[ Правила форума · Обновленные темы · Новые сообщения · Участники · ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Размышления » Любите ли вы театр? » ИНТЕРВЬЮ С АКТЕРАМИ РУССКОГО ТЕАТРА И КИНО
ИНТЕРВЬЮ С АКТЕРАМИ РУССКОГО ТЕАТРА И КИНО
Валентина_КочероваДата: Четверг, 18 Дек 2014, 21:22 | Сообщение # 1
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ВЛАДИМИР ЗЕЛЬДИН: «СЛОВ НЕТ, ЧТОБЫ ОПИСАТЬ ТВОРЯЩЕЕСЯ БЕЗОБРАЗИЕ!» *


В.М. Зельдин – уникальный актер. В свои 97 он бодр, подтянут и красив. Кто-то завидует его долгожительству, а он просто благодарит маму с папой за такую генетику. Владимир Михайлович во всех смыслах пример для подражания. Не пьет, не курит, занимается спортом (!) и до сих пор выходит на сцену родного Театра Российской армии.

– Владимир Михайлович, перед встречей с вами я провела опрос. Поинтересовалась у друзей, какая ассоциация возникает у них с фамилией Зельдин. И вот что мне ответили: «Свинарка и пастух», «столько не живут» и «хороший мужик».
– Да, я хороший человек. Добрый.

– Поэтому, видимо, многим помогали: кому жилье получить, кому телефон провести, а кому и с работой подсобили.
– В основном я помогаю молодежи в решении каких-то социально-бытовых вопросов. Когда у нас в Театре Российской армии была маленькая зарплата, мы с Л.Касаткиной решили пойти на прием к министру обороны. Тогда многие наши коллеги получали дополнительные гранты, которые помогали им материально. А мы не получали ничего, хотя театр в свое время прошел войну, мы выезжали на фронт бригадами, выступали перед солдатами. Так вот, когда решили помогать театрам, нас обошли. Это 2005 год. Министром обороны был С.Б. Иванов. На одном из кремлевских приемов мы его увидели, подошли и сказали, что у нас проблемы, хотели бы с ним поговорить, но никак не можем дозвониться – помощники нас отфутболивают или дают не те телефоны. «Да?! Вот вам мой прямой телефон, звоните», – сказал нам Сергей Борисович. После этой встречи в театре раздался звонок и нам с Касаткиной сообщили, что нас ждет на прием министр обороны. Мы поехали. Рассказали ему историю нашего театра: про фронтовые бригады, шефскую работу бесплатную, как мы ездим по округам, по воинским частям и вообще про значение военного театра. Он с нами согласился и сказал, что доложит В.Путину о наших проблемах.

– И что Путин?
– Прошло немного времени, и нам дали грант. Сергей Борисович приехал на мой спектакль «Человек из Ламанчи», который я играю уже восьмой сезон, привез нам грамоту. Мы посидели с ним, чаю попили.

– А что с грантом?
– Грант руководство театра распределило по всем сотрудникам. Зарплаты повысили не только актерам, а всем, вплоть до уборщиц. Хотя он давался только для творческих работников. Ни в одном театре так грант не делили, как сделали у нас. Поэтому, естественно, артисты получили несущественную добавку к зарплате. Но все равно по сравнению с тем, что мы получали до этого, прибавка была приятна.

– Без личного контакта и звонка никакой бы поддержки вы не увидели?
– Ничего бы не было.

– А вы лично для себя хоть раз чего-нибудь просили?
– Ничего никогда не просил.

– Поэтому и живете до сих пор в маленькой квартире! И наверняка сталкиваетесь с коммунальными сложностями…
– Я этим всем не занимаюсь. Хозяйством руководит моя супруга. Платим, как все платят. Разбираться с ценами на «коммуналку» – только здоровье свое тратить.

– Вот вы ходили по большим кабинетам, общались с президентами. А с юбилеем они вас поздравляли? Может, в гости приходили?
– Нет, хотя и собирались прийти. Когда нам домой позвонили и сказали, что приедет В.В. Путин, я ответил: «Ни в коем случае! Нам некуда его пригласить. У нас 2 маленькие комнатки, негде повернуться. Делайте всё, чтобы он не приезжал». Еще тогда Бориска был жив, пёс наш … А через какое-то время перезвонили: «Владимир Михайлович, за вами приедет машина, вас отвезут в Кремль».

– Там места побольше.
– Да. В Кремле меня Владимир Владимирович принимал, награждал. Беседовали с ним.

– По вашей биографии можно отследить всю историю страны – от царя до наших времен.
– Ну, в общем, конечно. Потому что в 3-летнем возрасте я ощутил на себе Гражданскую войну. Потом были нэп, коллективизация. Но главное в моей биографии, конечно, Великая Отечественная война. Вот через это я прошел…

– А какое самое счастливое время было?
– Нэп. Потому что знаете, какое тогда было сельское хозяйство? Во! Мы экспортировали пшеницу за границу, картошку. Могу говорить об этом точно, потому что в то время мы семьей выезжали в Тверскую обл., снимали в деревне Рогозино комнату. А вы знаете, какие в то время были магазины? Полки были полны первоклассных продуктов. Какие окорока висели, сосиски, молочные колбасы. Их вкус я помню до сих пор. А запах!

– Вы же были подростком. Неужто именно запах колбасы вынесли из того времени?
– Ну конечно.

– Сейчас тоже всего полно в магазинах.
– Полно, верно, но этими продуктами травят людей. Как можно открывать магазины, в которых торгуют просроченными товарами? Они заманивают туда малоимущих и пенсионеров пониженными ценами. Ну как же так можно? Это же форменное безобразие! У нас большой разрыв между бедными и богатыми. С нэпом наше время не сравнить.

– Как вам кажется, могла ли судьба России сложиться иначе, не будь путча в 1991 г.?
– Вы понимаете, я вам так скажу: если бы не умер Ленин, то неизвестно, какой бы дорогой вообще пошла наша страна. Потому что при нем и начался НЭП. Тогда червонец котировался на международном рынке. Я не политик, но… Когда Ленин умер, началась коллективизация. Ну, это то же самое, когда к вам в квартиру приходят, смотрят на вашу мебель, одежду – и все это забирают, ни слова не говоря. То же самое было с крестьянином. Забирали лошадь, скотину. Он их своим трудом заработал, а у него всё отняли. Потом сажать и ссылать стали. Я все это помню, я уже был школьником. Мы бригадами выезжали в деревни, когда это все происходило. Там такие собрания происходили бурные. Неправильно это делалось.

– Но при этом вы поминаете советскую власть хорошим словом?
– В ней много было положительного. Например, я считаю, что молодежь была очень задействована. Вот, например, я учился в семилетке. У нас был драмкружок, столярный, переплетный. Мы готовились к сдаче норм ГТО («Готов к труду и обороне»): бегали, плавали, прыгали в длину и высоту. Еще получали значки ворошиловских стрелков. Молодежь была занята.

– Не до пьянства и наркотиков.
– Какие там наркотики! Мы слова такого не знали.

– Привычка плавать по утрам и заниматься спортом осталась у вас с тех времен?
– Конечно. Правда, жили мы бедно, у нас не было денег, но самодельные лыжи у меня были. В футбол гоняли с тряпичным мячом. Наше поколение не избалованное, законопослушное. И мы верили, когда Хрущев говорил, что будем жить при коммунизме. И самое главное, мы безмерно, беззаветно любили свою землю.

– То есть вы настоящий патриот?
– Я бы за границей не смог жить. Говорю так, потому что бывал там часто. Не так давно были с женой во Франции, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Там Бунин, Рудик Нуриев, Некрасов, Тарковский, Галич. Много наших соотечественников. Так вот, видел я там могилу одного полковника белой армии. На табличке такая надпись: «Дорогой соотечественник! В каком бы уголке мира ты ни был, знай, такой земли, как Россия, нигде нет. Люби и береги ее». На самом деле у нас уникальная страна. Как говорил Тютчев: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать – в Россию можно только верить». Мы выиграли войну. Самую страшную войну. Но воровство, коррупцию, преступность и беспредел победить не можем.

– И что, выхода нет?
– Есть. Как вам ни покажется странным, но победить все это может только культура. Поэтому я с таким наслаждением смотрю за детским творчеством. Мне нравится конкурс юных талантов «Щелкунчик». Маленькие дети, но как они темпераментны, как увлечены музыкой. Ком к горлу подходит, как прекрасны они!

– То есть не все потеряно.
– Да, но… Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, как сказал Некрасов.

– Вы не верите в светлое будущее, как некогда поверили Хрущеву?
– Я даже не знаю. Хотя считаю, что благодаря Господу Богу я счастливый человек. Почему? Потому что, несмотря на свои 97 лет (мне 98 будет 10 февраля, если доживу до этого), я работаю в театре, снимаюсь в кино. У меня жена – красавица, образованнейший человек. Она умнее меня. Очень помогает в моей работе, своими советами. Когда-то она работала в Союзе кинематографистов. Там было бюро пропаганды, где она была редактором. Она делала великолепные концерты во дворцах спорта, на стадионах, когда еще не было раскручено телевидение. Привлекала к этому великолепных писателей: покойного Г.Горина, А.Арканова, Ю.Визбора. Они писали номера актерам. А сейчас на концерт уже и не захочешь пойти: на сцене только попса, под фанеру поющая. Это все дурное влияние Запада. На телевидении в чести программы Петросяна. А ведь в свое время он выступал как чтец на сборных концертах. Его юмористические рассказы были с определенным вкусом. А потом такое началось, никаких слов нет, чтобы описать это безобразие.

– Вас это раздражает?
– Не то чтобы… Я просто это не смотрю. По телевизору меня интересует только спорт, фильмы хорошие и культура.

– Вы болельщик?
– Я не болельщик, я поклонник спорта. У меня много друзей среди спортсменов. До сих пор помню футбольную команду ЦДКА. В воротах стоял Никаноров, центральный защитник – Кочетков, правый защитник – Прохоров, левый – Нырков. Центральные нападающие – Г.Федотов, В.Бобров, Соловьев. А у «Динамо» были свои кумиры – Бесков, Численко, Хомич, Трофимов. «Спартак» – это Старостин, Степанов, Маслаченко. Мой любимый стадион – да и не только мой, но и всех москвичей – стадион «Динамо». Когда был футбольный матч, вы себе не представляете, вся Москва двигалась в сторону «Динамо» – на трамваях, автомобилях, пешочком шли, прямо демонстрации были. На стадионе не было никаких дымовых шашек, никто не додумывался кидать бутылки, не было драк. Хотя пиво продавалось! Люди приходили смотреть футбол. Единственное, если судья совершал какую-то ошибку, неправильно наказывал футболиста, кричали: «Судью на мыло!» Вот и всё. Сейчас и игрокам не хватает культуры: фол, подножка, хватание за майку, мат на поле, подкаты. А когда, забив мяч, игрок снимает майку и размахивает ею, и я должен смотреть на его худосочное тело? Как же так можно, это же не по-мужски. Сплошь и рядом своим поведением на поле игроки провоцируют трибуны на беспорядки. Раньше я часто ходил на футбол, но теперь из-за беспорядков не хожу.

– Боитесь?
– Ничего не боюсь, но для меня матч – своеобразный спектакль, со своей драматургией и игрой. Там такие бывают повороты, что ни один драматург не напишет. А что творилось за полем? Вспомните хоть историю со Стрельцовым, которого засудили. Приписали ему изнасилование. Но никакого насилия не было. Уникального игрока устранили для того, чтобы не дать «Торпедо» продвинуться в чемпионате. Начались интриги наверху. Кому-то там нужно было, чтобы «Динамо» выиграло. Поэтому, видимо, они решили убрать соперника таким способом. Драматургия имеет значение не только в жизни, но и в спорте, а об этом не говорят.

– Вы же понимаете, что спорт стал коммерческим.
– Вы правы, бизнес проник в спорт, и это очень горько. Но мне кажется, что культура имеет огромное, первостепенное значение во всех областях нашей жизни, и в футболе тоже. Как академик Лихачев сказал: «Культура – это душа нации. Есть культура – есть держава. Нет культуры – нет державы». Россия – удивительное государство. Духовное богатство ни с чем не сравнимо, нам не нужно его заимствовать. Мы в этом отношении самодостаточны.
Зоя Игумнова
29.10. 2012. журнал "Собеседник"

http://sobesednik.ru/scandal....obrazie

СТАНИСЛАВ ГОВОРУХИН: «БЕЗРУКОВА НА ТОМ СВЕТЕ ЖДУТ ЕСЕНИН И ВЫСОЦКИЙ»


- Как друг Высоцкого, что думаете о картине, в которой Владимира Семеновича сыграет С.Безруков?
- Я читал этот сценарий («Высоцкий. Спасибо, что живой» - реж. П.Буслов, в прокат выходит 25 июля). И мне даже предлагали снять по нему фильм. Но я отказался. Потому что сценарий - мерзость. А Безруков. Примелькался он уже, его и так на том свете поджидают Есенин и Пушкин, а теперь еще и Володя.

- Что именно плохо в сценарии?
- Он весь в целом неправдивый. А ложь я не уважаю больше всего. Мне даже предлагали: «Напишите новый сценарий, как вы считаете правильным». Но я не смог - вот не лежит у меня душа к этому фильму. И все.

- Станислав Сергеевич, не обижает, когда говорят, что нынче ваш фильм «Вертикаль» смотрят только из-за игры Высоцкого. Мол, если бы не он, то картину давно бы уже все позабыли?
- Да нет, смотрят его вовсе не из-за игры Высоцкого. Ведь по сути - ну что у него за роль. Никакой драматургии. А смотрят, потому что там звучат его песни. Да и вообще, фильм во многом стал знаковым - после его выхода народ повально ударился в альпинизм, рванул в горные походы.

- Вы довольно часто уничижительно говорите о своих картинах. Вот и о роли Высоцкого сказали, что хреновая, и, помнится, свой же «Белый взрыв» ругали нещадно...
- А знаете, я не так давно пересмотрел «Белый взрыв» и понял, что был неправ. На фоне всего того американского говна, что сейчас снимают, очень даже неплохое получилось кино. Помнится был такой фильм со Сталлоне - «Скалолаз». Ну это же полная муть. Он висит на краю пропасти, на одних только пальцах, а другой рукой держит на весу женщину. Бред!!! А в моем фильме все настоящее - даже лавина! А актеры какие! Гурченко, к примеру, реально снималась на леднике на высоте в 5000 м.. Вы можете себе представить какую-то современную актрису, которая поедет сниматься в горы? Да ей эти горы на компьютере нарисуют скорее!

- Как считаете, что случилось с Высоцким - вроде мужик-кремень, а спился-скололся...
- Это Володя в кино кремень, на сцене. А в жизни - добрейший человек. Никому отказать не мог. «Володя, давай выпьем!». И он выпивал. Очень мягкий был. Собственно, эта мягкотелость его и сгубила. Кстати, вопреки распространенному мнению, спиваться он начал не тогда, когда прославился, а намного раньше - когда его еще даже никто не знал.

- А Влад Галкин (снимался у Говорухина в «Приключениях Тома Сойера и Гекльберри Финна» и в «Ворошиловском стрелке») тоже оказался мягкотел?
- Влад - просто он немного зазвездился, слишком заработался - играл ведь во всем без разбора. Устал. Вот ему крышу и сорвало. А потом его еще и потравили все как следует. Он и не выдержал. Слабохарактерный оказался. Так бывает.

- Говорят, в «Месте встречи изменить нельзя» вы первоначально обещали роль Шарапова (досталась Конкину) Садальскому, который в итоге сыграл Кирпича?
- Кто говорит?

- Садальский и говорит.
- Вранье. Ничего подобного не было и близко.

- А то, что вы обучали играть в бильярд и Высоцкого, и Куравлева (для сцены игры между Жегловым и Копченым все в том же «Месте встречи...»)?
- А вот это уже правда. Они ж оба кий в руках держать не умели даже! И если Володя хоть обучался, то с Леней дело было просто швах.

- С.Ходченкова (снималась у Говорухина в «Благословите женщину»).
- Я столько раз говорил Свете: «Ты же прекрасная актриса, что ты размениваешь себя на всякую хренотень». Без толку. Продолжает себя губить такими ролями, как в «Любовь в большом городе», «Служебный роман-2». Я, кстати, вообще терпеть не могу римейки. И если уже делать продолжение «Романа», то только с Рязановым.

- В вашей «Артистке» одну из своих последних ролей сыграл А.Абдулов. У вас он обычно снимался только в эпизодических ролях. Почему?
- Он мне даже в шутку жаловался, что играет у меня только в массовках. На самом же деле так случалось от его занятости. Саша был многостаночником - постоянно в делах: то снимается в кино, то в театре играет, то церкви помогает восстанавливать. Потому он у меня и играл в эпизодах - как это было в «10 негритятах». Кстати, сценарий он читал лишь до места, где его героя убивают. Потом ходил и приставал ко всем: «А кто, собственно, убийца?».

- Говорят, вам долго не давали ставить «Негритят»?
- Было дело. Говорили: «Ну зачем советскому зрителю экранизация какой-то там Агаты Кристи?». В итоге я снял его уже только в годы Горбачева, когда гайки немного ослабили.

- Цензура вас сильно доставала?
- Я бы не сказал. По сути, мне не дали снять только «Пассажирку» - мол, «фильм о флоте нам не нужен. У него ж никакой идейной нагрузки». А так как я кино о счастливой жизни колхозников не снимал принципиально, то к фильму вернулся лишь в 2008 г.. А первоначально планировал отдать главную женскую роль М.Влади. Она даже свое согласие дала. Но не сложилось.

- Вы не были членом КПСС. После перестройки стали одним из лидеров Демократической партии России. Прославляли царскую Россию. Чем вам - человеку, у которого было все, - не угодил СССР?
- Во-первых, мне никто ничего не дарил. Все, чего я достиг, - моя заслуга. А режим. За что мне его любить? За отца, которого репрессировали еще до войны? За нищенскую и тяжелую жизнь моей матери? За лагеря по всей стране?

- Однажды вы заявили, что в отношении к России Украина - одно из самых враждебных государств. По-прежнему придерживаетесь этого мнения?
- Сейчас с этим стало как-то полегче. А раньше было именно так. А вообще, ваша беда в том, что у вас нет единой Украины. Есть как бы две: западная, которую в свое время оккупировали советы и где они принесли много зла, и восточная, которой Россия ничего плохого не делала. Отсюда и такая разноголосица в отношении к нам. Как говорил Солженицын: «Украина и Россия не могут быть вместе, но и друг без друга не могут». А если брать лично меня, то мне всегда было в Украине хорошо. И при Ющенко, и сейчас.

- Чего ради вы - режиссер - подались в политику и даже баллотировались на пост президента России?
- Потому что я не мог оставаться в стороне. Мне хотелось как-то помочь своей стране. И я помогал. Во многом благодаря моей деятельности удалось принять закон «О господдержке кинематографа». Я ходил по всем кабинетам, договаривался, выпивал с кем надо. Но своего добился. В Украине же этим никто не занимался, вот ваше кино и находится в той ситуации, в которой оно находится сейчас.

- Говорят, вы азартный человек...
- У меня есть 2 наркотика - привычка рисовать и играть. С первым все печально, сколько не пытался бросить - ведь трата ж времени, а все не выходит. Так и тянет взять кисть в руки и что-то намалевать. Со вторым - я законченный игрок. Хлебом не корми - дай перекинуться в картишки, раскатать шары в бильярд, сообразить в шахматы или нарды. Каждый день играю по два часа. Еще я обожаю спорить. О чем - не суть важно. Главное - заключить пари.
Сергей Анашкин
04.05.2011. Daily Talking)

http://dailytalking.ru/interview/govoruhin-stanislav-sergeevich/354/

АЛИСА ФРЕЙНДЛИХ: «ТАЛАНТУ НЕЛЬЗЯ ПРОСТИТЬ ОСОЗНАНИЕ СВОЕЙ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»


В редакции «Новых Известий» и журнала «Театрал» состоялась долгожданная встреча с народной артисткой СССР Алисой ФРЕЙНДЛИХ. На открытой редакционной летучке гостье торжественно вручили зрительскую премию «Звезда Театрала», которой актриса была удостоена в 2013 г. в номинации «Легенда сцены». В связи с подготовкой к премьере спектакля БДТ «Алиса» Алиса Бруновна не смогла в декабре приехать на торжественную церемонию, и приз ждал ее в редакции. На встрече журналисты расспросили любимую артистку о том, чем отличается московская публика от питерской, о чем чаще всего она беседует с О.Басилашвили и почему за роль Марии-Антуанетты ей не хотели давать Госпремию.

– Алиса Бруновна, что для вас означает зрительская премия «Звезда Театрала»?
– Это, конечно, очень значительно. Потому что одно дело, когда профессионалы решают «что, кому и за что», и там есть некоторые зависимости, я так думаю. А в этой премии зритель независим, ему никто ничего не говорит, он сам решает. Но, конечно, в первую очередь зрительское признание выражается в наполнении зала и в аплодисментах, в отзывах, которые звучат. Ведь актер работает для зрительного зала, для поклонников театра и для тех, кто только начинает осознавать, что это за чудо такое – театр.

– Есть ли, по вашим ощущениям, разница между зрителем питерским и московским?
– Есть. Но, может быть оттого, что каждый раз, когда случалось нам приезжать, мы были гостями, а гости ведь всегда удостаиваются какого-то дополнительного плюса. Так что трудно рассудить, из-за чего московские зрители горячее, чем питерские... У нас, например, москвичей тоже принимают очень бурно.

– Вы пережили блокаду Ленинграда очень маленькой девочкой. На ваш взгляд, что помогло тогда выстоять? Было что-то значимое, что объединяло тогда людей?
– Желание выжить, что может быть более значимым?! Мы, например, кланяемся памяти нашей бабушки, которая нас дисциплинировала до крайности, поэтому мы и выжили. Очень многие погибали, когда выкупали хлеб вперед и сразу все съедали, а потом неделями голодали и умирали. Наша бабушка совершенно железно держала дисциплину. Она умудрялась даже нас мыть: мы разгребали снег, счищали с него грязь, собирали чистый снег, бабушка его растапливала, и этим снегом мы мылись. Она не запускала нас – это тоже был очень важный момент. А потом бабушку выслали, и мы остались с мамой вдвоем. Тогда всех немцев «сгребли в кучу» и вывезли по Ледовой дороге, что называется, «в 24 часа». Отправили куда-то в Казахстан или в Сибирь. Но бабушка, к сожалению, умерла в эшелоне. Ей было всего 68...

– Алиса Бруновна, ваш коллега О.Басилашвили просто живет политикой. А вас он не вовлекает в обсуждение этих вопросов?
– Всегда! Он в этом смысле всегда горяч и погружен в события. Пока мы едем на спектакль – а мы живем рядышком, поэтому на спектакли всегда едем на машине вместе – он может обсуждать только 2 темы: или политику и какие-то социальные аспекты, или машины, в которых он прекрасно разбирается.

– Как вы относитесь к событиям, происходящим сейчас на Украине?
– Меня это печалит, у меня как у человека, прошедшего войну, есть только одна генеральная мысль: «Только б не было войны». Вот и все. Я не специалист, чтобы разбираться в этом подробно, но в голове эта мысль все это время молоточком стучит и стучит: «Только б не было войны»...

– ...тем более между нашими народами, которые, казалось бы, роднее некуда. А сейчас люди, которые много лет дружили, ссорятся, возникают конфликты, которые даже не касаются политики, театры отменяют гастроли…
– Мы, кстати, ездили в Киев в декабре со спектаклем «Лето одного года» и очень успешно выступали при полном зале. В это время рядом на Майдане все это начиналось. И казалось, что это какая-то игра, ничто не предвещало серьезных вещей. Мы сыграли там 2 спектакля, а на 3-й день должны были улетать, а эту сцену должен был занять Гребенщиков с концертом. Но он уже не смог выступить. Его концерт отменили, потому что те, кто приезжал на Майдан поддерживать те или иные направления, стали занимать это пространство. Заняли фойе, разложили рюкзаки, матрацы, чайники, термосы, какие-то электроплитки, кастрюльки...

– Как публика тогда воспринимала ваш спектакль?
– Так, как и положено воспринимать спектакль, потому что на него пришли люди, которые относятся к театру с любовью и пониманием, любят и знают БДТ.

– Вы с Адой Роговцевой не общались по поводу происходящего в Киеве, она ведь горячая сторонница Майдана?
– Я с ней в очень хороших отношениях, но я не знала, что это ее ориентир, я это только сейчас от вас узнаю. Но я не думаю, что внутритеатральное общение могло бы разрушиться из-за этого. Наоборот, на ниве культуры можно напомнить о связях, и это будет гораздо более продуктивно, чем общение на ниве политических разногласий.

– Если бы сейчас вас пригласили на гастроли в Киев, вы бы поехали?
– Поехала бы! Почему нет?

– А в Крым?
– И в Крым бы поехала. Но я человек подневольный, я сама никуда не еду. Театр либо имеет эту возможность, либо не имеет, либо он считает это целесообразным, либо – нет.

– На территории бывшего Советского Союза были республики, города, куда вам особенно нравилось приезжать на гастроли?
– Как раз в Украину мы всегда ездили с удовольствием и часто. Ни одного года не проходило, чтобы хотя бы один раз театр не съездил бы в Киев и Днепропетровск.

– Тбилиси, наверное, любили...
– Да, всегда любили ездить в Грузию. И в Прибалтику. Там много русских, они с ностальгическим трепетом всегда идут в театр.

– Вы часто вспоминаете тот день, когда впервые вышли на сцену? Доводилось ли анализировать: «А что, если бы не сцена»?
– Это было предопределено с самого раннего детства, поэтому сомнений никаких не было. В театр Комиссаржевской я пришла в 1957 г., им руководил один из моих педагогов. Я училась у Б.В. Зона, совершенно замечательного педагога, а одним из его помощников был В.Андрушкевич, который как раз руководил театром. Он взял 4-х человек с нашего курса, и мы пришли туда такой стайкой, не без волнений, конечно. И мне сразу предложили роль Гоги в спектакле «Человек с портфелем». Накануне премьеры в театре шел спектакль «То, что знает каждая женщина», где главную роль играла М.Бабанова. И так совпало, что когда я первый раз переступила порог кабинета директора, и мне объявили, что я буду играть Гогу в «Человеке с портфелем», мы встретились с Бабановой. А ведь роль Гоги – одна из первых ролей Бабановой. Мария Ивановна меня перекрестила и сказала: «Ну, с Богом!» Это для меня было очень знаменательно.

– Позже вас не раз сравнивали с Бабановой.
– К сожалению, я успела посмотреть мало ее спектаклей, но я очень ценила эту замечательную актрису и гордилась таким сравнением, хотя подражать не пыталась. Мне казалось, что это не достижимо. Тем более что она была мастер из мастеров, а я была только «начинающей кляксой».

– Была ли киноактриса, на которую вы равнялись в плане мастерства?
– Дж.Мазина, пожалуй. Мы первый раз увидели «Дорогу» на фестивале итальянского кино. К тому времени я года три уже работала в театре. Но я была совершенно потрясена этой актрисой, и с тех пор она стала моим кумиром.

– Вы сами для многих стали кумиром! Большинство фраз вашей героини из «Служебного романа» разлетелось на цитаты…
– Это рязановская доблесть, это его репризы разлетелись. Такие «птички» всегда вылетают из хорошего спектакля или фильма. Я знаю, что из «Служебного романа» очень много носится таких «ласточек».

– У вас есть любимая роль, в которой вы достигли того, чего хотели, которая дорога, как любимый ребенок?
– Они все – мои «ребёнки», даже те, которые не были удачными. Есть роли, которые прожили на сцене долго, и из этого я делаю вывод, что они не худо состоялись…

– Какая театральная награда вам особенно дорога?
– Госпремия, наверное. Она была первая и очень забавная. Это было давно. Я работала еще в театре Ленсовета и была выдвинута на Госпремию с тремя театральными ролями. Это были: Ковалева из «Провинции» по пьесе Дворецкого, Малыш в «Малыше и Карлсоне» и роль из спектакля «Люди и страсти» – был у нас такой замечательный спектакль и туда входил большой фрагмент из «Вдовы Капет» Фейхтвангера, где я играла Марию-Антуанетту. И вдруг мне позвонили из нашего управления культуры и сказали: «Алиса Бруновна, не будете ли вы в претензии, если мы Марию-Антуанетту заменим на роль из пьесы Дворецкого «Человек со стороны»?». А это такая вполне средняя была роль, поэтому я спросила: «А с чего это вдруг?» – «Вы хорошо сыграли Марию-Антуанетту, но нельзя, чтобы королева, которую казнит революция, была признана одной из лучших ролей». Вот такой курьезный случай был с Госпремией.

– Вы много работали сначала с И.Владимировым, а позже перешли к Товстоногову. В чем разница между режиссером Владимировым и режиссером Товстоноговым?
– В том, что один Владимиров, другой – Товстоногов… Но если серьезно, то вообще-то Владимиров – ученик Товстоногова. Он начинал учиться на актерском факультете у Б.В. Зона, у которого училась и я, а потом стажировался у Товстоногова в качестве режиссера в театре Ленкома. И потом Георгий Александрович взял его из «Ленкома» в БДТ вместе с Лебедевым, Басилашвили, Дорониной. Владимиров тогда уже стал заниматься исключительно режиссурой. И так как он был учеником Товстоногова, то большой разницы в подходе к работе у них не было. Единственное, что их отличало, так это то, что Игорь испытывал тягу к муз. спектаклям. Очень много у нас в репертуаре театра Ленсовета было муз. спектаклей. Он собирал труппу, учитывая вокальные, пластические возможности актеров. Сейчас почему-то никто уже этого не помнит, но первый муз. спектакль – «Укрощение строптивой» – появился в 1971 г. Это было года за 3 до появления захаровского музыкального «Тиля».

– Вы всегда с большой теплотой вспоминаете уголки своего детства в Петербурге. Сегодня вы часто ходите по этим старым адресам?
– Они как были моими ностальгически любимыми, так и остаются. Я специально, конечно, не хожу. Но когда мне случается проезжать или проходить мимо, то сердце ёкает: «Ах!» Вот что это? Как хотите, так и называйте. Наверное, любовь...

– На премьеры в другие театры вы ходите, чтобы «зарядиться» или чтобы посмотреть, как работают коллеги?
– И то, и другое. Чтобы посмотреть, чем дышит театр, тем более что театр переживает сейчас не очень правильные времена. Сейчас царит режиссерский театр, а актер является просто инструментом выражения. Я думаю, это своего рода «чумка», она должна пройти, и театр должен вернуться к истокам, когда царили душа, эмоции и мысль.

– А мемуары коллег вы читаете?
– Да, я люблю их читать. Я приучена к этому с самого первого курса нашим педагогом Борисом Вульфовичем. Он всегда говорил: «Читайте мемуары. Это всегда школа. Так или иначе, даже если пишущий мемуары на себе слишком зацикливается, все равно между строк всегда есть какая-то школа, какие-то навыки и опыт».

– Что, на ваш взгляд, нельзя простить таланту?
– Я думаю, что таланту нельзя простить осознание своей исключительности. К сожалению, я много талантов знаю, которые угасли из-за того, что не приложили к этому ни малейшего труда, им не хватило старания и осознания того, что это Богом данное благо, которое еще нужно отслужить.

– Не планируете ли вашу премьера сезона – «Алису» – привезти в Москву?
– Хотелось бы, но я пока не знаю. Сейчас наш театр должен «устаканиться» в смысле своего места жительства.

– А как скоро завершится ремонт главного здания БДТ?
– На 24 мая назначено перерезание ленточки, но с оговоркой, что окончательно въехать туда вместе со всеми нашими кринолинами и работать мы сможем только осенью.

– Удобство нового здания – это всегда здорово, но удастся ли там сохранить ауру? Насколько она важна для важна?
– Это зависит от того, какие будут спектакли. Пока, кроме «Алисы», у нас ничего нового. То есть у театра есть премьеры, но в основном на сцене маленького Каменноостровского театра. Мы на свою площадку не попадаем вот уже 3,5 года. Поэтому какие там будут премьеры и насколько они будут успешны? Насколько они создадут или не создадут, восстановят или не восстановят ауру – это уже покажет время. Пока мы все в ожидании...
http://www.teatral-online.ru/news/11594/

Нина_Корначёва:
КОНСТАНТИН РАЙКИН: «НИ ОДНА ИЗ ТЕМ НЕ УСТАРЕЛА»


Отец в меня вложил образ театра, который я люблю. Изначальный принцип и главная установка (это же я когда-то прочел у М.Чехова) - осознанная, обостренная любовь к зрительному залу. Людей всегда есть за что любить. И это мне кажется совершенно необходимым. Папа наивно полагал, что театр может изменить жизнь, повлиять на власть, искоренить пороки. Я сейчас смотрю все его материалы и вижу, с одной стороны, гениального артиста, к которому нельзя привыкнуть! А с другой стороны, испытываю ужасную горечь и досаду, потому что вижу: ни одна из тем, которые он затрагивал, не устарела! Все то, что он критиковал, начиная от идиотизма отечественной экономики и кончая так называемыми «временными негативными явлениями», то есть взяточничеством, воровством и бюрократизмом, всё это в наши дни, как дело Ленина, живет и побеждает! И это такой повод для того, чтобы махнуть на всё рукой! Нынешняя жизнь приводит бесконечные доводы для скепсиса, для горькой иронии и для яда. Но это бесплодие умственного тупика - все равно философия слабых и малодушных. И это все равно уйдет и ничего после себя не оставит, а божественная энергия заблуждения, которая отцом двигала, останется навсегда.

Конечно, в театре А.Райкина были вещи, которые сегодня просто уже абсолютно недостижимы. Такой востребованности, такого оголтелого желания всех поголовно попасть на Райкина. Билеты на Райкина были единицей измерения радости, всеобщим эквивалентом, как соль в древности. Количество стремящихся, проникающих, просачивающихся было безумным, и это безумное желание всех сейчас недостижимо почти ни при каких условиях. И такой оглушительный ураганный успех, какой всегда был у отца. Этот уровень громкости уже почти нереален. Конечно, советское время без отца было бы невыносимо. Образцов как-то сказал: «Без Райкина нельзя жить!»

Такие артисты, как Райкин, Высоцкий, говорили не правду. А истину. Истина выше. Потому что она может и не быть правдой. Фактологически. Вот есть «Сцена из Фауста» Пушкина. Там плывет корабль, «на нем мерзавцев сотни три, две обезьяны, бочки злата, да груз богатый шоколата, да модная болезнь: она недавно вам подарена…» - объясняет Мефистофель, а Фауст, глядя на модель современной жизни, распоряжается: «Всё утопить!» Но все равно Пушкин говорит: «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман…» Этот обман, уверен, гораздо ближе к Богу, чем голая правда. Ведь абсолютную правду говорит Мефистофель, и он дьявол. Чистая правда часто дьявольщина. Человеку нужна высокая иллюзия, некая сказка, которая его ведет и хранит. А у нас сейчас время низкое, мутное. Мы все проходим испытание свободой. И все не проходим. У нас жизнь течет, как смертельная болезнь, передающаяся половым путем (гениальное название фильма Занусси). Цинизм стал жутко модным, и жутко немоден сделался позитивизм, старомодно стало вообще куда-то устремляться. Мой герой в «Контрабасе» Зюскинда говорит: «Даже гениальные вещи порой не соответствуют духу времени, и тогда этот дух времени сметает всё на своем пути…» А дух нашего времени - зловонный. И в страшной моде главный вопрос: какие рога носить?! И какие копыта?! Все - вокруг дьявола. И все идет к тому, что не метеорит, не комета, не землетрясение, а человек станет самым ужасным врагом человека. Люди нарвутся друг на друга, на вражду и ненависть друг к другу, она сегодня вскипает в центрах мировой цивилизации и культуры. У нас сейчас премьера, В.Рыжаков поставил «Маленькие трагедии». Господи, Александр Сергеевич - пророк! И «Пир во время чумы», и «Скупой», и «Моцарт и Сальери» - всё перекликается с нами. …Впрямую отец меня учил очень редко. Но у нас бывали с ним очень интересные разговоры. О секретах. Я иногда рассказываю это студентам. Один его секрет: не надо видеть лица зрителей. Я однажды дома ему читал что-то, глядя на него. Потом сбился и говорю: чего-то я не могу! А он: «Потому что ты, дурак, читаешь мне, глядя мне в глаза. Читай стенке! А так вместо того, чтобы видеть внутренним взором, ты видишь мое выражение, начинаешь задаваться вопросом, нравится ли мне или нет, вообще целиком от меня зависишь. Зачем это?! Я никогда не говорю с залом, я говорю с темнотой, неясными очертаниями людей, а каждый думает, что я с ним разговариваю.
Прикрепления: 1778877.jpg (9.0 Kb) · 4246218.jpg (8.6 Kb) · 2860337.jpg (8.3 Kb) · 7265937.jpg (7.3 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Четверг, 05 Мар 2015, 19:50 | Сообщение # 2
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
Но если я их увижу, это чудовищно меня отвлечет: вдруг человек зевнет, а ему говорю самое сокровенное, или он зашепчет на ухо рядом сидящему, а я буду думать, что он про меня что-то плохое говорит…» А ведь комиссия в театральных вузах всегда требует от абитуриента: нам читайте! И студент ужасно сбивается: начинает фиксировать выражения лиц и пр. Самые счастливые мои минуты с отцом связаны с искусством. Когда мы сидели в зале и что-то нас вместе потрясало, возникало ощущение такого родства! И когда мы вместе работали, были очень счастливые моменты. Конечно, мне хочется, чтобы он увидел сегодняшний «Сатирикон», его труппу. Увидел бы, что мы играем его любимых авторов - Пушкина, Островского, Чехова, Шекспира. И я то и дело с отцом разговариваю. Не потому что столетие, я и на следующий день, и через месяц после столетия буду разговаривать. По такому бесчисленному количеству нитей и неназываемых связей между нами происходят и продолжаются отношения.
24.10. 2011. Новая газета
http://www.novayagazeta.ru/arts/49113.html

ОЛЕГ ТАБАКОВ: «МНЕ НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ ТРУДНО»


В завершившемся году дирекция Премии «Звезда Театрала» ввела новую номинацию – «Любимый театр», награда в которой вручается директорам. По итогам интернет-голосования абсолютным лидером среди российских театров стал МХТ им. Чехова, руководит которым Олег ТАБАКОВ.

– Олег Павлович, начну с главного: как ваше здоровье? В последнее время Москва регулярно вздрагивает от сообщений о вашем самочувствии…
– Вы знаете, небезосновательно вздрагивает, потому что ареал, вот этот ближний круг, помирает и остается просто мало людей моего поколения. Ну вот друг и товарищ мой, с которым мы учились вместе, В.Гафт играет премьеру за премьерой, выступает на творческих вечерах, сочиняет стихи. А вокруг… Сколько вас? А.Володин пишет в своей пьесе: «Сколько вас? – Раз». Так что все это понятно. К сожалению, уходящий год был для меня тяжелым. Я даже стал меньше читать. Это связано с болезнями. Подряд было воспаление легких, потом еще что-то, потом уже этот камень в почках. Я только-только «на пути к возрождению», как говорил король Лир. Но положение у меня обнадеживающее, потому что генетика у меня хорошая.

– А еще силы вы черпаете и в ролях, и в театре, и, конечно, в общении с учениками, супругой и детьми…
– Ну это, ты знаешь, не совсем так просто. Это было сделано, это было пройдено, это было построено. Хотя ты прав: только благодаря им силы и появляются.

– Вы считали, сколько спектаклей вы играете за сезон?
– Немного. Я думаю, в общей сложности, наверное, 60-70 за сезон.

– В 2005 г. вы называли другую цифру: от 95 до 105.
– Это было почти 10 лет назад. Возраст изменился, наверное. Чувствую ли я перемены? Чувствую, только не демонстрирую это, не говорю об этом. И сейчас, в мои 79 лет, я не хочу похвастаться здоровьем В.Зельдина, но думаю, что по части долгожительства стану за ним в очередь. Многое надо успеть…

– Про ваш трудоголизм ходят легенды. А не бывает ощущения, что вы где-то «недожали»?
– В 2000 г., когда наш вождь, учитель, вдохновитель и организатор всех наших побед О.Н. Ефремов отбыл в долгосрочную командировку туда, к звездам, в зрительном зале Художественного театра было 41-42% зрителей. А сейчас, вот уже 13 лет, когда средняя заполняемость залов по Москве 60% с небольшим, в Художественном театре заполняемость составляет 99%. Вот о чем надо говорить, а все остальное – чувствую, не чувствую, доработал, не доработал – это дело весьма второстепенное. Зритель голосует рублем… Это вовсе не означает, будто я безоговорочно разделяю точку зрения зрителя в выборе спектаклей, но предъявляя билет, купленный на свои трудовые деньги, зритель всегда прав. Так завещали нам отцы-основатели, памятник которым мне удалось организовать некоторое время тому назад. Советская историография разделила интеллигента-литератора Немировича и купца Алексеева, но справедливость, мне кажется, должна восторжествовать. Так сложилось, что все лавры достались Константину Сергеевичу, а Владимир Иванович на его фоне вроде бы слегка оттеснен. Это заметно и на старых фотографиях, когда репортеры приходили фиксировать 2-х выдающихся режиссеров. Высоченный красавец Станиславский стоит во весь свой огромный рост, а бедняга Немирович-Данченко, который был на 20 см.пониже, вдруг незаметно так – раз! – и становился на две ступеньки выше, чтобы не выглядеть малорослым.
Впрочем, все это милые подробности, а если говорить всерьез, то значительное количество лет, когда Станиславский отсутствовал здесь, был на заработках в Штатах и писал свои книги, Немирович пахал, пахал, пахал. И когда Станиславский ушел из жизни, Немирович еще целых 5 лет тащил на себе этот воз. В 1943 г., когда еще не был арестован фельдмаршал Паулюс и господь Бог не знал, кто победит, Гитлер или Сталин, Немирович-Данченко пришел к Советской власти и сказал: «Срочно надо организовать Школу-студию МХАТ». И вот она существует по нынешний день. А если бы ее не было, то не было бы и Ефремова, и Борисова, и Басилашвили, и Волчек, и Козакова, и Гафта, и Высоцкого, и Урбанского. Да что говорить, очень многих не знал бы российский театр. Отцы-основатели МХАТа обладали редчайшим качеством – удивляться чужим талантам. Вот это и дает человеку надежду прожить достойно долгую жизнь.

– А чьему таланту лично вы не перестаете удивляться?
– Могу тебе сказать… Недавно, после двухлетнего перерыва, В.Машков заново поставил спектакль «№13». Нормальная, профессиональная, коммерческая комедия. Так вот, на генрепетиции удивление вновь посетило меня и не только в отношении Вовки. Скажем, И.Верник – знаменитый шоумен, звезда корпоративов и разных солидных организа -ций – он вдруг сыграл свою роль и стал большим актером. Или С.Угрюмов, который появляется в этом спектакле в очень невыгодном для себя положении (потому что до него эту роль играл Е.Миронов) – раз! – и тоже стал большим актером. А девочка длинноногая П.Андреева! Нет, нет, я думаю, что если так поглядеть на московские труппы, то труппа Художественного театра на сегодня, вероятно, самая сбалансированная в столице. Хотя мы тоже страдаем: время чудовищным образом выкосило старшее поколение. Стариков нет. Но тем не менее надо двигаться вперед. Хочу подчеркнуть – я не говорю, хороший у нас театр или плохой. Мысль моя в другом: я не сравню с ним ни одну труппу Москвы. Это и есть результат моего 15-летнего труда в этих стенах.

– Скажите, а когда в 2000 г. вы взвалили на себя эту махину, чувствовали недоверие с чьей-либо стороны?
– Нет. Это несерьезно. Хотя ироничные оценки бывали. В одном из тогдашних номеров газеты «Экран и сцена» есть большая интересная статья А.Авдеенко, которая называется «Ну, почему Лёлик?» Но это скорее из дружественных оценок.

– И все же, «почему Лёлик»?
– Просто я веселый, легкомысленный человек. Время от времени я запускаю руку по локоть в жизнь и всё оттуда вытаскиваю. А если говорить серьезно и без метафор, то нельзя было поступить по-другому, когда горел дом. Я трусоват, но несмотря ни на что стал в один ряд с остальными и начал передавать ведра и бегать к крану за водой. А как иначе?

– Сегодня труппа соответствует той, какой вы задумали ее в 2000 году?
– Нет, я ничего в 2000 г. еще не задумывал. Повторяю: горел дом. Нынешний коллектив сложился не в результате «задумки», а путем долгой работы. Кто сделал бы лучше?

– Бывало, чтобы азарт вас подводил?
– Бывало редко, говорить об этом не стану. Видите ли, я могу вам сказать так. Мне было лет, наверное, 12, а может 13, я вспрыгнул на заднюю подножку 6-го трамвая, который у нас в Саратове ходил по ул. Горького, и вдруг почувствовал, что правая нога моя медленно-медленно сползает под колесо. А я уже хотел быть актером: с отрезанной ногой куда я гожусь? И вдруг майор-фронтовик, стоявший рядом, хвать меня как щенка за воротник и втащил на подножку трамвая. «Не делай этого больше!» Тогда я в первый раз в жизни подумал, что проскочило, всевышний меня бережет. Это было очень сильное впечатление. А потом, спустя годы, я поступил в Школу-студию МХАТ. Сидел у иллюминатора самолета ИЛ-12, там было человек 18 вместе со мной, и в какой-то момент, любуясь на Тамбовскую землю, я заметил из-под крыла пламя. Я безо всего, безо всякого перехода стал молиться: «Господи, спаси и сохрани мою маму». Когда я организовал какой-то минимальный комфорт для мамы, я попросил: «Если можно, дай мне шанс, помоги спастись, я очень люблю театральное ремесло и всегда буду служить театру» - после этих слов самолет перестал падать. Это уже не совпадение. Потом я летел вместе со своим художником А.Боровским из Вены и все время кокетничал с соседкой, которая справа сидела, и вдруг из кабины пилота с выпученными глазами вышел штурман – быстро-быстро пошел в хвост самолета. Там он что-то сделал, раздался странный звук, я обернулся и увидел пламя из-под обшивки самолета… Когда мы приземлились в Варшаве, люди были как-то нервны. Кто был побогаче, тут же поляну накрыл – выпил за второе рождение. А я посмотрел на хвост самолета и увидел, что он совершенно обугленный. Согласитесь, многовато испытаний для одного человека.

– Как вы помните, в биографии Д.С. Лихачева был эпизод, когда он чудом избежал расстрела на Соловках – вместо него погиб другой человек, и он поклялся в ту ночь, что проживет свою жизнь за себя и за него. А в вашей судьбе тоже ведь были такие люди, за которых вы живете…
– Это баба Оля (мамина мама). Она умерла в 1945 г. спустя день после победы, а может быть и до. Не знаю, не могу понять и не узнаю уже никогда. Это моя мама, удивительно красивая женщина, добрая почти как Христос. Это С.Б. Клигман. Он был архитектором и был влюблен в маму. Не знаю, вряд ли там что-то было, но, как говорят, бывает любовь вблизи, а бывает любовь издалека. Он человек, который очень много дал мне для надежды стать однажды интеллигентным человеком. Это внучка В.Серова - О.Хортик. В свое время, когда на втором курсе я довольно тяжело заболел, Ольга Александровна забрала меня из общежития к себе домой. И я жил нахлебником почти 3 года в этом культурном доме – на Б.Молчановке, 18, кв. 10. Это моя однокашница, педагог по речи С.Серова, которой сейчас дали большую театральную премию. Это врач Л.Тюханова, которая совсем недавно померла. Она выхаживала меня, когда у меня в 1964 г. был инфаркт. Это мой первый учитель по театру, дочь чешских интеллигентов, приехавших в 1920-ом помогать безумным русским строить социалистическое общество, Н.И. Сухостав. Женщина трагической судьбы, она вышла за следователя по особо важным делам В.Томашайтиса, а ему поручили расследовать окончание строительства крытого рынка в Саратове. В то время рынок был крупнейшим в Европе торговым сооружением. Следователь должен был по плану найти десять саботажников, а он нашел только 3-х и его, как недостающего, добавили к этому списку и расстреляли. Потом мы издали их переписку. Ромео и Джульетте просто делать там нечего. Она знала, что он уйдет, и он знал. Вот видишь, я уже насчитал 6 человек, хотя в моей жизни их значительно больше.

– В первые годы своего правления Художественным театром вы вместе с А.Леонтьевым реставрировали множество мхатовских могил. Вам все забытые захоронения удалось обнаружить?
– Нет, только те, что были на московских кладбищах. Знаете, об этом неловко говорить, потому что я это делал на свои собственные деньги. Это вещь добровольная: хочешь – делаешь, хочешь не делаешь. Я ведь и подвал наш  в далекие советские годы начал обустраивать с того, что мы с А.Леонтьевым вычистили сортиры. Это абсолютно нормально. Блеск театрального дела невозможно построить без грязной, рутинной работы.


– В МХТ мне рассказывали историю о том, как во время спектакля «Тартюф» в туалете, расположенном рядом со сценой, потек сливной бачок. Вода шумела и мешала артистам на сцене. И пока все ждали сантехника, вы в промежутке между своими сценами, сами все починили.
– Было…

– А дома вы тоже так можете?
– Смешно. Это же вещи неразделимые.

– Поделюсь еще одним восторженным удивлением ваших коллег. Однажды в МХТ намечалось серьезное совещание, но вы, извинившись перед всеми, уехали домой, потому что обещали дочке быть дома в 8 часов и посмотреть с ней мультфильм…
– Нельзя врать своему ребенку. Это дело такое. Мои родители иногда подводили меня, чем наносили незаживающую рану. Я решил об этом не забывать и потому, если пообещал ребенку, то обещания свои выполняю.

– С Павлом вы так же себя вели?
– Похоже. Но когда он рос, я еще больше работал (тушил тот самый пожар). И, бывало, звонил извинялся, если вдруг задерживаюсь на работе. Я вообще обязательный человек. На нашу встречу я ехал из Подмосковья и звонил сюда – предупредил, что буду на 25 мин. позже. Это никакое не достоинство, это просто театральная дисциплина. Иначе и быть не может.

– Кстати, про дисциплину. В первые годы вашего правления было множество публикаций о том, что вы штрафуете артистов, если они вдруг начинают халатно относиться к профессии. Этот метод вы по-прежнему применяете?
– Крайне редко. Но нахожу какие-то другие формы для наведения порядка. Я ведь никакой дистанции не ставлю между собой и своими сотрудниками. Мы все общим делом занимаемся. И потому халатность одного может отразиться на работе всего коллектива. Люди этого театра получают ежемесячно по 10 тыс. доплаты на каждого ребенка. Я не стану говорить, какие зарплаты в других театрах Москвы, но скажу, что актеры вверенных мне театров – подвального и МХТ – получают суммы аналогичные тем суммам, на которые в Европе живут актеры муниципальных театров, а иногда и выше. Выше потому, что у них есть еще 13-я зарплата, то есть я вполне допускаю, что с 13-й зарплатой они получают где-то близко к 3000 долларов. Как это удается – разговор особый. Но Художественному театру меценаты охотно деньги дают, поскольку знают, что не пропадет ни единой копейки, что все пойдет в дело. Знаешь почему? Потому что я не ворую.

– А где таких друзей взять?
– Нет, я не по этой части, я друзей не поставляю. Дружба, мне кажется, это талант: или она есть, или нет. Вот и всё.

– К.Серебренников рассказывал, что когда в начале 2000-х вы обеспокоились привлечением в МХТ самых разнообразных режиссеров, то он долго отказывался от этого сотрудничества, поскольку считал мхатовскую культуру устаревшей, замшелой. Вы долго спорили, и он согласился из принципа «взорвать изнутри» эти традиции современными пьесами. А в итоге, кто кого переборол?
– Надеюсь, МХТ. Я тебе так скажу: я рожать не умею, но умею ставить на ноги, умею прикрывать спину и делаю это на раз. Года полтора назад московский министр культуры С.Капков назначил 4-х новых руководителей столичных театров. Ты не поймал себя на том, что они все начинали в подвальном театре? Но и Художественный театр не обеднел, пришла новая смена. Например, А. Молочников и Г.Черепанов.

– Конвейер работает…
– Это не конвейер, это называется, что я рожать не умею, а вот сгрести и лепить умею. Причем, на автомате.

– С предательством вы сталкивались когда-нибудь?
– Всерьез нет. Наверное, фраза «баловень судьбы» в какой-то мере ко мне применима.

– А что таланту нельзя простить?
– Подлость. Я никогда не лгал своим ученикам. Сейчас я постараюсь объяснить, почему это у меня. Уже, по-моему, началась война. Был, наверное, 1941 г. У мамы была комната 49 м. в большой коммунальной квартире доктора Бродта. Это знаменитый в Саратове доктор. 2-й этаж своего дома на углу Мирного пер. и Большой Казачьей ул. – это было его жилье. Вот в этой 49-метровой комнате метров 10 было огорожено, но не до потолка, а так метра 2 в высоту загородка. И вот мы там спали с бабушкой. Однажды ночью она встала, у нее была такая длинная ночная белая рубаха. Я схватился за рукав и поплелся следом за ней. Бабушка подошла к окну, тихонько приоткрыла раму (там была сетка от мух), а я вскочил рядом на деревянное кресло. И мы увидели, что под окнами стоит черная полуторка «Маруся», переделенная под такой автобусик. Это приехали за кем-то из нашего дома. А потом его вывели из подъезда, и они уехали, а мы с бабушкой пошли в нашу загородку. Потом она встала на колени и стала молиться. Из ее молитв я понял, что именно я только что увидел и как это страшно. Подобные истории повторялись еще несколько раз. Мне было пять с половиной лет, и я узнал, что в стране происходят процессы, о которых широко никто не говорит. И потом я всю дальнейшую жизнь жил с этой двойной или тройной бухгалтерией: понимал, что не все так однозначно. В общей сложности это было довольно серьезное испытание. Наверное, повлияли на меня и рассказы бабушки, мамы о Гражданской войне.

– Марии Олеговне вы рассказываете эти истории?
– Нет, пока не рассказываю. Когда спросит, тогда расскажу.

– Насколько я знаю, она стала преданной зрительницей вашего театра…
– Да, «Конька Горбунка» Маша смотрела 6 раз, и я с тревогой, до сердечного спазма, понимаю, что она, видимо, станет актрисой.

– А в чем это проявляется?
– Ну что ты. У нее хорошая органика, она крепко уже сейчас стоит на земле, у нее спина прямая. И она актриса, потому что все время придумывает себе новый образ, разные роли – даже в тот момент, когда на нее никто не смотрит. Это не подражательство родителям, это ее внутренняя природа. Она без этого не может. И главная моя обеспокоенность в том, чтобы Маша не стала вдруг слабой актрисой. Посредственность в театральной профессии вещь весьма опасная…

– Она может с вами спорить, сказать, например: «Папа, ты не прав»?
– Да. Она иногда такие вещи скажет, шутя, конечно, до какой-то степени кокетничая… Но я реагирую: «Ну, дочь, ну, брось ты, папа у тебя старый человек». Она смотрит на меня внимательно и внушительно говорит: «Папа, ты не старый. Ты новый». И я умылся.

– Как вы с ней справляетесь с хандрой, если она вдруг наступает?
– Господь милостив ко мне, да и женщины не оставляли меня своим вниманием. 30 лет назад у меня начался роман с моей ученицей. Я мужественно ждал, когда она достигнет совершеннолетия. И так случилось, что она сначала родила мне сына Павла, а 8 лет назад родила дочь Машу. Когда Маша была совсем еще маленькой, я снимал половину дома в поселке РЖД. Работал с 7 утра по 8 часов, в 3 часа дня, усталый, приезжал домой, брал Машку и начинал ее тискать. Это давало такие силы! В общем, минут через 10 я был уже в форме и мог еще 8 часов работать.

– Результат, как говорится, налицо.
– Наверное, так. Да и если вы заметили, не думаю, что кто-то смог бы сейчас организовать колледж для одаренных ребят, какой существует у нас при подвальном театре. Театр и тот не могут толком построить…

–  А зачем вам и 2 театра, и колледж, и уникальный завод по производству декораций? Не говоря уже о членстве во всевозможных общественных организациях, наградительных комитетах, советах и прочем…
– Я прямо скажу: никогда не задумывался, зачем мне то, а зачем это. Но я делал все, что в моих силах. Я провинциал и меня всегда преследовало чувство, что надо делиться – отдавать все, что можешь отдать. Я же отдаю не потому, что получил огромное наследство, а потому, что Бог дал мне потенцию, а человека ни что не мучает так, как ощущение собственной потенции. И если это учесть, то можно понять мою всеядность.

– И все же, как вы научились время раздвигать?
– Я могу не спать ночью – работать. Но если мне предстоит играть трудный спектакль, то незадолго до начала, примерно с половины 5-го до 6,15 и я сплю в своей гримерке. Когда выспишься, моя энергоемкость повышается.

– А талант определяется энергоемкостью человека?
– Конечно. Энергоемкость – это то, на что я смотрю, когда общаюсь с абитуриентами. Минут 20 надо провести наедине с человеком и можно понять, будет толк или нет. Это я определяю безошибочно. И очередные находки дают мне силы.

– Если учеников нет рядом, то где вы черпаете энергию?
– Маринка до какой-то степени помогает. Ну и, конечно, Чехов, Булгаков, Пушкин. Недавно Марина привела меня в институт красоты, надо было срезать какие-то папилломы. Я сижу, а она там метра через 3 что-то подписывает за столом. 5 минут проходит, 10. Вдруг врач (здоровый мужик, на голову выше меня) оборачивается, говорит: «Боже мой, неужели это вы? Моя мама выросла на ваших фильмах». И я думаю: нет, ну если врачи не верят своим глазам, то с какой стати я буду удивляться собственному возрасту. Еще поиграю, поработаю, осуществлю новые замыслы.

– На вашем веку сменилось множество эпох. А в какую эпоху вам было труднее всего строить театры?
– Никогда мне не было трудно. У.Евтушенко есть строки: «И я пошел, и я иду». Вот и всё.
Виктор Борзенко
http://www.teatral-online.ru/news/12971/

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «СОПРИЧАСТНОСТЬ»
И.М. Сиренко, заслуженный артист России, основатель и худрук театра


- М.Ульянов на съезде СТД в своем приветственном выступлении высказывал озабоченность о состоянии российского театра сегодня. В частности, он сказал, что спектакли реже стали говорить о психологии и философии, что умирают крупные актерские личности, что характер нынешних постановок все чаще требует четкого исполнения, стремительного движения и это выдается за мастерство. И уже неважно, зачем человек вышел на сцену. И если, по словам оратора, среди театральных деятелей не найдутся сегодня Дон Кихоты, то нас ждет одичание и вырождение. Как лично Вы относитесь к этой мысли?
- Если он ставит такой вопрос, тогда надо спросить самого Ульянова – считает ли он себя Дон Кихотом? Живет ли в нем самом фанатизм? Ведь в свое время он считался хорошим педагогом. Правда, этот свой дар он так и не воплотил на практике из-за большой нагрузки в театре и кино. Кроме того, ставя такой вопрос, надо знать, в какие игры мы играем. Сегодня, к сожалению, все критерии размыты, каждый играет кто во что горазд… Я с Гончаровым проработал 12 лет и ждал его удара в гонг, но так и не дождался. Андрей Александрович, конечно, патриарх, но он боролся только за самого себя, а гражданского пафоса не было. Да и сегодня никто не бьет в колокол. Ульянов всего-навсего только обозначил тревогу и не больше. Сказать, что умирают крупные актерские личности – это по существу ничего не сказать. И сказать, что они не рождаются – тоже было бы неверно. Они рождаются, но являются «на свет» уж слишком неподготовленные. О них уверенно можно сказать: молодо-зелено. У меня, например, такой новой «звезде» не откроется рот сказать: «Здравствуй, Актер!». Смотришь на нее и не понимаешь, зачем она вышла на сцену, что хочет сказать зрителю. А она, как бы оправдываясь, объясняет: «Я играла (играл) вот это». Ничего не надо играть. Если оно есть «вот это», то и без объяснений понятно. У нынешних «звезд» даже, может, есть способности, но им некогда их развивать, потому что их обладатели бегают по театрам, снимаются в рекламе, где-то халтурят еще. Понятно, что семью кормить надо. А в результате, не успела эта «звезда» зажечься, как тут же гаснет.

- Как-то в интервью А.Фрейндлих, помимо прочих вопросов, говорила о своих молодых годах, сопряженных с финансовой недостаточностью, но, по ее словам, они все равно денно и нощно пропадали в театре.
- Вот у меня на стене висит портрет М.И. Бабановой. Она тоже рассказывала, что несмотря на голодовки, они целыми днями репетировали. А когда им дали первую зарплату, стыдились идти получать: как же так, за любимое дело и вдруг деньги! Правда, это удивление быстро прошло.

- Ваше профессиональное образование? Ваши учителя по этому училищу?
- Начальное – Московское цирковое училище. М.Местечкин, С.Каштелян, А.А. Арнольд.

- Каким же образом Вы оказались в театре?
- Мне хотелось в театр, именно в Вахтанговское училище. Опуская все подробности, скажу, что меня прямо с консультаций ректор Щукинского училища Б.Захава взял на актерское отделение. Меня отговаривали, мол, в театре мало платят. Но я стоял на своем.

- Ваши учителя по мастерству? Ваш дипломный спектакль?
- В.К. Львова и Л.М. Шихматов. Их было 2: «Крошка Доррит» по Диккенсу и «Город на заре» Арбузова. В первом я играл Бландуа, а во втором – отца (Добров Игнат Иванович). Училище окончил в 1965 г. и был принят Охлопковым в труппу театра им. Маяковского. Дебютировал в спектакле «Царь Эдип» в роли Креонта, которую подготовил самостоятельно.

- Назовите несколько ролей, которые Вам удалось сыграть в этом театре.
- Лаэрт в «Гамлете», Митчед в «Трамвае «Желание», Кораско в «Человеке из Ламанчи». Играл много. Все эти годы всегда был в репертуаре. Здесь получил звание «Заслуженный артист России» и орден «Знак Почета», но хотелось реализовать то, к чему стремился. Я стал думать о самостоятельной работе – о своем пути.

- У Вас вон вижу, висит портрет Гончарова?
- Он подарил мне. Его жена Вера Николаевна была крайне удивлена, как это он расщедрился. Но факт есть факт. На обороте написал: «Дорогому Игорю в день моего 60-летия, с тоской о юности, пусть не всегда осмысленной. С уважением к энергии и работоспособности, с белой завистью к юности. Андрей Гончаров».

- И в какой же театр Вы ушли от Гончарова?
- В театр им. Пушкина. Директором.

- Из артистов в администраторы?
- Да. Мне хотелось глубинно познать природу театра. Я проработал здесь 3 года. Потом поступил на Высшие режиссерские курсы, к Е.Симонову, чтобы продолжить свое образование в Вахтанговской школе. Курсы окончил «с отличием» и был командирован очередным режиссером в театр им. Гоголя. Сопротивление было сильное. Первый спектакль – «Сороковой день» С.Есина. Пьеса трудная, многосложная. Потом была сказка «Морозко» Токмаковой.

- И вдруг опять в директорское кресло?
- Превратности судьбы. Директорское кресло оказалось свободным, а у меня за плечами уже был опыт, и коллектив единогласно проголосовал за меня. Были какие-то успехи на этом поприще, но не хотелось быть только администратором. А тут пришли такие времена и я стал думать о своем деле… Театр «Сопричастность» родился не по щучьему велению, а по моему нелегкому борению, скажем так. Была выработана четкая программа театра – это забытые шедевры драматургии. И первым таким шедевром была пьеса Н.Гумилева «Отравленная туника». Но это было потом. А начинали мы со спектакля по пьесе О.Бенюха «Иосиф Сталин. Трагедия вождя и народа». С этим спектаклем мы должны были побывать в Японии, Англии и Америке…

- Побывали?
- Нет.

- Почему?
- Минкультуры СССР даже выделило деньги на эти поездки. Но произошел исторический слом. Спать легли в одном государстве, а проснулись – в другом…

- Судя по Вашему спектаклю «Вишневый сад», Вы режиссер психологической школы. Так это или я ошибся?
- Немирович-Данченко утверждал, что выше, интересней искусства переживания в театре ничего нет. А театральный критик Виленкин, анализируя Владимира Ивановича, писал, что если кто-то изучает режиссуру Немировича-Данченко, тот поймет секреты его мастерства и найдет для себя клад. Я увлекался режиссурой этого великого мастера!

- Вы нашли этот клад?
- Клад?..Вчера слушал певца ОЛЕГА ПОГУДИНА. Он пел тихо, а зритель буквально не отпускал его со сцены.

- Почему?
- Потому что он своим искусством обращался непосредственно к душе. А искусство, если оно действительно искусство, должно быть открытым, эмоциональным. Открыть секрет души театра – вот это и есть для меня клад!

- Нам, живущим в СССР, всегда напоминали о любви к Родине, к своему краю, о патриотизме. Сегодня некоторые средства массовой информации договорились до того, что слово «патриотизм» объявили ругательным.
- Если ты не патриот, забудь про национальный театр. Островский, Чехов, Достоевский, Толстой – вот это мое. А любовь к своей земле, к своему краю и есть патриотизм.

Театр «Сопричастность» – театр одного режиссера. Что это дает?
- Строить тяжелее, требуется время. А разрушить можно в одно мгновенье, только с единомышленниками можно создавать что-то стоящее, чтоб, как говорится, нельзя было раскачать лодку.

- Что, Ваша «лодка» плывет без единой качки?
- У нас в театре нет премьерства: сегодня ты – герой, а завтра – в массовке. По мелочи бывает иногда… Я не закрываю глаза на нарушителей дисциплины. Иду навстречу каким-то просьбам, даю некоторое послабление. Но у меня есть твердая позиция: не могу мириться с тем, чтобы мои артисты играли в других театрах. Нельзя молиться двум богам одновременно.

- Знаю, что у Вас есть мечта, расскажите о ней...
- Хочется построить новый театр. У нас есть своя земля, нам ее дали безвозмездно. Уже почти готов проект будущего театрального здания.

- Но это будет не МХАТ, не Малый…
- Нет, конечно. Зал будет мест на 200-240. Не модерн, а под стать старой Москве. Надеемся на мэра столицы, он понимает наши нужды, и мы рассчитываем на его поддержку.
И.Гладких
http://soprichastnost.ru/content/view/187/151/
Прикрепления: 6793901.jpg (10.8 Kb) · 7378857.jpg (14.7 Kb) · 5924738.jpg (8.9 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 29 Апр 2015, 13:37 | Сообщение # 3
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЭЛИНА БЫСТРИЦКАЯ: «В ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ Я ПОПРОСИЛАСЬ НА ФРОНТ»


В июне 1941 г. мы решили, что каникулы проведем у папы. Взяли только летние вещи. Мечтали, как будем купаться и загорать. И вдруг 22 июня...

Когда актриса Малого театра Э.Быстрицкая рассказывает о войне, пронзает мысль: а еще говорят - у войны не женское лицо, и уж тем более - не детское... Еще 13-летней девчонкой Элина устроилась медсестрой во фронтовой госпиталь, прошла всю войну, за что и получила звание «Сын полка».

- Элина Авраамовна, что День Победы означает лично для вас?
- Это самый светлый праздник, какой только бывал в моей жизни. Но чем больше проходит времени со дня окончания войны, тем большая ответственность ложится на нас перед лицом истории. Нельзя забывать о подвиге нашего народа, который выиграл одну из самых жестоких войн за всю историю человечества.

- А разве кто-то забывает?
- Как сказать... Иной раз на ветеранов без боли невозможно смотреть: каждого хочется обогреть, поддержать. Да и не слишком активно, мне кажется, наше телевидение рассказывает о фронтовиках. О них вспоминают лишь в преддверии 9 Мая. Это несправедливо.

- Насколько я знаю, в год, когда началась война, вы с родителями жили в Киеве?
- Да, мама работала в киевской школе, отец - военный врач, постоянно разъезжал по воинским гарнизонам, больницам, госпиталям. В июне 1941 г. мы решили, что каникулы проведем у папы. Взяли только летние вещи. Мечтали, как будем купаться и загорать. И вдруг 22 июня. На Украине война начиналась стремительно. Я помню, как вражеские самолеты летели бомбить Киев. Помню, как спешно начали грузиться эшелоны. Как стал обыденностью рев сигнала воздушной тревоги. Вдруг вся жизнь оказалась вывернута наизнанку.

- Но вместо того, чтобы отправиться в эвакуацию, вы пошли работать в госпиталь.
- Мне казалось, что это самое правильное, что можно сделать. Все мальчики хотели на фронт, девочки - спасать раненых. Да вообще не важно, что делать, главное - помогать бить врага. Поэтому через неделю после начала войны я пошла в госпиталь, в котором служил отец. Сперва хотела попросить его определить меня на службу, но потом подумала и решила действовать самостоятельно - мне ведь 14-й год, уже большая! Правда, часовые на проходной меня не пропустили. Тогда завернула за угол и просто перелезла через ограду. В штабе госпиталя я нашла кабинет комиссара, вошла к нему и заявила: «Хочу помогать фронту». Он внимательно посмотрел на меня и спросил: «Что ты умеешь делать?» Я очень важно, с достоинством ответила: «Для фронта я умею делать все». Комиссар вполне серьезно решил: «Хорошо, будешь работать в нашем госпитале. Разносить раненым почту, писать им письма под диктовку и читать газеты».

- Как он согласился принять на работу ребенка?
- Вы знаете, я всю жизнь вспоминаю о нем, как о мудром человеке. Он понимал, как важно общение для искалеченных войной людей. Вскоре госпиталю пришлось эвакуироваться. Лаборатория, которой руководил мой отец, выбирались на крытых грузовиках. А весь остальной личный состав уезжал поездом. Мы должны были соединиться на небольшой станции Готня под Харьковом. Я ехала, разумеется, с отцом. И когда наши грузовики выехали за город, мы обомлели - повсюду горел неубранный хлеб, его специально подожгли, чтобы урожай не достался немцам. На это невозможно было смотреть без слез. Так мы добрались до Готни, едва не попав к фашистам, потом переехали в Уральск и так все дальше и дальше.

- Вы все так же продолжали читать раненым газеты?
- К тому времени я уже окончила курсы медсестер. Втихомолку я гордилась, когда раненые в палатах говорили то ли в шутку, то ли всерьез: «Пусть придет вот та лаборантка, что с косичками, тогда я дам кровь, а другим - не дам». Может, они думали, что это к ним приходит дочка или младшая сестричка. А я изо всех сил старалась сделать укол так, чтобы им не было больно. Освоила маленькую хитрость: надо как-то отвлечь внимание раненого от укола - например, легонько шлепнуть его ладошкой. Кто-то научил меня микроскопировать, потом я стала самостоятельно делать все анализы. Словом, я стала полноценной лаборанткой военного госпиталя.

- Вопрос, наверное, банальный, но что было самым страшным на войне?
- Здесь можно о многом сказать. Гибель людей у тебя на глазах, постоянный запах крови, который меня потом долго преследовал, голод. Помню, как однажды мы остановились на железнодорожной станции. Рядом стоял развороченный снарядом вагон. Ветер выносил из него в черную обугленную степь белые треугольники -письма с фронта и на фронт. Я печально смотрела на эту метель из писем и думала -сколько же людей не дождутся весточки от своих родных, будут думать, что они погибли! Вместе со мной на это смотрели и раненые солдаты. И по из глазам было видно, как они представляют, что вот так могли бы лететь и их письма. Я начала что-то лепетать им, что письма соберут и отправят по назначению. «Хороший ты человек, дочка», - хмуро сказал один из раненых. Остальные молчали. Мне хотелось крикнуть им, что, возможно, среди этих писем и мое письмо или весточка мне от папы. Но я промолчала: зачем добавлять к чужому горю свое?

- А разве ваш папа был не с вами в лаборатории?
- Нет, его незадолго до этого отправили под Сталинград. Он писал, что жив, здоров и надеется на скорую встречу. Потом письма перестали приходить, и наступило глухое молчание. Мы с мамой подозревали самое худшее. Как могли, разыскивали папу, но ответа на свои запросы не получали. И каждый день надеялись: вот сегодня придет от папы письмо.

- Пришло?
- Пришло, но только через несколько месяцев. Оказалось, что папу из-под Сталинграда направили на Кавказ, где тоже шли жестокие бои. Его часть попала в окружение. Они получили приказ выходить к своим поодиночке, мелкими группами. Но папа как врач не мог оставить госпиталь. Помог случай. Однажды тяжело заболел генерал, командовавший остатками разгромленных войск. За ним прислали самолет с «Большой земли», как тогда говорили. Папу-врача приставили его сопровождать. Так он оказался, наконец, за линией фронта, и немедленно стал нас разыскивать.

- Вы ведь до самого окончания войны служили в госпитале?
- Почти. В 1944 г. война покатилась к закату. И стали поговаривать о том, что таким молоденьким, как я, уже нет особой необходимости служить. Замполит госпиталя мне сказал: «Тебе надо учиться. Возвращайся в нормальную жизнь» Меня отправили в штаб, я взяла справку о том, что добровольно служила в действующей армии и вместе с мамой и семилетней сестренкой мы поехали в Киев, а папа остался в армии. И вот сколько лет прошло, а до сих пор помню это страшное, щемящее чувство: мы подошли к нашему родному дому и на его месте увидели руины.

- Говорят, что вы единственная актриса, которая обладает званием «Сын полка»...
- О, это забавная и в то же время грустная история. Уже много лет спустя после войны, когда мне нужно было оформлять пенсию, в отделе кадров Малого театра начальница заявила, что мое участие в войне невозможно подтвердить никакими документами и что Быстрицкая, дескать, никогда и ни на каком фронте не была. Меня это разозлило. Я поехала в архив Минобороны, расположенный в Подольске, и попросила восстановить справедливость. Можно представить, в каком я была ужасе, когда мне сказали, что моей фамилии в списках нет. Я настаивала, называла номера госпиталей. И, наконец, документы нашлись. Правда, не за весь период, а лишь за часть. Но и по ним мне определили полтора года службы в действующей армии. И вот со временем меня наградили орденом Отечественной войны II степени, медалями за участие в войне и значком «Сын полка». Ведь звания «Дочь полка» просто не существует, поэтому так и довелось стать сыном.
Виктор Борзенко
http://na-zapade-mos.ru/vstrech....nt.html

ЕКАТЕРИНА ГУСЕВА: «ПУБЛИКА УСТАЛА ОТ БЕСКОНЕЧНЫХ ШОУ»


– Екатерина, вопреки чему приходится существовать театру сегодня, в условиях кризиса экономического, кризиса культурных ценностей и надвигающейся цензуры?
– Мне это понятие незнакомо. На моем актерском пути ничего «вопреки» театру не случалось. И цензура меня как-то обошла стороной. Я ведь в «Гоголь-Центре» не играла, с К.Богомоловым не работала – подобный театр меня не коснулся. В Театре Моссовета на сцене матом не ругаются, поэтому я не знаю, что такое цензура. Например, в этом сезоне мы выпустили премьеру по пьесе Л.Зорина «Римская комедия» в постановке П.Хомского. Так в свое время эту пьесу закрывали. У Товстоногова спектакль закрыли сразу после премьеры, и дальше «Римскую комедию» преследовала история «запрещенной» пьесы. В ней резко поставлен вопрос об интеллигенции и власти, об их сосуществовании. И насколько неожиданно остро звучит сегодня эта тема. Скажу прямо, нам всем поначалу казалось: зачем ставить пьесу, где эзоповым языком говорится о том, о чем сейчас можно говорить открыто? Но, как оказалось, мы все заблуждались, что это не прозвучит. За год, пока готовился спектакль, очень поменялось время и поменялась ситуация в стране, и каким злободневным он оказался!

– Как вы почувствовали эту злободневность? Изменилась реакция зала?
– Да, атмосфера зала сейчас очень поменялась, и особенно это чувствуется на спектаклях, которые идут много лет. Если раньше зал всегда смеялся в каких-то определенных эпизодах пьесы, то сейчас в театре в эти моменты – гробовая тишина. Зрители понимают, о чем мы говорим, слышат злободневность. Публика устала от бесконечных шоу, переела этой мишуры. И у меня такое ощущение, что сегодня публика приходит в театр уже за другим. У многих накопилась масса вопросов, и как на них ответить – люди не понимают. Мне кажется, это происходит из-за засилья формата шоу, особенно на телевидении, а люди уже хотят не гламура, не блеска, а глубины и простоты. Чтобы здесь и сейчас на твоих глазах происходило что-то очень настоящее, без накрученных эмоций.

– Вашему театру приходится держать художественную планку вопреки вкусам, навязываемым массовой культурой?
– Это не самоцель для режиссеров Театра Моссовета, для его политики в целом. Но, по крайней мере, у нас нет «помойки» на сцене. В одно время многие театры были этим увлечены, хотелось именно в «помойку» окунуться. А вот нас это как-то миновало, слава богу.

– Возможно поэтому чиновники в последнее время так активно и предлагают возродить цензуру, чтобы на сцене все было «чистенько и аккуратно»?
– Это очень сложный вопрос. Хотелось бы избежать излишнего пафоса, но для меня театр – это храм, это дом, в первую очередь, это праздник. Я не очень люблю перфомансы и вербатим, поскольку они, как правило, строятся на документальной основе, на том, что нас окружает в повседневной жизни, а мне по душе больше, когда искусство поднимает человека над действительностью. Это не значит, что надо запретить вербатим или док. театр. Просто каждый выбирает по себе.
Мила Денева, журнал "Театрал"
http://www.teatral-online.ru/news/13760/

АЛЕКСЕЙ БАТАЛОВ. О ЛЮДЯХ, КОТОРЫЕ ДАРЯТ МНЕ СВЕТ
Награжденный двумя орденами Ленина, он отказался исполнять роль Владимира Ильича. Будучи одним из популярнейших героев советского экрана, он всю жизнь оставался верующим человеком. Народный артист СССР - о том, что значило верить в те времена, когда за это человек мог поплатиться всем, и о том, с чем он не мог бы справиться без веры сегодня.


- В те времена думающему человеку действительно было сложно оставаться неверующим. Сложно было всем и порой страшно. Наверное, страшно было и отказываться от роли Ленина? Немыслимое ведь дело… Как случилась эта история?
- Никому и в голову не могло прийти, что я, актер МХАТа, - не комсомолец, не член партии (а в партию я никогда в жизни не вступал). Поэтому и случился этот «ленинградский казус», когда я отказался играть Ленина. Дело было так. Я в то время работал на Ленфильме, снимался у Хейфица. Иду как-то по коридору студии, подбегает ко мне помощник одного режиссера. Очень радостный сам и явно хочет обрадовать меня. «Поздравляю, ты будешь играть Ленина в молодости!» В ответ я с ходу выпалил: «Ты с ума сошел? Я ни за что не буду его играть!» Развернулся и ушел. Вечером об этом говорил весь Ленфильм.
Хейфицу звонил Ю.Герман, объяснял, что я ненормальный. Он же потом и выручил меня на ближайшем худсовете. Посередине чьего-то выступления он вдруг во весь голос говорит: «Нет, это кошмар какой-то! Кто придумал Баталова в роли Ленина снимать? Вы что, пародию хотите сделать? Худой, длинный, с большим носом - это Владимир Ильич?! Кто это придумал?!» А Хейфиц ему подыграл, сказав: «Юрий Павлович, вы, наверное, ошиблись». - «Я не ошибся, вы, режиссеры, ничего не понимаете!». И совет попался на эту удочку. Все загалдели, зашумели, и моя кандидатура была снята с этой незавидной для меня роли. Не знаю, чем могло все это кончиться, если бы не помощь Хейфица и Германа…

- Вопрос для Вас был принципиальным?
- Я просто не мог играть этих вождей, извергов, помня о маме, у которой почти всю семью посадили. Мои дедушка и бабушка, врачи, были репрессированы в 1938 г. Это были замечательные, добрейшие люди, двери их дома всегда были открыты. Дедушка умер во Владимирской тюрьме, а бабушка провела в лагерях десять лет.

- Вас ведь с детства окружали известные «неблагонадежные» люди?
- Я с пятилетнего возраста рос в семье писателя В.Ардова, а у него собирались все кто можно, а точнее, кто нельзя. Пастернак читал главы из «Доктора Живаго», а прямо под окнами, не скрываясь и не стесняясь, стоял человек, который подслушивал и что-то записывал. А.Ахматова, которая во время поездок в Москву всегда жила у нас, по телефону говорила только «да» и «нет». И больше ни одного слова. Конечно, все наши телефоны прослушивались. И, кстати, даже после смерти Анны Андреевны, когда ее отпевали и хоронили, вокруг храма стояла милиция. Человека, который снимал отпевание на камеру, понизили в должности. А люди всё равно приходили, всё равно стояла очередь проститься с ней. Такое было сложное время. Молодые люди сейчас этого не знают, но после войны по приказу Сталина из Москвы выселяли военных инвалидов, калек. И неважно, сколько у него медалей за отвагу. Ноги нет - портишь облик столицы. Убирайся на периферию. Я не мог играть кого-то из этих «руководителей».


А.Баталов и В.Ардов, 1964.

- Ваш брат, М.Ардов в то сложное время, в 60-е годы, служил иподьяконом, а в 1980-м году был рукоположен во иереи…
- Да, мой младший брат тоже с малолетства ходил в храм и впоследствии стал священником, служит сейчас в храме на Головинском кладбище. Для него это было естественным шагом.

- Ваш приход к вере связан с семейной традицией?
- Мне трудно сказать, когда конкретно я пришел к вере. Еще в детстве самым счастливым для меня днем был не день рождения и не Новый год, а Пасха. Этот праздник вся большая актерская семья Баталовых всегда отмечала у бабушки. И это был невероятный день! Во-первых, я оставался ночевать у бабушки. Во-вторых, мне разрешалось не ложиться спать всю ночь. Я мог тихонечко отщипывать маленькие кусочки пасхи, пробовать кулич. Это было настоящее, неподдельное детское счастье. Я этого никогда не забуду.

- Ваша юность - обычное время сомнения, формирования мировоззрения - пришлась на войну…
- Да, мне было 13 лет, когда началась война. В разных деревнях, куда приезжала наша семья на поселения, почти все люди были верующими. И о Православии мне не просто рассказывали - я жил в окружении верующих людей и общался с ними. Хотя сам долгое время не знал ничего по поводу своего крещения - крещен я или нет. И представьте себе, когда я стал повзрослее и когда умер мой дядя Николай, я припомнил, как моя бабушка всегда говорила перед его приездом: «Крестненький придет». И тогда я понял, что дядя Коля был моим крестным! Но глубокое осознание себя православным христианином произошло позже.

- У Вас были «проводники» на этом пути?
- Я многим обязан архиепископу Киприану (Зернову). Он почти 40 лет был настоятелем храма иконы Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», что на Ордынке. Впервые на пасхальную службу я попал еще школьником, именно благодаря ему - я вообще сейчас вспоминаю и понимаю, что все значимые события в моей церковной жизни связаны с праздником Пасхи.

- Как Вам это удалось? Школьников-то уж точно не пускали в храмы.
- Конечно, у церквей выставляли охрану, «дозор», и следили, чтобы молодежь не ходила молиться. Я помню, как возле нашего храма - Всех скорбящих Радость на Ордынке - стояли пионеры и следили. Даже крестный ход разрешали только на территории храма - он выходил из одной двери в другую, а пионерам и комсомольцам как раз в ограду церковную входить было нельзя. А мне б хотя бы до забора было пройти! Поэтому мы шли с мамой, и я говорил, что ее провожаю. А в тот день отец Киприан, который был хорошо знаком с нашей семьей, сказал мне прийти задолго до начала богослужения, чтобы меня не увидели доносчики. Когда я пришел, он провел меня в свою комнатку, находившуюся прямо в здании храма и имевшую внутренний балкончик. С этого балкона я и наблюдал всю службу. Первый раз в жизни я увидел пасхальную службу всю целиком, от начала до конца, и был потрясен.

- На Вашу жизнь в Церкви, на Ваше становление как христианина оказали влияние еще какие-то яркие личности?
- Вообще, вспоминая о своем пути веры, я должен прежде всего говорить о тех людях, чья судьба стала частью и моей судьбы, моей жизни… После смерти в 1987 г. владыки Киприана настоятелем храма «Всех скорбящих Радость» стал протоиерей Б.Гузняков. Это феноменальный человек! Более невероятного, более чистого человека я не знаю. Он был действительно святой - даже точно предсказал день своей смерти. Отец Борис, так же, как и владыка Киприан, сильно повлиял на меня. Он жил в домике недалеко от храма и по секрету, втайне собирал в подвале этого домика вещи для бедных людей. Ему приносили, кто что мог. Кто ботинки, кто одеяло заштопанное. Туда приходили старушки - я помню, как они ходили в пакетах на ногах, чтоб не замочить ног, сапог не было, видно, -приходили и брали кто что: кто калоши, кто - еще что-нибудь. А потом там, в этом же подвальном помещении, скрываясь от государства, стали заседать члены вновь организованного Общества Марфо-Мариинской обители милосердия. И я - когда, как говорится, мозги встали на место, когда повзрослел - был среди этих людей. Сейчас Марфо-Мариинское благотворительное общество - это серьезная и известная организация, помогающая сотням бедных и болящих людей. А тогда, в 1980-х, именно отец Борис стал у истоков ее возрождения.

- Сегодня Вы по-прежнему прихожанин храма на Ордынке?
- Прихожанин я плохой: постоянно болею - старость уже. Но в то время там было мое служение. Скажу даже, что Марфо-Мариинское общество - единственное, где я по-настоящему помогал. Если хотите, великое завершение этому всему - моя поездка в Иерусалим. Вдруг все сошлось в одной точке! Я ехал туда выступать - это произошло еще в советское время, была организована какая-то встреча. И вот, наконец, я доехал до храма, где положена основательница Марфо-Мариинской обители, великая княгиня Елизавета, эта великая женщина, и ее келейница Варвара. Святая княгиня больным помогала, сама, а большевики ее казнили, сбросив в шахту вместе с другими мучениками - и, говорят, еще несколько дней она помогала человеку, который покалечился во время падения. А потом ее тело везли через Китай, долго ведь везли, а оно сейчас лежит открыто - нетленное. Господь дал мне побывать там. Так что оказалось, что в Иерусалиме весь этот мой опыт закрепился, получил завершение, полноту.

- Я слышала, что Вы были знакомы со знаменитым хирургом, архиепископом Симферопольским и Крымским Лукой (Войно-Ясенецким), в 2000 г. прославленном в лике святых. Это правда?
- А как же! В конце 1950-х я снимался у Хейфица в фильме «Дама с собачкой». Но съемки пришлось прервать из-за моей болезни глаза. Я попал в больницу в Симферополе. Меня лечила прекрасный доктор, знаменитый офтальмолог Азарова-Храпова. Она возглавляла двухэтажное глазное отделение в Симферопольской больнице. Она тогда мне очень помогла. Все врачи твердили одно: «Сниматься вам больше нельзя. Категорически». Дело в том, что софиты, без которых невозможно обойтись в кино, очень плохо влияли на мое зрение. Одним глазом я уже почти не видел. Но Азарова-Храпова, подлечив меня, разрешила мне сниматься, рассказав оператору, какой свет можно на меня направлять, а какой нет. Так вот, она была в хороших отношениях с архиепископом Лукой. Владыка приходил к ней, неугодной, из Москвы выжитой, в больницу. Ведь в конце жизни у него с глазами было очень плохо. Один раз они сидели на лавочке в саду и беседовали. Я увидел это в окошко и спустился вниз, якобы погулять. Когда она увидела меня, то сразу подозвала к себе и познакомила с владыкой. Мы сказали друг другу несколько слов, и я вернулся в палату. Не захотел мешать их разговору. Потом я случайно встретил владыку в городе, и он узнал меня…

- Какое впечатление о себе оставил у Вас святитель Лука?
- Он был удивительным человеком. В эти годы он уже не оперировал, но в больнице были люди, которые рассказывали мне, как владыка приходил на операцию в подряснике, как убирал бороду в специальный мешочек и обязательно перед началом операции ставил йодом крест на теле больного. Сейчас опубликованы новые материалы о жизни архиепископа Луки, из которых понятно, как он жил, под каким давлением находился. Я читал книгу о нем, - это, по сути, сборник документов и доносов на владыку - шесть человек за ним следили, доносили. И действует эта книга сильнее, чем художественная литература о нем. Сейчас эти документы открылись. И молодые люди могут отчасти себе представить, как приходилось тогда выживать великому человеку, в каких условиях находиться, и при этом оставаться на выбранном однажды пути к Богу. Оставаться достойным своего сана. Всякий раз, когда я бываю в Крыму, захожу в Свято-Троицкий собор Симферополя, где покоятся мощи святителя, прошу его молитв.

- По его молитвам и сейчас совершаются чудеса…
- Недавно невероятное и явное чудо случилось с больной греческой девочкой, кстати, в Греции архиепископа Луку очень почитают. Так вот, отец девочки пришел к мощам святителя, упал на колени и попросил помощи, и его дочь исцелилась молитвами святителя Луки.

- Ведь и ваша дочь, Маша, тяжело болеет. Удивительно, что Вас не сломило это тяжелое обстоятельство…
- Здесь уже ни на кого на земле не надеешься. Здесь - Его воля. Но здесь и ни в коем случае нельзя роптать - на судьбу, на несправедливость. Я стараюсь не роптать, а просить и надеяться. И делать что-то такое, чтобы заслужить помощь. Важно воспринимать каждый следующий шаг, каждое, пусть небольшое, достижение  - как подарок.

- Много таких подарков в Вашей семье?
- Моя жена и дочка - мой подарок, это самые светлые люди в моей жизни. После рождения Маши жена, Гитана, оставила свою карьеру цирковой артистки и полностью посвятила себя ребенку. Дочка, несмотря на то, что постоянно находится дома, получила хорошее образование: окончила ВГИК, сценарный факультет, хотя обучение ей очень тяжело давалось, физически тяжело. Сейчас Маша пишет развернутые рецензии, анализы муз. произведений, очень много читает и знает гораздо больше меня: если мне нужно что-то уточнить, будь то из истории Церкви или из других областей, я сразу обращаюсь к ней. В 2003 г. впервые опубликовали ее книжку «Сирень верности», а в 2007 г. по ее дипломному сценарию сняли фильм «Дом на Английской набережной». Представьте, какое это было счастье для всех нас! Какой праздник! И еще одно доказательство того, что в любой жизненной ситуации, даже когда тяжело, всегда есть то, за что можно благодарить Бога.
С А.Баталовым беседовали Валерия Посашко и Ксения Каширина,
08.02. 2011, журнал "Фома"
Журнал "Фома", 8 февраля 2011.

http://foma.ru/o-lyudyax-kotoryie-daryat-mne-svet.html
Прикрепления: 2300051.jpg (9.3 Kb) · 1790336.jpg (10.7 Kb) · 2984293.jpg (10.3 Kb) · 1193320.jpg (16.5 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Четверг, 09 Июл 2015, 14:30 | Сообщение # 4
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
NK:
МАРИЯ МИРОНОВА: «О ВЕРЕ БЕЗ СМИРИТЕЛЬНОЙ РУБАШКИ»


Она - одна из самых востребованных театральных актрис и отечественного кинематографа и продолжательница знаменитой актерской династии. О том, что график съемок и репетиций М. Мироновой не позволяет ей отвлечься на что-то принципиально иное, сомневаться не приходится. Однако сама актриса так не считает. О том, что значит для нее «уметь оглядываться вокруг», какую эстафету передала ей М.Эскина и что такое фонд «Артист»...

- Вы принципиально ничего не рассказываете о своем отце... Почему?
- Предпочитаю говорить о вещах, которые кому-то могут помочь поменяться. Говорить с целью удовлетворить чье-то праздное любопытство просто не хочу.

- Давайте говорить о профессии. Всякий верующий человек в своей вере пытается обрести мир и внутреннее спокойствие. Актерская профессия этому не мешает?
- Театральная сцена для меня - особое пространство. Это почва для исследования человеческих мотиваций, движений сердца, души и ума. И это пространство, которое в ответ требует от тебя настоящего, честного и искреннего отношения. Если в своей работе ты сумел обнажить собственную душу, то зритель непременно начнет сопереживать твоему герою. За эту искренность и честность я люблю свою профессию. Конечно, мне можно возразить, мол, а как же страсть, которую иногда актеру приходится проживать на сцене? Но не кажется ли вам, что страстному по натуре человеку лучше страсть прожить на сцене, чем в реальной жизни? И своей игрой помочь другим, сидящим в зале, разобраться в собственных эмоциях и переживаниях... Да, как у всякой монеты, в актерской профессии есть оборотная сторона. Жажда славы и признания - один из самых очевидных ее недостатков. Но как только приходишь к мысли, что слава, к которой, казалось бы, нужно стремиться, на деле - цель-обман, иллюзия, тогда это перестает мешать и отвлекать от главного в работе.

- Как правило, актеры говорят, что сыгранный ими персонаж никак не касается их внутреннего «я». Все строится исключительно на профессиональных приемах.
- Я уверена, что Господь ведет, если Ему доверяешь. Моя последняя работа - роль в спектакле Театра Наций «Калигула» по пьесе Камю. И первое, и второе, и третье прочтение пьесы вызвало у меня серьезное отторжение. Не останавливало даже то, что режиссером постановки является Эймунтас Някрошюс (человек, работать с которым я мечтала с детства), что Калигулу будет играть Женя Миронов. Материал отталкивает - и точка. Но неожиданно в какой-то момент я поняла: мне надо через это пройти. Работать было тяжело, каждая репетиция - преодоление. И только сыграв премьеру, я вдруг поняла, что эта работа, роль Цезонии, возникшая в данный конкретный момент моей жизни, - не случайна. Прожить на сцене трагическую по своей сути ситуацию, историю безусловной любви, выживающей через муки и унижения - мне было важно и необходимо.

- А как Вам удается удержаться, чтобы не переступить грань между исследованием и провокацией?
- Как-то А.Н. Сокуров, которого я очень уважаю, сказал мне: «Для актера, да и вообще публичного человека важна нравственность». Раньше мне хотелось ломать какие-то границы, существовать в каком-то якобы свободном пространстве. Сегодня я понимаю, что относиться к тому, что ты в жизни делаешь, в том числе к работе, нужно с трепетом. Чтобы не навредить. По крайней мере, к этому нужно стремиться. Конечно, по дороге ты можешь спотыкаться и совершать ошибки. Но если при этом оставаться непреклонным в своем стремлении, то Господь простит промахи и поможет двигаться дальше. Я понимаю, что любой из нас может заблуждаться, принимать какие-то свои мысли за движение сердца. Потому я спрашиваю совета у священника.

- Я не раз слышала от актеров, что профессия всецело заполняет их жизненное пространство...
- Глупо творить себе кумира как из людей, так и из профессии. Для себя я поняла это очень четко. Потому до своего сына пытаюсь донести, что в жизни важно уметь расставлять приоритеты, различая, что важно, что нет. А когда приоритеты расставлены, когда они окончательно сложились внутри тебя, тогда уже не страшно. Я не люблю лишнего. В том смысле, что не берусь за какую-то лишнюю работу, ту, которая способна нарушить установленное равновесие. Для меня в жизни очень важны ограничения, рамки, которые дают мне ощущение цельности. Как только начинаю браться за многое, тут же происходит размен, нарушается устойчивость и утрачивается внутренняя цельность. А если теряю цельность, то не могу уже быть ответственна за то, что получается. Это мне напоминает дырявый шланг, про который моя бабушка, М.В. Миронова, говорила: в одну дырку втекло, из другой - вытекло, а в результате - большая фига. Иначе говоря, внутреннее стремление к цельности для меня на сегодня - приоритет.

- А что для Вас работа в Благотворительном фонде «Артист». И как случилось, что Вы стали заботиться о ветеранах сцены?
- Вся эта история началась с М.А. Эскиной. Театровед, многолетний директор московского Дома актера, она умерла в 2009 г. и как будто передала мне эстафету заботы о пожилых актерах. Она была потрясающая: энергичная, сумевшая объединить вокруг себя людей, для многих - символ театральной Москвы. Даже будучи сама тяжело больна, передвигаясь на инвалидной коляске, она никогда не говорила о своей болезни, но находила возможность помогать и поддерживать пожилых актеров. Она вела картотеку, в которой были данные о 1500 актерах-пенсионерах, инвалидах, ветеранах войны, страдающих от разных болезней. Однажды мы встретились, и я рассказала ей, что очень хочу как-то порадовать наших ветеранов сцены: актеров, которыми я восхищалась, у которых училась, с которыми связано мое детство, людей, которые сейчас оказались забытыми и находятся в тяжелом положении. Предложила устроить в их честь обед и сделать небольшие денежные подарки, поскольку не знала, в чем конкретно они могут нуждаться. День обеда был счастливейшим в моей жизни. Я могу его сравнить только с днем, когда родился мой сын. Как же я была потрясена реакцией тех людей, для которых мы всё это устроили. За наше скромное внимание они были так благодарны, будто мы их осыпали золотом. Тогда, во время обеда, я не только увидела проблемы ветеранов, но и напряженно стала думать, как же их решать. Нас, работающих актеров, способных помочь, - много. Так почему бы нам всем не скинуться? Поговорили об этом с Маргаритой Александровной. И я стала искать единомышленников. Первым, о ком я подумала, был Е.Миронов. В тот момент я играла в спектакле «Кармен. Исход» в «Театре Наций», худруком которого он является. Встретились на следующий же день. Оказалось, на эту тему он тоже очень давно думал. И тогда он предложил создать Фонд. Открытием Фонда и стал наш тот первый благотворительный концерт «Актеры - актерам» в октябре 2008 г. в Пушкинском музее. Теперь Фонд - большая часть моей жизни. И хотя есть свои трудности, но они не сопоставимы с той радостью, которую испытываешь, оказавшись кому-то полезной. Я понимаю, что продолжать нашу работу нужно обязательно. 
После 70-ти лет люди, особенно одинокие, оказываются абсолютно беспомощными, остро нуждаются в поддержке. Актерам к тому же очень сложно смириться с тем, что наступило забвение. И как никому, им необходимо чувствовать, что их искренне поддерживают, о них помнят. Картотека «Клуба ветеранов сцены», которую вела Маргарита Александровна, перешла к нам по наследству. Список имен в ней пополняется. Этим людям нужна наша помощь и внимание. После концертов они говорят: «Вы нам дали радость!», хотя по большому счету мы делаем элементарные вещи...

- Не случалось ли у Вас разочарований за время работы в Фонде?
- Знаете, одно из главных открытий, которое я сделала, - все, к кому я обращалась (коллеги-актеры, бизнесмены), откликнулись на призыв помочь, никто не остался безразличным. И это не дает мне остановиться. Фонд действительно связывает между собой людей. И не на каком-то поверхностном и эгоистичном уровне - это связь очень крепкая, сердечная. Ты понимаешь, что, собирая деньги на медикаменты, питание, операции, занимаешься не ерундой. Когда встречаешься с ветеранами, выступаешь для них, становишься свидетелем живой связи поколений. И понимаешь, если связь эта прервется - жизнь утратит смысл.

- Сегодня вопрос о разрозненности поколений стоит остро…
- Люди в принципе разрозненны, до такой степени, что даже разводятся с формулировкой: «непримиримые противоречия». Но работая в Фонде понимаешь, что на самом деле никаких непримиримых противоречий нет, они существуют только в наших мозгах. Я поняла, что нужно пробиваться через стену безразличия, за которой и скрывается человек. Именно безразличие рождает противоречия. Но как только начинаешь тормошить человека, обращаться прямо к его сердцу, обнаруживаешь в нем много прекрасного. Я поняла, что на самом деле безразличных людей попросту нет. Есть люди, которые прячут свои чувства под маской равнодушия.


Е.Миронов, М.В. Анастасьева, Д.М. Лернер, М.Миронова. Фото предоставлено фондом «Артист»

- В одном из интервью Вы сравнили историю рождения Фонда с Евангельской историей о пяти хлебах. Почему?
- Ситуация с Фондом напоминает мне чудо, описанное в этой истории. Ведь мы начали с малого: устроили обед на 30 человек с небольшими денежными подарками. Потом число людей, которым удается помочь, увеличилось до 70 человек, затем их стало 150, 300, и сейчас их более 1,5 тысяч. Теперь «Артист» стал проводником между нуждающимися и стремящимися оказать помощь. Однажды в Дом ветеранов сцены приехали выступать глухонемые актеры нижегородского театра пантомимы «Пиано». Спектакль для всех был потрясением. Эти дети делают то, что не могут сделать девяносто процентов актеров. Но и дети были благодарны своим зрителям. Как оказалось, им было очень важно вживую пообщаться с пожилыми ветеранами сцены. Поэтому работа в Фонде дает мне ощущение, что все в этой жизни не случайно, что все настоящее будет продолжаться и истинная любовь существует.

- А если человек берется помогать другим без любви, только из-за чувства долга, потому, что, скажем, так вера велит?
- А здесь не важно, как начать - по велению сердца или долга. Даже если берешься за дело, преодолевая себя, все равно Господь рано или поздно откроет тебе настоящую радость. Тот, кто берется помогать, не ощущая внутри себя ничего, похож на ребенка, который послушен своим родителям. Он делает, потому что уважает, почитает их и доверяет им. И если не останавливаясь двигаться вперед, то обязательно почувствуешь, что начатое нужно продолжить.

- «Вера - сфера моей личной жизни и говорить об этом не стану». Как Вы относитесь к этой расхожей фразе?
- Абсолютно нормально. Еще недавно сама предпочитала так отвечать. Но поняла, что, как только вера становится живой, а не умозрительной, о ней хочется говорить. Она начинает приносить радость, которой хочется делиться. Я читаю митрополита Сурожского Антония и Паисия Святогорца. И вижу, как они делятся своей радостью и не стесняются этого. Вижу, как светла их мудрость, каким светом, прозрачным и добрым, настоящим смирением, глубочайшей скромностью и бережным отношением к каждому человеку наполнена была их жизнь. Они действительно видели образ Божий в каждом. Этому нужно учиться.

- Вы крестились, уже будучи взрослой?
- Мне повезло: моя мама - верующий человек и меня крестила в 7-летнем возрасте.

- То есть путь к вере для Вас не был долгим?
- Сначала я ходила в храм с мамой, просто потому что «так надо». Но спустя много лет я стала уже сама нащупывать какие-то зерна. Не сразу и не в один день я пришла к вере. Конечно же, были сомнения, уныние и преодоление. И я благодарна Богу за этот мой путь. По характеру я достаточно упряма, поэтому не могу сказать, что семейные традиции сократили мой осознанный путь к вере. Да и не важно, на самом деле, каков по расстоянию он был. Это как в притче про жемчужину, которую рыбак нашел на дне моря. Теперь уже не важно, когда нашел и сколько искал. Главное - факт обретения.

- А что для Вас самое трудное в вере?
- Сомнения. Раньше мне казалось, что если человек сомневается - это хорошо, значит он развивается. Но если сомневающийся человек взялся за плуг и все время оборачивается - он неблагонадежен. Я поняла, что сомнения - наш враг. Они порождают страх потерять веру. Только засомневался, и вот тебе - падение. Как Петр - пошел по воде, засомневался и - хлоп, всё, под ногами никакой опоры. Поэтому я очень не хочу больше сомневаться.

- И что Вам помогает?
- Надежда на Бога и открытость. Замыкаться в себе нельзя. А то выйдет, как с тем героем анекдота, который во время наводнения просил помощи у Бога. В результате отказался уплыть на корабле, улететь на вертолете, предпочитал просто молиться и ждать чуда. В конце концов утонул, так и не поняв, что помощь может прийти откуда угодно. Просто нужно быть открытым для нее и суметь принять. Потому-то и важна исповедь. Она - момент доверия человека, открытость его для помощи Божьей.

- Вы ходите в храм с детства, а были ли периоды неприятия каких-то внешних явлений внутрицерковной жизни?
- Ну да, все было. Некоторые вещи казались унижением человеческой личности. И лишь позднее я поняла, что тебя никто не может унизить, кроме твоего собственного эго, твоих чувств. Оказалось, что важно научиться быть свободным от своего «я». А старушки… Сегодня я смотрю на этих бабушек и думаю: это же потенциальные наши ветераны, которым мы помогаем. У каждого свой характер, свои проблемы, своя жизнь.. Церковь - это то, что нас объединяет. Там может быть много искушений, но основа, на которой все держится - другая, чем за ее стенами. И когда ты примешь это сердцем, искушения переносятся гораздо легче. С детства у меня было одно позитивное качество: мне хотелось мира. И внутри себя, и вовне. И слава Богу, что я никак не могла его найти. Потому что когда тебе что-то дается легко, ты перестаешь это ценить. И именно мир, который я искала, мне никогда не давался легко и даром. Поэтому когда я начала его нащупывать, спустя годы находить по крупицам, вновь теряя и опять обретая, он стал для меня ценен, как воздух.

- В одном из интервью Вы сказали, что впервые столкнулись со смертью в детстве, когда увидели в храме гроб. И это произвело на Вас сильнейшее впечатление. Сегодня в обществе смерть, старость, болезни остаются как бы за кадром, о них не принято задумываться. Почему, на Ваш взгляд, так происходит?
- Потому, что исчезло приятие жизни, которое было еще у поколения наших бабушек. В православии это называется смирением. Смирение очень многих пугает. Меня тоже раньше пугало. Мне казалось, что за ним есть какая-то фальшь: мы живем, дышим, нам надо стремиться к каким-то достижениям, а вместо этого нам предлагают смирение - смирительную рубашку. Лишь позднее я стала понимать, что смирение - это счастье, это приятие жизни во всем ее многообразии. А человек, который все принимает - как ребенок, - он рад и не испытывает нужды, ведь о нем позаботятся родители, не они, так все равно Господь Бог позаботится. Важно принимать всё как есть. Тогда только есть надежда найти тот самый мир, мирность, о которых я говорила. Когда люди не стремятся принять жизнь такой, какая она есть, они пытаются убежать от себя. И бегут в виртуальный, компьютерный мир, в телевизионную реальность, в алкоголизм или в стремление к бесконечной внешней молодости. Когда нет смирения, когда мы пытаемся постигнуть все умом, тогда не открываются душа и сердце. И чуда не происходит. А ведь открыть сердцем — значит обрести навсегда.
Оксана Головко
04.04. 2011, журнал "Фома"

https://foma.ru/mariya-mironova-o-vere-bez-smiritelnoj-rubashki.html

Нина_Корначёва:
АЛЕКСАНДР СОКУРОВ: НЕОГРАНИЧЕННАЯ ВЛАСТЬ - ОРУЖИЕ МАССОВОГО УНИЧТОЖЕНИЯ


На Венецианском кинофестивале мировая премьера «Фауста» - завершающей главы грандиозной тетралогии режиссера. Героями предыдущих трех фильмов были Гитлер («Молох»), Ленин («Телец») и Хирохито («Солнце»). Сценарий, написанный вместе с Ю.Арабовым, связывает в художественное целое поэму Гёте, произведения Т.Манна (прежде всего «Доктор Фаустус»), средневековые германские легенды. А.Сокуров - создатель более пятидесяти игровых и документальных картин; Европейская киноакадемия внесла его имя в сотню лучших режиссеров мира.

- «Фауст» призван пролить свет на идею общего замысла тетралогии. Можно ли сказать, что это многоактная эпопея с героями, заключившими сделку с дьяволом?
- Так прямо не хотелось бы формулировать. Для нас основой всего был Гете. Порой возвращались к его текстам - не в переводах замечательных переводчиков: оригиналам. Поэтому картина идет на немецком языке, оборачивая нас лицом к первоисточнику. «Фауст» - и часть тетралогии, и новое произведение с новыми смыслами. Но «Фауст» не расширение, а сужение понятий. Мы по-прежнему уходим от мегаэпики, мистики, фокусируя внимание на судьбе, поступках человека. Что касается общего замысла, видите ли, в чем дело: мы с вами говорим о тетралогии, которая показывается, так сказать, кусочками. Я оказался в положении писателя, который пишет книгу. Его вынуждают публиковать ее отдельными главами, да еще комментировать каждую часть. Это неправильно, но такова судьба кино. Надо было бы снять все части, предъявив их зрителю. На самом деле подобная четырехчастная структура ближе подходит к обручу, к кругу, нежели чем к прямой линии с началом и финальной точкой. Можно смотреть цикл с «Фауста», а можно им завершать, можно начинать и заканчивать «Солнцем». Вечный круг неповторимой человеческой судьбы. Всё рождается вне зависимости от внешних сил, внутри человека. За всё сам человек несет ответственность. Без какого-то ни было присутствия дьявола или кого-то еще выше.

- Но разве Гете не говорил, что «Мир - это орган, на котором играет Господь Бог, а дьявол лишь надувает мехи».
- Говорил, но у художников нет конечных постулатов. Гете высказывал и другие идеи. Я бы предлагал до просмотра, во всяком случае до доступности картины зрителю, не ставить понятийных точек. Давайте вместе смотреть фильм, если вообще это будет возможно в России с ее нынешним изуверским прокатом.

- Тем не менее ваши герои - монументальные титаны - подвергаются искушению гигантской силой, в том числе властью…
- Но скажите, возникают ли искушения со стороны, как бы рождаются вне… или они внутри человека? Существует ли вообще искушение за пределами человека? Вот главный и самый трудный вопрос.

- Поэтому у вас Мефистофель лишен привычной злодейской и мифической атрибутики, напротив, это усталый дядя, поживший, с одышкой, больным животом. Вслед за немецкими классиками вы исследуете опыт обращения, преображения человека в мумифицированный труп, съеденный изнутри властью.
- Не всегда изъеденного властью. Власть - лишь теплая ванна, в которой, как «негативы», начинают проявляться те или иные качества человека, вне всякого сомнения, уже внутри него существовавшие. Трудно представить себе стоика, который сумел бы в этой теплой ванне вести себя совершенно предсказуемо. За исключением, может, людей, с детства защищенных броней воспитания, с детства обученных осторожно обращаться с оружием, которым является власть. Властью как острым оружием пользуются те, кто не прошел через хорошую «детскую». Сравните военного человека и гражданского. Как они держат оружие в руках? Вот вам разница. Власть не должна попадать в руки случайного человека, это смертельно опасно для него и для окружающих. Самое страшное в этой связи - понятие абсолютной власти. Неограниченная власть в руках человека - оружие массового поражения. Такого быть не должно. Человек по природе своей не умеет законно и гуманно использовать этот инструмент.

- Герои тетралогии - дети «государств-чудовищ», как говорил Манн, проклинавший власть, убивающую ради идей процветания собственный народ.
- Почему же только «государств-чудовищ», скажите лучше «народов-чудовищ». Что есть Гитлер без народа, в свое время читавшего Гете, восхищавшегося замечательной немецкой драматургией, слушавшего прекрасную немецкую музыку? Кто такой немец без немцев? Или Хирохито без японцев? А уж Ленина без русских совсем невозможно себе представить.

- Все ваши протагонисты одновременно и «огненные молохи», и «тельцы», жертвы для заклания. Подобно Орфею, заклинают «царство теней», не замечая, как сами превращаются в черные тени.
- Это вы абсолютно точно сказали. Но видите, у нас с вами внешний взгляд на них. Страшно, что они сами себя не видят! Не умеют на себя посмотреть не только объективным - хотя бы трезвым глазом. В этом особенность людей, совершавших глобальные негуманитарные действия, преступления против человечества. Отсутствие зеркала, взгляда «со стороны». Народ может поставить такое зеркало перед ними. Но народ этого не делал. Народ сам был их зеркалом…

- И зеркалом, и безвольной тенью, которая «знает свое место».
- Верно. Что касается наших размышлений о власти, взаимоотношениях с ней и друг с другом, к сожалению, это чрезвычайно сложные вещи, укоренившиеся в человеке. Ведь существует и, скажем так, ошибка Создателя. Высшая сила, Творец, заложил одним из факторов существования жизни живого существа экспансию, уничтожение, борьбу. Посмотрите, что происходит в траве! Заглянете -ужаснетесь. Что происходит в лесу! Один живет только потому, что может безжалостно убить другого. Кто и зачем создал мир с таким подпаленным запалом, запасом неизбежной агрессии? Мы славим Господа: «Спасибо за то, что сотворил мир таким прекрасным!» Откуда же жестокосердие, заложенное в основу идей прогресса?

- Сверхчеловек Фауст мечтает о будущем, которое свершится работой «тысяч рук». Но звук лопат, орошающих каналы - как слышится слепому Фаусту, - на самом деле стук заступов лемуров, роющих ему могилу. Вот метафора эволюции «эры новейшего варварства», как точно заметил Т.Манн.
- Безусловно. Люди на протяжении веков видели, как волк догоняет овцу, не испытывая при этом чувства дискомфорта, неловкости. Напротив, перенимали опыт как способ эволюции. Редко встретишь сочувствие, сожаление, размышления на эту тему. Люди комфортно обжились в этой страшной формуле существования. Только отдельные человеки в миниатюрных обстоятельствах вырываются за пределы глобальной формулы жизни на планете: «Убий!» Убей, сожри, и это даст тебе жизнь. Чрезвычайные усилия требуются, чтобы засомневаться: а если не поработить? А если дать право жизни слабому? Пожалеть? Защитить? В этом сослагательном «а если» - ключ гуманитарного сосуществования человека с миром.

- В театральном вступлении к «Фаусту» Директор театра, Поэт и Комический актер спорят о целях творчества. Служить зрителю, который «равнодушен, груб и бестолков», или вносить «аккорды благозвучья и красы» в «жизни шум разрозненности жалкой»? Возможно ли успех с поэзией соединить?
-  Это очень лирическое, романтическое, несбыточное предположение. Немыслимо отыскать столько людей с человеколюбивым, гуманитарным началом. Даже гениям, как история показывает, не хватает энергии добра. Злодеев среди них большая часть. Это вещи несовместные.

- Печально. Поэтому композитор Леверкюн из «Доктора Фаустуса» Манна назвал свою кантату «Плач Доктора Фаустуса»?
- Возможно. Но если серьезно относиться к анализу гетевской коллизии, то нельзя сбрасывать со счетов, что у замысла давняя история. Всё началось задолго до Гете, еще в старой немецкой поэзии и мифологии. Образ Фауста столь сложен, противоречив, углублен, потому что он древний…

- Есть он и в евангельском «не введи нас в искушение»…
- Мотивы Евангелий имеют связь с мифологическими традициями. Но боюсь, что в мифологической славянской культуре персонажа, подобного Фаусту, нет. Это наш огорчительный момент. У нас есть «Повесть временных лет», но это другое. Гораздо меньше о человеке, больше о судьбе России. Сожалею, что в наших культурных традициях, в том числе литературной, нет столь углубленной философской мифологии. Может быть, ошибаюсь, но так я чувствую.
Лариса Малюкова
http://www.novayagazeta.ru/data/2011/099/31.html
Фильм А.Сокурова "Фауст" получил главный приз 68-го Венецианского кинофестиваля.
Прикрепления: 6120056.jpg (6.5 Kb) · 2255236.jpg (8.7 Kb) · 1630104.jpg (12.8 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Четверг, 07 Янв 2016, 14:03 | Сообщение # 5
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ИГОРЬ ЯСУЛОВИЧ: «АРТИСТ ВСЕГДА ИСПЫТЫВАЕТ СЕБЯ»


И.Ясуловича больше знают как театрального актера, по спектаклям К.Гинкаса и Г.Яновской, но и в кино у него – внушительный послужной список: около 120 ролей, в том числе в фильме «Девять дней одного года», который стал его кинодебютом. Ясулович окончил курс М.Ромма во ВГИКе, где увлечение предметом «пластическая культура актера» привело к созданию Театра пантомимы, а затем к работе по пластике со многими артистами, даже в балете «Чайка», который ставила М.Плисецкая. 30 лет Ясулович проработал в Театре киноактера и вот уже скоро 25 лет, как играет в спектаклях Московского ТЮЗа, став их «талисманом». Преподает во ВГИКе и в ГИТИСе.

И.Ясулович присоединился к актерам Маяковки. С нового сезона он ввелся в спектакль «Цена» и осваивает роль старика-оценщика Соломона, играет, как и вся команда, на «крупных планах». О том, как произошла неслучайная встреча с режиссером Хейфецем, а больше 20 лет назад – с Яновской и Гинкасом, как пластические штудии во ВГИКе привели к созданию своего театра и уникальному владению внешней формой, Ясулович рассказал «Театралу».

– Вы уже более 20 лет служите в Московском ТЮЗе, который вывел вас в актеры «высшей лиги», и на других сценах давно замечены не были. Что привело вас в Маяковку?
– В Маяковку привел Л.Хейфец, с которым мы еще в давние времена пересекались, когда он делал спектакль «Часовщик и курица» в Театре Советской Армии, и пригласил меня заниматься всякими пластическими делами. Потом мы часто встречались и недавно волею судьбы оказались рядышком на премьере в нашем театре. Смотрели «Коллекционер», который сделали его ученики. Хейфец сказал, что рад встрече, потому что давно думал предложить мне роль в спектакле «Цена». Предложение замечательное, но, вы же понимаете, что дело это очень щепетильное и деликатное: раньше в спектакле был занят Е.Байковский, Царство ему небесное. Я, к сожалению, не видел, как он играл, но, честно говоря, когда мы уже начали работать, понял, что и не хотел бы видеть. Мы совершенно разные люди, даже визуально. Ну и надо было в роли найти свое, вместе с тем не забывая, что в ней был занят замечательный артист, – войти в спектакль, его не разрушая.

– «Цена» в пьесе Артура Миллера – понятие объемное, метафорическое. Из всего, в чем разбираются герои, как в старом хламе, что вам представляется самым ценным?
– Мне нужно долгое время, чтобы освоиться. Это мое личное свойство. Многое, заложенное драматургом и режиссером, раскрывается со временем. Хотя и Хейфец дал очень точные ориентиры, и Миллер разбросал по тексту очень точные замечания. Работа все еще идет, остается масса вопросов. Но вообще это особенность хорошей драматургии – она практически бездонна, открывается и открывается. Причем не обязательно глобальные мысли возникают – может быть, одна маленькая деталь, но важная для человеческого духа. Знаете, мне очень нравится один образ: я много лет назад был в Веймаре и заехал в небольшой храм, где хранится редкая картина на евангельскую тему – Кранах, если не ошибаюсь – в уголке, внизу, он написал свой автопортрет, а по диагонали с небес провел тонкую красную стрелу как знак избранности художника. Он смиренно указывает, что не сам все это сотворил, а благодаря Всевышнему.

– В спектакле отчетливо звучит мотив «вишневого сада», мотив распродажи «старых ценностей». Вы бы какие сегодня отстаивали, а какие бы выбросили на свалку?
– Да, безусловно, распродажа – это некий образ. Но главное, что здесь происходит между людьми. Как мы должны соотноситься с другими? Зачем мы здесь? «Сколько вам лет?, – спрашивают оценщика. – Больше 90?» В пьесе не звучит точный возраст, но понятно, что ему уже под сотню. Опять же, важно это? Соломон говорит: «Кто знает, что важно, а что нет...» Каждый день заставляет нас это определять и делать выбор. И каждый раз, когда он уже сделан, нас не оставляет мысль: а важно ли это было? Как мы проживаем свою жизнь? Бездарно ли ее тратим? Вот я смотрю на то, как мы нефтяное изобилие впустую тратили, и думаю: не использовали никак – только проедали. Хорошо это или плохо? Осудят нас следующие поколения или слезут с нефтяной иглы и скажут «спасибо»? Нет однозначных ответов, как и в спектакле.

– «Вы в молодости были актером? – Ну что вы! Я был акробатом!» Этот диалог оценщика Соломона как будто позаимствован из вашей биографии. Не находите? Вы же после ВГИКа занялись пластическими штудиями и Театром пантомимы.
– Во ВГИКе, где я учился на курсе М.Ромма, был предмет «пластическая культура актера», преподавал его А.Румнёв – в прошлом артист Камерного театра Таирова, где и до революции и после ставились спектакли-пантомимы. И мы настолько увлеклись этим предметом, этой культурой, что решили создать свой театр.

– Кстати, как вам удалось его создать? Сегодня это – редкая удача.
– Нам посчастливилось это проделать при помощи И.Пырьева, который был председателем Союза кинематографистов при Бюро пропаганды советского киноискусства. Очередным режиссером и куратором в наш Театр пантомимы позвали Зосиму Павловича Злобина, а это человек, который работал с Мейерхольдом и стоял у истоков комплекса упражнений по биомеханике, многие сам сочинял. Скажем, взять и разъять на составные части движение. Исходя из того, что движение начинается от солнечного сплетения и волной идет вверх и вниз, идти пофазово, бежать пофазово, садиться пофазово. Два года мы жили в режиме: с утра тренаж, с балетным станком и упражнениями по акробатике, потом небольшой перерыв – репетиция, еще перерыв – и спектакль. За первые два месяца гастролей объехали чуть не 60 городов. И когда нас вдруг перевели в Театр киноактера, где мы оказались в вакууме, то благодаря своей «закваске», привычке много работать, мы не сложили ручки. И в общем, можно сказать, что здесь мы возродили театральную жизнь, создавали собственный репертуар.

Опять-таки, здесь посчастливилось работать с Э.П. Гариным, который молодые годы провел в театре Мейерхольда и до конца был ему предан. Он ставил «Горе от ума», по форме «учебно-тренировочные работы», которая была в Театре киноактера. Смешно. Так вот, репетирует Гарин сцену, когда Чацкий спрашивает Фамусова: «Я только спросил два слова об Софье Павловне. Быть может, не здорова?», – и уточняет: «Здесь нужна «элевация», как бы задержка в воздухе. Говорите и поднимаетесь чуть-чуть». Казалось бы, как эти вещи играть? Но замечание Эраста Павловича вдруг осветило изнутри, и стало понятно, что делать. Элевация – это душевное движение. В Театре киноактера я проработал 30 лет. И не считал для себя возможным заниматься только кино – профессия требует выходить на площадку, требует постоянного контакта со зрителем, поэтому я довольно много играл, благодаря чему, наверно, и сохранил форму. Оно с тех пор и кормит.

– Вас называют «талисманом» спектаклей Гинкаса. Как вы нашли друг друга? Почему они с Г. Яновской разглядели в Вас своего артиста?
– Когда в 90-х в Театре киноактера возникли проблемы, и стало невозможно существовать, произошел очень значимый для меня поворот – Г.Н. Яновская предложила посотрудничать. С ее приходом о Московском ТЮЗе тогда все заговорили, она сделала очень мощный спектакль «Собачье сердце», с которым театр объездил, наверно, полмира, потом «Гуд-бай, Америка». И искала актера на роль в новом спектакле «Иванов и другие». Я был очень рад, что жребий пал на меня. Не знаю, почему. Наверно, надо спросить у Генриетты Наумовны. В следующем году будет уже 25 лет служения в этом замечательном театре.

– К.Гинкас считает, что «у нас есть хорошие психологические артисты, но они не очень владеют внешней формой, пластики не знают. И это минус русской школы». Вы согласны?
– Кама Миронович сказал правильно. Но мне кажется, что дело сдвигается с мертвой точки, растет интерес к культуре владения телом. Скажем, я иногда даю своим ученикам посмотреть фрагменты спектакля Стрелера «Слуга двух господ» и прошу, чтобы они попробовали это сделать, но не просто скопировали, а попытались понять, что меняется, когда актер надевает маску, как она начинает диктовать ему пластику. Вообще артист, который серьезно относится к своей профессии – ну, бывают уникальные случаи, когда владение внешней формой дано от природы, как голос Л.Паваротти – решает разные задачи, тренирует, испытывает себя. Скажем, есть спектакль «Черный монах», и есть пространство, которое предлагает режиссер. Кама Миронович вывел меня на балкон нашего театра перед тем, как мы начали репетировать, и сказал: играть будем здесь – над бездной зрительного зала. Я увидел это и вдруг испытал волнение. Значит, и зрителей это должно волновать. Я сначала появляюсь вдалеке, в арьерсцене, а потом, когда убирается свет, должен успеть добежать до балкона и появиться внезапно, как «черт из табакерки». Но это не фокус – это очень важный эффект. И то, что мы с балкона прыгаем вниз, в нашу ловушку, опять-таки не для фокуса сделано, не для того, чтобы поразить. Это продиктовано Чеховым. И это дает определенную атмосферу, какое-то электричество, напряжение, которое возникает. Конечно, для того, чтобы это каждый раз получалось, тело должно подчинятся тебе безотказно.


– Говорят, на сцену в «Черном монахе» вы вышли, когда сломали ногу и, тем не менее, продолжили играть. Как это возможно?
– В самом начале обучения М.Ромм сказал: «Если не явились на съемочную площадку, может быть только одно оправдание – смерть». Вывих, перелом, треснуло сухожилие – спектакль все равно продолжается. Отменять? Задерживать? Нет. Всегда находится выход из положения. Похожая история произошла с нашим молодым артистом за час до спектакля, но он ввелся и играл. Это нормальное решение. Никакого героизма здесь нет. Просто издержки профессии. «То есть гримасы театру», – как говорил один поляк-завпост В.Левенталю, когда он делал спектакль в Польше. Вот такие «гримасы» в театре бывают.

– Одной из тревожных тенденций прошлого сезона стала мания доносительства: на театры писали доносы, за чем последовали выпады чиновников и даже прокурорские проверки. Причем пожаловаться сегодня может любой раздраженный и возмущенный зритель, который ничего не понимает в театре. Откуда это взялось?
– Откуда? Родовые пятна. Может быть, надо, чтобы время прошло и новые поколения народились. И, наверно, надо подумать чиновникам о том, какая нездоровая атмосфера сейчас в обществе. Пусть не наивничают и не полагают, что это касается только театральной среды. Это их самих коснется. Это же «прожорливое животное» – мания доносительства. Пускай почитают, скажем, Домбровского «Факультет ненужных вещей», узнают, с чего все начиналось при советском режиме, и предположат, чем это может закончиться в недалеком будущем. Каждый должен – и чиновники в первую очередь – сообразить, что практиковать это и поощрять чрезвычайно опасно. Все материалы сейчас открыты, возьмите в руки и посмотрите, какие были чистки и какие имена вычеркивались, какие портреты изымались. Все это мы видели. И сейчас перед глазами – Северная Корея. Вы хотите это? Когда я вижу их военачальников в орденах от плеч до колен – на брюках уже ордена – меня оторопь берет. С кем они воевали-то, чтобы все эти награды получить? Ну, дурдом, понимаете? И в Южной Корее – какие лица. Когда я был первый раз лет 10 назад, это впечатляло, и сейчас, когда снова приехал на гастроли, приятно было заметить, какие изменения произошли, пройтись по центру LG, который привозит лучшие музыкальные коллективы, лучшие театральные постановки со всего мира – они проводят культурную политику, открытую всем направлениям в современном искусстве.

Что же нам мешает? Если тебе не нравится спектакль, ты не ходишь, если многим не нравится – многие не ходят. И естественным образом то, что не нравится, угасает. А запрет только возбуждает интерес. Значит, наверно, не надо мракобесия, значит, не надо лезть в театр «со своим уставом». Ну, что эти православные активисты устраивают? И почему безнаказанно? Какие цели они преследуют, непонятно. Мне бы хотелось, чтобы нашелся человек и спросил одного из них: «Десять заповедей, пожалуйста. Помните? Можете сходу назвать? Давайте!». Я абсолютно уверен, что они не смогут.
Татьяна Власова
http://www.teatral-online.ru/news/14524/

СВЕТЛАНА КРЮЧКОВА: «НИКОГДА НЕ ЗАБОТИЛАСЬ О СВОЕМ ИМИДЖЕ»


В БДТ им.Товстоногова выпустили премьеру – «Игрок» по роману Достоевского. Московский режиссер Р.Мархолиа поставил спектакль-бенефис С.Крючковой к 40-летию работы актрисы в труппе БДТ. Народная артистка России исполняет роль Бабуленьки Антониды Васильевны Тарасевичевой, богатой русской помещицы, а еще и роль крупье.

– Светлана Николаевна, вот цитата из одного вашего интервью: «Я ничего не боюсь – никакого авангарда, никакой формы, от психологически-реалистического театра до безмолвного»
– Верно, не боюсь. И не думаю о том, что обо мне скажут. Никогда не заботилась о своем имидже. Тем более вставши с того света пару раз. Считаю, что пока ты жив, нужно все пробовать. И нужно идти за режиссером. Если ты поверил ему, делай то, что он просит. Как говорил Станиславский: «Трудное надо сделать привычным, привычное – легким, а легкое – приятным». Вот такой путь.

– «Игрок». Выбор материала, режиссера – ваш?
– У меня надвигались 2 юбилея: собственное 65-летие и 40-летие службы в БДТ. Я давно смирилась с тем, что не играю ничего нового. Ни от кого ничего не жду, существую отдельной планетой. Моя работа – в моем доме, сама все делаю (у меня много поэтических программ, сольных творческих вечеров). Да, несправедливо: три роли в театре за 26 лет после ухода из жизни Г.А. Товстоногова. А.А. Могучий, придя в 2013 г. в БДТ на должность худрука, заговорил о том, что надо обязательно поставить что-то для меня. «Пожалуйста. Предлагайте материал», – ответила я. Но ни одного названия за 2 года мне не предложили. Режиссера предложила я, а он – предложил «Игрока». Я сказала, что я русский человек и хочу играть русский характер на русском материале.

– С чего начали работу?
– С того, что Р.Мархолиа сказал: «Мне бы хотелось избежать бабушки Островского». А текст тянет на это. «Ну что ж ты, батюшка, стал предо мною, глаза выпучил! Аль, может, не узнал?» И напрягаться мне особо не надо бы было: попудрилась и вышла. Нет, у нас – сделанная и отточенная режиссером и артисткой роль.

– Говорят, что Крючкова увидела в Александринском театре спектакль В.Фокина «Литургия ZERO», где Эра Зиганшина играет Бабуленьку, и тоже решила взяться за этот материал.
– Я не видела Эрочку в том спектакле. Ну, что мне соревноваться с ней? Она прекрасная артистка, у нее своя ниша, у меня – своя, у Ниночки Усатовой – своя, мы никак не пересекаемся. И, простите, находимся в таком статусе, что нам уже никому ничего доказывать не надо. У каждой свои поклонники. Одним из главных толчков для написания моей автобиографической книги «Разное счастье нам выпадает…» было вранье, которое создавали вокруг меня.

– Я дважды смотрела ваш спектакль и заметила: когда на поклонах зал встает, вам устраивают овацию, кричат «браво!», корзины цветов дарят – вы просто светитесь! Это и есть настоящее актерское счастье?
– Абсолютная правда. Я счастлива, свободна, раскованна, стою рядом со своими молодыми прекрасными партнерами. У нас чудесные ребята. В спектакле существует ансамбль, – то, чем всегда отличался театр Товстоногова и чего долгие годы не было в нашем и в других театрах. Мы друг друга слышим, подхватываем. «Игрок» очень тонко выстроен музыкально – и в смысле текстов, интонаций, и подхватывания одного партнера другим. О каждом могу долго говорить. Все музыкально одарены, замечательно поют. Музыканты, которые смотрели спектакль, отмечают потрясающее многоголосие, спрашивают, чье пение мы записали. Нет, ребята сами поют! Мы очень любим этот спектакль, ждем его, и когда встречаемся, то сразу бежим друг к другу, обнимаемся, говорим, как соскучились! И главный показатель: этот спектакль любят все службы, которые работают на него: звуковики, осветители, каскадеры, костюмеры, гримеры, реквизиторы. Давно не видела, чтобы в кулисах стояли и смотрели сцены. «Игрок» дает потрясающий заряд. Удивительно, что в финале мы, артисты, не устаем, а, наоборот – наполняемся новой энергией и жизненной силой. И зал подтанцовывает под музыку на аплодисментах. И даже когда зрители выходят из театра на Фонтанку, то улыбаются и признаются: «Жить хочется!»

Работа шла замечательно. Не терплю разборок в театре: и режиссер не тот, и материал плохой, и партнеры слабые… Мы репетировали с удовольствием, с наслаждением. Я благодарна ребятам: они ждали меня (я заболела), верили, что все у нас получится, и 2 месяца репетировали без меня, с коллегами, которые произносили мои реплики. На банкете они мне говорили: «А нас так вами пугали! Сказали, что у вас очень тяжелый характер!» (Рассмеялась). «Конечно, – говорю, – мой характер проявляется там, где заканчивается профессионализм тех, кто работает на спектакле. Я считаю, что каждый должен быть на своем месте». И такие разговоры по театру шли: «Зачем вы репетируете? Крючкова все равно играть не будет».

– Критики в голос ругают режиссера Р.Мархолиа за «Игрока», только про вас говорят: «Крючкова – гениальная, выдающаяся, великая!»
– Мейерхольда всю жизнь пинали, и надо было умереть, чтобы стать великим. Мархолиа еще не начал работать в БДТ, а его имя уже стали склонять, поливать грязью…Мне, конечно, приятно, что меня, наконец, хвалят. Потому что 26 лет после смерти Товстоногова наша питерская критика меня оплевывала, пинала. Обливали грязью или игнорировали. И вдруг стали хвалить. Хотя я все это не воспринимаю всерьез, делю на двести. Критики пишут: «Мы знали, что Крючкова умеет все и без режиссера…» Это неправда. Именно с этим режиссером в его спектакле я проявилась именно так. И зрители этого не знали. Да я сама про себя этого не знала. В 2003 г. мы работали с Романом Михайловичем в Москве, ставили спектакль «Квартет» в его переводе (пьеса Харвуда). Главным героем был Его Величество Театр, а не жалобы, болезни и сожаления заканчивающих свои дни в доме престарелых бывших корифеев сцены. Играли К.Кавсадзе, И.Дмитриев, Б.Брыльска, я и 4 молодых оперных артиста. Спектакль прошёл в центре Г.Вишневской 26 раз. Но… Что такое судьба? Продюсер нашего спектакля оказался игроком, проиграл много денег и куда-то удрал из Москвы. Кто знал, что через столько лет мы опять придем к теме «игра»? Р.Мархолиа открыл во мне в «Квартете» новые краски. Потом мы все время говорили о том, что надо еще какую-то пьесу поставить. Но как-то не срасталось, все упиралось в деньги. Это сейчас уже поняли: черт с ними, с деньгами, жизнь уходит! Будут деньги, а не с кем будет работать.

– Режиссера обвиняют в том, что он «выдрючивается под Европу»
– А Бутусов, Серебренников, Рыжаков, Могучий, Жолдак, Богомолов – под кого они «выдрючиваются»? Всё что они выпускали, было сделано на Западе еще в 70-е годы. Все было, все повторяется. Окститесь! Другое дело, Как режиссеры умеют пользоваться этими приемами и оправданы ли они? Когда артиста заставляют встать перед камерой и проецируют его лицо на задник – огромное лицо! – я предполагаю, что должна быть исповедь. А исповеди нет, просто фокус. Тогда зачем это? Я дома могу сделать себе селфи и показать потом в фейсбуке. Личная приязнь и неприязнь – с этой точки зрения мне никакая критика неинтересна. Я точно знаю, кто из критиков не будет ругать какого режиссера – потому что они дружат. Тот еще ничего не сделал, не сказал «а», а уже хорошо! Поэтому мы были готовы к такому приему.

– Спектакль ругают и за то, что «там ничего нет от Достоевского».
– Никто Достоевскому не изменил, никто его не исказил. Он писал «Игрока», когда был молодым, раздираемый страстями. Все страстны тут: Алексей Иванович, Полина, моя Бабуленька. Русский характер здесь проявлен вовсю. Р.Мархолиа это сделал прекрасно! Очень интересно решен Де Грие. По определению Бабуленьки – «Аполлон Бельведерский». Его играют замечательные ребята из Мариинского театра Г.Шнайдер и М.Зубарев. Они танцуют, не говорят. У нас работы яркие, запоминающиеся, а актеров уничтожают в СМИ. Я рекомендовала ребятам не обращать внимания на критиков, которые пишут неприятные для артистов вещи, - безнаказанно, не аргументированно. Рядом спектакль – провал, а они выдают его за победу. Мархолиа не интересен быт, он ставит про бытие. Умеет делать так, чтобы у людей рождались какие-то ассоциации – не впрямую, не тупо, не примитивно, не морализируя. Умеет дирижировать оркестром. Здесь играет флейта, теперь – стоп, пошли струнные, литавры… Я в этом спектакле боюсь пошевелиться, вздохнуть, если не моя сцена идет. И каждый из нас так существует: мы не мешаем слушать тот инструмент, у которого сейчас соло. В.Кошевой, замечательно играющий Алексея Ивановича, Игрока – о нем тоже критики умалчивают или говорят: «У нас что, своих артистов нет, что взяли из Москвы?» А ну-ка найдите в Петербурге второго такого артиста, чтобы был интеллектуал, чтобы такой нерв открытый имел, чтобы были такие пластика и энергетика! Полиночка Толстун (играет Полину, возлюбленную Алексея Ивановича) потрясающе здесь работает, неожиданно для себя. Не нежная, тихая девочка, а капризная и резкая, оправданно – как у Достоевского.

– Еще пишут: «Спектакль ни о чем».
– А апокалиптичность, безумный-безумный мир, вавилонское столпотворение? Задумайтесь о себе, о своем поведении и месте в этом мире. Эту тонкую вязь создал Роман Михайлович. Он пригласил В.Ковальчука, художника-постановщика, работающего по всему миру. Володя сделал на сцене вокзал. Наша нынешняя жизнь – вокзал, а не стабильное существование на маленьком участке в своей усадьбе. Семьи разъединены. Нас все время куда-то несет, все куда-то едут… Крупье, первая роль, которую я здесь играю, как греческий хор, как рок. Крупье крутит рулетку: «Правила игры в рулетку… Игровой цикл может повторяться до бесконечности».
Это высококачественный спектакль. Посмотрите, какие костюмы – точные, верные, как мне легко существовать, как резко меняется облик моей героини от первого акта ко второму. Замечательная работа художника Фагили Сельской. А музыка! Когда мне Р.Мархолиа сказал, что я буду петь песню группы Rammstein, я пришла в ужас. Я не певица. Группа достаточно агрессивная, неоднозначная, и язык мне чужой. Но когда услышала фонограмму Mein Herz brennt (мое сердце пылает) – тихую, нежную, то поняла, что могу попробовать.

Судьба распорядилась так, что я на 2,5 месяца попала в Германию, и каждый день там говорила кому-нибудь из немцев: «Сейчас я вам песню спою. Поправьте мое произношение». И теперь я с удовольствием пою эту песню. И Полиночка замечательно поет Mein klein Нerz (мое маленькое сердце). И С.Обидина по-французски поет Paroles, paroles. Смешение языков, культур – вот среди чего мы все сейчас живем. Это Роман Михайлович очень точно улавливает! С.Мендельсон (генерал), великолепно музыкально одаренный – и его критики недооценили. Его пятидесятилетний, молодящийся генерал, потерявший голову от лицемерки-француженки, на наших глазах становится потерянным и жалким, когда она ускользает. А как он поет! Весь вокал с артистами скрупулезно придуман и отрепетирован. Диджея играет Р.Бромич, он закончил Нижегородскую консерваторию по классу аккордеона (профессионал!). И, хотя он использует на сцене только маленькую часть своих умений, класс все равно чувствуется.

С.Обидина, из небольшого драмтеатра, – очень пластичная, яркая, острая, музыкальная. Я позвонила ей: «Могу тебя успокоить. Когда-то в «Петербургском театральном журнале» я и Басилашвили были названы “знаками” в спектакле «Вишневый сад»: «Ходят по сцене 2 знака, что они есть, что нет. Ужасающий Лебедев…» Разве на это можно обращать внимание?» В 1977 г. на гастролях БДТ в Москве мы играли «Тихий Дон» Товстоногова. На спектакль не попасть, толпы, дежурила конная милиция. О.Борисов показал мне статью критика Зайцева в «Литературной газете». Там было написано, что у Борисова не хватает истеричности и темперамента (а это самые главные качества Борисова!), у Крючковой темперамента совсем нет, она вялая… «Ты все поняла? – сказал Борисов. – И с этого дня никогда не читай, что они пишут».

– А вы читаете, расстраиваетесь?
– Я за честную борьбу: пиарите один спектакль – пиарьте на равных условиях и другой. Пусть зрители сами выбирают. Наш «Игрок» - как Золушка, его просто нет, о нас молчат. А если пишут, то это абсолютно необоснованная негативная критика в адрес артистов. Зачем оскорблять их эпитетом «никакой»? Поосторожнее все-таки надо. Это они рвут свои сердца. «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и ранят в кровь свои босые души». Ну, напишите, кто годится на ту или иную роль, кто в нашем театре сделает то, что делают В.Кошевой, С.Обидина?

– Есть ли у вас обратная связь со зрителями? Вам интересно, что они думают, говорят про спектакль?
– Мне как раз интересно мнение простых зрителей. Я меньше верю словам, больше – делам. На «Игрока» билеты не достать. Мы сыграли всего три спектакля, есть зрители, которые дважды сходили на нашу премьеру. За свои деньги, не те, которых пригласили посмотреть спектакль бесплатно. Есть зрители, которые говорят: «Мы обязательно отправим на этот спектакль своих детей».

– Вы советуете прочитать роман Достоевского перед тем, как идти в театр?
– Нет. А вот после спектакля люди говорят, что им хочется прочитать «Игрока». Так же случается и после моих поэтических вечеров: слушают, как я читаю, а потом дома берут в руки книгу.
Светлана Мазурова,
24.12. 2015. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/14939/

ВЛАДИМИР ЗЕЛЬДИН: «ДОЖИТЬ ДО МОИХ ЛЕТ И РАБОТАТЬ - СЧАСТЬЕ»


10 февраля 2016 г. самому великовозрастному из ныне работающих на сцене артисту планеты В.Зельдину исполнился 101 год. Днем он принимал поздравления от президента страны, а вечером сыграл в спектакле Театра российской армии «Танцы с учителем», поставленном еще к 95-летнему юбилею, но по сей день пользующемся любовью зрителей. В 2008 г. он был первым артистом, которого дирекция Премии «Звезда Театрала» наградила почетным званием «Легенда сцены».

– Владимир Михайлович, традиционный вопрос: как ваше самочувствие?
– На этот вопрос у меня есть традиционный ответ: сцена дает мне силы. Зрители приходят на спектакли. Что еще нужно артисту для счастья.

– Вы счастливый человек?
– Дожить до моих лет и работать – счастье. Не верьте, когда говорят: старость – это осень жизни. Никакой осени.

– Довольно смелое заявление…
– Вы знаете, в конце прошлого сезона я получил травму, лежал в больнице, мне делали операцию. И вот тогда я подумал: неужели больше не вернусь на сцену? Был момент легкого отчаяния. Но вокруг меня было так много хороших людей… Молодые врачи меня узнавали: «Владимир Михайлович, как вы?» И я почувствовал приток сил. А осенью действительно вернулся на сцену.

– Вот скажите, пожалуйста, откуда в вас столько оптимизма? Вы ведь и голод прошли, и всевозможные коллективизации, и эпоху репрессий, и войну
– На долю моего поколения действительно выпала тяжелая жизнь. Но, наверное, безысходность и тяжесть как раз и вселяют людям оптимизм. Надежду на то, что однажды все изменится.

– У Ницше есть слова: «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины…»
– Наверное поэтому театр и кинематограф во времена моей молодости играли немного другую роль.

– Какую?
– Сейчас в театр приходят, в основном, отдохнуть от суеты. Режиссеры говорят, что народ хочет комедий, хочет чего-то яркого, чтобы не особенно погружаться в проблемы. Наступила сытая жизнь. Но раньше мы шли в театр, чтобы услышать правду. Конечно, было много конъюнктуры, было много агиток, но мы все равно старались хотя бы своей игрой, правдой характеров коснуться истинных трудностей жизни, чтобы зритель чувствовал: артисты – это не небожители, а такие же люди. Они ходят по тем же улицам, живут в той же стране.

– Удивительно, что вы сейчас об этом заговорили: вас ведь всегда считали настоящим баловнем судьбы, ведь и звания, и популярность к вам пришли довольно рано. И работой вы не были обделены…
– Нет, это внешнее впечатление. Я ведь помнил с детства ужасы революции и облавы на евреев, учиненные мамонтовцами в нашем родном городе Козлове. Потом моего любимого дядю Пантелеймона застрелили, как иностранного агента за то, что он держал в доме иностранную литературу. Хотя он был всего-навсего инженером и действительно выписывал из-за рубежа научно-технические журналы. Пострадали и другие члены нашей семьи, но что теперь об этом вспоминать…

– То есть, вы еще в юности почувствовали, что парадная витрина страны не соответствует тому, что происходит на самом деле?
– На своей шкуре я это ощутил, когда побывал на Лубянке. Я был романтичным молодым человеком. Довольно искренним и, мне кажется, не злобливым. Многое принимал за чистую монету. Поэтому когда однажды мне (в ту пору я учился на третьем курсе) позвонили и душевным голосом попросили приехать к следователю, я ничуть не испугался. Мало ли, о чем пойдет речь?! Возможно, они хотят попросить молодых артистов придумать концертную программу. Страха не было. И вот я приезжаю в назначенное время, за столом сидит человек. Я здороваюсь, он вдруг подскакивает и кричит: «Ты куда дел оружие?» Я опешил: «Какое оружие?» Он наседает: «Прикидываться решил? Хочешь, чтобы мы к тебе с обыском пришли?» Я долго оправдывался: мол, произошла какая-то ошибка. И, по всей видимости, легко отделался. С меня взяли подписку о неразглашении и отпустили. Но той истории мне хватило на всю жизнь. Можно сказать, она сбила мой романтический настрой.

– Так, все-таки, что это было? Следователь действительно ошибся?
– Я много думал об этом. И понял, что на меня был донос. Скорее всего, его написал деревенский парень, когда наш актерский курс летом ездил в колхоз и занимался самодеятельностью. Там один парень стал расспрашивать меня об уличной преступности. И я пошутил, что на хорошо бы в таких случаях носить с собой пистолет.

– Читал, что всегда своим главным оружием вы считали собственную профессию, если так можно сказать. На войне тоже оружие не держали?
– Я хотел уйти на фронт, но меня не пустили – Сталин распорядился продолжать съемки «Свинарки и пастуха». Войну я встретил в Минеральных Водах. Буквально накануне у нашей съемочной группы закончилась экспедиция в Кабардино-Балкарии. Утром 22 июня мы приехали в аэропорт Минвод и должны были лететь в Москву. Но самолета не было. Пустая взлетно-посадочная полоса. Раннее утро, солнце уже вовсю припекает… Какая-то бабка ведет козу на веревке. Пассажиров мало. Тишина. Я сел на скамейку и, думая о том, что уже сегодня окажусь в Москве, хотел вздремнуть. Но кто-то из наших сказал: «Володь, почему-то не объявляют посадку. Пойди узнай, в чем дело». Я абсолютно праздной походкой направился к диспетчеру. Но тот лишь развел руками: «Рейс отложили на полтора часа». – «А что же нам делать?» – «Ну, сходите на базар. Это минут двадцать отсюда».

– И пошли?
– Да. К артистам в ту пору было особое отношение. Мы понимали, что без нас самолет не улетит. Эта картина и сейчас у меня перед глазами. Небольшой базар наводнен покупателями. Все чего-то галдят, суетятся. И вдруг на полную мощность включается громкоговоритель – Советское информбюро передает речь Молотова.

– Жуть…
– Мы оцепенели. Никто ничего не мог понять. Но после слов: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», – громкоговоритель замолчал, и народ стал разбредаться. Не было ни истерик, ни воплей. Люди еще не осознавали весь масштаб катастрофы. Война – это ведь где-то там, далеко.

– Вы думали в тот момент о своей дальнейшей судьбе?
– Как вам сказать… Была полная растерянность. Но я решил по возвращении в Москву идти в военкомат. Ясное дело, я был уверен, что съемки «Свинарки и пастуха» отложены на месяц-другой – то есть до тех пор, когда война прекратится. Не было никаких сомнений в том, что мы разобьем врага на его территории и что война скоро завершится. В Москве я узнал, что буквально накануне нашего приезда режиссер И.Пырьев ушел добровольцем на фронт. А через несколько дней я и сам получил повестку и был направлен в танковое училище. Однако недели через 3 меня вызвал к себе начальник училища и с недовольным видом вернул документы. Оказалось, что пришел приказ, в котором говорилось о продолжении съемок «Свинарки и пастуха». Всех мужчин, занятых в съемках, вернули на «Мосфильм» и выдали бронь. Таким образом, я не смог поучаствовать в боях и не столкнулся с врагом на передовой. Моим фронтом стало искусство.
Виктор Борзенко
февраль, 2016. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/15198/
Прикрепления: 9647719.jpg (7.2 Kb) · 3856445.jpg (6.2 Kb) · 0616983.jpg (9.3 Kb) · 1941181.jpg (19.1 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Вторник, 22 Мар 2016, 15:58 | Сообщение # 6
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
СЕРГЕЙ БЕЗРУКОВ: «НАКОНЕЦ - ТО Я СЫГРАЛ ПРОСТОГО ЧЕЛОВЕКА, А НЕ ЛЕГЕНДАРНУЮ ЛИЧНОСТЬ»
Мы уже привыкли к тому, что в новогодние дни С.Безруков появляется на экране в необычном качестве. Можно вспомнить «Иронию судьбы. Продолжение». Там его герой отчасти повторяет историю Ипполита Ю.Яковлева из фильма Э.Рязанова. Потом Безруков стал хипстером в картине «Джентльмены, удачи!», в котором едва угадывались знакомые черты актера. В 2016 г. Сергей освоит профессии инженера-электрика и артиста балета.


С.Безруков с А.Матисон и Дм.Хрусталевым

- Вы теперь человек занятой и ответственный, руководите театром. Какой должна быть роль в кино, чтобы вы на нее согласились?
- Я и до этого скрупулезно относился к тому, что мне предлагают. Самое важное для меня - хороший сценарий и команда. Фильм складывается из многих составляющих - режиссуры, монтажа, музыки, атмосферы, особой химии, которая возникает на площадке. Недавно я снялся в картине «Млечный Путь» А.Матисон. Меня заинтересовала добрая и очень тонкая история, которую Аня придумала вместе с Т.Эзугбая. Она очень простая, но какая в ней скрыта глубина! Замечательная семейная картина с тонким юмором, какой сейчас днем с огнем не сыскать. И не надо ребенку затыкать уши, чтобы он не слышал потока скверных шуток, на которые богато современное кино.

- Ваш герой говорит, что все будет хорошо. Вы верите в то, что так и будет, когда все плохо?
- Да, верю. Я по натуре оптимист. В сложнейших ситуациях пытаюсь найти выход. Жизнь - сложная штука. Она полна самых разных событий, в том числе и трагических. И надо попытаться за всем этим увидеть свет. Но для этого надо быть оптимистом, а не пессимистом.

- В вас появилась мужественность, которая приходит к человеку в определенный момент жизни.
- Просто я уже давно повзрослел. И давно не снимался. Года 4, если не считать телевизионную версию «Высоцкий. Спасибо, что живой!», ни в одной новой работе не появлялся на телеэкране. Повторяли «Есенина», «Участок», «Черных волков», сериалы, снимавшиеся много лет назад. Полтора года продолжалась работа над телевизионной картиной «Временно доступен» М.Хлебородова по сценарию А.Кивинова, который уже вышел на ТВ. Она с хорошим юмором, вроде бы легкая комедия, но в ней заложен величайший смысл. А если говорить о полнометражном кино, то после фильма «Джентльмены, удачи!» ничего у меня и не было. С тех пор как там попробовал с режиссером А.Барановым поэкспериментировать над собой, превратившись в хипстера, что для меня несвойственно, я в основном занимался театром. Так что «Млечный Путь» - моя первая картина за последние 3 года. Мне понравилось, что мой герой абсолютно простой человек, иркутянин. Его первая профессия, по которой он работал на острове Ольхон, - инженер-электрик. Да, он уже год в Москве. У него есть жена, дети и все те же самые проблемы, как у каждого из нас. Наконец-то я сыграл простого человека, а не легендарную личность. Мне это даже сложнее - ответственности больше. Какими были великие, мы с вами все равно не знаем. Читаем воспоминания, свидетельства современников и что-то представляем себе. А каков простой человек, живущий среди нас, мы знаем хорошо. Быть убедительным в кадре, став одним из многих, - задача посложнее. Огромное количество претендентов было на эту роль. Не скрою, что когда меня утвердили, что-то переписывали специально под меня и даже добавили некоторые сцены.

- А вас не смущало, что Анна - не такой уж опытный режиссер?
- А я посмотрел ее фильм «Сатисфакция», и он мне очень понравился. Он как акварель, и Е. Гришковец там очень хорош, и Д.Бургазлиев. Все сделано на полутонах. Даже история опьянения получилась тонкой. Как Аня смогла все выстроить? Я смотрел не отрываясь.

- Помню, как досталось авторам за этот фильм на «Кинотавре» и в программе «Закрытый показ»…
- Ух! У нас только дай волю. Я заметил тенденцию: когда что-то хорошее появляется, не принято хвалить. Недавно был такой случай. Из-за тотальной занятости, гастрольных переездов такая усталость накопилась! Хочется отдохнуть, но график плотный. У меня только что прошли премьеры - «Сон разума» и «Маленький принц» в Московском Губернском театре. Большие нагрузки! Я бы даже сказал, космические перегрузки. И я не смог дать интервью одному вашему коллеге, после чего он написал, что одним отрицательно настроенным по отношению ко мне журналистом стало больше. Как к этому относиться?..

- Вы так давно на виду, что уже должна быть броня.
- Пытаюсь не обращать внимания. Всем угодить невозможно. Самое главное - твое внутреннее чутье. Интуиция, которая есть у артиста и режиссера, вырабатывается с годами. Ты уже доверяешь своему собственному вкусу, отделяешь хорошее от плохого, на это и ориентируешься. А уж что касается человеческих отношений, хочется, чтобы с приходом Нового года люди стали добрее друг к другу. Понимаю, что жизнь сложная и будет, наверное, еще труднее, но нужно оставаться людьми в любых ситуациях, стараться не обижать друг друга. Жизнь так быстро проходит! И нужно как можно больше сделать добра, чтобы и тебя лишний раз помянули хорошим словом. Врагов, наверное, будет предостаточно. Но это только лишний раз доказывает, что ты чего-то стоишь в этой жизни. В картине «Млечный Путь» мы попытались поговорить о добре. В ней есть необыкновенная нежность, особенно в финале. Аня достигает этого при помощи классической музыки, в которой разбирается поразительно. А песня М.Магомаева «Луч солнца золотого» работает на подсознательном уровне, так что невольно слезы наворачиваются. Невозможно на это не реагировать.

- Уже дважды вы снимаетесь с юной актрисой Настей Безруковой. И она - не ваша родственница…
- Настя - моя однофамилица. Только на картине я об этом узнал. Так получилось. С Настей я снимался и в следующем фильме Ани Матисон «После тебя» и по ее оригинальному с Тимуром сценарию. Это фильм о танцоре балета.

- Это будете вы? Каков диапазон! От инженера-электрика до танцора.
- Да, я сыграю артиста балета. Очень интересный и неожиданный образ. Таким вы меня еще не видели. Фильм практически снят. Настя Безрукова опять играет мою дочь.

- Докажите потом, что она и вправду не ваша дочь.
- Трудно будет это сделать. Настя похожа и на меня. То, что с ней отрепетировано, она повторит раз двести. Я могу запнуться, сыграть что-то по-другому, а она все сделает так, как с ней отрепетировано. Получается добрая картина, после которой остается ощущения великой нежности и любви ко всем. Вот это ощущение счастья хочется всем подарить в новом году. У каждого свое представление о нем. Каждый о нем мечтает. Кто-то его потерял, кто-то пытается найти, а кто-то уже нашел. Берегите свое счастье! Это та самая надежда, которую хотелось бы подарить зрителю в новом году. Если он пришел в наш Губернский театр, мы просто обязаны подарить ему надежду. Я выпустил спектакль «Сон разума» по Гоголю - фантасмагорию, где метафорически воспроизведены мысли и эмоции моего героя Поприщина. Это же «Записки сумасшедшего» Гоголя. Я представил себе, как человек видит все изнутри, залез в голову героя и посмотрел на мир его глазами. Предметы летают, разговаривают. Человек сходит с ума, но все равно в конце надежда есть. Даже в «Веселом солдате» по Виктору Астафьеву, которого мы выпустим в январе, она будет. Это сложнейшее произведение, рассказывающее правду о войне, которую, я думаю, не все хотят слышать сегодня. Но Астафьев имеет право ее сказать. Трагедии разворачивается перед глазами. Б.Галкин у нас играет В.Астафьева и говорит о добре. У меня слезы наворачиваются, когда я об этом вспоминаю. Только добром побеждает русский солдат, переживший такое количество смертей и трагедий.
Светлана Хохрякова
13.01. 2016. МК
http://www.mk.ru/culture....st.html

СЕРГЕЙ УРСУЛЯК: «ВСЕРЬЕЗ РАССКАЗАТЬ ИСТОРИЮ МОЖНО ТОЛЬКО НА ТЕЛЕВИДЕНИИ»


На кинофестивале «Литература и кино» в Гатчине С.Урсуляк был председателем жюри. Где бы ни появлялся режиссер, его обязательно расспрашивали о фильме «Тихий Дон», который он снял в 2015 г. И еще всех интересовало, чем занят он сегодня, что собирается экранизировать автор многосерийных фильмов «Ликвидация», «Исаев», «Жизнь и судьба».

– Сергей Владимирович, тяжелый труд – быть председателем жюри?
– Не только председателем, но и членом жюри. Если в таком режиме, как в Гатчине, то это просто очень тяжелый труд. Посмотреть и обсудить за шесть дней 24 фильма – игровых и неигровых! Поскольку после «Тихого Дона» я освободился, то теперь отдаю «долги»: сначала Гатчине, фестивалю «Литература и кино», потом – Питеру, фестивалю «Виват кино России!», где также буду председателем жюри, а в августе – еще и Выборгу, «Окно в Европу». Я долго обещал всем, что, когда освобожусь, тогда и приеду. Меня и «прищучили». Понятно, что отборщики формируют конкурсную программу из того, что есть. Но часто возникают вопросы, в том числе к Министерству культуры: кому дают деньги на кино? Наше жюри сформулировало замечательную возможность более строгого отбора финансируемых государством картин. Для этого нужно сделать простую вещь: однажды посадить в зал на 10 дней тех, кто распределяет деньги, и показывать им по пять фильмов в день без права выхода из зала, без права сказать: «Спасибо, мы уже поняли». Думаю, что после десяти дней такого просмотра ситуация улучшилась бы сразу.


С женой Руфиной Нифонтовой

– Сняв фильм, режиссер мечтает о следующей работа. Кто-то ищет сценарий, кто-то деньги. Что сейчас делаете вы?
– Я ищу тему. Мы с каналом «Россия» остановились на одном романе. Будем писать сценарий. Это известный современный автор, хороший писатель. Пока не стану называть его имени.

– И снова будет сериал?
– Да, сериал. Я не хочу возвращаться к тому, что ошибочно называют «художественным кино». Сейчас всерьез рассказать историю можно только на телевидении. В кино твой удел – поездки по фестивалям, вымученные показы. А на телевидении ты обращаешься к огромной аудитории, тебя смотрят. Любят – не любят, нравится – не нравится – это второй вопрос. По крайней мере, ты понимаешь, зачем работаешь. Я уже снимал полнометражное кино и в какой-то момент понял, что мне скучно: вкладываю много сил, а отдачи эмоциональной – ноль. После телевизионной премьеры даже если тебя ненавидят за то, что ты «взялся за святое» – экранизировал классику, ты читаешь проклятия в свой адрес. Это мощный эмоциональный всплеск. Сериалы ругают, но все равно смотрят. У нас, русских, такая манера: мы тяжело любим. Нам надо, чтобы «отстоялось». Вообще, на самом деле, разговаривать о картинах – особенно массовых, биографических сериалах – нужно через какое-то время. По первому разу очень многие вещи воспринимаются негативно, непривычны новые лица. Пройдет лет 5 – давайте вернемся к разговору. Может, будем поспокойнее.

– Вы переживали из-за отрицательных оценок вашего «Тихого Дона»? Когда разбивали в пух и прах работу режиссера, актеров, музыку критиковали, когда писали в интернете, в СМИ: «Это очередная «клюква», самая большая неудача, Шолохов перевернулся бы в гробу от такой наглости»…
– Я столько плохого узнал про себя за последние годы! Берясь за «Тихий Дон», я прекрасно понимал, что 90% того, что будет написано про картину, я мог бы написать сам еще до начала съемок. Меня не ранит критика, масса критических отзывов не повлияла на мое самоощущение. Конечно, приятно, когда тебя хвалят. Мне было достаточно добрых слов от людей очень уважаемых. Ну, а что толку от мнения человека, который пишет: «Я посмотрел только 15 минут первой серии и понял, что это туфта. Дальше смотреть не буду»? Нет, Шолохов не перевернулся в гробу. Больше того, скажу, что как раз люди, близкие к писателю – от его родственников до односельчан – восприняли фильм гораздо лучше, чем критики, шолоховеды. Я прекрасно понимал, что если ты берешься за классику, то тебе не скажут: «Ах, какой ты молодец!» И еще учтите огромную инерцию фильма Сергея Герасимова, любовь зрителей к нему, и для кого-то оскорбителен сам факт, что кто-то посмел поднять руку на святое.

– Зато как хвалят вашу «Ликвидацию»! Ее часто показывает то один канал, то другой.
– Счастливое стечение обстоятельств: я никому не перебежал дорогу, никого не оскорбил, легкая картина, замечательное пространство – Одесса, время чудесное, обаятельные герои – всех жалко, всех любишь. Фильм для души, для отдыха. Прекрасно, что такой есть в моей биографии.

- Правда, что вы принципиально снимаете фильмы на пленку, а не на «цифру»? Еще в прошлом году снимали так сериал «Тихий Дон»…
– Хотя меня уговаривали перейти на «цифру», «Тихий Дон» я действительно снимал на пленку. Да, это удорожает производство, неудобно, как считается, в съемочном периоде: нужно больше света, он тщательнее выставляется и т.д. Но пленка дает совершенно волшебное изображение, особенно в руках такого оператора, как М.Суслов. С «цифрой» я работал всего один раз, когда она только появилась: снял «Неудачу Пуаро».

– В 1991 г. вы ушли из «Сатирикона». Неужели за 25 лет больше ни разу не выходили на сцену?
– Не выходил. Я могу справлять нынче юбилей – 25 лет без театра.

– Не скучаете по сцене?
– Совсем не скучаю.

– И не снится по ночам?
– Боже сохрани!

– А ваша жена Лика Нифонтова и 2 дочери служат в театре. Жена рассказывала, что когда вы работали в «Сатириконе», то были потрясающим комедийным актером. Легко отвыкли от аплодисментов?
– Я очень много показываю на площадке всем артистам, как надо сыграть – и мужские, и женские роли. Мне этого хватает – для удовлетворения своих амбиций. Я все равно никогда не стал бы таким актером, как С.Маковецкий, К.Райкин, В.Машков, Е.Ткачук. И слава богу, что я ушел из этой профессии.

– А почему? Разочаровались в театре?
– Я мечтал быть кинорежиссером еще когда учился в театральном институте. Но понимал, что в 21 год – рановато. Плюс в советское время надо было после учебы отработать в театре 3 года по распределению. Только я собрался уходить, как в «Сатирикон» пришел К.Райкин, и началась другая жизнь – молодежная, интересная, стали строить новый театр, я этим увлекся. Но параллельно я все время что-то писал. Дважды поступал и не попадал во ВГИК. А потом появилась возможность поступать без рекомендации на Высшие режиссерские курсы, я воспользовался этим и поступил в мастерскую В.Мотыля. Это было в 1990 г., еще при Советской власти.

– А Мотыль в то время снимал? Как известно, у него в советское время фильмы ложились на полку, было много неприятностей с киношными чиновниками…
– Он заканчивал картину «Расстанемся, пока хорошие». У Мотыля никогда не было легких периодов в жизни. Он был непросто живущим человеком, непростого характера, непростых взаимоотношений с миром, настоящий художник.

– У вас замечательная актерско-режиссерская династия сложилась.
– Всего 2 поколения – я и мои дочери. Я не из киношно-театральной семьи. Никакой династии не предполагалось, и меньше всего на свете я хотел, чтобы дети стали артистами. И отговаривал, и ничем не помогал, не проталкивал. Саша хотела быть актрисой и сразу поступила. Я узнал, что она поступает в Школу-студию МХАТ, а курс набирает мой близкий приятель, товарищ юности Р.Козак. Я испугался, что он может подумать, будто мне нужно помочь, взять девочку. Позвонил ему: «Рома, ты сделаешь меня счастливым человеком, если скажешь, что Саша не подойдет. Поверь мне, я совершенно не хочу, чтобы она стала актрисой». На что Рома ответил, что разберется без меня: «Не лезь не в свое дело». Я тут же заткнулся и решил, что больше никогда никому звонить не буду. В результате она поступила к Козаку, училась у него и пришла работать к нему в Театр им. Пушкина. Была счастлива, сыграла у него роли, но, к сожалению, Рома ушел из жизни в 2010 г. Даша училась в другом вузе – Гуманитарном университете, на историко-филологическом факультете, почти его закончила, и вдруг… Щукинское училище.

– Я была на вашей встрече со зрителями, где вам сказали: «У вас такая талантливая жена! Почему вы мало ее снимаете?». По-моему, Нифонтова во всех ваших фильмах занята, начиная с «Русского регтайма».
– Она не снималась в «Долгом прощании», у нее не было роли в «Тихом Доне». Я люблю снимать Лику, но это вовсе не значит, что раз она моя жена, то обязательно должна играть у меня. Есть роль – замечательно, нет роли – значит, нет.

– Вы смотрите театральные работы Саши и Даши?
– Обязательно. Я вообще в театре очень часто бываю – смотрю артистов, молодых и немолодых. Стараюсь видеть их там, где они не хотят специально мне понравиться, а там, где заняты своей работой. Почему я иногда могу брать артиста на роль, не проведя с ним пробы? Потому что видел его в разных театральных ролях и знаю, что он меня не подведет. Считаю, что режиссеры должны ходить в театры, смотреть артистов не у себя в кабинете, а на сцене.

– Часто слышишь, что сейчас нет актеров, какие были в советские времена: Лебедев, Смоктуновский, Луспекаев, Доронина…
– Неправда. Нет режиссеров уровня Товстоногова – если говорить про театр. Или таких мастеров, какие были в советском кинематографе. Поэтому нам кажется, что и крупных артистов нет. Есть. Просто они вынуждены играть дребедень, им не на чем вырасти. Я часто хожу в ГИТИС, в Щукинское училище, все смотрю. В этом году буду председателем Госкомиссии в «Щуке». Конечно, большие дарования – редкость, и всегда так было. Но раньше молодое дарование приходило в Театр сатиры и становилось выдающимся артистом А.Мироновым. Потому что играло много и развивалось. А сейчас, к сожалению, им предлагают ужасные пьесы, кошмарные сценарии. Из чего получатся артисты? И то пробиваются. В театре хотя бы режиссура сильнее.

– Что вам понравилось в театре в последнее время?
– Очень хорошо работает в РАМТе М.Брусникина. Мне нравится то, что делает Ю.Бутусов – это всегда замечательно, интересно. Хороший спектакль «Человек из ресторана» поставил в «Сатириконе» молодой режиссер Е.Перегудов, я смотрел еще его студенческие спектакли в ГИТИСе. Часто хожу в Большой театр, мне кажется, что там оздоровилась обстановка – благодаря приходу Урина, и скоро это будет замечательный театр, каким и должен быть Большой.

– Вы смотрите российское кино, в курсе того, что выходит?
– Безусловно. Когда снимаю свое кино, мне не до этого, но когда заканчиваю работу, все смотрю. Отправляюсь на «Горбушку», покупаю диски. Еще и поэтому соглашаюсь ездить на фестивали – там можно посмотреть разное кино.

– На фестивальном «круглом столе» прозвучало: «Вот бы Урсуляк снял фильм о Солженицыне». Вы бы взялись?
– Хорошо бы снять фильм о Солженицыне, о Павле Первом, о Бродском… Есть сценарий – есть разговор, все остальное – намерения.
Светлана Мазурова,
11.05. 2016. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/15726/
Прикрепления: 5693629.jpg (16.0 Kb) · 4745553.jpg (13.1 Kb) · 5697096.jpg (10.5 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 11 Май 2016, 15:14 | Сообщение # 7
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЛЕОНИД ЗОРИН: «В «ПОКРОВСКИХ ВОРОТАХ» Я ОПИСАЛ СВОЮ ЖИЗНЬ…»


У Л.Зорина весьма своеобразная и очень драматичная литературная судьба. Его первая книжка вышла, когда ему не было и 10 лет. Стихи юного автора пришлись по вкусу самому М.Горькому. В 17 лет Зорин стал членом СП. А в 23 года он, выпускник филфака Азербайджанского университета и столичного Литинститута, дебютировал в качестве драматурга в… Малом театре. Сейчас на счету у Зорина 50 пьес и несколько томов прозы. Но до сих пор каждый день он проводит за письменным столом. «Не могу спокойно видеть чистого листа бумаги, – говорит он. – Я должен писать. Писать – это мое счастье, мое страдание». Сама жизнь Зорина – увлекательная пьеса, написанная судьбой по всем законам острой драмы.

– Леонид Генрихович, вас с полным правом можно назвать вундеркиндом. Вряд ли кто-либо еще может похвастаться столь ранним литературным дебютом. Как же ваши стихи дошли до Горького?
– Я рано научился грамоте и очень рано, года в 4, начал писать. Отец приносил мне бумагу, и я ее исписывал стихотворными строчками. Мой бедный папа не успевал своим каллиграфическим почерком переписывать мои каракули набело. К 8 годам я был поэтом со стажем. А в 9 лет в типографии вышла моя первая книга. Мы жили в Баку. Баку – город южный, честолюбивый. Меня решили отправить в Москву, к Горькому. Я был мальчик развитой, начитанный и прекрасно понимал, кто такой Горький. Мы с мамой отправились в Горки, подмосковную резиденцию писателя. Вместе со мной за одним столом сидел И.Бабель, на которого Горький тогда показал мне глазами и сказал: «Гениальный человек».


Я по просьбе Горького прочел свою поэму «Человеки». Поэму наивную, но он отчего-то растрогался и даже прослезился. Хотя, быть может, его больше удивило и тронуло, что сочинил ее 9-летний ребенок. Через некоторое время Алексей Максимович написал обо мне в статье «Мальчик», которую напечатали в «Правде», а затем во всех газетах. Горький в то время переживал очень тяжелый период – незадолго до этого он похоронил своего единственного сына. Но принимал он нас радушно. Угощал чаем. Ко мне обращался на «вы».

– Каким он вам запомнился?
– Он не выглядел молодящимся старичком. Был поджарый, высокого роста с ясными голубыми глазами и румяными щеками.

– В Баку вы стали, наверное, самым известным мальчиком?
– Конечно. Я стал городской достопримечательностью. Но, тем не менее, никакой звездной болезни у меня не возникло. Я был душевно здоров. Вел нормальный образ жизни. С удовольствием играл в шахматы и футбол и не был отягощен сознанием собственного миссионерства.

– И как же эта «городская достопримечательность» решилась уехать из родного города?
– Баку – поразительный город. Громадный, полуторамиллионный и вместе с тем на редкость домашний. Город-дом, ты повсюду в нем был своим. Особая магия – это же юг. Здесь, с одной стороны, – сиеста, время идет не столь стремительно, с другой стороны, пылкие страсти. И всюду эти горбатые улочки, несущиеся к бульвару, к морю, к солнечной мазутной волне. Главное же богатство – люди. Болезнь дебилов – национализм – была в этом городе неизвестна. В моей футбольной команде бок о бок играли парни 6 национальностей. Недаром в Баку всегда говорили с вызовом: «Национальность – бакинец». Я очень люблю Баку. Чувство родства с ним неистребимо. Расстаться с Баку, с семьей оказалось непросто. Мы были очень близки с отцом. Мой отъезд для него стал страшным ударом. Но он не удерживал меня. Понимал – мое место в Москве.


– Москва вас сразу приняла?
– Я влюбился в этот город сразу. Поначалу все складывалось фантастически. Шел 1949 год. Я был молод. С упоением писал пьесы. А затем в моей жизни произошел счастливый случай. Я на улице встретил бакинского знакомого. А он, в свою очередь, был знаком с режиссером Малого театра В.Цыганковым. Тот посетовал, что у них нет пьес о современности, и мой знакомый сказал обо мне. При всем своем южном легкомыслии я понимал, что такое Малый театр, и никогда бы не решился сам отнести туда свою пьесу. Я был потрясен, когда раздался звонок и Цыганков предложил мне встретиться. От растерянности я даже не догадался ответить, что могу прийти к нему сам, а сказал:«Заходите!» И, удивительное дело, несмотря на свой уже достаточно солидный возраст, он пришел ко мне, 23-летнему парню. Уверяю вас, я так сказал не из невежливости, а просто от растерянности. Когда я принес свою пьесу в театр, мне объяснили, что я должен зарегистрировать ее в литературной части. И когда я ее регистрировал, у нее оказался какой-то четырехзначный номер. То есть там лежали тысячи пьес. Ведь все авторы посылали в Малый театр свои пьесы. Это наивно, но понятно. Тем не менее на мою обратили внимание.

– Видимо, у вас есть ангел-хранитель?
– Думаю, есть. У меня было много передряг в жизни. Но я жив и до сих пор пишу.


– Передряги начались после первой московской постановки?
– Да. Я всегда писал о том, что меня волновало. Вот я и написал пьесу «Гости» – о перерождении нашей власти, нашего высшего круга, о неприкрытой буржуазности нашего высшего эшелона. И это было принято очень болезненно. К тому времени Сталин уже умер, но Берия был в еще полной силе. Пьесу поставил в Ермоловском театре его главный режиссер А.М. Лобанов. Это был великий режиссер и великий человек. Мы по-человечески были очень близки. Лобанов был для меня высшим авторитетом. Из всех, кого я видел и знал, никто не мог встать вровень с ним. «Гости» стали водоразделом в его жизни. Спектакль прошел всего один раз. После чего со скандалом был снят. Андрей Михайлович тяжело заболел. А через некоторое время у него отняли театр. Вот этого он пережить не смог. До сих пор чувствую свою вину за его ранний уход из жизни. Для меня же провал «Гостей» закончился длительной серьезной болезнью. В течение 2-0х лет я был главным героем всех газет. Можно было открыть любую и прочитать: «Зорин – клеветник», «Клеветник из политической подворотни». И это были самые нежные слова, сказанные обо мне в печати. Конечно, я был готов к тому, что идея моей пьесы не вызовет у властей восторга, но то, что я стану героем постановления самого высокого уровня, стало для меня неожиданностью. Я все держал в себе. Выпустить пар считал недостойным мужчины. Оказывается, это очень вредит здоровью. И у меня началась болезнь легких. В 30 лет я ощутил, что жизнь моя подходит к концу. Пока лежал в больнице, мои соседи несколько раз менялась. Мои сопалатники чаще всего умирали в предрассветные часы. Я перенес несколько операций. Наверное меня, кроме искусства врачей, спасло и желание писать. Я брался за ручку сразу же после операции. Врач сказал: «Пусть пишет. Не запрещайте. Ему так нужно». Это было суровое время. Но я писал каждый день, и это помогало мне жить.

– Ваши последующие пьесы тоже пробивались к зрителю с огромным трудом, хотя ставили их великолепные режиссеры – Товстоногов, Симонов, Завадский. «Царская охота» давно успешно экранизирована, а в семидесятых на борьбу за нее у Ю.Завадского ушло три года. В чем тут дело?
– Думаю, в ее пафосе. В том, что поэт Кустов говорит «глупы люди» о тех, кто предал любовь по «государственной нужде», кто вместе со всей великой империей с ее флотом, армией, тайной полицией «кинулся на одну бабенку». Живучая тема. К тому же в семидесятых годах услышать реплику: «Великой державе застой опаснее поражения», – тоже было не слишком приятно. Так получилось, что все режиссеры имели со мной горестные дни. Завадскому я сократил последние дни. Он уже не мог выйти даже на премьеру, лежал и умирал, когда «Царская охота» выходила.


Маргарита Терехова в роли Елизаветы

Он бился за нее, как лев. Вспоминаю этот мартиролог – скольким людям я сократил жизнь – и становится не по себе. Когда у меня брали пьесу, всегда предупреждал: будете иметь неприятности. Товстоногов внутренне надломился, Р.Симонову крепко досталось (он ставил мои пьесы трижды). А Р.Быков лез в петлю после того, как ему не дали сыграть Пушкина в «Медной бабушке» во МХАТе. Я видел его работу – это было гениально. Он бредил ролью Пушкина. Чтобы сыграть ее, сел на диету и в течение недели похудел на несколько килограммов. В гриме Быков был неимоверно похож на поэта. Даже консультировавшие спектакль пушкинисты, увидев его, заявили: «Похож! Просто удивительно, как похож!» Однако в Минкультуры СССР решили иначе. Выездная сессия во главе с Фурцевой, заседавшая во МХАТе, пришла к выводу, что Быков на эту роль не подходит. «Что вы нашли в этом уроде? – искренне удивлялась Фурцева. – У нас что, других актеров нет?». Помню, на обсуждении Степанова кручинилась: «Он маленький, неказистый, некрасивый». Рядом со мной сидел литературовед Натан Эйдельман. Он шепнул: «Она мечтает, чтобы Пушкина играл Дантес». Пушкин был, кстати, ростом ниже Быкова… Позже Ефремов все же выпустил спектакль, сам сыграл в нем поэта. Упрямый и верный был человек. 4 года на это положил.

Г.А. Товстоногов – гениальный режиссер, но я убежден, что «Римская комедия» была вершиной его творчества. Ничего подобного в своей жизни я не видел. Забыть это чудо невозможно. Я говорю это, абстрагируясь от того, что я автор и имел к этому отношение. Это была гениальная постановка великого режиссера. Она, как и «Гости», прошла всего один раз. Но ленинградские театралы в конце шестидесятых делились на тех, кто видел и тех, кто не видел «Римскую комедию». А Р.Симонов, попавший на единственный публичный просмотр спектакля, и вовсе заявил, что погибнет, если не поставит свою версию в Москве. И уже через семь месяцев на сцене Театра Вахтангова состоялась премьера новой «Римской комедии» с Ю.Борисовой и М.Ульяновым в главных ролях.


Но в памяти многих советских театралов все равно оставалась так и не вошедшая в репертуар БДТ постановка. Через много лет после запрета Товстоногов написал мне в письме, что рана не заживет никогда. Он до «Римской комедии и после «Римской комедии» – это разные люди.

– Что же могло так смутить в этой пьесе, действие которой происходит в Риме в конце первого века?
– Политические аллюзии. В ней разглядели прямую сатиру на хрущевскую эпоху. Цензура не дремала.

– Сейчас часто можно прочитать рассуждения о необходимости вернуть цензуру. Как вы относитесь к подобным высказываниям?
– Цензура – это невероятная удавка на шее. Лучшие, самые продуктивные мои годы пришлись на цензурный мрак. Я очень завидую молодым людям, которые не знали этого. Им трудно представить, что могли зачеркнуть слово «смеркается». Потому что слово это грустное, пессимистическое, ненужное. Это невозможно объяснить нормальному человеку. После «Гостей» мне вообще ни одной пьесы не удалось написать, чтобы она спокойно вышла.

– Даже любимые народом «Покровские ворота»?
– Эта вещь сугубо автобиографичная. Все ее персонажи имеют своих прототипов. В основе – история моей молодости в Москве, куда я перебрался из Баку. Единственный присочиненный персонаж – моя тетка, которой у меня в столице не было. Ею я заменил старушку, у которой снимал комнату в густонаселенной коммунальной квартире на Петровском бульваре. Ну и чтобы хоть немного закамуфлировать эту историю (в то время, когда я писал ее, многие прототипы были еще живы), я перенес действие в коммуналку у Покровских ворот. Так что писать эту пьесу мне было очень приятно, но немного грустно, потому что мне исполнилось 50 лет и я ностальгировал по своей юности. С режиссером этой картины, М.Козаковым, мы были друзьями. Миша – один из тех редких режиссеров, которые чрезвычайно тонко чувствуют текст и прекрасно ощущают каждое слово. Эта пьеса стала его режиссерским дебютом в Театре на Малой Бронной. А потом он уже снял по ней фильм. Фильм пробивался к зрителю тоже непросто. Но, конечно, у этой пьесы счастливая судьба. Но фильм тоже вышел не сразу. К нему было масса претензий.

– Вы принимали участие в подборе актеров?
– Я никогда не влезаю в дела режиссеров. Считаю, что каждый должен заниматься своей профессией, а потому никогда не даю советов по подбору актеров. Единственный случай – это как раз в «Покровских воротах». Между мной и Костиком нет зазора. А потому я согласился с его выбором артиста на эту роль, только когда он нашел О.Меньшикова. Минуты хватило, чтобы понять: он именно тот, о ком мечталось!


Он был еще только вчерашним студентом и словно излучал праздничный юмор весеннего возраста, но вместе с тем в нем легко угадывался острый независимый ум.

– Наверное, «Покровские ворота» – ваша любимая вещь?
– Мне эта пьеса очень дорога, но, на мой взгляд, как литература «Медная бабушка» и «Римская комедия» – намного выше. И еще большую роль в моей жизни сыграл «Пропавший сюжет».

– Пожалуй, по степени популярности и любви у зрителей с «Покровскими воротами» может сравниться лишь ваша «Варшавская мелодия». У нее не было реальных прототипов?
– Нет, такую конкретную историю я не знал. Таких историй было миллион. Но, естественно, любое произведение рождается из личного опыта. Это банальная истина. Ничего нового я не открываю. Главное в этой пьесе – тема обреченности. Государство прошлось катком по судьбам героев. Сломало им жизнь. Обреченность чувства… Эта пуля била по зрительному залу. Каждый проецировал это на себя. Каждый в своей жизни кого-то любил, и у каждого было ощущение хрупкости счастливого мига. Миг пройдет – и это исчезнет. Всегда есть какой-то надсмотрщик. Неизвестно какой: сама ли держава или то устройство жизни, которое она создает. И это не даст этому мигу осуществиться. Очень хорошо сказал один писатель о том, чтобы написать что-то стоящее, надо настрадаться. У пьес, как у детей, судьба бывает разной. Не все мои пьесы уцелели. Не каждая из них шла во всех театрах страны и еще в 16 странах. У «Варшавской мелодии» – счастливая судьба.

– Почему вы, столь успешный и плодовитый драматург, перешли к прозе? Разлюбили театр?
– Дело не в этом. Это получилось естественно. Человек проходит разные этапы своей жизни. Драматургия – очень аскетичный жанр. Она не должна быть болтливой, многоречивой. И проза, конечно, не должна быть болтливой, но, когда у вас есть желание высказаться, подумать, проанализировать, вы не можете обойтись короткими репликами. У драматурга много ограничений. Пьеса – жанр лаконичный. 60 страниц и все. Если сильно больше, она плохо смотрится. Я своим студентам всегда говорил, что писать надо лаконично, четко, овладеть искусством реплики, чтобы это не давило на людей. Нельзя задавливать текст. Это должны быть короткие реплики, но большой емкости. Надо многое в них вложить, только не за счет растекания по древу. А к исходу жизни меня тянет и порассуждать, и внести в ткань повествования всякие отступления. В повести можно остановиться, сделать передышку. Кроме того, в прозе может быть выражено личностное начало автора. В пьесе же вы обязаны раствориться в своих героях. И если из них «прет» автор, это очень нехорошо. А вот авторская проза вполне допустима, Исповедальную прозу многие любят. И сам я к ней иногда склонен.

– Но в театр-то вы сейчас ходите?


– Весьма редко. Я работаю каждый день. Без выходных. С утра сажусь за письменный стол и пишу. Пишу только от руки, на обычных листах бумаги. Когда начинаю писать новую вещь, она уже не отпускает меня. Могу встать и ночью, чтобы записать мелькнувшую мысль. Мне многое надо обдумать, а потому я берегу время. Его запас убывает стремительно. А сказано между тем не всё.
Елена Владимирова
22.08. 2016. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/11530/
Прикрепления: 4536649.jpg (10.4 Kb) · 6104504.jpg (10.7 Kb) · 9091317.jpg (14.7 Kb) · 6897319.jpg (17.1 Kb) · 2274082.jpg (10.6 Kb) · 2458739.jpg (8.0 Kb) · 4156865.jpg (14.1 Kb) · 9828366.jpg (10.4 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Суббота, 13 Авг 2016, 18:54 | Сообщение # 8
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ: «В МИРЕ БЕЗВКУСИЦЫ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРЕДМЕТОВ ИСКУССТВА»


В Петербурге состоялась ретроспектива фильмов С.Соловьева «Юность без конца». В кинотеатре «Аврора» мэтр кинематографа лично представил несколько фильмов о «нежном возрасте», среди которых отреставрированная версия легендарной «Ассы», а также премьера - «Ке-ды». А еще два пленочных показа на большом экране: «Черная роза - эмблема печали, красная роза - эмблема любви» (1989) и «Дом под звездным небом» (1991). Отвечая на вопросы зрителей, режиссер рассказал о магии кино, русской прозе и тотальной безвкусице.

- Я из Питера. В детстве очень хотел стать моряком-подводником. Но однажды, прогуливая школу, попал в кинотеатр «Смена», купил билет и посмотрел фильм «Летят журавли». Мне было 13 лет. Этот фильм сломал мне голову. Благодаря ему я и стал режиссером. В кинотеатр я зашел «подводником», а вышел человеком, который твердо знал, что ничем другим, кроме кинематографа, он заниматься не будет. Это магия кино! Самое интересное, что похожую историю я слышал от А.Кончаловского. Он из нежно-роскошной семьи, поступил в консерваторию, учился на композиторском факультете, и все у него было очень хорошо. Только не было абсолютного слуха. Андрон увидел «Летят журавли» и сразу же ушел из консерватории. Г.Панфилов, выдающийся режиссер, работал когда-то в горкоме ВЛКСМ в Свердловске. Сейчас бы он был не знаю кем!.. Но посмотрел «Летят журавли» и стал тем Панфиловым, которого мы знаем. Почему так? Что это за магические обороты?..

Часто слышишь: «Для нас важен профессионализм. Мы будем совершенствовать кастинг, потом режиссерский сценарий, после него возьмемся за…» Это все хорошо для производства галош. Там можно посчитать: вкладываешь 3 руб. – получаешь 8. Но к искусству это не имеет никакого отношения. Искусства не может быть, если не возникает магическое поле, в которое вы либо попадаете, либо не попадаете. Ваше попадание в это поле могу обеспечить только я, режиссер. Но прежде всего я сам должен в него попасть – чтобы вас туда завлечь. Когда с пафосом заявляют: «Этот фильм посмотрели 684,5 млн. зрителей», хочется спросить, какие миллионы? Я никогда про эти миллионы не думал. И не дай бог подумать - это смерть всему живому! Но это способ зарабатывания денег. Если хочется заработать много денег, тогда можно изучать всю эту дребедень про миллионы...

Я 50 лет работаю в кино. Сегодня мне приносят хреновину, в которой написано: «С вами готова встретиться фокус-группа». Какой фокус, что за группа?! Оказывается, есть люди, которые считают и говорят: «30% картины не годится, 20% – годится…» Кто сказал? Фокус-группа! Зачем мне она? Эта группа ничего не знает из того, что знаю я. Вся моя обязанность – по-человечески поделиться со зрителем своим знанием. Если я не умею этого сделать, никакая фокус-группа мне не поможет. Потому что кино – это способ человеческого общения. Я очень тоскую по себе самому, 16-летнему, сидящему во втором ряду балкона кинотеатра «Аврора» на Невском и смотрящему «Неотправленное письмо» М.Калатозова. В битком набитом зале никто ничего не понимал, но все сидели и смотрели с уважением. И я запомнил это замечательнейшее чувство: жаль, что мы, дураки, ничего не понимаем. Мы публика золотая, хорошая - и вы, и я. Но мы подпорчены временами цензуры. Мы привыкли к тому, что ничего не может быть просто так. Какой-то потайной смысл нужен! Фильм про кеды?


Нет, это не просто кеды, а обувь, в которой можно уйти в ту сторону, в которую идти нельзя. Вот эта дребедень все время нас преследует. А я все больше и больше люблю фильм братьев Люмьер «Прибытие поезда». В чем там смысл? Все собрались в темной комнате, выключили свет - едет поезд. Но он на нас едет! И все – в крик и под стулья. Для себя я называю это «прямое кино», в котором предмет равен самому себе. Про кеды – значит про кеды. История про сегодняшних молодых людей, про чувства, про мальчика-аутиста. Я не хотел этих молодых людей значительно «надувать»: вы сейчас увидите та-а-кое, какого никогда еще не видели! Ничего там не накачано, чтобы вы поймали какой-то смысл. Но там есть «закорюки». Мы сами нарожали этих детей, целое поколение, которое называем дебилами. На самом деле, они не хуже нас, а лучше: они не хотят играть в наши игры, у них есть свое сознание и гордость.

Бертолуччи – магик в чистом виде. Мне Бог подарил счастье общаться с ним. Меня всегда поражали его отвязные эротические сцены. Однажды я спросил: «Бернардо, как ты снимаешь всю эту порнуху? Нужно ведь говорить что-то актерам. Как ты управляешься?» Он посмотрел на меня внимательно, такой Макаренко («Педагогическая поэма»): «ЛСД, только ЛСД». Однажды в журнале «Сноб» я наткнулся на замечательный рассказ прозаика А.Геласимова "Paradise Found". Он произвел на меня большое впечатление. Это искусство, при всей своей, мягко говоря, простоте. Хотя я давно сам с собой договорился, что сегодня нечего рассчитывать на осколки блистательной русской прозы. Во времена моей молодости издавался просто золотой альманах «Тарусские страницы», который редактировал К.Паустовский. Там был напечатан рассказ Ю.Казакова «Ни стуку, ни грюку». До сих пор помню каждый поворотик того рассказа, это действительно была великая русская проза. Там же впервые вышла военная повесть Окуджавы «Будь здоров, школяр» – изумительная, потрясающая. Теперь нет ни Казакова, ни Паустовского, ни «Тарусских страниц»… Когда меня спрашивают в интервью, чего мне хотелось бы от нашей сегодняшней культурной жизни, отвечаю: чтобы издали альманах новой прозы «Тарусские страницы».

Одна из главных печалей нашей жизни, которая меня угнетает, это сумасшедшая, тотальная безвкусица. Что-то имеет шанс понравиться людям, только если там обнаружится какая-нибудь безвкуснейшая гадость. Почему мы так зациклились на этой гадостной безвкусице? У меня ответа нет. Вот «Тарусские страницы» отличались безупречным духовным, душевным писательским вкусом. Это, конечно, большая тоска, ностальгия по тому, чтобы жизнь становилась приятнее на уровне тактильных ощущений – потрогать прозу, фильм и ощутить: да, это правда, это здорово! Но в мире безвкусицы не может быть предметов искусства. В 2014 г. с моими студентами во ВГИКе я выпустил 7-часовой спектакль «Война и мир». Работа наша заняла 1,5 года. Репетировали каждый день до 11-ти ночи. Многие мне говорили: «Ты спятил, какой спектакль «Война и мир»? Они и 3-х строчек не могут произнести – им противно и непривычно». А сейчас у моих ребят (они уже окончили институт, распределились, работают) самая большая мечта, чтобы я нашел деньги и большую сцену, на которой они могли бы играть этот спектакль. В аудитории они сыграли его раз 20.
Светлана Мазурова
(29.07. 2016. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/16290/

ТРЕТЬЕ ПРОСТРАНСТВО ОЛЬГИ АНТОНОВОЙ
Народная артистка России О.Антонова проработала в Театре Комедии полвека. Принятая в театр самим Н.П. Акимовым, блиставшая в спектаклях П.Н. Фоменко, удивительная актриса с нежным и тревожным даром ушла из родного театра в одночасье. О незавидном положении театра говорят годами, но…


Однако, встретившись с Ольгой Сергеевной, мы не стали обсуждать последние безрадостные обстоятельства ее творческой биографии, хотя ее поступок у меня лично вызывает только уважение. Нет, мы, совсем напротив, решили вспомнить светлые минуты ее актерской судьбы и снова задуматься о секретах ее уникального таланта.

- Ольга Сергеевна! Когда вы впервые почувствовали, что театр - это ваше? Был такой момент?
- Я нечаянно поступила в театральный институт, закончила его и пришла в театр Акимова. Какая-то сцена в спектакле у меня как бы задалась, я это почувствовала и получила острое наслаждение, как от полета, когда во сне летишь над улицей и все видишь, тебя ветер поднимает, и вот такое чувство - наслаждение от легкости владения телом…

- В какой роли это было?
- В какой-то очень незначительной роли. Хотя это был «Дон Жуан» в постановке Н.Акимова, сцена в гареме, и мне понравилось вставать, двигаться, баловаться, шутить. Это была просто импровизация: Дон Жуан спрашивает: «Кто пойдет со мной?» Все начинают хихикать, закрываться платками, а меня вдруг потянуло, совсем неожиданно для себя, элегантно встать, выпрямиться и застыть, глядя на него. И тут на меня обратили внимание все «гаремщицы», напружинились. А Г. Воропаев - Дон Жуан, который очень смешливым был, так открыто и весело расхохотался от того, что дебютантка, только вчера из института, и вдруг ему предлагает такую неожиданность… Когда я об этой сцене дома думала, она напомнила мне, с каким удовольствием и легко я играла в школьных спектаклях. Была пионерская пьеса, чуть ли не «Красный галстук» Михалкова, я играла мальчика-ученика. Мне было интересно, как мальчики себя чувствуют, как они разговаривают. То есть влезть в существо, которое не я - О.Антонова, а другое, совсем инородное. Потом, уже начав играть в театре, я вспомнила, что это ощущение мне нравилось.

- Почему вы сказали, что нечаянно оказались в театральном институте?
- Потому что я готовилась к поступлению в библиотечный институт. У меня был туберкулез позвоночника, я 2,5года лечилась под Свердловском в потрясающем детском санатории, и родители решили, что нужна сидячая работа. Сначала я ходила на курсы бухгалтеров и получила диплом с отличием, но, проработав год, поняла - не могу. Тогда родители и сказали: библиотечный. И вот мы как-то пошли на Петропавловскую крепость с девочками зубрить к экзаменам, а рядом оказался В.Калиш, будущий директор картин на «Ленфильме». Он тогда уже учился на Моховой и готовил друга из Челябинска к поступлению на актерский факультет. Басню я тут же выучила, потому что он раз 10 повторял: «Осел увидел Соловья и говорит ему: „Дружище…“», а у того не получалось. И мы начали хихикать. Они обратили на нас внимание, а я стала объяснять: не так вы его учите, он теряет смысл басни, а надо, чтобы он его обрел. А как? А я говорю: надо либо непонимание Соловья сыграть, либо глупость Осла. Вы ему только свою интонацию навязываете, а нужно, чтобы каждый говорил с собственной интонацией. Тогда они предложили нам пойти попробоваться в театральный. Мы для смеха всей группой, приодевшись, поперлись на 1-й тур. Басню я уже знала, петь умела, притопывать под музыку могла. Там надо было еще рассказ прочитать, и я пересказала «Дневник одной девицы» Чехова. Несколько предложений из этого рассказа я знала - мы ими с мамой пользовались в обиходе, а остальное досочинила и рассказала. На 2-й тур я прошла вместе с этим товарищем из Челябинска. А набирал Б.Л.Зон, и он дал мне отрывок из «Кремлевских курантов» - какая-то жутчайшая сцена, которую я даже не помню, кто я там была и что делала. Сцену с нами готовил Опорков, мы ее благополучно сыграли. Единственное, что из этой сцены помню, что я горько рыдала и страдала. И прошла… Я и думать не могла, что так легко с пляжа можно поступить: позагорала, надела платьице и поступила - полная случайность! Я никогда на это не претендовала и не собиралась в актрисы.

- Но в школе же вы поиграли уже?
- А нас никто и не спрашивал, кто что хочет, - назначали. Ты этого играешь, а ты - этого, и все. Я еще завидовала тем, кому давали Снегурочек, но не мне…

- Оказавшись нечаянно на курсе у выдающегося театрального педагога Б.В. Зона, каким образом, как вы в себе актрису искали?
- Они настолько нас гениально учили - Зон, Карасик, Агамирзян, что мы этого просто не замечали. Казалось даже, что мы совсем не тем занимаемся, что надо уже сразу одеться и выходить на сцену… Я даже думала: неужели так легко могло быть и в библиотечном…

- А какое положение у вас на курсе было - рядом же учились Тенякова, Мозговой, Костецкий, Тыкке?.. У вас какое-то амплуа складывалось?
- Нет, там было так: кого хочешь, того и пробуй, хоть Короля Лира. Я даже там осла играла, которого в цирке показывают: упрямилась, что-то выкидывала, дрессировщика подсиживала. Мы играли в цирк, и я с большим удовольствием это делала…

- Странно, с вашими удивительными изящными внешними данными только осла играли, что ли?
- Я себя так не воспринимала, я завидовала всем остальным, у меня не было понятия, что я хороша, честное слово. Когда Наташа Тенякова недавно в телепрограмме «Наедине со всеми» сказала, что я на курсе была самая умная, самая остроумная, самая хорошенькая, хрупкая, как балеринка, то я сидела, раскрыв рот… Вот из ее высказывания можно понять, как они все ко мне относились. И сейчас они иногда прорываются и говорят, что многому у меня научились. И Володя Тыкке, и покойный Витя Костецкий тоже говорил, что я была очень образованная… Но я не образованная, у меня просто отец - писатель. Сидишь под столом, в куклы играешь, а за столом - Дудин, Ахмадулина. Это не образование… в тебя не впихивают - просто в тебя попадает и остается. У меня любопытство было тихое: как люди взрослые живут, о чем толкуют, и если они в разговоре упоминали какую-нибудь книгу или стих, я у отца отыскивала эту книгу, читала, старалась понять, что им там было смешно…

- Вы, наверное, просто были более начитанной, чем однокурсники? Не случайно же в библиотечный собирались…
- Это не я собиралась в библиотечный, это родители сказали, что нужна сидячая работа. Но я читать любила и библиотека была близка. К тому же, когда я поступила в институт, мне было уже 23 года - я же до этого выучилась на бухгалтера, хотя выглядела тогда самой юной…

- В Театре Комедии вы тоже случайно оказались?
- Да! Совершенно! Точнее, скажу так: я мистик. И ничего совершенно случайного не происходит. Дело в том, что я в этом доме родилась, меня из роддома принесли в Театр Комедии со служебного входа на шестой этаж - там жила наша семья. Когда мы заканчивали институт, Борис Вольфович нас собрал и сказал: собирайте все отрывки за годы учебы, учите из пьес, которые вам больше всего нравятся, идите и показывайтесь, я вас пристраивать не собираюсь. И мы кучей собрались и пошли сначала к Готлибову в Театр оперетты, где взяли Костецкого, меня и Мозгового…

- Почему в оперетту?
- Ну, я пела хорошо, у нас были гениальные педагоги по вокалу…

- Все равно странно для драматического артиста идти в оперетту…
- Мы пошли устраиваться в театры, и так это понимали: в театры! А все остальное - вкусовые различия…

- Вы просто пошли искать работу?
- Да, возьмут - не возьмут. После оперетты пошли дальше. В Комиссаржевку не заходили, потому что Агамирзян с нами работал и уже сказал, чтобы «не рассчитывали». После этих слов мы решили, что пойдем туда в самую последнюю очередь. А дальше - Театр Комедии. Нас с главного входа не пустили, и мы пошли со служебного. И вдруг меня охватывает дрожь - здесь же все мое, родное и я ошарашенно понимаю, что жила здесь на шестом этаже. По закулисью мы прошли на главную лестницу, и вдруг видим - поднимается такой востроносенький невысокий человечек, поворотливый, энергичный, крылышками машет, как воробышек, словно летит по лестнице. Когда он на нас взглянул, у него оказались невероятно бирюзовые яркие глаза с искринками, как будто два голубых лазера, просто прокалывающие. И веселые. Спрашивает: «Ребята! Вы что здесь делаете?» Мы объясняем, а он говорит: «Приходите в пятницу в 3 часа». Мы остолбенели! И еще переспросили: «Точно? Зря не придем?»

- Вы понимали, что перед вами сам Акимов?
- Нет, совершенно! Может, кто-то и понимал, а я нет! Но все молчали ошарашенно. И как-то не обсуждалось, что это был Николай Павлович. Я же ходила на его спектакли, на «Льва Гурыча Синичкина», где хихикала над Филипповым. Но лично не сталкивалась. Я видела его портреты, но он оказался совершенно другой, с таким хохолком взъерошенным. На портретах он более значимый, представительный, а здесь он был как будто свой, из нашей компании, типа подростка, чуть постарше. Приходим мы в пятницу, переодеваемся, готовимся, поставили ширму, а в ней есть щелочка - я подглядываю. Зарубина, Юнгер, Севастьянов, Флоринский сидят, все кого-то ждут, и вот появляется этот воробышек, со всеми здоровается, хитро улыбается, руки так потирает. Ну и мы начали. Сыграли сцену с Ленечкой Мозговым - два узбека из «Глубокой разведки» Крона. Скучнейшая пьеса. Играли с акцентом, я в тюбетеечке, намазанная, с косичками, с пузом и ребенок на руках завернутый - плодоносящая такая узбечка. Потом мы чего-то по очереди прочитали, а потом нас спрашивают: «А петь вы умеете?» Мы?

Надо сказать, что мамин папа был певец и работал в Большом театре. Он учился в Италии у учителя Карузо - старенького дядечки по им. Винценто, который ему голос ставил. В Италию театр посылал, а когда он вернулся, вдруг стал ярым коммунистом. Это были 1918-1919 гг., и его отправили отбирать зерно. В первой же деревне его кулаки избили чуть ли не до смерти, и он помешался, потому что не думал, что попадет в такую трагедию. Его то возвращали в театр, то он в больнице. И когда он выходил из больницы, то там, где они жили - в Воронеже, Тихвине, - если он пел, люди собирались у дома, слушали арии, песни русские. Мама говорит, когда он пел, лампочку в избе выключали, иначе она трескалась. Видно, что-то и мне от него перепало. И вот, когда сказали петь, я и спела: «Улица, ты, улица, широкая моя!». Меня взяли, а потом мне передавали, что говорили - «вторая Бабанова». А я Бабанову очень любила по радиопостановке «Ромео и Джульетта». Конечно, полезла сразу читать, чтобы больше о ней узнать. Я ей так сочувствовала в этой истории с Мейерхольдом. Ну, а потом была та самая роль в гареме…

- Ну, а все-таки какая была самая первая настоящая роль, которую вы помните всю жизнь?
- Мне очень нравилась роль в «Селе Степанчиково», я там играла мальчика, которому бык снился.

- Мальчика?! Почему именно эта?
- Она волшебная почти роль, мальчик - такого шагаловского разлива. Он не мог врать. Ему не разрешали видеть быка во сне, а бык ему снился, и чем больше запрещали, тем в больших вариациях снился. И я себе напридумывала, какой бык, как у Шагала на картинах, с глазом. И я его так воображала. Бык был шикарный, он мне нравился. Тот мальчик его предать не мог. Бык приходил к нему ночью, дружил, поддерживал, утешал. Я нафантазировала себе состояние этого мальчика и его любовь к быку, сцена была просто душераздирающая и смешная.

- Прямо «Эквус» какой-то! А среди ваших героинь была такая, которая говорила вашими словами, такая вот О.Антонова другой эпохи?
- В моей последней пьесе, в «Гарольде и Мод».

- То есть, вы - такая?
- Нет, не такая, но такой хотела бы быть - такая мечта. Я даже ей в некоторых местах завидовала, когда играла. У меня там возникали монологи, которые я себе позволяла с ощущением, что эта старушка имеет право поговорить с публикой от себя - как бы от меня, от моей личности. И в зале стояла такая тишина. Моя героиня довела меня до желания высказаться. Я услышала какую-то мелодию, кажется, японскую, с бубном. Звенящая мелодия, хриплый голос, будто шамана. И у меня возникло ощущение галактики, и я запела «Ой, ты, степь широкая…». Это было так красиво! Это не режиссерский прием, это мне продиктовала моя героиня, соавтор моей работы. Она уже мной, Ольгой Антоновой, пользовалась: давай, показывай, что умеешь; что ты, как в мешке сидишь, петь можешь - пой… Это величайшее наслаждение, такое чувство, что существуют какие-то единицы. Есть единицы электричества, веса, расстояния. И в актерстве эмоциональные единицы существуют. В лучшие моменты игры у меня начинают гореть ладони и я могу сделать паузу, могу правильно пользоваться… хоть мизинцем и это будет интересно зрителю, и это рождается от острого моего эмоционального подъема…

- И не в голове?
- Нет, не в голове. Рождается от совокупности музыки, эмоциональности, всех моих возможностей -пластических, умственных, - трагедии, комедии, всего, чему меня учили. И сгусток этот я в зал посылаю, и они там это воспринимают и посылают импульс обратно. Но я-то посылаю одну единицу энергии, а мне из зала возвращается 500-600 единиц. Я становлюсь счастливой и сильной, и это самое острое наслаждение. У меня такое ощущение, что когда-нибудь какой-то актер так воспользуется этой энергетикой, что выйдет в какое-то третье пространство, может быть, взлетит, как во сне. А зрители - не просто зрители, они свидетели. И когда мы умираем, эта энергетика внедряется в кого-то другого, кого-то рожденного. Может быть, это бред собачий, но я так это чувствую.

- Как часто вам давали возможность этого полета?
- У Фоменко это было.

- Он понимал сам это ваше состояние?
- Я не позволяла никогда себе с ним об этом говорить: я его так боготворила, что всегда боялась показаться дурой. Но я им очень пользовалась…

- Вы - им?
- Да, именно так. Он был очень ревнив. Например, ревновал к человеку, хорошо рассказывающему анекдоты. Когда все смеялись, ему было обидно. Или когда у какого-то артиста роль вдруг начинала идти, он выталкивал его со сцены и сам начинал пробовать играть с наслаждением тот момент, который артист показал. Ему самому в этом хотелось купаться. И я знала, что какое-то очень хорошее предложение по роли его обезоружит и он заревнует. Я находила обратное, чтобы он от этого оттолкнулся и дал делать все наоборот. Иногда он на это «покупался», и я была счастлива -делала то, что хочу. По-моему, в актерском деле поймать этот момент - самое главное. А все остальное - выучить текст, выполнить задание - просто. Не родив своего откуда-то непонятно откуда, ничего не получишь.

- Были моменты, когда вы почему-то прошли мимо удачи?
- Были. Я начинала работать над Жироду с Фоменко, «Троянской войны не будет» - Елена Прекрасная. И как-то сходу ее поймала. Фоменко как раз ушел снимать «На всю оставшуюся жизнь», и мы спектакль выпускали девять месяцев. Когда он после съемок вернулся и снова начал репетировать, она ушла. Елена от меня ушла, понимание ее, восхищение ею ушли. Иногда нужно спечь блинчик вовремя. То ли она перегорела, то ли я потеряла веру в себя… А как только начинаешь думать о том, что ты не сделаешь. Об этом нельзя думать. Начинаешь лепить - надо лепить не останавливаясь: как только останавливаешься и задумываешься, то получается лепка другого лица, а не того, которое ты первоначально лепил. Она до того у меня не получалась, что текст терялся. На премьере я вышла и не помнила ни одного слова. Она просто повернулась и ушла, и стою я - красивая, в паричке, с голой грудью - и ни одного слова не знаю. Мне подсказывают - говорю. Но что говорю - текст повторяю, как робот. Провал такой настоящий, ну, дотянула до конца и была в ужасе, спросила даже Петю, что делать. Ее нет, не потрогать - не сообразить. Не могу представить ее и все, не знаю, откуда приехала, зачем, почему, ничего кроме ужаса, а это же зрителю передается. Понимаешь, что происходит на сцене? И что происходит в зале? Поэтому, когда выходишь, пусть даже режиссер не знает, что у тебя внутри, но я должна выходя знать: я кто? Зритель считал этот смысл - молодец, не смог - его проблема, но я знаю, что я танк с бензином, и вы должны увидеть, что он у меня есть. Как у хорошего певца после хорошо спетой верхней ноты еще должна оставаться толика голоса. И ты поешь свободно, зная, что не сорвешься. Ты сыграл роль, но мог бы доигрывать ее еще в трамвае, в метро. К тебе обращаются, а ты можешь продолжать беседу на уровне того человека, которого играешь… со своими тараканами, со своими завихрениями.

- А что ж с Еленой Прекрасной?
- Я ее сделала через год. Все это время в день спектакля просыпалась утром и говорила себе: «Господи! Опять „Троянцы“! Хоть бы кто-то заболел, хоть бы война, хоть стихийное бедствие - лишь бы отменили!» И тут же вопрос: ну почему не отказалась, ведь могла же?! А не отказалась - решила так: я не буду заниматься всей ею: руки, спина, кто родил ее, откуда она. Я только в одном кусочке сцены постараюсь плавать. И буквально по 10 мин. каждую сцену я делала правильно, не зная, что будет потом, почему и как это происходит. Но в каждом этом кусочке возникало то, что открывало путь дальше. И приехал Петр Наумович через год, посмотрел спектакль и сказал. А он никого не хвалил! И вдруг он говорит: «Единственный, кто вырос за этот год,  - это Антонова». А я в этот момент была уже в таком состоянии, что все наши артистки бегали, мерили платье и ему показывались на эту роль… и я уже ее отдавала. Но вот в этом потерянном состоянии я говорила себе: «Ну, отберут, я хоть сделаю то, что я хочу». И было такое утро перед его приездом, когда я проснулась и подумала: «Сегодня „Троянская война“… А я хочу…» И такая награда - его слова!

- Сейчас, после ухода из Театра Комедии, которому отдана целая жизнь, что вы ждете от сцены?
- Меня сразу пригласили несколько театров, я выбрала тот, до которого легче добираться. И есть пьеса, о которой я мечтаю. Хотелось бы мне по жизни, чтобы мне ее предложили. Как бы я оправдала их ожидания!
Александр Платунов,
журнал "Театральный город"

http://goteatr.com/archive/n11/trete-prostranstvo-olgi-antonovoj/

ВАЛЕНТИН ГАФТ: «ДУША БОЛИТ…»


В.Гафт – актер редкой судьбы, на чью долю выпало множество мытарств, но который знает и вкус настоящей победы. Поэтому наш первый вопрос

– Валентин Иосифович, на ваш взгляд, вопреки чему сегодня существует театр?
– Я ненавижу слово «вопреки». Не надо вопреки. Надо вместе двигаться, тем более есть куда. Вот М.Захаров, например, сидит напротив. До его уровня нам всем еще идти и идти. Но надо идти по традиции, которая была заложена. Театр – это не какой-нибудь дерьмовый спектакль, где артисты ходят голые и счастливые. Публика плюется, а они играют – вопреки ожиданиям, представлениям о театре. Зачем они нужны?

– Вы всегда готовы вести со зрителем откровенный, честный диалог. Сейчас о чем-то болит душа?
- У-у-у, душа болит. Понимаете, без боли (не подумайте, что я мазохист) профессия, которой мы занимаемся, невозможна. Я на себя это беру. Без боли выходить на сцену нельзя, даже когда ты играешь страшно смешную комедию. Жизнь так устроена. Но это не значит, что ты все время грустный ходишь и говоришь: «А-а-а, мы смеемся, а где-то совсем плохо человеку». Мы нужны друг другу. Я когда вижу, сколько собрали детям, думаю: «Господи, это же не я сделал. Это сделали мы, все вместе, люди, которые пришли». Благотворительный вечер – это один из самых лучших поступков, которые мы совершаем сегодня. Мы идем на это, потому что душа просит, потому что сами нуждаемся в том, чтобы помогать. Так уж человек устроен… Всем не поможешь, но что-то делать надо и как можно активнее. Я говорю красиво, это не значит, что я также красиво живу – я разный, всякое бывает. Но я всегда счастлив, когда вижу, что получилось помочь не своими десятками, а тем, что ты делаешь.

– 7 лет назад вы получили «Звезду Театрала» за спектакль «Сон Гафта, пересказанный Виктюком», и тогда казалось, что сталинский ренессанс – это абсолютный абсурд, но вот прошло совсем немного времени, и интерес, даже любовь к сталинизму растет. Почему это происходит, как вы думаете?
– Сталинизм – это страшно, но разбираться в этом не нам с вами. История будет разбираться. Я про себя скажу. Почему я написал пьесу, где Э.Радзинский настолько заработался в архивах, что друга своего принимает за Сталина? Я хотел, чтобы в этой пьесе товарищ Сталин сделал, казалось бы, невозможное – попросил прощения у страны, у народа, у людей. Это есть в пьесе, но этого не было в жизни. Если бы сюда пришел поэт Заболоцкий, которого замучили на Лубянке и казнили, когда он уже был мало похож на человека, и если бы пришел летчик-истребитель Покрышкин и сказал, что Сталин – человек, благодаря которому мы выиграли войну, кто из этих двух людей оказался бы прав? Кто из них? Страшно и то, и другое. Поэтому долго еще будут возвращаться к имени Сталина. Но я не намерен его защищать. Он мерзопакостный человек, и я написал это словами Жукова:

Ты убивал всегда,
Тебе все было мало.
Ты никогда не думал о солдате,
Ты маршалов валил и генералов,
Их матерей, сестер и братьев.

Замучивал людей ты на Лубянке,
Там рушились сердца и разрывались жилы,
И эти онемевшие останки
Не довозили даже до могилы
37-й и все с ним рядом годы –
Кровь на твоих руках…


– Вы же помните, как разоблачали культ личности и теперь вдруг опять запахло тоской по тирану…
– Раньше я думал, что эта тоска никогда не вернется. В 1956 г. я снимался в фильме «Поэт» у Б.Барнета. Съемки проходили в Одессе, в гостинице «Красная». И я жил в номере вместе с П.Алейниковым. Каждый день Петр Мартынович спускался в вестибюль гостиницы. Делал он это приблизительно в полдень, чтобы в фойе было многолюдно. А, надо сказать, что Алейников по своему складу был типичный актер – все время в каком-то образе. И, обратив на себя внимание публики, он подходили к огромному портрету Сталина (тот был изображен во френче и в сапогах), пристально его разглядывал, будто молился, и вдруг минут через десять резко поворачивался и спрашивал на все фойе: «Это кто это?» Тишина, пауза, все замирали. А он повторял свой вопрос все громче и громче. К нему хотели подойти за автографом, но видно же, что человек «в образе». Наконец, он окидывал всех победным взглядом, словно хотел сказать: «Как мне надоело бояться «Этого»… Потом подходил впритык к портрету, смачно плевал и возвращался к себе в номер. Так он боролся с глубоко в нем сидящим страхом. Он видел репрессии...


– Драматичных стихов у вас становится все больше, не объясняется ли это тем, что у нас критика и сатира сейчас не в моде?
– Смотрите, на встрече с Виктюком я показал свои стихи – и мы с ним сделали на телевидении – может, видели – «Мне снился сон». Это была поэтическая передача, и, может быть, она «толкнула» то, что накопилось. Я никогда не думал, что буду писать стихи. Никогда в жизни. Но накопилось что-то. И это мучительная вещь. Но мне иногда нравится истязать себя.

Хищный клюв не прячут судьи,
Кровь заклеванных – во мгле.
Умирая, стонут люди,
Ищут Бога на земле.

Мир, как будто одурманенный:
Видя мерзости, молчит.
Ночью нервный, утром каменный,
Редко правду говорит.

Я молюсь, прошу прощения
за невольные грехи,
И в молитву о спасении
превращаются стихи.


– Вы начинали в эпоху, когда каждый театр четко ассоциировался с именем режиссера. БДТ – это Товстоногов, Театр Маяковского – Гончаров, Театр сатиры – Плучек, Театр на Малой Бронной – Эфрос. Почему сейчас значительно меньше таких островков?
– Действительно, некое обмельчание произошло. Видимо, эпоха такая. Хорошие режиссеры есть, а настоящих лидеров очень мало. И, к сожалению, к ним относятся не всегда уважительно. Я хочу сказать о Г.Б. Волчек. Она сделала очень много замечательного в театре. Но Галина Борисовна почему-то отчуждена многими критиками. Она очень большой режиссер. 40 с лишним лет работает главным режиссером. Я много играл в ее спектаклях, и, когда мы репетировали, она делала такие потрясающие выдумки в стиле Художественного театра, что это придавало пьесам иное звучание. Этого режиссера я ставлю в число очень крупных деятелей не только нашего, но и мирового театра. Критики почему-то не считаются с этим.

– А почему, на ваш взгляд, так происходит?
– Трудно сказать. Но она всегда держала перед собой строгую цель. Она знает, о чем каждый ее спектакль. И эти традиции, разумеется, были заложены в театре еще О.Ефремовым. Я очень тоскую по тем временам...

Живых все меньше в телефонной книжке,
Звенит в ушах смертельная коса,
Стучат все чаще гробовые крышки,
Чужие отвечают голоса.

Но цифр этих я стирать не буду
И рамкой никогда не обведу.
Я всех найду, я всем звонить им буду,
Где б ни были они, в раю или в аду.

Пока трепались и беспечно жили –
Кончались денно-нощные витки.
Теперь о том, что недоговорили,
Звучат, как многоточия, гудки.


Татьяна Власова, Виктор Борзенко
13.08. 2016. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/16376/
Прикрепления: 8088881.jpg (8.7 Kb) · 3486411.jpg (10.0 Kb) · 3346790.jpg (17.0 Kb) · 1043090.jpg (8.6 Kb) · 3265940.jpg (7.6 Kb) · 1042848.jpg (13.6 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 18 Янв 2017, 11:13 | Сообщение # 9
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
АЛЕКСАНДР ФИЛИППЕНКО: «ОДНАЖДЫ В ТЕАТР Я ПРИШЕЛ С КИРПИЧОМ»
Для А.Филиппенко нет запретных тем в искусстве. Благодаря кинематографу он стал самым ярким представителем «темных сил», сыграв Азазелло, Коровьева, Кощея, Смерть и прочую нечисть. Однако в театре это совершенно иной артист – мастер комедии и гротеска, в творчестве которого в последние годы все громче звучит гражданская позиция.


«Сон Гафта», «Предбанник», «Последнее свидание в Венеции», «Скрытая перспектива» – лишь некоторые звенья столь сложной цепи. Об актуальности Солженицына, непредсказуемых поворотах судьбы и роли случая в жизни А.Филиппенко рассказал в интервью «Театралу».

– Александр Георгиевич, такое впечатление, будто вы задались целью перевести на язык театра всего Солженицына. Сперва «Один день Ивана Денисовича», сейчас «Крохотки», за ними последует, наверное, и «Архипелаг ГУЛАГ»?
– «Архипелаг», я думаю, обладает полиграфическим эффектом. Это для чтения «один-на-один». Что касается «Одного дня Ивана Денисовича» – в чистом виде его величество случай. Раздался звонок из Библиотеки иностранной литературы. Мне предложили поучаствовать в интересном мероприятии: наша и чикагская библиотеки обсуждают одну книгу. Сначала был Фолкнер, а теперь читатели выбрали «Один день Ивана Денисовича». И просят меня прочесть главу из повести. Не раздумывая, ответил, что готов. Вечер прошел с успехом. В первом ряду сидела Н.Д. Солженицына. После спектакля мы долго с ней беседовали. В ту пору был еще жив наш великий художник Д.Боровский, и первые идеи оговаривались с ним. Потом уже и сын его – Александр предложил четкое световое решение. И получалось, что репетиции спектакля продолжались уже вместе с публикой. Продолжались по точным замечаниям Натальи Дмитриевны – так неожиданно зарождался сценический вариант «Одного дня Ивана Денисовича».

– Получается, что и «Крохоткам» была заранее уготована сценическая судьба?
– Здесь снова все произошло по воле случая. Первый звонок был от А.Уткина («золотой гобой России»). Договорились о встрече. И у меня в гримерной после спектакля присели обсудить будущую работу (мы хотели сделать совместный поэтический концерт, выбирали программу) и вдруг между делом вспомнились «Крохотки». Алексей сказал: «Наш ансамбль записал диск с прелюдиями Шостаковича. У меня предчувствие, что все это можно совместить с «Крохотками».
Я прихожу домой, читаю «Крохотки». Звонит Уткин: «Запись достал, завтра встретимся». Завтра встретились, посидели: раз, раз, раз. Подожди, так все сходится! По звуку и по «болевым точкам» и Солженицын, и Шостакович удивительно сочетаются друг с другом. Звоню Наталье Дмитриевне и бодро рассказываю про эту идею. В трубке пауза и осторожно прозвучало: «Да, вполне может быть. Давайте подумаем…». И стали мы совместно думать, потому что читать Солженицына очень непросто. Сейчас программа готовится к выпуску, и Наталья Дмитриевна колоссальную помощь нам оказала: нужно было учесть множество нюансов, поскольку Солженицын к инсценировкам относился настороженно.

– Когда Александра Исаевича не стало, к его творчеству был повышенный интерес. Но прошло уже несколько лет. Не чувствуете вы одиночества, когда выступаете с его произведениями?
– Нет. Слово Солженицына и сегодня звучит современно. Я читал «Крохотки» даже в Школе-студии МХАТ. Все прошло отлично и «раздумчивые паузы» были и смех. А в конце ребята подошли и говорят: «Сейчас бы еще раз послушать!» Это подтолкнуло меня произносить вступительное слово. Настроить публику на совместную работу и сердца и ума буквально с первых фраз Солженицына.

– Ваш излюбленный стиль на сцене – гротеск. А сочетается ли с гротеском творчество Солженицына?
– Сочетается. Я даже сам не ожидал, но смеются зрители на «Одном дне Ивана Денисовича». Там и в тексте уже есть определенный посыл, а я как «рыбак» вожу зрителей по тихим заводям, а потом внезапно – хлоп! – и подсекаю. Юмор сменяется болью за человеческую судьбу, загубленную в сталинских лагерях... И всегда в финале все встают, как в минуту Памяти. Не скрою, были у Натальи Дмитриевны замечания, она приняла мой вахтанговский подход и поддержала, однако добавила: «Александр, меньше графики – больше акварели». А в «Крохотках» на ее поправки объясняю, что почти весь мой чтецкий опыт «прорастает» из ранней «Таганки», где я работал в начале 70-х, а Наталья Дмитриевна мне в ответ: «Ну и прекрасно, хорошая любимовская школа, но только в «Крохотках» давайте без Брехта». Дальше хочу только отметить, что в нашем театральном училище Б.Е. Захава поставил бы Наталье Дмитриевне зачет по режиссуре.

– На «Таганке» вы работали в годы расцвета театра. Но в последние годы там многое изменилось: следите за его судьбой?
– Для истории нашего театра «Таганка» навсегда останется великой «Таганкой» эпохи брежневского застоя. Что касается меня, то я встретил там и 5-летие, и 10-летие театра (это был 1974 г). И сколько памятных событий с этим театром было связано помимо великих спектаклей. Например, я организовал первый концерт джазмена А.Козлова с первым составом джаз-рокового ансамбля «Арсенала». Юрий Петрович был в отъезде. Н.Л. Дупака (директора) слово «джаз» не пугало, и мы с месткомом замаскировали концерт «Арсенала» под вечер отдыха театра на Таганке и «Современника». Алексею важно было собрать свою публику в центре Москвы. Дело было летом после спектакля, погода отличная, жара прошла, но уровень звука и уровень публики был за 100 градусов.

А еще был футбол. После августа 1968 г. прошло не так много времени, а театре объявление: «СССР – ЧССР Футбольный поединок». И внизу помельче: «Театр на Таганке – Латерна Магика». На поле вышли и Фарада, и Шаповалов, и Хмельницкий. Мои чешские друзья долго помнили, что Хмельницкий им 2 гола забил. И 3-е «дело-грандиозо» (при этом надо вспомнить какая удушающая атмосфера идеологической цензуры царила вокруг) – наши поездки на весь выходной вторник в Белые столбы. Мы называли это «доворовыванием культуры», поскольку только там можно было посмотреть современное достойное зарубежное кино, которое не шло в прокате. Утром дирекция заказывала нам автобус. Мы везли шоколадные наборы для киномеханиц и билеты в театр для руководства Госфильмофонда. 3 фильма смотрели за один раз. Глубоким вечером шли возбужденные через березовую рощу на электричку.

– То есть своего рода диссидентство?
– Это был дух Таганки того времени. Потом появились закрытые просмотры в «Иллюзионе», которые начинались в 11 вечера. Такой своеобразный ночной киноклуб театральной молодежи. Но за этим уже о-о-очень следили соответствующие органы. А мы чувствовали себя свободно. В Театре «Моссовета» мы играем спектакль Юрского «Предбанник», – там есть такая фраза: «Мы пришли из тесноты и неволи, где у нас была свобода плевать на эту тесноту и неволю». А «Таганка» всегда давала ощущение, будто есть островок свободы. Кстати, Юрий Петрович уже тогда пытался перевести всех на договор. Но его затея не реализовалась, поскольку в правовом и финансовом отношении у актеров слаба была защита. Да и опыта составлять договоры у нас не было. Я убедился в этом лет 10 спустя – в 1983 г., когда снимался в кино с американским артистом. Его договор с киностудией был толщиной с Большую советскую энциклопедию. И, разумеется, это не шло ни в какое сравнение с моим жалким листочком договора, который я подписывал когда-то на киностудии в те годы.

– Наверное, большую часть листа занимала графа «актеру запрещается»?
– Нет, почему же? Не запрещается, а актер «обязан», «обязан», «обязан»...

– С советских времен прошла уже четверть века, но не кажется ли вам, что у театров все равно еще слабый опыт для заключения договоров с артистами?
– После того как российский театр из Идеологического отдела перешел в Отдел соцуслуг, он приобрел новое качество. И, наверное, в этом качестве успешнее могли бы работать «сборные» труппы. Театр-Дом закончился вместе с театром Ефремова, Товстоногова, Эфроса, Любимова… Ну, это вы меня своими вопросами куда-то ни туда заманили. Нужно уметь вести диалог «актер-директор», нужно четко оговаривать права и обязанности. На дворе XXI в., а множество театров наших по-прежнему живет в старом времени.

– А почему процесс перехода на новые рельсы такой долгий?
– У Довлатова есть слова о том, что советская власть внутри нас сидит. Нужно побороть в себе коллективную безответственность, лень, ложь …

– Сегодня вы играете в спектаклях Театра Моссовета, «Современника», «Школы драматического искусства». А еще в вашей жизни были Театр Вахтангова, Et Cetera, «Сатирикон» и «Табакерка»…
– За этой работой стоят десятки сыгранных ролей. Но при этом на улицах мне по-прежнему говорят: «Привет, Кощей». Недавно и вовсе мужик подошел, похлопал по плечу: «Кощей, ты говорил, что наше время еще не наступило. Так вот оно, наконец, пришло». Впрочем, бывают и совершенно неожиданные случаи. Например, меня встретил джазмен Г.Лукьянов. Я думал, он скажет теплые слова про монолог Славкина о джазе, который я читал в программе «Вокруг смеха», а он говорит: «Спасибо вам за Гоголя». Или на улице подошел человек: «Вы ведь играли командира подводной лодки?» – «Да, это был фильм «О возвращении забыть». Мужчина отдал честь: «Командир подводной лодки в отставке. Спасибо!»

– Я начал перечислять театры, в которых вы работали. А все-таки из этого перечня, какой театр вам дороже всего?
– Вахтанговский. Я работал там целых 20 лет после «Таганки» и это было как переход на другую планету. Моими первыми партнерами стали Борисова, Гриценко и Пашкова. Великая школа! А потом во многих спектаклях я был партнером М.А. Ульянова. Я сыграл Бухарина при его Ленине, Жданова при его Сталине, Бекингема при его Ричарде Третьем. Только истинно свободный человек мог себе позволить играть в те времена «вечно живого Ленина», а назавтра – «мерзкого убийцу Ричарда»… Эта была настоящая академия. И к счастью, когда я пришел в театр на Арбате, я уже и в кино снялся, и на эстраде с сольными программами выступал. И старался выбирать, в каких проектах участвовать. Михаил Александрович говорил, что репутация складывается годами, но разрушить ее можно за одну секунду. «Следи за этим, – говорил он. – Потому что всегда найдется внимательный зритель, который не простит тебе промашку».

– И вы, конечно, ни разу не испортили свою репутацию?
– Трудным и ответственным был срочный ввод на роль Бекингема. Ульянов мне сказал, что в спектакле произошли перестановки и после десяти репетиций придется играть мне. Сколько лет прошло, но я и сейчас с содроганием вспоминаю те дни. «Провалится Филиппенко или нет?»… Сначала я встретился с переводчиком М.Донским, и мы долго бродили по Переделкино – говорили про шекспировские времена. Однако роль получалась с налетом шиллеровского романтизма. Ходил маялся за кулисами и вдруг набрел на декорационный сарай, провел ладонью по стене, нащупал кирпич и у меня как промелькнуло – вот! – по Гротовскому – память тела, которая разбудила эмоциональную память, отбросив Корнеля, Расина, я ощутил другую фактуру шекспировского времени. Вспомнился английский фильм «Лев зимой», где герои ходят среди коров и кур, а под ногами у них – месиво из помета, крови остатков еды… и роль сложилась. Но это только начало истории, поскольку каждый раз перед второй картиной я шел в этот сарай – гладил кирпичи. Шло время. Но однажды в начале сезона в сентябре, заглянул в сарай перед второй картиной – пощупал стену рукой, а там известка. Летом был ремонт, и мои кирпичи покрыли штукатуркой. Как думаете, какие были мои действия? На следующий спектакль я принес старый кирпич с Арбата. Он долго лежал в моем гримерном столе, наводя ужас на наших уборщиц.


– Вы считаете себя баловнем судьбы?
– Баловнем судьбы я себя не считаю. Мне все давалось Трудом, Работой. Но зато я встретил много хороших людей, прекрасную литературу, и гениальных партнеров – это было мое 3-е высшее образование после Физтеха и Щукинского училища.
Виктор Борзенко.
07.01. 2017.журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/17304/

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВ: «ВЫЖИВЕТ ТОТ, КТО ЖИВЕТ ПО СОВЕСТИ»


С «народными» фильмами нынче не густо, достойного сценария приходится ждать долго, так что гастроли с творческими вечерами «Экология души», антрепризами, наряду с преподавательской деятельностью во ВГИКе, – главное в общественной деятельности А.Михайлова. И едва ли не на каждой встрече актеру задают один и тот же вопрос: о чем думается ему в год 100-летия революции, в фильмах о которой он не раз снимался?

– Александр Яковлевич, как вы считаете, насколько актуальной может быть сегодня картина «Белый снег России», где вы сыграли русского шахматиста А.Алехина, на судьбу которого революционные потрясения оказали сильное влияние?
– Алехин, действительно, великий человек, гений шахмат всех времен и народов, дворянин, не по своей воле оказавшийся в эмиграции и умерший в нищете в португальской гостинице. Действие фильма происходит в 1927-1946 гг., в центре его – трагедия красивого русского человека, который безумно любил Россию и делал все возможное, чтобы вернуться на родину. Он мечтал попасть на чемпионат мира и сразиться с Ботвинником, этого не случилось, и он умер от сердечного приступа. Неприглядную роль в его окружении сыграл партийный деятель Н.Крыленко, оказавшийся предателем Советской России: получив достаточно благ для безбедного существования, он остался в Париже, оклеветав при этом Алехина.
Сценарий был написан по роману известного шахматиста А.Котова «Белые и черные», и он страшно расстроился, когда узнал, что я не играю в шахматы. Я честно признался, что нет, но на роль меня уже утвердили. Но когда он увидел на экране, как я одной рукой делал партию - в ситуации, где должен был играть сам с собой, он обиделся: «Почему мне солгали, вы же умеете играть?!». А там важна была скорость перебора фигур, и я очень крепко тренировался дней 5. Я сказал ему: «А вот это уже мой секрет, я актер, профессионал, и моя задача таких, как вы, пять тысяч раз по-своему убедить, что я имею отношение к шахматам». Так что работалось нам очень хорошо, интересно.

– Где снимался фильм?
– В Европе – первые кадры поединка между кубинским гроссмейстером Капабланкой и Алехиным в большом дворце в Будапеште. Жизнь белой эмиграции запечатлевали в Париже – красивые, мощные съемки. Снимались замечательные актеры: В.Самойлов играл Куприна, Ю.Каюров – Крыленко, Н.Гундарева – русскую жену Алехина, А.Ромашин – Чебышева. Думаю, если бы можно было сменить некоторые идеологические моменты, все-таки время течет, все меняется, немножко подрезать ленту, картина стала бы современной. И смотрелась бы, и звучала. А каким молодым был тогда я – мне было под 40. Но Алехин – песчинка в море русской эмиграции. И если говорить о том, что сегодня происходит в ее среде, нужно бросать клич и возвращать русских людей домой. Давать им льготы, предоставлять условия для жизни. Старообрядцев надо возвращать, только в этом случае Россия выживет. Знаете ли вы, что славян из общего количества населения на земле осталось 3,5%, а 100 лет назад было 5%. И сейчас добивают нас, стравливая с украинцами. Славян на славян – это будет катастрофа. Делают это сознательно, обрабатывают умы. И главный упор – на молодежь, которая не знает войн, не испытала кровопролития. Самый честный фильм о том, что происходит, снял Оливер Стоун – «Украина в огне».

– Какие мысли посещают вас в год столетия революции?
– Надеюсь, что наконец будет принято мудрое решение о захоронении Ленина. Скрывать на Красной пл. эту мумию – не лучший вариант, я за то, чтобы отвезти тело в Ульяновск и схоронить, как хотел вождь, по христианскому обычаю. Собрать там несколько сотен памятников, изваянных талантливыми скульпторами, и создать огромный пантеон. И туда не зарастет народная тропа со всего мира, Ульяновская область, наряду с Москвой, будет самой богатой. Только представьте, как мы можем зарабатывать деньги. И идеология несколько смягчится. А Красная пл. должна быть красна праздниками. Праха на ней не должно быть.

– Готовы ли высказать мнение о фильме А.Учителя «Матильда», в центре которого история взаимоотношений юного Николая II с балериной Кшесинской, целый скандал разгорается?
– Нет, не готов. Что касается Николая II, я занимался его историей, дважды был в Ипатьевском доме, спускался по этим 23 ступеням. И у Ганиной ямы был не один раз: и когда камень закладывали, и крест ставили, а потом часовню и храм. И в первых крестных ходах принимал участие. Прошел через все эти вещи и счастлив, что имел прямое отношение к Царю-страстотерпцу. А в нашем обществе продолжают культивировать безобразное отношение к русской истории. Вы только посмотрите, что льется с телеэкранов, вспомните картину Лунгина об Иване Грозном. Есть и свежие факты – в г. Александрове Владимирской обл. волюнтаристским решением властей снесли с болтов потрясающий памятник Ивану Грозному, поставленный моими друзьями. Это великий царь, уникальный властитель – говорю однозначно, потому что играл Ивана Грозного на сцене Малого театра. Но, как у нас водится, он оболган в глазах потомков, потому что на него свалили все беды средневековья. А в Александрове должен стоять его памятник, потому что Иван Грозный там провел много времени и хотел сделать этот город столицей Руси. Но мне иногда кажется, что у потомков словно память отшибло, посмотрите, что происходит в Ельцин-центре в Екатеринбурге. Я об анимации в 3D, которую там крутят. Но она в извращенном виде показывает русскую историю. Начинается мультик с того, что опричники Ивана Грозного рубят головушку боярскую, затем по очереди, как в клипе, мелькают фигуры русских царей и вождей. Александру III вообще не находится места, и венчает этот «отряд» двухметровая фигура Б.Ельцина, с приходом которого Россия «стала свободной». Когда каждый разумный человек скажет: «Не было бы Путина, не было бы и России».

– Все помнят, как дорого вам далась роль Ивана Грозного на знаменитой сцене.
– Да, история со спектаклем «Смерть Иоанна Грозного» в Малом театре оставила тяжелый осадок: из-за слова «смерть» в названии спектакля со мной случилась беда, я полгода пролежал в Склифе. Если бы сразу убрали это слово, ничего бы и не было, психологически очень сильное воздействие я испытывал. Всем известно, что прикосновение к фигуре Грозного не проходит даром для актеров и режиссеров – несколько человек умерли. Ко мне в больницу приходили руководители театра – советоваться, кого ввести на роль царя, я же всего 6 спектаклей сыграл. Нашли В.Барышева, замечательного актера, который сыграл «нехорошего» царя, более жесткого Ивана Грозного. Но в целом это был очень хороший период в моей творческой биографии, в Малом театре я прослужил почти 20 лет, было много интересных ролей, очень благодарен театру. Г.Свиридов, написавший музыку к трилогии А.К. Толстого в Малом театре – «Царь Федор Иоаннович» (со Смоктуновским), «Царь Борис» и «Смерть Иоанна Грозного» – сказал – «Тебя Господь вернул, потому что ты не ёрничал и не издевался над Грозным, и не судил его и эпоху». Свиридов был очень образованный человек, рад, что мы с ним сразу нашли общий язык.

– Вспоминаю наш разговор в Севастополе – с какими эмоциями вы, моряк по первой профессии, приезжаете в этот город?
– С прекрасными. Крым – мечта многих людей, сюда рвались, а сейчас без всяких проблем могут приехать и полюбоваться этой красотищей. Все, что связано с морем, для меня свято, будь то Балтика, Тихий океан, даже северные моря. Черное море – отдельная история, в Крыму бываю много лет, и Севастополем занимаюсь всерьез. У меня на флоте друзья, и мне известно, каково тут было нашим морякам, когда флагман-крейсер «Москва», выходя на учения, не мог сделать ни одного учебного выстрела без разрешения Украинской Рады. При этом Крым был автономным государством, потому что Севастополь так и не отдали до конца, но блокада была. И вот через 24 года унижений Черноморский флот вернулся в Россию, встал на ноги, стал независимым от властей.

– Море было вашей осуществленной мечтой, как вы смогли отказаться от нее, когда увлеклись театром?
– Кто вам сказал, что я отказался от мечты – я просто не хожу в море, а занимаюсь искусством. Связь с морем никогда не терял и терять не буду. А театр возник в моей судьбе, можно сказать, случайно, а, с другой стороны, и не возникнуть не мог. В силу обстоятельств я уже был списан на берег, работал инженером-электриком на швейной фабрике, и знакомый парень пригласил на выпускной спектакль Института искусств, театральный факультет давал Чехова, пьесу «Иванов». «Какой Чехов, – говорю, – ребята из путины пришли, я приглашен в ресторан». Он уговаривать – «До театра 7 мин. ходу, твой «Золотой рог» прямо за углом – успеешь. Не понравится – сразу уйдешь». И я пошел, сел в 4-м ряду на 17 место, и вот до сих пор «сижу».

– Испытали потрясение?
– Да, от игры В.Приемыхова в роли доктора Львова. Он был выпускником этого института, который и я окончил впоследствии, и педагог – В.М. Сундукова – у нас был один. Самого Иванова играл С. Манухин, но Приемыхов – это было настолько сильно, так обогащало тебя, одним словом, этот день я запомнил на всю жизнь. На спектакле обрыдался, хотя, казалось бы, актеры-то – девочки и мальчики с накладными бородами и в париках, но со мной что-то произошло. После спектакля пошел на берег Амурского залива и – попрощался с Тихим океаном. Дело в том, что я подумывал вернуться в море, но впечатление от спектакля совпало с одним жизненным моментом. Незадолго до своего списания на берег я попал в страшную историю на море, связанную с гибелью многих людей, после которой мама сказала: «Я или море». И вот через 2 года после этого попадаю на «Иванова».

– Как мама отнеслась к вашему решению уйти в театр?
– Индифферентно. Я же все делал тайно – поступать на театральный факультет пошел в общем дополнительном наборе. Худой, бледный, с воспаленными глазами человек, в коридоре я встретил Сундукову и выпалил ей: «Хочу учиться у Вас!». Вера Михайловна была в прекрасном настроении, внимательно выслушала меня и сказала: «Учите басню, стихи, прозу, послезавтра экзамен». И все закрутилось. Маме сказал, когда уже поступил. Особого восторга она не проявила. Вот когда стал сниматься в кино, поняла, что делаю благое дело. А когда после фильмов «Мужики» и «Змеелов» приезжал на творческие вечера во Владивосток, чувствовалось, она мной гордилась.

– Чувствуется, что мнение мамы для вас всегда было очень важно?
– Она одна воспитывала меня, отца с 4-х лет в семье не было, старшая сестра Альбина во время войны умерла с голоду. А была моя мама удивительно красива – высокая, статная, с тонкими чертами лица, с огромными глазами. Приходила после работы, брала своими натруженными руками трехструнную балалайку, моментально настраивала, у нее был абсолютный слух, и заводила любимую частушку – «Ох, горькая я, зачем на свет родилась, была бы я стеклянная, упала б да разбилась!». Почему такая частушка? Да потому что горькая судьба была – послевоенное время, очень тяжелое, продуктов не было, люди голодали. Но пелось это не со слезами на глазах, все уходило в шутку. А уж если у мамы собирались подружки да выпивали грамм по 50, то и вовсе начинались пляски. Веселые они были люди. Но больше всего я любил, когда после частушек мы подбрасывали дровишек в печь, на столе горела свеча, и мама пела любимую свою песню – «По диким степям Забайкалья…» Помню и другое – когда я стал убегать в Нахимовское училище, она ставила меня на колени. Хорошо помню – сама лежит на тахте, я стою в углу у печки, ночь, спать охота, начинаю клониться и слышу– «Стоять! Ну-ка, в чем дело?!».

– Откуда ж такой песенный дар в вашем роду?
– Мама из старообрядцев, а это уникальный, поющий народ. В село Урлок Красночикойского района Читинской обл., откуда она родом, с НТВ приезжали делать передачу, не веря, что там все поют. Приехали в школу и увидели, что ребята на переменках не бегают, не бьют портфелями друг друга по голове, а собираются в классах и начинают распевать песни. И они все это сняли.

– Вы могли бы сформулировать, как надо снимать кино, чтобы оно затронуло струны народной души, ваши картины - «Любовь и голуби», «Мужики», «Змеелов», «Одиноким предоставляется общежитие» называют «народными»?
– Рецептов не знаю. А про «Любовь и голуби» могу сказать, что никто и не думал, что картина, не имеющая призов и пролежавшая какое-то время на полке, вызовет такой энтузиазм у зрителей. Мы с этим фильмом попали в антиалкогольную кампанию, и режиссера отстранили от монтажа. Так что, если бы не было вырезано шесть сцен, которые уничтожили, сегодня мы имели бы удивительную двухсерийную комедию, настоящий подарок для ТВ. Но мы попали в эту ситуацию, при всем при том, что в основе картины был прекрасный сценарий, а какие 3 фактора успеха фильма называл великий Ж.Габен? Напомню, он сказал – «Во-первых, сценарий, во-вторых, сценарий и в-третьих, сценарий». Если есть первооснова – мясо, кровь, нерв, все остальное получится. И нужно очень постараться, чтобы угробить талантливую первооснову, но таких людей сегодня огромное количество. В кино, в основном, есть пиф-паф, и больше ничего.

– У вас такие прекрасные друзья, расскажите, как они появляются в вашей жизни?
– В этом смысле я счастливый человек, а находим друг друга случайно. Вот с М.Ножкиным никогда не снимались вместе, а однажды пересеклись и – остались друзьями навсегда. А с М.Евдокимовым лет 25 назад пришли в одно время в ресторан Дома кино пообедать. Сижу и чувствую – человек за спиной, поворачиваюсь – Миша сидит, и словно застыл с улыбкой на устах. Посмотрели мы друг на друга, улыбнулись, одновременно встали и шагнули навстречу: «Здорово, земеля!» – «Здорово. Да, брат, у нас с тобой одна малая родина». Он родился в Западной Сибири, в Верх-Обском Алтайского края, а я – в Восточной, в Оловянной, в Читинской обл. И вот возникла биохимия на уровне глаз, полутонов, жестов, и мы сразу подружились. Когда он во власть пошел, я был против, но он же настырный. И ходоки к нему сотнями шли – со всех деревень. Приходили и кланялись: «Сергеич, мы тебя любим, знаем, что не предашь, у тебя совесть чиста, поэтому вся деревня за тебя проголосует. И он мучился, не можете себе представить, сколько ночей. Ходил и говорил: «Мужики, знаете, какой крест я на себя взвалил, давайте вместе понесем, обещаете?!». Пообещали, и – понеслось. За 1,5 года его губернаторства хуже не стало: сотни ферм стали подниматься, дороги заасфальтировали…

Когда Миши не стало, мы создали фонд его имени, и каждое лето в первой декаде августа бываем в Верх-Обском. Проводим фестиваль, спартакиаду, устраиваем концерты, выставки. 7 августа отмечаем День памяти Михаила. Много друзей приезжает. В.Золотухин всегда бывал. А.Панкратов-Черный выпустил к этой дате уникальный двухтомник стихов. Приезжают О.Митяев, С.Любавин, близкий друг Михаила А.Маршал и мн. др. Оператора фильмов Шукшина «Печки-лавочки» и «Калина красная» А.Заболоцкого Миша называл «нашей совестью», говорил, что часами можно рассказывать о том, сколько он делает для России. Свои выступления часто заканчиваю песней М.Евдокимова «Домик у дороги», она создает русскую атмосферу. В программах моих творческих вечеров можете слышать стихи и песни К.Фролова, моего крымского друга, с которым познакомились в Москве, в Доме кино. Также всегда читаю на концертах стихотворение «Поставьте памятник деревне» Н.Мельникова, автора поэмы «Русский крест», недавно ушедшего от нас.

– Как считаете, по какому правилу сейчас надо жить?
– По правилу совести, другого быть не может, это еще Тихон Задонский сказал – «Пусть тебя все хулят, лишь бы совесть хвалила». Если живешь в согласии со своей совестью, выживешь, даже не сомневайся.

– Почему картину «Очарованный странник» всегда ставите на особицу?
– Потому что, во-первых, это классика, от одного имени Лескова дрожь берет, а, во-вторых, в образе странника И.С. Флягина отражена судьба всей России. Когда его спрашивают, о чем, самом дорогом, он думает, Флягин отвечает: «Да вот думаю, беда на Русь идет, война может быть». – «А вам-то какое дело, – спрашивают, – вы пожили свое?» – «Я, говорит, монашескую рясу сниму, а амуничку надену, мне за русский народ пострадать очень хочется», вот в чем его гениальность.

– Есть какое-то кредо в воспитании студентов?
– Ничего им не навязываю, воспитываю поступками. Пусть учатся, смотрят фильмы. Конечно, и разговариваем о разных вещах. Ребята приходят разные, но общая тенденция, к сожалению, заметна – падение культуры, знаний, образованности, совсем не читают. Ну что ж, будем по мере сил исправлять ситуацию...
Нина Катаева
18.05.2017, "Столетие"
http://www.stoletie.ru/kultura....144.htm
Прикрепления: 9143123.jpg (5.8 Kb) · 6252474.jpg (15.3 Kb) · 5533579.jpg (7.6 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Вторник, 21 Фев 2017, 16:51 | Сообщение # 10
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЕЛЕНА СОЛОВЕЙ: «НАДО ВОСПИТЫВАТЬ В СЕБЕ СИЛУ»


Через несколько кварталов раскинулся Гудзон, парят в вышине башни Манхэттена, но здесь тихо и спокойно. Городок Фэр-Лон - отсюда начинается знаменитая «одноэтажная» Америка, именно тут более четверти века живет народная артистка РСФСР Е.Соловей. 24 февраля обожаемая миллионами кинозрителей актриса отметит юбилей. Мы встретились накануне, чтобы вместе вспомнить ее звездные роли, обсудить любимых режиссеров, поговорить о сегодняшнем житье-бытье вдали от Родины.

- Предлагаю начать с абстрактного «красота это...».
- Талант, прежде всего. Сейчас часто говорят о ком-то «она символ красоты». Но символы меняются. Талант же быть красивой — величина неизменная, демократичная, вневозрастная. Недаром и простая домохозяйка может быть на удивление привлекательнее какой-нибудь кинодивы.

- Вы с раннего детства мечтали стать актрисой. Настолько были уверены в своих сценических способностях и внешних данных?
- Никогда не мнила себя красавицей. Хотя, конечно, не считала и дурнушкой. Я очень не любила смотреться в зеркало. И это не кокетство. То, что кинозрители в дальнейшем воспринимали Е.Соловей как красивую женщину, результат большой работы вокруг меня. Каждый образ, если мы говорим о кино, создается волшебными руками гримеров, талантом оператора и любовью режиссера. Все складывается воедино. Вы знаете, вот это детское «хочу быть...». Позже в интервью я часто утверждала, что по образу жизни актрисой не являюсь - актрисой управляет «драйв», стремление пестовать свой имидж, двигаться к выбранной творческой цели, развивать успех, проходить сквозь стены ради кинопроекта, который добавит славы. У меня ничего подобного не было. К слову, Н.С. Михалков однажды заметил: «Лена не побежит даже за звездной ролью, если ей придется оставить дома больного ребенка». Наверное, тут и проходит водораздел. Настоящей актрисе сложно иметь семью, ибо приходится полностью отдаваться профессии, для чего, возможно, поступаться личным счастьем, материнством. Но, с другой стороны, сейчас, спустя годы, думаю: рассуждая так о себе, я несколько обманывалась. Ведь желание играть захватило меня еще ребенком, мне всегда нравилось примерять разные образы. В красноярской школе - хор и театр. Потом в Москве ходила в драмкружок, принимала участие в бесконечных конкурсах чтецов, завоевывала премии. Так вышло, что оказалась среди детей, которые в 1963-м приветствовали проходивший в советской столице Всемирный конгресс женщин. Еще школьницей выступала на телевидении. При этом летело все само собой, сверхусилий не прикладывала. Но получала мало с чем сравнимое удовольствие.

- А родители как воспринимали?
- Терпеливо. Девочка же занята. Никто не предполагал, что речь идет о жизненном выборе. Они не относились к увлечению серьезно. Когда я не прошла в Школу-студию МХАТ и решила никуда более не поступать... вот тут у родителей была драма. Ведь я хорошо училась. И папа с мамой гордились моими пионерскими выступлениями, но дочь - артистка? Да они вообще не понимали, что за профессия такая.

- Однако сложилось как нельзя лучше: спустя год Вы поступили во ВГИК и еще в студенчестве попали в кино.
- Со 2-го курса я начала сниматься: на киностудии им. Горького в фильме «Король-олень», в телеспектакле «Цветы запоздалые». А еще ранее - у Р.Хамдамова, в курсовой работе.

- Когда же появилось ощущение: «Я - актриса»?
- Не сразу, значительно позже. Хотя... Дипломный спектакль во ВГИКе ставил наш мастер Бабочкин, «Стеклянный зверинец». Я в нем играла Аманду Вингфилд. Как осталось в моей памяти и как читала позднее у Бориса Андреевича в его дневниках, постановка имела огромный успех. Скорее всего, в тот момент и возникло какое-то необыкновенное чувство: да, мы можем, я могу, я - артистка.

- Та самая короткометражка Хамдамова и Киселевой «В горах мое сердце» считается одним из самых ярких Ваших появлений на экране.
- Это было словно наитие, легкое дыхание. Я сейчас часто стараюсь воскресить свое ощущение молодости, вспомнить, что чувствовала, как воспринимала жизнь и первые прикосновения к кинематографу, и не могу. Но было безумно увлекательно, круговерть заполняла всю повседневность. ВГИК - вообще уникальное учебное заведение, где попадаешь в другой мир. И он кружит голову, обволакивает, в нем живешь с 9 утра до 7 вечера. Там репетиции, занятия, забегаешь в какие-то маленькие залы и смотришь кино, которого бы никогда не увидел, - старые ленты, волшебные, удивительные актрисы, актеры. Они тебя завораживают, иное перестает существовать. Во ВГИКе чувствуешь, что реальность где-то там, она тебя не касается.

- Но ведь и последующая актерская жизнь, наверное, такая же?
- Нет, потом все сложнее. Распределение, кинопробы, знакомство и переговоры с режиссерами... Хотя и тут мне везло, все будто само собой складывалось.

- Ангел-хранитель вел?
- Не знаю, правда. Мне не случалось мучительно ждать ролей. Они меня сами находили. Я не была до них жадной, мол, хочу играть все-все-все - быть главной. Нет, у меня такой страсти никогда не наблюдалось. Впрочем, предложений действительно хватало. Приглашение к Ю.И. Солнцевой - небольшой эпизод предстояло сыграть на Украине, один съемочный день - восприняла за счастье. Потому что она выбрала меня. Пусть играть какую-то крестьянку с ребенком. Можете себе представить? Маленькая работа в стилизации пушкинской «Метели» со С.Мишулиным и Л.Смирновой. Как-будто клубочек наматывался роль за ролью. Так оно и крутилось.


"Раба любви"

- И вот клубочек докатился до съемок у Н.Михалкова в «Рабе любви».
- Там, думаю вы знаете, была предыстория с Р.Хамдамовым. Я снималась у него в ленте с подобной фабулой - «Нечаянная радость», но ее закрыли. Объявили, что картину должен заканчивать какой-то другой режиссер, по мнению студии. Я для себя не видела возможности участвовать. За досъемку пытались браться несколько человек, и у них ничего не получалось. В конце концов А.Кончаловский, автор сценария, попросил своего брата, Никиту Сергеевича. А тот ответил, что не может продолжить фильм, раз он не в материале, но готов снять его заново, если сценарий перепишут. Так и сделали. Поэтому речь уже шла об ином фильме. Тем не менее, когда мне позвонили, я все-равно сказала «нет, не могу... есть ведь картина Рустама». Но меня убедили прочесть новый сценарий. К тому же я находилась под впечатлением от ленты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих», в которой есть поразительное ощущение счастья, свободы. Пусть еще не великого мастерства, но легкости мышления, удивительной актерской импровизации. Согласилась познакомиться с Никитой Сергеевичем. Затем были пробы. И материал оказался прелестным. Так туда и попала. Я же никогда не оцениваю роль. Я размышляю: интересно или нет. Каждая роль - как параллельная жизнь. Хочется ли ее прожить, привнести в кинообраз собственное видение, эмоции, стиль.

- В «Рабе любви» Вы имели достаточную свободу для этого?
- Конечно. На съемках у Никиты Сергеевича шли постоянные репетиции. Хотя иногда кажется, а что там репетировать? Но именно такой процесс и давал возможность актерской импровизации. Когда посмотрела целиком «Рабу любви», где-то через год после премьеры, сказала Никите Сергеевичу, что у нас получилась ж и в а я женщина. Есть пространство в ней, есть воздух вокруг нее, и ни прибавить, ни убавить. Вот она такая, и замечательно. Наверное, важно, что я участвовала в рождении этого образа, но там сложился целый великолепный симбиоз: и необыкновенная камера П.Лебешева, и удивительная легкость таланта Михалкова. Плюс на мне еще не висел груз ролей. Дело в том, что картину снимали, «шутя играя», как любит повторять Никита Сергеевич. Он зачастую так прямо и напутствовал актеров: «Играем шутя, легко». Это значило отпустить себя, дать возможность жить образу... При том, что у нас была и трагедия: в тот период умерла жена А.Адабашьяна. Лента снималась тепло, царили добрые отношения. Жили в гостинице цирка, со своими семьями. Я - с мужем и дочкой, Никита Сергеевич со всей семьей. Было эмоционально комфортно, и поэтому славно работалось. А самое главное, никто не относился к съемкам с угрюмой серьезностью или с претензиями. Это не только мое впечатление. Когда на озвучивании я встретила А.Адабашьяна, он сказал: «А ты знаешь, по-моему, Никита сделал хорошую картину». Прекрасно, когда творишь легко, не дрожишь и не думаешь: «Я должен снять шедевр!» Нет, а вот сняли...

- Вы участвовали в 3-х фильмах Михалкова, атмосфера на съемках всегда такая?
- Да, и отмечу, что одна из составляющих его успеха - удивительная преданность и уважение к тем людям, которые трудятся вокруг.

- К актерам?
- Не только. Ко всем без исключения: ассистентам, осветителям, водителям. Ведь коллектив работает на него, и он осознает: от вклада каждого зависит атмосфера на площадке. Мы же люди со своими проблемами, счастьем-несчастьем. Но когда приходим на съемку, должны получать и дарить удовольствие. Мне думается, такой подход имеет ключевое значение.


«Неоконченная пьеса для механического пианино»

Наглядный пример - то, как я согласилась сниматься в «Неоконченной пьесе для механического пианино». Никита Сергеевич сказал, что они с Сашей уже придумали для меня роль. Но недавно родился мой сын, и я поняла: мне трудно разорваться пополам и окунуться в работу. Я отказалась. Вдруг мне позвонили: «Приезжай, Лена, просто на пробу». Я приехала и, конечно, пробовалась с Юрочкой Богатыревым. На площадке - Паша Лебешев, Саша Адабашьян и Никита Сергеевич. Мне было хорошо. Но играть все равно не соглашалась. И тогда Михалков спросил: «Ну, скажи, где тебя еще будут так любить, как здесь?» Это очень точные слова. Актер, как и всякий человек, должен чувствовать, что необходим.

- На Ваш взгляд, для артиста важно найти «своего» режиссера?
- Кино - особый вид искусства. Актеры, считающие, что они сделали свою роль самостоятельно, глубоко не правы. Результат во многом зависит от режиссера. Ты можешь изображать что угодно, но режиссер уберет лишнее, оставит только необходимое ему. Даже если имеет дело с гениальным исполнителем. Понимая это, я всегда с трудом соглашалась на новую роль. Хотелось сначала уяснить, почему именно я нужна для нее, именно этому режиссеру, и зачем мне самой нужна эта «параллельная реальность». И вот, когда я разбиралась, что к чему, остальные мотивы, неудобства, неудовольствия - все уходило в сторону. Я верила режиссеру, зная: он видит то, чего не вижу я,- финальный результат. Бывало, считаешь, сыграла сцену замечательно, а режиссер чувствовал иначе и вырезал. В том же «Обломове», в трудной для меня роли Ольги Ильинской, огромные отснятые куски не вошли в картину. Я, когда впервые посмотрела картину, ужасно расстроилась: где та романтика, та любовь, что родилась и получила развитие? Никита Сергеевич почти все убрал. А потом подумала: «Лен, как называется фильм? «Несколько дней из жизни И.И. Обломова». Не из жизни Ольги Ильинской. Это история не про твою героиню. Значит, она нужна только там, где с ее помощью проявляется характер главного персонажа». Я успокоилась и внутренне согласилась.


«Несколько дней из жизни И.И. Обломова»

- Никита Михалков в одном из интервью сказал, что Вы самая удивительная актриса из тех, с которыми он работал.
- Я тогда просто потеряла дар речи. Очень приятно было слышать, хотя не знаю, чем объясняется столь высокая оценка. У него же всегда такие замечательные артистки снимались. Это большое удивление для меня, правда. Но вообще, как человек, в кино состоявшийся, я никогда не забываю, кому обязана: благодарна всем мастерам, с которыми довелось познакомиться и поработать. В.Титов один чего стоит, Д.Асанова, И.Авербах, И.Селезнева, В.Мельников, М.Швейцер. Мой самый первый режиссер - А.М. Наль. И, конечно же, Р.Хамдамов.

- А кто повлиял на Ваше становление в драме?
- И.П. Владимиров, пригласивший меня в Театр Ленсовета. Тут есть своя предыстория. Еще по окончании института звали в Малый. С подачи Смоктуновского, полагаю. Незадолго до этого мы пробовались вместе у А.Кончаловского в «Дяде Ване». А Иннокентий Михайлович в то время начинал работать в Малом театре. Я даже успела написать заявление. Но внутри для себя еще не приняла окончательного решения. Понимала, что шаг ответственнейший. И вот звонят мне, предлагают познакомиться с труппой. Я пришла, и было мне и сложно, и страшно. Почувствовала себя маленькой девочкой среди великих корифеев сцены. Я не отважилась. Как раз тогда в моей личной жизни происходили изменения, я переезжала в Ленинград. Теперь думаю, все сделала правильно. Приглашение же в Театр Ленсовета в 1983-м стало большим подарком и серьезным испытанием, но случилось в нужный момент. Мне важно было себя сломать, иначе так бы и играла этих женщин. Владимиров дал возможность поработать на сцене, а это совсем другая профессия. Он вывел меня к живому зрителю.


фото из спектакля театра Ленсовета "Я - женщина"

- Помните свой дебют в Северной столице?
- После первого спектакля упала в обморок. Еле вышла потом на поклоны. Вместе с тем театральная сцена по-прежнему манит меня своей энергетикой, адреналином, удивительным состоянием души и тела.

- А что для Вас жизнь?
- Самореализация и бесконечное испытание. Если кино - некая параллельная реальность, где свои законы, то одновременно существует и настоящая жизнь. И она штука не простая. В ней слишком много вопросов и проблем, которые никуда не денутся, если не научишься их решать. Имею в виду болезни, потери. Надо воспитывать в себе силу. Мы же порой не готовы к превратностям судьбы, выпадающим на нашу долю. Впрочем, что касается меня, то я человек счастливый.

- Переосмысление даже негативных событий в позитивном ключе пришло с опытом?
- Нет, судьба в целом была ко мне благосклонна. Я и теперь, когда вот-вот стукнет семьдесят, просыпаюсь с удивлением и благодарностью. Ведь кто-то не перешагнул этот рубеж, а мне, Бог даст, будет предоставлена такая возможность - посмотреть, что же там дальше.

- Вы живете в Америке с 1991 года. Есть разделение на «до» и «после»?
- Да, разумеется. Я понимала: одна жизнь закончилась, а как сложится другая, не знает никто. Мы уехали осенью, после путча, в преддверии распада СССР. Положение в стране было крайне нестабильным. А у меня 19-летняя дочь, сын 15 лет и внучка-грудничок. Что их ждет, не могла даже предположить. Считала главным поставить детей на ноги, выучить. И мы с мужем рискнули. Сейчас они оба заняты в большой науке, состоявшиеся взрослые люди.

- Вы бываете в России?
- Когда приглашают, с удовольствием. Люблю старую мою Москву, всегда ею восхищалась, но мне нравится и современная, обновленная русская столица. Такая величественная, широкая, зеленая.

- Хотели бы преподавать в Москве, например в театральном вузе?
- Я не мечтаю, не думала об этом.

- Но преподавать Вы любите - у Вас же своя детская творческая студия «Этюд».
- Да, ей 16 лет. Наша основная задача - сохранение русского языка. В первое время там занимались ребята из едва перебравшихся в Америку семей. Мы ставили спектакли на русском языке. Много читали. Сейчас ситуация несколько иная, приходят дети 2-го поколения эмигрантов. Для них русский — не родной. Так что учим с азов, декламируем стихи, потом разбираем небольшие произведения. Они впитывают. Надеюсь, ничего не забудут. И однажды, когда подрастут, осознают, что могут прочитать в оригинале самого Пушкина.
Оксана Тарынина, Нью-Джерси
16.02.2017. газета "Культура"

http://portal-kultura.ru/article....be-silu
Прикрепления: 5281826.jpg (9.4 Kb) · 8205981.jpg (13.5 Kb) · 6575892.jpg (15.4 Kb) · 1354813.jpg (21.6 Kb) · 7260420.jpg (7.8 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 30 Июн 2017, 15:10 | Сообщение # 11
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: «ТЕАТРУ ТУСОВКОЙ НЕ БЫТЬ»


Творческий вечер главного режиссера «Современника» Г.Волчек прошел во «Дворце на Яузе», где на время ремонтных работ обосновался обосновался театр. Повод для встречи со зрителями был знаменательным: ровно 45 лет назад Галина Борисовна возглавила «Современник». Размышления о том, как она прожила эти годы, читатели прочтут, что называется, от первого лица.

- С детства не дружу с математикой, поэтому ни годы, ни роли, ни спектакли не считаю. Всегда было плохо с точными предметами: еле окончила школу... А вот первыми зрителями «Современника» были физики: театр очень дружил с Ландау, Харитоновым. Мне перед ними всегда было неловко, потому что я ничего в физике не понимаю. И.Кваша рассказывал мне однажды о своем разговоре с Ландау. Они гуляли по набережной Коктебеля, и Ландау сказал: «Игорь, вы занимаетесь таким делом! Вы же радость производите!» Да, это правда - мы производим радость. Правда, моя личная самая большая радость - рождение сына. Отсчет жизни веду так: «до» рождения Дениса и «после».

- Я счастливый человек: Бог дал мне возможность общаться с великими людьми. С детства знала режиссеров Пырьева, Кармена, Савченко: они жили в нашем доме. Особое значение в моей жизни занимал М.Ромм. Мой папа - оператор и режиссер - работал с Михаилом Ильичем. Я дружила с дочерью Ромма Наташей. Мы с ней жили на 2 дома - один день у меня, другой - у нее. Как Ромм рассказывал об искусстве, о фильмах Чаплина - забыть невозможно. Мы слушали его часами. Знала Ф.Раневскую. Слово «дружить» не употребляю по отношению к этим великим людям, потому что это было бы нескромно и невежливо с моей стороны.

- С тех пор как труппа выбрала меня руководителем театра, я стараюсь сохранить дело, которое начал мой учитель - О.Ефремов. Думаю ли я о том, кто будет после меня? Делаю это с первой минуты пребывания в этом кресле. Эстафету нужно передать тогда, когда ты сам еще можешь стоять на ногах. В театре удалось создать молодую труппу, которая, уверена, продолжит традиции русского психологического театра и не допустит, чтобы «Современник» превратился в модное место. Олег Ефремов не создавал «модный театр», он создал «Современник». Не быть ему модным местом, и точка! Есть театры-прибыль, театры-тусовка, мы к ним не относимся. К счастью, такие понятия, как театр-дом, театр-семья, театр-искусство, никогда не исчезнут из нашей жизни. В конце 1970-х, после того, как меня назначили худруком, я написала заявление об уходе. Актриса, с которой мы начинали играть в «Современнике», любимая актриса и подруга, после одного спектакля мне сказала: «Ну вот, до чего ты довела театр!» В тот же вечер я написала заявление об уходе. На следующий день состоялся совет при театре, на котором меня уговорили остаться. Страшно вспомнить - сколько слез пролила я из-за обид своих любимых артистов! Один Гафт, с его трудным характером, столько раз устраивал мне испытания. Недавно я у него спросила: «Валя, а ты помнишь, что ты кричал, когда мы репетировали "Плаху"?» Разумеется, он не помнит. Более того, говорит, что этого не было. Но у меня остались фотографии, как я рыдаю после той репетиции. А сколько раз нас вызывали на идеологические комиссии из-за спектаклей... В 1967 году вызвали в ЦК вместе с О.Ефремовым из-за спектакля «Без креста» по прозе Тендрякова. В нем я играла старуху, хотя мне было 27 лет. Великий режиссер Питер Брук, который видел спектакль, не верил, что возможно так играть старуху, будучи молодой женщиной. Так что мой путь в «Современнике» трудный, но счастливый.


фото 1977 года

Души не чаю в М.Ефремове: не только потому, что он сын моего учителя и прекрасной А.Покровской, а потому, что он... вот такой Мишка! Недавно он в «Современнике» репетировал спектакль «Амстердам». В нем он пьяного изображает. Смотрю, Миша багровеет, глаза кровью наливаются, и так страшно за него стало. Кричу: «Мишка, прекрати, хватит!» Ефремов своим существованием на сцене доказывает истину Станиславского: «Быть, а не казаться». Моя любимая актриса - Чулпан Хаматова. Уникальная актриса, уникальная личность! Бесконечно люблю К.Райкина. Так, как Костя отдается каждой роли, никто этого не делает. Для меня главное в артисте - его личность, индивидуальность, содержание. Если личность не вижу, не ощущаю, не рискну сделать из артиста звезду: без личности нет артиста. Счастлива, что на моих глазах в «Современнике» выросло не одно поколение личностей.

- Сниматься я любила, и мне посчастливилось играть у великих режиссеров, одним из которых был Г.Козинцев. Почему давно не снимаюсь? Я устала от унижений и оскорблений, когда меня узнавали на улице и говорили: «Смотри, она же не такая страшная, как в кино!» Особенно ужасно, когда это происходило на рынке: прихожу за продуктами и слышу за спиной такое... А 2 года назад в сериале «Таинственная страсть» я сыграла себя. Этот фильм снят по роману друга «Современника» В. Аксенова, а продюсером его был мой сын Д.Евстигнеев.

- Великий М.И. Ромм утверждал, что со временем «кино убьет театр». При всем моем преклонении перед Роммом, не могу с ним согласиться. Театр - исповедальное искусство. И пока у человека будет потребность в исповеди, до тех пор люди будут нуждаться в театре. Театр, конечно же, должен быть живым - в этом его особенная прелесть. Но как этого добиться? Во-первых, держать руку на пульсе времени. А это означает полное информирование о том, что происходит за окном, в стране и в мире. Во-вторых, уметь не реагировать на плевки в спину, удары и незаслуженную критику. В-третьих, забывать о себе во имя дела . В-четвертых, растить смену, передавать ей знания и опыт. А в-пятых, прислушиваться к мнению зрителей и играть для зрителей.

Досье:
Г.Б. Волчек родилась 19 декабря 1933 г. в Москве. Окончила Школу-студию при МХАТ СССР им. М. Горького. В 1956-м О.Ефремов и выпускники Школы-студии: Г.Волчек, Л.Толмачева, Е.Евстигнеев, И.Кваша и О.Табаков - организовали Студию молодых актеров, ставшую театром-студией «Современник». С 1972-го Волчек - главный режиссер «Современника», с 1989-го - его худрук.
Ангелина Заозерская,
28.06. 2017, газета "Вечерняя Москва"

http://www.vm.ru/news/393325.html

Нина_Корначёва:
КОНСТАНТИН РАЙКИН:  «ТЕАТР КАК СПАСЕНИЕ»


Худрук театра «Сатирикон» К.Райкин выступил с речью на XXXV Всемирном конгрессе Международного института театра в Сеговии (Испания). «Театрал» приводит целиком его выступление:

- С детства я рос в театральной среде. Я из театральной семьи. Мои родители, моя старшая сестра, мой дядя – актёры. Мой отец был на протяжении нескольких десятилетий, пожалуй, самым знаменитым и самым любимым артистом в нашей стране. У него было больное сердце. Всю жизнь проблемы со здоровьем мучили его, но его спасал театр. Когда он выходил на сцену, болезни отступали, он кипел энергией, был невероятно ярок и неутомим. Почти 50 лет он руководил театром и был его главным артистом. В спектаклях он практически не уходил со сцены, переносил огромные физические нагрузки, и на протяжении всей профессиональной жизни вплоть до последних своих дней, будучи уже очень пожилым человеком, играл не менее 20 спектаклей в месяц.

В 16 лет я тоже поступил в театральный институт и с тех пор занимаюсь театром всю свою сознательную жизнь. Больше 45 лет я играю на сцене, больше 40 лет преподаю актёрское мастерство и занимаюсь режиссурой, 30 лет руковожу большим драмтеатром в Москве. Вся моя жизнь не просто связана с театром, могу сказать, что театр – это и есть смысл моей жизни. Всю окружающую действительность я воспринимаю с точки зрения театра: драматургии, актёрства, сценографии, световой и звуковой партитуры и так далее. В общем, по шекспировской формуле: «Весь мир – театр», которая верна и в другую сторону: «Театр – это весь мир». Весь мир умещается в этой маленькой коробочке. Познавая законы театра, мы познаем важнейшие законы всей жизни, человеческого общества, психологию и взаимосвязь духовного и материального, творчества и производства, эгоизма и коллективности, диктаторства и демократии, любви и долга, стихии и расчёта. Работники театра, и прежде всего актёры, в силу своей впечатлительности, то есть подвижной, гибкой эмоциональной структуры несут на себе отражение всех современных человеческих проблем и явлений. Как говорит шекспировский Гамлет, «они обзор и короткая повесть времени. Лучше иметь вам скверную надпись на гробнице, нежели дурной их отзыв при жизни». И это действительно так.

Я люблю актёров. Я люблю актёрскую среду. Я, конечно, говорю, прежде всего, о хороших актёрах хороших театров, где творческое, созидательное начало преобладает над разрушительным, где центростремительные силы побеждают центробежные. Конечно, ничто человеческое им не чуждо – там есть и эгоизм, и ревность, и зависть, но обычно эти чувства так по-детски заметны, так наивно и открыто проявляются, а главное, так легко подавляются, когда начинается спектакль и творческое, общекомандное, единое чувство товарищества, партнёрства вступает в силу и подчиняет себе всё остальное. Тогда все качества характера каждого, мешающие этому коллективному творчеству, отступают и блекнут. Это очень полезно для человека – быть артистом театра, хорошего театра, конечно. Но эту оговорку можно опустить, чтобы не повторять её всё время. Для особо дотошных могу только ещё раз уточнить, что хорошим театром я называю такой (причём, любого художественного направления), где творческое начало явно преобладает над всем остальным.

Итак, артистом быть прекрасно и полезно. Полезно выходить к залу, заполненному зрителями, и чувствовать, что он тебе подчинён. Это власть через искусство. Самая высокая, божественная власть над людьми, которая возникает не от их страха перед физической или политической силой, а от их любви, восторга, интереса, вдохновения. Это их, зрителей, полюбовная сдача в рабство таланту, мастерству, обаянию актёра, режиссёра, спектакля. Это острейшие ощущения человеческого понимания, объединения. Это секунды счастья, которые запоминаются на всю жизнь. Ради этого, собственно, и стоит жить на свете. Жаль тех, кто не работает в театре и не бывает в нём как зритель. Их большинство, и они не знают этих мгновений счастья. Но они, слава богу, не подозревают, как несчастны, и поэтому, может быть, вполне счастливы. Знаю только, что в искусстве никто не имеет такого шквального успеха, как театральные актёры. Я имею в виду театр в широком смысле: танец, оперу, эстраду, драму – сценическое искусство. Ни писатели, ни художники, ни скульпторы, ни даже артисты кино не рождают такого урагана благодарности, как артист театра, который прямо на глазах у зрителей, вот прямо сейчас, только что, сотворил то, от чего у них перехватило дыхание, сильнее забилось сердце, навернулись слёзы. Пожалуй, только спортсмены, которые на глазах у зрителей забивают победный гол, бьют рекорд или побеждают в решающей схватке, имеют подобный успех. Этот успех животворен для актёра. Он придает силы, уверенность, питает душу. При колоссальных затратах нервных и физических сил, которых требует актёрская профессия, какой щедрый компенсирующий возврат энергии получает актёр во время этих оваций.

А какие прекрасные метаморфозы происходят со зрителями! В своем театре я часто смотрю спектакли из открытого окна, которое находится над залом в задней его стене напротив сцены. Таким образом, все зрители мне видны. Сколь огромна разница между тем, какими они приходят в зал с улицы, из своей повседневной жизни, и какими становятся на спектакле, когда он правильно и мощно идёт. Вот они рассаживаются, обычно попарно: муж-жена, знакомый-знакомая, две подруги… Сидят, болтают, шутят, иногда громко, чтобы слышали другие, зовут кого-то, тоже знакомого в другом конце зала, машут ему руками, фотографируются… В общем, раздробленная, разрозненная, пёстрая публика, просто часть населения. Но вот начинается спектакль. Начинается резко и энергично. И возникает тишина. Тишина общего внимания. Божественная, объединяющая тишина театра. И все уже вместе. И нет никакой раздробленности. Все, оказывается, очень похожи. И очень близки друг другу. И все как один. И весь зал одно целое. Вот идет диалог между героем и героиней. Он на авансцене у левого портала, она у правого. Между ними 20 м.. Он говорит, потом она. И зал, как дрессированное тысячеголовое чудовище, одновременно поворачивает тысячу голов за говорящим. Так они и следят за этим словесным пинг-понгом, хотя при 20 м. расстояния это уже скорее большой теннис. Для сидящих в первых рядах это упражнение для мышц шеи, для задних рядов – упражнение для глаз. При этом никого не смущает, что он как все. Каждый в это время существует по своему собственному духовному интересу. Но как же они прекрасны в своём единстве! Ведь каждый из них в этот момент, работая душой и сердцем, проявляет лучшие качества своей индивидуальности, личности, ведь это не баранья одинаковость толпы, а высокое единение духа большого количества очень разных людей. И вот оказывается, что в своем лучшем люди очень похожи. Это театр творит своё великое дело, своё волшебство, своё чудо. А как интересно выглядят зрители, если смотреть на них со стороны сцены! Бывает, я подглядываю за ними из-за кулис, в щелочку портала, или ещё как-нибудь. Как в темноте зала под воздействием театральной магии с них сползают их привычные маски. Как по-детски божественно глупеют их лица, как прекрасно растопыриваются от удивления и сострадания, отражая то, что происходит на сцене! Ей-богу, чтобы полюбить людей, нужно просто подглядеть, как они смотрят хороший, сильный театральный спектакль. Конечно, театр – камерное искусство по сравнению с кино и особенно с телевидением. Это микроб, но микроб очень сильный. Он способен влиять на духовную и интеллектуальную атмосферу целого города, в котором находится.

Я много гастролирую по моей стране с сольными спектаклями. Я бываю во многих городах, больших, средних и малых. Когда я приезжаю в какой-нибудь небольшой российский город, где раньше не был, то могу по публике, с которой имею дело на спектакле, с высокой степенью точности сказать, есть в этом городе театр или нет. Я определяю это по способности зрителей быстро понимать литературную русскую речь, звучащую со сцены. Именно такой речью я пользуюсь в своих выступлениях. Житейский русский язык, на котором говорят простые современные россияне, к сожалению, обычно очень отличается от литературного. Он примитивнее, грубее, и зрителям города, где нет драматического театра, бывает непросто быстро переключиться и понять меня. Особенно, если в моей речи есть юмор, и я говорю стремительно. Они явно за мной не успевают. Но если театр в городе есть, даже плохенький, если там время от времени идёт русская классика, звучит хорошая русская речь, эту речь воспринимают зрители данного театра, начинают употреблять её в жизни, хотя бы отчасти, с ними общаются другие жители, которые в театр не ходят, но слова и обороты эти слышат, и таким образом круги элементарной речевой культуры расходятся по заросшему стоячему пруду примитивного житейского лексикона и повышают общий уровень понятливости. В таком городе, где есть театр, мне работать ощутимо легче. Театр как очаг духовной и интеллектуальной жизни всегда был востребован в России, и в лихие годы часто становился спасительным для тех, кто грелся около него. Недалеко от Москвы, в Тульской обл., есть замечательный музей-заповедник Поленово. Он создан вокруг дома-усадьбы выдающегося русского художника В.Поленова. Как рассказывают служители музея, этот дом и вся усадьба в свое время сохранились только благодаря увлечению театром, которым был известен великий художник, и которое он энергично и последовательно сеял среди местных деревенских жителей, крестьян и их детей.

В революционные годы, когда в народе разгорались агрессивные страсти по отношению к собственникам – помещикам, и деревенскую бедноту подговаривали пускать «красного петуха», то есть поджигать помещичьи дома и «грабить награбленное», как это формулировали большевики, в усадьбе Поленова все эти разрушительные настроения разбивались о репетиции очередного спектакля, который под руководством художника готовили местные крестьяне. Они были так увлечены театральным творчеством, что им в голову не приходило, как можно уничтожить или ограбить дом своего театрального наставника. Таким образом, театр спас дом. Ещё один пример. Самый северный театр в мире находится в российском городе Норильске, что за полярным кругом. Это и город самый северный в мире. Там добывают никель. Когда-то это было место ссылки сталинских политзаключённых. В их среде и родился самодеятельный театр, потом реорганизовался в профессиональный, и это было в 1941 г., на 12 лет раньше, чем Норильск обрел статус города. То есть театр на 12 лет старше города. В создании этого театра приняли участие великие люди, такие как Л.Гумилёв, выдающийся учёный, сын крупнейших русских поэтов А.Ахматовой и Н.Гумилёва, лагерным театральным художником была О.Бенуа, играли Е.Урусова, урождённая княгиня, актриса театра им.Ермоловой, Г.Жжёнов, впоследствии всемирно известный И.Смоктуновский.

«На зоне» каждый год проходили театральные фестивали, награждали номинантов. Вообще, история этого коллектива удивительна, и ещё раз подтверждает мысль, что театр возникает порой в самых тяжёлых жизненных условиях, как непреодолимая творческая потребность к духовному объединению и спасению через это объединение. Удивительная летопись Норильского театра развивалась и в наши дни. Несколько лет назад в результате возникшего пожара он сгорел. Город остался без театра. Тогда городские власти Норильска приняли решение построить новый театр и сделать это в кратчайший срок. За полгода театр был построен заново, оснащён новейшим сценическим оборудованием и открыт. Я приезжал со своим моноспектаклем на это открытие. Когда говорил с представителем городской власти, он сказал: «Мы не можем жить без театра. Его ничто не может заменить. Ни дискотека, ни клуб, ни ресторан, ни кинотеатр. Ничто не даёт такого ощущения общего праздника и единения. Меня с детства родители водили в наш театр. Я помню, как мы и все зрители приходили на полчаса раньше, чтобы после лютого мороза и полярной ночи войти в тёплое, ярко освещённое помещение, в гардеробе снять с себя шубы, валенки, шапки, варежки, тёплые носки – всё, во что мы были наглухо закутаны, надеть на себя красивую вечернюю обувь, женщинам ещё и причесаться и поправить косметику, и потом, уже «при параде», погуляв по красивому фойе, увидав нарядных знакомых и неторопливо поговорив с ними, войти в зал в предвкушении радостных сердечных впечатлений, которые согреют душу и всех объединят».

Действительно, театр обладает уникальной способностью объединения людей, и при этом даёт им не ощущение одинаковости, а острое чувство высокого духовного родства. Интересно, что на бытовом, житейском уровне люди обнаруживают огромное количество непримиримых разногласий между собой, ссорятся и враждуют, но на уровне высокого духовного взлёта оказываются очень схожими и даже родными друг другу. Поэтому истинный живой театр – великий миротворец. Много лет подряд мы с моим коллективом ежегодно гастролировали на Украине. В основном, в Киеве и Одессе. Мы возили туда практически весь свой репертуар. Могу сказать, что, пожалуй, нигде мы не имели такого успеха. Эмоциональные темпераментные украинские театральные зрители устраивали нам такие овации, что порой мы не знали, что с этим делать. Мы очень дружили со многими украинскими актёрами. Среди них были и есть по-настоящему великие артисты. Украина всегда была сильна своими актёрами, театральными традициями и вообще воспринималась как единое театральное пространство с Россией. Потом, как известно, политические отношения между нашими странами обострились, стали конфликтными и даже враждебными. Из средств массовой информации мы стали слышать про украинскую русофобию, про запреты русского языка, про переоценку многих исторических событий, отрицание общих исторических ценностей. Мне было очень больно это наблюдать, ведь большая часть моей жизни была связана с Украиной, я знал и любил эту страну, у меня жена украинка, знает и любит украинский язык наша дочь. В какой-то момент развивающегося политического конфликта я с горечью решил, что уже, видимо, на Украину никогда не поеду и выступать со спектаклями там не буду. При этом я с болью вспоминал ту прекрасную жаркую киевскую и одесскую публику, которая нас так восторженно принимала совсем, казалось бы, недавно.

И вот буквально несколько месяцев назад я неожиданно получил приглашение от российского посольства на Украине выступить с моим поэтическим моноспектаклем в Киеве и Одессе в дни русского языка, приуроченные к дате рождения Пушкина. Моноспектакль этот должен был играться в Киеве в зале на 1,5 тыс. мест и в Одессе перед тысячной аудиторией. Я согласился, но сильно волновался. Понимал, что еду работать в, мягко говоря, недружественную страну, и гадал, как встретит меня зрительская аудитория. И вообще, будут ли зрители? За неделю до приезда узнал, что все билеты на оба спектакля проданы. Волнение моё не улеглось, но укрепилась надежда. Надежда на эмоциональную память, которая должна же была остаться после наших многочисленных гастролей, на интерес к поэтическим вершинам русского языка, на котором разговаривало большинство жителей Киева и Одессы, наконец, надежда на собственные актёрские силы и опыт. С радостью скажу, что надежда эта оправдалась с лихвой. Возможно, мне никогда не доводилось ощущать такой эмоциональной, сердечной включённости, такого единодушного понимания, вдохновения и благодарности аудитории. Я стоял среди этого шквала оваций и думал о том, что культура всё-таки умнее политики. И театр при всех своих, казалось бы, камерных масштабах – это сильнейшее средство для очеловечивания человека, мощнейшее лекарство от ненависти и вражды.
http://www.teatral-online.ru/news/19070/

ЭДВАРД РАДЗИНСКИЙ: «МИРОМ ДВИЖУТ ВЛАСТЬ И ДЕНЬГИ»


- Идёт год столетия революции. Я поражаюсь, насколько полярны мнения по отношению к человеку, возглавившему её. Эдвард Станиславович, по-вашему, что мы должны понять про эту личность - В.Ленина?
- Самый краткий ответ должен быть на сотни страниц. Так что несколько соображений… Я не раз принимался за книгу о Ленине, но понимал, что не смею, мало знаю… Надо понять всю историю русского революционного движения, общественной мысли в России, чтобы посметь рассказывать о человеке, который изменил мир. Великий радикал, великий революционер… и одновременно беспомощный догматик. Прав наш классик, сказавший, что французская революция имела в подкладке Вольтера, энциклопедистов, а русская революция - энциклопедию Брокгауза и Ефрона. Ленину дано было исполнить свою мечту - революция победила. И тотчас пережить трагедию. Её сформулировал Энгельс: «Люди, хвалившиеся тем, что они сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, - что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории».
Ленин, мечтавший о том, как отомрёт государство, как исчезнет бюрократия и т.д., начал создавать самое мощное бюрократическое государство. Этот блестящий ум был наказан самым страшным - слабоумием. Не выдержал мозг. А как выдержать? Человек, который всю жизнь выступал в лучшем случае перед несколькими десятками революционеров, вдруг вознесён на броневик перед стотысячными толпами. Ленин, не управлявший даже поместьем, начал деспотично управлять огромной страной. Отсюда его постоянное, истерически беспомощное «расстрелять». Так что уничтожил его отнюдь не сифилис, как хотела верить толпа. Уничтожила его революция, сожравшая его мозг. И конец его символичен: великий богоборец и атеист, превращённый сподвижниками в нетленные мощи.

- Не утихают многолетние споры, хоронить или не хоронить Ленина. Почему бы уже не принять хоть какое-то решение на этот счёт?
- Ситуация похожа на детскую игру - «да» и «нет» не говорите». Власть понимает, что как только Ленина похоронят, у нас тотчас возникнет большая любовь к утерянной мумии. И нынешняя компартия (хотя она и имеет малое отношение к той партии, которую создал Ленин и уничтожил Сталин) будет собирать митинги и протестовать. Не тихо и жалко, но грозно и громко. Но, с другой стороны... Я уверен, пока тело Ленина на Красной пл., наша горькая революция продолжается.

- Недавно состоялась презентация сборника ваших новых пьес. Это означает, что Радзинский вернулся в драматургию?
- Мне не надо возвращаться - я из неё не уходил. «Весь мир - театр, и люди в нём актёры». Я занимался историей. История рассказывает об этом театре, где из века в век актёры-люди играют одну и ту же пьесу. Они меняют костюмы - тоги, камзолы, фраки, сюртуки, панталоны, джинсы. Но пьеса всё та же. Власть, деньги и похоть движут сюжетом этой пьесы. Но всё прикрыто обязательными обещаниями свободы, равенства и счастья человечества. Весь XX в. люди осуществляли теории светлого будущего. Но величайший технический прогресс и все эти «светлобудущные» теории заканчивались концлагерями, террором и кровью миллионов. И горькие строки русского поэта (Г.Иванова) - один из эпиграфов к этой человеческой комедии: «Рассказать обо всех мировых дураках, что судьбу человечества держат в руках, рассказать обо всех подлецах-мертвецах, что уходят в историю в светлых венцах». Так что нынешний век получил в наследство вооружённое до зубов человечество, изуродованное фанатизмом, непримиримостью, достойной неандертальцев. Кто бы мог представить, что величайший технический прогресс будет соседствовать с самоубийцами, которые радостно взрывают себя и других, веруя в детские религиозные сказки?

Человеческой Комедии и посвящен этот сборник пьес - История Отто Куусинене, типичная жизнь революционера XX века. Как змея, постоянно сбрасывающая кожу, он менял свои убеждения, предавал друзей и вчерашних соратников. Но, несмотря на такое усердное служение, наш «Успешный Менеджер» отправил в лагеря его любимую жену, сына, расстрелял родственника, посадил или расстрелял всю финскую компартию, которой Куусинен руководил. Но сам товарищ Отто не пострадал. Окруженный несчастьями и трупами, он успешно занимался самым трудным делом в постреволюционные времена - он выживал. И успешно… В конце жизни, будучи членом Политбюро, он исполнил идеологическое сальто: именно он (до Горбачева) начал разрушать коммунистические догмы и стал истинным Отцом нашей Перестройки… 
Другая пьеса - «Палач». Это вечная история о том, как люди совершили Великую Революцию, чтобы основать царство Свободы, но почему-то… основали царство Палача. После чего сплоченным коллективом отправились на изобретенную ими гильотину. Всем - от короля и королевы до титанов революции - нашлось место в грязной телеге Палача, везущей на эшафот. Эту историю о Палаче придумывает один из участников нашей Революции - режиссер М. (возможно, Мейерхольд)… перед тем, как отправиться на родную гильотину.

Еще один «Театр в театре» - пьеса о Екатерине Великой. Наша Императрица, как вы знаете, сочиняла пьесы. Это рассказ об одной из самых удивительных пьес Екатерины. Но эту пьесу драматург-императрица сочинила... в жизни. Особняком в сборнике - пьеса «Дочь Ленина». Это фарс об актере, который был копией Ленина. Но, к несчастью, у него была фамилия Рабинович. В СССР была пылкая дружба народов, но не настолько, чтобы писать в программке «Ленин - Рабинович». Причем этот Рабинович был русским. Просто его дед-эсер в знак протеста против антисемитизма взял фамилию Рабинович, и это заставляет его потомка свято беречь свою революционную фамилию. Главные события в пьесе происходят в дни Путча. Одним из действующих лиц пьесы является проститутка. Что делать, масштаб продажи убеждений приобрел в наши дни такой размах, что эта древнейшая профессия стала воистину символической… Пощажу вас и не буду рассказывать о всех пьесах этого Сборника, ведь их можно прочесть.

- Продолжая тему театра, хочу поговорить о том, что в последнее время Радзинский не только писал пьесы, но и, если так можно выразиться, играл свои пьесы…
- Лучше сказать - «исполнял». Да, мои пьесы ставили лучшие наши режиссёры - Эфрос (5 пьес), Товстоногов, Гончаров, Виктюк и Фокин. В них играли наши знаменитые актеры - Плятт, Ульянов, Доронина, Джигарханян, Басилашвили, Гундарева, Терехова, А.Миронов, Е.Миронов, Дуров, Гафт, Броневой, Немоляева, Лазарев, Меньшиков, Ульянов, Збруев, Догилева, Апексимова, Шакуров, Ромашин, Марков, Стеблов. Уверен, что кого-то замечательного забыл. Так что я считаю свою прежнюю театральную историю счастливой и завершенной. Тот театр подчинялся обычному правилу «Драматург пишет одну пьесу, режиссер ставит другую, а зритель смотрит третью». И я решил начать новую историю - основать «Мой театр». У него другой формат, другая эстетика. И другой способ подачи текста. И один актер, один режиссер и одна Афиша - мои пьесы. Для начала я взял свою пьесу «Загадка Моцарта». Благодаря нашему великому музыканту Плетневу я исполнил ее с оркестром РНО. Божественная музыка Моцарта, хор, удивительная атмосфера в переполненном зале, блистательный оркестр. И я уже не мог жить без всего этого. В результате я исполнял эту пьесу в Москве, в Петербурге (дважды), в Новосибирске и Екатеринбурге. И с гордостью могу сказать - неизменно в больших переполненных залах и с блестящими оркестрами, которыми управлял прекрасный дирижер М.Грановский. То, что происходило в зале, реакцию публики вы сможете найти в интернете. И сейчас я решил продолжить. В год столетия революции в Зале им. Чайковского я исполню свою пьесу «Последняя ночь последнего царя». Это документальная драма о событиях той ночи 16-17 июля - о расстреле царской семьи в Ипатьевском доме. Я много лет работал над этой темой. В 1989 г., впервые в СССР я опубликовал «Записку Якова Юровского о расстреле Царской Семьи» и показания некоторых участников расстрела. Потом я нашел и впервые опубликовал телеграмму из Екатеринбурга, доказывающую, что Ленин знал о готовящемся убийстве Царской Семьи. Результатом стали книга о Николае II, обошедшая в начале 1990-ых буквально весь мир, и эта пьеса «Последняя ночь последнего царя».
В 1990-ых в постановке В.Фокина пьесу сыграли наши театральные звезды - Ульянов, Е.Миронов, А.Збруев и И.Купченко. Но в этой истории гибели Царской Семьи оставались загадки. И я продолжил работать. И так появился новый вариант пьесы. В сентябре я исполню её сам - с хором, оркестром РНО, дирижировать будет один из самых блестящих молодых дирижеров Владислав Лаврик.

- Ну, а как же с вашими историческими лекциями, которые тоже собирали залы? 
- Это не совсем лекции, точнее, совсем не лекции - это некие… как бы поточнее сказать, путешествия во времени. Я пытаюсь сделать так, чтобы зал увидел моих героев, как вижу их я, услышал исчезнувшее. Это - «дождя отшумевшего капли»... Издатели моих книг на Западе, пытаясь понять формат моих выступлений, спрашивали: «Это ток-шоу?» - «Да».

- И кого вы туда приглашаете?
- Иногда Сталина, иногда Ивана Грозного, звал Екатерину Великую и Наполеона. И, знаете, приходили. На этот раз в Петербурге в БЗ Филармонии, где сам зал - История, будет мой авторский вечер «НЕКТО 1917». Я уже выступал с этой программой в очень больших залах - в Москве, Риге и Лондоне. Особенно меня порадовал аншлаг в Лондоне (вечер был благотворительным в пользу наших детей, которым нужна валюта для операций за границей). Выступление в Петербурге - это финал, последний вечер этого цикла. Удивительное ощущение - выступать на месте событий… И аура, невидимая оболочка, окружающая место событий, так много подсказывает…

- Не так давно показали вашу серию о наших пяти императрицах на Первом канале. Есть ли у Радзинского какие-нибудь новые телевизионные задумки?
- Хотел бы рассказать об Азефе и Гапоне, это очень современная тема. Они загадочны оба - Гапон и Азеф. В чьих интересах, к примеру, действовал Азеф - в интересах полиции? Или… в интересах революции, используя полицию? Или в интересах определенных придворных кругов?.. Если верно последнее, тогда фраза Азефа «Если бы меня не разоблачили, я убил бы царя», становится понятной... Некоторые «высокие круги», считавшие Николая«сумасшедшим шофером, везущим страну в пропасть», были в этом очень заинтересованы… Но это отдельная тема, о которой я думаю рассказать. Также интересна подлинная история М.Кшесинской. Мне много рассказывала о Матильде в Париже ее ученица госпожа Ильинская. Но это не сейчас… Сейчас эту тему закрыли, точнее, затопили целым океаном Отечественной Глупости.

- А из книг новых чем порадуете?
- Вышла моя новая книга «Царство женщин. Русский парадокс». В стране, где семья повторяла государство, муж был самодержец и цвела пословица «курица не птица, баба не человек», в XVIII в. наступило невиданное в Европе «бабье царство». 5 императриц самодержавно правили Россией. Это был первый и последний век, когда любовь правила политикой, и фавориты из августейших постелей выпрыгивали прямиком во власть. Но зато как воинственны были наши дамы! И, главное, как умны! Говорят «женский ум», но у них его было много.

- Но давайте вернемся во времена современные. В 1991 г. нашу страну перевели с социалистических рельсов на капиталистические. Но насколько успешно Россия катится по ним, Эдвард Станиславович?
- У нас наш рынок. У нас наша буржуазия, герои капиталистического труда. Коррупция на Руси была, есть и будет. Сохранилась беседа генерал-прокурора Ягужинского с Петром Великим. Император приказал Ягужинскому написать указ: «Если кто-нибудь украдёт настолько, что можно купить верёвку, он будет на ней же повешен». «Государь, - отвечал Ягужинский, - неужели вы хотите остаться без подданных? Мы все воруем, только с тем различием, что один больше и приметнее, чем другой».

- Как-то грустно заканчивается у нас разговор. А надежду вы в чём видите?
- В просвещении! Екатерина Великая создала в России моду на просвещение. В результате появились Пушкин, Толстой и Достоевский и весь блистательный литературный ренессанс от Тургенева до Чехова. И наш Толстой занял место Вольтера - писателя, диктующего всему миру свои идеи. Я верю, что фантастические возможности интернета, позволяющие людям массово читать все великие книги, не могут остаться без великих последствий. Именно подлинное просвещение может спасти мир.
Ольга Шаблинская
02.08. 2017. АИФ

http://www.aif.ru/culture....i_dengi
Прикрепления: 4253203.jpg (13.9 Kb) · 9970616.jpg (10.0 Kb) · 8862276.jpg (8.8 Kb) · 1512689.jpg (23.5 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Четверг, 16 Ноя 2017, 11:57 | Сообщение # 12
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ВСЕВОЛОД ШИЛОВСКИЙ: «ИСКУССТВО ДОЛЖНО БЫТЬ ЗВЕЗДОЧКОЙ НАДЕЖДЫ»


Актер, режиссер и педагог Вс.Шиловский отметил 60-летие своей творческой деятельности. О прошлых достижениях и планах на будущее народный артист РСФСР рассказал корреспонденту «Известий».

- Всеволод Николаевич, в этом месяце вы отмечаете 60 лет творческой деятельности. Что значит для вас эта цифра?
- К этой дате сама жизнь меня «срежиссировала», и выше этой режиссуры ничего нет. Самым главным периодом для меня была работа в МХАТ: с 1957 по 1987 год. Большое счастье, что в меня верили партнеры, которые были настоящими гениями, а потом эти гении доверили мне с ними режиссировать спектакли. Постановки мои были долгожителями, каждая шла от 11 до 20 лет. В кино я начал сниматься в 42 года, сыграл в 150 фильмах у лучших режиссеров страны. Но главным для меня стала педагогика. Я работаю со своими учениками семь раз в неделю, чтобы из них получились мастера. Моя жизнь счастливая, потому что состоит из работы и любви. Всё остальное - детали.

- К юбилею творческой деятельности вы с учениками подготовили что-то особенное?
- Да, мы сделали спектакль «Чемоданчик» по пьесе Ю.Полякова. В советское время было много хороших авторов, сейчас их кот наплакал. Юрий Михайлович относится к плеяде редчайших драматургов. Из его произведения я не вычеркнул ни одной запятой. Это острейшая сатира, причем сделанная драматургически блистательно. Роли безупречно выписаны, сюжет непредсказуемый. Отмечу, что в спектакле много режиссерских ходов, придуманных студентами, да и декорации мои ученики делали сами. Так раньше рождалась вахтанговская «Турандот», театр «Современник», Студия П.Фоменко. Это всё кровь, пот и талант студентов, которые должны стать мастерами. Я их и готовлю к тому, чтобы они ничего не боялись и могли работать с любым режиссером в кино. Ведь в кинематографе в основном работают хорошие театральные артисты.

- Вы сказали, что сейчас нет хороших пьес. А современные постановки вам нравятся?
- Честно? Мне не нравятся современные постановки, за исключением немногих. Потому что режиссеры издеваются над психикой зрителя, подкупают его самыми примитивными ходами. Перед вами предстает громадная массовка, но в ней ты не видишь артистов. Используют невероятные постановочные эффекты, а до сердца не достают, и сидит равнодушный зритель, говорит: «Да, любопытно».

- А новые, «осовремененные» прочтения классики?
«Осовременить» — значит под себя подтянуть, под свою ничтожную индивидуальность. Великие переворачиваются на том свете от возмущения, сказать только ничего не могут. Издеваются над ними, как хотят. Это же чудовищно, что делают с нашей классикой. Вот я поставил в Гонконге «Дядю Ваню». После меня эту же пьесу ставили там еще шесть режиссеров, но моя версия - по-прежнему в афише. Почему? Потому что я поставил про любовь, как у Чехова написано. Это самое главное, что держит нас на поверхности: он любит ее, а она любит другого. Если это есть, тогда это Чехов, он об этом писал.

- С 2000 года вы преподаете во ВГИКе и даже создали собственную театральную студию. Как вам кажется, сложно пробиться в актерскую профессию человеку, у которого нет родственников с именитой фамилией? Преемственность и клановость сейчас процветают, как в театре, так и в кино.
- Сразу скажу, по блату можно получить роль, а вот сыграть по блату уже не получится. У меня таких нет. И когда речь зашла о том, чтобы студенты платили больше, я сказал - тогда набирайте богатеньких, только без меня. Мне нужны талантливые люди, а сейчас дошло до того, что заочно артистов учат за деньги. Это уже высший цинизм, который сложно представить. Я к своим студентам отношусь так же, как относились к нам. С 9 утра и до глубокой ночи нами занимались мастера. Всем, кто ко мне поступает, я говорю: «Подумайте еще раз. Это бесправная, беззащитная, безденежная, без какой-либо гарантии профессия». Когда мы выпускались, для нас были открыты двери 5–6 театров. Мы нужны были. А сейчас никто никому не нужен.

- Но ведь в Москве появилось много новых театров...
- 300 штук! А толку-то... Почему я решил создать Театральную студию Всеволода Шиловского? Я хочу защитить таланты студентов, которых воспитал. Когда свершилась «Принцесса Турандот», Вахтангов получил портрет от Станиславского с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Вот подход Станиславского: он был счастлив, когда давал жизнь в профессии Завадскому, Мейерхольду, Вахтангову. А сейчас - тишина. Спросите у любого главного режиссера: вот вас завтра не станет, кто придет на смену? Нет ответа.

- Летом вышел фильм Аллы Суриковой «Любовь и Сакс», где вы принимали участие. Почему вы так редко снимаетесь?
- Я сейчас отказываюсь от большинства ролей, потому что всё мелко и неинтересно. Аллу Ильиничну Сурикову обожаю, отказать ей никогда нельзя, для меня честь, если она что-то предлагает. А в фильме «Любовь и Сакс» звезда на звезде, блестящий актерский состав во главе с Максом Авериным. С ним я подружился еще на съемках фильма «Жила-была одна баба». Человечески он никак не изменился, что мне радостно, да и творчески растет. При советской власти я снял «Миллион в брачной корзине». Фильм был выпущен тиражом в 2 тыс. копий, привлек около 40 млн зрителей. А сейчас сами киношники похоронили наш прокат, только 3–4 человека получают государственные деньги, остальные сидят и кусают локти, но не снимают. Потом получаются не очень хорошие фильмы, но дорогие. И весь народ всё это видит и понимает.

- То есть современный российских кинематограф вам не по душе...
- Почему фильмы, в которых показывают плохую Россию - в грязи, с матом, порнухой, - получают западные премии? Светлые фильмы туда что-то не доходят. Так к нам относятся там. Для меня это унизительно. Ведь что такое искусство? Это метр над землей. Искусство должно быть звездочкой надежды. Посмотрите старые фильмы. Это же фантастика в смысле человеколюбия!

- Есть ли у вас надежда на будущее российского кинематографа?
- Без надежды человек вообще умирает, поэтому я воспитываю мастеров, которые должны быть лучше и талантливее меня, видеть дальше.

- Вы - президент кинофестиваля «Золотой Феникс», который откроется на этой неделе в Смоленске. В чем его отличие от многих других?
- Это уникальный фестиваль, в этом году он пройдет в десятый раз. Его отличие от других в том, что в нем принимают участие актеры, которые сняли фильмы. И режиссеры, которые имеют актерское образование. Последний раз Люсенька Гурченко приехала со своей картиной. «Золотой Феникс» придумал директор фестиваля И.Степанов, он глава Гильдии режиссеров. В дни фестиваля весь город Смоленск стоит на ушах. Утром, днем и вечером - переполненные залы. Приезжают фантастические мастера, идут творческие вечера. Я горжусь этим проектом. У меня даже есть мечта: найти деньги и пригласить западную звезду. Ведь за рубежом тоже много артистов, которые снимают кино. Тогда это будет международный фестиваль.

- Вам не кажется, что сейчас слишком много фестивалей?
- Государственного проката нет, а фестивали дают возможность зрителю посмотреть интересное кино, встретиться с актерами, режиссерами. Сейчас надо заново приучать людей ходить семьями в кинотеатр, и фестивали этому способствуют.
***
Всеволод Шиловский окончил Школу-студию МХАТ (1961, курс А. М. Карева). В 1961–1987 годах служил во МХАТе, снимался в кино. В общей сложности сыграл более 150 ролей.
Анна Позина
29.08. 2017, газета "Известия"

https://iz.ru/637782....adezhdy

ВАСИЛИЙ ЛАНОВОЙ: «БЕЗ КЛАССИКИ ДУШИ НЕ ВОСПИТАЕШЬ»
Даже когда Лановой гуляет по Москве с высоко поднятым воротником и в глубоко натянутой на голову кепке – его все равно узнают прохожие. По офицерской выправке. Десятки ролей в исторических и военных фильмах: Иван Варавва – «Офицеры», Вадим Чистяков – «Приступить к ликвидации», Анатоль Курагин – «Война и мир», Карл Вольф – «Семнадцать мгновений весны»… Что не фильм, то легенда, что не роль, то событие. И так уже почти 60 лет. Откуда актер черпает силы в своем преклонном возрасте, почему современную культуру считает безвкусицей, чем гордится и о чем сожалеет?


– Василий Семенович, вы много играли в военных картинах, а какова была ваша война? Ведь вы родились в 1934 г. в Москве, значит, вряд ли вас эта чаша миновала…
– Я почти 4 года был в оккупации у немцев мальчишкой – с 7 до 11 лет, так что я это тоже прошел и понимаю такое определение, как дети войны. Еще Карамзин когда-то давно сказал, что дети войны быстрее взрослеют и быстрее видят разницу между правдой и ложью. Это действительно так, и это остается на всю жизнь. Меня часто спрашивают: откуда у вас берутся силы? Я думаю, что из того времени. И я действительно считаю: будь тогда у нас другое поколение, то неизвестно, что было бы со страной. Вот я возглавил движение «Бессмертный полк», когда несут портреты своих воевавших родственников. Это замечательное движение ради памяти того поколения – святого поколения, – которое отстаивало страну и за ценой не постояло. Это движение уже охватило несколько сотен городов.

– А быть актером вы решили в то непростое время? Или это желание уже сознательного человека, живущего под мирным небом?
– Это началось в 12 лет – с самодеятельности, с драмкружка при заводском ДК. Я тогда жил на окраине столицы, однажды мы с моим другом пошли гулять и наткнулись на афишу «Друзья из Петерсберга» – это оказался спектакль по «Тому Сойеру». Мы посмотрели его, и погиб казак! Пропал для всего казацкого рыцарства! Я стал заниматься при этом кружке. Достаточно сказать, что там в 12–13 лет мы уже делали чтецкие программы, и я в этом возрасте читал отрывок из «Войны и мира» – выезд Наташи на бал. Наша любительская студия была, конечно, удивительной прививкой литературного вкуса. И это мне всегда по жизни помогало. А еще надо сказать, что послевоенный период был достаточно сложным и много молодежи на улице превратилось в хулиганов и воров, а нас этот народный театр увел с улицы, спас нас.

– Если можно, то расскажите подробнее о прививке литературного вкуса…
– Люблю Пушкина, люблю Лермонтова, люблю Серебряный век, обожаю Гумилева, Ахматову, Цветаеву. Для актера это великая школа. Когда нет работы в театре или в кино – ну и не надо, я беру этих авторов, читаю, выступаю с сольными концертами, и мой творческий организм все время находится в форме. Я очень люблю читать, и это останется со мной.

– Вы еще преподаете в Щукинском театральном училище, заведуете кафедрой художественного слова. Там вы тоже прививаете любовь к классике?
– Я с самого начала заявил: «Ребята, будем обучаться по русской классике». Еще С.Бондарчук мне в свое время рассказывал, что великий Герасимов, занимаясь с ними, говорил: «Только классика воспитывает, только классика!» И они занимались только классикой.

– Про молодых современных актеров не скажешь, что они воспитаны классикой. Да и вообще смотришь на актеров советских и сегодняшних – разница, что называется, налицо. Даже взгляд у советских артистов другой, более настоящий, глубокий, проникновенный… А как вы считаете, изменился ли русский актер?
– Думаю, что сегодня немного русский актер все-таки изменился. Советский, действительно, был глубже. Не зря же на Западе так ценились наши актеры. Вообще русским артистам свойственно рвать сердце, рвать душу, насмерть рвать, но сегодня предпочитают комедию, предпочитают развлекаловку. Серьезных каких-то глобальных философских вещей, на мой взгляд, избегают. Избегают классики. Мне это обидно, мне жалко, потому что без этого душу актерскую и человеческую просто не воспитаешь. Не может быть души, если актер не знает Достоевского, не знает Толстого, если он не знает Чехова… Сегодня авангардизм не дает покоя, и под его эгидой, под эгидой развлекаловки к большим глубинам подойти не получается. Повсеместно наблюдается безвкусица.

– Вы поэтому стараетесь все меньше сниматься в кино и не снимаетесь в сериалах – не хотите мараться?
– Да, я в сериалах вообще не снимаюсь. Все-таки очень жалко, что мы разменяли какие-то дивные традиции советского кинематографа на сегодняшние сериалы, это неправильно. Неправильно!

– Да, вы имеете право так говорить, потому что сыграли в одном из самых великих наших многосерийных фильмов – «Семнадцать мгновений весны»…
– И слава Богу, что родоначальником сериального жанра в России, как мне кажется, оказалась Танечка – Т.М. Лиознова. Она максималистом была невероятным, у нее абсолютно мужской характер был. И это ведь она придумала и попросила Ю.Семенова, чтобы он довел сценарий почти до документального – с указанием часа, мгновения, места… Это все было ею подсказано. И в результате худ. фильм воспринимается как документальный. И поэтому, кстати, его нужно смотреть в черно-белом цвете.

– Цветную версию вы не видели?
– Нет, и смотреть не буду. Мне однажды звонят и говорят: «Василий Семенович, вам повезло! Мы будем раскрашивать вашу роль». Я сказал: «Попробуйте только, сволочи! Не прощу!» И потом я узнал задним числом, что Т.Лиознова была нездорова, ей было не на что жить, и ей в этих условиях предложили деньги, чтобы она разрешила раскрасить «Семнадцать мгновений весны». Они ее купили, заставили. Ей некуда было деваться, нужны были деньги просто на питание, это шли 90-е годы… Жуть.

– Но Лиознову можно понять. К тому же актриса Е.Градова, сыгравшая радистку Кэт, мне рассказывала, что однажды Сорос предложил Татьяне Михайловне 3 млн. долларов, чтобы она сняла антироссийский фильм. Лиознова отказалась со словами: «Русские режиссеры не продаются»… Но вернемся к «Семнадцати мгновениям…». Говорят, режиссеру за вами пришлось побегать, прежде чем вы согласились сыграть обергруппенфюрера СС К.Вольфа…
– Ой да, я отказался вначале, говорю: «У меня много съемок, роли в театре, мне трудно очень», – а Лиознова: «А если я подожду?!» Я понимал, что от нее так легко не отделаешься, поэтому сказал: «Ну… давайте через недельки две поговорим». Через 2 недели она приезжает прямо в театр и с порога говорит: «Я очень хочу, чтобы вы эту роль сыграли». И она привлекла еще тем, что предложила играть умного и обаятельного противника, а не как до этого в нашем кино: если фашист, то неотесанный дурак. И я счастлив и благодарен, что она вот так добила меня.


Карл Вольф

– Кстати, К.Вольф – это же реальный исторический персонаж, и я где-то читал, что он успел посмотреть вашу работу…
– Я как-то иду по ул. Горького, а с другой стороны улицы – Ю.Семенов кричит: «Вася, Вася!» Перебегает дорогу, подбегает ко мне, говорит: «Я был недавно в Германии, там был прием какой-то, и, представляешь, Вольф появился! Появился твой Вольф! Он жутко толстым стал! Я подошел к нему: “Герр Вольф, смотрели ли вы "Семнадцать мгновений"? “Да, – отвечал он, – смотрел”. – “Ну как, вам понравился актер, который вас сыграл?“ – “Абсолютно непохож”». А Юлиан ему: «Вы должны быть счастливы, что наш худой Лановой вас сыграл». Тот захохотал. Потом пошел купил бутылку коньяка и сказал Семенову: «Прошу передать моему исполнителю». (Смеется.)

– До мурашек история. И в вашей богатой биографии подобных историй тысячи. Но скажите честно, а есть ли что-то в вашей жизни, о чем вы сожалеете?
– Мне грешно жалеть о чем-то. Не гневи Бога, что называется. У меня, слава Богу, жизнь сложилась и на театре, и в кино, и в чтении, и в преподавании, я достаточно востребован, и это великое счастье. Нет, мне гневным на Бога быть невозможно.
Беседовал Максим Васюнов
8 ноября 2017 г. Православие.ру

http://www.pravoslavie.ru/107849.html
Прикрепления: 3513911.jpg (15.0 Kb) · 7441030.jpg (7.9 Kb) · 3288287.jpg (11.9 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Вторник, 28 Ноя 2017, 10:21 | Сообщение # 13
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ВЕНИАМИН СМЕХОВ: «ЛЮДЯМ НУЖНА ЗАЩИТА ПОЭЗИЕЙ!»


Актер, режиссер, литератор и, конечно же, странник. Все это В.Смехов. Смехов отмечает, что самая главная страсть его жизни - путешествия, через них он познает мир, людей и самого себя…

- В одном интервью вы сказали, что вы ленивый человек. Как это сочетается с вашей страстью к путешествиям?
- Лень в моем понимании – это явление нетривиальное. В моем случае это – аналог праздности. Слово «лень» вызывает ассоциации с увиливанием от работы, а «праздность» созвучна празднику. Мне очень нравятся слова А.П. Чехова о праздности как о постоянной мечте. Но, честно говоря, не помню, в каком контексте я говорил, что ленив…

- Вас спросили, знаете ли вы иностранные языки. И вы сказали, что не знаете именно из-за лени…
- У меня действительно есть какое-то упрямое нежелание делать что-то новое. Порой мне страшно заняться чем-нибудь незнакомым. Тем более, я каждый день ощущаю, что мне подарено больше, чем я заслужил. Тут ни о какой скромности не может быть и речи. Самое близкое мне, самое главное мое настоящее – это прошлое. Я встречал на эту тему очень много мыслей у гораздо более умных людей, чем я. Цветаева, Пастернак, Рильке, П.Фоменко, который говорил, что идти надо спиной вперед, видя все, что ты сделал, накопил и, не теряя постоянного чувства удивления и благодарности. А когда ты идешь спиной вперед, естественно, тебя толкают в спину и говорят: «Смотри, куда идешь! Развернись! Сделай то-то и то-то!» Но чтобы что-то сделать, нужно приложить усилия. Наверное, отсутствие силы на эти усилия, на эти обновления можно называть ленью. И правда, я очень недоволен тем, что начинаю учить языки и бросаю, не могу закончить книгу, постоянно на что-то отвлекаюсь. Конечно, это от лени. Наверное, я в этом не оригинален.


«Мастер и Маргарита». З.Славина - Азазелло, И.Дыховичный- Коровин, Т.Сидоренко- Гелы, В.Смехов - Воланд и В.Смирнов - Бегемот.1987 год.Фото В.Плотникова

- Вам нужны специальные условия для творчества?
- Сейчас - да, чтобы сосредоточиться. Раньше мог сидеть на «торчке» и писать. Помню, когда была ранняя «Таганка», мы жили в коммуналке, только родился старший ребенок, и я писал спектакль про Маяковского на кухне. И таких почти походных условий мне было достаточно. А сейчас хочется комфорта, чтобы ничего не отвлекало. Слово стало еще более дорогим. Важную роль играет моя жена Галочка Аксенова, которая еще и очень талантливый редактор. Галя - журналист, специалист по истории культуры, кандидат наук по театральным постановкам П.Брука во Франции. В последнее время она написала много работ на английском языке, вела курсы в разных университетах по истории кино. Увлекается итальянским кино. Она тоже считает себя ленивой, но она гораздо более усердная и способная, чем я. У нее есть чутье к языкам. Дочка Войновича учила ее немецкому языку. Знает французский, польский. Когда мы жили целый год в Израиле, она шепотом переводила мне на фестивале. Ей дали разрешение, подписанные самим Мрожеком, на перевод двух его пьес. Эти пьесы шли во многих театрах.

- Вам очень везет на встречи с интересными людьми…
- Да. Как Высоцкий как-то заметил, что я коллекционирую знакомства. Он так сказал, когда узнал, что я без него подружился с его другом, замечательным художником и скульптором...

- Что, на ваш взгляд, самое главное в дружбе?
- Все, что можно сказать о дружбе, сказано в очень плотных, жестких согласных, которые есть в этом слове. Прислушайтесь – слово «дружба» - твердое и очень спасительное само по себе. Дружба - это благодать, счастье…


«Али-Баба и 40 разбойников» - так называлась пластинка, над которой на фирме «Мелодия»

- Полагаете, что уметь дружить - это талант, который дан не каждому?
- Думаю, что да. Из тех, кого я знал, В.Высоцкий, Ю.Визбор - люди, наиболее богатые этим талантом. Но это были два абсолютно разных человека, и их дружба была разная. У Высоцкого было праздничное отношение к дружбе, он любил удивлять людей, а Визбор был само постоянство. Тот, на которого можно положиться. Очень преданный человек. Мне повезло. Я учусь у таких великих людей.

- А ваш тип дружбы какой?
- Пусть мои друзья говорят. Я могу лишь сказать, что люблю их.

-  Дружба прочнее любви?
- Любовь - это штучное благо, очень летучее и зыбкое. А дружба - это, конечно, материал очень прочный. Конечно, хочется пожелать всем испытывать и то, и другое. За всю трансформацию, которая прошла наша страна, было много попыток лишить нас прекрасных отношений между людьми. Много было сделано для озлобления людей. Когда я возвращаюсь откуда-то с запада или с юга, вижу, как в нашей стране люди улыбаются крайне редко. В моей книге «Эйфоризмы», которая вышла в Петербурге, есть такая фраза: «Чего у нас нельзя отнять, так это доброжелательности. Нельзя отнять того, чего никогда не было»...

- А когда вы возвращаетесь из-за границы, на вас не давит «серость» России?
- Конечно, на это нельзя не обратить внимание. Но я хочу рассказать о другом. Первые годы, когда дома было очень тревожно и во всех отношениях не интересно, - неинтересно продолжать играть то, что я играл раньше, не интересны те перемены, которые произошли на «Таганке». А для меня режиссерская профессия всегда существовала отдельно, и возможность ее реализовать для меня была гораздо выше и нужнее, чем все остальное. Поэтому всю энергию для того, чтобы превратить будни в праздник, я вкладывал туда, где работал. А когда приезжал домой, чтобы отдохнуть, душа не отдыхала, а тревожилась. Но все равно я успевал встать на баррикады за Ю.Любимова, за родной театр, печатался в газетах, выступал в суде. Это было очень грустное время.

- Сейчас стало спокойней?
- Относительно спокойней, хотя тревоги не покидают. На мой взгляд, в нашей стране никак не могут найти середину и впадают в крайности, то в одну, то в другую. А нужно хоть какое-то равновесие.

- Когда вы можете сказать, что ваша душа отдыхает?
- Когда я смотрю хорошие фильмы, как правило, документальные. Там чувствуется равновесие, гармония. И в театре. Я работал четыре месяца в Молодежном театре в Москве, выпустил спектакль, и раз или два раза в месяц приезжаю, смотрю, как ребята работают. А потом они играют, и моя душа покрывается шоколадным кремом.

- А в связи с вашей актерской профессией?
- Я люблю ездить с выступлениями. В последнее время их было очень много в России, даже больше, чем за границей. Они дают мне энергию, возвращают потраченные силы. А второе мое проявление актерства - это звукозапись. Есть замечательный продюсер В.Воробьев, который это организовывает. После того как президент России сказал, что по дороге в машине слушает Ключевского, очень много стали записывать аудиокниги. На студии В.Воробьева записывается много актеров. Я записывал произведения Пушкина, «Мастер и Маргарита», «Двенадцать стульев», «Шишкин лес», Шаламова, Маяковского, «По ком звонит колокол»…

- Расскажите, пожалуйста, о спектакле «Нет лет».
- Этот спектакль, родившийся достаточно неожиданно, неизменно вызывает радость и у тех, кто играет в нем, и у тех, кто его смотрит. Хотя это радость со слезами на глазах. Дело в том, что работа над спектаклем совпала с уходом Ю.Любимова из театра. Золотухин тогда возглавил Театр на Таганке. Мы решили восстановить в правах жанр, который придумал Любимов вместе с нами, с первыми артистами театра – поэтические представления. Сейчас говорят «музыкально-поэтические». Когда-то, в далеком 1967 г., Любимов оказал мне огромную честь, и я трижды был соавтором его спектаклей, в том числе – в «Послушайте!» о Маяковском. Там было пять исполнителей главной роли: Золотухин, Высоцкий, Хмельницкий, Насонов и я. И много лет подряд этот спектакль пытались запретить, но за него вступались замечательные люди - деятели науки, культуры и искусства. Я не работаю в театре на Таганке уже очень-очень давно, но перед постановкой «Нет лет…» я позвонил Любимову и попросил благословить его. Юрий Петрович ответил по-любимовски: «Я не священник, благословлять не буду, но если у тебя получится, я буду рад». Меня совершенно очаровали участвующие в этом спектакле молодые артисты. Я не ожидал, что они будут не только полны энтузиазма, но и настолько готовы к сотрудничеству. Мы работали с огромным удовольствием и вдохновеньем. В постановке участвуют три «ветерана» Театра на Таганке - Т.Сидоренко, А. Васильев, А.Граббе. Б.Хмельницкий написал музыку к спектаклю. Ну и по обе стороны рампы должен был быть В.Золотухин. Но Золотухин ушел из жизни, и спектакль «Нет лет» посвящен его памяти.

- Когда вы работали над этой постановкой, вы открыли для себя что-то новое в поэзии Е. Евтушенко?
- Мне действительно повезло взять из огромного простора евтушенковской поэзии то, что было в 60-70-е годы - это и печаль, и радость, и любовь, и нежность, и в особенности – очень сильное, сейчас звучащее как антисоветское стихотворение «Танки идут по Праге». Его замечательно исполняет Дм.Высоцкий - главная движущая сила этого спектакля, однофамилец В.Высоцкого. Как в «Гамлете», оркестр находится на сцене - это новая поросль «любимовцев», и все они с двумя образованиями… По-моему, покойный А.Арканов очень точно подметил: «У тебя получился интеллектуальный мюзикл». Спектакль идет очень динамично, но вместе с тем там есть паузы. В спектакле не только стихи Евтушенко, но и письма из его замечательной книги «Шестидесятники». Например, используется письмо Ю.Андропова - донос в ЦК КПСС на антисоветские произведения Евтушенко. О Евтушенко замечательные благодарственные слова говорил Д.Шостакович, споривший с композитором Б.Тищенко, что Евтушенко – это не «ячество»: он пишет о людях, его поэзия - поэзия совести. Этот спектакль получился как некая симфония с контрапунктами – веселье, грусть и снова радость… В нем есть то, что я считаю достоинством жанра – свидетельство того, что, оказывается, хорошие стихи умеют петь, умеют танцевать, умеют грустить, умеют размышлять о жизни и смерти.

- Что сказал Е.Евтушенко об этом спектакле?
- Евгений Александрович впервые увидел его на диске и написал огромное письмо со словами признательности актерам и мне. Это письмо долго висело в театре. Это было очень трогательно. А потом он приехал со своим замечательным сыном Женей и чудесной женой Машенькой… Я видел, что он даже всплакнул. Но многие люди, с которыми я дружу, и у которых тоже была такая реакция, говорят: «Если ты думаешь, что это были слезы печали, ты ошибаешься. Нет! Я плакал от радости»... Конечно, смерть великого поэта Евтушенко – огромная потеря для всех нас…

- Как вам кажется, поэзия может вылечить наше общество?
- Вы знаете, я сын очень хорошего врача. И понятие здоровья для меня, наверное, ключевое, когда речь идет о культуре. Мне кажется, что бы ни происходило в политике, которую мы не понимали и никогда не поймем, если народ, вернее, мыслящая часть общества, возвращается к поэзии, зал имени Чайковского уже десятый год подряд не имеет проблем с продажей абонементов на поэтические чтения, и канал «Культура» оказывается не единственным в воспроизведении стихов, это здорово. Я для себя условно называю культуру в нашей стране - «параллельная Россия». Хромают все сферы жизни, от экономики и политики до медицины, а культура по-прежнему остается на высоком уровне! Но у нас определенно что-то происходит: в последние годы все больше людей обращаются к поэзии. В метро люди сидят и читают стихи. Наверное, что-то стало труднее в жизни. И людям нужна защита. На войне стихи были лекарством, и сегодня они опять становятся утешением.


Династия Смеховых

- В спектакле «Старомодное признание» вы выходите на сцену вместе со своей дочерью Аликой Смеховой. Какие ощущения вы испытываете?
- Мне всегда очень приятно, когда после моих концертов подходят зрители и говорят: «Как мы любим вашу Алику!»… Она умеет очень достойно нести свою популярность. До этого спектакля мы уже выходили вместе в программе «12 месяцев танго». Такой семейный жанр придумала моя жена Галочка. Тогда это был наш первый совместный опыт, и Алика немного побаивалась стоять рядом со мной на сцене. А сейчас мы уже расслабились. Я читаю стихи, а Алика прекрасно поет романсы. С нами выступает выдающийся гитарист, лауреат международных конкурсов, чудесный виртуоз Р.Зорькин. Они с Аликой записали совместный диск «Роман с романсом». В спектакле «Старомодное признание» соединились музыка, романс и русская поэзия - любовная лирика: от Пушкина до Маяковского, С.Черного и Н.Гумилева. Конечно, не обходится без юмора. Надо же как-то оправдывать свою фамилию…

- А как складываются сегодня ваши отношения с кинематографом?
- Кино никогда не требовало от меня существенных затрат душевных сил. И, честно говоря, очень легко и даже радостно отказываюсь от многих предложений. И порой, когда смотрю фильмы, жалко замечательных актеров, потому что режиссер может с нами сделать все: из плохого актера сделать хорошего, и, увы, наоборот.


- Извините, что спрашиваю про Атоса. Но все-таки не давила роль столь благородного персонажа?
- Вы обязательно упомяните, что вы извинились, когда задавали этот вопрос. То, что меня ассоциируют с этим персонажем - не моя проблема. А О.Табакова - с Матроскиным должны сравнивать, а Ахеджакова сыграла мышь в «Дюймовочке», Крючкова - жабу в этом же фильме. И что? Но если говорить серьезно, я не думал, что роль Атоса будет непроходная. Когда снимали «Мушкетеров», никто не относился к этому фильму как к долгоиграющей пластинке. Так получилось. Я не могу назвать его шедевром. Но когда смотрю этот фильм сейчас, получаю большее удовольствие, чем 30 лет назад. Почему-то спустя годы достоинства видны ярче, чем недостатки. А тогда я видел больше недостатков.

- А вообще критически настроены по отношению к себе?
- У меня, слава Богу, нет пелены и шор на глазах. И никакого упоения своей персоной тоже нет. Мне повезло видеть гораздо более интересных людей, чем я сам. Но, конечно, я с благодарностью отношусь к «Мушкетерам». Хорошо, когда люди тебе улыбаются, даже если они олицетворяют тебя с твоим героем.

- Вы довольно часто путешествуете, летаете на самолетах. А от чего в обычной жизни у вас бывает чувство полета?
- Есть некоторые интимные вещи, о которых я не люблю говорить… Главное, что я могу назвать топливом моей жизни на протяжении последних 37 лет - это моя семья, моя жена Галя. Об этом можно говорить и прозаическим языком, и поэтическим, и высоким, и бытовым, суть остается одна. И такого семейного счастья я желаю всем хорошим людям.
Беседовала Татьяна Болотовская
20.10.2017. Журнал "Культурная столица"

http://kstolica.ru/publ....1-0-942
Прикрепления: 2455239.jpg (8.4 Kb) · 1498087.jpg (33.4 Kb) · 7204962.jpg (45.1 Kb) · 0586312.jpg (29.3 Kb) · 2826861.jpg (9.6 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Воскресенье, 25 Фев 2018, 14:22 | Сообщение # 14
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
МАРК ЗАХАРОВ: «ЕСЛИ РЕЖИССЕР ТАЛАНТЛИВ - ДОПУСТИМО МНОГОЕ»
М.Захаров - о свободе творчества, пользе кинематографа для театральных актеров и переселении душ. Готовит очередную премьеру - «Фальстаф и принц Уэльский».

- Марк Анатольевич, о чем спектакль?
- Готовится наша собственная версия некоторых шекспировских трагедийных и комедийных мотивов. Это сценическая фантазия-фарс в двух частях. Должен быть, в общем, забавный и смешной спектакль. Премьера в середине апреля.

- А кто играет?
- Д.Певцов, С.Степанченко, Захарова, Гизбрехт, И.Миркурбанов.

- Вы дружите с актерами или держите дистанцию?
- В основном стараюсь держать дистанцию. Но у меня остаются дружеские отношения с Ширвиндтом, с Джигарханяном, были близкие отношения с А.Мироновым. А так я предпочитаю быть в товарищеских отношениях.


Помню, когда я уходил из Театра сатиры (меня назначили главным режиссером в «Ленком»), В.Н. Плучек, который был главным режиссером, дал мне несколько напутствий. Например, советовал не связываться с бухгалтерией и еще сказал: «У тебя появится много единомышленниц, с ними будь очень аккуратен и осторожен».

- Какие запреты существуют для вас на театральной сцене? Обнаженное тело, нецензурная лексика?
-  Если режиссер талантлив и зритель сопереживает тому, что он делает, то допустимо многое. Конечно, у меня есть какие-то собственные тормоза. Несколько лет назад была пьеса, которую предложили сыграть ныне уже покойному И.Кваше. Она о том, как герой полюбил козу. Кваша отказался. Такую пьесу и я никогда не смогу поставить, потому что мне это не нравится: противно. А вот к обнаженному телу на сцене я отношусь спокойно. В живописи, в скульптуре тоже одно время были споры - допустимо или нет? Если это сделано убедительно, талантливо, оправданно по существу, то почему нет? Что касается нецензурной лексики, то очень уважаемые нами литераторы пользовались такой лексикой. И в этом случае многое зависит от таланта. Кстати, для меня большая грубость в русском языке слоган: «Не тормози - сникерсни». Это надругательство над языком.

- Как быть с курением на сцене?
- Есть такие запреты, которые мне очень не нравятся. Я считаю, в этом отношении здравый смысл подвергается нападкам и ограничениям.

- У свободы художника есть границы?
- Тему своих раздумий и сочинений, конечно, определяет только автор. Ну нельзя было сказать Пушкину: «Знаешь, братец, сочини что-нибудь про цыган, которые по Бессарабии кочуют, потому что у нас совершенно отсутствует цыганская тема». Вот не надо ничего диктовать и не надо ничего заказывать скрупулезно и буквально: «Давай, сделай что-нибудь патриотическое». Я думаю, все нормальные законопослушные люди, любящие свою страну, - патриоты, и не обязательно бить себя в грудь. То же и с темой православия. Я православный, но не воцерковленный человек. Иногда посещаю церковь, порой беседую со священниками. Но не перебарщиваю, фанатизма нет.

- В какой период вам легче всего работалось?
- Было страшное давление, а потом наступили 1960-е годы. Стало возможно что-то сказать, появились наши знаменитые поэты, которые собирали целые стадионы и читали стихи. Сейчас многие вздыхают: «Как же так - поэзия не может собрать в залах так много людей». А ушло время. Зато мы стали конкурировать со всем миром, открылись границы, мы знаем, что происходит в других странах, чем живет мировое искусство. Да, сейчас поэт уже не может собрать стадион, и это естественно.

- Поэт собирает своих поклонников в интернете.
- Интернет - это совсем другой способ контакта с интеллектом человека. К нему я отношусь с интересом, но без стопроцентного доверия. Там не все соответствует истине, и есть некоторые завиральные идеи, которые порой очень давят на сознание людей.

- Многие говорят, что сегодня меньше читают, меньше молодых людей ходит в театр. Молодежь деградирует?
- Нет, новое поколение стало умней. Я не имею сведений по поводу всего поколения, сужу по своим студентам - появились юноши и девушки, которые много читают, интересуются мировыми событиями, и у них нет такого слепого восторга по поводу театральных мастеров - преподавателей, который был у нас. Молодые требуют: «Вы давайте нас учите, рассказывайте о секретах мастерства, рассказывайте обо всех сложностях театральной жизни». И это деловое отношение мне нравится. Кажется, те люди, которым сейчас по 19–20 лет, умнее людей моего поколения в этом возрасте, умнее меня самого в то время.

- Вы всегда понимаете сегодняшнюю молодежь?
- Когда я учился в театральном институте, ректор прочел нам, студентам, отрывок. Не помню его дословно, но смысл в том, что молодежь стала развратной, поверхностной и грубой. Говорилось также, что молодые люди очень высокомерно относятся к старшим, они их раздражают и это недопустимо. Подпись - Сократ. Вероятно, есть такой закон несогласия поколений. Я, например, долго привыкал к увлечению молодых пирсингом, к мужчинам с кольцами в ушах. Но сейчас почти изжил в себе этот предрассудок и отношусь к таким вещам спокойно, с пониманием. Новая мода всегда вызывает определенное раздражение. И ее, кстати, трудно запрограммировать. Если бы мне кто-то сказал в 1960-е, что в моду войдут рваные джинсы, я бы не поверил. Сейчас привык. Если уж они совсем рваные, это вызывает во мне некоторую оторопь, но если в меру, я отношусь спокойно. Во всяком случае, стараюсь относиться к этому как к новому веянию.

- Легко отпускаете артистов сниматься в кино?
- Отпускаю. Потому что после удачного кинематографического опыта актеры приобретают важные качества, они встречаются с новыми людьми, партнерами, наконец, с новой режиссурой, которая у меня лично, впрочем, порой под сомнением. И, тем не менее, есть еще люди, которые могут интересно работать с актерами, после встречи с ними артист приходит в театр обогащенным, осмелевшим, внимательнее относится к себе. Начинает себя беречь, ценить, понимает, что за каждый спектакль он несет большую ответственность. Ну и популярный артист, конечно, интересует зрителей и воздействует на театральную кассу, простите за подробность. Так называемые медийные лица привлекают публику.

-  Но сериал может испортить молодого актера.
- Конечно, может. Мне вот дочь жаловалась недавно, ее приглашали работать в 30-серийном фильме. Знаю такие проекты. Режиссеры говорят: «Вот сейчас мы снимем из первой серии с вами план, а потом здесь же сыграем встречу с любимым человеком из четвертой серии, и потом вы прибежите сюда к десятой серии». Это такой поток, конвейер, который очень далек от искусства. Бывают, конечно, исключения, как в каждом деле, но очень редко.

- Вы с дочерью близки, обсуждаете разные темы?


- Иногда да. Но лучше все-таки это в театре делать, а не дома. Если еще и дома продолжать репетиционный процесс или даже о нем думать, то с ума можно сойти. Необходимо все-таки придумывать какой-то отдых и какую-то разгрузку. Мне в этом помогают две собаки, эрдельтерьеры, которые со временем, я заметил, умнеют. Мы часто играем с ними за городом: вот я раньше бросал мяч, собака бежала, с удовольствием мне мяч приносила, а потом она начала смотреть, далеко ли я бросил. И если ей казалось, что расстояние большое, она шла в дом и приносила мне новый мяч. Мол, если ты такой маньяк, то на тебе мяч и не швыряй больше, я не побегу. Я считаю, что большие собаки представляют особый интерес и ценность, они воздействуют на человека, лечат. Видел фото в интернете - больной солдат лежит в реанимации, а рядом с ним пристроилась его собака: врачи разрешили, видя, что она несет некую целебную энергию. Уверен, крупные собаки помогают выздороветь.

- Эх, разрешили бы собак в российских больницах.
- Они там есть, в хосписы, например, их приводят, животные облегчают страдания человеку. Собака - воистину друг, я отношусь с большим пиететом к крупным собакам.

-А может, правы буддисты, которые говорят, что после земной жизни душа может вселиться в животное, растение?
- Это не наша православная вера, но я отношусь к этому мнению с уважением и интересом. Интересно об этом думать, хотя у меня нет убеждения, что я после смерти окажусь каким-то там сусликом, соколом или кенгуру.

- Культуре сегодня придается гораздо меньшее значение, чем спорту или политике. Это не тревожно?
- Вы правы. Один умный человек сказал: «Когда разрушается государство, исчезает империя, остается только культура» Это театр, драматургия, кинематограф, литература. Вот это остается, а технические достижения отступают на второй план. Когда мы говорим о русской культуре, литературе, мы вспоминаем Тютчева, Пушкина, Достоевского, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, который, кстати, был вице-губернатором.

- Худрук — руководитель театра. Его власть абсолютна?
- Не всякого худрука. Есть люди, которые создают авторский театр, как это было с Товстоноговым. Мне кажется, дух авторского театра существует и у Додина в Санкт-Петербурге. Там коллектив во многом определяет творческий путь и влияет на формирование эстетических ценностей, которые свойственны только этому театру и отличают его от других театральных коллективов. Это, на мой взгляд, очень важно.


Я пытался способствовать тому, чтобы в «Ленкоме», в этих намоленных стенах, тоже была эта аура. А стены, кстати, помогают, я заметил это. Если выехать на другую площадку, ее нужно долго осваивать. Я прошу, чтобы артисты ходили, осматривали новые пространства, новые закономерности. Да, стены всё помнят. Я убежден, что наши, ленкомовские, помнят Пельтцер, Леонова, Броневого и еще многих других артистов, которые были до нашего поколения, тех, кто пришел в театр вместе с моим предшественником, худруком И.Н. Берсеневым…
Марина Суранова
21.02. 2018. газета "Известие"

https://iz.ru/709265....-mnogoe

ЮРИЙ ПОЛЯКОВ: «НЕЛЬЗЯ НАВЯЗЫВАТЬ ЗРИТЕЛЮ БЕЗДАРНЫЕ ФИЛЬМЫ И СПЕКТАКЛИ»


Сегодня театральная среда - часто закрытая «тусовка». И попасть туда куда сложнее, чем фермеру со своей продукцией на прилавок крупного сетевого магазина. В театральных интригах простому смертному разобраться непросто. О том, какая обстановка сложилась сейчас в мире столичных храмов Мельпомены и как современный театр вывести из кризиса, рассказал писатель, драматург, председатель Общественного совета при Минкульте России Ю.Поляков.

- Слово «современный» употребляется сегодня часто, но нередко люди не осознают его истинный смысл. Что для вас понятия «современность» и «современник»?
- На самом деле все достаточно просто, если специально не запутывать вопрос. В искусстве современно то, что связано со своим временем, выражает, отражает, запечатлевает его. Но нас упорно ведут к тому, что «современное» искусство обязательно имеет отношение к эпатажному эксперименту, даже если он устарел еще полвека назад. По-моему, куда современнее читаемый реалистический роман или востребованная зрителями пьеса о наших днях. Нас называют традиционалистами. А почему? Непонятно. Тот же авангард давно оброс традициями и эпигонами, как пень опятами. Хотя есть у меня одно подозрение: талант в искусстве - большая редкость, в основном мы имеем дело с претенциозной посредственностью. В чаду заемной новизны гораздо легче спрятать бездарность и неумелость. «Современное» искусство - это, по сути, всемирная барахолка, гомонящий привоз «секонд-хенда». И когда ты приносишь по-настоящему новую вещь, на тебя смотрят как на врага.

- Мало кому из писателей одновременно удается быть хорошим драматургом и прозаиком. Маркес считал себя плохим драматургом. Достоевский вообще не написал ни одной пьесы. По поводу драматургии Л.Н. Толстого до сих пор идут яростные споры. Если вы посмотрите на свое творчество со стороны, на первое место поставите пьесы или прозу? Вопрос связан с мнением некоторых деятелей театра, что якобы «Поляков - слабый драматург».
- Многие наши великие и первоклассные прозаики были замечательными драматургами. А вот мой любимый Н.Лесков с иронией относился к своей единственной пьесе. Что у меня сильнее: драматургия или проза - покажет только время. Если будут ставить пьесы, а романы забудут, значит, первое. Если же наоборот, значит, второе. Впрочем, в наследии Гоголя, Чехова, Горького, Андреева, Булгакова осталось и то, и другое. Что лучше - «Нос» или «Женитьба», «Чайка» или «Дама с собачкой?» Во времена моей советской зрелости про тех, чьи пьесы активно ставили в театрах и собирали залы, никогда не заявляли: «Гельман, дескать, плохой драматург, а Розов, значит, хороший». Говорили: «нравится - не нравится, это правильнее, а время покажет». Оно и показало: на днях я видел блестящий спектакль по давней пьесе В.Розова «В поисках радости» в постановке А. Дмитриева во МХАТе им.Горького. Но кичащиеся своей потомственной интеллигентностью люди даже не пытаются втиснуть личное мнение о нем в рамки приличия. «Слабый»? Это вы очень сильно смягчили. Увы, сегодня профессиональная этика в театральном сообществе на уровне кочующего борделя времен Золотой лихорадки в Америке. Впрочем, почитайте, что предшественники моих нынешних зоилов писали о тех же «Днях Турбиных», как требовали запретить, а автора - выслать на Соловки! Недоброжелателям я всегда отвечаю так: когда хоть одна пьеса ваших любимцев будет идти с аншлагами столько лет, сколько мои «Хомо эректус» в Театре сатиры или «Одноклассники» в Театре Российской армии, тогда и поговорим. А для того чтобы наклеивать ярлыки, ума много не надо, достаточно - слюны.

- Вы боролись за свободу, демократию, и вас считают человеком, который без оглядки высказывает свою точку зрения. А если говорить о свободе самовыражения в масштабах страны?
- Цензуры, как госинститута, у нас в стране нет. Он ликвидирован еще коммунистами в конце 1980-х. Потом ее пытались возродить при Ельцине: магазинам, например, в 1994 г. запрещали брать мою сатирическую повесть «Демгородок». Однако на место госцензуры, которую в некоторых случаях можно оправдать интересами державы, пришла цензура тусовки и агрессивного меньшинства, а иногда и просто малообразованного самодура, назначенного на высокий пост, скажем, директора театра. Вас выгнали из театра? Странно еще, что бритвой не полоснули, как несчастную Фильгенгауэр. Эта частная цензура прогрессистов, которую Герцен называл «либеральной жандармерией», куда злей и опасней. Она изначально неадекватна и рождена клиническим неумением хотя бы услышать, если не понять мысль оппонента.

Когда в начале 1980-х цензура запретила мои первые повести «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба», меня приглашали в инстанции и выслушивали мою точку зрения. Кстати, с чем-то согласились, и «ЧП» вышло еще при Черненко. Теперь иначе. Вот свежий пример: Крымский драмтеатр, собираясь на гастроли в Ярославль, объявил, что везет мою мелодраму «Как боги», идущую в Симферополе с аншлагами. «Нет!» - ответили в Театре им. Волкова, хотя репертуар гастролеров вообще не касается принимающей сцены. «Почему-у?» - искренне удивились крымчане. «А потому что Полякова на нашей сцене не будет никогда!» Вот это и есть цензура самодура.

- Сегодня одна из главных проблем российских театров - отсутствие худ. руководителей, способных заменить старых мастеров. В одних театрах их вообще нет, а в других худруки существуют формально. Как это исправить?
- Знаете, мои пьесы много ставят по стране. Я вижу, что в губерниях есть прекрасные режиссеры, готовые хоть завтра принять столичный театр. Но хода им почти нет. И наоборот, какие-то мутные «вьюноши» в бейсболках, покрутившиеся вокруг власти или «Золотой маски», вдруг получают на кормление легендарный театр, который очень быстро превращается в балаган. Первое, что они делают, - убирают из репертуара поставленное предшественниками, даже если на эти спектакли шли толпы зрителей. Потом на очереди провалы их собственных постановок и скандалы. А затем их по решению «теневого минкульта», расположенного в одной из московских кухонь или подмосковных дач, перебрасывают в другое зрелищное учреждение, как в прежние годы «нехорошего» партийца-директора переводили с бани на библиотеку. При всей несхожести есть у всех этих выдвиженцев одна, сближающая их черта: свой сценический террариум они хотят строить именно на месте традиционного русского театра, а не рядом или лучше в отдалении. И хотят делать это так, чтобы потом было невозможно восстановить. Любопытно, но именно эти люди громче всех бранят Сталина за порушенные храмы…

- Поделитесь вашим отношением к театральной критике. Насколько свободны, объективны эксперты в своих статьях? Допустимо ли, чтобы они работали в театре, получали там зарплату и при этом рассказывали о премьерах не только этого театра, но и других? Нормально ли, что эти люди за счет театров ездят за границу, выпускают книги, издают газеты и при этом считают себя критиками?
- Я тоже знаю таких прикормленных критиков. Они напоминают мне птичек, паразитирующих на лохматых животных, выклевывая из шерсти паразитов. А те катают их за это на спине. Иногда по всему миру. Что же касается современных критиков, то в «Литературной газете», например, объективные рецензии на золотомасочную продукцию некоторые из них соглашались писать лишь под псевдонимом. Да и то при условии, что их тайна будет известна только мне. Говорили: «Если разнюхают - перекроют кислород, а у меня дети…» Театральной критики как экспертного сообщества у нас в принципе не существует. Есть обнаглевшие театральные пиар-агенты, которые пишут заказуху, и кучка тех, кто скрывается за псевдонимами.

- Вы всегда были передовым автором. На ваш взгляд, что такое смелость сегодня?
- Принято считать, что смелый человек - тот, кто не думает о последствиях совершаемых поступков. По-моему, все наоборот. Смелость как раз в том, чтобы трезво оценивать последствия своих и чужих действий, вслух говорить об этом, ведь у нас много бунтарей «внутреннего сгорания». И даже это задевает амбиции сильных мира сего. Знаете, меня порой поражает сибаритская квелость нашей элиты. Да, наверное, прежний тип политика и чиновника, напоминавший раба, прикованного цепью к галере власти, нынче не годится. Но и нынешние государственные мужи и жены иногда напоминают мне нежных особ, которые приторочены мягкими наручниками к гидроциклу, бороздящему теплые воды где-то близ Ниццы. Страна в трудном положении. Нас давно так не обкладывали со всех сторон и не унижали. А они… «Горько мне!» - как говаривал Коровьев.

- В «Литературной газете» была очень интересная рубрика «Если бы директором был я...» А если в преддверии выборов президента России перефразировать на: «Если бы президентом был я...»? Что сделали бы в первую очередь?
- В самом деле, при советской власти была такая рубрика. В отдел писем от читателей приходило столько проектов и предложений, что мешки с ними стояли в коридорах. Когда в 2001-м я возглавил «Литературную газету» , мы возродили рубрику с новым названием: «Если бы президентом был я…» Но сообщений было мало, в основном от шизофреников. Видимо, сказалось тяжелое ельцинское наследие. Президентом при всей писательской фантазии мне трудно себя вообразить. Но повторю слова действующего президента РФ В.Путина: «Не обещать невыполнимое и выполнять обещанное».

- Сегодня пересматриваются многие страницы нашей истории. Говорят о возвращении к советским ценностям. Как вы думаете, какой социальный строй больше всего подходит для современной России?
- Советский строй был, как мы теперь поняли, не так уж плох, в чем-то просто хорош. Он требовал реформирования, а не погрома по чубайсовским схемам. Действие моего нового романа происходит в 1983 г., и называется он «Веселое время». Я там многое переоценил и «перепонял». А как назвать строй, подходящий нашей стране, я, честно говоря, и не знаю. Может, предпринимательский социализм или соборный капитализм? Но все наши крупные мыслители сходились на том, что русская цивилизация чужда борьбе за прибыль любой ценой. В 1990-е нас пытались переформатировать через колено. И дело шло к распаду страны, если бы не Путин. Я человек старомодный и не могу понять, почему несколько лет искали владельца Домодедовского аэропорта. Это что, овощная палатка в Жулебине? Почему олигарх, давным-давно с чадами и домочадцами перебравшийся на Запад, владеет комбинатами, которые, надрываясь, строили и восстанавливали мои дед и отец? Ах, в лихие девяностые он набил самую тугую наволочку ваучеров. А мне что с того? Нам всем что с того? Он плюет на нас с борта своей авианосной яхты. Давайте и мы тоже всенародно плюнем в него, но, боюсь, потопим. Между тем Россия нуждается в ускоренной модернизации, так же, как в 1920–1930-е годы. Иначе сомнут. Тогда преобразования провели за счет средств, жестко отобранных у крестьянства. Но даже певцы «ситцевой Руси» согласны: другого выхода не было. Нынешняя модернизация должна пройти за счет незаконно нажитых средств, возвращенных в казну. Нельзя одновременно играть в социальное государство и легализовывать жульнические капиталы, закрывая глаза на их вывоз из страны. Лучше разумное перераспределение с помощью государства и суда, нежели очередной черный передел. Вот такая у меня есть литературная фантазия. Как она вам?

- Юрий Михайлович, один из самых болезненных вопросов сегодня - распределение государственных денег на создание фильмов и спектаклей. На ваш взгляд, имеют ли право граждане России влиять на то, какие произведения за счет их налогов производятся и распространяются?
- Честно говоря, я и сам не знаю, как это делается. Общественный совет Минкультуры этим не занимается. Продюсеры трижды подавали заявку на экранизацию моих романов и пьес в Фонд кино и регулярно получали отказ без объяснений. Когда я спросил одного из руководителей фонда: «Объясните хотя бы, почему отказали?» Он как-то мутно на меня посмотрел и поинтересовался: «А вы что, собственно, пишете?» В любом случае продюсеров, снявших на казенные деньги такую развесистую дрянь, как «Поручик Ржевский и Наполеон», надо наказывать запретом на профессию. Иногда пожизненным.

- На объявлении списка номинантов премии «Ясная Поляна» прозвучала фраза «в наш век информационного насилия». Наблюдаете ли вы на страницах газет, на телевидении это явление?
- Главный признак информационного насилия - нежелание представлять читателям, слушателям, зрителям, пользователям другую точку зрения. И чем альтернативный взгляд доказательнее, тем больше препон воздвигается на его пути к общественному сознанию. Думай, как мы! «Литературной газете» долгие годы удавалось сохранять полифоничность мнений. Это вызывало иногда недовольство сильных мира сего, но я всегда принимал удар на себя. Сегодня по объективным и субъективным причинам «Литературная газета» легла на другой курс. Не исключено, что я буду вынужден сойти с этого корабля.

- Не могли бы вы привести свежий показательный пример «информационного насилия»?
- Пожалуйста - недавний скандал из-за чудовищного американского фильма «Смерть Сталина», который, на мой взгляд, тоже укладывается в рамки «информационного насилия». Напомню: после просмотра с участием членов Общественного совета и последовавшего за этим возмущения Минкульт отозвал прокатное удостоверение. Насилие? Давайте разбираться. Столкнулись две точки зрения. Одни считают, что кинопрокат - это что-то вроде торговли собачьими консервами. И касается это только производителя, распространителя и наших четвероногих друзей. Другие, я в том числе, полагают, что кино - это мощное средство влияния на общественное сознание и законы торговли тут не применимы. Навязывать зрителям бездарный и злобный фильм, оскорбляющий наши национальные чувства, тоже ведь насилие. Последнее слово осталось за Минкультом, но лишь потому, что именно им было выдано удостоверение. Оно его и отозвало. Если бы такое удостоверение выдавало, допустим, «Эхо Москвы», думаю, «Смерть Сталина» шла бы ныне на экранах, поражая всех своей тупой скабрезностью. Впрочем, и дурные собачьи консервы тоже иногда изымают из сети.

- Расскажите о премьерах, в которых вы задействованы? Над чем сегодня работаете?
- Про роман «Веселое время» я уже сказал. Надеюсь представить его на сентябрьской книжной ярмарке в Москве. Возмущение обещаю. В Театре Российской армии идет работа над инсценировкой моего романа «Любовь в эпоху». Это давняя наша мечта с Б.А. Морозовым. Инсценировку согласился сделать драматург В.Малягин. Сам я свои вещи почти никогда не инсценирую. Неразрезанная пуповина мешает. Задумал новую драму. Сейчас, когда мы беседуем с вами, пришла верстка первого тома моего собрания сочинений в десяти книгах. Рассчитываю представить его на Красной пл. в мае. Ну и, конечно, полным ходом идет подготовка к Международному театральному фестивалю «Смотрины-2018». В ноябре десять российских и зарубежных театров привезут в Москву спектакли, поставленные по моим пьесам. Представляете, какой удар для моих зоилов? Они еще от «Смотрин-2015», прошедших с аншлагами, не оправились.

- Вы возглавляете Гильдию драматургов. Не буду спрашивать о задачах и целях организации, они ясны. Спрошу о другом: есть ли среди молодых драматургов очень талантливые?
- Да, я возглавил недавно учрежденную Гильдию драматургов России. Таланты, конечно, есть. В скором времени гильдия при поддержке обновленного Авторского общества и новой структуры «Театральный агент» объявит для них конкурс «Автора - на сцену!». Победители получат средства на постановку своих пьес в театрах страны. Собираемся издавать свой журнал. Рабочее название - «Драматургия и театр». Я предлагал назвать «Пьесы для нормальных», но товарищи отговорили. Не ангажированные золотой тусовкой завлиты и худруки, думаю, такой журнал давно ждут. Но мы в самом начале пути, хотя небылиц и оскорблений вокруг ГДР уже полным-полно. Хочу напомнить: наши оппоненты больше всего на свете боятся конкуренции. Во всем прихотливом здании современной российской культуры им по сути интересна лишь одна заветная дверь, за которой дают деньги. Все остальное - макияж на лице усопшего.

- Надо ли бороться со злом в любых проявлениях?
- Зло, увы, непобедимо. Заметьте, Бог, если верить Данте, не испепелил Люцифера в прах, а лишь заморозил. Зло можно только сдерживать. Чем и занимаемся.
Анжелика Заозерская
http://vm.ru/news/466511.html

ВЛАДИМИР МАШКОВ: «ВЫХОДА У НАС НЕТ»
Первое интервью нового худрука "Табакерки".

Утром 6 апреля в Театре О.Табакова состоялся сбор труппы, на котором объявили имя нового худрука. Как и ожидалось, им стал ученик Олега Павловича В.Машков. После церемонии он ответил на вопросы журналистов.


– Владимир Львович, волнуетесь ли вы, ведь принять такую эстафету – великая ответственность.
– Это действительно огромная ответственность. Но я не волнуюсь, я крайне собран. Волнение нужно актеру, режиссеру, любому творческому человеку, а сейчас, как завещал мой великий учитель, надо дело делать. Мы будем продолжать театр, существующий в традициях русской реалистической школы, школы переживаний, основы которой заложил наш великий реформатор К.С. Станиславский. Мы будем двигаться именно этим путем постижения себя и своей профессии.

– Актера В.Машкова мы теперь не увидим?
– Деятельность, которой я буду заниматься, никоем образом не противоречит актерской работе. Напротив, она должна ее подтверждать. Я убежден, что актер должен работать в театре и кино. Поэтому по возможности я буду развиваться, хотя, конечно, к сожалению (а может быть и к счастью), от каких-то долгоиграющих проектов мне придется отказаться.

– Какие у вас цели, помимо красивых и абстрактных? Ведь впереди рутинная управленческая работа…
– Если смотреть на нее рутинно, такой она и будет. Если же смотреть на театр как на невероятное счастье воплощения идей, получится совсем другая история. Хочу сказать, что я не тратил время даром. С Олегом Павловичем мы часто говорили о судьбе его театральной школы и о том, как добиться от артистов и режиссеров максимального участия в жизни здесь и сейчас. Я хочу заниматься театром, который происходит здесь и сейчас, на ваших глазах, ведь мы существуем именно в эту секунду. Хочу внимательно исследовать с актерами этот феномен.

– Какими будут ваши первые шаги?
– Они будут сделаны уже после того, как вы выключите камеры. Мы соберемся и побеседуем с труппой.

– Что вы скажете артистам?
–Это пока секрет. Но мне хочется посмотреть, что же ребята вынесут из этих слов и что донесут до зрителей.

– Еще накануне вашего назначения критики успели высказаться на этот счет. Некоторые говорили, что с вашим появлением в театре ничего не изменится, он так и останется «на периферии критического мнения», а в «старых мехах» не будет «нового вина». Как вы к этому относитесь?
– Думаете, я должен это комментировать? Вообще, комментировать мнения людей, мне кажется, непродуктивно и бессмысленно. Театр – это удивительное место. Олег Павлович нашел живые источники – создал школу, два театра, художественные мастерские… Оставил нам удивительную историю. Теперь мы должны ее преумножать. Выхода у нас нет. Ведь если эти источники затоптать, вода не будет бить. Зрителям я сейчас предлагаю ничего не принимать и не отвергать, а просто прислушаться к тому, что происходит. Придя в театр, вы либо увидите это «здесь и сейчас», либо нет. И в зависимости от этого вынесете собственное суждение.

– Вы будете что-нибудь ставить как режиссер?
– Наверняка.

– У вас были удачные работы. Может быть, вы продолжите этот ряд?
– Бесспорно я продолжу ряд удачных работ. Неудачные мне делать не хочется. Хотя, если серьезно, гарантии успеха заключаются в артистах и зрителях. В далеких 60-х Гротовски сказал удивительную вещь: «Конечно, у кино и телевидения огромные возможности в воплощении, но ни кино, ни телевидение не могут заменить театр в главном – непосредственном живом общении с актером. Зритель должен чувствовать его дыхание и его пот». Любая провокация со стороны актера отражается в зрителе. Поэтому мы будем заниматься этим удивительным исследованием «здесь и сейчас». Прошу вас обратить на это внимание.
Анна Тимина
06.04. 2018. журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/21382/
Прикрепления: 2165590.jpg (18.2 Kb) · 1628966.jpg (16.2 Kb) · 0518631.jpg (12.0 Kb) · 9490437.jpg (8.2 Kb) · 6424111.jpg (16.1 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Четверг, 31 Май 2018, 16:15 | Сообщение # 15
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
РОМАН ВИКТЮК: «АРТИСТЫ ОБРЕЧЕНЫ НА ЗАВИСТЬ»


29 мая в Московском театре Р.Виктюка праздник - 20-летний юбилей «визитной карточки» театра, спектакля по пьесе О.Уайльда - «Саломея». Накануне события Р.Виктюк рассказал о том, как в его жизнь ворвался ирландский гений Уайльд, и поделился планами на будущее.

- Роман Григорьевич, когда впервые прочитали Оскара Уайльда, что вас поразило в его творчестве?
- Блестящий и впередсмотрящий ум. Он был пророком в любви.

- В своем последнем произведении «Баллада Редингской тюрьмы», написанном в камере, есть строки: «Но убивают все любимых — пусть знают все о том, один убьет жестоким словом, другом — обманным сном, трусливый - лживым поцелуем». Не думал ли Уайльд о том, что в любви каждый человек - палач?
- Увы, да. И Уайльд, зная о том, что станет жертвой любви, даже не пытается обойти это назначение судьбы.

- Наверняка вы были на могиле Оскара Уайльда, о которой столько легенд и слухов?
- Я не знал, где именно его могила, а шел по кладбищу Пер-Лашез согласно внутреннему голосу. Вижу - постамент, украшенный лепестками роз. Охранники кладбища рассказали мне о том, что могила Уайльда усыпана розами в любое время года.

- Уайльд при жизни был очень успешным и самым дорогим драматургом. Сегодня - он признанный во всем мире классик. Что в его пьесах есть такое, чего нет в других?
- Уайльд «выплакал» свои шедевры. Он написал совершенные произведения в каждом жанре. Поэтому режиссеру ничего не надо резать, переставлять. Если режиссер на это идет, его ждет позор. Тексты Уайльда написаны на небесах.

- Что вы думаете об экспериментальной постановке Константина Богомолова «Идеальный муж»?
-  Богомолов принадлежит к поколению, которое не верит в источники, соединяющие человека, творца с небом. Но небеса карают тех, кто издевается над текстами Уайльда.

- Думаете, что Уайльду понравилась бы ваша «Саломея»?
- Иначе бы мы не играли этот спектакль 20 лет. Со спектаклем «Саломея» объездили весь мир, и всюду - море аплодисментов. В Латинской Америке зрители снимали с себя золотые украшения и бросали под ноги артистам. Поскольку сюжет «Саломеи» - библейский, я просил разрешения на постановку у папы римского Иоанна Павла II.

- Б.Ахмадулина сказала о том, что «для нее встреча с Иоанном Павлом II была одной из самых важных в ее жизни». А для вас?
- Я разговаривал с Иоанном Павлом II на польском языке. Папа римский внимательно меня слушал, молчал, потом я исповедовался, и все завершилось тем, что Иоанн Павел II отпустил мне грехи и благословил на постановку «Саломеи». Что касается Б.Ахмадулиной, то она была моим большим другом, и я ей рассказывал о своей встрече с папой римским. Я с Беллой снял 2 большие передачи. Ее дети приходили и приходят на все мои спектакли.

- Вы поставили спектакль о жизни и творчестве О.Мандельштама. Нет ли мыслей поставить спектакль о жизни Б.Ахмадулиной? Вы бы рассказали историю ее любви?
- Я знаю о любви Беллы то, что никто не знает. Но пока это тайна. Она очень любила одного человека, молодого человека, боялась этой любви, пряталась от нее. Белла для меня больше, чем поэт. Но пока не было сигнала свыше на постановку такого спектакля.

- Вы поставили спектакль по драме М.Цветаевой «Федра». На нее у кого просили разрешения?
- Во-первых, я очень много общался с сестрой М.Цветаевой Анастасией Ивановной. Пока всю информацию - страшную информацию о Марине Ивановне - держу в своей голове.

- Эта информация касается смерти Марины Ивановны?
- Отчасти. У Марины Ивановны были очень странные отношения с сыном. Он, увидев мать повешенной, в ужасе убежал, сел в поезд и поехал на войну. В пути, находясь в бреду, он что-то бормотал по-французски, и его убили прямо в поезде, подумав, что он шпион. Отношения Федры с Ипполитом - это отношения М.Цветаевой с ее сыном.

- Роман Григорьевич, спектаклю «Саломея» - 20 лет, а ваша постановка «Сон Гафта, пересказанный Виктюком» по пьесе В.Гафта на сцене «Современника» шла всего три года. Почему спектакль сняли?
- Он требовал от Валентина Гафта подлинной энергетической затраты. Гафт оставался один на один со сценой, без связи с небом. Для меня земная игра бессмысленна, и я мгновенно закрываю спектакли, в которых оборвана связующая нить сцены с небесами. Но этот спектакль - исповедь Гафта - снят на пленку.

- Почему артисты теряют связь с небом?
- Одна из причин - зависть. Все артисты, увы, обречены на зависть. Другая причина - неспособность любить по-настоящему. Я работал почти со всеми большими артистами и понял, что единицы обладали даром любви. Е.Образцова умела любить.

- Разве Сара Бернар, которая дружила с Уайльдом и хотела сыграть Саломею, была завистливой?
- Сара Бернар завидовала успеху О.Уайльда, которому покровительствовали небеса.

-  А вы кому-нибудь завидовали?
- Нет. Я только восхищался и продолжаю восхищаться гениальными людьми. Мое восхищение Уайльдом, Цветаевой, Мандельштамом - искреннее и бесконечное.

- Над чем сейчас работаете?
- Собираюсь ставить пророческий роман Ф.Соллогуба «Мелкий бес».

- «Саломея» - ваш лучший спектакль?
- Лучшим будет мой последний спектакль. А закончу свой путь на Земле с того, с чего начал - с оперы Верди «Травиата». Когда мне было семь месяцев, моя мама во Львове ходила на оперу «Травиата». И когда начиналась увертюра, я так бился в животе, что мамочка уходила. В своем желании послушать «Травиату» мама была упорна и пыталась это сделать трижды. Но каждый раз, при первых аккордах увертюры покидала театр из-за меня. Я так хотел выйти на свет под музыку Верди. И когда я был на могиле Верди, то произнес слова: «Я думаю, что закончу свой путь постановкой «Травиаты».

- Где вы собираетесь поставить «Травиату»?
- Разве это имеет значение?

- Мы начали разговор с блестящего ума Уайльда. Но как такой умный человек, каким был Уайльд, не понял, что любит недостойного человека?
- Альфред Дуглас оказался подлинной Саломеей. Приходите на спектакль, и все поймете. Любовь - самое великое чувство.
Анжелика Заозерская
28.05. 2018. газета "Вечерняя Москва"

http://vm.ru/news/497357.html

ТАТЬЯНА ДОРОНИНА: «ПРЕДАВАТЬ ДЕЛО Я НЕ МОГУ»


– Как вы относитесь к современному прочтению классических произведений? Насколько вы это принимаете?
– Существует закон: нужно относиться к вещам достойным, талантливым и иногда гениальным с уважением и ни в коем случае не позволять себе уничтожать суть, менять оценки, иначе интерпретировать характеры, потому что, кроме надругательства, результатом может быть только хихиканье бедной сегодняшней, обделенной во многом молодежи. Так как это стало повсеместным, я преклоняюсь перед теми, кто держит марку.  Сегодня попирается классическое искусство не только в театре, но и в живописи, и в литературе, и даже в музыке, что особенно страшно, потому что исчезло очарование мелодий, остался нагнетающий, страшный ритм. Наших детей просто-напросто обрекают на очень страшную жизнь, они уже готовы к каким-то страшным вещам, вместо того чтобы быть готовыми к радости, к подлинной любви, потому что сейчас они понимают только слово «секс» и не знают, что такое потеря любимого. А жизнь-то учит мудрости не только через добро, но еще и через трагедию. Показать все, что касается человеческой жизни, научить – это призвание театра, и мы стараемся существовать в традициях Художественного театра. Одна из основных традиций – это уважение к автору. Если ты уже взял этого автора, то изволь соответствовать его воззрениям, его вкусу, его пристрастиям.

– Но это же ваш авторский взгляд на героиню, это ваша Аркадина и ваша Раневская.
– Это моя актерская работа. Я беру за основу точный текст и точные ситуации, которые написаны гениальным и единственным по пронзительности пока драматургом А.П. Чеховым. В чем состоит мой вклад? С чем я выхожу? Этот текст можно сказать по-разному и сыграть по-разному. Можно вульгарно кричать, можно быть пьяной. Я говорю: «можно» в кавычках, это все бытует, но это не должно быть, потому что Чеховым написана женщина, способная любить, отдавать, которая страшно переживает потерю сына как потерю родины, для которой продажа вишневого сада является трагедией, чтобы не говорили: «А что она сделала для того, чтобы сохранить вишневый сад?» На что можно ответить: «А что она может сделать в данном случае, если идет наступление на вишневые сады России?» Что она может? Она может любить, страдать и… Я-то играю ее отъезд в Париж, как прощание с жизнью, не только с родиной. Потому что для нее жизнь кончилась вместе с тем благоухающим прекрасным детством, с любовью, с сыном – все кончилось. Если этого нет, значит, ничего и не надо.

– Многие вас воспринимают не только как актрису, но и как носителя определенной идеологии, как идеологического противника.
– Я не могу быть идеологическим противником, проповедуя и проводя в жизнь идеи Художественного театра, понимаете? Кто же против законов, которые были установлены – и этические и нравственные, и художественные, – величайшим отечественным гением? Просто мы пытаемся этому соответствовать. А в такое время, как сегодняшнее, это достаточно сложно. Многие средства массовой информации по отношению к нам часто грубы, чрезвычайно бестактны, неграмотны порой. Но если обращать на это внимание, то не хватит сил дальше работать, и здесь приходит на помощь замечательный зритель, который приходит, устраивает овации.

– А вы хотели бы всерьез заняться политикой?
– Если заняться политикой, то существует очень большой грех общих рассуждений и мало дела, а предавать дело я не могу.

– Вы человек открытый и привыкли говорить то, что думаете. Это не опасно?
– Если это потеряешь, то ничего не сыграешь на сцене. Для меня все-таки самое главное – это моя профессия. А если потерять эту открытость и доверчивость, несмотря на набитые шишки, то очень трудно выходить на сцену и играть в полную силу, Здесь необходима открытость и желание этой распахнутости и открытости, тогда будет мощная эмоция.

– Почему мы сегодня наблюдаем абсолютную утрату сопереживания?
– Потому что стало привычным то, что всегда было страшно, противоестественно и преступно. Когда преступность через телевидение подается как быт, люди и воспринимают это как быт, они уже не удивляются и не ужасаются тому, чему следует ужасаться. Да, она трудна сегодня, жизнь, но большинство-то людей живет нормально: работают во имя семьи, радуются рождению детей, страдают, когда умирают близкие. Это нормальные люди. О нормальных людях вы давно видели что-нибудь по телевизору?

– Пожалуй, только в экранизациях классики…
– Поэтому написанные Островским, либо Чеховым, либо Горьким пьесы уже в прошлом или позапрошлом веке вечны. Потому что сверхжелание каждого – это любить, быть любимым, иметь теплый дом, иметь детей, которые умны, хорошо воспитаны, мечтают о какой-то профессии, занимаются делом. Во все времена были разные стороны жизни. Просто плохой стороны не было так много. И не было так страшно жить, как сегодня. Поэтому я жалею людей очень. Когда выходишь играть вечером в спектакле, все время думаешь: «Даже вот этот такой драматический кусок надо каким-то таким образом сыграть, чтобы все-таки была надежда. Вот была надежда, вера, и чтобы я их не пугала этим страхом потери, а все равно давала надежду, что это пройдет». И надо верить, что это пройдет, потому что, во-первых, иначе не выживешь, а во-вторых, это немудро, потому что жизнь очень быстротечна. И уходя из этой жизни, каждый будет очень больно сожалеть о том, что он не так жил. Так вот, жить ТАК – это жить счастливо и с любовью. А сегодня это трудно. Значит, наша задача – нашего театра и меня, как актрисы и как худрука – в этом помочь, чтобы не было трудно и чтобы им хотелось быть с нами.

– Вы оптимист по отношению к жизни?
– Ой, нет. Я не оптимист. Я просто так понимаю свою профессиональную задачу. Поэтому мне приходится какие-то вещи преодолевать обязательно. Я легко впадаю в отчаяние и с трудом выхожу из этого отчаяния, но дальше… Знаете, у Куприна есть прелестный рассказ о циркачке, которой говорили : «Гоп!» – и она должна прыгать. Так вот с этим «гоп» ты должна выходить на сцену и прыгать, безотносительно к твоему сегодняшнему отчаянию и к твоей боли.
Ксения Ларина, 2017.
http://www.peoples.ru/art/cinema/actor/doronina/interview1.html
Прикрепления: 7259933.jpg (10.4 Kb) · 4118441.jpg (9.5 Kb)
 

АнастасияДата: Вторник, 20 Ноя 2018, 00:09 | Сообщение # 16
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 238
Статус: Offline
МАНАНА ГОГИТИДЗЕ: « ДЕД БЫЛ ОЧЕНЬ СКРОМНЫМ...»


Драматическая актриса с дивным меццо-сопрано - натура яркая. Ее легко представить в образе генеральши Епанчиной - непосредственной и взбалмошной. Или в операх М.Мусоргского и М.Глинки. Манана Гогитидзе, как и ее дед, композитор А.Петров, свободна от последствий искушения медными трубами, хотя дважды стала лауреатом "Золотой маски". Она продолжила музыкальную династию, выбрав жанр мюзикла. В этом интервью певица рассказывает, что сплачивает большую семью и кто помог А.Петрову написать мюзикл.

- Манана, вы звезда мюзиклов. У вас есть роль, о которой мечтаете?
- Роль-мечта есть, но не уверена, что она осуществима для российского артиста, - выступить на Бродвее. Много прекрасных мужских ролей мне нравится. Я все время подпеваю мужским партиям, у меня низкий голос.

- Впервые на Бродвее вы побывали с дедушкой?
- Да. Я была студенткой. Дедушка водил меня на бродвейские мюзиклы. Я влюбилась в Нью-Йорк, Таймс-сквер, Бродвей. Сейчас понимаю и смело заявляю: наши артисты не хуже. Хорошо бы освежить воспоминания, потому что впечатление было неоднозначное. Все классно поют, классно двигаются и играют, но они как будто куклы. Нет такой жизни, страсти, как у наших артистов.

- Что Андрей Павлович слушал для души?
- Честно говоря, я не помню, чтобы дед слушал музыку для души - что-то было для работы или по чьему-то совету. Сужу по себе: если профессия связана с музыкой, то когда появляется возможность отдохнуть от нее, ты это делаешь. Я тоже люблю тишину, как и дед. А мужу, наоборот, нравится фоновая музыка. Мне это тяжело: я начинаю прислушиваться к словам, исполнению. Потому и в машине езжу в тишине, если не требуется по работе что-то слушать. В отпуске сейчас не выдала ни одной ноты! Хотя бывает, кто-то слово скажет и я к нему песню вспоминаю. А с друзьями мы любим попеть все подряд - от Пугачевой до рока. Так же было и с серьезными книгами: мама предлагала или читала, чтобы нас завлечь, несколько глав. Дальше мы читали сами. Знаете, дед с любовью и уважением относился к Ю.Шевчуку, и это было взаимно. Макаревич, Бутусов - он любил классический рок. Дед ко всем музыкальным жанрам, кроме откровенной попсы, относился с интересом: к року, мюзиклу, опере. Дома звучала Э.Фицджеральд, С.Уандер - один из любимых певцов моей мамы. У дедушки была полка с пластинками: "АBBA", "Битлз", помимо классики. Мы слушали.

- А ведь А.Петров и сам написал мюзикл, верно? Хотя он вроде бы не очень "рифмуется" с этим жанром.
- Вы правы: А.Петров ассоциируется с киномузыкой, но у него есть и балеты, и симфонические произведения, и оперы. Знаете, сама я на оперу прихожу крайне редко, для меня этот жанр сложный, не до конца могу его прочувствовать или понять, но оперу дедушки "Петр Первый" слушала раз, наверное, 12. В ней особая мелодичность. Дедушка написал мюзикл "Капитанская дочка" в соавторстве со своей дочерью - моей мамой. Дед начал писать, но понял, что не успевает, потому что параллельно были другие работы и тогда подключилась мама. К сериалу "Петербургские тайны" они тоже писали музыку совместно. Идея попробовать создать мюзикл вместе с русским композитором возникла в американском Театральном центре Юджина О’Нила, а идея взять сюжет именно пушкинской "Капитанской дочки" принадлежит моему деду. Была написана пьеса на английском языке. А спустя несколько лет в Бостоне состоялась премьера мюзикла. Чуть позже американская сторона привезла солистов в Петербург, а студенты курса, на котором я училась, были приглашены на роли второго плана и массовые сцены. Вот тогда мы, будучи студентами, сыграли "Капитанскую дочку" вместе с бродвейскими артистами в Учебном и Эрмитажном театрах. Для нас это был потрясающий, ни с чем не сравнимый опыт!

- Вы поете в мюзиклах, но вас легко представить, скажем, в "Хованщине"...
- Да! Многие говорят, что видят меня в опере - голос низкий, меццо-сопрано. Но, может быть, я еще не доросла до этого, а пока работаю в "легком" жанре. Меня с первого курса воспитывали на музыкальном материале, наш мастер считала: с музыки должно начинаться обучение, на музыке легче почувствовать драматическое начало. Мы, студенты, ставили "Небесные ласточки", я играла настоятельницу монастыря. Потом любимые многими "Голоса ушедшего века" - песни и романсы от начала XX в. до 1970-х, зрители очень его любили. Потом "Идиот" -  драма в чистом виде. Там я играла маму Гани Иволгина, хотя репетировала генеральшу Епанчину, но не помню, что помешало ее сыграть.

- В семье не пытались повлиять на ваш профессиональный выбор?
- Никогда. В нашей семье всегда уважительно относились к личному выбору детей. Потому сложный период тинейджерства, когда я кинулась в рок, красила черной помадой губы, носила драные джинсы, все в семье молча пережидали. Сейчас я тоже в драных джинсах, но это модно, и надеюсь, выгляжу я "вполне прилично". А вот в старших классах школы это было не очень. Дед воспитывал нас своим примером: тем, что слушал сам, тем, как и о чем разговаривал с людьми. Я помню, как он отвечал по телефону, здоровался с соседями, - мы все это наблюдали. Думаю, воспитание своим примером самое лучшее. Мама и дед иногда специально подсовывали нам с братом что-то хорошее послушать, но не настаивали. Мы принимали.

- Кем был для вас А.Петров: другом, наставником?
- Ориентиром. Когда я уже училась в институте, мне захотелось обращаться к нему на "вы": хотя понимала, что это мой дедушка, но проснулось особое уважение. Кстати, дед всю жизнь с папой был на "вы". Очевидно это в крови, так как родная сестра деда, моя двоюродная бабушка, тоже на "вы" и с моим папой, и с моим мужем. Осознание масштабности личности Андрея Павловича пришло довольно поздно. Когда мы с братом Петром были детьми, фильмы с музыкой деда показывали часто, но никто не говорил: "Вот послушай, это музыка твоего дедушки!" И он не говорил: "О, моя музыка!" Мы просто слушали музыку, пели и танцевали под нее. И как-то, когда я в начальной школе училась, кто-то из гостей спросил: "А вы, вообще, понимаете, кто ваш дедушка?" "Нет", - говорим. Дед был очень скромным. Не принято было говорить о его известности ни дома, ни среди близких друзей. Если и говорили о его музыке, то только по случаю, по необходимости... И когда мы поняли, кто же такой наш дед, стали с братом высматривать титры, когда шли фильмы Рязанова, Данелии. И так радовались, читая его имя! Брат больше похож на деда. Сдержанностью, чувством юмора и даже формой ног. Петр - контрабасист в филармоническом оркестре. Его жена играет на арфе.

- Музыкой вы занимаетесь с детства?
- Да. Помню семейные посиделки: мы собирались за столом, я включала Уитни Хьюстон и пела с ней. А в музыкальной школе начала учиться с 5–6 лет. И там никто не обсуждал, чьи мы с братом внуки, да и фамилия у нас не дедова.

- Тут нельзя не спросить о знакомстве Андрея Павловича с будущим зятем...
- По понятным причинам я не присутствовала при этом, но, по рассказам, было так: мама в Грузии познакомилась с моим отцом, у них завязался роман. Грузинская деревня, козы, глушь, там никто не знал, кто такой Андрей Петров. Родители моего отца были против этого союза, но он бросил все, выкрал паспорт и уехал. Так и сбежал в одних штанах и майке. Представьте: звонят в дверь, открывает дедушка, а перед ним заросший щетиной незнакомый кавказский мужчина, который с сильным акцентом сказал: "Здравствуйте! Я Гиви". Дедушка невозмутимо предложил чаю.

- Он был очень сдержанным человеком, похоже...
- Да! Ни разу не слышала, чтобы он повысил голос. Дед и мой отец поладили. К тому же мой папа очень добрый, умный и обаятельный человек. И подчеркну: в нашей семье все очень уважительно относятся к личному выбору друг друга. Мы с мужем так же стараемся воспитывать нашего семилетнего сына Филиппа. Даем право на выбор, но объясняем, какие будут последствия. Дедушка был мудрым, спокойным, интеллигентным, образованным. Не с того начала: над этими всеми качествами я ставлю чувство юмора! Сам Андрей Павлович был далек от того, чтобы его отливали в бронзе. Он читал много стихов, перебирал, чтобы это подошло к фильму. Э.Рязанов всегда давал несколько вариантов стихов, включая собственные, но не указывал, чьи они. Дед это перечитывал и часто выбирал стихи Рязанова. Но вообще, о работе он говорил редко.

- Манана, как вам кажется, сегодня помнят А.Петрова?
- Люди могут не помнить лица композитора, имени, званий, но помнят музыку, что намного важнее. Спроси сейчас на улице: "Кто такой Андрей Петров?" — пожилые ответят, молодые, может, не вспомнят. Но если им спеть песенку из "Человека-амфибии" или "Я шагаю по Москве", поймут, о ком речь, так как знают эти фильмы и песни. Это ценно. И мы будем только рады, если когда-нибудь людям захочется узнать чуть больше о человеке, который написал эту музыку. Всегда хочется большего. Мы - моя бабушка, мама, я - стараемся популяризировать музыку дедушки: у нас есть Фонд Андрея Петрова и 2 крупных проекта: Фестиваль А.Петрова и Конкурс композиторов, который проходит раз в год. Сейчас идет второй тур этого конкурса, на первый было прислано 547 песен, в финал выйдут только 12 человек. Наш фонд поддерживается комитетом Санкт-Петербурга по культуре. Мы проводим концерты, ежегодно в БКЗ "Октябрьский" проходит концерт ко Дню города. Фонд и сквер в честь дедушки на Каменноостровском проспекте возникли спустя год после его смерти. Дедушка жил на Петровской набережной, это совсем рядом. Для него Петроградка - родной район, тут "Ленфильм" и школа, в которую мы ходили, теперь там учится Филипп. Там работала моя мама, а сейчас школа носит имя А.Петрова. Я рассказываю сыну о прадеде, но он пока не понимает, насколько это выдающаяся фигура.

- Ваш сын занимается музыкой. Как он относится к вашему творчеству?
- Филипп ходит в муз. школу. Считаю, муз. образование нужно абсолютно всем для общего развития. А вот станет ли музыка его профессией, не знаю, пока я в этом сомневаюсь. Сын был на моих спектаклях, видел маму-Урсулу (имеется в виду образ ведьмы Урсулы в мюзикле "Русалочка"). Когда он был совсем маленьким, я брала его с собой в гримерки, чтобы больше времени проводить вместе. Филипп видел, как я наношу грим: ему было интересно, я рассказывала, что и зачем делаю. Но на сцене, подозреваю, я сыну не очень нравлюсь, более того, он не любит, когда я пою! Не могу этого объяснить: видимо, срабатывает ассоциация с работой, а значит, разлукой. Он и дома просит не петь. А мужу, по-моему, нравится, как я пою. Антон не очень музыкальный человек - драматический артист, отлично танцует. Просьб спеть от мужа я не слышу, но он спрашивает о программе концертов и, если будет что-то, что ему хочется услышать, обещает прийти.

- Кем себя больше чувствуете: певицей, актрисой, преподавателем? Вы ведь вели курс в Театральной академии.
- Сложно сказать. Актриса и певица - 50 на 50. Преподавание - пока что нет. Этому нужно отдаться целиком. Когда я пыталась преподавать, поняла, что не могу разорваться. Я училась в аспирантуре, 4 года с моим педагогом вела курс актерского мастерства. Потом преподавала музыкальную грамоту на кафедре вокала, затем Ю.Шварцкопф, гендиректор Театра музыкальной комедии, предложил набрать курс артистов мюзиклов. Мы набрали, но не получилось вести: времени не хватало. У меня спектакль: я прибегаю к студентам в гриме на другой этаж, потом несусь на спектакль.

- Как вам кажется, насколько популярен сейчас мюзикл?
- Этот жанр сейчас на волне, судя по количеству мюзиклов в Петербурге и Москве, спросу у публики. Мюзикл позволяет совмещать и драматическое искусство, и вокал, и пластику. Таких жанров, если не брать оперетту, которая, думаю, угасает, больше нет. В опере мы не обращаем внимания на актерскую игру, первичен голос, в балете - пластика. А что важнее в мюзикле: сыграть или спеть? Пренебрежительных отзывов о мюзикле давно не слышала. Видимо, люди больше стали слушать и поняли: в мюзикле есть партии, которые ни один оперный певец не споет никогда. Как партию Джекила-Хайда - разные голоса, разная манера подачи звука. В мюзикле надо и хрипнуть, и гаркнуть, а это смущает оперного певца: как, я задену связки! Во-вторых, как я буду делать "плоский звук"?!

- Какой из ваших мюзиклов наиболее любим публикой?
- Безусловно, "Бал вампиров". Там, видимо, какая-то магия, судя по тому, что творится с публикой. Наверное, что-то похожее было на концертах "Битлз": на служебном входе не выйти! По Итальянской не проехать - стоит толпа людей. Мы играли спектакль 3 года, потом 2 года был перерыв. И после этой паузы на первый спектакль билеты ушли за 2 часа. Мама сказала: "Надо мне тоже сходить!" А билетов нет, достали ей с трудом. В прошлом сезоне у меня было по 28–29 спектаклей в месяц.

- Расскажите о своей героине - Ребекке из "Бала вампиров".
- Роль небольшая, у нее нет сольной арии. Даже поклонники придумали хештег "Арию Ребекке". Мне предложили эту роль сразу после мюзикла "Чикаго", а там я пела маму Мортон с двумя ариями! Я задумалась: уж больно маленькая роль, хотела отказаться, но мама отговорила от этого шага. Это роль-перевертыш: практически весь первый акт Ребекка - грозная хозяйка трактира, которая бьет мужа колбасой по башке за то, что он ей изменяет. Потом мужа кусает вампир, он умирает и в сцене похорон это совсем другая женщина. Дочь убежала к вампиру, эта гром-баба хоронит мужа. Она совсем одна... Для артиста эта перемена очень сложна и интересна.

- Наверное, фильмы-мюзиклы вы очень любите?
- Да, "Кабаре", "Чикаго", "Бурлеск" очень люблю, но на "Ла-ла-ленде" заснула. В кино бываю редко.

- Над чем сейчас работаете?
- Начинается новая постановка в Театре музкомедии - мюзикл "Граф Монте-Кристо". Параллельно в Петербурге идет "Демон Онегина", в котором я участвую, и концерт "Хиты Бродвея". Актриса я исполнительная и послушная. Сама я плохо сочиняю роль, но органично оправдаю ожидания режиссера.

- Фамилия деда вам мешает или помогает? Легко уживаетесь в большой семье?
- Менять фамилию мысли не было. У меня грузинское имя и грузинское отчество. Маму часто спрашивали, не родственница ли она А.Петрову. Она отвечала: однофамилица. Мы все хотим стать самостоятельными, а не прикрываться чужим талантом. Когда маме сказали: "А, вы мама Мананы..." - для нее это был новый этап в жизни. Она впервые услышала, что она не дочь композитора А. Петрова, а мать певицы Мананы Гогитидзе. Ревности и зависти в семье не бывает: все радуются друг за друга. Мечта моего отца-грузина сбылась: мы живем все вместе в загородном доме, а нас 10 человек. Он счастлив и шутит: "Давно в доме нет запаха пеленок!" Да, у нас очередь в ванную, но это мелочи. Папа - моряк, у него свой причал с корабликами на Неве. Моего дедушку часто спрашивали, как удается дружно жить в такой большой семье. Он отвечал: "У нас у всех хорошее чувство юмора". При дедушке вместе мы жили только летом на даче в Осиновой Роще, а теперь это наше гнездо круглый год.

- В вашей семье есть традиции?
- Традиций у нас не так много, но они есть. Во-первых, Новый год. Это праздник, который всегда с семьей! Так как мы артисты, нам довольно часто предлагают подработку в новогоднюю ночь, зачастую очень выгодную, но мы всегда отказываемся. Помню, когда я еще была студенткой, хотела поработать в новогоднюю ночь и купить себе компьютер. Но дед сказал: "Давай я тебе подарю компьютер на Новый год, но ты будешь дома, с нами!" Конечно, я согласилась. Еще одна традиция: отмечать именины Ольги. Моя прабабушка (мама дедушки) была Ольгой, моя мама Ольга и жена моего брата Ольга. Традиция очень давняя, помню ее с раннего детства. Почему-то больше ничьи именины не отмечаются. Только Ольга, всегда 24 июля и всегда с традиционным черничным пирогом, который готовится только раз в год!
Мария Башмакова
05.09. 2017. журнал "Русский мир"

https://rusmir.media/2017/09/05/gogitidze
Прикрепления: 5616841.jpg (31.1 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 06 Мар 2019, 20:57 | Сообщение # 17
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК: «АРТИСТ НЕ ДОЛЖЕН ОПУСКАТЬСЯ ДО ЗРИТЕЛЯ, КАК И ПИСАТЕЛЬ ДО ЧИТАТЕЛЯ»


На съемках фильма «Одесса» В.Тодоровского

Завершились съемки фильма В.Тодоровского с рабочим названием «Одесса», продюсером и исполнителем главной роли которого выступает артист Л.Ярмольник - соавтор фильмов Тодоровского на протяжении нескольких десятилетий. В беседе с «ВМ» актер размышляет о проблемах современного кино, задачах артиста и рассказывает о великих режиссерах, с которыми его свела жизнь.

- Леонид Исаакович, вы - единственный из знакомых мне людей, который отказался от званий заслуженного и народного артиста. Почему?
- Я считаю, что это звание в последние десятилетия обесценено беспорядочностью его раздачи. Последние правильные «народные» - это народные артисты СССР. Для меня народными артистами являются М.Ульянов, Ю.Яковлев, Е.Евстигнеев, О.Табаков. Их звания совпадают с интересом зрителей к ним. Кроме того, я - выпускник Щукинского училища, работавший в Театре на Таганке. У меня перед глазами был яркий пример истинно народного артиста В.Высоцкого, который умер без каких-либо званий. Мне несколько раз предлагали, начиная лет с 45, присвоить звание. Но с 1983 г., когда я ушел из театра, мне понравилось быть «неуловимым ковбоем», то есть не числиться ни в каких списках, штатах и никому не принадлежать. Я свободный художник, работающий по договорам. И за все, что в жизни делаю, отвечаю лично, ни на кого не списывая свои просчеты. Но никто и не присваивает себе моих побед или удач.

- Любопытно, как вы оказались в этой профессии: ваш отец - военный, мать - медик... Вам нравилось, когда на вас обращали внимание или вы пережили какое-то театральное потрясение?
- Ну, если совсем просто, то да - я с раннего детства любил, когда на меня смотрят окружающие. Стишок на стульчике прочитать, скопировать то, что видишь по телевизору, поучаствовать в школьных вечерах самодеятельности... В 6-м классе прибился к народному театру им. Ленинского комсомола во Львове. Там выпускались спектакли, мы занимались сценической речью и движением. Но в то же время я много чем увлекался с не меньшим азартом - плаванием, конькобежным спортом, велосипедом.

-  А как случились в вашей жизни первая рюмка водки, сигарета, влюбленность?
- Курю с пионерского лагеря - в мое время считалось неприличным не курить, это входило в кодекс «нормального пацана». Сигареты воровались, покупались, прятались. И если у тебя появлялась пачка «Мальборо», то ты становился самым крутым во дворе. К сожалению, мы умнеем только с годами, когда курение начинает влиять на сосуды, на давление. Что касается влюбленности, то мне всегда нравились девчонки лет на 5-7 постарше. Все надо мной издевались по этому поводу, но тем не менее у меня были свои пассии, которые нежно ко мне относились. Одна была блондинка, другая брюнетка, нравились обе одинаково. Став старше, стал обращать больше внимания на блондинок, в чем нет оригинальности. И последние 37 лет счастливо живу с блондинкой.

- Вы одно время серьезно увлекались «Битлз». Околомузыкальная тусовка того времени - это неизменная фарца пластинками и прочими раритетными предметами обихода. В вашей жизни все это присутствовало?
- И джинсы покупал на Беговой возле комиссионки, когда уже в Щукинском учился. И пластинки - за какие-то дикие по тем временам деньги. У меня был магнитофон «Комета», что было круто, и я записывал рок на кассеты за 2–3 руб. А «Битлз»? Это было сумасшедшее увлечение. У меня в школе была кличка Леннон, я купил на барахолке круглые очки, отпустил длинные волосы. Меня не пускали в школу, директор встречал на лестнице и, потрясая кулаком, отправлял стричься. А я, радуясь выпавшей свободе, шел в кинотеатр смотреть гайдаевскую «Кавказскую пленницу».

- И вы - бунтарь в душе - в итоге оказались в родственном по духу Театре на Таганке?
- Никогда не ощущал себя бунтарем. Речь шла о внутренних симпатиях, которые испытывал и которые были для меня важнее, чем то, что от меня требовали. Приказ «Встань в строй!» меня не устраивал. За годы я понял, что меньше всего люблю ходить строем.


Л.Ярмольник в фильме «Переводчик»

- Что осталось в сухом остатке от тех восьми лет, которые вы провели в Театре на Таганке?
- Еще учась в Щукинском училище, я за 2 года пересмотрел по 5-6 раз все любимовские спектакли. Я был влюблен в «Таганку»: в 1972–1976 гг. это был самый крутой театр страны. Естественно, моей тайной мечтой было работать у Любимова. Судьба была благосклонна: 1-й же показ курса, организованный нашим педагогом Ю.Катиным-Ярцевым, случился там. В те времена существовали худсоветы, и на нашем показе сидели все так называемые «кирпичи» этого театра - Высоцкий, Демидова, Филатов, Хмельницкий, Золотухин. Я играл водевиль, читал Жванецкого, изображал животных. Если бы меня попросили показать стриптиз, я бы и его показал, поскольку был готов на все! Меня взяли. Но самое удивительное, что как раз в Театре на Таганке я ничего особенного не сыграл, хотя проработал восемь лет до момента, когда Любимова лишили гражданства.

- Каков был Ю.Любимов? Вы ведь за свою жизнь поработали с очень большими режиссерами, вам есть с кем сравнивать
- Он был абсолютным гением. Как и А.Герман. Это люди со своим видением мира, каждый - со своей планеты, даже со своей галактики. Я играл в семи его спектаклях, но это, увы, не были роли, по которым можно было понять, хороший я артист или нет. У Ю.Любимова были свои ориентиры - Высоцкий, Золотухин, Шаповалов, Филатов, многое строилось на них. Я помню, как начинал репетировать Раскольникова, но в глубине чувствовал, что, может быть, я и Раскольников, но не любимовский. А любимовский Раскольников - Саша Трофимов, который эту роль потом и сыграл. С годами я все это понимаю и не комплексую. Тем более что «Таганка» стала для меня невероятной школой: часами сидел в зрительном зале и смотрел, как работают Высоцкий, Золотухин, Демидова и как проводит репетиции Юрий Петрович.

- А как складывались отношения с Высоцким?
- Он относился ко мне очень внимательно. Именно Высоцкий был инициатором того, чтобы я вместо него играл Керенского в «10 днях, которые потрясли мир», когда он уезжал. Высоцкий репетировал со мной несколько раз, я играл в его костюмах Гитлера, Чаплина в «Павших и живых». Но сейчас понимаю, что играл плохо. Потому что играл не столько Керенского или Гитлера, сколько, как обезьяна, пытался скопировать самого Высоцкого. Ничего с этим поделать не мог: мне было не до исторических персонажей, я был в восторге от того, как это делал Владимир Семенович.

- Недавно Саша Захарова иронично сказала, что режиссер не может не быть тираном. В «Том самом Мюнхгаузене» вы работали с ее отцом - «тираном и деспотом» М.Захаровым...
- Это Захаров-то тиран и деспот?! Марк Анатольевич интеллигентнейший, умнейший человек. Он всегда что-то придумывал, помогал артистам. Работали мы в присутствии Г.Горина, который все наши удачные импровизации тут же вносил в сценарий. Это было абсолютное счастье! Я считаю, что этот фильм, из снятых Захаровым, - главное его кино - по сути, по содержанию, по исполнению. Фильм дорог еще и тем, что мы там плотно общались с моим другом О.Янковским.

- Раз мы заговорили о дружбе, не могу не вспомнить Сашу Абдулова, с которым вы познакомились в студенческой общаге ГИТИСа, дружили всю жизнь и снимались у него в картине «Бременские музыканты & Co». Не кажется ли вам, что он, чувствуя, что фильм станет единственным, щедро впихнул в него сразу все свои задумки?
- Это не самая удачная картина, но Саше очень хотелось снимать кино. Он любил «Бременских музыкантов», так как сам был замечательным другом. А дружба лучше всего выражена в этой истории. Он в картине собрал разом всех своих друзей - Янковский, Збруев, Пуговкин, Лазарев, Немоляева, Глузский, Певцов, Степанченко, Лазарев-младший. Мне очень нравилась вовлеченность Саши в процесс, но, к сожалению, он не успел стать настоящим режиссером. Хотя как актер он - глыба, знак своего времени. Режиссерская профессия приобретается опытом и требовательным отношением к себе. А у Саши это было.

- Вы снимались во многих хороших комедиях. Почему наше время не рождает новых Гайдаев?
- Формула гайдаевской комедии - это прежде всего безупречный вкус и хороший юмор, когда режиссер чувствует грань между тонкой шуткой и той, которая ниже пояса. Гайдай и Данелия, Рязанов и Сурикова - люди одного клана. Они сформировали вкус целого поколения. Сегодня тоже есть хорошие комедии, но они сделаны по другой формуле. Хотя, безусловно, в них живут и Рязанов, и Гайдай, и Данелия, потому что молодые режиссеры в хорошем смысле зависят от тех, кого я назвал. Но меняется время, скорости, приличия. Я видел прекрасные свежие комедии - «Домашний арест», ироничный сериал «Обычная женщина». Есть замечательные комедии Г.Константинопольского, и так, как он снимает, вообще никто снять не может. Недавно посмотрел его «Русского беса» -прекрасный фильм, хотя для меня и не бесспорный. Там есть вещи, которые я не догоняю, как говорит молодежь. Но думаю, что я их не догоняю потому, что там часто сюжетно не все срастается. И там замечательно работает Ванька Макаревич.

- Сын другого вашего близкого друга?
- Да, А.Макаревич - мой ближайший друг. Как и А.Адабашьян, Л.Агутин, Н.Расторгуев, Ю.Николаев. Эта дружба исчисляется десятками лет. Моих друзей объединяет то, что они похожи только на себя.

- Ну, тогда расскажите про вашу кругосветку, которую совершили в компании с Макаревичем, Сенкевичем, Леонидовым и Хейердалом?
-  Мы облетели вокруг земного шара, с выпивкой и прочими сопутствующими атрибутами. Останавливались в удивительных местах. Тур Хейердал водил нас красивыми тропами, показывал пирамиды, мы были на острове Пасхи. Эта поездка - целая жизнь. Но по истечении лет я понимаю, что самое главное, что в ней были люди, с которыми меня свела судьба. Если бы я на все смотрел в одиночестве, то не был бы так впечатлен. Это похоже на то, когда смотришь хороший фильм дома один или в переполненном зрительном зале, который дышит в унисон с тобой.

- Такое, как «Барак» или «Мой сводный брат Франкенштейн»?
- Этими фильмами я горжусь. Я был там продюсером, потому что считал, что это -  кино, которое нужно обязательно снять. «Барак» - величайший фильм, который сделали покойный В.Огородников и гениальный оператор Ю.Клименко, с которым мы потом работали у А.Германа в «Трудно быть богом». Фильм «Барак» не стареет, за него мне В.В. Путин вручил Госпремию в 2000 г. А что касается «Франкенштейна»... Я ведь много лет работаю с В.Тодоровским. Вот и сейчас мы завершаем новый фильм «Одесса», я там продюсер и играю одну из ролей. Когда Валера был еще студентом ВГИКа, то у него было 2 мечты -  снять «Буги на костях», которые в прокате стали «Стилягами» (я там был продюсером). И вторую историю - «Холера» (рабочее название фильма «Одесса»).

«Одесса» - драма про большую семью, история местного короля Лира. У моего героя есть 3 дочери. Одну играет К.Раппопорт, другую - Е.Бриг, супруга Тодоровского, 3-я дочка возникает в телефонных разговорах с Москвой. Е.Цыганов играет моего зятя. Дело происходит в 1970-м, в разгар эпидемии холеры. Мой герой дорог мне тем, что я играл по сути дела своего отца. Его уже нет с нами, но жива мама, и я очень жду, когда картина будет готова, чтобы ей показать. Она для меня станет главным критиком. А вообще-то эта история связана и с Валериным детством, так как я играю дядю Гришу, которого он знал лично. Думаю, что это будет тот фильм, который мы всегда ждем от В.Тодоровского.

- Вы упомянули «Трудно быть богом». Много лет назад мы сидели в Киноцентре в вашем офисе, вас только утвердили на роль дона Руматы, вы были полны смелых надежд. Они оправдались?
- Они не могли не оправдаться. Работать с Германом было невероятно интересно и невероятно трудно. Мы много ссорились, потом мирились, уверяли, что жить друг без друга не можем.У нас были совместные планы, мы дальше собирались снимать «Скрипку Ротшильда». Герман смешно спрашивал: «Наверное, ты больше у меня не захочешь сниматься?» Потому что за 13 лет между нами много чего было. Но я ему искренне отвечал, что «с удовольствием посвящу остаток жизни этим съемкам». Из всех хороших фильмов это - самое необъяснимое, сложное, и с другой стороны - самое естественное кино. Которое снял гений.

- Герман изменил финал произведения Стругацких. Как вы для себя объяснили, почему ваш Румата не хочет возвращаться на Землю?
- Герман вообще изменил все произведение. Но, конечно, в фильме самое главное, что Румата на Землю не возвращается. Потому что на Земле много гадости, ужаса, предательства, коррупции. Не забывайте, что Герман всегда был «левым», он всегда обличал власть, объяснял, что в нашей жизни не так. Все его картины такие. И если предыдущие фильмы мастера касались реальных событий, связанных с нашей бедовой родиной, то «Трудно быть богом» не имеет земной биографии. Фильм имеет земное происхождение только с точки зрения взаимоотношений, ценностей, мечты. Румату ведь нельзя убить - это то, о чем мечтает человечество, которое хочет жить вечно, - он был мастером всех видов искусств. И если он получал травму, то принимал таблеточку и наутро был здоров - это тоже мечта человечества. Потом он включал машинку, и у него было золота столько, что можно было скупить все галактики. И при всем том, имея все эти возможности, будучи умным, чутким, трогательным человеком, он так и не сумел справиться с негодяями и предателями. И что бы Румата ни пытался сделать с этой планетой, защищая тех, кого мог защитить, - ничего у него так и не получилось. Эта борьба добра со злом - она бесконечная. Но, может быть, это естественно, и именно из-за этого и существует мир?

- После съемок у Германа как бы вы сформулировали - чего не хватает российскому кино?
- Трудный вопрос. Сейчас скажу революционную вещь: нашему кино не хватает требовательного зрителя. Я сейчас не про кино авторское. Я про кино массовое, которое хочет уловить зрителя, чтобы сделать большие сборы.Это кино идет у зрителя на поводу, занимаясь угодничеством. В итоге зритель становится легковесным. А настоящее российское кино всегда отличалось от голливудского наличием героев, которые совсем по-другому чувствуют, переживают, поступают. Наше кино поддалось и пошло по пути американского экшена. Я не говорю, что это плохо, это хорошо, но это - боковая ветвь. На этом фоне мне лично еще ближе стали фильмы Тодоровского, почему мы с ним и работаем столько лет. Он снимает про то, что знает, про то, что чувствует, и так, чтобы это меняло зрителя. Я люблю то кино, после которого человек думает о сути увиденного, по крайней мере, несколько дней.

- Ну вот вы и сформулировали ответ на вопрос о задаче искусства и профессии артиста.
- Артист не должен опускаться до зрителя, как и писатель до читателя. Надо попытаться подтянуть его к себе. От того, что мы это упускаем - все наши проблемы. От этого мы и не можем смотреть телевизор сегодня. Потому что смотреть каналы с бесконечными ток-шоу о том, кто кому изменил и кого кому продал, - безнравственно. Но это смотрят дети - растет поколение, которое только в этом и разбирается. А им разбираться в этом не надо. От мамы с папой, от школы, от института они должны получить воспитание. Поэтому в известном смысле профессия артиста - очень ответственная. От того, как мы работаем, зависит то, кого мы выращиваем. Наша задача делать людей добрее, умнее, требовательнее. А для этого надо быть требовательным к себе. Это, кстати, касается и журналистов. А у нас пока все катится в сторону упрощения.

СПРАВКА:
Леонид Исаакович Ярмольник (род. 22 января 1954 г, Приморский край) - российский актер, продюсер, теле- и радиоведущий. Лауреат Госпремии России. Дважды лауреат премии «Ника». Среди наиболее известных работ Виконт де Люс («Красное и черное»), Феофил («Тот самый Мюнхгаузен»), Максимэн («Ищите женщину»), Мартин («Человек с бульвара Капуцинов»), Гриша («Московские каникулы»), Румата («Трудно быть богом»).
Елена Булова
28.02. 2019, газета "Вечерняя Москва"

https://vm.ru/news/600165.html
Прикрепления: 3265668.jpg (29.7 Kb) · 0057159.jpg (7.9 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Воскресенье, 31 Мар 2019, 12:11 | Сообщение # 18
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ВЕРА ВАСИЛЬЕВА: «К БРИЛЛИАНТАМ Я РАВНОДУШНА»


Актриса, перешагнув определенный возрастной рубеж, наверное, имеет право на некоторые преференции. Она может нечасто играть спектакли и прибегать к помощи суфлера. Единственное, чего она не может себе позволить, так это выглядеть плохо, убеждена В. Васильева, которая и в 91 год остается ведущей актрисой Театра сатиры.

– Вера Кузьминична, что такое стиль, по-вашему?
– Мне трудно ответить. Стиль – это что-то от меня очень далекое. Я никогда не была стильной. И модной тоже не была.


– А когда начали обращать внимание на одежду, следить за модой?
– Пожалуй, когда снималась в картине И.Пырьева «Сказание о земле Сибирской», которая вышла на экраны в 1948 г. Съемки проходили на киностудии «Баррандов» в Праге. Я прожила там 2 месяца, а съемочных дней у меня были единицы, так что времени для хождения по магазинам было очень много. И вот там я приоделась буквально с ног до головы: весенний комплект одежды и обуви, зимний комплект, белье роскошное, сумочки, все-все-все, в общем. Я ведь была девочкой из очень бедной московской семьи, и никаких нарядов у меня не было, я донашивала вещи за своими двумя старшими сестрами. Порой от платья, из которого выросла старшая сестра, мама отрезала потертые на локтях рукава, и получался сарафанчик для средней сестры. Когда и она вырастала, то сарафанчик донашивала я. Вот и весь стиль. А чтобы как-то украсить вещь, чтобы она не выглядела очень уж затрапезной, мама пришивала, допустим, белый воротничок. То, что детали очень меняют вещь, я усвоила с детства. Кстати, когда я снималась в Праге, туда же приехала голливудская звезда Рита Хэйворд. Мне запомнилось ее платье – скромное и в то же время очень изысканное, с плиссированной юбкой. Мы с ней встретились на студии, нас представили друг другу, она меня обняла, и на следующий день снимок напечатали в газете. Подпись была такая: «Звезда Голливуда Рита Хэйворд на студии Баррандов встретилась с будущей звездой Советского Союза Верой Васильевой».

– Ее можно было назвать иконой стиля?
– Я в общем-то не знаю, как она одевалась. Мне просто платье понравилось. Хотела и себе такое сшить из синего креп-жоржета. Уверена, мне бы оно пошло.


– А кто являлся для вас иконой стиля?
– Пожалуй, никто. Мне одно время очень нравилась М.Дитрих. Но никогда в жизни ничего общего с ней я иметь не могла. Подражать? Смешно. Из наших актрис мне очень нравилась О.Андровская. Но я ее видела только на сцене. Как она одевалась в жизни – не знаю.

– М.Ладынина, с которой вы снимались, давала вам, начинающей артистке, какие-то советы в плане гардероба, поведения?
– Марина Алексеевна была на недосягаемой высоте от меня. Она была звезда. Я просто здоровалась с ней, и она кивала мне в ответ, проходя мимо. А через много лет мы с Мариной Алексеевной встретились на приеме, устроенном Н.Ельциной. Обрадовались друг другу, расцеловались.

– Когда вы начинали карьеру в кино, был ли какой-то стереотип, как должна выглядеть советская актриса? Должна ли быть худой или, наоборот, в теле?
– Особых критериев я не припомню. Это тогда не было проблемой – худенькой быть или полненькой. Я, например, всегда была довольно худощавой, но при этом щекастой. И для той же роли в «Сказании о земле Сибирской» мне нужно было поправиться, но… не удавалось. Щеки были, а фигура – нет. И тогда И.А. Пырьев придумал подложить мне в декольте чулки, чтобы придать некую пышность груди. Я по натуре своей человек тихий и незаметный. И роли у меня были такие же – простые девушки Манечки, Танечки...

– А был ли какой-то резкий поворот, когда что-то щелкнуло, и вы вдруг осознали себя не простушкой, а примой?
– Многое во мне поменяла роль графини в спектакле «Женитьба Фигаро». Когда я впервые примерила платье, которое было придумано талантливейшим В.Зайцевым, действительно у меня вдруг произошел некий щелчок.

– Вячеслав Михайлович давал вам какие-то советы относительно стиля?
– Нет, ничего конкретно он мне не советовал. Но я ко всему, что он делает, присматривалась и понимала, что бы мне подошло, а что – нет. Каждая минута его творчества была влюбленностью в тот образ. Примерка костюма превращалась в поэму.

– Когда в СССР повеяло эмансипацией, в моду вошли брюки, женщины сели за руль…
– Мой муж В.Ушаков – прирожденный барин. Несмотря на то, что родился он в очень простой семье, замашки у него были абсолютно не советские. Он пытался из меня сделать современную женщину и уговорил научиться водить машину. Послушавшись Володю, я пошла на курсы, получила права. Но так они у меня и лежат новенькие, потому что за руль я ни разу не села. Не мое это занятие, совершенно не мое. Стиль жизни нашей семьи создавал муж. У него был очень хороший вкус, и самое главное, он этим хотел заниматься. Я интереса к быту никогда не проявляла.


– Вера Кузьминична, а в чем заключался театральный этикет в советское время?
– По-моему, настоящий театральный этикет ушел в историю вместе с дамами XIX в. Когда я начала ходить в театр как зритель, все одевались одинаково, в меру нарядно, не вычурно. Я не помню, чтобы в театре переобувались. Может быть, в Большом это было заведено, а в драматических – нет. Сейчас я больше бываю в театре как зритель. И могу относительно себя сказать, что стараюсь одеться так, чтобы не выделяться. Платье с блестками нельзя надевать в зрительный зал. Такое платье годится лишь для сцены. Я сейчас обращаю внимание на то, что для многих поход в театр – это все же не рядовое событие. Сужу чисто внешне – нет ощущения, что забежали абы как в театр и ладно. И порой слышу, говорят: «А мы завтра в театр идем», – событийно так, с уважением. Не скрою, мне это приятно. У меня тоже отношение к театру очень благоговейное.

– А по магазинам любите ходить?
– Сейчас люблю. Обожаю примерять, выбирать. И порой, если честно, даже особенно не задумываюсь, необходима мне вещь или нет: нравится – покупаю. И получаю от этого колоссальное удовольствие.

– Не зря говорят, что шопинг – это своего рода терапия?
– Пожалуй, что так. Соглашусь. Но я лишь с годами это поняла.

– А как вы к украшениям относитесь?
– Равнодушна совершенно к драгоценностям. Особенно равнодушна к бриллиантам. А бижутерию, которая нужна на сцене, люблю. Перстни с камнями не ношу. У меня на руках кольца, это делает руку взрослой женщины законченной.

– Как вы тонко сказали – «взрослой женщины»...
– Все мы в старости неважно выглядим, но есть такие, кто окончательно плюнул на себя. А зрителей все же надо уважать. И быть благодарным за ту любовь, которую мы получаем, и стараться не огорчать их своим видом. Нельзя выглядеть жалкой, чтобы за спиной шептались: «Это та самая, которая 30 лет назад была красавицей и сводила всю Москву с ума». Недопустимо это, я считаю. Возраст, конечно, никого не красит. Но мы, актеры, должны бороться за какую-то иллюзию. И потому, когда я куда-нибудь иду, то не могу не думать о том, что обо мне скажут. Мне очень хочется, чтобы говорили: «Ей 91 год, а она так прекрасно выглядит». И потому я обязательно подкрашиваюсь, обязательно надеваю туфли, которые могут меня утомлять, но все-таки это каблук. Важно, чтобы от моего вида не ахнули в сторону жалости. Но, знаете, я очень легко живу. Мое сердце полно любви к театру и к моим близким. Мне хочется рассмеяться от того, что воспринимаю себя 15–16-летней девочкой, которой недавно исполнился 91 год.
Ольга Лунькова
04.01. 2017.  журнал "Театрал"

http://www.teatral-online.ru/news/17296/

ВАЛЕНТИНА ТАЛЫЗИНА: «МЕНЯ НИКОГДА НЕ ВОЛНОВАЛИ МОЙ УСПЕХ И КРАСОТА»


Народную артистку России В.Талызину представлять не нужно. Все помнят по кино, а кому повезло – и по спектаклям Театра им. Моссовета, где она служит всю свою жизнь, и её лицо, и её удивительный голос. Есть в этой женщине что-то необычайно редкое, притягивающее к себе: открытость, доброта, а ещё та доверчивость и даже наивность, что испокон веку считалась на Руси истинной красотой. Как-то её остановила в поликлинике медсестра, которая после обычного приветствия сказала ей то, что, наверное, думает каждый из нас, видя её на экране или на сцене: «На вас посмотришь, и становится тепло».

– Валентина Илларионовна, как вы думаете, что наиболее востребовано публикой в разные времена?
– Человеческая душа. Мировоззрение человека, его духовный мир. Публика чуткая, её не обманешь! Она видит, что в театре настоящее, а что нет. И когда смотрит телевизор, вцепляется в это лицо, потому что оно притягивает и не отпускает от себя. А если это не так, переключает кнопку.

– Между настоящим искусством и успехом всегда можно поставить знак равенства?
– По опыту знаю: со временем всё устаканивается, и все, кто выходит на сцену, равны. Но к концу спектакля оказывается, что не все.

– Зрители изменились в связи с пришедшим к нам капитализмом?
– Нет. Зал либо затихает и хлопает, когда ему нравится, или шуршит бумажками и разговаривает. Это всегда живое, и всегда так будет – большой зал, маленький или площадь посреди города.

– Что для вас значит русский психологический театр?
– Это основа, плацдарм, мировое открытие и наше национальное достояние, как нефть и газ. Школа Щепкина, Станиславского – наше всё! А сегодня это моя боль. Слава богу, я пришла в театр, когда там были Мастера. Театром руководил Завадский, служили Марецкая, Плятт, Раневская, Сошальская, Л.Орлова, С.Бирман, Мордвинов, В.Серова, Оленин, Консовский, Б.Иванов. Именно они были моими университетами в профессии и в жизни. От каждого я что-то взяла. Они тепло, по-отечески, с любовью относились к молодёжи, отдавали всё лучшее, что было в их душе. Но больше всего меня воспитывали актрисы, которые не были известны широкой публике: С.Брегман, Н.Ткачёва, И. Соколова, Н.Молчатская. Им не удалось засветиться в кино, но именно они были добрее и щедрее всех, и я им до конца дней благодарна за науку. Театр жил творческими идеями Завадского, который каждую неделю встречался с труппой, читал нам Пушкина, говорил с нами о поэзии, театре, жизни. Весь театр дышал творчеством: были внеплановые работы, какие-то показы. Когда встал у руля П.И. Хомский, мы с ним тоже прекрасно работали 30 лет: никаких скандалов, разделов, всё честно, по справедливости. Он был величайший профессионал и деликатный человек.

– А почему вас сейчас терзает боль, что изменилось?
– После ухода из жизни 3 года назад Хомского в театре появился новый устав, где должность худрука исчезла, а творческим коллективом начала править директор В.Т. Панфилова. У нас нет ни худсовета, ни главного режиссёра, ни худ.руководителя, так как финансистке взбрело в голову взять на себя все эти функции. Но это не она придумала: идеологом директорского театра стал бывший вице-мэр Л.Печатников, на которого, говорят, заведено уголовное дело. Как директор Панфилова на месте: у нас не задерживают зарплату, с финансами всё в порядке. Правда, сейчас не выдали 13-ю зарплату и не устроили в Новый год утренник для детей. Но это мелочи. Главное – творческий процесс. На репетиции она даёт всего 3 месяца, а ведь мы – не фабрика. Когда-то С.Бирман говорила, что спектакль дозревает, как ребёнок.

В театре существует срочный и бессрочный договор. Срочный договор директор может не продлить. И, по сути, защитить нас некому. До сих пор в театре не было месткома, а когда он появился, Панфилова была возмущена: «Распустились совсем!» После нашего письма в вышестоящие инстанции с просьбой изменить ситуацию она бросила: «Вам не помогут ни письма, ни телевизор, ни статьи. Я ничего не боюсь!» Значит, наверняка у неё есть «крыша», и кому-то платятся большие деньги. Но у Панфиловой есть одно неплохое качество: как только кто-то заболел в театре, она как тигрица кидается на помощь: достаёт лекарства, устраивает в больницы. Когда ко мне приехала скорая, она влезла между врачом и столом и спрашивала: «А что вы сейчас ей даёте? А почему такая доза? А что лучше?» И всё-таки я глубоко убеждена: театром должен править тот, кто рождает идеи, кто сам был в шкуре артиста или режиссёра.А ещё я против самодурства. Например, Кончаловский убрал 2-х артисток из своего спектакля, сказав, что они якобы исчерпали творческий ресурс. Но не означает ли это, что исчерпал ресурс сам спектакль? Ведь если он крепко сделан, в нём появляются и воздух, и глубина, что позволяет расцвести артистам!

– Что-то подобное случалось у вас в театре?
– Да, у Завадского. Он одну актрису не просто снял с роли, а перевёл в пом.режиссёра. Она согласилась, но начала готовить моноспектакль и потом показала ему. Он смотрел и плакал. Признал свою ошибку и снова перевёл её в артистки. И она ещё долго играла в спектаклях театра. И конечно, при Завадском и Хомском никогда не было такой пошлости, цинизма и бесстыдства, как в спектакле «Великолепный рогоносец» в постановке Чусовой, которую пригласила директриса. Народ с её спектакля уходит в антракте, а Панфилова, похоже, хочет пригласить её на вторую постановку. Поверьте, мне больно обсуждать этого человека: мы с ней в добрых отношениях и многое вместе пережили. Я ей однажды сказала, что служу в театре 60 лет. А она мне: «А я 49. И вот мои святые». И показала на Орлову, Раневскую, Плятта, Марецкую. Я в ответ: «И у меня они святые». Казалось бы, нам делить нечего. Но чтобы добиться роли Вассы, мне пришлось немало потрудиться. Ведь после Хомского я осталась без ролей и в полной растерянности. Она всё обещала, но с места ничего не двигалось. Тогда я пришла к ней с предложением о постановке горьковской пьесы. Она: «Кто режиссёр?» Я: «Сергей Виноградов». Она: «Нет» – «Почему?» – «Он ставил у нас в театре, спектакль не имел успеха». Я возмутилась: «Он гениальный актёр и великолепный режиссёр с прекрасной школой». Она: «Это будет некоммерческий спектакль». Я: «Это будет коммерческий спектакль». Она: «Это будет не развлекаловка». Я говорю: «Это будет развлекаловка». – «Павел Иосифович не поставил бы этого автора». Я говорю: «Павел Иосифович ставил «Егор Булычов и другие». И добавляю: «А тебе не стыдно, что такая актриса, как я, в театре без ролей?» И тогда она говорит: «Ну, хорошо, беру этот спектакль под свою ответственность. Но только на малой сцене!» Я опешила: на малой сцене мне довелось играть только один раз в спектакле Андрея Житинкина. А она тут же: «Но ты же у меня потом попросишь большой зал». Я говорю: «Это ты, Валечка, у меня попросишь большой зал!» С моей стороны было, конечно, смелостью так говорить о нерождённом спектакле. Но я верила в успех. И когда кончился первый показ «Вассы», она пришла ко мне в гримёрку, и на глазах у неё были слёзы. Я не сдержалась: «Ну, когда мы будем на большой сцене?» Она: «Подожди, подожди». И в апреле мы уже играли на большой сцене во время празднования 95-летия театра. Кстати, «Васса» явилась нам как провидение: ведь 16 марта 2018 г. отмечалось 150-летие Горького.

– У нас сегодня всё заточено на молодость. Не боитесь, что бросят в ваш адрес: «Ваше время прошло, настала пора молодых?»
– Я ничего не боюсь. Когда пришла на первую репетицию «Вассы», сказала: «Я очень рада, что здесь нет мегазвёзд. Я себя такой не считаю: я старая театральная лошадь, давайте начнём работать».

– «Вассу» хорошо принимают зрители. Аплодируют, кричат «Браво!», забрасывают цветами. А как всё шло во время постановки?
– Мы с Серёжей встретились и нашли потрясающее решение. Я смотрела 3 раза «Вассу»: с Пашенной и 2 современных варианта. Скажу честно: так, как в нашем спектакле, никто никогда не ставил и не играл. Очень интересно было работать с Ю.Черкасовым, А.Бобровским! Л.Волкова, которая играет невестку старшего сына, просто расцвела. И.Климова блестящая, как и М.Кондратьева. Да все они близкие мне партнёры по духу, родные, любимые. Каждый подходил, целовал меня, когда были премьерные показы, и говорил в темноте за кулисами: «Не волнуйся». А как гениально работал С.Виноградов! У нас в него все влюблены. За его спиной потрясающая школа: Щукинское училище, он воспитанник Р.Виктюка, ученика А.Эфроса. А какой он скромнейший человек, спокойный, трудолюбивый, терпеливый. И молодой: ему всего 53 года. Вот кто мог бы возглавить наш театр!

– А вы чувствуете себя молодой?
– Я чувствую себя самой собой. Меня никогда не волновали возраст и красота.

– От чего, по-вашему, зависит молодость души?
– У каждого своё. Здесь и образ жизни, и природа, и талант не дают расслабиться.

– А таланту всегда дают в театре зелёную улицу?
– Нет, конечно. Надо доказывать на каждом спектакле и себе, и зрителям, что ты это можешь! Я никогда не обольщалась и часто переживала: «Сегодня тут чего-то не хватило, там не получилось». В «Мамаше Кураж» Хомский мне говорил: «Валя, больше!» Я и сама чувствовала, что надо больше. Но, думаю, ключик какой-то мы всё-таки не нашли. Хотя играла я всегда по-разному.

– Как вы относитесь к партнёру?
– Обожаю, когда он талантливый: мне с ним интересно. В «Егоре Булычове», я играла роль Ксении, жены Булычова, и спросила Виктюка: «Что мне играть?» Он говорит: «Как что? Она – купеческая дочка, он – первый и единственный мужчина в её жизни. Она влюблена в него, а он на неё не смотрит и ноги об неё вытирает». И я решила играть, что мне всё в нём нравится, и от этого счастья стала всё время смеяться. И когда гениальный артист Л.Марков, который Булычова играл, увидел, что я смеюсь, а зрители смотрят на эту дурочку и тоже хохочут, он взял и передразнил меня. А я от этого ещё громче засмеялась, и было смешно по-настоящему. Вот так роль и выстроила.

– Вы ещё делаете чтецкие программы. Когда стали этим заниматься?
– Давно. Завадский как-то предложил нашим мэтрам стать наставниками, и каждый взял себе ученика. Меня выбрала Марецкая и была со мной жёсткой. Я к ней пришла однажды, рыдая, и говорю, что у меня два года нет работы. «Ну и что? – сказала она. – И у меня не было! Что ревёшь? Делай так, чтобы твои золотые всегда блестели! Не стой на месте, работай над собой!» И я сделала одну чтецкую программу, потом другую...

– Я была недавно в театре Сац, где вы в концертной программе прекрасно читали стихи Бродского. Кто создатель этого действа?
– М.Славкин. Как-то в Доме Пушкина я читала стихи в концерте и вдруг услышала его хор «Преображение», и просто сошла с ума. В жизни никогда ничего ни у кого не прошу, а тут подошла к нему и, потупив глаза, сказала: «Если вам нужна чтица, я готова». Он посмотрел на меня, как сквозь стекло, сказал: «Угу», повернулся и ушёл. Прошло 2 года, он мне не позвонил. И тут в костёле на Б.Грузинской я читаю рождественские стихи, в том числе Бродского, в сопровождении органа и 2-х хоров, один из которых Славкина. После концерта подхожу к Мише и говорю: «Ну, и как я читаю стихи?» Он: «До слёз! Приглашаю вас в свою программу о Бродском». И когда мы выступили, я сказала: «Миша, я готова читать твою программу под лестницей и без гонорара».

– Для вас есть разница, где играть, в кино или в театре?
– Везде надо выкладываться. Но важнее для меня театр: там всё живое. Вот они сидят в зале и тебя слушают. Сегодня, сейчас. И дышат. И смеются. Никогда не смеялись, а сегодня вдруг раз и засмеялись на реплике. И ты думаешь, почему?

– В театре Моссовета вы служите ровно 60 лет? Отмечать будете?
– Зачем?! Прошла уже дата. Да никому и в голову не пришло. У меня только одно желание – сыграть комедийную роль у Островского в постановке С.Виноградова к своему юбилею. Я попросила Панфилову об этом, она категорически против: нет денег. Для циничной пошлой и бесстыдной Чусовой, которую никто в Москве уже не приглашает, деньги есть, а для талантливого режиссёра Виноградова – нет.

– Является ли возраст причиной не давать роли или главное всё-таки талант?
– Только талант. Возраст ни при чём. Можно быть молодым человеком, а в душе старым, а можно быть старым, но оставаться молодым. Главное то, что внутри тебя.
Наталья Савватеева
13.03. 2019. Литературная газета

http://www.lgz.ru/article....-loshad
Прикрепления: 0629127.jpg (8.8 Kb) · 7469674.jpg (11.1 Kb) · 9486952.jpg (14.7 Kb) · 6135525.jpg (9.1 Kb) · 6889664.jpg (8.9 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Понедельник, 02 Сен 2019, 10:47 | Сообщение # 19
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
АЛЕКСАНДРУ ФИЛИППЕНКО - 75!
«ФИЗТЕХ ПРЕКРАСНО РАЗРАБОТАЛ МОЗГИ, И ДО СИХ ПОР МНЕ ЭТО ПОМОГАЕТ»


А.Филиппенко - это буря и натиск, междометия, многоточия, «ой-ой-ой, ну да, ну да» и «Не знаю, дорогая, когда вам обещать…». И откладывание на потом любого разговора с прессой. Но есть несколько крючочков, на которые Александр Георгиевич ловится как карась на мотыля. Во-первых, это вопрос про его альма-матер - Московский физтех, куда он поступил после окончания школы с золотой медалью. И где учился на факультете молекулярной и химической физики по специальности «физика быстропротекающих процессов» - так в советское время шифровали теорию взрыва.

- Прежде чем читать с эстрады Зощенко, я работал старшим инженером в Институте геохимии Академии наук СССР, занимался изучением комплексов редкоземельных элементов методом электронного парамагнитного резонанса, - говорит Филиппенко только ему понятную тарабарщину, но я догадываюсь, что это что-то очень важное и секретное.

- И только потом перешел в лирики - в актеры Театра на Таганке. Это был серьезный шаг. Я должен был сделать выбор: либо уходить из Института геохимии, либо бросать сцену. В институте меня рекомендовали руководителем группы, а там была своя форма допуска к секретности. Была перспектива карьерного роста, но я все-таки ушел, о чем никогда не жалел. Но физтех прекрасно разработал мои мозги, и до сих пор это помогает. Когда приходит какой-то проект, я сразу вижу: синтетический он, поролоновый, бадузан-пена или чистый чернозем, на котором проклюнется росточек и даст хорошие плоды. Вот так в жизни причудливо тасуется карточная колода...


Азазелло. "Мастер и Маргарита" 2005.

После таких ностальгических воспоминаний кажется, что Филиппенко можно брать голыми руками - он ответит на любой вопрос. И не только о творчестве. Но нет, Александр Георгиевич не таков. Снова улиткой вползает в свой домик.
- Не будем, не будем сейчас говорить, я немного расслаблен после репетиции. С утра до ночи репетирую в «Гоголь-центре». Кирилл Серебренников выпускает спектакль по пьесе М.Макдонаха «Палачи». И я в нем занят. Так что все замечательно - ну, пока...

- Подождите-подождите, Александр Георгиевич. А вы знаете, что Кончаловский собирается ставить «На дне» Горького? Правда, не в Театре Моссовета, где вы с ним служите, а в другом театре? А ведь когда-то Сатина вы так играли, так играли…
- Да?! А где собирается ставить? Ах, да... Как же я не догадался?! (МХАТ им. Горького). Кстати, на концертах я читаю монологи Сатина. Потрясающе публика слушает…

- В кино есть что-то новое?
- В кино нового пока ничего нет. Все уже сыграл, все знакомо: Азазелло, Коровьев, гангстер Артуро Уи, Ленин, Кощей Бессмертный, командир подводной лодки и даже герой-любовник…

- Я вас запомнила по другой роли - злодея и убийцы из телесериала «Рожденные революцией». Я вашего лже-Санько в детстве боялась больше, чем Бабу-ягу...
- А-ха-ха-ха, я там знатного бандита сыграл...

- Ваша дочь по сериалу «Моя прекрасная няня» А. Заворотнюк, говорят, серьезно больна...
- Я слышал, мне уже звонили. Мы с Настей хорошо знакомы, но никогда не говорили о здоровье. Надеюсь, что у нее все будет хорошо. Рядом с ней всегда находятся серьезные люди, они ей помогут.

- Вы своих «однодневниц» - актрис Е.Проклову и И.Печерникову, которые тоже родились 2 сентября, - поздравляете?
- Не поздравляю, но всегда о них думаю. Если будете им звонить, передайте от меня привет. Мы обычно поздравляем друг друга с В.Гафтом. У него ведь тоже день рождения 2 сентября!

- Говорят, между вами пробежала кошка, после этого вы перестали играть спектакль «Сон Гафта, пересказанный Виктюком».
- Нет-нет, никаких кошек. Девы с Девами всегда сходятся. Я всегда читаю Валины стихи в своих концертных программах. Он на меня эпиграмму написал. Точно не помню, что-то типа: у зрителей дрожат коленки, когда читает Филиппенко. Так что у нас с Валей замечательные отношения.
Анастасия Плешакова
02.09. 2019. КП
https://www.kp.ru/daily....%2Fnews

СЛУЧАЙ, КОНТРАКТ И МОЛИТВА
Три важных жизненных принципа Александра Филиппенко


2 сентября А.Филиппенко исполнится 75 лет, перед юбилеем он с утра до вечера занят на репетициях, и мы долго договариваемся об интервью. Он назначает время, я звоню в полпервого ночи, и Филиппенко говорит, что передумал.

- Я уже все сделал и все сыграл - от Кощея Бессмертного до командира подводной лодки. И любовника я сыграл, и смерть. И в классической "мыльной опере" "Бедная Настя", где не было никакой чеховщины и полутонов. За меня говорят мои герои, мне нечего сказать. К тому же я очень устал. У меня сейчас в работе две роли - одна в спектакле Гоголь-центра - там мы репетируем МакДонаха, пьесу "Палачи". Я играю самого главного палача. Премьера будет в сентябре. Вторая - в Театре Наций, где у меня уже была первая встреча, там спектакль выйдет к Новому году: молодой режиссер Тимофей Кулябин ставит "Разбитый кувшин" Клейста. В конце сентября и 1 ноября у меня 2 грандиозных сольных концерта, один в Консерватории, другой в Зале Чайковского. Я читаю Гоголя и звучит музыка Шнитке. Перед юбилеем я хочу чуть-чуть отдохнуть - так случилось, что у нас есть маленькая часть дома в Ново-Переделкино, в районе Солнцево. Потом соседи уехали, продали нам еще часть. Там и собачки наши живут, норвич-терьеры - самые лучшие в мире псы. А еще там чудный маленький кусочек земли со старыми яблонями. В "Крохотках" Солженицына есть великолепная фраза: "Пока можно еще дышать после дождя под яблоней, можно еще и пожить!" Завтра я поеду на дачу, а под юбилей сбегу недели на 2: в начале сентября меня в Москве не будет. Мы поедем в Венецию. 3 дня там, а потом мы будем недалеко от нее, в Абано-Термах.

- Вы кажетесь абсолютно свободным, не подчиняющимся обстоятельствам человеком. Это действительно так?
В конце 60-х я был старшим инженером Института геохимии. А еще играл в эстрадной студии МГУ "Наш дом". В 1967-м нам дали грамоту за идеологическое воспитание подрастающего поколения, а играли мы "Город Градов" Платонова, произведение антисоветское. На 5-летнем юбилее Таганки, которую закрывали каждый день, я, Фарада и М.Филиппов выбегали и кричали: "Послушайте! Ведь если театры закрывают, значит, это кому-нибудь нужно? Значит, просто необходимо, чтобы каждый вечер закрывали какой-нибудь театр!" И когда по решению парткома МГУ закрыли наш театр, Ю.П. Любимов сказал: "Пусть Филиппенко приходит к нам. Я его знаю". На худсовете я почитал Зощенко, С.Черного, и меня приняли в труппу. Одновременно я учился в Щукинском училище. На Таганке к этому времени первая десятка актеров уже была. Главных ролей я не играл, но на концертах-то были Высоцкий, Хмельницкий, Смехов, фортепиано и я, вся наша бригада.

А еще вы были стилягой и участвовали в КВН...
-
 Одеваться как стиляга, носить узкие брюки, яркий галстук и ботинки на толстой подошве в 1964-м было уже не опасно, не то что в пятидесятых. Мой КВН был самым ранним, первым, домасляковским. В 1962 г. наш Физтех играл против команды Первого меда, которую возглавлял врач Г.Горин. Шли прямые передачи в эфир без репетиций, без монтажа.

- Есть ли у вас главные жизненные принципы?
- Надо идти за случаем. Когда я, работая на Таганке, заканчивал Щуку, был поставлен дипломный спектакль "Игроки", и я играл в нем Ихарева. А потом мне сказали: "Александр, худсовет собирается перенести "Игроков" на большую сцену театра Вахтангова". Так я стал вахтанговским артистом, и это было как аспирантура - наблюдать за работами Плотникова, Молчанова, Осенева, Ульянова стало моей великой школой. Я видел, как на гастролях Ульянов один день играл Ленина, второй Сталина, третий Разина, а потом Ричарда Третьего, и думал, что только абсолютно внутренне свободный человек способен на такое. И мои работы по Солженицыну - тоже случай. Мне позвонила Гениева из Библиотеки иностранной литературы, попросила прочесть главу из "Одного дня Ивана Денисовича" на их вечере. В 1-м ряду сидела Н.Д. Солженицына. Так родился сценический вариант повести. И помогал мне в этом великий художник-постановщик Д.Боровский, которого я знал еще с Таганки. Благодаря случаю, разговору с А.Уткиным, золотым гобоем России, с которым мы хотели сделать поэтический концерт, родился спектакль по "Крохоткам". Огромную помощь оказала Наталья Дмитриевна. В Щукинском училище Б.Захава поставил бы ей зачет по режиссуре. Сейчас я редко играю этот спектакль, он требует таких затрат энергии! Однажды я ходил с холтером, прибором, сутки просчитывающим сердце и пульс. Играл с ним "Один день Ивана Денисовича", а потом врач в ужасе меня спросил:
- А что у вас было в 22.10?
- Это финал Солженицына.
- Да у вас там 150-200 пульс, вы что, с ума сошли? Прекратите!


Мы с Натальей Дмитриевной пробовали сократить спектакль. А нельзя, не получается, там все очень точно, плотно выстроено. Советую всегда правильно составлять договор, это совершенно необходимо для людей зависимой актерской профессии. Тогда ты все-таки что-то можешь выторговать. Например, машину, чтобы она за мной уезжала и приезжала. На съемках "Бедной Насти" надо мной смеялись: Филиппенко выговорил себе 3 стула! А я в договоре написал, чтобы было у меня обязательно 3 стула, неважно где, но мои. На одном я, на другом костюм, на третьем текст. С договорами мне помогают жена Марина, потомственный телевизионный режиссер, дочка, кандидат исторических наук, и их подруга-юрист. Вот весь мой худсовет. А еще очень важно вовремя уйти на тренерскую работу. Жить аккуратней, без дерготни, зря не прыгать. Не выглядеть смешным. Внутри еще рок-н-ролл, а ты стараешься вести себя потише. В последнее время я часто вспоминаю реплику Юрского: "Саша, больше всего я не ожидал, что доживу до этого возраста". Другими словами, надо думать, как не испортить свой некролог.

Физтех учил нас: думайте по-другому. А сейчас и так все другое, и порой это сложно принять. Если бы те задачи, которые ставят передо мной сегодняшние режиссеры, я бы в 1975-м озвучил моему педагогу, великому Захаве, он бы меня на осень, на пересдачу экзамена отправил. Тут меня очень выручает молитва пожилого человека, которую я услышал от А.Германа, когда снимался в его фильме "Мой друг Иван Лапшин": "...Господи, ты лучше меня знаешь, что я скоро состарюсь. Удержи меня от попытки думать, что я по каждому поводу должен что-то сказать, чтобы это улучшить. Пусть я буду раздумчивым, а не тираном. Дай мне сил поменьше говорить о болезнях. Их становится все больше, а рассказывать о них все слаще. Дай мне крылья даже в немощи моей достигать целей. Усмири мою самоуверенность. И еще об одном прошу, Господи. Не жалей меня, когда у тебя будет случай преподать мне хороший урок, показав, что и я могу ошибаться..."
Алексей Филиппов
01.09. 2019. РГ

https://rg.ru/2019....ah.html

Четверг, 26 сентября, БЗ Консерватории, 19:00
ГОГОЛЬ. ШНИТКЕ. МЕРТВЫЕ ДУШИ

Вы когда-нибудь хохотали в Консерватории? У вас есть такая возможность! Прийти и услышать, как Филиппенко читает Гоголя. Уловить в «Мёртвых душах» живую сегодняшнюю реальность. И понять что-то новое о ней и о себе. Убедиться, что Гоголь радикальнее и острее любой современной оппозиции. И за 200 лет у нас ничего не изменилось... Перечитать «Мёртвые души» вместе с А.Филиппенко. И насладиться каждым нюансом языка бессмертного Гоголя. Заглянуть в зеркало великой литературы и узнать в нем себя. И, конечно, рассмеяться и выдохнуть. Много раз рассмеяться! Просто хохотать в консерватории! А музыка поможет.
Программа “Гоголь. Шнитке. Мёртвые души” объединила текст поэмы “Мертвые души” (Последние главы) и знаменитую “Гоголь-сюиту” Альфреда Шнитке, фрагменты из которой прозвучат концерте.
https://www.afilippenko.com/services1
Купить билеты: https://mosconsv.com/events/gogol_shnitke_mertvye_dushi/429364/

АЛЛА ДЕМИДОВА: «НЕ НАДО НИЧЕГО БОЯТЬСЯ»


Она часто говорит, что не надо ничего бояться. И в общении с этой удивительной женщиной понимаешь: а ведь она и правда не боится ничего, ведь и правда в страхах нет никакого смысла. Зато как много смысла в ее метких наблюдениях, точных оценках и скуповатых признаниях. В ее непростой судьбе и потрясающе легком отношении к самым, казалось бы, важным вещам. В этой нашей беседе мои вопросы и реплики уже не так важны, важен откровенный монолог великой актрисы. На нем и сосредоточимся.

- Невероятно, но я помню себя годовалой. Помню, как я сделала первые шаги: отец стоял в углу, он протянул руки, и я пошла к нему. Он меня поймал и радостно прижал к себе. Вот этот миг счастья во мне живет до сих пор. Потом в детстве и юности было много сложного: папа погиб на фронте, мать вышла замуж, я не принимала отчима, у меня с ним были сложные дела. Повзрослев, рано ушла из дома, снимала углы и комнаты, но матери звонила практически каждый день. Только отношений мать-дочь, о которых много и тепло говорят, у нас не было. В детстве я была стеснительным ребенком с плохой дикцией, что мне тоже не добавляло радости бытия.

Знаете, я так и не смогла понять у Любимова некоторые вещи. У него совершенно особые внутренние отношения. Н.Губенко, З. Славина - они первыми его предали. Но при этом были его первыми актерами. Он их не распознал. Хотя с его умом это было совсем несложно. Видимо, обманываться был рад. Я никогда не позволяла Любимову кричать на себя. Никогда! Он кричал на всех, а когда на меня он однажды пытался крикнуть матом, я повернулась и пошла прочь со сцены. Высоцкий схватил меня за руку и стал что-то объяснять Любимову. Не позволять главному режиссеру театра на себя кричать - это никакой не поступок. Это характер, который часто вредил, но другого характера у меня нет. Актерская профессия - подчиненная. Очень! А когда человек тебе подвластен, то как удержаться от соблазна и не повластвовать? Люди-то существа слабые. Когда у того же Высоцкого что-то не получалось, его Любимов нарочно обижал и унижал. Он считал, что так можно заставить актера встряхнуться. Вообще режиссеры много кричат, особенно в кино. И это понятно отчасти, кино - это такая громоздкая организация. Тогда на Таганке мы были все примерно одинаковые и большей частью играли массовку. Это потом стали вырастать индивидуальности, как трава сквозь асфальт. Первым, как ни странно, выскочил Губенко, за ним Высоцкий, Филатов, Золотухин.

Сегодня "Гоголь-центр" очень похож на нас, на тех молодых с Таганки. Молодежь из "Гоголь-центра" мне нравится своими поисками, я за ними наблюдаю, как за детьми. Часто думаю, что из вас дальше будет? Вопрос открытый. Я первая всегда здороваюсь, а отвечают мне или не отвечают, это их дело. И даже с теми, кто по молодости лет считались моими врагами и говорили про меня гадости, с ними тоже здороваюсь. Понимаете, сказанные гадости - это факт биографии тех людей, кто их произносил, а не мой факт. Это их мера жизни и их выбор. Мой диплом экономиста, который я получила в МГУ, никакого отношения к моей дальнейшей жизни никогда не имел. Это все очень разные вещи. Вообще, меня формировало не образование, а общение. Окружающие люди больше всего прочищали мозги и редактировали мировоззрение.

Актеру нельзя без таланта. Хотя сегодня пытаются: фонограмма, компьютерные технологии могут тебя выпихнуть. Но это все ненадолго. Это мыльный пузырь, который ярко блестит, а потом лопается. Чаще всего громко. А если жить в профессии долго, то талант первичен и обязателен, к нему еще должно прилагаться много труда. Актер по-настоящему проявляется после сорока лет. До сорока, по молодости лет - все хороши. Особенно в кино. В театре совсем иначе. В театре актеры проверяются на больших ролях, на классике. Если ты личность, то после сорока тебя интересно смотреть. Талант ранится, когда сталкивается с бытом, с грубой и чужой жизнью. Я с бытом вообще никак. Всю жизнь я в это не вникаю. Честно говоря, мне это никогда не мешало жить.

Нет денег - не страшно. Есть деньги - хорошо. Это моя формула жизни. Не хватает средств - могу поесть сухарь с чаем, хватает - могу пообедать в хорошем ресторане. У меня никогда не было желания работать ради денег .Я никогда не играла бытовые роли. Из-за этого я отказалась от многих фильмов, которые сейчас все смотрят. Отказалась от нескольких предложений Эльдара Рязанова. Он звал меня сниматься в "Гараже" и "Служебном романе", мне тогда казалось, что это неинтересно. Меня приглашали на главную роль в картине "Старые стены", которую потом сыграла Л.Гурченко. Я тоже отказалась. Я соглашалась на нехарактерные для себя работы у К.Муратовой в картине "Настройщик", где играла состоятельную вдову. Согласилась сняться в ее последнем фильме "Вечное возвращение". Но это я откликалась на режиссера. Кира - это тема для отдельного разговора. В котором будет много Одессы, этот удивительный город в Кире жил как ни в ком другом.

Мне всегда были интересны сильные, яркие, полные страсти роли, такие как Федра, Гертруда, чеховские "Три сестры" и "Вишневый сад". Но это все происходило в театре, это классика. Цветаевскую "Федру" мы стали делать с Виктюком. Цветаевские пьесы вообще никто не брал, они трудные. Мы с Романом года 2 бились над "Федрой". Она долго нам не покорялась, но труд все сделал, спектакль получился. Гений ли Виктюк? Я ни про кого бы так не сказала из живущих. Я скажу так: Виктюк останется в истории театра. Потому что он в этой истории открыл какую-то новую дверку. Гением себя мог назвать И.Смоктуновский. Мы с ним были соседи по даче. Я однажды его спросила: "Иннокентий Михайлович, вы гений?" "Да-а…" - вальяжно-серьезно ответил он мне. Поймав мой удивленный взгляд, Иннокентий Михайлович продолжил: "А как вы можете назвать актера, у которого за плечами есть роли Гамлета, князя Мышкина, Иудушки Головлева?"

Чувство слова у меня от того, что я всю жизнь много читаю. Раньше вообще читала все подряд, сейчас выбираю, но все равно читаю много. Умение писать случается от накопления прочитанного. У меня нашлась своя интонация. Простая интонация о сложных вещах. Она сейчас востребована. Критики часто пишут полную заумь, которую сложно и утомительно разобрать и тем более понять. Я часто не понимаю, для кого они пишут.  Может, друг для друга? Но не для зрителя - это точно. О смерти говорить не люблю. Но об этом думающие люди, к которым я себя тоже причисляю, думают с детства. А о том, что там за чертой, вам тоже никто ничего определенного не скажет. Потому что никто не знает. Спокойны и уверены только те, кто искренне верит. Таких мало, но они более спокойны. Но жить им не легче и счастья у них не больше. У меня бабушка была человеком с абсолютной верой. Я не могу сказать, что она была счастливым человеком. Абсолютно счастливым может быть только идиот.

Уход с Таганки был трудным временем. Тогда Любимов уже вернулся в театр из-за границы, но у нас отобрали основную сцену, на которой были поставлены и игрались все мои спектакли. Ситуация была такова, что Любимов вроде вернулся, но фактически его почти не было в театре. Он отрабатывал свои контракты. И началась вакханалия. Начался тот театр, который не дай бог. Я перестала выходить на сцену. Директор театра меня пригласил и сказал, что актеры жалуются на мою исключительность, и предложил написать заявление о неоплачиваемом отпуске. Я написала в ту же минуту и ушла. И больше ни разу не переступила порог театра. Зайти снова туда не хочется. Сейчас это совершенно другой театр, который мне просто неинтересен. Знаю, что бывшего директора театра, фронтовика Н.Дупака года 2 назад туда не пустили. Говорить, что это свинство, я не хочу. Поэтому повторюсь: это другой театр. Он давно уже не мой. Театр - это не всегда лаборатория. Если режиссер авангардист, тогда да, это чаще лаборатория. Если режиссер приверженец реалистического, классического театра, - тогда трудно говорить о лаборатории.

В театре люди другие. На всю жизнь запомнила фразу Эфроса, который однажды сказал: "Актеры - это же не люди!" Мы, конечно, люди, но с другой психикой. С какой? Это долгий разговор. Талантливый человек часто поддержит чужой талант, а неталантливый не простит его никогда. Весь набор человеческих комплексов при не талантливом человеке. Но и талантливые люди не все щедрые. Все очень избирательно и индивидуально. Мы же всю жизнь живем в масках. Так устроены люди. Когда человек говорит, что он без маски, он или лукавит, или не хочет замечать своих масок. Я вот сижу с вами сейчас разговариваю - и играю роль актрисы, которая отвечает на вопросы. На которые она отвечала сто тридцать два раза. Но роль играю. Да.Вы не обижайтесь, обычно люди спрашивают о том, что они про меня уже знают, а чего не знают - о том и спросить не могут. Чего хочется от жизни? Вопрос на полдня разговора. Скажу так, не прочь была бы вернуться в детство, но с этим опытом. Тогда жизнь была бы совсем другая. И не моя. Религия нужна, она людей делает лучше. Ее люди обязательно должны были придумать. Когда человеку все дозволено, это катастрофа. У него нет моральных запретов, и он будет ломиться во все открытые двери.

Почему всю жизнь стою отдельно? Вначале это было от застенчивости. Да и сейчас тоже. Театральные актеры - люди застенчивые. И с масками нам жить легче как никому другому. У меня есть несколько масок, когда я могу закрыть свою застенчивость. Знаете, давно заметила, что хорошенькая внешне актриса со средними способностями может хорошо играть в жизни. И ей многое удается, не в профессии, а в жизни. Вообще сцена по молодости - это игра. В человеке заложено ощущение игры генетически. Возьмите сегодняшний все больший уход в интернетную виртуальность, это все из этой самой генетической схемы. Сцена в молодости - это абсолютно виртуальная жизнь. Потом все это перерастает в чувство долга. Болен ты или здоров, но ты должен это делать. Если ты откажешься, то ты уже не актер. У артистки муж умер или мама в реанимации погибает, она в этот же вечер выходит на сцену и играет. Для меня это понятно, и не возникает никаких вопросов. Если у женщины умирает муж, но остались маленькие дети, она же все равно будет готовить им кашу и суп. Чувство долга. Так и здесь. Вот если ты играешь самого себя в предлагаемых обстоятельствах, тогда трудно. Но обычно роль делается в театре по-другому. Никаких "я". Только отстраненно. Большие препятствия и большие роли - это составляющие актерского успеха. В опере надо петь, а в театре играть. А не существовать в предлагаемых обстоятельствах. Твое я мне не интересно. Мне никогда не импонировало это очень нашенское желание доказать и показать. Искусство - когда негромко .Я разучилась плакать, даже не помню, когда я последний раз плакала. Вот так, прямо бронхами. Не помню. Счастливые люди, которые умеют плакать. Я думаю, им легче. Хотя могу ошибаться. Мне жить по-прежнему нескучно, в моей жизни ничего не изменилось. По-прежнему работаю как вол. Если говорить по кино: снялась у Р.Хамдамова в фильме "Мешок без дна". Который никто нигде не видел кроме как на фестивалях.

Что касается театра - работаю у К.Серебренникова в "Гоголь-центре", играю там спектакль "Поэма без героя" по Ахматовой. Знаменитый режиссер А.Васильев, который лет 15 в России ничего не ставил, в прошлом году поставил со мной спектакль "Старик и море" по Хемингуэю. Удивительно, что для женщины поставил. Я 2,5 часа на сцене, нет, старика я не играю. Я текстом держу зал. К сожалению, этот спектакль мы играем редко, он дорогой и технически сложный: 4 дня уходит только на то, чтобы выставить декорацию. Не каждый театр может себе позволить пустить нас на четырехдневную установку декораций. Деньги, знаете ли. Сейчас их все считают. Не расстаюсь с моими поэтическими концертами, хотя 2 часа стихами держать в напряжении зал. Непросто, мягко говоря. Не по возрасту уже, но пока могу. В следующем году выходит, простите за выражение, полное собрание моих сочинений. Под одной обложкой будет шесть книг моих жизненных масок и альбом с фотографиями из моих ролей. Театр одним из первых откликается на изменение общества, развитие театра идет волнами, и волны эти не равномерны. Циклы у этой "кардиограммы" примерно двадцатилетние.

Почему 60-е годы прошлого века дали взрыв театру? Потому что после войны, после этого колоссального сгустка тяжелой военной энергии, прошло 20 лет. Выросло новое поколение, и случился взрыв искусства. Вспомнился случай: я однажды летела в одном самолете со знаменитыми фигуристами, олимпийскими чемпионами Л.Белоусовой и О.Протопоповым. Мы узнали друг друга, разговорились. Я не выдержала и спросила: "Как вам удается столько лет держать пальму первенства?" Белоусова мне ответила: "Мы всегда тренируемся в чугунных тяжелых поясах. И снимаем их только на соревнованиях, вот тогда и появляется вот эта легкость, которая всех изумляет". Ответ меня поразил. Я его запомнила на всю жизнь. Вот так и после войны, когда люди освободились от этого ужаса, появился этот взлет искусства. А за пиком всегда следует спад… Театр авангардный сейчас ищет новые пути. Но для этого театру нужны большие актеры, а их нет. Нет по одной простой причине: личности сейчас не востребованы. Мы живем в очень интересном времени, мне очень хочется дождаться и увидеть, куда это все повернет.Молодые, новые, мне многие интересны. Но после сорока надо что-то такое взять от жизни, чтобы потом поделиться со зрителями.

Был бы сегодня востребован Высоцкий? Это все неизвестно и только догадки. Он очень хорошо чувствовал время и откликался на это время, но чаще всего пародийно. Он пародировал лагерные, дворовые темы, он очень любил общаться с новыми людьми и через них узнавать что-то новое .Я очень хорошо помню, как он пришел на репетицию такой возбужденный и говорит: "Мне журналист Ф. Медведев рассказал, что на волков охотятся, ограждая их красными флажками". Вот так и родилась песня "Идет охота на волков". Он в этом смысле был очень живой человек. Но хватило ли бы у него поэтической энергии? Это уже вопрос к Богу. Нередко случается, что очень хорошие поэты замолкают.

Из биографии:
А.Демидова родилась и всю жизнь живет в Москве. Выпускница экономического факультета МГУ и Театрального училища им. Щукина. Была исключена из театральной студии с формулировкой "за профнепригодность". Почти 30 лет была ведущей актрисой Театра на Таганке, артистка никогда не признает протоптанных театральных троп. Ее Раневская в чеховском "Вишневом саде" была дама из эпохи декаданса.  Актриса глубоко и очень талантливо читает поэзию Ахматовой и Цветаевой. Снялась более чем в 50-ти картинах, среди которых "Любовь Яровая", "Зеркало", "Щит и меч". Лауреат Госпремии СССР, народная артистка России. Актриса уверяет, что никогда не вмешивается в свою судьбу, но часто прислушивается к ее знакам.
Александр Ярошенко
12.09. 2019. РГ

https://rg.ru/2019....ia.html
Прикрепления: 5095680.jpg (7.8 Kb) · 1012275.jpg (17.1 Kb) · 8569473.jpg (11.0 Kb) · 6092071.jpg (5.3 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Вторник, 14 Янв 2020, 12:56 | Сообщение # 20
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЗИНАИДА КИРИЕНКО: «АКТРИСЫ СЕГОДНЯ ПОРОЙ ДАЖЕ НЕ ПОМНЯТ ИМЕНИ РЕЖИССЕРА…»


С именем З.Кириенко связаны самые волнующие кадры из шолоховских экранизаций, где она сыграла Наталью в «Тихом Доне» и Ирину в «Судьбе человека». Закончила ВГИК популярной актрисой – 5 картин в арсенале. Были и другие экранизации – толстовских «Казаков», герценовской «Сороки-воровки», проскуринского романа «Судьба».
Зинаида Михайловна – лауреат Госпремии СССР. Сейчас не снимается: трудно найти соразмерный материал. Выступает с концертами, творческими встречами, занимается общественной деятельностью. Кириенко – президент Фонда энциклопедии им. Шолохова, вице-президент Международного Славянского форума искусств «Золотой Витязь». Выступая перед журналистами накануне X Славянского форума искусств, который прошел в Москве, Севастополе, Пятигорске и др. регионах России, З.Кириенко сказала: –Организаторы «Золотого Витязя» проводят огромную работу во всех сферах культуры, но, к сожалению, она несоизмерима с тем негативом, который несет миллионам зрителей наше телевидение. Губительное влияние оказывается, прежде всего, на подростков и молодежь. Не могу не поделиться впечатлением от факта, до глубины души возмутившего меня – в какой-то передаче, где демонстрировались таланты юных, девчушка, плохо выговаривавшая слова, вдруг затянула: «Рюмка водки на столе…». Вначале, я думала, ослышалась – нет, там был хор, рядом стояли взрослые дяди и тети, улыбались и поощряли, уж не в школе ли это происходило?! Вот я и спрашиваю – как допустили такую пошлость, где элементарная цензура?! К сожалению, ее нет и в помине, и вряд ли что-то изменится в ближайшее время на ТВ…

– Какую проблему вы бы назвали наиважнейшей?
– Образования и воспитания подрастающего поколения. Знать больше других – еще не значит уметь отдавать, есть такие «знатоки», которые знают все, а передать молодым ничего не умеют. Образованный человек обязан думать о тех, кто идет вслед за ним: чем больше дадим своим детям, тем лучше исполним свою роль. Но сегодня, когда по ТВ показывают такие фейки, воспитывать детей ох, как сложно. Бездуховность беспрепятственно проникает на наш экран, а мэтрам хоть бы что: цензура – зачем она? Худсоветы – на что они сдались? Да с их помощью соблюдался хоть какой-то порядок! Понимаю, что времена другие, но твердить первокласснику, что он должен знать историю своей страны, необходимо. И учебники не должны быть такими, как сейчас. Наша школа давала одно из лучших образований в мире, и во что превращен процесс обучения?! Меня все это задевает, потому что я человек неравнодушный, и после меня останутся правнуки. В какую школу они пойдут, чему их там научат?! Рюмку водки поднимать? Или самостоятельно выбирать пол, по примеру просвещенной Европы?!

А вчера была мне отрада. В автобусе рядом со мной села женщина – трогательная, ухоженная, из позапрошлого века. И вдруг обращается ко мне: «Вы не представляете, как я рада, что вижу вас, вы столько добра людям сделали». «Спасибо, – говорю, – мне это приятно слышать, тем более, что я забыла, когда снималась. Не нужны сейчас такие актеры». И она столько еще сказала доброго, что мужчина с сыном-первоклашкой, сидевший напротив, не удержался: «А я смотрю – знакомое лицо». «Да как же вы не знаете, это же Зинаида Кириенко!», – воскликнула моя соседка.

На просьбу прокомментировать вопиющий факт, приведенный президентом «Золотого Витязя» Н.Бурляевым, когда чиновник Минкульта, отправляясь на похороны А.Баталова, не постеснялся спросить, кто это, актриса сказала: – Вы только вдумайтесь: он не знал Баталова, значит, вся история советского и российского кино прошла мимо него. Вряд ли ему интересно знать, что и сейчас происходит в стране, у него одна задача – занять кресло в нужном кабинете. И весь ужас в том, что от него будут зависеть судьбы тысяч соратников по интересам, когда он попадет в кабинет. Об актерах уровня А.Баталова должны знать современные дети, потому что искусство мастеров, проникая в детскую душу, дает представление о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Дважды два, как ни крутите, четыре, и в воспитании новых поколений все повторяется, но с новым отношением к миру. Генетика имеет огромное значение, но то, что ребенок с раннего детства видит вокруг себя, также очень важно. А посмотрите, что нам преподносит ТВ: в сериалах идет пропаганда способов убийств, измен, отрицания всех религий, смешения полов – вот что интересно нашим «творцам». Страшно становится за Россию...

– Скажите, что, на ваш взгляд, отличает ваше поколение актеров?
– Известно, что сейчас актеров выпускают в несколько раз больше, чем нужно, а нашу мастерскую во ВГИКе окончили всего 11 человек, при том что поступили 23, и на 4-м курсе пришли еще Н.Фатеева и Л.Поляков. Всех распределили по студиям, как было принято в советское время. Но это не значит, что все стали звездами. А особенным в нашем поколении было то, что учились мы у С.А. Герасимова и Т.Ф. Макаровой. Об учителе своем могу говорить только в возвышенных тонах, потому что в моих глазах это был педагог-энциклопедист: с каждым работал по-особому, каждому мог помочь. Был у меня с ним такой случай. Играть Наталью в «Тихом Доне» мне было не просто, и когда во время подготовительного периода, на репетиции во вгиковской студии, у меня получилась самая сложная сцена, где я проклинаю Григория во время грозы, – я очень обрадовалась. Прокричала все эти проклятия, с рыданиями упала на стол, лежу и думаю: «Боже, какое счастье, у меня все получилось». И жду, что мастер сейчас меня похвалит. И вдруг вместо награды за такую правду эмоций Сергей Аполлинариевич начинает меня ругать – за волосы, которые накануне я чуть-чуть подкрасила. Поясню, что никакие вольности студенткам не разрешались, не было еще такого – с мастером чокнуться и выпить, губы и волосы мы не красили. Но надо знать мой характер: неожиданно для самой себя, от обиды, что меня не поняли, и какие-то волосы затмили главное, во мне родился протест, и на той же высокой ноте я стала кричать уже своему учителю: «Все, не нужна мне ваша Москва! Не нужен ваш Шолохов, ваша Наталья, ничего мне не нужно! И ВГИК ваш не нужен»! Вновь разрыдалась и упала на тот же стол…

Через несколько месяцев мы были на Дону. 1956 год. Весна прошла, лето кончалось, а грозы нет и нет. Наконец, сообщают – готовьтесь. Приехали на съемку, а на бахче от жары аж все арбузные плети пересохли… И – вот что значит психолог! – после того откровения Герасимов не провел со мной ни одной репетиции в полную силу, как должно быть в картине; требовал, чтобы текст по мизансценам все потихоньку проговаривали про себя. Снять предстояло один дубль, и мастер опасался, что, репетируя, выплеснем эмоции. Великий психолог, он, повторю, с каждым работал по-особому. Одному помогал найти интонацию: например, Глебов, гениальный актер, в кадре в точности повторил напор герасимовских интонаций. Быстрицкую в сцене, где Григорий дрался со Степаном, а она, избитая мужем, сидела под телегой и лишь выглядывала оттуда, не поубивали ли они друг друга, – заставил добыть нужную эмоцию, обидев ее. Она разрыдалась, полезла под телегу плакать, а он сказал Раппопорту: «Володя, теперь можно снимать». Он специально довел ее до этого состояния, зная, что это необходимо для мизансцены. А как он показывал старику Мелехову, как нужно хромать: 19 дублей сняли, а он все показывал и показывал, пока не добился того, что ему было нужно. Актер смеялся, что теперь в жизни хромать будет. А Боре Новикову, заметив у него в усах огуречные семечки, мог сказать: «Посмотри в зеркало, и это – казак?!». А меня Сергей Апполинариевич называл «актрисой двух-трех дублей», он верил, что я все сделаю, как надо, но внутреннее сомнение, видимо, все-таки было, и он не репетировал со мной в полную силу. И когда уже гремел гром, но еще не было дождя, и по потрескавшейся земле катилось перекати-поле, мы начали снимать эту сцену. Ливень обрушился уже во время съемки, в помощь дождю стояли три поливальные машины. У нас все получилось, крупный план доснимали на студии. А здесь, доиграв, я упала на мокрую землю… Дождь все лил и лил, но нам и нужен был именно такой – для создания атмосферы. Когда уже сели в машину, я обратила внимание на небо – невероятной красоты, расписанное узорами, как у художника.

Кто сейчас занимается такой режиссурой?.. К сожалению, время позволяет засорять искусство, сегодня может снимать каждый, у кого есть деньги, а в наше время истинных деятелей культуры на пальцах можно было пересчитать. В кино работали редкие таланты, которые были способны представить страну в исторической перспективе. У Герасимова история страны через семью Мелеховых отражена и в Гражданской войне, и в революции. И что осталось от этого хутора, от огромной семьи – одна Дуняшка?! Фильм переворачивал души зрителей, с такими же чувствами смотрят его и сегодня. И я одного не могу понять – зачем переснимают «Тихий Дон»? Шедевры случаются редко. А народ именно так оценил этот фильм. Бондарчук, между прочим, еще при Герасимове хотел снимать «Тихий Дон», но мастер ему не позволил. Сказал: «После моей смерти снимешь». Думаю, ни один ремейк не оправдал свое появление и не достиг уровня оригинала. Копия есть копия. Герасимовская экранизация – достояние страны, которое нужно ценить.

– Правда ли, что в Сергея Герасимова поголовно были влюблены все студентки?
– Мастера мы обожали, преклонялись перед ним. Как на богов, смотрели на педагогов, не то, что сейчас, по знакомству, по каким-то взаимоотношениям попадают и в институт, и на роли. Время изменилось донельзя, между понятиями любви и секса поставили знак равенства. А Герасимову после первого курса, когда снималась в его картине «Надежда», я и сама призналась в любви. Было так – мы ждали на репетицию моего партнера Н.Довженко, разговорились, и Сергей Аполлинариевич сказал: «Расскажи о себе». И я стала рассказывать ему про свою семью. Про трагедию родного отца, который был репрессирован, про то, как непросто у мамы сложилась жизнь, расчувствовалась, и – разрыдалась. Он внимательно слушал, а тут еще по радио радыгинскую «Рябинушку» передавали: «Ой, рябина кудрявая, белые цветы…». Чуть успокоившись, я спросила: «Вам, наверное, все всё рассказывают про себя?». А он: «Нет, так, как ты – никто». И вдруг я сказала: «Я люблю вас, Сергей Аполлинариевич!». Меня поразило такое его участие. А он посмотрел на меня и сказал: «Это хорошо, а ушко у тебя, как пельмешко». Я не поняла, причем тут пельмени, а потом узнала, что Герасимов был настоящим мастером и по пельменям… Он поцеловал меня в щеку – таким был ответ на мое признание. И слава Богу!.. Я и не ждала большего, и была ему очень благодарна. А во время съемок «Молодой гвардии» Герасимов был влюблен в Н.Мордюкову – она играла Ульяну Громову – и ездил к ее родным просить руки. Уж не знаю, какой там был разговор, но сватовство, как коллеги рассказывали, не состоялось. И тогда Тамара Федоровна встала стеной и устроила 3 свадьбы, в том числе и Нонну с Тихоновым поженила.

– Сейчас актеры снимаются параллельно в 5-9 проектах – это нормально, по-вашему?
– Режиссерам сегодня важно, чтобы актриса просто проговорила текст, и по внешнему облику соответствовала. И сегодня есть талантливые актрисы, но порой они даже не помнят имени режиссера, у которого снимаются. А в обычном общении, поделюсь, меня возмущает возглас «вау», которым грешат и молодые артисты. Казалось бы, что особенного, раньше сказали бы «О, Господи!», какая разница? Просто помню, как это «вау» впервые прозвучало в рекламе, а потом все стали его повторять. Это же засоряет наш великий русский язык – язык Пушкина и Лермонтова, ведет к его вырождению. Тем самым и нация теряет себя. А в нашей профессии, если душа пуста, и тебе нечего сказать, будешь повторять текст, как это «вау», и получать денежку, не беспокоясь о том, во имя чего «творишь». Только стоит ли?..
Беседу вела Нина Катаева
06.12. 2019. газета "Столетие"

http://www.stoletie.ru/kultura....724.htm

«ЭТИ НИЧТОЖЕСТВА - ГЕРОИ?». ВАЛЕНТИНА ТЕЛИЧКИНА - ОБ УМЕНИИ ЖИТЬ ДОСТОЙНО
К 75-летнему юбилею актрисы


«Не может быть!», «Зигзаг удачи», «Встретимся у фонтана», «Бригада», «Большой». В фильмографии В.Теличкиной более 150 ролей. Корреспондент «АиФ» побеседовал с Народной артисткой России в преддверии её юбилея - 10 января Валентина Ивановна праздновала 75-летие.

- Валентина Ивановна, на фестивале православного кино «Радонеж» вы были в жюри. Я заметила одну любопытную вещь. Когда ваш коллега, выступая, сказал, что телевидение - это преступная организация, вы начали кивать в знак одобрения...
Так резко - преступной организацией - я телевидение бы не называла, потому что, слава богу, оно бывает разное. Но одно могу сказать точно: сейчас, в очень сложное время, когда со всех сторон идут нападки на Россию, нужно поддержать зрителя и не только развлекать, но и образовывать его .У Василия Федорова есть замечательное стихотворение:

Все испытав, мы знаем сами,
Что в дни психических атак
Сердца, не занятые нами,
Не мешкая, займет наш враг,
Займет, сводя все те же счеты,
Займет, Засядет, Нас разя...
Сердца! Да это же высоты,
Которых отдавать нельзя.


Понимаете, о чём я? На телевидении идёт борьба за сердца. Но какая борьба? Между чем и чем? Убить это сердце или наладить его биться в нужном ритме? На нашем ТВ очень, очень много вещей, которые унижают достоинство человеческое. Все эти скандалы, все эти пошлости. Почему-то героями стали в большинстве своем какие-то ущербные персонажи. Но ведь можно делать программы о людях настоящих! Которые преодолевают трудности, несмотря ни на что, остаются достойными людьми, продолжают любить друг друга, помогают друг другу бескорыстно. Ну невозможно же всё время заниматься растлением человека, доказывая, что вот эти ничтожества, которые увлекаются всевозможными извращениями, бесконечно скандалят, ненавидят Родину, мать свою, и есть герои.


А как вы считаете, откуда растут ноги? Ведь не могут руководители телеканалов, производящих эти шоу, не понимать, что такое ТВ не несет «разумное, доброе, вечное»
- Откуда ноги растут? Из желания быть богатыми. Конечно, за продвижение подобной продукции на экране платят наши враги, которые желают нам погибели. Ну, это мы знаем, у России всегда были недоброжелатели. А внутри страны у нас самый большой враг - это желание огромных денег. Я считаю, что хорошее док. кино, где представлена истинная история России, даёт возможность воспитывать зрителя. Более того, такими программами можно было бы учить ребят в школах. Я бы очень хотела, чтобы рейтинговые сейчас программы типа «Время покажет», когда они прибегают к использованию киноматериалов, сделали бы экскурс в историю, показали бы отрывки из документальных фильмов, где представлены очень разные точки зрения. Нашему ТВ нужны четкие исторические факты, с осмыслением, с комментариями - на этом можно воспитывать нормальное отношение к жизни человека.

Кстати, насчет желания денег. Есть две точки зрения. Кто-то говорит, что художник должен быть голодным, чтобы «мирские» удовольствия не затмили его разума. И есть другой взгляд: художник должен быть голодным в духовном смысле этого слова, но он не должен думать о куске хлеба для своего ребенка.
- Я абсолютно согласна со второй точкой зрения. А первое утверждение - конечно же, оно неверное, и им часто пользуются лукавые люди для своих манипуляций. Нет! Человек должен достойно жить, у человека должна быть достойная зарплата, он должен жить в нормальных условиях - это безусловно. И здесь, конечно, нужна помощь государства. Конечно, во главу угла невозможно ставить заработок, но любой мужчина, который не может обеспечить едой, одеждой и образованием своих детей, не будет себя считать достойным, не будет! Значит, если этот человек нужен государству - даже если он не занимается невероятно важным гос. делом, но он родил для страны детей и занимается их воспитанием, - государство должно ему помочь. И выучить этих детей, и одеть, и обуть, и развлечь. Особенно сейчас, когда невероятно тяжелое время настало. Так что, нет-нет, не должен быть ни художник голодный, ни просто отец любой профессии. Сейчас нужно обеспечить работой людей. За тунеядство раньше верно отправляли на принудительные работы. Но это правильно только в одном случае: когда человек просто не хочет ничего делать, но хочет развлекаться и воровать.

Ваш коллега Л.Куравлев, когда устанавливали памятную доску режиссёра Т.Лиозновой, сказал: «После таких мастеров, какими были Татьяна Михайловна, Л.Гайдай, я не могу играть в сегодняшнем кинематографе».
- Я поддерживаю его мнение в одном случае: если из всего того, что тебе предлагают, нет действительно того, чем ты можешь послужить и себе, и зрителю. Зрителю - тем, что он увидит тебя. Он же тебя любит! Но ни в коем случае нельзя соглашаться на то, что дискредитирует и профессию, и тебя, отдельно взятого актера. Я стараюсь сниматься, но очень тщательно отбираю роли, потому что предложений до сих пор много, несмотря на то, что мне уже 8-й десяток. Я рада, что востребована. Однако если меня приглашают просто похлопотать лицом - конечно, это мне не нужно. Потому что, слава богу, идут еще и советские фильмы, и российские фильмы, в которых есть достойные мои работы. И лучше уж ничего, чем лишь бы что-то, конечно нет. Так что нужно соизмерять, что тебе важнее. Роскошная жизнь или достойная жизнь. Никогда я не буду чувствовать себя достойно, если буду в какой-то пошлости сниматься. Сколько бы там за нее я ни имела денег. Лучше уж сократить свои желания, потребности. На нашу пенсию можно жить. Более того, и у Куравлева, и у меня есть возможность отказываться от плохих ролей ещё и потому, что Собянин
добавил нам к пенсии достойные доплаты.
Ольга Шаблинская
10.01. 2020. АИФ

https://aif.ru/culture....ostoyno

ВАЛЕНТИНА ТАЛЫЗИНА: «СКОЛЬКО ОТДАШЬ, СТОЛЬКО И ПОЛУЧИШЬ»


У В.Талызиной, народной артистки России, актрисы театра им. Моссовета, которому посвящено более 60 лет её жизни, сегодня юбилей. Она по-прежнему красива, энергична, полна оптимизма и готова к творческим победам.


- Валентина Илларионовна, вы работали с замечательными актрисами - Марецкой, Раневской,с режиссёром-легендой Ю. Завадским. Тяжело было?
-  Легко не было никогда. С Раневской я играла в 2-х спектаклях, с Марецкой в 2-х или 3-х. Как-то я, тогда молодая артистка, сыгравшая какую-то роль, была приглашена Ильинским в одну радиопередачу. Меня ему рекомендовали. А он сказал: «Вы не действуете!» и снял с роли. Вот где я рыдала! Но потом поняла: сколько отдашь, столько и получишь. Завадский был образованным человеком, потрясающим худруком, прекрасным режиссёром. Театр при нем наполняла удивительная творческая атмосфера. Потом пришёл П.Хомский, который тоже свято относился к искусству. И, Слава Богу, это было в моей жизни.

- Были какие-то значительные моменты, которые запомнились?
- Когда мы с моим однокурсником В.Бероевым стояли в Париже на сцене театра Сары Бернар, и он сказал: «Валька, тебе в Париже хлопают!»

- А где вы ещё бывали?
- Где только ни была: в Америке, Канаде, Австралии, всю Европу исколесила. Жаль, в Японии не была. Маленькая страна на карте, а такая интересная.

- Что запомнилось в Америке?
- Там всюду наши, русские, а они прекрасные зрители, принимают всегда хорошо. Мы с Б.Щербаковым играли спектакль «Двое с большой дороги», где 2 человека весь спектакль врут друг другу: она, что хозяйка дома, а он, что милиционер. Мы объездили всю страну, начиная с 95-ого, когда был расколот Советский Союз, и уровень юмора в городе узнавали по тому, на какой реплике начинал смеяться зрительный зал. Смеялись на 2-й реплике, на 3-ей, на 10-й. И только в Биробиджане начали хохотать на 1-й.

- А где-то хотели остаться жить, хоть в той же Америке?
- Ой, нет, никогда и нигде! Боже упаси! Нам с Борей дали на время гастролей хорошую трёхкомнатную квартиру, у него комната, у меня и полный холодильник еды. В последний вечер перед отъездом он говорит: «Талызина, пойдём, прогуляемся!»  Я: «Нет, не пойду, буду спокойно собираться, а ты иди». Я сидела, смотрела на эти стены и думаю: «Я бы через неделю здесь повесилась». Он пришёл: «О чём думаешь?»  Я ответила, он говорит: «Пожалуй, я бы тоже». У меня есть 2 любимых города - Великий Устюг и Венеция. В каждом была по 3 раза. Великий Устюг – сумасшедший город! Там советская власть не тронула ничего. Маленький, все храмы целые, стоит на речке Сухона, какой-то остров IX в. Венеция тоже сказочная, каналы, маленькие улицы. Не так давно я была там с дочкой и внучкой, которая без троек сдала сессию в Щепкинском училище, и мы устроили ей такой подарок. И она говорила, показывая на здание: «Ой, мы только что это сдавали по ИЗО, и это сдавали». И я была счастлива, что настояла на поездке.

- Как вы оцениваете этот рубеж- 60 лет в театре?
Прощать надо. Кроме глобальных преступлений можно простить всё. Войти в положение человека, который это сделал, и простить.

-Вы за возвращение Крыма в Россию?
- Да! Я 40 лет ездила в Дом актёра в Ялте. Никуда больше, и даже когда появилась якобы свобода, тоже ездила только туда. Однажды, войдя в Средиземное море возле Ниццы, прозрачное, голубое, я сказала себе: «А в Ялте не хуже!» В Крыму мне люди всегда говорили, как они тоскуют по России! И когда всё случилось 18-го марта 14 г., я 28-ого была уже там: у меня был концерт в Севастополе. И мне рассказывали в облисполкоме, как это совершалось, какая была обстановка. Это была не война, но каждый пустяк мог перевесить - туда или сюда. И все хотели  в Россию. А я люблю, чтоб сразу всё завязать и это бы не распадалось. У меня одна бабушка - украинка, мама родилась в Сибири. И я болею за то, что происходит сейчас на Украине. У всех русских, и у тех, кто там не живёт, болит об этом душа. У меня ведь и польские корни есть: мой прадед - пан Галицкий и бабушка - полька, так что мне интересна история России и с этой стороны. Поколения сменялись, столетия шли, а поляки не могут забыть, что они были в Кремле и там не удержались. А по отцовской линии от XVI в. у меня татары есть. Ну, а я чисто русский человек. И думаю, что в России нашей есть что-то такое, что не победит нас никто и никогда.
Наталья Савватеева
23.01. 2020. Проект «Культура двух столиц»

http://russcult.ru/article.php?id=2170
Прикрепления: 8680200.jpg (12.6 Kb) · 3705591.jpg (7.9 Kb) · 0419039.jpg (7.7 Kb) · 4069515.jpg (12.5 Kb) · 6085279.jpg (20.7 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 20 Мар 2020, 18:29 | Сообщение # 21
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
МАРК РОЗОВСКИЙ: «МЫ ЖИВЕМ БЕЗ ВСЯКОГО УМА»
Спектакль Марка Розовского "Горе без ума" о том, что все наши сегодняшние беды идут от безумия


Поставленный М.Розовским в театре "У Никитских ворот" спектакль по грибоедовской пьесе называется "Горе без ума". Безумие стало главным содержанием нашего времени, считает режиссер: "Сейчас мы живем без всякого ума. Интеллект все менее востребован, происходит деградация культуры, гражданского сознания". Мы действительно обезумели?


- Вы изменили название пьесы Грибоедова. Ваш спектакль называется "Горе без ума". У Грибоедова от ума страдал Чацкий. Означает ли смена названия, что Чацкому вы тоже отказываете в уме, тем самым следуя за Пушкиным, который раньше всех усомнился в умственных способностях этого героя: "Первый признак умного человека - с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед свиньями"?
- Пушкин прав: не надо метать бисера перед свиньями. Но сегодня свиньи хрюкают с экрана телевизора и у них есть доступ в интернет - все проплачено и все дозволено. В пушкинские времена ум был светочем, а нынче востребована посредственность, которая жаждет триумфов и ради собственного вознесения готова на все. Молчалины торжествуют по-прежнему. Количество пройдох и мошенников увеличилось, да и качество их превзошло все ожидания. Например, главного тюремщика страны ловят на грандиозных хищениях по части… наручников. Тут не Грибоедов, тут Гоголь отдыхает! Или: то, что Ленин до сих пор не похоронен по-человечески, - ну не глупость ли? Или: мы продали "Калашникова" по всему миру и вздыхаем: почему все погрязли в насилии? Или: на мой вопрос, как бы он хотел умереть, мой молодой знакомый по имени Игорек ответил: "В президиуме!" Подчеркиваю, ответил всерьез.
Я называю таких людей - "идиоты по собственному желанию". Имя им легион. Подобных примеров "горя без ума"можно привести тысячи. Наше сегодняшнее "горе" от того, что ум перестал быть наряду с совестью главным мерилом человека, а сделался лишним, ибо в системе ценностей деньги и успех стали превыше всего. Гражданина Перельмана - умника и скромнягу - многие посчитали чокнутым. Вдумайтесь, его примеру сколько человек последовало? Конечно, на Руси всегда были и есть светоносные идеалисты и праведники. Но кто задает тон? "Очень много разных мерзавцев ходит по нашей земле и вокруг", - поэт революции ставил такой диагноз, обращаясь к вождю той же революции. Изменив название великой грибоедовской пьесы, я лишь хотел проакцентировать, что все наши сегодняшние беды идут от безумия от невостребованности интеллекта, культуры - ведь довольно часто убеждаешься, что за компьютерами сидят на кнопках этакие неандертальцы и питекантропы. Нам никак не удается пересадка мозгов Сахарова Шарикову!

- В Архангельске 59-летнего мужчину обвинили в пропаганде нацизма. Он опубликовал на своей странице во "ВКонтакте" хрестоматийное фото Парада Победы 1945 г., на котором советские солдаты держат опущенные немецкие знамена. Как вам такое обвинение? Скажите, это не безумие?
- Это не безумие. Это очередная катастрофа по причине безмозглости. А ведь поблизости родина Ломоносова!

- В программке к этому спектаклю вы сообщаете зрителю: "Безумие - вот тема моего спектакля. Безумие - вот главное содержание нашего времени". Разве только нашего? Разве в истории человечества бывали когда-нибудь времена, не отмеченные безумием?
- От этого не легче! Разве Н.Некрасов не подхватил грибоедовскую тему, сказав "Бывали хуже времена. Но не было подлей". То, что творится в мире сейчас, - взывает к колоколам: фашизм остался недобитком, безответственные тупицы мечтательно талдычат о пользе возвращения в сталинщину, нам предлагаются новые войны и кровопролития… Это ли не безумие сегодняшнего дня?! Окститесь! - призывал Л.Толстой, которого самого гнобили как выжившего из ума старика. Мир сложен. Даже устройство таракана может удивить. О его психологии не говорю. Там свои глубины. А вот дурака понять невозможно. Фамусовское общество - сплошь недолюди - полузвери. Они непредсказуемы. Они видятся такими влюбленной в карьериста Молчалина Софье во сне, а Чацкому - наяву, в мистической реальности. Мир, конечно, спятил, но его санитары тоже этакие людишки со сдвигом, все с придурью… Вот и сегодня разум покидает нас, когда мы сталкиваемся с чьей-то пошлятиной и бредом. Тот же Маяковский шутил: "Прежде, чем сходить с ума, надо его иметь". Так что не Чацкий-Чаадаев - нынешняя "демшиза", а вполне нормальные с виду все эти наши фамусовы-скалозубы - душевнобольные, ибо вообще без души. Душа страдает, а эти - победители всегда и во всем, существа без комплексов, ограничителей, то бишь без морали. Холуи - Молчалины, стукачи - Загорецкие, глухие ко всему и вся - Тугоуховские… Вот их-то и припечатал Грибоедов, их бы всем скопом - в психушку!.. Но в реальности всегда сажали Чаадаева-Чацкого. Горе без ума - поэтому.

- Вы можете назвать явственные признаки безумия, характерные именно для нашего времени, нашего государства, нашего общества? Чем, например, безумие 70-х годов или 90-х отличается от нынешнего?
- В 70-е годы страна пришла к стагнации, которая в 80-е привела к перестройке и необходимости перемен. Крах Советского Союза - результат его паранойи во всех сферах жизни. И все же спасение пришло. Ум стал совмещаться со свободой, и в 90-е возникла надежда на их желанную гармонию, но что-то снова треснуло из-за войны в Чечне, из-за бесконечных атак коммунистов на Гайдара и Ельцина, из-за всяческих ошибок в экономике и политике. Народ устал от мозговой слабости и половинчатости реформ. Мы так и не вырулили к лучшей жизни. К тому же нефтянка своей запредельно низкой стоимостью в тот период не помогла, наоборот, угробила все надежды. Ныне нас убеждают, что все будет в порядке. Наша больная на голову новейшая история сделает очередной рывок к грядущему счастью. Очень может быть. Давайте верить в это и работать над его приближением. У умных людей просто нет другого выхода.

- Вы включили в спектакль фрагменты из переписки Пушкина с Чаадаевым, а именно их размышления о России, о Востоке и Западе, о европейском или азиатском путях развития нашей страны. Как это все соотносится с темой безумия?
- П.Чаадаев, как известно, стал прототипом или, точнее, прообразом Чацкого. Пьеса Грибоедова была написана в 1824 г., то есть за год до восстания декабристов. А переписка Пушкина и Чаадаева, осуществленная, между прочим, на блистательном французском языке, - это диалог 2-х великих умов России, размышляющих о ее истории и, главное, о том, кто мы - Европа или азиаты?..
Россия спасла Европу - мнение Пушкина, - заслонив собой ее от монгольского нашествия, вобрав в себя Восток. Отсюда все наши беды! - спорит Чаадаев. Согласитесь, этот спор чрезвычайно актуален и сегодня. И дело тут уже не только в географии, а в историческом менталитете. Мне кажется, эти великие тексты должен знать со школы каждый русскоговорящий человек. Если, конечно, он патриот истинный, а не тот, кто сегодня беззастенчиво торгует своим псевдопатриотизмом.

- Чем в прежние времена компенсировалось отсутствие ума? Чем оно компенсируется сегодня?
- Раньше отсутствие ума было позором. Сегодня отсутствие ума (да и совести) частенько приветствуется.

- Принято считать, что отсутствие ума можно компенсировать силой ("сила есть - ума не надо"). Но, может, сильному как раз и нужен ум? Может, ему-то он нужен больше, чем кому бы то ни было? Чем сильнее человек, тем умнее он должен себя вести. То же относится и к сильным державам - не пристало им размахивать ядерным оружием перед всем миром.
- Абсолютно согласен с вами, с каждым вашим словом. Кому-то надо, чтобы ядерная война была в шаговой доступности. Сердце не работает, голова не соображает, а жизнь продолжается? Так не бывает.

- На ваш взгляд, почему дурная голова ногам покоя не дает? Почему дураки так активны? Чего им неймется? Почему жажда деятельности обуревает их сильнее, чем умных людей?
- Э, нет. У них не деятельность, а только видимость деятельности. Другое дело, что это многих устраивает. Есть множество людей, которые жалуются на жизнь, на судьбу, при этом абсолютно ничего не делают и ни на что не способны. Впрочем, так называемые "деятельные дураки" еще более опасны. Это и есть современное "фамусовское общество". Для него главное в жизни - тусовка, бесконечный отдых, любое, пусть самое пустое, развлечение. Я знаю людей, которые даже на протестные митинги и демонстрации ходят как на тусовку. Но ведь это чистая "репетиловщина"! В своем спектакле я это явление вывожу без всякой актуализации Грибоедова - наш зритель ловит смысл классического образа, из которого, как я думаю, впоследствии родились "Бесы" Достоевского, ни больше, ни меньше.

- Что такое коллективное безумие? Чем оно явлено сегодня в России? Чем оно явлено в мире?
- Вот как раз этим "бесовством" и явлено. Потеря честных мотиваций и ориентиров, где зло и где добро, ведет ко всеобщему оглуплению, массовому скотству, привычке состоять в постоянной пустоте. Что-то слишком много дури скапливается в нашей жизни в последнее время. Может, оттого, что нам пудрят мозги?

- Безумие заразительно? Оно может приобретать характер эпидемии? Не породила ли такую эпидемию наша нынешняя телепропаганда?
- Эпидемия - слабое слово. Эпидемия лечится. А "наша нынешняя телепропаганда" сознательно засылает в общество заразу. Не хочется думать, что это гос. политика. Но тогда почему гос. "канализация" так дурно пахнет? Почему госканал в "Прямых эфирах" позволяет себе бульварщину? Почему ищет и находит ежедневную грязь и разносит мерзости по всей стране? Желтизна растлевает общество, внедряя в народ чертовщину. Но надо понять: нельзя построить рай в аду. Сами будете жариться на сковородках!

- Безумие обладает магией, завораживающей силой?
- Если телевизионный террор не прекратится, тотальная пошлость победит и снесет к черту великую русскую культуру. Признаки нашей деградации хорошо видны. Скажем, в русском языке уже отменены почти все знаки препинания (загляните в интернет - ужаснетесь!). Опечатки пропускаются, от сокращений - волосы дыбом, сленг, стеб, ненормативная лексика - уши вянут, глаза лезут из орбит. В телевизионных титрах ежедневно ошибки на ошибках. За что нам в школе ставили двойки по русскому языку? Сегодня мы заслуживаем колы с минусом! Я 3-й год участвую в проведении так называемых "всенародных диктантов" (дело очень даже полезное!), и, будучи обескуражен фантастической неграмотностью многих молодых людей, думаю: а ведь они не виноваты. Ведь они круглосуточно общаются эсэмэсками в своих смартфонах и уже давно не держат книги в руках. Раньше мы хотели что-то узнать и распознать. Теперь же наш ум может спать и похрапывать. Ему на блюдечке с голубой каемочкой поднесут в готовом виде любую информацию - только сумейте нажать кнопочки в правильном порядке. Надо быть уж очень большим ослом, чтобы этому не научиться. При этом лучшие ослы прогрессируют и становятся боевыми хакерами. Да, безумие способно очаровывать и завораживать. Оно умеет множиться и распространяться, как саранча. У нас сегодня Гоголь и Кафка - на каждом сантиметре пространства. И Грибоедов над ними витает, живой, остроумный и предельно честный. Будем так же помнить о его трагической судьбе - как он, русский европеец, был разрезан на куски в Тегеране. Кем? Да тогдашним безумным "ИГИЛОМ" (организация запрещена в России), вот кем!

- Мы заложники нашего безумного времени?
- Перефразируя поэта, мы - заложники вечности, а у времени мы действительно в плену. Никуда не денешься! Лишь Искусство с большой буквы способно нас сегодня спасти. Им живу, на него надеюсь.
Валерий Выжутович
05.07. 2018. РГ


Марк Розовский - Народный артист РФ. Родился в 1937 г. в Петропавловске-Камчатском. Окончил факультет журналистики МГУ. Руководил студенческим театром МГУ "Наш дом", получившим широкую известность. После закрытия театра ставил спектакли во МХАТе, БДТ и Театре им. Ленсовета, Рижском театре русской драмы, Театре им. Маяковского, в кино, на телевидении и на эстраде. В 1975 году поставил первую в СССР рок-оперу "Орфей и Эвридика". В 1983-м организовал Театр "У Никитских ворот" и стал его худ.руководителем. Поставил спектакли "Бедная Лиза", "Доктор Чехов", "История лошади", "Романсы с Обломовым", "Дядя Ваня", "Гамлет" и др. Автор пьес "Концерт Высоцкого в НИИ", "Кафка: отец и сын", "Триумфальная площадь", "Песни нашего двора", "Харбин-34", "Папа, мама, я и Сталин", "Человек-волк"... Автор сценария кинофильма "Д’ Артаньян и три мушкетера", либретто оперы "Пятое путешествие Колумба".
https://rg.ru/2018....ma.html

АЛЕКСАНДР БЕЛЫЙ: «У НЕКОТОРЫХ АКТЕРОВ В ГРИМЕРНЫХ СТОЯТ ИКОНКИ»
Заслуженный артист России о взаимоотношениях театра с православной верой


Уже более 30 лет служит актёр А.Белый в одном из старейших театров России - Малом. В числе самых ярких спектаклей с его участием - «Три сестры», «Царь Фёдор Иоаннович», «Царь Борис», «Князь Серебряный». Его предок - священник, пострадал за веру, но и у самого артиста с православием в жизни связано очень многое.

- Александр Юрьевич, обратила внимание, что ваш театр посещают священнослужители. Это говорит о многом.
- Да. Священнослужители у нас бывают на спектаклях - как зрители, и за кулисами. После ремонта театр, естественно, был освящён. У нас даже звонница своя есть. Она состоит из колоколов, которые удалось спасти, когда уничтожали храмы. В некоторых спектаклях эти колокола раньше звучали. Просто сейчас технически легче использовать запись колокольного звона. Как-то ко мне через моих знакомых обратился человек. Он спросил об одном из колоколов. Я сказал, что такой колокол у нас в театре есть. Оказывается, в 1930-х годах, когда он был маленьким мальчиком, его мама спрятала дома под диваном один из колоколов разрушенного московского храма. Спустя много лет они отнесли этот колокол в Малый театр.

- Теперь храмы восстанавливают и новые строят. Вас это радует?
- К сожалению, некоторые храмы утрачены навсегда. Конечно же хорошо, что строят новые храмы. Другое дело - есть понятие «намоленный храм», как, например, Пименовская церковь возле м. «Новослободская».


Так случилось, что она никогда не закрывалась. А в новые храмы прихожанам и священнослужителям ещё нужно вдохнуть жизнь, и для этого потребуется время. А знаете, что означает выражение «сорок сороков»? Это 1600 куполов храмов, которые были в Москве. Моя крёстная ещё в советское время, в 80-х, по работе оказалась в здании ЦК КПСС на Старой пл. А с верхнего этажа здания открывался роскошный панорамный вид города. Так вот она сказала мне: «Сорок сороков - это когда по городу идёт своеобразная вязь из церковных куполов. Купола одной церкви как бы переходят в купола следующей». Помните у С.Есенина: «Я люблю этот город вязевый…»?

- Н.В. Гоголь говорил, что театр - это такая кафедра, с которой можно сделать миру много добра. И вместе с тем до сих пор можно услышать, что театр - не от Бога. Что скажете?
- Это сложный вопрос. Ещё есть прекрасная фраза А.Н. Островского: «Без театра нет нации». В 1990-х годах, когда начались все эти тяжелейшие преобразования, мы думали, что, наверное, людям сейчас не до театра... Ничего подобного: в те годы, как, впрочем, и сейчас, на наших спектаклях яблоку негде было упасть. Я даже спрашивал у людей: «Почему вы идёте в театр? Сейчас такая тяжёлая жизнь. Ведь порой на кусок хлеба денег не хватает». Люди отвечали, что в театре к ним относятся уважительно, с ними ведут разговор, не оскорбляя, не погружая в какую-то грязь. Ведь со зрителем по-разному можно разговаривать. Есть театры, которые рассчитаны на эпатаж, демонстрирующие на сцене порой весьма неприглядные вещи. У нас этого никогда не было и не будет. Я думаю, что театр, старающийся пробудить в людях добрые чувства, угоден Богу. Даже в советские времена многие наши актёры были людьми верующими. Только это не выпячивалось на всеобщее обозрение. Сегодня у некоторых актёров в гримёрных можно увидеть иконки. Вера - это духовная опора, которая необходима актёру в его непростом труде.

- Вы исповедуетесь, причащаетесь?
- Конечно. Однажды во время поста я пошёл в храм причаститься, исповедаться и говорю батюшке: «Грешен я, сейчас идёт пост, а я веселю народ». Он спрашивает: «А что ты делаешь?» Отвечаю: «Я актёр, служу в Малом театре». Честно говоря, я ожидал услышать от него какое‑то строгое наставление, а он посмотрел на меня внимательно, выдержал небольшую паузу и говорит: «Ну что делать... Людям непросто жить, а ты даёшь им положительные эмоции. Иди, весели народ - это твоя работа». Мне понравилось, что в его словах не было никакого фарисейства, никакой фальшивой назидательности.

- У вас есть постоянный духовник?
- Был - отец Владимир в Пименовской церкви, где я крестился, будучи уже человеком взрослым. Но, к сожалению, его не стало. Мудрый и прозорливый священник, он никогда не давал конкретных советов, а как бы подталкивал тебя в нужном направлении. А ты потом уже сам находил правильный путь и способы решения своих проблем.

- Какую молитву читаете чаще всего?
- «Отче наш». До революции часто употребляли выражение: «Ты должен это знать как «Отче наш». Эту красивую, очень сильную молитву знали практически все. Насколько я помню, она единственная заповедана именно Богом. Я знаю многих людей, которым в каких-то сложных жизненных ситуациях эта молитва очень помогла. Прочитаешь несколько раз, успокаиваешься, и начинают приходить какие-то здравые мысли о том, как поступить в той или иной ситуации. Может быть, не совсем уместно, но мне в связи с этим вспомнилась небольшая история, связанная с нобелевским лауреатом Н.Бором. У него над дверью висела подкова, и когда его спросили: «Вы же  - физик, материалист. Неужели вы верите, что эта подкова приносит удачу, счастье?» - он сказал: «Она приносит удачу даже тем, кто не верит». Это, конечно, не о христианской вере, но некоторая аналогия есть, ведь и маловерному иногда молитва может помочь. Кстати Н.Бору принадлежат слова: «Не наше дело предписывать Богу, как Ему следует управлять этим миром».
Беседовала Ирина Колпакова
24.04. 2018. газета "Крестовский мост"

http://www.krest-most.ru/?c=article&id=729

ЕВГЕНИЙ КНЯЗЕВ: «БЕЗ РЕМЕСЛА НЕ БУДЕТ НИКАКОГО ИСКУССТВА»
Актер Театра им. Вахтангова, ректор Театрального института им. Щукина Е.Князев о том, можно ли научить быть артистом, чем хороши сегодняшние студенты и каково предназначение театра.


- Театр - это искусство или ремесло?
- Без ремесла не будет никакого искусства. И этим ремеслом нужно владеть! Театр невозможен без слова, без смысла, без актерской игры и режиссуры, музыки и сценографии. Только когда все компоненты органично сходятся и работают на одно дело, получается спектакль, который интересен зрителю. Но много позже одна из тысяч постановок станет искусством. Посмотрите, в истории ХХ в. очень немного спектаклей, буквально перечесть по пальцам, которые мы считаем искусством. Поэтому повторю вслед за Незнамовым, героем пьесы «Без вины виноватые» Островского: «Вам, может быть, угодно считать свою игру искусством, мы вам того запретить не можем. Я откровеннее, я считаю свою профессию ремеслом, и ремеслом довольно низкого сорта».

- Говорят, что вахтанговцы - особенные. Это правда?
- На этот вопрос никто никогда не ответит. Когда Е.Вахтангов ушел из жизни и театр осиротел, его ученики искали себе человека, который повел бы их дальше. Приглашали многих режиссеров, позвали, например, Мейерхольда, который, само собой, стал выстраивать репетиции и спектакли по-своему, на что мои «предки» воспротивились и сказали Всеволоду Эмильевичу, что в его услугах они больше не нуждаются. Вот так сурово. Был блистательный режиссер А.Д. Попов, который даже поставил несколько спектаклей, однако и он не «прижился», как не «прижился» А.Завадский. И только в 30-х годах был выбран преемник из учеников Евгения Багратионовича - Р.Н. Симонов, возглавлявший театр долгие годы и выпестовавший созвездие блистательных актерских индивидуальностей: Ц.Мансурова, М.Астангов, Н.Гриценко, Н.Плотников, Ю.Яковлев, М.Ульянов, В.Лановой…

- В чем принципиальное отличие вахтанговской театральной школы?
- Отличие нашей школы от других, вероятно, в том, что методология, которая была создана более ста лет назад, в 1914 г. практически не изменилась. Один из ее авторов - Б.Е. Захава, который впоследствии стал ректором института и был им на протяжении полувека и при котором студия при театре стала ВУЗом. У нас действует кафедральная система преподавания, и только так мы учим своих студентов. Даже если приглашаем педагога из другой школы, то сначала спрашиваем, готов ли он служить по нашей методологии, просим побывать на занятиях, чтобы понять, что и как у нас происходит. Также есть несколько разделов обучения, которые существуют только в нашей школе. Если говорить предметно, например, этюды к образам. Это один из методов работы над ролью. Студентам предлагается поразмышлять на основе лит. материала, но не играть его, а фантазировать. То есть даны характеристики персонажа, а ты сам придумываешь этюды, подбираешь костюм... Еще одно очень важное отличие - у нас много педагогов. Только на кафедре актерского мастерства работают порядка 30 человек, которые все включены в процесс. Это принцип той, старой вахтанговской, школы, ведь студент у одного педагога учится мыслить, у другого - владеть словом, у третьего - темпераменту, и только тогда он обретает индивидуальность. Поэтому у нас индивидуальное обучение, штучная работа, а процент выхода - как и в любой другой профессии.

- «Правила поведения в Театральном институте Щукина» 1946 г. издания действуют до сих пор?
- Да. На первый взгляд в них нет ничего особенного, но это не так. Это устав, который гласит, в частности, что каждый студент должен здороваться с педагогом вставая, и это не зависит от того, сколько раз в день ты этого педагога видишь. Или что студенты должны сами обслуживать свои спектакли, тем самым познавая все составляющие театральной работы. Они учатся правильно завязать кулису, чтобы потом быстро ее развязать, строить и складировать декорации, гладить костюмы, подавать реквизит. И знания передаются не из уст в уста, а из рук в руки. В прямом смысле слова.

- Неужели настолько принципиально, умеет ли студент отгладить свой костюм?
- Только так они будут относиться к работе монтировщика или костюмера с большим уважением. Только так поймут, что не исключительно на сцене «царствуют и правят» и не только благодаря им получается спектакль, а именно благодаря работе огромного коллектива. Еще раз вспомню Островского, который говорил: «Я предлагаю тост за всех служителей искусства, за всех тружеников на этом благородном поприще без различия степеней и талантов».

- С 2003 г. вы - ректор Театрального института им. Щукина. Студенты нового тысячелетия - это абсолютно другое поколение? Чему их непременно надо учить?
- Я вижу, как ребята приходят на 1-й курс с ощущением своей значимости, но уже на 2-м смотрят на тебя более робко, на 3-ем появляется растерянность, а к 4-му понимают, что только-только начали что-то узнавать. И когда спрашиваешь: «Ну что, сейчас бы начать учиться?» В ответ слышишь: «Да! И мы бы уже не пропускали лекции, на которых говорят о Софокле…» При этом у них есть энергия, азарт в постижении нового, драйв, потому зрители так любят приходить на студенческие спектакли. По большому счету студенты во все времена одинаковы, разница только в том, что сегодня они овладели новой письменностью - интернетом и прочими техническими средствами, о чем мы всего 40 лет назад и подумать не могли. У них уже есть портфолио, они могут ответить на любой вопрос, лишь нажав кнопку на гаджете. И возникает ошибочное ощущение, что это знание. А мы претендуем на то, чтобы они действительно что-то знали, чтобы читали, потому что образование, как и культура, с моей точки зрения, насаждается. Человек, за редким исключением, не полюбит классическую музыку, не пойдет сам в музей или театр, если его не приведут и не скажут какие-то особенные слова, чтобы увлечь, заинтересовать. Культуру надо прививать! Сначала это делают родители, потом учителя, а затем и мы. И кроме того, что мы насаждаем и прививаем, мы еще и требуем! Если при поступлении отговорка «давно читал и забыл» еще возможна, то на наших экзаменах это не пройдет.

- Они романтики, прагматики или циники?
- Современный студент часто становится прагматиком. Но все еще есть и идеалисты, и чаще всего именно из них и получается что-то. Когда ставишь перед собой благородную цель научиться быть артистом, а не стать известным и продать себя подороже, талант разовьется. Если хочешь служить, а театр - это именно служение, то и судьба будет более благосклонна. Я бы пожелал студентам научиться терпению и пониманию, что быстро ничего не бывает.

- Вообще можно научить быть артистом?
- Никогда и никого, и не только в этой профессии, научить нельзя. Если человек чувствует способность к тому или иному делу, он впитывает и приумножает все то, что ему говорят. Мы говорим про тех, кто состоится и составит славу театра, а таких в любые времена на каждом курсе было и есть процентов десять. Они не просто одарены, они впитывают, трансформируют и приобретают индивидуальность, они чуть легче идут вперед, хотя легких путей никогда не бывает.

- На ваш взгляд, есть среди студентов и выпускников Щуки будущие звезды? Можете назвать имена?
- Талантливых ребят много, но давайте лучше говорить о сегодняшних молодых актерах, это будет правильнее. Например, о В. Добронравове, который учился у меня на курсе. Сначала он поступил на коммерческое отделение, а уже на 2-м курсе его за «упрямство» перевели на бюджетное место, к 4-му он играл в училище главные роли и после выпуска попал в Театр Вахтангова. Он всегда был готов к работе, не отказывался ни от каких ролей, и теперь спустя всего 10–12 лет у него главные роли в театре. Я смотрю на него и горжусь, потому что он становится настоящим мастером. Нередко мы вместе играем, как в спектакле «Царь Эдип». При этом на сцене еще и моя учительница - Л.Максакова. У меня даже есть такая фотография: я, учитель и ученик.

- Сегодня актерскому мастерству учат едва ли не повсеместно вне зависимости от статуса и профиля учебного заведения. Это создает конкуренцию, подстегивает, или, напротив, получается, что профессия «размывается»?
- Нет никакой конкуренции. Это ужас! Этой профессии не может учить любой артист, сколь бы хорош он ни был. Нельзя просто войти в класс и начать преподавать. Даже великолепный М.А. Ульянов сам признавался, что у него не получается. А сейчас все кому не лень набирают курсы по 60–70 человек. И получается, как по многим специальностям, перепроизводство, а свое место в профессии находят те же самые 10%, которые и должны найти.

- Как вы относитесь к экспериментам на театральной сцене?
- Ничего хорошего не получилось бы без экспериментов! Люди, которые рискуют, которые обрекают себя стать «расстрельными», привлекают на себя на гнев и «левых», и «правых», - движут театр. Честь им и хвала! Из гениев, которые шли вопреки, - наш Е. Вахтангов. Представим на секундочку, что было бы, если бы Евгений Багратионович прекрасно себя чувствовал в день премьеры «Принцессы Турандот» и присутствовал бы на спектакле. Не думаю, что К.С. Станиславский, видя это «безобразие» на сцене, похвалил бы Вахтангова. Напротив, полагаю, что здорово бы его отругал и не было бы в дальнейшем ни вахтанговского направления в театральном мире, ни Театра им. Вахтангова в частности.

- Бесконечные сомнения, мучительный поиск, ожидание телефонного звонка. Многие не выдерживают эмоционального напряжения в работе или невостребованности и уходят из профессии. Никогда не сомневались в своем выборе, ведь поступили не с первого раза
- Есть те, кто поступает легко, и для них в этом нет никакого события, а есть другие, которые пробиваются годами. Я поступал всего дважды. Сначала после школы, а потом после окончания Тульского политеха, получив специальность горного инженера. Когда не поступил первый раз, это не означало, что меня не взяли. Просто на 2-м туре предупредили, что дальше не пропустят, потому что молод, но порекомендовали обязательно прийти на следующий год. Однако родители были уверены, что без должных связей никогда не поступлю. Да и вообще были против, сказали получить сначала «нормальное» образование, а уж потом делать что душе угодно. И я смирился, хотя театр никогда не бросал - занимался в самодеятельности. Заканчивая институт, понимал, что сейчас придется куда-то идти работать инженером, и почувствовал, что не смогу. Решил попробовать еще. Вторая попытка была в Ленинградский театральный институт (сегодня - Российский госинститут сценических искусств (РГИСИ)). Меня брали, и после этого четко осознал, что пойду в театральный. Вообще получилась интересная история. Поступал в разные институты, и даже мог бы учиться у О.Н. Ефремова в Школе-студии МХАТ, но выбрал Щуку. Однажды Ефремов, когда я стал худруком курса и показывал своих выпускников во МХАТе, меня узнал и то ли в шутку, то ли всерьез сказал: «Жаль, что не пошел ко мне учиться!»

- Ни разу не хотелось все бросить, потому что думалось, что ничего не получается?
- Эти муки бесконечны! Когда начинаешь работу над новой ролью, то приходят тревожные мысли, что все куда-то делось, и как с этим быть - непонятно. И до конца так и не знаешь, получилось ли? Р.Туминас (худрук Театра им. Вахтангова) никогда не говорит «хорошо». Позже, если случится что-то особенное на спектакле, отметит: «А сегодня было… так!» Это высочайшая оценка. Однажды после того, как я отыграл сцену в спектакле «Маскарад», Римас Владимирович пришел ко мне в гримерку и сказал: «Вот это правильно». У меня аж комок к горлу подступил. Но, если бы можно было начать все с начала, я ничего не хотел бы изменить. Всё, к чему я пришел, я пришел через большую работу. Я свою жизнь люблю и ценю.
Беседовала Елизавета Пивоварова
Культура РФ.

https://www.culture.ru/materia....kusstva
Прикрепления: 9124547.jpg (13.2 Kb) · 7448671.jpg (13.6 Kb) · 6769388.jpg (8.6 Kb) · 4971845.jpg (11.9 Kb) · 2035747.png (26.5 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Воскресенье, 09 Авг 2020, 19:08 | Сообщение # 22
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЧЕЛОВЕК ДЕЛА: АЛИСА ФРЕНДЛИХ О ТЕАТРЕ И О СЕБЕ


- Если театр вернется к своему главному предназначению – составить момент сопереживания между сценой и зрителем, – это будет победа театра.

Актриса широчайшего диапазона, сыгравшая Элизу Дулиттл в «Пигмалионе» Шоу, Катарину в «Укрощении строптивой» Шекспира, Малыша в инсценировке «Малыша и Карлсона», гордую полячку в «Варшавской мелодии» Зорина и советскую начальницу в «Служебном романе», Алиса Фрейндлих – прежде всего и поверх всего – человек дела, выбранного ею с детства. Ее поколение артистов, художников, интеллигентов очень много работало над гуманизацией нашего непростого мира. В свете теперешних итогов то ли сил у них все же не хватило, то ли молодые поменяли курс.

- Самое сильное житейское впечатление, то, которое не вытравишь?
- Их было немало. Думаю, пусть это и прозвучит довольно банально, но самым сильным жизненным впечатлением, переживанием стало рождение дочки, тот момент, когда она явилась на белый свет.

- А самое сильное потрясение от искусства? Или их тоже было немало?
- Наверное, их было несколько. Уж точно не одно. Я часто вспоминаю три момента, когда я рыдала. Первый – «Легенда о любви», которую я посмотрела в Мариинском театре. Тогда танцевала А.Осипенко. Поставил этот балет Якобсон. Я потом видела «Легенду о любви» в других исполнениях, но только Осипенко заставила меня рыдать в ложе. Второе потрясение – балет М.Бежара на муз. Малера. Танцевал тогда Хорхе Донн. Это был первый приезд Бежара в Россию. Тоже, помню, на этом балете утопала в слезах. И третье сильное эстетическое переживание, которое тоже рыданием обозначилось, – это «cНежное шоу» В.Полунина. Вообще, я много плакала и над фильмами какими-то, и над спектаклями, чувствительная я тетка… Но эти 3 потрясения сильнее всего.

- Почему вы решили стать артисткой?
– На этот вопрос я, пожалуй, не отвечу. Почему? Может, потому, что никогда ничего другого и не решала для себя. Хотя были какие-то отступления, коротенькие, но с детства потребность была во что-то играть, в кого-то играть. И папа влиял, конечно, со своими репетициями и трогательным вмешательством в мои игры. Он все время со мной во что-то играл. И тетушка с мужем, консерваторцы, «работали». Все время рядышком было что-то театральное, артистическое.

- Вы были свидетельницей того, как Б.А. Фрейндлих, ведущий артист Александринского, тогда Пушкинского, театра, репетировал?
- Я тогда не понимала, что это репетиция. Маленькая была – 4 года, не больше. Это было еще до войны. С начала войны мы уже жили отдельно, папа с мамой к тому моменту разошлись. Так что это мои довоенные, самые детские впечатления. Я просто помню, как он перед зеркалом что-то такое изображал, а я сидела рядом и вторила. А что до консерваторцев, моей тетушки с мужем, то они постоянно пели, распевались. Ходила года в 4 на взрослые оперные спектакли, потому что это были их дипломные спектакли, на которые родственники были званы, в том числе и я. Смотрела «Корневильские колокола», «Евгения Онегина», «Пиковую даму».

Интересно, что все ваши потрясения от искусства связаны с музыкальным, не драмтеатром…
- Да, сначала меня привлекал музыкальный театр. После войны я бегала в Мариинский. Моя соседка по коммунальной квартире имела абонемент, но не всегда могла пойти в театр, и иногда я ходила на спектакли. Сидела на галерке, слушала и смотрела оперы и балеты.

- Были ли в вашей жизни моменты, когда казалось, что сделали неправильный выбор? В профессии я имею в виду…
- Нет. У меня были 2 измены. Когда училась в школе, не было кружка, в который я не ходила бы: и драматический, и певческий, и балетный, и танцевальный в Доме пионеров. Но вдруг в 6-м или 7-м классе, уже после войны, у нас появился предмет «астрономия», и я захотела стать астрономом, мне захотелось заниматься звездами. И довольно долго я изменяла первому своему увлечению. А потом появились предмет «психология» и предмет «риторика», и мне вдруг захотелось непременно быть адвокатом. Юристом, но непременно адвокатом…

- Чтобы защищать?
- Да. Такие были страстишки. Потом эти страстишки стыдливо ушли, стушевались. Главное победило.

- Сейчас любят говорить «петербуржец в таком-то поколении». Вы в каком поколении петербурженка?
-  Давайте посчитаем: мои внуки, моя дочь, вот я, папа, мама, бабушка, прадедушка, прабабушка… Думаю, что я 6-е поколение. А может, и глубже, потому что по линии бабушки мои предки раньше появились в Петербурге – когда стеклодувные заводы под Питером стали строить, туда приглашали мастеров-стеклодувов из Германии. Вот тогда они и приехали в Россию. А дедушкино поколение, то есть Фрейндлихи, приехали в начале XIX в. Есть бумага, где мой дед просит о русском подданстве. Он уже был в России давно – в Новгороде, по-моему, а приехав в столицу, в Петербург, попросил подданства. Наверное, год 1828-й, какой-то такой. Не знаю, кем он был, но документ такой у нас хранится.

- Вы интересуетесь историей своей семьи?
- Насколько могу углубиться, интересуюсь конечно. Сейчас очень трудно восстановить все это в памяти, потому что умерло и бабушкино поколение, и мамино. Во время войны было не до расспросов, да я и маленькая была. Даже если бы не было войны, мне это все было тогда не сильно интересно. Не говоря уж о том, что с начала войны немцев выселяли, сажали, так что лучше про немецкое прошлое было не вспоминать. А когда можно стало вспоминать, тех, кто мог бы вспомнить, уже не было. Тетушка, папина сестра, была последний источник, который мог бы нам что-то рассказать. То, что она успела рассказать и поведать, мы знаем. Кое-что узнали в лютеранской церкви, в кирхе на Кирочной ул. Среди сохранившихся бумаг церковного архива есть свидетельство о крещении, о конфирмации.

- Если я не путаю – есть у протестантов конфирмация?
- Конечно есть. Один из главных обрядов. У них же нет таинства миропомазания. Конфирмация – момент сознательного исповедания веры. Один из важнейших обрядов в протестантизме…

- Вы оказались в городе во время блокады, помните это страшное время?
- Конечно помню. Другое дело, что в моей памяти нет последовательности никакой. Есть калейдоскоп событий, деталей, поворотов, картинок и так далее. В связный сценарий это никоим образом не выстраивается. Если мне надо вспомнить об этом, то я очень напрягусь, что-то уходит, что-то возвращается.

- Не любите вспоминать про это?
– Почему? Я вспоминаю, когда приходит какой-то момент. По аналогии что-то вспоминается. Ассоциативный ряд вдруг выплевывает картинку.

- Вас в какой-то момент эвакуировали?
- Нет, мы провели всю войну в блокадном Ленинграде.

- Чудом выжили…
- Думаю, да. Можно назвать это чудом. В первую зиму – самую тяжелую, с 41-го по 42-й, там, конечно, бабушка была главной поддержкой. Я уж столько раз об этом говорила, что неловко повторяться, но… повторюсь. Бабушка со своей немецкой дисциплиной устроила нам железный режим. Маленький кусочек хлеба, который давался на всех, разрезался на кусочки и выдавался по часам. Я очень хорошо помню эту картинку: у нас висели часы, они шли всю войну, не останавливались. И вот мы все сидим, не спуская глаз с циферблата – от первой выдачи до второй, смотрим на стрелки, как удав на кролика.

- У вас была коммунальная квартира?
-  Да, коммунальная. И довольно большая. Другое дело, что в самом начале войны нашу квартиру разбомбило. Мы в это время были в бомбоубежище, поэтому не пострадали. А квартира пострадала: и окна вылетели, и потолок рухнул. Собрали вещи, которые можно было собрать, и перебрались к папиному брату, который жил в этом же доме. Тоже в коммунальную квартиру, но комната была 25 м., и мы там все разместились. А нас было: Зоя с сыном, папина сестра с дочкой, бабушка, мама и я… 7 человек. Вот так мы сгрудились около буржуйки и жили. Тогда же еще было печное отопление. У дяди была большая изразцовая печь, но печь-то топить было нечем, поэтому стояла буржуйка, а труба ее входила в изразцовую печь. Вокруг буржуйки составили кровати, спали рядышком, грелись друг о дружку. Помню, как с бабушкой ходили далеко во двор за хорошей водой. А с молодой тогда еще своей невесткой бабушка отправлялась за водой к прорубям. Мы жили на Мойке, это не очень чистая река. Но не до выбора было. Откуда-то привозили питьевую воду. А чтобы мы совсем не завшивели, бабушка вместе со мной (это я очень хорошо помню) ходила во двор за снегом: мы разгребали сугроб, черный, грязный, набирали в ведра более-менее чистый снег, потом бабушка его таяла и этой водой нас мыла.

- Вы читаете книги о войне и блокаде, и если да, то какие кажутся наиболее… адекватными?
- Читала «Блокадную книгу» Гранина и Адамовича. А так не очень-то я читала и читаю. Когда началась школа после войны, я и сама все помнила. И помню. Я помню, как пошла в блокадную школу с января 1943 г. В декабре 1942-го мне исполнилось 8, мама пошла за карточками в ЖАКТ, а ей не дают карточки, говорят: «Раз дочке 8 лет, должна идти в школу, иначе не дадим карточек». Я пошла учиться и с этого времени помню более-менее отчетливо все. Сценарно, не так калейдоскопично. Помню, как спускались в бомбоубежище, как начинали писать, не снимая рукавичек. Бумаги не было, нам давали стопку газет, и мы писали на полях. Так мы учились писать буквы. Ни о каких тетрадках и речи быть не могло. Помню, что мы должны были носить в школу кружку, и каждый – что мог из съестного. Ну это уже 43–44-й годы, когда стало не скажу, что сытно, но не так голодно. Не 125 граммов. В общем, каждый приносил кусочек хлеба, кто с маслом, кто без. И в кружку нам наливали чай! Из чего был этот чай, не знаю, но у каждого из нас была своя кружечка для школьного чая.

Вы учились в знаменитой 239-й школе, «школе со львами»…
- После войны я на 3 года уезжала в Таллин, с 3-го до 6-го класса училась там. Отчим мой там служил, поэтому мы и уехали. Мама регулярно возвращалась в Ленинград, чтобы не отобрали комнату. А вот первые 2 военных класса я помню очень хорошо. Нас, малышей, сбивали в отряды, и мы ходили в госпитали. Школа же на Исаакиевской пл., а по всему периметру площади, во всех этих зданиях – Институте растениеводства, «Астории», «Англетере», Зубовском институте – были сплошные госпитали. Мы ходили в них октябрятскими отрядами, читали раненым стихи, пели песни. Даже помню, что именно я им пела. Очень хорошо это помню…

- Вы с самого детства хорошо поете…
– Тогда я пела очень хорошо. Сейчас не пою. Искурила голос. Пела раненым: «Эх, дороги, пыль да туман…», «Севастопольский вальс», «Темную ночь» из фильма «Два бойца». Одни из первых моих слез, ну, кроме детских, когда тебя шлепают, были на фильме «Два бойца» с М.Бернесом и Б.Андреевым. Он вышел как раз в 43-м… Я смотрела этот фильм в кинотеатре и бегала на него безостановочно. Мыла пол в мамино дежурство по коммунальной квартире, зарабатывая этим право посмотреть кино. И без конца смотрела «Двух бойцов», без конца… Не знаю, раз 40 его смотрела. И каждый раз плакала. А в госпиталях пела «Темную ночь» Агатова и Н.Богословского, если не ошибаюсь. Это был мой коронный номер.

- Еще один вопрос, которым, надо полагать, тоже все надоедают, но как не спросить: у вас был любимый учитель в Театральном институте?
- 60 лет занимаюсь этим грешным делом, лицедейством, и не устаю вспоминать Б.В. Зона. Мне все время вспоминаются его рекомендации, посылы, наставления. Я работаю по Зону всю мою артистическую жизнь. Он рассказывал нам, как стажировался у Станиславского. Когда-то Зон был формалистом, театральным авангардистом, его за это даже очень бранили и обижали. У него был Новый ТЮЗ, смешной такой, несколько хулиганский, новаторский, авангардный театр. А потом, когда он побывал в Москве на спектаклях МХАТа и встретился со Станиславским, загорелся его системой, его идеями. Борис Вульфович рассказывал нам очень многое из того, что он видел во МХАТе, пока жил там и стажировался. Все спектакли пересмотрел того периода. Каждый раз, когда мы ставили свой студенческий спектакль, на репетициях он страшно любил искать жизненные аналогии и ассоциации, что, в общем, безумно важно в нашем актерском деле. Кроме того, он всегда рассказывал, как такую-то роль играл Москвин, как такую-то роль играл Дикий. И эти параллели, которые у него возникали, очень сильно западали в сознание. Из тех его воспоминаний тоже можно было извлечь целую главу актерского мастерства.

- Правда ли, что он считал – кино портит артиста, и поэтому запрещал своим студентам сниматься?
- Я такого не помню. Он не разрешал халтурить вне стен Театрального института, подрабатывать все равно где – в кино ли, в театральной массовке или на эстраде. Я знаю, что И.Владимирова он выгнал с 1-го курса актерского факультета, когда узнал, что он подрабатывает у Н.Акимова в Театре Комедии – то ли в массовке, то ли куплеты какие-то пишет. Зон за это Владимирова выгнал! Нельзя было совмещать. Учиться, нарабатывать мастерство, а потом – работать. Но не подрабатывать. Мы даже в елочных представлениях не играли. Только учеба.

- А правда ли, что он велел своим ученикам вести дневники?
- Да, правда. Мы все вели дневники. Обязательно. Дневники не житейские, а творческие. Конечно, это были примитивные, школярские записи. Впрочем, не знаю, у кого как. У меня – так. Мой дневник был абсолютно школярский. Впечатления от уроков, спектаклей, фильмов. Вообще любые впечатления. Зон брал наши записи, читал, потом обсуждал. Он очень отслеживал все наши параллельные дисциплины. Ходил, смотрел, что мы делаем на ритмике, слушал, что поем. Выбирал нам педагогов. Кстати, именно он привел в Театральный институт Зою Лодий. Замечательная певица, маленькая, горбатенькая, с невероятным голосом. В свое время ее звали «Северный соловей». Ей всегда ставили на сцену высокий стульчик, она на него усаживалась и пела. Она преподавала в Консерватории. И Зон упросил Зою Петровну, чтобы она на нашем курсе вела вокальный класс.

- В книге, посвященной Зону, я прочел ваше письмо Борису Вульфовичу. Вы очень хорошо пишете. Никогда не пытались писать мемуары, воспоминания?
- Нет, не пыталась. Я всегда в очень большом затруднении, когда мне надо что-то написать, даже поздравительную открытку. Всегда очень мучаюсь, когда пишу. Но если у меня что-то иногда и получается, то только благодаря Иде Славиной, моему потрясающему школьному педагогу по русскому языку и литературе.

- Какую свою роль вы считаете самой удачной?
- Никто из артистов не решится ответить на такой вопрос, по-моему. Если суммировать впечатления зрительские и впечатления коллег, то, наверное, это та роль, которую я сыграла на склоне лет, вернувшись для этого спектакля, для этой роли в Театр Ленсовета. Пьеса «Оскар и Розовая Дама» французского драматурга и режиссера Эрика-Эммануэля Шмитта. Спектакль поставил В.Пази. Я играла этот спектакль почти 6 лет. Пази пригласил меня в мой старый любимый театр как гостью. Мне было 70 лет, когда я играла этот спектакль. Он очень мне дорог. Там сиделка – старенькая, пожилая, волонтер. И мальчик, который умирает от рака. Это моноспектакль, я играла все роли. Спектакль был построен как воспоминания сиделки после смерти мальчика о том, как все происходило. Это давало право мне сыграть и мальчика тоже.

- Вопрос, на который артисты тоже не любят отвечать: есть роль, которую вы мечтали сыграть?
- Есть такие роли, которые я хотела бы сыграть, но не сложилось. Хотя мне грех жаловаться, я довольно много сыграла прекрасных ролей в Театре Ленсовета. Когда ушла в БДТ, ролей стало поменьше. Огромная труппа, да и возраст сужает круг возможных ролей. В Театре Ленсовета я была еще в том возрасте, когда опыт уже есть, а лета еще позволяют, и очень хотела, чтобы И.Владимиров поставил мюзикл. 2 мюзикла у него выпрашивала – хотела сыграть Оливера Твиста в «Оливере» и Элизу Дулиттл в My fair lady («Моя прекрасная леди»). Я сыграла Элизу Дулиттл, но в пьесе Шоу «Пигмалион», а мне хотелось ее еще и спеть. Владимиров был против. Он сказал, что всякий мюзикл зарубежный, который мы берем, – это создание автора, режиссера и композитора, совместное. И раз мы ставим этот мюзикл, значит, строим по чужим лекалам, прихватываем чужие идеи. Надо создать свой мюзикл. Это – позволительно. Пользоваться чужим – не позволительно. И он поставил свой мюзикл – «Дульсинею Тобосскую» А.Володина. Саша Белинский принес нам эту пьесу, свеженькую, из-под пера. Это не был мюзикл в чистом виде, но первая попытка такого музыкально-драматического действа. Мюзиклы М.Захарова были попозже, чем наша «Дульсинея…».

Хороший был спектакль. М.Боярский очень хорошо играл будущего, нового Дон Кихота, студента теологии, а А.Равикович…
- Равикович блистательно играл Санчо Пансу. Музыку к спектаклю написал Г.Гладков. Превосходный композитор, который владеет муз. драматургией. Мелодическими доблестями может похвастаться не один композитор, а вот владеть муз. драматургией может далеко не каждый. Гладков блистательно владел именно этим…

- Вы снялись в абсолютном кинематографическом шедевре – «Сталкере» А.Тарковского. Как работал Тарковский и как работал ваш партнер по этому фильму А.Кайдановский?
- Я не знаю, как про это рассказывать. Роль моя в этом фильме очень локальна. Первая сцена, когда сталкер уходит в Зону, и последняя, когда возвращается. Вот и вся моя роль на двухсерийный фильм. Поэтому мои встречи с Тарковским были так коротки, что я мало что могу сказать. Вот мне сейчас надо ехать на фестиваль Тарковского в Иваново, П.Лунгин этот фестиваль организовал, и надо там что-то говорить, а что – ума не приложу…

- Ну вот вы сейчас и отрепетируете, что там говорить…
- Что уж тут репетировать. Я в панике. Не знаю, что рассказывать. Знаю только, что Тарковский никогда не ставил никакой актерской задачи. Он создавал атмосферу, а задачи не ставил. Впрочем, я не знаю, как он работал с другими артистами, с теми, кому надо было сыграть протяженную роль. У меня-то два локальных момента. Но он создавал атмосферу, которая нужна в данный момент для данного эмоционального состояния актера. Он читал стихи своего отца, Арсения Тарковского. Другие какие-то стихи, которых я не узнавала, потому что просто не знала их. Читал такие стихи, которые атмосферно заряжали именно тот миг, который нужно сыграть.Что касается последнего монолога жены сталкера, то он был моей пробой. Потом Тарковский съездил в экспедицию, снял материал на заброшенной электростанции в Эстонии, вернулся, и я второй раз сыграла этот монолог уже в павильоне. Тарковский хотел взять куски из моей пробы, но… не сошлись шарфики. На пробе у меня был один шарфик, а во время съемок другой. А потом выяснилось, что весь отснятый материал пошел в брак, потому что, с великим трудом добыв пленку «Кодак», по неопытности нарушили какую-то технологию при ее проявке. Весь материал погиб! Картину остановили. Целый год Тарковский с братьями Стругацкими переписывали сценарий. Немножко ломали его. Сценарий получился у них уже на 2 серии, а была одна. Потом стали снимать заново, и я в 3-й раз сыграла монолог.

С Кайдановским на съемках «Сталкера» я общалась совсем мало. Потом – побольше. Когда он снимал «Простую смерть» по «Смерти Ивана Ильича» Л.Толстого, позвал играть эпизод. В.Приемыхов играл у него главную роль, а я играла его жену, довольно равнодушную к умиранию своего мужа даму. Не могу сказать ничего особенного, что мне бы запомнилось. Как он с героем работал, я не знаю, не видела, моя же роль была довольно небольшой, буквально несколько эпизодов. Нормальный, вежливый, интеллигентный, тактичный человек. Когда был партнером в «Сталкере», не требовал ничего, не капризничал, не тянул одеяло на себя. А режиссер? Не знаю. Я ведь этот фильм даже не видела. Не знаю, как он получился, хотя Приемыхов хороший артист и он хорошо играл в этом фильме.

- Так получилось - не знаю, хотите вы того или нет, нравится вам это или не нравится, – но самая ваша знаменитая кинороль – в «Служебном романе». Как вы относитесь к этому фильму и к этой роли?
- Да, фильм редкой живучести. Наверное, это происходит за счет какой-то доброй интонации самого Э.Рязанова, он человек очень добрый, веселый, с юмором, контактный. Очень симпатичный человек. Наверное, это всегда проецируется на работу. Как я могу к этой роли относиться? Метаморфоза какая-то произошла с персонажем, это уже интересно. Мне всегда интересно, когда в роли заключается какая-то метаморфоза. И в театре мне хотелось войти в спектакль одним человеком, а выйти другим. Войти цветочницей Дулиттл, а выйти леди Дулиттл. И в роли в «Служебном романе» это было для меня самое завлекательное. А почему этот фильм так популярен? И почему эта роль у меня самая известная? В самом деле, в каком бы ты ни была городе и какое бы ни было поколение, от стариков до молодых, все подходят и говорят: «Ой, мы вас видели в «Служебном романе»!» Чем это объяснить? Повторюсь, доброй, человечной интонацией. И, конечно, органичность, достоверность и узнаваемость присутствуют в фильме, что тоже подкупает.

- Долгое время вы были знаком, как теперь говорят, брендом Театра Ленсовета. Какие спектакли этого театра вам особенно дороги?
«Дульсинея Тобосская». «Люди и страсти», замечательный был спектакль. Это был такой, простите за суховатое слово, альманах немецкой театральной классики. Очень интересный посыл в подборе фрагментов из пьес немецких классиков. Отрывки были выстроены по принципу: казнящий – казнимый, казнимый – казнящий. Я играла в этом спектакле 2-х королев. Одну, казнящую, Елизавету из «Марии Стюарт» Шиллера. Другую, казнимую, Марию Антуанетту из «Вдовы Капет» Фейхтвангера. Такие вот получались взаимоотношения между властью и просто человеком. Сен Жюста играл Боярский. Марию Стюарт Г.Никулина. 2 этих эпизода – встреча Марии Стюарт с Елизаветой и встреча Сен Жюста с Марией Антуанеттой – шли один за другим. А потом весь 2-й акт был выстроен на комедии Брехта «Кавказский меловой круг». Равикович играл Аздака. Такое мажорное, что ли, завершение темы взаимоотношений человека и власти. И опять же Г.Гладков, написавий музыку на стихи Гейне и Гете. Великолепные у него получились зонги. Интересно, что целиком пьесу Фейхтвангера пытались поставить в «Современнике», но не получилось у них. Целиком она не состоялась. А вот фрагмент – беседа Сен Жюста и Марии Антуанетты перед казнью королевы – замечательный. И там еще есть фрагмент: суд над Марией Антуанеттой. Но спектакль не вмещал уже столько фрагментов. Пришлось отказаться. А целиком пьеса – рыхлая, неинтересная, за исключением двух этих эпизодов…

«Малыш и Карлсон» мне очень дорог, где Равикович играл Карлсона, а я Малыша. Был хороший спектакль «Укрощение строптивой». Случайно сохранилась его запись. Вообще, так обидно, когда исчезают хорошие спектакли. «Дульсинею…» не записали. «Люди и страсти» сняли все-таки на телевидении. Есть какая-то жалкая копия. «Укрощению…» больше повезло: когда театр был на гастролях в Москве, телевидение засело в зале и прямо со спектакля записало представление. Не знаю, для каких целей. В фонд тогда не снимали и канала «Культура» в помине не было. Пленка валялась в архиве, и какой-то умный человек, пока пленка еще теплилась, перевел ее на цифру. Теперь эти диски мы друг дружке дарим. Я от поклонников получила два диска «Укрощения строптивой», черно-белый вариант. Видимо, при перекодировке, перезаписи пленки на цифру цвет не сработал.

- Вашим партнером, Петруччио, в «Укрощении…» был Дмитрий Барков?
- Да. А его слугу играл Равикович. Слугу другого вельможи играл А.Петренко. И это был потрясающий дуэт. Изумительные были двое слуг – Равикович и Петренко.

- Помню, как на одном спектакле Равикович вас всерьез шарахнул по голове. Петруччио – Барков унес вас со сцены на плече, как дрова.
- Господь с вами, это мизансцена такая была. Вам показалось, что мне шарахнули по голове всерьез. Ну и прекрасно – значит, хорошо, слаженно сыграли. Так и было поставлено. Меня так и уносили каждый раз, как дрова.

- Есть ли, по-вашему, незаслуженно забытые артисты? И если есть, то кого бы вы назвали?
– В Ленинграде сначала, а потом в Петербурге был артист Пантелеймон Крымов, Патя Крымов. Актер замечательный. Ученик Зона, которого Борис Вульфович часто вспоминал на своих уроках. Я с Патей снималась в фильме у Э.Климова «Похождения зубного врача» по сценарию А.Володина. Патя играл моего отца. Это был второй фильм Климова. Первый – «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Не могу сказать, что совсем забытая актриса, это было бы неверно, но все-таки лучше, чтобы ее больше помнили и чаще вспоминали, – очень хорошая актриса Э.Попова. Начинала в театре Комиссаржевской, потом работала в БДТ. Тоже ученица Зона, кстати говоря. Вообще, Зон выучил очень многих. И не только артистов, но и режиссеров. З.Корогодский его, Л. Додин его, А.Белинский его…

- Вы долго работаете в театре, изменился ли театр?
- Это вопрос, отвечая на который не обойдешься одной-двумя фразами. Мне кажется, что изменился. И кажется, что не в лучшую сторону. Наверное, я уж очень консервативна. Не могу принять сегодняшние театральные тенденции. Актер сегодня совсем не главное в театре, главное – режиссерские, а то и дизайнерские изыски. Я этого не принимаю. Понимаю, что в истории театра это – разминка. Авангард, который населяет современные спектакли, исключает присутствие эмоциональной составляющей. Хорошо, когда режиссер изобретателен. Владимиров в «Укрощении строптивой» тоже был изобретателен. Но эта его изобретательность не исключала сильной эмоциональности. Нужны спектакли, в которых присутствуют эмоции, требующие сопереживания зрительного зала. А не просто – сидит зритель и оценивает: «Смотри-ка, как интересно: под потолок взлетел артист, а что это с полу такое поднимается?» Дым, как правило, с полу поднимается. Режиссерские изыски не бывают лишними в театре. Но вот необходимыми в театре являются чувства, эмоции. Мысли и эмоции – я вот так скажу. Если у вас присутствуют 2 эти составляющие – тогда выдумывайте, сочиняйте и дым, и полеты под потолок – и будете гением. Если вы сумеете совместить эмоции, мысли и ваши изыски – станете гением. Если театр, переболев этой «чумкой», вернется к своему главному предназначению – составить момент сопереживания между сценой и зрителем, – это будет победа театра, не утратившего фантазии и потребности оживить и обновить сценическое пространство. А пока театр по горизонтали ищет что-то интересное, необычное, а вертикаль исчезает…

- Э.Кочергин говорил примерно то же самое, что и вы, но объяснял это тем, что нет современной драматургии. Вы с этим согласны?
- Согласна. За неимением пьес режиссеры сами пытаются «сочинять». Но с драматургами всегда было непросто. Был хороший, скажем так, выброс в 60-е годы: Арбузов, Розов, Володин, Зорин, позже появившиеся Вампилов, Петрушевская. 60-е, 70-е и даже хватило на 80-е, а Петрушевскую и на 90-е .А знаете, я сейчас подумала: драматургов всегда не хватало, иначе бы не делали инсценировки. Хорошая проза была в помощь. Хорошей прозой и сейчас пользуются, когда есть хорошие инсценировщики. Но это всегда делается в тандеме с режиссером. Режиссер заболевает идеей, находит прозу и ищет того, кто эту прозу превратит в пьесу. Не хочу обидеть хорошую прозу, но все одно – не драма. Заменитель. Из прозы только при наличии сильного режиссерского замысла можно сделать хороший спектакль. Так поступал Товстоногов. Правда, у него была Роза Сирота, которая разминала актерский материал, и Дина Шварц, которая искала и готовила прозаический материал. «Идиот» возник таким образом, «Три мешка сорной пшеницы», «Тихий Дон»…

- Сейчас появилось понятие «потерянное поколение», но не в хемингуэевском, а в несколько ином смысле: молодые люди, которые, не находя себе места в современной России, уезжают, эмигрируют. Вы согласны с таким определением?
- Все в России немного заболели рублем. Когда душу подменяет кошелек, все дороги ведут туда, где кошелек поплотнее. Вот это и есть проблема. Может, я ошибаюсь. Вы скажете мне: «А в XIX в. без конца мотались за рубеж учиться, возвращались и приносили славу российской науке и культуре». И художники, и композиторы, и писатели, и ученые. Чьи воспоминания ни начнешь читать, везде заграница, Запад, Европа присутствуют как некая питательная среда. Но тогда-то ехали за знаниями, а сейчас – в большей мере за деньгами, чем за знаниями и умениями. Едут по «кошельковому» принципу…

- Над чем вы сейчас работаете?
- С марта мотаюсь на съемки фильма В.Тодоровского в Минск. Съемочная группа выстроила там себе павильоны. Фантастика: дешевле построить павильон в Минске и гонять туда огромное количество народа – всю съемочную группу, чем снимать в Москве. У меня это в голове не укладывается. А сейчас снимают в Москве – буду ездить в Москву. Условное название сценария «Большой». Весь сюжет строится вокруг балета, вокруг девчонки из города Шахтинска. Серая мышка вырастает в очень талантливую балерину. И всякие препятствия возникают на ее пути. Сюжет разработан со знанием дела. Я играю бывшую хорошую балерину, которая преподает в училище. И вот она эту девочку талантливую вычислила из всех. И опекает ее, ведет до последнего через все трудности, разные, в том числе и «кошельковые». Кошелек там тоже работает.

- Как закольцевалось интервью – мы начали с балета и им же закончили…
- А я очень хотела быть балериной. Но опоздала в балетное училище. Когда в 49-м вернулась в Петербург, мне было столько лет, что в балетное училище уже не брали.

Есть у вас любимые места в нашем городе?
- Закаты у Петропавловки, если смотреть с Троицкого моста. В хорошую погоду такие закаты бывают – до слез…
Никита Елисеев
22.06. 2015. журнал "Управление бизнесом"

http://www.businesspuls.ru/archives/5284

ЕВГЕНИЙ СТЕБЛОВ: «В ТЕАТРЕ ДЕМОКРАТИЯ НЕВОЗМОЖНА, И В ВЫБОРЫ ХУДРУКОВ Я НЕ ВЕРЮ»



-  Евгений Юрьевич, снимаетесь ли вы сейчас в кино?
- 2 года назад снялся в фильме режиссера-дебютанта Саши Франк «Он+она», но фильм пока почему-то не выходит на экран. Впечатления от творческого процесса – самые приятные. Прочитал сценарий и согласился встретиться с режиссером. Был удивлен, что режиссер - на большом сроке беременности. «Вот такая мужественная молодая женщина», - подумал я. Работали легко. Саша понимает – о чем она снимает фильм. Она любит своих героев, хотя они люди – другого поколения, сопереживает им. Очень жду выхода фильма на экран. Но позицию продюсера, который держит фильм на своей личной "полке", понять не могу. И потому переживаю за судьбу Саши, которая на первом же своем кино столкнулась с жестокими реалиями кинопроизводства в России.

- Считается, что современное кино – продюсерское, в то время, как хороших продюсеров - единицы. Если сравнить кино советское и современное, в том числе и по организации производства и проката, что можно сказать?
- Сегодня в кино главный тот, кто руководит финансами, тогда как раньше главным человеком в кино был режиссер. Если продюсер преследует исключительно экономическую цель, то и творческого прорыва быть не может.

- Вы, как первый заместитель А.Калягина в Союзе театральных деятелей (СТД), как могли бы объяснить целый «букет» скандалов в театральном мире? Худруки гонят известных артистов, известные артисты бунтуют... А во всем обвиняют почему-то журналистов?
- Журналисты придают масштаб театральным конфликтам, но, конечно, они ни в чем не виноваты. Я бы не стал их обвинять – они делают свою работу. Журналисты - это журналисты - никто их не заставляет клясться на Библии. В Щукинском театральном училище, где я учился, висел плакат со словами М.Щепкина: «Священнодействуй или убирайся вон», который означает служение театру. Кстати, я тоже уходил из театров, но делал это тихо – без скандалов.

- А.Домогаров, с которым вы играете в вашем театре, в театре им.Моссовета, время от времени грозится уйти из театра и пишет об этом в соцсетях. Что вы думаете об этом?
- Домогаров – хороший артист, и в театре ведет себя как интеллигентный человек. Если он иногда скандалит или грозится уйти из театра, значит у него на душе неспокойно. Я бы посоветовал Саше почаще ходить в храм.

- В ваш театр пришел новый худрук Евгений Марчелли. Что вы думаете об этом назначении?
- С Е.Марчелли лично познакомился только 8 сентября. К сожалению, у нас большой дефицит хороших худруков. Помню, как на молодежном форуме "Таврида" в Крыму я предложил Д.Медведеву (он тогда был премьер-министром) ввести в театрах систему стажировок для молодых и талантливых режиссеров. Он спросил: "А кто это будет оплачивать?" На что я ответил: "Театр может оплатить одного стажера". Эта система будет способствовать подготовке кадров, в том числе и будущих руководителей. Дело в том, что далеко не каждый талантливый режиссер может руководить театром. Замечу, что не так много желающих это делать.

- Существует ли сегодня идеальный союз худрука и директора театра?
- В Вахтанговском театре получается эффективно руководить театром директору Кириллу Кроку и худруку Р.Туминасу. Правда, у них тоже не сразу получилось этот прекрасный творческий союз, но вместе они пришли к хорошим результатам.

- Сегодня плеяда артистов: Е.Миронов, С.Безруков, И.Апексимова, В.Машков руководят театрами. Значит, актер в принципе может быть неплохим худруком?
- У актера должна быть мудрость. Актеры - люди эмоциональные, и многим из них до мудрецов очень далеко, а театр - сложная система. С одной стороны, это довольно точная модель государства, а с другой стороны, - все-таки худ. образование. В горбаческие времена, когда была очень популярна тема демократии, знаменитый Р.Плятт шутил: "Что же у нас теперь профсоюз и роли будет распределять?". В театре демократия уместна только в гражданских, человеческих вопросах, но не в профессиональных. У многолетнего худрука театра им .Моссовета П.Хомского стиль руководства был более демократичный, но все равно он принимал решения единолично, руководствуясь "аристократизмом духа". Последнее слово всегда было за ним.

- Но в былые времена в том же «Современнике», или в «Малом театре» артисты сами выбирали худрука. Может быть, и сейчас есть смысл их выбирать?
- Назначение худруков – это прерогатива департамента культуры и Минкультуры. На мой взгляд, департаменту и Минкульту не мешало бы больше советоваться с СТД РФ. В театре демократия невозможна, и поэтому в выборы худруков я не верю. Есть творческая воля руководителя, и она напоминает диктатуру. Артисты, которые не согласны с диктатурой того или иного руководителя, уходят из театра. Так было, есть и будет.

- Вы наблюдаете за ситуацией, которая сегодня разворачивается с артистом театра «Современник» М.Ефремовым?
- Признаюсь, меня коробит, когда М.Ефремова называют «гениальным артистом». На мой взгляд, талантливый, одаренный, - не более того. Гений – этот тот, кто открывает новое худ. пространство. Какое новое худ. пространство открыл Ефремов? Гением считали М.Чехова, и он был гением. Мое личное мнение о Ефремове – «человек без царя в голове». Если человек не умеет пить, то не надо пить. В передаче В.Вернику сам Ефремов сказал, что «не бухает, а подбухивает». Но само питие связано с недостатком силы воли. То, что Ефремов – угробил человека, - уже свершилось. Но то, что сейчас происходит на судах, на ТВ, - за гранью добра и зла. Это какая-то вакханалия, которая вредит Ефремову во всех отношениях. Одно дело – «бес попутал» и человек раскаивается, а другое- сатанинский вертеп вокруг убитого человека – С.Захарова.
Прикрепления: 8073154.jpg (7.0 Kb) · 3070376.jpg (11.1 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 20 Ноя 2020, 19:46 | Сообщение # 23
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
СЕРГЕЙ МАКОВЕЦКИЙ: НЕ НАХОЖУСЬ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ, СТАРАЮСЬ БЫТЬ В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ


- Сергей Васильевич, вы служите в театре уже несколько десятилетий. Нет ли выгорания, усталости от работы? Есть ли способы борьбы с ним?
- Я в театре действительно уже 40 лет. И мне кажется, что у меня еще остались азарт и желание. Как только я почувствую, что мне скучно, значит, надо точно покидать профессию. Но пока этого нет, несмотря на то, что уже 40 лет в театре и много сыграно. Тем не менее, вот играя "Дядю Ваню" каждый раз я, поверьте, радуюсь. Особенно когда много спектаклей. Я думаю: "Боже мой, у меня еще и завтра, и послезавтра". Что это такое? Я не знаю. Сумасшествие? Может быть.

- Вы проживаете столько жизней за своих героев…
- Это же удивительное ощущение! Когда ты проживаешь, когда ты отдаешь зрителю, когда ты с ним делишься, зритель тебе отвечает либо не отвечает. Это все как-то взаимно. Может быть, я ему что-то объясняю, он что-то воспринимает, он себя жалеет, отвечает мне взаимностью. Может, это и держит, и заставляет опять выходить на сцену. А если ты еще получаешь удовольствие, если ты вдруг понимаешь, что спектакль прошел фантастично, а актер не может этого не понимать! Значит, хочется в следующий раз тоже это испытать. Очень сложно это объяснить словами - что заставляет тебя постоянно выходить на сцену. Вроде бы вчера было гениально, зачем и сегодня? Я несколько раз режиссеру говорил - вчера сыграли гениально, зачем играть и сегодня? Он растерялся: как зачем? А я и сам думаю  - зачем, ради чего? Изменить мир? Нет. Изменить человека? Актер с такими глобальными мыслями не выходит, иначе он ничего не сделает. Получить удовольствие? Да. Что-то такое рассказать? Да. Чем-то поделиться, чем-то сокровенным, даже не связанным с пьесой? Да. Перед кем-то покаяться? Да. Принять чье-то покаяние? Да. Вот все это вместе.

- Роли как-то оказывают влияние на ваше мировоззрение?
- А кто его знает. Наверное, что-то корректируют, но не совсем. Потому, что если бы роли оказывали влияние на человека, можете себе представить, человек, с одной стороны стал бы, как я иногда говорю, потрепанной купюрой, где непонятно, какого она достоинства. А ты же все-таки человек. Ты просто в каждую роль вкладываешь частицу самого себя. Иногда роль тобою движет. Ты совсем не ожидал от себя таких качеств, а ты сыграл какую-то роль и вдруг тебе говорят: "Сереж, мы не ожидали от тебя такого, неужели ты такой?" А потом смотрят "Дядю Ваню" и говорят, да нет, другой.

- Что вас привлекло в роли профессора Лейбе в фильме по роману Гузель Яхиной "Зулейха открывает глаза"?
- Меня привлекло, как передать состояние, когда человек в коконе. Как? Ну не будешь же на голову надевать яичную скорлупу. Автор написала, что он в яйце, а как это - в яйце? Я узнал у своих друзей-врачей, что это состояние называется дереализация. Она проявляется по-разному: кто-то воспринимает все в черно-белом, кто-то помнит подробности, но совсем не помнит, как оказался, например, в окопах… Кто-то, как мой доктор Лейбе, может прекрасно поставить диагноз, общается с людьми, но подробности боли, его состояния мозг закрывает, пока чужая боль не открыла его глаза и он не увидел, где он, и принял это как должное. Вот это мне интересно было попробовать - как это передать, чтобы это было убедительно. Одно дело на бумаге написать: "Он вошел в кокон, ему хорошо, он не видит подробностей, для него столыпинский вагон - госпиталь". А как это передать? Какими глазами, какими движениями? Вот в этом был интерес. Поэтому я согласился исполнить роль доктора Лейбе.

- А вам самому часто удается читать книги, а не сценарии?
- Признаюсь честно, в последнее время не очень много читаю. Но вот если романы гремят, я их обязательно читаю. Такая, знаете, собственная амбиция: а как же я? Все хвалят, а я?

- Люди сейчас не только смотрят фильмы и читают книги, но много времени проводят и в соцсетях
- Я, например, в соцсетях не состою, не гуляю там. У меня нет Facebook, у меня нет ВКонтакте. Друзья заставили создать Instagram. Но я в них не брожу. Все гуляют в соцсетях, для многих это вторая жизнь, а может, и главная. Нравится это или не нравится - это атрибуты современности. Конечно, это бывает очень удобно. Иногда самому приходится зайти: "Алиса, скажи мне, пожалуйста, вот это и вот это". "Сейчас найду", - она мне отвечает. И находит, если меня что-то интересует или какой-то вопрос, или надо что-то посмотреть, прочитать, или узнать какую-то информацию для роли. Я тоже пользуюсь, только в них не сижу. Не нахожусь в Зазеркалье, стараюсь все-таки быть в реальной жизни. Есть уши - и ты все слышишь, есть глаза - и ты все видишь, есть душа - и тебе очень многое не нравится. Но стараешься как-то это преодолеть. Выходишь на сцену и думаешь - лучше играть "Дядю Ваню"
Владимир Федоренко
27.09. 2019. РИА НОВОСТИ

https://ria.ru/20190927/1559162977.html

КАМА ГИНКАС: «ТЕАТР НЕ ПЕРЕДАЕТСЯ»



- Творческая лаборатория “Вешалка” п/р О.Лоевского проходит в Красноярском ТЮЗе не первый год. В этот раз ученики К.Гинкаса в присутствии своего учителя представили эскизы по разным сценам из “Гамлета”. Тем самым театр накануне 55-летия отдал дань памяти одной из наиболее ярких вех в собственной истории: почти полвека назад молодой Гинкас сам выпустил здесь “Гамлета”.
– Прежде я считал, что лаборатории О.Лоевского – это бред, невозможно за несколько дней сочинить нечто путное, но артисты ТЮЗа и мои ребята-режиссеры доказали мне, что пусть не на века, но для разового показа можно создать что-то стоящее. Интересно, что в 4-х из 5 эскизов Гамлет – человек уже поживший, познавший жизнь, он ничему не удивляется. В одной из сцен он радуется встрече с Розенкранцем и Гильденстерном, старыми приятелями, зная, что они пришли его предать. Но славное доброе прошлое невозможно перечеркнуть в одночасье, и он рад им, несмотря ни на что.

– Ваш Гамлет в далеких 70-х, насколько я помню по фото и описанию, – совсем молодой человек, а все люди из его окружения, включая Клавдия и стражника Марцелла, были его друзьями и однокашниками. Что вас подтолкнуло к такому решению?
– Мой тогдашний возраст, прежде всего. Я сам недавно окончил вуз и ставил эту пьесу о себе и своем поколении. Посмотрите на меня: в черной одежде с длинными рукавами, с цепочкой на шее – так с XVIII в., с романтических времен, одевали Гамлета. Мама сшила мне, еще подростку, гамлетку (как я ее называл) из черного вельвета, с белым воротничком – сам придумал фасон. В юности еще и берет носил – серый, за неимением черного. Когда гамлетка износилась, мама сшила копию. В таком виде поступал к Товстоногову. Еще со школьной скамьи я сочинял “Гамлета”, в студенческие годы репетировал с юным Г.Тараторкиным. И сразу понял, что в Красноярск попал, чтобы поставить “Гамлета”. Оглянулся вокруг – а в труппе сплошная молодежь. Получился спектакль о пацанах и девчонках, выброшенных из теплого домашнего уюта, из студенческого братства. Саша Коваленко, мой Гамлет, играл вхождение в жизнь. Играл чистого мальчика, искреннего идеалиста, еще не представлявшего, что можно улыбаться людям – и одновременно быть мерзавцем. Что ближайший друг может оказаться твоим убийцей, а юный дядя, почти ровесник тебе, – любовником твоей мамы и убийцей отца. Как и другие из некогда близкого круга Гамлета – кто-то подличает, а кто-то его просто уничтожает. Мы с Г. Яновской, моей женой, с которой вместе приехали работать в Красноярск, успели уже испытать это на себе: бывшие однокашники, попавшие в управления культуры, закрывали наши спектакли, прекрасно зная, что для режиссера это смерть. Или кастрировали их, что тоже чудовищно обидно.

Мы в “Гамлете” рассказывали историю о себе, и оформление в спектакле было соответствующим. Э.Кочергин, один из крупнейших художников современности, решил, что раз мы ставим “Гамлета” в Сибири, все должно быть из дерева – кругом же тайга. Он говорил, что любой сибиряк может построить лодку. А как строится лодка? Возводится на кружалах, специальных деревянных приспособлениях. Кочергин поставил на сцене огромные кружала, обил их фанерой – в ней имелось несколько разломов, через которые проникали лучи прожекторов, что создавало интересную игру света и теней. По форме декорация напоминала лодку – и в то же время это была ленинградская подворотня, с ее проходными дворами, хорошо знакомая нам с Кочергиным. А самые тонкие люди видели в этом катакомбы ранних христиан – и, действительно, в нашей постановке проступало что-то дохристианское.

– Удивительно, что вам в то время разрешили играть такой спектакль.
– Конечно, о чем тогда ставились “Гамлеты”? Борьба за королевский трон, артисты в костюмах из бархата. Ничего подобного у нас не было. Но нам повезло. В местном крайкоме партии работала потрясающая женщина, М.А. Сидорова. С ее помощью был основан Красноярский ТЮЗ, она защищала в нем направления в режиссуре, совершенно не похожие на те, что поощрялись в Советском Союзе. Она быстро поняла, что “Гамлета” закроют немедленно. И устроила так, что премьеру мы дважды сыграли поблизости в закрытом городе атомщиков, где трудились столичные инженеры и ученые. Профессура пришла в восторг. Когда мы показали, наконец, спектакль в Красноярске, местные проверяющие не посмели перечить московским специалистам. Но это оказалась наша первая и единственная постановка, принятая здесь сразу.

– Почему пришлось пробивать остальные?
– Сразу видно, что вы еще молоды и не помните особенности советского времени. Тогда не позволялось ставить зарубежную драматургию, даже классика не приветствовалась. Надо было выпускать производственные пьесы, в ТЮЗе же – истории о пионерах. А мы с Генриеттой Наумовной поставили “Гамлета”, “451 градус по Фаренгейту”, “Сотворившую чудо”, “Плутни Скапена”, “Кражу” В.Астафьева. “Кражу” пришлось переделывать, это была очень острая проза для тех лет: у писателя детдомовцы – дети ссыльных, а у нас они, по совету опытного человека, одного из авторов инсценировки Н.Нечаева, стали послереволюционными беспризорниками, обездоленными вроде как не по вине советской власти. Очень боялись, как на это отреагирует Астафьев. После просмотра Виктор Петрович выпил водки и сказал: “Это не мое, но получилось замечательно”.

– Вы поставили здесь и “Судьбу барабанщика” Аркадия Гайдара.
– И ее в результате закрыли, а нас отсюда выгнали. Те партийные идиоты явно не читали Гайдара. Они думали, что его повесть – о пионерской организации. А когда мы в нее вникли – поняли, что она об одиночестве честного мальчика в советское время и опасности его окружения. Такая трактовка в то время выглядела, разумеется, совершенно неприемлемо. С нами ушла и часть артистов. И все же после увольнения мы собрались на гастролях в Ленинграде, запланированных прежде, и сыграли наш репертуар, “Гамлета” показали аж дважды – с немыслимым успехом! Нам даже предлагали остаться со всеми спектаклями и создать свой театр на базе Дома милиции в ДК им. Дзержинского. Но городу такой театр оказался не нужен. И мы разъехались кто куда.

– Вам приходилось возвращаться к прежнему материалу?
– Лет 10 назад я ставил спектакль “Шуты Шекспировы” – собрал в нем шутов из разных пьес драматурга. Причем не только профессиональных, но и тех, кто прикидывается шутами. Гамлет очень долго валяет дурака, изображает сумасшедшего, а потом сходит с ума на самом деле. У короля Лира есть шут, но в конце они, по сути, меняются ролями. Ричард юродствует, притворяется немыслимо влюбленным в леди Анну у гроба ее мужа, а она почему-то верит этому убийце. Я показал, как Ромео превращается в Гамлета, а Джульетта – в Офелию. Как влюбленный человек, только что искренне признававшийся в любви, на следующем жизненном этапе предает свою возлюбленную. Мне хотелось, чтобы дальше артистка перевоплотилась в леди Анну, хоронящую мужа. Но спектакль не получился, и нет желания к нему возвращаться. Что ж, бывает. Хотя я пытаюсь вколотить в своих студентов мысль, что препятствие – наше спасение. Да, порой что-то не складывается. Но надо пробовать, искать. Например, нет персонажа – значит, его можно придумать. И нередко он оказывается одним из самых важных в спектакле.

В Красноярском ТЮЗе служил актер А.Ушаков – худой, лысоватый, старше всех в труппе, ему тогда было лет под 40. В “Гамлете” он сыграл роль без единого слова – наставника и охранника Клавдия, заботившегося о нем с детства. Понятно, что такой человек никому не позволит тронуть своего воспитанника – возможно, тот без него и к власти бы не пришел. Это я почерпнул у Товстоногова. Помню, разбираем в студенчестве самостоятельно какой-то отрывок, долго мучаемся. Тот приходит, не зная материала, читает строк 10: “Ну, давайте так – герой идет к женщине, она дает ему пощечину”. Мы, ошарашенно: “Георгий Александрович, она буквально через фразу говорит, что любит его”. “Тем лучше!” – отвечает. И для меня это урок навеки – что в человеке много всего разного, и это может проявляться одновременно. Можно ударить – и тут же сказать о любви.

– Каким педагогом был Товстоногов?
– Формально – абсолютно никаким. Его раздражала необходимость иногда приходить к нам на занятия. Он появлялся раз в 1, 5-2 месяца, и никто не знал, когда будет следующий визит. Но в те редкие часы он давал нам больше, чем иные преподаватели, объяснявшие что-то ежедневно. Только нужно было его услышать. Талант не передается, мироощущением и мировоззрением можно заразить. А школа – это ремесло, и ему есть шанс обучиться. Я считаю, что стою на ногах благодаря Товстоногову. И даже кое-что передаю своим ученикам.

– Перед выпуском новой премьеры “Кошка на раскаленной крыше” вы говорили, что посвятили ее своему отцу. Человек строит, строит что-то всю жизнь, а потом все рушится. А разве это не о театре? Режиссер создает свой мир, свой дом, но во что он превратится после его ухода?..
– Разумеется, все, что мы делаем, – всегда о себе. Не верьте тем, кто говорит, что пишет или ставит о народе, о родине – врут! Либо бездари. Просто мы являемся частью общества, и естественно, что наша личная история, если хватит широты мировоззрения, будет перекликаться с тем, что вокруг. Но мне не хотелось бы углубляться в тему, кому и что останется после нас. Мы не молоды. Недавно умер Марк Захаров. Что он оставил? Замечательных артистов, театр со своим лицом. То же самое было после Товстоногова. Отец дает жизнь. Но отчим, даже очень чуткий и внимательный, а тем более дядя с улицы, не сможет сделать то же самое. Новому режиссеру придется создать другой театр. А это всегда хирургия, снос стен, отталкивание зрителя, любившего тот, прежний мир. Но по-другому никак. Театр не передается.
Беседовала Елена Коновалова
19.11. 2019. газета «Экран и сцена»

http://screenstage.ru/?p=11949

Памяти Василия Ланового
ВАСИЛИЙ ЛАНОВОЙ: «ЕСЛИ НЕ БУДЕМ ЖЕСТКИМИ, НАС БЫСТРО СОЖРУТ!»


Василий Семёнович, сегодня в обществе крайне противоречивые настроения. Либерально настроенная часть говорит: «Нужно быть дипломатичными. Зачем ссориться со всем миром?» А кто-то, наоборот, поддерживает жёсткие силовые методы: «Больше уважать будут!»
- Если не будем жёсткими, нас быстро сожрут! Мы должны понять: на нашу страну столько ртов открывалось. Те же американцы всё время твердят: «А почему это Россия должна таким гигант­ским земельным участком обладать?» А ваше какое дело?! Мы же не спрашиваем, почему у вас есть это и то! В мире всегда были и будут желающие поживиться Россией! И каждый раз Россия даёт по мордам этим людям!  Тут никаких «дипломатических» соплей нельзя распускать. Потому что так будет продолжаться и дальше. Ещё бы - такая площадь, такие богатства! Когда мы говорим об отношениях России с враждебно настроенным Западом, чего тут либеральничать?! О чём тут можно рассуждать?! Выше интересов государства нет ничего. Всё остальное - преходящее.

- А если говорить о том, что творится внутри страны? Звучат мнения, что демократию у нас только на словах декларируют, а на самом деле в стране диктатура. 
- Посмотрите, что делается сегодня в мире, что творят либералы и прочая шваль! К чему приводят расхлябанность, «разгул свободы»! Поэтому я за сильную гос. власть. Иначе... «И по камешкам, по кирпичикам растащили нашу благода-ать». В такой огромной стране, как Россия, только отпусти вожжи... Через день всё распадётся, растащится по кусочкам! Если государство не имеет железной руки, тогда страдает вся страна. Только в сильной стране будут на достойном уровне и промышленность, и культура, и наука, и образование. 

- Россия была крайне ослаблена после развала СССР. Едва стала подниматься с колен в нулевых, как санкции сильно ударили по нашей экономике... А сегодня, по-вашему, положение нашей страны...
- Страна с колен поднимается. И, как бы все они там на Западе ни крутились, слава богу, возрождается великая Россия! Я думаю, для них это тоже хороший урок - и Европе, и Америке, и всем другим шведам! Не цепляться к нам, не бодаться с нами! Иначе у самих начнутся проблемы. 

- В этом году исполняется 45 лет фильму «Офицеры». А вам каким запомнилось военное поколение? 
- Это было великое поколение. Великое! В фильме «Белорусский вокзал» есть песня «Мы за ценой не постоим». Вот это поколение не постояло. Победили в страшной войне! Подняли страну, уже через 2 года карточки отменили! Восстановили производство... Невиданно! Потому что все тогда были государственниками. Патриотами. Держава для них была важнее частных интересов! Мы вечно обязаны военному поколению за подвиг и за спасение Родины. Тут 2-х мнений быть не может. Ну разве что у подлецов...Я слышал тут одного ублюдка, который сказал: «Не надо было защищать Ленинград. Надо было сдать, и не было бы никаких потерь». Каково это было слышать тем, кто выдержал, вынес ЭТОТ УЖАС? К сожалению, сегодня такие идиоты встречаются. Но это не русское племя. 


Я несу портреты мамы и папы в «Бессмертном полку». И, пока силы будут, буду нести. Правильно, что сейчас у нас вновь возвращаются к воспитанию любви к Родине с малых лет, что всегда было главным предметом забот государства в нашей истории и в царские времена, и в советские. Я вижу, как воспринимает молодое и совсем юное поколение фильм «Офицеры», когда встречаюсь со зрителями. Вижу, что с ними делается, как у них слёзы в глазах стоят... У нас великие военные картины были - «Летят журавли», «В бой идут одни «старики». А то, что сегодня иногда снимают… Об этом даже говорить не хочется…

- Василий Семёнович, «АиФ» выпустил «Дет­скую книгу войны». Это дневники детей, переживших кошмар военного времени - блокаду Ленинграда, оккупацию, тяжелейшую жизнь в тылу. Сейчас мы работаем над её аудиоверсией. И, как только вам привезли это издание, вы сами пере­звонили и сказали, что готовы участ­вовать в этой акции. Почему вы так быстро согласились?  
- Я 3,5 г. был в оккупации на Украине. Мама и отец отправили нас, как и каждый год отправляли, отдыхать к бабушке и дедушке под Винницу. Через 2 недели они должны были приехать... Мы - 2 мои сестры и я - у­ехали из Москвы 20 июня 1941 г. 22 июня в 5 утра мы сошли на ст. Абомеликово, а над нами летели сотни самолётов бомбить Одессу. Вот так для меня началась война. Мне было 7 лет, младшей сестре - 4 года, старшей - 10. Родители не приехали ни через год, ни через 2, ни через 3... 10 апреля 1944 г. была освобождена Одесса, немцев выбили. И они снова побежали через нас - в Бессарабию. Мама приехала к нам только в конце мая 1944 г. Я побежал встречать её на станцию, обогнал 2-х сестёр. Вижу: 2 вола тянут арбу. На арбе сверху сидит женщина. Худю-ющая! С громадными глазами. И... я пробежал мимо. Не узнал маму! А Дмитрий, хозяин волов, крикнул: «Васылька, це ж мамка твоя! Куды ж побиг?» Я вернулся. Долго смотрел на неё. Она смотрела на меня. Вот эти мамины глаза я помню всю жизнь… И, когда Дмитрий меня поднял и швырнул к ней наверх, мама вцепилась в меня и не отпускала. Наши родители разливали противотанковую жидкость на химзаводе в самом начале войны. «Жидкость Молотова» «била» по нервной системе, были поражены нервы рук и ног. Родители остались инвалидами на всю жизнь…Всё, что связано с войной, у меня в памяти осталось буквально по дням. Она для меня оказалась самым главным событием в жизни. Поэтому для меня лучшая поэзия - военная, лучшие песни - военные. Я выпустил 5 дисков военных песен и стихов. Для меня самая большая святыня - вклад наших родителей в нашу Победу... 
Ольга Шаблинская
13.04. 2016. АИФ

https://aif.ru/culture....sozhrut
Прикрепления: 1610643.jpg (10.1 Kb) · 2897206.jpg (6.0 Kb) · 9711741.jpg (9.0 Kb) · 9043793.jpg (15.9 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 02 Июл 2021, 22:50 | Сообщение # 24
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
АНТОН ХАБАРОВ: «НЕ ЛЮБЛЮ ДИПЛОМАТИЮ В НАШЕЙ ПРОФЕССИИ»


Худрук Губернского театра С.Безруков говорит, что идеальной творческой формулой для артиста психологического театра всегда являлось так называемое «расширение амплуа», то есть развитие творческого диапазона. Опираясь на этот принцип, он в своем премьерном спектакле «Дядя Ваня» и назначил на роль Астрова актера А.Хабарова. Поэтому наш первый вопрос…

- Антон, что вы для себя почерпнули в работе над «Дядей Ваней»?
- Я работал, как и всегда, методом проб и ошибок: читал письма Чехова, искал литературные аналоги Астрова. Посмотрел едва ли не все театральные постановки и фильмы по «Дяде Ване», которые есть на планете Земля, нашел даже с Энтони Хопкинсом. Он великолепный артист, но, к сожалению, это клюква с режиссерской точки зрения, стереотипы про Россию. Больше всех в роли доктора Астрова мне понравился Олег Борисов. Я нашел отрывки записи с ним и много общался с людьми, которые видели его на сцене МХАТа. Сцену безумно пьяного Астрова отметила критика. Для меня очень ценно, что в ней есть что-то новое в прочтении. Да и в целом я убежден в том, что чем дальше от артиста роль, тем она ему лучше удается, поскольку приходится тянуться к тому характеру и образу, которым не соответствуешь.
Мне любая роль дается тяжело, не могу сказать, что я вышел и сыграл. У меня никогда так не получается. Мне кажется, у меня такой тотальный страх провала, поэтому я сильно углубляюсь в роль и копаю. К примеру, долгое время я общался со своим другом хирургом Тагиром Якубовым. Есть такой стереотип, будто врачи не особо мучаются, когда теряют пациентов: настолько они привыкли смотреть в лицо смерти. Это неправда. В вашем журнале можно рассуждать о профессии, это очень ценно для меня. Так вот, самая сложная для исполнения и решения сцена у Астрова – это пьяная сцена. Все артисты, которых я видел в роли врача Астрова, играли кураж, легкую весёлость, русские люди так не пьют. Тем более, Астров сам говорит: «Я напиваюсь ТАК раз в месяц!» Очевидно, что это запой, в котором топится вся боль и отчаяние. Я сейчас читаю книгу Ф.Шаляпина «Маска и душа». Кстати, Станиславский решил повторить тот же биографический эффект и написал книгу «Моя жизнь в искусстве», эти книги очень похожи, но Шаляпин издан раньше. Он пишет, что 20-го числа, в день зарплаты, юристы, художники, врачи, которые жили с ним в одном квартале, напивались и превращались просто в свиней – такой был разительный контраст. Вот и мы старались выстоять на контрастах: сначала зритель видит Астрова благородным человеком в белом костюме. И вдруг он предстает таким пьяным, что думаешь: «Да это же какой-то другой спектакль!» Этим нашим открытием я дорожу.

- Вы говорите, что публика эмоционально реагирует на «пьяную сцену». Но о каких эмоциях может идти речь, когда в зале 50% зрителей?
- Да, но и этого достаточно, чтобы почувствовать ту отдачу, которая не всегда бывает при полном зрительном зале. У Някрошюса как-то спросили, зачем он ставит восьмичасовые спектакли, кто на них будет ходить? Он ответил, что только те, кому это действительно необходимо. И сейчас именно так.

- Премьеру «Дяди Вани» можно было увидеть онлайн. Как вы относитесь к театру в онлайн-режиме? Каково актеру не чувствовать зрителя?
- Это как свидание по скайпу – ни о чем, просто какое-то впечатление, это 20-я копия спектакля. Ты же ничего не чувствуешь, не происходит обмена энергией, просто играешь в пустоту. А театр – живое искусство. Спектакль играется здесь и сейчас. Это, если хотите, магия!

- В связи с пандемией пробы в кино проводят онлайн либо же просят записывать самопробы. Некоторые актеры негодуют по этому поводу. Как вы относитесь к таким кинопробам?
- Я негодую не как артист, я могу записать самопробы. Но если бы я был режиссером, то повесился бы, потому что самопробы похожи на гениальное пение в ду?ше. Там тебе кажется, что ты поешь, как Карузо. Но что такое работа на площадке? Это работа в условиях стресса, часто с большими выработками, в конце концов, с партнером, коллеги поймут. Дома, в комфорте, как и на самопробах, ты гениальный артист. Чаще всего, когда этот артист приходит на площадку и ему вдруг кто-то портит настроение, – все, он уже ничего не может сыграть. Психика ведь у всех разная. Самопробы я воспринимаю как «ожившую» фотографию в «Гарри Поттере», не более того.

- Своим любимым советским актером вы называете Олега Борисова. Почему именно он?
– Я у него научился подходу к профессии, фундаментальному разбору роли. Как артист, технически он был удивительно оснащен. Он и педагог великолепный, потому что те книги, которые я читал, просто кладезь. У него разные роли, например, его фильм «Крах инженера Гарина» – работа уровня Де Ниро, это голливудское кино. Кстати, Де Ниро разыскивал Олега Ивановича на Каннском фестивале, где фильм Борисова «Единственный свидетель» получил награду. Так вот, я вам скажу, это не самый лучший фильм Борисова. Если б Де Ниро увидел другие его фильмы – «За двумя зайцами», «Остановился поезд», он бы вообще, мне кажется, сошел с ума и ушел бы из профессии. Я шучу, конечно! Де Ниро – один из моих любимых артистов.

- Вы много снимаетесь в кино. Какие у вас впечатления от российского кинематографа?
- Советское кино, которое было великим, ушло безвозвратно. Российский кинематограф сейчас переживает не самый лучший период, но потихоньку возрождается. Невозможно читать сценарии, которые предлагают. Я после первой страницы уже понимаю, буду работать в проекте или нет. Из последнего, что я вычитал в сценарии: «Закуска на столе встревожена», «Андрей делает Маше смазь по лицу». Шедевр, правда? Подобных ремарок у меня накопилось уже очень много! Я очень люблю смотреть комедийное ток-шоу Грэма Нортона, где на одном диване зачастую сидят гости со всего мира. Америка и Голливуд – многонациональные, там огромный рынок артистов, большая конкуренция! В нашей стране в актерской среде нет конкуренции в принципе, у нас очень закрытое сообщество, никого не пускают. Если бы в Голливуде не было конкуренции, наши артисты там давно снимались бы. Пока снимается только Ю.Колокольников, который без акцента говорит по-английски. А мы говорим, как Шварценеггер в «Красной жаре».

- Видела, как вы в инстаграм изображали Фредди Меркьюри. Может, готовитесь исполнить роль фронтмена «Queen»?
- Нет, конечно, это просто шутка. У Рами Малека был год, чтобы подготовиться к роли Фредди Меркьюри. Если такой проект запустится у нас, то главного героя найдут за неделю до съемок. Да и примет ли наша публика такой фильм, сложно сказать однозначно.

- Вы себя называете пропагандистом театра, говорите, что театр – лучшее, что есть. Помните, на каком спектакле вы впервые побывали и какие у вас были впечатления?
- Моя мама, когда была мной беременная, все время ходила в театр. Я часто ездил с бабушкой на кукольные спектакли в Театр Образцова. А так, первые сильные впечатления были у меня от «Таганки», куда я много ездил, в том числе и со школой. По правде говоря, школьникам неинтересно в театре, они приходят туда часто не по своей воле. Чтобы взять их внимание, нужно очень много сил! На моей памяти это получалось только у А.Верткова. Как-то мы пришли на спектакль в ГИТИС, в зале сидели школьники и дурачились. И только когда на сцену выходил Вертков, они обращали внимание на происходящее на сцене.

- К.Райкин как-то сказал, что больше всего не любит кашель в зрительном зале. По его мнению, это признак того, что зрителю скучно. По каким признакам вы определяете зрительскую скуку?
- Так же, по кашлю, и еще по светящимся телефонам – зритель смотрит, сколько времени осталось до конца спектакля. Когда у меня случились первые аплодисменты на большой сцене в «Современнике» на спектакле «Дама с камелиями», у меня было ощущение, что меня облили ледяной водой. Я даже не понял, что произошло, кому аплодируют. Но так как на сцене я был один, понял, что это мне аплодируют в середине спектакля. Энергия зала очень чувствуется.

- Ваш педагог А.Коршунов говорил: если ты посмотрел плохой спектакль, и режиссер спрашивает, как тебе постановка, отвечай: «Не ожидал!» Часто ли вам приходилось видеть неудачные постановки?
- Я не люблю дипломатию в нашей профессии, это самое сложное. Я видел много плохих спектаклей. Конечно, мне приходится иногда лавировать, не обижать людей, это отвратительное чувство. Это понимает каждый артист, который видел плохой спектакль своего коллеги и не знает, что сказать. Я сразу понимаю, что спектакль плохой: он меня не заражает, я не сопереживаю.

- Вы увлекаетесь научной литературой. В связи с этим вопрос: верите ли вы в театральные приметы?
- Еще в самом начале актерской профессии я мог бы сесть на сценарий. Я видел артистов, которые сидели на тексте, а потом играли премьеру, и я думал: «Может, ты не так сел, это тебе вообще не помогло»! Это какая-то клиника. Актерская профессия – это профессия здоровых людей, потому что невозможно скакать в своей психике, если ты будешь нездоровым, у тебя не получится. Это стереотип, что художник должен быть голодным, нищим, без уха и так далее, совсем не обязательно. Об этом очень хорошо говорят Нолан, Тициан.

- Вы сказали, после 40 лет актера ждут самые хорошие роли в театре…
- Да, самые лучшие мужские роли написаны именно на этот возраст, а на сегодняшний день роль Астрова – моя любимая роль. Она лучше, чем влюбленный юноша Арман Дюваль в «Даме с камелиями».
Екатерина Сивцова
22.05. 2021. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/29451/

ПАВЕЛ КАПЛЕВИЧ: «СТИЛЬ НЕ ПРИВИВАЕТСЯ: ОН ЛИБО ЕСТЬ, ЛИБО НЕТ»


П.Каплевич закончил  актерский факультет Школы-студии МХАТ, а также был актером, режиссером, продюсером, креативным директором, сценографом, художником по костюмам, дизайнером, но при этом специального худ. образования так и не получил. Он оформил множество спектаклей в различных театрах, придумал интерьеры магазинов и ресторанов.
 
– Что для вас включает в себя понятие «стиль»?
– Стиль и в жизни и в театральном искусстве – законообразующая вещь для человека, который занимается визуалистикой. Стиль это то,  что видит глаз (то есть к стилю поведения это отношения не имеет). Стиль, к сожалению, не прививается: это либо в человеке присутствует, либо нет. Я завидую баерам, которые работают в больших международных компаниях и умеют составлять совершенно несоединимые вещи, создавая непередаваемый стиль. Я так не могу. Я считаю себя в каком-то смысле недообразованным человеком, мое происхождение достаточно примитивно. Я родился в небольшом курортном городке, где не было ни музеев, ни «стилеобразующих людей», поэтому я вынужден был формировать себя сам, что я и сделал. Для меня города-законодатели стиля – это Париж  или Петербург. Моя жизнь  сложилась так, что я прожил 6 лет в Питере, который априори формирует стиль. Москва этого не делает. Вспоминаю, как переехав из Питера в Москву, я ехал в троллейбусе по Садовому кольцу и чувствовал, что моему глазу постоянно чего-то не хватает. Потом осекся и понял, что еду уже не по Питеру, где каждый переулок художественно закончен, отшлифован и украшен вензелем или решеткой. 
Я точно знаю, что моим нынешним вкусом и стилем я обязан  солнцу, морю, природе и всему этому умноженному на Петербург, который очень на меня повлиял. Но я не могу сказать, что люблю Питер. К сожалению, я так и не сумел его полюбить. Он для меня чуждый город, который вытолкнул меня из себя. Я счастлив, что когда-то унес оттуда ноги, потому что если бы я там остался, меня уже могло бы не быть, он слишком тяжел для меня. Но Питер таков не для всех, у меня есть друзья, которые, приехав туда с юга страны, чувствуют себя там крайне комфортно.

– Кроме города на Неве, что еще способно повлиять на стиль?
– Спектакли, которые там ставились в свое время, тоже были очень стильными. Не случайно именно оттуда произошли все эти стильные ребята – Тимур Новиков, Сережа Курехин и др. При этом Курехин эклектичен, разнознен, но он для меня является ролевой моделью стиля. А в Москве меня сформировали Рустам Хамдамов, А.Васильев, Р.Виктюк, ну и, конечно, Г.Волчек. Ей в какой-то момент показалось, что мы с ней созвучны во многом, но при этом я являюсь представителем  другого поколения и это, наверное, навело ее на мысль, что соответствуя ее системе координат, я смогу немного на нее влиять. Так случилось, что мы с ней вместе работали более четверти века.

– А стиль Галины Борисовны тоже ведь создавали вы?
– Нет, это не совсем так. Хотя определенное влияние на ее манеру одеваться, конечно, я оказал. Как-то она увидела на мне белые высокие кроссовки и захотела такие же, поняв, что ей это тоже подходит. Мы с ней корпулентные ребята и для нас важно в одежде делать какие-то яркие пятна, чтобы оттянуть внимание от плотности фигуры. Я превратил для себя эти пятна в яркие платки и шарфы, которые  ношу постоянно. Галина Борисовна тоже любила яркие шарфы и всегда обращала внимание на обувь. Она всегда носила необычной формы туфли и ботинки. Но сказать прямо, что я на нее влиял, не верно, мы скорее влияли друг на друга. Мне очень жаль, что она отказывалась ставить спектакль, сославшись на плохое самочувствие. Я уверен, что если бы Галина Борисовна согласилась, то почувствовала бы себя значительно лучше, но она отказалась. У нас был прекрасный материал, это пьеса о Каренине, написанная В.Сигаревым, называется «А. Каренин». Эта история полностью посвящена Алексею Каренину и его подруге, а Анна Каренина здесь появляется лишь эпизодически. Я хотел, чтобы эту пару играла М.Неелова с С.Юшкевичем. Галина Борисовна поначалу увлеклась этой пьесой, а потом, к сожалению, передумала. Жаль.

– Как можно охарактеризовать ваш стиль в искусстве?
– Мой стиль – это полиформа, смешение жанров и благодаря этому, рождение нового произведения из разных якобы несостыкуемых вещей. Вот, например, я делал  балет Щелкунчик, где вдруг все герои начинают петь, как в опере. Такое когда-то в «Поп-механике» делал С.Курехин, но это была более радикальная история, нежели у меня. Для меня стиль это палимпсест. Это старинное понятие, когда на рукопись, написанную на пергаменте, наносился новый образ. Позже это понятие было распространено и на наскальные росписи первобытного искусства, когда на стенах с полустершимися от времени росписями наносили новые изображения. Этот принцип использовали и средневековые мастера, когда по старым росписям в храмах или иконным изображениям писали новые образы. Теперь это стало иметь и практическое значение, которое относится не только к древним рукописям. То, что я делал в Третьяковской галерее тоже было полимпсестом: через другие виды искусства, через другие стили, через другие времена у меня оживала картина «Явление Христа народу», проходя  разные времена, 200 лет до своего написания, 500 лет до того, как она появилась и ныряла в нынешний день. Эти видоизменения и есть для меня полимпсест, а именно стиль. 

– Как  понятие стиля  влияет на  ваш собственный внешний вид?
– Ботинки и брюки на мне довольно стандартные, зато платок на шее вполне мог бы соответствовать персонажу из XIX в. А носки на мне при этом, один в горошек, а другой в полоску. Я стараюсь создавать свой стиль, акцентируя внимание на нескольких точках. Пытаюсь создать аккорд, который так же, как и мой стиль, состоит из разных нот. Я долго не знал, как к этому подступиться и вынужден был все красить одной краской. Например, я делал костюмы к спектаклю «Пигмалион» в «Современнике» и все на сцене у меня было окрашено в фиолетовый цвет, так как это соответствует цвету фиалок, которые продавала Элиза Дулиттл. Или, например, в спектакле Нижинский, все костюмы были окрашены в белый цвет. Я тогда еще не владел определенной системой и оставался в монохроме. Такими навязчивыми повторениями собственного стиля, я добивался своего места в театральном искусстве, но однажды я понял, что существуют не только худ. способы, но есть и концептуальные. И это я назвал «полиформой» и это мной придуманное  понятие,  и кстати,  это слово тоже придумано мной.
Марина Хилькевич
09.11. 2019. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/25587/
Прикрепления: 1467731.jpg (6.5 Kb) · 9502649.jpg (11.7 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Понедельник, 04 Окт 2021, 14:01 | Сообщение # 25
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ОЛЕГ ЯНКОВСКИЙ: «БЕЗ СКАЗКИ ЖИТЬ ТРУДНО»


Олег Янковский. Один из самых ярких, талантливых и любимых в стране актеров. Его мужское и актерское обаяние действует на всех, независимо от возраста и пола. Это интервью Олег Иванович дал незадолго до смерти… Он долго не соглашался на разговор, его глаза улыбались, и он говорил: «Ну, зачем вам это интервью?» Но все же согласился. И вот день интервью настал. Не передать то волнение, которое я испытывала перед нашей встречей. Янковский вместе со Збруевым стоял перед служебным входом ДК «Выборгский», увидев меня, сказал: «Ну, пойдемте, поговорим…» А когда перед спектаклем прозвучал 3-й звонок, Олег Иванович спросил: «Хотите, продолжим завтра?»


Кадр из к/ф "Храни меня, мой талисман

- Вы как-то сказали, что избалованы сказками…
- Да нет. В жизни сказки было мало. Жизнь у меня была достаточно тяжелая. Рождение в городе Джезказгане. Эвакуация. Репрессированный отец. Потеря отца. Мама поднимала 3-их детей. А сказка… Это я сказал о фильмах, - я снялся в нескольких очаровательных картинах -  «Обыкновенное чудо», «Барон Мюнхгаузен». Потом сам снял фильм «Приходи на меня посмотреть», потому что эта ниша была свободна, и мне хотелось сделать что-то наподобие сказки. И детям, и взрослым без сказочного момента, который бы дарил душе и сердцу положительные эмоции, очень трудно жить.

- Вам не хватает таких фильмов?
- Не хватает.

- Какая, на ваш взгляд, тенденция в российском кинематографе?
- На будущее я смотрю с оптимизмом. Даже если не ухаживать за полем, из земли прорастает такое количество разных цветков и трав… Вообще Россия так организована Господом богом, и, может, в этом наша сила, что мы при всех катаклизмах очень духовная страна, и здесь все прорастает казалось бы без всяких предпосылок для этого. Думаю, что еще будут какие-то взрывы духовные, - и в литературе, и в кино, и в театре.

- Были в последнее время какие-то яркие культурные впечатления?
- Я живу в мире культуры, поэтому информирован, наверное, больше чем среднестатистический зритель. Я знаю, на какой спектакль или фильм пойти. «Возвращение» Звягинцева очень понравилось. Не могу сказать, что я испытываю от современного кино такие потрясения, какие были в 70-е годы от фильмов «Смерть в Венеции», «Конформист», «Полет над гнездом кукушки». А «Крестный отец»! А какая там музыка Н.Рото! Казалось бы фильм о мафии, криминальный, а на самом деле такая мудрая картина, о таких понятиях как семья, предательство, чувство крови. Там такие шекспировские страсти...

- Хочется?
- Страстей? Да лучше бы не надо. В искусстве хочется. А в жизни нет… Конечно, в моей профессии обязательно нужны эмоциональные впечатления, чтобы можно было по-хорошему позавидовать. Но, увы, сегодня нет психологических открытий. Искусство стало каким-то холодным, расчетливым. А искусство в первую очередь должно быть связано с эмоциями.

- В таком случае, где вы черпаете эти эмоции? От общения? Или, может быть, из книг?
- Не могу сказать, что я читающий человек. Иногда начинаю читать и вскоре ловлю себя на том, что не понимаю, что читаю. Поэтому беру в руки книгу, когда уже знаю, что это замечательное произведение. Когда появился П.Коэльо, взахлеб стал читать его произведения. Очаровательная книга – «Похороните меня под плинтусом» П.Санаева, в которой он описывает свое детство…

- Ваша бабушка говорила, что «когда рождается ребенок, должно быть 5 лет дома»
- Именно так было в нашей семье. Была атмосфера тепла, добра и любви. Моя мама очень много работала, она должна была одна поднимать 3-их детей. Но чтобы дома было тепло, не обязательно 24 часа находиться дома. Можно сутками  находиться дома и в атмосфере будет витать такое, что мало не покажется! Добро сеется по-другому. Делайте добро, любите ребенка, и все. Тут никаких других правил нет. Если от вас исходит тепло, то все будет хорошо…

- Вы как-то сказали, что мечтаете, чтобы спросили, с кем пришел Филипп Янковский, глядя на вас…
- Это была такая история с Тарковским. В ресторане ЦДЛ сидели Арсений и Андрей Тарковские. И спросили: «С кем это Арсений пришел?» - «С сыном». Прошли годы. Андрей уже снял «Иваново детство», «Рублев».  В очередной раз пришли в ресторан. «С кем сидит Андрей Тарковский?» – «С отцом». В моем случае это сложнее. Потому что я артист, а поэтов больше знают по произведениям. Но мне очень приятно, когда говорят о моем сыне. Радость, удача сына для отца самое главное. Для меня был счастливый день, когда мы вместе получили «Нику». Я – за роль в картине «Любовник», а Филипп – за фильм «В движении». Есть фотография, где мы оба, безумно радостные и счастливые, стоим с «Никами».

- Филипп похож на вас по характеру?
- По характеру нет. Что-то есть общее в пластике, в движении.

- Часто с ним общаетесь?
- Не могу сказать, что часто. Он занят, я занят. Когда в Петербурге были гастроли Ленкома, а Филипп в Петербурге заканчивал работу над фильмом «Меченосец», нашли время, и с удовольствием посидели, пили кофе, любовались Исаакиевским собором, разговаривали о фильмах, о перспективах.

- Хотели бы поработать вместе с Филиппом?
- У нас  было предложение от Акунина – я должен был в фильме Филиппа сыграть повзрослевшего Фандорина. Это было бы интересно.

- Наверное, это здорово подчиняться сыну…
- Что значит подчиняться?  Хотя да, он ведет, он сталкер. Но я всегда становлюсь соавтором режиссера. Даже такой режиссер как А.Тарковский, у которого жесткая режиссура, авторское кино, все равно он, так или иначе, прислушивался к моему мнению. Режиссер ведь предлагает конструкцию, а душу в роль вдыхает актер. И от того, насколько ты будешь интересен, активен, зависит спектакль или фильм. Иногда даже режиссер удивляется. Я вспоминаю после одного из последних прогонов спектакля «Синие кони на красной траве» М.Захаров  сказал мне: «Олег Иванович, зайдите ко мне в кабинет». И сказал фразу, которая запомнилась на всю жизнь: «Олег, я вам уже в этой роли ничем не могу помочь». От режиссера услышать такое дорогого стоит. Это самая большая актерская награда.

- Вам удалось посмотреть целиком «Доктор Живаго»?
- Целиком так и не смог посмотреть. Мне подарили DVD, но нет времени. Но какие-то определяющие сцены я посмотрел. Это честная картина, сделанная нравственным человеком, коим я считаю А.Прошкина. Приятно, что фильм выдвинули на ТЭФИ. Сценарист фильма Ю.Арабов много добавил от себя. Комаровский всегда считался отрицательным персонажем. Но мы посмотрели на него через призму сегодняшнего дня и современных людей.

- Много «Комаровских» сегодня?
- Думаю, что много.

- Встреча с Ларой выбила его из состояния равновесия…
- Да. Он, действительно, жил очень хорошо, пользовался плодами жизни. Но так часто бывает в жизни. Он сильный хитрый человек. Хотя у него, безусловно, есть своя нравственность. Во многом виновата сама Лариса. Все-таки импульс дает женщина.

- Тяжело устоять перед импульсом?
- Очень! И Адам не смог этого сделать, - надкусил яблочко. Тем более, когда разница в возрасте. Я играю Тригорина в «Чайке». А.П. Чехов, который понимал жизнь, любил женщин, тоже прописал такую историю. Тригорин – умный, образованный человек, а, встретив Нину Заречную, стал вести себя как ребенок. Не буду называть имен, но знаю примеры из жизни, когда люди в возрасте, встречая молодую женщину, получают настолько сильный импульс, и впадают в детство. Человек не понимает, что с ним происходит.

- Любовь?
- Любовь может быть односторонняя. Вы же видите, как молодые девочки выходят замуж за мужчин намного старше их,  явно по расчету. И творят с мужчинами Бог знает что. И мужчины терпят…

- Знаю, что вы собираетесь снять фильм по мотивам «Героя нашего времени», где вы собираетесь затронуть эту же тему…
- Не хочется говорить о том, чего пока нет. Но там история другая: наоборот мужчина испугался, потому что не был внутренне готов к этим сильным чувствам. Думаю, отклик в сердцах зрителей будет найден, потому что в этом положении многие находятся. Когда прожита какая-то интенсивная жизнь, и душа становится истерзанная как половая тряпка. И мужчина испугался чувств, атаки со стороны женщины. Но это дело будущего...

- Страсть, на ваш взгляд, разрушает?
- Конечно!

- Правда, что в фильме «Анна Каренина» вы сыграли Каренина, который значительно отличается от привычного образа?
- Зная, как его играли в предыдущих фильмах, мне казалось, что он заслуживает какого-то другого подхода. С режиссером фильма С.Соловьевым мы нашли общий язык. Думаю, что симпатии будут на стороне Каренина. Его очень жалко. Он все потерял. И жену, и сына. Сцена, когда он отказывается от сына, когда говорит: «Я ненавижу сына. Страшно в этом признаться», игралась на таком нерве.  

- Сыграв такие роли, что-то переламывается в душе?
- Нет! Переламываться не должно. Иначе можно сойти с ума. И такие случаи бывают, когда актеры заканчивают свою жизнь печально. Но должен быть контроль и крепкая психика, иначе «поедет крыша». При этом у артиста должна быть подвижная нервная система. Нервы-канаты актеру не помогут, - пока их растеребишь. Хороший актерский организм от Бога сродни скрипке Страдивари.


С Робертом Де Ниро

- В одном интервью вы сказали, что у актера обязательно должен гореть глаз. А если не горит?
- Значит - не артист! Хотя много актеров, которые все замечательно делают на технике. Но если учесть, что глаза – это зеркало души, то, конечно, душа должна искрить.

- От чего у вас бывают ощущения полета?
- Наверное, когда все как-то складывается. И хорошая погода, хорошее настроение, и в семье все хорошо, и в работе. Тогда хочется лететь, и не бояться ничего.

- А чего вы боитесь?
- Каких-то экспериментов в работе. Нужно заниматься политикой выстраивания своей творческой жизни. А годы разные, предложения разные, режиссура разная. Нужно с молодежью экспериментировать. Когда все складывается, тогда готов к экспериментам.

- Вы осторожный человек?
- Осторожный. «Рыба» все-таки. Лавирую. У меня достаточно дипломатичный характер. Одна из заповедей М.Захарова, которую он мне сказал, когда взял меня в театр: «Не портите ни с кем отношения, потому что враг из Москвы не уезжает». Вообще Марк Анатольевич - потрясающий человек и гениальный режиссер. Он чувствует потенциал актера и может раскрыть даже то, что дремало в актере. Допустим, мог ли я предполагать, что он мне даст роль Ленина в спектакле  «Синие кони на красной траве», а потом роль Мюнхгаузена? Он обладает хорошим глазом, чутьем, интуицией. С Захаровым мы много чего сделали, и дай Бог еще сделаем.

- Вы говорили, что долго жили на четвертой скорости. А сейчас на какой?
- Не знаю, какая скорость. Но живу интенсивно. И в театре, и в кино работа есть.

- Свободное время – это праздник?
- Нет. Заведенный ритм жизни породил не самое хорошее: я не могу организовать себе отдых. Люблю посидеть в кресле-качалке с чашечкой кофе, трубкой. Подумать о роли. Почти всю роль Каренина выучил на веранде вместе с супругой. Она проверяла текст. Там такие огромные монологи! Если бы вы меня спросили, что самое сложное в работе над ролью, я бы ответил: «выучить текст». Ведь его нужно не просто выучить. Он должен опуститься с головы в ноги. Ты не должен о нем думать. Только тогда можно обрести правильное состояние и интересно существовать на сцене и перед камерой.

- Вы склонны к самоанализу?
- Очень.

- А за людьми наблюдать любите?
- На самом деле, это мое любимое времяпрепровождение, когда приходилось часто уезжать из Москвы. Например, когда снимали «Ностальгию», или когда я играл полгода во Франции,  я очень любил выбрать какую-нибудь уютную площадь, сесть там и  часами за чашечкой кофе наблюдать за людьми, за их нравами.

- Наверное, только заграницей вы можете себе позволить сидеть на площади и пить кофе. А как вы вообще относитесь к популярности? Она может испортить?
 - Тьфу-тьфу, держусь пока. «Крыша не поехала». Но испытание это очень тяжелое. Медные трубы надо уметь пройти. Актеры должны быть любимы. Какая популярность обрушилась на Безрукова после «Бригады»! А как любят наших эстрадных звезд! Все естественно. Частые появления на экране назвать популярностью трудно. Это узнаваемость. Исчезни на полгода и тебя забудут. А когда роль сыграна хорошо, и это попало в сознание, оставило след, заставило зрителей задуматься, значит, вошло глубоко. И такого актера долго не забудешь. То, что творил И.Смоктуновский, играя Князя Мышкина, в моем сознании осталось надолго… А мне Господь бог послал «Щит и меч», потом «Служили два товарища». Я был готов сниматься во всем, в чем предлагали сниматься. Ошибок много наделал. Потом сказал себе «стоп-стоп»… Ведь нужно выстраивать свою творческую жизнь, анализировать, в чем ты участвуешь, с кем ты работаешь, не идешь ли ты на компромиссы.

- Одна из моих любимых картин с вашим участием «Влюблен по собственному желанию»…
- Хорошая, добрая картина. Помните, когда на часах 00.00, началась новая жизнь, а они уже вдвоем. У С.Микаэляна было желание снять продолжение, но потом поняли, что дважды в одну воду входить нельзя.

- Вы говорите себе слова вашего героя Барона Мюнхгаузена «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь»?
- Говорю. Бывают ведь трудные периоды. Я, безусловно, расположен к депрессиям. Особенно осенью. Ноябрь, когда в 4 часа темно… Организм сопротивляется, и… начинается. Вот тут надо занимать себя работой и говорить «Улыбайся, улыбайся». Греет мысль - скоро Новый год. А потом день будет прибавляться.
Беседовала Татьяна Болотовская

P.S.  Народный артист СССР О.И. Янковский умер 20 мая 2009 г. от рака поджелудочной железы. Его по праву называют «русским Аленом Делоном». Однако любовь и признание телезрителей актер получил не только благодаря привлекательной внешности, а скорее, из-за величины таланта и великолепной игры в самых разных образах.
13.09.2021. журнал "Культурная столица"
http://kstolica.ru/publ....-0-1486
Прикрепления: 5747392.jpg (7.6 Kb) · 3923494.jpg (19.7 Kb) · 3855422.jpg (15.5 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Суббота, 20 Ноя 2021, 18:26 | Сообщение # 26
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
К 70-летию со дня рождения
ВИКТОР СУХОРУКОВ: " Я И ВОЛК-ОДИНОЧКА, И КОТ-ОДИНОЧКА"


В год Быка В.Сухоруков резко поменял свою жизнь - ушел из Театра Моссовета, где был звездой, оборвал все старые связи. Ведь не мальчик - 70 лет 10 ноября отмечает. А он и юбилей отменил, сказав: «Фигня все это!» Но накануне круглой даты все-таки рассказал, что происходит сегодня в жизни В.Сухорукова, который никогда не забывает своего прошлого.

- Виктор Иванович, все-таки юбилей, а вы манкируете.
- У меня каждый год юбилей, люди придумали себе цифры, и для них юбилеи - это такие нули и пятерочки. Ну а тройка чем плоха или двойка? Любой день рождения бывает впервые и в последний раз в жизни человека. Короче, отношусь к этому равнодушно и даже где-то раздраженно, потому что сам себя к чему-то начинаешь обязывать, подводишь итоги, сочиняешь концепцию прожитой жизни. Вот я себе придумал на день рождения путешествие в Израиль, а коронавирус эти планы нарушил. И что мне делать? Подчиниться тому порядку, который продиктует ситуация? Не хочу. Мой юбилей, и я хочу им руководить и владеть. Не хочу юбилея, хочу пребывать в радости жизни.

- Что входит в ваш набор «радость жизни»?
- Первое - востребованность, второе - хочу, чтобы по мне скучали, знать, что где-то ждут. И конечно, самое главное, сегодня я занимаюсь тем, чем я хочу заниматься, - даже не здоровье. Потому что знаю: как только меня посетит нездоровье, поменяется жизнь, участь, общение с людьми, да и сам с собой начну вести себя иначе.

- А как насчет материальных радостей? Например, поесть?
- Радость в том, что у меня с этим нет проблем - поесть, попить или поехать куда-то. Кушаю все подряд, но раз в неделю позволяю себе не есть. По моим запросам у меня нет никаких вздохов/охов. Захочу - все будет.

- Мог ли мальчик из Орехова-Зуева, сын фабричных рабочих, грезить о таких словах: «У меня все будет»?
- Поверь, мне по-настоящему нечего было надеть, чтобы выйти в люди - бедность была, точнее, необеспеченность. Не зря же я однажды спросил одного модного человека: «Что самое главное в одежде?», и он ответил: «Обувь». А я никогда прежде над этим не задумывался. Зато сегодня понимаю, что могу быть одетым как угодно, но каковы на тебе туфли или кроссовки, говорит о твоем статусе. Хотя я никогда не заботился о статусе, потому что вообще не понимаю, что это такое и до сих пор не смогу объяснить это другим. Тем не менее люди любят произносить: «Не по статусу».

- Но, надеюсь, сейчас-то у вас ботиночки по статусу?
- Ой, и не одна пара! Даже есть такие, которые ни разу еще не надел = немецкие, купил в Германии, в Нюрнберге. У меня и смокинг от П.Кардена висит: я купил его в Москве в 90-е. Мне его по блату продали за миллион - рублей по нынешним временам тысяч 10 будет.

- А вы какую одежду предпочитаете?
- Яркую, хорошую, хотя знаю, что у меня нет стиля. Один режиссер тут все грозит познакомить со стилистом, чтобы тот подобрал мне одежду по образу и возрасту, но я к этому не прислушиваюсь, хотя и не отказываюсь. Почему? Все равно ничего не понимаю, поэтому надеваю то, что нравится. Люблю рубашки, терпеть не могу пиджаки. Одежду люблю свободную.

- Может быть, взять пример с бывшего партнера по театру - Олега Меньшикова? Глядя на него, понимаешь, что он сам себе стилист, правда, очень экстравагантный.
- Не хочу, не буду - у него фамилия другая. И если бы я с ним сосуществовал сегодня, как раньше, наверное, чему-нибудь да научился бы. Да и не все мне в его стиле нравится. Но, как мне кажется, тут самое главное быть чистым. Людей надо уважать, к ним надо приходить чистым и не обязательно шикарным. И в этом считывается уважение и общественная значимость человека. То есть они для меня -  люди, соседи. Еду тут в такси, и водитель меня спрашивает: «Операции случайно не делаете? Я фильм «Брат» знаю наизусть - он же старый, а вы все такой же». То есть он удивился, что я сохранился хорошо. А меня, знаешь, оскорбляет, когда мне намекают на операции. Единственное, что я сделал, - это бросил курить и пить, и очень давно. Иногда позволяю себе раз в 2 недели голодный день. Много пью чаю, но ничего не делаю для того, чтобы выглядеть чуть лучше, чем положено.


- В этом году вы резко ушли из Театра Моссовета, где поработали много лет в статусе звезды. Не жалеете? Повернули бы назад?
- Расставаться тяжело - жалеть нельзя. Не оглядывайся - там ничего не изменилось, - сказал один умный человек. Я уходил не от себя - я уходил к себе. И ушел не от Театра Моссовета, а от конкретных людей, которые там остались. Это режиссер Ю.Еремин и новый худрук Е.Марчелли. Агрессивность и хамство первого, равнодушие и пустота второго меня угнетают. Они мне не по сердцу. Я не увидел в нем лидера. А мне нужен лидер, пассионарная личность. 

- Это значит, что вы переходите в Театр им. Вахтангова, где репетируете старшего Болконского в спектакле «Война и мир»
- Когда Римас Туминас пригласил меня на такую роль, я понимал, что он рискует, но схватился за нее, подумал, что если не съем, то понадкусываю. Я пошел за ним, как в школу, будучи, извини, глубоко пожилым человеком. Репетирую во втором составе с Женей Князевым, но я его сразу предупредил, что в затылок дышать не буду, только аккуратно наступлю на его тень. И Женя мне сам сказал, что мы с ним разные: он - кудрявый, высокий, я - лысый, маленький, но есть тема, и я хочу сыграть ее и замысел Римаса. При этом отдавал себе отчет в том, что могу не выйти, не сыграть. Даже сказал Римасу: «Отдаюсь себя полностью, поэкспериментируй со мной. Мне не нужны премьеры, юбилеи, но дай мне хоть разочек сыграть этого Болконского». И вдруг на следующий день меня срочно вызывают на репетицию, и который день он меня бомбит, муштрует, рисует, рожает. 

- А как вы, актер №1, соглашаетесь на 2-й состав?
- Я не за ролью пришел и не в Театр Вахтангова, при всем моем величественном уважении к нему. Я за Римасом, потому что он, по моему убеждению, - режиссер мира. Победили спортсмены - плачу, проиграли - тоже плачу.

- Время, в котором живете, - какое оно для вас?
- Оно мое, по-другому не скажешь. А другого и нет, и у меня нет выбора. В политическом смысле я доволен жизнью. В творческом - неоднозначно и по-разному. В личном плане, конечно, я ущербный человек.

- Это вы-то ущербный?
- Сейчас объясню: в понимании общества у человека должна быть семья, дети, внуки, правнуки, какие-то друзья-однополчане, друганы автосервиса. Но у меня ничего этого нет, и в этом есть странность. Странность, которая дает обществу право судить обо мне по-разному.

- Вы по натуре одиночка? Одинокий волк?
- Да. И мало того, я в философском смысле и даже в биологическом могу сказать о себе, что я и волк-одиночка, и кот-одиночка.

- И вам никто не нужен?
- Это уже другой вопрос. Нужен. Когда с тобой кто-то рядом, поменьше болтаешь среди людей. А когда никого нет в доме, то как вырвешься к людям и начинаешь болтать, никому слова не даешь сказать.

- Одиночество множит комплексы?
- Комплекс был лет 40 назад, а сейчас - нет. Мне с самим собой интересно, потому что я планирую жизнь. А когда ты себе организовываешь жизнь, тебе с самим собой скучно быть не может. Есть понятие лично твоего детства: я так мало видел, слышал, читал, что сегодня, будучи очень взрослым человеком, осознаю это. Знаю, что люблю музыку, но с одного щелчка ты можешь поймать меня на том, что я не знаю Бетховена, не всего Чайковского слушал. Или кино… Ведь его столько было в моей жизни, но без меня. И я рыдаю от досады - почему этого не знал? Оно не только бы украшало мою жизнь, а и меня самого сделало бы интереснее, лучше и, может быть, даже загадочнее.

- От чего еще вы можете заплакать?
- Я очень сентиментальный. Победили спортсмены - плачу, проиграли - тоже плачу. На хорошем спектакле плачу, а на плохом ругаюсь. Могу прослезиться, даже когда по телевизору врут, обманывают, показывая больных детей. А тем более, когда человек совершает подвиг или, наоборот, становится ненужным обществу.

- А что может рассмешить клоуна - так вас часто называют?
- Не только острый юмор, но и глупость тоже может рассмешить.


С семьей сестры Гали

- Вы хотели бы иметь много денег? Чтобы совсем не думать о них? Например, вам предложили миллион в месяц.
- Не отказался бы. Открою секрет - не бедствую, но вопрос понятный: я не знаю, как бы повел себя с деньгами, о которых ты говоришь. Но сегодняшний Сухоруков, не имеющий, а только думающий об огромных деньгах, стал бы их тратить - на все! Даже сегодня у меня нету мыслей копить или приобрести что-то крупное, мощное. Молодые актеры сейчас скупают, перепродают что-то, открывают рестораны и магазины. А я все меряю по молодости, по прежней жизни. И если вспоминать детство, молодость, сегодня я - богатейший человек. У меня великолепная квартира, чудный район, я зарабатываю деньги, у меня нет долгов. Могу поехать куда угодно, помогаю родным людям. И можно в юбилей задать себе вопрос: «А чего ты хочешь?» Ничего не хочу - только этого не отмените, чтобы не потерять то, что имею. Нет, я не богатый, я - зажиточный. От глагола «зажил». 

- Готов ли зажиточный Сухоруков пожертвовать часть гонорара на благотворительность, на больного ребенка или старика?
- Нет, не хочу. Пусть другие этим занимаются. Расскажу историю! Недавно собрали 150 млн на больного ребенка дяденьке, а потом на него же завели уголовное дело. Потому что когда пришло время купить лекарство для ребенка, денег не хватило. А где миллионы? Оказалось, что дяденька купил себе автомобиль, и когда ему сказали: «Что ж ты творишь? Твоему ребенку люди деньги собрали?» - «А я договорился с одной фирмой - пообещали достать укол дешевле. Оказались мошенниками». Это как проверка - у меня ребеночек больной, а поможет ли он? Есть у него сердце или нет? Гаденыш он или как? Помогу не помогу - неважно, это мое волеизъявление. Но хочу спросить: «Когда люди вам помогают, вы-то сами что творите?» Прекрасный пример Жанна Фриске… Это потом ее родные люди скажут, что она была смертельно больна, безвозвратно уходила. И все равно кликнули клич, и поклонники ее дарования стали собирать деньги. И собрали миллионы, чтобы потом нам показать по телевидению «шоу»: как отец ее дерется с зятем за миллионы, которые теперь никто найти не может. А она умерла. Это тоже крайность, но мои ответы такие же крайние, как и сам вопрос.

- Но не все же жулики? И многим помогают, и чистота расходов строго проверяется.
- У нас есть Министерство здравоохранения, соцзащиты, которые должны этим заниматься. Потому что одному помогут, а десятерым как быть? Я все равно помогаю, в других вещах трачусь. Когда я бесплатно снимаюсь у студента ВГИКа - это не помощь? Помощь - это широкое жертвенное понятие, и я жертвенностью этой занимаюсь.

- Виктор Иванович, вы часто оглядываетесь на прошлое. Почему?
- Меня часто упрекают, мол, вы хотите, чтобы мы жили, как вы? Нет, не хочу, чтобы вы жили плохо или хуже, чем сейчас. Но чтобы оценить сегодняшний день, надо иметь пример, а у вас его нет. Чего вы бунтуете? Вы сытые - вот и все. Революции поддерживали люди, которым, наверное, чего-то не хватало. А вам чего не хватает? По телевидению идет реклама колбасы - колбасы!!! А я за ней из Орехова-Зуева на электричке ездил.

- Но тот, кто не жил в то время, этого не знает и в своем незнании не виноват.
- Иначе поставлю вопрос: «Чем ты недоволен?» Ответа конкретного и внятного я ни от кого пока не слышал.

- А вы-то всем довольны? Тем, что происходит за окном?
- Нет, конечно. Я живой человек, но, опять же, прошлое мне говорит: «Не забывай - шаг за шагом, зернышко по зернышку». Последние 20 лет страна не стоит на месте, в моих глазах она все равно имеет развитие, и я счастлив, что появился наконец клич выселить всех людей из бараков, из аварийного жилья. Когда-то я шутил: если бы я был президентом, у меня бы была программа из 3-х пунктов - дети, старики и жилье. Почему? Ребенок рождается - его не спрашивают, но он приходит в этот мир как избранник и должен получить его в таком виде, чтобы быть счастливым. И старики должны уходить, не жалея ни о чем - чисто, красиво, благодарно. Вот 2 категории человечества, а между ними - дом. У каждого должно быть место на Земле, куда он может в любое время дня и ночи прибежать, упасть на подушку или без нее и выспаться.

- Хорошим бы президентом был Сухоруков. 
- А еще труд, труд, труд - и больше ничего. Потому что добродетель и пороки - это тоже труд.

 - Вы многое сыграли в кино. А что не сыграли? О чем жалеете?
- Были пробы у Н.Лебедева в «Мастере и Маргарите»: пробовался аж на 3-х персонажей. И один из них - Левий Матвей. Какие потрясающие были пробы, но не произошло. Это моя печаль из прошлого. У меня с детства была мечта - стать артистом. Поэтому рвался в пионерские лагеря, стройотряды, где есть общество, песни, какое-то озорство. Но в детстве после скарлатины потерял слух - слышал всего полтора метра. И я мальчишка, фабричный, глухой, годами искал спасения от глухоты. Но мать этим не занималась, зато профессор Александрова взялась и всеми способами вычистила все мои ушные каналы. Когда услышал белый свет, я его испугался. И меня взяли в армию уже со слухом. А все было ради мечты и она сбылась. В Орехове-Зуеве играл в Народном театре, а тот, между прочим, был спутником МХАТа им. Горького. Артисты к нам приезжали, и сама Доронина тоже приезжала. А мы свои спектакли привозили в филиал МХАТа, где сейчас Театр Наций. И там я играл мальчика в очках в спектакле «Два цвета». Первым попал в московский театральный вуз. Представляешь, какой был шок в Народном театре - «Витька устроился!». Я до сих пор не могу поверить, что так было, и было со мной. «Да нет, Сухоруков, ты - оттуда, с тобой это было» - у меня волосы дыбом на лысой голове. Так вот о ролях.

Первая для меня была и есть - Павел I, во что я долго не верил, и скажу почему. Мне внушили, что я никто, ничто, и звать никак, зубы редкие, уши лопоухие, а тут я - царь! Это не должность - избранник Божий! Я даже поначалу решил, что на студии ошиблись. На встрече с режиссером Мельниковым мне казалось, что и речь у меня никудышная для царствования, и рост не тот, и вообще. Сухоруков, орехово-зуевский мальчик, сыграет царя! Ты только вдумайся! Много лет потом я все равно встряхивал головой и думал: «Как это у меня получилось?», а это все Мельников - вгляделся и рискнул. Помню, как зашел к нему в кабинет (он сидел на кожаном диване), а я перед ним юлой вертелся. И через 40 мин. он, раскрасневшийся, гладил диван ладошкой и говорил ассистентке: «Ну что, Татьяна, будем считать, что Павел у нас есть». Но все равно потом, встретившись с О.Янковским, проверял решение на маститых: «Вот, Олег Иванович, попробовали мы Сухорукова на роль Павла I. Как вы к этому относитесь?» На что Олег Иванович тогда сказал: «Знаю этого актера - сумасшедший, но талантливый. Думаю, что  сгодится». У меня 3 такие роли есть, на которые я гляжу и не понимаю, как я это делал, - Павел I, в картинах Балабанова «Счастливые дни» и «Про уродов и людей». А что касается театра - Фоменко мне чудо в руки бросил: мне 24 года, а он позвал на роль старика в спектакль по Белову. И я приехал к нему в Ленинград и сыграл этого старика. Вот сейчас я снимался в сериале «Цыпленок жареный», где играю главного мафиози в Петрограде 1919 г. Борьба с самогоноварением и контрабандой спирта. Впервые я - герой-любовник: я целуюсь, валяюсь с проститутками в постели, танцую пьяный канкан с кордебалетом. Я там чертовски хорош - и сыт, и пьян, и нос в табаке. Да еще с усиками. А в картину «Чемпион мира» меня пригласили на роль сталинского сокола - руковожу советской делегацией, приехавшей на чемпионат мира по шахматам. Корчной и Карпов сошлись в битве за шахматной доской. Еще закончил съемки у молодого татарского режиссера в полном метре «Миколай». И согласился участвовать в док. фильме «Кремль. Цари. Время».

- Хоть вы и не любите юбилеи, но знаю, что уже готов моноспектакль.
- Я был в Мухалатке в Крыму - в доме-музее Юлиана Семенова. Его дочь, приехавшая из Франции, угощала меня арбузом и повела показывать дом. Я остановился у стены, которая вся была увешана крохотными фотографиями в рамочках. Кого там только не было - чуть ли не королева английская, и везде подписи. Я стал вглядываться, особенно в автографы, и отчего-то мне захотелось эти автографы расшифровать - где, когда, почему? Что они делали, что пили, ели, о чем говорили? А потом, купаясь в море, подумал - а сколько у меня таких фотографий с автографами людей, которые для меня дороги.И я вдруг вытащил архивную коробку с фотографиями и набрал огромное количество материала. У меня, оказывается, есть автограф от Мамина, давшего мне путевку в кино картиной «Бакенбарды». Вытащил фотографию Любшина, когда тот приезжал с творческим вечером к нам, призывникам, в Орехово-Зуево, а я ему кричал: «Подарите мне фотографию». А он: «Если адрес оставишь, я пришлю через 10 дней». И ровно через 10 дней я получил конверт, где на фотографии было написано: «Виктор, я выполняю свое обещание, всего тебе доброго, Слава Любшин».
Я обнаружил фото Т.Дорониной, которую в жизни так и не встретил, но после картины «Старшая сестра» я в нее страшно влюбился. А Гафт? Я уже играю спектакль «Царство отца и сына» в Театре Моссовета, из которого в этом году ушел. Стук в дверь в гримерку, открываю - стоит Гафт с женой О.Остроумовой. А я - мокрый, полуголый после спектакля. «Сухоруков, ты знаешь, что ты космос?» - говорит он и дарит мне книгу с автографом. Я все собрал и теперь гордо могу сказать, что придумал юбилейный спектакль для себя. Но в чем мое ликование? Упорядочив свои воспоминания, я не рассказываю про них, не рассказываю про себя - я рассказываю про нас. И даже не рассказываю про нас - я играю нас: Н.Сазонову, Т.Доронину, С.Говорухина и В.Сухорукова. В Ессентуках этот вечер имел огромный успех. Рубашку для этого спектакля специально мне шила сестра. И когда я для нее выбирал в магазине ткань, продавщица спросила: «Точно эта?» - «Да». А она и говорит: «Епископат». То есть из этой ткани шьют для епископов. Не странно ли это?


- А вы всегда все про себя понимаете?
- Не всегда. Раньше себя иногда придумывал. Я искал путь. Изобретал то, что бы делало меня интереснее. Хотя чаще скатывался в чудачество и в странность, чем в интерес.

- Странности, за которые до сих пор стыдно?
- Ну что, рассказывать, как я ящик мандаринов украл? И те же ребята, что продавали эти мандарины, меня спасли от тюрьмы. А украл потому, что хотел потом пропить. Было стыдно. Как потом было стыдно, когда меня из Театра комедии выгоняли. Не может быть жизнь пресной. Но за любую остроту жизни может быть стыдно, поверь мне. То, что я уже падал, я понимал. Спасала интуиция, как я говорю, беременное чутье. Как мне рассказывали сами женщины, в этот период у них все обострено. И такая обостренность у меня была часто. Накопились какие-то обстоятельства, которые вынудили заговорить мой внутренний голос: «И что делать-то будем? Это конец, Сухоруков. Давай все с чистого листа, но только жертв и потерь будет много. Пойдешь - пойдем, не пойдешь - падай дальше». Я выбрал путь жертвенный, более скромный, скупой, но зато сегодня понимаю, что это только дразнилка была. И хотя мне ничего не обещали, но когда я участь свою изменил, жизнь пошла такая, что только успевай улыбаться - вот и все.

Это больно - резкая перемена участи?
- Не больно. Я к ней приготовился. Почему я внутренний голос назвал Богом? Он предупредил, что я должен дать согласие, никто не прикажет - только ты сам, и тогда все получится. Я успел. Другое дело, что за все расплатился жизнью.

- А вам не кажется странным, что официант, который сейчас нас обслуживает, носит вашу фамилию - тоже Сухоруков, зовут Константин. В вашей жизни такие странности часто случаются?
- Все равно никто не поверит, что он - Сухоруков, хотя это факт для меня самого поразительный. Больше скажу, вчера ехал в метро на репетицию в Театр Вахтангова. А теперь внимательно слушай: сижу в вагоне и повторяю про себя текст: «Это выходит, что они через 4 перехода будут под Смоленском» - эта фраза у меня звучит в голове. А надо мной стоят 2 парня, и один другому говорит: «Вчера в Смоленске был…» Я вздрогнул, мне стало немножко не по себе, решил, что они меня подслушивают. И таких сочетаний в моей жизни было очень и очень много. Я даже стал их записывать в блокнотике. Еще одна история. Работая в Ленинграде, я много лет ездил в Карелию за грибами - там на Сямозере была база отдыха СТД. И вот я как-то пришел с грибами, пошел купаться на озеро, и у меня с шеи срывается крестик, утонул. Легкий шторм был. Проходит день, другой, а на третий пошел купаться - была прекрасная погода. Накупался и стал бродить вдоль берега. И вдруг, точно зайчик солнечный, мне в глаз ударил блик. Опускаю глаза вниз - мой крестик лежит. Прямо на песочке, возле моих ног - он ко мне вернулся. Это очень серьезная история, которая у меня случилась. И сколько раз в дороге, в пути, когда я ехал из пункта А в пункт Б, в печали или в досаде, мне встречался какой-то человек: я с ним заговаривал, и после этого - как облегчение, поддержка и благословение. И такое было со мной неоднократно.И верю я в это. Почему? Трижды помереть мог - и от пьянки, и от одиночества, и от потери ориентира. Но сижу сегодня с тобой сытый, благополучный и еще чего-то рассуждаю. Это великая победа или великое чудо одного маленького талантливого человека.

- Прекрасный финал. Чистый Акакий Акакиевич.
- Ну да, Акакий В.Сухорукова. Я очень сильный, я все сам, никого не гружу. Меня за это даже сестра Галя ругает. Но я настолько к этому привык - для меня это норма.
марина Райкина
09.11. 2021 МК

https://www.mk.ru/culture....ha.html
Прикрепления: 0206459.jpg (9.6 Kb) · 5145386.jpg (20.7 Kb) · 4340552.jpg (21.4 Kb) · 7736102.jpg (13.6 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 15 Дек 2021, 18:28 | Сообщение # 27
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
РИМАС ТУМИНАС: «ТАЛАНТ НЕ СПАСЕТ, ЕСЛИ НЕТ ВКУСА»
К 100-летию Театра им. Вахтангова Римас Туминас выпускает спектакль по одному из главнейших произведений в пантеоне русской классики – роману Л.Толстого «Война и мир». Главнейшему хотя бы потому, что едва ли не каждый зритель знаком с романом со школьной скамьи, а стало быть, сомнения и споры неизбежны.


– Римас Владимирович, в канун юбилейного сезона вы долго определялись с выбором: что поставить – «Фауста» Гёте или «Войну и мир» Толстого. В конечном итоге остановились на Толстом. Что определило ваш выбор?
– Я их рассматривал как равносильные произведения. «Фауст» Гёте привлекал меня своей игривостью, не философским осмыслением действительности, а путешествием Фауста по Земле, по миру. Одновременно думал я и о Толстом, задавая себе вопрос: что можно ставить после Лермонтова? Только Пушкина. А после Пушкина? Только Толстого. Шаг, конечно, рискованный, и я это осознавал, думая, что у меня есть все шансы упасть в пропасть по пониманию театра, провалиться и иметь предлог сказать: извините, не вышло, я уезжаю. То есть сознательно шел на самоубийство в театральной жизни, в судьбе режиссера.

Однажды Адам Мицкевич рассказывал Бальзаку, как он посетил Гёте и был шокирован: «Я увидел старика, седого старца». Он был не просто шокирован, а разочарован: старый – и поэт. Поэты должны быть молодыми и умирать молодыми, как это происходило в русской поэзии XIX в., да и позднее тоже. Пусть не по своей воле, но они уходили, не став седыми и немощными стариками. А ты уже в возрасте преклонном, смерть тебя обошла, дав тебе, слава богу, шанс придумать еще что-то. И теперь у тебя есть возможность провоцировать, рисковать. Причем рисковать радостно. Я даже думал: вот разбился бы я на столетие большим-большим провалом, так, чтобы все накинулись – и критика, и публика. Грандиозный провал в финале. Но нет, гордость не позволяет. Нахожу в себе силы, убеждаюсь, что пока еще я сам себе интересен. И это несколько раз проверяю: чем интересен? Не убеждаю в этом себя, не уговариваю, а гляжу на себя со стороны, нахожу мотивации, погружаюсь в материал, в понимание театра. И это дает мне силы. Я знаю, что истина замирает в устах умирающего, уходящего. Он хотел бы что-то про истину сказать, но она в губах застыла. Так вот, зная все это, мне хотелось провокации.

– Но вы действительно трактуете роман довольно неожиданно, у вас нет массовых сцен, нет народа, нет Кутузова и Наполеона. Вы оставили на пустынной сцене лишь семью, безответную любовь, непонимание, одиночество. И отрицание, осуждение бессмысленной войны. В спектакле нет ни одного счастливого человека, многие мечтают о счастье, стремятся к нему, а счастья нет. Только разочарование…
– Да, но такова русская душа. Душа, воплощенная в гениях, в Чехове, в Пушкине. Мне подсказывали многие, что для правильного прочтения Толстого следует понимать слово «мир» как вселенную, как человечество. Но есть еще и выражения «молиться всем миром», «иди с миром», «живи с миром»... Богатство толкования этого слова бесконечно, и у нас оно в каждой сцене имеет свою интонацию, свой смысл. Конечно, проносят у нас по сцене и глобус, но он маленький, незаметный такой, не отвлекает. Я себе запретил экраны, инсталляции, хотя у нас огромная стена на сцене, и соблазн что-нибудь на нее повесить или показать довольно велик. Но мы себе этого не позволили. Все заменяют световые потоки, высокое актерское понимание судеб, истории. И понимание театра – что мы делаем. Какие сигналы мы подаем сегодняшнему театру? Как мы сами понимаем театр? Ведь современность театра – в способе мышления. И в этом мы современники. Надо играть идею – идею Пьера, идею Андрея. Это подход актера к персонажу, к роли. А второе, как домашняя работа, это познание, размышление... И мне нравится, что на репетиции как-то все размышляют по поводу текста, по поводу эпохи, по поводу нравов, культуры и по поводу театра нынешнего дня. Сегодняшней нашей жизни.

– А вместе с актерами этот путь проходите и вы. Я наблюдал на репетициях, как вы погружаетесь в каждую деталь, как размышляете, сомневаетесь, зовете за собой и даете шанс на поиск самих себя...
– Я понял, что очень многое не сказал, не сделал. И, может, надо было, проходя этот путь от 90-летия к100-летию, отказаться от своих принципов. Может быть, надо было делать свой театр, что-то менять резко, безжалостно. Провести, как принято говорить, реформу. Есть одно огорчение, самое большое огорчение, которое приходится мне испытывать – это пока ты есть, пока ты сигналы подаешь, приглашаешь актера своим посланием, какие-то смыслы подаешь через спектакли, – вот такой театр обязателен. Как в оркестре настраивается каждый инструмент для того, чтобы все слаженно зазвучало. И если это удалось – ты начинаешь испытывать радость, гордость. А потом приходят приглашенные режиссеры и не всегда это чувствуют, не всегда понимают. Главное в существовании театра – это вкус. Никакой талант не спасет, если нет вкуса. Через вкус только можно идти дальше и развивать театр. Но мы раз за разом падаем в какой-то затуманенный, зашифрованный мир, в котором я не вижу разбора, не чувствую темы в актерах. Они только имитаторами становятся, у них что-то похожее на правду, в них лишь подражание чему-то.

А ведь только что мы почувствовали радость познания, поднялись над собой и вдруг от всего отказываемся и… такое падение. Мы, актеры, не имеем на это права. Какой бы режиссер ни пришел сегодня (или после меня), мы не имеем на это права. Часто слышу, как жалуются, что в сериалах приходится всё делать на скорую руку, поэтому и здесь так случается. Но даже если на скорую руку, то ты все равно обязан через ночь, через 2 часа понять, схватить, спасти сериал своей игрой. Спасти своим персонажем. Вот это самое большое огорчение, потому что время уходит, наши дни уходят, мои дни уходят… И, может быть, это последняя, или не последняя, попытка выставить всем на обзор такой новый для меня метод рассказывания. Я давно хотел сыграть с первых фраз: открывается занавес, потоки хорошего, доброго света, и мы слышим ясно, понятно первую фразу актера. Он еще слова не произнес, а на меня дохнуло историей. В их фигурах, в их взглядах я чувствую, что с ними было вчера, год назад, то есть в них живет история. Что-то в атмосфере подвисает, ощущается их духовное состояние, и я это чувствую.

– Вашим огорчением можно объяснить снятие нескольких премьерных спектаклей из репертуара?
– Меня не было в театре 5 мес., я немного утратил связь с молодыми режиссерами, которые продолжали у нас ставить, как мы и планировали. Отсматривать эти постановки я стал уже после возвращения. И возник очень болезненный момент и для них, и для меня. Я должен признаться, что, наверное, очень сильно обидел их тем, что убрал 4 спектакля с Новой сцены и один с Симоновской сцены. Я понимаю эти обиды и принимаю их, но внутренне обладаю такой правдой, такой решимостью, каких у меня никогда не было.
Может, это жизнь дала мне после пребывания в совершенной темноте, в реанимации, когда в моей палате горел лишь один синий огонек. После этого я стал смотреть на все очень просто, стал все видеть и понимать: этот человек такой, а этот – другой, ушли полутона и компромиссы. Поэтому, когда я увидел эти работы, то пришел к великому огорчению и подумал: нет, ну в чем я виноват? Это они меня обидели и не только меня, но и себя. Они соврали себе и зрителю, что сегодня театр такой. А где мои посылы, где мои сигналы? Только в том, что я раньше делал? Или Някрошюс? Или Бутусов делает? Вы даже не представляете, как много в этих снятых спектаклях красок было, которыми расписывали тело, кровью мазались, много было воды, много дыма, максимально гремящая музыка, монологи в крике, и не важно о чем. Им кажется, что сегодня театр должен быть таким. Они дождались. Они рады. Но они просто посредники.

Это не касается моих учеников, которые тоже ошиблись, но по-другому. Я подчеркиваю, что они все талантливы. Но ошиблись, потому что стали строить свой театр – время крутое, круто играем. Круто решаем. Круто ставим. Круто всё. И во всем – я! Я! Неважно, что получается в результате – зритель простит. Душа-то рвется, хочется театра, чем больше грязи, тем больше театра, зрелища, шоу... А на самом деле это убийство классики, убийство текста, убийство слова. Все эти приемы – они уже были. И я немедленно себе запретил все, что я раньше делал, к чему тянется рука, ум, интуиция. Опыт подсказывает создать здесь немного атмосферы, немного недосказанности, таинственности. То есть пойти по пути привычному и легкому. Но я сказал себе: нет! Больше нельзя. И им сказал, что нужно отказываться от легкого пути войти в театр с шоу, с инсталляциями, с экранами и мониторами, за которыми пропадает сущность актера.

– А вас не беспокоит, что вас назовут консерватором, припомнят Вахтангова, который, как мы знаем, «взрывал» в свое время традиционный театр, был ярким новатором (чем, разумеется, немало раздражал консервативную критику)?
– Да, конечно, они меня так и назовут. Но вы увидите в «Войне и мире», что это не так. Что это мы должны взорвать представление о привычном театре. У нас другие методы репетиции. Другие световые потоки, звуковые, голосовые... Отношения, история. Огромная стена, на которой ничего нет, но в ней свои смыслы, и зритель их сам прочитывает в своем воображении, дополняя игру актера, даже если актер где-то не доигрывает. Соблазн велик что-то на сцену повесить, развесить… Но нет. Это мы себя раньше нагружали бутафорией, сейчас нам ничего не нужно. Лишь пустое пространство. И актер.

– Сейчас уже стало приметой времени, когда после выхода того или иного спектакля, поставленного по классике, доносятся крики анонимных «ура-патриотов», что, дескать, первоисточник безжалостно исковеркан, что великое произведение переведено на какой-то особый худ. язык, что режиссер его обеднил, лишил национальной идеи, патриотизма и т.д. Не пугает ли это вас накануне премьеры?
– Нет, нисколько. Я ничего не обеднил, потому что перенёс в актерах историю. В них живет эта история. Это откликается даже на стене, откликается в жизни, когда актеры способны раскрыть тему. Это такой путь… Я уже не раз говорил и буду говорить, что это время няни пушкинской. Сегодня нянь мало, и не те няни сегодня. Но есть мама, бабушка, которая рассказывает сказку, чтобы ты уснул, чтобы увидел хороший сон, а завтра проснулся со светлой душой и пошёл жить дальше. Жить светло. Пошёл творить, очистившись от всех театральных приемов, потому что такими приемами ты хочешь раскрыть себя, а не автора. Это обманчивая иллюзия, как у Толстого – волшебный фонарь. Там – обманчивость. Да, они одинокие. Они призваны любить и счастливыми быть, но не состоялось.

Самый несчастный человек в русской литературе, самый несчастный персонаж – это Андрей Болконский. Но он все-таки герой. Может быть, в этом спектакле не первопланный, но герой. Я уже говорил про обман и тут тоже вкладываю ему размышления не только о бессмысленности войны, но и о том, что мы обмануты. Это главная тема. Мы живем в мире обмана. Всё зиждется на обмане, начиная с обмана в нашей повседневной жизни. Даже курицу покупаешь, а она 2-3 раза переработанная, чем-то искусственным напичканная. И мы к этому уже привыкли, к этой круговой поруке обмана. Тотальный обман всюду, даже в театре. Почему я придирался к каким-то спектаклям? Потому что театр должен этот обман взрывать, взрывать и вести к чистоте. Это и есть, наверное, поиск стиля в нашем спектакле. Путь к чистоте, к порядку. Опять напоминаю Пушкина, который говорил, что пошлость, невежество очень примыкает к современности, пристает к ней, прилипает. А к классике не идёт, потому что боится. У классики пошлость гибнет, а к современности пристраивается.

– Вы этим спектаклем обращаетесь к нынешнему дню или к вечности? Толстой ведь поднимал вечные темы и говорил о вечных проблемах, а вы их еще обостряете, очистив от шелухи. Вы говорите о человеке, о его душе, как и во всех своих прежних работах…
– Да, говорю о человеке. И о душе. Говорю, что мы обмануты, что жизнь нас обманывает жестоко. Если задуматься, есть ли Бог, то возникает вопрос: почему он о нас забыл? То ли дела у него какие-то более важные, то ли отвлёкся. Но забыл. И надо ждать его появления. Надо ждать. А я очень жду инопланетян. Ждал всегда и теперь жду, что как только там встретимся, глянем друг на друга – и сразу поймём, кто мы такие. Играли каких-то царей, руководителей, чиновников, генералов с лампасами… А там нет этих чинов. И мы смешны будем. Так неудобно станет нам, так стыдно. И стыд должен очистить нас. Стыд должен разрушить ложь и обман.

– Сразу вспоминаю, как вы говорили о 8-ом круге Вселенной, где живут и поют ангелы. И куда можно попасть, лишь очистившись от лжи…
– Да, где звучит хор ангелов, и это надо услышать. Бабушка слышала это, и потому она рассказывала сказки, и народ их сочинял, потому что слышал 8-ой круг Вселенной. Ангелы прилетали к нам, они есть, но мы испугали их своим враньем. Испугали отсутствием порядка. А это так важно даже в спектакле – собрать его в порядок, как собирает Вселенная звёзды. Как у Шекспира воцаряется порядок. Так и здесь – нужно сохранить дух эпохи и раскрывать только автора, себя забыв. Отказавшись от амбиций. Привести в порядок строй – это великое, важнейшее дело. Тогда можно сказать: я чувствую порядок в спектакле. Смотрю, а порядок есть. Детство есть, где не лгали и где нам обещали. Юность наша – все есть в этом порядке. И есть, что мы обмануты. В этом есть «доигрывание» тех, которые умерли давно. Мы доигрываем жизнь, даём им еще один шанс. Возвращать надо их на Землю, чтобы они увидели нас, увидели, к чему мы пришли…Репетиция – это размышление. Каждый по своим убеждениям, по своему уму – но размышление. Я уже цитировал Пушкина, Чехова… «Гоните себя, чтобы духа вашего не было. О других говорите, о других – не о себе». Тогда и ты проявишься. Никуда не пропадёшь. Как раз наоборот – вырастешь и станешь творцом. Как Б.Шоу говорил или Лессинг, которого люблю цитировать…

– Театр должен ласкать ухо и гладить глаз…
– Да, это гениально сказано. И кто-то думает, что гладить – это «наливать» красивые декорации. Но нет. Это значит войти в доверие. Это значит, что мы должны овладеть такой силой, такой историей, что ничего другого, как поддаться искушению порядка, не останется. Порядок – это духовный настрой. Если есть вокруг обман, то мы к порядку ведём свои духовные, исторические знания. Все то, что мы на земле оставляем.

– У вас нет ощущения, что спектаклем «Война и мир» вы словно отрекаетесь от своих предыдущих работ?
– Это так. Я хотел сделать светло и просто, чтобы была предельная ясность, предельно светло и открыто. Вот такое я хотел всегда. Но черти шептали мне: «Раздень его. А тут бей его. Брось в него грязь или пепел и размажь лицо пеплом…» Всегда соблазны были.

– Меня очень поразила сцена битвы – то, как точно вы передали ужас войны, на которой каждый сам принимает свою смерть. Мне это не раз приходилось видеть на реальных войнах: одиночество солдата перед лицом судьбы. Как вы пришли к этой идее – одинокий солдат с этим обнаженным штыком и грудой шинелей?
– Это бал. Я думал, что балы и маскарады должны быть. Я понял, что танец важен в романе, в сюжете, в истории. Вальс Наташи. Я подумал, ничего не надо, только она одна должна танцевать. Потом один штык. Потом спичка одна, пожар. И история семей, их потерь, когда один сын, другой уходят в армию. Все сыновья в армии. Это война со штыком, с шинелями – это раскрытие войны...

– Ставя «Войну и мир», вы видите этот спектакль на сцене Нью-Йорка, Парижа, Пекина..?
– Да… Да!

– То есть вы рассчитываете не только на нашего зрителя?
– Как раз нашему зрителю будет чего-то не хватать. Каких-то близких сцен, чего-то, к чему он привык, в чем есть дань традициям. Или стереотипам. Но это спектакль должен быть прозрачен. Ясен. Точен. Он должен быть понятен всюду.

– Любому человеку в любой точке мира?
– Любому. Даже, как говорил Эфрос, и уборщице. Зашла днем в зал, услышав там крики, и задержалась. И присела, потому что это и про неё. Про сегодня. Это живое. Засмотрелась и осталась. Правду же он сказал. Почему нам всем не взять это у Эфроса? Нам только кажется, что мы давно раскрыли смысл его слов. Нет, не раскрыли.

– Вы сейчас тоже «разлетаетесь на цитаты» в своем театре.
– Я знаю.
Валерий Яков
07.11. 2021. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/30426/

АЛЕКСАНДР КОРШУНОВ: «АКТУАЛЬНОСТЬ ОСТРОВСКОГО - В ВЕЧНОСТИ»
В театре «Сфера» прошли премьерные показы спектакля «Без вины виноватые». Режиссер Александр Коршунов рассказал, за что он любит Островского и почему посвятил эту постановку 40-летию «Сферы».


- Александр Викторович, «Без вины виноватые» - ваша третья постановка по Островскому в «Сфере». Вас даже называют популяризатором его творчества. Почему вы выбираете Островского?
- Очень приятно, если меня так называют. Я все время обращаюсь к Островскому, потому что очень его люблю. Считаю его выдающимся, гениальным драматургом, это русская драматическая школа. Про него говорили, что русский театр можно по праву назвать театром Островского. Он совершенно удивительный автор, который открывает, как бы заново заставляет нас вспомнить, очнуться, подумать о самых главных и простых в жизни вещах: о любви, сострадании, человечности, душе, сердце, о подлинном таланте. Есть замечательная мысль его брата, которую он написал после смерти драматурга, о том, что его больше всего удивляет в отзывах критиков об Александре Николаевиче та узкая, бытовая мерка, с которой обыкновенно подходят к его произведениям, забывая о том, что он был величайшим поэтом с настоящей хрустальной поэзией, какую встретишь у Пушкина. Вот это высочайшее, поэтическое, душевное начало в Островском мне дороже всего. Это вечно необходимая всем нам история. 

- Ваша мама, Екатерина Еланская, поставила два спектакля в «Сфере» по Островскому…
 - У каждого из нас свой Островский. У нее были постановки очень новаторские, самостоятельные. Особенно «Весенняя сказка», да и «Красавец мужчина». У меня здесь был на малой сцене спектакль «В чужом пиру похмелье», который шел достаточно долго и «Доходное место» на большой сцене. И все эти спектакли  имели успех. В нынешнем репертуаре театра можно увидеть и «Лес» режиссера С/Виноградова. Теперь вот «Без вины виноватые», очень непростая, но замечательная пьеса.

- В чем актуальность Островского?
- Прежде всего, актуальность Островского - в вечности, конечно. Долгое время говорили и периодически возникает такая история: «Ну все-таки, знаете, Островский устарел». Особенно в советское время так говорили, поскольку не было банков, векселей, разорений. Потом это все вернулось в нашу жизнь: все эти векселя, банки и деньги, деньги, деньги. Вернулись по всем приметам с точки зрения современности. Но самое главное - это те вопросы, проблемы, темы, которые повторяются и очень совпадают. А в пьесе «Без вины виноватые» основная тема конечно - это судьба актрисы: что такое душа и чувства в актерском творчестве, и как рождается подлинный великий талант, который избран, какой тяжелейший путь ему предстоит пройти, что преодолеть и сохранить в себе и как, главное, чтобы это состоялось. И тогда в результате будет вознаграждение в этом буквальном обретении своего сына. Судьбы детей, родителей - это самые главные, изначальные и простые темы в пьесе. И конечно же тема театра, который Островский безумно любил, всю жизнь жил миром театра, прекрасно знал, обожал в самых разных его проявлениях.

- С точки зрения актерской работы, чем интересна  эта пьеса Островского? Может кто-то из артистов «Сферы» раскрылся по-новому?
- Безусловно, раскрылись и раскрываются. И я надеюсь, еще будут раскрываться. Мы ведь только в самом начале пути. На сегодняшний день, я считаю, что есть в актерских работах какие-то открытия, которые начинаются. Островский для актеров чрезвычайно интересен, полезен и богат потрясающими ролями, которые дают проявить себя в самых разных качествах и амплуа. Но он и очень труден, потому что предъявляет большие требования в том плане, что вот эти самые простые, изначальные вещи, чувства, ощущения, их понимание надо иметь, в это надо попасть. Если нет  той самой пронзительной поэзии и ее искреннего понимания, проживания актерами и всеми создателями спектакля, то можно что угодно здесь накрутить, осовременить, переодеть, но не будет главного: той самой высокой поэтической ноты, той пронзительной темы, ради которой и создана пьеса в том качестве, в каком она написана Островским. Поэтому очень большие требования к актерам. А такие роли, как Незнамов, Кручинина - это роли мирового репертуара так же, как Треплев, Гамлет, они из одного ряда.

- Вы ведь со своими учениками ставили «Грозу». У вас есть любимая пьеса Островского?
- Одну любимую пьесу не могу назвать, я об этом никогда не думал. У меня были актерские работы и постановки в Малом театре - «День на день не приходится» («Тяжелые дни») и «Бедность не порок» и сейчас идут в Малом театре. А была еще «Гроза» со студентами. У меня уже довольно много постановок по Островскому. И даже вот сейчас на 2-м курсе со студентами я взял 3 отрывка и все они из Островского: «Бешеные деньги», «Лес» и «Трудовой хлеб». 

- Впереди – 200-летие Островского. Как будете отмечать в театре юбилей драматурга?
- Подумаем, время еще есть до 2023 года. Дай Бог нам с этим спектаклем состояться и раскатиться. Он в полной мере может и должен быть посвящен юбилею нашего театра, все-таки у нас 2021-й - юбилейный, год 40-летия театра. Прежде всего, «Без вины виноватые» - это пьеса об актерах, о театре. Сейчас наша задача - чтобы этот спектакль зажил полнокровной жизнью, развивался и жил дальше.  
Екатерина Сивцова
28.12. 2021. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/30769/
Прикрепления: 0901361.jpg (7.2 Kb) · 6372943.jpg (10.5 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 11 Фев 2022, 10:00 | Сообщение # 28
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ОЛЕГ ЯНКОВСКИЙ: «БЕЗ СКАЗКИ ЖИТЬ ТРУДНО»


Олег Янковский… Один из самых ярких, талантливых и любимых в стране актеров. Его мужское и актерское обаяние действует на всех, независимо от возраста и пола. Это интервью Олег Иванович Янковский дал незадолго до смерти… Он долго не соглашался на разговор, его глаза улыбались, и он говорил: «Ну, зачем вам это интервью?» Но все же согласился… И вот день интервью настал. Не передать то волнение, которое я испытывала перед нашей встречей. Янковский вместе со Збруевым стоял перед служебным входом ДК «Выборгский», увидев меня, сказал: «Ну, пойдемте, поговорим…» А когда перед спектаклем прозвучал 3-й звонок, Олег Иванович спросил: «Хотите, продолжим завтра?»

- Вы как-то сказали, что избалованы сказками…
- Да нет. В жизни сказки было мало. Жизнь у меня была достаточно тяжелая. Рождение в городе Джезказгане. Эвакуация. Репрессированный отец. Потеря отца. Мама поднимала 3-х детей. А сказка… Это я сказал о фильмах, - я снялся в нескольких очаровательных картинах -  «Обыкновенное чудо», «Барон Мюнхгаузен». Потом сам снял фильм «Приходи на меня посмотреть», потому что эта ниша была свободна, и мне хотелось сделать что-то наподобие сказки. И детям, и взрослым без сказочного момента, который бы дарил душе и сердцу положительные эмоции, очень трудно жить.

- Вам не хватает таких фильмов?
- Не хватает.

- Какая, на ваш взгляд, тенденция в российском кинематографе?
- На будущее я смотрю с оптимизмом. Даже если не ухаживать за полем, из земли прорастает такое количество разных цветков и трав. Вообще Россия так организована Господом богом, и, может, в этом наша сила, что мы при всех катаклизмах очень духовная страна, и здесь все прорастает казалось бы без всяких предпосылок для этого. Думаю, что еще будут какие-то взрывы духовные, - и в литературе, и в кино, и в театре.

- Были в последнее время какие-то яркие культурные впечатления?
- Я живу в мире культуры, поэтому информирован, наверное, больше чем среднестатистический зритель. Я знаю, на какой спектакль или фильм пойти. «Возвращение» Звягинцева очень понравилось. Не могу сказать, что я испытываю от современного кино такие потрясения, какие были в 70-е годы от фильмов «Смерть в Венеции», «Конформист», «Полет над гнездом кукушки». А «Крестный отец»! А какая там музыка Н.Рото! Казалось бы фильм о мафии, криминальный, а на самом деле такая мудрая картина, о таких понятиях как семья, предательство, чувство крови. Там такие шекспировские страсти...

- Хочется?
- Страстей? Да лучше бы не надо. В искусстве хочется. А в жизни нет. Конечно, в моей профессии обязательно нужны эмоциональные впечатления, чтобы можно было по-хорошему позавидовать. Но, увы, сегодня нет психологических открытий. Искусство стало каким-то холодным, расчетливым. А искусство в первую очередь должно быть связано с эмоциями.



- В таком случае, где вы черпаете эти эмоции? От общения? Или, может быть, из книг?
- Не могу сказать, что я читающий человек. Иногда начинаю читать и вскоре ловлю себя на том, что не понимаю, что читаю. Поэтому беру в руки книгу, когда уже знаю, что это замечательное произведение. Когда появился Пабло Коэльо, взахлеб стал читать его произведения. Очаровательная книга – «Похороните меня под плинтусом» П.Санаева, в которой он описывает свое детство…

- Ваша бабушка говорила, что «когда рождается ребенок, должно быть пять лет дома»…
- Именно так было в нашей семье. Была атмосфера тепла, добра и любви. Моя мама очень много работала, она должна была одна поднимать 3-х детей. Но чтобы дома было тепло, не обязательно 24 часа находиться дома. Можно сутками  находиться дома и в атмосфере будет витать такое, что мало не покажется! Добро сеется по-другому. Делайте добро, любите ребенка, и все. Тут никаких других правил нет. Если от вас исходит тепло, то все будет хорошо…

- Вы как-то сказали, что мечтаете, чтобы спросили, с кем пришел Ф.Янковский, глядя на вас…
- Это была такая история с Тарковским. В ресторане дома литераторов сидели Арсений и Андрей Тарковский. И спросили: «С кем это Арсений пришел?» - «С сыном». Прошли годы. Андрей уже снял «Иваново детство», «Рублев».  В очередной раз пришли в ресторан. «С кем сидит Андрей Тарковский?» – «С отцом». В моем случае это сложнее. Потому что я артист, а поэтов больше знают по произведениям. Но мне очень приятно, когда говорят о моем сыне. Радость, удача сына для отца самое главное. Для меня был счастливый день, когда мы вместе получили «Нику». Я – за роль в картине «Любовник», а Филипп – за фильм «В движении». Есть фотография, где мы оба, безумно радостные и счастливые, стоим с «Никами».

- Филипп похож на вас по характеру?
- По характеру нет. Что-то есть общее в пластике, в движении.

- Часто с ним общаетесь?
- Не могу сказать, что часто. Он занят, я занят. Когда в Петербурге были гастроли Ленкома, а Филипп в Петербурге заканчивал работу над фильмом «Меченосец», нашли время, и с удовольствием посидели, пили кофе, любовались Исаакиевским собором, разговаривали о фильмах, о перспективах.

- Хотели бы поработать вместе с Филиппом?
- У нас  было предложение от Акунина – я должен был в фильме Филиппа сыграть повзрослевшего Фандорина. Это было бы интересно.

-Наверное, это здорово подчиняться сыну…
- Что значит подчиняться?  Хотя да, он ведет, он сталкер. Но я всегда становлюсь соавтором режиссера. Даже такой режиссер как А.Тарковский, у которого жесткая режиссура, авторское кино, все равно он, так или иначе, прислушивался к моему мнению. Режиссер ведь предлагает конструкцию, а душу в роль вдыхает актер. И от того, насколько ты будешь интересен, активен, зависит спектакль или фильм. Иногда даже режиссер удивляется. Я вспоминаю после одного из последних прогонов спектакля «Синие кони на красной траве» М.Захаров  сказал мне: «Олег Иванович, зайдите ко мне в кабинет». И сказал фразу, которую запомнилась на всю жизнь: «Олег, я вам уже в этой роли ничем не могу помочь». От режиссера услышать такое дорогого стоит. Это самая большая актерская награда.

- Вам удалось посмотреть целиком «Доктор Живаго»?
- Целиком так и не смог посмотреть. Мне подарили DVD, но нет времени. Но какие-то определяющие сцены я посмотрел. Это честная картина, сделанная нравственным человеком, коим я считаю А.Прошкина. Приятно, что фильм выдвинули на ТЭФИ. Сценарист фильма Ю.Арабов много добавил от себя. Комаровский всегда считался отрицательным персонажем. Но мы посмотрели на него через призму сегодняшнего дня и современных людей.

- Много «Комаровских» сегодня?
- Думаю, что много.

- Встреча с Ларой выбила его из состояния равновесия…
- Да. Он, действительно, жил очень хорошо, пользовался плодами жизни. Но так часто бывает в жизни. Он сильный хитрый человек. Хотя у него, безусловно, есть своя нравственность. Во многом виновата сама Лариса (смеется). Все-таки импульс дает женщина.

- Тяжело устоять перед импульсом?
- Очень! И Адам не смог этого сделать, - надкусил яблочко. Тем более, когда разница в возрасте. Я играю Тригорина в «Чайке». А.П. Чехов, который понимал жизнь, любил женщин, тоже прописал такую историю. Тригорин – умный, образованный человек, а, встретив Нину Заречную, стал вести себя как ребенок. Не буду называть имен, но знаю примеры из жизни, когда люди в возрасте, встречая молодую женщину, получают настолько сильный импульс, и впадают в детство. Человек не понимает, что с ним происходит.

- Любовь?
- Любовь может быть односторонняя. Вы же видите, как молодые девочки выходят замуж за мужчин намного старше их,  явно по расчету. И творят с мужчинами Бог знает что. И мужчины терпят…

- Знаю, что вы собираетесь снять фильм по мотивам «Героя нашего времени», где вы собираетесь затронуть эту же тему…
- Не хочется говорить о том, чего пока нет. Но там история другая: наоборот мужчина испугался, потому что не был внутренне готов к этим сильным чувствам. Думаю, отклик в сердцах зрителей будет найден, потому что в этом положении многие находятся. Когда прожита какая-то интенсивная жизнь, и душа становится истерзанная как половая тряпка. И мужчина испугался чувств, атаки со стороны женщины. Но это дело будущего...

- Страсть, на ваш взгляд, разрушает?
- Конечно!

- Правда, что в фильме «Анна Каренина» вы сыграли Каренина, который значительно отличается от привычного образа?
- Зная, как его играли в предыдущих фильмах, мне казалось, что он заслуживает какого-то другого подхода. С режиссером фильма С.Соловьевым мы нашли общий язык. Думаю, что симпатии будут на стороне Каренина. Его очень жалко. Он все потерял. И жену, и сына. Сцена, когда он отказывается от сына, когда говорит: «Я ненавижу сына. Страшно в этом признаться», игралась на таком нерве.

- Сыграв такие роли, что-то переламывается в душе?
- Нет! Переламываться не должно. Иначе можно сойти с ума. И такие случаи бывают, когда актеры заканчивают свою жизнь печально. Но должен быть контроль и крепкая психика, иначе «поедет крыша». При этом у артиста должна быть подвижная нервная система. Нервы-канаты актеру не помогут, - пока их растеребишь… Хороший актерский организм от Бога сродни скрипке Страдивари.

- В одном интервью вы сказали, что у актера обязательно должен гореть глаз. А если не горит?
- Значит - не артист (смеется)! Хотя много актеров, которые все замечательно делают на технике. Но если учесть, что глаза – это зеркало души, то, конечно, душа должна искрить.

- От чего у вас бывают ощущения полета?
- Наверное, когда все как-то складывается. И хорошая погода, хорошее настроение, и в семье все хорошо, и в работе. Тогда хочется лететь, и не бояться ничего.

- А чего вы боитесь?
- Каких-то экспериментов в работе. Нужно заниматься политикой выстраивания своей творческой жизни. А годы разные, предложения разные, режиссура разная. Нужно с молодежью экспериментировать. Когда все складывается, тогда готов к экспериментам.

- Вы осторожный человек?
- Осторожный. «Рыба» все-таки. Лавирую. У меня достаточно дипломатичный характер. Одна из заповедей М.Захарова, которую он мне сказал, когда взял меня в театр: «Не портите ни с кем отношения, потому что враг из Москвы не уезжает». Вообще Марк Анатольевич - потрясающий человек и гениальный режиссер. Он чувствует потенциал актера и может раскрыть даже то, что дремало в актере. Допустим, мог ли я предполагать, что он мне даст роль Ленина в спектакле  «Синие кони на красной траве», а потом роль Мюнхгаузена? Он обладает хорошим глазом, чутьем, интуицией. С Захаровым мы много чего сделали, и дай Бог еще сделаем.

- Вы говорили, что долго жили на четвертой скорости. А сейчас на какой?
- Не знаю, какая скорость. Но живу интенсивно. И в театре, и в кино работа есть.

- Свободное время – это праздник?
- Нет (смеется). Заведенный ритм жизни породил не самое хорошее: я не могу организовать себе отдых. Люблю посидеть в кресле-качалке с чашечкой кофе, трубкой. Подумать о роли. Почти всю роль Каренина выучил на веранде вместе с супругой. Она проверяла текст. Там такие огромные монологи! Если бы вы меня спросили, что самое сложное в работе над ролью, я бы ответил: «выучить текст». Ведь его нужно не просто выучить. Он должен опуститься с головы в ноги. Ты не должен о нем думать. Только тогда можно обрести правильное состояние и интересно существовать на сцене и перед камерой.

- Вы склонны к самоанализу?
- Очень.

- А за людьми наблюдать любите?
- На самом деле, это мое любимое времяпрепровождение, когда приходилось часто уезжать из Москвы. Например, когда снимали «Ностальгию», или когда я играл полгода во Франции,  я очень любил выбрать какую-нибудь уютную площадь, сесть там и  часами за чашечкой кофе наблюдать за людьми, за их нравами.

- Наверное, только заграницей вы можете себе позволить сидеть на площади и пить кофе. А как вы вообще относитесь к популярности? Она может испортить?
- Тьфу-тьфу, держусь пока. «Крыша не поехала». Но испытание это очень тяжелое. Медные трубы надо уметь пройти. Актеры должны быть любимы. Какая популярность обрушилась на Безрукова после «Бригады»! А как любят наших эстрадных звезд! Все естественно. Частые появления на экране назвать популярностью трудно. Это узнаваемость. Исчезни на полгода и тебя забудут. А когда роль сыграна хорошо, и это попало в сознание, оставило след, заставило зрителей задуматься, значит, вошло глубоко. И такого актера долго не забудешь. То, что творил И.Смоктуновский, играя князя Мышкина, в моем сознании осталось надолго. А мне Господь бог послал «Щит и меч», потом «Служили два товарища». Я был готов сниматься во всем, в чем предлагали сниматься. Ошибок много наделал. Потом сказал себе «стоп-стоп»… Ведь нужно выстраивать свою творческую жизнь, анализировать, в чем ты участвуешь, с кем ты работаешь, не идешь ли ты на компромиссы.

- Одна из моих любимых картин с вашим участием «Влюблен по собственному желанию»…
- Хорошая, добрая картина. Помните, когда на часах 00.00, началась новая жизнь, а они уже вдвоем. У С.Микаэляна было желание снять продолжение, но потом поняли, что дважды в одну воду входить нельзя.

- Вы говорите себе слова вашего героя Барона Мюнхгаузена «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь»?
- Говорю. Бывают ведь трудные периоды. Я, безусловно, расположен к депрессиям. Особенно осенью. Ноябрь, когда в 4 часа темно… Организм сопротивляется, и… начинается. Вот тут надо занимать себя работой и говорить «Улыбайся, улыбайся». Греет мысль - скоро Новый год. А потом день будет прибавляться.
Беседовала Татьяна Болотовская
13.09. 2021. журнал "Культурная столица"

http://kstolica.ru/publ....-0-1486

АВАНГАРД ЛЕОНТЬЕВ "Я ХОЖУ В ТЕАТР ЧТОБЫ ПОПЛАКАТЬ"


А.Леонтьеву - актеру театра и кино, педагогу, у которого учились 5 худруков московских театров, исполнилось 75 лет. «Культура» поздравила юбиляра и поговорила с ним о том, что такое счастье.

- Авангард Николаевич, перед вашим днем рождения в Театре Наций вышел спектакль «Наше всё… Ваш А. Солженицын», постановка М.Брусникиной по произведениям и письмам писателя. По сути, это ваш моноспектакль, хотя на сцене вы не один. Поразительно, как точно эта постановка, премьера которой совпала с началом российской военной операции, попала в нерв времени: она о ценности человеческой жизни.
- Конечно. И о том, как остаться человеком в любых условиях.

- Я знаю, что вы не только исполнитель главной роли, но и, так сказать, автор идеи.
- Дело в том, что к 100-летию А.Солженицына МХТ сделал спектакль на основе этого же материала. Режиссером была М.Брусникина, участвовали несколько десятков артистов, в том числе и я. Исполнен он был 2 раза, а я считал, что солженицынский материал очень удачно скомпонован Г.Тюриной. В композицию вошли письма, документы и фрагменты худ. произведений Солженицына, и мне казалось, что хорошо бы с этим знакомить зрителей и впредь. Поэтому я обратился к Е.Миронову с предложением выпустить этот спектакль в рамках линейки камерных спектаклей «Наше всё...», посвященных русской литературе. Она начиналась в Театре Наций моей программой «Русская ироническая поэма», куда входили «Тамбовская казначейша», «Сон Попова» А.К. Толстого, «Струфиан» Д.Самойлова.

«Тамбовская казначейша» - это лермонтовская вещь, написанная после высылки поэта на Кавказ за сочинение стихотворения на смерть Пушкина. Вернулся он с Кавказа с поэмой «Тамбовская казначейша», которую написал онегинской строфой, подчеркивая свою приверженность Пушкину. Ну, и дальше эта линейка «Наше всё...» продолжалась Л.Толстым, Лесковым, в моем исполнении, я имею в виду. Потом подключались другие артисты - Дм.Сердюк, С.Спивакова, В.Кошевой. И вот сейчас премьера — «Наше всё… Ваш А. Солженицын».

- Меня удивили письма Солженицына к неизвестной мне женщине, я никогда о них не слышала.
- Письма попали в Фонд Солженицына совсем недавно, их передали родственники адресата Александра Исаевича, и вслух они, может быть, действительно прозвучали впервые. Вот это было новое. А все остальное я, в общем-то, знал. Ну а молодежь не знает ничего. Вообще ничего ни про что, в том числе про те коллизии, которые в этой композиции вспоминаются.

- Какие из произведений Солженицына нужно прочитать всем, как вы считаете?
- Мне кажется, надо читать «Архипелаг ГУЛАГ», это ошеломляющая вещь. Это не выдумки, не худ. литература, а свидетельские показания, обработанные писателем так, чтобы можно было собрать из них книгу. Конечно, читать ее нелегко. Ты откладываешь ее через какую-то порцию страниц, потому что очень тягостно узнавать, как люди могут поступать друг с другом. Мне кажется, это инъекция «вакциной» человечности - люди, не забывайте, как легко дойти до животного состояния. Дальше, мне кажется, надо читать «Раковый корпус». И не надо бояться. Мы столько в жизни видим онкологии рядом с собой, а иногда и в себе, что не надо этого бояться. Это смешно даже. Наоборот, надо думать, как с этим справляться. Солженицынский «Раковый корпус» учит людей состраданию. Читая эту книжку, проникаешься сочувствием не только к пациентам, но и к врачам. И это очень полезно - поразмыслить о разных сторонах жизни и о том, как по-разному ее видят люди разных судеб. Студентам театральных институтов в обязательном порядке надо это читать, потому что книжка учит состраданию. О.Табаков, когда в Художественном театре кто-то умирал из актеров, гнал своих студентов на похороны, потому что хотел, чтобы они научились сопереживать. Он и сам всегда всех провожал и осуждал тех, кто не приходит проводить коллег. Говорил: «А что, они думают, что они не умрут?» Я не раз от него эту фразу слышал.

- Когда приходишь в МХТ, с тобой тут все здороваются, и сразу как-то теплее становится. Говорят, это Олег Павлович приучил актеров всем, даже незнакомым людям, говорить «здравствуйте» при встрече.
- Как хорошо, что вы это почувствовали, и здорово, что это сохраняется. Да, в Школе-студии это принято - со всеми здороваться. Не важно, знакомы вы или нет, встречаешь человека - здороваешься, и все!

- В письмах Солженицына меня поразило его смирение, которое, мне кажется, помогло ему выжить, пережить и лагерь, и болезнь. А у вас были тяжелые моменты в жизни? Что давало вам опору в таких случаях?
- Ну, таких тяжелых, как у Александра Исаевича, слава Богу, не было. Болезни, уход родителей… Помогают советы умных людей. Когда мне не на кого было оставить дома больную маму, некоторые родственники советовали: «В лечебницу, в лечебницу, у тебя нет другого выхода». Мне ведь надо было работать. Но 2 умных человека меня от этого отговорили. Е.Миллиоти, артистка театра «Современник», сказала мне: «Не смей! В больницу не смей!» Я говорю: «Ну, а как же?» – «Найдется как. Давай будем думать». Вторым был В.Фридман, администратор Московской филармонии, он сам ухаживал за своей мамой-долгожительницей и объяснил мне: «Гарик, ты можешь отдать маму в больницу, но ты не будешь спать по ночам всю жизнь». То есть, я ее не отдал в больницу благодаря этим двум людям, потому что они мне показали, что это невозможный шаг. И вскорости мне судьба протягивает руку. Звонит Л.И. Иванова, моя коллега, замечательная актриса, с которой мы играли и концертировали вместе, и говорит: «Я нашла тебе сиделку. Это няня моих выросших детей. Она сейчас старенькая, но вполне дееспособная, и она будет ухаживать за твоей мамой». И так эти 3 человека помогли мне выйти из жизненного тупика.

- «Современник» все, кто в нем работал в одно время с вами, вспоминают, как вторую семью. Вы прослужили в этом театре 36 лет. Каким он был в конце 60-х?
- Когда я пришел в «Современник», он был близким к театральному идеалу. Это действительно была семья. Не только житейское внимание друг к другу, помощь в решении проблем и так далее, но еще и коллегиальность любых судьбоносных решений в жизни театра: прием пьесы, выпуск спектакля, прием новых артистов, отчисление артистов из театра. Труппа была небольшая, и все проблемы решало не руководство, а общее собрание труппы большинством голосов. Вопрос о приеме меня в «Современник» тоже решался большинством голосов, причем сначала вся труппа целиком пришла в Школу-студию МХАТ посмотреть меня и моих сокурсников. Там были и Г.Волчек, и Вертинская, и Толмачева, и Крылова, и Лаврова, и Сергачев, и Даль, и Корзенкова, и Тульчинский, и Суворов, и Евстигнеев, и Табаков, Дорошина, Ефремов… Они все сидели в зале. Только легкомыслие и самонадеянность молодости тогда помогли мне не упасть в обморок. Если бы сейчас труппа любого театра пришла посмотреть на мою работу, я бы волновался в несколько раз больше, чем тогда, на нашем студенческом показе.

- Вас пригласили в труппу в тот же день?
- Нет, они взяли паузу недели в 2, и эти 2 недели были для меня очень тяжелыми. Но жизнь у меня, в общем-то, счастливая. Потому что, во-первых, я в очень хорошей семье рос, родители были друг в друга влюблены до смерти. Детям, как правило, в такой обстановке хорошо, их любят, и дети это чувствуют. Я застал своих родителей уже в возрасте, мама меня родила в 43 года, 3-й ребенок у нее я был. Семья была скромная, отец, инженер-строитель, один зарабатывал на 4-х. Когда он приходил с работы, мама его кормила обедом, и он падал и спал час. Вечер продолжался уже после того, как он немножко приходил в себя. Он пил чай, любил и умел его заваривать, смотрел телевизор или читал газету, у него была пара часов такого релакса. Жили мы в коммунальной квартире, вместе с семьей страшного алкоголика, запах махорки, которую он курил, расползался по всей квартире.

- Вы рассказывали, что хотели быть актером с 5 лет, потому что хотелось поскорее уйти из этой реальности?
- Нет, актером я хотел стать благодаря генам моих родителей. Оба участвовали в самодеятельности в Орле, где они и познакомились. Отец занимался в театральной студии, мама - в танцевальной. Отец был очень эмоциональным - для актера это нужно. Почему Табаков отправлял студентов на похороны? Потому что надо уметь сопереживать, надо, чтобы на тебя действовала и литература, и жизнь. На моего отца искусство действовало наповал.

- То есть он мог заплакать в театре?
- Он плакал всегда и во всех, так сказать, мелодраматических ситуациях. А в жизни он плакал от хорошего. Если он начинал рассказывать, что кто-то что-то хорошее сделал, то скоро замолкал, потому что у него схватывал горло спазм. Родители всегда плакали, когда звучала по радио или по телевизору песня Александрова «Священная война»: «Вставай, страна огромная…» Тут они начинали плакать. Когда я был маленький, я не понимал причину. Но потом, конечно, осознание приходило.

- Вы знали, что они потеряли на войне старшего сына?
- Да, потому что портрет погибшего брата висел в красном углу в нашей комнате.

- Авангард - это передовой отряд, тот, кто впереди. Вам никогда это не мешало? Вам не говорили, что имя обязывает?
- Нет, впереди меня так много более талантливых и успешных людей. Я не считаю, что должен быть впереди. Я должен быть на своем месте. Когда я понял, что С.Газаров лучше меня играет Журдена в спектакле, поставленном Табаковым с моей помощью, я сказал: «Серега, ты лучше меня!» Я не знал, что это так приятно видеть, как ученик тебя обошел.

- Сейчас ваши ученики возглавляют московские театры - Апексимова, Газаров, Миронов, Машков.
- И это еще не весь список. С.Безрукова я не учил, но он табаковский ученик. Олег Павлович считал, что он приложил руку и к воспитанию Е.Писарева - через Школу-студию МХАТ и МХТ, и Миндаугаса Карбаускиса, который начинал свою режиссерскую деятельность в Театре Табакова. И не только руководители театров, много артистов, очень хороших, из наших выпускников получилось, и я радуюсь всегда, когда вижу их. Больше всего я вижу их в сериалах. Мы встречаемся довольно редко, все очень заняты, а молодые тем более, у них семьи, надо зарабатывать. И когда я вижу их в очередном сериале, я понимаю, что наши с Олегом Павловичем уроки не прошли даром. Наши ребята правильно существуют, играют своими нервами, самозатратно. Значит, не зря мы так любили их и так старались.

- В этом году Театру О.Табакова исполняется 35 лет, о том, как он создавался, ходят легенды.
- Да, это очень были хорошие годы жизни, счастливые. Понимаете, я счастлив, что все время среди интересных людей. Наш учитель в Школе-студии МХАТ, П.В. Массальский, был человек сверхчеловеческого обаяния, у него была такая улыбка, на которую зрители не могли не откликнуться, а тем более, мы, молодежь. Он был наивный человек, и его огорчения сразу отражались на лице, он не мог скрыть своего огорчения, если мы дисциплинарно что-то там натворили или сыграли неважно. Мы видели, что он страдает, и боялись его огорчать. Кроме него, на курсе преподавали А.Комиссаров, И.Тарханов, Н.Алексеев, Вс.Абдулов, Ю.Ильяшевский - все это артисты МХАТа. А их учителя - это великие основатели Художественного театра и вся та компания, которая была его славой. Представляете, я студентом приходил в Школу-студию и видел, кроме наших учителей, А.Тарасову, А.Грибова, М.Кедрова, В.Топоркова. Боже мой, мы шли смотреть спектакль в Художественный театр и видели, как в историческом чайном буфете пьет чай А.Грибов, по-московски так, знаете, по-простонародному, из блюдца. В гостях так пить чай не принято, но он-то был у себя дома, в Художественном театре. Есть такой рассказ про О.Ефремова: он репетировал какую-то чеховскую пьесу, большая, длительная репетиция, все подустали уже, репетиция заканчивается, он уходит, доходит до двери, оборачивается и говорит: «Да, и не забывайте, что они - люди!» То есть что герои Чехова - они люди. И мы часто друг другу этот случай напоминаем.

- Вы играете в 3-х театрах, вы всегда заняты, у вас несколько премьер в году. Вашей востребованности позавидует любой актер. Что вам помогает в большей степени - талант, труд или везение?
- Знаете, вы сейчас сказали ужасную вещь. Мы, артисты, терпеть не можем, когда нам говорят, что мы востребованы. Как бы плотно мы ни были заняты, нам всегда кажется, что нас недооценивают, что мы недоиграли, недоснимались. А что будет завтра, позовут ли, дадут ли роль? Мы все этим живем. Поэтому я не считаю, что я востребован так, как можно было бы, но все-таки мне везло. Вот и с выпускниками нам с Олегом Павловичем повезло. А недавно двое из них пригласили меня поиграть в руководимых ими театрах. Я продолжаю работать в театре моих учителей - среди них не только те, кого я назвал. МХТ - это и театр О.Ефремова, под руководством которого я 2 года служил в «Современнике». Это и театр О.Табакова. Я восхищался работой С.Женовача, который выпустил 3 замечательных спектакля за тот короткий период, когда руководил Художественным театром. «Зависть» я считаю шедевром, и по сценографии, и по актерским работам, и по золотому тексту Ю.Олеши, который заставляет размышлять о природе человека. Два брата Бабичевы, это же 2 половины одного и того же мозга. А сколько остроумия! Это великое произведение Олеши, дом которого находится напротив Художественного театра. Я помню, идет «Вишневый сад», я, студент, в зале, все играют неплохо, и вот дошло до сцены, в которой М.Яншин в роли Симеонова-Пищика вдруг спохватывается, не потерял ли он деньги. Я сидел далеко, в последних рядах партера, глаза актера с такого расстояния не видны, но если актер хорошо говорит и в нем есть энергия, она доходит и до галерки. Так вот, мне казалось, что я вдруг увидел огромные, словно 2 блюдца глаза, наполненных ужасом от потери. И весь зал замер и ждал, найдет он деньги или нет? Вот что такое Художественный театр! И когда пропажа обнаружилась, все зрители обрадовались - как будто это были их деньги.

- Как вы думаете, что будет с театром дальше? Эпоха на переломе, будущее неясно.
- Театр выживет. Люди не могут без театра. Люди приходят сюда, чтобы объединиться в восприятии того, что ими будет услышано с этой, используя выражение Гоголя, «кафедры». Я хожу в театр, чтоб поплакать, чтобы меня зацепило. И когда это происходит, я счастлив! 
Татьяна Филиппова
04.03. 2022. газета "Культура"

https://portal-kultura.ru/article....oplakat
Прикрепления: 8160228.jpg (8.3 Kb) · 6054084.jpg (19.2 Kb) · 5858681.png (70.7 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 16 Мар 2022, 20:12 | Сообщение # 29
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
К 87-летию со дня рождения
СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ. ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ


Что бы ни играл Юрский – на сцене или в кино, о чем бы ни рассказывал своей прозой, эссе или мудрыми стихами – очевидно и ясно, что с нами общается Умный Человек.

- Я не знаю, Сергей Юрьевич, относите ли вы себя к шестидесятникам, как к некоему сообществу, а вернее – уникальному явлению в нашей политической и культурной жизни, ваш спектакль «Горе от ума», в том виде, в котором его поставил Товстоногов, по духу вполне можно было бы отнести именно к произведению шестидесятников. Вы помните настроения в стране, когда этот спектакль появился?
– Ну конечно. Это же самый пик хрущевской оттепели. Мы начали улыбаться, шутить. Казалось, сталинизм уходит навсегда. Общество пробуждалось от спячки, от умственной спячки. Оригинальная мысль или мысль, резонирующая с твоим ощущением близкой свободы, которая еще не стала мыслью и свободой, а ощущением, была потребна обществу. БДТ был на подъеме. Он создавал своего зрителя – думающего, рефлексирующего, ищущего ответы на самые злободневные  вопросы бытия. Этот зритель шел к нам в поиске ответов в наших спектаклях. Вот почему о «Горе от ума» не просто заговорили. Это был взрыв. А секрет успеха прост. Главного героя приводил к крушению надежд, к жизненной катастрофе фактически, к горю именно его ум. И мы рассказывали и об этом самом уме, и об этом самом горе. Точно следуя названию пьесы, которое дал ей автор.

- То есть тема-то вечная, а сегодня актуальна, как никогда, но что-то я не вижу афиш с именем Грибоедова. Последний раз я видел спектакль в Театре на Таганке у Ю.П. Любимова, и назывался он «Горе уму».
– Так называлась пьеса первоначально. Нет, я вижу, иногда этот спектакль ставят. Он идет даже у нас, в Театре Моссовета. Но, к сожалению, маловато там ума, да и горя от него.

– Чья это проблема?
– Времени. Но если говорить о том, что я знаю и чему посвятил жизнь, – о театре, то сегодня он во многом сам себя предал. Он стал угодливым, желающим нравиться, обслуживать. «Всем приятен, всем приятель». Одним словом, театр стал удобен. Отсюда и драматургия сегодняшняя – либо снобистская, либо чисто литературная. Театр развратил зрителя. Он стал пошлым. Все больше и больше он превращается в шоу. А шоу и драм. спектакль живут по принципиально разным законам. Шоу объединяет зрителей в безудержном ржании, зачастую эксплуатируя самые низменные человеческие качества. Театр, спектакль заставляют человека думать, оставляя его один на один с собой, с собственной душой, со своей совестью. Понятно, что театроведение и театральная критика разлюбили театр, и журналистов сегодня интересует «грязное белье» театральных деятелей, а не сам театр. Талантов не стало меньше, но актер сегодня абсолютно зависим не от автора и режиссера, а от спонсора и продюсера. К слову сказать, нынешний театр там, где он еще остался театром, вдалеке от столиц, сегодня подвергается гонениям оттуда, откуда этого можно было ожидать меньше всего. Я имею в виду деятельность так называемых «православных активистов», которые никакого отношения ни церкви, ни к православию не имеют. Говорю это с болью, как человек  воцерковленный и православный. Они – Богом обиженные, а не верующие люди. Православные входят с церковь со словами «с праздником», потому что каждый день есть праздник в принадлежности к церкви. Вот и все. А вмешиваться во все, особенно в театральную жизнь, и превращать эту жизнь в прицерковное мероприятие или в школу для маленьких детей при церкви – это катастрофа для страны и беда для веры.

– Но театр не может существовать отдельно от жизни? И вы же сами когда-то писали:
Мир мал, нас много.
Память пена.

Накатывает новый вал.
Ты сам забудешь постепенно,

В чем клялся и к чему взывал.
– Сейчас для меня наступил период молчания. И такое уже было. Когда-то я случайно предугадал такой период. Это было в 1977 г., и я написал об этом в своей первой книге «Кто держит паузу». Все 60-е годы я был очень востребован – и в театре, и в кино, и на эстраде, и на телевидении. И вовсе не потому, что какие-то люди были ко мне благосклонны или у меня был блат. Ничего подобного, скорее наоборот. Я был популярен вопреки. И вопреки оказался героем своего времени. Роли в театре и кино как бы сами находили меня. Это был бунтующий герой, как мальчик из пьесы В.Розова «В поисках радости». Или как тот же Чацкий. Но грянул 1968 г., в августе которого я случайно оказался в Праге...

- В вашей книге «Жест» я прочитал следующие слова, посвященные вводу наших войск в Чехословакию, и вашу реакцию на это: «…и будут дни и ночи без сна. И будет стыд. И страх. Двадцать первое августа 68 года у меня изменилось мировоззрение. Я перестал играть на гитаре и рассказывать анекдоты. И слушать песни под гитару, и слушать анекдоты я тоже не хотел. И на двадцать два года я впал в уныние. И если рождались в душе мелодии – они были унылы. 22 года  – целая жизнь. Только после этого тягостного срока пришло понимание, ощущение, признание, что при любых обстоятельствах уныние – грех!»
Вы и сегодня  так думаете?

– Конечно. Я  хорошо помню, что после Праги принципиально изменился и мой герой. Он перестал быть бунтующим, он стал терпящим. Очень трудно выходил спектакль «Цена» А.Миллера. Но он вышел, и мой герой Виктор Франк стал для меня прообразом нового человека. Весь спектакль он держит оборону, причем без надежды ее удержать. Как бы защищая осажденный город, в котором обороняющиеся прекрасно понимают, что его придется сдать, но все равно обороняют его до конца. Кстати, я всегда был счастлив, играя Мольера. А спектакль ведь прошел 107 раз!  Это была не только борьба с церковью, борьба с королем, борьба с цензурой. Все это было как бы само собой. Главное – в другом. Пока я человек, и пока у меня есть творческий потенциал, я смогу держать оборону. Как только потенциал уходит – наступает смерть. Все, что происходит сегодня у нас в стране, по ощущению сильно напоминает мне то, что происходило со мной тогда, в период моего первого молчания. Поэтому я и сейчас тяготею к молчанию.

- Советские танки в Праге и проблемы, которые у вас начались в Ленинграде, – они как-то связаны между собой?
– Театр остался, но ушло мое время. Я об этом откровенно говорил с Товстоноговым. Даже написал ему большое письмо. Он согласился с тем, что я был героем 60-х, а с настроением, с которым я жил в 70-х, героем я быть уже не мог. Всему свое время и всему приходит конец. Я нашел другое «стояние». Спектакль «Цена» – это и есть мое «стояние». Кроме «Мольера» я поставил «Избранника судьбы» и, наконец, «Фантазии Фарятьева». На этом спектакле я окончательно разошелся с БДТ, где я проработал 20 полных лет. Худсовет театра предложил запретить спектакль, его подвергли уничтожающей критике. А я и сейчас уверен, что это моя лучшая постановка. Кстати, Тенякову в роли Александры признали даже самые злобные критики. Товстоногова все это крайне смутило. Он ничего не хотел запрещать. Конфликт разрешила Москва. Приехавшая комиссия спектакль приняла, но в театре произошел раскол. А вернее расхождение. Этическое и эстетическое. Мне не оставалось ничего другого, как уйти. Не скрою – это была трагедия, но не катастрофа. Не надо забывать, что мы жили в полицейско-бюрократическом государстве, где существовали «черные списки». Вот в такой список я и попал. Для меня был закрыт не только театр, но и телевидение, эстрада и кино. Почти 10 лет я был невыездным. Все центральные киностудии страны оказались для меня закрыты, и запрет исходил из Ленинграда, причем давление властей постоянно усиливалось. Вместе с Наташей Теняковой мы пытались бежать в Москву. Нас не выпускали. Именно в этот момент, в самые трудные для нас месяцы, Наташа сменила фамилию в паспорте на «Юрская». У меня есть такие строки:

Я пытаюсь душою постигнуть былое –
Теперь это можно – оно за чертой.
Наташа со мною, а все остальное -
Уже не со мной.

– Вы что, несли угрозу человечеству?!
– Нет. Конечно, никакой опасности я не представлял. Может быть, кто-то на Литейном вспомнил, что мой отец, Ю.С. Жихарев, в роду которого были и дворяне, и священники, в свое время был осужден и отбывал ссылку. Как он ни старался свое происхождение не объявлять, не заявлять – оно всплыло. Это был 1934 г. Убийство Кирова, охота за «чуждыми элементами». Да и фамилия мамы «подкачала» – Романова. Возможно, кто-то очередной раз посчитал возможной неслучайность совпадения с царской фамилией. Слава Богу, отец вернулся домой, потому что перемена "ежовщины" на "бериевщину" было некоторым послаблением. Очень коротким. Но все-таки какое-то количество людей из тюрем и ссылок возвратили. Вскоре отец стал худруком системы цирков страны и худруком Московского цирка на Цветном бульваре. А еще он стал заслуженным артистом РСФСР и вскоре – орденоносцем. Потом, в самом начале войны, он вступил в партию. Но, видимо, всегда помнил об этой ссылке и хотел меня всячески оградить. До 1950 г. я не знал своей настоящей фамилии Жихарев, а носил фамилию Юрский, тот самый псевдоним, который взял отец, работая актером.

- И все-таки вам удалось уехать в Москву?
- Да. И, к счастью, Москва не сразу, трудно, но приняла меня даже радушнее, чем Питер в годы моей популярности. Мои зрители остались моими, а к ним прибавились еще и московские, и всей огромной страны. Например, 1982 г. был для меня одним из пиков активности. На летних гастролях Театр им. Моссовета в Риге шли сразу 3 мои постановки. И во всех 3-х я играл сам – «Тема с вариациями» Алешина, «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского и «Похороны в Калифорнии» Ибрагимбекова. Последний был политическим памфлетом. На спектакле побывал один из деятелей московского комитета партии, и мне передали его запрет играть пьесу, плюс 42 поправки к ней. Началась борьба. Две попытки показать премьеру «Похорон» осенью 1982 г., в дни смерти Брежнева, и через год, в дни похорон Андропова, были сочтены не случайным совпадением, политическим выпадом. Вместе с «Самоубийцей» у Плучека и «Борисом Годуновым» у Любимова «Похороны» были запрещены окончательно. Для меня это был последний театральной запрет советской власти. Но, к сожалению, наступило время, когда театр переставал быть одним из столпов духовной жизни. Что произошло в Москве за эти 40 лет моей жизни в ней? Сохранив зрителя, я совершенно потерял интерес разговаривать со зрителем, или с критикой, или с журналистами после спектакля. Я общаюсь с ними только на спектакле.

Театральное сообщество, СТД, ВТО еще совсем недавно были организациями творческими. Не любование друг другом, а взаимовозбуждение взаимоинтереса. Все это исчезло, ушло. Стали образовываться какие-то маленькие кристаллики, маленькие ячейки, содружества. Я образовал такую ячейку и назвал ее «Артель Артистов». Эта «Артель» создала целую перспективу замечательных вещей и на экране, и на сценах разных театров – МХТ, Моссовета, Школы современной пьесы и даже за границей. Вообще, 90-е годы для меня – самые творческие и самые веселые после победных для нашего поколения 60-х. Под знамя «Артели Артистов» собрались прекрасные актеры: Филатов, Калягин, Невинный, Хазанов, Евстигнеев, Тенякова. Мы сделали на сцене МХТ гоголевских «Игроков». А потом еще мы с Теняковой сделали великую пьесу Ионеско «Стулья».

– А  «Сталин» – это вам зачем было нужно после всего пережитого отцом?
– Да, да. Сталин… Я очень трудно перешел эту границу, которую передо мной поставил автор пьесы «Ужин с товарищем Сталиным» Ион Друцэ. Год ушел на переговоры и раздумья, и потом взял и поверх этой пьесы написал ту, которую вы видели, когда приходили ко мне на премьеру. Там даже персонажи, как вы помните, были другие. У Друцэ их всего двое. В спектакле это 4 полноправные роли. Пьеса претерпела сокращения, и был усилен намеченный у автора элемент абсурда. На все остальные предложения играть Сталина я отвечал категорическим отказом. Но на одну работу я согласился. Это был сценарий фильма «Товарищ Сталин» замечательного режиссера И.Гедрович. Я буквально «влип» в него и считаю эту работу одной из главных в моей жизни. Я убираю указательный палец со Сталина. Я ставлю вопрос: почему сталинизм не ушел? Почему он возник? А не был ли он откликом? Может, Сталин был впитывателем того, чего от него ждали? Сталинизм имеет очень серьезные корни. Только на страх народа ссылаться нельзя. Как ни горько это сознавать, но была еще и выгода. Как легко снять всю ответственность с себя, периодически крича: «Ура! Он снова будет прав!» Ужасно то, что сталинизм не кончился со смертью Сталина, и сегодня он возрождается.

– Ныне модно ругать перестройку. А каково ваше отношение к ней?
– Поначалу это был все тот же мрак. Мрак безоговорочный. Но потом он  стал как-то разбавляться. И хоть кино было для меня под запретом, в одном мне удалось сняться. Правда, его запретили сразу после выхода. Это были  «Любовь и голуби». А запретили его за пропаганду пьянства – он вышел в период лигачевской антиалкогольной кампании. Прошло почти 30 лет, а картина не только не старится, а наоборот, становится все более народной. Я с изумлением наблюдаю, что моя популярность в связи с этим фильмом сейчас много больше, чем тогда, когда я каждый день играл спектакли, беспрерывно мелькал на телеэкране. Не говоря уже о бесконечных гастролях. Я как-то подсчитал, что я играл перед публикой более чем двухсот городов страны и мира. А каждый год я проезжал и пролетал почти 100 тыс. км. Так вот, возвращаясь к фильму, я горделиво радуюсь, что мой дядя Митя стал практически родным для абсолютного большинства людей в нашей стране.  Другой мой любимый персонаж – Иван Сергеевич Груздев из «Место  встречи изменить нельзя» – тоже популярен и сегодня. Потому что этот человек доказал, что имеет право быть не похожим на других. И своих принципов он не предал. По большому счету, перестройка для меня стала окончанием поста, в смысле зарубежных выездов.
Мы с театром ездили довольно много и всегда успешно. Правда, я нигде ничего не видел. Мы только играли, играли, играли, но все-таки это были Лондон и Париж, Хельсинки и Вена, Берлин и Прага, Нью-Йорк и Брюссель. Особняком стоит моя поездка в Японию, где я ставил спектакль. Во-первых, потому, что туда я поехал один. А во-вторых, я досконально узнал, что такое иной театр, иная актерская школа, несмотря на то, что это было на востоке.

- Если я правильно помню, именно об этой поездке я где-то прочитал, что после премьеры в 1986 г., когда вы шли к себе в гостиницу по ночному зимнему Токио, вы плакали навзрыд. Было такое?
– Да. Это правда. Я работал абсолютно один и работал запойно, и работал за границей. Меня никто не одергивал и не предупреждал ни о чем. За мной никто не ходил и на меня никто не стучал. А ставил я мою версию пьесы Алешина «Тема с вариациями». Так вот я плакал после премьеры не потому, что был аншлаг и огромный успех, а потому что все кончилось. Все ушло безвозвратно. Так мне тогда казалось. Я был уверен, что мой выезд за рубеж и месяц полной свободы – это случайность, и по приезде в Союз меня в лучшем случае уволят из театра, а скорее всего, посадят. Но, слава Богу, ничего этого не произошло, а поездки за рубеж у меня стали регулярными. Япония меня многому научила. Прежде всего тому, что такое капиталистический театр. Мы сыграли 80 спектаклей, причем каждый день, 7 раз в неделю. Возглавляла труппу  и играла главную роль хорошо известная в России по многим фильмам Комаки Курихара – замечательная артистка и совершенно особенная женщина. Ее постоянный интерес к психологическому театру, и конкретно к школе Станиславского и М.Чехова, меня восхищал и удивлял.



– На афишах ваших лит. вечеров я, практически всегда, вижу имя И.Бродского.
– Бродский, безусловно, гений. Его дар не знал ни усталости, ни затухания. За 30 лет знакомства, к великому сожалению, мы виделись не более 5 раз. Но жизнь мне подарила встречи и даже дружбу не с равными ему, а просто с другими великими людьми. Вот, например, недавно я видел по телевидению фильм, посвященный 80-летию моего ровесника академика-лингвиста А.Зализняка. Он гений абсолютный. Например, он научно доказал подлинность «Слова о полку Игореве». При этом ни тени гениальности или недоступности. Он говорит и преподает на 40 языках. Он определил через математическую лингвистику, на чем стоит гугл, эппл – вся нынешняя электроника. Он легкий гений. А есть гении трудные среди моих друзей. Например, О.Седакова – поэтесса, прозаик, переводчик, филолог, этнограф, философ и совершенно фантасмагорическая фигура. Когда ее принимал Папа Иоанн Павел Второй, то он ей прочитал несколько ее же стихов, причем по-русски. С. Аверинцев – философ, библеист, крупнейший специалист по античной и средневековой литературе, поэтике, философии и культуре, мой товарищ с давних времен, тоже абсолютный гений, причем признанный во всем мире, он ближайший товарищ моего друга – переводчика и литературоведа Симона Маркиша, которого уже великий Бродский иначе как гениальным человеком не называл. И этот список можно продолжать достаточно долго.

– Что их объединяет, кроме гениальности?
– То, что они жили в одно время, а я уже из этого времени выжил. А еще результаты их труда – они общедоступны, но ничего общего не имеют с масс-культурой, которая принижает человека. А общедоступность – возвышает. Проецируя это на театр, убежден, что, например, Ионеско – это не элитарная игра ума, а театр для людей. Горжусь, что мы играли его «Стулья» более  двухсот раз в крупнейших залах 23 городов мира.

– Насколько мне известно, вы написали 18 книг. А что сейчас на рабочем столе у писателя С.Юрского?
- Я перестал писать. Рука не идет. И нет ощущения, что это кому-то нужно. Но не это страшно. У меня есть ощущение, что это не нужно и мне.

– Вы сказали все, что хотели?
– Вполне возможно. Но по-настоящему меня огорчает другое. Меня огорчают мои сегодняшние взаимоотношения с моим кругом. В смысле вообще с моей страной,  которую я всегда ощущал целиком. Я никогда не боялся выходить к зрителю, где бы это ни происходило – в Калининграде или Владивостоке, на Таймыре или в Кушке. Я был спокоен на подмостках любого театра мира, зная, что в зале сидят русскоговорящие люди. Я нигде никогда никого не боялся. Буквально с первых же секунд с любым залом у меня налаживались взаимоотношения. Сейчас это куда-то уходит, если не ушло вообще. Моего опыта достаточно, чтобы отличать абсолютный успех от простого творческого контакта.

– Вернусь к вашей книге «Жест». Там есть диалог, который ведете сам с собой.
Перемены есть?– Так точно, есть
К лучшему или к худшему? – К лучшему
Здоровье? – Довольно поганое.
Дружеские связи? – Все растерял.
Общественная деятельность? – Стало сложнее.
Романы, флирт? – Затрудняюсь ответить...
Степень свободы? – Вторая мнимая. Что хочу, то и делаю: хочу смотрю ТВ, а хочу выключу.
Перспективы? – Весьма смутные.
Так перемены есть? – Так точно. Есть!
К лучшему или к худшему? – К лучшему.
А  почему же к лучшему? Чего хорошего-то?
– А черт  его знает! Но почему-то к лучшему. Ощущение какое-то неплохое. Ничего не могу с этим поделать…
Это опубликовано в 1997 г. А сегодня, в 2015-м, в год своего 80-летия, С.Юрский подписался бы под этим?


– Я понял, что готов сделать еще один спектакль, в котором я был бы его инициатором, режиссером, исполнителем и повел бы за собой людей. Такой спектакль я сделал. Это «Полеты с ангелом. Марк Шагал». Всем, и прежде всего себе, я твердо пообещал, что я буду играть этот спектакль 2 года. И сыграю его правильное количество раз, а именно 60. Поверьте, для сегодняшнего театра это своеобразный рекорд. Скоро эти 2 года кончаются. Обещание свое я выполнил. А что будет дальше – подозреваю, что молчание. Так что у меня есть время подумать над вашим вопросом. В этот сезон я дал несколько серьезных концертов. Все они были аншлаговые. Сейчас я готовлюсь еще к нескольким. А что будет дальше? Наверное, все-таки молчание. Отчаяние ли это? Нет. Отчаявшийся старик – фигура, которая вызывает скорее насмешку, чем жалость. Поэтому что ж тут отчаиваться? Да, ты старик. Но Бог дал тебе прекрасную, длинную, трудную, но счастливую жизнь. Ты на кого-то обижен? Нет. Ты теперь кусаешь локти: эх, надо было тогда… Ничего подобного. Все было правильно. Надо было делать все, как делал. Но ведь было разное. Было много плохого. Да, было. Значит, так было кому-то нужно. Это должно тоже остаться. А что же сейчас? Сейчас пауза. Но пауза уже очень подозрительная, когда те 80 лет.

На всех не хватит никогда
Ни славы, ни благополучья
Но каждый все же в дар получит
Свои прошедшие года.


Беседовал Владимир Мукусев
08.02. 2019. Фонтанка.ру

https://www.fontanka.ru/2019/02/08/092/
Прикрепления: 3009346.png (31.8 Kb) · 7712780.png (106.8 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Вторник, 31 Май 2022, 20:05 | Сообщение # 30
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЕВГЕНИЙ ПИСАРЕВ: «ХОЧУ ОСТАВАТЬСЯ ПОРЯДОЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ»


3 мая, Е.Писареву – актеру, режиссеру, худруку Театра им. Пушкина – исполнилось 50 лет. Собственно, с вопроса о юбилее и начался наш разговор. Но то, что сейчас происходит в мире, оказалось настолько сложным и болезненным, настолько влияющим на театр и на привычную жизнь людей, что долго говорить о празднике и не вспоминать об этих изменениях, мы не могли.
 
- Евгений Александрович, как вы себя ощущаете накануне 50-летия?
- Тревожно. Раньше никогда не обращал внимания на возраст, а тут начался мандраж. Я не знаю, как относиться к этой цифре, не хочу подводить какие-то итоги и признавать, что «земную жизнь» прожил уже больше чем наполовину.
 
- Звучит драматично...
- Происходящее сейчас вокруг нас гораздо драматичнее. Когда в мире случаются события посерьезнее, чем какой-то юбилей, праздник уходит в сторону и 50-летие кажется пустяком. Я никогда с большим размахом дни рождения не отмечал – часто делал юбилеи для других, когда работал в МХТ, но для себя праздников устраивать не умею. В этом году была такая мысль, но нынешняя ситуация не позволяет затевать развеселые вечера. И, может быть, это правильно – будто сама судьба говорит, мол, никогда не обращал внимания на дни рождения, не обращай и на юбилей. Тем более, что 3 мая я буду весь день работать, выпускать в Театре наций спектакль «Кабаре», о котором и мечтать не мог – ведь это самый значимый мюзикл ХХ в. Говорят, как встретишь день рождения, так и проведешь следующий год. Я его, видимо, проведу в работе.
 
- Давайте поговорим о вашем худ. руководстве. Вы пришли в Театр Пушкина почти 12 лет назад, и тогда труппа встретила вас настороженно...
- Я не думаю, что лично ко мне кто-то плохо относился. Настороженность была связана с моим возрастом. Мне было 38 лет, а средний возраст тогдашних руководителей приближался к 80. Сомнения были у тех, кто знал, что я человек очень мягкий и демократичный. Хватит ли у меня воли и характера, хватит ли таланта, чтобы управлять театром? Какой я выберу курс развития? Большинство спектаклей, поставленных мной до назначения в Театр Пушкина, праздничные, комедийные, музыкальные, которые, скорее, отвлекали от жизни, а не отражали ее. Не станет ли этот театр сугубо развлекательным и бульварным?.. Я пришел в то время, когда ни у Бутусова, ни у Серебренникова, ни у Карбаускиса своего театра не было. А мне дали. Это, наверно, тоже выглядело странно.
 
- Как вы оправдывали кредит доверия?
- Я никому ничего не собирался доказывать. Просто пришел в свой родной театр, ведь здесь я когда-то начинал как артист. Пришел в тот момент, когда случилась беда – ушел из жизни Р.Козак, начавший выводить театр из стагнации, из забвения. Его жизнь трагически оборвалась, и я пришел подхватить дело своего старшего товарища, своего учителя. Начал с приглашения режиссеров, с которыми у меня были дружеские отношения: Д.Доннеллана, Ю.Бутусова, С.Землянского, В.Мирзоева. Это режиссеры совершенно разных направлений – я не хотел заполнять Театр Пушкина только собой. Если кому-то что-то и приходилось доказывать, то только самому себе – что я не случайно на этой должности. Я ведь к ней никогда не стремился.
Да и ни разу не слышал, чтобы кто-то с детства мечтал стать худруком. Можно мечтать стать режиссером, актером, оператором. Но став худруком, я понял: это, может быть, лучшее, что со мной могло произойти. Потому что Театр с большой буквы «Т» для меня очень много значит: я слишком сильно его люблю, чтобы быть просто актером или режиссером. И то, что я стал его руководителем, помогло мне раскрыться в полной мере – в большей, чем я раскрылся как актер или режиссер. Считаю, что из меня получился хороший худрук.
 
- Да, Театр Пушкина сегодня называют одним из тех, где царит здоровая творческая атмосфера...
 - Хорошая творческая атмосфера – это и есть основная работа худрука. Когда-то отсутствие скандалов, интриг и стычек внутри коллектива мне даже ставили в вину, потому что Театр Пушкина не появлялся в желтых газетах. Зато здесь есть спектакли, на которые стремятся зрители, зато есть артисты, которые на моих глазах вырастают в больших мастеров, зато сформировалась сильная труппа и появился особый дух, я бы сказал, особое обаяние нашего театра. И за все эти 12 лет у нас не было никакой особенной господдержки – меня даже как-то Собянин поставил в пример другим руководителям. Я, конечно, ответил Сергею Семеновичу, что это плохой пример, и я бы не отказался от финансовой поддержки города и государства – хочу, чтобы в Театре Пушкина сделали, наконец, ремонт, соответствующий значению этого места на культурной карте Москвы, его истории и нашим творческим амбициям. И, например, чтобы нашим молодым артистам помогали решать их жилищные проблемы.
 
- Вы высказываете свою позицию по резонансным вопросам, подписываете открытые письма. Например, по делу «Седьмой студии» и законопроекту «Об основах культурной госбезопасности». Как, занимая должность в госучреждении, оставаться верным своим принципам и убеждениям?
- Первое: я вообще не боюсь потерять эту должность. Уволят – смогу ставить больше спектаклей, меня часто приглашают, но я отказываю, потому что времени нет. Сегодня я делаю все, чтобы мои артисты работали с разными режиссерами, показываю труппе, что существуют разные мировоззрения и худ. идеи. Им по-человечески будет сложно со мной расстаться, потому что у нас очень дружеские, теплые, почти семейные отношения. В этом смысле мы настоящий театр-дом. Но они готовы услышать и другого человека, который придет на мое место. Второе. Что касается каких-либо высказываний, я совсем не герой. До определенного момента я считал себя самым аполитичным худруком Москвы. Но это не значит, что у меня нет позиции. Я хочу оставаться порядочным человеком. А порядочность подразумевает неучастие в подлости. Я не буду подличать и делать то, что не соответствует моим нравственным убеждениям. Сейчас вы можете сказать: «А что, если придут и спросят: с кем вы, «мастера культуры»?
 
- Как раз недавно нечто похожее обсуждалось в Комитете по культуре...
- Я ни с какими заявлениями выступать не собираюсь. Никаких личных «акций» у меня не было, просто иногда присоединялся к позиции выдающихся честных людей, которые имеют право высказать свое мнение. И считаю, что всегда оказывался в хорошей компании. Со своими молодыми артистами и студентами веду беседы, чтобы они не лезли в политику, не выходили на митинги. Объясняю, что наша главная возможность выразить отношение к происходящему – продолжать играть спектакли и таким образом разговаривать со зрителем, который нам верит.
 
- Вы сказали, что никаких личных заявлений не делали. Получается, драматург И.Вырыпаев, от пьес которого отказались почти все театры России, сейчас расплачивается за свою личную позицию, которую он высказал открыто?
- Думаю, да. И я не поддерживаю его позицию, мне кажется, в ней много показухи и бравады. Ведь чего он в результате добился? Того, что теперь вообще никому помочь не сможет, потому что спектакли по его пьесам не играют. Мне кажется, этот замечательный драматург нанес удар своим товарищам – режиссерам и артистам – которые работали над его текстами, продвигали их. Он нанес удар по зрителям – им было необходимо его слово. Он мог поступить разумнее, если, конечно, его «с той стороны» не заставили публично высказаться. Этому я тоже не удивлюсь.

- У вас в Большом театре идет опера «Мазепа», она посвящена другому военному конфликту на Украине, который вы проносите сквозь несколько веков – вплоть до нашего. Скажите, что будет с этой постановкой теперь? Будете вносить какие-то коррективы в свете того, что происходит сегодня?
- Нет. «Мазепа» – это история о том, как война рушит отношения, убивает любовь, разлучает близких, о том, что в войне нет победителей. Опера была поставлена год назад. Нужно ее играть сейчас или нет, пусть решает Большой театр. Честно скажу, я с неохотой брался за «Мазепу», эта история была от меня далека. Мне пришлось вникать в историю украинского конфликта еще с петровских времен. Но сейчас я ни о чем не жалею, эта работа меня даже образовала в некотором плане.
 
- Нынешние события окажут сильное влияние на театр, на возможность сотрудничать с зарубежными артистами и режиссерами?
- Окажут, конечно. Возникнет вопрос уместности. У нас в следующем году намечено сотрудничество с британским режиссером Д.Доннелланом. Но, скорее всего, планы придется отложить до лучших времен, потому что сейчас это будет выглядеть довольно странно. Не потому, что кто-то запрещает. Просто будет сложно и психологически, и финансово. Театр Пушкина работал и с английским, и с французским, и с голландским режиссерами. То есть международные связи были обширными, так же как обширна была и карта гастролей – от США и Великобритании до Китая и Японии. Конечно, об этом на время придется забыть.
 
- Из-за отмены зарубежных гастролей пострадает бюджет театра?
- Нет. Финансово нам выгоднее всего никуда не ездить, играть в Москве. Любые выезды – да еще без поддержки спонсоров – это скорее имиджевые вещи: мы хотим, чтобы о Театре Пушкина знали по всему миру. Но этот мир уже не будет прежним, он разделился. Я учился в 90-е и понимаю, каково жить, когда нет денег и возможности куда-то поехать, – а молодые артисты своих возможностей в последние годы не ценили. Мне жаль, что мы потеряли нашу зарубежную аудиторию, которая, наконец, узнала о существовании Театра Пушкина.
 
- Если говорить об имиджевой концепции театра, то как она выбиралась и строилась?
- У меня не было никакой стратегии – просто создавал такой театр, куда мне самому хотелось бы пойти. В выборе режиссеров, спектаклей, дизайна я ориентировался на собственный вкус и чутье.

- Судя по репертуару, омолодившейся труппе, мерчу «Пушка» с фирменными толстовками и шопперами, театр в последнее время более ориентирован на молодежную аудиторию?
- Я хочу познакомить зрителей любых возрастов с новыми именами, дать молодым артистам дорогу в жизнь. Когда-то Табаков сказал, что театр без молодежи – это семья без детей. Она может быть счастлива, но у нее нет будущего. Олег Павлович вполне мог приглашать на работу в МХТ только мэтров, но звал «подающих надежды» молодых, меня в том числе. Так что я сейчас «отдаю долги», позволяя молодежи выходить на сцену или ставить спектакли – ведь мне в свое время тоже позволили то, на что я, может быть, еще не имел права. И не только Табаков давал такие авансы: мой учитель Ю.И. Еремин дал мне, 23-летнему артисту, сыграть Хлестакова на сцене Театра Пушкина. Р.Козак разрешил мне, человеку без режиссерского образования, поставить спектакль «Одолжите тенора» на основной сцене.
 
- На какого из молодых актеров сегодня стоит обратить внимание?
- Не хочу выделять кого-то одного, каждый мой выпускник мне дорог, всех их люблю и во всех верю. Среди них есть активно снимающиеся, а есть талантливые, но пока не такие известные артисты. Очень не хотел бы, чтобы Театр Пушкина стал театром, где есть небожители и обслуживающий персонал. Я всегда за ансамбль. Мое «новаторство» в комедиях когда-то заключалось в том, что я бенефисные, репризные пьесы ставил ансамблевым путем. И несмотря на участие в спектакле звезд, сам спектакль потом становился звездой. Так, «Одолжите тенора», где играл С.Лазарев, и с другими исполнителями жил на нашей сцене еще много лет.
 
- А из молодых режиссеров кто интересен?
- Из совсем молодых – тоже говорю авансом – мне интересен Е.Трухин, поставивший в МХТ «Маму» Зеллера. Егор думающий человек, и мне кажется, он вырастет в хорошего режиссера. Мы с ним планируем работу в новом сезоне. Вообще хороших молодых режиссеров много! Как минимум, это все, кто работал в Театре Пушкина – С.Серзин, А.Золотовицкий и В.Киммельман. Все они ищут свой путь в искусстве и, может быть, иногда ошибаются. Но талантливая неудача бывает интереснее, чем мертвый успех.
 
- Вы приглашаете для постановки и уже сформировавшихся режиссеров. Например, Ю.Муравицкий совсем недавно выпустил премьеру «Слуга двух господ. Russian edition» с молодыми артистами Театра Пушкина. Поработать ему с пьесой Гольдони предложили вы?
- Да, я предложил ему материал, потому что сам не знал, как его поставить, но уж очень хорошо распределялись роли среди наших молодых артистов. И когда я познакомился с Юрой, с его спектаклями, то подумал: «Вот чего в нашем театре еще не было!». Получился как раз тот самый ансамблевый спектакль, когда работает команда. И я очень благодарен Юре за то, как он вложился в моих ребят, сколько им дал. Его система отличается от того, чему учил их я, но это и есть овладение профессией, разными способами существования в ней.

- А чему самому главному вы стараетесь научить своих студентов?
- Думаю, я не только учу их быть артистами, но помогаю стать любознательными и творчески активными людьми. Хочется, чтобы вырастали личности – это сегодня кажется мне самым важным. Многие современные артисты – прекрасные музыканты, вокалисты, акробаты. Но очень хочется, чтобы за этим вставала личность, позиция. Если это есть, то им в актерской профессии всегда будет о чем сказать, вне зависимости от того, играют они комедию дель арте или занимаются традиционным психологическим театром. Как говорили наши учителя: «Кривляйтесь как хотите, но не забывайте, что вы люди».
 
- Вы стали набирать новый курс в Школе-студии?
- Да, набрал, хотя, наверное, стоило сделать перерыв. Но у меня прекрасная педагогическая команда: Е.Дмитриева, Б.Дьяченко, А.Кузичев. Я очень не хотел, чтобы она распадалась. Наша уникальная мастерская, как и театр, которым я руковожу, не придерживается какой-то единой системы – мне поэтому даже слово «мастерская» не нравится. Мы стараемся сделать так, чтобы ребята узнавали разнообразные школы. Кто-то упрекал меня в том, что я мало занимаюсь современной драматургией, док. театром и учу своих ребят больше на классических произведениях. Но когда мои студенты с одного курса выпустили спектакль «С_училища», а с другого – «Машалава», мы доказали, что можем убедительно работать и с современным материалом. Я считаю, что это прекрасно, когда одни и те же артисты могут играть такие разные по способу существования спектакли как «Костик», «Женитьба Фигаро» и «Добрый человек из Сезуана».
 
- В одном из достаточно давних интервью вы говорили, что человеческие отношения для вас стоят выше профессиональных. Не изменилась ли ваша позиция, и почему она именно такая?
- Моя позиция не изменилась. Так сложилось, что я не очень разделяю свою работу и личную жизнь. И коли одно является продолжением другого, то зачем же тратить время на каких-то склочных, неприятных, неблизких тебе людей? Надо найти своих...
 
- И успокоиться?
- Наоборот. Надо найти своих и не успокаиваться. Найти тех, кто тебя слышит, любит, хочет быть рядом. Со своими и спорить интересно, и ругаться не страшно. В работе я не принимаю позиции: «Сейчас посмотрю, порепетирую, будет интересно – останусь... Только вы меня убедите...» Гуляй сразу, друг! Если мы сели на корабль, то плывем вместе. И положение худрука дает мне возможность отбора. Как актер я не мог решать, с кем играть. Как режиссер – могу выбирать команду, с которой мне будет приятно находиться вместе. Я чувствительный человек, поэтому душных и агрессивных людей переношу тяжело. А если мне тяжело, то я не буду получать удовольствия, стану плохо репетировать, и получится плохой спектакль. Поэтому всегда выбираю товарищей – тех, с кем мы говорим на одном языке.
 
- Здесь хочется вернуться к началу, когда мы говорили про здоровую творческую обстановку в театре. Как должен вести себя худрук, позволяя себе работать только с близкими по духу людьми, чтобы никого не обидеть и не спровоцировать в театре интриг и скандалов?
- Во-первых, должен обеспечивать всех работой. Интригами и скандалами занимаются те, у кого есть на это время. Во-вторых, подаю пример: я, слава богу, не замечен в чем-то одиозном. В Театре Пушкина это и не приживается – когда я пришел сюда, дела обстояли не очень хорошо, но люди были приличными, отзывчивыми. Этот театр был каким-то теплым изнутри. И я очень хотел двигать его вперед, сохранив эту семейность, сначала меня глубоко озадачившую. Я ведь работал в МХТ, где помреж разговаривала с монтировщиками по рации. А в Театре Пушкина раций не было, здесь помреж кричал: «Петяяяяя… Сережааааа...» Мне казалось, что я попал из мегаполиса в деревню. Но ведь в этом есть и плюсы! Все друг к другу относятся трепетно. «От людей на деревне не спрятаться», как пелось в старой песенке. И в театре люди знают друг друга, поддерживают – это из нашей жизни не должно уходить, на мой взгляд.
 
- Как за 12 лет поменялось ваше отношение к театру?
- Я продолжаю любить театр, хотя он мне иногда надоедает. Это как в семейной жизни: прожив вместе много лет, можно друг другу сильно наскучить. Но это не значит, что любовь уходит. Может быть, она становится не такой страстной, превращается в более осознанную и глубокую. Театр для меня – место, где можно быть самим собой. Странно, да? Театр – пространство для притворства, а по сути – территория, где ты должен быть откровенен. И сегодня это чуть ли не единственное место, где ты честен с собой.
 
- Как труппа переживает нынешние непростые времена?
- Я каждому благодарен за бережное отношение друг к другу. У всех ведь очень разные ситуации. Если говорить конкретно, то из нашего театра ушла прекрасная актриса Настя Мытражик, замечательно сыгравшая в этом сезоне Нину Заречную в «Костике» Дм. Крымова. Как гражданка Украины она не смогла дальше работать в русском театре. Это ее позиция, хотя выразила она ее достаточно резко, уехав накануне спектакля, где играла главную роль. Отношение к ее поступку в труппе было разным. Но я очень ценю, что мы в театре это не обсуждаем, занимаемся работой. Как я уже говорил, у нас нет скандалов и интриг, поэтому даже в такой сложной ситуации, когда по всей стране идет ментальная гражданская война – а она идет – у нас остается нежное к коллегам и к театру. Политики и дипломаты не сумели договориться мирным путем. А мы договариваемся.  
 
- Артистам трудно сейчас работать над комедийными постановками?
- Сейчас трудно работать над любыми постановками, потому что настроение у всех не радостное. Все напуганы и насторожены. Все сомневаются. Все бесконечно читают новости.  Я даже распорядился, что перед началом репетиции все должны сдавать телефоны помощнику режиссера, иначе ничего не получится. Я мог бы рассказывать актерам про вахтанговскую «Принцессу Турандот», выпущенную в голодные годы. Но что им эти разговоры? Намного убедительнее, когда они со сцены видят зрителей, которым сейчас необходим смех, ощущение, что жизнь продолжается, что надо влюбляться, рожать детей, работать, строить планы, покупать красивую одежду, заниматься спортом. Да делать все, что угодно! Зрители сегодня особенно реагируют на комедии – будто они никогда не смеялись и сейчас видят самую смешную постановку на свете. Это их шанс выдохнуть, сбросить накопившееся напряжение. И сейчас «Слуга двух господ» приобретает какой-то другой смысл. Вот это яркое веселье, скоморошество сегодня слушается и смотрится иначе. Вообще я думаю, что в ближайшее время будет невероятный спрос на комедии.
 
- Но спрос на комедии, на театр в целом, зависит и от финансовых возможностей публики, которые, очевидно, будут невелики. Если вспомнить 90-е, когда у людей не было денег на билеты...
- Думаю, в таком случае билеты будут дешеветь. Никто ведь специально цены не повышает. Если мы понимаем, что зрители готовы покупать билеты за 10 тыс. руб., то продаем за десять. Если нет – уменьшаем стоимость. Мы ведь зависим от продаж, живем на деньги от билетов. Я уверен, что даже в самые сложные времена люди будут ходить в театр. Театр всегда будет местом, где языком Достоевского, Чехова и Толстого говорят о самом сокровенном, где можно задуматься о жизни или забыться, отвлечься на два с половиной часа. Театр делает нашу жизнь лучше.
Анастасия Ефтефеева
03.05. 2022. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/31481/
Прикрепления: 1249323.png (19.0 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Суббота, 03 Сен 2022, 21:03 | Сообщение # 31
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
БОРИС ТОКАРЕВ: «НАДО ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО И СЕРЬЕЗНО ОТНОСИТЬСЯ К СВОЕЙ ИСТОРИИ…»


Б.Токарев – выпускник ВГИКа. Снимался в картинах: «Вступление», «Верность», «А зори здесь тихие…», «Горячий снег», «Последний бой майора Пугачева», «Динозавр». Режиссер и продюсер худ. и док. фильмов. 20 августа замечательному артисту и режиссеру исполнилось 75 лет

- Борис Васильевич, для многих зрителей вы прежде всего – Саня Григорьев из «Двух капитанов». Как объяснить успех этого фильма?
- В.Каверин написал книгу, которую любят практически все поколения. Мы видим, как она долго живет. И что удивительно – ее героям и их прототипам у нас в стране посвящают музеи и памятники, например, в Уфе открыта экспозиция о штурмане Альбанове, который внес вклад в исследование Арктики. Он является прообразом штурмана Климова из «Двух капитанов». Каверин писал свою книгу на основе док. материала, в ней есть много подлинного, настоящего. И мне было крайне интересно работать в такой картине. Тем более что я хорошо помнил первый фильм, снятый режиссером В.Венгеровым. «Два капитана» – для меня книга и картина моего детства. Так сложилось, что самому пришлось сыграть Саню Григорьева в фильме, который снимал замечательный режиссер Е.Карелов, мы с ним дружили. И, конечно, мне очень повезло с потрясающими партнерами, такими как Ю.Богатырев, Е.Прудникова, Н.Гриценко, И. Печерникова.

- Сейчас может появиться такой герой как Саня Григорьев?
- Я думаю, да. Просто писателям и режиссерам надо его заметить – «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

- Вас часто приглашали на роли настоящих мужчин. Вы сыграли в фильме «Горячий снег» по роману Ю.Бондарева. Вам приходилось общаться с этим писателем?
- Так получилось, что режиссеры видели во мне образ военного поколения лейтенантов. Ю.В. Бондарев даже захотел, чтобы книга «Горячий снег» была издана с моим портретом на обложке. Он считал, что моя работа в фильме – идеальное попадание в образ лейтенанта Кузнецова. Я очень благодарен ему за такой отзыв. В книге Бондарев рассказал свою собственную историю участия в боях под Сталинградом. Он относился ко мне с очень большим уважением. Мне довелось несколько раз поздравлять его с самыми разными юбилеями. Он прожил длинную жизнь. И я считал, что он тот человек, который никогда не изменял ни себе, ни своим товарищам, ни своим убеждениям. И он до конца остался верным своему Отечеству.

- Несмотря на успех и востребованность в актерской профессии, вы стали режиссером. Это закономерно?
- Я думаю, что это совершенно естественно. Я не просто пришел в новую профессию, а все постигал с азов - 2-й раз поступил во ВГИК, учился на режиссера у С.Герасимова и Т.Макаровой. Тогда я чувствовал себя вечным студентом. Конечно, общение с такими выдающимися мастерами дает очень много. Для Сергея Аполлинариевича всегда была важна творческая личность: он смотрел, как человек относится к миру, какой у него взгляд на те или иные события. Он также требовал от нас активной гражданской позиции. И чтобы все это отражалось в фильмах.

- Одна из самых известных ваших режиссерских работ – фильм «Нас венчали не в церкви», снятый в начале 80-х. Как вы воспринимаете эту картину из сегодняшнего дня?
- Эта картина посвящена С.С. Синегубу – известному народнику, который был осужден за свою деятельность. В основу сюжета фильма легли реальные политические события, получившие название – «Дело 193». На том политическом процессе осудили и отправили на каторгу 193 народника, это вызвало резонанс в обществе. В ходе работы над фильмом мне было интересно увидеть взаимоотношения, которые существовали между интеллигенцией, студенчеством и простым народом. Мы знаем, что, когда народники приходили в деревни и проповедовали освободительные идеи, их очень часто крестьяне чуть ли не дубинами прогоняли, не понимая то, к чему их призывают. Мне было интересно погрузиться в эту эпоху, разобраться в сложных социальных конфликтах.

- Фильм запомнился и лирической историей, и прекрасной музыкой…
- Там есть знаменитый романс, который был написал И.Шварцем вместе с Б.Окуджавой – «Любовь и разлука», он понравился зрителям, часто исполняется и по сей день.

- Чем сегодня занимается киностудия «Дебют», которой вы руководите?
- Сейчас мы в полной мере увлечены одним большим док. проектом, который называется «Соль земли». Снимаем биографические истории о русских купцах, промышленниках, меценатах и благотворителях. Эти люди создавали могущество России. Но, к сожалению, их имена не на слуху. Например, П.И. Губонин – строитель железных дорог, нефтепромышленник и меценат. Мы сделали о нем картину «Портрет неизвестного». Мы также сняли фильм о братьях Баташевых, которые создавали металлургическую промышленность России. А сейчас мы снимаем фильм о Г.Г. Солодовникове. Это один из самых богатых московских купцов и домовладельцев. Он построил здание, где находится Московский театр оперетты. При жизни Солодовников подвергался всяким наветам, про него рассказывали анекдоты. А когда он умер, и родственники прочитали его завещание, то вся Москва ахнула: он из своего огромного состояния 20 млн руб. пожертвовал на благотворительность – на создание и содержание училищ, школ, приютов.

- Можно сказать, что такие фильмы сегодня очень нужны, чтобы говорить доброе слово о русских предпринимателях?
- В советские годы не особенно рассказывали об этих людях. Они были настоящими миллионерами, но при этом многие вышли из крепостных крестьян. То есть в царское время человек мог подняться из народных глубин и сделаться очень успешным и богатым.

- Как вы для себя соединяете две России – царскую и советскую? Споры об истории у нас всегда жаркие…
- Я считаю, что в советском периоде было очень много хорошего. И недаром многие страны мира даже в чем-то перенимали советский опыт, социальные достижения. Но, к сожалению, мы часто слишком категорично что-то отрицаем и даже ненавидим. Я считаю, что не надо разрушать до основания. Надо очень внимательно и серьезно относиться к своей истории, делать из нее правильные выводы, брать самое лучшее из разных периодов: и внедрять это в сегодняшнюю жизнь, соединяя прошлое, настоящее и будущее.

- Можно сказать, что сегодня реальный бум документалистики?
- Док. кино на подъеме. Оно делается не просто ради фиксации значимых событий, сохранения времени – для этого есть хроника. Формат док. фильма сегодня во многом трансформировался. Часто в документалистике мы видим приемы игрового кино. В наших картинах всегда есть реконструкция событий, о которых рассказывается, и благодаря этому герои воспринимаются как живые.

- Ваши поклонники хотят вас видеть в худ. образах. Одна из ваших последних работ – в сериале «Динозавр», где вы играете следователя. Что-то еще хотели бы сыграть?
- Многие коллеги уверены, что я сильно загружен как режиссер и как продюсер. Да, это так. Но если будет новая интересная роль, я всегда сумею организовать свою работу, найти время для съемок у талантливого молодого режиссера.

- У вас удивительная история любви и семейной счастья с актрисой Л.Гладунко. В чем секрет таких долгих отношений, столь редких в наше время?


– Я убежден, что браки совершаются на небесах. В этом году 53 года как мы вместе. Господь Бог подари мне Людмилу, удивительную во всех смыслах женщину. Нас часто спрашивают о наших отношениях. Однажды Люда ответила так: «У нас просто каждый день на грани развода». Мы умеем иронизировать над собой, и у нас до сих пор – сильные и яркие эмоции каждый день. Главное, что нам вместе – не скучно. Нам интересно вместе делать проекты, интересно их обсуждать и спорить, интересно быть рядом и дома, и на работе. Такое совместное творчество – это и есть настоящая жизнь.

- Как вы планируете отметить юбилей?
- У Надеюсь, что осенью мы сделаем вечер в Доме кино. У нас традиция – мы вместе отмечаем наши круглые даты.
Беседу вела Татьяна Медведева
19.08. 2022. газета "Столетие

https://www.stoletie.ru/sozidat....167.htm

«КЛАССИКУ НЕЛЬЗЯ СТАВИТЬ, "КАК Я ХОЧУ"»


З. а. России А.Алексееву 17 октября исполнилось 70, полвека из них он на сцене. Окончив Кишинёвский институт искусств, работал в Тираспольском русском драмтеатре, а также в Московском театре полифонической драмы п/р Г.Юденича. В театре «Сфера» служит с апреля 1989-го, на счету актёра более 20-и работ, в том числе, главные роли в спектаклях «Старший сын», «Затейник», «Без вины виноватые», «Вишневый сад», «Дачники», «Лес». Его работа отмечена театральной премией им. А.Д. Попова и дипломом Международного театрального фестиваля «Золотой Витязь».

- Александр Александрович, вы много играли Островского, скажите, время вносит что-то новое в звучание пьес нашего Шекспира?
- Величие этого художника в том и заключается, что всё, о чём он писал, настолько касается человека, его судьбы, столкновения мировоззрений, что это – на все времена. Ценность Островского в том, что через его пьесы ощущаешь их связь: человек с его любовью-ненавистью, достоинством-предательством у него остаётся, прежде всего, человеком. Лично я всегда долго осмысливал, что же играть в персонаже. И старался играть его правду, которая у каждого человека своя. Старый чиновник Юсов из «Доходного места», казалось бы, низкий человек, лишённый чести и достоинства, просто – мерзавец, а, послушай его, так цены ему нет. Когда его спрашивают: «Что ж вы себя так ведёте?», он отвечает: «Когда подступает катастрофа, и выясняется, что сейчас всё рухнет, кто за меня поднимет моих детей?». И ты начинаешь понимать его правду: он попал в мир, который был создан без него, и не в состоянии изменить обстоятельства, но он должен выжить в этом мире, чтобы создать дом и вырастить детей, ведь он мужчина, хозяин. Я старался говорить о Юсове с этой точки зрения, с определённой долей иронии, конечно, давая понять, что не все средства хороши, и хотя всегда есть выбор, ведут люди себя по-разному, потому что не обладают равными возможностями, волей и умом.

Знаете, у Островского не может быть любимых персонажей, они все хороши и очень разные. А вообще, ставить Островского можно бесконечно, его пьесы не надо приспосабливать ко времени. Как порой делают в иных театрах. Вот, скажем, если задаться вопросом, о чём шекспировский «Гамлет», и зацепиться за одну реплику – «Не пей вина, Гертруда», то можно сказать, что она против пьянства и, значит, центром постановки сделать борьбу с алкоголизмом. Абсурд? Абсурд. Безобразие? Безобразие. Но ставят же, хоть ты тресни!

- Островский очень любил актёров, старался улучшить их положение, посвящал им пьесы, скажите, вам нравится, как он описывает вас, актеров, в пьесе «Без вины виноватые»?
- Александр Николаевич не говорит про нас неправду, и пьеса «Без вины виноватые» нам всем очень близка. Кого не тронет история о том, как мать и сын нашли друг друга, и где в финале звучит реплика: «Он станет хорошим актёром, он возьмёт мою фамилию, она ничем не хуже других», утверждающая, что у актёрского дела есть перспективы, а перед этим звучит тост за «всех служителей искусства без чинов и званий»? Серьёзная дань людям нашей профессии, к которым Островский относился с большим сочувствием.

- Пьесу «Без вины виноватые» называют классической мелодрамой, то есть произведением, созданным по определенным канонам. Почему же российские сериалы, которые снимают в основном в жанре мелодрам, невозможно смотреть?
- Потому что редко в каких из них проблема затрагивается с той глубиной, с какой ставит её Островский в «Без вины виноватых». Актёры в сериалах, как правило, играют пустое место, то есть не играют ничего: ходят, произносят слова о том, что якобы происходит, а на самом деле не происходит ничего. Мелодрама – это страсть, и её надо играть, а не изображать. У Островского люди сцепляются по-настоящему, вспомните объяснение депутата Мурова с актрисой Кручининой, большой его любовью в прошлом: «У меня скоро выборы, не надо со мной ссориться, у меня сильная партия, вам это будет невыгодно!» – это же наш день! На что Кручинина отвечает: «Вы сделали мне столько зла, что я вас не боюсь, знаю, что вы беспощадны, но я пойду до конца!». Желание матери найти своего ребёнка, понять его судьбу и восстановиться в правах сильнее страха и расчёта, эта мелодрама написана на грани трагедии и без эмоционального наполнения здесь никак. Вот и в сериалах должно быть так.

- А не задавали ли вам вопроса, почему Островский так наивно написал финал: всем давно очевидно, что Гриша Незнамов – сын Кручининой, а она всё никак не может его «узнать»?
- Вот мы и добрались до самого важного: о том, «что» происходит, публика, действительно, догадывается, но «как» происходит - это и отличает постановки и фильмы по Островскому от нынешних сериалов. В сериалах – «никак», потому что там решать нечего, в них ничего не происходит, вы правы. У Островского уже в начале понятно, что будет в конце, не будем наивны, но дорога к этому у всех непроста – и, в первую очередь, у Кручининой и у Мурова. У Островского и театр, и актёры настоящие, и если он пишет о зависти провинциальной артистки к большой актрисе – в этом есть правда, и сыграть эту зависть можно по-разному. В фильме «Без вины виноватые» артистка играет пустышку, злобную мещанку с рынка, а если вдуматься, Коринкина – ведущая актриса губернского театра, значит, она не бездарна, её просто задело, что Кручинина после гастролей уедет в новую интересную жизнь, а она останется здесь.

- И, представьте, люди плачут
- Любовь и сентиментальность обязательны для мелодрамы. Мне кажется, в постановке «Лес» мы многое потеряли, не угадав, что главное в этой комедии – судьба Аксюши, дальней родственницы помещицы Гурмыжской, и Петра, сына купца Восмибратова. Именно их любовь и породила этот кошмар, когда люди, как волки, пошли рвать друг друга…

- Вы 33 года служите в театре «Сфера», 24 года проработали с его основательницей Е.Еланской, как актёрами переживались на практике её принципы «Живого театра»?
– Непросто. Екатерина Ильинична считала, что, если у тебя на сцене температура была не 40, роль провалена. Когда нужно было чего-то добиться от актёра, она была беспощадна, бесконечными повторами могла довести до истерики. «Я уже сыграл, как вы просите, – говорил актёр. – «Нет, ты играешь, как тебе удобно, а я прошу сыграть, как надо мне». И вот сидят 20 человек, а двое репетируют 3 часа, доходя до неистовства, и в какой-то момент в актёре происходил прорыв, как говорят, вода камень точит, и всё становилось ясно – и этому человеку, и всем остальным. В реализации «Живого театра» «верю-не верю», как в портальном театре, не считалось, здесь всё было на уровне: «Мне не интересно то, что вы предлагаете, на эту тему я разговаривать не хочу, и прошу вас сыграть то, ради чего я написала инсценировку и ставлю пьесу». При этом Екатерина Ильинична была женщиной прекрасно воспитанной, с юмором, она выросла в театральной семье.

- Пишут, что на спектаклях Еланской возникала некая магия…
- Это зависело от того, насколько удавалось вовлечь в диалог зрителей, а не просто им что-то показывать. В этом случае начиналось совпадение энергетик – ты говорил, и по тишине в зрительном зале чувствовал, о чём думают зрители. А раз думали, значит, участвовали, и в них что-то происходило, и тогда ты делал шаг дальше, давая понять им, какой ход хочешь сделать, и сразу чувствовал, что тебя просили «погодить», так мы и общались на уровне волн на протяжении спектакля.

- Скажите, а чем был примечателен нашумевший спектакль «В лесах и на горах», потрясавший всех, где вы играли Потапа Чепурина, купца-домостроевца?
- Эта эпическая история была написана чиновником высокого ранга Мельниковым-Печерским, посланным уничтожать старообрядчество. И этот талантливый человек так разбросал по всем 4-м томам живых персонажей, что читать было чрезвычайно интересно. А Екатерина Ильинична задумала представить историю на сцене, но когда показала инсценировку своему мужу В. Коршунову, режиссёру Малого театра, он сказал: «Катя, ты сошла с ума!». Тем не менее она начала работать, и, придя на репетицию, Виктор Иванович согласился: «Действительно, что-то получается». А получилась история о большой любви, которая проявлялась во всем – в отношениях отцов и детей, в любви к Богу, в плотской, жертвенной любви, и всегда это было страдание во имя и ради любви. Игралось всё это разными путями, но, чтобы ни говорили, всегда было про одно – про великую способность и желание русских людей любить, про их искренность, которая делала их, с одной стороны, великими и могучими, а, с другой –абсолютно беззащитными.

– «Сфера» специализируется на постановках классики. А чего никогда не допустят здесь при ее воплощении на сцене?
- Опошления не допустят, ни под каким видом! Вот говорят, мол, пьеса «Вишневый сад» написана в начале XX в., а мы живем в XXI, стало быть, и наполнение образов должно быть иным, а я скажу вам, что надо просто уметь читать классику и ставить именно по ней. Не надо стараться делать из Гаева гомосексуалиста, а из Раневской проститутку, а то как повеяло у нас нетрадиционалами, так давайте подключим сюда Гаева и накрутим такое, чего там по определению быть не могло. Классику нельзя ставить, «как я хочу», для этого есть другие пьесы. Имеете великую идею, напишите свою пьесу и поставьте, а мы придём и оценим.

Осовремениванием же классики, как правило, занимаются малоодарённые люди, которых не тому учили, этот театр сумасшедших описан ещё у Ильфа и Петрова: «В момент наивысшего томления расположившиеся на корме Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои аптекарские и пивные принадлежности. Они репетировали...». Таким постановщикам неинтересно разбираться в живом человеке: вот если его на уши поставить…Это люди, которые получили прозападное образование, и говорить здесь нужно о проблеме столкновения цивилизаций, а не культуры, потому что налицо попытка всё упростить, убрать человека, а нет человека – нет проблемы. Такое направление, увы, популярно, особенно среди необразованных людей, сиюминутно и приносит больше денег.

- За роль Сарафанова в «Старшем сыне» вы получили диплом «Золотого Витязя», эту постановку А.Коршунова в «Сфере» (2016) от первого сценического воплощения пьесы отделяет почти полвека, что для вас было самым важным в герое?
- Необходимость связи детей и родителей в мире, который в 60-е уже стал разрушаться. И всё равно мы страдали меньше, чем европейцы, где ребенок в 16 лет уходит из дома, и родители с удовольствием дают ему пинка: «Чтоб глаза мои тебя не видели». В России люди жили семьями, на одном сундуке 5 голов, но в доме сохранялась человеческая теплота, и фраза – «Мы за вас горой, а вы за нас стеной» была реальностью. В детях люди видели воплощение своих несбывшихся желаний, вкладывали в их воспитание много сил и, конечно, рассчитывали на их уважение и любовь. «Почитай родителей своих» – этот постулат был законом жизни. Сарафанов, человек со страшной военной судьбой, один воспитал 2-х детей. Все знают, как мы жили после войны, я родился 7 лет спустя, пожил все 60-е и помню, как вставал в половине 8-го утра и стоял в очереди за хлебом. Так что хорошо понимаю, что пришлось испытать моему герою, и он ведь не спился, хотя пьёт по ночам, потому что это единственное, что позволяет ему сохранить силы. Он привык терпеть все ради детей, и когда слышит, что он им не нужен, ему становится обидно до слёз. А Бусыгин вырос на улице, жил без отца и не верит в него. Но Сарафанова он понимает и ценит его способность верить в людей.

- Современен ли для вас образ Сарафанова?
–-Безусловно. В любой момент, в любом проявлении. У меня самого сын, и мне стоило немалых трудов, чтобы приучить его к чтению: чтобы книги читал, а не в компьютер пялился. Слава богу, удалось! Сделать это было очень трудно, они же ускользают, прячутся в «тину», ныряют. Научились жить, соблюдая с нами ровные отношения, когда вроде как прицепиться не к чему, а, на самом деле, ведут себя, как хотят.

– Как, по-вашему, – каковы тенденции, куда идёт русский театр?
–-Порой просто ужасаюсь: не прошли ли мы точку невозврата, потому что так долго нас не тому учили, что уже не важно, кто прав, кто виноват, а важно то, что в результате имеем совсем не РУССКИЙ театр! В русском театре всегда было движение от души к душе, а у нас теперь искусство для глаз. Сравнил бы с выставкой Врубеля – для ума, для эмоций, но только не для души. Вот Островский всегда писал про живого русского человека, хорошие пьесы про современников писали Розов, Вампилов, Володин, и я верю, что интерес к человеку возобладает, и искусство театра перейдет от уровня полоскания грязного белья в область духовной жизни. Мой расчёт на то, что этот интерес вернет художников к театру, который у нас был.
Беседу вела Нина Катаева
17.10. 2022. газета "Столетие"

https://www.stoletie.ru/kultura....940.htm
Прикрепления: 9934112.png (45.2 Kb) · 7397842.png (84.5 Kb) · 1957600.png (62.0 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 04 Янв 2023, 20:25 | Сообщение # 32
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
АЛЕКСАНДР ФИЛИППЕНКО: «ЗРИТЕЛИ ХОТЯТ УТЕШЕНИЯ»


Народный артист России, а теперь еще и лауреат премии «Звезда Театрала» в номинации «Легенда сцены» А.Филиппенко – человек-театр. В юности окончив физтех и 2 года проработав старшим инженером в Институте геохимии при АН СССР, Александр Георгиевич окончательно и бесповоротно перешел из «физиков» в «лирики». Ему посчастливилось работать с лучшими российскими режиссерами – Эфросом, Любимовым, Виктюком и др. знаменитыми мастерами. Невероятно харизматичный и обаятельный актер неутомим в работе: без устали гастролирует, декламирует любимые стихи и прозу, снимается в кино и играет в театре.

– Александр Георгиевич, вы были лауреатом «Звезды Театрала». Но на этот раз самая почетная номинация – «Легенда сцены»
– Ну что вы! Звучит как-то сказочно «легенда»! Самое приятное, что вместе с настоящими легендами: Н.Теняковой и с А.Калягиным! Мне это чрезвычайно приятно. В жизни актера его величество случай играет главную роль. Все есть случай. Главное – уметь ответить на этот случай, когда откуда-то вдруг поступает некий знак или звонок. В кино, например, так часто бывает, когда поступает предложение о съемке. Прошу: «Пришлите мне на почту или оставьте сценарий на служебном входе Театра Моссовета». Забираю, быстро его просматриваю, дальше мне помогает сарафанное радио. Сколько было случаев, когда мне говорили: «Саша, немедленно поезжай!» Или: «Ты что!? Не снимайся, не участвуй в этом деле!»  Если соглашаюсь и подписываю договор с режиссером, я должен ему стопроцентно доверять. Моя любимая фраза Эфроса: «Актер должен понимать свое место в формуле». «Понимать» – это значит сознательно творить на эту формулу и не привносить все свои краски. У простого актера их 5-10, у народных артистов их 110. Но нужно только точно знать, какие приносить и показывать режиссеру, а какие не брать. То есть артист сознательно идет на работу по этой формуле. Например, во время репетиций Виктюк кричал мне из зала: «Сашка, услышь меня!» Он имел в виду «пойми меня»! При нашей зависимой профессии очень важно помнить и знать формулу режиссера. Очень важны отношения актера и режиссера. За мою сценическую жизнь сделано очень много, и у меня внутреннее ощущение, что я уже почти все сыграл, особенно в кино, да и в театре. Многое зависит от режиссера. В Щукинском училище Захава всегда говорил, что режиссура не в том, чтобы придумать что-то новое, нужно добиться от актера, чтобы он сделал то, что ты придумал.

– Кто для вас легенда сцены?
– Многие легенды ушли от нас… Сегодня для меня легенды сцены это, конечно: Р.Стуруа, А.Кончаловский, Р.Туминас, О. Басилашвили, Дм. Крымов, А.Шапиро, А.Фрейндлих, А.Калягин и Н.Тенякова. Конечно, я очень горд быть с ними рядом! Это честь для меня, и ради этого, наверно, и стоит жить! Если вы спросите, когда я впервые вышел на сцену… Мое поколение шестидесятников проходило через драмкружки в Домах пионеров, у всех был учитель, педагог, актер какого-то местного театра. Я с 1955 г. уже играл в «Сказке про Солдата и Змею» Т.Габбе и спектакле по пьесе «Двадцать лет спустя» М.Светлова. Я читал стихи и басни. Все это начиналось в алма-атинском Доме пионеров, где был М.Б. Азовский из местного драмтеатра и Ю.Б. Померанцев. Все думали, что я стану актером, но 1959–1960-й годы – атом, космос, Гагарин. Какой ГИТИС, какой ВГИК?! Надо было поступать только в лучший в мире вуз. Так я окончил физтех МФТИ в Долгопрудном. Но я продолжил участвовать в концертных бригадах и с этим пришел на физтех. Всему, что во мне есть хорошего, я обязан физтеху. Потом – знаменитый КВН, я был членом команды МФТИ. Там были потрясающие участники, которые писали тексты, а исполнять доверяли мне как актеру. Все игры проходили в прямом эфире, Маслякова тогда еще и близко не было. Капитан команды нас обычно предупреждал: «Ребята, прямой эфир, будьте внимательны! Слово не воробей, поймают – и вылетишь!»

Как-то ко мне подошел А.Аксельрод – один из создателей, автор и ведущий КВН в то время – и сказал: «Приходи в наш студенческий театр «Наш дом» в МГУ». Это был уже знаменитый в то время театр-студия, которым руководили Рутберг, Аксельрод и Розовский. К счастью, я пришел, тогда уже 3 года отучился на физтехе. Самое трудное было позади. Это было замечательное время! В 1969 г., после закрытия театра «Наш дом», Ю.Любимов пригласил нас к себе. Сначала пришел я, потом С.Фарада. Я уже был старшим инженером, работал в институте Геохимии АН СССР. Много замечательных спектаклей было сыграно на сцене Таганки. И второй диплом получил в Щукинском училище. В 1976 г. из Театра на Таганке я перешел в Вахтанговский, где обрёл невероятный опыт общения с удивительными мастерами! В знаменитые 1990-е я стал ИП – индивидуальным предпринимателем, у меня было много сольных программ. И вдруг такой неожиданный сюрприз – звонок: «Вы – легенда сцены». Я был поражён! Огромная благодарность зрителям, которые приходят на мои концерты, спектакли.

– Вы часто в интервью говорите про энергетический обмен со зрителями…
– Да, обязательно. Это главное. Еще М.Чехов об этом говорил, Б.Захава тоже. Что такое спектакль? Это облако, которое либо повиснет, либо нет между зрительным залом и сценой. По этому облаку и происходит переход энергии. Это чувствует и зритель, и актёр.

– Случается, что не происходит этого обмена?
– У меня, слава богу, – нет. Так получилось, что за все мои работы в кино и в театре мне не стыдно. Нет ни одной работы, которую я бы не хотел вам показать, о которой не хотел бы рассказать. После моноспектакля «Один день Ивана Денисовича» я всегда как после бани – рубашку можно выжимать, настолько мощный происходит обмен! Я иногда машину оставлял не у служебного входа театра, а подальше – хотелось выйти из театра и пройтись, чтобы немного отойти от спектакля.

– Вы работали с лучшими режиссерами. Кого из них вам было легче всего понять?
– Роберта Стуруа. Что значит легко понять?! Надо доверять режиссеру, тогда ты и будешь понимать его. Когда мы студентами были на репетиции «Вишневого сада» у Эфроса на Малой Бронной, он спорил с Далем. Долго спорили, потом Эфрос говорит: «Олег, сделайте, как я прошу, и вы поймете, что я прав». В этом вся изюминка, надо довериться и понять, что просит режиссер. А вот это «как пойдет», я ненавидел. Я всегда вспоминаю фразу американских джазменов: «Лучшая импровизация та, которую выучил вчера».

– Вы убеждены, случай в жизни актера играет главную роль. Что должно происходить, чтобы эти случаи притягивать?
– Работать. В итоге на сцене все будет видно: как артист управляет своей энергией, как понимает режиссуру, формотворчество. Если вы спросите про школы, то, конечно же, до сих пор к формотворчеству больше относится Щукинское училище. И сейчас, когда обилие сериалов, это просто катастрофа для актерской профессии, там нужны только типажи. «Я в предлагаемых обстоятельствах» – очень опасная вещь, потому что актер привыкает играть только это и ничего другого не может. Часто подсказываю молодым, что надо бы добавить формотворчества.

– Как молодежь реагирует, когда вы делаете замечания?
– Это не замечания, это рекомендации – я всегда стараюсь быть очень аккуратным.

– Впереди 100-летие Театра Моссовета. Вы помните, когда вы пришли в этот театр, может быть, в качестве зрителя?
– Нет, в те времена, в 1970-1980-е, я не думал, что буду здесь работать. Мы часто по понедельникам играли на этой сцене выездные спектакли Театра Вахтангова.

– У вас много друзей в этом театре?
– Есть, конечно, друзья. И в постановочной части, и в бухгалтерии, и среди молодых актеров. Сейчас все по-другому. Я люблю цитировать Юрского, который говорил, что все вокруг другое: другой он сам, жизнь за окном иная… «Это время нового поколения – им творить, им властвовать, им терпеть, им выбирать». До звонка из редакции «Театрала» я внутренне решил, что уже все отработал, отыграл и можно сдать меня в Бахрушинский музей... Ну что может быть еще?! У меня был знаменитый студенческий театр МГУ, Таганка – в самые золотые годы, Вахтанговский театр с Ульяновым и Стуруа. Потом «Сатирикон», театр «Et Cetera», «Табакерка», я играл в «Современнике». «Современник» и «Таганка» – это были 2 принципиально разные театральные планеты. Я работал в удивительном театре Крымова и в Гоголь-Центре Серебренникова – тоже другие планеты. Я работал в Зале Чайковского множество разных своих сольных программ, играл в театре «Практика» моноспектакль «Один день Ивана Денисовича», а в Консерватории читал Гоголя с оркестром, Есенина с хором Минина, Данте с итальянским дирижёром. Из рук Ельцина получил гос. премию за моноспектакль по Гоголю. Теперь – Театр Моссовета, здесь работал Завадский, ученик Вахтангова.

– Может быть, готовите моноспектакль к 100-летию театра?
– Мысли, идеи есть. Возможно, возьму одну из странных пьес, польскую, где участвуют Завадский и Гротовский. Оказывается, Гротовский учился в ГИТИСе на курсе у Завадского!

– В каких кинопроектах вы недавно снялись?
– У Резо Гигинеишвили я сыграл первого секретаря ЦК КПСС К.У. Черненко. Мне было чрезвычайно интересно сниматься в этом проекте. Предложений много, но я почти от всех отказываюсь – предлагают в основном сериалы.

– Вы продолжаете учиться своей профессии?
– Конечно. Об этом я думаю, когда приходят предложения. Могу ли я сделать там что-то новое? Что никто никогда не делал? И не сделает лучше меня?

– Вы говорите: «Внутри все еще рокн-ролл, а ты стараешься вести себя потише. Важно не выглядеть смешно, зря не прыгать, вовремя уйти на тренерскую работу»…
– Нужно уйти в сторонку и не высказываться по каждому поводу. Сейчас время наблюдать со стороны. Сейчас время молодежи, я уже все отыграл.

– Представляете ли вы себя без эстрады, без театра и кино?
– Это очень хороший вопрос. От жены не раз слышал: «Ты можешь не работать?» Уже сейчас, наверное, да. Есть еще книги, которые хотелось бы почитать. Сейчас у меня лежит книга «Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции», которую написал мой приятель режиссер Е.Цымбал. Звонок от «Театрала» всколыхнул все мои воспоминания. Сколько было самых разных сцен, на которых я выступал! Нахлынули только приятные воспоминания, я плохого стараюсь не помнить. Моя задача хорошо описана в строках: «Береги свою голову, друг мой. Голову береги, мой друг. Голова, как известно, круглая, голова, как известно, кружится, и ты, и сам не заметишь, как ее потеряешь, вдруг». Этот стих Кено я услышал от В.Сомова, чтеца филармонии, на физтехе еще в 1962 г. И до сих пор его читаю с эстрады. Это мой месседж. Захава учил нас, поскольку у нас был актерско-режиссерский курс, что ты должен быть чуть-чуть впереди, чтобы угадывать, что сейчас интересует зрителя, что висит в воздухе над сценой, что нужно передать зрителю. Нас учили отвечать на вопрос: «Почему я Сегодня ставлю Этот спектакль с Этими актерами» – это очень полезная практика.

– И что же сегодня интересует зрителя?
– Мне кажется, это «Попытка утешения». Это название одного из стихотворений Ю.Левитанского. Так называется моя новая поэтическая программа. Зрители хотят утешения, успокоения, понимания, что в жизни является главным. Зрители хотят поэзии. Потому что стихи привносят гармонию в мир, привносят умиротворение, которого так не хватает в этом безумии жизни.
Беседовала Екатерина Сивцова
02.01. 2023. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/32752/
Прикрепления: 1370623.png (72.6 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Суббота, 04 Фев 2023, 18:18 | Сообщение # 33
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
Памяти Инны Михайловны Чуриковой
ИННА ЧУРИКОВА: «ЧТОБЫ НЕ БЫЛО ПОТЕРЬ»


Она была одной из немногих по-настоящему стильных женщин нашего времени. Доброжелательная, спокойная, Инна Михайловна держалась с достоинством английской королевы и всегда существовала немножко отдельно ото всех. При этом очевидно, что ей были ведомы все наши страхи, радости и комплексы, иначе она бы не играла так, что забыть её игру невозможно.

- Что определило вашу систему координат в искусстве?
- Для меня огромным откровением стал Бергман – все его фильмы. Для меня это было невероятным погружением в нестойкость психологических чувствований человека, в мельчайшие изменения в психологии людей, в сложность взаимоотношений. Не могу сформулировать… Огромное количество размышлений рождалось после его фильмов. И та откровенность, с которой он показывал какие-то сцены, о которых совершенно не было принято говорить в советском кино, –  конечно, поражала. Причем ведь он сам писал сценарии! Представляете, какой сложной, напряженной жизнью жил Бергман, что писал об этом обо всем и рассчитывал, что люди его поймут! Сейчас такое невозможно. Я совсем не представляю, что бы он сейчас делал, особенно у нас. У нас, думаю, он был бы вне рейтинга – никакого рейтинга у него не было бы. Сейчас так режиссеры не работают. Молодые вообще так не умеют. Не умеют и поэтому выдумывают фокусы, и строят на этих фокусах спектакли. А чтобы ставить, как Бергман, надо с актером работать, и искать, и думать. Потому что ведь мы, люди, – сложные, даже несмотря на то, что у нас сейчас новое время, капитализм, деньги, и все прочие новые слова, но все равно мы очень сложные, непростые.

- Люди меняются в зависимости от того, что вокруг них: капитализм, социализм или Древний Рим?
- Мне хочется верить, что не меняются, хотя сейчас я вижу много очень банальных и простых решений в поведении. Вот образовывается клан богатых людей. Те, кто не так богаты, – уже не наши. И образуется банальное решение. Очевидно, что все не так просто, как я только что сказала. Но все же сейчас люди предпочитают не слышать, что другому плохо. Потому что если услышишь, надо этим заниматься. Так что лучше не слышать, не обращать внимание. Я вижу, что этого становится все больше и больше. Лучше не сострадать, не защищать, не думать, не сопереживать.

- С другой стороны, есть люди, которые заставляют вникать в проблему детского рака и убеждают давать деньги на аппаратуру…
- Это есть, конечно, но это исключение. Может быть, таких много, просто мы не всех знаем, но в целом люди не хотят про это думать. А хотят думать про деньги. И, ничего не делая, много заработать. У нас же, даже покупая лекарство, никогда не уверен, что это настоящее лекарство. И почему-то это не считается преступлением – подделка лекарств. А что это, как не преступление? Может быть, это и раньше было, но как-то это меньше было заметно. Наверное, потому что было равенство нищих, а теперь много стало искушений. Не знаю. Раньше, знаете, чтобы посмотреть «Обыкновенный фашизм» Ромма люди стояли ночью в очереди. Теперь разве такое возможно? А это нужно людям – потому что дает знание и понимание, для чего это все – деньги, виллы в Испании, работа. Для чего вообще все.

- Когда люди в театр приходят - они за этим идут?
– Наверное, они же в театре становятся равны, как дети. Я не чувствую, что в зале сидят люди разных социальных слоев. В театре все равны. Как в храме.

- Говорят, что театр и религия не совместимы, не сочетаются. А для вас как?
- Священники считают, что актерская работа – грешная работа. А мне кажется, что если есть какой-то божий смысл в том, что ты делаешь, в пьесе, в том направлении искусства, которого ты держишься, – то почему она грешная? Я не могу ответить на этот вопрос.

- Вы кажетесь очень благополучным и гармоничным человеком, как будто бы вы знаете что-то, что дает силы спокойно жить.
- Это я кажусь такой. Я очень многих вещей не понимаю, не знаю. Главное, никак не могу понять, почему мы так несовершенно живем. Мне кажется, что жизнь – это подарок. Почему мы не видим этого? Но и жизнь сама несовершенна, и мы несовершенны. На эти вопросы невозможно ответить. Вернее, так: ответ ясен, но так, как требует этот ответ, жить невозможно. Не получается. Я не знаю, почему я такое впечатление произвожу… разве что, я не люблю суетиться. Фестиваль Тарковского мне тем и дорог, что он проходит в Иваново, где нет суеты. И люди там – кто бы что ни говорил – другие: простые, открытые, сердечные. Мы в Юрьевце, во дворе дома, где Тарковский провел детство, сажали яблони в прошлом году, и я огромное удовольствие от этого получила. Это Леша Гарнизов, директор фестиваля, придумал. И пристань в Юрьевце сделать тоже он придумал, и теперь пароходы, которые идут по Волге, останавливаются в этом красивейшем провинциальном городе, в котором колокольня стоит как невеста. А на наши фестивальные вечера собирается весь город. Знаете, кажется, для тех, кто там живет, фестиваль Тарковского – совершенно необходимая история. Потому что они как будто ожили, жизнь какая-то началась в этих местах. А места – потрясающие. Сила там невероятная, и гармония. И совершенно особенные зрители. Наш фестиваль так построен, что после каждой картины проходят обсуждения, и люди говорят, что думают. И это очень интересно и, мне кажется, важно для тех, кто картины снимает, – слушать людей, потому что ведь может оказаться, что люди правы. Да они и скорее всего правы. Но для того, чтобы понять это, их надо услышать. А в сегодняшнем мире есть очень немного мест, где создатели фильма могут поговорить с теми, кто картину смотрит. Наш фестиваль – одно из таких очень редких мест.

- Вы сами не боитесь общаться с публикой?
- Нет. Иногда, конечно, когда все время надо фотографироваться, есть момент усталости что ли. Мы однажды в Карловых Варах встретились с О.Аросевой. Мы приехали туда отдыхать, а люди все время подходят и говорят: «Давайте сфотографируемся». А мы там – воду пьем. Лечимся. А люди все подходят и подходят. И вот мы Аросевой стали жаловаться: «Как же мы устали! Как нам надоело фотографироваться!» А она нам отвечает: «Нет, девчонки, зря вы так рассуждаете. Это же люди. Для них ведь встреча с нами – это праздник!» И тут же кто-то подошел, и мы уже стали фотографироваться и после этого разговора с Аросевой уже не ныли. Потому что, действительно, для людей это праздник, а для нас – часть нашей работы.

- Вы доверяете публике?
- Конечно.

- А публику можно обмануть?
- А зачем тогда выходить на сцену, если ты хочешь обмануть публику? Ни театр, ни кино – не место, где надо обманывать.

- Вы как-то сказали, что ходили на репетиции Эфроса в конце 70-х, а сейчас к кому из режиссеров вам было бы интересно пойти посидеть на репетиции?
- Может быть, к Някрошюсу. Еще можно было бы посидеть у Серебренникова.

- Когда вы рассказывали о своих впечатлениях о фильме «Пианистка», который вам понравился, обмолвились, что никогда бы не сыграли такую роль. Почему?
- Не посмела бы. Потому что тут нужно абсолютное неглиже. Я не могу это сделать. Я не могу так распахнуться, потому что, это не мое. Хотя Изабель Юппер тоже долго уговаривали, и уговорили, в конце концов. Может быть, и меня бы уговорили.

- Есть роли, которые вы не сыграли, и жалеете об этом?
- Я очень жалела, что отказалась у Паши Чухрая сниматься. Он режиссер хороший. Еще жалела, что отказалась у Кончаловского в кино играть Соню в «Дяде Ване», потому что ждала, что нам с Глебом разрешат снимать Жанну Д’Арк. Мне предлагали играть Анну Каренину – но мне кажется, что не надо мн еее играть, а Соню – надо, потому что я про нее очень много понимаю.

- Как-то вас назвали в лицо великой актрисой, а вы так отреагировали, что стало понятно, что вы себя на самом деле такой не считаете.
- Конечно, не считаю. Ну что вы. Мне так трудно бывает. Ужасно. Иногда надо в тысячу комнат заглянуть, чтобы найти ту единственную, где лежит разгадка роли. Очень трудно бывает. Как всем.

- А бывает, что не получается?
- Бывает так, что в начале я меньше знаю, а потом все больше и больше, и так становится интересно играть, а потом наступает момент, когда можно уже импровизировать. И это самое прекрасное. Когда можно импровизировать даже в Чехове.

- Есть страх, что вас забудут, и период вашей востребованности закончится?
- На телевидении есть передача про то, как уходили из жизни известные люди, а еще Л.Филатов вел «Чтобы помнили» – и однажды, когда мы вместе были во Франции, сказал: «В сложное дело я попал, мне кажется, они меня зовут». Я так удивилась: он был еще абсолютно здоров, молод, полон сил, сидел рядом со своей красавицей женой. Но дело не в этом. Огромное количество наших звезд, которых любил наш народ, умерли в жуткой нищете и полном забвении. Пушкин сказал: «Поэт, не дорожи любовию народной/ Восторженных похвал пройдет минутный шум…» И я это хорошо знаю. Мне кажется, что из многих искушений несколько я миновала. Искушение славой миновала. А, может быть, мне так кажется, и я слишком сейчас к себе хорошо отношусь. Но я очень хорошо отдаю себе отчет в том, что «восторженных похвал пройдет минутный шум». Жизнь так устроена, что никогда не знаешь, что будет дальше. Такие коленца жизнь выкидывает. Вот Коля Караченцов. Мы сыграли с ним спектакль «Сорри», потом остались обсудить его, как всегда делали, он мне сказал, что мы темп теряем, что надо держать ритм, и я с этими его словами ехала домой, и дома жила какое-то время, думала про спектакль, а потом услышала по радио, что произошла катастрофа. Такое вот коленце… Я боюсь прогнозировать, боюсь чертить, боюсь даже думать об этом, хочу, чтобы мой муж был жив и здоров и долго работал, и мой сын, и мамочка моя. Мне хочется, чтобы не было потерь, но – кто же знает? Я понимаю, что забывается все, ничего не помнится. И если не покажут по телевидению, то никому и дела нет. Помнят тебя только те, кто тебя знал и любил безотносительно известности и всей этой мишуры.

- С ролями меняется ваше ощущение человека и жизни?
- Меняется, но не из-за ролей, а потому что я меняюсь в возрасте. Я не могу сказать, что я становлюсь умнее. Единственное, что у меня не меняется – я хочу верить в человека и человеку. Мне кто-то что-то говорит, и я хочу этому верить. Поэтому меня можно обмануть. Иногда – очень легко. Хотя внутри меня все время как будто рентген работает, и я чувствую, врет человек или нет. С другой стороны, иногда кажется, что я все понимаю и вижу, а на самом деле многого не вижу и не понимаю. Потому что очень хочу верить человеку. И очень не хочу разочаровываться. Разочаровываться для меня – ужасная пытка. Ужасная. Но я, даже разочаровавшись, еще сто раз обойду этот предмет, в котором разочаровалась, и сто раз уговорю себя, что он все равно хороший и что я ошиблась. И опять очаровываюсь. Потому что если разочароваться, я тогда не знаю, что делать. Совсем. Наверное, поэтому я оптимист.
Екатерина Антонова
17.01. 2023. журнал "Театрал"
https://teatral-online.ru/news/1594/
Прикрепления: 6912293.png (55.8 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 03 Мар 2023, 13:34 | Сообщение # 34
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЮЛИЯ СТРИЖАК: «СЧИТАЕМ, ЧТО ТЕАТР ПОРА ПЕРЕИМЕНОВАТЬ…»


Директор Санкт-Петербургского театра «Мюзик-Холл» не первый год подряд добивается ремонта памятника архитектуры, в котором работает прославленный коллектив. После многочисленных экспертиз и согласований ремонт должен был начаться уже в нынешнем году, однако планы пришлось перенести. Тем временем «Мюзик-Холл» продолжает жить и работать в привычных условиях и надеется, что в ближайшей перспективе его все-таки ждет не только ремонт, но и ребрендинг, который позволит восстановить историческую справедливость и напомнит зрителям о том, что эти подмостки связаны с биографией Ф.Шаляпина

– Юлия Николаевна, театр «Мюзик-Холл» не первый год подряд ждет своей реконструкции. В этом году дело сдвинется с мертвой точки?
– Действительно, много лет мы с маэстро Фабио Мастранджело, худруком театра, добиваемся, чтобы наш театр поставили на глобальную реконструкцию. И поверьте, это непростой путь – привлечь внимание гор. властей, показать, что здание давно в этом нуждается. В последний раз капремонт здесь был в середине 1980-х. Фойе, гостевые зоны, кабинеты сейчас более-менее в приличном состоянии, поскольку мы сделали косметический ремонт, но зрительный зал требует серьезного обновления. В плачевном состоянии купол, технический этаж, вся подвальная часть и сценический комплекс. У нас по-прежнему применяется ручной труд, лебёдки. Нет никакой нижней механизации и никогда не было. Когда возрожденный ленинградский «Мюзик-Холл» сдавали тогдашнему директору И.Рахлину, ему сказали: либо вы принимаете театр в таком виде, либо здесь будет другой директор. И Рахлин принял, надеясь, что со временем многое удастся исправить, но всё затянулось. Сегодня ни одна декорация не может выехать на сцену, потому что нет поворотного круга. В результате мы, конечно, оказались неконкурентоспособными в тех. плане…

– …Хотя творчески – очень сильные.
– Да, мы заметны в городе входим в число ньюсмейкеров, поскольку плотно работаем с нашей аудиторией. Но в тех. отношении не можем реализовать многие замыслы. Почему, например, мы не можем просто взять и покрасить стены?

– Вероятно, потому, что «Мюзик-Холл» расположен в здании – памятнике архитектуры?
– Да, памятник архитектуры – это всегда особая ответственность. Деньги нужны крупные. При этом, несколько лет назад нам удалось получить финансирование на проект реконструкции. Была оформлена проектная документация, пройдена гос. экспертиза. Мы попали в АИП – адресную инвестиционную программу Санкт-Петербурга. Была сформирована дорожная карта, согласно которой мы должны были уже в мае этого года покинуть здание. Причем мы долго боролись за то, чтобы получить хоть какое-то временное пристанище для репетиций. Выступления предполагались на арендных площадках, договоры с которыми я уже заключила. Но в силу известных событий эти планы пришлось заморозить. Надолго ли – не знаю. Это решение наших учредителей. Но, на мой взгляд, к реконструкции всё было готово, а сейчас все планы поставлены на паузу. Пока мы остаемся в историческом здании. У нас отличная команда, прекрасные творческие силы, и при этом мы никак не можем выпрыгнуть из этой ситуации неопределенности. Однако мы живем в предлагаемых обстоятельствах; мы должны работать и делать то, что мы умеем. Что касается маэстро Ф.Мастранджело, он уже более 10 лет гражданин России. Он работает в России и никуда уезжать не собирается. Он уверен, что мир не обойдется без русской музыки, потому что люди не проведут ни одно Рождество без Чайковского, и, конечно, ни одна балетная труппа не пройдет мимо Петра Ильича, никакие интеллектуалы не выживут без Шостаковича и Достоевского.  В этом году у нас были запланированы гастроли во Францию и в Италию, но мы вынуждены были их отменить, - никакого разрыва отношений не последовало. Напротив, мы получили деликатные письма: дескать, мы понимаем, что подобный проект пока невозможен. Зарубежные гастроли все отложились, даже пока Корея и Китай заморожены. Однако мы с успехом выступили в Сочи в середине мая, в Парке науки и искусств «Сириус», дали 2 концерта, состоящих из произведений русских и итальянских европейских композиторов. В октябре едем на гастроли в Москву, с нашим нашумевшим мюзиклом «Винил» на фестиваль «Видеть музыку».

– Не слишком ли уязвим оказался муз. жанр на фоне происходящего? Сейчас, похоже, возрастает интерес к драме, но музыкально-комедийные истории, наверное, теряют зрителей…
– Трудно сказать. Это ведь процесс долгоиграющий, и прямую взаимосвязь установить порой непросто. Но снижения интереса к нашему театру не наблюдается и причина здесь в том, что у нас все же многожанровый театр, поскольку Мастранджело – классический музыкант, у нас есть оперные спектакли в репертуаре. Есть и большая концертная программа. А когда мы с Фабио пришли сюда работать, у нас ни одного названия не было в репертуаре и не было ни одного артиста в штате. И окна не горели по вечерам. И 37 млн. долга. Как отдавать, если ты не можешь ничего заработать? Была очень сложная ситуация, тогда театр явно тонул…

– Как вам удалось создать фактически новый театр?
– Да, тогда пришлось несладко. Но, к счастью, рядом был Фабио, абсолютный фанат своего дела, который всегда готов играть, дирижировать, придумывать новые программы. Очень не хотелось потерять уникальность этого здания, этого театра и отдать его кому-то случайному или же бизнесу. Такие проекты, насколько я знаю, рассматривались, но бизнесменов театр как театр совсем не интересовал: они предлагали открыть здесь варьете или каток. В итоге город лишился бы уникального культурного объекта. Поэтому наши власти решили восстановить театр и остановились на фигуре Фабио, поскольку в его отношении не скажешь: «Почему он?»

– Идея пришла именно вам?
– Да. Я с Фабио много лет была знакома, дружна, мы делали совместные проекты. И, конечно, я была уверена, что с его появлением мы непременно выиграем. Он человек неунывающий, никогда не жалуется и всегда устремлен вперед.

– Само по себе словосочетание «мюзик-холл» едва ли не дореволюционных времен. Есть и другая ассоциация – что-то романтичное, ленинградское, довоенное. Сегодня вы наполняете театр самой разноплановой программой. То есть создаете театр-бренд. На какую-то ретростилистику ориентируетесь?
– Да, совершенно верно, очень много ассоциаций вызывает такое слово. Причем ,это больная тема для нас, поскольку именно так с Фабио мы и думали – менять название не рискнули, плюс нам хотелось подчеркнуть связь времен…

– Вы могли вернуться к истокам – «Народный дом», как было до революции.
– В наш век такое название немного отдает самодеятельностью. До революции «Народный дом» вызывал совершенно иную, довольно стойкую ассоциацию, поскольку был создан в противовес буржуазному императорскому Мариинскому театру, то есть для людей более простых в хорошем смысле слова. Для интеллигенции, врачей, учителей, даже для рабочих. А основной задачей было просвещение. Считалось, что людям надо дать культурный досуг как альтернативу. Какой? Попробовали театр. И, как ни странно, это сработало. Сюда, в парк при «Народном доме», по выходным приходило от 10-ти до 20- тыс. человек. Вдоль канала были построены американские горки, работали рестораны, кафе, так что в какой-то момент оперный зал «Народного дома» составил ощутимую конкуренцию Мариинскому театру: здесь было больше свободы. «Хочешь поставить оперу? Давай!» А в Мариинке был долгий процесс утверждения, императорская сцена, цензура, уставы, вышколенный репертуар, великие князья. Почему Шаляпин так полюбил нашу сцену? Потому что здесь он был звездой, фактически режиссером и худруком. В кабинете директора, где мы сейчас находимся, Шаляпину разрешали гримироваться.

– Это действительно то самое пространство?
– Да. Из кабинета выход на просторную террасу, почти стометровую. И Шаляпину сюда обеды приносили из ресторана. Он часто капризничал, уезжал с репетиций, такой характер был звездный. Но в то же время он говорил антрепренерам: «Вот я бы спел партию Короля Филиппа!». И для него здесь поставили оперу «Дон Карлос» Верди, а потом по его желанию поставили «Вражью силу». Потому что свободы здесь было значительно больше.

– Как только ни пытались поменять предназначение этого здания, но все равно уже больше века оно существует в своем первозданном виде. Менялись только вывески. И вам приходится теперь, как песчаную горку, собирать эту историю, протягивать нить от Шаляпина к маэстро Фабио…
– Совершенно верно. Здесь был еще и к/т «Великан». Кто только в Ленинграде не посещал его, включая Бродского. Потом, когда Рахлин создал второй, уже гремевший, ленинградский «Мюзик-Холл», он ходил к гор. властям и просил, чтобы ему дали здание. Ему предложили «Колизей» на Невском и «Великан». И Рахлин выбрал «Великан», потому что это настоящее театральное здание, расположено в парке, есть удобные подъезды и т.д. Правда, потом началось 10-летие невероятно мучительного ремонта, всё делалось по остаточному принципу, всё тормозилось, и надо было вновь ходить по кабинетам…

– Но лично у вас отлично получается выстраивать диалог с гор. властями. Вы ведь руководите «МюзикХоллом» с 2014 г.
– Да, 8-й год работаю и действительно многое удалось отстоять, выполнить. Мы создали и оркестр, и хор, и труппу, и репертуар и получаем поддержку города на новые постановки. Еще наш театр проводит фестиваль «Опера – всем». Это тоже была наша идея.

– Почему вы остановились на названии «Мюзик-Холл»?
– Мы оставили название «Театр «Мюзик-Холл», потому что оно было известно публике. Есть же театр «Ленком» в Москве, но нет уже никакого Ленинского комсомола, и никого это не смущает. Люди ходят в «Ленком». Мы хотели, чтобы и «Мюзик-Холл» стал таким брендом, но этого не получилось: брендом мы стали, но многие люди, особенно начальники, продолжают воспринимать это название как легкомысленное. Это нам очень мешает. Поэтому мы не первый год подряд считаем, что театр пора переименовать. У нас было несколько вариантов. И лучший, на мой взгляд, Музыкальный театр им. Шаляпина. Мы тестировали это название и на западных наших друзьях и партнерах. Как ни странно, именно Шаляпин пережил свое время, что крайне редко бывает в жизни оперных певцов. Сегодня его имя по-прежнему ассоциируется и с Россией, и с оперой.

– Интересно, что интерьеры театра сохранились. Вы могли бы создать мемориальную историю.
– Как раз сохранился только фасад и архитектурно-планировочные решения; интерьеры не сохранились. Однако в сквере перед нашим театром стоит огромный закладной камень, на котором написано: «Здесь будет установлен памятник Федору Ивановичу Шаляпину». Идея установить памятник рядом с «Народным домом» принадлежит двум обществам любителей творчества Шаляпина – конфронтационным группам, поскольку у них разные представления о том, каким должен быть памятник. Но если мы станем Театром им. Шаляпина, то уж поверьте, мы эту историю каким-то образом реанимируем: усадим всех за стол, договоримся, объявим настоящий конкурс, обсудим его с общественностью, как полагается. Я, например, против памятников композиторам в телесных формах. Мой любимый памятник – памятник Сибелиусу в Хельсинки. Неужели люди, которые работают в архитектуре, в дизайне, те, которые занимаются скульптурой, не смогут придумать что-то интересное?

– А что мешает тогда переименоваться?
– Комитет по культуре никак не может согласовать новое название. Один начальник нам сказал: «Что вас всё в прошлое тянет? Надо что-то современное, надо в будущее смотреть. Давайте модное название». Я говорю: «Какое?». «Ну, придумайте какое-нибудь модное». У нас была вторая идея, поскольку исторически наш театр – Народный дом им. Николая II, можно было бы называться Николаевский театр. Но, мне кажется, это менее современно, менее отражает нашу сущность. А в биографии Шаляпина отразилась расколотая история России. Он и крестьянин по происхождению, и аристократ, и первый Народный артист республики, и эмигрант. И  что Шаляпин любил выступать в «Народном доме». Все-таки в императорских театрах он имел меньше свободы выбора. Запад знает эту фамилию очень хорошо, никто не говорит из культурных людей: «Кто это?» Легенда продолжает жить. Мне кажется, что Шаляпин был человек смелый, дерзкий, любил исполнять что-то новое, народный репертуар. Мы не знаем, что бы он предпочел исполнять сегодня. И человек очень коммерческий. Читала воспоминания, что он часто выступал на званых вечерах в частных домах. У Шаляпина было такое правило – гонорар вперед. Как-то раз он приехал в один богатый дом, гости ждут; к нему вышла нарядная хозяйка, а он говорит: «Я готов выступать. А мой гонорар?» Она замешкалась: «Мой муж завтра с Вами рассчитается». Он ответил: «Вы же знаете мое правило». Она молча сняла бриллиантовые серьги, положила ему в руку: «Мы ждем вас». Такая коммерческая хватка.

Конечно, нам было бы трудно существовать только с оперным репертуаром, потому что в городе есть Мариинский театр, есть Михайловский, есть «Санкт-Петербург опера», театр «Зазеркалье», консерватория, которая пока что без зала (реконструкция), но он все-таки будет. И в КЗ Мариинского театра есть несколько оперных названий. Конкуренция высокая, но мы все-таки нашли свою нишу – ставим, в том числе, и современные муз. спектакли. Люди, которые выбирают драм. театр, серьезный спектакль, они, наверное, предпочтут классическую музыку. И у нас они могут с удовольствием послушать программы, предлагаемые Мастранджело, в том числе с его комментариями и рассуждениями. Но есть другие зрители, которые хотят на какое-то время отвлечься, отложить моб. телефоны, все источники информации, такие люди предпочтут мюзиклы. К нам в театр очень хорошо ходит молодежь; по Пушкинской карте мы продали более 11 тыс. билетов.

– Значит, молодежь рванула благодаря этому на мюзикл.
– Да, им очень нравится этот жанр. Все-таки они сейчас остались без зарубежного кино. А куда пойти человеку, который еще не театрал, но хочет где-то интересно провести время, пригласить девушку. Мне кажется, в этом плане мюзикл, муз. театр идеально подходит.
Виктор Борзенко
22.08. 2022. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/32103/
Прикрепления: 8087465.png (41.4 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Пятница, 05 Май 2023, 19:56 | Сообщение # 35
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
НИНА УСАТОВА: «БОЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ВСЕГДА ОДИНАКОВА»



– Нина Николаевна, если позволите, начнем интервью не с информационного повода, а с разговора о месте, где мы встретились. Лето, театр в отпуске, вы специально для этого приехали в БДТ. И сколько бы ни было в вашей жизни интервью, вы всегда не перестаете удивляться этому театру и его небожителям. Уж, казалось бы, вы и сами давно небожительница, а всё равно впечатление такое, будто трепет никуда не делся…
– Это правда. Это так и есть. Когда я пришла в БДТ, были живы все мастера товстоноговские. Когда ты шел по коридору и знал, что идешь мимо гримерок В.Стржельчика, Н.Трофимова, К.Лаврова, Вс. Кузнецова, Е.Лебедева, а рядом находились гримерки З.Шарко,  Л. Макаровой, Н.Ольхиной, В.Ковель… Что ни человек, то – неповторимая личность. Я труппу сравнивала с худ. галереей, где был особый колорит. По духам узнавала, например, Стржельчика, по аромату сигарет легендарного завлита Дину Морисовну Шварц. Она всегда с сигаретой была. Я даже в кулисы пробиралась украдкой в тех спектаклях, где не была занята. Застала еще «Историю лошади». Думала: вот бы понаблюдать, как они работают. Там ведь много артистов было занято в массовке. Смотрела из-за кулис и «На всякого мудреца довольно простоты». Стоишь за сценой, боишься пошевелиться – еще бы, БДТ! – а в массовке артисты тихонько переговариваются, кто-то незаметно для зрителей парик поправляет. Это самое интересное и трепетное – смотреть, что происходит «за кадром». В Молодежном театре режиссер В.А.  Малыщицкий нас ругал: «Не надо по гримеркам трындеть перед спектаклем. За полчаса до выхода вы должны сидеть тут, за сценой – настраиваться на роль». В особенности перед «Сотниковым» он так говорил, там была тема войны. Мы собирались в коридоре. Про роль не думали, но сидели, перешептывались…

– То есть «священная тишина» вам, как артистке, не совсем требуется?
– Тут у всех по-разному (почему мне и интересно было понаблюдать за артистами БДТ). Каждый устанавливает собственные «правила игры». Я не сравниваю себя с великой Верико Анджапаридзе, но у нее однажды спросили: «Скажите, пожалуйста, как вы готовитесь к роли?» Она говорит: «А чего готовиться? Я могу перед «Медеей» и анекдот за сценой рассказать, и какую-то сплетню послушать, но вот мой выход, я ступила на подмостки и всё, я – Медея». На меня это произвело впечатление. Я думала: ничего себе, как это так быстро! А с годами поняла, что это дается практикой. У тебя всё в голове, как в компьютере, и ты не думаешь, как бы мне заплакать или рассмеяться, ты видишь партнера и играешь. Природа всё сделает сама.

– То есть вы легко, как перчатку, способны сменить настроение?
– Нет, просто в тебе эта роль уже настолько сидит глубоко, что ты о чем хочешь можешь думать, а шагнул на подмостки, и всё моментально меняется. Причем так у многих актеров. Я наблюдала за ними, когда играла в спектаклях с К.Лавровым, с А. Толубеевым, с А.Пустохиным. Господи, какие актеры! Давно нет уже М Данилова, первоклассного мастера маленьких ролей, но все его работы до сих пор стоят перед глазами. Как всё стремительно. Смотришь на себя в зеркало и думаешь: боже мой, как летит жизнь, как к тебе относятся молодые.

– Вы, конечно же, много общаетесь с ними, следите за успехами…
– Охотно общаюсь всегда. У нас много молодежи замечательной, талантливой. Талант – это трудолюбие плюс отношение к своей профессии, плюс дисциплина, плюс уважение к партнеру. Много еще слов можно добавить в этот ряд, так что получится и не только талант, но и любовь к профессии. Ну, вот я смотрю на молодежь и думаю: как органично сочетается у них талант с любовью к профессии. Даже в последнем нашем спектакле «Материнское сердце» они работают так, как мы работали в Молодёжном театре – пашут (это хорошее слово в нашем сленге актерском, когда ты не халтуришь и не боишься, что после очередной репетиции упадешь от бессилия). 

– Помнится, у В.Розова было кредо: «Удивление перед жизнью». У вас, похоже, удивление перед театром.
– Удивление всегда свойственно неравнодушному человеку. Я удивляюсь, я восхищаюсь, я радуюсь. И, слава богу, что это есть, поскольку всю жизнь мы живем либо прошлым, либо будущим. Мы постоянно куда-то бежим, постоянно страдаем, решаем проблемы, надеемся, что однажды наступит просветление. Хотя порой надо просто остановиться и пережить радость момента, иначе вся жизнь так в страданиях и пройдет.

– Вы столько судеб сыграли в театре и в кино, что, кажется, знаете всё не только о женском счастье, но и о природе беды, надежды, нездешней грусти. Это всё тоже результат наблюдений?
– Не только наблюдений… Это и мои боли, мои раны, мои переживания, мои страдания и сострадания. Прожить на экране или на сцене всю эту гамму чувств ты можешь, только если сам через это прошел. Натужно никогда ничего не вспоминала, не подманивала эмоцию – всё приходило само собой, поскольку очень уж рядом в нашей жизни трагедии и радости. Если хорошо написана роль, так она сразу и выведет тебя на верную дорогу.

– Не приходилось чувствовать себя заложницей типажа или образа?
– Нет, никогда. Во-первых, всегда отказываюсь, если чувствую, что в новой роли я буду повторяться, а во-вторых, эксплуатировать то, что однажды уже открыла в себе, попросту неинтересно.

– Любили удивлять…
– Конечно. Это всегда очень интересно проявляется. Например, однажды играли мы «Женитьбу Бальзаминова» с А.Толубеевым. Кажется, был какой-то фестиваль, потому что приехали американцы, и на банкете один из них спросил: «А где та дама, которая была такая мощная, красивая, высокая, в красном платье?» К.Лавров ему говорит: «Так вот она рядом с вами сидит». Он мельком глянул на меня, рукой махнул, говорит: «Да нет, не эта. У вас на сцене героиня была в красном платье…» – «Всё правильно, Нина ее и играла». Но он опять посмотрел и не признал, хотя был профессиональным режиссером.

– Вам это польстило?
– Всегда приятно, когда зритель чувствует разницу между тобой и твоими персонажами. А когда не узнаёт тебя в жизни, хотя весь вечер смотрел на тебя из зала, то это приятно вдвойне: значит, усилия не напрасны.

– А все же какая роль стала бы для вас ролью «на сопротивление»?
– Никакая. У меня нет мечтаний по поводу, а что бы вы хотели сыграть?

– Вы как-то рассказывали, что когда вас пригласили в БДТ, у вас была возможность ввестись на роли С.Крючковой, но такой вариант вас насторожил…
– Тут дело вот в чем. Когда я перешла в БДТ, Света уходила в декретный отпуск. И я представила, что если бы действительно начала репетировать ее роли, то как бы ей больно было.

– То есть вопрос этикета.
– Да, во-первых, этикет, а во-вторых, я никогда не сыграла бы так, как играла она, поскольку это то, о чем я сегодня уже говорила: индивидуальный рисунок! Вспомнить хотя бы Костылёву в «На дне» или Купавину в «Волках и овцах» – никто повторить бы не смог. Кроме того, при вводе пришлось бы напрягать тех великих артистов, которые уже работали в этих спектаклях, репетировать с ними, требовать внимания к себе. Я сказала нашему директору: «Геннадий Иванович, можно я не буду вводиться на роли Светы Крючковой? Можно буду играть только свои роли, на которые пришла». Он мудрый был человек – он ответил: «Да». И это было большое счастье, несмотря на то, что из репертуара такие 3 огромных спектакля ушли на какое-то время. Так что меня здесь приняли очень по-человечески.

– А боль, связанную с вводами, пережили еще, видимо, в Молодежном театре?
– Я уверена, что через это любой артист прошел. В Молодежном театре я играла чуть ли не 36 спектаклей в месяц, поскольку помимо вечерних были еще утренники, не говоря уже о репетициях и распевках, так что к вечеру ты просто валился с ног. Мы же не думали о резерве собственных сил, плюс еще вечера молодежные были, и в них мы тоже участвовали. В общем, в какой-то момент у меня пропал голос. И я побежала на Бронницкую, это недалеко от театра, в НИИ Лор. Нас часто там выручали: вливание сделают перед репетицией или перед спектаклем, и снова бежишь. А тут пропал голос так, что врач мне говорит: «Если ты даже будешь слушать радио, связки всё равно будут реагировать». Я сиплю: «У меня завтра спектакль». «Молчи, – говорит. – Сиди и молчи. Просто занавесь все шторы, выключи радио и сиди».
Я думаю: что же мне делать? У нас был замдиректора, он приехал ко мне в общежитие – справиться о здоровье: «Нина, ну, как ты? Завтра сможешь играть?» Я показываю на связки: мол, надеюсь, что за ночь пройдет. Он говорит: «Дело, я вижу, серьезное. Придется твою роль отдать такой-то». Вот это была боль. Потом говорит: «Но ведь и на послезавтра надежды нет, а там у тебя еще один спектакль. Значит, и на ту роль надо делать сейчас срочный ввод». Такова была производственная необходимость, но досада запомнилась на всю жизнь: получается, без меня могут обойтись, раз все мои роли можно отдать кому-то?

Всегда играла без дублерш. Не потому, что со мной нельзя было поставить кого-то рядом, а потому, что моя роль была до глубины души моей, выдуманной из меня, слепленной мной. Это не просто так: выйти и сказать текст. Однажды вывесили распределение на новый спектакль «Четыре песни в непогоду» по монологам Володина «Офелия», «Агафья», «Женщина и дети» и «Дульсинея». Очень красивый был спектакль, с музыкой Дашкевича и стихами Цветаевой. На каждую героиню было распределение по 4 актрисы, а справа столбец, где напротив всех героинь написано: Нина Усатова. То есть как моноспектакль. Думаю: господи, какая же это ответственность, как отреагируют коллеги. И вдруг В.Кухарешин говорит: «Нинка, смотри, ты одна будешь играть, а мы все будем отдыхать».

– Вы-то ожидали другую реакцию…
– Все пахали, про отдых не думали. Мы в Молодежном театре одной большой семьей жили: все события, домашние праздники – всё отмечалось в гримерках. А сколько субботников мы там провели, сколько ремонтов! И полы красили, и стены штукатурили, и окна мыли. И всё воспринималось как важная часть нашей жизни, никто не роптал. Всегда чудесная атмосфера царила, работали режиссеры В.Малыщицкий, потом Ефим Падве, сейчас С.Спивак. Очень много поклонников у этого театра. Я бы и в БДТ никогда не пошла, если бы не пригласили. Всё, что хотелось в работе, я там получала сполна.

– Стало быть, творчески вы настолько самодостаточны, что место работы большого значения не имеет?
– Если ты играешь на собственных штампах, то тебе всегда скажут: «Я такое уже видел», – и никакие регалии и внешние обстоятельства тебя не спасут. А из режиссерских уст досадно слышать фразу: «Я знаю, как она это может сыграть». Это ужас, это травмирует навеки. И когда я без голоса сидела, а мои роли отдавали другим актрисам, у меня была такая боль, что описать не смогу вовеки. У нас шел спектакль «Беда» Израиля Меттера, я думала: неужели они и мою старуху отдадут кому-то? Разве ее сыграет кто-либо кроме меня? Не старуху вообще, а именно ту, которую я придумала…

После болезни прихожу в театр. Е.М. Падве спрашивает: «Ну, как ты, Нина, себя чувствуешь?» Я говорю: «Нормально». У нас хороший директор был Милонов, он говорит: «Может, тебе съездить куда-нибудь хоть на 3 дня отдохнуть? В Зеленогорске у нас здесь санаторий, в Репино можно». Падве так посмотрел на него: «И что же, театр на клюшку?» То есть я была нужна, хотя все равно не сдержалась: «Ну, ведь тут без меня обошлись…» Он ответил: «Нет-нет, твои роли никто никогда играть не будет. Это была временная замена».

– Когда вы играли 36 спектаклей в месяц, это было своего рода утолением того творческого голода, жажды самовыражения, которые обнаружились в юности? Пять лет подряд поступали в Щукинское училище, мечтали о сцене…
– Да это же не я хотела 36 спектаклей в месяц играть, нет. Это репертуар театра мы везли на себе, в этом просто необходимость была.

– В БДТ, наверное, чувствовалась колоссальная разница после перехода из Молодежного театра?
– Я никогда так не сравнивала. Мне абсолютно все равно было: вот сцена и всё. Она для меня не была маленькой или большой, прославленной или обыкновенной. Да и сейчас, если езжу с антрепризами, то для меня любой клуб, любой ДК какого-нибудь заштатного городка равносильны сцене БДТ. Эта сцена подразумевает ответственное отношение к роли. Если ты сделаешь что-то на полградуса хуже или позволишь себе, допустим, не отрепетировать, а прийти на спектакль несобранным, сцена тебе отомстит тут же. Я не имею в виду форс-мажорные какие-то ситуации, когда, например, опоздал самолет и ты на ходу мобилизуешься и выдаешь в стрессовом состоянии то же самое, что сделал бы при размеренной подготовке. Но я говорю о том, что жизнь научила меня (не научила даже, а я такой и была) всё делать добросовестно.

– Характер?
– Здесь многое передалось от родителей. Что бы мы ни делали, небрежность не позволялась. Например, отец приходил с работы и весело так спрашивал: «Ну, что, на речку собралась?» Я говорю: «На речку». – «А картошку-то выполола?» А я говорю: «Да, выполола». – «Пойти проверить, что ли?» Я говорю: «Ой, папка, не надо». – «А-а-а, «не надо», значит, надо все же посмотреть». Разгребает кусты картошки, а там трава. Я тяпочкой быстро все окучила лишь бы на речку бежать, поскольку ребята звали. И он начинает траву вытаскивать, большую корзинищу надергает и говорит: «Вот видишь, это я всего несколько грядочек прополол. Смотри, сколько травы ты не убрала». Я говорю: «Папка, всё поняла».
Или, допустим, ты вымыла пол, а по углам пыль осталась. Он говорит: «Эх, нельзя так». Берешь тряпку и снова все моешь. А у бабушки любимая фраза была: «Крыльцо - девичье лицо». То есть крыльцо должно блестеть просто. И ты крыльцо тщательно подметал, натирал голиком с песком. Потом сходил наломал травы такой специальной, у нас называлось «Иди, венички наломай»… Это такие кусты, чтобы ноги вытирать, если дождь. И кладешь охапку травы этой сушеной возле крыльца, а потом еще мокрую тряпку. И только после этого человек может пройти босиком в дом на полосатенькие коврики, чтобы грязь не носить. Этому в детстве учат. И баню топить, и дрова колоть. Мама мне повторяла: «Смотри, если будет синий огонек, а ты закроешь вьюшку, трубу в смысле, то от этого можно угореть». Я говорю: «Да, мама, я поняла-поняла». А еще надо было угли собирать из печи и перекладывать в утюг, чтобы белье гладить и школьную форму.

Меня всегда удивляет, как кошка котенка учит, или есть ролик, можете посмотреть его в интернете под песню Высоцкого «Здесь вам не равнина, здесь климат иной». Там медведица выходит, ей надо на гору подняться, а за ней медвежонок маленький телепается. И она ему, возможно, говорит: «Иди след в след со мной». А он другой тропой пошел. Боже мой, как он падал в обрыв, а она стояла и смотрела, не могла спуститься, потому что улетела бы в пропасть. У меня сердце разрывалось. И в самом конце, когда он уже выбирает последнюю тропинку, не срывается, она все равно стоит наверху – наблюдает. Зверенышей учат взрослая мать-зверь, и волки волчат так учат. И кошка котенка приучает в детстве, но они не говорят им по сто раз одно и то же, как мы своим детям.

– Но ведь и на сцене так же?
– Конечно.

– Вы себя никогда не чувствовали таким же медвежонком, который оступился, не туда пошел?
– Всегда чувствовала. Но всегда теория должна совладать с практикой. И когда нам говорила учительница: «Ноги учат роль», – я долго не понимала, что это значит. Смешно даже. А потом поняла. Всё совершенно правильно. Прошел год, ты эту роль не играла и думаешь: так, я ведь тут к столу шла, а после какой фразы? И начинаешь вспоминать. Физика сначала, потом текст идет, потом партнер. Это все ноги учат.…Как мы «Материнское сердце» репетировали? Приходил Могучий и каждый день начинал что-то новенькое, я думала: «Так, это откуда? А это куда? А это к чему?» Ему не надо задавать лишних вопросов, поскольку потом, когда всё выльется во что-то съедобное, тогда ты и сам поймешь, зачем он сделал тот или иной этюд. Из этих этюдов и сложился масштабный спектакль, из нескольких рассказов. Это не конкретный рассказ, а произведение, сотканное из целого ряда его рассказов и повестей. Сам Шукшин любил такую форму: и в «Калине красной», и в «Печках-лавочках» у него были набраны персонажи из разных новелл, и как органично они распределились в кино. У нас точно так же. А.Могучий вместе с художником А.Шишкиным и автором инсценировки С.Щагиной взяли несколько произведений Шукшина и мастерски вывернули их наизнанку современности. Персонажи вновь стали живыми, потому что боль человеческая всегда одинакова. Василий Макарович очень любил своих «чудиков», понимал, чувствовал их. И в нашем спектакле эта палитра человеческих характеров довольно богата.

– Тут, наверное, зарифмовывается и ваша личная любовь ко всем этим народным типажам, которых вы сыграли в своей жизни сполна.
– Конечно.

– Всегда ли вы являетесь адвокатом своей роли, даже если на долю вашей героини выпал, мягко говоря, несимпатичный характер?
– Всегда. Иначе нельзя.

– Но вы ведь можете не любить в человеке какие-то его качества…
– Да, но театр построен на игре. И счастье, что он предлагает тебе всевозможные человеческие перевоплощения.

– Это ведь первая ваша работа с Андреем Могучим?
– Первая, причем он долго искал материал, было много обсуждений. И, наконец, сказал: «А что, если Шукшин?» Я подумала: «Боже мой, как это было бы здорово». Мы начали репетировать, и, признаться, всё прошло так стремительно, так увлеченно, что мне очень не хотелось расставаться с самим процессом подготовки спектакля. Мы не спрашивали какая у меня здесь задача? Это все равно что расстрелять режиссера на месте, поскольку все рождалось из этюдов, экспериментов, мы находились в бесконечном поиске…
Я смотрела на наших молодых артистов и поражалась, как органично они меняют рисунок своей игры, как ловко владеют профессией. И, признаться, когда работаешь с молодежью, чувствуешь себя наравне с ними – как будто я снова в нашем Молодежном театре на Фонтанке. 
Виктор Борзенко
30.09. 2022. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/32287/
Прикрепления: 0948509.png (78.1 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Воскресенье, 11 Июн 2023, 17:52 | Сообщение # 36
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
КОНСТАНТИН РАЙКИН: “НАДО БЕРЕЧЬ ОДАРЕННЫХ ЛЮДЕЙ”


На днях на сайте Высшей школы сценических искусств было опубликовано сообщение о назначении К.Райкина на пост ректора. Должность худрука ВШСИ при этом за ним также сохранена. 

- Константин Аркадьевич, вы назначены ректором Высшей школы сценических искусств, и мы знаем, что этому предшествовали сложности. Расскажите, как разрешился этот непростой этап длиною в 1,5 года.


- Про этот период не хочется, честно говоря, вспоминать, потому что он прошел. Я проработал вместе с А.Е. Полянкиным больше 23 лет. Он был директором театра «Сатирикон», потом стал первым ректором ВШСИ. На последнем этапе совместной работы у нас возникали конфликты. Эти отношения закончились уходом из жизни Анатолия Евсеевича. Мне искренне жаль, что нам, в конце концов, не удалось с ним прийти к согласию. Тем не менее, я считаю его главным создателем этого учебного заведения. Если бы не он, ВШСИ как вуза просто бы не было. Я ему буду всегда благодарен, он очень многое сделал для того, чтобы эта Школа была. За годы работы в «Сатириконе» он многое сделал и для театра. Все эти его дела – в моей памяти. В ближайшее время в нашей Школе будет открыта мемориальная доска в его честь. Она увековечит вклад А.Полянкина в судьбу нашего учебного заведения.

- Какие творческие планы ждут вуз в ближайшее время?
- В этом году я впервые набираю актерско-режиссерский курс. На примере «женоваческих», «крымовских, «кудряшовских» смешанных курсов я увидел, что это очень полезное, плодоносное дело. В ВШСИ у нас такой смешанный курс был у Гинкаса и Тополянского. Но я лично как педагог еще не сталкивался с таким набором, я тут, как ни странно, новичок. Хотя я преподаю больше 50-ти лет, и это, конечно, невероятно.

- Кроме актерско-режиссерской кафедры в Школе есть и другие театральные направления. Какие мастера в этом году наберут курсы по другим специальностям?
Мы в ВШСИ обучаем ребят по всем ключевым театральными профессиями: у нас, например, есть курс театроведов-драматургов. Новый набор сейчас идет, в творческом пути молодых ребят будут сопровождать драматург Олжас Жанайдаров и театральный критик П.Руднев – квалифицированные люди в области театрального дела: драматургии, критики, театральной, если угодно, философии. У этих студентов ВШСИ довольно широкий диапазон выбора профессии, они смогут быть связаны с профессиями, без которых современный театр немыслим. Кроме того, мы набираем и готовим театральных технологов п/р Айдара Салихова: и без этих людей современный театр невозможен, его развитие трудно представить без технически усовершенствованных специалистов по свету, звуку, сценографии. Все это – важнейшие составные театрального искусства. Режиссер Я.Ломкин наберет заочный курс синтетических артистов – впервые в нашей практике мы будем обучать актерскому мастерству так, чтобы выдать людям сразу два диплома – артиста драмы и артиста мюзикла.

- Кто будет преподавать на вашем актерско-режиссерском курсе?
- Режиссуру вместе со мной будет преподавать А.Коручеков и С.Тонышев, а еще к нам присоединится несколько ведущих артистов театра «Сатирикон». Все эти востребованные артисты и занятые люди принимают активное участие в жизни института. Я очень рассчитываю, что на курс придет в качестве педагога рёжиссер А.Жаркова, ученица Карбаускиса. Она по духу очень близкий мне человек. Её замечательная работа «Платонов» на курсе Коручекова ярко говорит о её режиссерских-педагогических дарованиях.
Кроме того, со мной на курсе будут работать мои давние помощники, мои коллеги на протяжении многих лет. А еще на этот курс придут выпускники 1-го моего набора в ВШСИ, собирается очень классная команда молодых артистов. Уверен, они внесут в жизнь института большую активность.

- В вашей команде есть и так называемый семейный подряд.
- Есть понятие династии – в цирке, в рабочих пролетарских семьях, в бизнесе и в актерском деле. Это нормально. Я первым хочу пошутить и позлословить на эту тему. Ну, да, такой семейный вуз у Райкина: здесь и дочка преподает, и жена, и зять. Семья в буквальном смысле слова. Я считаю, что у нас очень здоровая в этом смысле профессиональная оценка и самооценка. Никто не может меня упрекнуть в том, что я двигаю своих родственников. Я много сил приложил к тому, чтобы моя дочка работала в театре «Сатирикон», – мне пришлось ее долго уговаривать. Она работала в другом театре, хотя я с 3-го курса ее учебы в Щукинском училище звал ее к себе. Так же, как в свое время этого не хотел делать я – 10 лет проработал в «Современнике», несмотря на изначальное приглашение отца. Я был уверен, что никогда в жизни не буду работать в папином театре. Уже позже, после 10 лет успешного пребывания в «Современнике», я решил перейти к отцу, потому что у меня созрели какие-то творческие устремления, планы, позиции. То же самое с моей женой, которая сначала стала артисткой театра, будучи принятой еще и в Театр миниатюр, а потом уже стала моей женой. Также, как Ренат Мамин, который был прекрасным преподавателем у меня на курсе еще в Школе-студии МХАТ – я его знал раньше, чем моя дочь, которая впоследствии стала его женой. Так что связи наши – творческие, профессиональные, они на первом месте, а наши родственные, буквально – паспортные связи, большого значения в нашей работе не имеют. У нас в принципе семейная атмосфера: я знаю практически всех студентов по именам, знаю их судьбы, интересуюсь ими, мы друг другу очень помогаем. Что может быть важнее?

- Чем вы руководствуетесь прежде всего, собирая свою «команду мечты»?
- Как бы это сказать скромнее, чтобы не выглядело заносчиво? Команда педагогов собрана, исходя из моих интересов, из моих худ. пристрастий. Это очень близкие мне по творческим и человеческим настроениям люди, с которыми я, в основном, работаю давным-давно. Продолжение этой команды возникает из моих учеников, из работоспособных, талантливых молодых людей, также очень близких мне человечески. Эта компания очень творчески заточенная, трудоголическая – все они большие труженики.

- Насколько студенты и педагоги актёрского, режиссерского, театроведческого факультетов и факультета театральных технологий взаимосвязаны во время учебы?
- Мы все тут в Школе очень тесно связаны. Важно, чтобы было это взаимопроникновение, это заведомо положенная схема обучения, плодоносная для нас, дающая интересные результаты. Кроме того, очень важно, чтобы актеры понимали, чем занимаются “технологи”, они должны существовать не отдельно и обязательно – во взаимоуважении. Театральное искусство является коллективным и многоконфессиональным. Здесь много дисциплин и инженерных, и технических, и художественных, и все это есть одно творчество и художество. Тут очень важно, чтобы компоненты этого часового механизма были скреплены пониманием. Это должно быть заложено на первых порах, с младых ногтей, в театре не должно быть явного преобладания одних профессий над другими. Об этом говорилось еще в «Этике» Станиславского. Мы, конечно, в ВШСИ не первыми изобретаем этот велосипед: в Школе-студии МХАТ, в ГИТИСе, отчасти в Щепке и Щуке все это есть. В Школе-студии важные ниши занимают художники по костюмам, сценографы, технические работники, театральные менеджеры. Мы хотим по этому образу и подобию продолжать создавать что-то свое.

- Насколько в этом взаимопроникающем контексте важна личность самого педагога?
- В Театральной педагогике важны мощные личности. Личности, которые определяют собой театральную школу. Не только схема должна быть, а конкретный руководитель – притягательный, магнетический лидер своего дела, пассионарий, который схему олицетворяет в жизнь. Мы ориентируемся на людей, которые привлекают талантом, достижениями, мастерством. Они притягивают к себе студентов, могут рождать идеи, генерировать смыслы, они обладают творческой аурой и харизмой. Мне кажется, что и П.Руднев, и Олжас Жанайдаров обладают этими качествами. Я очень в этом смысле надеюсь и на Айвара Салихова. В ВШСИ преподавали уже ушедшие от нас выдающиеся практики Б.Валуев и Г.Дадамян, они к нам тоже привлекали талантливых людей. А это очень важно в театре, потому что талант притягивает к себе талант. Идея может быть замечательной, но, если эту идею воплощают недостаточно одаренные люди, она распадается, немало таких примеров. И поэтому надо беречь замечательно одаренных людей, которые нашу команду на сегодняшний день составляют.

- Чем вы для себя измеряете творческие успехи Школы?
- Результаты у нас есть, и достаточно впечатляющие, убедительные, скажем так. Нашей школе 10 лет, и мы только за последние несколько лет имеем целый ряд вещественных регалий – у нас 3 гран-при на «Твоем шансе», а это очень уважаемый международный фестиваль, это творческое соревнование среди студентов театральных вузов со всей страны.

- При том, что у ВШСИ было только 4 выпуска актерских за 10 лет…
- Да, 4 выпуска и 3 гран-при самого престижного студенческого фестиваля. Это о многом говорит. Кроме того, мы имеем всяческие призы и дипломы на других театральных фестивалях по всей стране. Мы со студентами участвовали в международных и заграничных поездках и очень успешно показывались в Италии, Китае, Германии.

- С какой идеей 10 лет назад открывалась Театральная школа К.Райкина и удалось ли её в итоге воплотить?
- Мне трудно об этом судить, потому что и я и наши педагоги находимся внутри этого потока, мы не стоим на берегу. Понятно, что каждый по-своему необъективен, склонен принимать желаемое за действительное, но изначально Школа возникла как давнишнее желание взрослого театра, каким является «Сатирикон», иметь при себе театральную школу. Как бы это формально ни разделялось по разным министерствам, но так или иначе Школа возникла от творческого взросления «Сатирикона». Когда-то давно я преподавал у О.П. Табакова при ГИТИСе, потом – в Школе-студии МХАТ, первый мой выпуск там был прямо адресован «Сатирикону». В какой-то момент мне показалось, что существует уже определенная мастерская моя, сложившаяся еще в Школе-студии МХАТ, и мы можем организовать, как администраторы, что-то свое, можем как «пробивальщики», потому что надо было именно что пробивать этот путь. Здание было построено и названо, помимо «Высшая школа сценических искусств» еще и «Театральная школа Константина Райкина». Потому что как тогда, так и сейчас я, по сути дела, худрук. А то, что я являюсь ректором сейчас, это в некотором смысле вынужденная моя должность. Думаю, со временем мы найдем какого-то другого человека, который бы это взял на себя.

- Тогда, 10 лет назад, абитуриенты сразу заинтересовались новой школой, а конкурс, как видно из архивных данных, был практически такой же, как и в других театральных вузах.
- К нашему удивлению, у нас был очень большой наплыв абитуриентов. Есть же в Москве проверенные временем престижные, брендовые театральные институты: Школа-студия МХАТ, ГИТИС, Щепка, Щука, ВГИК. Золотая пятерка. И вдруг мы обнаружили, что, что пятерка стала шестеркой – мы вошли в число самых уважаемых театральных вузов. Настолько явный уже тогда был к нам интерес. Мы сначала получили лицензию, потом – аккредитацию. Дипломы, с которыми сейчас выходят наши выпускники, наши очные и заочные студенты, это стандартные дипломы гос. образца.

- ВШСИ – частный вуз, но получается, что как и у Школы-студии МХАТ или ГИТИСа, в вузе есть платные и бесплатные места. Практически, 50 Х 50. Как такое возможно?
- Да, стоит об этом сказать, потому что абитуриенты интересуются подробностями такого рода. В нашем вузе студент может обучаться бесплатно, потому что мы предусматриваем для особенно одаренных ребят учёбу за счет бюджета вуза, то есть, попросту говоря, сами платим за студентов, за их возможность освоить профессию.

- В чем особенность ВШСИ? Чем этот вуз отличается от всех других?
- Когда я выпустил 3 курса в Школе-студии МХАТ, то очень многое приобрел от методологии Школы-студии. Я такой преподаватель-ученик, мне кажется, это правильно – сохранять в себе основы ученичества, быть не только мэтром, не превращаться во всезнайку. Это свидетельство глупости, когда ты думаешь, что ты теперь можешь только преподавать, а воспринимать что-то новое тебе необязательно. В нашем деле всегда есть тайны, неизведанность, удивления и открытия. Я очень интересуюсь тем, что вокруг происходит, что происходит на курсах у Женовача, Каменьковича, Кудряшова на их актерско-режиссерских курсах, на кафедре сценречи в ГИТИСе, потому что это самая сильная кафедра речевая в стране, для меня это очевидно. Все время приходится для себя что-то новое открывать, чему-то учиться. Мы стараемся делиться этой открытостью, живостью и доброжелательностью по отношению друг к другу и к студентам. Отсутствием мертвецкой непоколебимой иерархии удается добиваться ощущения семьи. Очень большое значение имеет то, что наш вуз маленький, у нас есть такое поштучное знание друг о друге, конкретное, личностное отношение к каждому.
Анастасия Ермолова
03.06. 2023. журнал "Театр"

https://oteatre.info/konstantin-rajkin-nado-berech-odaryonnyh-lyudej/
Прикрепления: 8887342.png (89.4 Kb) · 0202861.png (40.2 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Воскресенье, 10 Сен 2023, 19:49 | Сообщение # 37
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ЮРИЙ НАЗАРОВ: БЛАГОРОДСТВО И ДОБРОТА - ОСНОВНАЯ ЧЕРТА В МУЖСКОМ ХАРАКТЕРЕ


Актёром театра и кино Ю.Назаровым можно только восхищаться. Сегодня, как и много десятилетий назад, он по-прежнему снимается, выступает с концертными программами, его жизнь насыщена и для многих является настоящим примером для подражания. Его востребованности, активному творческому долголетию, ясному уму, юмору, ярким эмоциональным реакциям можно только позавидовать. Недавно Народный артист России побывал в Волгограде на Открытом Российском кинофестивале «Волгоградский факел». Он выступал на концертах в городе, на закрытии фестиваля и много общался с поклонниками.

- Юрий Владимирович, вы часто ездите с концертными программами по всей России, и в этот раз не остались в стороне. А какие впечатления у вас от волгоградского зрителя и от современного Волгограда?
- Я давно не помню такого концерта, чтобы так принимали замечательно. И мы работали на совесть, и от души, с верностью к зрителям. Обычно артисты соперничают между собой, особенно артистки, но тут мы выступили единой, сплоченной командой. На концерте я читал фронтовую поэзию Б.Куликова, он написал эти стихи в 42-м году. Е.Волкова читала стихи Р. Рождественского, сейчас из молодых мало, кто знает про этих поэтов. Поэтому мы стараемся не только развлечь, но и нести просвещение зрителю, но это конечно капля в океане…

- А какие впечатления остались от славного города Волгоград?
- Волгоград - хорошее название, но, если честно я бы вернул ему прошлое - Сталинград. Помню 45-й год, с какой гордостью произносили название этого города, восхищались его подвигом. Новое название ни в чем не виновато, но оно не звучит так гордо…

- Вы часто здесь бывали?
- Я в этом городе не первый раз. Этот город мне родной, я создал семью с москвичкой, но познакомились мы в Волгограде, на гастролях, это было очень давно.

- Для вас этот город, наверное, еще дорог, тем что вы снимались в картине о Сталинградской битве «Горячий снег», по повести Ю. Бондарева. Тяжело было сниматься?
- Когда меня пригласили на роль, а я к тому времени уже «навоевался» в кино, то раздумывал соглашаться или нет. Но сказали, что съемки будут проходить в Новосибирске, а Новосибирск - это моя родина, еще мама была жива и друзей было полно. У нас в Сибири зимой иногда до 50-ти взыгрывает, режиссер Гавриил Егизаров на съемках даже обморозился. Мы отснялись и греться в вагончик, а остальная группа не грелась, вкалывала на улице и сильно пострадала от холода. Потом, когда фильм вышел, Ленинскую премию получил Б.Токарев и Г.Жженов. И когда Жженова хвалили, он говорил: «Да, что я? Вот Юрка сработал». А мне ничего не вручили, но я сам виноват, много спорил. Всегда в глаза говорил то, с чем был не согласен, и режиссеру конечно это не нравилось, а я не мог промолчать. Говорил: «В это не верю и сделать не могу». Но в целом фильм хороший получился, вообще очень хорошо, что советские фильмы о войне смотрят.

- Сейчас общество все больше ностальгирует по разрушенному Советскому Союзу, и напрашивается вопрос, а зачем было с такой ненавистью все разрушать?
- Когда, например, в общественном транспорте кому-то наступили на ногу, то он возмущается и орет громче всех от боли, но это не значит, что это общая боль. Когда разрушали Советский Союз многие орали и возмущались, но остальные-то молчали. А ведь жили они хорошо и стабильно, вот это молчание я до сих пор сам не пойму. Мне Советский Союз был дорог тем, что он построил огромную, развитую страну, тем что он защитил и спас мир от нацизма. Если бы не жертвы нашей страны во время войны, Европы не было в том благополучном виде в каком она пребывает сегодня. А советские фильмы надо пересматривать, потому что они были сделаны по совести, по душе, не передавали никакую идеологию, а мы просто боролись за свою родину.

- Вы почему-то никогда не были коммунистом, а любите говорить про коммунизм. Вам предлагали вступить в партию?
- Нет, особо не предлагали. Так получилось, что мы все служили коммунизму, кто от души, а кто с камнем за пазухой. Взять того же О. П. Табакова, я о нем впервые услышал в 1953 г., еще школу не закончил, а он уже снимался. И ведь артист от души в свое время воспевал советское правление, а когда все началось рушиться, так же от души яростно проклинал. Для меня это была трагедия, потому что было много лицемерия и лжи, и подрывало мою веру в людей. Конечно, над этим надо много думать, но скажу свое мнение - коммунизм не виноват в том, что его оболгали и извратили всякие брехуны.
Также во время развала Союза были и те, кто не менял своих убеждений: В.Лановой, М.Ножкин, Н.Губенко, В.Ливанов - у них была своя линия, но они никогда не предали коммунизм и преданно служили своему народу. А все остальные, извините, переобулись на ходу. Поэтому наша русская интеллигенция, скажем прямо далеко не святая, не даром ее материли А.П. Чехов и В.И. Ленин, так сказать два не глупых человека.

- Коммунизм увы не вернуть, и все что было при том строе тоже, но сегодня все говорят, что образование было на самом высшем уровне.
- Безусловно, люди были намного образованнее чем сейчас, поэтому могу только посоветовать - учиться, образовываться, развиваться. Читать как можно больше. К сожалению, вы сами видите какая у нас в стране проведена гигантская работа по развалу мозгов. Если у молодежи спрашивают, где находится Бородино, то они отвечают, что оно где-то под Сталинградом. Вы можете себе представить, что у них твориться в голове, если они отвечают, что Сталина расстрелял Суворов? Это же путь обратно в животный мир.

- Молодежи сейчас сложно читать, они в основном сидят в Интернете. Но, кстати, в там можно посмотреть интересные современные кинопроекты. Вот вы недавно сыграли в новой версии «Угрюм –река». Как относитесь к ремейкам?
- Ремейки дело не плохое, молодежь хоть начнет интересоваться собственной историей, пусть снимаются, лишь бы талантливо получалось. Я сыграл Данилу Громова, разбойника, отца Петра, деда Прохора. А отца сыграл Саша Балуев. История ведь интересная, современный зритель о своих корнях больше узнает. И у кого руки до советских фильмов не дойдут, пусть посмотрят новые версии.

- Одна зрительница в Волгограде во время вашего выступления сказала, что Назаров для нее останется самым любимым артистом, благодаря картине «Давай поженимся», в которой вы сыграли главную мужскую роль, а М.Терехова – главную женскую. Как вам с ней работалось?
- Когда я сказал своим коллегам-артистам, что меня утвердили на главную роль в «Давай поженимся», и меня спросили, кто партнерша, я с гордостью ответил: М.Терехова!, то друзья сказали: «Ну выражаем тебе свое сочувствии…»
Маргарита Борисовна гениальная, Богом одаренная актриса, она ничего не делает, играет как есть, но она женщина и в этом большое достоинство, но и неудобство. Снимал фильм Саша Ефремов, белорусский режиссер и мне представлялась, что у нас такая тройка по лошадиному, но получилось, что основная была Маргарита Борисовна, а мы в пристяжных. Как-то на съемках кончилась пленка, мы решили не терять время и разобрать сцену. Отрепетировали, обдумали, и решили, что будем снимать именно так. На следующее утро, приезжаем на площадку, начинаем разводить, а Терехова как начни возмущаться, мол кто придумал эту ерунду? Мне не нравится! Все перевернула и сыграла по-своему. Ее иногда, как женщину несло куда-то не в ту степь, но и героиня ее, кстати, была ей под стать. Совершала дамские, не самые разумные поступки, потому что куда-то ее вело такую взбалмошную дамочку. Но чтобы было какое-то оправдание, Рита требовала и просила меня, чтобы я ей подал повод на что ей было бы легче гневно отреагировать. А я не шел навстречу, не хотел делать гадости. Говорил: «Нет, уж дорогая, мой персонаж хороший, он не подлый. Ты как хочешь, так и крутись». Она конечно злилась, ей нужно было находить краски вредности, чтобы ее героиня была в кадре раздражительной. Тереховой приходилось самой раздражаться без меня, но сыграла она потрясающе. Я ей сейчас желаю огромного здоровья!
На творческих встречах мне многие говорили, что фильм чудесный и Терехова там потрясающая. А еще зрительницы меня всегда спрашивали: «Где найти такого мужчину как ваш герой?»
На что я отвечал: «Мужчин правильно воспитывать надо с самого малого возраста. Чтобы уважал людей, жалел животных, кошек-собак, лошадей, чтобы был живым человеком. Чтобы ценил свою жизнь и чужую»
Считаю, что благородство и доброта основная черта в мужском характере. Ну и настоящая дружба штука важная. Раньше, как нас воспитывали? Чтобы не в одиночку, а друг за другом горой стояли. Иначе в одиночку не выживешь, и не победишь.
Анжела Якубовская
04.09. 2023. газета "Аргументы недели"

https://argumenti.ru/interview/2023/09/853866
Прикрепления: 5727179.png (38.1 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Суббота, 04 Ноя 2023, 10:38 | Сообщение # 38
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
НИКОЛАЙ БУРЛЯЕВ: "НЕ ЗНАЮ, ДАСТ ЛИ ГОСПОДЬ ИСПОЛНИТЬ"


В его послужном списке было немало ярких, талантливых и запоминающихся ролей. И к каждой этой роли Николай Петрович подходил очень вдумчиво. Для него всегда был важен – и остаётся важным – качественный уровень кино.

- Николай Петрович, почему вы назначили нам встречу именно здесь?
- Как говорил И.А. Ильин, всё надо мерять мерою Христа и не бояться остаться в одиночестве. Поэтому это место обосновано, поскольку я пытаюсь в жизни и в творчестве всё мерять именно этою мерою, перед которой ты не можешь лгать. Иногда мы и лжём, и оправдываемся, и грешим .Именно поэтому я обязательно ввожу во все свои жюри международного кинофорума "Золотой Витязь", которому в этом году 30 лет, одно духовное лицо. Потому что присутствие человека с крестом уже определяет и отношение, и настрой членов жюри, людей мирских. Они уже чувствуют ответственность за свои дела и слова.

- Вы давно переехали за город, и этот храм находится недалеко от вашего дома. Почему вы выбрали именно загородную жизнь, ведь вы родились в самом центре столицы, недалеко от Кремля.
- Да, я жил в самом центре Москвы. Но родился я как раз в этих местах, и здесь мои родители каждое лето снимали дачу. Поэтому эти места для меня родные, здесь я начинал свою жизнь, сюда приехал в последнюю её четверть.

- Вы и в детстве любили проводить время за городом? Может быть, купались на речке, катались на велосипеде?
- Конечно. И я даже описал свои детские ощущения:

Семья на лето поселялась
В старинный загородный дом
С туманным полем и прудом.
Здесь сердце Вани пробуждалось.
Кто с первых дней природой жил,
Навечно сердце ей открыл.
Хотя спроси теперь Ивана:
"Ты помнишь детство?" Скажет: "Сон..",
Мне память, полная тумана,
Детали открывает в нём:
Как босиком по глине топал,
Как брата-забияку шлёпал,


- Очень красивые стихи.
"Пруды тумана и поля. Россия – Родина моя". Именно эти места и подвигли написать.

- В самом начале вашего творческого пути вам помог счастливый случай. Вы просто шли по городу в школу и встретили А.
Кончаловского, правильно? Сколько вам тогда было?

- Мне было 13 лет. Это было предопределено, чтобы кто-то мне преградил дорогу и вывел на путь в искусство. Этим человеком стал мой крёстный отец по кино, режиссёр А.Кончаловский. И если бы не он встретил меня, то через год, может быть, встретил бы другой режиссёр – А.Тарковский.

- А он просто увидел вас среди других, в толпе? Получается, что вы ему понравились – он давно искал такого мальчика?
- Толпы тогда у дома №6 на Горького, где я жил, не было. Я просто шёл мимо, а около памятника Ю.Долгорукому ко мне подошёл человек и говорит: "Иди сюда, мальчик, ты мне нужен".

- И всё, с этого, с фильма "Мальчик и голубь", и начался ваш творческий путь. Мальчик, герой фильма, мечтал о голубе. А о чём мечтали вы, когда вам было 13 лет?
- Я дам поэтический ответ:

В пять лет казалось, я – частица
Всего-всего большого дня...
Я должен в Мире раствориться,
Чтоб Вечность вновь вошла в меня...

Где сон, где явь, ещё не видя,
Но мнилось мне, судьбу предвидя,
Я вдумывался, вспоминал,
Бессмертье жизни понимал.

Себя считал я Богом или
Некоронованным Царём,
Который вступит в бой со злом
И победит! Чтоб люди жили
В согласье, мире и любви,
Ведь нет спасенья на крови..
.

Я иногда вам буду отвечать поэзией, потому что в ней концентрация того, о чём я думал.

- Потом был "Андрей Рублёв" и ваш просто великолепный Бориска. Там был какой-то спор на ящик шампанского. О чём там шла речь.



- Спор был. На съемках "Иванова детства" я всем сердцем полюбил Тарковского. Но пришло время, фильм был закончен, отгремели премьеры, и Андрей пропал. Я думал: всё, забыл обо мне. Но прошло года два, и мне звонят с "Мосфильма": "Для вас Андрей Арсеньевич написал роль в сценарии "Андрей Рублёв". Я обомлел, обрадовался: вспомнил обо мне мой Андрей! Мне приносят сценарий и говорят: "Ваша роль - Фома, ученик Андрея Рублёва". Я скорее ищу, где этот Фома, а там какая-то бледная роль – одно имя, текста нет. И что там мне играть? А я уже артист, у меня 7 ролей! И я приуныл. И так, в унынии, стал читать сценарий дальше. И увидел новеллу "Колокол". С первых страниц я в это погрузился, ушёл туда душой и увидел себя в образе Бориски. Читаю и примеряю, как я это сделаю. Я понимаю, что это – моё. Но Андрей Арсеньевич сначала попробовал меня на роль Фомы. Я это сделал без энтузиазма, потому что не было желания. А после проб подошёл к Тарковскому и сказал: "Пожалуйста, попробуй меня на Бориску".Он говорит: "Нет-нет-нет, эта роль не для тебя. Ты мал для этой роли. У меня есть актёр. Он даже не актёр, он поэт". Я тогда запомнил фамилию – Чудаков. "Вот, ему уже под 30 лет, он уже пожил, попил. Мне нужен вот такой". И я начал действовать. Через оператора, В.Юсова. Андрей и ему отказал: нет.

- А как вы поняли, что это именно ваша роль, именно для вас?
- Не знаю. Ну вот как чувствуешь, когда читаешь, что это твоё. Какой-то идёт резонанс твой сердечный с тем, что ты читаешь.

- А вы близки были по характеру с Бориской?
- Не знаю, был ли я близок. Потому что это всё-таки образ, написанный Тарковским и Кончаловским, это они придумали гениальную новеллу – о себе практически. Потому что каждый из них отливал свой колокол. Для меня было удивлением прочитать слова Тарковского, сказанные в интервью после завершения работы над фильмом "Андрей Рублёв": "Я понял, что такое режиссура, только закончив "Иваново детство". То есть он шёл отливать свой колокол. Он не знал, зазвонит ли он, но он зазвонил.

- А затем был "Военно-полевой роман" – очень сложная картина, которую отказывались снимать многие киностудии. И, как потом оказалось, зря отказывались – успех у картины был феноменальный. А чем для вас была вот эта работа?
- Когда читаешь сценарий, уже, в принципе, понимаешь, что и кто будет делать. Если Тарковский, то это будет нечто. А тут П. Тодоровский. Я его знал как режиссёра, видел какие-то его фильмы и понимал, что он талантливый режиссёр. Но, когда мне принесли сценарий фильма, который снимали на Одесской киностудии, со словами "вам понравится", я подумал: а что это за утверждение, что мне сценарий обязательно понравится? Почему он должен понравиться? И взял его уже с предубеждением. Начал читать и где-то на 10-15-й стр. заплакал. Читаю текст и плачу, понимаю, что это – моё, я вижу, как я это сделаю. Я пришёл на пробы, увидел Тодоровского, с которым не был близко знаком. Но при встрече я его обнял и сказал: "Оканчивайте пробы, эту роль я никому не отдам".

- Настолько она вам понравилась.
- Да, я был ошеломлён.

- Но это, наверное, и на режиссёра произвело большое впечатление.
- Да, он потом это часто вспоминал в интервью. Фильм уже был в сценарии потрясающим. Таких сценариев я больше не читал: абсолютно выстроенный по драматургии, по характерам. Чувствовалась какая-то чаплиновская интонация. Потрясающий сценарий! И я знал, что в фильме будет сниматься И.Чурикова, а я хотел с ней работать, потому что считаю её самой гениальной актрисой нашего времени, которая знает тайну, как туда прорваться, куда не могут прорваться 97% наших актёров, – туда, к Господу Богу. Потому что подлинный актёр – это антенна, которая настраивается на самое высшее или на низшее. Сейчас чаще на низшее. И проводит энергию. А поймать эту энергию и через себя пропустить... Это умеет Чурикова. Поэтому мне было ясно, что фильм будет потрясающий, и я об этом говорил режиссёру. И я видел, как он нервничает, понимая, что делает для себя важное дело – это фильм-исповедь о его жизни. Это он, Саша Нетужилин, он должен был играть эту роль. Но он уже был не в том возрасте, поэтому и отдал её мне, за что благодарен. И я, видя, как он нервничает, подходил и говорил: "Пётр Ефимович, это будет потрясающий фильм". Он мне отвечал: "Тьфу-тьфу-тьфу, плюньте, плюньте, тьфу-тьфу-тьфу, что вы, что вы". Но потом я и на следующее утро к нему подходил и говорил то же самое: это будет потрясающий фильм. И он уже слушал с интересом. А на третий, четвёртый, пятый день он уже сам подходил и ждал, чтобы я ему это сказал.

- Вы его заряжали на рабочий день, получается.
- Да, потому что я сам режиссёр и я понимаю, как надо помочь.

- И как важен настрой! Всего у вас было более 70 ролей - ярких, запоминающихся, потрясающих. А как вы считаете, 70 - это мало или много?
- Я подсчитал, что из 60 лет актёрской жизни я работал только 25 лет. А 35 лет – простоя. Но я не простаивал, потому что писал книги, сценарии, готовил себя к режиссёрской деятельности. Я не простаивал, всё время шла работа.

- А играть вас в этот промежуток, в этот простой, как вы говорите, не приглашали? Или вы отказывались от каких-то ролей и вдумчиво подходили к каждой роли, которую вы играете?
– Последние 30 лет было очень мало предложений, а если предлагалось, то такое, что я не мог делать, допустим, после образа Иешуа Га-Ноцри. Мне предлагали денежную работу, много серий. И предлагали роль предателя Родины, генерала КГБ, который продаёт Родину западному олигарху и готовит переворот. Я ответил: "Это я не буду делать. Вы перепишите сценарий, чтобы вот этот герой стал героем, чтобы он жертвовал жизнью за Отечество – тогда я это сделаю". Отказались. Взялся другой актёр, хороший, народный артист. Всё честно выполнил.

- Наверное, когда мало предложений, то для актёра это трагедия. Как вы это переживали?
- Да никакой трагедии нет. Я же понимал, куда я иду, что надо выживать. Вот почему актёры, начавшие карьеру в детстве, как правило, перестают сниматься?  Это понятно почему. Они плохо оканчивают жизнь, потому что, когда у тебя первая роль, ты чувствуешь себя звездой. О тебе пишут, что ты звезда, а сейчас вообще по всем каналам просто преступные реплики: ты супер, ты звезда, ты лучший!

- И что, человек не может с этим справиться в детстве?
- Когда у тебя душа молодая, и тебя гладят по головке критики со словами: "Ты гений, ты играешь как большой артист", у тебя есть соблазн думать, что так оно и есть, и ты – большой артист и гений. И тогда конец, потому что дальше будут годы простоя. Но ты же гений, а тебя больше не снимают, что будешь делать? Пить будешь, скатишься вниз. Что и происходило со многими актёрами-детьми.

- Да, у многих так трагично складывается судьба, и дальнейшая актёрская карьера не складывается. А у вас сложилась. Почему?
- Я знал свою судьбу. "И мнилось мне, судьбу предвидя…" Я её предвидел. Сейчас только всё исполняется, всё то, что я предвидел. Я знал, что проживу достаточно долго, что чего-то добьюсь в жизни. И даже знал, что будет. Я знал, как уйдёт Андрей, останусь я. И я буду за него эти лавры уже принимать и жить в отсвете его гения, буду что-то о нём говорить. Но то, что я говорю о нём, это всегда искренне и правда. Сейчас я написал о нём очень большую работу "Боже, чувствую приближение Твоё" – это его фраза из дневника. И я очень часто говорил, что Андрей был человеком верующим, -  после "Рублёва" я это утверждал в прессе. Подтвердить я это не мог, но мой первый в жизни крест мне повесил Тарковский на фильме "Андрей Рублёв". Это был простой оловянный крестик, и я его унёс домой со словами: "Это мой. Я буду жить с этим крестом, вживаться". Но это не доказательство веры Тарковского, мы с ним никогда о вере, о Христе не говорили. Но я понимал, что я прав, что должно прийти подтверждение.

Оно пришло, когда Андрей уже ушёл из жизни. Мне предложили участвовать в вечере его памяти в Доме кино, а по замыслу режиссёра этого вечера, актёры, игравшие у Тарковского, будут читать отрывки из его дневников. Мне не сказали, какой отрывок. Я без особой охоты согласился участвовать, потому что не люблю Дом кино. А тут ещё какие-то там критики будут мне что-то рассказывать о моём любимом Тарковском. Что они мне расскажут про него, которого я знаю лучше, чем они? Я пришёл достаточно агрессивно настроенный. Зал был полный, вечер уже идёт. Я прохожу за кулисы, мне дают книгу и говорят: "Вот этот текст". И я вижу подтверждение. А текст такой: "Боже, чувствую приближение Твоё. Чувствую руку Твою на затылке моём. И только тяжесть грехов и злоба низменной души моей не дают мне творить Твою волю. Верую, Господи, и хочу видеть мир и людей такими, какими Ты их создал. И ничего не прошу, Господи. Помоги и прости.

Это молитва. И я получил подтверждение. А сейчас сын Тарковского, Андрей-мл., живущий в Италии, сделал потрясающий фильм об отце. И он рассказал в картине то, что я всё время говорю о духовной части жизни Андрея Арсеньевича. Он и назвал ленту "Фильм как молитва". Он показал, что отец шёл на каждый свой фильм, как на исповедь, как на молитву. И он показал любовь отца к России. Некоторые называют Тарковского чуть ли не диссидентом из-за того, что он остался за границей, но его там оставили, поэтому он и умер так рано – не мог жить без России. Он всё время говорил: "Как бы трудно ни было, нужно жить и работать в России". А перед отъездом он говорил своей сестре Марине Арсеньевне: "Они меня отсюда не выпихнут". То есть он понимал, что такое может случиться, - его выпихнули. И отсюда не продлили ему визу, и там, в Италии, окружающие его доброхоты ему говорили: "Оставайся здесь, здесь ты будешь творить". И он принял это роковое решение, поэтому так рано ушёл из жизни.

До сих пор таких ролей не было. Я не из тех актёров, которые мечтают о роли Гамлета или Ромео. Нет, такого не было. Но сейчас у меня есть тайная мечта, не знаю, даст ли мне Господь её исполнить: я хочу снять фильм о Сергии Радонежском. Проект принципиально благословлён нашим Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом. И я начал над ним работать: написал сценарий, пришёл к бывшему нашему министру культуры, показал ему пробы. Вроде даже отыскали деньги, частные. Я пригласил лучшего оператора мира В.Юсова, с которым мы работали над "Андреем Рублёвым" и "Ивановым детством". Андрей Рублёв и Сергий Радонежский – это одно время, близкое для него. И всё это показываю я министру он даже краем глаза как-то поглядел пробы. Я ему говорю: "Вот, Патриарх благословил. Вы поможете?". А министр в ответ: "Сделайте блокбастер о Сергии Радонежском. Экшн "Куликово поле". Сейчас все заточены на блокбастеры, сверху донизу, на кассу, на рыночную культуру. А это преступление перед культурой. Это падение, которое мы видим в области кино, театра и всего сейчас. Потому что культуру запихнули в рынок, как и всё остальное: делайте деньги, самоокупайтесь – и всё.

- Но даже этого не получается. Зритель голосует рублём, но свой рубль он часто не несёт, многие фильмы не окупаются.
- Да, фильмы не окупаются, но уже задан вектор в рынок. Последние лет 15-20 я говорю о том, что культура и рынок – понятия несовместимые. Что президент должен, вслед за хорошим, планетарного масштаба указом об основах гос. культурной политики, в котором прописано то, что мы должны опираться на наши традиционные, духовно-нравственные ценности, издать новый указ о выведении культуры из сферы рыночных отношений. Если фильм окупается, это прекрасно. Но вот фильм "Андрей Рублёв" не окупился. Не окупился в первый уикенд. Но прошло 55 лет – и мы видим, что "Андрей Рублёв" перекрыл все кассовые рекорды. Я лично видел очереди в Лос-Анджелесе, в Париже, в Венесуэле. Люди стоят, чтобы поглядеть это чудо.

- А Сергия Радонежского мы не снимаем. Но снимаем фильм "Зоя", где переворачиваем всю историческую правду.  Критики просто разобрали эту картину на молекулы – там перевёрнута вся история, в том числе и история Зои Космодемьянской, к сожалению. Видимо, тоже делали блокбастер...
Мария Иваткина
05.08. 2021. Царь-град

https://tsargrad.tv/article...._393068
Прикрепления: 0273623.jpg (18.8 Kb) · 0327470.jpg (45.7 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Вторник, 02 Янв 2024, 12:22 | Сообщение # 39
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ОЛЬГА ЯКОВЛЕВА: «ГДЕ ЭТОТ ПРЕКРАСНЫЙ МИР, КОГДА ОН НАСТУПИТ?»



Народная артистка России Ольга Яковлева, одна из самых известных актрис МХТ им. Чехова, стала лауреатом премии «Звезда Театрала»-2023 в самой почетной номинации «Легенда сцены». Как сказал театровед А.Бартошевич в интервью, посвященном творчеству актрисы: «Искусство Эфроса и Яковлевой – это искусство сложности и утонченности, и права на эту утонченность».

– Ольга Михайловна, искусствовед Сергей Николаевич в своей статье назвал вас «последней аристократкой русской сцены». Как вы относитесь к этому определению?
– Очень смешно… А как это можно всерьез воспринимать?

– А звание «Легенда сцены»?
– А как вы полагаете? Это всё, конечно, надо в кавычках писать. Когда у нас про кого-нибудь говорят «великие» – всё же начинаешь думать, так ли это и как к этому относиться. В обиходе-то знаешь, что надо посмеяться и поблагодарить за великодушие... Но если серьезно, то я думаю, что я – счастливый человек, потому что принадлежу к «легендам сцены» в плане того, с кем мне доводилось встречаться в течение моей жизни, с кем беседовать, о чем, и какая была разница в возрасте или в званиях…
Видимо, это был такой период. Шестидесятники. Заходишь в Дом литераторов и можешь побеседовать, с кем захочешь – от Ю. Нагибина до В.Аксенова. От Б.Ахмадулиной до Е.Евтушенко… Интересно, неужели это «оттепель» так действовала на людей, что они были так просты в обращении? Все беседовали, с кем хотелось и о чем хотелось. И это было так естественно… И в этом смысле я легенда, так как в вузе нас учили Захава и Раппопорт, Любимов и Борисов! Партнерами по школе были А.Миронов и Н.Волков. В театре – В.Лановой и М.Ульянов, С.Гиацинтова и А.Вовси, Ширвиндт и Державин, Збруев и Круглый, Гафт и Броневой, Остроумова и Каменкова, Табаков и Каневский, Вертинская и Славина, Юрский и Золотухин, Качан и Гаркалин… С Высоцким было записано три пластинки – по Джеку Лондону, Пушкину и Блоку!

Почти четверть века я работала с А.Эфросом. Меня приглашали в свои театры Г.Товстоногов и Р.Симонов. Когда вспоминаю, то начинаю сама себе завидовать. Я видела спектакли с Полом Скофилдом, с Дороти Тьютин. Была на концерте Марлен Дитрих и Дюка Эллингтона. Смотрела спектакль с Мадлен Рено и Жаном-Луи Барро. Я смотрела великие балеты в Большом! «Спартак», «Лебединое озеро» и «Чайку» – с М.Лиепой, В.Васильевым, М.Плисецкой. «Ромео и Джульетту» Бежара с Е.Максимовой. Слушала оперы с Е. Образцовой. И хочется сказать, я так много видела и слышала, что должна быть благодарна всему и всем, с кем меня сталкивала жизнь…



– Сейчас вы работаете в МХТ, где в последние годы происходит много перемен. С вашей точки зрения, каким должен быть этот театр?
– Прежде всего, надо создать Дом. Это же Дом Станиславского! И всякий раз его надо строить заново, разрушать ведь легче, чем построить. О.Табаков создавал его разносторонним. У него появились тогда молодые режиссеры – Писарев, Машков, Марин. Табаков придумал награды для долгожителей МХАТа, приглашал талантливых артистов из московских театров и театров России. Помню, он хотел пригласить на постановку Туминаса, даже меня просил поговорить с ним. Ведь Римас опосредованно считал себя учеником Эфроса, часто приходил к нам на репетиции на Бронную. И потом мне его спектакли были очень близки. Быть может, они действительно в чем-то совпадали…

– А что для вас настоящее мастерство артиста?
– Недавно я посмотрела по телевизору фильм «Солнечный ветер» по пьесе Дворецкого. А.Каменкова, которая в нем играет ученую, говорит о творчестве ученого-физика, о том, что достигла момента, когда не видит возможности дальше продолжать свой научный поиск. И я вдруг начинаю плакать по эту сторону экрана. У Ани есть такая способность – говорить о чем-то своем так, словно она говорит о тебе, о твоей боли, о твоей жизни. Мы вместе проработали на Бронной почти 20 лет. У нее есть этот актерский дар – такого постижения глубинного смысла, что это начинает невероятно волновать зрителя… Но сейчас с профессией всё как-то сложно. И с актерской, и с режиссерской. Мне кажется, в данный период у театра меняется менталитет. И ориентиры, и смыслы… И если даже что-то абсолютно противоречит близким тебе предыдущим смыслам, то всегда кто-то найдется, кто скажет: а почему бы и нет? Все заняты тем, где взять деньги и как их побольше заработать. И придумывают разные способы. То появляется какой-то «ландшафтный театр», то «под лестницей», то «в гардеробе», то разовые читки пьес, такие полуфабрикаты. Всё время какие-то «новые веяния» и прожекты… То у всех были телевизоры на сцене, то все вдруг почему-то босиком стали ходить. И эти штампы переходят «из рук в ноги»…

– Вы как-то сказали, что актер должен быть клоуном, но при этом не терять собственного достоинства.
– Актера нельзя унижать. Есть поговорка «Не гордая птица – не летает». Артист должен в себя верить. У Эфроса была удивительная черта: что бы ни происходило в жизни, в какие бы катаклизмы мы ни попадали, вот, к нему подходишь, стоишь рядом, и ты уже себя оправдал. Становишься чище, благородней…



– Когда не стало Анатолия Эфроса, на несколько лет вы уехали в Париж, что вы делали там?
– Жила. Озвучивала мультфильмы на студии «Булонь». Уже больше 30 лет прошло…

– Хорошо знаете французский язык?
– Ну, тогда объясниться могла. Там можно было бы работать в Консерватории, но для этого нужен был договор с нашим Минкультом. К тому же я не собиралась долго пребывать во Франции. Это был период, когда я решила: чтобы не быть здесь – буду там. А потом вернулась, чтобы больше не быть там, а быть – здесь.

– Потому что Андрей Гончаров пригласил вас в Театр Маяковского для возобновления спектакля Эфроса «Наполеон Первый»?
– Да, тогда я вернулась, хотя поначалу и побаивалась этого предложения, так как Андрей Александрович слыл «громкоговорящим» руководителем, и к тому же его все называли закоренелым соцреалистом. Его громкоголосые замечания было слышно издалека, но если подойти к нему и сказать: «Андрей Александрович, ну что вы так шумите! Это же произошло (то, из-за чего он кричал) случайно, никто не хотел вас огорчать. Ну, что вы, ей-богу!» И он тут же обмякал. Он был добрый, покричит и успокаивается. Как ребенок. И этим он был симпатичен.

– А когда вы были у Эфроса, то никогда не думали о том, чтобы работать с другими режиссёрами?
– Я могла вообще уйти из театра. Совсем. Это я могла, а вот пойти с кем-то другим работать – нет. Поэтому так непросто было продолжать, когда не стало Анатолия Васильевича.

– После вашей многолетней работы с Анатолием Васильевичем вы, наверное, сами многое знаете и можете режиссерам подсказать, что нужно делать?
– Нет, актер не может этого знать! У меня, конечно, есть какой-то внутренний цензор, когда я думаю, что так не должно быть, что это плохо, что надо что-то изменить. Но, по сути, актер не может сам ничего знать. Нет взгляда на себя со стороны. Это может только человек извне. Мне вообще кажется, что любой зритель, сидящий в зале, понимает про происходящее на сцене больше, чем мы, актеры, это играющие. Любой. Я – зритель – умнее себя, актера на сцене. Для зрителя всё наглядно, его режиссер ведет по спектаклю. Как Феллини в «8 1/2» берет зрителя и ведет за собой, по кадрам. Куда ты должен идти, о чем задуматься, над чем плакать. Зритель идет за режиссером, а актеры – просто исполнители его воли, при условии, что режиссер талантлив.

– На ваш взгляд, публика сегодня изменилась?
– Да, очень. Даже профессиональная. Я часто бываю на фестивалях по всей России и в Москве и слышу, как в каком-нибудь углу, где сидит студенческая компания, раздается смех, который не относится ни к чему, просто потому что хорошее настроение, они не голодны, и почему-то вот так гогочут, а остальной зал просто молчит. У меня иногда возникает ощущение, что мы медленными шагами или не медленными возвращаемся в пещеры…

– А что вам сейчас помогает найти опору в жизни?
– Ничего не помогает. Я понимаю, что не только я, всё замерло в депрессии, в безвоздушном пространстве. А ведь то, что происходит, это… Вот показывают по телевизору, как выносят из-под бомбежек раненых, детей. Это же аномалия!.. Но кажется, что происходит какое-то привыкание… При любом катаклизме не знаешь, кто это может разрулить. Ведь разрулить давно пора все конфликты. Ведь это же противоестественно, что человек убивает человека. Но справедливого мира, который существует в утопии, его нет. Где этот прекрасный мир, когда наступит? Один мой сосед всегда говорит: «Жизнь бессмысленна, потому что она конечна…»

– И все-таки зачем-то мы что-то делаем в жизни, зачем-то плачем в театре или глядя на экран…
– Я думаю, что самое запоминающееся в жизни – это художественные впечатления. Художественные. Я часто на фестивалях смотрю спектакли провинциальных театров. И то, что ты запомнил, когда плакал в зале, это с тобой остается надолго-надолго, может быть, навсегда. Это тебя питает, и ты понимаешь, что там – в Нижнем Новгороде или в Иркутске есть такие талантливые люди, которые из тебя, которая многое видела и знает, вытрясают что-то, что заставляет волноваться, когда, казалось, уже нет более эмоций ни на что. И можешь потом подробно описать этих актеров, как они играли, о чем, как талантливо, интересно, неординарно и подробно что-то сделано и отчего плачет весь зал. Смотришь какие-то «Бешеные деньги», и вдруг, когда муж Кукушкиной рассказывает, что его обманули – и маменька, и дочка вместе, он так переживает, что весь зал начинает содрогаться от слез и сочувствия этому герою… Или восторг, который испытывает молодой герой у Вампилова в «Старшем сыне», когда соседка, в которую он влюблен, пообещала с ним сходить в кино. И вот он купил билеты, несется через всю сцену и так подпрыгивает «в антрашах» с этими билетами. И вдруг перехватывает в горле от того, что жалко героя и радостно за артиста, который так может выразить свое чувство. И все эти эмоции театральные остаются с нами надолго.

– Несмотря на то, что вы сами – легенда сцены, вы благодарный зритель?
– Я просто благодарный зритель. Но я не про это, я – про то, что это самые ценные воспоминания человека. «Над вымыслом слезами обольюсь…» Вот иногда фильм смотришь хороший и уплываешь вместе с ним. И тогда реальности не существует, и уже вернуться оттуда и сказать то, что мы себе всегда говорим, когда смотрим какой-нибудь боевик, «что это кино, а не правда», – трудно. Но в жизни все быстрей, внезапней, неожиданней происходит. Вообще человек очень хрупок. Вот кто-то кого-то оскорбил, один переносит это легко, а для кого-то это заноза такая, что он не может воспрять потом, не может привести себя в чувство и найти опору для жизни. Такое бывает ощущение обиды.

– У всех разная степень чувствительности…
– Но она у всех есть! У всех. Только один воспринимает одно, а другой – другое. А кто-то так чувствует музыку. Сидит человек в Консерватории, слушает игру оркестра и вдруг начинает плакать. Говорят, магическая сила искусства… И ты можешь иронизировать над этим сколь угодно, но она существует…
Мария Михайлова
17.12. 2023. журнал "Театрал"

https://teatral-online.ru/news/34600/
Прикрепления: 7691426.jpg (19.2 Kb) · 8886891.jpg (17.8 Kb) · 5232217.jpg (9.7 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 07 Фев 2024, 20:52 | Сообщение # 40
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
ИННОКЕНТИЙ СМОКТУНОВСКИЙ: БЕЗ ВЕРЫ ЧЕЛОВЕК ХРЮКАЛ БЫ, ВЫЛ...
За год до своей кончины актер снимался в картине «Заколдованные» Гарника Аразяна. Во время съёмок режиссёр взял у него последнее интервью, В этой беседе Иннокентий Михайлович раскрылся с неожиданной стороны...



- Когда мы с вами проезжали в машине мимо церкви, вы перекрестились. Вы человек верующий?
- Верующий! На эту тему говорить очень сложно, я, может, и жив только потому, что верую в Господа. Я через все тяготы войны прошёл, когда со мной - ну только смерти не было, она просто случайно мимо прошла. Он, наверное, берёг меня для каких-то маленьких моих свершений - Мышкина, Гамлета, Чайковского, Деточкина, царя Фёдора. Я, совершенно бессильный, раздираемый хворями, был в плену у немцев, попал под Житомиром, когда город переходил из рук в руки. Я забрался под мост, а сверху проходила огромная колонна военнопленных, гнали 30 тыс. моих товарищей, которые вместе стояли насмерть. Когда они шли сверху, шурша своими подмётками, я молил Бога, может, уцелею, хотя, собственно говоря, подыхал. И вдруг справа я увидел: спускаются сапоги немецкие. Почему немецкие? Потому что у немецких офицеров высокий каблук. Зачем спускаться офицеру с парабеллумом в руке? Для чего ему идти на лёд этой речушки, где под мостом стою я за столбом? Он шёл с совершенно определенной целью - проверить, нет ли кого под мостом. И вдруг он на своих высоких каблуках поскользнулся и на четвереньках пополз задом от меня на противоположный берег. А когда он пересек эту речушку и сапоги снова вышли на снег, где не было скользко, я успел перебраться за другой столб. Я верую не потому, что тогда спасся, я веровал и раньше, когда ещё никто не шёл ко мне с парабеллумом в руке. Вот другой пример, может быть, дёшево-иллюстративный, тем не менее. До войны я жил у тётки, мне было 6 лет, в какой-то праздник она дала мне 30 руб.: «Пойди в церковь, отдай на храм».
30 руб.! Я помню, они были такие длинные, красненькие.Я не знал тогда, что существовали 30 сребреников, и тётка, хотя и верующая, этого не знала. Библию тогда нельзя было держать, за это карали. А мороженое, которое я так любил, стоило 20 коп. На эти деньги года 1,5 можно жрать мороженое! Нет, не отдам я 30 рублей каким-то тётям и дядям в храме. И с зажатым кулаком я оказался около церкви. Зашёл внутрь, там было так красиво, я стоял весь разомлевший, а потом легко подошёл к служителю и сказал: «Возьмите на храм, возьмите, пожалуйста». Без веры человек не вышел бы из лесу, хрюкал бы, выл. Свинья - это хорошо, это замечательно, но всё-таки разума у неё нет, а у нас, помимо разума, есть и душа.

- Что вам ещё вспоминается из молодых лет, прежде всего то, что повлияло на ваше творчество?
- Мы жили в Красноярске, на старом базаре. Город идёт клином, дальше протока и этот огромный великий Енисей. Почти на самом краю клина стояла замечательная церковь, белый огромный собор в небо возносился. А мы жили не на самом клину, а километрах в полутора от него. Тогда я был худенький, маленький, два голода перенёс. Наш дом, откуда я на это смотрел, стоял на горе, а спустишься с горы, довольно крутой, по торфяным ухабам попадаешь на огромную поляну с болотом, с краю которой текла вонючая грязная речка Кача. Поразительная вещь: вечерами на этой поляне, когда мошкара ещё мельтешит, греется в лучах заходящего солнца, в болоте квакают лягушки, солнце бросает отблеск на белоснежный собор, наступает такая прохлада, напоенная звуками далёкого города, что создаётся впечатление, будто ты оказываешься в другом мире, в другой цивилизации. И тебе что-то хотелось сделать, но что, ты не знал и страшно волновался. Не случайно у Бергмана есть «Земляничная поляна». Я был удивлён, узнав, что про поляну как-то говорил Эйзенштейн, и совсем поразился, когда вдруг Феллини сказал, что у каждого должна быть своя поляна, иначе детства нет, иначе человек не вырастет. Эта поляна и стала для меня элементом творчества.

- Ваша судьба складывалась трудно.
-  Более того. Трагично. Меня за шиворот выводили секретарши, которым гл. режиссёр, заикаясь, говорил: «Уберите этого проходимца!» Но я был наглый и возражал: «Вы мне нужны, но в сравнении с тем, как я вам нужен, вы мне не нужны». Представляете, я едва ли не умирал с голоду. У меня не было московской прописки. В издательстве «Известий» я таскал матрицы за рабочих, а они мне давали рубль двадцать на кашу и суп. В Москве я показывался в 7-ми театрах. Был интересный случай. Мне посоветовали пойти в Театр Красной Армии, где гл. режиссёром был тогда А.А. Попов, но он не пришёл даже на мой просмотр, а поручил это двум своим режиссёрам – Тункелю и Канцелю. Я поиграл со своими друзьями Риммой Марковой и Лёней Марковым. Один из режиссёров скучно курил трубку, другой, засыпая, смотрел на меня, потом кто-то из них сказал: «Неинтересно, вяло, мы с этим боремся в нашем театре».
Ровно через год я сыграл князя Мышкина в БДТ, и вся Москва, театральная и нетеатральная, бросилась смотреть нового артиста, вся эта театральная рать после спектакля ко мне захаживала. Пришёл как-то не то Тункель, не то Канцель, они были очень похожи друг на друга. Милые симпатичные люди, ничего дурного они мне не сделали, наоборот, если бы они меня взяли, я бы и сейчас бегал у них в массовках. Так вот, пришедший позволил себе, во-первых, меня не узнать, а потом шёпотом, не смея дотронуться до меня (я уже был особенным!), спросил: «Откуда вы такой?» Я говорю: «А вы помните, мы у вас показывались: Лёня Марков, Римма Маркова и я».
И - удар. Положили его на диван в моей гримуборной (мне говорили, что на этом диване умер А.Блок, он был завлитом в этом театре), вызвали врача, сделали укол, и когда он пришёл в себя, я не удержался от вопроса: «Ну что, вспомнили?»

- Сильно ли изменился зритель за те годы, что вы играете в театре?
- Во времена этой огромной махины – СССР зритель всегда был рад услышать со сцены острые соц. вещи, его это интересовало значительно больше, чем что-то вечное: любовь, нежность. Юмор принимали всегда, но и юмор, и отношения между людьми за 74 года стали совковыми, и голоса у нас тоже превратились в совковые. Как-то мы гастролировали в Париже, и Мишель Курно, которого называют самым злым франц. критиком, посмотрел нашу «Чайку» и заключил: «Чудовищно. Лучший артист Союза Смоктуновский на сцене спит». Мне приятно было читать про себя, что я лучший артист страны, но я не спал. Да, развалился, мурлыкал песню, но не спал. Тот же самый Курно в короткой рецензии на «Дядю Ваню» (они редко дают большие рецензии) написал: «Если хотите увидеть гения на сцене, идите на «Дядю Ваню» в исполнении Смоктуновского».
Звучит хвастовством, но у меня есть эти статьи! А сейчас в театр приходят люди более раскованные, им уже нужно больше знать о человеке, о любви, нежности, о душе. Вот мы поставили в Художественном театре «Возможную встречу» Пауля Барца за месяц и 5 дней. Что хорошего можно сделать за такой срок? Ничего. И тем не менее этот спектакль о 2-х наших композиторах Бахе и Генделе (я говорю «наших», потому что они настолько велики, что переросли нац. границы и стали достоянием мировой культуры) легко играть, как Чайковского я бы играл. О Бахе я тоже все прочёл, у меня в работе было 11 книг, представляете? Конечно, пьеса Барца отходит от чисто биографических данных.

- Но, может быть, это не так уж и плохо?
- Ну да, «над вымыслом слезами обольюсь». Уж если Пушкин так высоко вымысел ставил… К слову, знаете ли вы, кто, согласно ЮНЕСКО, вошёл в пятерку великих поэтов мира за всю историю человечества? Гомер, Данте, Шекспир, Гейне, Пушкин.

- Видевшим фильм «Девять дней одного года» больше всего запомнился ваш монолог о дураках. Вы и сегодня так же прочли бы его?
- Как вам сказать? Это лёгкий монолог. Он написан искромётно, коротко и по существу. Он вообще обо всех нас, дураках, поэтому сегодня я бы сделал это ярче, мудрее. Какие-то элементы мудрости могут быть, но сама мудрость мне не присуща. Я, может быть, и не дурак, но и не очень умён. Как человек, но в творчестве я артист умный! Вот это поразительно. Артист я умный, человек – нет! Я делаю очень много глупостей, допускаю порой много бестактностей, очень много такого, что, подумав, не сделал бы никогда.
Приведу вам другой пример. М.И. Ромм, режиссер с мировым именем, прекрасный художник. Хотя мы сейчас отказались от таких чудовищных личностей, как Ленин, Сталин и прочие, но его фильмы «Ленин в Октябре», «Тринадцать», «Пышка», даже док. картина «Обыкновенный фашизм» просто чудо как хороши. Но! Со мной он был приветлив, потому что были какие-то сложные отношения с главным героем «Девяти дней одного года», не совсем начиналось гладко, и вся его человеческая нежность упала на меня. Потом я его узнал довольно близко, много раз бывая в гостях у него и его жены Е.Кузьминой. И обнаружил удивительную человеческую личность, которая была много, много выше его как режиссёра.

- Вы сыграли множество ролей. Хотелось бы вам какую-нибудь повторить или что-то в ней изменить?
- Это из области фантазии, которые никогда не осуществляются. Один раз я попытался сделать по-иному, как мне казалось, лучше, глубже, выше. И вы знаете, я проявил полную несостоятельность!
https://ekskluziv-smi.ru/innoken....-by-vyl
Прикрепления: 0394661.jpg (7.6 Kb)
 

Валентина_КочероваДата: Среда, 06 Мар 2024, 11:25 | Сообщение # 41
Группа: Администраторы
Сообщений: 6942
Статус: Offline
СЕРГЕЙ ГАЗАРОВ: «САМОЕ ПЛОХОЕ В ТЕАТРЕ - РАВНОДУШИЕ»



В 2024 г. Театру Сатиры исполнится 100 лет. В преддверии юбилея его худрук С.Газаров рассказал о прошлом, будущем и настоящем этого вида искусства, современном зрителе и том, почему русский театр особенный.

- Кажется, что при обилии стриминговых сервисов, YouTube-шоу и прочих онлайн-платформ люди вообще могут не выходить из дома, но при этом интерес к театру не угасает. Почему зритель сегодня приходит на спектакли? Какое место у театра в современной культуре?
- Всегда, во все времена театр был, есть и останется только с одним позывным: «живой человек». Недавно мне рассказали случай: показывали 30-мин. спектакль, где с артистом играла собака-робот. И настолько эта собака растрогала своими умениями зрителей, что некоторые даже всплакнули. Конечно, и я за любой прогресс. Но театр - это место, которое исповедует принципиально другую религию, а именно - жизнь живого человека, здесь и сейчас, у тебя на глазах. И вчера, и завтра в театр будут ходить только для того, чтобы посмотреть на человека.

- Что можно сказать о современном зрителе?
- Театру Сатиры невероятно повезло со зрителем: на протяжении всей его 100-летней истории сюда ходила самая разная публика - каждый день, каждый вечер. Даже, как показывают исторические документы, во время войны. Наш театр изначально отличался от других театров. Здесь работали особые люди, здесь ставили особые спектакли, здесь всегда жила другая энергия. А за последние два года сюда пришел не только зритель, который по каким-то причинам здесь давно не был, но и принципиально новый зритель. Потому что у нас - в дополнение к тому, что было и сохранялось в репертуаре, - появились другие спектакли, иногда неоднозначные, иногда даже спорные. Кому-то нравится одно, кому-то другое. Все это обсуждается в прессе, в соцсетях, в дружеских компаниях. И это здорово. Самое плохое в театре - равнодушие. Пришел, увидел, вышел, забыл. А, да, в буфете было хорошее шампанское.
Я рад за театр, рад, что мы становимся конкурентными, обсуждаемыми, заметными. Важно, чтобы зрителю было интересно: «А что там, в «Сатире»? Надо посмотреть, что там происходит. Всегда что-то интересненькое было».
Вот если мы поднимемся выше этой планки, то наша программа будет выполнена.

- Что сегодня вызывает больший интерес у зрителя: спектакли по классическим произведениям или по современным?
- Для меня существует хороший материал и несовершенный, однодневный. Если сравнивать классику с современным материалом, то во все времена современный будет проигрывать. Классика на то и классика, что остается актуальной во все времена.

- Как это определяется?
- Актуальностью. Даже пьесы, написанные 20-30 лет назад, могут ее потерять: время прошло, и зрителя волнуют другие проблемы. Но бывают авторы, современные авторы, которые при жизни становятся классиками. Возьмите Вампилова. Он классик, потому что затрагивал человека, отношения людей, а не сиюминутные проблемы. Человек-то не меняется, какой бы прогресс ни происходил. Именно поэтому нам понятен Шекспир, Чехов, Шиллер. И потом, классика, она всегда многоярусная, многосмысловая. Каждый режиссер, который берется за классику, должен определить свой ярус, найти свой смысл. «Что вы нашли в «Гамлете»?» - вот такой вопрос артисты должны задать режиссеру. Не хочу сказать, что хорошей современной драматургии не существует, но проблемы очевидны - найти пьесу непросто. Мы ищем. Иногда находим, и у нас идут такие пьесы.

- В вашем творчестве виден интерес к Гоголю: первой постановкой стал «Ревизор», затем, спустя 30 лет, вы снова поставили это произведение. О чем оно для вас - и что через свой спектакль вы хотели донести до зрителя?
- Я считаю Гоголя выдающимся драматургом и писателем, который безукоризненно владел филигранностью письма, описывая образы, мысли, смыслы, цели. Описывал так роскошно и смешно, что представить себе человека, читающего Гоголя без улыбки на лице, достаточно трудно. А «Ревизор», наверное, самая великая пьеса, с которой мне приходилось сталкиваться. Потому что количество вариантов, о чем можно делать спектакль, огромно. Дело режиссера - выбирать.

- Вы больше двух лет являетесь худруком Театра Сатиры. В чем его особенности?
- Особенность, первая и очень важная: Театр Сатиры - это театр, который живет 100 лет. Живет полноценно, бурно, разнообразно, со всеми всплесками и упадками. Все, как и должно быть в настоящем большом театре. Здесь проработало огромное множество великих артистов, режиссеров, сценографов, композиторов, хореографов. И быть худруком такого театра - очень ответственно.
Второе: для меня Театр Сатиры - это возможность делать то, что не могут делать другие театры. Дело в том, что сатира, само понятие сатиры, широкое - фактически это обзор на 360 градусов вокруг тебя. То есть когда мы говорим про драм. театр, про детский, про хореографический или даже про театр комедии, все они имеют свой какой-то определенный ракурс, подход. Но Театр Сатиры больше и шире. Это и жанр, и формы, и просто взгляд на жизнь вокруг нас с некоторой иронией и легкостью. Это фактически философия существования.

- Такой масштаб во всем - уникальная особенность Театра Сатиры?
- Наш театр уникален с самых первых дней появления. Изначально он был придуман как сатирический злободневный театр, где показывали спектакли-обозрения, скетчи. Затем он стал драматическим, потом - академическим. И все это мы сохраняем, должны сохранить. У нас 4 сцены, где идут самые разнообразные спектакли: и музыкальные, и детские, и документальные, и пластические, и те, что поставил еще В.Плучек. Мы создали новый репертуарный вектор и ставим классику в новом прочтении: зритель порой не верит, что это классические пьесы, хотя мы не меняем ни одного слова ни у Островского, ни у Чехова, ни у Салтыкова-Щедрина. Также мы наполнили репертуар детскими спектаклями: год назад у нас появилась Детская сцена Театра Сатиры, в этом году сыграли уже две премьеры - классическую «Дюймовочку» и муз. спектакль по современной пьесе «Коза Луиза и НЛО».  А прошлой зимой мы запустили «Кабачок Сатиры» - фактически спектакль-шоу, который состоит из обозрений и импровизаций. Жанр оказался настолько востребован у зрителя, что нам пришлось делать доп. спектакли - люди не могли попасть, писали и звонили: «Сделайте еще!»
И мы не просто поставили «Новогодний Кабачок» в репертуар, мы решили создать традицию: каждый Новый год запускать «Новогодние Кабачки Сатиры», где на сцене и в зале находятся люди разных поколений, в фойе любимые новогодние и рождественские композиции играет оркестр театра, создается чувство радости и единения в преддверии замечательных праздников. С одной стороны, это возвращение к истокам, к тому, каким был наш театр 100 лет назад. А с другой стороны - мы должны создавать наше, уникальное, «сатировское».

- В репертуаре Театра Сатиры есть очень зрелищные спектакли, например, «Дороги, которые нас выбирают», где актеры поют, танцуют, создают ощущение праздника. Всегда ли театр должен быть зрелищным? Как вы относитесь к минимализму на сцене?
- Я хорошо отношусь ко всем театральным формам: Станиславский своей жизнью, трудом, талантом доказал, что главное на сцене - артист, человек. И артисту достаточно одного коврика. Это правило, которое нельзя вычеркивать никогда и никому. Но время стремительно идет вперед, и театр идет с ним в ногу, поэтому он может и должен становиться зрелищным. Плюс ко всему очень многое диктует пространство сцены - на Основной сцене, где зрительный зал на 1200 мест, вы уже не обойдетесь одним ковриком. А вот на камерной сцене «Чердак», где артист находится буквально на ладони у зрителя, - запросто, здесь в принципе не поставишь спектакль большого стиля.

- Вы сами ходите в театр, есть ли у вас любимые спектакли?
- Хожу. Правда, сейчас реже. Сказать, что есть любимые спектакли… Я немножко неправильный зритель, потому что смотрю по-другому. Иногда восторгаюсь работой художника или могу отметить, когда артист или режиссер сделали прекрасный ход. Это, конечно, меня обкрадывает как зрителя, потому что я не могу насладиться или протестовать полностью.

- А когда за границей бываете, ходите в театр?
- Если где-то бываю, обязательно. В последний раз плакал у Резо Габриадзе - в его кукольном театре. Если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду в кукольном театре плакать, никогда бы не поверил.

- Чем отличается русский театр от европейского?
- Русский театр я считаю лучшим в мире - это во-первых. И во-вторых: русский театр я считаю лучшим в мире. А в-третьих, русский театр, в отличие от других театров, был и остается репертуарным, где сохраняются традиции, разнообразие и качество. Кроме этого, и это в-четвертых, русский театр подарил театр миру, став основоположником классической театральной эстетики, где самую главную роль играет человек.

- Потому что Станиславский?
- Потому что Станиславский. До Станиславского была фактически антреприза и обслуживание богатых людей за их деньги. И только со Станиславским театр стал общедоступным и независимым.

- Многие современные актеры совмещают работу в театре с работой в кино. Где работа сложнее?
- И там, и там. Ни в коем случае нельзя сравнивать, это два разных подхода, это разные формы существования. Артист в кино существует минуту-две в кадре, потом у него перерыв. А здесь ты вошел в роль и через 3 час. вышел. У нас Ю.Васильев в премьерном «Иване Васильевиче» играет одновременно две разнохарактерные роли - представьте состояние артиста, который находится на сцене почти 3 час. без перерывов.

- Получается, работа в театре все же сложнее?
- Это разные вещи. Но они дополняют и наполняют артиста. Поэтому я всегда за то, чтобы артисты снимались в кино. Не только из меркантильных соображений, а чтобы брали еще другую свободу, другое существование, легкость - или, наоборот, сложность.

- В вашем театре много молодых артистов?
- Много, и они многое умеют. Я горжусь ими. Когда они приходят в труппу, спрашиваю: «А жонглировать ты умеешь? А танцуешь ли ты? Поешь или нет?» Потому что просто артист хороший - это замечательно, но надо еще много чего уметь. И я рад чрезвычайно, что этот наш подход заметен на сцене. Мы свободные, что захотим, то и будем делать. У нас есть пластический спектакль «Арбенин. Маскарад без слов», который поставил хореограф и режиссер С.Землянский. В нем танцуют наши драм. артисты - не танцоры, не балетные, а драм. артисты, которые не произносят ни одного слова в течение 2-х часов. И спектакль проходит при аншлагах. А сейчас мы серьезно думаем о мюзикле. И в мюзикле мы должны и петь сами, и танцевать.

- Считаете ли вы свой театр лучшим в Москве?
- Только так я и отношусь к нему. Театр Сатиры - это театр радости. Мы хотим создавать и дарить зрителю радость. Радость - это не только когда смеются. Радость - это когда тебе стало легче. Мне кажется, что у Театра Сатиры сегодня есть все основания называть себя именно так - театром радости.

- Что появится в репертуаре театра в грядущем году?
— Появится классика. Это большие и серьезные произведения. Приглашенные режиссеры рассматривают эти произведения принципиально под другим углом. И я уверен, что это обогатит наш театр. 20 января у нас состоялась премьера «Пигмалиона», которую готовил В.Крамер. Это принципиально новый подход к известной пьесе. Крамер поместил действие в лабораторию, где профессор Хиггинс коллекционирует голоса и души людей. Мощнейшая сценография из огромных фонографов по всей сцене. Большая история любви. Но сюжет пьесы ни на сантиметр, ни на строчку не отступает от классической версии. В апреле нас ждет другая премьера по классическому произведению - «Севильский цирюльник» в постановке Ю.Муравицкого. Специалист по барочной драматургии, драматургии эпохи Возрождения, он делает яркий, театральный, игровой спектакль: театр в театре, буффонада, гротеск, фарс. На самую широкую публику.

- Каким вы видите российский театр через 50 лет?
- Замечательным. Главное, чтобы он через 50 лет не забыл, что 50 лет прошло. Я уверен, будут разные современные подходы. Телевизоры уйдут, экраны уйдут - на их место придет голография и робот-собака. Потом и голография уйдет, но появится искусственный интеллект. Что-то будет приходить, всякий раз появляться что-то новое. Но останется главное. Останется театр.
Мария Каримова
11.12. 2024. Газета.ру

https://www.gazeta.ru/culture/2023/12/11/17982691.shtml?updated
Прикрепления: 5297470.jpg (11.6 Kb)
 

Форум » Размышления » Любите ли вы театр? » ИНТЕРВЬЮ С АКТЕРАМИ РУССКОГО ТЕАТРА И КИНО
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: