|
ПАМЯТИ РУССКИХ ПОЭТОВ...
|
|
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 18 Мар 2019, 10:08 | Сообщение # 51 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
худ. М.Сюрина
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И не похожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета!
А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы не бывшего свиданья.
А.Ахматова
худ. А.Осьмеркин
«Красота страшна», Вам скажут –
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан – в волосах.
«Красота проста», Вам скажут –
Пестрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан – на полу.
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна».
А. Блок
худ. Р.Курамшин
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцанье
Ее расширенных зрачков.
Ее душа открыта жадно
Лишь мерной музыке стиха,
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.
Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.
Когда я жажду своеволий
И смел и горд – я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.
Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.
Н.Гумилев
худ. М.Сарьян
В начале века профиль странный
(Истончен он и горделив)
Возник у лиры. Звук желанный
Раздался, остро воплотив
Обиды, горечь и смятенье
Сердец, видавших острие,
Где в неизбежном столкновенье
Два века бились за свое.
С.Городецкий
худ Ю.Анненков
Узкий, нерусский стан –
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломанной черной линией.
Холод – в веселье, зной –
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь – озноб,
И завершится – чем она?
Облачный – темен – лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть – безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час, -
Кажется, четверть пятого, -
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
М.Цветаева
худ. П.Борисов
Стелил я снежную постель,
Луга и рощи обезглавил,
К твоим ногам прильнуть заставил
Сладчайший лавр, горчайший хмель.
Но марта не сменил апрель
На страже росписей и правил.
Я памятник тебе поставил
На самой слезной из земель.
Под небом северным стою
Пред белой, бедной, непокорной
Твоею высотою горной
И сам себя не узнаю,
Один, один в рубахе черной
В твоем грядущем, как в раю.
А.Тарковский
худ. М.Князева
День изо дня и год из года
Твоя жестокая судьба
Была судьбой всего народа.
Твой дивный дар, твоя волшба
Бессильны были бы иначе.
Но ты и слышащей, и зрячей
Прошла сквозь чащу мертвых лир,
И Тютчев говорит впервые:
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.
М.Петровых
худ. В.Фаворский
И лесть и клевета – какие это крохи,
В сравненье с бременем святого ремесла,
Для той, что на ветру под грозами эпохи
Честь наших русских муз так высоко несла.
Н.Рыленков
худ. Т.Скворикова
Ей страшно, и душно, и хочется лечь,
Ей с каждой секундой ясней,
Что это не совесть, а русская речь
Сегодня глумится над ней.
И все-таки надо писать эпилог,
Хоть ломит от боли висок,
Хоть каждая строчка, и слово, и слог
Скрипят на зубах, как песок.
Скрипели слова, как песок, на зубах,
И вдруг расплывались в пятно.
Белели слова, как предсмертных рубах
Белеет во мгле полотно.
По белому снегу вели на расстрел
Над берегом белой реки,
И сын ее вслед уходящим смотрел
И ждал этой самой строки…
Торчала строка, как сухое жнивье.
Шуршала опавшей листвой…
Но ангел стоял за плечом у нее
И скорбно кивал головой.
А.Галич
Комаровское кладбище, 1966 год.
Неспособность веления судеб исправить.
Одиночество вяжет тоску в феврале.
Низкий голос Ахматовой, слёзы Исайи,
Золотые лучи незнакомой звезды на заре.
Там, где бился огонь, только холм невысокий.
Муж и сын заключенными были: решетка стены.
Профиль юный и нежный, и голос глубокий.
Крест огромный. Судьбы предсказанья темны.
Г.Ларская
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 20 Апр 2019, 11:25 | Сообщение # 52 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | Король со старого Арбата
АЛЕКСЕЙ КОРОЛЕВ
(1944-2017)
Алексей Алексеевич Королев родился родился в Измайлово. Окончил МФТИ. 30 лет трудился в Радиотехническом институте Академии наук СССР по полученной специальности физика-теоретика: занимался исследованием ионосферы, в частности, полярной. Был принят в СП еще до выхода первой книги, по рукописи, – явление очень редкое в литературной практике страны.
Автор четырех книг стихотворений: «Зеница ока» (1980), «Синица в небе» (1981), «Ех Libris» (1988), «Вокруг да около» (2002). Печатался в журналах «Новый мир», «Литературная учёба», «Дружба народов», «Наша улица», «Согласие», «Юность», в альманахе «Предлог»
Лёша Королёв был старше меня на несколько месяцев, ничтожная разница. Сколько его помню, он не менялся – высокий, костистый, жёсткий. И в жизни, и в стихах. Тайно ездил к Тарковскому, который, конечно, был одним из его кумиров. Правда, Лёша это скрывал. И то, что кумир, и то, что ездил к нему. Он, вообще, достаточно категорично разводил свои знакомства. По стихам я назвал бы его «тарковианцем», хотя это и звучит как-то неоправданно пафосно. В те годы в нашу компанию входили хорошие люди и хорошие поэты. Большинство из них прожили трагичную и короткую жизнь – Саша Тихомиров, Володя Шлёнский, Ян Гольцман… Был Алексей знаком и с Б.Окуджавой. А как иначе: почти Лёнька Королёв со старого Арбата, о котором, точнее, как бы о его прототипе в своё время написал Окуджава свою известную песню, ещё не подозревая, что на старом Арбате реально живёт молодой поэт А.Королёв. Таким образом знакомство барда с Королёвым было в некотором роде символическим актом. А такое Булат Шалвович ценил. Вспомним:
Во дворе, где каждый вечер
всё играла радиола
И пары танцевали, пыля
Все ребята уважали
очень Лёньку Королёва
И присвоили ему званье Короля.
Ну, пусть не Лёнька, а Лёшка – это почти одно и то же. А попадание стопроцентное. Даже если судить по молодым стихам Королёва:
Со сверстниками, как на грех,
досада и надсад, а я один из них,
из тех, кто тридцать лет назад
по сводкам Совинформбюро
родной язык учил,
а тридцать лет спустя
добро творил по мере сил.
Воистину явленная связь времён и поколений. Фронтовик Окуджава и новое поколение от сводок Совинформбюро. Конечно, Алексей был потомственным арбатским интеллигентом.А я познакомился с ним – страшно сказать! – чуть ли не в 1967 г. В том году, когда я услышал о его внезапном уходе, мы могли бы отметить полвека нашего знакомства и даже многолетней дружбы. Но, по правде, уже давно ничего совместно не отмечали. Тому было много причин. Но не о них сейчас разговор, а о том, что много лет дружили, соприкасались, читали друг другу стихи, вместе выпивали, заглядывали друг к другу в гости – просто так и на дни рождения.
Я оказался невольным свидетелем его развода с прибалтийской женой – холодной и презрительной молодой дамой, которая категорически не принимала его образа жизни. А потом он познакомился с прекрасным и добрым человеком – Тома стала его женой, и всю оставшуюся жизнь они прожили вместе. Сама Тома была родом из Одессы. Из года в год каждое лето Алексей и Тома уезжали отдыхать в Одессу, где у неё была родня. Помню году в 80-м прошлого века в газете московских писателей «Московский литератор» было напечатано значительное стихотворение – скорее маленькая поэма – Королёва. Там он показал весь спектр своих творческих возможностей. Прекрасный человек, поэт-фронтовик М.Лисянский, с которым мы столкнулись где-то в районе писательского клуба, спросил меня:
– Ты знаешь этого Королёва… Потрясающее стихотворение, не представляю, кто бы сравнялся с ним по культуре стиха.
– Знаю, – отозвался я, – это мой товарищ. Я ему передам ваши слова, ему будет приятно…
И конечно, я слово в слово рассказал об этом разговоре Королёву. Это и в самом деле его порадовало. Алексей блистательно владел формой стиха, прекрасно чувствовал слово и одновременно с этим в его стихах словно бы не хватало чувства, иные из них были умозрительны и холодноваты, что называется, написанные от ума, а не от страсти. Но всё же его стихи очень отличались от стихов сверстников – выделкой, умением. Да, поэзия А.Королёва отличалась некоторой камерностью, замкнутостью. Его любимый кумир А.Тарковский был более открыт, более ярок. Он любил вещественное. Стихи Лёши отличались не только безукоризненной формой, но и почти полной отстранённостью от мира:
Из того, что на роду каракули
Предрекали, кое-что сбылось,
И особой нет нужды в оракуле –
Остальное сбудется авось.
Сводит челюсти от безразличия,
Тем не менее ещё пока
Отличу личину от обличия,
Не сыщу в ничтожестве величия…
Впрочем, если соблюдать приличия,
Разница не слишком велика.
Это красноречивое признание. Много лет, даже десятилетий своей советской жизни Алексей работал в нелитературной сфере. Он не делал ставку на литературу. Был физиком и работал в закрытом радиоинституте. Институт был абсолютно секретным, возможно, с подпиской сотрудников о неразглашении. Сегодня, я думаю, что и это наложило отпечаток на характер Алексея. Уже в начале 90-х ХХ века, когда рушились советские структуры, рушилась и советская наука. На работу Лёша почти не ходил, но какое-то время сидел на окладе, сокращённом во много раз. А вскоре платить перестали. Правда, мы все уже были близки к пенсионным возрастам. Что поделаешь – не только жизнь, но и природа беспощадны. В давние времена Алексей написал две рецензии на мои молодые книги: одна вышла в журнале «Юность», а другая в газете «Литературная Россия». У самого Алексея при советской власти вышло несколько книг стихотворений. Первая «Зеница ока» в «Советском писателе», которая очень нравилась редактору В.Фогельсону, а вторая «Синица в небе» – в «Современнике». Ещё одна книга называлась «EX Liвris». Четвёртая и в каком-то смысле итоговая книга Королёва вышла уже в нулевые годы нового века под фирменным знаком журнала «Предлог».
Это была попытка создать журнал новой литературы, которой просто не было. В итоге журнал продержался несколько лет и «благополучно» перестал издаваться. И Лёша, и его коллеги сами потеряли интерес к этому изданию, которое выходило на деньги тайного мецената, который просил только регулярной подготовки очередного номера. Меня и давних друзей Королёв в журнал не приглашал. Почему? Однажды мы с ним разговорились, и он признался, что редколлегия, то есть издатели, решили печатать в журнале только тех, кого не печатали при советской власти. Успешных в своё время литераторов – за редким исключением – в упор видеть не хотели. Вообще это была общая тенденция. В ней было что-то мелкое и подловатое. Кто-то на это обижался. Я не обиделся и высказал Лёше своё мнение: «Знаешь, Алексей, только те, кто был успешен раньше, могут быть успешными и сегодня. Вот почему твой журнал не может подняться: вы печатаете безнадёжных графоманов из прошлого…»
Я никого не хотел обидеть этими словами… Алексей неожиданно со мной согласился. Между прочим, такую линию избрали и другие журналы, и все они в скором времени упали до мизерных тиражей в тысячу или полторы тысячи экземпляров. Падение фантастическое – после стотысячных и даже миллионных цифр тиражей! Но всё же мне довелось напечататься в «Предлоге». Очевидно, понимая мою правоту, вскоре Королёв позвонил мне и предложил дать стихи в очередной номер. Это был последний номер журнала «Предлог». Мы презентовали журнал в Музее Маяковского на Лубянке и отметили этот номер неумеренным возлиянием. Это был последний всплеск «Предлога». После этого журнал исчез из литературного пространства, а я даже успел получить скромный гонорар, что уже было редкостью. Многие издания давно перестали платить гонорары своим авторам – по разным причинам: кто-то от жадности, а кто-то от бедности существования литературы в капиталистическом мире нового российского времени. Время от времени мы встречались, но всё реже и реже. Алексей болел и, думаю, стихов уже не писал. Я вспоминаю его старые стихи. Все они прекрасно написаны и, как я уже отметил, очень герметичны.
Алексей Королёв в них не скрывал своего отношения к миру. Да, в дни его ухода 12 ноября 2017-го исполнилось полвека нашего знакомства, но последние несколько лет мы ни разу не созвонились. В дни, когда Алексея не стало, умер М.Задорнов, застрелился 75-летний Б.Ноткин – известный телеведущий. Несколько дней все СМИ были полны разговоров об этих людях. Алексей ушёл из жизни в 70 лет и 7 месяцев. Он был по-своему незаурядным поэтом, но остался абсолютно неизвестным. О смерти истинного, серьёзного, значительного поэта не было сказано ни одного слова. Так изменилось отношение к поэзии и поэтам, в отличие от мира нашей поэтической молодости.В своё время мы о многом успели поговорить, а теперь вспоминаются стихи Ю.Левитанского: «Жизнь прошла – как не было: не поговорили…» И сегодня я думаю: какая жалость, что мы тоже не успели договорить наш диалог, который длился несколько десятилетий.
Сергей Мнацаканян, поэт, эссеист, критик. Член СП СССР с 1974 года, автор многих книг стихов, обозреватель "Литературной газеты", член СП Москвы, международного ПЕН-клуба и Союза журналистов Москвы.
10.04. 2019. Литературная газета
http://www.lgz.ru/article....14-2019
Не спать, а просыпаться постепенно,
как будто поднимаясь по ступеням
на старую пустую колокольню,
с которой сняли все колокола
за много лет до моего рожденья.
Не сетовать, а медленно ступать
по каменным ступеням полустертым,
под сомкнутыми сводами сознанья
дыхание едва переводя
и чувствуя, что время на исходе,
что за полночь давно перевалило
и проступили матовые пятна
рассвета на поверхности окна,
а в комнате еще темнее стало…
Но вот сквозняк перевернул страницу
упавшей на пол книги об искусстве,
и появились контуры предметов –
стола и стула около стола.
Помедли, погоди, не расточай
очарованье встречи невзначай.
Ведь если эта встреча только случай, –
от чуда он почти неотличим:
слепое сочетание причин,
счастливое стечение созвучий.
Очарованье встречи невзначай
помедли, погоди, не расточай!
С беснующейся памятью моею
не оставляй меня наедине,
хотя бы только потому, что мне
в конце концов удастся сладить с нею.
Суворовский необитаем
и Гоголевский нелюдим,
а мы идем, куда глядим,
в клубах дыхания витаем,
смакуем отрочества дым,
и путь наш неисповедим.
Перемежаются свиданья
и расставанья у дверей,
и в хороводе фонарей
потери самообладанья, –
пока не поздно, обогрей
озябшие воспоминанья
в ночном подъезде мирозданья
на твердых ребрах батарей.
Давай с тобой поговорим всерьез.
Мучительны души метаморфозы,
но ты не плачь, не бойся, вытри слезы.
Не надо тратить понапрасну слез.
Бог весть куда тебя запропастят
немилых память и недобрых милость –
и, лишь бы только ты угомонилась,
грехи отпустят, радости простят.
Воображала и ворожея,
ты ложка меда в бочке бытия!
Какие б знаменья ни означали,
что чаша нас не минула сия,
весомой нет причины для печали, –
не надо плакать, милая моя.
Чего ждем мы от жизни, скажи?
Почему не находим ответов?
Отчего мы укрыты во лжи?
На прощание ищем приветы..
Почему мы не ходим толпой
В те места, где детьми пропадали?
Почему я иду за тобой,
Даже если меня и не звали?
Почему забываем про тех
Кто за нас отдавал свои души?
Постоянно ищем успех..
Без денег никому ты не нужен
Почему забываем рассветы?
Где романтика делась, скажи?
По последней мы моде одеты,
Но опять же укрыты во лжи
Почему забываем про детство?
То бескрайнее где мы росли..
Мы улыбку сменили кокетством
Почему? почему? мне скажи.
Почему мы не любим как прежде,
Отдавая себя до конца?
Почему не живем мы надеждой
И не верим в силу Отца...?
Наше сердце стало гранитным,
Очень страшно от всей этой лжи,
Перепутались полем магнитным,
Чего ждем мы от жизни, скажи?
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 06 Июн 2019, 11:25 | Сообщение # 53 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 220-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЕЛИКОГО ПОЭТА РОССИИ
худ. Ю.Анненков
Великий Пушкин…
Яркий пламень
Самой поэзии святой…
Стихи - краеугольный камень
Руси словесности живой.
Высоты духа вековые,
Глубины чувства в них. Поэт
Неисчерпаем, как Россия,
Явившая его на свет.
Е.Егорова
худ. Е.Гейтман
Еще в младенческие лета
Любил он песен дивный дар,
И не потухнул в шуме света
Его души небесный жар.
Не изменил он назначенью,
Главы пред роком не склонял,
И, верный тайному влеченью,
Он над судьбой торжествовал.
Под бурями, в глуши изгнанья,
Вмещая мир в себе одном,
Младое семя дарованья,
Как пышный цвет, созрело в нем.
Он пел в степях, под игом скуки
Влача свой страннический век, -
И на пленительные звуки
Стекались нимфы чуждых рек.
Внимая песнопеньям славным,
Пришельца в лавры облекли
И в упоенье нарекли
Его певцом самодержавным.
А.Вельтман, 1829.
Нет! Силы не измерить звёздной
Во всём, что он поведал нам
Стихами, письмами и прозой
В дар прибывающим векам.
Его, приверженца свободы,
Кумира, гордости земли,
С почтеньем искренним народы
В скульптурный образ возвели.
Пути поэта, вдохновенье
Сердцам потомков не забыть.
Жить будут Пушкина творенья,
Великий образ будет жить!
Алевтина Зайцева
"Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!"
Ф.И. Тютчев
худ И.Глазунов
Он жив, и весел, и здоров -
там, на исходе первой трети,
собрат картёжных мастеров,
рука - и прядь, слова - и ветер,
Собою узнанный пиит,
фат, эфиоп, гордец, Алеко -
в пролётке утренней летит
по девятнадцатому веку -
к столешне - как на водопой -
страницей в профилях небрежных,
чуть потешаясь над толпой
своих завистников прилежных.
Лана Яснова
Как точен был он в предсказанье!
Как зорко видел сквозь века:
Не заросла в людском сознанье
К нему народная тропа!
Его поэзию и прозу
Тунгус читает и калмык!
Не подчинён метаморфозам
Великий Пушкинский язык!
Так совершенен - без изъяна!
Не достижим его Парнас!
Родник прозрачный без обмана,
Как воды, те, что пьёт Пегас!
Не долог век, но Провиденьем
Запечатлён был на всегда!
Кумир живущих! Светлый гений!
Пред истинным ничто года!
В.Карпова
Как легко и разбужено
К нам сквозь годы и снег
Входит профилем Пушкина
Девятнадцатый век!
И внезапно стремление -
Тихо свечи зажечь,
И сухими поленьями
Растопить в доме печь.
О бессмертной поэзии,
О российской судьбе,
Думать дерзко и весело,
Как о главном в себе.
В.Коркина
А там, в полях необозримых,
Служа небесному царю -
Чугунный правнук Ибрагимов
Зажёг зарю.
М.Цветаева
Над площадью чернеет памятник.
На площади чернеет снег.
О, сколько дней он видел памятных,
На постаменте человек.
То дни - великие воистину.
И дни бесплодной маяты,
Когда, как снег, топтали истину
И подло прятались в кусты.
Он грустно смотрит. Чуть насмешливо.
Свободный. Вечный Человек.
И на плече его заснеженном
Лежит, как совесть, белый снег.
Н.Иванин
худ. В.Леднев
Свеча горела, он писал
и на полях рукой небрежной
чертил знакомый профиль
нежный и чью-то ножку рисовал.
О, вдохновенье! О, полёт!
Душа парИт, и вдруг случайно
соприкоснётся с звёздной тайной,
и лира дивно воспоёт!
- Я помню чудное мгновенье… -
самозабвенно пишет он,
охвачен радостным волненьем,
в воспоминанья погружен,
И рифмой чтобы пересилить
изгнанья черную черту,
вместить любовь и красоту,
и шелест трав, и воздух синий,
и две берёзки на горе,
и предсказание кукушки,
и чёрный локон на подушке,
и поцелуи на заре!
Свеча горит, горит звезда
и одинока, и туманна…
Взлёт лебединого пера
и он напишет имя – Анна!
Н.Команчук
худ. Е.Демаков
Я с Пушкиным наедине,
И льются сказочные звуки.
О, сколько сладости и муки
В их необъятной глубине.
При свете трепетной свечи
Стихи, как будто бы живые,
Они, как звезды голубые
В бездонной пропасти ночи.
И в них неугасимый жар,
И страстный трепет, и волненье,
Но где же взять мне вдохновенье
Сердечный передать пожар?
Мне мало ночи, мало дня,
Я томик Пушкина читаю,
И я духовно прозреваю.
Стихи проходят сквозь меня...
Кира Зискина
худ.Б.Щербаков
О, дивный светоч
дней моих младых,
Твои творения
мне памятные с детства.
В бесценных строках,
до сих пор живых,
В веках останется
души твоей наследство.
М.Синичка
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 21 Авг 2019, 20:54 | Сообщение # 54 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ВЛАДИМИР НАРБУТ
(14.04. 1888 - 14.04. 1938)
…для меня мир всегда был прозрачней воды…
В.Нарбут
Русский поэт. Родился на хуторе Нарбутовка Глуховского уезда Черниговской губернии в семье мелкого помещика. Происходил из старинного литовского дворянского рода, переселившегося на Украину в XVII в. В 1905-1906 гг. перенес болезнь, следствием которой стала хромота. После окончания с золотой медалью Глуховской гимназии с 1906 г. вместе со своим старшим братом Георгием, будущим известным художником, жил в Петербурге. Учился (но не закончил) в Петербургском университете сначала на мат/ факультете, затем на факультете восточных языков, а затем на историко-филологическом. В столице братья жили на квартире художника И. Билибина, который оказал на обоих значительное влияние своей увлеченностью поэзией И.Коневского и русской фольклорной демонологией.
Первые стихи Владимир опубликовал в конце 1908 г., а в 1910 г. вышел его первый сборник пейзажной лирики «Стихи», замеченный критикой. С начала 1911 г. руководил отделом поэзии студенческого журнала «Gaudeamus», в котором печатались В.Брюсов, М.Волошин, А.Толстой, А.Блок, И.Бунин. Работа в журнале позволила познакомиться также с кругом будущего Цеха поэтов, в который он вступил с образованием Цеха осенью 1911, став одним из адептов акмеизма, родившегося в недрах Цеха.
Второй сборник поэта «Аллилуйя», набранный церковнославянским шрифтом и состоявший из 12 стихотворений, был признан судом порнографическим, изъят из продажи полицией и подвергнут экзекуции «посредством разрывания на мелкие части». Причиной этому послужило сочетание названия книги с ее откровенно «земным» содержанием (художественные образы в поэзии Нарбута Н.Гумилев назвал «галлюцинирующим реализмом»). В октябре 1912 г., чтобы избежать суда за издание «Аллилуйи», при содействии Гумилева, Нарбут бросает учебу и уезжает на 5 месяцев с этнографической экспедицией в Абиссинию и Сомали. После амнистии по случаю 300-летия дома Романовых, в марте 1913 г. поэт возвратился в Россию. Африканские впечатления поэта воплотились в нескольких опубликованных стихотворениях и рассказах. В.Нарбут становится издателем и редактором «Нового журнала для всех», в котором публикует стихи членов Цеха поэтов, но финансовые проблемы вскоре вынудили его продать права на журнал и уехать на родину, практически порвав со столичной жизнью (хотя уже после отъезда в 1913 г. в Петербурге был издан сборник стихов «Любовь и любовь»).
К 1917 г. примкнул к левым эсерам, а после Февральской революции - к большевикам и вошел в Глуховский Совет. В ночь на новый 1918 г. на семью Нарбута было совершено бандитское нападение. Был убит родной его брат Сергей, а сам он был тяжело ранен. Из-за начинавшейся гангрены пришлось ампутировать кисть левой руки. По заданию партии в 1918 г. организовывал большевистскую печать в Воронеже (там же издавал и «беспартийный» литературно-художественный двухнедельник «Сирена», в котором публиковались О.Мандельштам, А.Блок, А.Ремизов; был подвергнут критике со стороны местных коммунистов за публикацию стихов имажинистов, затем в 1919 г. участвовал в издании партийных журналов в Киеве. В октябре этого же года в Ростове-на-Дону был арестован белогвардейской контрразведкой. Освобожден из тюрьмы конармейцами. Вступил в РКП и был вновь откомандирован на Украину. В 1920 г. возглавил Одесское отделение РОСТА, организовал в Одессе журналы «Лава» и «Облава». Познакомился с местными молодыми поэтами - Э.Багрицким, В.Катаевым и Ю.Олешей. В Одессе был издан сборник «Плоть» (1920), состоявший из стихотворений, написанных Нарбутом в 1912-1914 гг. С 1921 г. руководил в Харькове Радиотелеграфным агентством Украины. В 1922 г. в Одессе переиздается «Аллилуйя», а в Харькове выходит сборник «Александра Павловна» - последняя прижизненная книга и вершина лирики Владимира Ивановича Нарбута.
С 1922 г. работал в Москве - в Наркомпросе, в отделе печати ЦК РКП (б). Был редактором журналов «30 дней», «Всемирный следопыт» и «Вокруг света», основателем и председателем правления издательства «Земля и фабрика». Был обвинен в «сокрытии ряда обстоятельств, связанных с пребыванием в плену у белых в 1919 г.» и в 1928 г. исключен из партии. После этого жил литературной поденщиной, но в 1933-1934 гг. снова стал писать стихи, исповедуя лозунг «научной поэзии». В 1936 г. должен был выйти сборник его стихов «Спираль», но 26 октября поэт был арестован по доносу, 23 июля 1937 г. осужден на 5 лет по так называемому делу «украинских националистов» и отправлен сначала в пересыльный лагерь под Владивостоком, а затем - в Магадан. 7 апреля 1938 г. повторно судим и 14 апреля - расстрелян (по некоторым данным - утоплен на барже).
http://silverage.ru/narbutvi/
Из истории русской литературы имя В.И. Нарбута было вычеркнуто на несколько десятилетий. Возвращение состоялось только в 1978 г. после публикации в журнале «Новый мир» повести «Алмазный мой венец», в которой В.Катаев вывел образ поэта, дав ему прозвище «Колченогий». Владимир Иванович, действительно, заметно хромал. В юности он наступил босой ногой на ржавый гвоздь и заработал гангрену, из‑за чего ему вырезали правую пятку. В.Нарбут вообще притягивал к себе всевозможные беды. В детстве, когда он поливал из лейки цветочную клумбу, отец мальчика Иван Яковлевич совершил с ним очень глупую шутку: тихо подкрался со спины к 2-летнему сынишке и неожиданно громко рявкнул ему в самое ухо. Малыш так испугался, что на всю жизнь стал заикой.
Произнося фразу, Нарбут вдруг спотыкался и с напряжением повторял слово‑вставку: «Ото… ото… ото…» Однако знаменитую беспощадность его суждений этот изъян речи ничуть не смягчал. «С точки… ото… ото… ритмической, - тразбирал он чей‑нибудь слабый опус, - данное стихотворение как бы написано… ото… ото… сельским писарем».
В 1910 г. вышел его первый поэтический сборник «Стихи» - 77 стихотворений, посвященных вечным темам: любви, разлуке, родной природе. Сборник не потонул в литературном потоке, критика встретила его благосклонно.
В.Брюсов" «В.Нарбут выгодно отличается от многих других начинающих поэтов реализмом своих стихов. У него есть умение и желание смотреть на мир своими глазами, а не через чужую призму». Н.Гумилев: «Неплохое впечатление производит книга Нарбута, она ярка. В ней есть технические приемы, которые завлекают читателя (хотя есть и такие, которые расхолаживают), есть меткие характеристики (хоть есть и фальшивые), есть интимность (иногда и ломание). Но как не простить срывов при наличности достижений?»
Сам Владимир Иванович в те годы жил, как говорится, взахлеб. Роскошно одевался, кутил с размахом и, бывало, колотил зеркала в ресторанах. Г.Иванов вспоминал: «Поэт В.Нарбут ходил бриться к Молле - самому дорогому парикмахеру Петербурга.
- Зачем же вы туда ходите? Такие деньги, да еще и бреют как‑то странно.
- Гы‑ы, - улыбался Нарбут во весь рот. - Гы‑ы, действительно, дороговато. Эйн, цвей, дрей - лосьону и одеколону, вот и три рубля. И бреют тоже - ейн, цвей, дрей - чересчур быстро. Рраз - одна щека, рраз - другая. Страшно = как бы носа не отхватили.
- Так зачем же ходите?
Изрытое оспой лицо Нарбута расплывается еще шире.
- Гы‑ы! Они там все по‑французски говорят.
- Ну?
- Люблю послушать. Вроде музыки. Красиво и непонятно…
Этот Нарбут был странный человек».
* * *
После революции Владимира Ивановича избрали в Глуховский совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, где он «последовательно отстаивал большевистские позиции». По сути, Нарбут был единственным, кто после 25 октября требовал поддержки и осуществления декретов советской власти в Глухове. В местной печати развернулась кампания против него. В новогоднюю ночь (1918) семья Нарбута собралась для празднования в усадьбе Хохловка. Неожиданно дом подвергся нападению банды «красных партизан», промышлявших погромами поместий. Отец Владимира Ивановича бежал, жена Нина Ивановна с двухлетним сыном Романом успела спрятаться, участь остальных оказалась плачевна. Погибли брат поэта Сергей и мн. др. обитатели Хохловки. Владимира ранили, но, посчитав убитым, бросили в хлев вместе с трупами. Нина Ивановна нашла мужа на следующий день и отвезла в больницу. Нарбут получил несколько штыковых и пулевых ранений; из‑за начавшегося заражения ему пришлось ампутировать кисть левой руки.
Весной 1918 г., немного окрепнув, В.Нарбут отправляется в прифронтовой Воронеж, где трудится сменным редактором «Известий Воронежского губисполкома», возглавляет губернский союз журналистов и клуб при союзе «Железное перо», а также организовывает литературно ‑художественный журнал‑двухнедельник «Сирена» - первое в пореволюционной России издание, собравшее на своих страницах лучших отечественных писателей того времени.
В.Нарбут в рабочем кабинете. 1920-е годы
Владимир Иванович сам добывал бумагу и шрифты, ездил в Москву и Петроград, привлекая к сотрудничеству авторов. Вскоре в «Сирене» были напечатаны стихи А.Блока, Н Гумилева, А.Ахматовой, В.Брюсова, О.Мандельштама, Б.Пастернака, С.Есенина, П.Орешина, «Декларация» имажинистов, проза М.Горького, Б.Пильняка, Е.Замятина, А.Пришельца, И.Эренбурга, А.Ремизова, В.Шишкова, А.Чапыгина, М.Пришвина…
Московский журнал, 2018.
http://mosjour.ru/2018079334/
Высоким тенором вы пели
О чем-то грустном и далеком...
И белый мальчик в колыбели
Глядел на мать пугливым оком.
А звонкий голос веял степью -
Но с древней скифскою могилой!..
И к неземному благолепью
Душа томительно сходила...
И глаз огромной черной вишней
С багряно-поздней позолотой.
Смотрел недвижно, будто Кто-то
Уже шептал о жизни лишней...
1909
Налег и землю давит Зной,
И так победно, так могуче,
Что там, вверху, над крутизной
Застыли мраморные тучи.
И не идут, оцепенев,
И словно ждут в выси кого-то...
В лесу качает птиц напев
Зеленоокая Дремота.
Оса забилась под траву.
Кукушки зовы все ленивей.
И где-то там - в лесу? на ниве?
Звенит протяжное: ау...
1909
Деревня на пригорке -
В заплатанной сорочке:
Избушки, как опорки,
Овины - моха кочки.
Поломанные крылья,
Костлявые скелеты -
То ветряки. И пылью
Грустит над ними Лето.
Убогие ходули
Надев, шагают тучи.
И клеет желтый улей
Зной, точно мед, тягучий.
Колокольчик звякнул бойко
Под дугой коренника,
Миг, и - взмыленная тройка
От села уж далека.
Ни усадьбы, ни строений -
Только: вехи да снега
Да от зимней сонной лени
Поседелые луга.
Выгибая круто шеи,
Пристяжные, как метель,
Колкой снежной пылью сея,
Рвут дорожную постель.
А дорога-то широка,
А дорога-то бела.
Солнце - слепнущее око -
Смотрит, будто из дупла:
Облака кругом слепились
Над пещеркой голубой.
И назад заторопились
Вехи пьяною толпой.
Закивали быстро вехи:
Выбег ветер - ихний враг.
И в беззвучном белом смехе
Поле прянуло в овраг.
Под горой - опять деревня,
С красной крышей домик твой;
А за ним и флигель древний
Потонул, нырнул в сувой.
- Вот и - дома. Вылезай-ка
Поживее из саней!
Ну, встречай гостей, хозяйка,
Костенеющих - родней!
Снова кони, кучер, сани -
Оторвались от крыльца.
А в передней - плеск лобзаний,
Иней нежного лица.
Синий купол в бледных звездах,
Крест червонной поздней ржи.
Летом звонким режут воздух
Острокрылые стрижи.
А под маковкой за уши
Кто-то Темный из села,
Точно бронзовые груши,
Прицепил колокола.
И висят они, как серьги,
И звонят к Христову дню.
В меловой живя пещерке,
Голубь сыплет воркотню.
Вот в ветшающие сени
Поднимается старик.
И кряхтят под ним ступени,
И стенной добреет Лик.
И рукой дрожащей гладит
Бронзу сгорбившийся дед:
Ох, на плечи в тихом ладе
Навалилось много лет!
Стелет рваною овчиной
На скамейке свой тулуп,
Щурит око на овины
И жует трясиной губ.
Прилипли хаты к косогору,
Как золотые гнезда ос.
Благоговейно верят взору
Ряды задумчивых берез.
Как клочья дыма, встали купы,
И зеленеет пена их.
А дали низкие - и скупы,
И скрытны от очей чужих.
Застенчиво молчит затишье,
Как однодневная жена.
И скромность смотрит серой мышью
Из волокового окна.
А под застрехой желто-снежной -
Чуть запыленный зонтик ос.
И ветер грустью безнадежной
От косогора, хат, берез.
С каждым днем зори чудесней
Сходятся в вешней тиши,
И из затворов души
Просится песня за песней...
Только неясных томлений
Небо полно, как и ты.
Голые клонит кусты
Ветер ревнивый, весенний...
Выйти бы в талое поле,
Долго и странно смотреть
И от нахлынувшей боли
Вдруг умереть...
Туман окутал влажным пледом
Поля и темный косогор, —
И в облаках забытым следом
Идет ночной луны дозор.
А теплый ветер гонит тучи
И, без дождя их пронося,
Ломает ими свет текучий,
Снопами бледными кося.
И лишь на дальнем промежутке
Луна подымет свой фонарь
И проплывет. И снова жуткий
Блеск хрупкий льется, как и встарь.
Хлеба склонились в полудреме,
Чернеют густо и молчат.
И свет луны сильней в изломе.
А ветры туч овчины мчат.
Как быстро высыхают крыши.
Где буря? Солнце припекло!
Градиной вихрь на церкви вышиб -
под самым куполом - стекло.
Как будто выхватил проворно
остроконечную звезду -
метавший ледяные зерна,
гудевший в небе на лету.
Овсы - лохматы и корявы,
а рожью крытые поля:
здесь пересечены суставы,
коленцы каждого стебля!
Христос!
Я знаю, ты из храма
сурово смотришь на Илью:
как смел пустить он градом в раму
и тронуть скинию твою!
Но мне - прости меня, я болен,
я богохульствую, я лгу -
твоя раздробленная голень
на каждом чудится шагу.
О бархатная радуга бровей!
Озерные русалочьи глаза!
В черемухе пьянеет соловей,
И светит полумесяц меж ветвей,
Но никому весну не рассказать.
Забуду ли прилежный завиток
Еще не зацелованных волос,
В разрезе платья вянущий цветок
И от руки душистый теплый ток,
И все, что так мучительно сбылось?..
Какая горечь, жалоба в словах
О жизни, безвозвратно прожитой!
О прошлое! Я твой целую прах!
Баюкай, вечер, и меня в ветвях
И соловьиною лелей мечтой.
Забуду ли в передразлучный день
Тебя и вас, озерные глаза?
Я буду всюду с нами, словно тень,
Хоть не достоин, знаю, и ремень
У ваших ног, припавши, развязать.
1917, Киев
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 06 Окт 2019, 21:21 | Сообщение # 55 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 124 ГОДА СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
худ. Л.Зудов
Под звуки музыки осенней,
Под гулкий свист ветров лихих
Родился он, Сергей Есенин,
А вместе с ним - его стихи!
Он так легко, порой ревниво,
С любовью пишет о Руси,
И оживают в строчках нивы,
А слог и складен, и красив.
Он говорит, как речка шепчет,
Певучих фраз ручей бежит.
Он русским словом души лечит,
Он русским словом дорожит!
Он воспевает лес могучий,
Стога, погосты, тишь полей,
И стих его, пронзая тучи,
Несётся с криком журавлей.
Рязанских сказочных раздолий
Он воспевает ширь и стать,
Так много нежности и боли
В стихах умеет совмещать.
В стихах шафрановые дали
И ароматы трав в глуши...
Порой он пьянствовал, скандалил,
Но всё ж писал он от души.
Сидел когда-то за столом он,
А над листом струился свет,
Он знать не знал, что будут помнить
Его, спустя так много лет.
И вновь стихи звучат, как выстрел,
Как фейерверк, как взрывы чувств,
Любим поныне он и присно,
Ему бессмертье по плечу!
А.Мирюк
Глаза твои - озёра синие,
волос хрустальный водопад
изгибы губ, чуть-чуть печальные,
души, мне струны бередят.
Ах, эти фразы острокрылые,
летят, летят над всей землёй.
твои берёзы белоствольные,
я вижу будто пред собой.
Вот улыбаются, весенние,
Вот в зиму в белой бахроме,
И словно девушки печальные,
О нежности поют тебе.
Ты для меня не просто гений,
С открытой, русскою душой,
ты мир открыл мне, знай, Есенин,
Я преклоняюсь пред тобой.
Ты, мне слепой, помог увидеть,
России дивные края,
и мир любить, и сердцем видеть,
Какая родина моя...
Ты рисовал словами горы,
и Русь святую рисовал,
стихи - прекрасные узоры,
ты душу ими воскрешал.
Юлия Штырц
Клён под моим окном осенний
Живёт печалию о нём,
В душе с мелодией весенней,
В горящем золоте своём.
Тот клён тихонько прислонился
У дома к каменной стене,
Кудрявой кроной разветвился,
Напомнив о Есенине.
От ветра листья облетая,
О нём мне с грустью говорят,
Как голова его златая,
Они уж скоро догорят.
За поредевшею листвою
Небесной сини красота,
С своей прохладою живою
Видна, и пеной облака.
Плывут устало издалече,
И на душе тоска и грусть,
И как ладонями на плечи,
На землю лягут листья пусть.
Как небо синее, бездонны
Те васильковые глаза,
С щемящей грустью, непреклонны,
О, золотая голова!
Поющее дыханье лиры
Медовым запахом пьянит
И песня, словно сердце мира,
Как колокольчики звенит.
Тем именем его радушным
В полёте белом лебедей…
На чистом облаке воздушном
Звучит и пишется: Сергей!
Ника Соболева
Я люблю в эту пору осеннюю,
Что в народе зовут золотой,
В край рязанский, к Сергею Есенину,
Приезжать дня на три на постой.
Там брожу по высокому берегу,
Где шумят на ветру тополя.
А потом, прислонившись к дереву,
Я подолгу гляжу на поля...
А поля смотрят в даль синеокую,
Лентой пёстрой по краю - лесА.
Отчего же так душу мне трогают
Простотой своей эти места?..
Хоровод белоногих красавиц,
Щедро золото в косы вплетя,
Побродить не спеша меня манит,
Чтоб одну из них нежно обнять.
Здесь понятным до дрожи становится
Всё, что чувствовал он тогда...
И писать....и писать так захочется....
Даже если писать не горазд.
От восторга в груди моей тесно.
Жадно пью взглядом синь небес.
И звучит в благодарном сердце
Осень песней Есенинских мест.
С.Прохоров
Константиново - село, хоть и не Царское...
У этого села есть свой Поэт!
Есенин: Звон, Любовь, Москва кабацкая...
Крестьянин... Сорванец… Интеллигент...
Везде, Серёжа, свой Вы! Вашей лирою
Вновь будится весёлый наш народ...
Ваши стихи: и дерзкие и милые
Душа любая с радостью прочтёт...
Есенин - Вы не рифмоплёт на ярмарке...
И Ваша осень золотая тож…
Вы именинник - на Руси сплошь праздники!
Вам, верно, прошептала что-то рожь...
В.Черкасова
худ. Е.Тенишева
Всё в этом имени сошлось,
Как сходятся тропинки в поле,
И песнею отозвалось
В приокском солнечном раздолье.
Всё в этом имени звенит,
И озорство ветров и нежность,
Оно летит, летит в зенит
Стремительно и неизбежно...
В нём журавлей прощальный крик,
И грустный шелест листопада,
В нём исцеляющий родник,
В нём сердца тихая отрада.
Всё в этом имени слилось,
И шум дождей и свет осенний,
И золотая рябь волос…
Лишь вслушайтесь: Сергей Есенин!
С.Колосова
Светлана Пересветова
худ. К. Максимов
Там где заря касается земли,
Роняя на берёзы отсвет алый,
И не понять вблизи ли иль вдали
Кивает нежно месяц златоглавый.
Там невесомей боль земных утрат,
Как будто кто, плеснул вдруг в душу светом,
Там над рекой пылающий закат
Горит во имя светлое Поэта.
По тропкам, как по строчкам, наугад,
Легко идти, и дышится привольней,
И в сердце словно расцветает сад,
И всё приемлешь кротко и спокойно.
Доносит ветер звон колоколов,
И сонно травы плещутся над лугом,
И душам в этот миг не нужно слов,
Чтоб говорить сквозь радугу друг с другом.
худ. Г.Старостина
Я к речке по тропкам сбегаю,
И ветер теплом обнимает,
И странною близостью рая,
Охвачено сердце моё.
И нежность пронзает до дрожи,
И кажется счастье возможным,
В краю, где Есенин Серёжа
Беспечное детство провёл.
И легкость шагов окрыляет,
И воздух хмельной опьяняет,
И я безвозвратно влюбляюсь,
А сердце не бьётся - поёт!
Здесь всё мне как будто знакомо,
И я не в гостях здесь, а дома,
И близостью счастья земного,
Охвачено сердце моё.
худ. Е.Лавретьев
Там над Окою слышен шепот ивовый,
И плещет нежной алостью заря,
О, если вы видали Константиново,
То может быть поймете вы меня.
Там лучики сквозь ветки паутиною,
И березняк так лебедино бел,
О, если б мне уехать в Константиново -
То этот край мне душу бы согрел.
Там внемлет небо клику журавлиному,
И облака над церковью плывут,
Стихами дышит воздух в Константиново,
Ведь там стихи Есенина живут!
И в этот край как будто бы к любимому,
Я всей душою рвусь сквозь шелест дней,
О, если вы не знали Константиново,
Вам не понять вовек тоски моей.
Я только там была всегда счастливою,
И оттого, когда придет пора,
Меня похороните в Константиново,
Чтоб я под шепот ивовый спала.
Его здесь нет и страшно обернуться,
И вдруг понять, что я стою одна,
Что не дано руке руки коснуться,
Что в никуда летят мои слова…
Года прошли, сменилися столетья,
Но так же сини ночи на земле!
Но так же ночью, в память о поэте
Его стихи шепчу я в тишине.
Но в час когда сияет месяц нежный,
И льет на рощи серебристый свет,
На землю, что уснула безмятежно,
Незримо возвращается поэт...
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 16 Окт 2019, 16:36 | Сообщение # 56 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 205 - летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова
худ. И.Калита
О, этот Лермонтов опальный,
Сын нашей собственной земли,
Чьи строки, как удар кинжальный,
Под сердце самое вошли,
Он, этот Лермонтов могучий,
Сосредоточась, добр и зол,
Как бы светящаяся туча,
По небу русскому прошёл.
Я.Смеляков
Михаил Юрьевич Лермонтов:
Наталье Федоровне Ивановой
Акварель М.Кашинцева
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала. Я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я минутами лишь жил;
И те мгновенья были мук полны,
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями. Но сон
Как мир не мог быть ими омрачен.
...Известность, слава, что они? - а есть
У них над мною власть; и мне они
Велят себе на жертву всё принесть,
И я влачу мучительные дни
Без цели, оклеветан, одинок;
Но верю им! - неведомый пророк
Мне обещал бессмертье, и живой
Я смерти отдал все, что дар земной.
...Тут был я счастлив... О, когда б я мог
Забыть что незабвенно! женский взор!
Причину стольких слез, безумств, тревог!
Другой владеет ею с давных пор,
И я другую с нежностью люблю,
Хочу любить, - и небеса молю
О новых муках: но в груди моей
Все жив печальный призрак прежних дней.
...Никто не дорожит мной на земле
И сам себе я в тягость как другим;
Тоска блуждает на моем челе.
Я холоден и горд; и даже злым
Толпе кажуся; но ужель она
Проникнуть дерзко в сердце мне должна?
Зачем ей знать, что в нем заключено?
Огонь иль сумрак там - ей все равно.
...Грядущее тревожит грудь мою.
Как жизнь я кончу, где душа моя
Блуждать осуждена, в каком краю
Любезные предметы встречу я?
Но кто меня любил, кто голос мой
Услышит и узнает... И с тоской
Я вижу, что любить, как я, порок,
И вижу, я слабей любить не мог.
Не верят в мире многие любви
И тем счастливы; для иных она
Желанье, порожденное в крови,
Расстройство мозга иль виденье сна.
Я не могу любовь определить,
Но это страсть сильнейшая! - любить
Необходимость мне; и я любил
Всем напряжением душевных сил.
Отрывок из стих. "1831-го июня 11 дня"
худ. К.Рудаков
Не смейся над моей пророческой тоскою;
Я знал: удар судьбы меня не обойдет;
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет;
Я говорил тебе: ни счастия, ни славы
Мне в мире не найти; настанет час кровавый,
И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений;
И я погибну без следа
Моих надежд, моих мучений,
Но я без страха жду довременный конец.
Давно пора мне мир увидеть новый;
Пускай толпа растопчет мой венец:
Венец певца, венец терновый!..
Пускай! я им не дорожил.
1837
худ. Т.Маврина-Лебедева
Есть речи - значенье...
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слезы разлуки,
В них трепет свиданья.
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово;
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.
1840
худ. А.Парамонов
О чем писать?.. Бывает время,
Когда забот спадает бремя,
Дни вдохновенного труда,
Когда и ум и сердце полны,
И рифмы дружные, как волны,
Журча, одна вослед другой
Несутся вольной чередой.
Восходит чудное светило
В душе проснувшейся едва:
На мысли, дышащие силой,
Как жемчуг нижутся слова…
Тогда с отвагою свободной
Поэт на будущность глядит,
И мир мечтою благородной
Пред ним очищен и обмыт.
Но эти странные творенья
Читает дома он один,
И ими после без зазренья
Он затопляет свой камин.
Ужель ребяческие чувства,
Воздушный, безотчетный бред
Достойны строгого искусства?
Их осмеет, забудет свет…
Бывают тягостные ночи:
Без сна, горят и плачут очи,
На сердце – жадная тоска;
Дрожа холодная рука
Подушку жаркую объемлет;
Невольный страх власы подъемлет;
Болезненный, безумный крик
Из груди рвется – и язык
Лепечет громко, без сознанья,
Давно забытые названья;
Давно забытые черты
В сиянье прежней красоты
Рисует память своевольно:
В очах любовь, в устах обман –
И веришь снова им невольно,
И как-то весело и больно
Тревожить язвы старых ран…
Тогда пишу. Диктует совесть,
Пером сердитый водит ум:
То соблазнительная повесть
Сокрытых дел и тайных дум;
Картины хладные разврата,
Преданья глупых юных дней,
Давно без пользы и возврата
Погибших в омуте страстей,
Средь битв незримых, но упорных,
Среди обманщиц и невежд,
Среди сомнений ложно черных
И ложно радужных надежд.
Судья безвестный и случайный,
Не дорожа чужою тайной,
Приличьем скрашенный порок
Я смело предаю позору;
Неумолим я и жесток…
Но, право, этих горьких строк
Неприготовленному взору
Я не решуся показать…
Скажите ж мне, о чем писать?
К чему толпы неблагодарной
Мне злость и ненависть навлечь,
Чтоб бранью назвали коварной
Мою пророческую речь?
Чтоб тайный яд страницы знойной
Смутил ребенка сон покойный
И сердце слабое увлек
В свой необузданный поток?
О нет! Преступною мечтою
Не ослепляя мысль мою,
Такой тяжелою ценою
Я вашей славы не куплю…
1840. Отрывок из стих. "Журналист, Читатель И Писатель*
Александре Осиповне Смирновой
Без вас хочу сказать вам много,
При вас я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И я в смущении молчу.
Что ж делать?..
Речью неискусной
Занять ваш ум мне не дано...
Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно...
1840
худ. И.Таидзе
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж... Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых...
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали
И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна...
Как вспомнишь, ка́к давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит... все равно,
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет...
Ей ничего не значит!
1840
худ. М.Сюрина
Я правды ничем не нарушу,
Сказав, что под стать колдуну,
Он с детства берёт вашу душу
И держит до смерти в плену.
Характер, как порох, -
Не трогай!
Быть может, отсюда и дар?
Но раньше гусарили много,
А он - не бездумный гусар.
По чёрному небу России
Мелькнул он, судья и пророк,
И веру в мятежные силы,
Тоску по свободе зажёг...
А.Сазонов
Москва, Лермонтовская площадь
Ты стоишь, не знающий покоя,
Молодой, уставший от дорог,
Думаешь над новою строкою –
Так, как ты лишь думать мог.
Ты ещё, наверно, не заметил:
Отшумели тысячи дождей,
Миновало более столетья
Бесконечной юности твоей.
Золотятся, как и прежде, нивы,
Пахнет воздух хлебом и жнивьём.
Голос твой свободно и счастливо
Входит гостем в каждое жильё.
Жить и жить в граните и металле
Вечно юной пламенной душе!
Слышишь, как деревья зашептали:
«С днём рожденья, дорогой Мишель…».
М.Кириллов
В тенистом парке у обрыва,
Ветрам открытый он стоит.
Застывшим взглядом горделиво
На море синие глядит.
Там парус реет одинокий,
И чайка вьётся над волной.
В стране манящей и далёкой,
Он так и не нашёл покой.
И горца песня не допета,
И не досказаны слова,
И не домчалась в храм карета,
Плывут лишь в небе облака.
Гонимые семью ветрами,
Плывут свободными они.
Привет несут его Тамани
С далёкой северной земли.
В тенистом парке у обрыва,
Навечно Лермонтов стоит.
Застывшим взглядом горделиво
На море синие глядит.
Т.Клунова
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 21 Окт 2019, 09:51 | Сообщение # 57 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ВЛАДИСЛАВ ОЗЕРОВ
(11.10. 1769 - 17.09. 1816)
Поэт, драматург, один из основоположников русского сентиментализма. Трагедией была жизнь самого В.А. Озерова. Завязка (рождение) и развязка (смерть) разыгрались на одной и той же сцене - в родовом имении Озеровых Борки, расположенном на правом берегу Волги 10 км. ниже г. Зубцова. Сейчас Борки - довольно крупный населенный пункт, но вплоть до 1917 г. они выглядели так же, как при Владиславе Александровиче: дворянская усадьба, полтора десятка крестьянских дворов, дом причта, церковь, освященная во имя иконы Казанской Божией Матери, откуда другое название села - Казанское. Род Озеровых будто бы происходил из Польши, откуда они в XV в. выехали ко двору Ивана III, но упоминаться в документах начинает лишь со второй половины XVI в. Отец, Александр Иринархович, родился в 1735 г.. Служил в Преображенском полку, после конфликта с полковым начальством перешел в гражданское ведомство, где сделал неплохую карьеру: стал директором Петербургского лесного департамента министерства финансов в чине статского советника. От первого брака - на дочери графа Блудова - родился сын Владислав, получивший при крещении имя Василий. Крестили мальчика в построенной за 4 года до этого каменной Казанской церкви. В честь его рождения глава семейства распорядился посадить рядом с домом дубок, который намного пережил Владислава-Василия: по сообщению «Русского вестника», в 1888 г. дерево еще являло собой «здоровый дух в здоровом теле», щеголяя могучим стволом с золотистым отливом и развесистой кроной.
Детство будущего драматурга прошло в сельской тиши среди пленительных красот среднерусской природы. Родители постоянно жили в Петербурге, предоставив сына попечению нянек. В мае 1778 года Александр Иринархович поместил восьмилетнего Владислава в петербургский Шляхетский сухопутный корпус, где тот провел девять лет. За это время в семейной жизни Озеровых произошли большие изменения. Умерла мать. Отец женился на вдове, обремененной детьми. От второго брака также родились дети. Всего в семействе их стало 22 ребенка!
Владислав Озеров был выпущен из Шляхетского корпуса 16 ноября 1787 г. в чине поручика и с награждением золотой медалью. Шла русско-турецкая война (1787-1791). Юного поручика направили в Южную армию. Боевое крещение он получил при штурме крепости Бендеры. В 1790 г. Владислав возвращается в Шляхетский сухопутный корпус - адъютантом при директоре, графе Ангольте, а через четыре года переходит на службу в Лесной департамент. Переход совершился весьма своеобразно: Озеров-отец по выслуге лет попросился в отставку и предложил вместо себя сына. Департамент с такой заменой согласился. Александр Иринархович уехал в свое имение Борки, а Владислав Александрович занял его директорское кресло. А весной 1808 г. он это кресло утратил. Его неожиданная отставка породила множество слухов.
П.Вяземский: «Однажды… начальники спросили: не нужно ли сделать перемены в… департаменте? Озеров счел этот вопрос за совет идти в отставку и тотчас вышел». По другой версии, Озеров был сильно не в ладах со своим начальником Голубцовым, который в конце концов и избавился от него. В соответствующем приказе сказано кратко: «Уволен от службы». Об опале свидетельствует тот факт, что Озеров, имея чин действительного статского советника и, следовательно, право на пенсию при выходе в отставку, пенсии не получил. К этому времени он уже имел большую известность как драматург. После отставки уехал в свое небольшое имение Красный Яр Чистопольского уезда Казанской губернии, где закончил трагедию «Поликсена». Поставленная в Петербурге в мае 1809 г., она через два спектакля была снята с репертуара. И хотя друзья хвалили «Поликсену», автор впал в отчаяние и сжег все свои рукописи, в том числе три первых акта трагедии «Медея». Его душевное здоровье резко пошатнулось. Тревожные слухи стали доходить до Озерова-отца. В 1810 г. Александр Иринархович приехал навестить сына, застал его в ужасном состоянии и забрал в Борки. Однако домашняя обстановка и забота близких не смогли остановить развитие болезни. Владислав Александрович перестал писать, зато начал злоупотреблять наливками и настойками. Кризис наступил осенью 1812 г. (позже племянница драматурга П.Е. Озерова в беседе с академиком Я.К. Гротом настаивала, что причиной явилось взятие Наполеоном Москвы): Озеров впал в детство и проводил время, целыми днями играя в домино с камердинером; при этом часто бормотал одну и ту же фразу: «Хорошие большие - девять придут». Случались у больного и периоды просветления. Тогда он работал в саду. Памятником этих трудов осталась насыпанная им земляная горка с винтообразной дорожкой к вершине - ее видел Я.Грот, посетивший Борки в 1888 г.
В.А. Озеров умер на 47 году жизни. Его похоронили на сельском кладбище возле Казанской церкви. На могиле поставили каменный памятник в виде гроба с высеченным на крышке шестиконечным крестом и с надписями на лицевой и боковой сторонах: «Под сим камнем погребено тело Генерал-Майора и ордена св. Владимира 3 степени Кавалера Василия Александровича Озерова, который родился 1769 года сентября 30 дня, скончался 1816 года сентября 5 дня. Житие его было 46 лет 11 месяцев 6 дней» (вместо имени Владислав выбито имя по крещении - Василий); «Сей памятник плачевный, // Где прах почиет в мире твой, // Тебе душевною любовью посвященный, // Сердечной орошен слезой»; «И сотвори ему вечную память»; «Святый Боже, Святый бессмертный, помилуй нас».
Барский дом в Борках с тех пор мало изменился. Архитекторы Центральных научно-реставрационных мастерских обследовавшие Борки в 1967 г. пришли к выводу, что «упрощенность трактовки ордерной системы и некоторое огрубление архитектурных форм говорят за использование владельцами усадьбы местных мастеров при ее строительстве» и «выдают руку не слишком искусного зодчего». Вероятно, здание если не полностью, то в значительной мере было спроектировано самим А.И. Озеровым. Он же руководил строительством, начатым в 1804 или 1805 г.
Дворяне Безобразовы, унаследовавшие имение после Озеровых по женской линии, пристроили к дому ряд дополнительных помещений, а также два крыльца с колоннами.
В советское время усадебный дом интенсивно использовался: в разное время здесь были жилые помещения, школьные классы, библиотека, районная школа механизаторов, правление колхоза, сберкасса. В 1983 г. на втором этаже открыли Борковскую колхозную картинную галерею. Она занимает три комнаты и насчитывает 170 экспонатов, подаренных музеями Москвы и частными лицами. А вот могила драматурга утрачена. Краевед П.Антропов, в 1970-е годы занимавшийся ее поисками, в конечном итоге тщетными, пришел к выводу, что надгробие было разрушено в период немецкой оккупации, тогда же взорвали и Казанскую церковь. Впрочем, могильный камень могли снять в период колхозного строительства: на это предположение наводит факт исчезновения с борковского кладбища почти всех старых надгробий. Так или иначе, в 1983 г. здесь был сооружен новый памятник. На белой мраморной плите надпись: «Русский писатель-драматург Владислав Александрович Озеров. 1769-1816».
Жуковский в своем послании к Вяземскому и Пушкину, говорил об Озерове с трогательным участием:
Поэзия есть добродетель;
Наш гений лучший нам свидетель.
Здесь славы чистой не найдем -
На что искать? Перенесем
Свои надежды в мир потомства...
Увы! Димитрия творец
Не отличил простых сердец
От хитрых, полных вероломства.
Зачем он свой сплетать венец
Давал завистникам с друзьями?
Пусть Дружба нежныим перстами
Из лавров сей венец свила -
В них Зависть терния вплела;
И торжествует: растерзали
Их иглы славое чело -
Простым сердцам смертельно зло:
Певец угаснул от печали .
Ах! если б смог возникнуть глас
Участия и удивленья
К душе, не снесшей оскорбленья,
И усладить ее на час!
Чувствительность его сразила;
Чувствительность, которой сила
Моины душу создала,
Певцу погибелью была...
С.Кутейников
21.07. 2017. Московский журнал,
http://mosjour.ru/2017063330/
http://litmap.tverlib.ru/ozerov/index.html
БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ И ЗАБЫТЫЙ
Есть ценностей незыблемая скала
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
На автора возвышенных стихов...
Что делать вам в театре полуслова
И полумаск, герои и цари?
И для меня явленье Озерова -
Последний луч трагической зари.
Осип Мандельштам, 1914
В русской литературе есть такие старинные имена, о которых вспоминают лишь по круглым датам, почитая скорее легенду о писателе, чем самого писателя. Так мы недавно отдали юбилейную дань И.А. Крылову. Но вот его ровеснику и доброму приятелю Владиславу Александровичу Озерову не помогла и дата - 250 лет со дня рождения. В Петербурге, где в начале ХIХ в. Озеров "невольны дани народных слез, рукоплесканий с младой Семеновой делил" (строка из пушкинского "Евгения Онегина"), где император Александр после спектакля вручал драматургу перстень, а театральная публика захлебывалась в восторгах, - там о нем забыли. В Тверской губернии, где в усадьбе Борки родился и умер В.Озеров, о выдающемся земляке помнят, но средств на юбилей нет.
Мало того: озеровская родовая усадьба нуждается в срочной реставрации, а надгробие Озерова на сельском кладбище разрушается. В советское время в Борках был богатый колхоз "Путь Ильича" и в усадьбе Озерова в 1983 г. открылась картинная галерея. Помогал создавать уникальную сельскую экспозицию художник Б.Диодоров. Борис Аркадьевич несколько недель напоминал всем - от администрации Зубцовского района, где находятся Борки, до т/к "Культура" - о юбилее одного из первых русских драматургов-трагиков. "
Б.Диоров: "Давайте жить историей своей родины, воспитывать чувство гордости…"
Я прошу: люди, вспомните Озерова! - с горечью говорит 84-летний великий мастер. - Но у всех какие-то отговорки. Вот хочу позвонить Никите Михалкову - ведь в тех местах жили его предки...". Неподалеку от озеровских Борков - село Погорелое Городище, где год назад Б.Диодоров открыл музей Пушкина.
http://www.pushkin-museum.ru/
На создание музея "Дорога к Пушкину" художник отдал свою премию, полученную из рук президента за выдающийся вклад в развитие отечественного и мирового искусства иллюстрации. Предполагается, что в Погорелом Городище Пушкин побывал в 1826 г. После этого поэт написал Н.Раевскому: "Мой предок был всем, чем угодно, даже поджигателем, как это доказывается грамотой, которую я нашел в Погорелом Городище..." Возможно, Пушкин заезжал и в Борки на могилу Озерова, который умер в 1816 г., за четыре года до этого лишившись рассудка. Озеров неизлечимо заболел осенью 1812 г., узнав о сдаче Москвы французам. Такая впечатлительность кажется сейчас странной, но не ей ли мы обязаны стремительным взлетом русской словесности в годы царствования Александра I. За какие-то 10 лет русская муза и русское слово проделали тот путь, на который у европейцев ушло чуть ли не столетие. Батюшков называл Озерова "нашим Эврипидом", Орфеем, "печальным соловьем", посвящал ему стихи и скорбел о его болезни, не ведая еще, что та же хворь сразит и его.
"Русская Мельпомена, - писал Батюшков, - оплакивает еще своего любимца, столь ужасно отторженного от Парнаса, от всего человечества! Есть люди, которые завидуют дарованию! Великое дарование и великое страдание - почти одно и то же..."
Озеров и Батюшков воспитали в публике ту восприимчивость, без которой и Пушкин не был бы потом услышан. Вот как один из современников вспоминает о репетиции в 1808 г. трагедии Озерова "Димитрий Донской": "Действие, производимое трагедиею на душу, невообразимо. Стоя у кулисы, я плакал, как ребенок, да и не я один: мне показалось, что и сам Яковлев в некоторых местах своей роли как будто захлебывался и глотал слезы..." Фрагменты из трагедии Озерова "Эдип в Афинах" ставили во всех театрах России. В 1827 г. в домашнем театре у Олениных в Приютине Антигону играла А.Оленина, в которую тогда был влюблен Пушкин. Она не приняла предложения руки и сердца поэта, и Пушкин как-то охладел к Озерову, сочтя его устаревшим. Об нем Александр Сергеевич спорил с Вяземским, который знал наизусть многие монологи из трагедий Озерова, а особенно часто повторял вот эти строки:
И тени в облаках печальны и безмолвны,
С вечерней тишиной, при уклоненьи дня
По холмам странствуют, искав вотще меня.
Я удалился вас, и оных мест священных,
За волны шумные,
в страну иноплеменных,
Куда меня влекла могущая любовь.
Но вы не сетуйте: она и вашу кровь
В весенний возраст дней, как огнь,
воспламеняла;
Улыбка красоты и вас равно пленяла.
Вы были счастливы; но я!..
Размышление в Погорелом городище
Земли родной, не беспокоя сон,
благословляю милые просторы.
Холмы, луга, изгибы рек, ручьёв,
и синь небес, и облака седые.
Всё здесь со мною говорит,
во всём мне чудятся
напевные сказанья:
о древней старине, о тяготах труда,
о счастье свадеб и печалях тризны,
о том, как рати собирались в строй,
мечом и волей зиждились победы.
Зимой, когда поля укрыты пеленой снегов
глубоких, бесконечных, чистых,
когда ветра разносят волчий вой,
а птицы песни оставляют вранам,
я зримо вижу, как народы, страны,
несчетною ордой идут на Русь.
Границы движутся, булат звенит о шлемы,
сердца взыскуют милости небес.
Но вот весна улыбкой растопила
недвижные снега, те потекли,
взошла трава, листва зашелестела,
вернулись к гнездам мириады птиц,
их голоса заполнили собою оживший,
пробудившийся простор.
Открылась пашня, принимая зерна.
Пасхальные запели голоса колоколов.
Почудилось иное: мир бесконечен,
людям дан покой, труд царствует -
ему настало время. Пора трудами жизни
прирастать. И славить мастерство.
Мечтать и верить - не прекратит великий
наш народ. Он слову открывается
навстречу, к своим поэтам устремляет взор.
И вслед за ними песни и молитвы
краеугольным основаньем жизни
кладет навеки, созидая Жизнь.
Дороги-реки, вы святым знакомы.
Вы впору каждому, просторам нет конца.
Вы начинаетесь у отчего крыльца,
из уст отца, из материнских песен.
Дорога к Пушкину – великая тропа.
Златой она соединяет нитью вчера и завтра,
Слово – посох ей. Душа мужает, следуя поэту,
и умудряется, и свой свершает путь.
Наш Пушкин – прост, он гений, друг, учитель,
он за собою увлекает в жизнь.
И мы идем за ним, мы ищем Бога.
Благословенна Пушкина дорога.
Смелей за ним, вперед, скорее в путь!
В.Озеров
"...Совсем недавно, 11 августа 2018 г., еще один пушкинский музей во всеуслышание заявил о себе. «Дорога к Пушкину» называется этот пока еще маленький очаг вечной красоты. Работает экспозиция, посвященная событиям, связанными с приездом и поисками Александром Сергеевичем ответов на вопросы об истории рода и Родины в Погорелом Городище. Ответы нужны были ему для того чтобы жить. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», - напишет он. Вслед за Пушкиным и мы, входя в его музей, отправляемся по дороге размышлений и испытаний.
Вместе с появлением в Погорелом Городище Пушкинского музея, мы вправе утверждать рождение обновленного места, в котором будет созидаться и длиться жизнь людей, которые вслед за Пушкиным, Мининым, Пожарским, вслед за героями и гениями нашей русской истории, жизни, культуры, принимают на себя полноту ответственности о судьбе нашей Родины, России.
Символично, что у истоков музея встали умудренные опытом долгой жизни верующие в Бога люди, художник книги Б.А. Диодоров и поэт К.С. Филиппова, муж и жена, созидатели и творцы. Они идут впереди и ведут нас за собой по Пушкинской Дороге, вместе с С.Е. Кутейниковым, со своими духовными «детьми» и помощниками, ведут дорогой к Пушкину. Своим личным примером показывают нам, что великое дело созидается в немощи сил, в высоком горении творчества. Глаза боятся, а руки делают, - гласит народная поговорка.
В Погорелом Городище сегодня создается светлое и счастливое будущее наших детей и внуков, которые с памятью о Пушкине, с его словами в сердце, не пугаясь тягот и испытаний, уверен, послужат процветанию родного города и Отечества. Дело за каждым из нас! За каждым, кто готов разделить ответственность за судьбу Родины с Александром Сергеевичем Пушкиным.
Г.Н. Василевич, директор Пушкинского Заповедника
http://www.pushkin-museum.ru/obrashenie2.html
Дмитрий Шеваров
09.10. 2019. РГ
https://rg.ru/2019....na.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 11 Ноя 2019, 20:20 | Сообщение # 58 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 125-летию со дня рождения
ГЕОРГИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ИВАНОВ
(10.11. 1894 - 26.08. 1958)
Акмеист. Писатель, мемуарист, переводчик. Один из крупнейших поэтов русской эмиграции первой волны. В большом, зычном хоре русской литературы голос Г.Иванова звучит не очень громко. Стихотворец был чрезвычайно даровит, но и вокруг него талантов всегда хватало. Прослыв на родине кудесником слова, еще большую известность он обрел в эмиграции, став, по мнению критиков, первым поэтом России на чужбине, при том, что конкурентами Иванова выступали мастера выдающиеся и даже классики.
Его отец окончил Павловское офицерское пехотное училище, служил в Третьей гвардейской конно-артиллерийской батарее. Все прадеды и деды поэта были военными. Казалось, сам Бог велел ему надеть мундир. Так и случилось - поначалу. Мальчика определили во Второй кадетский корпус. Особыми способностями Георгий там не блистал, отличался, впрочем, на уроках рисования. Учитель живописи даже прочил ему карьеру художника. (Ошибся, но не принципиально: вскоре Иванов примется создавать изящные миниатюры и полотна - посредством виртуозно зарифмованных фраз.) Преуспел и в химии, но особенно в литературе, выбился по этому предмету в первые ученики.
Его наставник, военный писатель, поклонник и знаток творчества С.Надсона Н.Жерве разглядел в юноше недюжинный талант.
Поэзия захватила Георгия, когда ему стукнуло пятнадцать. Улыбчивый юноша с грустными глазами и пухлым ртом очаровался стихами Лермонтова. Потом на глаза попались сочинения К.Р., великого князя К.Романова, слывшего недурным стихотворцем. Тот был генерал-инспектором кадетских корпусов и военных училищ. Однажды в строю, который обходил К.Р., оказался Иванов. Георгий смотрел на него с обожанием - не как на представителя великокняжеской семьи, но как на большого поэта. Такого он видел впервые. Знакомство с сочинениями Фета, Полонского, того же Надсона, подражание Бальмонту, восхищение Блоком, преклонение перед Брюсовым - все это происходило в его жизни тогда, когда он еще особо не задумывался о стилях и формах. Пленяло течение рифмы - ее таинственные изгибы, причудливость, грация. Однажды Иванов услышал:
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт...
Задыхаясь от восторга, спросил: «Кто это?» Ему ответили: «Гумилев». В тот момент Георгий мог только мечтать, что когда-нибудь они познакомятся, сблизятся. Начал рассылать свои экзерсисы по разным изданиям, благо последних было немало. Однако желающих печатать его стихи не находилось. Как-то раз в «Вечерней биржевой газете» он увидел объявление: новый еженедельник «Все новости литературы, искусства, театра, техники и промышленности» просит господ писателей присылать свои произведения. Иванов схватил кипу страниц, положил их в конверт и отправил по указанному адресу, не шибко надеясь на благожелательный ответ. Однако два стихотворения были напечатаны, в том числе «Осенний брат»:
Он - инок. Он - Божий. И буквы устава
Все мысли, все чувства, все сказки связали.
В душе его травы, осенние травы,
Печальные лики увядших азалий...
Из корпуса он ушел, хотя и мать возражала против этого, и сам долго колебался. Как бы там ни было, становиться офицером не хотел. Желал творить. Последовала череда знакомств с известными поэтами, одним из коих оказался Северянин. «Я прочел несколько стихотворений, - вспоминал Г. Иванов в мемуарах «Петербургские зимы». - Они меня «пронзили». Их безвкусие, конечно, било в глаза, даже такие неискушенные, как мои (только месяц назад мне внушили, что Дм. Цензором не следует восхищаться...). Но, повторяю, - они пронзили. Чем, не знаю. Тем же, вероятно, чем через год и, кажется, так же случайно, - Сологуба».
Отправляясь на Подъяческую улицу, в гости к Северянину, представлял: тот, чьи строки «полны омарами, автомобилями и французскими фразами, - человек блестящий и великосветский»; и дом его богат, и слуга ходит в фиалковой ливрее. Иванов заранее смущался своего скромного вида и того, что приедет на «ваньке» (так в Питере называли недорогие пролетки). Но все оказалось несколько иначе: дом - простецкий, вход со двора, на замызганной лестнице пахло кошками и жареным луком. Удивленный гость позвонил в квартиру №13 и вскоре поразился еще больше. Ему открыла старушка с руками в мыльной пене: «Вы к Игорю Васильевичу? Обождите, я сейчас им скажу», - и ушла за занавеску. Молодой человек огляделся. На плите кипело и чадило, стол был завален немытой посудой, на веревке сушилось выстиранное белье. И тут появился рослый, гладко выбритый господин с темными вьющимися волосами, позвал в небольшую комнату с полкой книг, усадил на диван. Поговорили. Приветливый хозяин охотно декламировал свои строфы.
«Манера читать у него была та же, что и сами стихи, - и отвратительная, и милая. Он их пел на какой-то опереточный мотив, все на один и тот же. Но к его стихам это подходило».
Подружились. Северянин в ту пору упивался славой. Его книги были нарасхват, бюро газетных вырезок присылало ему по пятьдесят бумажных клочков в день - из выходивших в разных городах России изданий. Никакие залы не могли вместить всех желавших попасть на северянинские поэзоконцерты. Игоря Васильевича караулили повсюду батальоны поклонниц, а он, осыпаемый цветами, мчался мимо них на автомобиле. Их пути разошлись довольно скоро. Иванов перешел в «Цех поэтов» (сообщество, созданное по образцу ремесленных объединений средневековой Европе,
участники относились к поэзии как к профессии, ремеслу), «завязал связи более «подходящие» и поэтому бесконечно более прочные». К нему, новобранцу литературных войск, неторопливо, мелкими шажками, подкрадывалась известность. Название, выбранное для мемуаров, - «Петербургские зимы», - символично.
Читать по ссылке: http://knigosite.org/library/read/53954
В дореволюционной столице России всегда зябко, горожане и приезжие жадно ловят каждый луч солнца, часто ежатся, кутаются в пальто и шубы, торопятся в уютное тепло домов, отелей, кофеен. Холодно не только от дующего с Невы ветра, моросящего дождя, завывающих метелей, но и от предчувствия тревоги, прячущейся между статуй, памятников, близ набережных у вспененной воды, в пустоши подъездов: «Там, в этом желтом сумраке, с Акакия Акакиевича снимают шинель, Раскольников идет убивать старуху... Иннокентий Анненский, в накрахмаленном пластроне и бобрах, падает с тупой болью в сердце на ступени Царскосельского вокзала». Великое множество людей в Санкт-Петербурге ежечасно ждали своего шанса, испытывали судьбу. Одни были обречены на неуспех, других ждал выигрыш - в любви, картах, карьере. Толпились в очереди за удачей, беспрестанно волновались, жаждали всеобщего признания, жарких оваций и наши литераторы -разноликие и разностильные. В их числе - Г.Иванов (в спутницы жизни он спустя годы выберет поэтессу И.Одоевцеву).
Ты не расслышала, а я не повторил.
Был Петербург, апрель, закатный час,
Сиянье, волны, каменные львы...
И ветерок с Невы
Договорил за нас.
Ты улыбалась. Ты не поняла,
Что будет с нами, что нас ждет.
Черемуха в твоих руках цвела.
Вот наша жизнь прошла,
А это не пройдет.
Одного литературного таланта для алчущих славы бывает, как правило, недостаточно, нужна природная смекалка, а куда более - «подходящие, прочные связи». Иные личности с деньгами и авторитетом всегда любили поощрить честолюбивых дебютантов, направить их на «путь истинный». Был среди подобных «меценатов» и поэт С.Городецкий, устраивавший, выражаясь современным языком, шумные презентации. Одну из них Иванов описал в своих мемуарах: "Просторный зал. Звучит заместо колокольчика то ли гонг, то ли тимпан. Гаснет свет, и в ярком блеске рефлекторов - эстрада. Городецкий просит у почтенной публики внимания и представляет первого выступающего. Выходит нарумяненный, подвитый, в розовой косоворотке и плисовых шароварах Есенин. В руках у него - бумажные васильки. Вроде пошло, безвкусно, но - публика в восторге. Быстро прикрепив на лицо отрепетированную улыбку, нараспев читает:
«Белая береза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром».
Народ внимает: поэт из народа, самородок. Успех полнейший, зрители рукоплещут. За Есениным выступают прочие выходцы из деревни, приехавшие покорять столицу, С.Клычков, Н.Клюев - в поддевках, шароварах, румяные, с подведенными бровями. Читают напевно, окают, и тоже, конечно же, срывают бурные аплодисменты..."
По прошествии столетия такая реакция впечатлительной «старорежимной» публики не удивляет. Да и мы в XXI в. благодарно аплодируем упомянутой троице, особенно Есенину. Но вряд ли кто-то вправе осуждать Г.Иванова за то, что он подобных чувств-восторгов не разделял. И причина понятна: у поэтов свои счеты и критерии. Его стихи тем временем зрели, крепли, наливались буйной экспрессией, сочились красками-метафорами:
Как я люблю фламандские панно,
Где овощи, и рыбы, и вино,
И дичь богатая на блюде плоском
Янтарно-желтым отливает лоском.
И писанный старинной кистью бой -
Люблю. Солдат с блистающей трубой,
Клубы пороховые, мертвых груду
И вздыбленные кони отовсюду!
Но тех красот желанней и милей
Мне купы прибережных тополей,
Снастей узор и розовая пена
Мечтательных закатов Клод Лоррена.
Окутанные легкой дымкой импрессионизма ивановские строфы исполнены хрустальной чистоты, бодряще-студеной свежести:
Заря поблекла, и редеет
Янтарных облаков гряда,
Прозрачный воздух холодеет,
И глухо плещется вода.
Священный сумрак белой ночи!
Неумолкающий прибой!
И снова вечность смотрит в очи
Гранитным сфинксом над Невой.
Томящий ветер дышит снова,
Рождая смутные мечты,
И вдохновения былого,
Железный город, полон ты.
Воспоминания Георгия Владимировича - богатый кладезь образов, портретов, эскизов. И все - оригинальные, своеобычные. Изображенный во весь рост Мандельштам: «На щуплом теле (костюм, разумеется, в клетку, и колени, разумеется, вытянуты до невозможности, что не мешает явной франтоватости: шелковый платочек, галстук на боку, но в горошину и пр.), на щуплом маленьком теле несоразмерно большая голова... Глаза прищурены, полузакрыты веками - глаз не видно. Движения странно несвободные. Подал руку и сразу же отдернул. Кивнул - и через секунду еще прямее вытянулся. Точно на веревочке».
А вот другой рисунок с натуры: «Кирпич в сюртуке» - слово Розанова о Сологубе. По внешности, действительно, не человек - камень. Движения медленные, натянуто-угловатые. Лысый, огромный череп, маленькие, ледяные сверлящие глазки. Лицо бледное, неподвижное, гладко выбритое. И даже большая бородавка на этом лице - каменная».
В 1922 году Иванов эмигрировал. Уже расстрелян Гумилев, умер Блок. Георгий Владимирович мучился одиночеством, у него частенько дрожали руки. Новая власть лишила поэта покоя и веры в хоть какое-то, пусть даже самое скромное благополучие. За границу он отправлялся по литературным делам, хотя мысль об эмиграции не покидала. Отбывал на немецком пароходе «Карбо-2», с набережной близ Николаевского моста. Покидал Россию налегке, положив в чемодан лишь самые необходимые вещи. К причалу подходил вместе со старым знакомым, художником Мстиславом Добужинским. Тот не задавал никаких вопросов, а лишь сказал, что и сам хочет уехать из России. Они понимающе переглянулись. Живописец спустя два года также эмигрировал.
Желанного покоя на чужбине Георгий Владимирович не обрел, хотя муза стала к нему еще более благосклонна. В творчестве появилось, как никогда, много трагических тонов и оттенков. Он бодрился, но тоска одолевала: «Мы должны иметь возможность жить литературой, никакой другой малейшей возможности у нас нет». Работал постоянно, подолгу, до самоистязания. «У меня стихов, собственно, сколько угодно, но я их рву, чтобы избежать соблазна написать то же самое, т.е. повторить пройденное», - признавался он писателю и публицисту Р.Гулю. Поэт не вымучивал рифмы, они сами являлись к нему. Но когда начинал править, заменяя и переставляя слова, дело стопорилось. Не в силах приспособиться к заграничной жизни, нервничал. К Франции был равнодушен, да и язык этой страны так и не выучил - просто не хотел говорить ни на каком другом, кроме русского. Мрачно острил: «Французская женщина для меня - все равно, что пудель какой-нибудь. Ну, лает и лает». Говорят, ему предлагали новое подданство - отказался. В анкетах на вопрос: «Гражданином какой страны вы являетесь?» - всегда отвечал: русский беженец.
Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу
И вашей России не помню
И помнить ее не хочу.
И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Березки, дымки, огоньки...
В одном из его стихотворений есть такие строки:
«Но я не забыл, что завещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию - стихами».
Так в конечном итоге и произошло.
Валерий Бурт
газета "Культура"
http://portal-kultura.ru/svoy....tikhami
В меланхолические вечера,
Когда прозрачны краски увяданья,
Как разрисованные веера,
Вы раскрываетесь, воспоминанья.
Деревья жалобно шумят, луна
Напоминает бледный диск камеи,
И эхо повторяет имена
Елизаветы или Саломеи.
И снова землю я люблю за то,
Что так торжественны лучи заката,
Что легкой кистью Антуан Ватто
Коснулся сердца моего когда-то.
В тринадцатом году, ещё не понимая,
Что будет с нами, что нас ждёт,-
Шампанского бокалы подымая,
Мы весело встречали - Новый Год.
Как мы состарились! Проходят годы,
Проходят годы - их не замечаем мы...
Но этот воздух смерти и свободы,
И розы, и вино, и счастье той зимы
Никто не позабыл, о, я уверен...
Должно быть, сквозь свинцовый мрак,
На мир, что навсегда потерян,
Глаза умерших смотрят так.
В широких окнах сельский вид,
У синих стен простые кресла,
И пол некрашеный скрипит,
И радость тихая воскресла.
Вновь одиночество со мной...
Поэзии раскрылись соты,
Пленяют милой стариной
Потертой кожи переплеты.
Шагаю тихо взад, вперед,
Гляжу на светлый луч заката.
Мне улыбается Эрот
С фарфорового циферблата.
Струится сумрак голубой,
И наступает вечер длинный:
Тускнеет Наварринский бой
На литографии старинной.
Легки оковы бытия...
Так, не томясь и не скучая,
Всю жизнь свою провел бы я
За Пушкиным и чашкой чая.
Тяжелый виноград, и яблоки, и сливы -
Их очертания отчетливо нежны -
Все оттушеваны старательно отливы,
Все жилки тонкие под кожицей видны.
Над грушами лежит разрезанная дыня,
Гранаты смуглые сгрудились перед ней;
Огромный ананас кичливо посредине
Венчает вазу всю короною своей.
Ту вазу, вьющимся украшенную хмелем,
Ваяла эллина живая простота:
Лишь у подножия к пастушеским свирелям
Прижаты мальчиков спокойные уста.
Месяц стал над белым костелом,
Старый сад шепнул мне: "Усни"...
Звезды вечера перед Божьим престолом
Засветили тихие огни.
И плывут кружевные туманы,
Белым флером все заволокли.
Я иду сквозь нежный сумрак, пьяный
Тонким дыханием земли.
Мной владеет странная истома,
Жаля душу, как прожитые дни.
Шелест сада грустно-знакомый
Неотступно шепчет: "Усни"...
Гаснет мир. Сияет вечер.
Паруса. Шумят леса.
Человеческие речи,
Ангельские голоса.
Человеческое горе,
Ангельское торжество...
Только звезды. Только море.
Только. Больше ничего.
Без числа, сияют свечи.
Слаще мгла. Колокола.
Черным бархатом на плечи
Вечность звездная легла.
Тише... Это жизнь уходит,
Все любя и все губя.
Слышишь? Это ночь уводит
В вечность звездную тебя.
Все представляю в блаженном тумане я:
Статуи, арки, сады, цветники.
Темные волны прекрасной реки...
Раз начинаются воспоминания,
Значит... А может быть, все пустяки.
...Вот вылезаю, как зверь, из берлоги я,
В холод Парижа, сутулый, больной...
«Бедные люди» - пример тавтологии,
Кем это сказано? Может быть, мной...
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 10 Дек 2019, 22:23 | Сообщение # 59 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | «Будущее - это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит таким, каким его ждешь. Не вернее ли сказать, что оно вообще никогда не приходит? Если ждешь А, а приходит Б, то можно ли сказать, что пришло то, чего ждал? Все, что реально существует, существует в рамках настоящего».
Борис Пастернак
НИКА ТУРБИНА
(17.12. 1974 - 11.05. 2002)
В начале 1980-х имя девочки, которая пишет замечательные стихи, гремело по всей стране. На вопрос бабушки: «С кем ты там разговариваешь?» - четырёхлетняя Ника отвечала: «С Богом». Позже в её дневнике появилась запись: «Не я пишу, Бог водит моей рукой». Но в 13 лет стихи кончились. С ними ушла громкая слава. А в 27 лет Ника погибла. Почему так произошло?
Н.Турбина, она же - маленькая хрупкая девочка Никуша родилась в Ялте. Ее мама Майя Турбина была художником, бабушка Л.В. Карпова по словам самой Ники – «осколком интеллигенции», а дедушка Анатолий Никаноркин – писателем и автором нескольких поэтических книг. Ника была странным, необщительным, внутренне замкнутым ребенком с серьезными взрослыми вопросами. С рождения болела бронхиальной астмой, и мало спала из-за распространенного явления среди больных астмой – боязни сна и удушья во сне. Любимым занятием маленькой Ники было долгое стояние у окна или разговор со своим отражением, глядя в зеркальное трюмо, а еще к маленькой Нике приходил Звук. Именно так она называла неведомо откуда звучавший Голос, наполненный строками и рифмами. Маленькая Никуша бессонными ночами сидела в кроватке, обложенная подушками, тяжело и хрипло дыша, и нашептывала что-то на своем птичьем языке. В 4 года мама Ники поняла, что это были стихи – ритмичные, пронзительные заклинания, непонятные своей взрослостью, многогранностью, трагизмом и недетскими переживаниями. Стихи пугали маму и бабушку. Людмила Владимировна позже рассказывала: «Это могло случиться когда угодно, но чаще всего ночью. Она звала нас с мамой и приказывала: «Пишите». Стихи словно распирали ее, не давая покоя:
Глазами чьими я смотрю на мир?
Друзей? Родных?
Зверей? Деревьев? Птиц?
Губами чьими я ловлю росу
С упавшего листа на мостовую?
Руками чьими обнимаю мир,
Который так беспомощен, непрочен?
Я голос свой теряю в голосах
Лесов, полей, дождей, метели, ночи...
Первой реакцией мамы и бабушки был шок. Они стали показывать измученную бессонницей девочку врачам. На все их вопросы: «Откуда талант?» и «Как заставить ребенка не писать стихи?», - врачи только разводили руками: «Что мы можем сделать? Ну, пишет - и пусть пишет. А астму лечить надо». Бабушка Ники вспоминала: «Она создавала радость в течение всей нашей жизни. Но с Никушей всегда были проблемы. Когда она совсем маленькая была, писала сложные стихи, до 12 лет вообще не спала. Я обращалась к врачам в Москве, в Киеве, умоляла - сделайте так, чтоб ребенок не писал стихи, чтобы можно было нормально жить. Потому что когда Никуша не спала, мы с ней тоже не спали. Жизнь была очень сложная на этом фоне». Мама и бабушка показывали Никины стихи своим московским знакомым, и бабушка позже вспоминала: «Открыл Нику Юлиан Семенов. Причем сделал это очень по-доброму, нежно, с желанием помочь». Нике было тогда семь лет. Семенов строил недалеко от Ялты дачу, и ему срочно понадобилось лететь в Москву. Нужна была машина до Симферополя, а Никина бабушка работала зав. бюро обслуживания в гостинице «Ялта», где жил Семенов, и она убедила Семенова прямо при ней раскрыть папку со стихами внучки. Знаменитый писатель, крайне недовольный этим, прочитал несколько стихотворений и вдруг воскликнул: «Это же гениально!». Через месяц по его просьбе в дом к Турбиным приехала корреспондент «Комсомольской правды», впоследствии написавшая статью о гениальной девочке-поэтессе. Никины стихи появились в «Комсомольской правде» 6 марта 1983 г. – и так окружавшие маленькую Никушу взрослые нашли выход ее безумной поэтической энергии.
6 марта 1983 г. маленькая Ника проснулась знаменитой, и вскоре последовало приглашение в Москву, где в ЦДЛД состоялось ее первое выступление и судьбоносное знакомство с Е.Евтушенко. Так появился дуэт Евтушенко-Турбина, который очень часто показывали по советскому телевидению. Ее первая книга была сметена с прилавков, несмотря на тираж 30 тыс. экз. В конце 1984 г. Ника уже была известной советской поэтессой, выступавшей на лит. вечерах, а ее первый 62-страничный сборник, из которого восемь страниц занимало предисловие Е.Евтушенко, был издан под названием «Черновик».
«Название этой книги, - писал Евтушенко, - мы выбрали вместе с Никой. 8-летний ребенок в каком-то смысле - это черновик человека». Но на самом деле Ника уже была человеком со своим огромным удивительным миром и ощущениями. В заглавном стихотворении сборника она писала:
Жизнь моя - черновик,
На котором все буквы -
Созвездья.
Сочтены наперед
Все ненастные дни.
Жизнь моя - черновик.
Все удачи мои, невезенья
Остаются на нем,
Как надорванный
Выстрелом крик.
Все тексты в сборнике по объему, нерву и качеству были подобны этому. Восьмилетняя поэтесса обладала трагическим, абсолютно недетским мироощущением. Первой реакцией читателей было ощущение, что автор пережил горечь любви, боль расставания, потерь и смертельную тоску. Во время чтения ее стихов читателя охватывал озноб. В них были тяжесть дня, сумрачные леса, крик, раненая птица и волчьи тропы. Это привлекало и завораживало, но и настораживало. Не все верили, что девочка пишет сама. Ходили слухи, будто ее мама Майя Анатольевна - неудавшаяся поэтесса, вот, мол, она и... Но из предисловия Евтушенко было известно, что Никин дедушка Анатолий Никаноркин был автором нескольких поэтических книг, и что Ника училась в «той самой ялтинской школе, где когда-то училась гимназистка М.Цветаева». Обвинения в несамостоятельности так достали маленькую поэтессу, что она ответила стихотворением:
Не я пишу свои стихи?
Ну хорошо, не я.
Не я кричу, что нет строки?
Не я. Не я боюсь дремучих снов?
Не я. Не я кидаюсь в бездну слов?
Ну хорошо, не я…
На самый дурацкий вопрос, который можно задать поэту: «Как Вы пишете?» - Турбина отвечала: «Я начала сочинять стихи вслух, когда мне было три года... Била кулаками по клавишам рояля и сочиняла... Так много слов внутри, что даже теряешься от них...» Стихи буквально душили ее.
Помогите мне запомнить
Все раздумья и сомненья.
Дайте руку!
Я хотела б
Сердца ощутить биенье.
Кроме книги у Ники вышла пластинка со стихами. Слова для конверта написала Е.Камбурова, которая спела несколько Никиных текстов. Пластинка стала лучшим ответом всем сомневающимся. Евтушенко вспоминал: «Уже сразу после первых строк, произнесенных ею, отпали все сомнения в том, что ее стихи - это плод литературной мистификации. Так могут читать только поэты. В голосе было ощущение особого, я сказал бы, выношенного звона». Вскоре, не без помощи Евтушенко, у Ники начались поездки по всей стране, выступления и поэтические концерты. «Ее возили выступать по домам отдыха за 150 руб.», - вспоминала бабушка, которая, сопровождала внучку во всех ее заграничных поездках. О Нике было снято несколько фильмов, ее имя не сходило с газетных полос, а ее стихи были переведены на десятки языков. Советский детский фонд выделил ей именную стипендию, и худенький подросток с прической а-ля Мирей Матье, очаровательной родинкой над губой приковывал взгляды и завораживал публику не только в Советском Союзе - ей рукоплескали в Италии и США, а в Колумбийском университете даже проводилась конференция о технике перевода стихов русской поэтессы. В 1986 г., во время пребывания в Америке, Нику и ее бабушку два часа не выпускали из аэропорта, интересуясь - не хотят ли они эмигрировать? Кульминацией была поездка в Венецию на фестиваль «Земля и поэты» и получение в 1986 г. престижнейшей премии в области искусства – «Золотой лев».
Ника стала второй русской поэтессой, удостоившаяся этой награды. Первой была А.Ахматова и она получила эту премию, когда ей было более 60-ти лет, в то время, как Нике едва исполнилось 12. Ника была настоящим феноменом, который изучали специалисты. Она собирала залы, где читала свои стихи на манер Вознесенского, срываясь с крика на шепот, и отбивая ладошкой ритм. Забавно отвечала на записки, сообщая о желании пойти в актрисы. Бабушка Ники рассказывала, что когда они были в США, их пригласил к себе И.Бродский и выделил на встречу всего лишь 29 мин., так как после неё принимал итальянских переводчиков. Этот визит для Ники был незапланированным, но не принять такое приглашение она не могла. Встреча свелась к интереснейшему диалогу 2-х поэтов, бабушка сидела молча в стороне, но Ника имела несчастье упомянуть имя Евтушенко, которого боготворила, и в которого была влюблена, не зная, что её кумир для Бродского хуже, чем красная тряпка для быка и между поэтами существовала давнишняя ссора, доходящая моментами до откровенной вражды.
Едва Ника произнесла фамилию Евтушенко, как Бродский безостановочно в течение сорока минут, забыв о стоящих за дверью итальянских переводчиках и побагровев от гнева, обвинял своего собрата по перу во всех смертных грехах, выказывая абсолютную нетерпимость, а маленькая девочка с ужасом слушала взрослые рассуждения великого поэта. Ей было страшно, ведь таких ужасных взрослых ситуаций в жизни Ники, лишенной детства - было много. Сама Ника вспоминала в одном из интервью: «...я с детства моталась по всем странам мира, выступала перед огромными аудиториями. А в Штатах на меня накидывались очень крутые репортеры с провокационными вопросами, которые можно было задавать политическому деятелю. Смешно: стоит взрослый идиот и задаёт ребёнку дикие вопросы... Я думала: «Ты же взрослый человек, у тебя есть всё, ты что идиот? Или как?»
Кем был Евтушенко в судьбе девочки Ники – продюсером, покровителем, восторженным почитателем, хотелось ли ему за счет феномена Ники напомнить читателю и слушателю о себе – мнения близких и друзей Ники не совпадают. Но когда Нике исполнилось 13 лет, Евтушенко стал отдаляться от нее, перестал приглашать и звонить. Коротко отмахивался от журналистов – «Вдруг писать перестанет, зачем она тогда нужна?» - хотя Ника надеялась на своего кумира. Вспоминала бабушка Турбиной: «Помню, мы сидели с ней в маленьком кафе на одном из каналов Венеции, а рядом за столиком Евгений Александрович. Ника смотрела на него с обожанием, а мне все твердила: «Буль, купи мне красивое белое платье и туфли. Я хочу поразить Евтушенко!»
Евгений Александрович!
Хотелось написать
Цветным фломастером:
3 - зеленым.
Д - красным.
Здравствуйте!
Но радуга цвета
Куда проще радуги слов.
Рев мотора, самолета зов.
Не хватило времени
Ни у меня, ни у вас,
Тайна одиночества -
Вечен час…
Каковы истинные причины расставания Евтушенко и Ники, возможно, мы никогда не узнаем, но есть мнение очень близкого друга Ники А.Бурыкина: «О Евтушенко даже у мамы и бабушки Никуши были мнения разные. Я Майе сказал как-то: «Я его не понимаю», - «А его никто не понимает» - ответила она. По итогам разговоров могу сказать следующие причины: «Ника так сильно изменилась, что Евтушенко прекратил с ней общение. Изменение было страшным, и я его понимаю. В общем, это был не просто протест с её стороны, а мегапротест 13-летнего подростка». Поведение Ники было очень русским, до дури, и Евтушенко, будь он в народной парадигме, принял бы это (как принял и выдержал я эту чернуху). Но Евгений Александрович был в нашей «элите», проникся её духом - тем, который с Никой был несовместим. Поэтому он принял точку зрения своих ближних по элитарной тусовке: «Ника умерла, там мясорубка, русская показала свою суть!». Я думаю, просто он любил себя в общении с нею, а не её. Иначе бы прощал выходки Ники - ради неё. У некоторых было мнение, что, выводя Нику в мир, её убивают. Детская психика для этого мало приспособлена. Похоже, Евгению Александровичу «капали на мозги», что он грешит. Это чувство вины - а он не мог не ощущать свою вину (подспудно) за то, что с Никой получилось - конечно, не способствует общению. То есть: «Ах, я виноват в том, что помогал? Так не буду общаться вообще!» Думаю, с Никой у него были некоторые ожидания чуда, которые не сбылись. Это разочарование. А в живом человеке нельзя разочаровываться, именно это Ника восприняла как предательство.
Жизнь человека всегда ценнее наших о нём ожиданий. Но, как поэт, он пошёл на поводу у себя, а не у любви, которая всегда МЕЖДУ, которая не может быть собственностью одной из сторон. Думаю, вот это разочарование (убийственное) и было почти главной причиной, по которой он поставил на любом общении с Никой жирный крест. У меня стойкое ощущение и проверенное мнение, что ему помогли с ней расстаться. Поэта ведь легко просчитать - на какие кнопки нажать. Помогли - потому, что рядом с нею он бы удержал её от многих пагуб. А Ника в приличном варианте многим ОЧЕНЬ влиятельным людям была не нужна. И не только здешним. Это самый существенный пласт в том, почему Евтушенко и Ника расстались. Но, к сожалению, это почти табуированная тема. Политика. В принципе, вариант Талькова, только растянутый во времени. И с большими для русской культуры последствиями…»
Ника, действительно - очень изменилась, ведь казалось, что сказка будет длиться вечно. Но она оборвалась столь же внезапно, как и началась. Отстранился и «забыл» Евтушенко, закончились выступления, перестали звонить журналисты, и наступила тишина – предвестница забвения. Говорят, что Ника перестала писать стихи – но нет, она не перестала. И это были уже совсем другие строчки. Многие считали астму причиной ее способности сочинять стихи, и как только болезнь отступит – закончится сочинительство. Но болезнь никогда не оставляла Нику, напоминая о себе резкими вспышками и приступами удушья. Переходный возраст сказывается на любом ребенке своим собственным этапом взросления, сопровождаемым неизбежным бунтарством и нестабильностью поведения. И вот девочка - бунтарь, жившая стихами, видевшая больше, чем многие ее сверстники, не умеющая жить в мире ровесников и взрослых, вернулась к обыденной прозаичной жизни.
Наступило время перестройки, народ больше интересовали цены на водку и колбасу, нежели успехи юных талантов. В СССР происходили новые события - с конца 1986 г. стали публиковаться запрещённые прежде лит. произведения, показываться лежавшие на полках фильмы. В 1987 г. были созданы первые негосударственные телеобъединения, появились ночные выпуски ТСН, молодёжные программы «12-й этаж» и «Взгляд», программы Ленинградского телевидения, а в фильме С.Соловьёва «Асса» прозвучала песня группы «Кино» «Хочу перемен». В семье Турбиных тоже произошли перемены. Семья переехала в Москву, и Ника ходила в обычную школу, где ее не понимали и не принимали. Мама Ники вышла замуж и родила второго ребенка. Все внимание сосредотачивается на младшей Маше, и тогда Ника в отчаянии в одном из своих стихотворений пишет: «…Только, слышишь, не бросай меня одну. Превратятся все стихи мои в беду».
Взрослеющая Ника, не нашедшая общего языка с новой семьей, бунтует.
«Нам с ней стало очень сложно, - говорила Майя Анатольевна, - с ней начались беды: Ника резала себе вены, выбрасывалась из окна, пила снотворное. Я так понимаю, что ей просто было страшно входить в жизнь…». С 13-ти лет она практически жила одна: «Я в 13 с половиной лет ушла из дома и больше не возвращалась. А по хозяйству - и посуду мыла, и стирала, и с собаками гуляла. От каких-то ударов бытовых любой нормальный родитель, который себя уважает, естественно, своего ребенка будет оберегать. Зачем же его кидать под колеса машины?» Она не понимала - как жить, если все этапы пути нормального поэта - слава, аплодирующие залы, автографы поклонникам на обложках собственных книжек, международные премии - уже позади?.. Она просто бродила как сомнамбула, бормоча под нос никому не нужные строки. Но публично свои стихи Ника не читала. Не было у нее в самостоятельной жизни и средств к существованию. В 1990 г. в ее жизни появился мужчина. Версии их знакомства различны – по одной он был давнишним поклонником Никиной поэзии, по другой, был ее лечащим врачом. Но очевиден факт, что 16-летняя Ника вышла замуж за 76-летнего профессора-психолога синьора Джованни, итальянца из Лозанны, владельца собственной клиники. Но она не смогла жить в другой стране, и через год сбежала из швейцарской виллы своего мужа. Ника позже не любила о нем вспоминать, и отвечала на вопросы о своей семейной жизни коротко и уклончиво: «Все было красиво и трагично, как растоптанная роза». И добавляла: «Кроме России, я жить нигде совершенно не могу. Хотя это звучит банально, патриотический идиотизм, видимо, во мне присутствует».
А.Бурыкин рассказывал о том периоде жизни Ники: «Как-то мне Ника говорит о побеге из-за границы, от этого престарелого мужа, как её унижали, - в общем, детектив. А рядом Майя (мама Ники), как-то так кивает мне, с иронией. Я посокрушался с Никой, а потом без неё спрашиваю - что за ирония-то? – «Так она эту историю каждый раз по-новому рассказывает!» В общем, милая Нюшка - ребёнок, верит, в то, что внутри неё живёт, а как там было реально – внешние люди расскажут только версии. Я думаю, ей надоел бардак, бедность, чернуха начала 90-х, кофе на голодный желудок. Дёрнулась по глупости, а любви не было. И у него, и у неё тем более. Совсем, увы…»
В Швейцарии Ника начала пить. Пить так же истово, как писала стихи. Черные провалы стали ее постоянными спутниками. В дальнейшей ее биографии масса белых пятен. Нет определенности даже с местом ее учебы. Известно, что она была в разное время студенткой ВГИКа и института культуры. Ее приняли в институт без экзаменов, потому что Ника практически не умела писать так, как это было принято. У нее была своя особенная манера письма, которую очень тяжело было расшифровать - с пропуском гласных. Такая скоропись помогала записи постоянно бушующих строк. В школьной программе у нее тоже были большие пробелы. А.Бурыкин рассказывал: «Я присутствовал при её учёбе в институте культуры, мотался туда с нею, даже иногда писал сочинения за неё. Потом ходил во ВГИК с Майей вымаливать, чтобы её не отчислили за прогулы. О других институтах просто не знаю. Думаю, если что-то ещё и было - то как здесь - чуть вначале, а потом учёба прекращается. Еще помню, когда в институте культуры проверили её учебный сценарий фильма, реакция была такая: «Так Вы всё умеете, чему мы Вас будем учить?» Сценарий начинался очень кинематографично – камера, берущая церковную службу сверху, наезжая с уровня куполов вниз, под гул молитвы, в море огня горящих свеч».
Турбина мечтала стать режиссером. Из дневника Ники: «Мне кажется, я могу быть режиссером-постановщиком. Я так чувствую!». Ее курс вела А.Галич, дочь поэта. Между педагогом и ученицей завязалась дружба. Алена постоянно пыталась помочь Нике адаптироваться в новой взрослой жизни. Но институт Турбина так и не закончила. Пыталась проявить себя на актерском поприще – в 1989 г. снялась в худ. фильме «Это было у моря». Это был фильм режиссёра Аян Шахмалиевой, и картина рассказывала о воспитанницах специнтерната для детей с больным позвоночником, в котором царили довольно жестокие нравы. В 1990-х годах Ника пробовала вести передачу на одном из московских FM-каналов. Она даже выступила в качестве топ-модели – несколько ее снимков было опубликовано в «Плейбое». А незадолго до смерти ей удалось снять фильм «Жизнь взаймы» - её размышление о самоубийстве, на фоне её же интервью с М.Розовским. Затем и до конца жизни, вместе со своим гражданским мужем Сашей Мироновым, она работала в театре - студии «Диапазон» на окраине Москвы. И все время продолжала писать стихи. Писала на клочках бумаги, на салфетках, тут же забывала про них, писала снова, рвала в клочья. Жаловалась, что никому ее стихи больше не нужны. «Зачем я их пишу? Не надо мне жить!… Если бы хоть 5 человек пришло меня послушать, ну, хоть один человек!» Увы, стихи приходилось читать лишь самой себе, да опухшим от пьянства случайным приятелям.
Зарешечено небо
Тропинками судеб -
Миллиарды следов.
И надежда, что будет
Только то, что хотелось,
Что бы было светло.
Над землею холодное
Солнце взошло.
И расколоты судьбы,
Как грецкий орех,
Кто-то взял сердцевину,
А под ноги грех.
Взрослая Ника Турбина, пусть даже и пишущая стихи, оказалась никому не нужна. Ажиотаж вокруг малолетней поэтессы спал, у Ники не было ни образования, ни профессии, она толком даже не овладела грамотой. Никто не позаботился о том, чтобы чудо-ребенок, в трансе диктовавший стихи, восхищавшие весь мир, выучился грамотно писать. Никто не подсказал девочке, как дальше раскрывать и шлифовать свой поэтический дар. На глазах у равнодушных взрослых Ника превращалась в морального, на их взгляд, урода, абсолютно неприспособленного к жизни. И на смену стихам пришли наркотики и алкоголь. То, что Ника страдала алкоголизмом, не скрывали ни ее мама и бабушка, ни Алена Галич: «Увы... Никуша страшно напивалась. Никакие зашивания на нее не действовали. Она тут же вырезала ампулы. Врачи говорили - это уникальное явление, на нее не действуют никакие методы. НИ-КА-КИЕ! Это была страшная трагедия!… Один раз, на втором курсе ее учебы в Университете культуры, я, взбешенная поведением Ники, потребовала от нее расписку. Она написала: «Я, Ника Турбина, обязуюсь своей преподавательнице Алене, что пить не буду, и опаздывать на занятия не буду».
Через 3 дня она опять запила. О ней забыли и те, кто дал ей путевку с большой мир – Е.Евтушенко и А.Лиханов. Взрослая Турбина с иронией вспоминала свою встречу с Лихановым: «Сейчас я вас посмешу. Месяц назад меня нашла каким-то левым путем секретарь детского писателя Альберта Лиханова. Я пришла к нему. Он долго на меня пялился, задавал совершенно хамские вопросы. Наконец, я говорю: «Альберт Анатольевич, зачем я вам вообще нужна? Я свое время потеряла». – «Я книгу пишу. Вы, как подопытная, мне очень нужны. Очень интересно наблюдать, как из маленьких гениев дураки вырастают».
Лица уходят из памяти,
Как прошлогодние листья.
Осень оставила только
Утра хмурого привкус.
Лица уходят, но изредка
К сердцу подходит холод.
Вспомнятся желтые листья.
Это - как встреча с болью,
Это - как встреча с прошлым,
С чьим-то портретом разбитым.
Горько от настоящего,
Страшно жить позабытым.
Великий дар Поэта обернулся для Турбиной даром великого Отчаяния, а поэтическое вдохновение – алкогольным бредом. Некогда блистательно-красивая Ника замкнулась в себе, вместе с ней в небольшой квартирке на окраине Москвы жили только 2 кошки и собака. Людям она особо не доверяла. Впрочем, никто из людей рядом с ней долго не задерживался. О ней все забыли. От редких журналистов она отмахивалась как от назойливых мух, а на вопрос «Как вы представляете свое будущее?» - размыто отвечала: «Никак. У меня будущего нет, я живу сегодняшним днем и глупыми сентиментальными женскими надеждами. Посмотрим. Но я пишу, это меня еще поддерживает». Но в ночь с 14 на 15 мая 1997 г. в 4 час. утра Ника упала с балкона 5 этажа. У нее были сломаны позвоночник, оба предплечья, разбиты тазовые кости. Деньги на лечение собирали всем миром – ялтинские и московские друзья, помог один американский бизнесмен. Она перенесла 12 операций, и в дальнейшем о происшествии напоминали неимоверные боли в спине и многочисленные шрамы. Журналистам Турбина с усмешкой впоследствии сказала, что просто вытряхивала коврик, и поскользнулась: «Неудачно упала с 5 этажа. Осталась жива».
Ника была полна противоречий. Детские «самоубийства», дурацкие выходки - были у неё постоянно. 8-летняя Ника написала, предсказывая свою смерть:
Дождь, ночь, разбитое окно.
И осколки стекла
Застряли в воздухе,
Как листья
Не подхваченные ветром.
Вдруг - звон...
Точно так же
Обрывается жизнь человека.
Волнение и дрожь пробирают, когда читаешь эти пусть по-детски несовершенные по форме, но такие по-взрослому жуткие и мрачно-пророческие строки.
Этажи бесконечны.
И в проеме окон
Будет лиц бессердечье…
Нужно жить начать!
Только вот зачем?
Но, несмотря на такую свою жизнь Ника всегда сохраняла оптимизм. Никогда не унывала, хотя могла рыдать час от отчаяния, но потом внутренне собиралась и брала себя в руки. Не поддавалась течению судьбы, и старалась проложить свой путь среди обстоятельств, иногда чрезвычайно жестоких и безысходных. Ее острому уму было свойственно в любом физическом состоянии схватывать суть происходящего, искать оптимальное решение, отсеивая мелочи, и учитывая главное, а так же лаконичность мысленных определений. Она была доброжелательна и надеялась на ответное добро. Ей была свойственна чисто женская надежда на любовь и безоглядная открытость, хотя при этом она была совершенно непредсказуема во всём и не умела держать слово в быту. Ей было сложно находиться в социуме, брать на себя социальные обязательства и исполнять их из чувства долга. Но ей была свойственна самоирония, постоянное подшучивание над собой и крайняя бережность к своему дару. Она не была стервозной, не умела мстить, и умела прощать. И прощать навсегда. И сама поражалась в других великодушию.
Нике была свойственна хирургическая жёсткость в отношениях с людьми, некая отчаянная бесчувственность, приобретённая в юношеской ломке характера, постоянный поиск чистоты, и преклонение пред чистотой в других людях. Пусть она была нестойкой в своих чувствах, зато была стойкой в своих мысленных обретениях. Чувства никогда не овладевали ею до конца, и у нее всегда была возможность всё изменить. Ника совершенно не принимала фальшь в других и фальшь в себе, и была болезненно привязана правде, которой в ее жизни было очень мало, а сама она часто давала авансы доверия, и обмануть её было очень не сложно. Отношение к жизни у нее было очень трепетным, особенно к беззащитной жизни. Если при ней обижали детей или били собак - это было для неё невыносимо. К рождению ребёнка она относилась с болью, мистично и нежно. Она очень ценила свою жизнь, успех и устроенность. Но устроить свою жизнь ей мешало неумение сдерживать свой слишком взрывной характер.
У слова есть всегда начало,
Хоть в боли сказано,
Хоть в радости.
Я в одночасье потеряла
Все буквы, что стоят в алфавите.
На перекрестке рифмы встретились,
Но светофора нет - авария.
Неужто мне уже отказано
Рассвет собрать в стихочитание?
И не найти былые строки,
Что были временем описаны.
Я по дорогам вечным странствую,
Но, оказалось так бессмысленно.
За год до её трагической гибели А.Борсюк снял док. фильм «Ника Турбина: История полёта». Позже он рассказывал: «Не знаю, почему так её жизнь складывается, кто в этом виноват. У меня вообще был вариант названия фильма «Спасибо всем». Все забыли Нику, - не только те, кто ею непосредственно занимался, но и почитатели её таланта, публика, страна. Со всеми покровителями, фондами, чиновниками, журналами все кончено. Ей и писем больше не пишут. О ней никто не помнит, она никому не нужна. Ей 26 лет, вся жизнь впереди, а такое ощущение, будто она уже её прожила почти до конца. Она бодрится, практически не жалуется. Собственно… и пять лет назад не жаловалась. Работы у неё толком нет, образования нет. Но… в ней что-то от ребёнка осталось. Нет отвращения, какое вызывают иногда опустившиеся люди. Её жалко. Я чувствую внутри себя определённую ответственность, но единственно полезное, что могу сделать - снять и показать фильм. Вдруг найдутся люди, знающие, как ей помочь». Говорили, что Турбина обладала даром предвидения. Уже после смерти Ники Людмила Владимировна со слезами на глазах признавалась журналистам: «Ника предчувствовала свою смерть. Однажды она сказала: «Буль, я умру в 27 лет. Хотя до этого буду десятки раз умирать».
Я стою у черты,
Где кончается связь со вселенной.
Здесь разводят мосты
Ровно в полночь -
То время бессменно.
Я стою у черты.
Ну, шагни!
И окажешься сразу бессмертна.
Предсказание Ники оказалось пророческим - она погибла 11 мая 2002 г., за полгода до своего 28-летия. В справке о смерти Турбиной в графе «причина смерти» стоял прочерк, а в медицинском заключении было указано, что смерть наступила в результате травмы. Ручкой было дописано: «Падение с 5 этажа, место и обстоятельства травмы неизвестны». Милиция дала определение - самоубийство. Уголовное дело не было заведено. В смерти Ники было много загадок. Одна из соседок Ники рассказывала: «Я услышала крики и выглянула в окно. Напротив дома стояли двое мужчин и показывали руками вверх. На карнизе окна пятого этажа, вцепившись в него руками, висела девушка. Она кричала: «Саша, я сейчас упаду! Помоги мне! Саша, я сорвусь!» Я бросилась звонить в «скорую», а когда выбежала на улицу, девушка уже лежала на земле. Удар был настолько сильным, что джинсы на ней лопнули. Когда приехала «скорая», она была еще жива. Врачи пытались вставить ей трубку дыхательного аппарата в горло, но девушка слабым движением руки выбила ее изо рта. Я не выдержала и ушла в квартиру. До сих пор в памяти ее красивое и почему-то очень спокойное лицо».
Когда прибыла милиция, дверь в квартиру никто не открыл. После этого сосед заметил распахнутое окно подъезда на 2-м этаже. Создавалось впечатление, что кто-то все же был в квартире и успел сбежать до прихода милиции, выбравшись через окно в задний двор. А.Бурыкин рассказывал: «Смерть Ники наступила в результате точно не самоубийства, - возможно, из-за несчастного случая. Поэтому её и смогли отпеть в церкви. Об этом я однажды написал: «Бог не взял её, когда она хотела уйти, но взял, когда хотела остаться». Ситуация здесь зеркальна той, что была за 5 лет до этого (в мае 97-го), - и дом напротив, расположенный зеркально через улицу Расплетина, и сама она - не устало разжавшая руки, как 5 лет назад, а кричавшая больше минуты – «Помогите!» Люди пытались раскрыть внизу ветровку, чтобы смягчить удар - но это было бессмысленно, очень высокий полёт. Я с 90-х перенял от Ники дурную привычку сидеть на окне, свешивая ноги, она так делала постоянно. Возможно, в этот раз - просто не повезло. После операций её координация была нарушена. Да и ведь у неё были большие планы, в частности, Камбурова пригласила Нику сделать свой спектакль в её театре - за месяц до трагедии. Впрочем, в этой майской истории 2002-го есть ещё некоторые детали уголовного характера, которые следствие к делу не приняло, списав смерть на несчастный случай. Были показания жителей дома, что в те же минуты с другой стороны дома из подъездного окна 2-го этажа (этого же подъезда) на улицу спрыгнул мужчина и убежал. Дверь квартиры, из которой упала Ника, была заперта снаружи. Есть много нестыковок в версии следствия. Жаль, что имя Ники страдает из-за этой неясности»
.А что же Евтушенко? На вопрос, что он думает об этой трагедии, Евгений Александрович ответил: «Да, ужасное известие... Как все случилось?...Талантливая была девочка, с необыкновененкой. Знаете, я ведь помогал Нике издать ее первую книжку стихов здесь, в России, а затем в Италии, в Англии. Считаю, человеку надо дважды приходить на помощь: когда он делает первый шаг в самостоятельной жизни и когда пытается подняться, впервые оступившись. С Никой у меня связано много воспоминаний. Всяких. Но пока рано говорить об этом. Больно». Тело погибшей поэтессы было увезено в морг больницы им. Склифосовского, где оно пролежало несколько дней невостребованным, и после было кремировано. Алена Галич узнала о трагедии на 8-й день: «В начале мая я была занята переездом на новую квартиру. К тому же Саша Миронов, сожитель Ники, скрывал ее смерть от всех. Насколько я знаю, он просто беспробудно пил, и ему некогда было заниматься похоронами Ники». Саша – бывший «афганец», в прошлом талантливый актер, но, по словам Алены, «безвольный человек и тихий алкоголик». Хотя бабушка Ники вспоминала о Саше Миронове с благодарностью, считая его надежным парнем, который взял все заботы о Нике на себя.
Проводить Нику Турбину в последний путь пришли лишь А.Галич с сыном и Саша Миронов с друзьями. Родители Ники в это время находились в Ялте и не могли выехать из-за отсутствия денег. Алена рассказывала о похоронах Ники: «Саша выпроводил нас из морга, сказав, что никуда гроб нести не надо. Якобы тело кремируют прямо в Склифе. И он, и дружки его ушли вместе с нами - они направлялись куда-то на пьянку. Я даже не сообразила, что он врет и при морге нет никакого крематория. …Склифовские служащие тащили гроб с приколотой к нему запиской: «На кремацию в Николо-Архангельский крематорий». Родственники хотели забрать урну с прахом Ники домой, в Ялту, и похоронить на местном кладбище рядом с могилой ее дедушки. Но благодаря усилиям А. Галич Нику разрешили похоронить на Ваганьковском ровно через 40 дней после ее трагической смерти.
Послесловие:
Почти 28 лет своей жизни Ника Турбина пыталась приспособиться к обыденной нормальности бытия. Да, тяжело, практически невозможно жить у постоянно извергающегося вулкана, да, тяжело, практически невозможно принять явление, выходящее за рамки общепризнанной нормальности. Но кто дал определение этой нормальности? Жизнь человека бесценна, и все что нам дано в этой жизни – это любовь. Любовь, дающая понимание и принятие любой нормальности или ненормальности. Любовь, позволяющая нам трепетно и бережно относиться к жизни и будущему наших детей. Любовь, требующая ответственности перед собой и другими за слова, мысли и поступки. Когда-то Ника сказала, что человек похож на стихи:
Однажды в снег
К нам пришел человек,
Он был похож на стихи.
Нас было четверо,
Нам было весело.
Был жареный гусь
И не пришедшая
Еще ко мне елка.
А он был одинок,
Потому что был
Похож на стихи.
Две тоненькие книжицы стихов, сумка с бумагами, оставленная на полу московской квартиры, и разрозненные, зачастую противоречивые воспоминания – вот и все, что осталось от чудо-ребенка, маленькой девочки с огромными глазами, полной недетской скорби. В память о Нике Турбиной состоялось 2 вечера её творчества в Театре музыки и поэзии п/р Е.Камбуровой - в 2002-м и в 2004-м годах, оба – 17 декабря, в день Никиного рождения. На 2-м вечере были Майя и Людмила Владимировна (она была ведущей), Саша Миронов, около сотни гостей. После вечера Елена Антоновна выложила немногим оставшимся собственноручно засоленную огромную рыбу, вечер был светел, совсем не было чувства, что её нет рядом…
Татьяна Халина
https://tunnel.ru/post-nika-turbina
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 11 Дек 2019, 11:14 | Сообщение # 60 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
Благослови меня, строка,
Благослови мечом и раной,
Я упаду, но тут же встану.
Благослови меня, строка...
Убаюкайте меня, укачайте,
И укройте потеплее одеялом,
Колыбельной песней обманите,
Сны свои мне утром подарите,
Дни с картинками, где солнце голубее дня,
Под подушку утром положите,
Но не ждите, слышите, - не ждите...
Детство убежало от меня.
Я печаль твою развею,
Соберу букет цветов,
Постараюсь, как сумею,
Написать немного слов,
О рассвете ранне-синем,
О весеннем соловье,
Я печаль твою развею,
Только непонятно мне -
Почему оставшись дома,
Сердце болью защемит?
От стены и до порога
Путь тревогою разбит...
И букет цветов завянет -
В доме не живут цветы...
Я печаль твою развею -
Станешь счастлива ли ты?
Я хочу с тобой одной
Посидеть у дома старого.
Дом стоит тот над рекой,
Что зовут Воспоминанием.
След ноги твоей босой
Пахнет солнцем лета прошлого,
Где бродили мы с тобой
По траве, ещё не скошенной...
Голубели небеса,
Исчезая за околицей,
И звенели голоса...
Вот и всё, что нам запомнилось...
И отсчёт всех дней
Подошёл к концу,
Стаи птиц - все дни -
Собрались у ног...
Покормить их чем?
Не осталось строк.
В осенний сад, где листопад...
Ты будешь рад, мой друг.
Придут забывшие тебя -
Былое вспомнить вдруг-
Что годы быстро так летят,
И дням числа уж нет,
Что можно было разыскать
Затерянный твой след...
И песню старую споют,
Но только боль в словах...
Как хочется придти туда,
Где столько лет назад
Веселье било через край...
Но гол осенний сад.
За что мы бросаем сухие цветы
Прошедшими днями на мостовую?
К киоску подходим
И тут же - другую
За рубль покупаем себе красоту.
Бросаем друзей.
Что было вчера,
Спешим позабыть -
Лишь бы не было больно,
И ненависть я
Выпускаю на волю -
Ловите, кто хочет,
Она не моя.
Не дозвонились
До меня друзья.
А может, просто
Денег не хватило.
Но опустела вдруг
Моя квартира,
Как много дней
Я прошлым здесь жила.
Но отрывала лист календаря,
Чтоб убедиться,
Как бегут недели.
Все улицы запутаны метелью.
Не дозвонились
До меня друзья.
За окном метель,
Белый снег кружит.
За окном смело,
Завертело жизнь.
Опрокинут день,
Заметен в сугроб.
И летит, как тень
Белых куполов,
Стая снежных слов.
Белые слова,
Льдинками застряв
В сердце у меня,
Таять не хотят.
Я ночь люблю за одиночество,
Когда с собой наедине
Я говорю о том, что хочется
И так не хочется судьбе.
Могу я думать о несбыточном,
О том, что ночи нет конца.
И можно верить в дни счастливые,
И плакать можно без конца.
Не надо слушать слов укора
И глаз тревожных острие
Не надо прикрывать рукою,
Когда становится темно.
Стихи мои похожи на клубок
Цветных, запутанных ребёнком ниток...
Я утром их стараюсь разобрать
В отдельные красивые клубочки,
Но к вечеру - какая ерунда! -
И пол, и стены, улицы, дома -
Всё перепутано!
Стихи похожи
На длинное цветное покрывало,
Нет, на дорогу, по которой мне
Предстоит катить клубок свой век...
Так пусть запутает ребёнок нити -
Нельзя идти одним прямым путём!
И цветом
Одним нельзя заполнить целый мир!
Пусть радугой окажутся слова.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 29 Дек 2019, 15:17 | Сообщение # 61 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
Сидят рядком.
Но так особо, врозь,
так непохожи
взглядом и обличьем!
У матери
степенность и величье,
Отец по виду -
- «оторви да брось»,
подхватистый
работать и гулять,
присел на бочку,
ноги - наготове…
И объектив тоску
в глазах уловит:
«На пустяки
потратились опять,
сама пристала:
-Снимемся давай,
Сереже в память,
ведь просили, надо…».
И матерински умудренным
взглядом
прибавила построже:
«Не замай!».
Их разводили
и сводили вновь
согласие с нуждою,
да и ссоры…
Но ведь была минута,
от которой
в их мальчике
затеплилась любовь.
Теперь судите,
все ль туга и драки,
состарив лица,
вскривят бока?
…Лежат их руки,
жилисто - однако,
Есенина качнувшие
в века!
А.Баева
худ. П.А. Злобин
Когда смолкают все дела и речи,
Я памятью послушной призову,
С тобою дорогие встречи.
Приди опять!
Я буду ждать звонка,
Я у окна бессменно отдежурю,
Твоим коням не надо ямщика,
Они несут тебя сквозь снег и бурю.
Ты весел, милый!
Руки не дрожат,
Клянешься Богом - старая привычка.
И вот уже друзья к тебе спешат,
Спешат друзья к тебе на перекличку.
Глаза на миг чуть заслонив рукой.
Ты улыбаешься слегка лукаво -
Над дружбой, или над судьбой.
Иль над своею звонкой славой?
Ты говоришь:
Ведь я ничей поэт. -
Искусство? Да, искусство остается,
А ты уходишь, разве нет?
Никто другой нам так не улыбнется!
Не уходи! Еще такая рань,
Куда спешишь?
Ведь ты побудешь с нами?
Сергей, Сергей!
Куда ни глянь,
Весь мир цветет веселыми огнями.
Но заволакивает все туман.
Конечно, я уснул и бредил,
Доносится из дальних стран
Неумолимый голос меди...
Иннокентий Оксенов
худ. А.Е. Егуткин
В чьей душе пожар – тому скитаться,
Птице певчей, ой, не вить гнезда.
Розовых коней быстрее мчатся
По степи стальные поезда.
Дом далёкий, но готовый к встрече.
Только вот напрасно её ждёт,
Здесь не знают в этот белый вечер –
Гость желанный больше не придёт.
Старый кот, лампада у божницы,
За окном метель который час.
Задремав, роняет мама спицы,
Бьют часы двенадцать хриплых раз.
То молва – в полях развеет ветер,
Истина нетленна и проста:
Этим песням – дальше жить на свете,
Тайной болью обжигать уста.
Коль Поэт – то век тебе метаться,
Птице вольной не с кем свить гнезда.
С неба вниз звезде – и ей сорваться,
Ну а ты-то, чем не та звезда?
М. Тухвалиева
По бездорожью время наше мчится,
И кружат у обочин дерева…
Не выцвели березовые ситцы,
Не облетела мотыльком листва.
Цветут подснежники в лесах весенних,
Где дым черёмух ветрами гоним.
Шагами мерит Русь Сергей Есенин,
Навеки оставаясь молодым:
То отроком, то иноком смиренным,
То в образе гуляки-сорванца -
Стихам вверяя жизнь самозабвенно,
Выплёскивая душу до конца.
А звёздный шёпот в поднебесье гаснет,
И сдумой о грядущем ясном дне
Вновь босоногий мальчик в путь за счастьем
Пускается на розовом коне…
Грустят вдали заброшенные хаты,
И полем ветер бродит в тишине…
А над прудом склонилась виновато
Старушка ива в ветхом шушуне...
Но Песня, словно пульс, в народе бьётся,
И Слово плещет, как в лугах Ока,
И край златых колосьев назовётся
Есенинскою Русью на века.
Лина Чирко
Светлана Колосова
худ. С.Колосова
Там где заря касается земли,
Роняя на берёзы отсвет алый,
И не понять вблизи ли иль вдали
Кивает нежно месяц златоглавый.
Там невесомей боль земных утрат,
Как будто кто, плеснул вдруг в душу светом,
Там над рекой пылающий закат
Горит во имя светлое Поэта.
По тропкам, как по строчкам, наугад,
Легко идти, и дышится привольней,
И в сердце словно расцветает сад,
И всё приемлешь кротко и спокойно.
Доносит ветер звон колоколов,
И сонно травы плещутся над лугом,
И душам в этот миг не нужно слов,
Чтоб говорить сквозь радугу друг с другом.
худ.Э.Панов
Там над Окою слышен шепот ивовый,
И плещет нежной алостью заря,
О, если вы видали Константиново,
То, может быть, поймете вы меня.
Там лучики сквозь ветки паутиною,
И березняк так лебедино бел,
О, если б мне уехать в Константиново -
То этот край мне душу бы согрел.
Там внемлет небо клику журавлиному,
И облака над церковью плывут,
Стихами дышит воздух в Константиново,
Ведь там стихи Есенина живут!
И в этот край как будто бы к любимому,
Я всей душою рвусь сквозь шелест дней,
О, если вы не знали Константиново,
Вам не понять вовек тоски моей.
Я только там была всегда счастливою,
И оттого, когда придет пора,
Меня похороните в Константиново,
Чтоб я под шепот ивовый спала...
худ. С.Колосова
Когда-нибудь, но вряд ли наяву
Из песен всех я радугу сошью,
Чтоб подарить тому, кого зову,
Чтоб подарить тому, кого люблю.
Ты будешь на небесном берегу,
На водопой гнать облачных коней,
Я ж над обрывом радугу-дугу
Под вечер стану полоскать в Оке.
И будут кони тихо пить закат,
И от воды повеет синевой,
Ты свечи звёзд зажжёшь на небесах,
Я звёзды рос рассыплю над травой.
А в час, когда котёнком озорным,
Уснет в ладонях клёна ветерок,
Я упаду в безбрежность вышины,
А ты сойдёшь на пыль земных дорог.
И будет встреча нам не суждена,
Ни в небесах, ни на полях земли,
Когда ты жил, ещё я не жила,
Когда жила я, ты уже не жил.
худ. Ю.А. Федоренков
Какая синь! Какая нежность!
Пронзает ветром душу мне,
И я влюбляюсь неизбежно
Всё обречённей и сильней.
Вот в эти тонкие берёзы,
И в шелест травный в тишине,
О, счастье как ты не серьёзно
Вскружило голову и мне.
Я знаю, здесь бывают ливни,
Я знаю, здесь бывает серь,
Но с непривычкою счастливой
Мне здесь всё новь! Всё рай мне здесь!
О, этот край мне столь любимый,
Затем, что здесь любимый жил,
И всей душевной, нежной силой
Он эту Родину любил.
Гляжу не в силах наглядеться,
Люблю не в силах разлюбить,
Кто видел раз хоть эту местность,
Её не сможет позабыть!
Пурпурно-алые закаты,
В безбрежной дальности полей,
Как в этот миг легко заплакать
От неземного на земле.
худ. В.Ф. Селиверстов
«Чем больнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям…»
С.Есенин
Талых вод напевное журчанье,
Шелест трав, да в поле васильки,
Журавлей надрывное прощанье-
Сколько светлой грусти и тоски!
Словно привкус горечи и боли-
Над судьбой прощальные слова
Мне шептали травы в чистом поле,
В них купалась неба синева.
Слишком рано он покинул землю,
Слёзы льют дожди в избытке чувств.
Я в стихах его печалям внемлю-
Там костром горит рябины куст.
Не жалейте слов красивых, люди,-
Пусть по свету катится молва,
Только мы, живущие, не судьи,
О любви пусть будут все слова!
Были в жизни светлые мгновенья,
Хоть в ночи сжимала сердце грусть.
Красоту воспел в стихах Есенин-
Тяжело над ним вздыхает Русь...
А.Кристи
Что ж ты, Русь моя осенняя
проглядела втихаря
сына милого - Есенина ,
одиночку-бунтаря?
Не избавила родимого
от врагов лихих в пути...
Ведь считались побратимами
до прощального «прости...»
Не зовет уже, не плачет он...
Не жалеет, может быть...
Видно, свыше так назначено -
не укрыться от судьбы...
Эх, Серега, нет спасения -
из огня, да прямо в рай!...
Выпьем стоя за Есенина....
Пой, тальяночка, играй...
И тальянка плачет милая...
перебором сыплет грусть...
над Есенинской могилою
виновато плачет Русь...
Ирина-Сова
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 08 Фев 2020, 16:11 | Сообщение # 62 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 183-ней годовщине со дня гибели А.С. Пушкина
худ. Ф.Алексеев
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.
Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю; прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять
А.С. Пушкин, 1829
Болдино. Холерные кордоны
Обложили эту деревушку.
Окружили погребальным звоном.
Будто смерть берет его на мушку.
Он работал. На бумаге серой
Изчернил, посыпанных песочком,
Как молитва вдохновенной веры,
Проступали пушкинские строчки.
Он у Богане просил спасенья.
Удесятеряя свои силы,
Он в бессмертье воздвигал ступени.
Он творил. И смерть повременила.
Едет он от болдинских околиц
В Петербург. Дописаны все драмы,
И поет поддужный колоколец.
Только смерть – злопамятная дама.
…Над Невой опять метель задула.
«Секундант,дистанцию отмерьте!»
Вечность на него глядит из дула.
Смерть – ступень последняя в бессмертье.
П.Великжанин
Тает желтый воск свечи,
Стынет крепкий чай в стакане,
Где-то там, в седой ночи,
Едут пьяные цыгане.
Полно, слышишь этот смех?
Полно, что ты, в самом деле?!
Самый белый в мире снег
Выпал в день твоей дуэли.
Знаешь, где-то там вдали,
В светлом серпантинном зале
Молча встала Натали
С удивленными глазами.
В этой пляшущей толпе,
В центре праздничного зала,
Будто свечка по тебе,
Эта женщина стояла.
Встала и белым-бела
Разом руки уронила,
Значит, все-таки, была,
Значит, все-таки, любила!
Друг мой, вот вам старый плед!
Друг мой, вот вам чаша с пуншем!
Пушкин, Вам за тридцать лет,
Вы совсем мальчишка, Пушкин!
Тает желтый воск свечи,
Стынет крепкий чай в стакане,
Где-то там, в седой ночи,
Едут пьяные цыгане…
Л.Филатов
худ. Н.Павлов, 1937.
В края далекие, под небеса чужие
Хотите вы с собой на память перенесть
О ближних, о стране родной живую весть,
Чтоб стих мой сердцу мог, в минуты неземные,
Как верный часовой, откликнуться: Россия!
Когда беда придет иль просто как-нибудь
Тоской по родине заноет ваша грудь,
Не ждите от меня вы радостного слова;
Под свежим трауром печального покрова,
Сложив с главы своей венок блестящих роз,
От речи радостной, от песни вдохновенной
Отвыкла муза: ей над урной драгоценной
Отныне суждено быть музой вечных слез.
Одною думою, одним событьем полный,
Когда на чуждый брег вас переносят волны
И звуки родины должны в последний раз
Печально врезаться и отозваться в вас,
На память и в завет о прошлом в мире новом
Я вас напутствую единым скорбным словом,
Затем,что скорбь моя превыше сил моих;
И, верный памятник сердечных слез и стона,
Вам затвердит одно рыдающий мой стих:
Что яркая звезда с родного небосклона
Внезапно сорвана средь бури роковой,
Что песни лучшие поэзии родной
Внезапно замерли на лире онемелой,
Что пал во всей поре красы и славы зрелой
Наш лавр, наш вещий лавр, услада наших дней,
Который трепетом и сладкозвучным шумом
От сна воспрянувших пророческих ветвей
Вещал глагол богов на севере угрюмом,
Что навсегда умолк любимый наш поэт,
Что скорбь постигла нас, что Пушкина уж нет.
П.Вяземский, 1837.
худ. А.Зыков
В болезненных чертах, страданьем заклейменных,
Сверкает пламень дум летучих, вдохновенных,
И, трогательно полн высокой грусти, взор
Льет, кажется, судьбе таинственный укор.
Как звук, умолкнувший нечаянно и странно,
Как пламень алтаря, потухнувший нежданно,
Певец наш истинный, мгновенно ты угас
И скрылся в мир иной, неведомый для нас.
Ты был родным певцом великого народа,
И голос твой шумел, как русская погода,
Был горд и величав, как наши небеса,
И в радугах сверкал и лился как роса,
И снегу белого был чище, холоднее,
Был крепче, звонче льду и стали был острее!
Е.Милькеев
Сияющий огнями над Невой,
Смятенный город - ропот, плач, волненье,
Двух черных троек топот роковой
О, эти дни, которым нет забвенья!
Фельдъегерь бешено кричит во тьму
На ямщика - усталость, холод, злоба
Мертвец в гробу колотится: ему
По росту не успели сделать гроба…
И этот стук, России смертный грех,
На Вас, на детях ваших и на всех.
Ю.Терапиано
Несутся бешеные кони,
как наважденье и расплата:
и не спастись ни от погони,
ни от последнего заката.
Под звон, под цокот и смятенье
и ныне, присно, и вовеки
спешат и годы, и мгновенья,
уходят люди-человеки,
срываясь, будто бы с обрыва,
в урочный час без опозданья,
и нет конца, и нет разрыва
в законе вечном мирозданья…
Мелькают кони, жизнь несётся,
врываясь в звёзды как комета,
и только СЛОВО остаётся
в устах ВЕЛИКОГО ПОЭТА!
Н.Команчук
худ. А.Кравченко
Не надо делать из него святого,
Он не годится в образы икон.
Был, как известно, званья непростого,
Но оставался русским мужиком.
Картёжник, пьяница, гуляка, дуэлянт,
В котором нет ни капли фарисейства,
И вместе с тем - огромнейший талант,
Громадина словесности рассейской.
В нём русская природа, русский дух,
Характер русский – всё слилось в едино.
И жар души в столетьях не потух,
Пьянит сердца и головы как вина.
Он нам явил глубины языка,
Раздвинул, распахнул его границы,
Благословенна каждая строка
Из уст его взлетевшая как птица.
Богатство, гибкость, сила до поры
Дремали в языке и новой гранью
Сверкнули, когда Пушкин их открыл
И сделал нашим главным достояньем.
Никто покуда в мире тех высот,
Что Пушкин взял, достигнуть был не в силах,
А значит верно – Пушкин наше всё!
Есть Пушкин, значит – есть Россия!
И.Шептун
Словно зеркало русской стихии,
Отслужив назначенье свое,
Отразил он всю душу России!
И погиб, отражая её…
Н.Рубцов
Читайте Пушкина, любите
Его воздушный чистый слог.
И память светлую храните
О том, что он возвысить смог.
Какие б ни рождались люди –
Ни на Земле, ни на Звезде –
Другого Пушкина не будет
Ни у России и – нигде.
Любите всё: как жил, как мыслил,
И как ушёл… и был велик…
Любите всё, что он возвысил:
Россию, Солнце и Язык!
В.Мухин
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 27 Фев 2020, 15:18 | Сообщение # 63 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ПЕТР ШАМОВ
Имя русского поэта П.Шамова долгое время находилось в забвении, несмотря на то, что в 20-х годах XX в. он, проживая в Москве, был довольно заметной фигурой и активно печатался вместе с поэтами, некоторые из которых впоследствии были причислены к классикам.
Родился он 24.11.1894 г. (по ст. стилю) в бедной крестьянской семье Михаила Никитича и Анны Антоновны Шамовых, в селе Малинки Михайловского уезда Рязанской губернии. Еще во время гражданской войны, в 1919 г во время службы в рядах Красной Армии в Полтаве, ему удалось встретиться с известным русским писателем В.Г. Короленко. Именно эта встреча послужила толчком к творчеству. Удалось найти публикации его стихов 20-х годов во многих литературно-художественных и отраслевых журналах страны. Его стихи печатались в центральных и местных газетах, в литературных поэтических сборниках того времени. «Золотые годы» его творчества пришлись на 1925-1929 гг. В это время Шамов окончательно перебирается в Москву, где знакомится со многими поэтами, прозаиками и критиками. Он посвящает себя полностью литературной работе. Многие эпизоды его не простой судьбы отразились в строчках его стихотворений. Например, в стихотворении «Мои предки» он так говорит о своем раннем детстве:
Мудреный я у деда внучек;
[В шесть лет стал книгу разуметь,
Носил холщевые онучи
И бегал в школу по зиме.
Когда в молитвенной истоме
Весь край – сплошной был монастырь, –
По дедушке, еще живому
Читал затитланный псалтирь.
О своей юности поэт вспоминает в стихотворении «В ночное». Он с любовью пишет о счастливом времени, проведенном в родном селе:
Пока закат в последней вспышке
Ронял румянец по окну,
За пазуху затиснув пышку,
Я сматывал пеньковый кнут.
И каждый раз у деда тырил
Махру со спичками как вор,
И на кобыле-растопыре
В ночное драл во весь опор.
С самого раннего детства поэту приходится выполнять тяжелую работу и помогать отцу вести крестьянское хозяйство:
Я вырастал в глухой деревне
Под жгучей тяжестью труда, –
Лет с девяти к Сохе-Андревне
Меня приштопала нужда.
Я с первой солнечною лаской
Давился пылью целый день,
Моя усталая Савраска
Едва плелась по борозде.
Все время Первой мировой войны Петр провел в рядах Русской императорской армии. После революции был демобилизован, но уже весной 1918 г. призван в ряды Красной Армии и отправлен на деникинский фронт на борьбу с Белой армией. В 1926 г. журнал «Московский пролетарий» печатает отдельную страницу о творчестве поэта, снабженную фотографией и краткой биографией. Туда же вошли его стихи. В это же самое время в Москве на поэта обращают внимание маститые литературоведы и критики. Хорошо известный в то время литературовед и профессор Московского университета Н.Н. Фатов в 1926 г. публикует в литературно-художественном сборнике «Шаги» (Рязань), статью «Рязанские поэты. Петр Шамов», где пишет о поэте, оценивая его талант, при этом сравнивая двух поэтов-земляков С.Есенина и П.Шамова: «Связь творчества П.Шамова с деревней очень сильна, и большинство его стихов – о деревне. Образы, краски, сравнения, эпитеты – все это у Шамова – деревенское, крепкое, ядреное, ржаное…
Его стихи очень музыкальны, песенно-лиричны, они почти всегда волнуют. И что особенно ценно в них – они чрезвычайно просты, общедоступны и всем понятны».
Н.Фатов характеризует Шамова как настоящего имажиниста. И, действительно, поэт немало взял от них. В мае 1927 г. в Москве он вступает в члены широко известного в то время литературного общества «Никитинские субботники», готовит сборник стихотворений. В августе 1929 г. его принимает в печать московское отделение ГОСИЗДАТА. Однако оно так и не выпустило в свет первую книгу стихов поэта. Осенью судьба Шамова круто изменилась поэта. В октябре по доносу недоброжелателя сотрудники ОГПУ задерживают его в Москве за одно из написанных им стихотворений. На поэта заводят уголовное дело и предъявляют обвинение в антисоветской пропаганде. После дачи признательных показаний в к октябре 1929 его отправляют по этапу в Соловецкий лагерь… Вернувшись через несколько лет из лагеря, поэт остается в Москве и даже женится. Вроде бы самое страшное уже позади. Но публиковаться в газетах и журналах после отбытия срока, да еще по такой статье, он не мог... Петр Михайлович прожил долгую жизнь, а в 1993 г. постановлением замгенпрокурора РФ был посмертно реабилитирован. Его личный архив со сборником стихотворений, который был готов к печати, до сих пор не найден. Поэт похоронен на Ваганьковском кладбище Москвы.
Алексей Комаров
24.11. 2019. Литературная газета
https://lgz.ru/neformat/vse-eto-v-pamyati-kak-son-/
Иду. Дорога дальняя
Бежит, чуть-чуть пылясь
И речки нить хрустальная
Излучила поля.
В полях холстами полосы
Лежат под рубежом, -
Как чёсанные волосы
Янтарным гребешком.
Над речкою под кручами,
Горит алмазом луг
И в небе синем кучами
Плывёт лебяжий пух.
1920
На панелях - каймою асфальт,
Что ни тумба - шлифованный стулец...
Ты ли это? Ты ли, Москва? -
Не узнать мне окрашенных улиц.
Штабелями стоят кирпичи
В переулках и улицах бойких,
И идут мужики-брадачи
Из глухих деревень на постройки.
Вот лопаты глубокий прорыв,
Ходят пилы и кверху, и книзу.
И, танцуя, звенят топоры
На высоких подъёмах карниза.
По Страстной громыхнул грузовик
Через площадь к постройке советской,
И мотора звериный язык
Запрудил оживлённый Кузнецкий.
От вокзалов, трубя по Тверской,
И трамвай, и автобус - в работе,
А над самой твоей головой
Журавлями плывут самолёты.
Ты ли это? Ты ли, Москва? -
Не узнать мне окрашенных улиц:
На панелях - каймою асфальт,
Что ни тумба - шлифованный стулец.
1925
Иду опять встречать весну.
Всё ярче утро, шаг за шагом,
И ветер мне в лицо плеснул Весенней розовою брагой. Горланят сизые грачи С утра в седое половодье, И солнце вздёрнуло лучи - Свои горячие поводья. Взметнулся снег, как сивый пёс Тоской голодною измызган, Через поляны под откос Ручьями мутными забрызгал. Ушёл мужик в знакомый лог По голубой весенней прями И пашню плугом, как пирог, Изрезал ровными ломтями. 1926
 Пока закат в последней вспышке Ронял румянец по окну, За пазуху затиснув пышку, Я сматывал пеньковый кнут. И каждый раз у деда тырил Махру со спичками как вор, И на кобыле-растопыре В ночное драл во весь опор. Грозилась матка с коноплища: - Смотри, разбойник, полетишь!А я, как будто и не слышу, Кнутом размахиваю тишь. Сползал армяк и звонко динькал "Глухарь" на рыжем сосуне, И набивал я половинки У старой кляче на спине. Вцеплялся в холку, - не упасть бы, Кружилась с ходу голова, Стреножив старую на пастьбе, Я на карачках полз едва. Скрипела над стоянкой лихо Гармонь-певучая пила И за малинником в гречихе Кричали "спать" перепела. Прикинув кафтанишком плечи, Кружком вели мы разный толк. В кустах порою взгляд, как свечи, Нам зажигал бродяга волк. Вперялся глаз в затишье зорко: Мы сторожили темноту. Вонючая дубняк-махорка В нас вызывала тошноту. Смолкала звонкая тальянка, Ко сну клонила дрянь-махра - И пробегал по всей стоянке На все лады весёлый храп... 1926 Лес, избушки, посты, да кресты, Стол, пропахший луком и редькой, У двора торфяные пласты Кирпичами сложены в клетки. Снова снится родимая гладь Коноводу лесному - всезнайке. За прудом в синей кофточке мать Стелет холст на зелёной лужайке. Это все протекло в полусне, Вековушки осины-сестрицы. И не верится всё ещё мне, Что уже завалило за тридцать. Жизнь в столице насквозь прожжена, Позабыта старая волость. Восемь раз я законно женат И теперь ещё молод и холост. Льется далей зелёная зыбь Лёгкой дымкою в сизые кольца, Почернелой часовенки гриб Наклонился давно у околиц. Я не верю... Сменял на стихи Вековые отцовы молитвы, А мужицкие бороды-мхи Полыхнула широкая бритва. 1927
 Люблю рязанских мужиков, Мой край в наряде неопрятном, Где сердцу моему без слов До слова просто и понятно. Цветут там девушки везде, Как яхонт, косы альняные И звонко при лихой беде Поются песни заливные, Любимый край! Ну, как могу Тебя забыть с таким народом, - Всю ночь до света на лугу Танцуют девки хороводом. Родная, милая Рязань, Кому тебя я прировняю? Куда ни кинь, куда ни глянь, И нет твоим просторам краю. Ржаная сыть - стена стеной, Горит закат румянцем алым. И соловей рязанский мой Не хуже курского, пожалуй. В хрустальном ёмком пузыре По заречным лугам и полю Огнистым маком на заре Горит рязанское раздолье. 1927 Опять встаёт, как тяжкий сон, Далёких дней воспоминанье: Глухая темь, протяжный звон Над сонной тихою Рязанью. Не сдвинуть тяжести силом, - Метель, да хмурь. На сердце будни. Лежит родимое село В медвежьей спячке непробудно. Кабак, церковка... Голь кругом, За грошь подневные послуги, С резным карнизом барский дом И развалённые лачуги. Голодный захудалый год И хилое худое право, Нужда и хмель, Погром господ И царской милости расправа. С полей не крытых волчий вой, Лошадий храп, лихие свисты, - Отряд драгун да становой, Урядник-живодёр и пристав. В посёлке жуть и пустота. Хлопочут в стан худые поршни, Хлестки нагаек, рёв скота И бабьих слёз полны пригоршни. Кутузка, пытка царских лап, Доска нагольная в подстилку, Потом повестовый этап И закандаленная ссылка. Кривых саней скрипучий вяз, И сердце с жуткою тревогой, И долгий бесконечный лязг Сибирской дальнею дорогой. Всё это в памяти, как сон; Прошли года глухих терзаний, - Весенний зацветает звон Раздольем розовой Рязани. 1928 Отец и дед мой жили просто: «Земля-то прах, а небо-твердь».И верно, дожили б лет до ста, Как не пришла бы смерть. Живя не знали в жизни скуки: Всё кстати им и по пути, Хлебали квас с зелёным луком И ели чёрствые ломти. Так жили предки по старинке. Отец ещё туда-сюда, А дедушка с родных Малинок От роду никуда. Мой дед особо на примере, - Ученье – дедушке печаль: По кнутику он время мерил, По звону праздник отличал. С утра в хлеву долбил корыто, Усердно прикладая «мат». Не знал мой дедушка Никита, Кто в жизни прав, кто виноват. Встречал и провожал иконы Без малого десятков семь, И так старик никак не понял, Откуда свет, откуда темь. Мудрёный я у деда внучек; В шесть лет стал книгу разуметь, Носил холщёвые онучи И бегал в школу по зиме. Когда в молитвенной истоме Весь край – сплошной был монастырь, - По дедушке, ещё живому Читал затитланный псалтирь. Тянулась горькая обида. Порой скрести святую жуть – По книге мудрости Давида Я деда чуть не обложу. И слушала старушья недаль, Вздыхая, охая в окрест, Пока над бородою деда Я не поставил крест... 1928https://www.stihi.ru/avtor/pepa50 |
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 24 Май 2020, 22:18 | Сообщение # 64 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | АЛЕКСАНДР ТРИФОНОВИЧ ТВАРДОВСКИЙ
(21.06. 1910 - 18.12. 1971)
Есть имена, и есть такие даты, -
Они нетленной сущности полны.
Мы в буднях перед ними виноваты, -
Не замолить по праздникам вины.
И славословья музыкою громкой
Не заглушить их памяти святой.
И в наших будут жить они потомках,
Что, может, нас оставят за чертой.
А.Твардовский
К 100-летию со дня рождения
ТЁРКИН С НАМИ
21 июня 2010 г. исполнилось 100 лет со дня рождения замечательного русского советского поэта и общественного деятеля А.Т. Твардовского. Для меня Твардовский - это прежде всего поэмы "Василий Тёркин", Тёркин на том свете" и "За далью даль". И конечно знаменитое стихотворение "Я убит подо Ржевом". Мне кажется, что лучше чем Твардовский в этом стихотворении, также как Ошанин в тексте песни "Эх, дороги" и Симонов в стихотворении "Жди меня" никто о войне в поэтической форме так и не сказал. Уже одно только то, что я перечислил из большого наследия Твардовского было бы достаточно для того, чтобы помнить и читать Поэта. Но Александр Трифонович не менее известен и как большой общественный деятель - главный редактор знаменитого в советское время журнала "Новый Мир" (1958-1970). Этот журнал в тот период сыграл, благодаря ему, выдающуюся роль в становлении тех, кого позже назвали "шестидесятниками". Все наиболее значительные произведения многонациональной советской литературы и в том числе русской литературы, были опубликованы на страницах журнала, и только сам Твардовский и некоторые из членов редколлегии знали, чего это стоило их главному редактору. Александр Трифонович и его помощники по редколлегии открыли для читателя и Ф.Абрамова, и А.Солженицина и В.Быкова и Ч.Айтматова и многих других замечательных прозаиков. А какие поэты печатались в журнале. Напечататься в "Новом Мире" того "твардовского периода" для писателя или поэта было высшим достижением. Такие культовые книги, как "Люди, годы, жизнь" И.Эренбурга, "Один день Ивана Денисовича" Солженицина, "Первый учитель" Ч.Айтматова, военные повести В.Быкова - это всё "Новый Мир" А.Т. Твардовского. И всё это публиковалось в борьбе с неосталинистами, с цензурой.
Судьба была не так уж благосклонна к Твардовскому. Несмотря на свою огромную популярность и оценку государством его поэтического и общественного таланта, он всю жизнь мучался из-за судьбы репрессированных как кулаков его отца и братьев. Мучился из-за того, что при всём своём желании никак не мог им помочь и не помогал. И это, наряду с противостоянием с неосталинистами явилось причиной его относительно раннего ухода из жизни. Сегодня, когда мы отмечаем 100-летний юбилей выдающегося поэта, хочется сказать: "Читайте и перечитывайте стихи Твардовского. Тёркин с нами. Неунывающий Вася Тёркин помогает жить и в сегодняшнее непростое время!"
Григорий Варшавский 18.06. 2010
Вся суть в одном-единственном завете:
То, что скажу, до времени тая,
Я это знаю лучше всех на свете -
Живых и мертвых,- знаю только я.
Сказать то слово никому другому,
Я никогда бы ни за что не мог
Передоверить. Даже Льву Толстому -
Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.
А я лишь смертный. За свое в ответе,
Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.
***
Зачем рассказывать о том
Солдату на войне,
Какой был сад, какой был дом
В родимой стороне?
Зачем? Иные говорят,
Что нынче, за войной,
Он позабыл давно, солдат,
Семью и дом родной;
Он ко всему давно привык,
Войною научен,
Он и тому, что он в живых,
Не верит нипочем.
Не знает он, иной боец,
Второй и третий год:
Женатый он или вдовец,
И писем зря не ждет...
Так о солдате говорят.
И сам порой он врет:
Мол, для чего смотреть назад,
Когда идешь вперед?
Зачем рассказывать о том,
Зачем бередить нас,
Какой был сад, какой был дом.
Зачем?
Затем как раз,
Что человеку на войне,
Как будто назло ей,
Тот дом и сад вдвойне, втройне
Дороже и милей.
И чем бездомней на земле
Солдата тяжкий быт,
Тем крепче память о семье
И доме он хранит.
Забудь отца, забудь он мать,
Жену свою, детей,
Ему тогда и воевать
И умирать трудней.
Живем, не по миру идем,
Есть что хранить, любить.
Есть, где-то есть иль был наш дом,
А нет - так должен быть!
Читать по ссылке: http://lib.ru/POEZIQ/TWARDOWSKIJ/terkin.txt
ПО ПРАВУ ПАМЯТИ ЖИВОЙ...
К 110-летию А.Т. Твардовского
Александр Трифонович родился в деревне Загорье Смоленской губернии в семье деревенского кузнеца Трифона Гордеевича и Марии Митрофановны Твардовских .Отец был грамотным, и в доме по вечерам всегда читали книги. Во время учебы в сельской школе Александр еще работал селькором в смоленских газетах. Он писал для газет статьи, очерки и печатал собственные стихи. В 1925 г. было опубликовано в газете «Смоленская деревня» первое стихотворение Твардовского «Новая изба». На съезде сельских корреспондентов молодой поэт подружился с М.Исаковским. В 1928 г. Александр Трифонович переехал в Смоленск, где работал внешкорром. Семью Твардовского в 30-тые годы раскулачили и выслали из родной деревни на Урал.
В Смоленске он поступил в пединститут. Во время учебы написал такие произведения, как «Снег стает, отойдет земля», «Братья», «Лес осенью». Позднее появляется в печати его первая поэма «Путь к социализму». Окончив два курса Смоленского пединститута поступил на третий курс Московского института истории, философии и литературы. В 1936 г. написал поэму «Страна Муравия», в которой отразил все трудности и несчастья крестьян после революции. Высоко оценили поэму М.Светлов, К.Чуковский, Б.Пастернак. За эту поэму Александр Трифонович получил Сталинскую премию. В 1939 г., сразу после окончания учебы, его призвали в армию. Он участвовал в советско-финской войне в качестве военкора.С первых дней войны Твардовский был на фронте. В июне 194 г. прибыл в Киев для работы в редакции газеты «Красная армия». В конце сентября поэт с трудом выбрался из окружения. Его семья была отправлена в эвакуацию в Чистополь. Редакция газеты «Красноармейская правда», где получил новое назначение Твардовский, находилась в сотне километров от Москвы. Там он пишет задуманную еще раньше поэму «Василий Теркин», которая принесла ему большую популярность. Ее публиковали частями, по мере написания. Написана она в ритме частушки и посвящена вымышленному герою – Василию Теркину. Народный герой Теркин был примером для всех. Люди верили, что где – то действительно есть такой человек. У него веселый нрав, он оптимист и совершает подвиги на войне. Это поднимало боевой дух бойцов. После публикации и прочтения по радио Твардовскому стали писать фронтовики, которые узнавали в герое самих себя. Александр Трифонович за «Василия Теркина» получил Сталинскую премию.
Стихотворение «Я убит подо Ржевом» написано спустя год после окончания войны. Его герой заклинает живых всегда помнить о Родине и о тех, кто погиб за нее. В.Мигуля написал песню на стихотворение «Я убит подо Ржевом». После войны поэт работал над поэмой «За далью – даль». Была написана книга о минувшей войне «Родина и чужбина». С 1950 по 1970 год (с перерывом в два года) Твардовский был гл. редактором журнала «Новый мир». В 1967 г. он создал автобиографическое произведение «По праву памяти». Эта поэма была издана только в 1987 г. В 1970 году он был снят с должности гл. редактора, а редакция подверглась разгрому. 18 декабря 1971 г. Александра Трифоновича не стало. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
А.Солженицын сказал о поэте: «Твардовский был предан русской литературе, ее святому подходу к жизни».
Л.Н. Халитова, библиотекарь
https://cbs-irkutsk.ru/po-prav....ovskogo
Кружились белые березки,
Платки, гармонь и огоньки,
И пели девочки-подростки
На берегу своей реки.
И только я здесь был не дома,
Я песню узнавал едва.
Звучали как-то по-иному
Совсем знакомые слова.
Гармонь играла с перебором,
Ходил по кругу хоровод,
А по реке в огнях, как город,
Бежал красавец пароход.
Веселый и разнообразный,
По всей реке, по всей стране
Один большой справлялся праздник,
И петь о нем хотелось мне.
Петь, что от края и до края,
Во все концы, во все края,
Ты вся моя и вся родная,
Большая Родина моя.
худ. Орест Верейский,, 1943
Разулся, ноги просушил,
Согрелся на ночлеге,
И человеку дом тот мил,
Неведомый вовеки.
Дом у Днепра иль за Днепром,
Своим натопленный двором,-
Ни мой, ни твой, ничейный,
Пропахший обувью сырой,
Солдатским потом, да махрой,
Да смазкою ружейной.
И, покидая угол тот,
Солдат, жилец бездомный,
О нем, бывает, и вздохнет,
И жизнь пройдет, а вспомнит!
Что-то я начал болеть о порядке
В пыльном, лежалом хозяйстве стола:
Лишнее рву, а иное в тетрадки
Переношу, подшиваю в "дела".
Что ж, или все уж подходит к итогу
И затруднять я друзей не хочу?
Или опять я собрался в дорогу,
Выбрал маршрут, но покамест молчу?
Или гадаю, вступив на развилок:
Где меня ждет озаренье и свет
Радости той, что, быть может, я в силах
Вам принести, а быть может, и нет?..
Все я приму: поученья, внушенья,
Все наставленья в дорогу возьму.
Только за мной остается решенье,
Что не принять за меня никому.
Я его принял с волненьем безвестным
И на себя, что ни будет, беру.
Дайте расчистить рабочее место
С толком, с любовью - и сразу к перу.
Но за работой, упорной, бессрочной,
Я моей главной нужды не таю:
Будьте со мною хотя бы заочно.
Верьте со мною в удачу мою.
Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла,
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу - света и тепла.
И сказок в трепетную память,
И песен стороны родной,
И старых праздников с попами,
И новых с музыкой иной.
И в захолустье, потрясенном
Всемирным чудом новых дней,
Старинных зим с певучим стоном
Далеких - за лесом - саней.
И вёсен в дружном развороте,
Морей и речек на дворе,
Игры лягушечьей в болоте,
Смолы у сосен на коре.
И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп в траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слез над книгой дорогой.
И ранней горечи и боли,
И детской мстительной мечты,
И дней не высиженных в школе,
И босоты, и наготы.
Всего - и скудости унылой
В потёмках отчего угла ...
Нет, жизнь меня не обделила,
Ничем в ряду не обошла.
Ни щедрой выдачей здоровья
И сил надолго про запас.
Ни первой дружбой и любовью,
Что во второй не встретишь раз.
Ни славы замыслом зелёным -
Отравой сладкой строк и слов,
Ни кружкой с дымным самогоном
В кругу певцов и мудрецов,
Тихонь и спорщиков до страсти,
Чей толк не прост и речь остра
Насчёт былой и новой власти,
Насчёт добра и недобра...
Чтоб жил и был всегда с народом,
Чтоб ведал всё, что станет с ним,
Не обошла тридцатым годом,
И сорок первым, и иным ...
И столько в сердце поместила,
Что диву даться до поры,
Какие резкие под силу
Ему ознобы и жары.
И что мне малые напасти
И незадачи на пути,
Когда я знаю, это счастье -
Не мимоходом жизнь пройти.
Не мимоездом стороною
Её увидеть без хлопот,
Но знать горбом и всей спиною
Её крутой и жёсткий пот.
И будто дело молодое -
Всё, что затеял и слепил,
Считать одной ничтожной долей
Того, что людям должен был.
Зато порукой обоюдной
Любая скрашена страда.
Ещё и впредь мне будет трудно,
Но чтобы страшно - никогда.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 06 Июн 2020, 18:04 | Сообщение # 65 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 221 годовщине со Дня рождения...
Я подымаюсь по белой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева - крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна - окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте...
Смуглую руку у лба...
-Точно стеклянная на повороте
Продребезжала арба... -
Запах - из детства - какого-то дыма
Или каких-то племен. ..
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! - Ты знал бы по первому взору,
Кто у тебя на пути.
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.
Не опираясь о смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны,
- Каждого встречного пса! -
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей...
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,
Комедиантов и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.
Эти слова: никогда и навеки,
За колесом - колею...
Смуглые руки и синие реки,
- Ах,- Мариулу твою! -
Треск барабана - мундир властелина -
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет...
Вечное сердце свое и служенье
Только ему. Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале... - Как я люблю...
Кончено... - Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз...
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.
Мы помолчали бы оба - не так ли? -
Глядя,как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.
И - потому что от худшей печали
Шаг - и не больше - к игре! -
Мы рассмеялись бы и побежали
Заруку вниз по горе.
М.Цветаева
худ. И.Глазунов
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
А.Блок
худ. Н.Артемьев
В омут ночи Звёздный Ковш упущен.
Как песок, ко дну его пристали
Маленькие звёзды. Едет Пущин
К Пушкину- из тёмной зимней дали.
Скрип да звон...
Светает понемногу.
Гривы у коней заиндевели.
Заморозок выдубил дорогу.
Снег на стороне завил деревья.
Вот он, двор!
Окошки в полумраке,
Но внутри как будто свет мелькает...
Без плаща, в расстёгнутой рубахе,
На крыльцо хозяин выбегает;
Две руки (одна - с пером гусиным)
Путника обхватывают туго,
Кудри с блеском седовато-синим
Жарко примерзают к шубе друга...
Звук дрожащий, пьяный быстрым бегом,
Весь из колокольчика не выпал...
Молча поцелуями и снегом
Зимний гость хозяина осыпал,
Между тем, дрова роняя громко,
По дому Арина суетилась
И слеза (старинная знакомка!)
По щеке морщинистой катилась...
Н.Матвеева
Ярослав Смеляков
худ. С.Фролов
С тех самых пор, как был допущен
в ряды словесности самой,
я все мечтал к тебе, как Пущин,
приехать утром и зимой.
И по дороге возле Пскова,-
чтоб все, как было, повторить,-
мне так хотелось ночью снова
тебе шампанского купить.
И чтоб опять на самом деле,
пока окрестность глухо спит,
полозья бешено скрипели
и снег стучал из-под копыт.
Все получилось по-иному:
день щебетал, жужжал и цвел,
когда я к пушкинскому дому
нетерпеливо подошел.
Но из-под той заветной крыши
на то крылечко без перил
ты сам не выбежал, не вышел
и даже дверь не отворил.
...И, сидя над своей страницей,
я понял снова и опять,
что жизнь не может повториться,
ее не надо повторять.
А надо лишь с благоговеньем,
чтоб дальше действовать и быть,
те отошедшие виденья
в душе и памяти хранить.
Теперь уже не помню даты -
ослабла память, мозг устал, -
но дело было: я когда-то
про Вас бестактно написал.
Пожалуй, что в какой-то мере
я в по руту правдивым был.
Но Пушкин Вам нарочно верил
и Вас, как девочку, любил.
Его величие и слава,
уж коль по чести говорить,
мне не давали вовсе права
Вас и намеком оскорбить.
Я не страдаю и не каюсь,
волос своих не рву пока,
а просто тихо извиняюсь
с той стороны, издалека.
Я Вас теперь прошу покорно
ничуть злопамятной не быть
и тот стишок, как отблеск черный,
средь развлечений позабыть.
Ах, Вам совсем нетрудно это:
ведь и при жизни Вы смогли
забыть великого поэта -
любовь и горе всей земли.
Когда до предела сужена
щель бытия твоего,
ищешь на полке Пушкина,
Пушкина! Только его.
Он раздвигает муку
до горизонта мечты,
он пожимает руку,
он говорит на «ты»...
И.Кашежева
Мой переулок, сызмальства знакомый,
И улица - нет ближе и родней…
Тут юный Пушкин к дядиному дому
Ходил когда-то улицей моей.
А там его в Елоховке крестили,
В церковной книге запись - тем числом.
А мальчиком еще, с семьею жили
"У Харитонья", в памяти о сем.
Остался этот адрес – очень древний.
В «Онегине» он отслужил сполна,
Когда зимою Таня из деревни
К родне в Москву была привезена.
Январь. Зима к Рождественской неделе
Москву одеть успела снегом - в срок.
Почудилось? Полозья заскрипели,
И переулком пролетел возок.
Софья Иосифлевич
худ. А.Скобкарев
Откроешь томик русского поэта -
И в строгих строф сплотившимся строю
Отметишь современности приметы,
Узнаешь, может быть, судьбу свою,
И что-то вдруг увидишь, как под линзой,
И прояснится многое в уме -
Ведь прожито поэтом столько жизней!
А ты одну его постичь сумей.
А ты пройди за ним след в след по строчкам,
По тропочкам невидимым души!
Ты дай поэту новую отсрочку
И время для него перепаши!
И, даже если песня не допета,
И гаснет память угольком в золе,
Откройте томик русского поэта -
И жизнь его продлится на земле.
Н.Асрян
Все в нем Россия обрела -
Свой древний гений человечий,
Живую прелесть русской речи,
Что с детских лет нам так мила,
Все в нем Россия обрела.
Мороз и солнце...
Строчка - ода.
Как ярко белый снег горит!
Доныне русская природа
Его стихами говорит.
Все в нем Россия обрела -
Своей красы любую малость,
И в нем увидела себя,
И в нем собой залюбовалась.
И вечность, и короткий миг,
И радость жизни, и страданье...
Гармония - суть мирозданья,
Лишь он один ее постиг!
Все в нем Россия обрела,
Не только лишь его бессмертье, -
Есенина через столетье,
Чья грусть по-пушкински светла.
Все в нем Россия обрела -
Свою и молодость, и зрелость,
Бунтарскую лихую смелость,
Ту, что веками в ней жила, -
Все в нем Россия обрела.
И никогда ей так не пелось!
Н.Доризо
Учитесь Пушкина читать:
Не просто пробегать глазами,
Как часто делаем мы с вами,
А видеть,слышать,понимать.
Учитесь Пушкина читать.
Я говорю не в назиданье,
Не как домашнее заданье
Вас заставляли повторять,
— Учитесь Пушкина читать,
И он вам обрести поможет
Мечты, которые, быть может,
Уже успели потерять.
Учитесь Пушкина читать
Без торопливости и лени,
И связь времён и поколений
Вас не устанет удивлять.
Учитесь Пушкина читать,
Вольнолюбивые страницы.
И в час борьбы на ваши лица
Не ляжет кротости печать.
В.Гин
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 23 Июн 2020, 22:22 | Сообщение # 66 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 131-ой годовщине со Дня рождения Анны Ахматовой
Ты - изначально - утомленная,
Всегда бестрепетно-грустящая,
В себя безрадостно-влюбленная
И людям беспорывно-мстящая.
Но мне при встречах наших чудится,
Что не всегда ты будешь пленною,
Что сердце спящее пробудится
И хлынет в мир волною пенною.
Что принесет оно: твое страдание?
Иль радость – страшную и небывалую?
Но я, - предчувствуя твое восстание,
Тебя приветствую еще – усталую!
А.Тиняков, 1913
По утрам свободный и верный,
Колдовства ненавижу твои,
Голубую от дыма таверну
И томительные стихи.
Вот пришла, вошла на эстраду,
Незнакомые пела слова,
И у всех от мутного яда
Отуманилась голова.
Будто мы, изнуренные скукой,
Задохнувшись в дымной пыли,
На тупую и стыдную муку
Богородицу привели.
Г.Адамович, 1914
Ахматова – жасминный куст,
Обожженный асфальтом серым,
Тропу утратила ль к пещерам,
Где Данте шел и воздух густ.
И нимфа лен прядет хрустальный?
Средь русских женщин Анной дальней
Она, как облачко, сквозит
Вечерней проседью ракит!
Н.Клюев
Здравствуй, желанная дочь
Славы, богини-властительницы!
В каждом кивке твоем - ночь
Жаждет луны победительницы, -
Славы любимая дочь!
Ночь. И сама ты - звезда,
Блеском луну затмевающая…
Вот ты зажглась навсегда!
Вот ты, на тверди мерцающая,
Огромная звезда!
В.Пяст
Законодательным скучая взором,
Сквозь невниманье, ленью угнетен,
Как ровное жужжанье веретен,
Я слышал голоса за дряблым спором.
Но жар души не весь был заметен.
Три А я бережно чертил узором,
Пока трех черт удачным уговором
Вам в монограмму не был он сплетен.
Созвучье черт созвучьям музыкальным
Раскрыло дверь – и внешних звуков нет.
Ваш голос слышен в музыке планет…
И здесь при всех, назло глазам нахальным,
Что Леонардо, я письмом зеркальным
Записываю спевшийся сонет.
Н.Недоброво
За верстами версты, где лес и луг,
Мечтам и песням завершенный круг,
Где ласковой руки прикосновенье
Дает прощальное благословенье.
Исходный день, конечная верста,
Прими мой дар священного креста.
Постой, продлись, верста! От устья рек
По морю уплывает человек.
Он слышит зов вдали: «Постой, постой!»
Но та мечта останется пустой,
Но не верста, что мерит вдохновенье
И слов мучительных чудотворенье.
Ты создаешь свои стихи со стоном,
Они наполнят мир небесным звоном.
Б.Анреп, 1916
Как пустыня, ты мною печально любима,
Как пустыня, твоя беспощадна душа,
Ты стройна, словно струйка прозрачного дыма
Гашиша.
Твои губы душистей смолы эвкалипта,
А улыбка на них – ядовитей змеи,
Улыбалася так лишь царевна Египта
Ан-нэ-и.
Твои мысли нам, смертным, темны и неясны,
Их прочтут только в будущем – жрец илиБог.
Я хочу умереть под стопою прекрасной
Твоих ног.
Н.Грушко, 1917
Живу мучительно и трудно,
И устаю, и пью вино;
Но, посещен судьбиной чудной,
Люблю, - сурово и давно.
И мнится мне - что, однодумный,
В подстерегающую тень
Я унесу июльский день
И память женщины безумной.
В Шилейко
Какая сила клокотала
В груди у Вас, когда рука
Вот эти строки начертала,
Как на скрижалях, на века!
Какая боль пером водила,
Удары сердца приглушив,
И как набатной медью била
В безмерный колокол души!
Как эта боль и гнев народный
Гудели, отзываясь в Вас,
И родились строкой, свободной
От страха в этот страшный час!
Ваш голос послан был судьбою,
Чтоб так сказать от нас, живых.
Он был набатом и трубою,
И знаком светлых сил земных.
Н.Браун, 1966
О, живущая нестерпимо,
О, идущая неизгладимо,
Оставляющая светоносный след.
Что за благость ко мне явилась?
Божья ль это, людская милость?
Рядом быть с твоею судьбой,
Заслонять хоть на миг собой.
Что ж, что это было напрасно?
Часто робким, чаще безгласным,
По своим законам живем.
По кремнистым путям идем.
Я иду за тобою след в след.
Я целую его свет в свет.
Я бессонна, как ты, бред в бред,
Знаю так же, как ты, что смерти нет.
О.Берггольц, 1973-1975
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 29 Июл 2020, 00:53 | Сообщение # 67 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 179 лет со дня гибели М.Ю.Лермонтова...
Когда в его воображении
Мелькали страсти роковые.
То Бородинское сражение,
То горцев образы лихие.
В его истерзанной душе,
Такие страсти бушевали.
Иные даже за сто лет,
Таких страстей не узнавали.
Создать, прожить чужую жизнь
С героем своего творения,
Когда душа несётся ввысь,
От творческого вдохновения.
Он видел Терек и Дарьял,
И волны Каспия седого.
Грузинки юной гибкий стан
И дагестанца удалого.
Арбенина ревнивый взгляд,
Браслет, сжимающий рукой.
Дворянский, шумный маскарад
И, как повеса молодой,
Забавы ради, за вдовой,
Влачится томно, ради скуки.
Прелестницам целуя руки.
Как много образов в душе,
Его печальной возникало.
Когда бы пуля не прервала,
Ещё написано немало,
Поэтом было бы не раз.
Но рок свершился.
Страшный час настал.
Когда-то он же написал,
Другому посвятил поэту,
Про памятник поведал свету.
Прославив Пушкина строками,
Навечно он остался с нами.
О.Воронцова
худ. А.Пруцких
Есть длинный, скучный, трудный путь...
К горам ведёт он, в край далёкий;
Там сердцу в скорби одинокой
Нет где пристать, где отдохнуть!
Там к жизни дикой, к жизни странной
Поэт наш должен привыкать
И песнь и думу забывать
Под шум войны, в тревоге бранной!
Там блеск штыков и звук мечей
Ему заменят вдохновенье,
Любви и света обольщенья
И мирный круг его друзей.
Ему – поклоннику живому
И богомольцу красоты –
Там нет кумира для мечты,
В отраду сердцу молодому!
Ни женский взор, ни женский ум
Его лелеять там не станут;
Без счастья дни его увянут...
Он будет мрачен и угрюм!
Но есть заступница родная*
С заслугою преклонных лет, –
Она ему конец всех бед
У неба вымолит, рыдая!
Но заняты радушно им
Сердец приязненных желанья, –
И минет срок его изгнанья,
И он вернётся невредим!
Е.Ростопчина.1841,
* Е.А. Арсеньева, бабушка Лермонтова
Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается…
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжёлый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»,
В корнета гвардии – о, почему бы нет?..
Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.
– Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.
Г.Иванов
Здесь Пушкина изгнанье началось
И Лермонтова кончилось изгнанье.
Здесь горных трав легко благоуханье,
И только раз мне видеть удалось
У озера, в густой тени чинары,
В тот предвечерний и жестокий час -
Сияние неутолённых глаз
Бессмертного любовника Тамары.
А.Ахматова
Бывают дни без фейерверка,
когда огромная страна
осенним утром на поверке
все называет имена.
Ей нужно собственные силы
ума и духа посчитать.
Открылись двери и могилы,
разъялась тьма, отверзлась гладь.
Притихла ложь, умолкла злоба,
прилежно вытянулась спесь.
И Лермонтов встаёт из гроба
и отвечает громко: «Здесь!»
О, этот Лермонтов опальный,
сын нашей собственной земли,
чьи строки, как удар кинжальный,
под сердце самое вошли!
Он, этот Лермонтов могучий,
сосредоточась, добр и зол,
как бы светящаяся туча
по небу русскому прошёл.
Я.Смеляков
Дамоклов меч
разрубит узел Гордиев,
расклюет Прометея вороньё,
а мы-то что?
А мы не гордые.
Мы просто дело делаем своё.
А станет мифом или же сказаньем,
достанет наша слава до небес -
мы ко своим Рязаням и Казаням
не слишком проявляем интерес.
Но "Выхожу один я на дорогу"
в Сараево, в далёкой стороне,
за тыщу вёрст от отчего порога
мне пел босняк,
и было сладко мне.
Б.Слуцкий
В час, когда он упал, разразилась гроза.
Ливень бил по земле бесноватой шрапнелью!
Все, кто против поэта и якобы – «за»,
разбежались, накрыв дуэлянта шинелью.
Не осталось ни друга вокруг, ни врага.
Только небо, лицом почернев, горевало.
Никого на земле... Лишь сияли снега
выше молний и туч – на груди перевала.
В доме, что заменял ему клетку тюрьмы,
где он солнечный разум иронией пичкал,
простоватый священник, как после чумы,
покропил по углам вездесущей водичкой.
Мать-Россия, сколь много в веках твоих зла,
сколько в душах холодных – гнетущего пыла!
Небывалого миру птенца родила,
а когда он до неба поднялся, – убила...
Г.Горбовский
Гроза разразилась и с юноши мёртвого
Мгновенно сорвала косматую бурку.
Пока только гром наступленье развёртывал,
А страшная весть понеслась к Петербургу.
Железные воды и кислые воды
Бурлили и били в источниках скал.
Ползли по дорогам коляски, подводы,
Арбы и лафеты. А юноша спал.
Он спал, ни стихов не читая, ни писем,
Не сын для отца и у века не пасынок.
И не был он сослан и не был зависим
От гор этих, молниями опоясанных.
Он парусом где-то белел одиноким,
Иль мчался по круче конём легконогим,
Иль, с барсом сцепившись, катился, визжа,
В туманную пропасть. А утром, воскреснув,
Гулял у чеченцев в аулах окрестных,
Менялся кинжалом с вождём мятежа.
Гроза разразилась. Остынув от зноя,
Машук и Бештау склонились над юношей,
Одели его ледяной сединою,
Дыханьем свободы на мёртвого дунувши:
«Спи, милый товарищ! Окончилось горе.
Сто лет миновало, – мы снега белей.
Но мы, старики, – да и всё в Пятигорье, –
Отпразднуем грозами твой юбилей».
И небо грозовым наполнится ропотом.
И гром-агитатор уснувших разбудит.
А время? А смерть? – Пропади они пропадом!
Их не было с нами. И нет. И не будет.
П.Антокольский
Машук оплыл – туман в округе,
Остыли строки, стаял дым.
А он молчал, почти в испуге
Перед спокойствием своим.
В который раз стихотворенье
По швам от страсти не рвалось.
Он думал: это постаренье!
А это зрелостью звалось.
Так вновь сдавалось вдохновенье
На милость разума его.
Он думал: это охлажденье.
А это было мастерство.
В.Соколов
худ. С.Харламов
Стада снегов, гонимые бореем,
Растаят. И процесс необратим.
Мы в юности порой уже стареем,
А Лермонтов всё будет молодым.
Кавказу, Петербургам, бездорожьям,
Любым бореньям смерти и любви...
Поэт стал для России даром Божьим,
Звучаньем, растворившимся в крови.
О, белый парус, нас зови, веди,
И лермонтовский ангел, прилетая,
Шепчи о том, что жив огонь в груди,
Где ночевала тучка золотая.
В.Костров
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 02 Окт 2020, 22:14 | Сообщение # 68 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
Жизнь - обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь - обман, но и она порою
Украшает радостями ложь».
Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе.
Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь - стезя.
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть изменят легкие друзья.
Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык.
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.
Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил - забыли про меня.
Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.
С.Есенин. 1925.
Я не слыхал роднее клича
С детских лет, когда вдали
По заре степной, курлыча,
Пролетали журавли.
Этот клич такой желанный,
Он сводил меня с ума.
И, заслышав зов гортанный,
Верил крепко: в наши страны
Не воротится зима.
Верил также - в криках стаи
Есть понятные слова.
И следил, пока густая
Не скрывала синева.
Ныне стаи реже, глуше
Или жизнь пошла ровней,
Но по смерть готов я слушать
Эти песни журавлей.
Вот вчера, в час вешней лени,
Вдруг на небе как штрихи...
И от них такое пенье,
Будто вновь Сергей Есенин
Мне читал свои стихи.
М.Светлов
Ночное дыхание роз
Так сладко в душе раздается
И нежно в мерцанье берез
Гитарная песня смеется,
А сердцу знакомый мотив,
Как ветер прохладный, весенний.
Средь этих застенчивых ив,
Как будто прошелся Есенин.
И в золоте лунных лучей,
Вдыхая ночную прохладу-
Прекраснее всех тех речей
Мне эта родная баллада.
О кленах играла струна
И Русь восхваляла и вьюги -
Звенела моя сторона,
Влюблялись друзья и подруги.
Восторженно пел соловей,
Но только в сиреневой дымке
Не слышали птичьих речей
Смеясь и рыдая в косынки.
Один восхвалялся певец
Под шорох жемчужных растений-
Не знала гитара конец, тем песням,
Что выткал Есенин!
За эту сплетенную нить,
За милые, нежные фразы -
Я сердцем готова любить-
Любить, не встречая ни разу.
Дарите березки поклон
Родному певцу и поэту,
Пусть этот малиновый звон
Раздольно гуляет по свету!
Гуляет как память о нем,
Кто гением нами зовется,
Кто снова с весенним дождем
В горячую память вольется.
Ночное дыхание роз
Растаяло майским рассветом
И снова в мерцанье берез,
Любимого слышу поэта!
С.Злепко
Стихи Есенина, - стихия:
Ока на заливных лугах.
И от того, что «от сохи я»,
купаюсь я в его стихах.
Душа радушно принимает
его поэзии волну
и сердце трепетно внимает
таланта - ширь и глубину.
Ю.Соловьев
Для меня Есенин - буйство красок,
Буйство звуков, запахов и чувств.
И пейзажи в стиле русских сказок,
Где берёзки да рябины куст.
Он воспел закаты и восходы,
Родину, что искренне любил.
Красоту родной своей природы
Для потомков в виршах сохранил.
Был московским озорным гулякой,
Только сердце доброе имел.
Умилялся он зверушкой всякой,
Мужика-крестьянина жалел.
Гениальный лирик и философ
В наши дни шагнул с далёких лет.
До сих пор на многие вопросы
Я в его стихах ищу ответ.
О.Тарасова
Скульптор В.Аксенов
День прозрачно осенний
Мчит, листвою шурша…
Ах, Сергей наш Есенин -
Нараспашку душа!
Ах вы, русские дали -
Ширь и синь без конца.
Как тепло вы встречали
Удалого певца!
Необъятным простором
Был он с детства пленён.
Русским сказочным взором
Его стих озарён.
В нём печальная нежность,
Плач тальянки в тиши
И лихая небрежность
Разудалой души.
Струн любви переборы,
Ожиданий часы.
Мимолётные взоры
Сердцу милой красы.
Всё такое родное:
Лес, сиянье луны…
Всё, что дорого стоит
И не знает цены.
Степи, рощи родные,
Колокольчика звон.
Песни ветра шальные —
Всё впитал в себя он.
В слове, сердцем согретом, -
Край любимый, большой,
Он родился поэтом
С нашей русской душой.
Д.Попов
Владимир Чибриков
Не читал я давно Баратынского.
И уже не прочту никогда.
Разум мой Соловей константиновский
Занял песней своей навсегда.
И в берёзовых тайнах, в рябиновых,
Очарован небес глубиной,
Я пою песнь его соловьиную
Забывая о песне иной.
Напевая про росстани ранние,
Когда тихо проснётся земля,
Позабыл я совсем Северянина,
Позабыл я, Марина, тебя.
И когда взбудоражила площади
Сумасшедшая, злая пурга,
Я хрипел, я рычал пугачёвщиной
Над просторами солончака.
Глянет месяц над русскими ставнями
И в колодец "мырнёт" с головой.
Всё покроется снегом, как саваном,
Чтоб сиренью набухнуть весной.
Не читаю теперь я Некрасова.
Мне над серою чахлостью изб
Соловей константиновский яростно
О России свистает навзрыд.
Это не чушь вам из сонника,
Смотрите-ка, Боже ты мой,
чёрно-белая кинохроника:
Есенин Сергей - живой!
Вот она вам - история:
Русский поэт-хулиган
У двери "Уолдорф Астория"
И с ним Айседора Дункан.
Что же вы, академики,
Мало его, мол, в кино.
Лишь у памятника Кольцову.
Вот, мол, и всё...
А он стоит улыбается,
Строгий костюм. как всегда,
И волосы чуть завиваются,
И в глазах его, Бог мой, звезда.
О, Русь моя, милая родина!
Как и он, я повязан с тобой!
Чёрно-белая кинохроника: Есенин!
Сергей! Живой.
худ. А.Прокопенко
Взгрустнуть у домика Есенина,
Не грех и выпить двести грамм.
Сегодня ночью за деревнею
Молился кто-то небесам.
И отражался месяц в озере,
Как воду пьющий рыжий конь.
А где-то местные колхозники
Терзали хриплую гармонь.
О чём-то лаяли собаки.
Лишь я один на всей земле
Шёл по траве, через овраги,
Шёл по равнине, по стерне.
Я шёл и шёл, сбивая ноги,
Сшибая звёзды головой,
И удивительные строки
Текли, текли сами собой.
И переполненный веселья,
О, позавидуйте ж вы мне,
Взгрустнул у домика Есенина
Увидев свет в его окне.
Всё встречаю, всё приемлю
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришёл на эту землю,
Чтоб скорей её покинуть.
С.Есенин
Когда я к вам приду январским снегом,
И замету позёмкою у ног.
Подумайте, - я просто был и не был,
И собеседник у меня, возможно, Бог!
Когда напомню о себе ручьём весенним,
И вас разбудит за окном капель.
Подумайте, что и в цветах весенних,
Есть и моя изысканная трель.
Когда же знойной летнею порою
На тихой речке, в роще у костра.
Вы загрустите, к вам приду тоскою,
И соловьиной песней до утра.
Ну а когда начнёт всем править осень,
И дети станут вверх бросать листву.
Поверьте мне, я в каждом детском вздохе,
И их губами с вами говорю.
А.Март
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 13 Окт 2020, 14:08 | Сообщение # 69 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 206-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова
Преемник славного, великого поэта,
С душой, похожею на бурный океан,
Ты по земле прошел как яркая комета,
Рассеяв сладостный возвышенный обман
В сердцах, доверчиво считать привыкших сказку
За слово истины; раздвинув полог тьмы,
Ты властною рукой сорвал с очей повязку
И бросил жгучий яд сомнения в умы.
И то, как Прометей, на грозный спор, на битву,
В безумной гордости, ты небо вызывал,
То в умилении, в слезах шептал молитву
И песни чудные о небесах слагал.
Давно твой голос смолк, но, горечью облитый,
Твой стих стальной звучит - у всех он на устах,
И ты, певец, рукой ничтожною убитый,
Живешь на родине, живешь у нас в сердцах.
И если все мы чтим бессмертный дивный гений
Творца Онегина, пленяясь красотой
Его ласкающих и светлых песнопений,
Их величавою спокойной простотой,
И если милы нам они, как свод лазурный,
Как тихий шепот волн - они лелеют слух, -
То дышит песнь твоя тоской и страстью бурной,
И окрыляет мысль, и пробуждает дух.
Родство невольное мы чувствуем с тобою
И верим, что ты нам, поэт, недаром дан, -
Похожий гордою, мятежною душою
На непокорный океан!
А.Круглов
С одной мечтой в упрямом взоре,
На Божьем свете не жилец,
Ты сам - и Демон, и Печорин,
И беглый, горестный чернец.
Ты с малых лет стоял у двери,
Твердя: "Нет, нет, я ухожу".
Стремясь и к первобытной вере,
И к романтичному ножу.
К земле и людям равнодушен,
Привязан к выбранной судьбе,
Одной тоске своей послушен,
Ты миру чужд, и мир - тебе.
Ты страсть мечтал необычайной,
Но ах, как прост о ней рассказ!
Пленился ты Кавказа тайной, -
Могилой стал тебе Кавказ.
И Божьи радости мелькнули,
Как сон, как снежная метель...
Ты выбираешь - что? две пули
Да пошловатую дуэль.
Поклонник демонского жара,
Ты детский вызов слал Творцу
Россия, милая Тамара,
Не верь печальному певцу.
В лазури бледной он узнает,
Что был лишь начат долгий путь.
Ведь часто и дитя кусает
Кормящую его же грудь.
Михаил Кузмин
худ. В.Фаворский
Над Грузией витает скорбный дух -
Невозмутимых гор мятежный Демон,
Чей лик прекрасен, чья душа - поэма,
Чьё имя очаровывает слух.
В крылатости он, как в ущелье, глух
К людским скорбям, на них взирая немо.
Прикрыв глаза крылом, как из-под шлема,
Он в девушках прочувствует старух.
Он в свадьбе видит похороны.
В свете находит тьму.
Резвящиеся дети
Убийцами мерещатся ему.
Постигший ужас предопределенья,
Цветущее он проклинает тленье,
Не разрешив безумствовать уму.
И.Северянин
худ. Д.Константинов
Дамоклов меч
разрубит узел Гордиев,
расклюет Прометея вороньё,
а мы-то что?
А мы не гордые.
Мы просто дело делаем своё.
А станет мифом или же сказаньем,
достанет наша слава до небес -
мы ко своим Рязаням и Казаням
не слишком проявляем интерес.
Но "Выхожу один я на дорогу"
в Сараево, в далёкой стороне,
за тыщу вёрст от отчего порога
мне пел босняк, и было сладко мне.
Б.Слуцкий
худ. М.Решетнев
Мира и забвенья
Не надо мне!
М.Лермонтов
В альпийском леднике седеющем подснежник
разбуженный угас.
Мир сердцу твоему, хромающий мятежник!
И прежде и сейчас
от выщербленных плит кавказской цитадели
не близок путь.
Печальные глаза с овальной акварели
закрой когда-нибудь.
В испарине скакун, армейская рубаха,
омытый солью стих.
Но твой жестокий смех сжимал сердца от страха
на водах у больных.
Ты зримо презирал актёрские повадки
державного паши.
Но молния сожгла походную палатку
твоей души.
...Не голубой мундир своею чёрной кровью
смывает желчный грим с усталого лица,
а Демон, наконец, спустился к изголовью
взглянуть на своего творца.
Ю.Кублановский
Я представляю страх и обалденье,
когда попало в Третье отделенье
«На смерть Поэта»...
Представляю я,
как начали все эти гады бегать,
на вицмундиры осыпая перхоть,
в носы табак спасительный суя.
И шеф жандармов - главный идеолог,
ругая подчинённых идиотов,
надел очки... Дойдя до строк: «Но есть,
есть Божий суд, наперсники разврата...» -
он, вздрогнув, огляделся воровато
и побоялся ещё раз прочесть.
Уже давно докладец был состряпан,
и на Кавказ М.Лермонтов запрятан,
но Бенкендорф с тех пор утратил сон.
Во время всей бодяги царедворской -
приёмов, заседаний, церемоний:
«Есть Божий суд...» — в смятенье слышал он.
«Есть Божий суд...» - метель ревела в окна.
«Есть Божий суд...» - весной стонала Волга
в раздольях исстрадавшихся степных.
«Есть Божий суд...» - кандальники бренчали.
«Есть Божий суд...» - безмолвствуя, кричали
глаза скидавших шапки крепостных.
И шеф, трясясь от страха водянисто,
украдкой превратился в атеиста.
Шеф посещал молебны, как всегда,
с приятцей размышляя в кабинете,
что всё же Бога нет на этом свете,
а значит, нет и Божьего суда.
Но вечно надо всеми подлецами -
жандармами, придворными льстецами, -
как будто их грядущая судьба,
звучит с неумолимостью набата:
«Есть Божий суд, наперсники разврата...
Есть Божий суд... Есть грозный судия...»
И если даже нет на свете Бога,
не потирайте руки слишком бодро:
вас вицмундиры ваши не спасут, -
придёт за всё когда-нибудь расплата.
Есть Божий суд, наперсники разврата,
и суд поэта - это Божий суд!
Е.Евтушенко
худ. К.Рудаков
Когда мне было
Очень-очень трудно,
Стихи читал я
В карцере холодном.
И гневные, пылающие строки
Тюремный сотрясали потолок:
«Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда - всё молчи!..»
И в камеру врывался надзиратель
С испуганным дежурным офицером.
Они орали: - Как ты смеешь, сволочь,
Читать антисоветские стихи!
А.Жигулин
худ. А.Могилевский
Продаёт фотограф снимки,
О горах толкует гид.
На Эльбрус, не видный в дымке,
Молча Лермонтов глядит.
Зеленеют склонов кручи,
Уходя под облака.
Как посмели вы, поручик,
Не доехать до полка?
Бронза греется на солнце.
Спят равнины зыбким сном.
Стриж стремительный несётся
Над пехотным галуном.
Долг вам воинский поручен, –
Проскакав полтыщи вёрст,
Как посмели вы, поручик,
Повернуть на Пятигорск?
Пикники и пьянки в гроте,
Женщин томные глаза...
Ваше место – в вашей роте,
Где военная гроза.
Там от дыма небо серо,
Скачут всадники, звеня.
Недостойно офицера
Уклоняться от огня.
Ах, оставьте скуку тыла
И картёжную игру!
Зря зовёт вас друг Мартынов
Завтра в гости ввечеру.
На курорте вы не житель –
В деле было бы верней.
Прикажите, прикажите
Поутру седлать коней!
А.Городницкий
Глубокий нежный сад, впадающий в Оку,
стекающий с горы лавиной многоцветья.
Начнёмте же игру, любезный друг, ау!
Останемся в саду минувшего столетья.
Ау, любезный друг, вот правила игры:
не спрашивать зачем и поманить рукою
в глубокий нежный сад, стекающий с горы,
упущенный горой, воспринятый Окою.
Попробуем следить за поведеньем двух
кисейных рукавов, за блеском медальона,
сокрывшего в себе... ау, любезный друг!..
сокрывшего, и пусть, с нас и того довольно.
Заботясь лишь о том, что стол накрыт в саду,
забыть грядущий век для сущего событья.
Ау, любезный друг! Идёте ли? - Иду. -
Идите! Стол в саду накрыт для чаепитья.
А это что за гость? - Да это юный внук
Арсеньевой. - Какой? - Столыпиной. - Ну, что же,
храни его Господь. Ау, любезный друг!
Далекий свет иль звук - чирк холодом по коже.
Ау, любезный друг! Предчувствие беды
преувеличит смысл свечи, обмолвки, жеста.
И, как ни отступай в столетья и сады,
душа не сыщет в них забвенья и блаженства.
Б.Ахмадулина
Никнет ли, меркнет ли дней синева -
на небе горестном
шепчут о вечном родные слова
маминым голосом.
Что там - над бездною судеб и смут,
ангелы, верно, там?
Кто вы, небесные, как вас зовут?
- Пушкин и Лермонтов.
В скудости нашей откуда взялись,
нежные, во свете?
- Всё перевесит блаженная высь…
- Не за что, Господи!
Сколько в стремнины, где кружит листва,
спущено неводов, -
а у ранимости лика лишь два -
Пушкин и Лермонтов.
Детский, о Боже, младенческий зов…
Черепом —-в росы я…
Здесь их обоих - на месте, как псов,
честные взрослые.
Вволю ль повыпито водочки злой,
пуншей и вермутов?
Рано вы русскою стали землёй,
Пушкин и Лермонтов.
Что же в нас, люди, святое мертво?
Кашель, упитанность.
Злобные алчники мира сего,
как же любить-то нас?
Не зарекайтесь тюрьмы и сумы -
экая невидаль!
Сердцу единственный выход из тьмы -
Пушкин и Лермонтов.
Два белоснежных, два тёмных крыла,
зори несметные, -
с вами с рожденья душа обрела
чары бессмертия.
Господи Боже мой, как хорошо!
Пусто и немотно.
До смерти вами я заворожен,
Пушкин и Лермонтов.
Крохотка неба в тюремном окне…
С кем перемолвитесь?..
Не было б доли, да выпала мне
вечная молодость.
В дебрях жестокости каждым таясь
вздохом и лепетом,
только и памяти мне - что о вас,
Пушкин и Лермонтов.
Страшно душе меж темнот и сует,
мечется странница.
В мире случайное имя «поэт»
в Вечности славится.
К чуду бессуетной жизни готов,
в радость уверовав,
весь я в сиянии ваших стихов,
Пушкин и Лермонтов.
Б.Чичибабин
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 08 Дек 2020, 20:23 | Сообщение # 70 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 200-летию Афанасия Фета
Есть в природе бесконечной
Тайные мечты,
Осеняемые вечной
Силой красоты.
Есть волшебного эфира
Тени и огни,
Не от мира, но для мира
Родились они.
И бессильны перед ними
Кисти и резцы.
Но созвучьями живыми
Вещие певцы.
Уловляют их и вносят
На скрижаль веков.
И не свеет, и не скосит
Время этих снов.
И пока горит мерцанье
В чарах бытия:
«Шепот. Робкое дыханье,
Трели соловья».
И пока святым искусствам
Радуется свет,
Будет дорог нежным чувствам
Вдохновенный Фет.
К.Фофанов 1889.
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Далеко, в полумраке, луками
Убегает на запад река.
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.
На пригорке то сыро, то жарко,
Вздохи дня есть в дыханье ночном,–
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.
1855
В леса безлюдной стороны
И чуждой шумному веселью
Меня порой уносят сны
В твою приветливую келью.
В благоуханье простоты,
Цветок – дитя дубравной сени,
Опять встречать выходишь ты
Меня на шаткие ступени.
Вечерний воздух влажно чист,
Вся покраснев, ты жмешь мне руки,
И, сонных лип тревожа лист,
Порхают гаснущие звуки.
1856
Тускнеют угли. В полумраке
Прозрачный вьется огонек.
Так плещет на багряном маке
Крылом лазурным мотылек.
Видений пестрых вереница
Влечет, усталый теша взгляд.
И неразгаданные лица
Из пепла серого глядят.
Встает ласкательно и дружно
Былое счастье и печаль,
И лжет душа, что ей не нужно
Всего, чего глубоко жаль.
1856
Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Всё, что давно-давно, утрачено душой.
Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.
Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как в тот ужасный час, когда прощались мы.
А я доверился предательскому звуку,–
Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! –
Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
Я осудил себя на вечную разлуку
И с холодом в груди пустился в дальний путь.
Зачем же с прежнею улыбкой умиленья
Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?
Души не воскресит и голос всепрощенья,
Не смоет этих строк и жгучая слеза.
1859
Ты прав: мы старимся. Зима недалека,
Нам кто-то праздновать мешает,
И кудри темные незримая рука
И серебрит и обрывает.
В пути приутомясь, покорней мы других
В лицо нам веющим невзгодам;
И не под силу нам безумцев молодых
Задорным править хороводом.
Так что ж! ужели нам, покуда мы живем,
Вздыхать, оборотясь к закату,
Как некогда, томясь любви живым огнем,
Любви певали мы утрату?
Нет, мы не отжили! Мы властны день любой
Чертою белою отметить,
И музы сирые еще на зов ночной
Нам поторопятся ответить.
К чему пытать судьбу? Быть может, коротка
В руках у парки нитка наша!
Eщe разымчива, душиста и сладка
Нам Гебы пенистая чаша.
Зажжет, как прежде, нам во глубине сердец
Ее огонь благие чувства, –
Так пей же из нее, любимый наш певец:
В ней есть искусство для искусства.
1860
Ты видишь, за спиной косцов
Сверкнули косы блеском чистым,
И поздний пар от их котлов
Упитан ужином душистым.
Лиловым дымом даль поя,
В сияньи тонет дня светило,
И набежавших туч края
Стеклом горючим окаймило.
Уже подрезан, каждый ряд
Цветов лежит пахучей цепью.
Какая тень и аромат
Плывут над меркнущею степью!
В душе смиренной уясни
Дыханье ночи непорочной
И до огней зари восточной
Под звездным пологом усни!
1864
Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих кленов шатер.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть этот чистый
Влево бегущий пробор.
1883
Выйдем с тобой побродить
В лунном сиянии!
Долго ли душу томить
В темном молчании!
Пруд как блестящая сталь,
Травы в рыдании,
Мельница, речка и даль
В лунном сиянии.
Можно ль тужить и не жить
Нам в обаянии?
Выйдем тихонько бродить
В лунном сиянии!
1885
Учись у них – у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора.
Все злей метель и с каждою минутой
Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
1883
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 27 Дек 2020, 09:34 | Сообщение # 71 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 95-летию со дня смерти Сергея Есенина
…Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе, -
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
С.Есенин
худ. В.Руднев
Пахнет лыком и пшеницей
Деревенская изба,
Горьким запахом овчины
Печка русская моя!
Я сегодня под лучиной
Буду песни сочинять,
Не гони на хороводы
Ты меня старушка мать.
Стан девичий что упрямо
Изгибается волной
И копну волос пшеничных
Заменю одной струной!
Ведь от звуков моей песни
Кровь волнуется в груди,
Разбивая сердца думы
О потерянной любви!
В.Котов
Он в жизнь вбегал рязанским простаком,
Голубоглазым, кудреватым, русым,
С задорным носом и веселым вкусом,
К усладам жизни солнышком влеком.
Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком
В сиянье глаз. Отравленный укусом
Змей мятежа, злословил над Иисусом,
Сдружиться постарался с кабаком…
В кругу разбойников и проституток,
Томясь от богохульных прибауток,
Он понял, что кабак ему поган…
И богу вновь раскрыл, раскаясь, сени
Неистовой души своей Есенин,
Благочестивый русский хулиган…
И.Северянин
Для того ли, золотой мой братец,
Мы забыли старые поверья, –
Что в плену у жаб и каракатиц
Сердце-лебедь растеряет перья.
Что тебе из черной конопели
Ночь безглазая совьёт верёвку,
Мне же беломорские метели
Выткут саван – горькую обновку.
Мы своё отбаяли до срока –
Журавли, застигнутые вьюгой.
Нам в отлёт на родине далёкой
Снежный бор звенит своей кольчугой.
Н.Клюев (из поэмы «Плач по Есенину. 1926.)
рис. В.Сварога
В маленькой мертвецкой у окна
Золотая голова на плахе;
Полоса на шее не видна -
Только кровь чернеет на рубахе.
Вкруг, на лавках, в полутемноте,
Простынями свежими белея, -
Девятнадцать неподвижных тел -
Ледяных товарищей Сергея.
Я присел на чей-то грубый гроб
И гляжу туманными глазами.
Подавляя слезы и озноб,
Застывая и давясь слезами.
За окном – пустынный белый двор;
Дальше - город в полумраке синем …
Я да трупы - больше никого -
На почетном карауле стынем …
Вот Смирнов (должно быть ломовой), -
Каменно-огромный и тяжелый, -
Голова с бессмертной головой, -
Коченеет на скамейке голой.
Вон Беляев … кровью залит весь …
Мальчик, смерть нашедший под трамваем.
Вон еще … Но всех не перечесть;
Все мы труп бесценный охраняем …
Город спит. Но спят ли те, кого
Эта весть по сердцу полоснула, -
Что не стало более его,
Что свирель ремнем перехлестнуло …
Нет, не спят … Пускай темны дома,
Пусть закрыты на задвижки двери, -
Там, за ними - мечутся впотьмах
Раненные ужасом потери …
Там не знают, где бесценный труп,
Тело ненаглядное, родное;
И несчетность воспаленных губ
Хрипло шепчет имя дорогое …
В ледяной мертвецкой у окна
Золотая голова на плахе;
Полоса на шее не видна;
Кровь, и лист, приколотый к рубахе.
В.Князев. 1926
Как ты мог, в свои неполных тридцать,
Написать, не ведая о том:
«Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком».
Как ты знал, в поре своей расцвета,
То, что узнают на склоне лет?
Потому, наверное, за это
И назвал тебя народ: «Поэт».
Не за то ль, что кудри золотые
Не успел при жизни растерять,
Все живые матери России
Ходят до сих пор тебя встречать?
Потому ли, в предрассветной рани
Часто по утрам сдаётся мне,
Что меж сном и вечностью – на грани,
Скачешь ты на розовом коне.
М.Быстрова-Докс
«Эх вы сани!!! А кони,кони!!!»
Залихватская наша жизнь.
Паренек, так любивший волю,
Покорил и прославил РУСЬ.
Золотую осеннюю рощу,
Голубень, синеву озер,
И калитки, скрипучую звучность,
И раздолье, степной простор.
Разухабился, разгулялся,
От избытка шальной души.
В нашей памяти он остался,
Белокурым певцом любви.
Эх, Сережка, душа нараспашку,
А любовь, словно жар костра,
То потухнет, совсем угаснет,
То пылает, спастись нельзя.
То он мчится в лихом угаре,
Кони в пене и хмель бодрит,
То опять, возвратится к маме,
Тихо, тихо в дому грустит.
То, любуется он березкой,
То закатом, опавшим листком,
То играет он на гармошке,
И всё будто ему нипочём.
Эх, Серега, Сергей Есенин,
Ты крестьянский, ты наш, ты свой,
Ты ушел в голубую нежить,
Но оставил стихи со мной
О.Верещагина
Всё ли осыпали золото
В вечную грязь да на ветер?
Все ли иконы расколоты?
Все ль инкубаторны дети?
Всё ль у вас продано, милые?
Лён для удавок взрастили?
Толпы для зрелищ сдебилили?
Рожки козлам наточили?
Что Вы, Сергей Александрович,
Дел они много не сделали:
Рано нам плакать над ранами -
Матушку Русь не зарезали.
Точат ножи они острые,
Вновь на невинных охотятся.
Только такое не сбудется -
Смотрит с холма Богородица.
Т.Смертина
Поэта убивают за стихи.
Когда поэт один за дверью,
Пред ним его черновики,
В самоубийство не поверю.
Поэта убивают за любовь,
Любовь к России, что невеста,
При входе в храм, где смрад и кровь,
И не осталось свято места.
Поэта убивают за слова,
Когда поэт в зените славы,
И видится, что он глава
Духовной крепости державы.
Всегда подыщутся слова
И объяснения, и вздохи.
На куполах взросла трава,
И взорван памятник эпохи.
Поэта убивают за стихи,
Неукротимую стихию,
Где чернозём - черновики.
Но Слово воссоздаст Россию!
(с)
Необъятна русская Земля,
Сколько в ней тепла и светлых грез? -
Кажется, она всегда была
В ореоле пашен и берез
Вот оно Раздолье! - Не в корысть,
Потеряв надежду на покой.
В жаворонках ласковая высь
Снова разметалась над Окой.
Посмотри еще раз в не-бе-са -
Вид неописуемо красив…
Облака - как будто паруса
Над простором самых сладких нив.
На Руси все с чистого листа
Счастьем взбудораженным в груди! -
Здесь Есенин памятником встал
И на нас с улыбкою глядит.
В.Спицын
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 20 Янв 2021, 17:21 | Сообщение # 72 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 85-летию Николая Рубцова
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ РУБЦОВ
(03. 1936 - 19.01. 1971)
Русский поэт - это всегда Судьба. Но судьба не только собственная, в судьбе настоящего поэта всегда отражена судьба Родины.
Семья Рубцовых распалась сразу, как только переехала в Вологду. До этого подряд умирали маленькие дети. Когда отец ушел на фронт, мать Николая умерла от разрыва сердца. От этого умерла и 9-месячная Надежда, которая не дождалась материнского тепла. Николая и его братьев отдали в разные детские дома. Отец демобилизовался и завел другую семью. Есть мнение, что самое первое стихотворение будущего поэта написано в 6-летнем возрасте.
Вспомню, как жили мы
С мамой родною -
Всегда в веселье и в тепле.
Но вот наше счастье
Распалось на части -
Война наступила в стране...
После школы для Николая начались поиски своего места в жизни. Он поступал в мореходное училище (неудачно), устраивается в тралфлот кочегаром. Перед тем как уйти в армию, он разыскивает отца и брата Альберта - и они фотографируются на память.
В 1955-1959 годах Рубцов служил на Северном флоте и получил право посещать литобъединение. Тогда и появились его первые публикации. Он поступает в Литинститут, но в 1963-1964 г. произошло второе возвращение поэта на малую родину - в с. Никольское, которая духовно питала поэта. Здесь он окончательно сформировался как личность, здесь были написаны его лучшие стихи ("Тихая моя родина", "Россия, Русь, храни себя, храни...")
"При жизни Рубцов был скромным, тихим, даже очень тихим, но тихость его была громкой. И громкость его обозначилась в слове. Его услышали в Москве. Я первым написал рецензию на его дипломную работу в Литинституте, за которую он получил оценку "отлично". Рубцов угадал свое предназначение. Он стал проводником любви к родной земле - это сделало его одним из самых любимых поэтов XX в". - вспоминал поэт Е.Исаев. С 68-го Рубцов жил в Вологде. Но недолог оказался его путь на земле: он погиб под "леденящий перезвон морозов" в возрасте 35 лет.
Сегодня, когда идет глобализация мира, людей захватывает прагматизм, Рубцов напоминает, что надо хранить душу...
- Замечательный русский актер М.Чехов писал, что он в искусстве пытается походить на музыку. Музыка - самое совершенное из искусств - для души, для человека. У каждого человека есть нота, а у такого художника, как Рубцов, эта нота была такой ясной и он точно понимал, совпадает ли его нота с внешним аккордом, что никакая фальшь не была ему доступна. ...Что имеем, не храним, потерявши плачем. Но слава тебе, Господи, что сохранили силы понимать, что такое в нашем Отечестве богом рожденный талант. Рубцов - поэт от Бога. Однажды меня попросили ответить на вопрос: "С чего начинается Родина?" Думал, думал, а потом написал: "Читайте Рубцова - там все есть..." - сказал Никита Михалков. Сегодня все ищут национальную идею. А что ее искать? Ее обозначил Н.Рубцов: Россия, Русь, храни себя, храни!
В восприятии отечественного читателя Рубцов остался - не только обстоятельствами жизни, но и трепетным дыханием творчества, - в том мгновении поэтического взлета, которое было предопределено судьбой. Впрочем, таков, видимо, удел большого поэта, ибо истинная лирика - это всегда дело душевной и творческой молодости. Уйдя за грань земного бытия, он, своей милозвучной поэзией остался в народном сознании человеком порывистым, импульсивным, исполненным чувства проникновенной и тревожной любви к России. Не сегодня замечено, что истинный поэт есть явление пророческое, ибо ему дарована способность ощущения сокровенных движений жизни. Н.Рубцов - в ряду таких поэтов потому, что вряд ли кому другому из по-своему блестящей плеяды лириков 60-х годов было суждено с такой точностью, с такой сердечной болью и надрывом передать предчувствие не столь отдаленно грядущих потрясений, которые вновь выпадут на долю его народа.
Когда-то М.Горький проницательно высказался об одном из крупнейших поэтов своей эпохи, о Сергее Есенине, что он «не столько человек, сколько орган, созданный природой для выражения неисчерпаемой «печали полей». Нечто подобное можно сказать и о Н.Рубцове, который, кажется, был создан природой для выражения состояния души русского человека, тщетно жаждущего «миротворного» покоя для себя и своей Родины. Не случайно в его поэзии так пронзительно запечатлелось чувство горечи от грядущей утраты чего-то самого родного и близкого, того, что составляет сокровенную суть духовных устремлений соотечественника - целостности бытия, единства человека и мира. Даже в самые благословенные, исполненные душевного лада, мгновения, «в минуты музыки», поэта не покидает ощущение грядущего разлома, который, однако, его не только не страшит, но с достоинством принимается:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Однажды Ф.Тютчев, один из наиболее почитаемых Рубцовым предшественников, произнес афористически: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Вероятно, смысл этой суровой сентенции имеет отношение ко всем. Ко всем, кроме истинного поэта. Читая Н.Рубцова, трудно отрешиться от ощущения, что он-то знал, как и где его слово будет услышано. И чрезвычайно дорожил этой дарованной ему честью:
Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом еще на чем-то вроде,
Потом верхом, потом пешком
Пройду по волоку с мешком -
И буду жить в своем народе!
Ю.Дворяшин, доктор фил. наук
В.Гаврилин: Творчество Н. Рубцова я понял не сразу. Только года через два после его гибели. Я думаю, это оттого, что его духовный, душевный мир был гораздо богаче, ярче и сильнее, чем мой. С годами мой жизненный опыт привёл меня к нему - и теперь в современной русской поэзии нет поэта более для меня дорогого, чем Рубцов. Я учусь у него, многое перенимаю и верю во всё, что он пишет, даже если сам я этого не испытал. Он стал для меня школой, одним из учебников духовного опыта. Теперь я очень страдаю оттого, что не могу найти музыкального ключа к раскрытию тайн его поэзии в музыке. Дважды брался - и всё с очень плохим результатом. Мечтаю написать истинно рубцовскую музыку - надежда на то, что однажды это у меня получится, помогает мне жить и трудиться, и лучше, старательнее сочинять и всю остальную музыку.
В.Сорокин: Н.Рубцов - редкий поэт. Тончайшие, почти ещё блестковатые, лишь еле-еле проносящиеся в душе и в голове наития, ощущения, сомнения, завязи догадок и порывов, он умело закреплял, соединял в хрупкий многозначный рисунок, наслаивал на этот рисунок робкую, почти неуловимую подтекстовую вязь, дополнял, наделял острыми предметами, и под сердцем, под сердцем, наедине со своими страстями и муками окрылённого вдохновения, лепил образ, и музыка находила музыку, дума находила думу. Его мировозрение и его творчество не отмечены устойчивой религиозностью, не отмечены и бессознательной верою в реальность вечной материи, вечного обновления. Но, будучи глубоким, с космическим воображением поэтом, он нигде, ни в одной строке не омрачил великую тайну властной красоты мироздания грубым несогласием с нею, что проницательный осязает, талантливый чувствует, гений пророчит: он сам был тайной, сам был красивым, сам был вечным...
В.Распутин: Чудный изныв русской души по Родине вслед за Есениным пропел Рубцов. Но не повторил, а извлёк в небывалых доселе звуке и чувстве, в которых радость и боль, близкое и далёкое, небесное и земное существуют настолько слитно, будто это одно и тоже и есть!
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий...
Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали...
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полет этих гордых прославленных птиц.
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
И забытость полей, и утраты знобящих полей -
Это выразят все, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей...
Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!
Вот замолкли - и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что - молчи! - так никто уж не выразит их..
Привет, Россия - родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое...
Как будто ветер гнал меня по ней,
По всей земле - по селам и столицам!
Я сильный был, но ветер был сильней,
И я нигде не мог остановиться.
Привет, Россия - родина моя!
Сильнее бурь, сильнее всякой воли
Любовь к твоим овинам у жнивья,
Любовь к тебе, изба в лазурном поле.
За все хоромы я не отдаю
Свой низкий дом с крапивой под оконцем.
Как миротворно в горницу мою
По вечерам закатывалось солнце!
Как весь простор, небесный и земной,
Дышал в оконце счастьем и покоем,
И достославной веял стариной,
И ликовал под ливнями и зноем!..
Прекрасно пробуждение земли!
Как будто в реку - окунусь в природу.
И что я вижу: золото зари
Упало на серебряную воду.
Густая тьма еще живет в дубравах.
Ты по дороге тихо побредешь...
Роса переливается на травах,
Да так, что даже слов не подберешь!
А вот цветы. Милы ромашки, лютик.
Как хорошо! Никто здесь не косил.
В такое утро все красивы люди.
Я сам, наверно, до чего красив...
Тень от меня летит по полю длинно...
Так вот она вся прелесть бытия:
Со мною рядом синяя долина,
Как будто чаша, полная питья!
Все в мире в этот час свежо и мудро.
Слагается в душе негромкий стих.
Не верю я, что кто-то в это утро
Иное держит в замыслах своих.
Бросаю радость полными горстями.
Любому низко кланяюсь кусту.
Выходят в поле чистое крестьяне
Трудом украсить эту красоту.
худ. Е.Соколов
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины.
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те -
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость, прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть, и умереть,
И обнимать ромашки, умирая.
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен
В такой же белой горестной рубашке.
худ. Ф.Москвитин
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый,
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое...
Я не верю вечности покоя!
Над могилою Коли Рубцова
теплый дождичек обложной,
и блестят изразцы леденцово
сквозь несладость погоды блажной.
Но так больно сверкают их краски,
будто смерть сыпанула в ответ
жизни-скряге за все недосластки
горсть своих запоздалых конфет.
Милый Коля, по прозвищу Шарфик,
никаких не терпевший удил,
наш земной извертевшийся шарик
недостаточно ты исходил.
Недоспорил, ночной обличитель,
безобидно вздымая кулак,
с комендантами общежитий,
с участковыми на углах.
Не допил ни кадуйского зелья,
ни останкинского пивка.
Милый дождичек, выдай под землю
ну хотя бы твои полглотка!
Есть в российских поэтах бродяжье,
как исправиться их ни проси,
а навеки хозяин приляжет -
бродят строчки его по Руси.
Есть поэт всероссийский, вселенский,
а не тотьминский, не псковской.
Нет поэзии деревенской,
нет поэзии городской.
Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной.
Только тучи висят не свинцово,
а просвечены все до одной.
Золотистая просветь на сером -
это русских поэтов судьба.
Потому нам и светит Есенин
ясной плотницкой стружкой со лба.
В нашей жизни, на беды не бедной,
есть спасенье одно от беды:
за несчастьями слишком не бегай,
а от лишнего счастья - беги.
Перед смертью, как перед обрывом,
завещает светящийся стих:
можно быть самому несчастливым,
но счастливыми делать живых.
Е.Евтушенко
худ. Ю.Новосельцев
Вологодчина… Снова и снова
Я ее представляю вдали
По стихам Николая Рубцова,
Что у самого сердца легли;
По Великому Устюгу, Тотьме,
По ночному бряцанью удил,
Где когда-то юнцом беззаботным
Я у сонных причалов бродил.
Вспоминаю по мельницам древним,
По скрипучей в полях городьбе,
По его опустевшей деревне,
По его искрометной судьбе.
…Воробьиные белые ночи,
Днем без устали солнце печет.
Знает речка с названием Вотча
Каждый камушек наперечет.
Здесь под шорох пугливых осинок,
Где под вечер грустны небеса,
Он, еще не открытый Россией,
Про высокие звезды писал.
В скольких душах потом отзовется
Дивных слов его тайная власть!
С заповедной землей вологодской
Никогда не утрачу я связь
Е.Токарев
Юлия_Михайловна:
"При кажущейся, на первый взгляд, простоте и лиричности, поэзия Н.Рубцова сложна по-своему и богата глубоким смыслом, раскрывающимся по мере проникновения в нее с течением времени.
В стихах Рубцова мы соприкасаемся с бездонностью Евангельских образов. И только опираясь них, можно еще больше проникнуть в глубину рубцовского стиха". (О. Сергий (Муратов))
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 20 Янв 2021, 18:35 | Сообщение # 73 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ВОЛОГОДСКИЕ АДРЕСА НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Есть поэты великие, а есть просто любимые. И если с великими всё понятно, то с любимыми - всё таинственно. Почему часто еще в отрочестве из всей русской поэзии наше сердце выбирает одно имя, и остается ему верным всю жизнь? Как это понять, как объяснить? Почему нас так тянет на родину любимого поэта? Что мы хотим найти, к чему прикоснуться?
Вряд ли кто-то из тех, кто садится на поезд «Москва - Вологда», чтобы увидеть родные места Н.Рубцова, могут ответить на эти вопросы. Нам просто очень хочется пройтись по тем улицам, где ходил Рубцов, увидеть те дома, где он жил, подышать тем воздухом, которым наполнены его стихи.
худ. Н.Корбаков
Экскурсий по рубцовской Вологде пока не проводят, но мне повезло: на перроне меня встречает литературный критик Андрей Смолин. Познакомились мы в 1986-ом, когда оказались в одной редакции. В той самой, где когда-то литконсультантом работал Н.Рубцов. О многих вологодских писателях и поэтах А.Смолин написал с вниманием и любовью. Но главный, сокровенный его герой - Н.Рубцов. В подробностях его жизни и творчества он ориентируется так же, как в сплетениях вологодских улочек.
Храм Андрея Первозванного, рядом с которым жил поэт
Храм Андрея Первозванного, к счастью, давно не пуст. На темном берегу он кажется белым лебедем. Наш путь мы начнем с вокзала - его никак не миновать тому, кто приезжает в Вологду. И это первый рубцовский адрес на нашем пути (к слову сказать: есть научная работа под названием «Железная дорога в творчестве Н.Рубцова»).
Вокзал в Вологде удивительный: он не изменился с ХIХ в. Таким же его видел и Рубцов, когда уезжал отсюда в Мурманск, служить на Северный флот, а после в Москву, в Литинститут…В 1960-е г. в привокзальном газетном киоске можно было купить газету «Вологодский комсомолец» и встретить там стихи за подписью «Н.Рубцов». Быть может, у стойки вокзального буфета или в зале ожидания, Рубцов записал в блокноте свои самые солнечные строки:
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
- Какое место вам? - Любое.
Любое место, край любой…
Куда же лучше пойти с вокзала? -Давай на Соборную горку, а по дороге увидим почти все рубцовские места, - предлагает Андрей.
Мы идем по улице Галкинской. В советское время она носила громкое имя Ворошилова, но ничего ворошиловского в ней не было: тихая, местами и вовсе деревенская улица.
«Возможно, именно этой дорогой в 1952 г. шел с вокзала 16-летний Коля Рубцов. Он искал свою тётю Соню - сестру отца Софью Адриановну. Рано лишившись матери, не имея никаких сведений об отце, он хотел найти хоть кого-то из родных. А тётя жила вот в этом доме: Ветошкина 6-а. Она и рассказала Коле о судьбе Михаила Адриановича. Оказалось, что он не погиб на войне, но был контужен: снаряд взорвался перед машиной, в которой он ехал. Потом до конца жизни хромал… Рубцов, конечно, и позднее, в 1960-е годы навещал Софью Адриановну. Этот район вообще рубцовский. Тут был дом, где умерла мама Рубцова, - №10 по ул. Ворошилова. В квартале отсюда располагалась контора управления «Вологдалеспрома», где до 1935 г. работал отец Рубцова. Рядом была столовая, где работала почти до конца своих дней Софья Адриановна. Там, кстати, было вкуснейшее мороженое. А вот в том доме, за стадионом, напротив Ведееевских бань, был магазин, где Рубцов покупал апельсины…» - рассказывает Андрей.
С Галкинской мы свернули на Ветошкина, и с грустью миновали Дворец железнодорожников. Здесь читал стихи Рубцов, выступали великие музыканты, певцы, актеры…
- А ведь и ты жил где-то здесь? Получается, что и мы с тобой могли в детстве видеть Рубцова?- спрашиваю Андрея.
- Я так и убежден, что видел. Однажды мы играли в войну с братом и одноклассниками. Бегали дворами. И вдруг в калитку выходит человек, я чуть не налетел на него. Меня поразило то, что на нем шляпа была. В Вологде тогда редко можно было увидеть человека в широкополой шляпе. И взгляд - я на всю жизнь его запомнил - пронзительнейший взгляд, непередаваемый. Я ему сказал «извините», а он посмотрел на меня... Сохранились снимки, где Рубцов в этой шляпе. Сестра моя не раз видела Рубцова на улице. Как-то идут они из бани Веденеевской и мама говорит: «Вот, смотри - Рубцов…» Город-то был маленький, почти все как-то соприкасались друг с другом.
С Ветошкина мы свернули на Левичева и вышли к пристани. Памятник Рубцову не очень приметен и это хорошо. Издалека кажется, что он идет нам навстречу, помахивая чемоданчиком. Отсюда с пристани, Рубцов отправлялся в родную деревню Николу, «где кончил начальную школу», в Тотьму, где учился в техникуме.
- А почему он бросил техникум? — спрашиваю Андрея.
- Я тоже об этом думал. С чего он в 16 лет, незадолго до выпуска, вдруг сорвался, уехал в Архангельск? Почему оставил пусть не сытную, но все-таки размеренную жизнь на казенном довольствии? Зачем нанялся кочегаром на какой-то дохленький траулер?
- И что ты понял?
- Ему был какой-то сигнал свыше: создать свою судьбу. Он очень рано это понял.
Я вспоминаю, что в сумке у меня лежит письмо, которое я еще лет 20 назад получил от И.Зайцева из тотемской деревни Давыдиха. Я его специально взял, чтобы показать Андрею. Вот отрывок из него: «В 1970 г. мы виделись с Колей в вологодском ресторане «Поплавок», это было его излюбленное заведение. «Поплавок» привлекал его тем, что к пристани в вечернее время возвращались из Тотьмы пароходы «Шевченко» и «Добролюбов». Он встречал их так, будто они везли ему привет из Тотьмы и родного села Николы. Рубцов садился за столик лицом по течению реки Вологды. Здесь он исписал ни один десяток салфеток набросками стихов. Иногда он спорил и мог применить даже кулаки, доказывая вою правоту. Об этом, спустя уже несколько лет, я узнал от девчонок-официанток «Поплавка». С одной из них, Катей, я подружился, когда переехал из Ленинграда в Вологду. В 1981 г., на Троицу, мы поехали с Катей на могилу Рубцова, чтобы помянуть. У нее в сумочке оказался сборник его стихов, собственноручно подписанный поэтом. Тот самый сборник, где одно из стихотворений было о Кате…»
- Что ты думаешь об этом письме?
- Чего-то смущают меня эти салфетки: у него же блокноты всегда с собой были. К тому же в 1970 г. Рубцов сильно порезал руку, его еле спасли и он долго ничего не мог писать. Да и Кати вроде не было. В.Астафьев утверждал, что ее звали Зиной. И что Рубцов назвал ее Катей для рифмы: Катя - катер…
- Но, может, и правда, - Катя?
- Всякое могло быть.
- Главное, что стихи прекрасные и для читателей она всегда будет Катей.
«И снова я подумаю о Кате,
О том, что ближе буду с ней знаком,
О том, что это будет очень кстати,
И вновь домой меня увозит катер
С таким родным на мачте огоньком…»
- Получается, что Рубцов жил на том берегу?
- Да, он жил тогда в коммуналке, на Набережной 6-й Армии, в доме № 209. До моста ему было идти далеко, а перевоз был рядом.
С моста виден храм, а за ним пятиэтажка, та самая, где жил Рубцов. «Живу вблизи пустого храма, // На крутизне береговой…» В ранних сумерках светится окно Рубцова на 4-ом этаже. Никакого перевоза давно нет. Катер ржавеет у берега... Возвращаемся в центр Вологды на автобусе.
«…И третий, кажется, автобус
Бежит по линии шестой…»
Выходим у драмтеатра и Предтеченского храма и идем к Пушкинскому бульвару. Этот район в поздние советские годы застроили административными зданиями. Было снесено множество деревянных домов и среди них двухэтажный № 10 по ул. Урицкого (ныне Козленской).
В нем до войны снимали квартиру родители Рубцова. Здесь завязалась нить его жизни. И родился бы поэт в Вологде, если бы за 3 месяца до его рождения, отца, начальника ОРСа «Лессоюза», не перевели в Емецк.
«А если бы тебе предложили поставить где-то в Вологде памятный знак о Рубцове, то у какого дома ты бы его поставил?» - спрашиваю Андрея
- У дома Нелли Старичковой. Быть может, в Вологде это самый важный дом в его биографии. Там была атмосфера дружеского тепла, заботы и ему, часто неприкаянному, было в этой семье хорошо. Дом этот в 3-х минутах ходьбы от реки, от Красного моста. Неподалеку по адресу Ленина, 17, располагалась в 1960-е г. редакция «Вологодского комсомольца». В этой газете Рубцов не только печатался, но и некоторое время работал литконсультантом - разбирал рукописи, отвечал авторам, писал рецензии. Теперь здесь ДК, каждую субботу танцы «Для тех, кому за…». На дверях комнаты, где обычно в уголке сидел Рубцов, висит табличка «Народный цирк “Калейдоскоп”».
Когда в местном издательстве выпускали сборник Рубцова, понадобилась фотография автора. Николай пришел в «Вологодский комсомолец» и попросил редакционного фотографа А.Кузнецова сделать снимок. Была осень, в помещении было слишком темно для съемки, и Кузнецов предложил посниматься на улице, где только выпал первый снег. Они перешли дорогу и Кузнецов сделал несколько снимков в березовой аллее Кировского сквера: Рубцов стоит там задумчиво с чемоданчиком. Фотографии оказались такими удачными, что теперь публикуются почти во всех изданиях поэта. По дороге мы заходим перекусить в пирожковую около «Детского мира». На этой пирожковой впору повесить табличку «Охраняется государством как памятник истории, культуры и вологодской кулинарии». Шаньги с брусникой и ватрушки с творогом здесь такие же вкусные, как в детстве, как при Рубцове. Сюда, в сдобное тепло, поэт часто заходил зимой, чтобы согреться.
На Соборную площадь мы пришли, когда на город уже опустилась темнота. В осеннем тумане храм Софии казался белым облаком, опустившимся на землю. Огоньки на заречной стороне манили уютом и отражались в черной реке. Как хочется, чтобы река поскорее просветлела, покрылась льдом, и тогда два берега соединились бы тропинками и следами полозьев. И можно было бы, спустившись с Соборной горки на лед, выйти на заречную ул. Рубцова.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 20 Янв 2021, 18:57 | Сообщение # 74 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online |  
На другой день мы с Андреем побывали на этой улице, и ушли с тяжелым сердцем. Не беда, что именем поэта названа одна из самых коротких (всего 368 шагов!) улиц города. И то, что она вдали от туристических маршрутов, может, и к лучшему. Но больно видеть ее крайнее запустение. О Рубцове здесь не напоминает ничего, кроме таблички «Улица названа именем видного русского советского поэта-вологжанина…». Местных жителей здесь почти не осталось. Деревянная застройка почти совершенно утрачена. Улица оккупирована сомнительными заведениями, об истинном назначении которых можно только догадываться: «Шашлычный двор у Ромы», «Студия охотничьих трофеев», «Частный клуб Бангкок»…Но - и это пройдет. Когда-нибудь и сюда вернется добрая, простая, незамутненная жизнь. Вернутся во дворы дети и старики, резные палисады и ухоженные огородики, запах флоксов и клубники.
Выпал снег -
и все забылось,
Чем душа была полна!
Сердце проще вдруг забилось,
Словно выпил я вина.
Вдоль по улице по узкой
Чистый мчится ветерок,
Красотою древнерусской
Обновился городок.
Снег летит на храм Софии,
На детей, а их не счесть.
Снег летит по всей России,
Словно радостная весть.
Снег летит - гляди и слушай!
Так вот, просто и хитро,
Жизнь порой врачует душу...
Ну и ладно! И добро.
Н.Рубцов
... Нынешним летом мне выпало счастье увидеть рукописи Н.Рубцова в отделе письменных источников Вологодского гос. музея-заповедника. В рабочих блокнотах поэта мне встретились строки, которые, насколько мне известно, не входили ни в одно издание поэта.
На заброшенной той полосе
Расцветает в начале июня
Алым пламенем
Мак-самосей.
* * *
Словно время, струится река.
Словно мысли, плывут облака.
Я смотрел, уронивши весло…
Лодку вниз по теченью несло.
* * *
Пою о тёмных избах на снегу,
О криках птиц на сером берегу,
О грусти луга, —
Я вырос в бедном северном раю,
Но и о вашей родине пою,
О пальмы юга!
* * *
Из заречья ветер волглый…
Дмитрий Шеваров
18.12. 2015.
https://godliteratury.ru/public-....
19 января 1971 г. трагически погиб великий русский поэт Н.М. Рубцов. Так получилось, что в этом году мы можем говорить о двух крупный датах, связанных с его именем.
3 января 2021 г. исполнилось 85 лет со дня его рождения. Подумать только, ведь он мог бы вполне дожить до этих лет и быть нашим современником! Однако его нет уже полвека, о чем свидетельствует вторая – черная дата...
УГАСШАЯ ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ
Литература о творчестве Н.Рубцова после его ухода несчётна. Репутация «тихого лирика» закрепилась за ним с твёрдостью печати или технического определения. Но настоящий духовный исток этого определения всё будто ускользает от критики или нарочито не договаривается ею. А причина, вероятно, в болезненной сложности такого внешне красивого понятия, как «тихая лирика». Ясно, что такая поэзия не для стадионов и Политехнического музея. А только существо дела тоньше и дальше.
После выхода его «Избранного» в Северо-Западном издательстве в 1974 г. я думал, что нашёл место для «тихой лирики» в русле нравственных исканий русской поэзии и писал тогда в газете «Вологодский комсомолец» (слава Богу, нашёл сегодня эту пожелтевшую заметку в старой папке): «Тихая лирика» живёт в поэзии от века. И когда Пушкин пишет «Брожу ли я вдоль улиц шумных» – это «тихая лирика». И когда Лермонтов печалится «И скучно, и грустно…», и когда Тютчев вздыхает «О, как на склоне наших лет…», и когда Пастернак, Соколов, Жигулин… «Тихая лирика» – это собеседование с собою без посторонних с обнажённым сердцем. Это голос человека, выслушанный человечеством…»
А когда читал его только что впервые вышедшие «Подорожники», я был в деревне и на дворе стояла весна. Деревня звенела от птиц, и слышнее всего были скворцы. Наступал очередной рассвет природы, её утро – так нежен был воздух, так чиста едва пробивающаяся ювелирная листва на чеканных черёмухах, таким свежим золотом горели на синеве небес серёжки берёз. И именно среди этой праздничной весны я со всею отчётливостью ещё не словами, а дословесным озарением понял, что «тихая лирика» – течение прощальное. В Рубцове деревня ещё жила полно и мощно, всевластно. Он только предугадывал злую силу городского противостояния. Поминая доесенинскую деревенскую лирику от Кольцова до Полонского, можно цитировать стихи наугад, и в каждом – приветливом, грустном, скорбном, возвышенном – будет слышна явственная слитность явления и чувства, причины и переживания. Каждое слово будет органично, потому что поэт воспринимает деревню как часть своего нравственного мира – устойчивую и внутренне целостную.
Он восхищается природой, глубокими характерами мужиков, любуется нарядной игровой праздничностью или скорбит о бесправии, зовёт к пробуждению самосознания, но всё это он делает изнутри, из чувства нравственного единения. Он может ненавидеть, обличать, утешать и благословлять, но всё это будет в народе, в природе, в деревне, как вечно сущей, пребывающей, с устойчивым миром предания, с глубокими корнями, которые и не ощущаются корнями, потому что пока всё целостно и полно. Русский писатель был на этой земле и в этой деревне не гостем, даже если его и звали барином. Общность культуры, народность, слитность русской литературы с крестьянским бытом – замечательны. Так было всегда.
Есенин не был «последним поэтом деревни». В нём она ещё жила полно и всевластно. Он только предугадал наступательную силу вторгающегося города. Деревне предстояло пройти ещё большой путь, прежде чем корни начали разрушаться, прежде чем явилась «тихая лирика» как знак глубокой необратимой перемены нравственного самосознания деревенского человека. Возвратившись после городских скитаний, после морской службы и бродяжничества к родной вологодской земле, Рубцов уверял себя: «Тихая моя родина, я ничего не забыл» – и, наверное, верил, что это действительно так – так была любовна его память, так остро воспринимал он деревню и так страстно клялся ею, так высоко чувствовал в себе голос её красоты, её духовной сосредоточенности и желанной цельности. Но что-то уже тревожило его, не было успокоения. Пуповина оказалась надорвана. Дороги назад не было – «вернулся я – былое не вернётся».Деревня оставалась тут рядом, перед глазами, но он уже не был её жителем. Родина уполномочила его сказать о неслышном, но тревожном переломе. И он не зря острее других чувствует, что «сиротеют душа и правда, оттого что – молчи! – так никто уж не выразит их». Мысль и чувство бьются в противоречии: «Я чуток как поэт, бессилен, как философ», но зато он так слышит «печальные звуки, которых не слышит никто», что мысли останется только догнать и назвать причину обрыва. Муза стучится с дедовской памятью единства и зовёт, зовёт обратно, и он ещё может на минуту обмануть себя, что ничего не забыл, что бытовым возвращением ещё можно вернуть и давнюю душу. Казалось, ещё можно объяснить причину тоски и как-то согласить себя с собой.
Ах, город село тарантит…
Ах, что-то пойдёт на слом…
Только детское его сердце не зря строфой раньше проговорилось о более сложной, человеческой стороне проблемы:
Но хочется как-то сразу
Жить в городе и в селе…
Не одному ему хотелось; многие в его поколении уже «прижились» в этом промежутке и сами снисходительно роняли о своих вчерашних товарищах: «Дере-е-евня»… А только человеку с устойчивой памятью, да ещё русскому земному поэту, посланному этой землёй сказать о своей тревоге, такой компромисс не удаётся. Он острее других видит, что жить там и тут не получится – окажешься между. И внезапно и остро осознаёт, что одинок:
Железный путь зовёт меня гудками,
И я бегу, но мне по себе…
Вот и определение всего существа этой лирики – «не по себе». Не по себе поэту, не умеющему воссоединить душу, не по себе читателю, заражённому тревогой поэта и открывшему в себе тот же ранящий зов корней и тоже не знающему возврата.
Не надо толковать старые ценности бессмертными, а новые – бессодержательными. Смена исторически предрешена. Но без боли такие переходы не совершаются. О внешних переменах деревни написано много, внутренние ещё остаются заперты. Идёт, в сущности, пока тоже их исследование. Поэзия по пророческому своему обыкновению свидетельствует о глубинных сдвигах сознания. Всё написанное Рубцовым, как всякое действительно талантливое творчество, отмеченное подлинным прозрением, достойно внимания не только с точки зрения художественных достижений, но и с точки зрения откровений социальнонравственных. «Тихая лирика» оказывается лирикой гражданской, социальной, стократ более насущной, чем пустая риторика безжизненных публицистов. Теперь, я думаю, не будет слишком поспешным сказать, что Рубцов – подлинно последний поэт деревни. С ним ушла высокая истинная боль этой темы.
У немногих продолжателей она уже будет только «темой», а боль уходила с ним: «И, разлюбив вот эту красоту, я не создам, наверное, другую». Договорят его правду до точки и простятся с крестьянской Россией великие «деревенские писатели». Не случайно он много писал о смерти. Его биографическая смерть в самом «поэтическом» (пушкинском, байроновском, моцартовском, вампиловском) возрасте окрасила его стихи светом предчувствия, предсказания, но существо здесь глубже. Тут была жива уходящая сегодня диалектика личного и социального. Это были стихи об уходе традиционного сознания, о невозвратности земной связи, о прощании поэзии с исторической памятью:
Как всё это кончилось быстро,
Как странно ушло навсегда.
Теперь, после него и «деревенских писателей», уж подлинно навсегда. «Тихая лирика» в Рубцове уже глядела на деревню со стороны аналитическим, прощающимся взглядом. Эта анатомия простых чувств, их обнажённость сама по себе была знаком разрыва с повседневным внутренним бытием нашей, высоко сказать, народообразующей деревни, знаком окончательного прощания с ней.
Уходит на наших равнодушных глазах целая культура, складывавшаяся веками, глубоко укоренившаяся в нас, и на её место заступает новое время с качественно новым этическим и эстетическим сознанием (как пошутил один умный дяденька, «дьявол эстетики победил ангела этики»). «Железный путь» (теперь уже не железный, а цифровой) «зовёт гудками» всё настойчивее, и уже нельзя не услышать этого призыва и не отозваться ему. Поэт думал о нём без бодрости, но и без страха, спокойно смотрел в лицо времени, надеясь на его всё-таки гуманистическое существо, потому что понимал, что:
Все мы почти над кюветом
Несёмся куда-то стрелой.
И есть соответствие в этом
С характером жизни самой.
Ах, есть, есть соответствие, но поэты приходят не для оправдания торопливого времени, а для предупреждения, чтобы мы над этим общим «кюветом» неслись «стрелой» не вслепую, а с зорким сердцем и умной памятью.
Валентин Курбатов
13.01. 2021. Литературная газета
https://lgz.ru/article/-1-2-6767-13-01-2021/ugasshaya-zvezda-poley/
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Среда, 10 Фев 2021, 21:32 | Сообщение # 75 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 184-й годовщине гибели поэта
Александр Сергеевич Пушкин
худ. Р.Коношенко
Чудный сон мне бог послал -
С длинной белой бородою
В белой ризе предо мною
Старец некий предстоял
И меня благословлял.
Он сказал мне: «Будь покоен,
Скоро, скоро удостоен
Будешь царствия небес.
Скоро странствию земному
Твоему придет конец.
Уж готовит ангел смерти
Для тебя святой венец...
Путник - ляжешь на ночлеге,
В гавань, плаватель, войдешь.
Бедный пахарь утомленный,
Отрешишь волов от плуга
На последней борозде.
Ныне грешник тот великий,
О котором предвещанье
Слышал ты давно -
Грешник жданный
Наконец к тебе приидет
Исповедовать себя,
И получит разрешенье,
И заснешь ты вечным сном».
Сон отрадный, благовещный -
Сердце жадное не смеет
И поверить и не верить.
Ах, ужели в самом деле
Близок я к моей кончине?
И страшуся и надеюсь,
Казни вечныя страшуся,
Милосердия надеюсь:
Успокой меня, творец.
Но твоя да будет воля,
Не моя. - Кто там идет?..
худ. А.Кутовой
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое,
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя…
худ. И.Северухин
Когда твои младые лета
Позорит шумная молва,
И ты по приговору света
На честь утратила права;
Один, среди толпы холодной,
Твои страданья я делю
И за тебя мольбой бесплодной
Кумир бесчувственный молю.
Но свет... Жестоких осуждений
Не изменяет он своих:
Он не карает заблуждений,
Но тайны требует для них.
Достойны равного презренья
Его тщеславная любовь
И лицемерные гоненья:
К забвенью сердце приготовь;
Не пей мутительной отравы;
Оставь блестящий, душный круг;
Оставь безумные забавы:
Тебе один остался друг.
худ. Ш.Меламуд
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино - печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть - на мой закат печальный
Блеснёт любовь улыбкою прощальной...
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин…
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!
«Эй, пошел, ямщик!..» -
«Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
Посмотри: вон, вон играет,
Дует, плюет на меня;
Вон - теперь в овраг толкает
Одичалого коня;
Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Сил нам нет кружиться доле;
Колокольчик вдруг умолк;
Кони стали… «Что там в поле?» -
«Кто их знает? пень иль волк?»
Вьюга злится, вьюга плачет;
Кони чуткие храпят;
Вот уж он далече скачет;
Лишь глаза во мгле горят;
Кони снова понеслися;
Колокольчик дин-дин-дин…
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
И снова, как огни мартенов,
Огни грозы над темнотой.
Так кто же победил – Мартынов
Иль Лермонтов в дуэли той?
Дантес иль Пушкин?
Кто там первый?
Кто выиграл и встал с земли?
Кого дорогой этой белой
На чёрных санках повезли?
Но как же так? По всем приметам,
Другой там победил, другой,
Не тот, кто на снегу примятом
Лежал кудрявой головой.
Что делать, если в схватке дикой
Всегда дурак был на виду.
Меж тем, как человек великий,
Как мальчик, попадал в беду?
Чем я утешу поражённых
Ничтожным превосходством зла,
Прославленных и побеждённых
Поэтов, погибавших зря?
Я так скажу: не в этом дело,
Давным-давно, который год
Забыли мы иль проглядели,
Но всё идёт наоборот!
Мартынов пал под той горою,
Он был наказан тяжело,
И вороньё ночной порою
Его терзало и несло.
А Лермонтов зато – сначала
Всё начинал и гнал коня,
И женщина ему кричала:
«Люби меня, люби меня!»
Дантес лежал среди сугробов,
Подняться не умел с земли,
А мимо медленно, сурово,
Не оглянувшись, люди шли.
Он умер или жив остался –
Никто того не различал.
А Пушкин пил вино, смеялся,
Ругался и озорничал.
Стихи писал, не знал печали,
Дела его прекрасно шли,
И поводила всё плечами,
И улыбалась Натали.
Для их спасения – навечно
Порядок этот утверждён.
И торжествующий невежда
Приговорён и осуждён.
Б.Ахмадулина
худ. М.Божий
Деревья пели, кипели,
Переливались, текли,
Качались, как колыбели,
И плыли, как корабли.
Всю ночь, до самого света,
Пока не стало светло,
Качалось сердце поэта -
Кипело, пело, текло.
Д.Самойлов
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо - песнь заводит,
Налево - сказку говорит…
А.С. Пушкин "Руслан и Людмила"
Здесь Пушкин вечным властелином
Царит во всем, живет во всех.
И в птичьих трелях по долинам
Звенит его задорный смех.
Его с природой не поссорить.
И, кажется, была пора,
Когда он сам придумал Сороть
Игривым росчерком пера.
О.Тиммерман
худ. А.Пруцкий
Горит, горит печальная свеча,
И каплет воск с нее, как кровь, горячий.
И притаился вечер, замолчав,
Часы умолкли, - и нельзя иначе.
Ведь Пушкин пишет! Медлит чуть рука,
И пляшут тени на стене неясно.
Он пишет так, что каждая строка -
Как искра, не умеющая гаснуть.
Назло глупцам, лакеям, палачам,
Чтоб тронам царским не было покоя,
Горит, горит мятежная свеча,
Зажженная бессмертною рукою.
И не погаснет в сумрачной ночи
Огонь, хранимый столькими сердцами.
Из каждой искры пушкинской свечи
В людских умах крылато вспыхнет пламя.
И если вдруг из пушкинских начал,
Из строк в глаза прольется море света,
То знайте, так всегда горит свеча -
Частица вечного огня души поэта!
О.Лебедушкина
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 06 Мар 2021, 13:27 | Сообщение # 76 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 55-летию Памяти Анны Ахматовой
1.
О, горе мне! Они Тебя сожгли...
О, встреча, что разлуки тяжелее!..
Здесь был фонтан, высокие аллеи,
Громада парка древнего вдали,
Заря была себя самой алее,
В апреле запах прели и земли,
И первый поцелуй...
2.
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,
Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.
Одичалые розы пурпурным шиповником стали,
А лицейские гимны всё так же заздравно звучат.
3.
Полстолетья прошло... Щедро взыскана дивной судьбою,
Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, -
И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою
Очертанья живые моих царскосельских садов.
А.Ахматова. 1957
Послушница обители Любви
Молитвенно перебирает четки.
Осенней ясностью в ней чувства четки.
Удел - до святости непоправим.
Он, найденный, как сердцем не зови,
Не будет с ней, в своей гордыне кроткий
И гордый в кротости, уплывший в лодке
Рекой из собственной ее крови…
Уж вечер. Белая взлетает стая.
У белых стен скорбит она, простая.
Кровь капает, как розы, изо рта.
Уже осталось крови в ней немного,
Но ей не жаль ее во имя Бога:
Ведь, розы крови – розы для креста…
И. Северянин
худ. В.Белкин
1
Не за то ль, что сердце человечье
Высоко над злобой вознесла,
Что в края веселые далече
Из страны родимой не ушла,
Не за то ль, что песни ты слагала,
Нищете и кротости верна,
Что господне имя повторяя,
Ты теперь глумленью предана?
Горе тем, кто в узеньком оконце
До утра лампаду не тушил,
Кто стихов чеканные червонцы
Не сменял на стертые гроши!
2
Марсова поля просторы,
Серый из мрамора дом,
Бронзовый сторож Суворов,
Зори над светлым мостом.
Ветры, летящие мимо,
Черные прутья оград,
Грустный, ни с чем не сравнимый,
Летний запущенный сад,
Вас я зову, заклиная,
Вам расскажу я про ту,
Кто так пленительно знает
Каждую Вашу черту.
Слушай же звонкие строки,
Серый гранит площадей -
Люди-то нынче жестоки,
Камни не тверже людей.
Е.Данько. 1926.
худ. Н.Коган
Ах, наверное, Анна Андревна,
Вы вовсе не правы.
Не из сора родятся стихи,
А из горькой отравы,
А из горькой и жгучей,
Которая корчит и травит.
И погубит. И только травинку
Для строчки оставит.
Д.Самойлов
худ. Н.Тырса
Что ж ты заводишь
Песню военну,
Флейте подобно,
Милый снегирь?
Державин
Я не знал в этот вечер в деревне,
Что не стало Анны Андреевны,
Но меня одолела тоска.
Деревянные дудки скворешен
Распевали. И месяц навешен
Был на голые ветки леска.
Провода электрички чертили
В небесах невесомые кубы.
А ее уже славой почтили
Не парадные залы и клубы,
А лесов деревянные трубы,
Деревянные дудки скворешен.
Потому я и был безутешен,
Хоть в тот вечер не думал о ней.
Это было предчувствием боли,
Как бывает у птиц и зверей.
Просыревшей тропинкою в поле,
Меж сугробами, в странном уборе
Шла старуха всех смертных старей.
Шла старуха в каком-то капоте,
Что свисал, как два ветхих крыла.
Я спросил ее: «Как вы живете?»
А она мне: «Уже отжила...»
В этот вечер ветрами отпето
Было дивное дело поэта.
И мне чудилось пенье и звон.
В этот вечер мне чудилась в лесе
Красота похоронных процессий
И торжественный шум похорон.
С Шереметьевского аэродрома
Доносилось подобие грома.
Рядом пели деревья земли:
«Мы ее берегли от удачи,
От успеха, богатства и славы,
Мы, земные деревья и травы,
От всего мы ее берегли».
И не ведал я, было ли это
Отпеванием времени года,
Воспеваньем страны и народа
Или просто кончиной поэта.
Ведь еще не успели стихи,
Те, которыми нас одаряли,
Стать гневливой волною в Дарьяле
Или ветром в молдавской степи.
Стать туманом, птицей, звездою
Иль в степи полосатой верстою
Суждено не любому из нас.
Стихотворства тяжелое бремя
Прославляет стоустое время.
Но за это почтут не сейчас.
Ведь она за свое воплощенье
В снегиря царскосельского сада
Десять раз заплатила сполна.
Ведь за это пройти было надо
Все ступени рая и ада,
Чтоб себя превратить в певуна.
Все на свете рождается в муке -
И деревья, и птицы, и звуки.
И Кавказ. И Урал. И Сибирь.
И поэта смежаются веки.
И еще не очнулся на ветке
Зоревой царскосельский снегирь.
Д.Самойлов
Как живется, затворница,
На том берегу?
Хороша ль твоя горница
В последнем снегу?
Может, елки не ластятся,
Иль не желты пески?
Иль земное злосчастьице
Память рвет на куски?
Иль в небесной хоромине
Ты светла и легка?
И течет Anno Domini
Над тобой, как река…
Е.Благинина
худ. М.Сарьян
Ахматова двувременной была.
О ней и плакать как-то не пристало.
Не верилось, когда она жила,
не верилось, когда ее не стало.
Она ушла, как будто бы напев
уходит в глубь темнеющего сада.
Она ушла, как будто бы навек
вернулась в Петербург из Ленинграда.
Она связала эти времена
в туманно-теневое средоточье,
и если Пушкин - солнце, то она
в поэзии пребудет белой ночью.
Над смертью и бессмертьем, вне всего,
она лежала, как бы между прочим,
не в настоящем, а поверх него,
лежала между будущим и прошлым.
И прошлое у гроба тихо шло
не вереницей дам богоугодных.
Седые челки гордо и светло
мерцали из-под шляпок старомодных.
Да, изменило время их черты,
красавиц той, когдатошней России,
но их глаза - лампады доброты -
ни крутоверть, ни мгла не загасили.
Шло будущее, слабое в плечах.
Шли мальчики. Они себя сжигали
пожаром гимназическим в очах
и в кулаках тетрадочки сжимали.
И девочки в портфельчиках своих
несли, наверно, дневники и списки.
Все те же - из Блаженных и святых -
наивные российские курсистки.
И ты, распад всемирный, не убий
ту связь времен,- она еще поможет.
Ведь просто быть не может двух России,
как быть и двух Ахматовых не может.
Ну, а в другом гробу, невдалеке,
как будто рядом с библией частушка,
лежала в белом простеньком платке
ахматовского возраста старушка.
Лежала, как готовилась к венцу,
устав стирать, мести, скрести и штопать,
крестьянка по рукам и по лицу,
а в общем, домработница, должно быть.
Быть мертвой - это райское житье.
За ней так добро люди приглядели,
и словно перед праздником дите,
и вымыли и чисто приодели.
Цветами ее, правда, не почли,
но был зато по мерке гроб подогнан,
и дали туфли, новые почти,
с квиточками ремонта на подошвах.
Была она прощающе ясна
и на груди благоговейно сжала
сухие руки, будто бы она
невидимую свечку в них держала.
Они умели в жизни все уметь
(писали, правда, только закорюки),
тяжелые и темные, как медь,
ни разу не целованные руки,
И думал я: а может быть, а вдруг,
но все же существуют две России:
Россия духа и Россия рук -
две разные страны, совсем чужие?!
Никто о той старушке не скорбел.
Никто ее в бессмертные не прочил.
И был над нею отстраненно бел
Ахматовой патрицианский профиль.
Ахматова превыше всех осанн
покоилась презрительно и сухо,
осознавая свой духовный сан
над самозванством и плебейством духа.
Аристократка? Вся оттуда, где
под рысаками билась мостовая!
Но руки на цветах, как на воде,
покачивались, что-то выдавая.
Они творили, как могли, добро,
но силы временами было мало,
и, легкое для Пушкина, перо
с усмешкой пальцы женские ломало.
Забыли пальцы холодок Аи,
и поцелуи в Ницце, Петербурге,
и, на груди сведенные, они
крестьянскою усталостью набухли.
Царица без короны и жезла,
среди даров почтительности тусклых,
была она прощающе ясна,
как та старушка в тех дареных туфлях.
Ну, астарушка в том, другом гробу
лежала, не увидевшая Ниццы,
с ахматовским величием на лбу,
и между ними не было границы.
Е.Евтушенко
худ. М.Лянглебен
Не позабылося покуда
и, надо думать, навсегда,
как мы встречали Вас оттуда
и провожали Вас туда.
Ведь с Вами связаны жестоко
людей ушедших имена:
от императора до Блока,
от Пушкина до Кузмина.
Мы ровно в полдень были в сборе
совсем не в клубе городском,
а в том Большом морском соборе,
задуманном еще Петром.
И все стояли виновато
и непривычно вдоль икон -
без полномочий делегаты
от старых питерских сторон.
По завещанью, как по визе,
гудя на весь лампадный зал,
сам протодьякон в светлой ризе
Вам отпущенье возглашал.
Он отпускал Вам перед богом
все прегрешенья и грехи,
хоть было их не так уж много:
одни поэмы да стихи.
Я.Смеляков
До могилы Ахматовой сердцем дойти нелегко -
через славу и ложь, стороной то лесной, то овражной,
по наследью дождя, по тропе, ненадежной и влажной,
где печаль сентябрей собирает в полях молоко.
На могиле Ахматовой надписи нет никакой.
Ты к подножью креста луговые цветы положила,
а лесная земля крестный сон красотой окружила,
подарила сестре безымянный и светлый покой.
Будь к могиле Ахматовой, финская осень, добра,
дай бездомной и там не отвыкнуть от гордых привычек.
В рощах дятлы стучат, и грохочет тоской электричек
город белых ночей, город Пушкина, город Петра.
Облака ввышине обрекают злотворцев ее
на презренье веков, и венчаньем святого елея
дышат сосны над ней. И победно, и ясно белея,
вечно юн ее профиль, как вечно стихов бытие.
У могилы Ахматовой скорби расстаться пора
с горбоносой рабой, и, не выдержав горней разлуки,
к ней в бессмертной любви протянул запоздалые руки
город черной беды, город Пушкина, город Петра.
Б.Чичибабин
Последнее стихотворение...
Этот портрет написал Алексей Баталов
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.
Другое, в полночной родясь в тишине,
Не знаю откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.
А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.
А вот еще: тайное бродит вокруг -
Не звук и не цвет, не цвет и не звук. -
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.
Но это!.. По капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка - любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.
И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.
А.Ахматова. 1959
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 06 Июн 2021, 10:49 | Сообщение # 77 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 222-летию А.С. Пушкина
худ. А.Пруцких
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит.
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
А.С. Пушкин. 1819.
худ. М.Радионов
Мы многолюдною толпою
Сошлися здесь на торжество
Единодушною семьею
Сегодня чествовать того,
Кто в этот день веселый мая,
Тому назад уже сто лет,
Невинной прелестью пленяя,
Узрел впервые Божий свет.
У этой тихой колыбели
Кто угадать бы мог вперед,
К какой высокой, славнойцели
Судьба младенца поведет?
Дитя крылами осеняя,
Быть может, ангел напевал
Ему святые песни рая
И грезы неба навевал.
Миров надзвездных откровеньям
Немолчно вторил мир земной,
И все дышало восхищеньем,
Завороженное весной.
Сладкозвучным роем песен
Пролил ты в сердца людей!
Как могуч, как бестелесен,
Как божественно чудесен
Мир поэзии твоей!
Вечно, славный без сравненья,
В сердце нашем ты живи!
И тебе мы в умиленье
Платим дань благодаренья,
Дань восторга и любви.
К.Р.
«...КАВКАЗ ПЛЕНИЛА ПУШКИНСКАЯ РУСЬ...»
Расул Гамзатов
Слух о тебе прошел не только по Руси,
Тебя услышали все люди на Земле.
Кавказ ты покорил волшебной лирой.
И гордый Альбион под силу был тебе.
У каждого народа Пушкин свой,
Но в мире ты один, кумир неповторимый.
Мы жизнью постигаем образ твой
И как молитву шепчем твое имя.
О, скольких своей музою святой
Ты осенил порывом вдохновенья!
И непорочной сладостной строкой
Ты разбудил великое волненье.
Теперь живешь во множестве сердец,
Россия твоим именем гордится.
Как жаль, что был тяжелым твой венец,
И жизнь твоя смогла недолго длиться.
Мне тоже, как другим, не повезло.
Я не могу в глаза тебе взглянуть,
И не могу понять я твой тяжелый путь.
На Черной речке о беде предупредить,
На Мойке твою рану залечить.
А над Россией вновь летят слова -
Твой день рожденья празднует страна!...
А. Липина
худ. О.Коровин
Земля, рождавшая когда-то
Богатырей в глухом селе,
Земля, которая богата
Всем, что бывает на земле;
Земля, хранившая веками
Заветы вольности лихой,
Земля, что столькими сынами
Горда передо всей землей…
Земля, где песни так живучи,
Где их слагает и поет
Сам неподкупный, сам могучий,
Сам первый песенник – народ, -
Земля такая не могла ведь,
Восстав из долгой тьмы времен,
Родить и ныне гордо славить
Поэта меньшего, чем он…
А.Твардовский
худ. Н.Артемьев
С тех самых пор, как был допущен
в ряды словесности самой,
я все мечтал к тебе, как Пущин,
приехать утром и зимой.
И по дороге возле Пскова,-
чтоб все, как было, повторить,-
мне так хотелось ночью снова
тебе шампанского купить.
И чтоб опять на самом деле,
пока окрестность глухо спит,
полозья бешено скрипели
и снег стучал из-под копыт.
Все получилось по-иному:
день щебетал, жужжал и цвел,
когда я к пушкинскому дому
нетерпеливо подошел.
Но из-под той заветной крыши
на то крылечко без перил
ты сам не выбежал, не вышел
и даже дверь не отворил.
...И, сидя над своей страницей,
я понял снова и опять,
что жизнь не может повториться,
ее не надо повторять.
А надо лишь с благоговеньем,
чтоб дальше действовать и быть,
те отошедшие виденья
в душе и памяти хранить.
Я.Смеляков
худ. В.Але
О, баловень балов
и баловень боли!
Тулупчик с бабы -
как шубу соболью.
Он - вне приказаний.
Он - звон и азарт!
Он перегусарит
всех гусар!
Он - вне присяганий.
Он - цокот цикад.
Он перецыганит
всех цыган!
И грузные гроздья
волос африканских
велят ему - в грозы,
велят - пререкаться.
От пышного пунша,
салатов, салазок
до пуль и до пушек
на той, на Сенатской,
от пышущих пашен
и снова до пунша,
поет или пляшет -
он Пушкин!
Он Пушкин!
Воздвигли - аж тошно! -
цитадели цитат.
А он - всё тот же!
Он - цокот цикад.
И выбьет все пробки
шумящий, шаманский
гуляки пророка
характер шаманский!
Причудливо, точно
сквозь время он пущен,
и в будущем тоже
он тот же.
Он - Пушкин!
Е.Евтушенко
худ. Г.Гришин
Силуэты старинного дома
Что-то ищут над спящей водой,
Профиль в окнах мелькает знакомый,
И доносится голос живой.
Так и кажется, что пронесется
Он в июньском саду над рекой,
И внезапно о корень споткнется,
Ветвь сирени качнув под рукой.
До сих пор этой легкою тенью
Как намоленный Храм, дом живет.
Ему что-то подскажут ступени –
И как будто живой, он вздохнет.
И рука не нарушит у лилий
Вековой подвенечный наряд,
Безупречность неправильных линий
Увлекает в запущенный сад.
Будет он до предела изучен,
И всегда восхитительно нов,
Словно Пушкинских рифм многозвучье
В сочетанье обыденных слов.
Н.Лаврецова
Такой же теплый,ясный светлый день,
Блистало так же небо голубое,
И виноград, ползущий на плетень
Склонял листву резную над тобою.
Тебе пятнадцать, может старше чуть,
В конце концов, совсем не в этом дело,
Любовь и страсть пронзают болью грудь,
Неужто няня вновь не доглядела?
Куда ей, нежно любящей теперь?
За сотни верст в неведенье дремучем,
А вот он - мир, куда открыта дверь,
Где свет любви затягивают тучи.
Но как она смогла предугадать
И усмотреть недетское влеченье,
Божественную в сердце благодать,
Прекрасное твое предназначенье?!
Стихи недаром ей посвящены,
Единственной и верной до кончины,
Любовью, как огнем освещены
Ее рукой зажженной от лучины.
Л.Нелен
Боже, какая наивность!-
Это все равно, что ветру
Посвятить дуновение веера.
Это равно, что солнцу
Посвятить свет керосиновой лампы.
Это равно, что морю
Посвятить каплю воды из крана…
Но если в каждом сердце
Горит маленькая свеча,
Зажженная стихами Пушкина, —
То сколько теплого света
Плещется в наших душах! -
Его не задует ветер,
Его не погасит море,
И только с солнцем сравнимо
Будет это тепло.
И.Тишкина
худ. В.Кофанов
Он жив! у всех душа нетленна,
Но он особенно живет!
Благоговейно и блаженно
Вкушаем вечной жизни мед.
Пленительны и полнозвучны,
Текут родимые слова...
Как наши выдумки докучны,
И новизна как не нова!
Но в совершенства хладный камень
Его черты нельзя замкнуть:
Бежит, горя, летучий пламень,
Взволнованно вздымая грудь.
Он - жрец, и он веселый малый,
Пророк и страстный человек,
Но в смене чувства небывалой
К одной черте направлен бег.
Москва и лик Петра победный,
Деревня, Моцарт и Жуан,
И мрачный Герман, Всадник Медный
И наше солнце, наш туман!
Романтик, классик, старый, новый?
Он - Пушкин, и бессмертен он!
К чему же школьные оковы
Тому, кто сам себе закон?
Из стран, откуда нет возврата,
Через года он бросил мост,
И если в нем признаем брата,
Он не обидится: он - прост
И он живой. Живая шутка
Живит арапские уста,
И смех, и звон, и прибаутка
Влекут в бывалые места.
Так полон голос милой жизни,
Такою прелестью живим,
Что слышим мы в печальной тризне
Дыханье светлых именин.
М.Кузьмин
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 26 Июл 2021, 23:36 | Сообщение # 78 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 180-летию со дня гибели М.Ю. Лермонтова
1823.
Он рисовал в альбом не профиль милый:
портрет - три четверти - был полон скрытой силы:
испанец, живший сотни лет назад,
вернулся в день, похожий на стеклянный:
зима, от снега белые Тарханы
и мальчика обрадованный взгляд.
Он не художник. Выбрал наугад
он образ гранда с цепью филигранной:
об этом предке, покорявшем страны,
в семье отца нередко говорят:
Соратник Альба, сам аристократ,
его страшился Альбион туманный,
его кляли и кратко, и пространно...
...врагам назло, удачлив и богат,
в жестоких битвах шрамами изранен,
отмечен королевскими дарами...
А мальчик смотрит в сонный тихий сад
и чувствует жару, и ветер пряный,
и сумрачной Кастилии туманы,
и андалузских лавров аромат.
Ему с дворнёй общаться не велят,
а маменька - скончалась слишком рано
и бабушка Арсеньева упрямо
твердит, что в этом папа виноват.
Когда бы у него был старший брат,
они бы вместе застеклили в раму
реальный облик Лерма: гордый, славный,
веками воплощающий азарт
эпохи авантюр и древних карт...
Он рисовал в альбом не профиль нежный:
без чёрной шляпы под плюмажем белоснежным,
был старый герцог вновь запечатлён,
но только не придворным живописцем,
а тем, кто зримо сущности и лица,
вне всяких расстояний и времён,
с талантом гениального провидца,
умел создать. В рассказанном о нём
так мало - настоящих очевидцев,
как будто жизни краткие страницы
обожжены невидимым огнём...
С.Барышева
Казался ты и сумрачным, и властным,
Безумной вспышкой непреклонных сил;
Но ты мечтал об ангельски-прекрасном,
Ты демонски-мятежное любил!
Ты никогда не мог быть безучастным,
От гимнов ты к проклятиям спешил,
И в жизни верил всем мечтам напрасным:
Ответа ждал от женщин и могил!
Но не было ответа. И угрюмо
Ты затаил, о чем томилась дума,
И вышел к нам с усмешкой на устах.
И мы тебя, поэт, не разгадали,
Не поняли младенческой печали
В твоих как будто кованых стихах!
В.Брюсов
худ. В.Шегедин
Не в силах бабушка помочь,
Царь недоволен, власти правы.
И едет он в метель и ночь
За петербургские заставы.
Еще стучит ему в виски
Гусарский пунш. Шальной мазуркой
Мелькают версты, ямщики
И степь, разостланная буркой...
«Поручик, это вам не бал.
Извольте в цепь с четвертой ротой!» -
И поперхнулся генерал
Глотком наливки и остротой.
От блюдца с косточками слив,
От карт в чаду мутно-зеленом
Он встал, презрительно-учтив,
И застегнул сюртук с поклоном.
Покуда злоба весела
И кружит голову похмелье,
Скорей винтовку из чехла -
Ударить в гулкое ущелье!
Поет свинец. В горах туман.
Но карту бить вошло в привычку,
Как поутру под барабан
Вставать в ряды на перекличку.
Душа, как олово, мутна,
Из Петербурга - ни полслова,
И Варенька Лопухина
Выходит замуж за другого.
Кто знал «погибельный Кавказ»
(А эта песня не для труса!),
Тот не отводит жадных глаз
Со льдов двугорбого Эльбруса.
Как колокольчик под дугой,
И день и ночь в тоске тревожной,
Он только путник почтовой
По офицерской подорожной.
Но дышит жар заветных строк
Все той же волей неуклонной,
И каждый стих его - клинок,
Огнем свободы закаленный.
И не во вражеский завал,
Не в горцев нищие селенья, -
Он стих как пулю бы вогнал
В тех, кто на страже угнетенья!
И не простит он ничего
Холопам власти, черни светской,
За то, что вольный стих его
Отравлен воздухом мертвецкой.
Нет! Будет мстить он, в палачей
Страны своей перчатку кинув,
Пока не поднял - и скорей! -
Стволов какой-нибудь Мартынов.
Вс.Рождественский
худ. П.Борисов
Дорога вьётся пропылённой лентою,
То вверх ползёт, то лезет под откос.
И засыпает утомлённый Лермонтов,
Как мальчик, не убрав со лба волос.
А солнце жжёт. И, из ущелья вынырнув,
Летит пролётка под колёсный шум,
Под горный шум, под пистолет Мартынова
На молньями играющий Машук.
…Когда с собой приносишь столько мужества,
Такую злобу и такую боль, —
Тебя убьют, и тут-то обнаружится,
Что ты и есть та самая любовь.
Тогда судьба растроганною мачехой
Склоняется к простреленному лбу,
И по ночам поэмы пишут мальчики,
Надеясь на похожую судьбу.
В.Корнилов
Поручик двадцати шести годов,
прости меня, прости
за то, что дважды двадцать шесть
на свете я была и есть.
Прости меня, прости меня
за каждый светлый праздник дня,
что этих праздников вдвойне
отпраздновать случилось мне.
Но если вдвое больше дней,
то, значит, и вдвойне трудней,
и стало быть, бывало мне
обидней и страшней вдвойне.
И вот выходит, что опять
никак немыслимо понять,
который век, который раз,
кому же повезло из нас?
Что тяжче: груз живых обид
или могильная трава?
Ты не ответишь - ты убит.
Я не отвечу - я жива.
М.Алигер
худ. А.Барнабов
Огоньки Пятиго́рска.
Годы, как облака́.
Сколько в жизни их?
Горстка? Или всё же - века́?
Ах, как все надоели!
Он подтянут и строг.
До последней дуэли
Ещё несколько строк.
Он коварен, как Демон,
И печален, как Бог,
Меж землёю и небом
Не вмещается вздох.
Ветку ветер колышет,
Пусто, гулко в груди.
Он садится и пишет.
Смерть уже позади.
Н.Зиновьев
И он угас! И он в земле сырой!
Давно ль его приветствовали плески?
Давно ль в его заре, в ее восходном блеске
Провидели мы полдень золотой?
Ему внимали мы в тиши, благоговея,
Благословение в нем свыше разумея, -
И он угас, и он утих,
Как недосказанный великий, дивный стих!
И нет его!.. Но если умирать
Так рано, на заре, помазаннику бога, -
Так там, у горнего порога,
В соседстве звезд, где дух, забывши прах,
Свободно реет ввысь,
и цепенеют взоры
На этих девственных снегах,
На этих облаках, обнявших сини горы,
Где волен близ небес, над бездною зыбей,
Лишь царственный орел
да вихорь беспокойный, -
Для жертвы избранной
там жертвенник достойный,
Для гения - достойный мавзолей!
А.Майков
У Лермонтова вытерты колени –
А это день-деньской наводит лоск
На гении стиха курортный гений –
Весенний многоликий Кисловодск!
А лик его сегодня – весь в тумане,
И птицы неуверенно поют.
Как будто чуют, что возьмёт и встанет
На страх туристам бронзовый М.Ю.!
Опустит наземь бережно девицу,
Что норовила тронуть эполет.
Глянь, минераловодская столица,
Во всём велик воистину поэт!
И обмирают в удивленье тучи,
И голосят промозглые ветра,
Что выпрямился в рост над самой кручей
Непобедимый исполин пера!
И что нам эта пасмурь межсезонья?
Короткий миг меж снегом и теплом!
На Красном Солнышке*, на мокром крутосклоне
Навеки Солнце Красное взошло.
Ю.Щербаков
* Гора Красное Солнышко – часть Кисловодского курортного парка
худ. И.Захаров
В Железноводск пришла весна,
Скорей похожая на осень.
Я все дела свои забросил.
И нас дорога понесла.
Висели тучи низко-низко.
Ручей под шинами пропел.
Фонарь, как вялая редиска,
В тумане медленном алел.
На повороте у дороги
Стоял обычный старый дом.
И сердце замерло в тревоге,
Как будто жил я в доме том.
Звенели женщины посудой.
Кому-то было недосуг.
...В то утро Лермонтов отсюда
Верхом помчался на Машук.
А.Дементьев
В гуденье пчел, в цветенье вишен,
От светских радостей вдали,
Болезненный, неловкий Миша
Писал стихи, искал любви;
Друзей и дев насмешки слыша,
Он чувства вытравил свои,
И уходил всё выше, выше
От пошлой косности земли.
Душа – больна, талант – велик,
А злой, язвительный язык
Любовь и дружбу отметает…
Он, вероятно, и сейчас,
В усмешке горькой щуря глаз,
Над миром демоном летает…
С.Дон
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 02 Окт 2021, 20:29 | Сообщение # 79 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 126-летию Сергея Есенина
худ. Марк Порунин
Здравствуй, дорогой Сергей Есенин!
Мы пришли, стихи твои любя,
Здесь поэты разных поколений -
Все, кто шёл приветствовать тебя!
...
Не уйти тебе в закат янтарный,
И твоим напевам не стихать;
Ты живёшь - и люди благодарны
Правде сердца твоего стиха!
Н.Тихонов
худ Е.Никиткова. 15 лет
Да, это чудо из чудес-
Рязанское раздолье.
Кругом, куда не глянешь - лес,
Куда не глянешь - поле.
Не зря, наверное, не зря
Однажды в день осенний
Дала поэта здесь земля
С красивым именем: Есенин...
В.Чибриков
Кто счастливей тебя,Есенин?..
Нами правят: и Свет, и тьма,
В души нам - грусть любви осеннюю -
Начитали молитв тома.
И не праздные, не порочные,
Благодатные, словно Свет,
Времена телеграммами срочными
Посылают с Небес привет.
Чтоб любили мы родину странную,
Как и ты её в жизни - любил
За талант и судьбу окаянную
С парусами знамён без ветрил.
В душах грешных ничто не забудется -
Память - кладезь добра и зла…
Только пусть навсегда заблудятся
В жизни Родины морось и мгла.
А.Чирков
Есенин - словно есень, ясень…
Какой звенящий златоцвет!
Не потому ли так прекрасен
Руси березовой поэт?
Весь будто сотканный из света,
Звучал ты мощно, как орган.
Ты стал прославленным поэтом,
Когда кричали: «Хулиган!»
Не раз ты падал и метался
И лиру нес, как тяжкий крест, -
То спелым яблоком срывался,
То за Россию в драку лез.
И подвергаемый гоненьям,
Ты правде жизни верен был,
Крестьянский сын, народный гений,
Певец «бревенчатой избы».
В тебе нашли свои истоки
Шукшин, Высоцкий и Рубцов.
Мы пьем есенинские строки
Из животворных родников…
С.Рыбалко
Крылья ворона тяжелы...»
С.Есенин «Ключи Марии»
Над Россией в зареве осеннем
Заклубился чёрной тучи дым.
Не застыл, как памятник, Есенин,
А живой вернулся к нам - живым.
Нет, не все пока еще предали
Мы в себе, банкнотами шурша.
И из пепла на Тверском бульваре
Вновь воскресла русская душа!
Буйная, как непокорный ветер,
Просветлённая, как ясный день,
Воплотилась Русь в своём поэте
Вся - в святой и грешной простоте.
В.Сухов
худ. А.Коренцов
Заря на розовом коне
Летит в поля безбрежные.
О, нашепчи берёза мне,
Есенинское, нежное.
На белой коже письмена
Корявые начертаны,
Я знаю: то о нём весна
Оставила отметины.
Среди рязанистых ракит
Темнеет пень, окошенный,
Как тот есенинский цилиндр
В траву поэтом брошенный.
А он, кудрявый и босой,
Весь солнышком обласканный,
Идёт, круша траву косой,
С частушкой хулиганистой:
Прошёл и весело глядит
На травы, что повыкосил
На семь покосов впереди
Соседей константиновских.
Под кручей пенилась Ока
Серебряною скатертью.
И сердцу Русь была близка,
И сто шагов до матери.
В хрустально сделанных стихах,
До края полных чувствами,
Есенин чародей и маг
Для всех слывущих русскими.
Стоял он полный светлых дум.
О ласточках, не вороне,
А на меже лежал костюм,
Пошитый где-то в Лондоне.
А.Рузанов
худ. А.Бабицкий
Для меня его имя - спасение,
Боль и радость, Поэзии свет.
Трудно мне - я читаю Есенина:
Он всегда мне подскажет ответ.
Люди мало сегодня читают,
Смотрят фильмы - я их не виню.
Но противно, когда начинают
Юбилейную киновозню.
Все, кто любит Есенина, знают
Правду о трудной судьбе его.
Почему же тогда продолжают
Врать народу? Зачем? Для чего?!
Выпускают мерзкие фильмы,
Книги, где сплошное враньё;
И клюёт его чистое имя
Деньги делающее вороньё!
Как обычно, в тени кукловоды,
Кинокуклы всегда на виду:
За Поэта вещают народу,
Как он жил, что «имел он в виду».
…Наконец, на экраны осенние
(Я со страхом его ожидал)
Вышел пасквиль о нашем Есенине
Юбилейный плохой сериал.
В фильме трудно увидеть Поэта:
Пьянки, драки, сплошные грехи!..
Не дают нам с экрана ответа -
А когда же писал он Стихи?!
На скандале легко заработать:
Жажда Славы не знает стыда…
Захотели испачкать Поэта? -
Руки коротки, господа!
Троцкий, Блюмкин, Зиновьев, другие,
Все, кто брызгал в Поэта слюной,
Не смогли растоптать его Имя -
Сами рано ушли в мир иной!
Наш Есенин далёк, как планета,
Не достать вам его никогда!
Не бросайте камни в Поэта -
Бог накажет вас, господа!..
…А Есенин ногами босыми
К нам идёт - наш, Народный Поэт,
Звонкий голос Великой России
И души её тихий свет…
И опять в октябре, в дни осенние,
Отрешась от мирской суеты,
Люди снова идут к Есенину
И приносят живые цветы!
А.Спиридонов
худ. М.Лянглебен
Маленькие, бедные домишки...
Снегом белым белым все поля одеты...
Здесь когда-то жил парнишка,
Ставший лучшим на земле поэтом.
Здесь стихи он первые писал,
Здесь когда-то в первый раз влюбился,
И сюда вернуться он мечтал
В год, когда в Европе очутился.
Здесь, в сожженной ханами Рязани,
И пошла дорога под откос.
Этот мальчик с синими глазами
Себя в жертву Родине принес.
Здесь по тихим улочкам ходил
Медленной, нетвердою походкой...
Да, свою он молодость пропил,
Заливая грусть и горе водкой...
Но навеки улицы Рязани
Сохранили образ золотой
Хулигана с синими глазами
И с больной, израненной судьбой...
С.Пересветова
Касаясь подоконников,
В сиреневую рань -
Идут цветы - паломники
К Есенину в Рязань.
Идут чистюли-неженки,
Как ходоки от нас,
От первого подснежника
До предосенних астр.
Хрупки и нежны путники,
Что людям так близки -
Фиалки, маки, лютики,
Ромашки, васильки.
И повилику с душицей,
И ландышей сердца,
Зовёт рожок пастушеский
Вихрастого певца.
Пройдут, не затеряются,
Через Мордву и Чудь,
Все злаки, что встречаются,
Они скликают в путь.
Трудна дорога длинная
И тропки нелегки.
В селенье Константиново
На берегу Оки.
Придут толпою зыбкою,
Головки преклонят
Пред скриплою калиткою
У дома в три окна.
В любую непогодину,
Когда приходит срок,
Плетёт цветами Родина
Есенину венок.
И в душах светозарному
Вовек не отсиять
За всё то несказанное,
Что он сумел сказать.
А.Рузанов
Я мечтаю сказать «С днем рождения»
Как маленький поэт, великому поэту.
Сижу, пишу, в волнующем сомнении
Понравится тебе ли песня эта?
Не буду сладостно кидать словами,
Весь этот пафос впредь не мой порок.
И все что происходит между нами
Я, как сокровище, укрою под замок.
Я просто поздравляю, тихо плача,
И скорбь свою делить желанья нет.
А ведь могло бы быть совсем иначе
В судьбе твоей длиною в тридцать лет…
…………………………………………………
И сегодня уйдя из обители
Я слова себе вслух повторю:
«Помолюсь перед ликом спасителя
За бессмертную душу твою.»
Е.Мозгунова
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 06 Дек 2021, 20:42 | Сообщение # 80 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 5 декабря - день рождения двух выдающихся русских поэтов - Ф.И. Тютчева и А.А. Фета
Федор Иванович Тютчев
В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное...
Час от часу жар сильней,
Тень ушла к немым дубровам,
И с белеющих полей
Веет запахом медовым.
Чудный день! Пройдут века -
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.
Бывают роковые дни
Лютейшего телесного недуга
И страшных нравственных тревог;
И жизнь над нами тяготеет
И душит нас, как кошемар.
Счастлив, кому в такие дни
Пошлет всемилосердый Бог
Неоценимый, лучший дар -
Сочувственную руку друга,
Кого живая, теплая рука
Коснется нас, хотя слегка,
Оцепенение рассеет
И сдвинет с нас ужасный кошемар,
И отвратит судеб удар, -
Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,
И верит сердце в правду и любовь.
В разлуке есть высокое значенье:
Как ни люби, хоть день один, хоть век,
Любовь есть сон, а сон - одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробужденье,
А должен наконец проснуться человек...
В толпе людей, в нескромном шуме дня
Порой мой взор, движенья, чувства, речи
Твоей не смеют радоваться встрече -
Душа моя! о, не вини меня!
Смотри, как днем туманисто-бело
Чуть брезжит в небе месяц светозарный,-
Наступит ночь - и в чистое стекло
Вольет елей душистый и янтарный!
Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой -
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой...
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...
На небе месяц - и ночная
Еше не тронулася тень,
Царит себе, не сознавая,
Что вот уж встрепенулся день,-
Что хоть лениво и несмело
Луч возникает за лучом,
А небо так еще всецело
Ночным сияет торжеством.
Но не пройдет двух-трех мгновений,
Ночь испарится над землей,
И в полном блеске проявлений
Вдруг нас охватит мир дневной...
Итак, опять увиделся я с вами,
Места немилые, хоть и родные,
Где мыслил я и чувствовал впервые
И где теперь туманными очами,
При свете вечереющего дня,
Мой детский возраст смотрит на меня.
О бедный призрак, немощный и смутный,
Забытого, загадочного счастья!
О, как теперь без веры и участья
Смотрю я на тебя, мой гость минутный,
Куда как чужд ты стал в моих глазах,
Как брат меньшой, умерший в пеленах...
Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем —
Не здесь расцвел, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной.
Ах, и не в эту землю я сложил
Всё, чем я жил и чем я дорожил!
худ. С.Стоев
Блеском вечерним овеяны горы.
Сырость и мгла набегают в долину,
С тайной мольбою подъемлю я взоры,
Скоро ли холод и сумрак покину?
Вижу на том я уступе румяном
Сдвинуты кровель уютные гнезды;
Вон засветились под старым каштаном
Милые окна, как верные звезды.
Кто ж меня втайне пугает обманом:
Сердцем, как прежде, ты чист ли и молод,
Что, если там, в этом мире румяном,
Снова охватит и сумрак и холод?
В благословенный день, когда стремлюсь душою
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.
Пред тенью милою коленопреклоненный,
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный, я
Но все тебя не назову.
И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.
В леса безлюдной стороны
И чуждой шумному веселью
Меня порой уносят сны
В твою приветливую келью.
В благоуханье простоты,
Цветок - дитя дубравной сени,
Опять встречать выходишь ты
Меня на шаткие ступени.
Вечерний воздух влажно чист,
Вся покраснев, ты жмешь мне руки,
И, сонных лип тревожа лист,
Порхают гаснущие звуки.
В душе, измученной годами,
Есть неприступный чистый храм,
Где все нетленно, что судьбами
В отраду посылалось нам.
Для мира путь к нему заглохнет;
Но в этот девственный тайник,
Хотя б и мог, скорей иссохнет,
Чем путь укажет мой язык.
Скажи же! как, при первой встрече,
Успокоительно светла,
Вчера, о, как оно далече!
Живая ты в него вошла?
И вот отныне поневоле
В блаженной памяти моей
Одной улыбкой нежной боле,
Одной звездой любви светлей.
Выйдем с тобой побродить
В лунном сиянии!
Долго ли душу томить
В темном молчании!
Пруд как блестящая сталь,
Травы в рыдании,
Мельница, речка и даль
В лунном сиянии.
Можно ль тужить и не жить
Нам в обаянии?
Выйдем тихонько бродить
В лунном сиянии!
В полуночной тиши бессонницы моей
Встают пред напряженным взором
Былые божества, кумиры прежних дней,
С их вызывающим укором.
И снова я люблю, и снова я любим,
Несусь вослед мечтам любимым,
А сердце грешное томит меня своим
Неправосудьем нестерпимым.
Богини предо мной, давнишние друзья,
То соблазнительны, то строги,
Но тщетно алтарей ищу пред ними я:
Они - развенчанные боги.
Пред ними сердце вновь в тревоге и в огне,
Но пламень тот с былым несхожий;
Как будто, смертному потворствуя, оне
Сошли с божественных подножий.
И лишь надменные, назло живой мечте,
Не зная милости и битвы,
Стоят владычицы на прежней высоте
Под шепот презренной молитвы.
Их снова ищет взор из-под усталых вежд,
Мольба к ним тщетная стремится,
И прежний фимиам несбыточных надежд
У ног их всё еще дымится.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 27 Дек 2021, 16:23 | Сообщение # 81 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 96-летию со дня гибели Сергея Есенина
Упоенье - яд отравы,
Не живи среди людей,
Не меняй своей забавы
На красу бесцветных дней.
Всe пройдет, и жизни холод
Сердце чуткое сожмет,
Всё, чем жил, когда был молод,
Глупой шуткой назовёт.
Берегись дыханья розы,
Не тревожь еe кусты.
Что любовь? Пустые грезы,
Бред несбыточной мечты.
С.Есенин
худ. Б.Григорьев. Фото утерянного портрета С.Есенина 1921 (написан в Париже)
В краю,где вольные гуляют ветры,
Село стоит на берегу Оки,
Ты здесь родился будущим поэтом,
Ты здесь свой дом-Россию полюбил.
Любил сидеть ты под сиренью,
В саду у сельской церкви в тишине ,
И здесь по Божьему веленью
Взлетел на поэтической волне.
Здесь, на высоком берегу реки
Впитал свободу ты как птица.
И здесь всем сердцем полюбил
Свою страну березового ситца.
Ты воспевал прозрачный воздух синий,
Луга и сад в сплошном цветенье,
Златые листья плачущей рябины,
И стал последним поэтом деревни.
Ты не стал в этом мире прохожим,
Сердцем русским никогда не остывал,
На надрывную струну похожий
Ты березовую Русь воспевал.
С.Астахова
худ. Л.Шумский
Да, Сергей, ты не много прожил.
Но кого за то упрекнуть?
Кто безжалостно подытожил
Триумфально начатый путь?
Все поэты и грешны, и святы
.Зная серость свою, верхи
С гениальных берут в уплату
Жизнь - за святость, не за грехи.
Ты не раз досаждал кому-то
Из носителей черных сил,
Что стремились травить душу смутой
И талант твой пустить враспыл.
Ты прозрел, побывав заграницей,
И вернулся в родительский дом
С сердцем раненой гордой птицы,
С перебитым души крылом.
Но и здесь не оставлен в покое.
О, как травля былатонка!
Ты, отмеченный божьей искрою,
Слыл за пьяницу-мужика.
За посредственного поэта,
Чей удел уходить в забытье.
И верховный кумир эстетов
Счел юродством творенье твое.
Как ранимы поэты России!
Исключением не был и ты.
Сколько, сколько талантов скосили
Недоумки мирской суеты!.. …
А в народе не помнят плохого,
Любят, - значит, сполна прощен.
И поэта, как ты,такого
Нет пока. Не рожден еще!
И тебя вновь и вновь читая,
Говорю: "Ты - великий Певец!
По тебе, голова золотая,
Неизбывен бессмертья венец!"
Фридрих Бокарев
Стоит погожий день осенний,
Желтеет золотом листва,
И я пришел к тебе, Есенин,
Сказать сердечные слова.
Ты популярен нынче в мире:,
У жителей любой страны
Твоей волшебной светлой лирой
Сердца людей озарены.
И для меня теперь не ново,
Что ты, поэзией звеня,
Стал и по сути, и покрови,
По духу Пушкину родня.
Певец берез и русской сини,
И «наших братьев меньших» друг,
Твой путь был ярок, ноне длинен, -
Замкнулся рано жизни круг.
Но на Ваганьковском погосте
Нельзя талант похоронить.
К тебе приходят люди в гости,
Чтоб память светлую почтить.
Стоит погожий день осенний,
Желтеют листья у берез…
Я в знак любви к тебе, Есенин,
Издалека цветы привез.
Мирон Докторов
Когда устаёшь от поделок, срифмованных в спешке,
Идёшь к стеллажам, где томятся великие строки.
И залпом глотаешь страницы! Без тени усмешки!
И чувствуешь, снова явился Поэт синеокий!
Ножами по сердцу написано каждое слово.
Дыханье сбивается, пульс учащается: вот он!
Поэт, не доживший до старости, тоже взволнован:
Его не забыли, стихи положили на ноты!
И как-то под вечер, устроившись в стареньком кресле,
Листаешь страницы, читаешь запоем… и плачешь.
И пишешь стихи. И нечаянно думаешь: если
Ко мне он приходит, то что это, граждане, значит?..
По сути всё просто: поэты на полках скучают,
Поэты мечтают, чтоб их вызывали из рая!
Послушай, Есенин! Я здесь по тебе причитаю!
Послушай, Серёжа! Я лучше поэта не знаю…
И если бессонные ночи ко мне постучатся,
Я с полки сниму запылившийся том со стихами.
Страница, другая… – мне снова с тобой девятнадцать!
И сколько же лет световых пролегло между нами?..
Ах, этот космический уровень лучших творений!
Ну как до него дотянуться?! На цыпочки?.. Встала!
Да, я, к сожалению, в цикле земных воплощений
Спешила к тебе, путь не близок, и я… опоздала!
Живу невпопад: и не так, и не с тем, с кем хотела.
Всё чаще грущу. Что поделаешь, юность промчалась!..
Пишу вечерами стихи. Для себя. Неумело.
Ты будешь смеяться: я жду своего генерала…
Когда устаю от поделок, срифмованных в спешке,
Иду к стеллажам, где томятся великие строки.
И залпом глотаю страницы. Без тени усмешки.
И чувствую, рядом со мною Поэт синеокий.
Л.Ковенко
Потухли краски, стихли речи,
Укутан в камень гибкий стан,
Безумно, страшно и навечно
Ушёл поэт и хулиган.
И так ли было (не проверить),
Что не с угара – по злобе,
Здесь, в ленинградском «Англетере»
Тебя распяли на трубе.
Тебя убили, впрочем, дважды
Дела иуд и палачей,
А чья рука – теперь не важно –
Позора память та страшней.
И пусть давно тебя не стало,
Душа живёт уже в веках,
Быть может музой чьей-то стала
И обессмертилась в стихах.
Юрий
Зажгу свечу - чиста его душа:
Безгрешен в смерти - убиен насильно
И память оклеветана в России,
Которой, словно воздухом, дышал.
Есенина казнили - как поэта…
Взор отведя от роковой черты,
Я ничего не вижу, кроме света,
И Бог убережёт от слепоты.
Я ничего не слышу, кроме Слова,
В котором мой язык родился снова
И добровольно сроду не умрёт!
И в роще золотой на небосклоне,
И за окном в заледенелом клёне
Спасённая душа его живёт…
Л.Антипова
Широко распахнула просторы
По- есенински щедрая Русь,
Где гармони слышны переборы
И поэта сердечная грусть.
В ней звенит и весенняя радость,
И тоска улетающих птиц,
И большая земная усталость
Пролегла меж любимых страниц!
Русь воспетая и дорогая!
Дивных строчек напевом дышу,
Их читаю, певца вспоминая,
Моё сердце щемит… Но пишу.
Про рязанские вольные кудри,
Про небесную глубь синих глаз…
Как в сияньи печальной лазури
Соловьиная песня лилась.
Память плачет стихами поэта,
Отзывается стоном земля,
Словно ждёт золотого рассвета
Русь Есенинская… и моя!
Е.Кузнецова
На смерть Сергея Есенина
худ. С.Воронкин
Я туда не скоро возвращусь.
Ты скажи: что эти годы значат?
Изменилась ли шальная Русь,
Или прежнею кликушей плачет?
Так же ли подсолнухи лущит,
В хороводах в пестрой юбке пляшет,
Вековыми соснами шумит,
Ветряными мельницами машет?
Край, который мыслью не объять,
Край, который мне и вспомнить нечем.
Там меня рождала в стонах мать,
Там у гроба мне поставят свечи.
И.Кнорринг
1926, Париж
Подумать только, что за гений
В свои неполных тридцать лет
Поэм творец, стихотворений
Кумир для многих поколений
И в мире признанный поэт.
А.Назаров
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 10 Фев 2022, 11:20 | Сообщение # 82 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 185-летию со дня смерти А.С.Пушкина
худ. А Пруцкий
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино -печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть - на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной...
А.С. Пушкин
худ. П.Борель
Что случилось? Да кто, да чей?
Мелко лоб свой крестит старушка.
В Петербурге судачит чернь:
«Иностранцы убили Пушкина!».
«Пушкин ранен, а не убит!
Неужели тот, сочинитель?»
Ещё теплится и дрожит
Жизнь, подобная тонкой нити.
Плачет верный слуга Козлов -
Мокрый след в бороде Никиты…
А на снег у подъезда - кровь…
«Грустно, дядька, меня нести-то?»
Их не счесть - зипунов, бород,
Пригорюнился, вечно бойкий,
Тёмный русский, простой народ
У квартиры его на Мойке.
«Исповедаться захотел…
Захотел отведать морошки…
Пополудни в два отлетел…
Помер Пушкин… Не понарошке…»
Не поможешь уже ничем,
А уж как у Бога просили!
…И склонялась над ним - не чернь,
По нему скорбела - Россия.
Н.Байкина
худ. Б.Козмин
Ещё молчит в руке мятежной
Неутолённый пистолет,
Но на земле России снежной
Дантес уже оставил след.
И что с того, что мир прекрасен, –
Окрасив кровью русский снег,
У русской речки рухнет наземь
Не просто тело – целый век…
Раздался выстрел на опушке,
Заставив вздрогнуть чёрный лес…
Лишь на мгновенье умер Пушкин,
И лишь мгновенье жил Дантес.
И.Кудрявцев
худ.Илзе Рудзите
У Чёрной речки – белый снег…
В себя побег – он не возможен.
Но может чуточку встревожен,
Такой не русской тонкой ложью,
Кто Лукоморья видел брег.
Кто покорил людские души
Стихом в грядущих сотнях лет –
России солнечный поэт – Пушкин.
У Черной речки – белый снег.
И человек в мундире белом.
Он человек, быть может, смелый,
В интригах гнусных плут умелый,
Любитель сладостных утех.
Кто тонкой ложью мог гордиться
И грязной лжи познавший вес.
Он - просто купленный убийца – Дантес.
У Чёрной речки – белый снег…
И дул, зрачки в сердца глядели.
И что случилось, в самом деле –
Ветра студеные запели
И холодят поныне всех.
Но радуг заиграли дужки,
И дарит полный мир чудес –
Такой живой и яркий Пушкин,
А тень загробную – Дантес!
С.Афонин
худ.Н.Собинкова
И сегодня мне не скучно,
Да и завтра, может быть…
Александр Сергеич Пушкин
Не дает себя забыть!
То опять он спорит с прессой,
Вызывает на дуэль
Хоть кого, но не Дантеса –
Этот Лель – не русский Лель.
Лучше Кюхлю пусть дурачит,
Ловит взгляды Натали,
По Михайловскому скачет
Приняв бочки штуки три.
Пусть стоит, спиной опершись
О чугунный парапет,
С кем-то там в цилиндре рядом.
Только не с Дантесом, нет!
Пусть стихи друзьям читает
Под моченых яблок хруст.
Рядом пусть хоть кто вздыхает,
Только чтобы не француз.
Пугачева пусть он пишет,
Писем ждет из дальних мест,
Пусть хоть кто ему напишет,
Только чтобы не Дантес.
Пусть все сбудется, конечно,
Славой век прильнет к глазам…
Только чтоб Дантес увечный
К Черной речке топал сам.
Чтобы кони не скакали.
И застряли бы вдали.
Секунданты наплевали.
Или вовсе не пришли.
Чтобы пули в снег упали.
Вверх взлетела лишь строка…
Чтобы речку не марали,
Сделав черной на века!
…Что ж грустишь мое сердечко,
Аль морошки цвет поблек?
Ах, опять над Черной речкой
Кружит белый-белый снег…
Н.Лаврецова
Счастливый плен. И охристо-туманный
За старой мельницею рощицы дымок.
И слово «карантин» звучит так странно,
Снег Черной речки нереален и далек.
И узкою листвой с ветлы склоненной
В лирической глуши усеян пруд,
Под утлою луной уединенной
Легки, как вихрь, стихи его растут,
и девочка, печалью вдохновенною
озарена, как будто Натали,
Читает чистым голосом – нетленное:
о божестве, о счастье, о любви...
Е.Козырева
худ. Д.Титов
Разберись тут, паломник,
попробуй,
(Даже если б Вергилий водил.)
В мертвом царстве великих
надгробий,
В тесноте заповедных могил.
В лабиринтах столичных погостов
Сам попробуй сперва не пропасть –
Даже ищущим сердцем
Непросто
К животворной святыне
Припасть!..
Не случайному голосу внемля,
Упреждая судьбы произвол,
Хорошо, что могильную землю
Рядом с матушкой
Пушкин обрел...
А.Гребнев
Просветлел небосвод на востоке,
Истончилась луна над жнивьем.
У горы, пред могилой высокой
Постою – между ночью и днем.
В этот час сокровенный, эфирный,
Схожий с тонкой реальностью сна,
В чутком сердце – по-ангельски мирно
Совмещаются времена.
И тогда, сердцу слышится – где-то
В горной рощице стук посошка
И смиренная поступь поэта,
И ее вольный отзвук в веках.
И парят над стернею осенней,
И зовут в ночедневной тиши
Светлокрылые строфы – к спасенью,
А не к грешной свободе души.
А.Ребров
неизв. худ.
Виновна Россия пред ним:
В конфликте Судьба и Эпоха.
Поэт был в Отчизне гоним
До самого смертного вздоха.…
Под своды вселенских часов
В века устремляется Лета, –
И там средь немых голосов
Нам слышится голос Поэта…
И даже в таёжной глуши, –
Вдали от безумного мира,
Как праздник для русской души,
Его негасимая лира.
В.Корнилов
И вдруг - готова заплясать:
Средь улиц малых и неспешных
Читаю: Пушкин. Чудеса!
Ведь не славянская обитель,
Иная речь, культура, быт,
Так далеко Москва и Питер,
Но Он и здесь не позабыт!
Наряд домов как будто строже,
Чуть приглушён, неярок свет,
И для меня теперь дороже
В столице этой места нет.
Одно лишь имя, как награда,
И словно сверху снизошли
Высокой нотой грусть и радость,
И русским пахнет от земли.
Я постою ещё немного,
О нём тихонько помолюсь.
Я знаю: Пушкин там, у Бога,
Всё также воспевает Русь.
Е.Осминкина
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 31 Мар 2022, 21:01 | Сообщение # 83 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ВЛАДИМИР БЕЛОСТОЦКИЙ
(17.08. 1879 - 11.05. 1933)
Поэт В.Белостоцкий, писавший под псевдонимом Ветвицкий… Сколько же таких тонких искренних служителей красоты, но прочно забытых стихотворцев?! Бог весть. Но иногда их имена каким-то чудом открываются, словно наугад раскрытая страница в книге. И понимаешь, пройти мимо них уже невозможно, нужно хоть что-то сделать для осуществления их мечты, даже спустя 100 лет...
В 1928 г. в письме М.Горькому Владимир Петрович писал: «Жаль умереть, не мелькнув на страницах «Нового мира», жаль умереть, не издавшись. Моя скромная литературная тропинка всегда шла в стороне от большой дороги, а теперь совсем заглохла. Хотелось бы и по потребности моей души отражать в стихах только то, что оставило в ней след».
Поэт так и не дождался публикаций в советских лит. журналах. По словам его биографа Г.Абрамовой, в конце 1950-х годов сын поэта Н.Антонов (Белостоцкий) рассылал рукописи в различные редакции. Член редколлегии журнала «Октябрь» Горностаев прислал типичный ответ: «Признавая талант В.Ветвицкого, мы в то же время не видим возможности опубликовать в журнале его стихи, так как все это дореволюционная тематика, а редколлегию интересует тема современная, злободневная. Рукопись возвращаем».
До революции В.Ветвицкий публиковался в журналах: «Русское слово», «Вестник Европы», «Современный мир» и других. Первый и единственный сборник стихов вышел в 1914 г. После 1917 г. начинается его «история молчания».
Поэзия Владимира Ветвицкого и сегодня вне времени, поэтому всегда актуальна. Он принадлежит к весьма узкому культурному явлению, которое по разным причинам не прижилось в русской литературе. Такие поэты как В.Ветвицкий испытывают потребность в утонченном образе жизни. Поэзия для него высшая форма созерцания. Его взгляды совпадают с эстетикой «мирискусников». Поэт увлекался живописью, литературой, философией. Знал английский, французский итальянский языки, переводил О.Уайльда. Много путешествовал – Швейцария, Италия, Санкт -Петербург, Москва, Киев, Сухуми, Кисловодск, Ключевка Уфимской губернии. Но особой его страстью был театр. Сохранились 2 альбома поэта со знаменитой эмблемой МХАТа. В них - собранные владельцем более трехсот почтовых карточек 1904-1905 гг. со сценами из любимых мхатовских спектаклей – «Дядя Ваня », «Иванов» А.П. Чехова, «Мещане» М. Горького, «Одинокие» Г. Гауптмана, «Власть Тьмы» Л.Толстого. На многих карточках рукой Владимира Петровича написаны отрывки из монологов любимых героев в исполнении любимых актеров. «Я знаю поэзию бессонных ночей, я знаю что такое вдохновение» - такой автограф он оставил на открытке со сценой из спектакля «Иванов» в исполнении В.И. Качалова.
Особой его страстью был театр...Когда его мать вышла замуж за крупного рассказовского купца И.Крюченкова, Владимир воспринял это как личную трагедию, своеобразное предательство идеалов. Потомок древнего шотландского рода вынужден был работать бухгалтером на винокуренном заводе у отчима. Всю жизнь тяготился своим ремеслом, ему не хватало воздуха, культурной среды. Поэзия не утешала, – помогала Владимиру выжить, сохранить свое человеческое достоинство. После революции на его глазах в Рассказове был разграблен, по сути, уничтожен дом, который его связывал с прабабушкой Е.Бакуниной (в замужестве Полторацкой), лицейской любви А.С. Пушкина.
Все что у него тогда осталось – акварельный портрет прабабушки кисти А.Брюллова. Но в 1922 г. понадобились средства на лечение сына поэта и Ветвицкий вынужден был расстаться и с этой реликвией. Сейчас акварель хранится в Третьяковской галерее.
В поэзии В.Белостоцкий продолжает ветвь: Е.Боратынский, В.Комаровский. Достаточно вспомнить «Запустение» и «Ракшу» – произведения этих 2-х поэтов, связанных с тамбовским краем. Ветвицкий развивает тему «мусатовских гобеленовых садов», где обитают любимые призраки:
Сирени, жимолость и заросли жасмина…
Весь в трещинах фронтон… колонн надменный ряд…
Плетет седую сеть неслышно паутина
В покорной тишине забытых анфилад…
Чуть брезжит бледный луч сквозь вставленные рамы
И зайчик бегает по плесени картин…
Глядят из темных рам напудренные дамы,
И арфа брошена – в углу, у клавесин…
Он умер – детский век наивных пасторалей
И меркнет, с каждым днем, угаснувшего след…
Огни погашены… и арфы отзвучали,
И жизнь оборвала последний менуэт…
Сын поэта большую часть архива отца передал в Тамбовский обл. краеведческий музей. Небольшая часть неопубликованного лит.. наследия В.Белостоцко хранится в РГАЛИ, а также в частной коллекции С.Денисова. В Тамбове группа энтузиастов готовит материалы для издания сборника стихов забытого поэта.
Олег Алешин
09.03. 2022. Литературная газета
https://lgz.ru/neformat/on-umer-detskiy-vek-naivnykh-pastoraley/
30 (17) марта 1915 г.
Пожертвование
Поэт В.П. Ветвицкий (Белостоцкий) сделал следующее пожертвование местному губернскому комитету Всероссийского земского союза - предоставил ему право издания своих стихотворений, печатавшихся в ряде больших столичных журналов. Часть стихотворений уже выпущена комитетом отдельной брошюрой, которая продавалась на вербном базаре.
http://starosti.ru/article.php?id=45874
Горы и обрывы,
Зелень винограда,
Чей-то голос звонкий
За решеткой сада;
Всюду белый камень,
Зноем опаленный,
Монастырь старинный,
Солнцем озаренный;
А внизу, далеко,
В голубом просторе,
Плещется, сверкает -
Как живое- море...
худ. В.Абат-Черкасов
Иду тропинкой пыльною
Всё вверх - туда, туда,
Где крест над яркой зеленью
Сверкает иногда,
Где над скалами серыми,
Над крышами домов,
Приветливо разносится
Призыв колоколов.
Звучит он лаской чудною
Родимой стороны,
Зовет судьбой обиженных
Туда, где все равны...
Иду тропинкой пыльною
Все вверх - туда, туда,
Где может быть страдание
Затихнет навсегда...
Сегодня бурно море,
Прибой угрюм и дик,
И слышен на просторе
Зловещий чайки крик;
И молнии живыя
Сверкают над волной -
Как будто две стихии
Вступают в грозный бой.
худ. Ф.Жуков
Кругом все тени, тени.
Все тени - без конца...
Белеются ступени
Гранитнаго дворца;
И лестница крутая
Уходит вниз к волнам,
И волны, замирая,
Прильнули к ступеням.
А львы сторожевые,
Облитые луной,
Застыли, как живые,
Над бездной водяной...
(В Алупке есть дворец кн. Воронцовых, где на большой лестнице к морю помещены мраморные львы)
Я люблю зимой морозной
Тройки быстрый бег,
Я люблю, скользя на лыжах,
Резать белый снег.
Я люблю под шум метели
Грезить о весне,
Я люблю бродить без цели
Ночью при луне;
Уходить люблю один я
По дороге вдаль...
Я люблю зимы холодной
Радость и печаль
худ. Ю.Клевер
Есть таинственная прелесть
В одиночестве, в глуши,
В пелене блестящей снежной.
В грезах дремлющей души;
В ясном воздухе морозном,
В безграничной тишине
В старых соснах задремавших,
В полумраке, в полусне.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 21 Май 2022, 19:58 | Сообщение # 84 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 80-летию со дня памяти
СИРЕНЬ СЕВЕРЯНИНА
20 декабря 2021 г. мы отмечали печальную дату кончины И.Северянина 80 лет без него...
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб...
Да уж... Какой голодный и грустно-безысходный конец в отвратительной немецкой оккупации!.. Собственно о его поэзии я писал и, Бог даст, еще поделюсь самодельными размышлениями, а сейчас хочу обратиться к небольшому семейному воспоминанию.
Моя мать училась в Герценовском институте, где, в частности, слушала лекции известного историка литературы П.Н. Медведева. Чья работа над изучением наследия Блока и близкое приятельство с Л.Д. Блок известны, и жизнь причудливо сочеталась с жизнями Бахтина, Соллертинского, Шагала, Малевича, А.Белого, Пастернака, неотделима и от истории отечественного театра. Его отказ от публичного осуждения «формализма» привел к приговору критики, обвинившей самого П.Н. в «...кантианстве, формализме и других видах самого черного мракобесия». Кончилось это встречей в камере с Заболоцким, а для самого Медведева расстрельным подвалом...
Но ранее, будучи профессором, и притом самым любимым в «Герценовке», он иногда на лекциях позволял себе некоторые отступления от темы, своевольные, иногда озорные. И однажды, посетовав на однообразно-производственную серость поэзии, поощряемой РАППом, сказал (конечно, точное воссоздание прямой речи невозможно, но примерно было сказано так) с заметным восхищением: «Вот поехал я в Эстляндию к Северянину. Чудесный день, всюду по дороге цветет сирень. Дача поэта вся тоже в сиреневых кустах. Иду по сиреневому песку к сиреневому домику. Вдоль дорожки сирень в кадках. Выходит Игорь Васильевич и, указывая на женщину в сиреневом платье, говорит: «Знакомьтесь! Моя 116-ая!» К сему одно мое стихотворение.
Давно уж никому не нужен,
На мызе он с эстонкой жил.
Добывши удочкой свой ужин,
Лишь музе ветреной служил.
Мерещились былого тени,
Восторга всплески и слова,
Мороженое из сирени
И побежденная Москва.
Он жил, не поддаваясь плачу,
С улыбкой подавлял тоску,
Шел на сиреневую дачу
По розоватому песку.
И в речи сладостной и смелой,
Счастливым вздором полной всклень,
Еще теперь, сменяясь белой,
Цветет лиловая сирень.
Михаил Синельников
22.12. 2021. Литературная газета
https://lgz.ru/neformat/siren-severyanina/
К 135-летию со дня рождения
«Я СДЕЛАЛ ОПЫТ. ОН ПЕЧАЛЕН…»
16 мая родился блистательный Игорь Северянин
Имя этого человека гремело по всей России, он собирал на своих «поэзоконцертах» наэлектризованные, бушующие залы. Стихотворца осыпали цветами, обливали шампанским, поклонницы срывали с себя драгоценности и бросали к его ногам. Однако с течением времени Северянин, волею судеб отринутый от родины, переменился. Игорь Васильевич надрывно, до жгучих слез тосковал по родным местам. Поэт все сильнее стремился к России, и почти обрел ее, но…В январе 1918 г. Северянин (Лотарев) – отвез больную мать Наталию Степановну из Петрограда в эстонский рыбацкий поселок Тойла на берегу Финского залива.
В этот безлюдный край, окруженный озерами, он приезжал уже несколько лет – здесь было тихо, покойно, хорошо творилось. Да и отдыхалось чудесно. Поэт хотел переждать в Эстляндской губернии смутное и голодное время. Об эмиграции не помышлял, через несколько месяцев намеревался вернуться в Петроград. Однако судьба распорядилась иначе…В феврале того же 18-о Игорь Васильевич заспешил в Москву – там собирались выбирать российского Короля поэтов. Северянин был несомненным фаворитом, однако конкуренцию ему мог составить набирающий популярность В.Маяковский, с которым они прежде дружили. Однажды они отправились в поэтическое турне по России и разругались вдрызг. Отчего? Не поделили гонорар? Или – Сherchez la femme? Очень может быть – оба стихотворца были весьма любвеобильны.
Выбирали Короля поэтов в Политехническом музее при полном аншлаге. Странно, что в то время – полуголодное, революционное – людям было до стихов. Впрочем, атрибуты жизни, да и привычки были старые. Да и вкусы оставались прежними – Северянина, чью славу не погасили политические катаклизмы, вознесли на трон. И действительно увенчали венком, доставленным из… ближайшего похоронного бюро. Игорь Васильевич возликовал и сам себе сочинил оду:
«Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре…».
Горделивый до выборов и насупленный после них Маяковский стал вторым. Третье место в конкурсе занял К.Бальмонт, чей поэтический голос хоть и ослабел, но был еще довольно слышным…Весьма довольный собой Северянин и не подозревал, что время готовит ему неприятный сюрприз. Сначала бывшая Эстляндская губерния была, согласно Брестскому миру, оккупирована Германией. После ухода немецких войск, образовалась Эстонская республика, и между ней и России возникла граница. Отныне путь на родину был для поэта закрыт: он стал невольным эмигрантом. Впрочем, будь он более энергичен, то мог, наверное, выхлопотать себе возвращение в Москву или Петроград. Однако не решился – вести с родины удивляли, настораживали. Тем более, поначалу поэт чувствовал себя на прибалтийском приволье счастливым:
«Эстония, страна моя вторая,
Что патриоты родиной зовут,
Мне принесла все достоянье края,
Мне создала безоблачный уют…».
К тому же Северянин много сочинял, выходили его новые сборники, гастроли по Европе проходили при полных залах – среди эмигрантов оказалось немало его поклонников. Игорь Васильвевич написал затейливый автобиографический роман «Колокола собора чувств» – но не в прозе, а в стихах. Перо его было легко, воздушно, онегинской строфе послушно:
«Я вдаль стремлюсь; влечет меня
Уютный мыс воспоминанья,
Где отдохнуть от лет лихих
Среди когда-то дорогих
Людей смогу я, друг мечтанья...».
Словом, своей поэтической формы Игорь Васильевич не потерял и в будущее смотрел с оптимизмом. Но вскоре его жизнь дала трещину и по весьма банальной причине – денежный поток стал иссякать. Северянин с досадой вспоминал европейское турне в начале 20-х годов, когда в Берлине встретился с Маяковским, А.Толстым, вернувшимся в Россию из эмиграции, и поэтом А.Кусиковым. Разговор вышел шумный – с объятиями, вином, долгими застольными беседами. Северянин выступил в советском полпредстве по случаю 5-летия Октябрьской революции. Его приняли по-дружески тепло, пожимали руки, звали в Россию. Он впрямь засобирался, но жена-эстонка Фелисса Круут, ни за что не соглашалась. И Игорь Васильевич сник, отступил и затосковал по родине с новой, неистовой силой.
Мой взор мечтанья оросили:
Вновь – там, за башнями Кремля, –
Неподражаемой России
Незаменимая земля.
В ней и убогое богато
Полны значенья пустячки.
Княгиня старая с Арбата
Читает Фета сквозь очки...
Кстати, Северянин уверял, что с автором «На заре ты ее не буди…» находился в родстве. Утверждал что и знаменитый историк Карамзин приходился ему прадедом. Первое было подтверждено, второе оказалось, выражаясь языком поэта, «грезофарсом»…Летом 1930 г. поэт навестил полпред СССР в Эстонии Ф.Раскольников со спутниками. Заехал вроде из любопытства, однако поинтересовался планами хозяина. Тот ответил:
- «В октябре еду в Югославию и в Болгарию читать стихи, созерцать южную природу.
- А в СССР не хотели бы проехаться?
- Я слишком привык к здешним лесам и озерам…
- Однако же за границу едете?
- Там все новое, неизведанное. Да и что я стал бы читать теперь в России? Там, кажется, лирика не в чести, а политикой я не занимаюсь…».
Отчего Северянин так ответил? Он стремился в Россию, но, быть может, боялся возвращения. О большевистской власти, ее суровостях много говорили, да и опасался Игорь Васильевич, что мосты, ведущие в Россию, уже сожжены. Однако в разговоре с Раскольниковым – случайно или на всякий случай – уточнил, что он «не эмигрант и не беженец. Я просто дачник. С 1918 г.». Северянин и впрямь не имел никаких дел с эмигрантами, Страну Советов не ругал, не обличал. Что же до политики, то он ее хоть и мельком, но уже касался. В 17-м поиздевался над главой Временного правительства Керенским:
«Посредственному адвокату
Стать президентом – не удел.
Он деловито шел к закату,
И вот дойдя – он не у дел...».
Годом спустя поэт, наоборот, добрым словом отозвался о Ленине, заключившим Брестский мир:
Его бесспорная заслуга
Есть окончание войны.
Его приветствовать, как друга
Людей, вы искренне должны.
Я – вне политики, и, право,
Мне все равно, кто б ни был он.
Да будет честь ему и слава,
Что мир им, первым, заключен!…
Шли годы, пенистые волны все так же ударяли о побережье, истошно кричали чайки. Дул пронзительный ветер, под его аккомпанемент уходили и приходили в Тойлу нагруженные добычей рыбацкие лодки. Каждый новый день напоминал прежний своим унылым, беспросветным сходством. Да и в уединенной обители поэта ничего не менялось. Дом его был скромный, без электричества – Игорь Васильевич любил керосиновую лампу, изливающую мягкий, приветливый свет. Стены были увешаны фотографиями – Ф.Сологуба, др. поэтов. Северянин с грустью перебирал их имена. Круг коллег, увы, поредел: Гумилев был расстрелян, "Маяковский лег виском на дуло". Не стало Блока, Брюсова, Белого. В Европе обосновались Цветаева, Бунин, С.Черный, в России остались Ахматова, Мандельштам… С одними Северянин был в приятельских отношениях, других избегал. Да и его не все жаловали. Впрочем, так бывало не только в лит. мире, но и любом другом, житейском. Множились морщины на лице поэта, редели кудри, и губы нечасто озарялись улыбкой. От надменности и налета загадочности, с которыми Северянин не расставался прежде, не осталось и следа. Исчез блеск в глазах, он был ошеломлен, растерян. Часами просиживал в одиночестве на берегу. Иной раз просто так, в бездумье уставившись за горизонт, привычно складывая слова в рифмы. Но они уже были другими – исчезла вычурность, появилась стройность. Стиль, прежде мятущийся, успокоился. И стал печальнее, доходя до жгучих слез:
Я сделал опыт. Он печален:
Чужой останется чужим.
Пора домой; залив зеркален,
Идет весна к дверям моим.
Еще одна весна. Быть может,
Уже последняя. Ну, что ж,
Она постичь душой поможет,
Чем дом покинутый хорош.
Имея свой, не строй другого.
Всегда довольствуйся одним.
Чужих освоить бестолково:
Чужой останется чужим.
Поэт был еще далеко не стар, ему было едва за 50, но он уже тяжко болел, нужда стискивала его слабеющее тело все сильнее. Варшавская эмигрантская газета опубликовала объявление: «Нами получены сведения о чрезвычайно тяжелом положении И. Северянина. Поэт болен. Живет он в Эстонии, далеко от города. Средств у него нет даже на оплату доктора. У Игоря Васильевича имеется 5 готовых к печати книг в рукописях, но ни в Эстонии, ни в Германии ничего издавать нельзя из-за издательского кризиса…».
В газете собрали какие-то крохи, но они не выручили Северянина. Да и бедствовали в ту пору многие эмигранты…
Последние годы жизни Игорь Васильевич прожил отшельником в Саркюле – деревушке между устьем реки Россонь и берегом Финского залива. Он уже не бедствовал, а нищенствовал. Денег не было вовсе, ибо его не печатали. Поэт ловил рыбу – это было его любимое занятие, – собирал грибы, ягоды. И продавал – он, Король поэтов! – дачникам. О стихах уже не думал, который день чистые листы укоряли белизной. Северянин узнавал от местных жителей о визитах заезжих знаменитостей – не ради праздных разговоров, а надеясь извлечь выгоду.
Актер М.Чехов вспоминал: «В номер, где я остановился, постучал незнакомец и предложил купить сборник стихов И.Северянина с автографом, В посетителе я с трудом узнал поэта, в свое время гремевшего на всю Россию. Неужели это автор «Громокипящего кубка»? (самый известный сборник Северянина) – подумал я». Превозмогая стыд, поэт написал композитору С.Рахманинову: «Я живу в глухой деревне, на берегах обворожительной Россони, в маленькой, бедной избушке с женой и дочерью. Мы все больные, умученные, уходящие. Помогите же нам… «уйти» более или менее безболезненно…». В ту пору Северянину было всего 52 г.
Рахманинов отозвался, прислал 35 долларов. Благодарный Северянин не мог сдержать слез: «Светлый Сергей Васильевич, я благодарю Вас от всей души. Вы даровали мне 3 месяца жизни в природе: это такой большой срок по нашим временам!». Поэт уж и не чаял вернуться в Россию, таяли его последние грезы. Но тут пошли слухи, что Эстония, да и вся Прибалтика скоро войдет в состав СССР. Выходило, что Северянин, правда, через другую дверь возвращается в Россию! Эта мысль воодушевляла, будоражила кровь. Он почти ничего не знал о Советском Союзе, но рисовал его в восторженных тонах. Худых вестей о своей родине и слышать не хотел, хотя его предостерегали – в Стране Советов властвует Сталин, жестокий диктатор, который держит трепещущий народ в постоянном страхе. Россия для впечатлительного Северянина, пусть и окрашенная в грозный алый цвет, была как любимая женщина – вожделенная и манящая:
Взвивается красное знамя
Душою свободных времен.
Ведь всё, во что верилось нами,
Свершилось, как сбывшийся сон.
Мы слышим в восторженном гуле
Трёх новых взволнованных стран:
– Мы к стану рабочих примкнули,
Примкнули мы к стану крестьян.
Наш дух навсегда овесенен.
Мы верим в любви торжество.
Бессмертный да здравствует Ленин
И Сталин – преемник его!
От прежнего, избалованного и приторного Северянина, с его ананасами в шампанском, рубинами страсти, фиалками нег не осталось и следа. Он превратился в глашатая социализма, певца ленинских идеалов. Его интервьюируют, фотографируют представители советских изданий. Он – на верху блаженства, уже мечтает о возвращении в Петроград, давно переименованного в Ленинград, и продолжает в стихах славить Сталина и Советскую державу. Влиятельный Г.Шенгели, поэт, которому Северянин доверился, советует ему «выступить с большим программным стихотворением, которое прозвучало бы как полит. декларация. Эго не должна быть "агитка", – это должно быть поэтическим самооглядом и взглядом вперед человека, прошедшего большую творческую дорогу и воссоединившегося с родиной, и родиной преображенной…».
Это письмо Шенгелия рекомендовал Северянину отправить в Кремль на имя Сталина: «Иосиф Виссарионович поистине великий человек, с широчайшим взглядом на вещи, с исключительной простотой и отзывчивостью. И Ваш голос не произойдет не замеченным, – я в этом уверен. И тогда все пойдет иначе….».
Северянин внял совету, взялся за письмо Сталину. Но сумел ли отправить до вторжения вермахта в Советский Союз? На этот счет никаких данных. Но на поэта обратили внимание – впервые за много лет. И тот уже зажегся, воодушевился. Но тут наступило 22 июня 1941 г. Немцы атаковали стремительно и быстро захватили Прибалтику. Северянина эвакуировать не успели. За окнами его дома возникли чужие, горластые солдаты, загрохотали грузовики, заплевали черным дымом танки. Он видел, как в Эстонии водружали немецкие флаги, и вспоминал свои же строки, написанные после начала войны между Германием и Россией зимой 1914:
«Друзья! Но если в день убийственный
Падет последний исполин,
Тогда ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин!».
Не довелось, хотя сделать это Северянину очень хотелось. Но наверняка он ушел из жизни с чистым сердцем – навсегда закрыв глаза в декабре 1941 г, когда Красная армия отбросила ненавистных завоевателей от стен Москвы…
Валерий Бурт
16.05. 2022. газета "Столетие"
https://www.stoletie.ru/kultura/ja_sdelal_opyt_on_pechalen_261.htm
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 21 Май 2022, 21:09 | Сообщение # 85 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
худ. И.Левитан
Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши...
Всё - душа, и ни души.
Всё - мечта, всё - божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
Лес - как сказочный камыш,
А камыш - как лес-малыш.
Тишь - как жизнь, и жизнь - как тишь.
Колыхается туман -
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман...
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша...
Ни души, и всё - душа!
Декабрь 1908
худ. И.Репин
Почему бы не встречаться
Нам с тобой по вечерам
У озер, у сонных речек,
По долинам, по борам?
Отчего бы нам не грезить
От заката до зари?
Это что-то вроде счастья,
Что ты там ни говори!
1908
худ. К.Малевич
Весенний день горяч и золот, -
Весь город солнцем ослеплен!
Я снова - я: я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
Душа поет и рвется в поле,
Я всех чужих зову на «ты»...
Какой простор! Какая воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы - в бричке по ухабам!
Скорей бы - в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам!
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Апрель 1911
худ. И.Крамской
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево...
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена -
Точно лапы паучие, точно мех ягуаровый.
Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная...
Упоенье любовное Вам судьбой предназначено...
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом -
Вы такая эстетная, Вы такая изящная...
Но кого же в любовники! и найдется ли пара Вам?
Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым,
И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,
И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым -
Шумным платьем муаровым, шумным платьем муаровым!...
1911
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
А.С. Пушкин
худ. К.Маковский
Вы помните прелестный уголок -
Осенний парк в цвету янтарно-алом?
И мрамор урн, поставленных бокалом
На перекрестке палевых дорог?
Вы помните студеное стекло
Зеленых струй форелевой речонки?
Вы помните комичные опенки
Под кедрами, склонившими чело?
Вы помните над речкою шалэ,
Как я назвал трехкомнатную дачу,
Где плакал я от счастья, и заплачу
Еще не раз о ласке и тепле?
Вы помните... О да! забыть нельзя
Того, что даже нечего и помнить...
Мне хочется Вас грезами исполнить
И попроситься робко к Вам в друзья...
1911
худ. К.Коровин
Сидел на пристани я ветхой,
Ловя мечтанье тихих струй,
И посылал сухою веткой
Тебе, далекой, поцелуй.
Сидел я долго-долго-долго
От всех вдали и в тишине,
Вдруг ты, пластичная как Волга,
Прошла по правой стороне.
Мы увидались бессловесно,
Мы содрогнулись - каждый врозь.
Ты улыбалась мне прелестно,
Я целовал тебя насквозь.
И я смотрел тебе вдогонку,
Пока не скрылась ты в лесу,
Подобно чистому ребенку,
С мечтою: «все перенесу»...
День засыпал, поля морозя
С чуть зеленеющей травой...
Ты вновь прошла, моя Предгрозя,
И вновь кивала головой.
худ. С.Жуковский
Это только в жасмин... Это только в сирень...
Проклинается город надрывно...
Заночеет бело, - и в простор деревень
Окрыляется сердце порывно...
И не хочется сна... И зачем ты один?..
Кто-то бродит в ничем... Что-то в ком-то...
Это только в сирень... Это только в жасмин...
Это только узоры экспромта...
1912
худ. И.Левитан
Сосны качались, сосны шумели,
Море рыдало в бело-седом,
Мы замолчали, мы онемели,
Вдруг обеззвучел маленький дом.
Облокотившись на подоконник,
В думе бездумной я застывал.
В ветре галопом бешеным кони
Мчались куда-то, пенился вал.
Ты на кровати дрожко лежала
В полуознобе, в полубреду.
Сосны гремели, море рыдало,
Тихо и мрачно было в саду.
Съежились листья желтых акаций.
Рыжие лужи. Карий песок.
Разве мы смели утром смеяться?
Ты одинока. Я одинок.
1915.
худ. А.Савинов
Вы оделись вечером кисейно
И в саду стоите у бассейна,
Наблюдая, как лунеет мрамор
И проток дрожит на нём муаром.
Корабли оякорили бухты:
Привезли тропические фрукты,
Привезли узорчатые ткани,
Привезли мечты об океане.
А когда придёт бразильский крейсер,
Лейтенант расскажет Вам про гейзер.
И сравнит... но это так интимно!..
Напевая нечто вроде гимна.
Он расскажет о лазори Ганга,
О проказах злых орангутанга,
О циничном африканском танце
И о вечном летуне - «Голландце».
Он покажет Вам альбом Камчатки,
Где ещё культура не в зачатке,
Намекнёт о нежной дружбе с гейшей,
Умолчав о близости дальнейшей...
За моря мечтой своей зареяв,
Распустив павлиньево свой веер,
Вы к нему прижмётесь в тёплой дрожи,
Полюбив его ещё дороже...
Поет Июнь, и песни этой зной
Палит мне грудь, и грезы, и рассудок.
Я изнемог и жажду незабудок,
Детей канав, что грезят под луной
Иным цветком, иною стороной.
Я их хочу: сирени запах жуток.
Он грудь пьянит несбыточной весной;
Я их хочу: их взор лазурный чуток,
И аромат целебен, как простор.
Как я люблю участливый их взор!
Стыдливые, как томны ваши чары...
Нарвите мне смеющийся букет,
В нем будет то, чего в сирени нет,
А ты, сирень, увянь в тоске нектара.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Воскресенье, 03 Июл 2022, 17:14 | Сообщение # 86 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 133-й годовщины со дня рождения...
Анне Ахматовой
Еще цветы прощанья томно-ярки,
Еще пестреют клены, пламенея, -
Мечтает гимназисточка Цирцея
О лицеисте в царскосельском парке.
Повадка у нее княжны-татарки,
С горбинкой нос и косы словно змеи.
Что б он сказал? Как обошелся б с нею?
Он, тот, чьи шутки злы, а руки жарки...
Таинственная девичья краса.
Кого она заманит и обманет -
Всё в тихий омут песнопений канет -
Любовь и казнь, мечты и чудеса -
Всё впереди, в предутреннем тумане
Еще сияют синью небеса.
Т.Гнедич
худ. Д.Онищено
Прекрасно все под нашим небом,
И камни гор, и нив цветы,
И, вечным справедливым Фебом
Опять обласканная, ты,
И это нежное волненье,
Как в пламени синайский куст,
Когда звучит стихотворенье,
Пчела над зыбким медом уст,
И кажется, что сердце вынет
Благочестивая жена
И милостиво нам подвинет,
Как чашу пьяного вина.
Ф.Сологуб
худ. Н.Третьякова
Сколько позвонков на этой шее?
Она длинна, как веточка лозы.
Щека в пыльце... В туманности рашели,
Зрачок за тонкой наледью слезы.
Рука, как перебитая, повисла.
Наметка линий точных, как прицел.
Все совершенно, и ни в чем нет смысла,
А может, есть в потерянном лице?
В каком бреду увидел Модильяни
Закат любви? Ведь вся она - закат.
Смотрю и думаю: "Сейчас, сейчас протянет
Ко мне изломы рук своих тоска".
В.Бернадский
худ. Н.Коган
За то, что мучительных лет вереница
Нанизана Вами на строгую нить,
За то, что Вы с Дантом решились сравниться
И, смерти отведав, умеете жить,
За то, что шумят липы пушкинских парков
В поэзии русской и в наши года -
За царскую щедрость крылатых подарков
Труд нежный Ваш благословен навсегда.
В.Адмони
худ. М.Князева
Оставь любви веретено
И переплавленного тела
Коснись рукой, чтобы оно,
Как и душа, окаменело.
И тайну малую твою,
И тайную печаль мою,
И тот, во всем виновный, пламень
В себя навек укроет камень.
И многие века падут,
И люди новые придут,
И ты придешь в сияньи новом,
И в камне вырастут цветы,
Когда его коснешься ты
Одним непозабытым словом.
П.Лукницкий
худ. К.Елисеев
Улыбкой юности и славы
чуть припугнув, но не отторгнув,
от лени или для забавы
так села, как велел фотограф
.Лишь в благоденствии и лете,
при вечном детстве небосвода,
клянется ей в Оспедалетти
апрель двенадцатого года.
Сложила на коленях руки,
глядит из кружевного нимба.
И тень ее грядущей муки
защелкнута ловушкой снимка.
С тем - через "ять" - сырым и нежным
апрелем слившись воедино,
как в янтаре окаменевшем,
она пребудет невредима.
И запоздалый соглядатай
застанет на исходе века
тот профиль нежно-угловатый,
вовек сохранный в сгустке света.
Какой покой в нарядной даме,
в чьем четком облике и лике
прочесть известие о даре
так просто, как названье книги.
Кто эту горестную мету,
оттиснутую без помарок,
и этот лоб, и челку эту
себе выпрашивал в подарок?
Что ей самой в ее портрете?
Пожмет плечами, как угодно!
и выведет: Оспедалетти.
Апрель двенадцатого года.
Как на земле свежо и рано!
Грядущий день, дай ей отсрочку!
Пускай она допишет: "Анна
Ахматова", - и капнет точку.
Б.Ахмадулина
худ. Т.Скворикова
Ваши строки невеселые,
Как российская тщета,
Но отчаянно высокие,
Как молитва и мечта,
Отмывали душу дочиста,
Уводя от суеты
Благородством одиночества
И величием беды.
Потому-то в первой юности,
Только-только их прочел -
Вслед, не думая об участи,
Заколдованный пошел.
Век дороги не прокладывал,
Не проглядывалась мгла.
Бога не было. Ахматова
На земле тогда была.
В.Корнилов
худ. Н.Тырса
День кончился, как делали все дни
ее большой невыносимой жизни,
и солнце село, и в стекле зажглись не
созвездья звезд, но измороси; ни
одна свеча не вспыхнула, и чай
был выпит, и, задремывая в кресле,
ты пробуждался, вздрагивая, если
вдруг половица скрипнет невзначай.
Но то был скрип, не вызванный ничьим
присутствием; приходом ли ночным,
уходом ли. То был обычный скрип
рассохшегося дерева, чей возраст
дает ему возможность самому
поскрипывать, твердя, что ни к чему
ни те, кто вызвать этот звук могли б,
ни тот, кто мог расслышать этот возглас.
День кончился. И с точки зренья дня
все было вправду кончено, а если
что оставалось - оставалось для
другого дня, как если бы мы влезли,
презрев чистописанье, на поля,
дающие нам право на длинноту,
таща свой чай, закаты, вензеля
оконной рамы, шорохи, дремоту.
Она так долго прожила, что дни
теперь при всем своем разнообразье
способны, вероятно, только разве
то повторять, что делали они
при ней.
И.Бродский
худ. П.Борисов
Разжигать по утрам керосинки мерцающий свет,
жить на горькой Земле равнодушно, спокойно и долго
и всегда обращаться к тому лишь, кого уже нет,
с Царскосельской дорожки, из Фонтанного мертвого дома.
Пить без сахара чай, слушать шум заоконной листвы
в коммунальных квартирах, где свары кухонные грубы,
и смотреть на живущих - как будто поверх головы,
обращаясь к ушедшим, целуя холодные губы.
Взгляды в спину косые, по-нищенски скудный обед.
Непрозрачная бездна гудит за дверною цепочкой.
И берет бандероль, и письма не приносит в ответ
чернокрылого ангела странная авиапочта.
А.Городницкий
худ. М.Князева
И за чертой небесной славы,
В страничном шелесте веков
Не слушай критиков лукавых,
Их злобной смеси языков.
Но спи спокойно, не тревожась,
И пусть хрипит слюной подлец -
В урочный час найдет ничтожеств
Всю правду знающий Творец.
И будет вечно осиянно,
Несущее тепло и свет
Твоё простое имя - Анна,
Твой сор, рождающий сонет.
Б.Кушнер
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 25 Июл 2022, 12:47 | Сообщение # 87 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 73-летию со дня рождения
МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ИСАКОВСКИЙ
(07.01. 1900 - 20.07. 1973)
Русский советский поэт, поэт-песенник, прозаик, переводчик. Лауреат 2-х Сталинских премий 1-й степени.
Родные края Михаила Васильевича - Смоленщина, Ельнинский уезд (позднее Всходский), деревня Глотовка. Там прошли его детство и юность, там еще за школьной партой он начал писать стихи. Навсегда поэт сердцем приник к родным краям и не раз воспел их в стихах и песнях:
Есть во Всходском районе деревня такая,
Где оставил я детство свое,
И, куда б я ни шел, мне звучал, не смолкая,
Теплый, ласковый голос ее.
Родители были бедняками из бедняков: из 13- ти их детей выжило только пятеро. Михаил был предпоследним ребенком. Семья не сводила концы с концами. Хлеба, выращенного на клочке земли, не хватало до нового урожая, нечем было покормить семью в зимнюю пору. Но были у подрастающего мальчика Миши и светлые минуты жизни, не позволяющие угаснуть загорающемуся огоньку поэтического дарования. Большую роль тут сыграл отец Василий Назарович истовый труженик и пахарь, и печник, и плотник, предприимчивый, хозяйственный человек. Чтобы прокормить большую семью, он осенью, по окончании сельскохозяйственных работ, отправлялся на поиски заработков. Он не жалел ног и, по рассказам поэта, исходил чуть ли не всю Смоленщину, Белоруссию, дошел даже до Петербурга. Он владел задатками грамоты и со временем устроился работать почтальоном в соседней деревне Оселье, где находилось волостное правление.
Василий Назарович много думал о будущем сына, стремился дать ему образование, раскрыть для него окружающий мир. Его работа на почте способствовала этому. Каждую неделю он ездил с почтой на станцию Павлиново, нередко брал с собой в поездку сына. Эти поездки для крестьянского мальчика из глухой деревни были знакомством с большим, неведомым ранее миром. Для подростка было радостным событием увидеть на ст. Павлиново поезд и телеграф. Было еще одно важное следствие таких поездок. Благодаря газетам и журналам, которые привозил с почты отец, Миша самоучкой приобщился к грамоте, научился читать и писать самостоятельно. Опять-таки, помог отец овладеть грамотой. Из окрестных деревень приходили к нему неграмотные крестьяне с просьбой написать для них письма своим родным и близким. Это были первые "литературные произведения" 10-летнего мальчика. Писал он, по отзывам сельчан, "хорошо, складно и, главное, "жалостливо". Особенно ему доверяли сочинять письма своим мужьям и близким неграмотные солдатки и другие обиженные судьбою женщины. Письма эти имели немаловажное значение для нравственно-эстетического развития будущего поэта.
Благодаря им, впечатлительный и любознательный подросток получил доступ к сокровенным чувствам и мыслям крестьян; узнавал у кого какая судьба, у кого какие жизненные обстоятельства. С другой стороны, он учился искренне выражать человеческие чувства на бумаге, раскрывать душу. Не случайно своеобразный жанр "лирического письма" займет впоследствии большое место в поэзии Исаковского. Поэт не только будет говорить в своих произведениях от другого лица, но и прямо придаст форму письма ряду своих стихотворений: "Письмо из деревни", "Письмо", "Письмо сельскому Совету", "Первое письмо", "Письмо землякам" и т.п. Осенью 1910 г. в волостном селе Осенье, что в полукилометре от Глотовки, открылась начальная земская школа. Михаи, упустивший годы, но уже умеющий читать и писать, был принят сразу во 2-й класс. С осени 1911 г. он смог ходить в школу и окончил ее весною 1913 г., получив "отлично" по всем предметам. Уже в школе у Михаила стала обнаруживаться лит. одаренность. Летом 1912 он стал писать стихи, и 2 из и них "Святой" и "М.В. Ломоносов", были им прочтены по просьбам учителей на выпускном экзамене. Михаил очень волновался перед выступлением: читать пришлось в присутствии незнакомых учителей, а также священника и земского начальства, входивших в экзаменационную комиссию.
Осенью 1915 г. Исаковский поступает в 4-й класс частной гимназии Воронина в Смоленске. В гимназии он продолжал свои поэтические опыты, но теперешние учителя его уже не поддержали. Поэт с горечью вспоминал, как "попытался однажды сделать намек на свою "причастность к литературе": гимназистам было задано сочинение на тему: "Описание Кавказа по произведениям А.С. Пушкина". Неравнодушный к поэту еще в школе, мальчик решил выразить свои мысли в стихотворной форме:
Так вот ты каков, мой священный Кавказ,
Я всею душою стремился
Тебя посмотреть еще в детстве хоть раз,
К тебе я мечтой уносился...
Учитель словесности не поставил никакой отметки и красными чернилами написал под сочинением: "прошу точно выполнить заданную работу, не допуская неуместных вольностей". И все-таки, Исаковский не перестал сочинять. Из написанного в гимназии, лучшим является стихотворение "Путник" (1916г.), вошедшее в один из ранних юношеских сборников "По ступеням времени".
В смоленской гимназии Воронина Исаковский проучился 2 года, и осенью 1917 г. он перевелся в Ельнинскую гимназию поближе к дому. но учиться дальше не пришлось: семья терпела большую нужду и надо было браться за работу. Михаил оставляет гимназию, уйдя из 6-го класса. На этом навсегда прервалось его образование. Впоследствии он всю жизнь занимался самообразованием, так как не мог продолжать систематическую учебу из-за болезни глаз.
Революцию 17-летний Михаил принял радостно, всем сердцем. Осенью 1918 г. он вступает в ВКП(б). Начинается длительный период журналистской газетной работы, одновременно происходит его становление как поэта. Революции требовались грамотные люди из рабоче-крестьянских слоев. В начале 1919 г. партия посылает Исаковского в Ельню, редактором уездной газеты. В сущности, газеты еще не было, ее надо было заново создавать. Проработал он здесь 2 года, причем работал буквально один. Весь материал, от первой до последней строки, приходилось самому переписывать от руки: не было ни машинки, ни машинистки. Он писал статьи и фельетоны, корректировал, участвовал в верстке. Газета печаталась вручную. Усталость на работе повлияла на то, что у Исаковского прогрессировала болезнь глаз.
В 1921 г. его переводят на работу в смоленскую губернскую газету "Рабочий путь". На различных должностях (выпускающий, секретарь, зав. отделом) он работал здесь в течение 10 лет. В том же году в Смоленске вышли первые сборники стихов Исаковского: "По ступеням времени", "Взлеты" - агитационная поэма "Четыреста миллионов" и книга лозунгов "Борьба с голодом", "Боевые лозунги дня", созданная по заданию губкома партии. Кроме того, он опубликовал ряд стихотворений в совместном сборнике: "М. Исаковский. На новом пути". Были коллективные сборники: "Тройка", "Паяльник", "Лихолетье", "Мизинец". Эти книжечки - живые свидетельства трудного зарождения новой поэзии в начале Октябрьской эпохи. Тоненькие, 1,5-2 десятка страниц, напечатанные малым тиражом на посредственной бумаге, сборники стихов стоили 200 руб., а некоторые совсем не имели обозначенной цены, потому что распространялись в народе бесплатно, как средства революционной агитации и пропаганды. Это были еще не вполне зрелые, но в какой-то мере уже общественно значимые плоды начального, ученического периода творчества Исаковского, длившегося до середины 20-х годов. В предисловии к сборнику "По ступеням времени", включающему стихи 1914-1921 гг., автор заявляет: "16 стихотворений, помещенных здесь, являются началом того творческого издания, которое я буду строить в течение всей своей жизни".
В 1926-1927 годах, когда на базе лит. группы при смоленской комсомольской газете "Юный товарищ" возникло смоленское отделение Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), Исаковский был избран секретарем правления этой организации. Все чаще в смоленских газетах печатались его стихи. К середине 20-х годов его поэтический голос стал заметно крепнуть и все более обретать черты самобытности. В 1931 году Исаковский приезжает в Москву и назначается редактором журнала "Колхозник", издававшегося "Крестьянской газетой", но работал он в нем около года, т.к. вскоре журнал был закрыт. Через несколько лет был создан новый журнал с тем же названием, во главе которого стал М.Горький. В нем Исаковский принял активное участие в качестве корреспондента поэта. Неоценимой школой была для него работа в горьковском "Колхознике". В середине 30-х годов Исаковский приобретает широкую известность, его стихи и песни звучат по всей стране. Его стихи и песни Исаковского в годы войны передавали чувства испепеляющей ненависти людей к врагу, пробуждали чувства отваги, умножали любовь к Родине. Тяжелая болезнь глаз не позволила ему надеть солдатскую шинель, но и в глубоком тылу на Исаковского обрушились горести и несчастья, общие для всех советских людей. Под пятой фашистских оккупантов оказалась его малая родина Смоленщина. В Глотовке был сожжен врагами его отчий дом.
Поэт всю войну прожил в небольшом городе Чистополе, терпя на ряду со всеми тяготы и лишения вынужденной эвакуации. Об этом он поведал в стихотворениях "Земля в Чистополе", "Из Чистопольских записей". В городе подолгу не работали почта и радио. Тяжело, горько переживал Исаковский невозможность с оружием в руках сражаться на фронте. Его лирика тех грозных лет - настоящая поэтическая летопись войны. Взор поэта охватывает широкий фронт боев с врагом и родную Смоленщину ("Ой, туманы мои…", "Здравствуй, Смоленск!"). В 1943 году, когда еще дымилась только что освобожденная от врагов его родная Смоленщина, и люди, выходившие из укрытий, брались за топоры, чтобы строить новые жилища. Исаковский чутко улавливает и мастерски передает ритмику трудового созидания, динамику самой жизни.
На родных с утра до заката
Топоры неумолчно стучат,
И, поднявшись над пеплом, сосновые хаты,
Словно колокол медный, звучат.
Особо следует сказать о о "Катюши" - песни большой и удивительной судьбы. Созданная в 1938-39 гг. на муз. М.Блантера, в самый канун Второй мировой войны, когда гитлеровцы уже оккупировали Польшу и готовились к нападению на нашу страну, песня о девушке с берегов Угры, хранящей верность "бойцу на дальнем пограничье", звала в самому прекрасном из чувств - любви к близкому человеку, неотделимой любви к Родине. Уже тогда, в те мирные времена "Катюша" была самой популярной из всех советских песен, щедро исполнялась в самых дальних уголках необъятной нашей страны. В годы войны она стала песней-воительницей, песней- героиней. Недаром, когда в Красной Армии появилось новое грозное оружие гвардейские реактивные минометы, бойцы дали ему ласковое прозвище "катюша". На родине Исаковского, "там, где поднимается под Угрою берег крутой", стоит сегодня оригинальный памятник песни "Катюша": на прикрепленной к большому камню валуну медной таблички, высечены слова из песни, а рядом беседка с бревенчатыми скамейками под навесом.
В 1945-1946 годах поэма Исаковского "Сказка о правде" была опубликована Твардовским в журнале "Новый мир". Это произведение, обличающее позерство, лицемерие, фальшь. Михаил Васильевич пишет не только стихи, но и прозу. Именно Твардовский подтолкнул Исаковского к работе над автобиографическими записками. Александр Трифонович читал самый первый вариант этих записок, говорил, что он " закупил на корню этот, безусловно, ценный материал для журнала".
С годами Михаил Васильевич все чаще пользуется фольклорными мотивами: много внимания уделял переложению и обработке старинных песен и сказок (русских, украинских и белорусских). Ограниченный в своей творческой активности давней и тяжелой болезнью глаз и вообще не отличающийся крепким здоровьем, поэт в последние годы редко выступает с новыми стихами, но делу поэзии он продолжает служить своими статьями, письмами по вопросам поэтического мастерства. Он выступает как вдумчивый и взыскательный наставник по праву не только возраста, но и творческого авторитета. Тогда, в 1956 году, Исаковский далеко не все одобрял в потоке современной ему поэзии, но он с интересом и даже с сочувствием относился к некоторым молодым поэтам, которых большинство тогдашних критиков оценивало весьма неодобрительно. В этой связи он высказывался о Евтушенко в письме (1958): "На меня стихотворение Евтушенко "Россия" производит какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, оно действительно как будто хорошее, содержательное, с другой же стороны, мне кажется, что в нем есть чужие интонации, что в значительной мере написано оно с чужого голоса".
За литературную работу М.Исаковский был награжден 4-мя орденами Ленина и Золотой Медалью "Серп и молот" Героя соц.труда, 2-мя орденами Трудового Красного знамени, орденом "Знак Почета", был лауреатом 2-х Гос. премий 1-й степени. В конце 50-х начале 60-х годов он неоднократно бывал за границей, много ездил по нашей стране В 1964 г. у Михаила Васильевича началось обострение болезни: инфаркт, тяжелое воспаление легких. Новый 1970 г. он встречает в санатории им. Герцена под Москвой. В январе ЦТ готовило программу к 70-летию поэта. Михаил Васильевич принимал участие в съемках этой программы. Летом 1971 г. одновременно в больнице близко друг от друга находятся Исаковский и Твардовский. Оба они в тяжелом состоянии и встретиться не могут. В декабре 1971 года умирает Твардовский, что тяжело переживает Михаил Васильевич. В это время он продолжает писать книгу "На Ельнинской земле", над которой начал работать в 1967 г. В последние дни его жизни беспокоило самое главное дело его жизни творчество. Он знал, что близится развязка. Надо было успеть закончить книгу...
М.В. Исаковский упокоился на Новодевичьем кладбище
http://www.litra.ru/biography/get/biid/00543021239877540634/
МИХАИЛ ИСАКОВСКИЙ О СЕКРЕТЕ ПОЭЗИИ
1
Чаще всего мои корреспонденты просят: «раскройте нам секрет поэзии. расскажите, что нужно для того, чтобы писать хорошие стихи». Когда-то в ранней юности я также полагал, что в поэзии действительно существует некий «секрет» и что если бы нашелся такой человек, который разъяснил бы, раскрыл бы его, то больше ничего и не надо: я уже раз и навсегда научился бы писать хорошие стихи. Разумеется, такое представление о поэзии ошибочно. Всеобщего, универсального, годного на все случаи жизни секрета поэзии не существует и существовать не может. Если все же и есть какой-то секрет поэтического творчества (слово «секрет» я употребляю здесь сугубо условно), то он у каждого поэта свой, особый, индивидуальный. и «секрет», скажем, одного поэта уж никак не годится для другого. Его нельзя рассматривать как некий ключ, которым можно открыть любой замок. Я думаю, что правильно было бы сказать так: «секрет» поэтического творчества поэт может найти только сам, и притом в самом себе. всякий поэт всегда должен открывать его для себя заново, так же, как он должен открывать заново и свою собственную поэзию.
Обладать поэтическим «секретом» - это прежде всего значит быть в творчестве самостоятельным, то есть говорить так, как свойственно только тебе, а не кому-либо другому, говорить о том, о чем можешь сказать только ты, потому что ты сам увидел это в жизни, сам передумал, перечувствовал, понял, сделал выводы, причем темой разговора должно быть нечто большое, значительное, интересное не только для самого поэта или узкого круга людей, а для самых широких слоев читателей. Нельзя думать так, что поэт, владея стихотворной техникой, лишь механически, бесстрастно рассказывает в зарифмованных строчках о тех или иных фактах, о тех или иных явлениях жизни. знание стихотворной тех¬ники, разумеется, необходимо, но не оно решает успех дела. Творческий процесс вещь неизмеримо более сложная, нежели умение стандартно пользоваться так называемыми правилами стихосложения.
Предположим, что поэт пишет стихи в связи с каким-либо событием, взволновавшим его. это значит, что данное событие, прежде чем войти в стихи, неизбежно проходит через сознание поэта, через его душу, через все его существо. И, описывая событие, поэт (если он, конечно, поэт настоящий) неизменно вкладывает в стихи свое понимание событий, свое отношение к нему, свои мысли и чувства. Другими словами, он преподносит событие так, как видит его сам своим разумом и сердцем. При этом он, разумеется, должен быть и объективным, то есть должен правильно понимать происшедшее, не искажать его, не уходить от правды. Понять все это и осуществить на практике и означает раскрыть «секрет» поэзии, хотя, как видите, ничего секретного, ничего необычного в этом нет.
2
Здесь я хотел бы привести один пример. Я сошлюсь на известное стихотворение Некрасова «Несжатая полоса». Содержание его таково: наступила поздняя осень, а к поле все еще стоит несжатая крестьянская полоска. Не сжата она потому, что ее хозяин надорвался на работе и тяжко заболел. Вот и все. Это, так сказать, жизненный факт, событие, послужившее Некрасову темой стихотворения. Я изложил это событие в его основе довольно точно, но в моей передаче оно все же не производит ровно никакого впечатления. Оно кажется даже мелким, незначительным. В самом деле, мало ли было таких мужиков, которые по болезни не могли работать в поле? Почему же в моем изложении событие никого не трогает, никого не может взволновать? А потому, что рассказал я о нем плоскими, обезличенными словами, ничего не раскрывающими, ничего не говорящими ни уму, ни сердцу, - словами, не наполненными моим собственным чувством, словами, лишенными какого бы то ни было поэтического смысла. В данном случае я это сделал нарочно, сделал для того, чтобы показать, как много зависит от поэта, от того духовного поэтического вклада, который он вносит в жизненный материал, положенный в основу произведения. Теперь посмотрим, как то же событие воспринял и передал читателю Некрасов:
Поздняя осень. грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна...
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
Нас, что ни ночь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет, и буря. нас бьет...
Где же наш пахарь? чего еще ждет?..»
С первых же строк вас берет за сердце какая-то щемящая боль, хотя вы вначале, может быть, даже и не знаете, для чего поэт начал свой разговор. вас охватывает жалость к этой одинокой крестьянской полоске, которую и буря бьет, и заяц топчет, и птицы разоряют... И чем дальше вы читаете, тем все ощутимей, все ярче встает перед вами образ русского мужика, задавленного нуждой и непосильной работой, - и не только образ данного конкретного мужика, о котором говорится в стихотворении, но и образ всех подобных ему, образ всей тогдашней деревни - подневольной, нищей, разоренной, темной. Вы чувствуете и понимаете, что несжатая полоса - это не просто полоса, не убранная хозяином вовремя, а это символ народного горя, бесправия, угнетения. и в вашем сердце возникает гневный протест против поработителей парода. Все эти чувства (боль, жалость, гнев) возникают сами по себе, хотя прямого призыва к ним в стихотворении совершенно не содержится. Такова сила воздействия «Несжатой полосы».
В чем же тогда дело? Почему простои, обычный жизненный факт приобрел в передаче Некрасова такую большую силу, такое глубокое обобщающее значение? А дело все в том, что Некрасов за этим, казалось бы, рядовым, незначительным фактом увидел гораздо больше того, что можно увидеть при поверхностном рассмотрении. Светом своего поэтического таланта он проник в него и осветил те его стороны, которые на первый взгляд были незаметны. он как бы заново открыл его для поэзии, для читателя. Он нашел в своем сердце такие взволнованные, такие проникновенные поэтические слова, которым нельзя не поверить. это были слова глубоко прочувствованные, выношенные, слова, если хотите, выстраданные. Это были те единственные незаменимые слова, при помощи которых только и можно было с наибольшей полнотой и убедительностью сказать то, что хотел сказать Некрасов.
В самом деле, сейчас нельзя даже представить себе, что «Несжатую полосу» можно было бы написать в какой-либо другой
поэтической форме, какими-либо другими словами. А ведь Некрасов должен был впервые найти в себе эти слова и впервые произнести их. Он впервые должен был раскрыть для читателя весь тот огромный социальный смысл, который скрывался за несжатой крестьянской полоской. Во всем этом и заключается его заслуга, его мастерство и новаторство, его поэтическая находка, если так можно выразиться. во всем этом и заключается секрет поэзии, во всяком случае данного стихотворения.
3
Я хотел бы обратить внимание еще на одну сторону поэтического творчества. В стихах поэта неизбежно проявляется не только его поэтическое мастерство, не только его умение говорить в поэтической форме о тех или иных явлениях жизни, но одновременно в них проявляется и характер самого поэта, его личность, его индивидуальные человеческие качества. Вот почему стихи, предположим, того же Некрасова мы легко можем узнать среди сотен других стихов и сказать: да, это в манере Некрасова, это в его характере. так мог написать только он, Некрасов...
То же самое можно сказать и о стихах Маяковского и о стихах других крупных поэтов. Я счел необходимым напомнить об этом по той причине, что некоторым начинающим поэтам кажется, будто поэтический талант - это нечто обособленное от личности поэта, от его характера. Они думают, что талант как бы приходит откуда-то извне, как бы является некими отдельным приложением к их человеческой натуре и потому, независимо ни от чего, его можно, что называется, повернуть и так и этак. И вот что нередко бывает с такими поэтами. напишешь письмо, к примеру.: «Дорогой товарищ! ваши стихи несовершенны, слабы. И слабость их в первую очередь заключается в том, что вы не сумели внести в них ничего свежего, ничего своего, ничего такого, что подмечено в жизни, передумано, перечувствовано именно вами. вы используете уже готовые поэтические ситуации. вы лишь пересказываете другими словами то, что прочли у других поэтов. Вам не хватает поэтической самобытности, оригинальности».
Получив такое письмо, т. н. решает сразу же, в один присест, стать самобытным, оригинальным, ни в чем не похожим на других. Он начинает изобретать свой собственный стиль письма, выдумывает самые необычные, неестественные ситуации, применяет самые сногсшибательные образы. Конечно, ничего путного из подобной затеи не получается. Получается фальшь, гримасничанье, ходульность, игра в мнимую оригинальность - не больше. Товарищ не понимает, что нельзя искусственно придумать манеру поэтического письма, нельзя искусственно выдумать свой поэтический голос. Нельзя так же, как нельзя выдумать самого себя в иных качествах, чем те, которые в человеке имеются, вернее сказать, выдумать-то, может быть, и можно, но ведь это будет не настоящий человек, а именно выдуманный, фальшивый, обманный. Быть в поэзии по-настоящему оригинальным и самобытным, не похожим на других, - это прежде всего значит оставаться самим собой. Это значит проявить в поэзии те человеческие качества, те духовные силы, которые в тебе заложены. Поэтический талант не есть нечто самодовлеющее, независимое от личности поэта. Он органически, неразрывно связан со всем внутренним обликом поэта. Он существует не сам по себе и является лишь средством особого (поэтического) проявления личности человека, его характерных черт, его мыслей и чувств. Потому-то, например, никак нельзя поверить в то, что малоразвитый, отсталый человек с ограниченным кругозором сможет написать сколько-нибудь значительное поэтическое произведение, если даже от природы ему и даны известные стихотворные способности. Он не сможет написать именно в силу своей ограниченности, в силу бедности своего внутреннего мира. Ему не с чем предстать перед читателем, нечего выложить перед ним, нечего сказать ему. Поэтому-то, когда начинающим поэтам (да и не только начинающим и не только поэтам) говорят, что им надо учиться, расти, совершенствоваться, то понимать и принимать это следует очень серьезно и широко.
Нельзя думать так, что учеба начинающего поэта заключается лишь в усвоении чисто технических правил стихосложения, в изучении всевозможных поэтических приемов. Учеба должна быть всесторонней и глубокой. Учась, начинающий поэт должен прежде всего расти как человек, как человеческая личность. А это, в свою очередь, достигается не только, так сказать, в результате книжной учебы, но главным образом в результате самого живого, самого активного участия в жизни. с самого начала поэт обязан готовить себя к тому, чтобы стать передовым человеком своего времени, человеком, глубоко знающим и понимающим действительность, человеком принципиальным, идейным, зорким, наблюдательным, кровно заинтересованным во всем том, что происходит, что совершается в нашей стране, в жизни нашего народа.
Поэт - это носитель и творец духовной культуры народа, и он просто не имеет права быть отсталым, необразованным, неактивным. Он должен знать неизмеримо больше, чем рядовой гражданин, он должен видеть гораздо дальше, он должен понимать и чувствовать жизнь во всем ее многообразии гораздо полнее и глубже. Во всем этом также заключается секрет поэзии. Но многие начинающие поэты все же не понимают этого. Примеров тут можно привести много, чаще всего дело сводится к следующему.
Начал человек писать стихи и решил: «Раз я пишу стихи, значит, я талантлив. Значит, мне должны помогать растить мой талант». Начинается переписка с редакциями, с лит. консультациями. Товарищ думает, что стихи его напечатают, а если они окажутся слабыми для печати, то, в крайнем случае, консультация объяснит ему, как надо писать, чтобы добиться успеха, и тогда все будет в порядке. Все свои надежды он возлагает на консультацию, наивно полагая, что кто-то со стороны может научить его писать хорошие стихи, может сказать: пиши так-то и так-то, и ты будешь настоящим поэтом. (в скобках оговорюсь, что, конечно, далеко не все начинающие поэты именно такие, но и таких очень много.) Если человек берется за какое-либо дело, то должен же он знать его хотя бы в основных чертах, ведь иначе нельзя работать, а не только что рассчитывать на успех. Значит, если чего-то не понимаешь, то выход только один: постарайся понять, усвоить, приложи свои усилия, подучись. не надейся, что это за тебя сделает кто-то другой. Другие товарищи могут тебе помочь (и они помогают), могут тебе что-то подсказать, посоветовать, но основное, главное ты должен сделать все же сам, .
4
Открыть секрет поэзии - это значит определить свое место в ней, понять, что именно ты можешь сделать в поэзии и какими поэтическими средствами для этого располагаешь, уметь использовать эти средства с максимальным результатом. Но и это далеко еще не все. Даже в пределах поэзии, создаваемой одним и тем же человеком, нельзя пользоваться одним и тем же секретом, открытым раз и навсегда. Такого секрета быть не может. В каждом отдельном произведении поэта - если, конечно, это произведение по-настоящему талантливо - заключен уже свой особый секрет. Я говорил здесь о секрете стихотворения Некрасова «Несжатая полоса». стихотворение это, оставаясь целиком некрасовским, то есть будучи написанным так, как мог написать только Некрасов, а не кто-либо другой, в то же время отличается от всех других его стихов и, в частности, скажем, от стихотворения «Тройка» («Что так жадно глядишь на дорогу»). В этом последнем заложен уже другой секрет - тоже некрасовский, но все же другой, обусловленный тем, что Некрасов имел здесь дело с другим жизненным материалом и потому должен был найти другой способ выражения его, найти другие словесные краски и интонации, внести в стихотворение другую поэтическую идею. Секрет «Несжатой полосы» здесь уж никак не годился.
Этим самым я хочу сказать, что поэт все время должен двигаться вперед, находить все новые и новые способы отображения действительности, обогащать поэзию все новыми и новыми поэтическими находками, открывать все новые и новые секреты поэзии. И только в таком случае его стихи будут разнообразными, интересными, самобытными, по-настоящему хорошими. Но человек может достигнуть этого лишь при условии, если он, во-первых, обладает поэтическими способностями и, во-вторых, если он в достаточной степени подготовлен, если он обладает необходимым количеством знаний и работает не вслепую, а твердо знает, что он должен сделать и как сделать.
https://pandia.ru/text/77/362/83605.php
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 25 Июл 2022, 21:02 | Сообщение # 88 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
Так уж, видно, пришлось,
Так наметилось,
Что одна ты двоим
В жизни встретилась;
Что и мне и ему
Примечталася,
Но пока никому
Не досталася…
Где бы ни была ты,
Он проведает,-
За тобой, словно тень,
Всюду следует.
Для тебя для одной
Он старается,
Для тебя на «Казбек»
Разоряется;
Для тебя надо мной
Он подшучивает,
Для тебя под гармонь
Выкаблучивает,-
Чтоб его одного
Ты приветила,
А меня б и совсем
Не заметила…
Нуа я не такой
Убедительный,
Не такой, как мой друг,
Обходительный.
Молча я подойду,
Сяду с краюшка…-
Золотая моя,
Золотаюшка!
Где такая росла,
Где ты выросла,
Что твоя красота
Краше вымысла?
Ты и радость моя,
И печаль моя,
И надежда моя,
И отчаянье…
Если даже не мне
Ты достанешься,
И уйдешь от меня -
Не оглянешься,-
Я в себе затаю
Всю беду мою,
Но тебя упрекать
Не подумаю.
Пусть падет на меня
Неизбежное:
И тоска и печаль
Безутешная;
Сущей правды слова
И напраслина,-
Только б знать мне, что ты
В жизни счастлива!
Дан приказ: ему - на запад,
Ей - в другую сторону…
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Уходили, расставались,
Покидая тихий край.
«Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай…»
И родная отвечала:
«Я желаю всей душой -
Если смерти, то - мгновенной,
Если раны, - небольшой.
А всего сильней желаю
Я тебе, товарищ мой,
Чтоб со скорою победой
Возвратился ты домой».
Он пожал подруге руку,
Глянул в девичье лицо:
«А еще тебя прошу я, -
Напиши мне письмецо».
«Но куда же напишу я?
Как я твой узнаю путь?»
«Все равно, - сказал он тихо. -
Напиши… куда-нибудь!»
Опять печалится над лугом
Печаль пастушьего рожка.
И, словно гуси, друг за другом
Плывут по небу облака.
А я брожу неторопливо
По этим памятным местам.
Какого здесь ищу я дива,
Чего я жду - не знаю сам.
У этих сел, у этих речек,
На тихих стежках полевых
Друзей давнишних я не встречу
И не дождусь своих родных.
Одни ушли, свой дом покинув, -
И где они и что нашли?
Другим селибу в три аршина
Неподалеку отвели…
Какого ж здесь искать мне чуда,
Моя родная сторона!
Но я - твой сын, но я - отсюда,
И здесь прошла моя весна.
Прошла моя не золотая,
Моя не звонкая прошла.
И пусть она была такая, -
Она такая мне мила.
И мне вовеки будет дорог
Край перелесков и полей,
Где каждый дол и каждый взгорок
Напоминают мне о ней.
Пусть даже стерлись все приметы,
Пусть не найти ее следа,
И все ж меня дорога эта
Зовет неведомо куда.
В ясный полдень, на исходе лета,
Шел старик дорогой полевой;
Вырыл вишню молодую где-то
И, довольный, нес ее домой.
Он глядел веселыми глазами
На поля, на дальнюю межу
И подумал: «Дай-ка я на память
У дороги вишню посажу.
Пусть растет большая-пребольшая,
Пусть идет и вширь и в высоту
И, дорогу нашу украшая,
Каждый год купается в цвету.
Путники в тени ее прилягут,
Отдохнут в прохладе, в тишине,
И, отведав сочных, спелых ягод,
Может статься, вспомнят обо мне.
А не вспомнят - экая досада,-
Я об этом вовсе не тужу:
Не хотят --не вспоминай, не надо, -
Все равно я вишню посажу!»
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
На прощанье сказали герои:
- Ожидайте хороших вестей.-
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.
Повстречали - огнем угощали,
Навсегда уложили в лесу
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.
С той поры да по всей по округе
Потеряли злодеи покой:
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой.
Не уйдет чужеземец незваный,
Своего не увидит жилья…
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родная сторонка моя!
Хорошо походкой вялой
Мять в лугах шелка отав,
Под Ивана под Купала
Собирать двенадцать трав.
Под подушку - травы в клети,
И в прохладной тишине,
Может статься, на рассвете
Милый явится во сне…
Ночь проходит. День стучится.
Просыпается народ.
Только суженный не снится,
Только ряженный нейдет.
Небо радостно над хатой,
А на сердце - грусть-тоска.
Знать, напрасно были смяты
Те отавные шелка.
Мы с тобою не дружили,
Не встречались по весне,
Но глаза твои большие
Не дают покоя мне.
Думал я, что позабуду,
Обойду их стороной,
Но они везде и всюду
Всё стоят передо мной,
Словно мне без их привета
В жизни горек каждый час,
Словно мне дороги нету
На земле без этих глаз.
Может, ты сама не рада,
Но должна же ты понять:
С этим что-то сделать надо,
Надо что-то предпринять.
Мне хорошо, колосья раздвигая,
Прийти сюда вечернею порой.
Стеной стоит пшеница золотая
По сторонам тропинки полевой.
Всю ночь поют в пшенице перепелки
О том, что будет урожайный год,
Еще о том, что за рекой в поселке
Моя любовь, моя судьба живет.
Мы вместе с ней в одной учились школе,
Пахать и сеять выезжали с ней.
И с той поры мое родное поле
Еще дороже стало и родней.
И в час, когда над нашей стороною
Вдали заря вечерняя стоит,
Оно как будто говорит со мною,
О самом лучшем в жизни говорит.
И хорошо мне здесь остановиться
И, глядя вдаль, послушать, подождать…
Шумит, шумит высокая пшеница,
И ей конца и края не видать.
Попрощаться с теплым летом
Выхожу я за овин.
Запылали алым цветом
Кисти спелые рябин.
Всё молчит - земля и небо,
Тишина у всех дорог.
Вкусно пахнет свежим хлебом
На току соломы стог.
Блекнут травы. Дремлют хаты.
Рощи вспыхнули вдали.
По незримому канату
Протянулись журавли.
Гаснет день. За косогором
Разливается закат.
Звонкий месяц выйдет скоро
Погулять по крышам хат.
Скоро звезды тихим светом
Упадут на дно реки.
Я прощаюсь с теплым летом
Без печали и тоски.
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким детям
Спать наступила пора.
Завтра проснешься - и ясное солнце
Снова взойдет над тобой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.
Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий,-
Баюшки-баю-баю.
Пусть никакая печаль не тревожит
Детскую душу твою.
Ты не увидишь ни горя, ни муки,
Доли не встретишь лихой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек.
Спи, мой звоночек родной.
Спи, мой малыш, вырастай на просторе,-
Быстро промчатся года.
Смелым орленком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.
Даст тебе силу, дорогу укажет
Родина мудрой рукой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 26 Июл 2022, 22:27 | Сообщение # 89 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.
Вот и сейчас - как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,
И Маяковский лег виском на дуло.
Задержимся на цифре 37! Коварен Бог -
Ребром вопрос поставил: или - или!
На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,
А нынешние как-то проскочили.
В.Высоцкий
Не называйте его бардом.
Он был поэтом по природе.
Меньшого потеряли брата --
Всенародного Володю.
Остались улицы Высоцкого,
Осталось племя в "Леви -страус",
От Черного и до Охотского
Страна неспетая осталась.
Все, что осталось от Высоцкого,
Его кино и телесерии
Хранит от года високосного
Людское сердце милосердное...
Вокруг тебя за свежим дерном
Растет толпа вечно живая,
Так ты хотел, чтоб не актером --
Чтобы поэтом называли.
Правее входа на Ваганьково
Могила вырыта вакантная,
Покрыла Гамлета таганского
Землей есенинской лопата.
Дождь тушит свечи восковые...
Все, что осталось от Высоцкого,
Магнитофонной расфасовкою
Уносят, как бинты, живые.
Ты жил, играл и пел с усмешкою,
Любовь российская и рана.
Ты в черной рамке не уместишься,
Тесны тебе людские рамки.
С какой душевной перегрузкой
Ты пел Хлопушу и Шекспира --
Ты говорил о нашем, русском
Так, что щипало и щемило.
Писцы останутся писцами
В бумагах тленных и мелованных.
Певцы останутся певцами
В народном вздохе миллионном...
А.Вознесенский
Эта смерть не моя есть ущерб и зачет
жизни кровно-моей, лбом упершейся в стену.
Но когда свои лампы Театр возожжет
и погасит - Трагедия выйдет на сцену.
Вдруг не поздно сокрыться в заочность кулис?
Не пойду! Спрячу голову в бархатной щели.
Обреченных капризников тщетный каприз -
вжаться, вжиться в укромность - вина неужели?
Дайте выжить. Чрезмерен сей скорбный сюжет.
Я не помню из роли ни жеста, ни слова.
Но смеется суфлер, вседержатель судеб:
говори: все я помню, я здесь, я готова.
Говорю: я готова. Я помню. Я здесь.
Сущ и слышим тот голос, что мне подыграет.
Средь безумья, нет, средь слабоумья злодейств
здраво мыслит один: умирающий Гамлет.
Донесется вослед: не с ума ли сошед
Тот, кто жизнь возлюбил
да забыл про живучесть.
Дай, Театр, доиграть благородный сюжет,
бледноликий партер повергающий в ужас.
Б.Ахмадулина
Бок о бок с шашлычной, шипящей так сочно,
киоск звукозаписи около Сочи.
И голос знакомый с хрипинкой несется,
и наглая надпись: «В продаже - Высоцкий».
Володя, ах, как тебя вдруг полюбили
Со стереомагами автомобили!
Толкнут прошашлыченным пальцем кассету,
И пой, даже если тебя уже нету.
Торгаш тебя ставит в игрушечке -"Ладе"
Со шлюхой, измазанной в шоколаде,
и цедит, чтоб не задремать за рулем:
«А ну-ка Высоцкого мы крутанем!»
Володя, как страшно меж адом и раем
крутиться для тех, кого мы презираем!
Но, к нашему счастью, магнитофоны
Не выкрадут наши предсмертные стоны.
Ты пел для студентов Москвы и Нью-Йорка,
Для части планеты, чье имя - «галерка».
И ты к приискателям на вертолете
Спускался и пел у костров на болоте.
Ты был полу-Гамлет и полу-Челкаш.
Тебя торгаши не отнимут. Ты наш...
Тебя хоронили, как будто ты гений.
Кто - гений эпохи. Кто - гений мгновений.
Ты - бедный наш гений семидесятых
И бедными гениями небогатых.
Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.
Ты - Зощенко песни с есенинкой ярой,
И в песнях твоих, раздирающих душу,
Есть что-то от сиплого хрипа Хлопуши!...
Киоск звукозаписи около пляжа.
Жизнь кончилась.
И началась распродажа.
Е.Евтушенко
Мамаша, успокойтесь, он не хулиган.
Он не пристанет к Вам на полустанке.
В войну (Малахов помните курган?)
С гранатами такие шли под танки.
Такие строили дороги и мосты,
Каналы рыли, шахты и траншеи.
Всегда в грязи, но души их чисты.
Навеки жилы напряглись на шее.
Что за манера - сразу за наган?!
Что за привычка - сразу на колени?!
Ушел из жизни Маяковский-хулиган,
Ушел из жизни хулиган Есенин.
Чтоб мы не унижались за гроши,
Чтоб мы не жили, мать, по-идиотски,
Ушел из жизни хулиган Шукшин,
Ушел из жизни хулиган Высоцкий.
Мы живы, а они ушли Туда,
Взяв на себя все боли наши, раны.
Горит на небе новая звезда -
Ее зажгли, конечно, хулиганы.
В.Гафт
Какие песни ни пропеты,
лишь ими дни не исчисляй.
Не исчезай с лица планеты,
прошу тебя, не исчезай!
Ты жил не зря, ты много сделал,
но нежно, неутешно жаль
живой души, живого тела!
Прошу тебя, не исчезай!
Не только - нотою упрямой
захлестывая мир и зал, -
как для любимой, как для мамы,
жив, во плоти - не исчезай!
Оправдывай хулу, наветы,
озорничай, дури, базарь
и лишь с лица своей планеты,
прошу тебя, не исчезай.
Горячкой глаз, парком дыханья, -
даритель правды, маг тепла, -
с Таганки, из любых компаний
не исчезай, прошу тебя!
В календаре не смею метить
твою посмертную зарю.
Мне говорят: исчез в бессмертье.
- Не исчезай! - я говорю.
А ты, что пел, как жил, нелживо,
смеешься: мол, себя не жаль...
И говоришь всему, что живо,
и мне, как всем:- не исчезай!..
Р.Казакова
Ну что ты будешь делать -
Не шаг, а бег.
Век поисков пределов -
Двадцатый век.
Что атомно-смертельный
Само собой,
Но, главное, предельный,
Как ближний бой.
Плывет под самолетом
Земля - ковер.
И чуть вступил и вот оно -
Кто кого.
Компьютер выдал четко
Предел для мышц
И из девятки сотку
Не пробежишь.
Бескрайний космос узок
И мал уже.
Предел для перегрузок -
Пятнадцать «g».
Смертельные пределы
Так манят нас.
Нам надо в каждом деле
Дать высший класс.
И вот она - гитара,
Всего семь струн,
И падают удары,
Как зерна в грунт.
И вырастают песни,
Хрустя корой.
И гонит твое сердце
По веткам кровь.
Нет на тебя похожих,
Ты свой предел,
Сдирая с пальцев кожу,
Преодолел.
Не чая сохраниться,
Под крик: «Не сметь!»
Ты пересек границу,
Чье имя - смерть!
И плата бесконечна,
И нет в ней лжи.
Ты будешь первым вечно
И будешь жив!
Е.Клячкин
Жил артист, жил поэт, жил певец среди нас,
он играл, он писал, он нам пел - он угас,
он угас, как свеча на ветру,
сон пришел - он уснул поутру,
сон пришел не к добру -
он уснул навсегда в этот раз.
Жил артист, жил поэт, жил певец - шумно жил,
жил, как пел свою песнь изо всех своих сил,
и хрипел в микрофон его бас,
и струна у гитары рвалась,
не рвалась только связь
между нами и ним, не рвалась.
Жил артист, жил поэт, жил певец - песней жил,
душу всю, сердце все в эту песнь он вложил.
И ушла его песня в народ,
словно Як-истребитель на взлет,
и не смог гололед
помешать ей, не смог гололед.
Жил артист, жил поэт, жил певец наших дней,
не сумел он сдержать бег упрямых коней,
что его по земле так несли,
как нести только кони могли
нашей русской земли,
удивительной русской земли.
И.Кохановский
Настоящих поэтов хоронят без шума.
Черной Речки вода у подножья Машука.
И за тысячи верст ковыляет карета -
«Грибоеда везут. Грибоеда!»
«Вовсе он не поэт, а паяц и повеса, -
Значит, мог быть любой и на месте Дантеса!»
«Отвернитесь, мадам, не смотрите на это».
«Грибоеда везут. Грибоеда!»
А итог предрешен - жизнь подобна дуэли.
«Промахнитесь, Дантес, он и так на прицеле,
Остановят без Вас это сердце Поэта...»
«Грибоеда везут, Грибоеда!»
И ваганьковский шум остается снаружи.
- И ковой-то хоронят? - пытает старушка.
Извините, не знаю другого ответа:
- Грибоеда везут, Грибоеда!
Ю.Лорес
Духота, жара.
Двадцать пятого в четыре утра
Умер Владимир,
Покинул мир.
Он жил безоглядно,
То падал на дно,
То вновь поднимался,
Предсмертно метался,
Рвал струны и сердце
Усердно! Усердно!
Крещендо! Крещендо!
Все форте и форте.
Сломалась аорта.
И скорбно у рта
Тихо складка легла.
И люди пришли,
Положили цветы.
Раскрыли зонты,
От жары берегли цветы.
И долго стояли,
Как будто бы ждали....
И девять дней все шли и шли.
Давно уж не было такого!
Он мертв. Не саван, дело шили.
А хоронили в день Владимира Святого...
Ю.Любимов
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 30 Июл 2022, 22:25 | Сообщение # 90 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 181-й годовщине со дня гибели
ИЗ МОСКОВСКОЙ ЖИЗНИ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА
В этом году исполнилось 181 год со дня гибели М.Ю. Лермонтова. Думается, что в Пятигорске эту печальную дату отметили особо. Ведь именно в этом городе Михаил Юрьевич и провел свои последние дни. Но, бродя по залам пятигорского мемориального музея поэта, в котором заботливо собраны ценнейшие предметы – свидетельства тех далеких времен, я не переставал думать о Москве: ведь в своем родном городе Лермонтов последний раз побывал незадолго до гибели. С какими чувствами покидал он город? Где они, последние московские адреса поэта? Сохранились ли эти здания до наших дней?
Лермонтов навестил Москву 17 апреля 1841 г. Ему суждено было прожить в Первопрестольной меньше недели, но насколько же насыщенным вышло это прощальное свидание, вобравшее в себя максимум общения с москвичами, приятелями и знакомыми. Где Михаил Юрьевич только не побывал – на устроенном в честь предстоящего приезда Николая I народном гулянье на Новинском, в салоне Свербеевых на Страстном бульваре, в Благородном собрании в Охотном ряду.. Не случайно у Лермонтова произошел взрыв поэтического вдохновения. Именно об этих особенных для него московских днях поэт напишет: «Я заполнил половину книжки, что принесло мне счастье. Я дошел до того, что стал сочинять французские стихи».Сведения о круге общения поэта в Москве можно почерпнуть из его переписки. 20 апреля 1841 г. Михаил Юрьевич сообщает бабушке в Петербург о том, что обретается у своего сослуживца на квартире в Петровском путевом дворце: «Я в Москве пробуду несколько дней, остановился у Розена».
Здание стоит и по сей день. Петровский путевой дворец, который императрица Екатерина II повелела выстроить на въезде в Москву, сооружен в 1774–1780 гг. по проекту М.Казакова в честь победоносного завершения Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Во дворце впоследствии останавливались, прибывая на коронацию, все последующие российские императоры (начиная с Павла I). И конечно, Лермонтов! Семейство баронов Розенов имело в Петровском дворце казенную квартиру.
Генерал от инфантерии Г.В. Розен – участник Бородинского сражения, бравый вояка, в Отечественную войну 1812 г. командовал бригадой. Это и к нему Лермонтов, имей он на это право, мог бы обратиться с вопросом: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром...» Но так спросить он не мог, поскольку до выхода в отставку Розен-старший (в 1831–1837) командовал Отдельным Кавказским корпусом, под его началом служил и Лермонтов.
А вот с его сыном Дмитрием Григорьевичем Розеном, офицером лейб-гвардейского гусарского полка, Михаил Юрьевич приятельствовал. Поэту сопутствовал удачный случай – жить в Петровском замке, где в 1812 г. Наполеон пережидал великий московский пожар. А ведь в это время Лермонтов как раз и был захвачен замыслом нового произведения об Отечественной войне 1812 г. И если мы зададимся вопросом: какие думы владели поэтом в тот последний визит в Первопрестольную, то ответ найдем в его собственных словах, сказанных им секунданту Глебову по пути на дуэль: «Я выработал уже план двух романов: одного – из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкой в Вене, и другого – из кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, Персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране, и вот придется сидеть у моря и ждать погоды, когда можно будет приняться за кладку их фундамента. Недели через две уже нужно будет отправиться в отряд, к осени пойдем в экспедицию, а из экспедиции когда вернемся!»
Получается, что под Машуком Мартынов убил не только Лермонтова, но и новые его романы. И возможно, что произведение, равное «Войне и миру», современники прочитали бы и раньше. Интересно, видел ли Лермонтов ту комнату, из которой Наполеон смотрел на московский пожар? Французский император бежал сюда из осажденного огненной блокадой Кремля. Из окон дворца ему оставалось лишь наблюдать, как тонет в огне так и не доставшаяся ему древняя русская столица. Правда, даже здесь стекла от жара нагревались настолько, что к окнам невозможно было подойти, поэтому волосы любопытного Буонапарте обгорели.
В короткий период своей московской жизни апреля 1841 г. Михаил Юрьевич пришел пообедать во французскую ресторацию, где его и увидел немецкий поэт и переводчик Ф.Боденштедт. Он запомнил Лермонтова таким: «Гордая, непринужденная осанка, средний рост и необычайная гибкость движений. Вынимая при входе носовой платок, чтобы обтереть мокрые усы, он выронил на паркет бумажник или сигарочницу и при этом нагнулся с такой ловкостью, как будто он был вовсе без костей, хотя, судя по плечам и груди, у него должны были быть довольно широкие кости».
А на следующий день Боденштедт встретил Лермонтова в гостиной Мамоновой, что располагалась скорее всего в доме на Тверском бульваре, принадлежавшем некогда семейству Дмитриевых-Мамоновых (сейчас театр им.Пушкина).
Посетил Лермонтов в последний раз и Благородное собрание, где его видел бывший соученик по университету, поэт В.Красов, восхитившийся: «Какое энергическое, простое, львиное лицо!» А вот еще один московский адрес из переписки: «Я здесь принят был обществом по обыкновению очень хорошо – и мне довольно весело; был вчера у Н.Н. Анненкова и завтра у него обедаю; он был со мною очень любезен».
Жили Анненковы на Манежной в сохранившемся доме № 7. Глава семьи Н.Н. Анненков был дальним родственником Лермонтова – племянником вдовы бабушкиного брата, как говорят в народе, седьмая вода на киселе. Но человек был важный, в ту пору генерал-майор. Позднее состоял членом Госсовета, в 1854 г. назначен новороссийским и бессарабским генерал-губернатором, а с 1862-го до своей смерти в 1865 г. – генерал-губернатор Юго-Западного края.
худ. К.Брюллов
Его жена Вера Ивановна пережила мужа на 40 лет. Она также увлекалась лит. творчеством, вспоминала о Лермонтове: «Он приехал с Кавказа и носил пехотную армейскую форму. Выражение лица его не изменилось – тот же мрачный взгляд, та же язвительная улыбка. Когда он, небольшого роста и коренастый, танцевал, он напоминал армейского офицера, как изображают его в «Горе от ума» в сцене бала. У него было болезненное самолюбие, которое причиняло ему живейшие страдания. Я думаю, что он не мог успокоиться оттого, что не был красив, пленителен, элегантен. Это составляло его несчастие. Душа поэта плохо чувствовала себя в небольшой коренастой фигуре карлика. Больше я его не видела и была очень потрясена его смертью, ибо малая симпатия к нему самому не мешала мне почувствовать сердцем его удивительную поэзию и его настоящую ценность».
Сегодня адрес на Манежной, где бывал Лермонтов, известен как памятник архитектуры и носит название «Усадьба А.М. Гедеонова», постройка которой относится к 1826 г.
С А.М. Гедеоновым – директором Императорских петербургских театров – Лермонтов состоял в переписке, рассчитывая, что тот позволит поставить на императорской сцене «Маскарад». Но надежды не оправдались…Перед самым отъездом, 23 апреля 1841 г., поэт побывал в гостях у славянофила Ю.Самарина – тот жил в доме на Тверской ул., на углу с Камергерским пер. Лермонтов принес ему стихотворение «Спор» для журнала «Москвитянин». Выезжал Михаил Юрьевич из Первопрестольной в замечательном расположении духа. Встретив в Туле А.М. Меринского (приятеля по Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров), Лермонтов признался ему: «Никогда я так не проводил приятно время, как этот раз в Москве». При этом он был на редкость «весел и говорлив»...
Александр Васькин, москвовед, член СП Москвы, лауреат Горьковской премии.
https://www.ng.ru/style/2021-07-21/16_8204_style.html
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 30 Июл 2022, 23:44 | Сообщение # 91 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ЗДЕСЬ ЖИЛ ЛЕРМОНТОВ
До сих пор не могу поверить в то, о чём прочла недавно в газете «Петербургский дневник»: «В ближайшее время дом Лермонтова на Садовой ул. ждёт обновление. В стенах исторического здания поселятся сотрудники Мариинского театра. По соседству с ними разместится музей поэта – для него обустроят отдельный вход».
О планируемом жилье для сотрудников Мариинского театра все уже давно знают, а вот музей... Боюсь сглазить...Да и слово-то какое – «музей», а не «зона», пусть даже мемориальная, о которой твердили все последние 20 лет. Я уже внутренне с этим смирилась: хотят чиновники и музейщики великого города «зону» для Лермонтова, да и ладно. Лишь бы сам дом спасти. Про музей, убеждали нас, говорить бесполезно, ведь вещи Михаила Юрьевича хранятся в Пушкинском Доме, а без вещей какой же музей? Но когда прочитала закон о музеях, то была ошарашена, ведь в нём нигде не говорится, что для образования музея нужно обязательно иметь мемориальные вещи. Неужели во всём Санкт-Петербурге никто не читает законы? И ведь убедили всех, что без вещей музей организовать невозможно, даже если сам дом мемориальный
.Цитирую Федеральный закон «О музейном фонде РФ и музеях РФ»: Ст. 26. Музеи в РФ создаются в форме учреждений для осуществления культурных, образовательных и научных функций некоммерческого характера.Ст. 27. Целями создания музеев являются:хранение музейных предметов и музейных коллекций;выявление и собирание музейных предметов и музейных коллекций;изучение музейных предметов и музейных коллекций; публикация музейных предметов и музейных коллекций и осуществление просветительной и образовательной деятельности.
Как видно, в этих статьях нет никакого требования к наличию готовой музейной коллекции. И про отдельный вход тут тоже ничего не говорится. Хотя он в доме, в котором в 1836–1837 гг. жил поэт, всё-таки есть: лестница в парадной № 1, что со стороны ул. Садовой, ведёт сразу на 2-й этаж, прямо к квартире Лермонтова. Тут и мудрить ничего не нужно с отдельным входом. Именно некомпетентность чиновников подняла на дыбы практически весь Санкт-Петербург: сколько было публикаций о доме на Садовой в течение последних 20 лет, сколько телевизионных сюжетов! Сколько было митингов с плакатами о спасении дома Лермонтова! А сколько тонн бумаги перевели на переписку с различными ведомствами в СПб и Москве! А эти ежемесячные стояния у дома, которые проходят несколько последних лет!Что было, то было. Теперь посмотрим, что же будет, если, как сказано в газете «Петербургский дневник», работы по согласованию проекта реконструкции дома уже ведутся.
Зоя Бобкова
10.11. 2021. Литературная газета
https://lgz.ru/article/-45-6808-10-11-2021/zdes-zhil-lermontov/
«РУКИ ПРОЧЬ ОТ ЛЕРМОНТОВСКОГО ДОМА»
Что происходит с последней квартирой поэта в Петербурге?
Споры вокруг квартиры Лермонтова в историческом доме на Садовой ул., 61 начались в 2006 г. Тогда градозащитники бились против реконструкции всего квартала под застройку отелей и отстаивали мемориальную табличку поэту. Спустя 11 лет дом, по мнению активистов, решили снести: 3 августа 50 членов инициативной группы в защиту здания провели акцию протеста, в поддержку дома выступили Лиза Боярская и еще десятки тысяч горожан,
Старинное изображение дома. Литография К.Беггрова
Квартира в доме на Садовой - последнее уцелевшее жилье поэта в Петербурге, остальные дома были снесены или реконструированы. Здесь поэт был арестован, отсюда отбыл в ссылку на Кавказ. В этом доме он написал «Бородино» и стихотворение «Смерть поэта». При жизни автора «Героя нашего времени» здание называлось «доходным домом княгини Шаховской» (позднее - купца Чугреева). Первоначально там проживал средний класс того времени, встречались и представители аристократии, к числу которых, безусловно, относился сам Лермонтов. Квартира, в которой поселился поэт, принадлежала его бабушке - Е.А. Арсеньевой. Первоначально здание было трехэтажным, но позднее, в 1875 г. архитектор Ф.Черненко надстроил 4-й этаж, а в 1905 г. архитектор Л.Андреев - 5-й. После 1917 г. контингент жильцов изменился: оттуда уехали офицеры, купцы и адвокаты старого времени. В 1962 г. на доме установили мемориальную доску, а в конце 80-х, по рассказам бывших жильцов, музейные работники сверяли планировку квартиры Лермонтова с планами 1838 г., чтобы подготовить помещение для экспозиции.
Так выглядела оригинальная мемориальная доска
В 2006 г. мемориальную табличку увезли якобы на реконструкцию и больше не возвращали. «Я обращалась в районную администрацию и как журналист, и как активист, мне отвечали, что она в Музее городской скульптуры, но показывать категорически отказывались и причин этого не называли» - рассказала один из лидеров инициативной группы по защите дома Дарья Васильева. В 2006 г. стали замечать, что с домом «происходит что-то не то»: начали выезжать жильцы, в парадной появились алкоголики, перестали убираться - все это было похоже на симптомы расселения. Более того, 11 лет назад у администрации района был проект реконструкции всего квартала под отели, но, благодаря усилиям общественности и неравнодушных людей, удалось это предотвратить.
«Из соседнего дома вообще хотели сделать паркинг, но, к счастью, эта безумная идея провалилась», - рассказывает Васильева. В 2011 г. дом был признан аварийным, а его жильцов расселили, но некоторые все же остались и продолжали в нем жить. В 2013 г. сформировалась полноценная инициативная группа. Активисты повесили на здание временную мемориальную доску, и позже им приходилось делать это еще 3 раза - доски время от времени просто исчезали. «Эта доска мешает всем. Если люди не будут знать, что это дом, в котором жил Лермонтов, то они и не обратят на него внимание, а снос или перестройка пройдут бесследно для города. Нам отвечают как под копирку – не беспокойтесь, дом не снесут, но мы и так это знаем, ведь дом Лермонтова – памятник регионального значения».
Сначала там планировали сделать отель, теперь власти собираются реконструировать здание под жилье для сотрудников Мариинского театра. «Мы пытались связаться с В.Гергиевым и узнать все на этот счет, но он отказался комментировать ситуацию», - добавила Васильева. По мнению историка и краеведа Льва Лурье, снос дома невозможен, так как это является грубым нарушением законодательства: «Я все-таки надеюсь, что инициативная группа отстоит дом». Историк имеет в виду гор. закон № 820-7 «О границах зон охраны культурного наследия...», который фактически защищает здание от полного уничтожения. Закон приняли, чтобы не допустить ситуации, которая произошла в свое время с гостиницей «Англетер», где погиб С.Есенин. Гостиницу снесли в марте 1987 г. и тогда в знак протеста на Исаакиевской пл. собрались 22 тыс. петербуржцев – митинг пришлось разгонять внутренними войсками.
 
«Первый вопрос, который приходит в голову - где взять экспонаты для предполагаемого музея в квартире на Садовой, 61», - рассуждает Лурье. В свою очередь, власти города и чиновники районной администрации считают, что создание музея невозможно, так как состояние квартиры поэта очень плачевное. Однако, инициативная группа считает, что в этом случае необходимо перенять богатый реставрационный опыт, как мировой так и российский. В качестве примера - музей-усадьбу Рождествено, в которой находятся экспозиции, посвященные В.Набокову. В 1995 г. здание серьезно пострадало в результате пожара, но благодаря бережной реставрации удалось сохранить его исторический облик. «Квартира установлена, есть охранное обязательство, помещение находится в западной части дома, это бывшая квартира №1, 2-й этаж» - говорит Васильева. В целом, когда дело касается реконструкции или сноса исторических зданий в городе,по мнению Лурье, начинают подключаться интересы девелоперов и строительного лобби. «Да и к тому же власть плохо понимает, как должен развиваться город», - добавил он.
В 2017 г. исполнилось 100 лет, как в Петербурге нет музея русского поэта: в 1917 г. его ликвидировали из здания училища на Лермонтовском проспекте, а все экспонаты перевезли в Пушкинский дом, где под них приспособили всего один зал. Получается, что стены дома на Садовой, 61 - последние, которые помнят Михаила Юрьевича. Активисты предлагали Пушкинскому дому создать в пространстве квартиры на Садовой интерактивный музей нового типа с копиями экспонатов и предметами лермонтовской эпохи, со своей библиотекой и площадкой для представлений. Но те наотрез отказались от этого. «Испугались, что мы их «ограбим», - с сожалением говорит Васильева, добавляя, что прежде всего, по мнению градозащитников, главным музейным экспонатом являются стены дома, где жил поэт.
В сети появилась онлайн-петиция в защиту памятника, которая поддерживает проект по созданию музея-квартиры Лермонтова. На данный момент ее подписали более 17 тыс. человек. «Пишет Австрия, Германия, Израиль, Казахстан, Италия. Летят слова поддержки, вся стена комментариев к петиции исписана. Люди, конечно, в шоке. Мир уже узнал и всполошился, а наша гор. власть почему-то не слышит и не видит». К акции присоединилась актриса Елизавета Боярская: «Не так давно узнала, что последнюю квартиру Лермонтова в Петербурге, где он написал “Смерть поэта” и откуда его отправляли в ссылку, готовят под снос. Сложно даже представить, что такое вообще возможно. Давайте вместе попробуем не дать этому произойти, напомнив тем, от кого зависит это решение, насколько наследие поэта важно для всех нас и опубликуем у себя любимые строки Лермонтова?»
Чтобы защитить здание и сохранить квартиру поэта, активисты намерены дойти до ЮНЕСКО. Недавно они запустили проект «Дыхание дома», с помощью которого разыскивают бывших жильцов здания на Садовой, 61.
Ася Алисултанова
04.09. 2017.
https://www.sobaka.ru/city/society/61022
Тянутся горы далекою цепью,
Коршун в лазури кружится над степью,
Ветер качает ковыль,
Ветер повеял вечернею лаской,
В сердце воскресла волшебною сказкой
Старая быль.
Здесь у подножья горы-великана,
В зареве молний, во мгле урагана,
Пал он - певец молодой,
Там, где пышней разрослася осока,
Высится в горной степи одиноко
Камень седой.
Люди в стремленье к наживе упорном
Путь проложили к вершинам нагорным,
Грозный разрушив оплот;
Умер Кавказ непокорный и дикий,
Пали твердыни, - один лишь великий
Гений поэта - живет.
О.Чюмина
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 01 Авг 2022, 23:30 | Сообщение # 92 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 149-ой годовщины памяти поэта
ФЕДОР ИВАНОВИЧ ТЮТЧЕВ
(05.12. 1803 - 27.07. 1873)
Русский лирик, поэт-мыслитель, дипломат и чиновник, консервативный публицист.
Поэтический талант Ф.Тютчева очень долгое время не был по достоинству оценен. Он не считал поэзию своим основным родом деятельности, и вообще был очень рассеян: мог записать стихотворение на обрывке салфетки и оставить на столе, мог даже, не записывая, рассказать кому-нибудь и тут же забыть...
Почти ровесник Пушкина, Тютчев был поэт от бога. Он прожил жизнь не очень долгую, но красивую и яркую. Хорошо знал Европу, был знаком с самыми выдающимися людьми своего времени, его любили многие женщины, и сам он любил, сомневался, страдал, ликовал, приходил в отчаяние, надеялся и верил. Мы часто повторяем ставшие крылатыми выражения, зачастую и не представляя, что повторяем слова Тютчева. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…». «Продлись, продлись, очарованье…». «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…», «Люблю грозу в начале мая…», «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…», «Мысль изречённая есть ложь…».
Тютчевские строки давным-давно вырвались из контекста, они вошли в русский язык и в русскую культуру и живут там уже своей собственной жизнью. Не знаю, существует ли для поэта какая-нибудь награда выше этого. Его биография изобилует парадоксами, и первый из них сводится к вопросу: а в какой степени сам Фёдор Иванович считал себя поэтом? Конечно, поэт от бога не был бы таковым, если б поэзия не была, в сущности, его жизнью. Уже в 15 лет он сотрудничал с Обществом любителей российской словесности, и его ранние стихи слушал сам В.Жуковский. Поэзия сопутствовала Тютчеву всегда и всюду, но вот парадокс: первый небольшой сборник его стихов появился лишь 36 лет спустя, когда поэт разменял уже свой 6-й десяток, причём сборник этот был издан редакцией журнала «Современник» отнюдь не благодаря каким-то хлопотам самого поэта. Ещё спустя 14 лет, в 1868 г., свет увидел 2-й и последний прижизненный сборник его стихов - и тоже при полном равнодушии самого автора. Удивительно, но факт: человека, внесшего столь огромный вклад в русскую классическую поэзию, никак нельзя считать профессиональным литератором! Не в смысле мастерства и профессионализма, а лишь в смысле образа жизни. Кормила его вовсе не литература, и поэт от бога далеко не для всех людей имел право называться поэтом.
Талантливый человек талантлив во всём. Эта расхожая фраза применима к Фёдору Ивановичу в полной мере. Современники в один голос отмечали и его талант, и его неумение в полной мере этим талантом воспользоваться, и его разбросанность, и его поразительное безразличие к славе и успеху. Вот как в январе 1850 г., в письме к брату, охарактеризовала Тютчева его вторая жена Эрнестина (она была дочерью немецкого барона Христиана Пфеффеля, в первом своём браке - баронесса Дёрнберг): Тютчев ненавидит писать, он удовлетворяется тем, что, набросав нечто вроде перечня своих идей, он затем развивает их, диктуя мне. Я не устаю удивляться точности его выражений, возникающих в совершенно законченном виде. Но если даже ему и присущ дар политика и литератора, то нет на свете человека, который был бы менее, чем он, пригоден к тому, чтобы воспользоваться этим даром. Это светский человек, оригинальный и обаятельный, но, надо признаться, рожденный быть миллионером, чтобы иметь возможность заниматься политикой и литературой так, как это делает он, т.е. как дилетант…
Именно так. Эрнестина прекрасно знала своего мужа. «Блестящий дилетант» — вот что такое Тютчев. Бог одарил его столь щедро, что никакой нужды подтверждать это у него не было.
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой -
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.
Не видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит:
Ещё она не перешла порогу,
Но дом её уж пуст и гол стоит,-
Ещё она не перешла порогу,
Ещё за ней не затворилась дверь…
Но час настал, пробил… Молитесь Богу,
В последний раз вы молитесь теперь.
1834 год
Его любили многие женщины. Это бесспорно. Некоторые исследователи, говоря об успехе, который он имел у женщин, употребляют даже слово «сказочный». Интеллектуальное превосходство Тютчева было слишком очевидным практически в любой компании, а его способность безо всякого напряжения завладеть вниманием собеседников была столь же неотразимой, сколь и естественной. Он был обаятелен тем магнетическим обаянием, которое и может-то быть присуще только лишь истинному таланту. И это его обаяние ещё и многократно усиливалось полным отсутствием какой-либо позы и тщеславия. И.С. Аксаков, муж старшей дочери Тютчева (от его первого брака) Анны, вспоминал:… Блеск и обаяние света возбуждали его нервы, и словно ключом било наружу его вдохновенное, грациозное остроумие. Но самое проявление этой способности не было у него делом тщеславного расчета: он сам тут же забывал сказанное, никогда не повторялся и охотно предоставлял другим авторские права на свои, нередко гениальные, изречения. Вообще, как в устном слове, точно так и в поэзии, его творчество только в самую минуту творения, не долее, доставляло ему авторскую отраду. Оно быстро, мгновенно вспыхивало и столь же быстро, выразившись в речи или в стихах, угасало и исчезало из памяти…
А вот мнение А.И Георгиевского, одного из немногих друзей Тютчева, тоже очень хорошо его знавшего:… О наружности своей он вообще очень мало заботился: волосы его были большею частью всклочены и, так сказать, брошены по ветру, но лицо было всегда гладко выбрито; в одежде своей он был очень небрежен и даже почти неряшлив; походка была действительно очень ленивая; роста был небольшого; но этот широкий и высокий лоб, эти живые карие глаза, этот тонкий выточенный нос и тонкие губы, часто складывавшиеся в пренебрежительную усмешку, придавали его лицу большую выразительность и даже привлекательность. Но чарующую силу сообщал ему его обширный, сильно изощренный и необыкновенно гибкий ум: более приятного, более разнообразного и занимательного, более блестящего и остроумного собеседника трудно себе и представить. В его обществе вы чувствовали сейчас же, что имеете дело не с обыкновенным смертным, а с человеком, отмеченным особым даром Божиим, с гением…
Эрнестина, вторая жена, вначале замужняя знатная красавица, а потом и богатая вдова, ждала Тютчева 6 лет. Ждала бы и дольше, да их браку невольно способствовала мучительная смерть первой жены поэта Элеоноры, урождённой графини Боммер. Элеонора боготворила мужа, и его связь с Эрнестиной, несомненно, доставила ей немало страданий. А потом… потом очередь молчаливо страдать пришла и для Эрнестины. В жизнь Тютчева стремительно ворвалась любовь к Е.Денисьевой.
Елена была моложе Тютчева на 23 года, но для неё эта разница не составляла ровно никакого значения. Она полюбилаего искренне и безоговорочно, и не остановилась ни перед отцовским проклятием, ни перед тем, что двери прежних друзей и знакомых были отныне для неё закрыты, ни перед своей горькой участью полужены-полулюбовницы. Их связь продолжалась полтора десятка лет, вплоть до ее безвременной кончины. Нам не суждено понять, какое счастье и какие муки принёс Тютчев своим женщинам, можно лишь догадываться о том, какой ад испытывал при этом он сам. Но ни одна из них не пожалела об однажды сделанном ею выборе. И сам Тютчев, до последних своих дней, ощущал свою невозможность существовать без их любви…
Две силы есть - две роковые силы,
Всю жизнь свою у них мы под рукой,
От колыбельных дней и до могилы,-
Одна есть Смерть, другая - Суд людской.
И та и тот равно неотразимы,
И безответственны и тот и та,
Пощады нет, протесты нетерпимы,
Их приговор смыкает всем уста…
Но Смерть честней - чужда лицеприятью,
Не тронута ничем, не смущена,
Смиренную иль ропщущую братью -
Своей косой равняет всех она.
Свет не таков: борьбы, разноголосья -
Ревнивый властелин - не терпит он,
Не косит сплошь, но лучшие колосья
Нередко с корнем вырывает вон.
И горе ей - увы, двойное горе,-
Той гордой силе, гордо-молодой,
Вступающей с решимостью во взоре,
С улыбкой на устах - в неравный бой.
Когда она, при роковом сознаньи
Всех прав своих, с отвагой красоты,
Бестрепетно, в каком-то обаянье
Идёт сама навстречу клеветы,
Личиною чела не прикрывает,
И не даёт принизиться челу,
И с кудрей молодых, как пыль, свевает
Угрозы, брань и страстную хулу,-
Да, горе ей - и чем простосердечней,
Тем кажется виновнее она…
Таков уж свет: он там бесчеловечней,
Где человечно-искренней вина.
Март 1869 г.
Самым удивительным парадоксом Тютчева является то, что вот этого-то ни по какой логике не должно было случиться. Всё его становление как личности происходило в отрыве от русского языка и от России, ибо другой его сущностью, помимо поэзии, была политика. Федор Иванович был профессиональным дипломатом. Целых 22 года он безвыездно провёл в Европе, вернувшись в Россию лишь после 40. И французский и немецкий языки были для него гораздо привычнее, чем русский. Практически все его письма написаны по-французски. И две его жены, вначале не знали по-русски ни слова. Он воспитывался на немецкой культуре, на произведениях Гёте, Гейне и Шеллинга (с последними двумя он был знаком лично). Его привычной средой обитания были лучшие дома Европы, была европейская среда, которую он знал досконально.
Может быть, тому, что в таких условиях Тютчев стал всё-таки русским поэтом, мы обязаны отмечавшейся выше полной независимости, суверенности его таланта. Ответственный лишь перед самим собой да перед Богом, истинный талант может позволить себе роскошь иметь своё собственное (и в его понимании — беспристрастное) суждение обо всём. Федор Иванович был русским дворянином, и никакие внешние обстоятельства были не в состоянии этого изменить.
Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушён,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! - Я верю, боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»
10 июня 1851 г.
Имея возможность узнать Европу не понаслышке, побыть европейцем, не переставая при этом оставаться русским, будучи, наконец, дипломатом, уже в силу профессии своей обязанным видеть и анализировать, Тютчев по приезде в Россию столкнулся с поразившим его явлением, которому сам же он и дал столь знакомое нам теперь название: русофобия. Впервые этот термин появился в письме (написанном по-французски), которое в сентябре 1867 г. поэт написал своей старшей дочери Анне. Непосредственным поводом явилась фраза, которую, по словам Достоевского, в разговоре с ним обронил Тургенев. Разговор состоялся летом того же года в немецком Баден-Бадене, и Тургенев сказал тогда буквально следующее: «Если б провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве».
Понимая, что дело тут не в одной лишь этой фразе Тургенева и не в одном лишь Тургеневе, Тютчев характеризует «русофобию некоторых русских людей» как «современное явление, приобретающее всё более патологический характер». Далее в своём письме он пишет об этих самых «русских людях»: Раньше они говорили нам, и они, действительно, так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати, что потому именно они так нежно любят Европу, что она бесспорно обладает всем тем, чего нет в России… А что мы видим ныне? По мере того, как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. В самом деле, прежние установления никогда не вызывали у них столь страстную ненависть, какой они ненавидят современные направления общественной мысли в России. И напротив, мы видим, что никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации, которые допускаются в Европе, нисколько не уменьшили их пристрастия к ней…
Давно отгорели прежние пожары и отбушевали прежние страсти, давно ушла в прошлое и русско-турецкая война, принесшая когда-то свободу и национальное самоопределение многим славянским народам Европы, 20 раз поменялись с тех пор границы, гегемоны и авторитеты, но боже мой! - когда были написаны эти слова? Неужели полтора века назад?!.
Напрасный труд - нет, их не вразумишь,-
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация - для них фетиш,
Но недоступна им её идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Май 1867 г.
Да, это Тютчев. Наш «чистый лирик», каким старшее поколение привыкло его считать. Вот такой он сражался с «западником» Чаадаевым («человеком бесспорно умным и просвещенным, хотя значительно уступавшим Тютчеву и в уме и в познаниях» — И.С. Аксаков). Такой Тютчев был потом неудобен никому: ни либералам, стремившимся в Европу любой ценой и в итоге расчистившим путь к коммунистической диктатуре, ни коммунистам, которые всячески маскировали русофобию под антикоммунизм, - никому. Ближайший соратник министра иностранных дел России А.М. Горчакова (бывшего лицеиста пушкинских времён), Федор Иванович был настоящим дипломатом-профессионалом и прекрасно знал то, о чём говорил. Воспитанный, в отличие от многих «западников», в Европе и на специфически европейских ценностях, он всегда оставался русским патриотом. При этом поэт не был ура-патриотом, хотя бы потому, что он, мягко выражаясь, не был дураком.
В мае 1826 г., в самом конце своей «михайловской» ссылки, нетерпеливый 27-летний Пушкин написал Вяземскому: Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда - при англичанах дурачим Василья Львовича; пред M-me de Staёl заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русский барин кричит: мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Всё это попадает в его журнал и печатается в Европе - это мерзко. Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство…
Умудрённый жизненным опытом, Тютчев на склоне своих лет едва ли посчитал бы словечко «презирать» адекватным выражением своего отношения к России, но вот досаду Пушкина относительно иностранцев он разделил бы наверняка.
Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась:
Для них - закон и равноправность,
Для нас - насилье и обман,
И закрепила стародавность
Их, как наследие славян.
И то, что длилося веками,
Не истощилось и поднесь,
И тяготеет и над нами -
Над нами, собранными здесь…
Еще болит от старых болей
Вся современная пора…
Не тронуто Косово поле,
Не срыта Белая Гора!
А между нас - позор немалый, -
В славянской, всем родной среде,
Лишь тот ушёл от их опалы
И не подвергся их вражде,
Кто для своих всегда и всюду
Злодеем был передовым:
Они лишь нашего Иуду
Честят лобзанием своим…
Начало мая 1867 г.
Профессиональной чертой Тютчева-дипломата, весьма далёкого от прекраснодушия или односторонности, великолепно владевшего ситуацией, являлась его способность к холодному анализу современных ему внешнеполитических реалий. Это подтверждается его позицией по отношению к тогдашнему балканскому кризису и к тактике возможных действий России на Чёрном море, так и его стремлением использовать в российской дипломатии потенциальные противоречия между западными державами. в том же 1867 г. наш «чистый лирик» был совершенно убеждён в неминуемом франко-прусском военном столкновении (оно и произошло в 1871 г., приведя во Франции к смене политического строя и превратив Германию в мощную империю): Война состоится, она неизбежна, она вызывается всей предыдущей историей западного развития. Франция не уступит без боя своего политического преобладания, а признание ею объединённой Германии законно и невозвратно совершившимся фактом было бы с её стороны равносильно отречению
«Бывают мгновения, когда я задыхаюсь от своего бессильного ясновидения…» - писал Тютчев своей жене Эрнестине.
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
Это знаменитое четверостишие Тютчева - кто только не цитировал, и всякий понимает его по-своему. Его повторяют кто с гордостью, а кто и с насмешкой: дескать, поведение России иррационально, непредсказуемо и одним лишь этим опасно для её соседей. Умом-де Россию не понять. Да почему же не понять-то? Был бы ум… Свои 4 строки поэт написал в конце 1866 г. Три четверти века спустя, в подобной ситуации (проблемы те же, разве что действующие лица немного другие), умница Чёрчилль всё прекрасно понял: Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Чёрного моря или чтобы она оккупировала балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Это противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России…
Тютчев-дипломат и Тютчев-поэт неразделимы. Жизненные интересы России отстаивал русский дипломат Тютчев. Любовью к России пронизаны лирические стихи русского поэта Тютчева. И женщин своих он любил так, как может любить только русский человек.
Январским утром 1873 г. Федор Иванович вышел на прогулку. Прямо на улице его настиг инсульт. Следующие полгода - медленное, мучительное угасание среди близких ему людей. Наполовину парализованный, он ещё пытался диктовать стихи и очень живо интересовался политикой. Две его сущности… Он скончался в Царском Селе на 69 году жизни. Вот как описал его смерть И.С. Аксаков: Ранним утром 15 июля 1873 г. лицо его внезапно приняло какое-то особенное выражение торжественности и ужаса; глаза широко раскрылись, как бы вперились в даль, — он не мог уже ни шевельнуться, ни вымолвить слова, — он, казалось, весь уже умер, но жизнь витала во взоре и на челе. Никогда так не светилось оно мыслью, как в этот миг, рассказывали потом присутствующие при его кончине… Чрез полчаса вдруг всё померкло, и его не стало… Он просиял и погас…
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье,-
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.
http://www.vilavi.ru/sud/270908/270908-1.shtml
ВСПОМИНАЯ ТЮТЧЕВА
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
Ф.Тютчев. «Весенняя гроза»
Не помню, в каком классе начальной школы мы учили наизусть стихотворение Ф.И. Тютчева:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
Концовка стихотворения, приведенная в виде эпиграфа к данной заметке, от школьников утаивалась, вероятно, из-за неприличного слова «ветреная», и я ее прочел гораздо позднее вместе с разъяснением, что во времена Тютчева гроза в начале мая – явление довольно обычное из-за отставания на 2 недели старого календаря. Мы, школьники, не задумывались о таких тонкостях, а также о том, что такое перлы. Потом я узнал, что это жемчуг. Но стихотворение мне тогда очень понравилось, я его декламировал родителям.
Тютчев прожил 69 лет, был успешным дипломатом. Некоторое время был в России старшим цензором и запретил издание на русском языке «Манифеста Коммунистической партии».
 
Его старшая дочь Анна оставила яркую книгу воспоминаний – она была фрейлиной. Оставив двор, она вышла замуж за И.С. Аксакова, автора сказки «Аленький цветочек».
Читать: http://www.e-reading.mobi/bookrea....ov.html
Стихотворение Тютчева «Я встретил Вас…» неотделимо для многих от голоса И.С. Козловского, исполнявшего романс на эти слова.
Увы, что нашего незнанья
И беспомощней и грустней?
Кто смеет молвить: до свиданья
Чрез бездну двух или трех дней?
Помню, в спектакле Театра на Таганке «10 дней, которые потрясли мир», где Высоцкий играл Керенского, перед антрактом на сцену выходил Б.Хмельницкий с гитарой и исполнял в манере куплетиста тютчевский текст про Россию и, удаляясь, продолжал окуджавскими строками: «Всю ночь кричали петухи и шеями мотали…».
Инициативы Ф.И. Тютчева по созданию позитивного облика России на Западе, высказанные в некоторых статьях, были одобрены А.Х. Бенкендорфом и даже Николаем Первым.
Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?
Иван Сербинов
Саннивейл
http://kstati.net/vspominaya-tyutcheva/
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Вторник, 02 Авг 2022, 22:59 | Сообщение # 93 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | "Я ВСТРЕТИЛ ВАС..."
Романс на стихи Ф.Тютчева является одним из самых узнаваемых шедевров русской муз. литературы. Однако в его истории есть некоторое количество «белых пятен». Текст был написан 7 августа (26 июля по ст. ст. 1870 г. в Карлсбаде, где тяжело больной поэт проходил лечение, и опубликован в том же году в 12-м номере журнала «Заря». Но вот кому посвятил Тютчев одно из самых сильных своих произведений, кто скрывается за инициалами «К. Б.», до сих пор остаётся загадкой.
До недавнего времени «К. Б.» расшифровывали как «Крюденер, баронессе». Действительно, с Амалией фон Лерхенфельд, в замужестве баронессой Крюденер, Тютчева связывали в юности романтические отношения, а потом - многолетняя дружба, которая закончилась только со смертью поэта. Они познакомились в 1823 г. на одной из светских вечеринок в столице Баварии Мюнхене, куда Фёдор Иванович прибыл в качестве сотрудника русской дип. миссии. Между молодыми людьми вспыхнуло взаимное чувство, и осенью 1824 г. Тютчев сделал предложение. Однако молодой русский дипломат был неподходящей кандидатурой для дочери принцессы Турн-унд-Таксис и графа Лерхенфельда. Поэтому для Амалии подыскали другую партию. В 1825 г. она стала женой первого секретаря русского посольства в Мюнхене барона А.С. Крюденера. В последующие годы Фёдор Иванович не раз встречался с любовью своей юности, и одна из таких встреч, давшая ему творческий импульс для создания стихотворения, произошла в июле 1870 г., когда обоим было уже далеко за 60. Однако в 1988 г. эта версия была подвергнута сомнению.
В статье «Загадка К. Б.» (журнал «Нева», №2, 1988) советский литературовед А.А. Николаев утверждал, что наиболее вероятный адресат стихотворения - сестра первой жены поэта Клотильда Ботмер, с которой поэт мог встретиться между 21 и 26 июля 1870 г. в одном из городов недалеко от Карлсбада, а не Амалия Крюденер.
«Хотя бы потому, что летом 1870 г. Амалия Крюденер не была в Карлсбаде или поблизости от него: в полицейских протоколах и бюллетенях курортных гостей за летние месяцы 1870 г. ее имя не значится. А стихи написаны именно там. Амалия же, судя по семейной переписке, находилась в это время или в Петербурге, или в его окрестностях, или в своих русских имениях. Учитывая импульсивный характер творческого процесса Тютчева, трудно представить, что это стихотворение родилось много времени спустя после вызвавшего его события».- сообщила заведующая Карловским окрестным архивом Ярмила Валахова
Ещё одно до недавнего времени белое пятно в истории романса связано с авторством его музыки. Впервые его включил в свой репертуар И.Козловский, который услышал его от артиста МХАТа И.Москвина. На пластинках знаменитого тенора авторство музыки указывалось: «Автор музыки неизвестен». Серьёзные академические издания писали о предполагаемом композиторе достаточно уклончиво. Например, в книге «Песни и романсы русских поэтов», вышедшей в серии «Библиотека поэта» в 1965 г., в комментарии к романсу написано: «Музыка Донаурова, Б. Шереметьева, обработка Спиро». Загадку авторства помогла решить музыковед Г.Павлова, которая высказала предположение, что музыка романса это слегка изменённое сочинение Л.Малашкина.
Л.Д. Малашкин (1842-1902), русский композитор, дирижёр, пианист и исполнитель на фисгармонии
«…известно, что в доме композитора в Рязани часто устраивались муз. вечера; из раскрытых окон, выходивших в городской сад, отчетливо были слышны голоса, исполняющие песни и романсы, доносились звуки фортепиано и виолончели, на которых играли дочери Малашкина, аккомпанируя поющим. Гуляющая в саду публика собиралась у дома и слушала, наслаждаясь бесплатным концертом, и, конечно, многие, уходя, уносили в памяти запавший в душу напев. Возможно, романс «Я встретил вас» пели дуэтом, даже хором. И, передаваясь из уст в уста, мелодия его незаметно менялась, возникали её различные варианты».
В дальнейшем догадка музыковеда подтвердилась, когда в нотных хранилищах Ленинграда и Москвы были найдены ноты романса Малашкина «Я встретил вас», изданные в Москве в 1881 г.
Сергей Григорьев
http://blog.norma40.ru/?p=3299
Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.
Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит - и слава богу!
Ночной порой в пустыне городской
Есть час один, проникнутый тоской,
Когда на целый город ночь сошла,
И всюду водворилась мгла,
Все тихо и молчит; и вот луна взошла,
И вот при блеске лунной сизой ночи
Лишь нескольких церквей, потерянных вдали,
Блеск золоченых глав, унылый, тусклый зев
Пустынно бьет в недремлющие очи,
И сердце в нас подкидышем бывает,
И так же плачется и также изнывает,
О жизни и любви отчаянно взывает.
Но тщетно плачется и молится оно:
Все вкруг него и пусто и темно!
Час и другой все длится жалкий стон,
Но наконец, слабея, утихает он.
Бывают роковые дни
Лютейшего телесного недуга
И страшных нравственных тревог;
И жизнь над нами тяготеет
И душит нас, как кошемар.
Счастлив, кому в такие дни
Пошлет всемилосердый Бог
Неоценимый, лучший дар —
Сочувственную руку друга.
Кого живая, теплая рука
Коснется нас, хотя слегка,
Оцепенение рассеет
И сдвинет с нас ужасный кошемар,
И отвратит судеб удар, -
Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,
И верит сердце в правду и любовь.
Когда осьмнадцать лет твои
И для тебя уж будут сновиденьем,-
С любовью, с тихим умиленьем
И их и нас ты помяни...
В душном воздуха молчанье,
Как предчувствие грозы,
Жарче роз благоуханье,
Резче голос стрекозы...
Чу! за белой, дымной тучей
Глухо прокатился гром;
Небо молнией летучей
Опоясалось кругом...
Некий жизни преизбыток
В знойном воздухе разлит!
Как божественный напиток
В жилах млеет и горит!
Дева, дева, что волнует
Дымку персей молодых?
Что мутится, что тоскует
Влажный блеск очей твоих?
Что, бледнея, замирает
Пламя девственных ланит?
Что так грудь твою спирает
И уста твои палит?..
Сквозь ресницы шелковые
Проступили две слезы...
Иль то капли дождевые
Зачинающей грозы?..
Все, что сберечь мне удалось,
Надежды, веры и любви,
В одну молитву все слилось:
Переживи, переживи!
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Пятница, 02 Сен 2022, 22:49 | Сообщение # 94 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | 81 год со дня смерти Марины Цветаевой
Собирая любимых в путь,
Я им песни пою на память -
Чтобы приняли как-нибудь,
Что когда-то дарили сами.
Зеленеющею тропой
Довожу их до перекрестка.
Ты без устали, ветер, пой,
Ты, дорога, не будь им жесткой!
Туча сизая, слез не лей,-
Как на праздник они обуты!
Ущеми себе жало, змей,
Кинь, разбойничек, нож свой лютый.
Ты, прохожая красота,
Будь веселою им невестой.
Потруди за меня уста,-
Наградит тебя Царь Небесный!
Разгорайтесь, костры, в лесах,
Разгоняйте зверей берложьих.
Богородица в небесах,
Вспомяни о моих прохожих!
Молодую рощу шумную -
Дровосек перерубил.
То, что Господом задумано -
Человек перерешил.
И уж роща не колышется -
Только пни, покрыты ржой.
В голосах родных мне слышится
Темный голос твой чужой.
Все мерещатся мне дивные
Темных глаз твоих круги.
- Мы с тобою- неразрывные,
Неразрывные враги.
Когда обидой - опилась
Душа разгневанная,
Когда семижды зареклась
Сражаться с демонами -
Не с теми, ливнями огней
В бездну нисхлестнутыми:
С земными низостями дней.
С людскими косностями -
Деревья! К вам иду! Спастись
От рёва рыночного!
Вашими вымахами ввысь
Как сердце выдышано!
Дуб богоборческий! В бои
Всем корнем шествующий!
Ивы-провидицы мои!
Березы-девственницы!
Вяз - яростный Авессалом,
На пытке вздыбленная
Сосна - ты, уст моих псалом:
Горечь рябиновая…
К вам! В живоплещущую ртуть
Листвы - пусть рушащейся!
Впервые руки распахнуть!
Забросить рукописи!
Зеленых отсветов рои…
Как в руки - плещущие…
Простоволосые мои,
Мои трепещущие!
худ. М.Нестеров "Молчание"
Идет по луговинам лития.
Таинственная книга бытия
Российского - где судьбы мира скрыты -
Дочитана и наглухо закрыта.
И рыщет ветер, рыщет по степи́:
- Россия! - Мученица! - С миром - спи!
Времени у нас часок.
Дальше - вечность друг без друга!
А в песочнице - песок -
Утечет! Что меня к тебе влечет -
Вовсе не твоя заслуга!
Просто страх, что роза щек -
Отцветет. Ты на солнечных часах
Монастырских - вызнал время?
На небесных на весах -
Взвесил - час? Для созвездий и для нас -
Тот же час - один - над всеми.
Не хочу, чтобы зачах -
Этот час!
Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час - на. . .
Всю любовь. Мой весь грех, моя - вся кара.
И обоих нас - укроет -
Песок.
Движение губ ловлю.
И знаю - не скажет первым.
- Не любите? - Нет, люблю.
- Не любите! - Но истерзан,
Но выпит, но изведен.
(Орлом озирая местность):
- Помилуйте, это - дом?
- Дом - в сердце моем. - Словесность!
Любовь - это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете, любовь -
Беседовать через столик?
Часочек - и по домам?
Как те господа и дамы?
Любовь, это значит…
- Храм?
Дитя, замените шрамом
На шраме! - Под взглядом слуг
И бражников? (Я, без звука:
“Любовь - это значит лук
Натянутый - лук: разлука”.)
- Любовь, это значит - связь.
Всё врозь у нас: рты и жизни.
(Просила ж тебя: не сглазь!
В тот час, в сокровенный, ближний,
Тот час на верху горы
И страсти. Memento ( - паром:
Любовь - это все дары
В костер,- и всегда - задаром!)-
Рта раковинная щель
Бледна. Не усмешка - опись.
- И прежде всего одна
Постель.
- Вы хотели: пропасть
Сказать? - Барабанный бой
Перстов. - Не горами двигать!
Любовь, это значит…
- Мой.
Я вас понимаю. Вывод?
***
Перстов барабанный бой
Растет. (Эшафот и площадь.)
- Уедем. - А я: умрем,
Надеялась. Это проще!
Достаточно дешевизн:
рифм, рельс, номеров, вокзалов…
- Любовь, это значит: жизнь.
- Нет, иначе называлось
У древних…
- Итак? -
Лоскут
Платка в кулаке, как рыба.
- Так едемте? - Ваш маршрут?
Яд, рельсы, свинец - на выбор!
Смерть - и никаких устройств!
- Жизнь! - Как полководец римский,
Орлом озирая войск
Остаток.
- Тогда простимся.
"Чаще всего ее можно было встретить в костюме, юбка - широкая книзу, длинная, "миди", как говорят теперь, блузка и из той же материи, что и юбка, жакет, берет и туфли на низком каблуке.
Очень запомнилась в движении. Как-то я шла по Тверской вверх от Охотного, а на другой стороне из книжного магазина - был такой в полуподвальчике узкий и длинный магазинчик, который часто посещали писатели, кажется, на том самом месте, где теперь возвышается новое здание гостиницы, - вышла Марина Ивановна и, помедлив, направилась к Охотному. Я остановилась и глядела, как она идет... Шаг - широкий, легкий, ступала уверенно, по-мужски, но это ее не портило и даже шло к ее невысокой, невесомой фигуре. Твердость и уверенность шага, и это при полной ее близорукости и боязни московских улиц, как и улиц вообще! Говорила, что любит чувствовать под ногой не асфальт, а землю, и не шум слышать городской, а тишину загорода. Дойдя до перекрестка, она остановилась и нерешительно потопталась на месте, потом суетливо метнулась в одну сторону, в другую и, наконец, ринулась через дорогу, должно быть, как в прорубь головой... Но благополучно добралась до противоположного тротуара и, опять уверенно и быстро шагая, скрылась за углом".
Из книги М.Белкиной "Скрещение судеб". Они познакомились в 1940 г., за год до трагической гибели Цветаевой.
,
1941 г. - первый год войны и последний год жизни М.Цветаевой. Этот год начался в ее родной Москве, где она живет, поглощенная заботами обычной советской гражданки. Поэт с особым мировосприятием в очередной раз оказывается один на один с суровой действительностью военного быта. 1941-му суждено было стать в истории России смертоносным годом, унёсшим жизни миллионов людей, среди которых была жизнь М.Цветаевой. «Это моя последняя оборона…», - написала она в одной из своих черновых заметок незадолго до развязки рокового действа.
Неисчисляемы
Орбиты серебряного прискорбия,
Где праздномыслия Повисли - Тучи...
Среди них - Тихо пою стих
В неосязаемые угодия Ваших образов:
Ваши молитвы -
Малиновые мелодии
И Непобедимые ритмы.
А.Белый
Писем связка, стихи да сухие цветы -
Вот и всё, что наследуют внуки.
Вот и всё, что оставила, гордая, ты
После бурь вдохновений и муки.
А ведь жизнь на заре, как густое вино,
Закипала языческой пеной!
И луна, и жасмины врывались в окно
С лёгкокрылой мазуркой Шопена.
Были быстры шаги, и движенья легки,
И слова нетерпеньем согреты.
И сверкали на сгибе девичьей руки,
По-цыгански звенели браслеты!
О, надменная юность!
Ты зрела в бреду
Колдовских бормотаний поэта.
Ты стихами клялась: исповедую, жду! —
И ждала незакатного света.
А уж тучи свивали грозовый венок
Над твоей головой обречённой.
Жизнь, как пес шелудивый, скулила у ног,
Выла в небо о гибели чёрной.
И Елабугой кончилась эта земля,
Что бескрайние дали простерла,
И всё та же российская сжала петля
Сладкозвучной поэзии горло.
Н.Крандиевская - Толстая
Марина, твой безудержный венец –
в Елабуге веревочный конец
швырнуть на ржавый
потолочный крюк,
уйти в бессмертье от душевных мук…
А скоро – через сутки! –
будет осень,
костер рябины, ветер, неба просинь,
но для тебя закрылись небеса…
Откуда ты пришла, куда пропала? –
беспомощных вопросов вечно мало,
но посмотри: тебе поют леса,
и ветер листья рвет, Поэту вторя;
и горе слёзное – не вычерпанным морем,
когда молчат Поэтов голоса.
С.Новиков
https://vk.com/marina.tsvetaeva
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Понедельник, 03 Окт 2022, 22:00 | Сообщение # 95 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ВЕНОК СОНЕТОВ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
Иду тропинкой из Касимова,
Прекрасны в утреннюю рань
Спас-Клепики, и Константиново,
И в дымке розовой Рязань.
Бор изумрудный до иголочки,
Ока, шуршащая в песок,
Жемчужно-серой перепёлочки
Во ржи медовый голосок.
Как звёзд на небе не исчислится,
Так мне в есенинском краю
О нём светло и чисто мыслится,
Как, может, ангелу в раю.
Ему, средь пашен и полей,
Несу цветы июльских дней.
Где на траве роса блистает,
Пусть ветровой, поющий свей
Следы песочком заметает.
Я знаю, что не заблужусь, —
Дойду лесами к изначалью.
Поэт, вместивший в сердце Русь,
Не затеряется за далью.
Пусть будет долог путь и крут,
Но сколько бы ему ни длиться,
К нему Россией доведут
Его берёзоньки-сестрицы.
Зовёт постигнуть всё красивое
Свет его слова негасимого.
Он так пленителен и чист!
Так тьма, огнём зари гонимая,
Уходит прочь - и день лучист.
И говорят с тобою просто,
Освободясь от немоты,
Плуги, коровы, грабли, косы,
Ухваты, кони, хомуты.
Здесь будто сам идёшь, крестьянствуя,
И я гляжу, не нагляжусь,
На всё есенинское царствие,
На всю есенинскую Русь.
И потому он всё родней,
За далью лет нам всё видней.
Как в половодие весеннее
Плывёт за сизой дымкой дней
Ладья Поэзии Есенина.
Он сам, с кудрявой головой,
Минуя шквальные откосы,
И капитан, и рулевой,
А если надо - за матроса.
Направив парус человечности
Туда, где шёл кровавый бой,
От душ людских
до звёздной млечности
Сумел дотронуться рукой.
На грани двухтысячелетия
Он вечно юный и в столетие!
Поставив прошлому свечу,
Я строчки, полные бессмертия,
Как зачарованный шепчу!
«Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне».
Нежна строка его цветущая,
Недаром чудится во мгле:
Ей откликается всё сущее
И всё живое на земле.
И потому его Рязань
Прекрасна в розовую рань.
И пусть рязанцы не обидятся,
Но, по-есенински, Рязань
Глазам людей приезжих видится:
В старушке видишь его мать,
В походке юноши весеннего
Сквозь годы хочешь увидать
Походку лёгкую Есенина.
В своей любви не одинок,
Я знаю, как сестра-поэзия:
Есенин - русский василёк
Среди берёзового грезива.
Пусть пьют цветы росу
бессмертия
За всех стихов золотоцветие
Что в этот мир принёс поэт,
Прекрасен, словно ночи летние,
Строк несказанных дивный свет.
Далёк от мистики готической
Или чудес заморских стран,
Он первозданностью языческой
Пролился в души россиян.
Взрастил стихов златое дерево,
Восславил на века село,
И каждому весной повеяло,
Любовью сладкой обожгло.
Пусть время отобрало дань -
Гордись Есениным, Рязань!
Сердечней нет поэта в мире,
Езжай хоть в Томск, хоть в Обоянь,
Ищи в Нью-Йорке иль в Каире -
Везде найдёшь один ответ
(И вы за это не взыщите):
Поэты - есть! Такого ж - нет!
И понапрасну не ищите!
Чтобы, воспев и водь, и сушу,
И не смиряя свой полёт,
Мог потрясти людскую душу,
Так много видя наперёд.
Всю жизнь, с отвагою бойца,
Сражаясь с тьмою до конца
До стен декабрьских «Англетера»,
Звал к милосердию сердца,
И в том была Поэта вера.
Строкой прочувственной горя,
Нёс доброту в людские сени.
«Мои стихи… В них кровь моя!» -
Так говорил Сергей Есенин.
Он видел даже и на дне,
За мишурою краснофлажной:
Россия в буре и огне,
И перед плахою - крестьянство.
Но не кляня ни капли доли,
Любил он Родину до боли.
Как ладанку, у сердца нёс
Её заботы и юдоли,
И песнь тележную колёс.
Кормя горбушкой жеребёнка
И добротой смиряя грусть,
Любил он Пушкина и Блока,
Всего ж сильней любил он Русь.
В заветном уголке хранима,
Как жизнь, которая одна
И только с матерью сравнима,
Была Есенину она.
И ту любовь он нёс в сердца,
Уйдя от отчего крыльца.
В ещё неведомые дали,
Земли рязанской деревца.
«Счастливый путь, Сергей!» -
шептали. Сельчане, нивы да изба,
Он вашу сущность миру высказал.
Недаром тронулась звезда
За ним на небе константиновском.
Блок, Городецкий, Гиппиус,
И Клюев, и другие встретятся.
Пока ж в пути стихи про Русь
В платочке материнском светятся.
Живя с селом в единой доле,
Он помнил дом родной и поле.
Отца и мать, своих сестёр.
Любил в сиреневом раздолье,
Зари рубиновый костёр
И под любой чужою крышей
Сумел в размашистых стихах
Нам рассказать, как в душу дышат
Коровья грусть и радость птах.
Когда ж, в объятьях жизни жесткой,
Глушил вином печаль-тоску
Ему рязанская берёзка
Несла целебную строку.
И исцеляла, как сестра,
У милосердия моста
Он отдавал все чувства лире.
А жизнь, как финский нож, остра
Во вздыбленном Коммуной мире.
Земля войною изувечена,
Народ повыкошен огнём.
Большевиками Русь повенчана
С нещадно бьющим Октябрём.
Повсюду ненависть и страх,
И крах грозит любому дому.
Лишь он, с отвагою в глазах,
Пел песнь любви всему живому.
О, Время, в кровь разбив уста,
Всё отдал людям дочиста.
И до последнего листа
В любви, надежде был и вере
В свой миг последний в «Англетере».
Ушёл он из земной обители,
Цветенье погасив лица,
Но вечно цвесть стихам пленительным,
Что им посажены в сердца.
К нему, любя неповторимого,
Иду тропинкой из Касимова.
Несу цветы июльских дней,
Свет его слова негасимого
За далью лет нам всё видней.
Он вечно юный и в столетие!
Прекрасна в розовую рань,
За всех стихов золотоцветие
Гордись Есениным, Рязань!
Сражаясь с тьмою до конца,
Любил он Родину до боли.
Уйдя от отчего крыльца,
Он помнил дом родной и поле.
У милосердия моста
Всё отдал людям дочиста!
А.Рузанов
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 03 Ноя 2022, 20:37 | Сообщение # 96 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | ВЛАДИМИР АНДРЕЕВИЧ КОСТРОВ
(21.09. 1935 - 26.10. 2022)
26 октября на 88-м году жизни после тяжёлой и продолжительной болезни скончался известный советский и российский поэт, переводчик, драматург, Лауреат Гос. премии РСФСР им. М.Горького, член Высшего творческого совета СП России В.А. Костров.
Родился он в деревне Власиха Боговарского района Костромской обл. После школы поступил на хим. факультет МГУ. После окончания работал инженером в отделе главного технолога на Загорском оптико-механическом заводе, стал автором нескольких изобретений. Во время учёбы в университете занимался в литобъединении, руководителем которого являлся известный поэт-фронтовик Н.Старшинов, ставший не только наставником в литературе, но впоследствии и близким другом Владимира Андреевича.
Его первая поэтическая публикация состоялась в феврале 1957 г. в журнале «Юность». В СП СССР Костров был принят в 1961 г. вопреки действующим тогда правилам – без предварительно изданной книги. В 60-х годах стал завотделом в журнале «Техника – молодёжи», работал в журнале «Смена». В 1967 г. закончил Высшие литкурсы при Литинституте им. М.Горького. С 1980 по 1986 год являлся секретарём Московской писательской организации СП РСФСР. С 1986 по 1992 г. работал на посту зам. гл. редактора журнала «Новый мир», был профессором Литинститута им. Горького, председателем Международного Пушкинского комитета, вице-президентом международного Пушкинского фонда «Классика», составителем и ответственным редактором известной антологии «Русская поэзия. XX век» В.А. Костров известен как поэт-песенник, написавший слова ко многим известным песням.
http://pisateli-rossii.ru/pamyat/ushyol-iz-zhizni-vladimir-kostrov/
26 октября на 88-м году жизни умер Владимир Костров. Захлопнулась большая книга советской литературы.
Да - Владимир Андреевич принадлежал к плеяде Н.Рубцова, А.Жигулина, С.Наровчатова, А.Прасолова, А.Решетова... Он - предтеча знаменитой четверки Вознесенский-Ахмадуллина-Рождественский-Евтушенко. Костров - это как передаточное звено от детей Серебряного века к правнукам века XXI. И камертон .
Я имел счастье общаться с последним классиком России. В середине 90-х годов мы , в группе белгородских писателей, ездили по области для встреч с читателями. Признаться, тогда Владимир Андреевич никак не выделялся из нас. Разве что чувствовался некий зазор между нами и московской штучкой. Но и то лишь потому, что раньше мы не были знакомы,
Костров подарил мне тогда только что что вышедшую книжку стихов,за которую получил Гос. премию. С авторской подписью. Она у меня теперь хранится, как самый дорогой том личной библиотеки. Ведь я уже на той встрече понял масштаб и значимость Кострова. Его стихи были особенными. Наверное, потому, что сами походили на поэта. Ни наигранности, ни лукавства, ни желания понравиться. Уже тогда мы все, в своем кругу, были на "ты", но так же обратиться к Владимиру Андреевичу язык не поворачивался.
По большому счету, наверное, именно тогда я впервые встретился с поэтом национального звучания. Облаку не за чем сообщать, что оно выше всех. Достаточно поднять голову, чтобы убедиться в этом.
Владимир Калуцкий
https://proza.ru/2022/10/27/1353
ВЕЧНАЯ ЧАША ВЛАДИМИРА КОСТРОВА
Говорить о В.Кострове в прошедшем времени почти невозможно: субъективно – трудно себя заставить, объективно – это не вполне верно. Значительные поэты от нас не уходят. Остаются в памяти. Костров личностью и творчеством объединил несколько поколений русской поэзии, стал одним из тех, кто поднял поэзию советского периода на высоту русской классики. Он окончил хим. факультет МГУ, работал в области оптической механики, потом завотделом в журнале «Техника молодежи». В ряду Старшинов–Смеляков–Межиров фамилия Костров смотрится органично не только для литературоведов, но и для всех тех, кто ценит поэзию. Почему имеющий многочисленные лит. награды Владимир Андреевич немного скрылся, не захотел громкой, но непрочной стадионной славы? Думается, интересы оказались более многообразными. Переводы французских стихов Тютчева, работы о языке – и шире – о культуре в целом, вот что стало по плечу поэту.
Кому до него пришло в голову учредить день русского языка? Теперь мы отмечаем его 6 июня, в день рождения Пушкина. Кому надобно объяснять, как такое событие необходимо именно сейчас? Несмотря на возраст и не слишком крепкое здоровье, всегда – естественно доброжелателен и с достоинством. .Ощущение того, что снова сжалось, сморщилось поэтическое пространство – эффект внешний, эмоциональный, временный. Слишком велико значение поэзии и мысли В.Кострова, слишком крепкими узами связано с прошлым и будущим.
Сергей Шулаков
02.11. 2022. Независимая газета
https://www.ng.ru/ng_exlibris/2022-11-02/11_1150_kostrov.html
В.Костров пришёл в русскую литературу в конце 50-х, когда в отечественной поэзии было тесно от гигантов. Ещё жили и творили мастера Серебряного века Ахматова, Антокольский, Городецкий, ещё владели читательскими сердцами комсомольцы 20-х Светлов и Смеляков, ещё гремел триумф позднего Заболоцкого, ещё занимали господствующие высоты «стихотворцы обоймы военной» Луконин, Межиров, Орлов, Наровчатов, Друнина,но уже дерзко заявляли о себе новые – громкие и тихие – лирики Соколов, Жигулин, Рубцов, Евтушенко, Рождественский…Наверное, никогда больше в русской поэзии уже не будет такого количества талантов на квадратный сантиметр Парнаса. Чтобы тебя услышали в ту пору, надо было обладать большим даром. В.Костров, выходец из костромской глубинки, таким даром обладал, и это очевидно уже в первой его заметной публикации – коллективном сборнике «Общежитие», вышедшем в 1961 г. в «Молодой гвардии». Как можно было не выхватить из потока, не запомнить такие строки:
День в моём селе зелёном
начинается вот так:
соловьями -
для влюблённых,
петухом -
для работяг…
Это утро. Это лето.
Кукарекающий край.
Петухи такого цвета -
хоть пожарных вызывай.
Вслед за Ахматовой Костров мог бы повторить, что в страшную пору разрушения страны и разгрома великих традиций он оставался со своим народом. В своих стихах он не однажды обращается к образу великого русского композитора Г.В. Свиридова. Место Кострова в русской поэзии, а точнее, его служение ей сродни миссии автора «Метели» в русской муз. культуре:
Какой-то есть ещё запас
В моём обманутом народе.
Опять свиридовский романс
Звучит в подземном переходе…
Его усохший старичок
На ветхой скрипочке играет.
Как бы за печкою сверчок
Мне сердце сладко забирает.
…Угрюмо движется народ
Среди грязищи и пылищи…
Не мы, а он нам подаёт.
Не он, а мы душою нищи.
http://www.zdravrussia.ru/kultura/literatura/?nnew=8629
ПОСЛЕДНЯЯ НЕЖНОСТЬ ВОЙНЫ
Когда его, выпускника хим. факультета МГУ им. Ломоносова, инженера Загорского оптико-механического завода, пригласил к себе член правления СП СССР С.Щипачёв и предложил вступить в столичную писательскую организацию, ему было неполных 26 лет, изумлению его не было предела. Как так? Он ещё юн, нет ни одной книги, только публикации, казалось, всё противоречит его вступлению, но судьбой было уже всё решено. Первую рекомендацию ему дал Я.Смеляков, который написал на салфетке в ресторане ЦДЛ: «Горячо рекомендую принять в СП СССР В.Кострова, инженера-химика по образованию».
Спустя почти полвека, лауреат 10 литпремий, В.А. Костров с улыбкой вспоминал 1961 г. одобрительные рекомендации Ю.
Левитанского, А.Межирова и Н.Старшинова. Поэзия этого поколения – это поэзия обожжённой почвы, это последняя нежность войны, она была рождена под бомбёжками, артобстрелами, в оккупации и эвакуации. Она проросла в землянках и карточной системе, возмужала в тягостный период восстановления народного хозяйства и промышленного строительства.
Владимир Андреевич вспоминал о беседах с А.Тарковским и В.Боковым о том, как А.Вознесенский посвятил ему поэму, о дружбе с В.Астафьевым, В.Распутиным, об отзывах В.Курбатова, о рекомендации К.Симонова его стихов композитору М.Блантеру, о звонке В.Мурадели и последующей работе с Г.Свиридовым, А.Пахмутовой. Но особое место в жизни Кострова отведено величайшему национальному русскому поэту А.С. Пушкину, как говорит сам Владимир Андреевич: «Пушкин, гармонически сочетая элементы, как бы охватывает всё…»
Пушкин, гармонично и неудержимо охватил всего Кострова, и судьбоносным знаком была подготовка и проведение Костровым 200-летнего юбилея создателя современного русского языка. И это неслучайно, ведь триумфальное возвращение в народные сердца С.Есенина началось именно с организации и проведения Костровым юбилейного вечера великого русского поэта, а ведь ещё была проделана громадная работа по воскрешению выдающихся имён русской литературы: Н.Гумилёва, П.Васильева, Б.Корнилова. Около 30 лет Костров возглавлял вначале Всероссийский, а впоследствии и Международный комитет по проведению Пушкинских праздников, но главное – на гос. уровне был учреждён в день рождения Пушкина 6 июня Международный день русского языка. Создаётся впечатление, что дни и ночи Пушкина и Кострова переплетены.
Александр Орлов
16.09. 2015. Литературная газета
https://lgz.ru/article/-36-6524-16-09-2015/poslednyaya-nezhnost-voyny/
Вот женщина с седыми волосами
с простого фото смотрит на меня.
Тем чаще вспоминаю я о маме,
чем старше становлюсь день ото дня.
Глухое костромское захолустье
и влажные ветлужские леса
наполнили и добротой и грустью
твои большие синие глаза.
А светлые ветлужские излуки
и чистая лучистая вода
такою лаской одарили руки,
что их не позабудешь никогда.
Благодарю тебя за первый свет,
за первый след,
за крик гусей в разливах,
благодарю тебя за первый снег,
за столько лет,
тревожных и счастливых.
Я стал грузнеть, и у меня семья,
житейского поднакопилось хлама.
Всё чаще о тебе тоскую, мама.
Старею я.
Янтарная смола. Сосновое полено.
Грибной нечастый дождь
Да взгляды двух собак.
И сердце не болит
Так, как вчера болело.
И верить не велит,
Что всё идёт не так.
Как хорошо заснуть!
Как сладко просыпаться,
И время у печи томительно тянуть,
И медленно любить безлюдное пространство,
Не подгонять часы,
Не торопить минут.
И быть самим собой -
Не больше и не меньше,
И серебро воды в лицо себе плескать,
И сладко вспоминать
глаза любимых женщин,
И угли ворошить,
И вьюшку задвигать.
Двух ласковых собак тушёнкой не обидеть,
И пить лесной настой, как свежее вино,
И записных вралей не слышать и не видеть,
А слушать только дождь
И видеть лес в окно.
У пруда силуэт давно знакомой цапли,
Которая взлетит немного погодя.
Спасибо, вечный врач,
Мне прописавший капли
В прозрачных пузырьках
Нечастого дождя
Памяти Георгия Васильевича Свиридова
Незримы и невыразимы,
Лишённые телесных пут,
Рождественские серафимы
Теперь Свиридову поют.
О тесноте земной юдоли,
Где каждый звук его зачат,
В морозном небе, в чистом поле
Распевы горние звучат.
И хора сладкое согласье,
Мерцающее в звёздной мгле,
Так внятно говорит о счастье,
Ещё возможном на земле.
И как пророк в сухой пустыне,
С надеждой глядя в небеса,
Почти оглохшая Россия
Внимает эти голоса.
Молись и верь, Земля родная.
Проглянет солнце из-за туч…
А, может быть, и двери рая
Скрипичный отворяет ключ.
Закат приморский умирает,
и чайка реять устаёт.
А в парке музыка играет,
и сладко женщина поёт.
И снова молодость маячит,
как наваждение, как сон.
Ворчит тромбон, и скрипка плачет,
и обольщает саксофон.
И взоры бродят, пламенея,
среди каштанов и аркад.
Златые цепи Гименея,
на травы падая, звенят.
О нет, компьютерным железом
так сладко сердце не проймёт.
Сияющий, за волнорезом
проходит белый теплоход.
Зачем ты, сердце, замираешь?
И почему желанья ждёшь?
Зачем ты, музыка, играешь?
О чём ты, женщина, поёшь?
Терпенье, люди русские, терпенье:
Рассеется духовный полумрак,
Врачуются сердечные раненья…
Но это не рубцуется никак.
Никак не зарастает свежей плотью…
Летаю я на запад и восток,
А надо бы почаще ездить в Тотьму,
Чтоб положить к ногам его цветок.
Он жил вне быта, только русским словом.
Скитания, бездомье, нищета.
Он сладко пел. Но холодом медовым
Суровый век замкнул его уста.
Сумейте, люди добрые, сумейте
Запомнить реку, памятник над ней.
В кашне, в пальто, на каменной скамейке
Зовёт поэт звезду родных полей.
И потому, как видно, навсегда,
Но в памяти, чего ты с ней не делай,
Она восходит, Колина звезда:
Звезда полей во мгле заледенелой.
Другие мы и в жилах кровь другая.
Мир в серебре, а на дворе Покров.
Давай-ка, мы лучины настругаем,
Давай побольше наломаем дров.
Когда в печи заговорят поленья,
Мороз и сырость дачную гоня,
Давай откроем летние варенья
И с красным чаем сядем у огня.
Сольём сердца страдающие наши
И отведём заботу от лица.
Как хороши, как свежи были сажи
На чёрных вьюшках в доме у отца.
Как дивно пахли и гудели ульи,
И яблоки мерцали в сквозняке.
Как молоды и жарки были угли
В подтопке на стальном колоснике.
Как чисты были облачные глыбы,
И как легко несло меня весло
По озеру, где всплескивали рыбы
На плоскодонке под твоё окно.
Как хороши, как свежи были губы,
Как звонок и затейлив соловей.
Как широко и сладко пели трубы
Печные трубы родины моей.
Когда мне становится грустно,
когда невозможно уже…
читаю. От лирики русской
рассвет наступает в душе.
Как будто бы
солнышко брызнет,
надежду неся и привет.
В ней нет отчужденья от жизни
и едкого скепсиса нет.
Как будто бы
полем в тумане
идёшь, погрузившись до плеч, –
врачует, колдует, шаманит
широкая русская речь.
Она превращается в чувство, –
нет выше на свете судьи,
чем это великое чудо
единой народной судьбы.
И горы крутые покаче
и в осени больше огня.
И нету на свете богаче
и нету счастливей меня!
Луна протягивает руки,
былинки в поле шевеля.
А на меня со всей округи
смурные лают кобеля.
Рыдает выпь — глухая птица…
Не муж законный, не жених,
спешу последний раз напиться
из окаянных глаз твоих.
Не родниковой, первородной,
а полной страсти и беды,
той подколодной, приворотной,
почти бессовестной воды.
Наперекор стыду и страху
я у судьбы любовь краду.
В твои колени, как на плаху,
шальную голову кладу.
Как дождь, весёлой брагой брызжет
лихая песня соловья.
И ведьмой в древнем чернокнижье
судьба записана моя.
Но так прекрасно, так отважно
тобой душа моя больна.
Какая ночь! Какая жажда!
Какая полная луна!
Я потихоньку умираю,
Сижу на лавке у стрехи
И в памяти перебираю
Друзей любимые стихи.
Я не ищу себе забаву.
Я вслушиваюсь в бытиё.
Одни друзья познали славу,
Другим не выпало её.
Но были мы одна стихия,
Но были мы одна волна.
Была Советская Россия.
Была великая страна.
Стихи друзей придут оттуда
И возвращаются туда.
Такого певческого чуда
Уже не будет никогда.
Просыпаюсь от сердечной боли,
Но зимою дымной не умру,
Доживу до лета, выйду в поле,
Постою без кепки на ветру,
Поклонюсь цветам, деревьям, сёлам,
Покачаю буйной головой…
Я хочу от вас уйти весёлым
Узкою тропинкой полевой.
Поздними прозреньями не маясь,
Не в больнице двери затворя,
А случайным встречным улыбаясь
И за всё судьбу благодаря.
Пусть для вас дожди слетают с ветел
И поёт вечерний соловей,
Я же вам оставлю только ветер,
Летний ветер Родины моей.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 03 Дек 2022, 19:01 | Сообщение # 97 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | НАТАЛЬЯ АНАТОЛЬЕВНА ЛАВРЕЦОВА
(22.11. 1955 - 04.10. 2022)
«Друг другу чужды по судьбе – они родня по вдохновенью», – сказал Пушкин в послании к Языкову, имея в виду поэтов, творцов, всех «подсевших» на иглу словотворчества. Этими строчками он ответил за всех и всем. Родня по вдохновенью – значит, родственники, близкие… Но как все это соотносится с разговором о счастье? А возможно ли счастья без поэзии и путешествий?»
Наталья Лаврецова
Поэт, прозаик, член СП России. У нее особая поэтическая стать и статус особый. Поэт высокой силы духа и яркого образного поэтического дара. ....
Есть ещё в России место
Что сердцу отдано без слов -
Россия – белая невеста,
Пока есть древний витязь – Псков.
Здесь не дожди идут косые,
А стрелы льют из серебра.
И всё же: числюсь по России.
С припиской: Савкина Гора...
Так сложилось, что Псков, Пушкинские горы и Карелия стали для нее родными. Родилась Наталья Анатольевна в г. Кемь (Карельская АССР), расположенном на берегу живописной реки Кемь, впадающей в Белое море. Затем были уютный Петрозаводск, где прошли детство и юность будущей поэтессы, и Ленинград, где в 1980 г. она закончила Лесотехническую академию им. Кирова. Печататься начала задолго до окончания учебы, уже в 1973 г. публиковалась в петрозаводской газете «Комсомолец», затем последовали публикации и в др. изданиях – «Слово», «Согласие», «Наш современник» «Юность» (Москва), «Север», «Карелия» (Петрозаводск), «Двина» (Архангельск), «Бийский вестник» (Бия), «Доля» (Симферополь), региональных и российских сборниках и альманахах, в том числе и псковских.
Самой яркой страницей биографии поэтессы является работа ученым-лесоводом в Пушкинском заповеднике п/р С.С. Гейченко в период с 1980 по 1985 гг. Жить и работать рядом с таким человеком – уже подарок судьбы! Гейченко был легендой Пушкиногорья, к тому же еще и талантливым писателем, что, безусловно, повлияло на мировоззрение всех, кто его окружал, в том числе и на Наталью Анатольевну. Затем она работала цветоводом на Пушкиногорской турбазе (1985-1987), корреспондентом газеты «Путь Ильича» в Судаке (1987), зав. лит. частью в петрозаводском гос. театре кукол, пресс-атташе при гос. ансамбле «Кантеле». Но именно работа в Михайловском оставили наиболее яркие впечатления:
«Много лет моя судьба была связана с Михайловским. Здесь после окончания Ленинградской лесотехнической академии работала ученым-лесоводом. Эту должность придумал С.С. Гейченко. Для кого-то – он директор Пушкинского заповедника, почти с полувековым стажем работы, из руин послевоенного времени поднявший Михайловское. Музейщик, писатель, одним словом – творец. А для нас так и остался – «Семен». Большой, шумный, неугомонный. Разный. Наш Семён...». - пишет Наталья Анатольевна.
В 1994 г. Н.Лаврецова вступила в СП России, а в 1997 г. окончила московские Высшие Литературные курсы. Ее творчество по достоинству оценено многими премиями и наградами: Лауреат международной пушкинской премии (Нью-Йорк), лит. премии им. Б.Кравченко (Петрозаводск, Карелия), лит. премии «Иван Виноградов – духовный витязь России» (Псков). Разные темы и сюжеты открывают книги Н.Лаврецовой, но особенно красивыми и трепетными являются произведения о Святогорье. Жизнь в Савкино, в том самом месте, где мечтал жить сам Пушкин, возможность откликнуться на красоту Пушкинских гор, овеянных Гением великого поэта, становятся благодатной почвой для рождения поэтического вдохновения и создания прекрасных произведений: «Не зря судьба привела меня именно в Пушкинский заповедник, где путешествия и поэзия так же неразделимы, как Пушкин, скачущий по полям на своем «вороном аргамаке». Как здесь без Пушкина, когда его тексты кругом, внутри, снаружи и отовсюду. Здесь же все кругом в Пушкине. В фестивалях, экскурсиях, спектаклях, в голове, в муже-экскурсоводе Буковском, в дочери-экскурсоводе Арине. Везде!».
Пушкиногорью посвящена литературно-краеведческая книга «Возле Савкиной горы» (Псков, 2013 г.) и детективная история «Трость Пушкина» (Пушкинские горы, 2010), за которую Наталье Анатольевне присуждена премия Псковской обл. администрации за 2010 г. в области литературы.
«Какая радость, какой праздник души – выход новой доброй и умной детской книги! Это такая редкость сейчас, когда юному поколению предлагается познавательная и нравоучительная книжка, прочитав которую будущий гражданин захочет что-то еще открыть для себя в жизни благородное, захочет глубже познать мир литературы и побывать в знаменитых местах нашей любимой Родины. А если еще эта увлекательная книга написана в жанре детектива, то можно только позавидовать ее будущим читателям...», – писал М.Мешков о выходе книги «Трость Пушкина». Пишет честно и справедливо, отмечая самые главные достоинства этой книги. Наряду с детективной интригой, «Трость Пушкина», по словам самого автора, является еще и «своеобразным путеводителем по Пушкинскому заповеднику. Вместе с героями читатели пройдут по музеям и паркам, побывают в Михайловском и Тригорском, у водяной мельницы в Бугрово и возле колонии старых цапель, и даже посетят старого Ганнибала в Петровском. И всегда рядом будет живой, неунывающий и непобедимый Пушкин.».
Ее поэзия тонка и изящна, лирична и проникновенна, сугубо личные строчки становятся отражением и воплощением высокой поэтической мысли. Как у истинного Поэта. Когда лиризм переплетается с историческими мотивами, выражаясь в неизмеримой любви к Родине.
Сквозь дожди печальные я иду – весело!
А вдали качается в семь ступенек лесенка.
Если вам наскучили будни безотрадные.
Вы идите к лучшему, вы ищите – радугу!
Те дороги росные, счастьем обильные.
Ищут люди разные, но находят –сильные!
Люди, будьте дерзкими! Дни весельем радуя,
Вместо слов «весна на сердце»
Говорите – «Радуга»!
Н.А. Лаврецова скончалась после продолжительной болезни на 67 году жизни. Похоронена в любимых ею, в Пушкинских горах...
http://pskoviana.ru/istoriy....tolevna
***
Наталью Лаврецову я видела лишь однажды, когда мы с Леной Федоровой были в Савкино. Они с Леной давно были знакомы. Очень талантливый человек - я давно слежу за ее творчеством и мне бесконечно жаль ее раннему уходу... Вечная память.
Приходи, поболтаем с тобой, посидим.
Почитаем стихи, на огонь поглядим.
Помнишь, в кухоньке тесной уютный камин?
Помнишь, как я одна?..
Помнишь, как ты один?..
Только где тот камин,
только где - то тепло?
Все куда-то исчезло, ушло, утекло…
И остались слова в мире мертвых витрин:
Помнишь, как я одна…
Помнишь, как ты один…
Белой ночью с темным черносливом,
Темной ночью, с белой пахлавой,
Кто-то быть хотел таким счастливым,
Что табак любви просыпал свой.
С имбирем, лавандой, лавровишней,
Кориандром, мускусной трухой…
А вот видишь, как оно все вышло:
Сам – не мой, и значит, сам не свой.
Что там небо – в крупку ли, в горошек?
Что в программе - тризна или пир?
Здравствуй, несгораемо хороший,
Потерявший запах специй, мир.
И если даже пропаду сама –
Ты по знакомым отыщи приметам:
По той звезде, что вдруг сойдя с ума,
Мир всполошила беглою кометой.
По паре строк, пронзивших невзначай.
Накату волн в транзитных беспределах…
И по тому, как остывает чай
За тем столом, где я вчера сидела.
И на балконе, в звездной пелене
Когда звезда спускается на руку –
Ты просто отыщи меня – во мне
По стуку сердца, зову губ, по слуху.
Не пропадай в ближайшие сто лет…
Проходит на земле сиреневое буйство,
Ну ничего, еще – пионы впереди…
Не говори про грусть, не говори про чувство,
А говори про зной, про север, про дожди.
И что еще чуть-чуть – и лето отшумело,
И что еще вот-вот – и осень подошла…
А женщина прошла вся в розовом и белом,
Вы думали – сирень. А то любовь была.
Неужели и вправду закончилось лето?
Вроде – лето не лето, зима не зима…
Ах, как хочется солнца и теплого света,
Тонких лилий на речке, сводящих с ума.
Гордых аистов, что поделили на части
Своенравной походкой сезоны дождей…
Ах, как хочется счастья, как хочется счастья!
Белых лилий и аистов в копнах полей.
Чтоб однажды в друг все повторилось сначала,
И уже никогда никуда не ушло:
Аистиха чтоб белые крылья качала,
Охраняя ее, поднял аист крыло.
Послушай, повернем обратно, отыщем станцию одну,
Где домики, так аккуратно, стоят, прижавшись к полотну
Почтенной странницы – дороги. Где дали тихи и ясны,
Где женщины нежны и строги, мужчины – с виду холодны.
Мы их просить с поклоном будем, привычный лоск сбивая с губ,
Чтоб помогли всем миром люди - нам на земле поставить сруб,
Чтоб деревенские паркеты взвивались в стружкке до колен,
Чтобы семейные портреты глядели с деревенских стен.
Чтоб воду черпать у колодца, играя дужкой у ведра,
И видеть как заходит солнце за край соседнего двора.
Чтобы гулять в осенних рощах, жука разглядывать в траве…
И знать, что мир нежней и проще его проекций в голове.
Крест на могиле А.Ахматовой сделан псковским мастером-умельцем, кузнецом В.П. Смирновым
Как хочется хороших новостей,
Как всем нам - я ведь тоже часть народа!
И от тебя каких-нибудь вестей,
Как только мне – в любое время года.
Пока шумит бурливая Пскова,
И солнце всех теснит на пьедестале,
Пока еще рождаются слова,
Поскольку остальное – отрожали.
Покуда крест Ахматовский стоит,
В себя вбирая боль и судьбы мира.
И только голос тоненький звенит,
Над раненой землей - живая лира…
Как хочется хороших новостей!
Красный клен за окном. Красный клен - это свет фонаря.
Это просто заря за окном, это просто заря.
А потом будет снег, красный снег будет тихо лететь…
Будет кто-то кому-то в затылок так долго глядеть.
А потом будут листья, но раньше и март и апрель.
Будут красными кисти ветвей, будет красной капель.
А потом снова лето, и осень, и клен за окном,
Будет кто-то в кого-то прекрасно напрасно влюблен.
Будет холод потом, и холодный укор сентября…
Это просто заря за окном, это просто заря…
Глядит звезда из глубины колодца
На все земные страсти свысока…
Уже рука к руке не прикоснется,
Щеки уж не погладит та рука.
Не пожалеет, шуткой не ответит
Душа, дверь распахнувшая звонком…
И только подбивает клинья ветер,
Ломясь в пустые окна сквозняком.
Уже любви не донесется голос
Издалека, чтоб сердце оживить…
И лишь минуты отбивает Хронос,
Меж двух судеб растягивая нить.
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Четверг, 09 Фев 2023, 14:32 | Сообщение # 98 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 186-летию со дня гибели А.С.Пушкина
Что дружба? Легкий пыл похмелья,
Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор.
А.С. Пушкин
На синем куполе белеют облака,
И четко ввысь ушли кудрявые вершины,
Но пыль уж светится, а тени стали длинны,
И к сердцу призраки плывут издалека.
Не знаю, повесть ли была так коротка,
Иль я не дочитал последней половины?..
На бледном куполе погасли облака,
И ночь уже идет сквозь черные вершины...
И стали - и скамья и человек на ней
В недвижном сумраке тяжелей и страшней.
Не шевелись - сейчас гвоздики засверкают,
Воздушные кусты сольются и растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,
С подставки на траву росистую спрыгнёт…
И.Анненский
Мне снятся жуткие провалы
Зажатых камнями дворов,
И черно-дымные каналы,
И дымы низких облаков.
Молчат широкие ступени,
Молчат угрюмые дворцы,
Лишь всхлипывает дождь осенний,
Слезясь на скользкие торцы.
На площадях пустынно-гулких
Погас огней янтарный ряд,
Безмолвны щели-переулки,
Безогнен окон мертвый взгляд.
И ветер панихиду стонет
По скатам крыш, средь черных труб,
И мгла осенняя хоронит,
Омыв дождями, тяжкий труп.
О, город крови и мучений,
Преступных и великих дел!
Незабываемых видений
Твой зодчий дал тебе удел.
О, город страшный и любимый!
Мне душу пьют твой мрак и тишь.
Проклятьем женщины томимый,
Ты умер?.. Нет, не умер, - спишь.
И снится: кто-то невысокий,
В плаще, с кудрявой головой,
Проходит грустный, одинокий,
И шепчет сладостные строки
Над молчаливою Невой.
И верю я, что смерть безвластна
И нет бесславного конца,
Что Он проходит не напрасно
И что сильнее злобы страстной
Благословение певца.
П.Соловьева
На Чёрной речке гулкий выстрел
Сорвал с ольховника ворон,
Он прокатился и убыстрил
Колоколов печальный звон...
Он прокатился чёрной вестью,
Морозным утром, в ранний час
По городам и дальним весям,
По сердцу каждого из нас
.Россия, матушка Россия!
Русоволосая страна!
Уж сколько раз тебя косили,
Но ты жива, но ты сильна!
И враг сразить тебя бессилен,
Коварный враг - хитёр и лжив,
Он в сердце выстрелил России,
Но Пушкин - жив!
Звучат негаснущие песни,
Поэты - все одна семья:
Стреляют в Пушкина дантесы,
А попадают и в меня...
Ю.Павлов
Что проку нынче в фимиамном дыме,
коль дух уже от сердца отлетел?
Поэты погибают молодыми:
кому – Дантес, кому-то – «Англетер».
Уходят, не дождавшись юбилеев,
но каждый миг для них как юбилей.
И каждый миг, судьбой земли болея,
они под дулом совести своей.
Ещё не ссохлась краска на муаре,
и не утихла боль, глаза слезя.
Но кое-кто засел за мемуары,
стремясь попасть в посмертные друзья.
Но, как вы в душу трудную ни влазьте,
как ни клеймите грешную судьбу,
поэты неподвластны вашей власти
и неподсудны вашему суду.
Они живут, и свет их нестихаем,
и неподкупен, и неумолим.
И мы под их тревожными стихами,
как будто под хоругвями стоим…
В.Хомяков
Он был красив, как сто чертей,
Любил животных и детей,
Имел любовниц всех мастей
И был со всеми мил…
Да полно! Так ли уж права
Жестокая молва,
Швырнув в ответ ему слова:
«Он Пушкина убил!..»
Он навсегда покинул свет,
И табаком засыпал след
И даже плащ сменил на плед,
Чтоб мир о нём забыл.
Но где б он ни был тут и там –
При нём стихал ребячий гам,
и дети спрашивали мам:
«Он Пушкина убил?»
Как говорится, всё течёт,
любая память есть почёт,
и потому на кой нам чёрт
Гадать, каким он был?..
Да нам плевать, каким он был,
Какую музыку любил,
Какого сорта кофий пил…
«Он Пушкина убил!».
Л.Филатов
Утреннее Савкино ленивое,
Легкое шуршанье на пруду,
Аистов походка горделивая,
Слышен чей-то крик: «Иду, иду!»
Вот уже не годы, а столетия,
В катаклизмах мира невредим,
Он идет - в красивое бессмертие,
Оставаясь вечно молодым.
Может потому, что так не пафосно,
Из простых, из человечьих сил,
«Я любил вас!» - крикнул миру запросто.
Кто еще так этот мир любил?
Н.Лаврецова
Тени длиннее и строже.
Чёткая ясность пейзажа.
Розы у спален похожи
На монограммы Лепажа.
Пик воплощенья растений –
Август…
С тяжёлою тростью
В парке тоскующий гений
Бродит возлюбленным гостем.
В раннем часу отобедав,
Скромно, заботами няни:
Свежей ушицы отведав,
И кулебяки с грибами,
Он приглашенье соседки
Мягко отвергнет и просто.
Позже за чайной беседой
Легкий рисует набросок...
Смуглы подвижные руки,
Взгляд добродушный насмешлив…
Барышень тайныя муки.
Крупные кости черешен.
Летней порою дорожка
Вьётся и вьётся полями…
С мухой играется кошка.
В доме этюды и гаммы.
В доме мечты и порывы,
Хлопоты, сны и приметы…
Где вы, стволы роковые,
Балы, снега, эполеты?
Вязь ослепительных кружев…
Белые фрачные груди…
Так вот, бесхитростно, нужен
Больше нигде он не будет!
Так горячо, безысходно,
Тайно, светло, бестолково…
Не предвещает невзгоды
В небе над парком подкова…
Что это, бред или морок?
Тень набегает на сердце…
Чёрный запахнутый полог,
Cвежая капля на дверце…
Псковская вьюга над бором,
С кладбищем путь разминётся…
Скоро всё кончится. Скоро
Он в эти сени вернётся.
О.Флярковская
Тесовые заборы,
Горбатые дома.
О, Пушкинские Горы!
Пуховая зима.
Здесь все для сердца мило:
И сосны, и пустырь,
И тихая могила,
И старый монастырь.
Я странствовал по свету,
Я видел белый свет,
И к своему поэту
Пришел держать ответ.
Не сетовать, не хвастать,
Не изливать души,
А просто молвить: «Здравствуй!» –
И постоять в тиши.
М.Дудин
Стихи легки, они воздушны,
В них весь полёт из глубины –
Слова рождаются послушно,
И замыслы вдохновлены
Неистощимостью сюжетов…
Уже повсюду речь слышна,
Что царскосельскому Поэту
Затмить другие имена…
Так по сей день – его прозренья
В волшебно собранных словах
Всё с тем же трепетным волненьем
Разносит по свету молва...
Г.Блехман
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 15 Апр 2023, 14:50 | Сообщение # 99 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | К 93-летию со дня смерти Владимира Маяковского
ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ МАЯКОВСКИЙ
(19.07. 1893 ,- 14.04. 1930)
Вряд ли найдется в России человек, который не читал или не слышал о трагическом конце Маяковского. Со школьных лет нам внушали и до сих пор внушают уже нашим детям лишь одну мысль о естественности самоубийства поэта на почве его запутанных любовных отношений, осложненных творческими неудачами, нервозностью, а также долгим нездоровьем. Многие из друзей поэта поддерживали скупую офиц. версию, посчитавшую мотивом самоубийства причины личного порядка. Заявленная в день смерти поэта, она фактически свернула следствие на формальный путь констатации этого вывода, уводя его от ответа на многочисленные вопросы. Подробной разработкой и обслуживанием этой версии практически занялись историки литературы, находившиеся под неусыпным присмотром цензуры, введенной властями через несколько часов после выстрела и действующей - уже негласно - до наших дней.
Доводы же литераторов сводились к перечню фактов, совокупность которых и привела будто бы Маяковского к самоубийству: осенью 1929 г. поэту отказали в визе во Францию, где он собирался жениться на Т.Яковлевой; тогда же он получил известие о ее замужестве; болезненное состояние усугубилось неприятием критикой его «Бани»; в апреле 1930 г. расстроились личные отношения поэта с В.Полонской, которую поэт любил и с которой хотел создать семью; и главное - Маяковский оставил предсмертное письмо, где объяснил причины добровольного ухода из жизни.
Примерно 25 лет назад журналист В.Скорятин начал собирать факты биографии Маяковского, относящиеся к его смерти. Когда материалы накопились, он неожиданно увидел, что в предсмертной хронике поэта есть множество зияющих пустот, требующих хоть какого-то объяснения. Вот он и стал, следуя логике уже достоверно установлвнньк фактов, восполнять недостающее... С этою момента поиски Валентина Ивановича приняли характер настоящего независимого расследования - независимого от какого-либо ведомства и ориентированного на единственную цель - дойти до правды. В.Скорятин провел колоссальную журналистскую работу, за которую получил в 1991 г. премию СЖ СССР. Важность его исследования явствует из слов американского профессора Альберта Тодда, высказанных им на российско-американском симпозиуме по Маяковскому: «Как в России, так и в Америке многие засекреченные документы и раздражающие вопросы без ответов подсказывают: истинная правда была искажена и сокрыта. Выдающаяся работа, проделанная недавно русским исследователем В.Скорятиным заставляет по-новому посмотреть на версию о самоубийстве Маяковского».
Начало сомнениям Скорятина относительно добровольного ухода поэта из жизни положило отсутствие сколь-нибудь серьезных доказательств отказа ему в получении визы для поездки в Париж, которая должна была якобы закончиться браком с Яковлевой. Здесь надо отметить не только особую роль Л.Брик в распространении этой версии, но и особую цель, которую она при этом преследовала. Дело в том, что совместная жизнь с поэтом вполне удовлетворяла Бриков, поскольку она давала много заметных материальных преимуществ. Поэтому Брикам не хотелось отпускать от себя Маяковского, ведь его намерение создать свою семью привело бы к обязательному разъезду.
Поэтому, когда он в октябре 1928 г. отправляется в Ниццу на свидание со своей 2-летней дочерью Элли и ее матерью американкой Елизаветой Зиберт (Элли Джонс), сестра встревоженной этим обстоятельством Л.Брик, Эльза, знакомит Маяковского с красивой эмигранткой из России Т.Яковлевой. Возвращаться на Родину она не собирается, а Маяковский тоже ни за что не останется за границей. А флирт с Т.Яковлевой, по мнению Л. Брик, отвлечет поэта от отцовских забот. Но как только поэт влюбляется всерьез и у него появляется твердое намерение связать, свою жизнь с Татьяной, Брики, после приезда Маяковского в апреле 1929 г. из Парижа в Москву, знакомят его 22-летней эффектной В.Полонской, актрисой МХАТа.
Внезапно вспыхнувшее увлечение Маяковского, как бы отодвигало Яковлеву на второй план и исключало женитьбу на ней. Такой поворот вполне устраивал Бриков. Полонская в Москве. Случись что-то непредвиденное, есть возможность намекнуть на возможную огласку ее отношений с поэтом. Ведь Полонская была замужем за актером Яншиным. Маяковский начинает понимать, что его любовь к Яковлевой без будущего, и 5 октября 1929 г. отправляет в Париж последнее письмо. Поездка в Париж теряла для него смысл и по другой причине. 11 октября 1929 г. Лиля получает письмо от сестры Эльзы, где говорилось, что Яковлева выходит замуж за виконта. Отметим при этом 2 детали: намеренность Лили в доведении этого сведения до поэта, когда в комнате находились Полонская с мужем, а также то, что Эльза в письме значительно опережает события. Поэтому, когда Скорятин проверил архивные документы, то не удивился тому, что обнаружил: Маяковский не писал заявления о получении визы и не получал никакого отказа. Значит, эта ситуация никоим образом не могла влиять весной 1930 г. на настроение поэта и не давала ему повода к серьезным переживаниям, которые, как считалось, и привели его к трагедии 14 апреля.
Весной 30-го года Маяковский огорчен идейной размолвкой с РЭФом, бойкотом бывших своих соратников его выставки, переживает неудачу с «Баней». А тут еще сильная болезнь горла, возможно, грипп. Он не скрывает своего недомогания, стремясь чаще бывать на людях, чтобы побороть тоскливее настроение. Одним он казался в это время мрачным, другим - надломленным, третьим - потерявшим веру в свои силы. Эти мимолетные наблюдения, впоследствии вместе с домыслами и слухами, обернулись прочной подпоркой для офиц. сообщения о самоубийстве».
В это время Маяковский все более привязывается к Веронике и связывает с ней все свое будущее. Не первый раз он решал строить семью, но всегда наталкивался на упорное сопротивление Лили, пускающей в ход женские уловки, ухищрения, истерику - и Маяковский отступал. Странная это была жизнь втроем... Весной 1930-го он решает отделиться от Бриков во что бы то ни стало, чувствуя огромную тягу к нормальной собственной семье. Ведь с Бриками он был, в сущности, одинок и бесприютен. Отношения с Полонской заставляют его действовать. 4 апреля он вносит деньги в жилищный кооператив РЖСКТ им. Красина (после смерти поэта туда переселятся Брики), просит помочь В Сутырина (из ФОСП) с квартирой, чтобы уехать от Бриков раньше, чем те возвратятся из-за границы. Но не успел... Вечером 13 апреля Маяковский отправился в гости к В.Катаеву. Там были и Полонская с Яншиным. Разошлись поздно, в 3-м часу. Наступил понедельник 14 апреля.
Маяковский появился у Полонской в 8.30. Они уехали на такси в роковую квартиру в Лубянском. Там Вероника предупредила, что в 10.30 у нее важная репетиция и она не может опаздывать. Когда она успокоила Маяковского, требовавшего, по ее словам, чтобы она у него сейчас осталась, то сказала, что любит его, будет с ним, но не может остаться. Яншин не перенесет ее ухода в такой форме. «Я вышла. Прошла несколько шагов до парадной двери. Раздался выстрел. Я закричала. Заметалась по коридору. Вероятно, я вошла через мгновение. В комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на полу, раскинув руки...»
Скорятин замечает, что тогда никто, из присутствовавших не слышал, чтобы Полонская говорила о револьвере в руках поэта, когда она выбегала из комнаты. Эта важная подробность сразу бы все объяснила: Полонская выбегает - Маяковский тут же стреляет в сердце. И никаких сомнений в самоубийстве. Может, к тому моменту следователям еще не удалось принудить Полонскую, чтобы она согласилась со «все объясняющей» версией? Обращает внимание то, что все, прибежавшие сразу после выстрела, застали тело поэта лежащим в одном положении («ногами к двери»), а явившиеся позже - в другом («головой к двери»). Зачем передвигали тело? Может, в той суматохе кому-то понадобилось представить такую картину - в момент выстрела поэт стоял спиной к двери, вот пулевой удар в грудь (изнутри комнаты) и опрокинул его навзничь, головой к порогу. Несомненное самоубийство! А если бы он стоял лицом к двери? Тот же удар опять-таки опрокинул бы его навзничь, но уже ногами к двери. Правда, в таком случае выстрел мог произвести не только сам поэт, но и кто-то, внезапно появившийся в дверях...
Приехавший первым руководитель секретного отдела ГПУ Я.Агранов сразу взял следствие в свои руки. Л.Краснощекова вспоминала, что она уговаривала Агранова подождать Лилю, но он сказал, что похороны будут завтра или послезавтра и Бриков ждать не будут. Потом, видимо, он сообразил (или ему кто подсказал), что столь поспешные похороны, несомненно, вызовут ненужные подозрения. К вечеру приехал скульптор К.Луцкий, снявший маску с лица Маяковского. 22 июня 1989 г. в ленинградской телепрограмме «Пятое колесо» художник А.Давыдов, показывая эту маску, обратил внимание телезрителей, что у покойника сломан нос. Значит, Маяковский упал лицом вниз, предположил он, а не на спину, как бывает при выстреле в самого себя. Затем прибыли прозекторы, чтобы изъять мозг поэта для научных исследований в Институте мозга. То, что фамилия Маяковского оказалась в«ряду избранных, показалось Скорятину «верным знаком того, что ход трагических событий контролируют всемогущие силы».
«Около полуночи из столовой раздался голос Агранова. Он стоял с бумагами в руках и читал вслух последнее письмо Маяковского.и оставил письмо у себя». - вспоминает Е.Лавинская. А вскрытия тела, как полагается по следственным законам, так и не было проведено, если бы не В.Сутырин, потребовавший вскрытия 16 апреля, когда до него дошли слухи о неизлечимой венерической болезни Маяковского, якобы и приведшей его к самоубийству («Стремительная болезнь» - так было сказано даже в офиц. некрологе «Памяти друга» в «Правде», подписанном Я.Аграновым, М.Горбом, В.Катаняном, М.Кольцовым, С.Третьяковым, Л.Эльбертом). Результаты вскрытия показали, что злонамеренные сплетни не имели под собой никаких оснований. Но этот вывод опубликован не был. Взял себе Агранов и ту фотографию, которую Лавинская увидела в его руках, когда он показывал ее в клубе ФОСП кучке лефовцев. Это была фотография Маяковского, распростертого, как распятого на полу, с раскинутыми руками и ногами и широко открытым в отчаянном крике ртом... Лавинской объяснили, что засняли сразу, когда вошли в комнату Агранов, Третьяков и Кольцов. Больше эту фотографию она никогда не видела. Скорятин думает, что снимок сделан до прибытия следственной группы.
Приехали Брики, гостившие у матери Лили Юрьевны, Е.Каган, работавшей в советском торгпредстве в Лондоне. О том, кто и как разыскал за границей ее с мужем, Брик никогда не рассказывала. Одни Брики, пожалуй, ничему не удивились. Для них гибель поэта никогда никакой тайны не представляла. К.Зеленский вспоминает, как убеждал его Осип Брик: «Перечитайте его стихи и вы убедитесь, как часто он говорит. о своем неизбежном самоубийстве». Лиля приводила другие мотивы якобы неизбежного самоубийства поэта: «Володя был неврастеником. С 37-градусной температурой он чувствовал себя тяжелобольным. Едва я его узнала, он уже думал о самоубийстве. Предсмертные прощальные письма он писал не один раз». Брик все было ясно.
Проследим за мыслью В.Скорятина, единственного человека, всерьез задумавшегося над так называемым «предсмертным письмом» Маяковского. Может, нам тоже станет кое-что ясно - и не только о поэте, но даже и о самой Лиле Брик. Вот его текст, всегда цитировавшийся для доказательства намерения поэта покончить с собой (и комментарий Скорятина): «Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите, - это не способ (другим не советую) -, но у меня выходов нет. Лиля - люби меня. Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся. Как говорят - «инцидент исчерпан», любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид, Счастливо оставаться. Владимир Маяковский.
Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным. Серьезно - ничего не поделаешь. Привет. Ермилову скажите, что жаль - снял лозунг, надо бы доругаться. В.М.
В столе у меня 2000 руб. внесите в налог. Остальное получите с Гиза.
Откликаясь на смерть Маяковского, его недруг В.Ходасевич назвал этот документ «мелочным и ничтожным» и съязвил: мол, поэт в течение 2-х дней носил «письмишко» в кармане. Написано ядовито, но, честное слово, это письмо рисует Маяковского не в лучшем свете... Прежде всего обратимся к строке, где поэт перечисляет состав «семьи». Родных он упоминает дважды. Но там, где обращение носит чисто эмоциональный характер, они названы первыми, а в том месте, где, по сути, перечисляются наследники, родные почему-то оказываются после Лили.. (Позже право на наследство будет закреплено Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР: 1/2 часть назначена Л.Брик, по 1/6 - матери и сестрам. В.Полонской, в нарушение воли поэта, не достанется ничего). Но, собственно, не это воистину неправедное решение вызывает недоумение, а сам нравственный смысл подобного «списка».
Общеизвестно, что Маяковский, в общественной полемике допускавший резкость, был предельно благороден с людьми близкими. Почему же, обращаясь к «товарищу правительству», он столь неосторожно бросает тень... нет, не на Л.Брик (она в офиц. мнении давно уже слыла неофиц. женой поэта при офиц. муже), а прежде всего на замужнюю молодую женщину? Мало того, обнародовав связь с ней, он тут же еще раз унижает ее восклицанием: «Лиля - люби меня». И ладно бы письмо составлялось наспех, в смертном томлении последних минут, но на сдвоенном листке из гроссбуха стоит дата - 12 апреля. Бросается в глаза и другое: почему, готовясь к решающему разговору с возлюбленной, Маяковский заранее предопределяет исход еще не состоявшегося с нею разговора - «любовная лодка разбилась...»? Да ведь и не разбилась в общем-то: предложение поэта было принято Вероникой Витольдовной...
Впрочем, стихи к Полонской не относились. Они были написаны поэтом... еще в 1928 г. Набросок переносился Маяковским из одной записной книжки в другую. И вот пригодился для обращения... к правительству. Выходит, что он, не напрягая ни ума, ни сердца, взял свои старые заготовки и вмонтировал их в свое предсмертное письмо, дезориентировав всех по поводу адресата? Не говорю уже о финансовых расчетах в конце письма. О чем думает человек перед лицом вечности? Какие налоги, какой ГИЗ! Хочешь не хочешь, а приходится в чем-то соглашаться с Ходасевичем. Приходится, да что-то мешает. Никак не укладывается в голове, что такое вот, прямо скажем, суетное письмо вышло из-под пера поэта. Впрочем, как раз, не из-под пера. По газетам, перепечатавшим письмо, читателям было не понять, что оригинал написан... карандашом.
Известно, что заполучить ручку поэта даже на короткое время было весьма трудно. Да и подделать почерк чужой авторучкой почти невозможно, Но все эти сложности устраняются, если воспользоваться... карандашом. А уж сам почерк - сущий пустяк для профессионалов из ведомства Агранова. И если допустить это предположение, то развеваются все огорчительные недоумения по поводу карандашного текста. Письмо, как и многие другие вещественные доказательства, взял себе Агранов. Известно, что даже члены правительства при разделе наследства Маяковского руководствовались не подлинником, а его газетной перепечаткой (факт беспрецедентный!).
Найденные Скорятиным заметки кинорежиссера С.Эйзенштейна говорят, что он, отмечая в предсмертном письме «близость ритмического строя» к «блатной одесской поэзии», а так же «юродскому фольклору» времен гражданской войны (намекая тем самым на невозможность Маяковского быть автором письма), делает однозначный вывод: «Маяковский никогда ничего подобного не писал!» И еще: «Его надо было убрать. И его убрали...» Оскорбительный тон письма по отношению к матери и сестре, а также беспрецедентное нарушение их наследственных' прав доказывают, что ничего подобного поэт не писал.
С Полонской Маяковский провел самый трагический год и хотел ввести ее в свой новый дом как жену. Упомянутая в его предсмертном письме, как член его семьи, она была ловко отодвинута от каких-либо прав на наследство поэта. Достались ей лишь тягостные беседы с Сырцовым да с Аграновым, сплетни, скорый развод с мужем и двусмысленное положение в обществе, когда Лиля почему-то считалась вдовой Маяковского, будучи не разведенной с Осипом, а она, Полонская, по сути - нелегальной возлюбленной поэта. И в страшном сне не могло присниться молодой актрисе, какая неблагодарная роль уготована ей в этом театре абсурда Бриков...
Учитывая, что с 1930-го по 1958 г. письмо лежала в сверхсекретных архивах ОГПУ, а затем в Политбюро ЦК КПСС, можно утверждать, что оно было фальшивкой, составленной в органах ОГПУ и призванной убедить всех в качестве главного доказательства самоубийства Маяковского.
После многочисленных поисков Скорятину удается получить в секретном архиве «Уголовное дело № 02-29, 1930 г., народного следователя 2 уч. Баум. района г. Москвы И.Сырцова о самоубийстве В.В. Маяковского».
Приведем из милицейского протокола лишь некоторые факты, вызвавшие серьезные недоумения:
- в протоколе не упомянуто предсмертное письмо;
- не упомянут календарь, о котором сообщает Полонская. Сейчас календарь в Музее Маяковского есть;
- листки календаря от 13,14 апреля, вырванные Маяковским, исчезли;
- не был найден и допрошен «книгоноша» (не приходил ли под видом его человек, участвующий в подготовке убийства?);
- экспертиза рубашки Маяковского не проводилась. Рубашку взяла себе Л.Брик и сдала ее в музей только 24 года спустя. Нельзя поручиться за то, что с ней не «поработали» таким образом, чтобы она соответствовала версии о самоубийстве.
Этот протокол, передающий странное и бесспорное вмешательство в дело Агранова и его коллег, был затем вместе с делом передан почему-то следователю И.Сырцову, в ведении которого находился другой участник района. Сырцов оказался для Агранова, видимо, более сговорчивым. Противоречия между воспоминаниями Полонской и ее показаниями следователю, на взгляд Скорятина, объясняются тем, что она писала их 8 лет спустя и не для широкой публики, и ей, видимо, казалось, что проклятые допросные страницы навсегда канули в безвестность. Что касается протокольных показаний («был назойлив», «не собиралась уходить от мужа»), то именно такую версию и хотел получить от нее следователь.
14 апреля Сырцов после допроса Полонской на Лубянском заявляет: «Самоубийство вызвано причинами личного порядка», - что на следующий день будет опубликовано в печати. 15 апреля он делает в расследовании внезапный беспричинный перерыв, который Скорятин объясняет тем, что в этот день Сырцов получал на Лубянке необходимые инструкции для дальнейших действий. В деле есть документ, говорящий об остром интересе к смерти поэта со стороны сразу 2-х подразделений ОГПУ: контрразведывательного (Гендин) и секретного, которым руководил Агранов, в руках которого потом оказались все нити дела. Вероятно, ГПУ смутила в записи допроса фраза: «Я вышла за дверь его комнаты...» Выходит, поэт на какое-то время оставался один, а это могло породить всевозможные толки.
Опасения гэпэушников были не напрасны, ибо вопрос, где находилась Полонская в момент выстрела, вызвал немало кривотолков. Ю.Олеша писал в Берлин Мейерхольду 30 апреля 1930 г.: «...Она выбежала с криком «Спасите», и раздался выстрел...». А сестра поэта Людмила Владимировна считала, что Полонская не только вышла за дверь его комнаты, а уже сбегала с лестницы. В своей тетрадке она записала: «Когда она сбегала с лестницы и раздался выстрел, то тут же сразу оказались Агранов, Третьяков, Кольцов. Они вошли и никого не пускали в комнату». Материалы дела так и не дали ответа на вопрос: успела ли Полонская выбежать из комнаты Маяковского или из квартиры, или же выстрел произошел при ней? Не дали, потому что, видимо, такой ответ просто был не нужен. Вся поспешность и незавершенность, считает Скорятин, объясняется тем, что Сырцов явно гнал дело, и уже 19 апреля он закрывает его, вынося постановление, где единственный раз упоминается предсмертное письмо- «записка». В прокуратуре в дело добавляется еще один документ: «Расписка. Мною получены от П.М.О, пр-ра т.Герчиковой обнаруженные в комнате Маяковского деньги в сумме 2113 руб. 82 коп. и 2 золотых кольца. Две тысячи сто тринадцать рублей 82 к. и 2 зол. кольца получила. Л.Брик. 21.4.30».
«Лиля Юрьевна, не состоявшая (при живом-то муже!) ни в каких офиц. родственных отношениях с Маяковским, ни с того ни с сего получает деньги и вещи, найденные в его комнате, а затем и все его наследство - и в материальных ценностях, и в бесценных архивах, являющихся, по существу, народным достоянием. Особый цинизм этой ситуации вот в чем. В письме сестры поэта, отправленном родственникам несколько дней спустя после трагедии, сказано: «12-го я с ним говорила по телефону. Володя мне наказал прийти к нему в понедельник 14-го, и, уходя из дома утром, я сказала, что со службы зайду к Володе. Этот разговор 12-го числа был последний». Ясно же, что «Володя» приготовил конверт для сестры с 50-ю рублями как обычную, заурядную помощь семье. И вот это-то пособие выдается в материалах дела чуть ли не за окончательный, предсмертный будто бы расчет поэта со своими близкими! Не говорю уже о том, что этот факт лучше всего свидетельствует: у поэта и мысли не было уйти из жизни по своей воли». - комментирует Скорятин.
Все поведение Брик как нельзя лучше свидетельствует о многочисленных направлениях их личной заинтересованности в этом деле, о ее обширных связях с чекистскими кругами, сложившимися у нее благодаря работе мужа в ЧК еще с 1920 г. (сначала в спекулятивном отделе, а потом уполномоченным 7-го отделения секретного отдела.). Как обнаружил Скорятин, и сама Лиля была агентом этого ведомства. Номер ее чекистского удостоверения - 15073, а Осипа Брика - 25541. Понятно, какая организация помогла им срочно уехать в феврале 1930 г. из Москвы, чтобы оставить поэта в одиночестве. В связи с этим становится понятно, зачем Лиля организует в 1935 г. передачу своего письма через Агранова Сталину. Сталинская резолюция («Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи») должна была заставить советских издателей выпускать сочинения Маяковского огромными тиражами, в чем непосредственно, как наследница, она была заинтересована. После сказанного напрашивается естественный вывод: Брики не могли не знать, что Маяковский в скором времени будет убит. Все их поведение это доказывает.
Обращает внимание то, сколько недоумений, нарушений, вопросов вызвало это дело о таком простом и обыкновенном самоубийстве «по личным мотивам», окруженное тем не менее строжайшей секретностью. Но все вопросы и проблемы исчезают или объясняются, если считать, что поэт был убит. Такой вывод делает и Скорятин. И тогда остается уже действительно последний вопрос: зачем это было сделано и кем? До конца жизни поэт был верен романтическим идеалам революции, но все чаще в его «партийные книжки» врывались ноты трагического разочарования, и все натужней он воспевал реальность. Зато крепло сатирическое обличение дряни. В ходе набирающего силу ликования по поводу успехов - его голос начинал звучать опасным диссонансом. Появились и грозные предупреждающие сигналы: ошельмованы спектакли по пьесам «Клоп» и «Баня», снят портрет из журнала, все озлобленней травля в печати.
Размышляя над тем, как быстро сужался круг чекистов вокруг поэта в последний месяц, Скорятин считает это не случайным. К нему на квартиру сразу после отъезда Бриков переезжает Л.Эльберт, работавший еще в 1921 г. в ВЧК зам. нач. инф. отдела и особоуполномо -
нным иностранного отдела, занимавшегося шпионажем и международным терроризмом, зачастила, семья чекистов Воловичей, и, наконец, заходил Агранов, о котором Роман Гуль пишет: «При Дзержинском состоял, а у Сталина дошел до высших чекистских постов кровавейший следователь ВЧК Яков (Янкель) Агранов, ставший палачом русской интеллигенции. Он уничтожил цвет русской науки и общественности. Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей Н.Гумилева».)
Маяковский, видно, не понимал, с каким всепожирающим огнем он играет, соприкасаясь с какими-то тайнами ГПУ. И потому для выводов об убийстве поэта есть самые серьезные основания. Анализ последних дней поэта говорит о том, что убийство готовилось под руководством ГПУ 12 апреля, но по каким-то причинам сорвалось. (Блестящая догадка Скорятина, объясняющая, почему на якобы предсмертном письме поэта стоит эта дата.) Наплыв сотрудников ГПУ 14 апреля (из секретного отдела, контрразведки и оперода, занимавшегося арестами, обысками, провокациями, терактами), с одной стороны, бросает тень на репутацию пролетарского поэта, вынуждая сегодня подозревать его не только в творческом сотрудничестве с режимом, а с другой - может стать свидетельством недоверия властей к поэту. В день его гибели активность сотрудников ГПУ была явно выше, чем в другие дни. Видимо давно обнаружив слежку поэт и был от этого постоянно расстроен. Из показаний Полонской следует, что, когда она выбежала на улицу после выстрела, к ней подошел «мужчина, спросил мой адрес». То же самое произошло и с книгоношей, протокол допроса которого хранился десятилетиями в глубочайшем секрете. А книгоноша Локтев оказался в квартире, наверно, всего лишь за несколько минут до выстрела, потому что он случайно видел, как «Маяковский стоял перед Полонской на коленях». Из протокола же осмотра тела поэта явствует, что выстрел был произведен сверху вниз (поскольку пуля вошла около сердца, а прощупывалась около последних ребер внизу спины) «и похоже, в тот момент, когда Маяковский стоял на коленях». делает вывод Скорятин. Это последнее, к чему он пришел в расследовании. Валентин Иванович не нашел убийцу, но своим исследованием доказал, что советского офиц. мифа о самоубийстве поэта Маяковского больше не существует, что тайна этого трагического события им раскрыта - Маяковский был убит.
Имя убийцы неизвестно. Зато известно, кому это было выгодно, кто был в этом заинтересован, кому не нравились его пьесы, желание написать поэму «Плохо» и многое из того, что уже родилось внутри него и только искало выхода. Отсюда его желание освободиться от ига Бриков, ставших ему давно духовно чуждыми людьми, порвать с чекистским окружением, желание говорить «во весь голос» то, что рождалось в его сердце. Не случайно в один из приездов в Париж он с поразительной откровенностью говорит Ю.Анненкову, «что коммунизм, идеи коммунизма, его идеал, это - одна вещь, в то время как «коммунистическая партия», очень мощно организованная и руководимая людьми, которые пользуются всеми выгодами «полноты власти» и «свободы действия», это - совсем другая вещь». Не случайно колеблется его вера. Поздно вечером 13 апреля 1930 г. «у него вырвалось восклицание: «О Господи!». Полонская сказала: «Невероятно! Мир перевернулся. Маяковский призывает Господа. Вы разве верующий?» А он ответил: «Ах, я сам ничего не понимаю теперь, во что я верю!»
Если бы Маяковский захотел приспособиться, он бы написал поэму «Иосиф Виссарионович Сталин». Поэт на это не пошел, хотя ему наверняка настойчиво подсказывали. Но те главные ошибки, которые он сделал в жизни, и в поэзии (вставая худ. словом на сторону тех, кого надо было этого слова лишить), они были искренние. И как всякий человек, который искренне ошибается, тот и очень медленно прозревает. Но когда уж он прозреет, в нем родятся такая стальная воля, такая колоссальная мощь, дающиеся ему самой правдой его жизни, то с этим человеком уже не совладать. Он пойдет на все и сделает то, что надо сделать. И такой Маяковский рождался.
Я знаю силу слов,
я знаю слов набат.
Они не те,
которым рукоплещут ложи..
Разве не слышна эта колоссальная духовная мощь, только-только оперившаяся в неясные строчки, только-только вышедшая из души его сердца, но уже возвестившая, что старого Маяковского со своими бесчисленными томами своих «партийных книжек» больше никогда не будет, даже если для этого потребуется, чтобы не был он сам. Рождающийся заново Маяковский не хочет мириться с тем, с чем мирился раньше, не хочет больше слушать тех, кого слушал раньше, не хочет больше ни перед кем склоняться, а хочет БЫТЬ, чего бы это ему ни стоило. Он бросает вызов самой Смерти - и та принимает его. В одном, пожалуй, можно согласиться с Бриками - да, Маяковский действительно предсказывал свою смерть, но смерть - насильственную! И не просто предсказывал, но и хотел, но и призывал, но и жаждал всей душой. И чем ближе к 30-му году, тем сильнее этот неведомый порыв души, прорывающийся лишь в стихах.
http://www.bibliotekar.ru/chip/4.htm
|
| |
| |
| Валентина_Кочерова | Дата: Суббота, 15 Апр 2023, 16:16 | Сообщение # 100 |
|
Группа: Администраторы
Сообщений: 7147
Статус: Online | МАЯКОВСКИЙ. ТАЙНА СМЕРТИ: ТОЧКА НАД i ПОСТАВЛЕНА
Впервые проведена профессиональная экспертиза рубашки, в которой был найден поэт в своем кабинете на Лубянке, его пистолета и роковой пули... В 11-ом часу утра 14 апреля 1930 г. в Москве в Лубянском проезде прозвучал выстрел в комнате В.Маяковского. Ленинградская «Красная газета» сообщила: «Самоубийство Маяковского. Сегодня в 10 час. 17 мин. в своей рабочей комнате выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой В.Маяковский. Прибывшая «Скорая помощь» нашла его уже мертвым. В последние дни поэт ничем не обнаруживал душевного разлада, и ничто не предвещало катастрофы. В ночь на вчера, вопреки обыкновению, он не ночевал дома. Вернулся домой в 7 час. утра. В течение дня не выходил из комнаты, ночь провел дома. Сегодня утром он куда-то вышел и спустя короткое время возвратился в такси в сопровождении артистки МХАТа X. Скоро из комнаты Маяковского раздался выстрел, вслед за которым выбежала артистка X. Немедленно была вызвана карета «Скорой помощи», но еще до ее прибытия Маяковский скончался. Вбежавшие в комнату нашли его лежащим на полу с простреленной грудью. Покойный оставил 2 записки: одну - сестре, в которой передает ей деньги, и другую - друзьям.».
По факту смерти поэта было заведено уголовное дело, которое вел следователь Сырцов.
Днем 14 апреля тело Маяковского было перевезено в квартиру в Гендриковом пер, где он постоянно жил. В небольшой комнате квартиры в 20 час. научные сотрудники Института мозга извлекли мозг поэта. Известно, что последним человеком, который его видел живым, была В.Полонская, торопившаяся в то утро на репетицию. Она вспоминала: «Я вышла. Прошла несколько шагов до парадной двери. Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору, не могла заставить себя войти».
Журналисту-исследователю В.И. Скорятину удалось собрать и проанализировать богатый фактический материал. Многие факты из жизни поэта и близких к нему людей до этого исследования, опубликованного в журнале «Журналист» (1989—1994), а позже – и в книжке «Тайна гибели Владимира Маяковского» (М., «Звонница-МГ», 1998), оставались неизвестными. Ему удалось установить, что в 1930 г. в коммунальной квартире в Лубянском проезде, в которой находился рабочий кабинет поэта, была еще одна небольшая комната, впоследствии заложенная стеной: «Теперь представим, Полонская быстро спускается по лестнице. Дверь в комнату поэта раскрывается. На пороге - некто. Увидев в его руках оружие, Маяковский возмущенно кричит. Выстрел. Поэт падает. Убийца подходит к столу. Оставляет на нем письмо. Кладет на пол оружие. И прячется затем в ванной или туалете. И после того, как на шум прибежали соседи, черным ходом попадает на лестницу». - размышляет журналист. Что ж, смелая версия, которая, безусловно, требует весомых доказательств.
В подтверждение версии убийства поэта журналист приводит фотоснимок, на котором тело Маяковского лежит на полу, «рот открыт в крике». В. Скорятин вопрошает: «Самоубийца кричит перед выстрелом?!.
Кстати, и это может быть. А также следует знать, что после смерти тело человека расслабляется, мышцы становятся мягкими, приходят как бы в состояние покоя. У покойника приоткрывается рот, отвисает нижняя челюсть, что, собственно, и отражено на фотографии... Вероника Витольдовна вернулась сразу же после выстрела. А когда же успел совершить свое злодеяние некто, да еще спрятаться так, что его никто не видел?.. Трое «юных» соседей Маяковского, как пишет В.Скорятин, в это время находились в «маленькой комнатушке при кухне». Естественно, услышав выстрел и выскочив в коридор, они должны были непременно столкнуться с человеком, выходившим из комнаты поэта. Однако ни актриса, ни юные соседи никого не видели. Полонская утверждала, что Маяковский лежал на спине. Но ряд исследователей считает, что тело поэта лежало лицом вниз. Однако на фотографиях, сделанных на месте происшествия, поэт лежит лицом вверх, на рубашке слева - темное пятно. Так обычно выглядит на черно-белых фотографиях кровь. Были еще сенсационные заявления, что в Маяковского стреляли дважды…
В передаче «До и после полуночи» известный тележурналист В.Молчанов высказал предположение о следах 2-х выстрелов на показанной им фотографии мертвого Маяковского. И о судебно-медицинском исследовании тела поэта ходило много пересудов. В первые же сутки вскрытие тела поэта произвел известный профессор-патологоанатом В.Талалаев в морге мед. факультета МГУ.
Слухи и домыслы о смерти Маяковского раздували нездоровый ажиотаж, но в то же время указали на просчеты следователей 30-х.
Журналист Скорятин, очевидно, и не предполагал, какую ценную услугу оказал специалистам, упомянув о рубашке, которая была на Маяковском в момент выстрела. Следовательно, рубашка сохранилась! Но это же ценнейшее вещественное доказательство! После смерти поэта эта реликвия хранилась у Л.Брик. В середине 50-х она передала рубашку на хранение в музей, о чем имеется соответствующая запись в «Книге поступлений» музея.
В спецхране музея зав. сектором материальных ценностей Л.Е. Колесникова достала продолговатую коробку, бережно развернула несколько слоев пропитанной спец. составом бумаги. Оказывается, ни в 30-м году, ни в последующие годы экспертиза рубашки не проводилась! Сразу же была достигнута договоренность с музеем, что рубашка будет передана специалистам для исследования.
К исследованию сразу же приступили научные сотрудники Федерального центра судебных экспертиз Минюста РФ Э.Сафронский, И. Кудешева, специалист в области следов выстрела, и автор этих строк - судмед. эксперт. Прежде всего необходимо было установить, что именно в этой рубашке, купленной поэтом в Париже, был Маяковский в момент выстрела.
На фотографиях тела Маяковского, сделанных на месте происшествия, хорошо различимы рисунок ткани, фактура рубашки, форма и локализация пятна крови, самого огнестрельного повреждения. Эти фотографии были увеличены. Эксперты сфотографировали представленную рубашку в том же ракурсе и с тем же увеличением и провели фотосовмещение. Все детали совпали. Из «Исследования»: «На левой стороне переда рубашки имеется одно сквозное повреждение округлой формы размерами 6 х 8 мм». Таким образом, сразу же лопнула версия о следах 2-х выстрелов на рубашке. Результаты микроскопического исследования, форма и размеры повреждения, состояние краев этого повреждения, наличие дефекта (отсутствие) ткани позволили сделать вывод об огнестрельном характере отверстия, возникшего от выстрела единичным снарядом.
Известно, что для того, чтобы определить, стрелял в себя сам человек или стреляли в него, необходимо установить дистанцию выстрела. В судебной медицине и криминалистике принято различать 3 основные дистанции: выстрел в упор, выстрел с близкого расстояния и выстрел с дальнего расстояния. Если будет установлено, что 14 апреля в комнате Маяковского прозвучал выстрел с дальней дистанции, значит, кто-то стрелял в поэта... Специалистам предстояла напряженная и кропотливая работа - найти признаки, характеризующие дистанцию выстрела, прозвучавшего более 60 лет назад.
Из «Заключения»: «1. Повреждение на рубашке Маяковского является входным огнестрельным, образованным при выстреле с дистанции «боковой упор» в направлении спереди назад и несколько справа налево почти в горизонтальной плоскости.
2. Судя по особенностям повреждения, было применено короткоствольное оружие (например, пистолет) и был использован маломощный патрон.
3. Небольшие размеры пропитанного кровью участка, расположенного вокруг входного огнестрельного повреждения, свидетельствуют об образовании его вследствие одномоментного выброса крови из раны, а отсутствие вертикальных потеков крови указывает на то, что сразу после получения ранения Маяковский находился в горизонтальном положении, лежа на спине».
Вот и закончен спор о положении тела Маяковского после выстрела.
«4. Форма и малые размеры помарок крови, расположенных ниже повреждения, и особенность их расположения по дуге свидетельствуют о том, что они возникли в результате падения мелких капель крови с небольшой высоты на рубашку в процессе перемещения вниз правой руки, обрызганной кровью, или же с оружия, находившегося в той же руке».
Обнаружение следов выстрела в боковой упор, отсутствие следов борьбы и самообороны характерны для выстрела, произведенного собственной рукой. Ни давность выстрела, ни обработка рубашки спец. составом не должны служить препятствием при проведении комплексных медико-баллистических экспертиз. Таким образом, проведенное исследование имеет не только исторический, но и научный интерес.
«Он был без пиджака. Пиджак висел на стуле и лежало письмо, его последнее письмо, которое он написал», - вспоминал художник Н.Денисовский. Из этой комнаты – «лодочки», как любил называть ее поэт, дотянулись до наших дней слухи, что это письмо написано не Маяковским. Более того, приводилось и имя «автора» письма. Но подделать почерк так, чтобы эту подделку не выявили специалисты-криминалисты, невозможно. Лишь сейчас за рубежом ведутся работы о возможности компьютерной (!) подделки почерка.
Сколько копий скрестилось вокруг предсмертного письма, выполненного карандашом, почти без знаков препинания: «Всем. В том что умираю не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил…».
Эту предсмертную просьбу поэта и в голову никому не пришло принять во внимание.
Письмо было передано в декабре 1991 г. для проведения исследования в лабораторию судебно-почерковедческих экспертиз Всероссийского НИИ судебных экспертиз Минюста РФ (ныне - Федеральный центр судебных экспертиз МЮ РФ). Перед специалистами был поставлен вопрос: установить, исполнено ли указанное письмо Маяковским В.В. или иным лицом. К исследованию приступили зав. НИИ судебно-почерковедческих экспертиз кандидат юридических наук Ю.Н. Погибко и ст. научный сотрудник этой же лаборатории кандидат юридических наук Р.Х. Панова. Сделанные экспертами «Выводы» полностью соответствуют исследовательской части: «Рукописный текст предсмертного письма от имени Маяковского В.В., начинающийся словами «Всем. В том что умираю не вините никого…», и оканчивающийся словами «…Остальное получите с Гр.В.М.», датированный 12.04.30 г., - выполнен самим Маяковским. Этот текст выполнен поэтом под влиянием каких-то факторов, «сбивающих» его привычный процесс письма, в числе которых наиболее вероятным является необычное психофизиологическое состояние, связанное с волнением». Но написано письмо не в день самоубийства, а раньше: «Непосредственно перед самоубийством признаки необычности были бы выражены более ярко». Письмо, по мнению экспертов, действительно было написано 12 апреля, как и датировал его поэт.
Исследователи его творчества, журналисты пытались отыскать уголовное дело по «факту смерти Маяковского». Однако его нигде не было. Чтобы поставить точку в исследованиях, проверить полученные нами результаты, было необходимо «Дело». Но «Дела» не было…
Материалы о смерти Маяковского хранились в Президентском архиве, но совсем в иной папке, и были наконец переданы в спецхран музея В.В. Маяковского. Директор музея С.Е. Стрижнева согласилась ознакомить меня с документами. Это картонная серая папка, в глаза сразу же бросается надпись крупным черным шрифтом: «ЕЖОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ». Ниже - «Начато 12 апреля 1930 г. Окончено 24 января 1958 г».
В папке - вторая папка: «Уголовное дело №. 02 - 29. 1930 г. О самоубийстве В.Маяковского. Начато 14 апреля 1930 г.». Следовательно, дело «О самоубийстве Маяковского» находилось на контроле всемогущего и зловещего секретаря ЦК ВКП(б), курировавшего административные органы, в том числе и органы госбезопасности. В папке - всего несколько листков уже чуть пожелтевшей бумаги. Выдержки с соблюдением орфографии из протокола осмотра места происшествия:
«ПРОТОКОЛ.
«Посредине комнаты на полу на спине лежит труп Маяковского. Лежит головой к входной двери. Голова несколько повернута вправо, глаза открыты, зрачки расширены, рот полуоткрыт. Трупного окоченения нет. На груди на 3 см выше левого соска имеется рана округлой формы, диаметром около двухх третей сантиметра. Окружность раны в незначительной степени испачкана кровью. Выходного отверстия нет. С правой стороны на спине в области последних ребер под кожей прощупывается твердое инородное тело не значительное по размеру. Труп одет в рубашку... на левой стороне груди соответственно описанной ране на рубашке имеется отверстие неправильной формы, диаметром около 1 см., вокруг этого отверстия рубашка испачкана кровью на протяжении 10 см. Окружность отверстия рубашки со следами опала. Промежду ног трупа лежит револьвер системы «Маузер» калибр 7,65 № 312045 (этот револьвер взят в ГПУ т. Гендиным). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища лежит пустая стреляная гильза от револьвера Маузер указанного калибра.
Дежурный следователь
/подпись/. Врач-эксперт
/подпись/. Понятые /подписи».
Протокол составлен на крайне низком методическом уровне. Но что имеем, то имеем… Обратите внимание: «С правой стороны на спине в области последних ребер прощупывается твердое инородное тело не значительное по размеру».
Присутствие «инородного предмета» под кожей в области нижних правых ребер, очевидно, и навело на мысль о том, что выстрел был произведен слева направо, т.е. левой рукой. Эксперты же знают о возможности изменения направления полета пули в теле при встрече с преградой. Профессора А.П. Громов и В.Г. Науменко указывали: «На диаметр канала влияет также разная плотность, а также внутренний рикошет (изменение направления движения пули). Рикошет может возникать не только от встречи с костью, но и с мягкими тканями». Американские специалисты называют подобные пули «блуждающими». И в данном случае пуля из маломощного патрона, встретившись с преградой (позвонок, ребро и пр.), скользнула вниз и, потеряв убойную силу, застряла в подкожножировой клетчатке, где и прощупывалась в виде «твердого инородного тела».
Исследуя рубашку, не зная протокола, эксперты оказались правы: выстрел произведен в упор, тело Маяковского лежало на спине. Не подвела память и Полонскую: «Он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову...».
Следующий лист:
«Рапорт. ...сего числа в 11 часов приехал на место происшествия по Лубянскому проезду, д. 3, кв. № 12, где застрелился писатель Маяковский Владимир Владимирович... впоследствии приехали сотрудники МУРа... нач. секретного отдела Агранов... Олиевский изъял предсмертную записку. Судмед экспертом установлено, что гр-н Маяковский покончил жизнь самоубийством, застрелившись с револьвера системы Маузер в сердце, после чего наступила моментальная смерть».
Полонская на допросе подтвердила известные нам факты.
На 2-й день после гибели Маяковского были вызваны на допрос Кривцов Н.Я., Скобелева и др. соседи. Никто из них категорически не мог утверждать, что в момент выстрела Полонская находилась в комнате Маяковского. В его окружении было много знакомых чекистов. Но следует помнить, что в те годы само слово «чекист» было окружено романтическим ореолом. В частности, поэт дружил с Аграновым, начальником секретного отдела ОГПУ. Более того, он подарил Маяковскому, большому любителю оружия, пистолет. Агранов, впоследствии расстрелянный, - фигура зловещая. Именно к нему поступала оперативная информация, собираемая агентурой после смерти поэта. На страницах некогда секретных документов можно встретить самые неожиданные вещи.
«С. секретно. Сводка.
С 9 час. на ул. Воровского, д. 52, где находится труп Маяковского, стала собираться публика и к 10.20 собралось около 3000 чел. В 11 час. публику стали пропускать к гробу Маяковского. Стоящие в очереди... о причине самоубийства Маяковского и политического характера разговоров не слышно.
Пом. нач. 3 отд. Оперода
/Подпись/».
«Нач. СО ОГПУ т. Агранову.
Агентурно-осведомительная сводка
5 отд. СО ОГПУ № 45 от 18 апреля 1930 г.
Известие о самоубийстве Маяковского произвело очень сильное впечатление на общественность. Разговоры исключительно о романтической причине смерти. Из разговоров можно подчеркнуть следующее…
Разговоры, сплетни. Сообщения в газетах о самоубийстве, романтическая подкладка, интригующее посмертное письмо вызвали в большей части у обывательщины нездоровое любопытство. ...Газетную шумиху о Маяковском называли ловкой коллизией для дураков. Нужно было перед лицом заграницы, перед общественным мнением заграницы представить смерть Маяковского как смерть поэта-революционера, погибшего из-за личной драмы. Крайне неудачным находят сообщение Сырцова (следователя) о длительной болезни Маяковского. Говорят о сифилисе и т.п.
Нач. 5 отд. СО ОГПУ /Подпись/».
Даже спустя много лет органы госбезопасности пытались прощупать настроение интеллигенции, ее отношение к смерти Маяковского. «Протоколом беседы» М.Зощенко с сотрудником Ленинградского управления НКГБ, состоявшейся 20 июля 1944 г.:
«22. Считаете ли вы ясной теперь причину смерти Маяковского?
«Она и дальше остается загадочной. Любопытно, что револьвер, из которого застрелился Маяковский, был подарен известным чекистом Аграновым».
23. Позволяет ли это предполагать, что провокационно было подготовлено самоубийство Маяковского?
«Возможно. Во всяком случае, дело не в женщинах. Вероника Полонская, о которой было столько разных догадок, говорила мне, что с Маяковским интимно близка не была».
Поражает достоинство и мужество, с которыми держался на так называемой беседе, а по сути – допросе опальный Зощенко.
Заключение криминалистов
На имя директора Российского федерального центра судебных экспертиз директором Гос. музея Маяковского было направлено письмо с просьбой провести исследование пистолета «браунинг», пули и гильзы, полученных музеем из Президентского архива, из материалов следственного дела Маяковского...
Вернемся к Протоколу: «...лежит револьвер системы «Маузер» калибр 7,65». Из какого же оружия стрелял в себя Маяковский? Согласно удостоверению № 4178/22076 у него было 2 пистолета: системы «браунинг» и системы «байярд» - короткоствольное оружие. Может быть, выстрел был произведен из браунинга? Но не верится, чтобы следователь-профессионал мог спутать браунинг с маузером... На столе перед экспертами - стреляная гильза, пуля и кобура с оружием. Привычным движением Эмиль Григорьевич извлекает из кобуры… браунинг № 268979.
«В результате проведенного исследования был выявлен комплекс признаков, свидетельствующих о том, что из оружия, представленного на экспертизу… выстрел не производился».
Значит, к материалам дела приложено в качестве вещественного доказательства не то оружие? Исследование пули, извлеченной из тела Маяковского, и гильзы, также приложенных к делу, проводил эксперт Э.Г. Сафронский. Изучив пулю, он бесстрастно запишет: «Установленные данные свидетельствуют о том, что представленная пуля является частью 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 г.»
Далее эксперт установил, что исследуемая пуля была выстрелена из пистолета «Маузер» модели 1914 г. «Тем не менее, для проверки версии о возможности выстрела исследуемой пули из представленного на экспертизу пистолета «Браунинг» № 268979 провели экспериментальную стрельбу из указанного пистолета пятью 7,65 мм патронами браунинга. Результаты проведенного исследования позволяют сделать категорический вывод о том, что представленная на экспертизу пуля 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 г. была выстрелена… из пистолета «Маузер» модели 1914 г. калибра 7,65 мм».
Представленная на исследование гильза 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 г. была стреляна, установил эксперт Сафронский, не в пистолете «Браунинг» № 268979, а в пистолете «Маузер» модели 1914 г. калибра 7,65 мм. Следовательно, выстрел был произведен из маузера! Именно маузер был отмечен в протоколе осмотра. Кто же подменил оружие? Вспомним протокол «беседы» сотрудника НКГБ с М.Зощенко: «Любопытно, что револьвер, из которого застрелился Маяковский, был ему подарен известным чекистом Аграновым». Уж не сам ли Агранов подменил оружие, приложив к делу браунинг Маяковского?
Решение уйти из жизни в подавляющем большинстве случаев — дело интимное: закрыться в комнате и никого больше не видеть.
Мы никогда не узнаем, что на самом деле происходило с Владимиром Владимировичем. Это был очень крупный поэт с абсолютно незащищенной эмоциональной жизнью. Самоубийство всегда связано с глубокими слоями психики. Духовный мир человека - загадочный и безмолвный космос...
А. МАСЛОВ, профессор судебной медицины, судмедэксперт
16.09.2002. Новая газета
http://2002.novayagazeta.ru/nomer/2002/68n/n68n-s26.shtml
В авто, последний франк разменяв.
- В котором часу на Марсель?-
Париж бежит,
провожая меня,
во всей
невозможной красе.
Подступай к глазам,
разлуки жижа,
сердце мне
сантиментальностью расквась!
Я хотел бы жить
и умереть в Париже,
если 6 не было
такой земли -
Москва.
ЛЮБИМАЯ МАШИНИСТКА МАЯКОВСКОГО
Бывший директор музея Маяковского рассказывал мне: "Однажды к нам пожаловали известнейший советский поэт и ваш папа. И вся разница между ними была в том, что поэт Владимира Владимировича читал, а ваш отец - знал".
Чистая правда. Моего отца, начинающего журналиста М.Долгополова, чуть ли не с первых дней его работы в "Комсомолке" прикрепили к В.В. Новичку доверили общаться с постоянным автором и даже корреспондентом (с оф. удостоверением!) "Комсомольской правды" Маяковским.
Отец волновался. Только взяли в штат и сразу - к Маяковскому. Но неожиданно сошлись. Довольно разборчивый, порой капризный в общении, Маяковский отца принял. Наверно, было в них нечто общее и кроме высокого роста, может, происхождение. Когда поэт чувствовал себя неважно и не мог прийти в редакцию, сразу звонил, предупреждал. Волновался, нет ли для него чего срочного. Бывало, просил принести пришедшие в его адрес письма или взять новое стихотворение. И отец, бросив все дела, спешил в приют агитатора - горлана - главаря. От редакции, находившейся тогда в самом центре Москвы, до ставшей знаменитой комнаты-лодочки ходьбы максимум 5 мин.
"Комната крошечная, трудно было представить, как огромный Маяковский в ней умещался. Зайдешь на минутку по его звонку, непременно усадит, предложит чаю, бутерброд. Расспросит, что нового в театрах. Что готовит Госкино и "Межрабпомфильм", - вспоминал отец. Он брал стихи, отдавал в машбюро. А когда строки-лесенки были напечатаны и сверстаны, доставлял их поэту. Маяковский - автор строгий. Вычитывал дотошно, иногда вносил правку. И только тогда - в печать. Придя в редакцию на Лубянском проезде, первым делом отправлялся в отдел писем. Там для него был устроен персональный ящичек, который никогда не пустовал. Прочитывал все письма. Некоторые сразу выбрасывал, на другие отвечал. Самые для себя ценные, в которых могли содержаться и темы для новых стихов, откладывал. Что-то записывал в блокнот. Редакция занимала половину 3-о этажа: направо по длиннющему коридору - "Комсомолка", налево - газета "Беднота". Маяковский любил вышагивать по коридору с толстой тростью, крючком зацепленной на согнутой левой руке. Отец знал точно: в такие моменты поэта, сосредоточенного и обычно нахмуренного, лучше не тревожить. Особенно когда он доставал из широченных штанин блокнот - "не первой свежести", как зло шутили некоторые остряки. Добавляли: "Как и стихи".
В углу рта появлялась папироса. Обычно приветливый и первым здоровавшийся, в минуты вдохновения В.В. никого не замечал, казался полностью отрешенным, погружался в рифмы. Несколько раз журналисты, в этот момент к нему подходившие, нарывались на язвительные замечания, даже грубость. Быстро все поняли, вопросами В.В. не докучали. А потом стихи ложились на стол поэту, зав. лит. отделом Иосифу Уткину. Редакция публиковала их под постоянными рубриками - "Комсомольская правда" или "По следам наших выступлений". Часто корреспондент Маяковский советовался с ответственным секретарем М.И. Чаровым. Беседы продолжались минут по 15. Если Маяковский шел к Михаилу Ивановичу, это значило, что у него возникали какие-то сомнения - публиковать или не публиковать, да и нужна ли тема? Выйдя от ответ. сека, он сообщал о совместном решении. Папины рассказы о Маяковском часто отличались от общепринятых.
Михаил Долгополов. Фото из личного архива
В день выдачи скромного гонорара В.В. обязательно появлялся в редакции. И сразу - в бухгалтерию. Там его ждали с некоторым трепетом. Мог получить деньги и даже поблагодарить. А мог и обидеться: считал - не доплатили. В бухгалтерии никак не хотели понять, почему надо платить Маяковскому за каждую его строчку-лесенку столько же, сколько, к примеру, за стихотворения Уткина или Светлова, написанные традиционным стилем. На этой почве время от времени возникал конфликт. Поэт шел к ответ. секретарю. Тот приказывал пересчитать строки. И в следующий раз гонорар выплачивался полностью. Но через какое-то время все повторялось. Отец постеснялся написать в мемуарах, но мне говорил, что Маяковский. втолковывал журналистскому молодняку: "Не надо быть рвачами. А за свое бейтесь без стеснения. Заработал - значит, твое". Папа эту истину усвоил.
"Свои стихи Маяковский обычно диктовал только одной машинистке В., Она была большой ценительницей поэзии, первой читательницей его стихов. Ее мнение и вкусы были для него своеобразным оселком, на котором он оттачивал свое перо. Если машинистка скажет: - Что-то здесь непонятное у вас, Владимир Владимирович, нехорошо звучит, надо проще, яснее... - Маяковский надолго задумывался. Сам выкручивал из валика машинки продиктованный лист и начинал расхаживать по длинному коридору редакции. Доделывал, исправлял стихи огрызком мягкого карандаша. И снова возвращался в машбюро. Диктовал, вопросительно поглядывая на В.". - вспоминал отец.
Я только начинал в "Комсомолке", и старушка извинилась, что еще не приспособилась, как она деликатно выразилась, "к моей манере письма". Попросила продиктовать ей несколько неразобранных предложений, напечатала в конце статьи подпись "Н.Долгополов" и поинтересовалась: "Вы не родственник Михаила Долгополова?" С гордостью признался: "Сын". На что получил: "Почерк неразборчивый, как у отца. Если не трудно, передайте от меня привет папе". Передал. Отец удивился: "Неужели она до сих пор работает? Думал, что я последний".
В юбилейный майский вечер 1975 г., когда "Комсомолка" шумно отмечала 50-летие, в наш Голубой зал пригласили ветеранов. Пришел и отец. С любопытством прошелся по 6-му этажу. Почему-то попросил показать ему машбюро. Их встреча с Валентиной выглядела по-старинному церемонной и трогательной. Отец поцеловал ей руку. Такого знака с его стороны удостаивались немногие представительница прекрасного пола. Она вдруг погладила его по седой голове. Пара фраз - и навсегда расстались... Поздним вечером, уже дома, отец заглянул в мою комнату. Вдруг вырвалась редкая откровенность: "Учись у Валентины. Она получше любого редактора. Правила даже Маяковского. И до чего была хороша".
Присел на мою кровать, задумался - говорить - не говорить. И вдруг: "Она несколько лет была близка с Маяковским. Ему бы с ней, а не с этими Лилями и Бриками". И после паузы: "Эта парочка В.В. сгубила. Они все из Маяковского высосали. Какая там у нее любовь. Одно было нужно - деньги. Лиля умна, хитра, а Осип шел напролом. Довели человека. Оставалось только стреляться".
Однажды на какой-то премьере в Центральном Доме кино или в ЦДРИ с нами вежливо поздоровалась немолодая, со вкусом одетая дама. Отец ответил сухим кивком и утащил нас с мамой подальше. А ведь сам твердил: если приветствуют тебя люди малознакомые или даже те, кого не знаешь, надо обязательно отвечать. Мама вздохнула: "Папа считает бедную Лилю чуть не убийцей Маяковского. Но можно же быть чуть деликатнее..."
Л.Брик умерла в 1978 г., Осип - в 1945-м. Маяковский застрелился в комнате-лодочке в 1930-м.
Николай Долгополов
01.10. 2019. журнал "Родина
https://rg.ru/2019....ke.html
|
| |
| |
