, его любили, так как очень многие плакали, не только дамы. Не могу сказать, чтоб я шла туда с хорошим чувством. Я слишком страдала и возмущалась за дочь, но главным образом меня возмущали эти его «друзья», проливающие теперь крокодиловы слёзы, а, в сущности, много повинные в его гибели и болезни. Я так и заявила двум-трем из них и решила, что некоторым из них руки не подам. Его мне было жалко, только как погибшего человека. Но когда я подошла к гробу и взглянула на него, то сердце моё совершенно смягчилось, и я не могла удержать слёз. У него было чудное лицо (несмотря на то, что какие-то мокрые и прилизанные волосы очень меняли сходство), такое грустное, скорбное и милое, что я вдруг увидела его душу и поняла, что, несмотря на всё, в нём была хорошая, живая душа. Я пошла искать Соню и встретилась с ней в другой комнате. Она бросилась ко мне со словами: «Мамочка, прости ему!» - и обхватила меня. Я могла только плакать, посадила её около себя, она положила свою горемычную голову ко мне на колени, и мы долго так сидели, и я гладила её голову и спину. Она не рыдала, а как-то замерла. Потом пришел В.Чертков и Антон Григорьевич - его слуга и Соня очень была тронута этим, обнимала их, хотя и не говорила ничего. Тут при мне была гражданская панихида (артисты Качалов и Книппер из Художественного театра читали его стихи), а рано утром родители его отслужили панихиду. Я пробыла с Соней до 2-х часов ночи, и она осталась там с друзьями на всю ночь. Когда я пришла на другое утро, то народу было опять много. Соня стояла как каменная, ни слезинки, ни вздоха. Кругом рыдали дамы, с некоторыми делались обмороки, тут была и его первая законная жена (были и незаконные) с двумя детьми, которая держала себя крайне демонстративно и театрально – она актриса, жена известного артиста Мейерхольда. Они всё время подносили детей к гробу, девочку заставили читать стихи Пушкина! Всё это было фальшиво и тяжело. Соня же стояла тихо, скромно, почти незаметная, но когда пришел момент её прощания, то я не смогла смотреть и отвернулась – такая мука и отчаяние были в её взоре, когда она нагнулась к нему и не отрываясь смотрела на его лицо, как бы запечатлевая его черты! И так всю дорогу на кладбище и после похорон – она была как каменная, точно отсутствующая. Но когда я увидела её лицо, когда она уже шла от могилы, то я ужаснулась – такое оно было старое, обтянутое, желтое. Она только попросила никого не подходить, с ней не разговаривать. Села с одной подругой в автомобиль и уехала к ней. С тех пор я видела её только один раз. Она не могла вернуться домой, ей было слишком тяжело, тяжело было видеть и близких».
Чаще Софья Андреевна в эти трудные для нее дни находила приют в доме И.Касаткина. «Все эти недели я живу как с перешибленным хребтом, так потрясло случившееся - писал 16 января 1926 года И.Касаткин И.Вольнову. - И каждый день, как во сне, мы тут травим и травим свои раны воспоминаниями о Сергее бесконечными. Софья Андреевна, жена его, все время ночует у нас, боясь еще идти на свою квартиру, - и мы проговариваем ночи напролет. Смерть его огромно всколыхнула тут весь народ. На бесконечные траурные вечера его памяти народ валит в таком количестве, что милиция не справляется: крик, рев, давка, через день устраивает вечер Художественный театр, выступит Луначарский. В этом массовом движении публики вокруг гибели Сергея я вижу не только любовь к его поэзии, - нет, тут, мне кажется, невидимо скрещиваются некие шпаги… Да, мы просчитались в Сергее!»
Вокруг наследства Есенина В 1926 году Софья Андреевна стала работать в Литературном музее Союза писателей. Ее квартиру в Померанцевом переулке посещают поэты, артисты, художники, которые любили Есенина и высоко ценили его поэзию. После его смерти недоброжелателями стали распространяться сплетни о ее взаимоотношениях с покойным мужем, о якобы уже давно состоявшемся их разводе. Для неё было полной неожиданностью известие о том, что Есенин оставил не ей, а своей сестре Кате доверенность на ведение всех его дел и на литературное наследство. Она не стала спорить с Екатериной, но предложила рассмотреть вопрос о создании фонда имени Есенина на базе доходов с изданий поэта. Сама С.Толстая-Есенина отказалась от пожизненной пенсии, предоставив её всю старикам-родителям и младшей сестре покойного мужа. Много сил и стараний приложила по сбору, систематизации и изданию литературного наследия С.Есенина. 11 января 1926 года она писала подругам М.Шкапской и И.Карнауховой в Ленинград: «Теперь у меня к вам обеим большая, очень большая просьба. Пожалуйста, соберите для меня в СПб всё относящееся к Сергею: фотографии, рисунки, печатное (из газет и журналов, задним числом). Вы меня простите, что я вас так прошу. Мне очень неловко. Но на Вашу помощь я больше всего надеюсь. А мне всё дорого. Деньги или вышлю, или привезу». Она нашла поддержку в литературном мире. В марте 1926 года Софья Андреевна принимает участие в открытии при Доме Герцена «Есенинского уголка», который в дальнейшем получил официальное название «Музей жизни и творчества Есенина при Литературном музее Всероссийского Союза писателей», где она стала сотрудником и главным хранителем. После закрытия этого музея в 1929 году С.А.Толстая-Есенина была назначена пожизненной хранительницей есенинских материалов.
Софья Андреевна участвует в подготовке выставки к первой годовщине со дня смерти С.Есенина. Постоянно ищет новые материалы. Она узнала, что в Ленинграде имеется портрет поэта, сделанный художником в морге. Пишет Шкапской: «Вы мне говорили, что знаете того художника, который писал Сергея в мертвецкой. Я до сих пор не могла добиться ничего, кроме его фамилии (Мансуров!?). Этот портрет ужасно меня мучает. Но это ведь никого не касается, кроме меня. Но через месяц в Союзе Писателей открывается Есенинская выставка, и мне очень хотелось бы, чтобы этот портрет был на выставке. Это дело общее». Пришлось обратиться за помощью к литературоведу П.Медведеву, который побеседовал с художником, но не уговорил его передать безвозмездно портрет в Музей Есенина. «Мансуров соглашается прислать портрет Сергея Александровича только при приобретении его Музеем, - писал П.Медведев Софье Андреевне 23 декабря 1926 года. – Полагаю, что столь безапелляционная постановка вопроса объясняется крайней нуждой Мансурова. Его нужно понять и простить. Я предложил ему войти в непосредственные переговоры с Вами, что он, вероятно, уже и сделал». Открытие выставки состоялось 27 декабря 1926 года, но на ней портрета работы Мансурова не было. Только в 1928 году картина была приобретена музеем Есенина, о чем свидетельствует расписка художника: «Получено мною от музея Есенина при Всероссийском Союзе Писателей полтораста (150 р.) рублей за этюд с Есенина, сделанный мною в покойницкой Обуховской больницы утром на второй день после его смерти, утром, до вскрытия». Летом 1926 года Софья Андреевна по приглашению друзей выезжает на отдых в Крым. 4 июля пишет в Ленинград А.Кони: «Вы спрашиваете обо мне. Я поехала в Крым по настоянию моей матери и по усиленному приглашению моих друзей Волошиных. В Москве я измучилась и издергалась до последней крайности. Здесь рада избавлению от города, шума, дрязг. Но что такое отдых, я, кажется, больше не знаю. Не могу уйти от себя нигде и никогда. И здесь, среди чудесной, всегда мной любимой природы, это еще тяжелее.
Дата: Четверг, 28 Ноя 2019, 18:57 | Сообщение # 39
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Очень страшно ощущать себя совершенно бесчувственной. Вся окружающая меня красота – их карточные декорации. И в первый раз в жизни я смотрю, но … не вижу. Только глазами. Какое-то огромное внутреннее онемение. Здесь много людей, очень, очень милых. Ко мне относятся, как нельзя лучше. Но меня это только утомляет и раздражает. А когда я остаюсь одна, боюсь сойти с ума от своих мыслей. Вот Вам, Анатолий Федорович, моя маленькая исповедь. Простите, если ненужно обременяю Вас ею. Но Вы спросили меня, и я не смогла и я не смогла не ответить Вам совершенно откровенно. Я еще очень сильная и владею собой. А с осени надеюсь с головой уйти в работу, связанную с памятью мужа. К декабрю, к годовщине его смерти, мы хотим выпустить сборник воспоминаний и статей о нем. Я сейчас, путем переписки стараюсь собрать материалы и за этим же приеду осенью в Ленинград. До сентября я пробуду здесь…». Душевного покоя в Крыму Софья Андреевна не находила. Об этом можно судить по её письму близкой подруге Е.Николаевой: «О себе вот что: мне плохо, плохо. На пляже почти не могу лежать -сердце колотится, от купанья не сплю, от плаванья задыхаюсь, ветры издергали. Противопоказания: уже совсем черная, купаюсь три раза в день, улыбаюсь. Сопоставь то и другое и выведи - стоило мне ехать в Коктебель? Ох, как я была права, когда не хотела ехать сюда. Людей - до черта! Все чужое и все ненужное и далекое. Я живу с Марусей, в ее комнате, проходной. Никогда я не могу за 10 минут вперед сказать, что я одна. Приходят, проходят... Хочется голову себе разбить. А уезжать некуда. Нет денег, мать в Судаке. Вернусь вдрызг разбитой. Одна надежда на... но это потом! Имейте терпенье. Как всегда, здесь - компания Габричевских, Шервинских и ихний огромный штат. И кроме - несколько пар, несколько одиноких и много, много женщин. Я со всеми хороша, определенно ни с кем. Женщин беру без промаха. С мужчинами разговариваю только с сильно женатыми. А то один уж стал мне голову на плечо класть при лунном свете - ну их к... Из женщин каждая думает, что она мой лучший друг, и каждая к каждой ревнует. А я их сражаю рассказом о своем настоящем друге - Жене Николаевой. Сегодня у меня кончился крупный флирт. Одна стерва, влюбилась, и извела она меня! Всё совсем по-мужски, и ухаживанье, и разговоры, и такие взгляды! Я не знала, куда деваться, краснела и терялась. А сегодня она спросила а toute lettre - да или нет. И я сказала, что, конечно, нет и никогда. Обещала отстать. В».
Возвратившись в Москву, С.Толстая была втянута в судебный процесс о разделе гонорара между наследниками за издаваемые произведения С.Есенина. Суд должен был определить юридические права всех претендентов на наследство поэта. Нередко судебные процессы сопровождались столкновениями и спорами между истцами. Тягостная история с дележом есенинского наследства продолжалась более двух лет после смерти поэта. Ф.Волькенштейн, хороший знакомый Толстых, писал Е.Николаевой 15 июля 1926 года: «Соня - бедняжка. Ее дело получило оборот безнадежный и скандальный: Мейерхольдиха и все мужички, “всем миром” прибывшие из деревни в суд, оспаривают действительность брака Есенина с Соней: он зарегистрировался с Соней, не расторгнув брака с Дунканшей!!! Так поэты устраивают благополучие своих близких! Ненавижу гениев и их великолепное презрение к земным мелочам и прозе! Кроме того, вся эта ватага требует, чтобы с Сони сняли фамилию “Есенина”. Этим мужичкам и еврейке Мейерхольдине невместно именоваться одинаково с внучкой Льва Толстого!!! Ох! Зубы сломаю, так скриплю зубами! А из Петербурга приехала еще одна жена усопшего гения и привезла еще одного сына. Пока не пишите Соне. Я составил Шапире осторожное письмо, чтобы не губить ей отдыха. Дело отложено до 1-го сентября». Под “мужичками из деревни” подразумевались родители Есенина, “еще одна жена” — это Надежда Давыдовна Вольпин, а Шапиро, по-видимому, адвокат, защищавший права С.Толстой. Позднее Александра Есенина вспоминала: «Позорная тяжба за наследство длилась два с лишним года, и лишь после многих судебных разбирательств отец был установлен в правах наследования. (Суд все же учел, что в пятьдесят два года Александр Никитич “фактически был инвалидом и несколько лет жил на иждивении сына”.) Родители, перепуганные захватническими действиями Райх, боялись, что она может забрать у них все, что принадлежало Сергею. Но так как, кроме книг, у них почти ничего не было, они спрятали эти книги в подполье в амбаре. Весной это подполье залило водой, и книги все попортились».
Софья Андреевна отстояла свои законные права. Она писала А.Кони 23 октября 1926 года: «… Я не писала, потому что очень была выбита из колеи – мой суд (кассационный еще продолжается), ремонт квартиры и болезнь…». Через месяц 22 ноября сообщала в Ленинград: «Я уже совершенно поправилась и выхожу, хотя чувствую себя не очень хорошо. И у меня много душевных неприятностей из-за процессов в связи с наследством моего мужа. Все это сложно и мучительно, и мне очень хотелось бы повидаться с Вами и все это рассказать и посоветоваться…». Она добилась отмены решения нарсуда Кропоткинского участка Хамовнического района Москвы о назначении З.Н. Мейерхольд-Райх «ответственной хранительницей имущества, оставшегося после умершего 28 декабря 1925 года Есенина Сергея Александровича». Софье Андреевне пришлось доказывать свои права законной жены. После нескольких судебных заседаний было принято постановление: «Все домашние вещи, оставшиеся в Москве, передать гражданке Софье Есениной, а находящиеся в Ленинграде передать детям – Татьяне и Константину». Судебное разбирательство началось летом 1926 года, когда З.Райх попыталась доказать незаконность регистрации брака Есенина и Толстой в связи с тем, что он не был разведен официально с Айседорой Дункан и попадал под статью о двоеженстве. Райх выступала не только против С. Толстой, но и против других «гражданских жен» Есенина, претендующих на законное право наследования, в частности, против Н.Вольпин, у которой родился от Есенина сын Александр.
Н.Вольпин писала 16 июля 1926 года С.Толстой: «Я вчера присутствовала на суде лично. Среди любопытных (их, к счастью, было немного) оказалась одна девица, т.е. ныне дама, из нашей гимназии, и она долго расспрашивала меня по-английски о присутствующих. Мне было неловко, и я втайне надеялась, что мать Есенина приняла английский за еврейский, что, может быть, несколько оправдало бы мою невольную бестактность. Всё равно, я для неё не мать её внука, а «какая-то жидовка», посягающая на часть её наследства. Адвокат Зинаиды Николаевны и Изрядновой беседовал с папа-Есениным, подготовляя, вероятно, и для того пилюлю вроде той, что преподнесли они нам. Когда выяснилось, что против нас имеется отвод, так как Райх начала дело о «двоежонстве» Есенина. Наседкин соболезновал нам, жалел о вашем отсутствии. Катя же откровенно радовалась обороту дела, и у меня крепла уверенность, что она сыграла известную роль в этом подвохе, хотя и уверяла меня, что это на самом деле «совсем недавно обсуждалось». А мне было и смешно и тошно. Я почти не сомневаюсь, что для Райх здесь дело не в том, получить ли 2/9 или 2/8 , а в том, чтобы вам «насолить» и доказать, что вы «ненастоящая жена». Не падайте духом, милая Софья Андреевна, - в этом есть для вас и хорошая сторона, так как «обществу» позиция З.Н. должна показаться смешной и не слишком благородной» В 1928 году З.Райх подала апелляцию в Верховный Суд республики, но и здесь С.Толстая отстояла свои права. «Я выиграла, но лето она мне испортила» - писала Софья Андреевна М.Шкапской 15 августа 1928 года. Душевное состояние дочери описала О.К.Толстая Волошиным 3 января 1927 года: «Конечно, на настроение Сони много влияло и это возмутительное дело, поднятое против неё в суде - о непризнании её брака. В первой инстанции она выиграла, тогда та сторона подала дальше. Губсуд вернул дело на пересмотр в нарсуд, который на этот раз вынес решение, неблагоприятное для Сони. Тогда Соня апеллировала в губсуд, который 23-го декабря отменил решение нарсуда. Не знаю, что будет теперь делать противная сторона. Всё это отвратительно, возмутительно и мучительно тяжело. Соня никогда об этом со мной не говорит. Но благоприятный исход ей нужен потому, что без этого она не сможет принимать участие в издании, редактировании и т.п. сочинений Есенина, а это ей, по-видимому, страшно дорого».
Музей Есенина и «есенинщина» Ситуация ухудшилась после развернувшейся в печати травли Есенина. Начало было положено публикацией статьи Л.Сосновского «Развенчайте хулиганство», напечатанной одновременно 19 сентября 1926 года в «Правде» и «Комсомольской правде». «С есенинщиной надо бороться, - призывал Л.Сосновский. – Уже прошел первый угар, вознесший этого свихнувшегося талантливого неудачника чуть не в великие национальные поэты. Надо сказать, что есенинщина временами довольно дурно политически пахла». Команда была дана. В издательстве «Правда» выходит первый сборник статей против «есенинщины». В специально изданном номере литературно-критического журнала «На посту» творческая биография Есенина была связана только с «есенинщиной» в самом отрицательном смысле слова. Друзья в эти дни стараются поддерживать Софью Андреевну. «Вам, родненькая моя, - писала из Ленинграда Шкапская 29 ноября 1926 года, - слишком уж, по-видимому, приходится тяжело. Что делают с именем Сергея Александровича, в какой только грязи его не волочат и к каким только идеологиям не пристегивают. Я знаю, Сонюшка, что обидеть и тронуть Вас глубоко это не может, но сколько должно было накопиться за эти месяцы жгучего отвращения к людям - отвращения до тошноты. И неужели ещё и Вас до сих пор мотают по всяким оскорбительным судам».
6 мая 1927 года Софья Андреевна писала А.Кони: «Я так долго ничего не писала Вам о себе, во-первых, потому, что живу я ужасно скучно и грустно и не знаю, что из моей жизни можно рассказать. У меня отчаянный упадок и от этого я всю зиму болела всякими глупыми болезнями вроде гриппа и от общей пассивности, по-видимому, и им не могу сопротивляться. Мучительных, гадких и унизительных судов у меня было столько (4), что я стала к ним привыкать. До сего дня все это не кончается, и я нахожусь в постоянном ожидании повесток в суд». По крупицам выискивала и собирала Софья Андреевна материалы о Есенине. Через три с половиной месяца после похорон, в середине марта 1926 года, она писала: «Я сейчас занята исключительно музеем Сергея. Собираю туда всё, что могу. Говорю себе, что это для него, и убиваю время и мысли. Само музейное дело мне органически чуждо, но здесь всё очень уж дорого. Странная судьба - что любимо, что жизнь, и музей!». Сохранение наследия Есенина, защита его имени от всевозможных нападок, стремление опубликовать произведения поэта стало главным делом всей дальнейшей жизни Софьи Андреевны. Она просила присылать если не оригиналы, то хотя бы копии его произведений, фотографии, воспоминания о нем. Пишет письма М.Горькому, чтобы он написал воспоминания о Есенине, посылает ему материалы о поэте. В некоторых случаях приходилось приобретать для музея экспонаты за соответствующую плату, а финансовых средств, выделяемых Союзом писателей, было мало. Друзья Есенина присылали материалы безвозмездно. Из Тифлиса прислали комплекты местных газет, в которых были опубликованы стихотворения Есенина, а также копии писем поэта к грузинским поэтам и друзьям. Из Ленинграда доставили копию его посмертной маски. Изредка получала есенинские автографы. 9 октября 1926 года М.Шкапская записала в своем альбоме: «Рукопись «Песни о великом походе» Есенина - подарил Эрлих в хороший зимний дружеский вечер. (Х.26 г.). Рукопись отдана Соне Толстой для музея. Теперь её заменит письмо Троцкого». Софья Андреевна 3 сентября 1928 года записала в дневнике: «Получила рукописи 3-х неизвестных стихотворений Сергея и письмо. Господи, вот это моя радость, до дна чистая». Очень переживала, расставаясь по разным причинам с музейными экспонатами. Пришлось отдать в Союз писателей сделанный С.Коненковым из дерева бюст Есенина. «Отвезла в Союз Коненкова, - записала 16 сентября 1928 года в дневнике, - И до чего же мне его не хватает! Еще кусочек Сергея ушел из моей жизни». Постепенно работа по созданию музея С.Есенина сворачивалась. Софья Андреевна тяжело переживала. 6 мая 1927 года она писала А.Кони: «Печать и руководящая общественность подняла дикую травлю на имя и творчество моего мужа, и сверх моральной тяготы это отражается практически, так как мешает мне развивать и расширять главную мою работу - в есенинском музее. Эта работа кропотливая, трудная, но единственная моя работа. Отвечая на Ваш вопрос - я пишу воспоминания о моем муже, но не знаю, когда решусь их печатать. Пока это носит характер «сенсации», мне не хочется выступать, да и вообще мне очень трудно отдать в толпу то, что я имею. Кроме того, это очень сложно и ответственно, так как клеветы много, она очень глубока и задевает ряд вопросов, о которых не вполне удобно говорить. Главное же, что люди, у которых душа раскрыта ему, его творчеству, не поверят клевете. Остальных все равно не убедить».
Издание произведений Сергея Есенина Несмотря на развернувшуюся антиесенинскую кампанию, его поэзия оставалась востребованной. Быстро разошлось четырехтомное посмертное издание «Собрания стихов и поэм» поэта, был осуществлен повторный выпуск «Собрания сочинений С.А.Есенина» под грифом «Библиотеки всемирной литературы» (М.-Л., 1927-1928), но читательский спрос не был удовлетворен. К Софье Андреевне однажды в толстовский музей пришел взволнованный и смущенный паренек. - «Я знаю, что Вы жена Есенина, что Есенин запрещен, - говорил юноша, - я страшно его люблю, он для меня - все. Я прошу, чтобы Вы разрешили мне читать его и делать выписки. Нас много товарищей. Я с преподавателем очень спорил». В дневнике Софья Андреевна записала: «Он с такой отчаянной мольбой и страхом смотрел на меня, что я назначила ему прийти в музей». С.Толстая и Н.Вольпин ведут в сентябре-октябре 1928 года переговоры с Госиздатом РСФСР о подготовке к публикации нового Собрания сочинений Есенина. Но в издательстве теперь относятся к публикации его произведений настороженно, несколько раз заставляют переделывать договор, настаивая, чтобы права на дальнейшие публикации должны быть переданы только Госиздату. «Ох, сколько они мне крови испортили, - записала в дневнике Софья Андреевна. – Неужели когда-нибудь выйдут эти книги и так, как я хочу. Это дурно так думать, но никому на свете нет дела до имени его. Как было плохо, когда было слишком много близких, и как грустно и страшно, когда я совсем одна». Наконец 12 октября договор удалось подписать, но со значительными уступками издательству. В дневнике С. Толстая записала: «Подписала договор - 10 тысяч тираж, 1 р. 50 коп. строчка, 2 тысячи строк. Накануне опять торговалась с Сандомирским, хотела, чтобы они исключили пункт, по которому мы не имеем права продавать избранного, массового никому, кроме ГИЗа. Не удалось. Заставила пойти с собой Катю и Шуру». Высшими партийными органами было принято решение о прекращении дальнейшей публикации произведений С.Есенина. 11 апреля 1929 года Н.Вольпин писала С.Толстой: «Мне вчера передавали слухи -правда ли? - что наш договор идет на нет - так как Есенин издаваться больше не будет по причинам ни от нас, ни от них (издателей) не зависящим. Это, конечно, никого не должно удивить…». Документа о запрещении печатать произведения Есенина Софья Андреевна, вероятно, не видела, поэтому продолжает добиваться разрешения на публикацию произведений поэта. 18 июня была на приеме у Председателя ВЦИК М.И. Калинина. Встреча оставила хорошее впечатление. Калинин сообщил, что запрета на публикацию произведений Есенина нет, просил принести официальное прошение из издательства «Федерация», куда была сдана рукопись сборника. Софья Андреевна после встречи оставила письмо Калинину: «В дополнение к личным моим переговорам с Вами и в подтверждение того, что Собрание сочинений С.А. Есенина действительно запрещено для печати, прилагаю при сем справку от издательства «Федерация» за №. Запрещение издания книг Есенина лишает его семью (родителей, сестер, детей) единственных средств к существованию и порочит имя Сергея Есенина как советского поэта. Поэтому я прошу Вас оказать мне содействие в получении разрешения на издание всех перечисленных в справке книг».
Летом 1929 года С.Толстая и Е.Есенина добились встречи с Горьким, приехавшим в СССР, но были разочарованы, так как состоялся не очень приятный разговор с писателем, который без энтузиазма отнесся к идее издания Есенина. Они не знали, что 13 июля 1925 года из Сорренто Горький писал Бухарину: «Талантливый, трогательный плач Есенина о деревенском рае - не та лирика, которую требует время и его задачи, огромность которых невообразима». Пролетарский писатель и сейчас, при встрече, просил отложить рассмотрение вопроса на более благоприятное время. Расстроенная Софья Андреевна дома в дневнике записала разговор с М.Горьким: «Ждали минут 15, потом провели в кабинет. Сидит за столом, пропасть бумаг, как-то суетливо, торопливо все на столе перебирает. Моложе, чем я думала. Усы рыжеватые, в голове небольшая проседь. Глаза большие, очень светло-голубые с какой-то прелестью. Во всем - некоторое очарование, привлекательность. Кашляет ужасно и плюет большие куски мокроты. «В чем дело?» - «Пришли просить совета и помощи». Сделал вид, что ничего не знает. -«Как запрещены, на словах или официальная бумага?» - «Вычеркнуто из плана «Федерации». -«Навсегда или временно?» - «Временно, но насколько - неизвестно». – «До осени ничего нельзя сделать». Указала на положение семьи и на требование читателей. - «Главлит и Лебедев-Полянский совершенно самостоятельны, коллегия НКПр ничего не сможет сделать», - это он в ответ на то, что Луначарский принял близко к сердцу. Я спрашиваю его, что это - ЦК или Главлит. - «ЦК ничего не запрещает, а может только Керженцев ругать книгу до выхода её, в своих выступлениях. Это результат кампании, поднятой Бухариным против Есенина». - «Во время травли вышло два издания, а сейчас эта волна схлынула». - «Травля не прекратилась, еще на днях я читал где-то». - «Это единичный случай». - «Ну все равно. Тогда пропустили эти два издания, по ошибке, по недосмотру цензуры. Есенину навредили очень и его друзья - Мариенгоф, Крученых». - «Это враги». - «Ну, да я говорю вообще о тех, кто писал о нем. На днях я уезжаю, вернусь через 6-7 недель. В августе можно будет начать хлопоты и тогда может удастся, потому что ожидаются перемены цензурные. Есенин не единичный случай - целый ряд книг ошибочно запрещен, вот и пьесы почему-то не разрешают». Об избранном. - «Не разрешат ни в коем случае. Это будет квинтэссенция. Кто его будет составлять?» - «Издательство хотя бы». -«Разве можно доверить издательству? Они сделают такой выбор, что по всем городам молодежь будет валяться на улицах, разложенная Есениным». – И опять: «Ждите до августа». Уходим. Вслед Кате: «А на брата-то совсем не похожа». - Она молчала, злилась ужасно. Говорила мне, что нужно было сразу уйти, а мне хотелось распознать его. Он накануне говорил, по-видимому, с Керженцевым. Я не умею записывать разговоры. Конечно, все это шло не так отрывисто и сухо».
Настойчиво С.Толстая пробивала равнодушие и подозрительность издателей. В 1929 году в августе Издательство «Федерация» сообщило ей, что Главлит разрешил издать произведения Есенина в одном томе в 10 печатных листов. А.Тихонов писал С.Толстой: «Как Вы знаете, я предполагал вначале поместить в этом объеме максимальное количество, но, к сожалению, подсчеты показали, что сделать этого нельзя, так как при том высоком гонораре, который мы Вам обязаны платить, книжка будет неимоверно дорогой. Поэтому приходится объем книги ограничить количеством не более 4000 стихов, которые Вы и должны выбрать из всех произведений Есенина». В 1931 году были напечатаны десятитысячным тиражом «Стихи и поэмы» С.Есенина. По цензурным соображениям в части тиража была изъята поэма Есенина «Песнь о великом походе» и дано новое оглавление. В 1932 году Софья Андреевна ведет переговоры с А.Воронским, который хотел издать академического Есенина. С.Толстая оставляет ему доверенность на подписание договора. В этом же году она встретилась с Енукидзе, к которому часто Толстые обращались с просьбами об освобождении из-под арестов знакомых и родственников. Получила с его стороны поддержку об издании «полного собрания сочинений» С.Есенина, но скоро сам Енукидзе оказался среди репрессированных.
В 1933 году «Московское Товарищество Писателей» добилось разрешения на издание «Стихотворений» Есенина. Один из руководителей заявил С.Толстой, что материал отбирать они будут самостоятельно, назначив редакторами Багрицкого, Асеева или Пастернака. На возражение Софьи Андреевны, что Асеев не может быть редактором, так как чужд Есенину, ей ответили: «Есенин всем нам чужд». Наконец, редактором был назначен В.Наседкин. Предисловие написал Луначарский, в котором Есенин был охарактеризован не с лучшей стороны. Это возмутило Софью Андреевну, она стала добиваться снятия предисловия. Обратилась к Евдокимову, но тот стал её успокаивать: «Ах, предисловия никто читать не будет! А с Луначарским «Московское Товарищество Писателей» ссориться не будет». С.Толстая записала в дневнике: «В Доме Герцена ужасно набросилась на Наседкина. «Раз ты редактор, никто не вмешивался, что же ты наделал? Какое мы имеем право получать деньги за то, что над Сергеем издеваются?» Ездила к Вольпиной. Она: «Пусть. Это будет большой скандал только для Луначарского!» - Сказала о тоне Гронскому. Он - «Это совершенно не годится. Непременно дайте мне прочесть».Просила Герасимова выступить в Московском Товариществе Писателей. Он принял к сердцу, говорил с Тарпановым. На заседании редколлегии Наседкин докладывал, подчеркивая самые плохие места. Острогорский и Березовский ругали Есенина, что он вообще плох, вреден и никому не нужен. Беспартийные (трое) были за то, чтобы снять предисловие. Партийные пополам - три на три, плюс беспартийные. Предисловие сняли окончательно. Дадут или от издательства или Ефремова».
«Стихотворения» Есенина вышли в 1933 году тиражом 10 200 экземпляров. В книге «Вместо предисловия» написал А.Ефремин. Целеустремленная работа помогала Софье Андреевне приглушить душевную обиду, частично забыть навалившиеся неприятности. Но она никогда не соглашалась с мнением, что поэзия Есенина должна уйти в небытие. По её глубокому убеждению, этого никогда не должно случиться. В предвоенные годы она составила однотомник стихотворений Есенина, пытаясь его изданием прорвать блокаду замалчивания поэта на его Родине. «Не сразу удалось мне напечатать этот томик, - рассказывала она в 50-е годы Ю.Прокушеву. – Я никак не могла пробиться в издательство. В конце концов решила пойти к Калинину. Я помнила, с какой теплотой говорил мне Сергей о встрече с Калининым на родине Михаила Ивановича, в Тверском крае. Калинин меня принял хорошо. Живо интересовался делами толстовского музея. Во время беседы я сказала Михаилу Ивановичу, что никак не могу издать стихи моего мужа – поэта Сергея Есенина. Он задумался, долго молчал, словно что-то вспоминая, а возможно, что-то решая для себя в эти минуты… Потом посмотрел на меня «заговорщицки» и как-то очень по-доброму сказал: «Не унывайте! Есенина будут издавать». Радостно мне было услышать от Михаила Ивановича и то, что он, Калинин, лично Есенина, его стихи любил всегда и полагает, что современным нашим поэтам есть чему у Есенина поучиться. Михаил Иванович оказался прав… Через некоторое время, в сороковом году, вышел сборник Есенина с вступительной статьей А.Дымшица. Мне же мой томик Есенина удалось выпустить лишь после войны, в сорок шестом году».
«Стихотворения и поэмы» Есенина в 1940 году были опубликованы в малой серии «Библиотеки поэта» издательством «Советский писатель». 10 сентября 1941 года С.Толстая писала Н.Хлебниковой по поводу прекращения набора «Собрания произведений Сергея Есенина» под ее редакцией: «огромным ударом было для меня то, что остановили мою книгу, вынули из типографии. Теперь придется ждать окончания войны». В издании сборника Есенина большую помощь оказал директор Издательства художественной литературы П.Чагин. Книга «Избранное» С.Есенина, подготовленная С.А.Толстой-Есениной, вышла в Гослитиздате в 1946 году тиражом 57 тысяч экземпляров. Это издание имело большой успех у читателей и стало библиографической редкостью.
Годы без Есенина С.Толстая-Есенина продолжала собирать материалы о жизни и творчестве Есенина и в годы недоброжелательного отношения власти к поэтическому наследию поэта. А.Берзинь вспоминала: «У меня хранилась его две рукописи: «Песнь о великом походе» и «Двадцать шесть». Я отдала их С. А. Толстой в Музей, боясь потерять то, что принадлежало ему, Сергею». Анна Абрамовна слукавила, рукопись она не передала, а обменяла. Толстая в дневнике 26 декабря 1932 года записала: «Нынче в Дом Герцена приходила Берзина, после я звонила ей. Говорит: «Предлагаю товарообмен» - дает рукопись 36-ти в том варианте, когда она называлась «26», и за неё просит 4 тома ГИЗа. Торгует бессовестно, а я даже не могу выразить ей своего отвращения - боюсь отпугнуть и потерять его рукопись. Не могу отдать последние книги, и сердце разрывается - как же быть?». С трудом договорились». Позже был получен не изданный рукописный сборник произведений Есенина, подготовленный в 1924 году к печати Г.Бениславской и Е.Есениной. Софья Андреевна записала при получении: «Сборник не был осуществлен и материал остался у Богомильского. Передал их мне в мае 1936 г. С.Есенина». Свое 30-летие она встречала с тяжелым настроением. «Скоро 30 лет, - писала она в Ленинград М.Шкапской, - а жизнь моя неправильная. – Иногда мне очень, очень страшно». Искала утешения в заочном общении с Есениным. «С утра ездила на кладбище, - записала в дневнике 30 июля 1932 года. – Могила в ужасном виде. Какие-то посетители для того, чтобы писать на кресте, становились ногами на холмик, и он весь изломан, осыпается… Кору с клена вовсе ободрали и он засохнет. Посадила всяких цветов, заказала новый дерн, дощечку, заплатила вперед до 1-го октября за уборку, всего на 50 руб. и немного успокоилась. Но все-таки мне стыдно, мутно, перед ним, перед собой, перед людьми. Странно, я очень люблю эту могилу, очень, и мне никогда не хочется уходить отсюда». Зимой, в день годовщины смерти Есенина, вновь ездила на Ваганьковское кладбище: «Утром ездила на кладбище. Могила в снегу, кора с дерева совсем ободрана. Нашла сторожа, дала ему денег, увеличила плату. Он обещал смотреть лучше, и мне стало немного не так совестно. Все-таки я в чем-то здесь виновата, я могу и должна делать больше. А на его могиле мне всегда хорошо».
Постоянно думает о Есенине. Разговаривает с ним наедине, во сне и наяву. Софья Андреевна была уверена, что «в большой любви самое прекрасное - это одиночество вдвоем, удивительнейшее ощущение, что во всем огромном мире нет никого и ничего. Это то чувство, которое мы так знали и любили с Сергеем». В дневнике 14 ноября 1932 года записала: «Видела во сне Сергея, живого, что он воскрес. Во сне он такой же со мной, какой бывал в жизни, когда трезвый, удивительный, ласковый, тихий, ясный. И я во сне любила его так же, как тогда, так же бесконечно, безумно и преданно. Пришли сестры, и всем нам было хорошо и весело. Нынче весь день ношу в себе сияние от него от своей любви к нему. Господи, Сереженька мой, как я могу жить без него, и думать, что я живу, когда это только гнилая, затрепанная оболочка моя живет, а я ведь с ним погибла». Годы пролетали. Многое вокруг менялось. Софья Андреевна понимала, что личное счастье обходило её стороной. Она замкнулась. 11 августа 1938 года М.Шкапская писала ей: «И подумала о том, что вот скоро поеду в Коктебель, где мы с Вами встретились. Какая Вы тогда была юная, Соня. Но, как странно - и даже тогда, в 22 года, в самом расцвете красоты, в пору женского цветения - никогда не были Вы счастливы. Несчастливые недобры. Но Вас это как-то не коснулось. Вы так добры по природе, что превозмогали эту злую традицию. Доброта лучилась из Вас и делала Вас всегда такой прекрасной. Но вот последнее время я вдруг с грустью раза два заметила, что лучистость эта иногда погасает! Вернее, она становится - я б сказала - автоматической. Даже складочки у губ уже привыкли быть добрыми, но душа вдруг ушла из этого сияния. Как жизнь всё-таки ломает людей. Ну я, ну другие - мы были слишком жадны, слишком своевольны, мы, может быть, наказаны за дело. А вы? Девочка-Сонечка, такая русская - для меня всегда олицетворение всего, что я люблю в русском человеке, - такая простая, нетребовательная, настоящая, такая умница - почему эта девочка не нашла своей судьбы, своего счастья? Сколько бы Вы дали людям, если б были счастливы, если даже от такой Вас и то тепло? М.Шкапская».
Предвоенное трагическое десятилетие было тяжелым и сложным периодом в жизни Софьи Андреевны. Была лишена советского гражданства ее любимая тетя Александра Львовна, которая отказалась возвращаться домой из зарубежной командировки. Были арестованы из её близкого окружения Б.Пильняк, Н.Клюев, В.Наседкин, И.Приблудный, первенец Есенина Георгий (Юрий), В. Эрлих, И.Ионов, И.Вардин, Вс. Мейерхольд, которые погибли в застенках и лагерях. После ареста Мейерхольда была зверски убита у себя в квартире Зинаида Райх — и это преступление осталось нераскрытым. Софья Андреевна проявляла заботу о родственниках Есенина. Обратилась с письмом к А.Фадееву, чтобы он поддержал просьбу матери о снятии с нее налогов из-за бедности. А.Фадеев подписал письмо, но вместо освобождения полностью от налогов написал «часть налогов». Узнав о тяжелом материальном положении Екатерины Есениной, которая после ареста и расстрела мужа была на поселении, предложила тут же ей помощь. Наталия Есенина пишет: «Когда мама переехала в Подмосковье, ей свою рабочую карточку отдавала Софья Андреевна Толстая, и мы с голоду не умерли». Перед уходом в армию Константин Есенин отнес чемодан, набитый бумагами и редкими изданиями отца, на хранение Софье Андреевне Толстой, которая сберегла и возвратила ему после войны. Узнав о тяжелом материальном положении Татьяны Сергеевны, С.А.Толстая-Есенина в феврале 1944 года пишет письмо Н.Тихонову в Президиум Союза Советских писателей: «Многоуважаемый Николай Семенович, обращаюсь к Вам с очень большой и горячей просьбой: скажите, чтобы послали через ССП вызов на въезд в Москву Татьяне Сергеевне Есениной, дочери Сергея Александровича. Она эвакуировалась в Ташкент с детьми и погибает там в тяжелейших материальных условиях. Она молода, неопытна, ни к чему не привычна и в жизни не крепка. Наши сведения о ней гнетущие и тревожные. Необходимо срочно вызвать ее сюда, где родня, знакомые, своя дача, вещи и всякие бытовые возможности. В память Есенина, к которому Вы хорошо относились, пожалуйста, помогите его дочери и его внукам. Не пишу подробности их положения, но прошу Вас поверить мне, что оно так плохо, что мне приходится отчаянно и настойчиво просить Вас послать ей вызов в Москву как можно скорее. Очень надеюсь, что Вы исполните мою просьбу. П. 1944. Необходимые сведения прилагаю».
Дата: Понедельник, 02 Дек 2019, 14:21 | Сообщение # 40
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Тяжело переживала С.Толстая затянувшееся замалчивание творчества С.Есенина. Иногда и она начинала терять надежду. “Софья Андреевна Есенина-Толстая, так много сделавшая для сохранения памяти о муже, была доведена до того, что на склоне своих дней, тяжело больная, обобранная и напуганная, отгородилась от всех одной лаконичной фразой: „Я по есенинским делам не принимаю», - писала Т.П. Флор-Есенина. Но такие слова произносились ею в минуты отчаяния. До конца своей жизни Софья Андреевна оказывала есенинской теме большое внимание. С богатым есенинским архивом она знакомила специалистов, которые по-новому, без классовых предвзятостей и идеологических установок, рассматривали и научно изучали поэтическое наследие С.Есенина. «Разрешаю Ю.Л. Прокушеву использовать по своему усмотрению в печати все материалы и фотоснимки, сделанные с моих материалов, касающихся жизни и творчества мужа моего – поэта С.А.Есенина. С.Толстая-Есенина»,- написала она на обороте подаренной фотографии известному исследователю творчества С.Есенина. Не следует забывать, что с тридцатых годов основная служебная обязанность С.А.Толстой была связана с работой в музеях Льва Николаевича.
В тяжелые годы войны она много сделала для сохранения материалов, связанных с именем своего деда. Она была назначена директором объединенных музеев Льва Толстого. Огромные усилия приложила С. А. Толстая к восстановлению разрушенной гитлеровцами Яснополянской усадьбы, созданию экспозиции на станции Астапово, посвященной памяти Льва Николаевича, принимала участие во многих изданиях произведений великого русского писателя. В 1948 году вновь пытается создать семью, выходит замуж за Александра Дмитриевича Тимрот. Весь свой архив она завещала Государственному музею Л.Н. Толстого, кроме есенинских материалов, которые передала в Государственный Литературный музей. Умерла Софья Андреевна в 1957 году пятидесяти семи лет, пронеся сквозь все годы свою любовь к великому русскому поэту Сергею Александровичу Есенину. Похоронена на Кочаковском кладбище.
- Если вы любите меня... то я прошу вас ни в мыслях, ни в словах никогда стихи Есенина не осуждать и ни в чем не винить. Что из того, что он пил и пьяным мучил меня. Он любил меня, и его любовь все покрывала. И я была счастлива, безумно счастлива... Благодарю его за все, и все ему прощаю. И он дал мне счастье любить его. А носить в себе такую любовь, какую он, душа его родили во мне, - это бесконечное счастье". Ей выпал горький жребий: пережить ад последних месяцев жизни с Есениным. А потом, в декабре 1925-го, ехать в Ленинград за его телом. Всего и не перечислить...
15 июля 1909 г. Лев Николаевич написал "Молитву внучке Соничке": "Богом велено всем людям одно дело: то, чтобы они любили друг друга. Делу этому надо учиться. А чтобы учиться этому делу, надо первое: не позволять себе думать дурное о ком бы то ни было; второе: не говорить ни о ком дурного; и третье: не делать другому того, чего себе не хочешь. Кто научится этому... узнает самую большую радость на свете - радость любви". Софья Андреевна - узнала. В том-то и был смысл ее жизни... http://esenin.dn.ua/index/sofja_andreevna_tolstaja/0-37
ПИСЬМО ПОЭТА 1916 ГОДА УШЛО С МОЛОТКА ЗА 2,1 МИЛЛИОНА РУБЛЕЙ НА ТОРГАХ «ЛИТФОНДА» Первоначально письмо было выставлено за 1,2 миллиона рублей
Письмо С.Есенина поэту Н.Ливкину, написанное в 1916 году, было продано на аукционе за 2,1 миллиона рублей. По данным пресс-службы аукционного дома «Литфонд», этот лот возглавил рейтинг продаж аукциона. Его первоначальная цена составляла 1,2 миллиона рублей. Письмо коллеге по поэтическому цеху Николаю Николаевичу Ливкину, посланное из Царского Села в августе 1916 года, стало топ-лотом аукциона.
В письме Есенин предлагает Ливкину забыть о произошедшем между ними недоразумении, связанном с перепечаткой Ливкиным есенинских стихов. Автограф Есенина почти вдвое превысил оценку и достался новому владельцу за 2,1 млн руб. Не менее важный автограф поэта выставлялся уже ближе к концу аукциона - четверостишие, вошедшее впоследствии в стихотворение «Мне осталась одна забава...»: «Ах, какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в Бога верил, Горько мне, что не верю теперь». Эти строчки были сочинены Есениным в 1923 году в знаменитом кафе имажинистов «Стойло Пегаса». Автограф на небольшом, размером с почтовую открытку, неровном клочке бумаги, предварительно оцененный в 550–600 тыс. руб., был продан за 850 тыс. руб. 24.10. 2017. https://artinvestment.ru/invest....rt.html
ДОМ С ГОЛУБЫМИ СТАВНЯМИ
Эти заметки - о поэзии, рожденной в крае, который как бы выдохнул из себя поэтов вместе с весенним ветром, осенней печалью полей и белой зимой, которая словно лебединая стая села на луга и долины. И вот я еду побывать на празднике поэзии, к любимому всей Россией Сергею Есенину. Так что в этих заметках пойдет речь о «поэте и поэзии» - в свете веры, которая многое объясняет совсем не так, как учили нас и продолжают учить в школах и вузах.
С коротким взвизгом, внезапным и резким, проносятся встречные машины - чаще всего крытые фургоны с зарубежными товарами. Тащат их в наши города мощные немецкие, скандинавские, французские и даже американские тягачи. А когда кончаются лесополосы и открываются взору поля, все чаще вижу поросшие бурьяном земли, заброшенные луга. У рек, в живописных уголках, выросли, как роскошные поганки в неухоженном лесу, особняки с диковинной для наших мест архитектурой - то башни понаворочаны, то арочные переходы, а то и островерхие шпили, как в протестантских кирхах. Невольно думаешь о том, почему так много везут к нам всякого добра и хлама - перестали работать, стали торговать, это же легче и удобней. Только простит ли нас за бездумность и преступную безпечность вот эта земля, вот эти деревни и их вымирающие жители, вышедшие продавать к трассе картошку, лук, тыкву, яблоки - все то, что еще растет в деревенских садах и огородах?
Дорога долгая, почти тысяча верст от нашей Самары до рязанских просторов. «Вспомнишь и лица, давно позабытые», вспомнишь все, что было в юности, когда в душе вместо молитвы звучали и пелись стихи, более всего есенинские и, конечно же, моего друга Женьки Маркина - ведь он из тех же рязанских, есенинских мест. Это он как радушный хозяин открывал передо мной «страну березового ситца» - Константиново, излучину Оки, луга за ней и еще многое, чему я несказанно радовался и что принимала открытая родной красоте душа. Я тогда бедовал сначала в Риге, потом в Калининграде. Начитавшись Хемингуэя и Ремарка и решив, что надо обязательно ехать в дальние края, желательно западные, где в кафе прямо за столиками пишутся настоящие книги, я хотел устроиться в китобойную флотилию. Но мне было невдомек, что я «невыездной», то есть неблагонадежный гражданин, которого во избежание каких-либо неосторожных высказываний и еще чего-то, что ведомо лишь осмотрительным служащим из КГБ, нельзя выпускать в буржуазные страны. И вот когда стало ясно, что никуда меня не пустят, как раз и пригласил Женя к себе в Рязань. После «неметчины» все родное воспринималось особенно остро, и надо сказать, что на всю мою жизнь, где бы я ни был, именно рязанские березовые перелески, плесы Оки и ее излучины, луга и долины стали для меня олицетворением России, ее душой и «несказанным, синим, нежным», что так проникновенно, сыновне выплеснулось в поэзии С.Есенина.
Мы проехали по Самарской, Ульяновской, Пензенской областям, Мордовии, попадались очень красивые места, но когда въехали в Рязанскую губернию, сердце дрогнуло и покатилось в эту вечереющую даль, где «клененочек маленький матке зеленое вымя сосет». Наверное, так происходило потому, что вспомнилась юность, и как мы шли пешком из Рязани в Константиново, и как ночевали в стогу, и как умывались в Оке, и Женя белозубо смеялся, видя мою радость и показывая на правах хозяина всю утреннюю красоту окрест. «В России есть что-то от росы, синего и силы», - вспомнил я тогда есенинское, и Женя удовлетворенно кивнул и снова засмеялся - высокий, чуть сутуловатый, с «пушкинскими» кудрями, чувственными губами, над которыми чернели гусарские усики. Мы были молоды, полны сил, и хотя жизнь начинала нас поколачивать, иногда очень крепко, все равно это казалось пустяками, а впереди было счастье, к которому, казалось, вот-вот мы придем. И мы двинулись вперед - в Константиново, к Есенину. Давно замечено, что Пушкин сопровождает нас всю жизнь. А Есенин? Для нашего поколения в детские и юношеские годы он был запрещен, но все равно мы его знали.
Как-то мы с братом Анатолием (будущим известным актером, сыгравшим в кино великого иконописца Андрея Рублева, Достоевского, десятки других замечательных ролей), когда были дома одни, искали чистую бумагу у отца в столе. Стол был один на троих, и когда отец находился в редакции или в командировках, уроки он нам разрешал готовить за его столом. И вот старшему брату Анатолию попалась тетрадка отца. Думая, что она чистая, Толя хотел вырвать оттуда страницу, но неожиданно увидел исписанные аккуратным почерком отца стихи. «Не жалею, не зову, не плачу», - прочитали мы. «Я по первому снегу бреду»... «Низкий дом с голубыми ставнями»... Так Есенин вошел в нашу жизнь. Сейчас, когда он не спрятан от народа, его, как и Пушкина, знают со школьной скамьи. Вот только бы учителя говорили о его поэзии не так, как говорил нам с братом отец. «Да, он действительно талант, - объяснял отец, - но куда он зовет, что пропагандирует? Нет, не надо его вам читать, больше в столе моем не ройтесь... Читайте Маяковского, вот он правильный поэт». Но почему этот правильный поэт застрелился? А Пушкин - правильный или неправильный? А как же быть с «Гавриилиадой»? Ведь это тоже Пушкин?
Отец в разное время отвечал на наши вопросы всегда по-партийному. Но когда приходил домой навеселе, часто громко, сжав руку в кулак и размахивая им, читал: «Но и тогда, когда во всей планете пройдет вражда племен, исчезнет ложь и грусть, я буду воспевать всем существом в поэте шестую часть земли с названьем кратким - Русь». Чтение стихов останавливала мама, отец сникал и умолкал. Но эти стихи мы запомнили на всю жизнь. Пора студенческой юности - сплошь есенинская. В его стихах и признание в любви, и волны нежности, которые захлестывают сердце, и ожидание счастья, и отчаяние - все-все ответы на то, что я переживал, обламывая сирень на окраине города, где жила в низком доме, правда без голубых ставен, моя первая любовь, студентка университета. Есенин ввел меня в страну любви, страну поэзии, приучил запоминать стихи, объяснил лучше всех литературоведов и педагогов, что такое поэзия. Она прежде всего воспитательница чувств и художественного вкуса. Уже все другие поэты мерялись по Есенину - по накалу чувств, по искренности, по силе любви. Уже тогда стало понятным, что у любого поэта есть путь. Юного лицеиста Сашу Пушкина, автора игривых стихов, озорство которых прямо привело его к кощунственной «Гавриилиаде», нельзя путать со зрелым А.С. Пушкиным, который вырос в великого Христианского поэта. Еще и многое другое стало понятно - например, как складывается судьба поэта в эпоху, в которой он живет, как преодолевает испытания в зависимости от твердости веры и характера.
Когда пришла пора увлечения Блоком и Пастернаком, то есть изысканностью, сложностью поэтических форм, то и тут Есенин выстоял и победил. Потому что в зрелые годы ко всем, кто всерьез занимается творчеством или просто продолжает читать и жить поэзией, неизбежно приходит понимание той высокой простоты, которая и делает литературу классикой поистине золотой пробы. Если Цветаева, по выражению А.Ахматовой, с годами « ушла в заумь», то Б.Пастернак окунулся в «неслыханную простоту».Есенин никогда не уходил «в заумь», всегда его поэзия была отмечена именно «неслыханной простотой». Как писал А.Твардовский: «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке». Вы только подумайте: в пятнадцать лет Есенин пишет такие стихи, как «Выткался над озером алый свет зари», «Сыплет черемуха цветом», «Хороша была Танюша» и другие шедевры. На те вопросы, которые мы в детстве задавали отцу, необходимо было давать ответы не только в юности, но и в зрелые годы. И ответы постепенно, с годами, нашлись. В зрелости неизбежно наступает пора «амортизации сердца и души», как писал Маяковский. То, что в юности считалось удалью, раскрепощенностью и протестом против канцелярщины, чиновничества, с годами, если не остановиться, не найти свой путь, превращается в пьянство, а затем и алкоголизм, ведущий к разрушению личности.
Этот период жизни Есенина был во многом непонятен. Но когда обрелась твердость духа, а потом осознанный приход к вере, все стало понятно окончательно - и его метания, и запойное пьянство, и дебоши, и гибель. Поняв все это, тот, кто пережил застойные времена, а потом и разрушительные годы перестройки, ельцинские реформы и остался жить, остался и с Есениным. Потому что поэт, даже в мучительный период своей жизни, всегда был верен «несказанному, синему, нежному» - своей любви к Родине. А это чувство живет в нас до последнего вздоха. Вот и получается, что Есенин, как и Пушкин, сопровождает нас всю жизнь. Потому так и днями недавними Уж не юные веют года... Низкий дом с голубыми ставнями, Не забыть мне тебя никогда. Странно - в наше время путь к вере пролег от веры в ложные ценности к ценностям истинным, то есть вере в Бога. Поколение Есенина проделало путь обратный - от веры в Спасителя к вере во «всемирную революцию» и марксизм-ленинизм. Есенин вступает в поэзию с одинаковой силой любви к родной природе и к Богу. В пятнадцать лет он пишет поразительные по силе «Калики», «Я странник убогий», «Микола» и ряд других замечательных духовных стихотворений, равных по силе некрасовским и тютчевским стихам зрелого периода их творчества. Но оказавшись в Москве, а затем в Петербурге, он не может противостоять «ветрам революции», попадая в среду интеллигенции «серебряного века».
У нас после запретов стало модным взахлеб славить всех «серебряных», восхваляя или одобрительно умалчивая о жутких нравах, которые царили в этой среде - были среди действительно выдающихся личностей и проповедники извращенчества, воспевания откровенных гнусностей, выдаваемых за «свободу творчества», «высшее парение духа». И сегодня в литературе, искусстве немало таких же деятелей, отмеченных «букеровскими» и другими премиями. Вот их кредо, выраженное одним из «серебряных»: «Люблю я вообще все такое, чего бы никто не любил, все низкое, злое, больное, что тайно я в сердце сокрыл». Открытая душа Есенина вбирает в себя и это - тем более он только входит в литературу, утверждается в ней. Тут надо сказать о Мариенгофе - вот кто сыграл свою роль дьявола-искусителя в судьбе поэта. Но и от этого человека, как и от многих других, поэт сумел избавиться. Однако не стоит его слишком идеализировать - пристрастие Есенина к браваде, «дендизму», самохвальству слишком заметно в этот период его жизни и творчества, когда к нему приходит известность, а потом и всенародная слава. Это не надо скрывать, наоборот, надо говорить открыто, к чему приводит богоотступничество со всеми вытекающими отсюда последствиями. И его «костюм английский», и женитьба сначала на Айседоре Дункан, знаменитой американской танцовщице, а затем и на внучке Л.Толстого есть стремление деревенского парня доказать, что он не хуже, а лучше всех городских. Но это самоутверждение ему дорого обходится - душа его остается христианкой, и потому она мучается, ищет выхода. Ей все хуже, она не может даже «спустившись в корабельный трюм», то есть в кабак, «не смотреть людскую рвоту», как он напишет в своем знаменитом «Письме к женщине». Ошеломляющий по своей поэтической силе «Черный человек» лучше всего показывает степень страданий и раздвоения личности поэта.
Но он все-таки «зрело знающий работу» поэт. Он хоть «советской стороне самый яростный попутчик», но все-таки «попутчик». И совсем не случайно он пишет: «Отдам все душу октябрю и маю, но только лиры милой не отдам». Он снова возвращается к истокам, к своему «дому с голубыми ставнями», пишет «Страну негодяев» и идет, как и Пушкин, к большим литературным формам - историческим поэмам, прозе, но тут его настигают другие испытания, гораздо более страшные, чем пьяный разгул и дебоширство. Поэт осознает, что он «Божья дудка», как сам однажды сказал, и потому путь его к истинным духовным и нравственным ценностям продолжается, несмотря на самые тяжкие невзгоды. Он снова возрождается, идет вперед - но путь этот обрывается насильственной смертью.
Вечерело, когда мы добрались до Константинова. Как тут все изменилось! Раньше это была обыкновенная деревня, памятная лишь тем, что на улице вдоль дороги стоял родительский дом поэта. Заброшенная церковь с яркой зеленью травы на куполах, только что начавший восстанавливаться дом помещицы Л.Кашиной, ставшей прообразом знаменитой Анны Снегиной. Директор музея Астахов, с которым тогда познакомил меня Женя Маркин, говорил, что хочет здесь создать мемориальную зону, музей-заповедник, как в Михайловском. Женя соглашался с Астаховым, говорил, что так и будет, потому что народ едет и едет в Константиново. Тогда только что застрелился секретарь Рязанского обкома партии, хрущевский любимчик, разоблаченный в липовом увеличении «надоев и привесов» (молоко и мясо просто скупались в магазинах и сдавались государству как добытые ударным трудом). О Рязани только и упоминалось в связи с этой аферой, и мне тогда разговоры Астахова показались маниловскими, хотя сам он как человек не мог не понравиться.
И вот я снова здесь, и вижу, что мечты Астахова стали явью. Здесь такая же мемориальная заповедная земля, как в Михайловском, как в Тарханах. Дом-музей с амбаром, временным домиком, надворными постройками, где собраны предметы крестьянского быта и труда - все дает реальную картину жизни поэта. Сохранены и мемориальные вещи. Есть знаменитый «шушун», в котором мать выходила встречать сына, заблудившегося на дорогах России. Во дворе стоит памятник - бронзовый Есенин в полный рост, в распахнутом пальто, не слащавый, не кукольный, каким он нередко предстает на картинах и сувенирных поделках, а живой, красивый той зрелой красотой великого поэта, каким и должно его воспринимать... В усадьбе Кашиной, прекрасно восстановленной, великолепная экспозиция жизни и творчества поэта. .
В Константинове идем в белоснежный и сверкающий золотыми куполами храм во имя Казанской иконы Божьей Матери. У входа - доска, на ней золотыми буквами выбито, что в этой церкви крестили С.Есенина. Здесь все как встарь, а может, даже нарядней. Ставим свечи за упокой душ рабов Божьих Сергия, Евгения, молимся. Почему убивают наших лучших поэтов? В разные времена, по-разному, но все равно убивают? «Поэтов часто убивают, чтобы цитировать потом». Эффектно сказано Евтушенко, но совсем не в этом дело. «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души». Это Высоцкий. Точнее сказано, но и это не ответ. Тем более дальше он пишет: «Один на цифре 27 шагнул под пистолет, другой же в петлю слазил в «Англетере». Во-первых, не в 27, а в 30, и не в «фатальных цифрах» дело. А во-вторых - и в главных - Есенин не «слазил в петлю», а его повесили после того, как зверски убили. Трагический конец Есенина точно и неопровержимо показан в замечательной книге Ст.Куняева и его сына Сергея, вышедшей в серии ЖЗЛ. Там по дням, по часам исследованы последние дни поэта. За ним велось наблюдение. Он, чтобы не оставаться одному в своем номере в гостинице, уходил к своим знакомым Устиновым - Георгий был корреспондентом «Красной газеты». Когда Есенин чувствовал, что стесняет мужа и жену, ночевал даже в вестибюле, напротив номера Устиновых. Считали это чудачеством, как и то, что у Есенина был пистолет, подаренный ему на Кавказе. Спрашивается, если он хотел покончить с собой, то почему просто не выстрелил в себя? Почему в номере, куда вошли после гибели поэта, был ужасный беспорядок, просто погром? И куда подевался пистолет? Последним видел живого Есенина Вольф Эрлих. Это был третьестепенный стихотворец. Есенин сидел за столом, читал рукопись готовящегося собрания сочинений, выхода в свет которого он очень ждал. Кроме того, в Ленинграде Есенин предполагал издавать журнал, деятельно готовился к этому. К чему бы это при таком настрое себя убивать, да еще таким странным способом?
На плечи его была накинута шуба с меховым воротником. То есть в номере было холодно. А в официальной версии вмятина на черепе не от удара, а от трубы отопления, которая якобы была раскалена и оплавила череп. Высота потолка - 312 сантиметров, - по мнению «экспертов», не помеха повешения на этой трубе. Было кресло, подставка для канделябра, вот Есенин и соорудил себе эту плаху. А что на подставке этой невозможно устоять, в расчет «экспертами» не бралось. К тому же по пятам за Есениным ходил некто Блюмкин, чекист, бывший эсеровец. Очень странное впечатление производит и Эрлих, которому Есенин отдал свое стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья». Стихотворение это пролежало два дня в пальто Эрлиха после смерти Есенина, лишь потом Эрлих о нем «вспомнил». Есенин со многими сомнительными людьми знался - слишком широка и безоглядна была душа поэта.
Почему написал стихотворение «До свиданья, друг мой...», которое расценили как завещание перед самоубийством? Потому что чувствовал, что его убьют. О смерти он писал не раз - поэты чувствуют кратковременность жизни земной особенно остро. Почему кровью написал? Потому что не было чернил, как он сказал. И еще потому, смею предположить, что посчитал - вот она, на листе, кровь поэта, пролитая безвинно - это свидетельство потомкам. Но он пишет, чтобы потомки «не грустили и не печалили бровей», потому что все суетно в этой жизни, ничто не ново. И главное вот в чем: Предназначенное расставанье Обещает встречу впереди. Этого многие не понимают, потому что не верят в жизнь после смерти – в жизнь души вечную, как учит нас Православная вера. А Есенин, конечно же, знал, какая участь ждет самоубийц за гробом. И какая же там может быть «встреча впереди»?.. Есенин знал о вечной жизни с детства, по беспрерывным молитвам матери, которую бесконечно и нежно любил.
Не поняли этого и создатели многосерийного фильма о поэте, который вышел на экраны телевизоров к 110-летию со дня рождения поэта. Фильм получился провальным, Есенин в основном был показан забулдыгой и дебоширом. Единственное достоинство телефильма в том, что он показал, что смерть была насильственной и самоубийства не было. Но опять-таки, не назвали истинную причину убийства. А она в том, что поэт с всенародной славой, который уже не оставался «попутчиком» власти, а переходил в прямые обвинители безбожной и безнравственной жизни, становился просто не нужен и даже вреден. То есть по понятиям правящих коммунистов являлся врагом, которого надо уничтожить. И уничтожили - подло, мерзко. Подкараулили в такой момент, когда легко было все списать на самоубийство. Останавливаюсь на этих подробностях для того, чтобы мы все знали - поэт Сергей Есенин не самоубийца, а невинно убиенный. И мы можем молиться за упокой его души, просить у Господа простить его грехи вольные и невольные. В этом я глубоко убежден. Из храма выходим на крутой берег Оки, смотрим на раздолье, на крутой поворот реки. Он такой же, как в нашей юности, когда мы здесь стояли с Женей Маркиным. Так же стоял здесь и Есенин, так же будут стоять и наши потомки, и потомки потомков. И будут повторять: Я снова здесь, в семье родной, Мой край задумчивый и нежный! Кудрявый сумрак за горой Рукою машет белоснежной.
Седины пасмурного дня Плывут всклокоченные мимо, И грусть вечерняя меня Волнует непреодолимо.
...И часто я в вечерней мгле Под звон надломленной осоки Молюсь дымящейся земле О невозвратных и далеких.
Этот "самодеятельный" портрет Есенина сотрудник редакции увидел в самом неожиданном месте - на одном из самарских автосервисов. Такие вот проявления народной любви... Алексей Солоницын, писатель. Самара - Касимов - Клетино - Рязань - Константиново - Самара. 19.09. 2008, газета "Благовест" http://www.cofe.ru/blagovest/article.asp?heading=38&article=12862
Дата: Понедельник, 09 Дек 2019, 16:02 | Сообщение # 41
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
2018 год: 123 ГОДА СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
худ. Ю.Батов
Этот ветер восточный, Этот ветер хмельной Разбудил меня ночью, Будто знался со мной.
Я спросил его: «Ветер, Что ты ищешь во мне?». Ветер тихо ответил: «Шаганэ, Шаганэ».
Я сказал ему: «В грустной Русской вьюге-пурге Про персидские чувства Знал Есенин Сергей.
От земель Алазани, Хорасанских огней Долети до Рязани И найдешь Шаганэ».
Ветер веял и слушал, Но понять не хотел, Что в пустынную душу Он сейчас залетел.
И, наполнив собою Все пустоты души, Ветер странной мольбою Растворился в тиши.
И я мучился ночью И не знал, что со мной… Ах, ты, ветер восточный, Ах, ты, ветер хмельной! Ирмухамедов Бахтиёр
Б.Пастернак:«Со времени Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесподобною свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью. Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовём высшим моцартовским началом, моцартовскою стихиею... Самое драгоценное в нём - образ родной природы, лесной, среднерусской, рязанской, переданной с ошеломляющей свежестью как она далась ему в детстве» .(из очерка "Люди и положения"), 1956-1957.
А.Толстой:«Фамилия Есенина - русская-коренная, в ней звучат языческие корни Овсень, Таусень, Осень, Ясень, - связанные с плодородием, с дарами земли с осенними праздниками... Сам Сергей Есенин, действительно деревенский, русый, кудреватый, голубоглазый, с задорным носом... Есенину присущ этот стародавний, порожденный на берегах туманных, тихих рек, в зелёном шуме лесов, в травяных просторах степей, этот певучий дар славянской души, мечтательной, беспечной, таинственно-взволнованной голосами природы... Он весь растворён в природе, в живой, многоголосой прелести земли...»О Есенине, 1922.
«Погиб величайший поэт... Он ушёл от деревни, но не пришёл к городу. Последние годы его жизни были расточением его гения. Он расточал себя. Его поэзия есть как бы разбрасывание обеими пригоршнями сокровищ его души» .ОЕсенине, 1926.
худ. А.Титов
Г.Иванов:«На любви к Есенину сходятся... два полюса искаженного и раздробленного революцией русского сознания, между которыми, казалось бы, нет ничего общего. Мёртвому Есенину удалось то, что не удалось за тридцать два года большевизма никому из живых. Из могилы он объединяет русских людей звуками русской песни...»1949.
«Значение Есенина именно в том, что он оказался как раз на уровне сознания русского народа "страшных лет России", совпал с ним до конца, стал синонимом и её падения, и её стремления возродиться. В этом "пушкинская" незаменимость Есенина, превращающая и его грешную жизнь, и стихи в источник света и добра. И поэтому о Есенине, не преувеличивая, можно сказать, что он наследник Пушкина наших дней...»Февраль 1950.
А.Белый:«Мне очень дорог тот образ Есенина, как он вырисовался передо мной. Ещё до революции, в 1916 году, меня поразила одна черта, которая потом проходила сквозь все воспоминания и все разговоры. Это - необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность. Не стану говорить о громадном и душистом таланте Есенина, об этом скажут лучше меня. Об этом много было сказано, но меня всегда поражала эта чисто человеческая нота...»Из воспоминаний о Есенине, 1928 http://www.stihi.ru/2015/12/21/3732
Таким Есенина увидела Надя Рушева
А.Солженицын:«...Какой же слиток таланта метнул Творец сюда, в эту избу, в это сердце деревенского драчливого парня, чтобы тот, потрясённый, нашёл столькое для красоты - у печи, в хлеву, на гумне, за околицей, - красоты, которую тысячу лет топчут и не замечают?...»
Проглядев Есенина, упустивши Пушкина, думаю, что люди создать должны "Общество охраны памятников будущего"параллельно с Обществом старины.(А.Вознесенский)
«Не придет Царство Божие приметным образом, и не скажут, вот, там. Ибо вот, Царство Божие - внутрь вас есть..» (Лк.17:21)
Образами любимого народного поэта С.Есенина повествуется о человеке, который живет среди нас, печалится и радуется, любит и страдает. О человеке, который ищет Бога, ищет истину. На своем пути он ошибается и падает, поднимается, и снова теряет дорогу. В какой-то момент, увлекаемый грехом, он падает в пропасть и почти гибнет, но находит в себе силы и, оттолкнувшись от дна, через Веру устремляется ввысь. Прикоснувшись к Небесам, он понимает, что Господь никогда не оставлял его, Он всегда был рядом, Он был в сердце. В программе прозвучат песни и романсы на стихи С.Есенина, старинные церковные распевы, русская классическая и современная духовная музыка.
Хор Валаамского монастыря был создан в августе 2005 года по случаю восстановления и освящения главной святыни Валаамской обители – Спасо-Преображенского собора, и является церковно-певческим коллективом, ежегодно участвующим в Патриарших богослужениях на Валааме. Ведущей идеей работы Хора является культурно-просветительская деятельность и духовно-патриотическое воспитание посредством создания музыкально-поэтических, исторических, мемориальных тематических программ. К 2018 году Хор дал более 500 концертов в городах России, а также за рубежом, создал ряд концертных программ - «Мелодии русской души», «Вера и Победа», «Забытая война», «Свет Христов просвещает всех» и многие другие. https://51bilet.ru/activity/116520
РКИЦ в Софии: 3 октября Ко дню рождения великого русского поэта в Болгарии покажут док.фильм "Дорогие мои! Хорошие!"
13 октября
3-25 октября Выставка, посвященная творчеству Сергея Есенина
Дата: Понедельник, 09 Дек 2019, 22:37 | Сообщение # 42
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
2019 год: ПОЭТ, ЧЬЕ ТВОРЧЕСТВО ВНЕ ВРЕМЕНИ. 124 ГОДА СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
Кто бы мог подумать, что родившийся на Рязанщине в бедной крестьянской семье златовласый мальчик станет символом эпохи. А может - даже нескольких. Тонкий знаток человеческой души и остро чувствующий лирик, он не находил в себе той уравновешенности, к которой так стремился и которую так высоко ценил в других. «У меня были очень резкие переходы: то полоса молитвенная, то необычайного озорства, вплоть до желания кощунствовать и богохульствовать», - позже напишет поэт. Сергей Александрович Есенин. Удалой певец своей страны, у которого душа нараспашку. Поэт гордился своей Россией-матушкой с её бескрайними полями, белыми берёзами, открытыми сердцами. В памяти современников и потомков Сергей Есенин, всю свою жизнь метавшийся между разумом и чувством и всегда предпочитающий второе, навсегда остался поэтом, до последних кончиков пальцев сотканным из противоречий, которые, кажется, будут манить человечество до скончания веков. газета "Светлый путь" Тульской обл. http://spsuvorov.ru/news....
худ. Марат Фаттахов
Омут глаз васильковой печали, Кудри светлые, лёгкий стан, Но тебя мы, любя называем, Не иначе, как - хулиган! Не умеющий сердцем лгать, Беспокойно на свете жил. Ты так много сумел сказать, Как терял, находил, любил.
И бескрайняя даль лугов, Легкодумная гладь полей, И к березе склоненный клен, От тоски, хмельной соловей, Всё в стихах твоих говорит, На понятном нам языке, Оттого и душа горит, Прикасаясь к твоей душе.
Бесконечной Руси простор. Ивы, маки и журавли. Помнят твой васильковый взор, Кудри, цвета созревшей ржи. И черемухи, белый дым, Плачет, сыпя на землю цветь, Хулиган, стал для нас, родным, Песней сердце сумел согреть. Александр Соловей
"СКАМЬЯ ЛЮБВИ" - ЕДИНСТВЕННОЕ "ЕСЕНИНСКОЕ" МЕСТО В КРЫМУ
В Крыму поэт побывал всего один раз. На полуострове нет ни одного памятника Есенину. Но о его визите напоминает "Скамья любви" в Ялте, на ней охотно фотографируются туристы. "Есенинская" скамья установлена на набережной, у знаменитого платана, неподалеку от гостиницы "Ореанда". Возраст дерева – более 150 лет, а высота превышает тридцать метров. По легенде, именно здесь назначала свидания поэту Айседора Дункан. Но на самом деле со скамьей под платаном связана история их разрыва с Есениным.
"Есенин был в Крыму в 1914 году, посетил Ялту, Симферополь, Севастополь, где едва не попал под обстрел – уже шла Первая Мировая война. Отсюда он писал отцу письма", - рассказала автор книг по истории Ялты Лариса Лысова. Есенин писал из Крыма: "Дорогой папаша! Я расположился в Ялте как нельзя лучше. У окон моей комнаты расстилается море, а за воротами дома чудные и величественные горы. Житье здесь славное и недорогое, а за работу примусь послезавтра. Дорога была не из приятных. Когда вышли из Севастополя, в нас хотели стрелять из миноносца. Все вышло по недоразумению. Наш капитан не ответил на три сигнальные выстрела. Был ветер, на море волны, и не было слышно. Пока все хорошо. Комната - 10 рублей".
Позднее поэт писал отцу: "Папаша! Оставаться в Ялте опасно, все бегут. Вследствие объявленного военного положения в Севастополе тут жить нельзя. Я бы и сейчас уехал, да нельзя. Все приостановлено. Теперь найму автомобиль до Симферополя со своими товарищами и поедем в Москву. Дела очень плохи. Никуда нельзя съездить. Я только выручил себя на стихах в ялтинской газете. 30 к. за строчку. Кругом паника. Недавно я выступал здесь на одном вечере. Читал свои стихи. Заработал 35 рублей. Только брал напрокат сюртук, брюки и башмаки, заплатил 7 рублей. Скоро буду в Москве. Любящий сын Сергей Есенин. Больше никуда никогда не поеду, кроме Питера и Москвы. Тоска ужасная. Так и хочется плакать".
"Что касается истории со скамьей, это просто красивая легенда. Вдвоем с Айседорой Дункан он здесь не бывал, - утверждает Лариса Лысова. - В 1923 году Дункан ждала его здесь, жила в гостинице "Россия", звала Есенина к себе. В ответ получила телеграмму, в которой он писал, что разрывает с ней всякие отношения: "Ялта, гостиница Россия. Айседоре Дункан. Я люблю другую, женат и счастлив. 13 октября 1923 г.". Рассказывают, что, получив эту телеграмму, Айседора гуляла по набережной и одиноко сидела на скамье у платана, но документальных подтверждений этому нет, как и свидетельств очевидцев. Алла Суворова 04.10. 2019. РИА новости. Крым. https://crimea.ria.ru/culture....IMAGE4$
Музей Сергея Есенина в с.Константиново: Интервью Татьяны Федоровны Есениной Фрагмент единственной видеозаписи, запечатлевшей мать поэта. Видео сделано для док. фильма "Сергей Есенин" П.В. Русановым в марте 1955г
ЗАХАР ПРИЛЕПИН О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ 3 октября исполнилось 124 года со дня рождения самого народного и, пожалуй, самого загадочного из русских поэтов Серебряного века.
К «промежуточному юбилею», а торжества в масштабах страны и мира намечены на следующий год, издательство «Молодая гвардия» готовит книгу З.Прилепина «Есенин. Обещая встречу впереди», выходящую в серии «ЖЗЛ».
- Многие помнят Ваши книги о Леониде Леонове и Анатолии Мариенгофе, теперь Вы написали о Есенине. Похоже, долго к нему шли, хотя в одном из недавних интервью сказали, что всю жизнь находитесь в контексте его поэзии. - Ну, просто первые стихи, которые мне моя мама прочитала, были стихи Есенина. В нашем доме, в рязанской деревне, висел портрет Есенина, и был его определенный культ. Я читал его так много - до какой-то просто маниакальности, каждый день. И всю жизнь покупал все книги о нем, у меня их несколько сотен. Есенин - в известном смысле, вся моя жизнь. Мое отечество, мой путеводитель, мой учитель - если он, конечно, не против такого ученика. Впрочем, даже если против, ничего не поделаешь уже.
- Что-то стало неожиданностью - в его судьбе и образе? Есенин - крестьянский поэт в домотканой рубахе, Есенин - денди в идеально посаженном фраке. Что, на Ваш взгляд, ближе к его реальной личности? - Есенин разный, огромный, отражающий разнородность и парадоксальность русского характера, как мало кто. Но неожиданностей для меня не было. Если 35 лет изучаешь жизнь человека, сложно удивиться чему-то. Тут другое: если бы я эту книгу начал писать в 25 лет, а не в 40 - я очень многие мотивации его поступков толковал бы не столь, с позволения сказать, осознанно, как сегодня. У Есенина есть такие строчки: «...страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь». В 25 лет это утверждение понять очень сложно. В сорок отлично понимаешь, о чем идет речь. Впрочем, многие и в сорок не понимают. Но это уже другой разговор.
- Как Вы расцениваете его феномен? Юноша из деревни, начавший ловко и сильно рифмовать, - это похоже на легенду. Что дало импульс к развитию таланта? - Русский народ копил, копил и накопил себе Есенина. Рифмовать, кстати, он начал очень плохо, и все его стихи, датированные 1910–1913 годами, написаны три-четыре года спустя. Он не был вундеркиндом. Но он очень быстро учился. У него была безупречная поэтическая интуиция и сногсшибательная поэтическая реакция. Горький определял его как специальный «орган» поэзии - это очень верно. Есенин был поэт в абсолютной степени. Все остальное в нем вторично. Но от этого не менее интересно, конечно.
- На лекциях Вы называете Есенина религиозным поэтом, о его религиозности много спорили. Для него это литературная образность или все-таки личная история? - Для него это все - образность, личная история и постижение русского духа и духа как такового.
- Многие говорят о его мистической прозорливости. Какие-то из прозрений осуществились? - Есенин не Ванга, чтобы записывать его прозрения. Но он последовательно отстаивал русское право на создание и сохранение собственной уникальной цивилизации в противовес «западной». Он крайне любопытно и в самых разных жанрах выступал против «западничества»,«романства», «англофилии» и вообще «американизма» как такового. Сегодня, на новом витке истории, все это вдруг оказывается, прямо скажем, актуальным. При всем том Есенин вовсе не был заскорузлым «почвенником» с капустой в бороде - он поэтический новатор мирового уровня. Именно не нашего, российского, а мирового. И, отстаивая независимость и самобытность русской цивилизации, он осознавал, за что борется и на что делает ставку. И аргументация его вполне убедительна.
- Конечно, сложно обойти вопрос о женщинах в его судьбе. Семь серьезных романов, стихов никому не посвящал. Кто сыграл особую роль: Зинаида Райх, Айседора Дункан, Галина Бениславская? - Все перечисленные - Вы достаточно метко попали. Именно эти три женщины. И еще, конечно же, важны Лидия Кашина и Августа Миклашевская, с ними он не был близок, но был влюблен. Хотя нельзя не вспомнить о двух матерях его детей - Анне Изрядновой и Надежде Вольпин, замечательной, кстати сказать, переводчице, прожившей более девяноста лет и пережившей всех возлюбленных Есенина и только после этого написавшей свои остроумные и яркие воспоминания. И о Софье Толстой, конечно, внучке Льва Толстого, последней жене Есенина, любившей его какой-то потрясающей, безоглядной, невозможной любовью.
- Раз уж заговорили о чувствах. Почему Есенина так не любила эмиграция? Георгий Адамович, Владислав Ходасевич, Георгий Иванов считали его славу преувеличенной. Странно, что поэты такого уровня ревновали. - Он был советский поэт. Эмиграция вообще советское, сами понимаете, с трудом выносила. Но все-таки Вы не самые верные имена назвали. Ходасевич Есенина ценил очень высоко и первичный свой скепсис преодолел с лихвой. Адамович был пожестче, но и тот значение Есенина осознал со временем. Георгий Иванов, да, немного ревновал. Но если уж кто-то не любил Есенина, так это, к примеру, Бунин Иван Алексеевич. Вот этот бил Есенина наотмашь в своих статьях.
Мережковский Есенина терпеть не мог и даже написал во французской прессе своеобразный донос на Есенина, когда тот жил в парижском доме Айседоры, прямо намекая французским властям, что дебоширу и советскому глашатаю Есенину во Франции не место. Вообще, правоконсервативная эмигрантская пресса била очень сильно - и, пожалуй, даже жестче, чем ортодоксальная советская критика. Я много об этом пишу - до недавней поры у нас не слишком много уделялось внимания тому, что о Есенине писали за границей и как его воспринимали тогда. А это любопытно. И порой удивительным образом рифмуется с днями сегодняшними. Есенина, естественно, обвиняли в продажности - наша эмиграция зачастую без этого не может. Она верит в искренность только собственных убеждений. Все остальные- за мзду. Даже вот Есенин.
- А чем объясняете всенародную любовь? Есенин и Высоцкий - культовые имена, причем среди разных социальных слоев. - Есенина любит народ, это правда. И столь же сильно народ любит Высоцкого. Есть даже картина, где они изображены за столом, под «беленькую» беседуют - видимо, о судьбах России. Но... Это все наши фантазии - и безосновательные. Едва ли они сидели бы так. Вот Есенин и Шукшин - да, могли бы. Обратите внимание, что Шукшин и Высоцкий не очень сошлись и не дружили, хотя вполне могли бы.
- Кстати, почему? - Высоцкий - при всем его гении - это другая история, нисколько не есенинская. И эстетика тоже совсем другая. И даже ценностный ряд - мало совпадающий. Высоцкий - городской, конечно же. Высоцкий - арбатский, дворовый. У Высоцкого свой набор тем, которые с есенинскими, в сущности, не совпадают. Есенин - поэт, повторюсь, христианский, затем, и это не противоречие, поэт советский, затем, как мы помним, еще и деревенский - с его лошадями, жеребятами, овцами, собаками, телятами и лисицами как важнейшими элементами его не просто творческого мира, а мировоззрения, в известном смысле - его космогонии. У Высоцкого ничего этого нет. Если их и роднит что-то, то ставка на удачу, беспутная жизнь и женитьба на знаменитой иностранке. Это да. Но это биографическое, а не творческое. Дарья Ефремова 03.10. 2019. газета "Культура" http://portal-kultura.ru/article....-borode
Дата: Воскресенье, 27 Сен 2020, 13:08 | Сообщение # 43
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
К Юбилею великого русского Поэта... Октябрь всегда ассоциируется с именем Сергея Есенина. И не только потому, что он родился 3 октября, но и пламенеющими гроздьями рябины, золотой рощей, печально пролетающими журавлями и многими другими приметами осени. Поэт непревзойденного лирического дара, которого по праву называют истинно-народным поэтом. За свою очень короткую жизнь он создал более 400 трогательных и проникновенных произведений – стихов и поэм. Его стихи о родном крае, о любви, о России известны каждому со школьной скамьи, многие из них положены на музыку и обрели новую жизнь в качестве любимых всеми песен и романсов.
В СПАС-КЛЕПИКАХ ВОССТАНОВИЛИ ШКОЛУ, ГДЕ ДАВАЛ УРОКИ СЕРГЕЙ ЕСЕНИН РЯЗАНЬ, 28 декабря. /ТАСС/. Восстановленная школа грамоты в Спас-Клепиках Рязанской области, в которой С.Есенин проходил педагогическую практику в 1911-1912 годы, станет открытой для посетителей со 2 января 2020 года.
"Школа грамоты, дававшая начальное образование, расположена рядом со второклассной учительской школой, которую окончил Есенин. В 1911-1912 годы он проходил педагогическую практику в школе грамоты. В 90-е годы прошлого века здание было уничтожено пожаром, однако недавно его удалось восстановить по фотографиям на том же самом месте. Со 2 января 2020 года в новом здании откроется экспозиция. Таким образом музей начинает год 125-летия великого поэта", - сказал директор музея-заповедника Есенина в Константиново Б.Иогансон.
Новая экспозиция разместилась в трех залах, где можно будет узнать о первых уроках, которые давал Есенин, о клепиковских базарах и ярмарках, участником которых был начинающий поэт, а также об одном из крупных промыслов города - ткачестве. Для наполнения музейного пространства сотрудники музея-заповедника в течение нескольких лет провели большую исследовательскую работу, подбирая экспонаты, в том числе у наследников учителей, учеников и одноклассников Есенина по клепиковской школе.В Спас-Клепиках, расположенных в 80 км от Рязани, также действует экспозиция в сохранившемся здании учительской школы - здесь Есенин обучался в 1909-1911 годы. На первом этаже здания восстановлены кухня, квартиры учителей, представлены коллекции бытовых предметов, орудий труда, одежды местных жителей конца XIX - начала XX века. На втором этаже расположены классные комнаты и общежитие учащихся юношей. https://tass.ru/obschestvo/7439805 https://vk.com/wall-24263942_361811
К 125-летию со дня рождения Сергея Есенина с 28 сентября по 3 октября 2020 года Правительство Рязанской области при поддержке Минкультуры России проводит Всероссийскую Есенинскую неделю.
Программа юбилейных мероприятий: 28 сентября – серия онлайн-лекций «Слушаем о Есенине» в формате современного просветительского лектория на портале «Культура.РФ»; 29 сентября – акция «Рисуем Есенина» по созданию художественных работ, посвященных поэту (условия конкурса можно уточнить по тел. 8 (4912) 55-03-06, e-mail: info@museum-esenin.ru); 30 сентября – трансляция музыкально-поэтического спектакля «Родился я с песнями» Государственного академического Рязанского русского народного хора им. Е.Попова и артистов Рязанского ТЮЗа на портале «Культура.РФ»; 1 октября – акция «Читаем Есенина» по созданию видеороликов с прочтением произведений поэта; 2 октября – в рамках акции «Смотрим Есенина» показ художественных и документальных фильмов о С.А. Есенине на портале «Культура.РФ»; 3 октября – прямая трансляция Всероссийского есенинского праздника поэзии «Русь моя, милая родина…» на портале «Культура.РФ». https://ryazpressa.ru/vseross....tyabrya
ЧИН ОСВЯЩЕНИЯ ВОССОЗДАННЫХ ОБЪЕКТОВ НА УСАДЬБЕ ЛИДИИ ИВАНОВНЫ КАШИНОЙ 24 сентября в Государственном музее-заповеднике С.А. Есенина почетный настоятель Казанского храма протоиерей А.Куропаткин совершил чин освящения воссозданных объектов на усадьбе Л.И. Кашиной. Торжественное открытие Каретного двора, амбара, бани и оранжереи состоится 3 октября. В настоящее время внутри построек завершается подготовка новых экспозиций.
В центральном здании Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля на Зубовском бульваре - отделе «Доходный дом Любощинских - Вернадских» открыта выставка «Есенин. „Живите так, как вас ведет звезда…“ К 125-летию со дня рождения поэта». Посетителям юбилейной выставки предлагается новый взгляд на творческий путь одного из легендарных русских поэтов ХХ века. Экспозиция рассказывает о ключевых эпизодах биографии С.Есенина, объединяя их образом «рождения звезды». На мировой карте звездного неба сияет малая планета 2576, носящая имя С.Есенина (Yesenin). Выставка проводит посетителя по «звездному пути» поэта через основные символы его творчества. В экспозиции представлены рукописные автографы Есенина, записные книжки, печатные издания с первыми публикациями его стихов, фотографии, портреты, личные вещи, а также записи голоса поэта. В эпилоге выставки можно увидеть комплекс материалов, рассказывающих о посмертной судьбе наследия Есенина. Адрес музея: Зубовский бульвар, 15, стр. 1
В МОСКВЕ ОТКРЫЛИ ПАМЯТНИК СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ В честь 125-летия со дня рождения С.Есенина в Москве открыли новый памятник поэту. Он установлен во дворе Московского государственного музея Есенина. Скульптор Г.Потоцкий изобразил поэта в виде ангела со сломанными крыльями. По словам мастера - так он стремился показать «великую печаль и великую красоту русского народа».
ПРЕЗИДЕНТСКАЯ БИБЛИОТЕКА – К 125-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
1 октября 2020 года в Президентской библиотеке стартует цикл из трёх лекций, посвящённый жизни и творчеству С.Есенина. Просветительские мероприятия приурочены к 125-летию со дня рождения одного из самых известных поэтов Серебряного века. Присоединиться к видеолекториям сможет любой желающий. Встречи пройдут дистанционно и будут транслироваться на портале Президентской библиотеки в разделе «Интернет-вещание» в соответствии с программой прямых трансляций мероприятий, на YouTube-канале учреждения, а также на странице в социальной сети «ВКонтакте».
Сергей Есенин прожил всего 30 лет, но успел внести огромный вклад в развитие русской поэзии и прославился на весь мир своим незаурядным талантом. Отдельного внимания заслуживает и его личная жизнь, наполненная яркими событиями, одним из которых стал роман с американской танцовщицей, основоположницей свободного танца Айседорой Дункан.
1 октября 2020 года в 14:00 по московскому времени в Президентской библиотеке состоится первая лекция цикла на тему «Сергей Есенин в зарубежном турне с Айседорой Дункан по Европе и США: маршруты, впечатления, творческие итоги». Перед участниками выступят О.Воронова – член Комиссии по культуре Общественной палаты РФ, руководитель Есенинского научного центра, доктор филологических наук, профессор Рязанского госуниверситета им. СЕсенина, гл. редактор журналов: «Современное есениноведение» и «Есенинский вестник», член СП России, а также А.Трушин – зампредседателя Рязанского регионального отделения Российского военно-исторического общества. Они представят инновационный научно-просветительский проект, освещающий пребывание Есенина в Америке в 1922–1923 годах в ходе совместной поездки с Айседорой Дункан по 15 городам и штатам.
«Мы надеемся, что в данном случае мы открываем миру Есенина как путешественника, который, повидав многие страны, оставался горячим патриотом родины. Айседора представила ему лучшую витрину западного мира, самые фешенебельные и богатые отели, тем не менее он страшно тосковал по родине. Наш проект нацелен на воспитание любви к Отечеству, в том числе, у юной части нашей аудитории», – рассказала о проекте О.Воронова.
В октябре также состоится вторая лекция на тему «Сергей Есенин в российско-германском культурном диалоге», а завершит цикл мероприятий итоговая встреча «Сергей Есенин и американская литературная традиция». В канун 125-летия со дня рождения Сергея Есенина на портале учреждения можно ознакомиться с новой электронной коллекцией, посвящённой поэту. В неё вошли цифровые копии архивных документов, книг, периодических изданий, изобразительных материалов, видеофильмов. В частности, большой интерес представляют письма последней жены поэта Софьи Есениной-Толстой, в которых содержится информация о свадебном путешествии и семейной жизни Есениных, снимок ноября 1918 года «С.Есенин выступает на открытии памятника А.Кольцову», видеофильмы Президентской библиотеки о жизни и творчестве поэта и другие материалы. Пресс-служба Президентской библиотеки https://www.prlib.ru/news/1303950
3 октября в 17:00 в честь125-летия со дня рождения великого русского поэта состоится самый необычный онлайн-проект – виртуальное путешествие по биографическому маршруту из Санкт-Петербурга на родину поэта, в деревню Константиново. Зрителям откроется ретроспектива жизни великого поэта, а известные артисты исполнят песни на его стихи. Это будет уникальное приключение, рассказывающее о важных страницах жизни С.Есенина. Судьба поэта неразрывно связана с Петербургом. Именно с переезда в Северную Столицу начинается биография Есенина-поэта, здесь он снискал первые овации широкой публики, издал первый сборник и написал последнее стихотворение. Именно поэтому город на Неве станет точкой, откуда виртуальный экспресс «Сергей Есенин» начнет свое движение, а в мелькающих пейзажах за окном возродятся герои, настроения и образы тонкой лирики великого русского поэта... В.Шахрин (группа "Чайф"), Проект ГОРШЕНЕВ, Е.Федоров (группа "Tequilajazzz") Billy’s Band, ОЛЕГ ПОГУДИН, П.Захаров, "Терем-Квартет" - и это далеко не все артисты, которые появятся на ваших экранах в день рождения поэта. Каждый представит публике нечто особенное и сокровенное, подчеркивая свое внутреннее родство с гением. Трансляцию бесплатно покажут на сайте www.nca.live https://www.fiesta.ru/spb....uligana http://www2.nca.ru/events/yubilej-huligana-125-let-sergeyu-eseninu/
Дата: Суббота, 03 Окт 2020, 12:28 | Сообщение # 45
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Один из наиболее крупных и самобытных поэтов XX в., оставившего глубокий след в русской литературе. Он прожил всего 30 лет, но жизнь его была удивительно яркой, стремительной, эмоционально и творчески насыщенной. За эти годы им были написаны сотни прекрасных стихотворений, множество «маленьких» поэм и крупных эпических произведений, худ. проза, а также обширное эпистолярное наследие.
Есенина в России любили всегда. Его стихи переписывали, передавали друг другу, с ними уходили на фронт, песни на его стихи пели и поют под гитару и просто повторяют запомнившиеся строки. Его литературное творчество не оставляет читателей равнодушными и до сих пор. Есенин признан как тончайший лирик, волшебник русского пейзажа. Лучшие произведения поэта ярко запечатлели духовную красоту русского человека. Он один из самых ярких талантов нашей национальной литературы. Стихи Есенина полны сердечной теплоты и искренности, в них раскрывается личность поэта, его душа, наверное, в этом кроется главный секрет того, что он был и остается одним из самых читаемых поэтов. Читая есенинские строки, чувствуешь необычайную силу его пера, которая воздействует на нас: волнует, заставляет сопереживать, радоваться и плакать – одним словом, согревает «есенинским неугасимым огнем»...
СУМАСШЕДШЕЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА
Бывают поэты живые и мёртвые. Отличить одних от других просто: о мёртвых не спорят, живые же не дают покоя десятки лет после своей земной кончины, они никак не хотят упокоиться на пьедестале, который им старательно возводят, – норовят спрыгнуть с него обратно в живую жизнь, вызывают яростное неприятие или коленопреклонённый восторг.
Сергей Есенин - живой. Как будто века и не миновало. При жизни чего только не говорили о нём и о его стихах, сразу после смерти заспорили совсем уж ожесточённо, ныне – всё то же. Есенин умел лицедействовать: он мог перед столичной богемой выступить в лаптях и крестьянской рубахе, мог читать стихи в присутствии императрицы, а потом мило беседовать с одной из великих княжон, мог фланировать в цилиндре и лаковых башмаках… Не игра ли и весь его имажинизм? «Мы, настоящие мастеровые искусства, мы, кто отшлифовывает образ, кто чистит форму от пыли содержания лучше, чем уличный чистильщик сапоги, утверждаем, что единственным законом искусства, единственным и несравненным методом является выявление жизни через образ и ритмику образов. Мы с категорической радостью заранее принимаем все упрёки в том, что наше искусство головное, надуманное…»
Господи, да разве это о Есенине – головное искусство? Когда он весь поэт глубокого выдоха (собственно, и вся стремительная жизнь его – это один вдох-выдох). И где он, Есенин, с его «сумасшедшим сердцем поэта», с «нежностью грустной русской души», с «осинами, что, раскинув ветви, загляделись в розовую гладь», и где лифляндский дворянин Мариенгоф, профессорский сын Шершеневич, отпрыск богатого дворянского рода Рюрик Ивнев! Из этого же ряда «мать моя – родина, я – большевик», и «Баллада о 26», и желание «тихо сесть за Маркса», но ведь ещё не сел, а уже строчки Марксовы скучными называл – какой уж тут роман с революцией! Нет, разумеется, Есенин, плоть от плоти нутряной России, отразившийся в ней и отразивший её в себе, ставший её голосом, вместе со страной ждал очистительного взрыва. Общественное раздражение в России к 1917 г. достигло критической отметки, но чаемое очищение обернулось почти тотчас же тотальной несвободой, и чуткая душа Есенина не могла не ощутить это. Он заметался уже в 1918 г. и, несмотря на свои эсеровские увлечения, несмотря на неаккуратное приятельство с видными чекистами, несмотря на попытки – сорванным голосом, почти фальцетом – приветствовать новую власть, забунтовал. Знаменитые есенинские скандалы, его хулиганство, – это ведь не что иное, как форма бунта. Всё это прозвучало в есенинской поэзии, но она и спасала его, потому что поэзия – это всё-таки состояние души, а не мысли, и тут социальные надежды и разочарования – дело десятое. И в основе есенинских стихов лежит нечто другое – говоря высоким штилем, метафизическая трагедия: очарованность смертью, ненадёжность красоты, невозможность любви, невозможность, вообще говоря, гармонии, прощание с исторической Русью как с Атлантидой, навсегда уходящей под воду. Но!
«Всё встречаю, всё приемлю, Рад и счастлив душу вынуть. Я пришёл на эту землю, Чтоб скорей её покинуть».
«Глаза, увидевшие землю, В иную землю влюблены».
«Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть».
«О возраст осени! Он мне Дороже юности и лета».
«И на этой на земле угрюмой Счастлив тем, что я дышал и жил».
«Это всё мне родное и близкое, От чего так легко зарыдать».
И так далее... бесконечно.Откуда это очарование есенинских строк? От его вечной юности. Быть может, за это неумение, за эту неспособность повзрослеть его так любили женщины, все эти Зинаиды, Августы, Надежды, Галины, Айседоры, Софьи, нежные, умные, талантливые и… готовые бросить свою жизнь под ноги Есенину. Точные слова написал В.Лихоносов в своей давней повести «Люблю тебя светло», исполненной в жанре литературного путешествия (в данном случае в Константиново, на родину поэта), жанре «географического прикосновения к тайне творца»: «Сколько бы он ни задавался, сколько бы ни дрался, ни пил, ни матерился по-мужицки, ему прощали, с ним обращались как с мальчиком, как с сосудом, который боязно уронить». Это вечное детство, незамутнённость зрения, широко раскрытые глаза – неложная примета гениев. Последний год жизни Есенина – особый. Внутренне особый. Внешне всё оставалось по-прежнему: беспрестанное движение, города, выступления, роение множества людей вокруг. Но в душе поэта было предчувствие тишины, предчувствие полного понимания.
«Несказанное, синее, нежное… Тих мой край после бурь, после гроз, И душа моя – поле безбрежное – Дышит запахом мёда и роз».
Пережив детскую жажду славы, имитацию фольклорных мотивов, социальные иллюзии, формальный эксперимент, Есенин, по остроумному слову Ходасевича, «эмигрировал к Пушкину». Он шёл в тишину. Не дошёл. Тайна смерти Есенина – давно модная тема. Не будем её касаться: всё там слишком зыбко и двусмысленно. А большевики отомстили поэту, запретив его на десятилетия. «Есенинщина». Смешные люди, невежественные временщики, не понимающие, что истинную поэзию запретить нельзя. Впрочем, этот запрет чуть не сыграл с нами злую шутку: когда завершилось заточение, появился соблазн второй раз убить Есенина, превратив его в икону. Нынешнее Константиново с его туристическим мельтешением – последствие попыток этой глянцевой живописи, по счастью, неудавшейся. Есенин не умещается в ней, и снова в спорах ломаются копья – кто же перед нами: великий поэт или безответственный неврастеник, ломавший через колено чужие судьбы? Ответ получить несложно – нужно просто сесть и перечитать его стихи. Странное дело – вроде бы знаешь их почти наизусть, но как начнёшь, так уже не оторваться. Особенно это касается тех, что относятся к удивительному поэтическому взрыву 1924–1925 гг. Вообще, требуются ли «объяснительные» слова? Есенин как бы сливается с русской природой, его голос звучит в ней. Нужен поздний сентябрь, какая-нибудь пустынная опушка леса, открывающаяся в русское поле. Ты стоишь, смотришь вдаль и не замечаешь, как из уст твоих рождается песня.
«Не жалею, не зову, не плачу, Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…» Какие могут быть ещё вопросы?«Всё связанное с ним, как будто выключенное из общего закона умирания, умиротворения, забвения, продолжает жить. Живут не только его стихи, а всё «есенинское», Есенин «вообще», если можно так выразиться. Всё, что его окружало, волновало, мучило, радовало, всё, что с ним как-нибудь соприкасалось, до сих пор продолжает дышать трепетной жизнью сегодняшнего дня.» Георгий Иванов
Дата: Понедельник, 05 Окт 2020, 04:12 | Сообщение # 46
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
125 ЛЕТ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ. ГЛАВНОЕ – НЕ ЭПАТАЖ, А СЛОВО
3 октября родился один из моих самых любимых Поэтов, один из моих Учителей в творчестве – С.А. Есенин. Когда-то литературный критик А.Григорьев писал об Пушкине: «Пушкин и Россия – тема необъятная. Пушкин – наше всё». Считаю, что то же самое давно можно сказать и о Есенине. Фамилия «Есенин» уже давно стала почти синонимом слов «Россия», «Русь», его безмерная и отчаянная любовь к Родине отозвалась практически в каждом сердце русского человека. Песни на стихи Сергея Александровича давно стали поистине народными. Ну кто не знает «Клён ты мой опавший», «Отговорила роща золотая», «Не жалею, не зову, не плачу…»? Эти строки с нами ещё со школьной скамьи. Есенин сегодня неотделим от русского мира в самом широком понимании этого слова. Я не про политическую идеологию «русского мира», я – о душе.. И поэтому мне лично очень больно смотреть на то, как образ Есенина в СМИ, в док. фильмах всё время пытаются показать с негативной стороны. Вчера сам был зрителем подобного убогого док. фильма «Сергей Есенин. Опасная игра». Передо мной снова предстал пьяница, бабник и хулиган. К тому же режиссура фильма построена на том, что Есенин всю жизнь играл и менял маски, всю жизнь безбожно врал себе и окружающим, думал только о славе и плевал на всех родных и близких. Конечно же, не обошлось, без «копания» в грязном белье, неумелого унизительного сравнения с Пушкиным, цитированием самых грубых и мрачных строк поэта. Практически ни одного светлого пятна. Сразу видно, какая задача стояла перед создателями – обгадить великого поэта, национальное достояние со всех сторон.
Нет, я, конечно, не хочу утверждать, что Есенин был голубь мира, что не пил, не хулиганил. Но разве это главное? Уважаемый мной А.Розенбаум после просмотра фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой» очень верно заметил: «Почему у нас, если Пушкин, то обязательно бабы, если Высоцкий - то иглы!». Действительно - ведь они же, в первую очередь, великие поэты. Так давайте будем больше говорить об их поэзии, об их глубоких мыслях, из которых целые поколения черпают вдохновение! Продолжая ряд, начатый Розенбаумом, Есенин ассоциируется, в первую очередь, с водкой и помешательством, к которому она его привела. Вот эту тему и пытаются всё время раскручивать, тем самым затмевая глубокого, искреннего человека. Ведь такие стихи, которые создал Есенин, нельзя сыграть. Да, можно было эпатировать публику сумасшедшими костюмами, отвязным исполнением. Но ТАКИМИ стихами – никогда. Это уже разговор на совершенно другом уровне.
Почему бы в док.фильмах не говорить об истоках и гениальном воплощении настолько преданной, чистой, особо прекрасной любви к Родине, о глубоком патриотизме поэта? О корнях того, как мог художник настолько тонко и чувственно воспринимать природные красоты и ювелирно отображать в своей пейзажно-философской лирике? О том, как неповторимо поэт создавал любовную лирику и почему именно хрестоматийный «Заметался пожар голубой…» так часто продолжают посвящать русские мужчины своим любимым? А есенинская боль и милосердие по отношению к покинутым деревням во время массового переезда крестьян в города! А к природе, которую, «как в смирительную рубашку… берём в бетон». Особая тема – братья наши меньшие (лисицы, собаки, коровы, лошади) М.Горький считал, что до Есенина в русской литературе никто с такой любовью и нежностью не писал о животных. Почему всё время говорится о его женщинах, но забывается, с какой любовью он относился к своей матери, отцу, сёстрам, какие прекрасные стихи посвящал своим родным и близким, как помогал им материально, устраивал в столице? Почему Есенин считается любимым поэтом блатного мира? Если бы он просто эксплуатировал «хулиганско-воровскую» тему, как часто это преподносится, вряд ли бы он заслужил искреннюю и преданную любовь обитателей так называемого социального дна. Он искренне сочувствовал и сопереживал их тяжёлым судьбам. Почему не поведать о том, как боль за жизнь своего народа подвигла великого поэта на создание грандиозных поэм "Пугачёв" и "Страна негодяев"? Почему бы не рассказать о том, как при всём мраке и тоске произведений Сергея Есенина его грусть всегда светла, за редким исключением, он даже в самые страшные периоды своей жизни, даже в последний год «благодарил за всё землю близкую и любимую». В конце концов, почему «сердцем никогда не лгал» и имел смелость быть удивительно искренним, откровенным, честным со своим читателем? Есенина пытаются упрятать, втиснуть под стереотипную маску Хулигана, Бабника и Пьяницы, заработать деньги на человеческой трагедии, смешать всё в одну неприглядную кучу, не отделяя зёрна от плевел. Но втиснуть всё равно никак не получается – слишком уж разный Есенин, слишком уж широк размах личности самородка, его крестьянской души.
Совсем недавно меня поразил тот факт, что из комнаты, в которой был убит Есенин, отдельными лицами были вынесены все вещи поэта. Даже верёвка, на которой его нашли повешенным, была разрезана на куски и по частям продана на аукционе в США за бешеные деньги. Это говорит, по-моему, об определённом неутешительном общественном диагнозе. И вот по сей день мы всё пытаемся заглянуть «за шторку», перемыть все кости, покопаться в грязном белье человека, забывая о Главном – почему Есенин является одним из символов самой большой в мире страны, почему его стихи переводят и любят по всей планете.
Поэтому всех неравнодушных поздравляю с праздником – со 125-летием со дня рождения великого русского поэта! Желаю нам всем, чтобы лучшие стихи и грандиозные поэмы великого поэта, прекрасный, волшебный, при этом очень настоящий и правдивый, есенинский мир, помогал нам становится добрее, милосерднее, чище, искреннее и честнее. Федор Федоров, поэт, писатель https://vk.com/id189019997?w=wall189019997_5736%2Fall
О НОВОМ ПАМЯТНИКЕ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ 29 сентября сего года во дворе дома № 24 по Б.Строченовскому пер., где находится музей Есенина, установили такой уродливый памятник, что все зажмурились.
Скульптор Г.Потоцкий увидел поэта в гимнастической позе «мостик», опирающимся на вывернутые моржовые ласты, а лицо и тело покрыл оспинами, рубцами и целлюлитом. На открытии работы скульптор сильно радовался содеянному, посыпал статую лепестками алых роз и активно фотографировался на ее фоне. В соцсетях же разразился такой скандал, какого на моем веку еще не было. Справедливости ради стоит отметить, что стиль набрасывания бронзы, как штукатурки на цоколь - существует последние лет пятьдесят, а скульптор, видимо, имел в виду не ласты, а все-таки сломанные крылья, однако как бы ни уверял Потоцкий, что «Реквием по Есенину» - его лучшая работа, над которой он раздумывал сорок лет, никто особо не проникся.
«Да, судьба поэта в России зачастую трагична, но не до такой же степени... Повержен, распластан, полураспят, но почему вместо крыльев русалочий хвост?», «Напоминает скамейку ( кстати, так и вижу девиц, взобравшихся на это чудо и лежа на нем снимающихся для Инстаграма)», - негодовали пользователи соцсетей и даже взывали к авторитету министра культуры Любимовой. В числе голосов в защиту памятника одиноко прозвучал разве что писатель Дм. Быков, назвав скульптуру талантливым произведением. По его словам, в памятнике он разглядел падшего ангела, попытки привязать к «Демону поверженному», к Серебряному веку, а несогласным посоветовал сделать статую самим и поставить ее на собственном садовом участке. Своей защитой Быков оказал памятнику прямо-таки пашаевскую услугу. Потому что прозвучало все хамски и снобски.
О том, что народ - дурак и искусство ему не принадлежит, нам в последнее время доказывают слишком часто и не только устами Быкова. Любит этим заниматься и Пушкинский музей, подвешивая лошадей к потолку, и Третьяковская галерея, демонстрирующая в зале Иванова сушеную палочку Монастырского... Но в случае с Есениным - чаша терпения переполнилась. Дело не в том, что я чего-то не понимаю. Я-то как раз понимаю, что трудно ждать реализма от сюрреалиста Потоцкого. И понимаю, что вместо сусального Леля-Есенина, наверное, хотелось бы чего-то принципиально иного. Вот только проблема в том, что работа Потоцкого - это не иное. Есенин на сломанных крыльях -слишком грубая, лобовая метафора, в которой просвечивает работа с оглядкой: чтобы и народ понял, и в то же время против сюрреализма не погрешить.
Столь отчаянное и массововое сопротивление надругательству над Есениным вызвано еще и тем, что он до сих пор считается очень своим, народным поэтом. А.Ахматова обожала рассказывать историю (хоть и обратную, но точно выражающую мысль) про то, как дети отстояли плохонький памятник Пушкину, который в 1937 г. хотели сносить в Ленинграде. Когда приехал кран, то играющие поблизости дети подняли такой дикий рев, что памятник не тронули, и он стоит до сих пор. «Если бы это был не Пушкин, а кто-то другой, то дети с удовольствием встали бы кругом и смотрели, как снимают. Но так как дядя Пушкин - ни за что», - торжествующе говорила Ахматова. Вот и у нас с «дядей Есениным» получилось примерно так же. Кому бы другому поставили уродливый памятник - да ладно, стояли бы и смотрели. А на Есенине разум возмущенный вскипел.
Коронавирус, денег нет, грядет самоизоляция - это ладно. Но, на тебе, уродский памятник любимому поэту поставили. Этого пережить никак нельзя. Кажется, опасность почувствовали и там, наверху. Директор музея С.Шетракова уже сдала назад, пообещав, что уродина будет стоять не вечно, а лишь до 1 ноября. По ее словам, музей предоставлял всего лишь «выставочную площадку для арт-проекта» и работа Потоцкого была представлена в рамках перформанса, с договором на месяц. «Если будут против, то мы не будем продлевать договор», - пообещала директор музея. Так что, ура, товарищи. Нам удалось отстоять не только Есенина, но и справедливость старого лозунга «Искусство принадлежит народу». Радуемся победе, но не расслабляемся. Евгения Коробкова 02.10. 2020. газета "Культура" https://portal-kultura.ru/article....net-net
Алексей Иванов:Новый памятник Есенину. Нет слов, только матерные... Реакция простых людей оказалась, мягко говоря, неоднозначной. В блогосфере произведение назвали "откровенным уродством", "агрессивной пошлостью и безвкусицей", "кошмарной халтурой", "шедевром дегенеративного искусства", даже "глумлением над Россией". "Прости нас, Есенин", - написал один из интернет-пользователей. Журнал "Москвич Mag" осторожно замечает: "У скульптора Григория Потоцкого действительно получился очень странный монумент. Что хотел сказать автор - понятно, вот только вышло скорее комично, а это плохой признак". Журнал "Родина": "В Сети много откликов про «жутковатый» и «ужасный» монумент. Кто-то пишет, что скульптор «Есенина убил». Но, возможно, в этом и была задумка Потоцкого".
Публицист Андрей Малосолов: "Сегодня нас, москвичей, осчастливили памятником Сергею Есенину, посвящённым его 125-летию. Простите, а кто выдал разрешение на установку этого убожества? Что в голове скульптора, и за что он так ненавидит Есенина и москвичей? «Есенин - это ангел со сломанными крыльями. Это наша боль. Его поэзия - отражение великой печали и великой красоты русского народа», - приводит слова автора скульптуры РИА Новости. Красота русского народа - это изогнутый горбыль?! Это что вообще такое!!!! Пригоните бульдозер и снесите это недоразумение, можно даже со словами, которые употреблял Хрущёв... Мы тут частенько рассуждаем о дегенеративных тенденциях в загнивающей Европе, а у самих под носом поминают память прекрасного русского поэта таким образом. Ни в одном из своих чудачеств, запое или ином угаре Есенин не представлял себя в виде краба. Это уж точно". Бывший зампред Совета Федерации А.Торшин: "Как говаривал мой ротный старшина «Это -сильно смахивает на издевательство!»". Декан Высшей школы телевидения МГУ Виталий Третьяков: "Он так видит. А сотрудницы музея, видимо, рыдают". http://katyusha.org/view?id=15223
Дата: Понедельник, 12 Окт 2020, 12:27 | Сообщение # 48
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
Выставка подготовлена совместно с Благотворительным Фондом Актеров, Национальным фондом поддержки правообладателей, Институтом мировой литературы им. Горького. Экспозиция состоит из тематических разделов, посвященных разным периодам жизни и творчества Есенина, вплоть до его трагической гибели.
На выставке представлены уникальные архивные документы и фотографии, прижизненные издания поэтических сборников, рукописей поэта, переписку с родными и друзьями из личного фонда Есенина Отдела рукописей Института мировой литературы им. А.М. Горького. Многие экспонаты демонстрируются широкой публике впервые. Среди них - дарственная надпись на фотографии Есенина (1914), его письмо, адресованное Лидии Мацкевич, знакомой поэта, сведений о которой до сих пор не обнаружено, автограф автобиографии Есенина (1924), которая не была опубликована при жизни поэта. Особое внимание привлечет бюст С.А. Есенина работы С.Т. Коненкова, посмертная маска поэта, автографы по делу о смерти Есенина.
Глубокий лиризм поэзии Есенина отражен во многих музыкальных сочинениях современников поэта и авторов более позднего времени. Собрание Музея музыки будет представлено автографами композиторов (вокальный цикл «Есениана» Н.Голованова, маленькая кантата «Деревянная Русь» Г.Свиридова, опера «Анна Снегина» А.Холминова, романсы В.Дешевова, Ю.Крейна, М.Таривердиева и др.), а также уникальными фондовыми записями. Яркую и драматическую тему эпохи, в которой жил и творил поэт, раскроет литературно-музыкальная композиция. Актер театра и кино Максим Линников представит образ С.Есенина, исполнив стихи, песни и романсы поэта. Выставка планируется к показу в Москве, Санкт-Петербурге, Вологде, Алуште, а также в Париже, Баку и Витебске. Выставка работает до 10 декабря 2020. Адрес музея-усадьбы Шаляпина: Новинский бульвар, 25 (м. "Баррикадная") Часы работы: вт., сб. - с 10:00 до 18:00 ср.: с 11.30 до 19:00 чт.:с 11:30 до 19:00 вс.:с 10:00 до 16:30 вых.: пн, пт https://music-museum.ru/exhibitions/ya-serdtsem-nikogda-ne-lgu
Дата: Воскресенье, 03 Окт 2021, 09:32 | Сообщение # 49
Группа: Администраторы
Сообщений: 7164
Статус: Offline
К 126-летию Сергея Есенина
Закружилась листва золотая В розоватой воде на пруду, Словно бабочек легкая стая С замираньем летит на звезду.
Я сегодня влюблен в этот вечер, Близок сердцу желтеющий дол. Отрок-ветер по самые плечи Заголил на березке подол.
И в душе и в долине прохлада, Синий сумрак как стадо овец, За калиткою смолкшего сада Прозвенит и замрет бубенец.
Я еще никогда бережливо Так не слушал разумную плоть, Хорошо бы, как ветками ива, Опрокинуться в розовость вод.
Хорошо бы, на стог улыбаясь, Мордой месяца сено жевать… Где ты, где, моя тихая радость, Все любя, ничего не желать? С.Есенин
В Есенине природа соединила талант душевной распахнутости, искренности и обаяния с поразительным даром чувствовать красоту мира, жить, «волнуясь сердцем и стихом». Такое случается, может, раз в столетие, а то и реже. Редчайшая популярность Есенина – загадка для многих литературных критиков. Современнику С.Есенина – поэту Н.Тихонову принадлежать такие слова: «Человек будущего также будет читать Есенина, как его читают люди сегодня…Его стихи не могут состариться, в их жилах течет вечно молодая кровь вечно живой поэзии».
"Мне очень дорог тот образ Есенина, как он вырисовался передо мной. Ещё до революции, в 1916 г., меня поразила одна черта, которая потом проходила сквозь все воспоминания и все разговоры. Это - необычайная доброта, необычайная мягкость, , необычайная чуткость и повышенная деликатность. Не стану говорить о громадном и душистом таланте Есенина, об этом скажут лучше меня. Об этом много было сказано, но меня всегда поражала эта чисто человеческая нота. ..." Андрей Белый. Из воспоминаний о Есенине, 1928
"На любви к Есенину сходятся... два полюса искаженного и раздробленного революцией русского сознания, между которыми, казалось бы, нет ничего общего. Мёртвому Есенину удалось то, что не удалось за 32 года большевизма никому из живых. Из могилы он объединяет русских людей звуками русской песни.. "(1949)
"Значение Есенина именно в том, что он оказался как раз на уровне сознания русского народа "страшных лет России", совпал с ним до конца, стал синонимом и её падения, и её стремления возродиться. В этом "пушкинская" незаменимость Есенина, превращающая и его грешную жизнь, и несовершенные стихи в источник света и добра. И поэтому о Есенине, не преувеличивая, можно сказать, что он наследник Пушкина наших дней.... Георгий Иванов, февраль 1950 г.
Баку занимал особое место в жизни и творчестве С.Есенина. До сих пор в столице Азербайджана чтут память об этом удивительном художнике слова. 3 октября в Мемориальном Доме-музее С.Есенина на территории Мардакянского дендрария состоится фестиваль «Есенинская осень». На протяжении всего дня будут проводиться различные мероприятия, а почитатели есенинского слога узнают много нового о творчестве поэта, о его жизни, связанной с Баку и окрестностями, и, конечно же, послушают его стихи.
накануне, 1 октября в Русском доме в Баку состоялся творческий вечер, посвященный Дню рождения великого русского поэта. Зрителям был представлен фильм «Сергей Есенин в Баку», лекция о жизни и творчестве поэта. Помимо этого, публика получила возможность ознакомиться с выставкой, посвященной его творчеству. Фильм о С.Есенине был снят в прошлом году известным азербайджанским фотографом и куратором Р.Гусейновым. 30-минутная лента раскрывает обстоятельства, которые привели поэта в Баку, повествует о людях, оказавших влияние на поэта, и историях, сопровождавших его бакинскую жизнь. Автору удалось представить в картине ряд интересных и доселе малоизвестных фактов о бакинском периоде Есенина.
«Таких фактов в нашем фильме много. Знаете ли вы, где в Баку находится балкон, на котором ночевал С.Есенин? А дом, во дворе которого он распевал частушки, подыгрывая себе на гармошке? Квартира, где собирался лит. кружок газеты «Бакинский рабочий», где он читал свои свежие стихи? Колодец, внутри которого он их сочинял и отдыхал от летнего зноя?», - говорит режиссер в интервью. Баку сыграл в жизни Есенина роль плодотворной гавани, именно отсюда впервые вышел целый ряд его произведений. Помимо этого, немало его стихов были впервые опубликованы именно на страницах бакинских газет. Безусловно, Баку был одним из любимых городов Есенина, куда он любил приезжать в любое время года, и местом, где поэт находил вдохновение и творческую свободу. Ирада Асадова, газета "Зеркало" https://zerkalo.az/poklonn....estival
О СТАРИННОЙ УСАДЬБЕ - ОДНОМ ИЗ МОСКОВСКИХ АДРЕСОВ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
До конца XVII в. эту часть Замоскворечья занимало всполье - незастроенная территория у Серпуховских ворот Земляного города. Согласно архивным источникам, в начале следующего века расположенное здесь владение принадлежало князю А.В. Барятинскому, стольнику и воеводе, участнику Русско-турецкой войны (1686–1700). Следующим собственником стал в 1722 г. полковник драгунского Киевского полка А.Г. Загряжский, сражавшийся во всех военных кампаниях России с 1696 по 1739 год. Выйдя в отставку в звании генерал-аншефа, он жил на Б.Полянке с женой, двумя сыновьями и тремя дочерьми. В 1760 году наследники продали владение лейб-гвардии капитану князю Н.С. Голицыну. В 1762-м оно досталось его брату - полковнику Алексею Сергеевичу, далее (1765) - вдове полковника княгине Анне Ивановне, у которой спустя 11 лет было выкуплено майоршей Т.А. Быковой. В 1793 г. усадьбу и соседний участок, находившийся западнее (сегодня на этом месте - сквер позади бывшего здания Учительского института), приобрел статский советник М.Ф. Безсонов. Сведения о планировке усадьбы до начала XIX в. отсутствуют. Накануне нашествия Наполеона на красной линии Б.Полянки располагался деревянный главный дом с портиком. Справа и слева от него торцами к улице стояли флигели: северный — деревянный и южный — каменный. Последний уцелел в пожаре 1812 г. и с изменениями дожил до наших дней. Прочие здания сгорели и больше не восстанавливались. Таким образом, 200 лет назад на территории огромной усадьбы оставался лишь один дом.
После смерти Михаила Федоровича в течение 25 лет усадьба сменила 4-х собственников. В 1830-х годах при штабс-капитане лейб-гвардии Измайловского полка Н.Н. Названове флигель нарастили с западной стороны и примерно в это же время пристроили к нему полукруглый в плане одноэтажный каменный корпус. С 1839 по 1844 год владение принадлежало Д.С. Асланович, супруге генерал-майора и георгиевского кавалера А.Ф. Аслановича. Позже хозяином стал потомственный почетный гражданин, купец 1-й гильдии Р.В. Воробьев, оставивший усадьбу по завещанию своей дочери А.Р. Шеиной, проживавшей на Б.Полянке с мужем и тремя детьми. В 1872 г. усадьба была куплена потомственной почетной гражданкой А.Н. Рукавишниковой, женой предпринимателя и благотворителя К.В. Рукавишникова, а в 1877-м у Рукавишниковых - купцами Чекалиными. На тот момент бывший безсоновский флигель считался уже главным домом. При Рукавишниковых его надстроили мезонином и пышно декорировали в духе эклектики. Парадный фасад получил портик с коринфскими пилястрами, сложный карниз с консолями и обильную лепнину. Вход выделили чугунным крыльцом с козырьком на фигурных колонках - настоящим произведением литейного искусства. Тогда же, в 1870-х годах, надстроили дворовый полукруглый корпус, использовавшийся в качестве конюшни и каретного сарая. Верхние помещения сделали жилыми. В глубине участка появились незаметные с улицы служебные строения. Большую часть усадьбы занимал обширный сад.
Купцы 1-й гильдии Григорий Николаевич и Иван Николаевич Чекалины в конце 1870-х годов приказали вдоль красной линии установить ограду с мощными каменными столбами и проездными воротами. Однако вскоре хозяевам пришлось усадьбу заложить, а потом их и вовсе признали несостоятельными должниками. В 1893 г. очередным собственником стал потомственный почетный гражданин П.А. Смирнов — водочный король России. Жил он с семьей в знаменитом доме у Чугунного моста на Пятницкой ул., а особняк на Б.Полянке сдавал в аренду. В 1901 г. по разделу имущества усадьба досталась 17-летнему С.П. Смирнову, продолжившему сдавать особняк внаем. Согласно описи 1902 г., во владении имелись еще кухня, прачечная, каретный сарай, конюшня, погреб, кладовая и помещения для прислуги. Умер С. П. Смирнов в 1907 г. Его наследники в течение нескольких лет продали владение по частям. Южный участок еще при жизни Сергея Петровича был уступлен соседнему Московскому учительскому институту для строительства нового здания. Остальное приобрели в 1912–1914 гг. врачи Т.Ф. Белугин и А.С. Розенталь, открывшие на Б.Полянке лечебницу-санаторий для пациентов с функциональными и органическими расстройствами нервной системы и оборудовавшие отдельный корпус с собственным проездом для душевнобольных. После революции санаторий переименовали в Полянский. В 1924 г. на его базе создали профилакторий имени Е.Л. Шумской - первое в СССР лечебное учреждение подобного типа. Сюда бесплатно принимались рабочие, получившие направления от комиссий по оздоровлению труда и быта.
17 декабря 1923 г. в открытый там санаторий для нервнобольных поступил С.А. Есенин. В жизни поэта тогда одна беда следовала за другой. Так, 20 ноября 1923 г. он с друзьями стал участником драки в пивной на Мясницкой ул. Причиной конфликта свидетели назвали антисемитские высказывания подгулявшей компании. «Дело четырех поэтов», как его окрестили в прессе, дошло до госполитуправления при НКВД. Чтобы спасти Есенина родственники определили его в лечебное заведение на Б.Полянке. «По санаторию мгновенно распространился слух, что среди больных находится знаменитый поэт С.Есенин. Сотрудники медперсонала и их подопечные - все начали упрашивать поэта устроить импровизированный вечер стихов. Упрашивать, впрочем, особенно не понадобилось. Есенина всегда подкупало доброе отношение к его стихам, он был неравнодушен к искреннему выражению восторга. Да и успел соскучиться без благодарной аудитории. На дворе бушевала метель, а в теплом уютном зале лечебницы поэт читал стихи, каждое из которых оканчивалось громом аплодисментов. “Москву кабацкую!” — раздался задорный выкрик одной из медсестер. И Есенин читал, а у слушателей слезы наворачивались на глаза - каждый из них глубоко переживал услышанное, словно речь шла о нем самом, о его судьбе, о его трагически искаженном жизненном пути».
В санатории Есенин занимал большую угловую палату, рассчитанную на 4-х человек. 2 окна выходили в просторный сад бывшей усадьбы. Сергею Александровичу назначили лечение с помощью ванн и душей. Он послушно исполнял предписания врачей, подружился с персоналом и пациентами. Новые знакомые не могли поверить, что столь благожелательный человек способен нарушать общественный порядок и регулярно устраивать скандалы с рукоприкладством. Он носил отутюженный серый пиджак и свежую сорочку без воротника, учтиво обходился со всеми… 16.03. 2021. Московский журнал http://mosjour.ru/20210311027/
ЕСЕНИН ЗА ЧЕТЫРЕСТА
Многие уверены, что Николина Гора и посёлок Заречье вблизи Москвы-реки, куда ведёт Рублёво-Успенское шоссе, – это земля обетованная. Там живут богатые и благополучные. Сказать, что это не так, будет неправдой. Но даже правда всегда имеет оттенки, а люди, которых причисляют к элите, тоже разные, далеко не на одно лицо. Когда я вошёл во двор дома в Заречье, где проживает с супругой Галиной Николаевной С.А. Филатов, меня встретил лай собаки. Это был старый алабай, и я почему-то сразу понял, что он не злой, а хороший пёс, но в обиду не даст, если что. Должен же быть похож на хозяина? Ведь тоже повидал немало. Тут вышел сам хозяин, пригласил в дом. Мы начали разговор.
– У вашего отца, Александра Фёдоровича, есть поэма о матери С.Есенина, а в ней образ иностранца, который вился вокруг гения. Мать поэта его укоротила:
Петляй своей тропкой убогой [И там, у себя, куролесь, [А русскую землю не трогай И в русскую душу не лезь!
- Ну прямо как сегодня сказано! Что для вас значил и значит отец? – У отца было 4 кумира, которых он восхвалял и стремился своей любовью делиться с другими. Это Ленин, Дзержинский, маршал Жуков и Есенин. Когда в последние годы жизни отца шли споры вокруг Сталина, он говорил, что во всём, происходившем в стране и повлиявшем на неё, виноват Сталин. Людям тяжело из-за этого живётся. Ленин, говорил отец, другая величина, он всё хотел сделать иначе и смог бы, поскольку был человеком глубоким и гибким.
– Так многие считали. Но как проверить? – Да... Не проверишь, история написана. Но пока жив, ищешь ответы. На то мы и люди. Меня, не забуду, потрясло, как утром 5 марта 1953 г., когда по радио передавали сообщение о смерти вождя, я вдруг проснулся и увидел отца на коленях, он произнёс: «Слава тебе, Господи!» И начал молиться. У отца был свой выбор любимцев. К Есенину относился как к самому лучшему поэту. Отец после революции был беспризорником, воспитывался в коммуне, там и полюбил стихи Есенина. Потом был очень удивлён отношением власти к поэту, его семье, близким. Познакомился с ними – с сёстрами Шурой и Катей, племянницами Наташей и Светланой, переписывался. Познакомился и с его мамой Татьяной Фёдоровной, написал поэму о ней. Не случайны в ней язык певучий и образность есенинская. Отец был членом комиссии по увековечению памяти Есенина, стремился, чтобы сняли с него клеймо хулигана, пьяницы, который попал под влияние иностранцев. Это преломляется и на наш день, когда в дурном свете подаются люди, которые живут за рубежом или хвалят «всякие Европы». Их рисуют одной краской. Вопрос очень спорный. Сами себя обкрадываем.Отец пытался показать Есенина как великого поэта и настоящего гражданина. Вместе с Ю.Прокушевым, известным есениноведом, они многое делали, чтобы этого добиться. Ведь долго выпячивалась всякая кабатчина, ничего не говорилось, например, о службе Есенина медбратом на медицинском поезде. Встречался отец с председателем ЦИК СССР М.И. Калининым, чтобы добиться прекращения нападок на Есенина, замалчивания его творчества. Привязанности отца были неизменны. Сталина и тогдашнюю систему управления и бюрократии он ненавидел ещё и потому, что они подталкивали ко лжи. Когда он написал поэму «Застава Ильича» и в 1951-м стал готовить к выпуску 1-сборник стихов, редактор издательства спросил: как же так – Ленин без Сталина? Немыслимо! Надо добавить главу о Сталине! Отец был вынужден в поэму добавить пару строф в связи со Сталиным. Написал максимально по-человечески...
– Без коленопреклонения? – Да. Хотя коленопреклонение перед советской властью у отца было. Шло от времени, проведённого в коммуне. Оттуда же уважение к Дзержинскому как к человеку, который спас жизни тысяч обездоленных детей, каким и он был. Детей без близких. Помог им стать не брошенными, а кому-то нужными, что-то умеющими.
– Очень важный момент – семья. Вы упомянули есенинскую, для вашего отца семьёй какое-то время была коммуна. – Вскоре после войны мы с папой ездили на рынок возле старого цирка. В конце концов за 400 руб. тех послевоенных денег купили тоненькую книжечку со стихами Есенина. В тот момент – настоящая редкость, хотя я этого не понимал.
– Есенина стали издавать только в 60-ые... – Да. И если вернуться к семье Есенина, им это мало что давало. Сначала ничего не получали, поскольку книги не издавались, а потом, когда Есенина признали, уже не получали – вышло время их прав на гонорары за произведения, они перешли к государству. Единственное – правительство распорядилось построить им скромный дачный дом в Константинове.
– Знаю, что к этому месту и вы причастны – десятилетиями позже. – В 1995-м, будучи руководителем Администрации президента, я попросил Бориса Николаевича издать указ о столетии Есенина. Ельцин подписал его. Была создана комиссия, куда я войти не смог по своему положению, но активно помогал. Её возглавил Ю.Яров, тогда зампредседателя правительства. Изменили облик Константинова. Отремонтировали дом есенинский, школу, убрали чадящую котельную, высадили деревья – преобразили. Мне потом подарили фотоальбом – было радостно его рассматривать. Думаю, отец бы сильно удивился преображению. В канун событий я подарил Константинову крестик Т.Ф. Есениной. Скромный такой нагрудный крестик из меди на тоненьком шнурке. Он хранился у отца – она ему подарила. Незадолго до своей смерти отец мне его передал.
Тут хозяин дома предлагает мне подняться, подводит к одному из книжных стеллажей, показывает небольшое фото в рамке – задумчивая и грустная женщина в чёрном платке опирается на белую палку.
– Фотопортрет Татьяны Фёдоровны, подлинник. Отцу предлагали немыслимые деньги за него. Но он оставил в доме. Есть ещё один её портрет, выставлен в Константинове – она, как нищенка, в каком-то бушлате. И всё это. мать великого русского поэта.
– Его близкие осознавали, что Сергей – что-то необычное? – Осознавали. И много сделали, чтобы появились достойные музеи и в Константинове, и в Москве. При этом у них выработалась привычка потише и поменьше говорить, держаться скромно. Но когда всё стало меняться, они часто выступали перед людьми с рассказами о Сергее. Очень им гордились. Владимир Сухомлинов 07.07. 2021. Литературная газета https://lgz.ru/article/27-6792-07-07-2021/esenin-za-chetyresta/
КРАСНЫЙ ШАРФ ДЛЯ АЙСЕДОРЫ Ее жизнь - как будто сценарий бразильского сериала: слишком много трагических потрясений и роковых страстей, слишком много поэтов, художников, автомобилей, скандалов, романов. Жизнь А.Дункан обещала быть необычной с самого начала.
А.Дункан и её школа танцев. 1909.
В автобиографии она так говорит о своем рождении: "Характер ребенка определен уже в утробе матери. Перед моим рождением мать переживала трагедию. Она ничего не могла есть, кроме устриц, которые запивала ледяным шампанским. Если меня спрашивают, когда я начала танцевать, я отвечаю - в утробе матери. Возможно, из-за устриц и шампанского". Айседора свято верила в том, что танцевать её научила сама древнегреческая богиня Терпсихора. При жизни Дункан тоже называли богиней. С.Есенин потерял из-за неё голову, но позже признался: «Я искал в этой женщине счастья, а нечаянно гибель нашёл». Увы, он не был единственной жертвой: кажется, этой женщине на роду было написано нести гибель всем, кого она любит. В конце концов, бешеная джига, которую она отплясывала со своей жизнью, увлекла в пропасть и её саму.
Зима 1925 г., новогодний Париж. Стареющая располневшая Айседора, одетая в неизменную белую тунику, сидит перед трюмо и читает письмо своей приёмной дочери Ирмы из Москвы. Строчки плывут у неё перед глазами из-за набегающих слёз. С.Есенин умер в номере ленинградской гостиницы «Англетер», где они когда-то останавливались вдвоём и были так счастливы... Нет больше на белом свете её короля, её золотоволосого мальчика, её Серёженьки... На следующий день все парижские газеты опубликуют написанный ею некролог: «Известие о трагической смерти Есенина причинило мне глубочайшую боль... Он уничтожил своё юное и прекрасное тело, но дух его вечно будет жить в душе русского народа и в душе всех, кто любит поэтов. Я категорически протестую против легкомысленных и недостоверных высказываний, опубликованных американской прессой в Париже. Между Есениным и мной никогда не было никаких ссор, и мы никогда не были разведены. Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием».
Это всё, что она может сделать в память их любви. Но что остается у неё теперь? Дети ушли. Ушёл Сергей. Уходит молодость. И лишь танец, её самая сильная страсть, останется с ней до конца. Да ещё любимый алый шарф, расшитый лазоревыми цветами и китайскими иероглифами. А ведь в её жизни было так много всего. Куда всё делось, куда ушло?..
...«Когда мы были слишком голодны и печальны, мать играла нам Шуберта или Бетховена, а мы танцевали под эти звуки. Это было нашим утешением от голода. Так началось мое искусство», — много лет спустя напишет Дункан в своих мемуарах. Она была 4-м ребёнком в семье. Отец бросил их, и её мать прилагала титанические усилия, чтобы «держать дом достойно». Стоит ли удивляться тому, что на воспитание детей времени оставалось крайне мало? Особенно это касалось младшей дочери - Изадоры, или Доры, как её называли дома. Девочка росла явно «не от мира сего». Более всего на свете она любила танцевать на берегу моря и серьёзно утверждала, что движения ей подсказывает сама пучина морская. Она не любила ходить в школу и делать скучные уроки, да и учителя не раз жаловались матери, что мысли её младшей дочери часто витают «где-то не там». Дело кончилось тем, что в 13 лет Айседора бросила школу и занялась самообразованием - музыкой и танцами. Вскоре ей удалось устроиться танцовщицей в маленькую, никому не известную труппу и вместе с семьей уехать на гастроли в Сан-Франциско. Девушку заметили благодаря оригинальной манере исполнения и одной странной детали - она танцевала босой. (Позже Дункан будет говорить, что наряду с естественной пластикой и простой одеждой, отсутствие обуви - тоже часть её уникальной танцевальной школы, но в то время это была вынужденная мера: у семьи просто не было денег на приличные туфли для танца). Затем она пыталась покорить Чикаго, «Балет Дейли» и, наконец, «Карнеги-холл», где её танец произвёл настоящий фурор. Пресса тут же окрестила её «божественной босоножкой». На волне успеха Дункан сразу открыла собственную студию, где давала уроки танцев для 40 воспитанниц. Но в 1898 г. в отеле «Виндзор» произошёл страшный пожар, и всё имущество Айседоры сгорело. Пришлось начинать все заново - собирать средства у богатых меценатов и ехать пытать счастье в Лондон, а оттуда уже в Париж.
...О, Париж! «Праздник, который всегда с тобой». Этот город открыл Айседоре не только путь на танцевальный Олимп, но и блаженство плотской любви. Айседора с юности была ярой противницей брачных уз и до 25 лет оставалась девственницей, полагая, что всякие «страсти-мордасти» мешают служению чистому искусству. Правда, затем она с лихвой наверстала упущенное, и стала чуть ли не проповедницей культа страсти и сексуальности. Среди её любовников были поэты, актёры, художники и даже, если верить слухам, сам Роден, автор знаменитого «Мыслителя» и «Поцелуя». В 1905 г. в Берлине Дункан впервые встретилась с известным театральным режиссёром Гордоном Крэгом и потеряла голову. Высокий стройный блондин обладал изысканными манерами и имел магнетическую власть над женскими сердцами. Их роман развивался стремительно. Айседора называла любимого ласково - Тедди. «Наконец-то я встретила свою пару, свою любовь, самое себя, ибо мы были не вдвоём, но одно целое», - напишет она в своём дневнике. В 1906 г. у них родилась дочь, которую назвали Дидра. Айседора лучилась от счастья - материнство преобразило её до неузнаваемости. Она дала себе зарок, что отныне на первом месте для неё будет семья, а потом уже танец. Но союз 2-х творческих натур был недолог: Крэг быстро начал ревновать Дункан к её творчеству, завидовать её успеху, из-за чего они и расстались.
Следующим судьбоносным блондином в жизни Дункан стал американский миллионер Парис Эжен Зингер. «Что, как швейная машинка?» — пошутила при их знакомстве Дункан, и с тех пор называла его только «Лоэнгрин», как романтичного героя одного из преданий о короле Артуре. Он действительно по-рыцарски боготворил «босоногую плясунью» и буквально купал её в роскоши: дарил шикарные наряды от французских кутюрье, покупал украшения в лучших ювелирных домах Европы, катал на личной яхте. А в 1910 г. стал счастливым отцом - Айседора родила ему сына Патрика. Увы, несмотря на кажущееся благополучие, их семейная жизнь тоже по-настоящему не сложилась: Лоэнгрин ревновал Айседору не к танцам, а к другим мужчинам, кого эти танцы воспламеняли, как факел. Впрочем, расстались они по-дружески и, возможно, когда-нибудь попробовали бы начать всё сначала, если бы не одно трагическое событие, которое навсегда разделило жизнь «богини танца» на «до» и «после»...
Это случилось 19 апреля 1913 г. Айседора отправила своих детей вместе с гувернанткой на автомобильную прогулку с личным водителем П.Морвераном. Но по пути из Парижа в Версаль двигатель машины почему-то заглох. Водитель вышел из кабины и попытался запустить мотор вручную. И ему удалось, но сразу после этого неуправляемое авто стало катиться в реку. Растерявшийся Морверан кинулся за ним, и уже чуть было не запрыгнул на подножку, но в последний миг поскользнулся и упал. Машина медленно погружалась в воду и доносившиеся из неё, слившиеся воедино, женский и детские крики были отчетливо слышны всем свидетелям этой страшной сцены! Пока подоспели водолазы, пока машину смогли поднять на поверхность, пассажиры задохнулись и были уже мертвы... После похорон детей Айседора надолго слегла с нервной горячкой. Врачи прописали ей строжайший покой, смену обстановки и морской климат. Как-то вечером, идя по пляжу, ей почудилось, что она видит фигурки своих детей, которые, взявшись за руки, уходят в море. Как под гипнозом, она тоже пошла в море, надеясь утонуть. Лишь по счастливой случайности проходивший невдалеке молодой итальянский офицер заметил странное поведение женщины и на руках вынес её из воды. На берегу спасенная забилась в истерике и умоляла мужчину спасти её - подарить ей ребёнка!
...Через 9 мес. она родила прелестного мальчика и почувствовала, как к ней возвращается жизнь! Но счастье было недолгим - через час ребенок умер по непонятным врачам причинам. В тот момент она окончательно поняла, что обречена на одиночество в этом подлунном мире. Но пока она может танцевать - она обязана жить. В этом, и только в этом есть её истинное предназначение. И Айседора с головой окунулась в работу. Берлин, Мадрид, Вена, Прага... Где она только ни выступала под восторженный рёв толпы, даже не подозревавшей о том, какая незаживающая рана в душе доводит её до умопомрачения каждый вечер, когда гаснут прожектора и пустеет зрительный зал... Однажды, гастролируя по Венгрии, Дункан встретила старую цыганку, которая нагадала, что скоро она «отправится в страну вечного холода и диких медведей, где встретит свою главную любовь, выйдет замуж и будет очень счастлива». Тогда жрица «свободной любви», которая даже за отцов своих детей категорически отказывалась выйти замуж, лишь печально усмехнулась этому нелепому предсказанию. Но когда весной 1921 г. Айседора получила телеграмму от советского правительства с приглашением создать в СССР свою школу танца, она ужасно обрадовалась. Сердце на мгновение сладко замерло: а вдруг это правда? И в далекой загадочной России она встретит, наконец, свою судьбу?
Судьба постучалась в дверь, когда Айседора танцевала со своим неизменным красным шарфом на званом ужине в доме художника Г.Якулова, где в тот вечер собралась вся московская богема. Неожиданно её внимание привлёк невысокий молодой человек с копной пшеничных волос и пронзительными голубыми глазами, который отчаянно жестикулировал, пытаясь ей что-то сказать. Айседора ни слова не понимала по-русски, но переводчик объяснил, что перед ней известный поэт Есенин, который хочет почитать свои стихи. Она благосклонно кивнула, с любопытством разглядывая незнакомца. Есенин начал читать, и Айседора стояла, словно завороженная музыкой его голоса. Когда поэт замолчал, она неожиданно для всех порывисто поцеловала его в губы и произнесла с забавным акцентом: «Ангел». Но и Есенин не растерялся и щедро вернул танцовщице поцелуй, после чего Айседора сказала уже другое слово: «Чьёрт!» После ужина они уехали вместе и больше уже не расставались. Есенин поселился в доме Айседоры на Пречистенке и буквально потерялся для друзей и публики, наслаждаясь только обществом «своей Изадоры», как он любя называл Дункан.
Был он изящен, К тому ж поэт, Хоть с небольшой, Но ухватистой силою, И какую-то женщину, Сорока с лишним лет, Называл скверной девочкой И своею милою С.Есенин, «Чёрный человек»
Есенин, Дункан и ее приемная дочь Ирма
Айседора же, напротив, отойдя от правила давать своим возлюбленным трогательные прозвища, называла поэта исключительно «Сергей Александрович». Ей было 44 г., ему - 27. По поводу их романа злословила вся Москва: одни говорили, что Есенин любит не танцовщицу, а её деньги; другие утверждали, что поэту льстит мировая слава «босоножки»; третьи и вовсе не скрывали цинизма - дескать, вечно бездомному Есенину просто хочется пожить в роскошном особняке этой «Дуньки с Пречистенки». Верная подруга Мери Дести очень тревожилась за Дункан, пыталась «открыть ей глаза»: мол, репутация у поэта по части дам очень нехорошая, и она уверена, что он и ей разобьёт сердце. Но влюбленная Айседора только смеялась в ответ, тряхнув своими короткими кудрями, крашенными в тёмно-рубиновый цвет. «Не волнуйтесь за меня. Любовь, нас соединяющая, гораздо глубже, чем полагают. Но никто не хочет этого понять. За один волосок с его головы я готова на все жертвы, могу стерпеть все беды, в том числе непонимание со стороны людей». - напишет она ей в одном из писем.
Дункан и Есенин зарегистрировали брак перед тем, как отправиться в турне по Европе и США. Причём, после свадьбы Айседора на всех документах всегда подписывалась только как «Есенина», а не «Дункан» и стала практически рабой поэта и его малейших прихотей. Она возлагала на эту поездку большие надежды: он увидит мир, станет меньше пить и больше творить, она - продолжит учить «своих девочек», а вместе они весело заживут в уютном домике с диким виноградом где-нибудь в пригороде Парижа. Увы, всё обернулось с точностью до наоборот. За границей Есенин быстро впал в жесточайшую депрессию: он был там никому неинтересен, его называли исключительно «муж Дункан». Поэт всё чаще срывался в продолжительные запои, устраивал безобразные скандалы в отелях, выносил и продавал личные вещи Айседоры, бранился последними словами и даже несколько раз поднял на неё руку. Потом одумывался, валялся в ногах, плакал, как нашкодивший ребёнок, и просил прощения. Айседора прощала, но с тоской понимала, что долго так продолжаться не может. Однажды она вызвала поэта на откровенность, когда он был трезв и задумчив: - Скажи честно, я тебе в тягость? Ты меня больше не любишь? И услышала в ответ страшную правду: - Пойми, была страсть, но она прошла... Я больше не могу писать, вот что скверно.
Дункан поняла, что это конец. Её обожаемый Сергей Александрович должен вернуться на Родину, ведь только там он сможет продолжать сочинять свои удивительные стихи, от которых ей всегда хочется плакать. Она привезёт его в Россию, а сама вернётся в Париж. Больше на этом свете они уже не увидятся. Вскоре она получит жестокую телеграмму от Есенина: «Люблю другую. Женат. Счастлив». И... не поверит ни единому слову. Просто не сможет поверить. Ведь официально они так и не были разведены и «златокудрого Аполлона», на которого стал бы похож её бедный Патрик, если б вырос, она будет до конца жизни считать своей самой большой и счастливой любовью.
...14 сентября 1927 г., солнечная Ницца. После гибели Есенина прошло 2 года. Айседора панически боится старости. Она давно на мели. Её начинает понемногу забывать публика. Ей с каждым разом всё труднее танцевать так же легко и непринуждённо, как прежде. Но она всё ещё надеется на чудо, искренне веря, что восстанет из пепла, как мифическая птица Феникс. «Вы спрашиваете, какой период моей жизни я считаю наиболее счастливым? Запишите, господа журналисты: Россия! Только Россия! Мои 3 года в России со всеми их страданиями стоили всего остального в моей жизни. Нет ничего невозможного в этой великой стране, куда я скоро опять поеду и где проведу остаток своей жизни»...— скажет она в своём последнем интервью. Тем же вечером Айседора, её вечная спутница Мэри и несколько их друзей ужинали в маленьком уютном ресторанчике на набережной после удачного выступления Дункан. Свой новый танец Айседора придумала на музыку популярной в тот год американской песенки «Прощай, чёрный дрозд!»:
«Бай-бай, чёрная птичка, спать! Никто меня не любит И даже понять не хочет... Услышал бы ты всю ту ложь, Что они обо мне бормочут...»
Со стороны казалось, что она танцевала не танец, а свою жизнь, со всеми её взлетами и падениями, упоительными радостями и горькими разочарованиями. Её осанка была такой же горделивой, как 20 лет назад. Взгляд грустных, подведённых синим карандашом, глаз - таким же мечтательным, будто смотрящим в вечность. А неизменный красный шарф - таким же манящим, приковывающим взгляды зрителей и сексуальным... Да, она снова влюблена! И ей наплевать, что на этот раз избранник - простой шофёр Бенуа Фалькетто, и он снова моложе её, и красив, как греческий бог. Какое это имеет значение, если ей как воздух необходима хоть капелька тепла и нежности?.. Вот, его шикарный спортивный автомобиль марки «Амилькар Гран Спорт» с открытым верхом уже паркуется возле променада дез Англэ, а значит, - ей пора идти. Впереди её ждут гастроли и, наверняка, грандиозный успех... - Дорогая, возьми пальто, уже прохладно, - просит заботливая Мери. - Незачем, ведь у меня есть мой любимый тёплый шарф! - бросает ей на ходу Дункан. С букетом чайных роз, раскрасневшаяся от выпитого за ужином шампанского, она садится на пассажирское сидение позади водителя под аплодисменты провожающих зрителей. «Прощайте, друзья! Я еду к славе!» - весело кричит она им, и автомобиль трогается с места. Только в этот момент Мери замечает, что бахрома шарфа тянется по земле и вот-вот намотается на заднее колесо. Она пытается остановить машину, но её голос не слышен из-за шума мотора. В следующее мгновение всё уже было кончено - алая петля сломала шею Дункан... Истерически кричит Мери. Обезумевший от горя, Фалькетто ходит вокруг автомобиля, повторяя, как заведённый: «Я убил мою Мадонну...» А набережную мгновенно заполоняет возбужденная толпа зевак и раздирает красный шарф Айседоры в клочья, ведь верёвка повешенного, говорят, приносит удачу. Сделала ли она счастливым хоть одного обладателя этого страшного трофея? Наталья Туровская 14.09. 2016. журнал "Культурная столица" http://kstolica.ru/publ/zhzl/krasnyj_sharf_dlja_ajsedory/20-1-0-644
УЧЕНИЦА АЙСЕДОРЫ После приезда в Россию из Европы, где она трагически потеряла сына и дочь, А.Дункан создала в Москве 3 декабря 1921 г. (скоро 100 лет!) Школу пластического танца. Одной из учениц стала 12-летняя Маша Борисова из небольшого подмосковного текстильного посёлка. Есть сведения, что спустя какое-то время Айседора даже побывала – возможно, вместе с Есениным – в гостях у её родителей. Она пыталась убедить их дать согласие на удочерение Маши. Но те с недоумением восприняли эту просьбу.Среди потомков Борисовой бытует предание, что сам Есенин любовался дарованием юной танцовщицы.
Мария родилась в 1908 г. в посёлке Дрезна, в 12 км. от Орехово-Зуева, в многодетной семье рабочих. Её мать была ткачихой, а отец – электротехником на той же Зиминской фабрике. Родные брат и сестра тоже были ткачами. Уже через 7–8 лет танцевальные соло стройной и изящной Маши (по свидетельству современников) производили ошеломляющее впечатление. Она будто парила над подмостками. Потому быстро стала звёздочкой в школе Айседоры.Что представляла собой Школа пластического танца, в учреждении которой участвовал народный комиссар просвещения А.Луначарский? Он, кстати, и пригласил Айседору в Советскую Россию и обещал помочь финансами после того, как правительство США лишило её гражданства за исполнение танца с красным знаменем.
Школа пластического танца Дункан, среди которых М.Борисова (в центре во 2-м ряду)
Учащиеся были в основном выходцами из бедных семей в возрасте от 4-х до 10 ти лет. Школе выделили особняк, прежде принадлежавший знаменитой балерине Большого театра А.Балашовой. Предполагалось, что учёба в школе будет занимать 7 лет. Вскоре газета «Правда» писала: «Дети, поступившие болезненными и хилыми, робкими, быстро начали крепнуть, смелеть, буквально перерождаться». Практичная и здравомыслящая (несмотря на всю романтичность и бесшабашность), Айседора организовывала и летний отдых ребят, а их в школе было более четырехсот. В подмосковном имении дети занимались гимнастикой, подвижными играми, плаванием, изучали английский, французский, немецкий языки. И работали в огороде, запасаясь на зиму картофелем, капустой, морковью. Дункан не собиралась воспитывать белоручек. После потери родных детей она удочерила 6 девочек, а более 40 детей воспитала как своих собственных. Кстати, часть средств, заработанных в турне по Европе и США в 1922–1923 гг., куда они отправились с Есениным, Дункан планировала потратить на поддержку школы, поскольку финансовая помощь от правительства быстро закончилась. Но получилось не так, как хотелось, а звёздный союз танцовщицы и поэта вскоре распался. Школа, однако, работала.
С 1925 по 1929-й Мария числилась в ней уже старшим инструктором, выступила более чем в 2-х тыс. спектаклей в СССР и Китае. После гибели Айседоры в 1928-м её приёмная дочь Ирма и Мария Борисова поехали вместе с ещё 11-ю лучшими воспитанницами школы на гастроли в США и Канаду. Они длились 1,5 года, пока из Москвы не последовало требование вернуться. Одна из газет Нью-Йорка писала о М.Борисовой: «Кто видел танцовщиц студии Айседоры, тот заметил ослепительную, стройную и прекрасную фигурой темноволосую девушку, которая кажется более гибкой и динамичной, чем остальные из этих юных замечательных танцовщиц, див и русалок в красных рубашечках. Марии Борисовой – 19 лет...»
Мемориальная доска в честь танцовщицы в Дрезне вблизи места, где она жила с родителями в 1908–1921 гг..
13-летняя Ирма Дункан (кстати, родом тоже из бедной многодетной семьи, как и Борисова, только из немецкой) осталась в США, а Мария в 1929-м вернулась в СССР и вскоре совершила многомесячную поездку по стране. Она поразила её не только размерами, разнообразием, но и энтузиазмом людей, которые после танцевальных номеров скандировали: «Ура! Даёшь индустрию!», «Да здравствует ВКП(б)!» А быт был тяжёл. На концерте в Челябинске часто гас свет, фальшивил почти вконец разбитый рояль, пол сцены был ужасен. Но артисток это не расхолаживало. Газета «Челябинский рабочий» 26 июля 1930 г, рассказывая о концертах ансамбля «революционной танцовщицы мира», новатора и красного борца А.Дункан, отмечала: «В Челябинск приезжает московский ансамбль балетной студии им. Айседоры Дункан под руководством Марии Борисовой. Выступление ансамбля – зрелище новое, волнующее.» К тому моменту именно так называлась бывшая Школа пластического танца. Вскоре ансамбль переходит в административное ведение ЦПКО им. М. Горького. Появляется новое название – «Концертная студия Дункан», идут подготовки ярких концертных программ в стиле Дункан, которые ставит М.Борисова. Лишённая помещения для регулярных занятий, студия не сдавалась, постоянно гастролировала, воспитывала новых танцовщиц. В 1930-е Борисова с коллективом много раз выступала и перед земляками – в Орехово-Зуеве (в знаменитом Зимнем театре, построенном меценатами Морозовыми), и в родной Дрезне. Возможно, что в эти годы М. Борисова ещё сотрудничала с оргруководителем студии И.Шнейдером, хотя их брачный союз в начале 1930-х был расторгнут. Кстати, первой женой Шнейдера была Ирма Дункан – в жизни, как всегда, многое переплеталось, особенно когда речь шла о творческой среде.
В самом начале 40-х студию перевели в Москонцерт, где она действовала до 1949 г. Тогда творческий коллектив расформировали в формате нового политического веяния: «борьбы с низкопоклонством перед Западом», как «болезненным, декадентским искусством, завезённым в нашу страну из Америки». Шнейдера как руководителя арестовали и посадили по ст. 58-10 УК РСФСР. М.Борисову не тронули. Быть может, за неё заступился новый муж – фронтовик-орденоносец и политработник, или она просто успела к тому времени уволиться из студии? Доподлинно неизвестно. Время шло. В 1963-м, в разгар хрущёвской оттепели, группа бывших учениц Дункан, в том числе Борисова, обратилась с письмом к министру культуры Е.Фурцевой. Просили оказать помощь в восстановлении в Москве Студии танца А.Дункан. Ответ был таков: «Искусство пластического танца, как худ. направление, представляемое Дункан и её последователями, имело прогрессивное значение в первые годы советской власти. С этого времени пластический танец утратил самостоятельное значение для советского зрителя. Подчинить обучение современных танцовщиц изучению пластики было бы неправильным. Отдел муз. учреждений Минкультуры СССР не считает целесообразным организацию студии пластического танца».
К тому времени ушли из жизни некоторые выдающиеся солистки студии, такие как А.Аксёнова, которой также когда-то восхищался Есенин. И хотя были полны сил другие последовательницы великой танцовщицы – М.Борисова, М.Мысовская, Е.Терентьева, В.Бойе, и др. отрицательный ответ из правительства отбил у них охоту напоминать о себе. Тем и закончилась последняя попытка спасти уникальное и хрупкое искусство, привезённое в Россию А.Дункан. М.Борисова к тому времени уже много лет жила в столице, работала консультантом в Большом театре. Не раз в 1950–1980-е годы вместе с воспитанниками приезжала и в родную Дрезну, где выступала перед земляками в местном ДК им. Волкова. Непросто складывалась её личная жизнь. Хотелось бы подробнее рассказать об упомянутом первом муже, с которым она прожила недолго.
И.Ильич Шнейдер (1891–1980) был разносторонним человеком. Именно его в 1921-м Луначарский направил на работу секретарём и переводчиком Дункан. Он не только сопровождал Айседору и коллектив в поездках, но и писал либретто программ. В 1922– 1946 гг. занимался организационным руководством школы, а затем театра-студии им. Дункан. Расставшись с Марией, Шнейдер женился на актрисе Н.Балдиной. После ареста весной 1949-го его допрашивал на Лубянке сам министр госбезопасности СССР В.Абакумов. 23 декабря 1950-го постановлением Особого совещания при МГБ Шнейдеру присудили за антисоветчину 10 лет ИТЛ. В лагере он написал книгу воспоминаний «На реке жизни». 19 мая 1956-го он был реабилитирован. Вскоре вышла его новая книга воспоминаний «Встречи с Есениным».
Почему у него не сложилась жизнь с М.Борисовой? Спросить уже не у кого, живых свидетелей не осталось .Хотя, если учесть детали биографий начинающей танцовщицы Борисовой, вышедшей из провинциального посёлка, и коренного москвича Шнейдера, прошедшего к моменту их знакомства, как говорится, огонь и воду, выполнявшего одно время даже спецпоручения наркома иностранных дел Чичерина. то вообще стоит ли сильно удивляться странному союзу «трепетной лани» и «светского льва». Шнейдер, как свидетельствуют современники, был изумительным рассказчиком, мог заговорить кого угодно, особенно симпатичных дам. Он был знаком со многими знаменитостями – от итальянской певицы, красавицы Лины Кавальери до Ленина. Илья Ильич был знающим человеком, часами работал в кремлёвской библиотеке. Однажды раздался телефонный звонок, и мужчина, чуть картавя, твёрдо попросил принести ему некоторые книги. Шнейдер ответил, что эти книги запрещены к выдаче товарищем таким-то. Последовала пауза, затем голос раздался снова: «Принесите мне эти книги. Это Ленин говорит».
У некоторых исследователей жизни и творчества Есенина и Дункан я прочитал о «проделках Шнейдера»: именно он подправил в паспорте Айседоры год рождения, сильно уменьшив её возраст. А пока Есенин с Дункан колесили по Европе и Америке, Шнейдер женился на приёмной дочери Дункан Ирме. Илья Ильич о скандальной истории с паспортом рассказал в мемуарах «Встречи с Есениным. Воспоминания» (М., «Советская Россия», 1965): «Накануне Айседора смущённо подошла ко мне, держа в руках свой французский паспорт.– Не можете ли вы тут немножко исправить? – ещё более смущаясь, попросила она. Я не понял. Тогда она коснулась пальцем цифры с годом своего рождения. Я рассмеялся – передо мной стояла Айседора, такая красивая, стройная, похудевшая и помолодевшая, намного лучше той Айседоры, которую я впервые, около года назад, увидел в квартире Гельцер. Но она стояла передо мной, смущённо улыбаясь и закрывая пальцем цифру с годом своего рождения, выписанную чёрной тушью. – Ну, тушь у меня есть... – сказал я, делая вид, что не замечаю её смущения. – Но, по-моему, это вам и не нужно. – Это для Езенин, – ответила она. – Мы с ним не чувствуем этих 15 лет разницы, но она тут написана... и мы завтра дадим паспорта в чужие руки... Ему, может быть, будет неприятно... Паспорт же мне вскоре будет не нужен. Я получу другой. Я исправил цифру».
И ещё. Я внимательно прочитал все опубликованные письма М.Борисовой и И.Шнейдера, обращённые к Луначарскому, уже после приезда Борисовой из США (как сама писала, добиралась оттуда до Москвы одна 15 дней на пароходе). В этих письмах Шнейдер обращает внимание наркома на то, как патриотично поступила М.Борисова (называет её в письме женой) и как непатриотично выглядела Ирма Дункан в отношении неблагонадёжности которой Илья Ильич уже предупреждал Луначарского раньше (так следует из письма). Успел ли прочитать письма Луначарский? Ведь осенью 1929 г. он, он был смещён с поста наркома просвещения. Возможно, Мария в какой-то момент всё же проницательно поняла, что лучше ей расстаться со Шнейдером, чьи заслуги перед школой в обращении к Луначарскому она, кстати, высоко оценила, называя Илью Ильича в тексте своим мужем. Но судя по стилистике всех писем, их автором был один человек. Конечно, не танцовщица Борисова, а опытный, искушённый журналист Шнейдер. Он вёл какие-то свои игры – таким было время...
Любимой ученицы Дункан, Марии Борисовой, не стало в начале 1990-х, похоронена на Даниловском кладбище...А как сложилась судьба приёмной дочери Ирмы Дункан, урождённой Эрих-Гримм? После отъезда Айседоры в Европу в 1924-м Ирма осталась за неё руководить школой танца. В 1929 г. Ирма открыла танцевальную школу в Нью-Йорке, которой руководила многие годы. Также занималась живописью и литературой,н о танец всегда оставался с ней. Она написала книги, посвящённые технике танцев Айседоры, методике их преподавания. В 1977-м Ирма Дункан скончалась в Калифорнии в возрасте 80 лет. Полные биографии самых известных учениц и последовательниц Айседоры – Ирмы и Марии – до сих пор не написаны. Евгений Голоднов, член Союза краеведов России, Орехово-Зуево Московской обл. 14.07. 2021. Литературная газета https://lgz.ru/article/28-6793-14-07-2021/uchenitsa-aysedory/
